В. Чернобаевъ.
‘Современникъ’, кн.X, 1914
Н. Тимковский. Душа Л. Н. Толстого, Чернобаев Виктор Григорьевич, Год: 1914
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Н. Тимковскій. Душа Л. Н. Толстого. Книгоиздательство писателей въ Москв. Стр. 178, цна 1 руб.
Къ своей задач г. Тимковскій относится, какъ типичный художникъ и беллетристъ. Онъ пытается, за призрачной вншностью найти основное ядро души Толстого, т соки, которыми она питалась. Въ міропониманія Толстого былъ цлый рядъ противорчій, -происходятъ они, по мннію г. Тимковскаго, оттого, что Толстой всегда игнорировалъ индивидуальное ради общаго, ради схемы. Когда онъ имлъ дло -съ живыми людьми, въ обыденной обстановк, онъ относился къ нимъ бережно, высоко ставилъ ихъ личность, но лить только начиналъ разсуждать о людяхъ, ихъ отношеніяхъ,— морали,— такъ сейчасъ, мсто живого человка занимала отвлеченная фигура, пригодная лишь для силлогизмовъ. Въ этомъ состояла ошибка Толстого, которую, наконецъ,— понялъ г. Тимковскій: несмотря на то, что великій писатель постоянно бранитъ Дарвина, Огюста, Копта, онъ весь погрязъ въ раціонализм и позитивизм, столь свойственномъ XIX вку. Передъ нимъ стояла такая же диллема, какъ и передъ Ибсеномъ: или все, или ничего, или принять жизнь, какъ -она есть, или отказаться отъ ноя ради мертво-разсудочной схемы. Какъ это ни странно, Толстой выбралъ послднее, по выраженію г. Тимковскаго, отбросивъ зерно, оставилъ себ лишь одну скорлупу. Но скорлупа есть нигилизмъ: понятно, что Толстой такъ увлекся Шоленгауеромъ, въ буддизм и нирванн онъ чувствовалъ что-то родственное себ. Сущность вещей, міръ въ себ скрытъ отъ насъ измнчивымъ покрываломъ Майи, неизмнна только Нирванна. Шопенгауеръ преодолвалъ свой пессимизмъ въ моментъ эстетическаго безстрастнаго созерцанія, когда молчала неразумная воля. Для Толстого, презиравшаго музыку и искусство, побждавшаго огромный соблазнъ пойти слушать Рубинштейна ради отвлеченной морали, не могло быть и этихъ рдкихъ минутъ отдохновенія, искренность его заявленія, что, достигнувъ 50 л., онъ былъ на краю самоубійства, но подлежитъ никакому сомннію. Выйти изъ этого состоянія Толстому помогло ‘нижнее, глубокое теченіе, о которомъ онъ писалъ въ 1901 году, поправляясь отъ тяжкой болзни. Въ немъ былъ огромный запасъ любви къ людямъ. Чмъ дальше, тмъ эта любовь становилась все боле ‘божеской’ и мене ‘человческой’. Въ связи съ этимъ самъ великій писатель длался человкомъ ‘не отъ міра сего’. Г. Тимковскій говоритъ о натурахъ ‘земныхъ’ и ‘неземныхъ’, къ числу послднихъ онъ причисляетъ Толстого.— Опрашивается, какъ же примирить это послднее утвержденіе г. Тимковскаго съ тмъ, что было говорено во всей первой половин книги о раціонализм Толстого, математик и алгебраическихъ знакахъ? Раціоналистъ, признающій лишь одну математическую достоврность и человкъ не отъ міра сего’, съ презрніемъ относящійся къ этой жизни, какимъ, очевидно, хочется сдлать Толстого г. Тимковскому, и какимъ Толстой никогда не былъ!— Это неумніе разобраться въ противорчіяхъ Толстого обнаруживаетъ характерную особенность г. Тимковскаго, состоящую въ томъ, что онъ можетъ врно подмтить извстное переживаніе, разъяснить его, но не въ состояніи критически къ нему отнестись. Въ книг имется цлый рядъ сравненій весьма удачныхъ, разъясняющихъ т или иныя стороны жизни Толстого, но оно производить впечатлніе недостроеннаго зданія, ибо нтъ цльнаго впечатлнія изображаемой души, а оно обязательно должно быть: неважно, что останутся противорчія, лишь бы было органическое единство личности писателя, ея переживаній, хотя бы противорчивыхъ. Въ конц книги г. Тимковскій разсказываетъ любопытные эпизоды изъ своего личнаго знакомства съ Толстымъ.