В.В. Розанов
В.В. Розанов
Н. Манасеина. Царевны. Историческая повесть
Н. Манасеина. Царевны. Историческая повесть
Петроград, 1915.
Н. Манасеина. Царевны. Историческая повесть, Розанов Василий Васильевич, Год: 1915
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Теперь, когда во множестве русские интеллигентные девушки и дамы читают по лазаретам раненым солдатам и порою затрудняются в выборе книг для чтения, хотелось бы им всем рекомендовать историческую повесть ‘Царевны’, написанную тепло и задушевно и с большим знанием русской истории и допетровского русского быта Натальею Ивановною Манасеиной, издательницею детского журнала ‘Тропинка’. Повесть из времени царя Алексея Михайловича, которое тихо и благочестиво заканчивало Московскую Русь и было так грубо, жестоко размётано ‘погромом’ Петра, ‘камня на камне’ не оставившего из старой деревянной храмины, где грелись и прели, ну и немножко ленились его отец и дед, наши русские деды и отцы. Ах, эта встреча энергии и тишины, бури и покоя, в сущности, монастыря и города, мудрости и публицистики. Обое нужны истории и человеку, без обоих — не прожить ему, и тянется несчастный и ни в чем недоконченный человек из монастыря к городу, из города в монастырь. ‘Где — отрицаю, там-то — и утверждаю‘, может сказать сие бедственное существо, раскинув руки в обе стороны и в отчаянии легши пластом на землю и всю ее, дорогую, обнимая.
Вернемся к повести.
Она написана со всею заботою, со всем вниманием. К счастью, к нашему времени история, этнография, археология, палеография, графические искусства, живопись дали богатейший материал для воссоздания этой эпохи: и оставалось только хотя бы умеренному художественному воображению и вкусу связать все уже известные подробности в одно целое фабулою романтическою и вместе историческою.
Особенно богато, — до роскоши богато, — передано в книге все для глаза в быту времени Алексея Михайловича и его приснопамятных бояр, из них же первым был ‘друг сердечный’ царя, Артамон Сергеевич Матвеев. Вот изразец печки старой: на нем надпись славяно-русская: ‘Дух мой будет сладок’. Под надписью в цветном горшочке куст земляники с двумя цветками и ягодою. ‘Сладкий дух’, о коем говорит надпись, — дух, запах земляники. Действительно, лучше запаха нет на свете. Вот рассказ, как немецкие ‘фокусники’, разложив на столе монеты (должно быть, с примесью железа?), скрещивали над ними ножи, и тогда монеты ‘сами подскакивали в воздух и облепляли эти ножи’. Они были вызваны ко двору царя Алексея Михайловича. Но сие ‘автомобильное’ скакание монет кверху до того перепугало смотревших царевен и царевичей и самого царя, что, при несомненной уверенности, что все это бес делает, фокусники были спешно высланы из Москвы, как ведающиеся с ‘темной силой’. Я тоже думаю — ‘темная сила’. Что такое ‘магнетизм’? Выдумали люди новое слово. Приложили слово это к ‘темному’, совсем ‘загадочному’, в полной мере ‘чудесному’ явлению и вообразили, что в слове явление объяснилось. А оно нисколько не объяснилось и остается под новою филологиею таким же немым сфинксом.
Что же такое эта царская Русь? Это — крестьянская Русь, сказавшаяся в апогее своем, в завершении. Царь завершал крестьянина, оставаясь по духу, разуму и просвещению, по вере и домашним навыкам, также крестьянином. И Русь до Петра Великого была одним сплошным крестьянством, самодовлеющим и завершенным, единым и слитным, без всяких разделений и противоборствований. Боярин, окольничий, стрелец, поп — все это по существу и в глубине крестьяне и крестьяне, стоящие на разных лестницах, на разных крылечках, за разными службами, но везде с одною душою, с одними понятиями, с одним крестом на себе, с одним вздохом и словом при умирании. Никакой разницы, никакого разделения. И ‘царство’ только украшало ‘крестьянство’, а не давило его. Если бывала все-таки ‘теснота’, обиды, грех, бедствия, то ведь страдают крестьяне и друг от друга, страдает деревня от деревни, страдает тихое село от ‘лихого’ села, страдали и цари, и царство, как крестьянин и крестьянство: и такие явления, как ‘бунт Стеньки Разина’, не указывают в старой Руси специфического давления ‘шапки Мономаха’ на мужицкую соху и борону. Такого давления не было. Русь была единая и нераздельная.
Вот отчего кто любит деревенскую и крестьянскую Русь — органически не может не тянуться, не приветствовать царскую Русь. Это одно и то же. Одна в простоте и рубахе, другая в величии и золотом кафтане. А тело и душа в обеих те же. Единое просвещение, единая вера.
И теперь, именно теперь своевременно ознакомить русский люд с древним величавым изводом его быта и истории. И нельзя не поблагодарить г-жу Манасеину за то, что она исполнила эту работу. Замечательно, что мелочи и подробности Москвы XVII века, как они даны глазу в книге, — совершенно совпадают с народным деревянным, с народным льняным и шелковым творчеством, — с прибавкой великолепия, — как мы видим в селах, на ярмарках, на выставках кустарных изделий, в великолепном издании министерства земледелия и землеустройства ‘Русское народное искусство’, собранном и отпечатанном по зоркому распоряжению А.В. Кривошеина. Одна душа. И один великий стиль быта.
Впервые опубликовано: Новое Время. 1915. 19 нояб. No 14259.