ЭПИЗОДЫ БОЕВ О БЕЛОФИННАМИ в 1939—1940 годах
По рассказам и воспоминаниям участников боев
Рисунки и обложка Н. КОРОЛЕВА
НАРКОМПРОС РСФСР
Государственное издательство детской литературы
Москва 1941 Ленинград
Священный долг нас вновь зовет,
И к бою мы готовы.
Вперед — за родину, вперед! —
Звучит наш лозунг снова.
Да, час настал. И мы идем
Бесстрашно в бой с врагами.
И имя Сталина несем,
Как боевое знамя.
А. Твардовский
В первом разделе книги показаны боевые действия отдельных подразделений двести пятьдесят второго Краснознаменного стрелкового полка семидесятой ордена Ленина дивизии. Луутахянтя, Куоккала, Териоки, Мятсякюля, Ино, Райвола, Мустамяки, Пейпуло, выход к укрепленной высоте 38,2 — вот боевой путь двести пятьдесят второго полка в первые недели войны.
Проследим этот славный путь доблестных воинов нашей социалистической родины.
1. Финны бряцают оружием. Провокация в Майниле. Конец нашему терпению.
(По рассказу начальника штаба полка Героя Советского Союза старшего лейтенанта В. Л. Москвина.)
Стояла глубокая осень 1939 года. Наша дивизия проводила последние перед зимними квартирами полевые учения на Карельском перешейке. Мы уже собирались обратно в Ленинград, когда неожиданно вызвали в штаб дивизии командира нашего полка майора товарища Яромичева.
Возвратившись в полк, товарищ Яромичев сообщил нам новость: финны сосредоточивают на границе войска, возможны всякие неожиданности, нашему полку приказано оборонять границу.
Это, в сущности, не было для нас неожиданностью. Мы уже знали, что переговоры в Москве кончились неудачно и что представители Финляндии, сорвав переговоры, вели себя вызывающе. Однако мы все же не предполагали, что финны отважатся на войну с нами.
По приказу командования мы должны были занять район для обороны вдоль границы от деревни Аккаси до Белоострова. Невдалеке от Аккаси была расположена другая деревня — Майнила, та самая Майнила, которую и обстреляли потом финны, вызывая нас на войну. Границей в этом месте служила река Сестра — узкая, извилистая, местами быстрая, местами омутистая речонка. Обходя Майнилу, она бежала на запад, в глубь финской территории, затем резко поворачивала на юг и, пробежав километров десять, так же резко загибала на восток, к Белоострову. Таким образом большой выступ нашей территории был зажат с трех сторон вражеской землей. На южной половине этого выступа нам и приказано было развернуть полк в оборону.
Мы подошли к границе в полночь, остановились на полянке, окруженной сосняком и кустарником, примерно в километре от Сестры-реки. Тихо залегли спать. Ночной выбор полянки под стоянку полка был очень удачным. Сосняк и кустарник закрывали нас от врага. Когда рассвело, бойцы принялись рыть землянки, маскировать орудия, обоз, а мы с майором товарищем Яромичевым и командирами батальонов товарищами Токаревым, Угрюмовым и Лебедевым пошли на линию границы выбрать места для наблюдателей, дозорных и боевого охранения, а заодно и поглядеть, что делает враг на своей территории. Сестра-река проходила то по низкой, болотистой местности, то зарывалась в кустарники, то пересекала небольшие сосновые рощи. Вражеский берег ее был обрывистее, круче нашего. Накольные проволочные заграждения опуывали его словно паутиной.
За проволочными заграждениями по дороге ехал обоз с сеном. Возы были сложены как-то не по-обычному: то слишком длинные, то слишком высокие. Прячась за кустарником, мы разглядывали эти странные возы с сеном. Передний воз вдруг тряхнуло на ухабе, сено пластами сползло на землю, и на телеге мы ясно видели тридцатисемимиллиметровое орудие. Финны-возчики тотчас же опять прикрыли пушку сеном и долго потом оглядывались на наш берег.
— Видели? — кивнув на обоз, сказал майор Яромичев.— Передние восемь возов — пушки, остальные — снаряды …
— Да, готовятся, — тихо выговорил комбат 2 капитан Угрюмов, продолжая наблюдать за обозом.
На финском берегу, неподалеку от реки, виднелись домишки деревни Луутахянтя, справа — сосновая роща, за нею — крыша большой казармы, а влево — не то пожарная каланча, не то наблюдательный пункт. Километрах в двух от реки к югу на станции Куоккала дымили паровозы: оттуда, видимо, и шли обозы с ‘сеном’. Нас остановил какой-то подозрительный грохот, лязг железа и стук топоров. Мы видели, как справа Луутахянтя падали матерые сосны. Решили, что финны заготовляют бревна на строительство речной переправы.
С небольшой возвышенности у погранзнака 57 мы увидели вдалеке за лощиной какое-то длинное черное чудовище, медленно ползущее по земле. Что бы это могло быть? Знали, что там — железная дорога. Но катящийся впереди плоский черный квадрат никак не походил на паровоз. Да и вагоны тоже были какой-то странной формы: без окон, без дверей, без колес, с закруглениями в виде куполов вверху.
— Бронепоезд, — сказал кто-то из нас.
Да, это был бронепоезд. Мы отчетливо разглядели его в стереотрубу наблюдательного пункта нашей погранзаставы, расположенного близ погранзнака 57. Пограничники доложили нам также и о своих наблюдениях: усиленной движение поездов по железной дороге, подвоз к границе военного снаряжения, войск.
Сомнений не осталось: финны лихорадочно готовились к войне.
В тот же день мы развернули полк в оборону, усилили дозоры. Установили усиленное наблюдение.
Потянулись напряженные дни и еще более напряженные ночи.
Выпал снег, начались морозы. По утренним зорькам особенно отчетливо долетал до нас с территории врага все тот же грохот и лязг металла. Звонко стучали топоры, падали деревья. Где-то вдалеке гремели выстрелы, то одиночные, то очередями: финны, должно быть, пристреливали оружие. Наблюдатели доносили о скоплениях войск в Луутахянтя, в Куоккала, о постройке блокгаузов, оснащенных пулеметами, о передвижении батарей, о подозрительной возне на дорогах, возле мостов через ручьи, впадающие в Сестру-реку. Возня эта происходила больше в ночное время, а когда рассветало, наблюдатели улавливали в объективы перископов и стереотруб поставленные по бокам дорог небольшие столбики, окрашенные в красный цвет. Находясь в дозорах, в боевом охранении, бойцы видели, что враг готовится к войне не на шутку, что война вот-вот вспыхнет. И росла ненависть бойцов к провокаторам войны и желание проучить наглецов-белофиннов.
— И чего это нянчиться с ними, с этими финнами: ударить бы разок как следует — перестали бы задирать.
— Ударить. Ишь ты, молодец какой. Мы за мир, а не за войну…
— Но ведь они вызывают.
— Мало ли, что вызывают. Надо сначала все мирные дорожки испробовать. А вдруг финны опомнятся?
— Дожидайся, опомнятся. Не своим умом живут — чужим. Так-то и позволят им опомниться…
26 ноября, около четырех часов дня, я и майор Яромичев стояли в группе командиров у командного пункта полка. Батальоны только что пообедали, и бойцы отдыхали в землянках. День был безветреный, лес молчал, кругом стояла необыкновенная тишина. Вдруг откуда-то справа до нас докатился тяжелый гул разрыва, за ним второй, третий, а потом еще и еще. Семь разрывов — на нашей территории.
— Что бы это могло быть?
Связист с командного пункта пригласил командира полка телефону. Майор Яромичев бросился в землянку. Через сколько минут он вышел оттуда с потемневшим лицом.
— Провокация, товарищи… — выговорил он глухим от волнения голосом. — Финны обстреляли наши войска у Майнилы. Четверо… убитых, девять… ранено… Негодование сжало наши сердца. Пали наши товарищи… Враг обагрил свои грязные лапы кровью наших людей… Враг бросил нам вызов. Война.
Мы молчали, но каждый думал об одном и том же.
— Спокойствие, товарищи, — сказал вдруг своим обычным суровым голосом командир полка. — Командиры стрелковых батальонов, пулеметных, минометных, артиллерийских и танковых подразделений — ко мне.
Сыграли тревогу.
Не прошло и трех минут — весь полк был на ногах. Батальоны выстраивались перед своими землянками. Выкатывались из укрытий пулеметы, минометы, с пушек сдергивались чехлы. Весть о вражеской провокации облетела все ряды, и бойцы, выпрямившись, грозно сжимали винтовки. Когда мы вышли из землянки командного пункта полка, голоса возмущения и негодования, катившиеся по рядам, смолкли. Горящими глазами люди следили за нашими движениями, ждали боевого приказа.
Майор Яромичев поднялся на землянку. Батальоны колоннами подошли к командному пункту полка.
— Товарищи!— громко заговорил майор Яромичев. — Враг вызывает нас на войну. Сейчас вы займете огневые рубежи. Но … передаю приказ командира дивизии: ни одного выстрела! Мы не должны поддаться провокации!
— Сердце горит, товарищ командир. За кровь наших товарищей враг должен ответить своей кровью! — выкрикнул кто-то из угрюмовского батальона.
— Ни одного выстрела! — повторил сурово майор Яромичев. — Вопросы войны решает весь советский народ, наш вождь товарищ Сталин, наше правительство. Дисциплина! Железная дисциплина! Будем ждать решения народа. Конечно, — добавил майор Яромичев, — если враг попытается перейти границу, тогда его встретит жестокий, уничтожающий огонь!
Бойцы залегли на огневых рубежах. Винтовки — на прицеле, продернуты в пулеметах ленты, приготовились минометчики и артиллеристы. Враг притаился, как наблудившая собака. Тишина. Потрескивал только, раздираемый морозцем, лед на Сестре-реке.
Вечером батальоны выделили делегатов, чтоб проститься с павшими при обстреле. Делегаты возвратились из Майнилы утром. Они сообщили: убито трое красноармейцев и один младший командир, ранено семь красноармейцев, младший командир и младший лейтенант.
И опять бойцы подходили к командирам:
— Кровь за кровь! Ударить по провокаторам!
— Спокойствие! Ни одного выстрела! — отвечал майор Яромичев.
В тяжелом напряжении проходили последние дни перед войной. Советское правительство, делая последнюю попытку предотвратить войну, потребовало от финляндского правительства немедленно отвести войска от границы на двадцать — двадцать пять километров и тем предотвратить возможность повторных провокаций. Вечером 28 ноября радио передало ответную ноту Финляндии. Наглая, вызывающая нота. Обстреляв нашу территорию, убив наших товарищей, финны заявляли, что они де и не стреляли вовсе, и что де у нас, видимо, произошел несчастный случай на ученьях войск. А что касается отвода войск с границы, то финны потребовали, чтобы мы также отвели свои войска… в Ленинград. Что могло быть возмутительнее этого?
Радио передало также сообщение о новых провокациях финляндской военщины.
Тут уже нашему терпению пришел конец.
Днем 29 ноября батальоны снова стояли колоннами на полянке перед командным пунктом полка. На землянке командного пункта — снова майор Яромичев. В прозрачном морозном воздухе звенели слова боевого приказа командующего войсками ЛВО командарма 2 ранга товарища Мерецкова:
… Восточная часть Финского залива и Ленинград всегда были предметом хищных вожделений империалистов…
…. Вместо того, чтобы обеими руками ухватиться за советские предложения и пойти навстречу элементарным требованиям обеспечения мира, финские правители, вопреки воле народа, сорвали мирные переговоры с Советским Союзом и отвергли его предложения об укреплении дружественных отношений.
… Подлая финская военщина обагрила свои грязные лапы священной кровью наших бойцов.
… Выполняя священную волю советского правительства и нашего великого народа, приказываю: Войскам Ленинградского военного округа перейти границу, разгромить финские войска и навсегда обеспечить безопасность северо-западных границ Советского Союза и города Ленина — колыбели пролетарской революции.
За нашу любимую родину!
За великого Сталина!
Вперед, сыны советского народа, воины Красной армии, на полное уничтожение врага!
Тысячеголосое ‘ура’ пронеслось над поляной. Над головами бойцов грозно поднялись винтовки. Воины страны социализма клялись выполнить приказ командования с отвагой и мужеством.
Началась подготовка к боевым действиям.
С наступлением темноты разведчики, саперы, стрелковые подразделения, пулеметчики, гранатометчики, минометчики заняли исходное положение.
Пулеметы и пушки стали за прикрытиями почти на самом берегу реки. Грузовики подвозили боеприпасы и строительный материал для саперов. Связисты тянули линию связи к командным пунктам батальонов, к артиллеристам и минометчикам. Радиотехники устанавливали на соснах громкоговорители.
Часам к двенадцати ночи все было готово.
Немногие уснули в эту памятную, волнующую ночь. Бойцы подавали политрукам заявления: ‘Пойду в бой коммунистом’. ‘Считайте меня большевиком’. ‘Буду драться с бесстрашием и мужеством члена коммунистической партии’. ‘Если убьют, напишите родным: пал в бою за родину, за Сталина, за коммунизм’.
Забрезжил рассвет. Бойцы глядели в небо. Там, в небе, вот-вот должна вспыхнуть мощная ракета — сигнал к бою, к первым грозным залпам нашей артиллерии.
Ракету пускал я. Никогда не забуду этой торжественной минуты. Майор Яромичев неотрывно следит за часами, подсчитывает вслух:
— Семь пятьдесят пять… Семь пятьдесят шесть… Семь пятьдесят семь…
Три минуты до начала войны. Все, кто был в это время на командном пункте полка, встали, застыли в неподвижности.
— Семь пятьдесят девять.
Я поднял ракетницу. Сердце замерло.
— Восемь!
Ракета, шипя, ринулась в небо. В то же время величаво зазвенела торжественная мелодия ‘Интернационала’.
Война началась.
2. Первые минуты полны. Разговаривают пушки.
(По рассказу политрука батареи полковой артиллерии орденоносец И. И. Ширетова.)
Описав в небе дугу, ракета рассыпалась на сотни маленьких ярких звездочек, медленно спускавшихся в густом влажном воздухе к земле. За ночь крепко потеплело, и в отсветах горящих звездочек и увидел, как набух на кустарнике, где стояли орудия нашей батареи, снег. Увидел, как выстроились за орудиями, ожидая команды, наши артиллеристы. Обвел я взглядом и вражеский берег, затаившиеся домишки деревушки Луутахянтя, сосновую рощу справа и наблюдательную вышку слева. Это — наши цели. Они отчетливо видны. Секунд пятнадцать опускались на землю искрящиеся белые звездочки.
Сигнал подан.
— За родину! за Сталина! По заданным ориентирам огонь! скомандовал командир батареи, лейтенант т. Кар мази и.
Тотчас же подали команду командиры всех взводов.
Ориентир номер три, прямой наводкой, десять снарядов — огонь!
— Ориентир номер два, прямой наводкой, шрапнелью — огонь!
— Ориентир номер пять, гранатой огонь!
Пламя длинными красными языками лизнуло воздух, земля дрогнула, снаряды со свистом понеслись за реку. Мы увидели, как в багровой вспышке разрыва развалилась каланча вражеского наблюдательного пункта.
Запылал ближний к нам дом в деревне Луутахянтя.
— Точно! Спасибо, Деменчук! — поблагодарил своего наводчика командир второго взвода младший лейтенант Шепатуров.
— Точно! выкрикнул и командир первого взвода младший лейтенант Андреев, пожимая руку наводчику Круте.
В воздухе над нашими головами стоял уже сплошной вист, визг, вой от проносившихся на вражескую землю тяжелых снарядов. Это открыла огонь дивизионная и корпусная артиллерия. Тысячи орудий, расставленных по всему фронту от Сестрорецка до Ладожского озера, посылали на голову зарвавшегося врага грозные ворошиловские гостинцы. В мягком, влажном воздухе гудели мощные дары гаубиц, слышался протяжный рев тяжелых дальнобойных орудий. Разрывы снарядов, то близкие, то далекие, сотрясали землю. По всему горизонту заиграли зарницы. Горели строения кордонов, казармы, артиллерийские сооружения, сараи с пулеметными гнездами, с грохотом взрывались склады с боеприпасами.
В гуле канонады порою можно было различить залпы, похожие на удары грома, доносившиеся до нас откуда-то из-за Куоккала. Это вступили в дело могучие крепостные орудия Кронштадта и его фортов. Славные моряки — артиллеристы обстреливали вражеский форт Ино.
Но грохот выстрелов, вой летящих снарядов не могли заглушить ‘Интернационала’, передаваемого по радио. Под звуки величавого революционного гимна продолжали канонаду артиллеристы.
Неожиданно метрах в ста двадцати за спиною у нас грохнул взрыв. Осколки разорвавшегося снаряда с шипеньем пронеслись в воздухе. Одним из осколков отбило у сосны огромную ветвь. Через минуту метрах в ста от исходной позиции второго батальона взметнулся в небо огромный столб огня и черного дыма. Враг открыл орудийный огонь. Я пробрался в окопчик командного пункта батареи, чтобы узнать обстановку.
Лейтенант Кармазин уже разговаривал по телефону с наблюдателями.
— Откуда стреляют?
Минута молчания.
— Вражеский бронепоезд? Где? — Командир батареи чутко приник ухом к трубке. — Примерно, платформа Оллила, близ Белоострова?.. Хорошо, спасибо. Продолжайте наблюдение.
Лейтенант Кармазин тотчас же связался с командным пунктом полка:
— Нас обстреливает вражеский бронепоезд. Ориентир — примерно — платформа Оллила. Немедленно передайте об этом на командный пункт артиллерии дивизии.
Бронепоезд врага успел выпустить еще три снаряда по нашим позициям.
Кармазин приказал укрыться за бронированными щитами, но это было уже ни к чему.
— Бронепоезд подбит! — донесли наблюдатели.
В Луутахянтя, озаряемой пожарищами, заметили перебежку противника. Батарея открыла по деревне ураганный огонь. Особенно мастерски работал наводчик Овчинников. Ни одного снаряда впустую. Падали крыши, в стенах домов образовались огромные дыры, — огонь изнутри золотил их. Я пошел на позицию третьего взвода пожать руку славному наводчику. Я был уже шагах в десяти от кустов, где укрывались орудия, как вдруг над головой застрекотали пули. Стреляли из Луутахянтя. Я это разобрал точно. Подползая к орудию, я хотел было передать ориентир командиру взвода младшему лейтенанту Купава, но тот уже был в курсе дела.
— Третий дом слева. Фундамент. Пулеметная огневая точка. Пять снарядов, — приказал он наводчику Овчинникову.
— Есть, третий дом слева! — ответил Овчинников, направляя на цель орудие.
Через минуту дом рухнул, пламя бойко зализало тонкие сухие бревна.
— Отлично, Овчинников! Молодец! — поблагодарил наводчика младший лейтенант Купава.
— За родину! За Сталина! — отвечал коротко артиллерист. Добавил возбужденно: — Пусть не вызывают, гады. Хорошие орешки даем мы им на завтрак.
И наводчик нежно провел рукою по снаряду, направляемому в дуло орудия.
Мы продолжали огонь.
3. На вражеской земле. Первые бон. Луутахянтя — Куоккала — Терноки.
(По рассказу начальника штаба угрюмовского батальона орденоносца старшего лейтенанта И. М. Кобзаря.)
Ночь уходила.
Уже не так ярко полыхали зарницы залпов, хотя визг пролетавших над головою снарядов к концу артиллерийской подготовки усиливался с каждой минутой. Побледнели с рассветом пожарища на том берегу реки, зато отчетливее выступила сосновая роща за Луутахянтя с оборванными на передних деревьях кронами.
Занять деревню Луутахянтя, поселок Куоккала, перерезать железную дорогу, выбить врага из казармы за сосновой рощей и выйти к Териокам — вот наша задача в первый день войны.
Когда загремели пушки и пламя пожаров озарило вражескую землю, мы пошли с командиром батальона капитаном Угрюмовым по подразделениям проверить еще раз годность батальона к бою. Под прикрытием артиллерийского огня саперы уже строили две переправы через реку Сестру — для танков и для обоза. Разведчики перебрасывали с берега на берег жерди — первыми перейти на территорию врага, разведать боевой путь батальона.
Минуты за четыре до конца артиллерийской подготовки мы вышли на левый фланг четвертой роты и залегли почти на самом берегу реки. Рядом с нами залегли наши посыльные и писарь батальона красноармеец Успенский. Вражеский берег напротив нас разрезал ручей, выбегавший из-за крутого холма. На холме виднелись перила небольшого мостика на дороге в деревню. По обочинам дороги местами стояли красные столбики. Угрюмов, прислушиваясь к грохоту разрывов, пристально оглядывал вражеский берег.
— Ракета! — крикнул вдруг посыльный Угрюмова.
И в самом деле, высоко в небе сияла ракета, на этот раз зеленая. Она разорвалась, и огненный зеленый дождь стал падать на землю.
— За родину! За Сталина! Вперед! — загремело всюду по берегу.
Из-за деревьев, из кустарника, из окопов в лощинке стремительно выбегали бойцы, направляясь к переправам, по которым уже перешли на тот берег разведчики и пулеметчики. Громкоговорители снова разнесли по лесу мелодию ‘Интернационала’. Лед потрескивал под жердяным настилом, бойцы преодолевали реку рывком — и вот они уже на земле врага карабкаются по крутому склону берега.
Мы также перешли по льду на ту сторону реки. Глаза Угрюмова сияли. Мы крепко пожимали друг другу руки.
— Поздравляю, товарищи. Час расплаты настал. Драться, не страшась и не отступая, по-сталински! Вперед, только вперед! — сказал комбат Угрюмов.
Вышли на бугор. Подбежал связной из команды разведчиков.
— Товарищ командир батальона! На дороге под снегом подозрительные заряды. Под мостиком — динамит, к нему провода…
— Провода порезать, перед зарядами поставить знаки, распорядился Угрюмов.
— Есть, товарищ комбат.
— А что означают красные столбики на дороге?— спросил Угрюмов, вспомнив, что столбики финны вкапывали совсем недавно.
— Не разведали еще, товарищ комбат, — ответил связной.
— Приглядитесь к ним.
Связисты подтянули к комбату линию связи.
На бугор подоспели пулеметчики Кожанов и Зайцев. Комбат приказал поставить пулемет на бугре, обеспечить движение разведки, которая двигалась уже впереди, по полю, близ Луутахянятя. Шестая рота подходила к деревне с восточной стороны. Опередила комбата и четвертая рота, держа направление на сосновую рощу справа Луутахянтя. Врага не было видно, но пули посвистывали все время, в отдалении гремели пушки, стучали пулеметы.
Вдруг впереди, там, где двигалась разведка, вверх взметнулся столб черного дыма. Людей оглушил взрыв. Еще столб дыма и опять такой же взрыв. Бойцы залегли, думая, что противник начал артиллерийский обстрел. Угрюмов прошел вперед. Навстречу ему бежал тот же связной из взвода разведчиков, он еще издали кричал:
— Красный столбик, товарищ комбат! Красный столбик!
— Ну? — спросил подбежавшего связного Угрюмов, ожидая более ясного донесения.
— Красные столбики — это метки, товарищ комбат,— доложил тот. — Увидишь красный столбик — вперед не ходи. Мины! Вся земля запоганена минами. Мины по действию двух родов — нажимные и натяжные. На первую ступишь — и мина взорвется. От другой идет к колышку нитка, — эта мина взорвется, если наступишь на нитку…
— Спасибо за точную разведку — поблагодарил комбат.— Убитые есть?
— Двое ранено, Чуримов и Литвиненко. Бойцы заняли окопчик, а там шинель да сумка офицерская лежала. Потянули за шинель — взрыв. Мина, значит.
— Раненых немедленно доставить на пункт первой помощи! — распорядился командир батальона.
Подошли к минному полю. Из снега, действительно, выступал красный столбик, а за ним зияли воронки недавних взрывов. Угрюмов смело подошел к одной из воронок, тщательно осмотрел, затем стал разгребать руками покрытый черной землей снег по краям воронки. Вскоре он держал в руках конец нитки, потянул за него — взрыва не следовало. Нитка соединяла только взорвавшиеся мины.
Я пригнулся низко к земле и, разглядывая на уровне глаза плоскость поля, заметил, что все поле покрыто маленькими заснеженными бугорками. В иных местах между теми маленькими бугорками поверх снега виднелись нитки, натянутые, как струна.
Я подозвал Угрюмова.
Исследовать поле мы не успели. Впереди дробно застучали пулеметы. Там завязался бой. Оставив перед минным полем одного из бойцов, мы бросились вправо по следам разведки к месту боя. Четвертая рота подтягивалась к лесному завалу перед сосковой рощей. Огромные сосны и березы были беспорядочно навалены одна на другую, преграждая путь. Комли деревьев были подвязаны к пням жгутами проволоки. Осторожные разведчики покачнули одно из подвязанных деревьев длинной жердью, и тотчас же из-под деревьев вырвались столбы огня и дыма. Завал надо было обойти. Но едва бойцы из взвода лейтенанта Шведова сделали несколько шагов в обход завала, как из ближнего сосняка застрочили пулеметы. Рота залегла.
Вражеские пулеметы били по завалу, простреливали поляну за ним насквозь. Особенно сильный обстрел был на правой стороне завала, — подступы к сосняку здесь, видимо, не были заминированы, а защищались только огнем пулеметов. Если подавить пулеметы, в сосновую роту можно ворваться с фланга, — решил Угрюмов.
На командный пункт, к завалу, вызвали командира минометного взвода младшего лейтенанта Арянова.
— Подавить огневые пулеметные точки врага! — приказал комбат.
— Есть, подавить! — ответил Арянов, и уже минуты через две во вражескую траншею с шипящим визгом полетели наши мины.
Враг замолчал.
Первым в рощу ворвался взвод лейтенанта Шведова, за ним и все другие подразделения. В развороченной нашими минами и еще курящейся дымом траншее лежали трупы финнов.
Пока минометчики обстреливали траншею, мы с Угрюмовым внимательно разглядывали поляну, стараясь разгадать систему минных заграждений. И здесь мы заметили такие же заснеженные бугорки, как и на пройденном поле. Здесь также от бугорка к бугорку тянулись нитки. Они, несомненно, соединялись с минами.
— Глядеть под ноги! Двигаться только по разведанной местности! Не лезть в завалы, обходить дороги, помеченные красными столбиками, не прикасаться ни к одному предмету, оставленному врагом! — вот какой приказ передал капитан Угрюмов во все подразделения батальона.
Подступы к местечку Куоккала защищало вязкое торфяное болото. Батальон развернулся по болоту широким фронтом. Плохо промерзший мох оседал под тяжестью бойцов, в следах хлюпала вода. Особенно тяжело доставалось пулеметчикам: они несли свое грозное оружие на себе и вязли с ним по колено. Но эта преграда не задержала батальона.
Когда батальон подошел к местечку, у крайнего домика нас уже поджидал боевой разведчик, связной Жигалов, доложить о результатах разведки. Широкая, радостная улыбка озаряла его раскрасневшееся, мокрое от пота лицо.
— Путь расчищен, — весело доложил связной Угрюмову. — Пожалуйста, без всякой опасочки. Ни одного красного столбика! Ни одного финна! Удрали, черти.
— Удрали? — улыбнулся и Угрюмов.
— Точно, товарищ комбат, удрали.
Угрюмов понимал, почему финны отдали Куоккала без боя (они боялись обхода с фланга), но спросил связного:
— А отчего же они удрали? Войну затеяли, а сами удирают.
— Да как же им не удирать, товарищ комбат?— воскликнул связной. — Смотрите-ка, — показал он рукой на сгрудившихся бойцов, — молодцы-то против них какие. На голове — сталь, в руках — сталь, а в сердце — Сталин!
— Браво, Жигалов! — одобрили бойцы.
Кто-то крикнул:
— Отныне это наша земля, товарищи. Наша, советская! Да здравствует Сталин!
Красноармейское ‘ура’ прогремело на окраине Куоккала. Прошли железнодорожные пути, взорванные убегавшим врагом. Здесь разведчики рассказали, что они разыскали ‘Пенаты’ — домик, в котором жил великий русский художник Илья Ефимович Репин. Домик обезображен финнами, картины сорваны со стен и разбросаны, в комнатах все перевернуто, будто после грабежа.
— Варвары! — негодующе закричали бойцы.
К домику поставили часового.
На коротком привале бойцы с волнением выслушали сообщение комиссара части о вчерашней речи по радио главы советского правительства товарища Молотова. Воздух огласили восторженные крики:
— Да здравствует родина!
— Да здравствует коммунизм!
— Вперед! Уничтожим врага! Оружием потушим войну у наших границ! С нами Сталин, товарищи!
И батальон неудержимо ринулся вперед, к Териокам.
Шли по левую сторону полотна железной дороги, одна из рот — по берегу залива. Сквозь раздираемые ветром облака временами проглядывало солнце.
Путь преградил глубокий противотанковый ров. Стенка рва, с вражеской стороны укрепленная бревнами, возвышалась метра на полтора над плоским болотом, по которому мы шли. По гребню насыпи зловеще поднималось густое плетение колючей проволоки. Враг не стрелял, видимо, выжидая, когда мы подойдем ко рву вплотную.
— Выкатить пулеметы! Прочесать гребень насыпи. Минометчикам быть наготове ударить по огневым пулеметным точкам врага!— приказал Угрюмов.
Когда пулеметы прочесали насыпь, снова заговорил комбат:
— Ножницы, вперед!
Из цепи залегших бойцов смело выбросилась вперед группа бойцов. Пригибаясь к земле, бойцы стремительно побежали ко рву. Вот они уже во рву, вот карабкаются, помогая один другому, устраивая живые лесенки, по отвесной стенке рва вверх. И вскоре зазвенела под ножницами проволока.
Скоро и весь батальон двигался по ту сторону рва.
Вот и Териоки. Нас отделяет от города только лощина, местами голая, местами пересеченная кустарником.
Уже видны высокие дома предместья. Мы почти у цели. Мы первыми войдем в Териоки.
Отброшенный нами от Луутахянтя и Куоккала от рвов и завалов, выбитый из леса, враг остервенел. Пулеметы его бьют с крыш и чердаков домов города. Рвутся мины. На железнодорожном полотне поднимается вверх широкий багрово-черный столб дыма: это финны взорвали железнодорожный мост через ручей, отделяющий предместье от центра города.
Темнеет. Еще каких-нибудь полчаса, я ничего кругом не будет видно.
— Сталинцы не отступают! Вперед! — передают связные командирам подразделений приказ комбата.
Разгорается жаркий бой. Наши минометы забрасывают вражеские засады минами. Отважные разведчики обрезают с кустов шнурки, прокладывают в кустарнике тропы. На бугорки в лощине ложатся ветки, тут — мины.
Все ближе подвигаются бойцы к предместью.
Враг не выдержал натиска, бежал.
Мы заняли предместье.
Бойцы жарко дышали. В сапогах хлюпало: когда ползли, снег набивался в голенища, таял. От пулеметчиков столбом валил пар, так вспотели молодцы.
Капитан Угрюмов, поздравив бойцов с выполнением боевой задачи, приказал устраиваться на ночлег.
Выставили сильное боевое охранение. В первых домах разместили раненых, другие дома заняли бойцы.
Неожиданно кривые улички предместья зловеще озарило зарево пожара.
Враг поджег город.
4. Териоки в огне. ‘Кукушки’. Мятсякюля — Ино. ‘Угрюмов — чорт’, сказали пленные щюцкоровцы.
(Продолжение рассказа И. М. Кобзаря.)
Командный пункт батальона мы расположили в небольшом домишке в центре предместья. Связисты протянули линию связи во все подразделения. Угрюмов то и дело спрашивал командиров подразделений, накормлены ли бойцы, обсушились ли, как устроились на отдых. Комбат лично проверил боевое охранение. Враг тревожил, не переставая: пулеметные очереди, треск автоматов, винтовок слышались то справа, то слева, то разом по всему фронту. Пожар разрастался. Море огня поднималось, лизало черное небо над привокзальной частью города. Вокзал уже догорал, обдавая ельник брызгами искр. Подальше, на горке, пылали санатории. Огонь охватил и дома на главной улице города.
Варвары, прошептал сквозь зубы Угрюмов, глядя на пылающий город.
В полночь враг ринулся в контратаку.
Контратаку отбили. Бой
Прочитали? Поделиться с друзьями:
