Н. В. Гоголь, Авенариус Василий Петрович, Год: 1885

Биографическая проза
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Скачать в PDF

0x01 graphic

Н. В. Гоголь.

Біографическій очеркъ
В. П. Авенаріуса.

съ портретомъ Н. В. Гоголя и 4-мя рискнками

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе Книжнаго Магазина П. В. Луковникова Лештуковъ переулокъ, д. No 2—80.

I.
Предки и родители.

Родъ Гоголей принадлежитъ къ старинному малороссійскому дворянству. Въ лтописяхъ упоминается казацкій гетманъ Остапъ Гоголь, который отличился въ битв при Дрижипол, а затмъ былъ и полномочнымъ посломъ польскимъ въ Турціи. Происходилъ ли, однако, отъ него по прямой линіи Николай Васильевичъ Гоголь,— достоврныхъ о томъ свдній не имется. Одно не подлежитъ сомннію: что его ддъ, Аанасій Гоголь, состоя въ польской шляхт, къ своей родовой фамиліи прибавилъ еще вторую, польскую,— Яновскій, по имени своего отца, Яна Гоголя. Эту двойную фамилію, Гоголь-Яновскій, носилъ вначал и нашъ писатель. Вторую половину ея онч Отбросилъ только по переселеніи въ Петербургъ. Въ письм своемъ къ матери отъ 6-го февраля 1882 г. онъ проситъ адресовать ему на будущее время просто ‘Гоголь’, ‘потому что кончикъ моей фамиліи (прибавляетъ онъ шутливо), я не знаю, гд длся. Можетъ-быть, кто-нибудь поднялъ его на большой дорог и носитъ какъ свою собственность’.
Ддъ Николая Васильевича, Аанасій Яновичъ т.-е. Ивановичъ) или Демьяновичъ (какъ называли его обыкновенно), окончивъ курсъ кіевской духовной семинаріи, сперва учительствовалъ, потомъ находился на военной служб, на которой дослужился до чина полкового писаря (что соотвтствуетъ чину майора), а остатокъ жизни провелъ помщикомъ въ своемъ небольшомъ наслдственномъ имніи Яновщин (Миргородскаго повта, Полтавской губерніи). Въ пору своего учительства онъ давалъ уроки двиц Татьян Семеновн Лизогубъ, происходившей отъ Якова Лизогуба, генералъ-фельдцейхмейстера Петра Великаго. Молодые люди полюбили другъ друга. Родители Татьяны Семеновны очень кичились своимъ знатнымъ происхожденіемъ и ни за что не выдали бы дочери за бднаго учителя. Зная это, учитель послалъ учениц въ орховой скорлуп записочку, въ которой просилъ ея руки и предлагалъ обвнчаться тайно. Та согласилась, когда же молодые возвратились изъ-подъ внца, родителямъ ничего не оставалось, какъ благословить ихъ. Бракъ этотъ былъ идиллически-счастливъ и послужилъ затмъ ихъ геніальному внуку благодарной темой для его ‘Старосвтскихъ помщиковъ’.
Сынъ ихъ, Василій Аанасьевичъ, записанный еще въ самомъ раннемъ возраст въ военную службу, семилтнимъ мальчикомъ былъ уже произведенъ (конечно, заочно) въ корнеты. Для обученія наукамъ онъ былъ отданъ отцомъ въ ту же кіевскую бурсу. Подъ вліяніемъ господствовавшаго тогда и въ Малороссіи романтизма, подростку-бурсаку приснился однажды вщій сонъ: будто бы Матерь Божія указала ему двочку-младенца, которая станетъ со временемъ его женою. Вскор посл того онъ, вмст съ родителями, былъ въ гостяхъ у сосда ихъ по имнію, богача и важнаго сановника Трощинскаго, здсь-то въ младенц-родственниц послдняго, Машеньк Косяровской, онъ тотчасъ призналъ ту самую двочку, которая ему приснилась. Спустя 14 лтъ они дйствительно сочетались бракомъ.
При жизни родителей Василій Аанасьевичъ, а тмъ мене его молоденькая жена, не имли никакого голоса въ хозяйственныхъ вопросахъ и жили себ припваючи настоящими аркадскими пастушками. Съ кончиной же родителей, когда имъ пришлось самимъ окунуться въ житейскую прозу, ни мужъ, ни жена не могли уже освоиться, какъ слдовало съ сельскимъ хозяйствомъ и до конца жизни оставались все тми же романтиками. Предоставивъ наблюденіе за полевыми работами опытному приказчику, Василій Аанасьевичъ гораздо охотне проводилъ время за хорошей книжкой въ своемъ тнистомъ саду, гд были у него ‘бесдка мечтаній’ и ‘гротъ дріадъ’, а по вечерамъ раздавались соловьиныя трели, или же прогуливался по сосдней рощиц ‘Яворовщин’ (отъ росшаго тамъ дерева явора), переименованной имъ въ ‘Долину спокойствія’. Тмъ не мене, онъ отнюдь не былъ меланхоликомъ и нелюдимомъ, напротивъ того, онъ былъ всегда радъ гостямъ и своими неистощимыми разсказами о старин, своими остроумными шутками умлъ занять, развеселить всякое общество. Цнилъ въ немъ эти качества и богатый сосдъ-родственникъ его Трощинскій: заведя у себя домашній театръ, онъ режиссерство поручилъ Василію Аанасьевичу, который въ числ другихъ веселыхъ малороссійскихъ пьесъ ставилъ и дв своего собственнаго сочиненія: ‘Собака-овца’ и ‘Простакъ, или Хитрость женщины, перехитренная солдатомъ’.
Жена его, Марья Ивановна, такая же идеалистка, въ житейскихъ длахъ была, пожалуй, еще мене его практична. У прозжихъ коробейниковъ она закупала цлые вороха разной дешевой, ненужной дряни, при всякомъ случа давала себя обманывать и обсчитывать, а по смерти Василія Аанасьевича, оставшись совсмъ безпомощной, цлые часы проводила въ молитв или въ грустныхъ мечтаніяхъ надъ письмами покойнаго мужа, писанными ей еще до ихъ женитьбы.
Таковы были родители нашего великаго писателя-юмориста.

II.
Дтство и школьные годы.
(1809—1828 г.).

Родился Николай Васильевичъ Гоголь 20-го марта 1809 года. Такъ какъ онъ былъ первенцомъ, то мать въ немъ души не чаяла, а такъ какъ къ тому же тлосложенія и здоровья онъ былъ слабаго, то она его не въ мру нжила и баловала. Вмст съ тмъ, однако, она привила ему свою глубокую религіозность, сохранившуюся у него на всю жизнь.
Вліяніе отца сказалось боле на литературномъ вкус и фантазіи мальчика. Когда, бывало, къ нимъ въ Васильевку (какъ переименовалъ Василій Аанасьевичъ по себ Яновщину) понадутъ сосди-помщики, чтобы послушать опять занимательные разсказы хлбосольнаго хозяина, всхъ внимательне слушалъ его маленькій Никоша, если же отецъ заводилъ рчь о малороссійской старин и запорожцахъ, то мальчугана никакими мрами нельзя было заставить идти спать, а ночью затмъ онъ только и бредилъ что о слышанномъ. Эти-то ‘вечера на хутор’ и положили начало тмъ двумъ сборникамъ разсказовъ, которые Николай Васильевичъ выпустилъ впослдствіи подъ псевдонимомъ диканьскаго пасичника Рудого Нанька. Бралъ его отецъ иногда съ собой и къ Трощинскому. Здсь, при вид на сцен отцовскихъ пьесъ, зародилась въ будущемъ актер-любител и драматург первая страсть къ театру.
Но вотъ Никош минуло десять лтъ, надо было помстить его въ учебное заведеніе. Отданный сперва въ Полтавскую гимназію, онъ вскор былъ переведенъ оттуда пансіонеромъ въ нжинскую (Черниговской губ.) ‘гимназію высшихъ наукъ князя Безбородко’. Болзненный, мечтательный и лнивый, онъ почти до самаго окончанія имъ курса мало преуспвалъ въ наукахъ. Такъ какъ при этомъ онъ былъ еще неряшливъ, насмшливъ и задоренъ, то у начальства гимназіи онъ былъ всегда на довольно дурномъ счету {Вотъ нсколько отрывковъ изъ журнала, веденнаго надзирателями Нжинскаго гимназическаго пансіона:
13-го декабря. (Такіе-то и) Яновскій за дурныя слова стояли въ углу.
Того же числа. Яновскій за неопрятность стоялъ въ углу.
19-го декабря. П-ча и Яновскаго за лность безъ обда и въ угл, пока не выучатъ свои уроки.
Того же числа. Яновскаго за упрямство и лность особенную — безъ чаю.
20-го декабря. (Такіе-то и) Яновскій — на хлбъ и на воду во время обда.
Того же числа. Н. Яновскій, за то, что онъ занимался во время класса священника съ игрушками, былъ, безъ чаю.}. Точно такъ же онъ не пользовался и расположеніемъ большинства товарищей, потому что въ играхъ ихъ почти не участвовалъ, между тмъ каждаго передразнивалъ, надлялъ смшными прозвищами и не упускалъ случая сыграть надъ всякимъ какую-нибудь небезобидную шутку.
За всмъ тмъ онъ понемногу выдвинулся, обратилъ на себя вниманіе, благодаря унаслдованной отъ отца наклонности къ сочинительству и актерству. Первымъ литературнымъ опытомъ его былъ шутливый акростихъ на одного товарища, остриженнаго подъ гребенку и прозваннаго за то ‘Разстригой-Спиридономъ’. Самъ по себ акростихъ былъ очень плохъ и прошелъ бы незамченнымъ. Но авторъ начерталъ его на большомъ транспарант подъ раскрашеннымъ рисункомъ, изображавшимъ дервиша, котораго стрижетъ рогатый и хвостатый цырюльникъ, и транспарантъ этотъ выставилъ въ большой рекреаціонной зал. Добродушный старикъ-директоръ Орлай пожурилъ, конечно, шалуна, но не нашелъ нужнымъ наказать. Тотъ, однако, не унимался и сочинилъ злую сатиру на жителей Нжина: ‘Нчто о Нжин, или Дуракамъ законъ не писанъ’. Сатира разошлась по городу, и къ директору явилась съ жалобою цлая депутація отъ осмянныхъ горожанъ-грековъ. Не безъ труда отстоявъ передъ депутаціей своего питомца, Орлай затмъ хорошенько распушилъ послдняго и взялъ съ него общаніе въ стнахъ гимназіи не упражняться боле въ подобныхъ ‘глупостяхъ’.
Среди товарищей Гоголя было нсколько очень даровитыхъ, въ томъ числ прославившіеся впослдствіи писатель Кукольникъ и профессоръ Рдкинъ. Кукольникъ, хорошо владвшій стихомъ, уже на школьной скамь прослылъ, какъ между товарищами, такъ и у профессоровъ, талантливымъ поэтомъ, а Рдкинъ съ двумя другими товарищами принялся за капитальный трудъ — разработку полнаго курса всеобщей исторіи по иностраннымъ источникамъ. Гоголь чувствовавшій въ себ также склонность къ сочинительству, не хотлъ отстать отъ нихъ и началъ издавать, одинъ за другимъ, рукописные альманахи и журналы: ‘Сверная Заря’, ‘Метеоръ Литературы’, ‘Звзда’, въ которыхъ большая часть статей принадлежала ему самому. Такъ между воспитанниками самъ собой составился литературный кружокъ, участники котораго читали другъ другу свои стихотворныя и прозаическія произведенія, собираясь для этого въ отдаленномъ уголку тнистаго казеннаго сада на большой дерновой скамь, прозванной ‘Эрмитажемъ’. Кстати замтимъ, впрочемъ, что со стороны преподавателя русской словесности начинающіе авторы нимало не поощрялись: этотъ преподаватель, профессоръ Никольскій, изъ ‘новйшихъ’ писателей признавалъ еще только старика Державина, поэзію же молодого Пушкина, которою восхищались воспитанники, считалъ литературною ересью. Тотъ же ‘эрмитажный’ кружокъ, по предложенію Гоголя, обзавелся, помимо казенной библіотеки, еще своей собственной, для которой книги и журна лы выписывалъ изъ Москвы и Петербурга, библіотекаремъ же ея выбрали самого Гоголя. Отличаясь и въ ту пору уже чудачествами, нашъ библіотекарь придумалъ совершенно оригинальную мру, чтобы охранить порученныя ему книги отъ грязныхъ пальцевъ товарищей: передъ тмъ какъ вручить кому-нибудь книгу, онъ надвалъ ему на вс десять пальцевъ по бумажному, собственнаго издлія, наперстку. Однако мра эта не нашла сочувствія у читателей и не привилась.

0x01 graphic

По его же почину воспитанники затяли любительскіе спектакли, на которыхъ зрителями были, кром товарищей и начальства, также родственники артистовъ и именитые горожане. Режиссерами были Кукольникъ и Гоголь. Самъ Гоголь подвизался съ большимъ успхомъ въ старческихъ роляхъ обоего пола, особенно хорошъ былъ онъ въ фонвизинскомъ ‘Недоросл’, въ роли Простаковой.
Курсъ Нжинской гимназіи ‘высшихъ наукъ’ былъ девяти лтній: шесть низшихъ классовъ отвчали общегимназическому курсу, три старшихъ — университетскому, сообразно чему воспитанники старшаго отдленія такъ и назывались ‘студентами’. Въ апрл 1825 г., передъ самымъ переходомъ Гоголя въ старшее отдленіе, изъ деревни пришло къ нему извстіе о кончин отца. Хотя въ послднее время Василій Аанасьевичъ постоянно похварывалъ, но роковая всть была для сына все-таки неожиданностью. Подъ первымъ впечатлніемъ онъ едва не покусился на самоубійство, спасла его только глубокая вра въ Промыслъ Божій и горячая любовь къ бдной матери, оставшейся теперь безъ всякой опоры. Посл экзаменовъ пріхавъ домой на каникулы уже студентомъ, онъ и словомъ и дломъ старался поддержать неутшную въ ея новыхъ заботахъ, но, самъ крайне непрактичный въ житейскихъ длахъ и совершенно неопытный въ сельскомъ хозяйств, онъ принесъ ей пользы довольно мало. Возвратясь осенью опять въ Нжинъ, онъ выслалъ матери въ деревню составленные имъ самимъ планы для перестройки дома и затмъ нердко надлялъ ее письменными совтами, которые, впрочемъ, по большей части оказывались на дл точно такъ же неудобопримнимыми.
Изъ своихъ однокурсниковъ по гимназіи Гоголь всего боле дружилъ съ Данилевскимъ, котораго зналъ еще съ ранняго дтства, кром того, онъ еще гимназистомъ очень сошелся съ ‘студентомъ’ Высоцкимъ, который хотя и былъ двумя классами его старше, но находилъ удовольствіе въ бесдахъ съ такимъ же, какъ и самъ онъ, ‘критикомъ’. Вскор по кончин отца, Гоголю пришлось разлучиться и съ обоими друзьями: Данилевскій перешелъ въ московскій университетскій пансіонъ, а Высоцкій, окончивъ курсъ, укатилъ въ Петербургъ для поступленія на государственную службу. Не имя теперь въ Нжин никого, съ кмъ бы подлиться своими сокровенными мыслями и чувствами, Гоголь замкнулся въ себ и сталъ для окружающихъ еще непроницаеме, но добродушная насмшливость малоросса не давала заглушить себя, и онъ, для собственной потхи, игралъ и въ жизни комедію, показывая себя людямъ не такимъ, какимъ онъ былъ на самомъ дл.
‘Я почитаюсь загадкою для всхъ (окровенничалъ онъ въ письм къ матери), никто не разгадалъ меня совершенно. У васъ почитаютъ меня своенравнымъ, какимъ-то несноснымъ педантомъ, думающимъ, что онъ умне всхъ, что онъ созданъ на другой ладъ отъ людей. Врите ли, что я внутренно самъ смялся надъ собою вмст съ вами! Здсь меня называютъ смиренникомъ, идеаломъ кротости и терпнія. Въ одномъ мст я самый тихій, скромный, учтивый, въ другомъ — угрюмый, задумчивый, неотесанный и проч., въ третьемъ — болтливъ и докучливъ до чрезвычайности, у иныхъ — уменъ, у другихъ — глупъ’.
Тонкая наблюдательность позволяла ему подмчать у ближнихъ ихъ слабыя стороны, подлаживаясь подъ чужіе взгляды, онъ умлъ вызывать всякаго на откровенность, а потомъ, при случа, ставилъ его нарочно въ комическое положеніе. Та же наблюдательность безотчетно подталкивала его изучать, кром людей, своего круга, и простонародье. Такъ накоплялся у него постепенно тотъ богатый запасъ житейскихъ наблюденій, который послужилъ ему впослдствіи такимъ благодарнымъ матеріаломъ для его несравненныхъ литературныхъ произведеній.
Но на школьной скамь Гоголь, какъ многіе изъ замчательныхъ людей, не подозрвалъ еще своего настоящаго призванія. Своимъ ‘пробамъ пера’ въ рукописныхъ альманахахъ и журналахъ онъ не придавалъ серьезнаго значенія. Прилежно переписываясь съ своимъ петербургскимъ другомъ Высоцкимъ, онъ мечталъ лишь о томъ, чтобы, по примру Высоцкаго, сдлаться чиновникомъ.
‘Еще съ самыхъ временъ прошлыхъ, съ самыхъ лтъ почти непониманія (признавался онъ двоюродному брату своей матери, Петру Петровичу Косяровскому) я пламенлъ неугасаемою ревностью сдлать жизнь свою нужною для блага государства, я киплъ принести хотя малйшую пользу. Тревожныя мысли, что я не буду мочь, что мн преградятъ дорогу, что не дадутъ возможности принесть ему малйшую пользу, бросали меня въ глубокое уныніе. Холодный потъ проскакивалъ на лиц моемъ при мысли, что, можетъ-быть, мн доведется погибнуть въ пыли, не означивъ своего имени ни однимъ прекраснымъ дломъ, быть въ мір и не означить своего существованія — это было для меня ужасно. Я перебиралъ въ ум вс состязанія, вс должности въ государств и остановился на одномъ — на юстиціи, я видлъ, что здсь работы будетъ боле всего, что здсь только я могу быть благодтеленъ, здсь только я могу быть истинно полезенъ для человчества. Неправосудіе, величайшее въ свт несчастіе, боле всего разрывало мое сердце. Я поклялся ни одной минуты короткой жизни моей не утерять, не сдлавъ блага…’
Двадцать лтъ спустя, въ своихъ запискахъ, онъ подтверждаетъ то же:
‘… Въ т годы, когда я сталъ задумываться о моемъ будущемъ (а задумываться о будущемъ я началъ рано — въ ту пору, когда вс мои сверстники думали еще объ играхъ), мысль о писательств мн никогда не входила въ умъ, хотя мн всегда казалось, что я сдлаюсь человкомъ извстнымъ, что меня ожидаетъ просторный кругъ дйствій, и что я сдлаю даже что-то для общаго добра. Я думалъ просто, что я выслужусь, и все это доставитъ служба государственная’.
До выпускного класса занимаясь науками лишь настолько, чтобы не отстать отъ товарищей, онъ послдніе полгода до выпуска занялся тмъ усердне, но былъ выпущенъ все-таки не по первому, а по второму разряду — съ чиномъ 14-го класса. Теперь онъ могъ ‘означить свое существованіе’ на служебномъ поприщ.

III.
Въ поискахъ за призваніемъ.
(1829—1831).

Въ мечтахъ своихъ будущій служака давно уже стремился въ Петербургъ, который рисовался ему въ самомъ розовомъ свт. Наконецъ, полгода посл выпуска, въ январ 1829 г., онъ попалъ туда, но — ‘Петербургъ мн показался вовсе не такимъ, какъ я думалъ (писалъ онъ матери). Я его воображалъ гораздо красиве, великолпне, и слухи, которые распускали другіе о немъ, такъ же лживы’.
Въ манившемъ его широкомъ пол для гражданскихъ подвиговъ ему пришлось еще боле разочароваться. Старшаго друга своего Высоцкаго, который хоть отчасти могъ бы облегчить ему первые шаги на тернистомъ пути жизни, онъ не засталъ уже въ Петербург, а захваченныя имъ съ собою рекомендательныя письма къ столичнымъ сановникамъ ни къ чему не послужили. Все ограничилось любезными общаніями, въ молодомъ провинціал, ничмъ себя еще не заявившемъ, никто не нуждался.
Еще въ Нжин онъ охотно и небезуспшно занимался рисованіемъ, а потому, въ ожиданіи какого-либо мста, онъ сталъ ходить въ академію художествъ, чтобы снимать копіи съ картинъ знаменитыхъ художниковъ. Но покупателей для такихъ копій не находилось.
Между тмъ отъ небольшой суммы, взятой имъ съ собой изъ деревни на первые расходы, ничего уже не осталось. О театр и другихъ остальныхъ удовольствіяхъ нечего было и думать. Скрпя сердце, онъ сперва спустилъ на рынокъ кое-что изъ платья, чтобы какъ-нибудь прокормиться вмст съ своимъ крпостнымъ человкомъ Якимомъ, а потомъ ршился просить маменьку выслать опять денегъ, до полученія же ихъ обходился безъ обда, пробавляясь чаемъ съ булкой.
Однако предпринять что-нибудь было все-таки необходимо. Въ Нжин онъ пописывалъ стишки, сочинилъ даже цлую поэму въ 18-ти картинахъ: ‘Ганцъ Кюхельгартенъ’. Въ вид пробы, онъ послалъ въ редакцію журнала ‘Сынъ Отечества’ стихотвореніе ‘Италія’, и — о, радость!— въ одномъ изъ ближайшихъ номеровъ журнала оно было напечатано. На бду, онъ изъ скромности скрылся въ письм къ редактору подъ псевдонимомъ ‘Аловъ’ и не заикнулся о гонорар, требовать гонораръ заднимъ числомъ было немыслимо. Какъ же быть съ поэмой? Ее, какъ крупную вещь, или совсмъ не примутъ (вдь этимъ господамъ редакторамъ давай имена, имена!), или же оцнятъ въ два двугривенныхъ, а онъ сколько надъ нею трудился, сколько вложилъ въ нее своихъ задушевныхъ думъ! Не проще ли всего издать ее на свой счетъ? Публика ее наврное оцнитъ…

0x01 graphic

И поэма сдана въ цензуру, а потомъ и въ типографію. Въ то же время было отправлено къ матери новое письмо съ просьбой прислать разныхъ матеріаловъ для разсказовъ изъ малороссійскаго быта, а также об комедіи покойнаго отца для постановки ихъ при случа на сцену.
Вотъ поэма и отпечатана, развезена по книжнымъ магазинамъ. Но время было лтнее, никто не интересовался новыми книгами. Одинъ только ‘Московскій Телеграфъ’ отозвался о ‘Ганц’, но отозвался такъ пренебрежительно, что бдный поэтъ поспшилъ, вмст съ Якимомъ, отобрать свою поэму изъ всхъ книжныхъ магазиновъ и сжечь.
Въ порыв отчаянья молодой авторъ ршилъ бжать отъ своего позора за границу. Кстати же и доктора прописали ему морскія купанья въ Травемюнде близъ Любека. Какъ на грхъ, мать прислала ему въ это самое время крупную сумму для уплаты срочныхъ процентовъ въ ссудную казну, гд была заложена Васильевка. Не отдавая себ отчета въ своемъ поступк, онъ воспользовался этими деньгами, чтобы взять билетъ на пароходъ, отправлявшійся въ Любекъ.
‘Теперь только (писалъ онъ матери изъ Любека), когда я, находясь одинъ посреди необозримыхъ волнъ, узналъ, что значитъ разлука съ вами, моя неоцненная маменька, въ эти торжественные, ужасные часы моей жизни, когда я бжалъ отъ самого себя, когда я старался забыть все окружавшее меня,— мысль: что я вамъ причиняю симъ — тяжелымъ камнемъ налегла на душу, и напрасно старался я уврить самого себя, что я принужденъ былъ повиноваться вол Того, Который управляетъ нами свыше… Простите, милая, великодушная маменька, простите своему несчастному сыну… Продайте, ради Бога, продайте или заложите хоть все: я слово далъ, что боле не потребую отъ васъ и не стану разорять васъ…’
Закончивъ курсъ лченія, онъ слъ на пароходъ и очутился снова у себя, на четвертомъ этаж въ Столярномъ переулк.
Надо было наконецъ взяться за умъ. Въ Нжин онъ вдь, по собственнымъ его словамъ, ‘пламенлъ неугасимою ревностью сдлать жизнь свою нужною для блага государства’. Ничего не —оставалось, какъ начать службу хотя бы безъ жалованья. Такая служба, дйствительно, нашлась въ министерств внутреннихъ длъ, но на первыхъ порахъ ему, новичку, давали одну шаблонную работу, отъ которой онъ буквально задыхался. То ли дло присланные ему изъ деревни литературные матеріалы, отъ которыхъ такъ и вяло вольной Украйной, милой, родной стариной! И въ воображеніи его возставали и безбрежная зеленая степь съ разсянными на ней хуторами, и гурьба веселой сельской молодежи — паробковъ и дивчинъ — съ ихъ играми и пснями, и удальцы-казаки, и вся поэтическая чертовщина народныхъ поврій и сказаній… Зародившіеся въ голов его знакомые образы словно сами собой сплетались въ связный разсказъ, перо само собой забгало опять по бумаг.
И вотъ первый прозаическій разсказъ: ‘Басаврюкъ, или Вечеръ наканун Ивана Купала’, оконченъ и переписанъ, а тамъ и снесенъ въ редакцію ‘Отечественныхъ Записокъ’. Разсказъ былъ одобренъ и появился въ февральской и мартовской книжкахъ журнала 1830 г. Но редакторъ Свиньинъ сдлалъ въ немъ нкоторыя существенныя поправки, которыя, по мннію самолюбиваго автора, только испортили разсказъ. Онъ заявилъ объ этомъ редактору. Между ними произошелъ крупный разговоръ, и такъ какъ относительно гонорара у нихъ ничего ране не было обусловлено, то Свиньинъ не счелъ себя обязаннымъ заплатить что-либо начинающему писателю, а тотъ, оскорбленный и огорченный, закаялся вообще заниматься писательствомъ.
Оставался, казалось, одинъ еще только исходъ — поступить на сцену. Въ комическихъ роляхъ онъ вдь еще въ Нжин имлъ большой успхъ, но трагики цнились выше, а потому лучше было сдлаться трагикомъ. Такимъ образомъ, когда онъ предсталъ передъ директоромъ театровъ, княземъ Гагаринымъ, то на вопросъ послдняго, какое онъ выбралъ себ амплуа, онъ отвчалъ не задумываясь, что ‘героическое’. Гагаринъ далъ ему записку къ инспектору театровъ Храповицкому, и тотъ заставилъ его, въ присутствіи трехъ актеровъ, прочитать по отрывку изъ ‘героическихъ’ ролей стихотворныхъ трагедій: Озерова —
‘Димитрій Донской’ и Расина (въ перевод графа Хвостова) — ‘Андромаха’. Читать стихи Гоголь былъ не мастеръ, особенно стихи напыщенные, а тутъ еще ороблъ передъ такими опытными судьями, и прочиталъ оба отрывка прескверно. Тогда ему предложили прочитать еще сцену изъ комедіи Делавиня ‘Школа стариковъ’, но и эта пьеса была въ стихахъ, и прочелъ онъ ихъ немногимъ лучше. Удайся ему это чтеніе,— какъ знать?— не остался ли бы онъ навсегда актеромъ, и не лишилась ли бы затмъ Россія великаго писателя. Но проба, по счастью, не удалась, и ему пришлось отказаться отъ карьеры артиста.
Тутъ-то, когда и эта попытка его потерпла полную неудачу, судьба наконецъ сжалилась надъ нимъ. Но протекціи одного дальняго родственника (А. А. Трощинскаго), онъ былъ переведенъ въ департаментъ удловъ, хоть и не на штатную должность, но все же на опредленный окладъ (500 р. асс. въ годъ). Начальникомъ отдленія у него оказался Вл. Ив. Панаевъ, который въ досужіе часы самъ пописывалъ также въ журналахъ. Получивъ отъ новаго подчиненнаго оттискъ ‘Басаврюка’, Панаевъ, обладавшій тонкимъ эстетическимъ вкусомъ, тотчасъ подмтилъ въ этомъ небольшомъ разсказ проблески недюжиннаго, совершенно оригинальнаго дарованія. Несмотря на большое разстояніе въ чиновномъ мір между начальникомъ отдленія и простымъ ‘причисленнымъ’, Панаевъ навстилъ Гоголя на дому, чтобы поощрить его, какъ сотоварища по перу, продолжать свои литературныя занятія, освободилъ его въ департамент отъ черной работы, а три мсяца спустя (10-го іюня 1830 г.) опредлилъ и на штатную должность помощника столоначальника, обезпечивавшую молодому писателю по крайней мр врный кусокъ хлба, пока литература не дала бы ему лучшаго заработка.
Призваніе было найдено.

IV.
На своей дорог.
(1831 — 1842).

Съ того самаго дня, какъ Панаевъ одобрилъ его ‘Басаврюка’, Гоголь воспрянулъ духомъ, сталъ крпнуть и тломъ. Посл службы, продолжавшейся до 3-хъ часовъ дня, онъ, отобдавъ, занимался еще съ 5-ти до 7-ми час. вечера живописью въ академіи художествъ, а потомъ отправлялся пить чай къ семейнымъ знакомымъ или же гулялъ по столичнымъ окрестностямъ. Возвращаясь съ этихъ прогулокъ въ 12-мъ, а то и въ 1-мъ часу ночи, онъ, однако, не ложился сейчасъ спать, а садился за письменный столъ и давалъ волю своему вдохновенію, которое со дня на день все боле разыгрывалось. Къ началу зимы у него было готово уже нсколько разсказовъ и очерковъ. Съ рекомендательнымъ письмомъ какого-то знакомаго онъ отнесъ ихъ къ поэту Жуковскому, который, какъ ему было извстно, покровительствовалъ всмъ начинающимъ талантамъ. Жуковскій встртилъ его съ обычнымъ радушіемъ, но, не имя самъ времени просмотрть довольно толстую рукопись молодого писателя, направилъ его, въ свою очередь, къ своему другу, литератору-педагогу, Плетневу. Внимательно прочитавъ рукопись, Плетневъ сдлалъ на ея поляхъ массу замчаній, по исправленіи же ея, въ чемъ слдовало, авторомъ, мелкія статьи пристроилъ въ разныхъ журналахъ, а разсказы посовтовалъ выпустить отдльнымъ сборникомъ. Сборникъ свой Гоголь назвалъ ‘Вечерами на хутор близъ Диканьки’, прикрывшись самъ псевдонимомъ ‘пасичника Рудого Панька’, отъ имени котораго написалъ и безподобное по юмору предисловіе. Попеченіе Плетнева о Гогол не ограничилось этимъ: чтобы избавить его отъ ненавистной ему канцелярской работы, онъ предоставилъ ему въ Патріотическомъ институт (гд былъ самъ инспекторомъ классовъ) уроки исторіи и, кром того, отрекомендовалъ его учителемъ въ два аристократическіе дома. Какъ оба — и Плетневъ и Жуковскій — цнили уже литературный талантъ Гоголя, видно изъ письма Плетнева (отъ 22 февраля 1831 г.) къ Пушкину въ Москву:
‘Надобно познакомить тебя съ молодымъ писателемъ, который общаетъ что-то очень хорошее… Жуковскій отъ него въ восторг. Я нетерпливо желаю подвести его къ теб подъ благословеніе. Онъ любитъ науки только для нихъ самихъ, и какъ художникъ готовъ для нихъ подвергать себя всмъ лишеніямъ. Это меня трогаетъ и восхищаетъ’.
Личное знакомство Гоголя съ Пушкинымъ завязалось на субботахъ Жуковскаго весною 1831 г., когда Пушкинъ, женившись въ Москв, перехалъ съ молодою женою на постоянное жительство въ Петербургъ. Здсь-то, у Жуковскаго, Пушкинъ впервые услышалъ одинъ изъ разсказовъ Гоголя въ его собственномъ чтеніи. Читалъ Гоголь превосходно. Графъ Соллогубъ, авторъ ‘Тарантаса’, въ то время, еще безвстный студентъ Дерптскаго университета, слдующимъ образомъ описываетъ это чтеніе:
‘Въ 1881 г. лтомъ я пріхалъ на вакацію изъ Дерпта въ Павловскъ. Въ Павловск жила моя бабушка и съ нею вмст тетка моя А. И. Васильчикова (къ сыну которой Гоголь нанялся учителемъ на лто)… У бабушки, какъ у всхъ тогдашнихъ старушекъ, жили постоянно бдныя дворянки, компаньонки, приживалки. Имъ-то по вечерамъ читалъ Гоголь свои первыя произведенія. Я шелъ однажды по коридору и услышалъ, что кто-то читаетъ въ ближней комнат. Я вошелъ изъ любопытства и нашелъ Гоголя посреди дамскаго домашняго ареопага. Александра Николаевна вязала чулокъ, Анна Антоновна хлопала глазами, Анна Николаевна, по обыкновенію, оправляла напомаженные виски. Передъ ними сидлъ Гоголь и читалъ про украинскую ночь. ‘Знаете ли вы украинскую ночь? Нтъ, вы не знаете украинской ночи!’ Кто не слыхалъ Гоголя, тотъ не знаетъ вполн его произведеній. Онъ придавалъ имъ особый колоритъ своимъ спокойствіемъ, своимъ произношеніемъ, неуловимыми оттнками насмшливости и комизма, дрожавшими въ его голос и быстро пробгавшими по его оригинальному остроносому лицу, въ то время какъ срые маленькіе его глаза добродушно улыбались, и онъ встряхивалъ всегда падавшими ему на лобъ волосами. Описывая украинскую ночь, онъ какъ будто переливалъ въ душу впечатлнія лтней свжести, синей, усянной звздами выси, благоуханія, душевнаго простора. Вдругъ онъ остановился. ‘Да гопакъ не такъ танцуется!’ Приживалки вскрикнули: ‘Отчего не такъ?’ Он подумали, что Гоголь обращался къ нимъ. Гоголь улыбнулся и продолжалъ монологъ пьянаго мужика. Признаюсь откровенно, я былъ пораженъ, уничтоженъ, мн хотлось взять его на руки, вынести его на свжій воздухъ, на настоящее его мсто’.
Неудивительно, что въ такомъ чтеніи прелестные сами по себ украинскіе разсказы Гоголя должны были привести въ восхищеніе Пушкина, столь чуткаго ко всему прекрасному. Нанявъ себ на лто дачу въ Царскомъ Сел, отстоящемъ отъ Павловска всего въ 4-хъ верстахъ, Пушкинъ пригласилъ Гоголя бывать у него запросто, а такъ какъ и Жуковскій, въ качеств воспитателя великаго князя-наслдника (впослдствіи императора Александра II), жилъ тогда въ царскосельскомъ дворц, то Гоголь очень часто навщалъ обоихъ поэтовъ изъ Павловска. Такъ уже въ теченіе одного лта Пушкинъ усплъ оцнить и полюбить Гоголя.
— Онъ будетъ русскимъ Стерномъ,— говорилъ онъ съ убжденіемъ одной ихъ общей знакомой (придворной фрейлин Россетъ): — онъ все видитъ, онъ уметъ смяться, а вмст съ тмъ онъ грустенъ и заставитъ плакать. Не пройдетъ и десяти лтъ, какъ онъ станетъ первокласснымъ талантомъ.
Пушкинъ же раньше всхъ печатно привтствовалъ первый томъ ‘Вечеровъ на хутор’, выпущенный въ свтъ осенью 1831 г.:
‘Сейчасъ я прочелъ ‘Вечера близъ Диканьки’ (писалъ онъ въ ‘Литературныхъ Прибавленіяхъ къ Инвалиду’). Они изумили меня. Вотъ настоящая веселость, искренняя, непринужденная, безъ чопорности. А. мстами какая поэзія! Какая чувствительность! Все это такъ необыкновенно въ нашей ныншней литератур, что я досел не образумился. Мн сказывали, что когда издатель вошелъ въ типографію, гд печатались ‘Вечера’, то наборщики начали прыскать и фыркать, зажимая ротъ рукою. Факторъ объяснилъ ихъ веселость, признавшись ему, что наборщики помирали со смху, набирая эту книгу. Мольеръ и Фильдингъ, вроятно, были бы рады разсмшить своихъ наборщиковъ. Поздравляю публику съ истинно-веселою книгою, а автору желаю сердечно дальнйшихъ успховъ’.

0x01 graphic

По перезд съ дачи въ Петербургъ, Пушкинъ, несмотря на большую разность лтъ (ему минуло уже 32 года, Гоголю же всего 22), то и дло взбгалъ къ нему на 4-й этажъ и просиживалъ у него за полночь. Геніальность притягивалась геніальностью. Молодой юмористъ, съ другими вообще несообщительный и скрытный, передъ обожаемымъ имъ зрлымъ поэтомъ раскрывалъ свою душу нараспашку: отдавалъ ему на судъ и свои научные недочеты, и свою дорожную записную книжку (отъ Полтавы до Петербурга), и свои будущіе литературные замыслы, и, наконецъ, вс свои новыя работы. По совту Пушкина, онъ прочелъ теперь впервые множество классическихъ произведеній иностранныхъ писателей, частью въ перевод, частью въ оригинал {Въ томъ числ слдующія сочиненія: ‘Донъ-Кихота’ Сервантеса, ‘Фауста’ и ‘Вильгельма Мейстера’ Гёте, ‘Натана Мудраго’ и ‘Гамбургскую драматургію’ Лессинга, драмы Шекспира, трагедіи Расина и Корнеля, комедіи Мольера, сказки Вольтера, басни Лафонтена, ‘Опыты’ (‘Essais’) Монтэня, ‘Мысли’ Паскаля, ‘Персидскія письма’ Монтескье, ‘Характеры’ Лабрюйера.}. Благодаря этому чтенію и постоянному обмну мыслей съ такимъ многосторонне образованнымъ и необыкновенно умнымъ человкомъ, какъ Пушкинъ, умственный кругозоръ Гоголя все боле расширялся. Съ своей стороны Пушкинъ не могъ надивиться поразительной наблюдательности и совершенно своеобразному остроумію Гоголя, проявлявшемуся въ каждой строк его мимолетныхъ замтокъ и законченныхъ разсказовъ. Какъ добросовстный учитель, поправляющій классныя работы любимаго ученика, Пушкинъ исп
Авенариус Василий Петрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Гоголь-студент, Авенариус Василий Петрович, Год: 1898
  2. Гоголь-гимназист, Авенариус Василий Петрович, Год: 1897
  3. Школа жизни великого юмориста, Авенариус Василий Петрович, Год: 1899
  4. Михаил Юрьевич Лермонтов, Авенариус Василий Петрович, Год: 1914
  5. Поэт-крестьянин, Авенариус Василий Петрович, Год: 1905
  6. Поэт-партизан, Авенариус Василий Петрович, Год: 1905
  7. Сатирический журнал XVIII века, Авенариус Василий Петрович, Год: 1905
  8. Екатерина Великая как патриотка, Авенариус Василий Петрович, Год: 1905
Электронная библиотека