Н. А. Шостьин. Михаил Павлович Вронченко, военный геодезист и географ, Вронченко Михаил Павлович, Год: 1956

Биографическая проза
Время на прочтение: 75 минут(ы)
Скачать в PDF

Н. А. Шостьин

Михаил Павлович Вронченко, военный геодезист и географ

М., Геодезиздат, 1956.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение
I. Краткая биография
II. Астрономические и географические работы
A. Определение географических координат в Европейской Турции (1828—1832)
Б. Путешествие по Малой Азии (1834—1835)
B. Астрономические определения мест в Европейской России (1847)
III. Геодезические работы
А. Новороссийское тригонометрическое измерение (1848—1854)
1. Триангуляция западной части Новороссийского края
2. Триангуляция восточной части Новороссийского края
Б. Приволжское тригонометрическое измерение
IV. Литературная деятельность
Заключение

ВВЕДЕНИЕ

Деятельность выдающегося русского геодезиста и географа Михаила Павловича Вронченко (1802—1855), сто лет со дня смерти которого исполнилось в 1955 году, была связана преимущественно с работами Военного ведомства по топографической подготовке театров военных действий. Первые 15 лет XIX в. были ознаменованы рядом войн вне России и непосредственно на ее территории. Как Отечественная война 1812 г., так и прочие войны, потребовавшие от России большого напряжения сил, выявили, что топографические карты тех территорий, на которых происходили военные действия, во многих случаях не удовлетворяли войска ни своей точностью, ни содержанием. Поэтому во время войн начала XIX в. по инициативе Военного ведомства определялась астрономическая основа для составления точных топографических карт России (преимущественно Европейской). С 1816 г. Военное ведомство приступило в западных губерниях Европейской России к триангуляционным работам, которые должны были дать достаточное число тригонометрических пунктов для топографических съемок, постепенно триангуляцией охватывались также другие районы Европейской России. Выполнению этих работ оказывали большое содействие Дерптская и затем Пулковская астрономические обсерватории. На базе триангуляционных работ стало возможным составление новых, более точных карт России. Вместе с тем Военное ведомство по возможности проводило работы для картографических целей на временно занятых русскими войсками территориях других государств: Франции, Персии, Турции. Та же цель достигалась иногда и в мирное время в результате дипломатических переговоров. Так, в начале четвертого десятилетия, ввиду улучшения отношений с Турцией, временно открылись новые возможности для изучения последней в географическом отношении, в частности для изучения слабо исследованной в то время Малой Азии (путешествие М. П. Вронченко 1834—1835 гг.). Военное ведомство оказывало также содействие другим организациям и ведомствам в России (Межевому, Горному и другим, Академии Наук, Русскому Географическому Обществу и т. д.) в области астрономических определений мест, топографических, маршрутных и других съемок. Работа по изучению территории страны и прежде всего по увеличению числа точно определенных астрономических и тригонометрических пунктов завершалась изданием карт, что входило в обязанность Военно-топографического Депо.
М. П. Вронченко с 1823 г. принимал участие в работах по составлению точных топографических карт страны. Известность получил он определением ряда астрономических пунктов на территории Европейской России и особенно выполнением Новороссийской и частично Приволжской триангуляции. Кроме того, он выполнил много астрономических определений мест на территории Турции. Как географ, он стал известен в результате путешествия по Малой Азии. Однако его деятельность не ограничилась этим. Он жил в эпоху, когда развитие сети учебных заведений и, в частности, учреждение ряда университетов вызвали значительное увеличение числа лиц, знакомых как с точными математическими науками, так и с гуманитарными, а крупные внешние и внутренние исторические события много способствовали расширению кругозора и росту общественного сознания. Война 1812 г., свидетелем которой был Михаил Павлович, сопровождалась тяжелым хозяйственным разорением, явившимся причиной роста стихийного крестьянского движения. Одновременно происходили волнения и в армии. Возмущение Семеновского полка нанесло удар установившемуся в то время в России аракчеевскому режиму. В этот период сложилось и выросло движение декабристов, вылившееся в восстание 14 декабря 1825 г. 30-е годы были отмечены восстанием в Польше, холерными бунтами во внутренних губерниях России и в самом Петербурге, восстаниями новгородских военных поселений. Все эти события глубоко волновали передовую часть русской общественности того времени. В истории, в социально-политических трактатах и в художественной литературе передовые русские люди искали ответов на многочисленные ‘недоуменные’ вопросы. К числу таких людей принадлежал Михаил Павлович Вронченко. Посвятив ряд лет изучению точных наук (прикладной математики, практической астрономии и геодезии) и применяя их в служебной деятельности, он вместе с тем внимательно изучал лучшие произведения как русской художественной литературы, так и иностранной (Шекспира, Байрона, Гете и др.) и ознаменовал свою деятельность также переводом на русский язык ряда произведений зарубежной литературы, отражавших сложные жизненные трагедии и в различных формах ставивших новые вопросы и вопросы, которые издавна волновали лучшие умы человечества. Эта сторона его деятельности кратко освещена в отдельной главе.

I. КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ {*}

{* Обращаем внимание читателей на интересную брошюру академика А. В. Никитенко ‘Михаил Павлович Вронченко’ (СПБ, 1867. 45 стр. основного текста и 13 стр. приложений). В этой брошюре А. В. Никитенко (1804—1877, академик по кафедре изящной литературы), хорошо знавший Вронченко лично, дал, наряду с общей биографией и краткой характеристикой последнего, как человека, довольно обстоятельное описание деятельности Вронченко в качестве переводчика и привел ряд интересных данных, касающихся его личной жизни, а также некоторые выдержки из неопубликованных писем и дневника (за время путешествия по Малой Азии) и отрывок из сделанного им перевода ‘Гамлета’ Шекспира. К сожалению, деятельность Вронченко, как геодезиста и астронома, охарактеризована совершенно недостаточно, например его 7-летней напряженной деятельности по тригонометрическому измерению на юге России посвящены всего лишь 5 строк, следует также отметить, что А. В. Никитенко не были известны некоторые опубликованные в печати переводы М. П. Вронченко.}
Михаил Павлович Вронченко родился в 1802 г. {Точная дата (месяц и число) рождения М. П. Вронченко не установлена.} в семье священника. Уже в Могилевской гимназии, где он получил среднее образование, наметились те интересы, которые являлись доминирующими во всей его последующей деятельности. Особенно значительными были его успехи в математике, черчении и рисовании, одновременно он увлекался литературой, читая с интересом М. В. Ломоносова, Г. Р. Державина, М. М. Хераскова, Н. М. Карамзина и пробуя свои силы в области стихосложения. По окончании гимназии он поступил в Московский университет, но, не закончив курса, перешел в училище колонновожатых. Там он подготавливался к службе в квартирмейстерской части Главного Штаба, выполнявшей асгрономо-геодезические и топографические работы.
Окончив училище в 1822 г. и получив звание прапорщика по квартирмейстерской части, М. П. Вронченко однако, оставался при училище до 1823 г. в качестве руководителя практиками учащихся, одновременно он пополнял свои знания. В феврале 1823 г. М. П. Вронченко был направлен в распоряжение К. И. Теннера, под руководством которого в то время производились триангуляционные работы в Виленской губернии. Очень скоро молодой, исполнительный и сообразительный офицер завоевал доверие выдающегося ученого геодезиста К. И. Теннера, поручившего ему уже через 4 месяца совместной работы самостоятельное выполнение такого ответственного задания, как установление тригонометрической связи между Виленской триангуляцией и г. Двинском (Динабургом), что и было успешно произведено. Однако неудовлетворенный полученным в училище образованием Вройченко пожелал пополнить его и в 1824 г., по собственному желанию, был командирован в Дерптский университет, в который с этого года Военное ведомство стало направлять офицеров квартирмейстерской части для дальнейшего совершенствования в избранной специальности.
Под руководством известного уже в то время своими работами астронома Дерптского университета В. Я. Струве (1793—1864), впоследствии основателя и первого директора Пулковской астрономической обсерватории, М. П. Вроченко приобрел основательные знания в астрономии и геодезии, здесь же он основательно ознакомился с методикой математической обработки результатов измерений, привлекался к производившимся В. Я. Струве триангуляционным работам и выполнял астрономические наблюдения, измерение учебного базиса и пр. Одновременно М. П. Вронченко, стремившийся к широкому, разностороннему образованию, посещал, наряду с лекциями по математике, астрономии и геодезии, также лекции по другим предметам, в частности по литературе. За годы пребывания в Дерпте (1824—1827) он пополнил свое общее образование. Основательно изучив несколько иностранных языков (немецкий, английский, итальянский), он уже в то время использовал их знание для ознакомления с лучшими произведениями мировой литературы. По окончании занятий в Дерптском университете М. П. Вронченко возвратился в Петербург, где был зачислен в распоряжение генерал-квартирмейстера. В следующем году, в связи с началом русско-турецкой войны (1828—1829), он был назначен на Балканский театр военных действий. Здесь Михаил Павлович производил астрономические определения географических координат различных пунктов, предназначенных для связи выполнявшихся особым отрядом топографических съемок. Были произведены также барометрические определения высот мест астрономических пунктов и в некоторых местах магнитные наблюдения. Эти работы выполнялись не только в годы войны, но и в последующие (1830—1832), поскольку русские войска лишь постепенно эвакуировались с Балканского полуострова. М. П. Вронченко за это время достаточно хорошо изучил турецкий, болгарский, молдавский, старо- и новогреческий языки, что имело большое значение в дальнейшей его деятельности. В 1833 г. М. П. Вронченко, владевший в совершенстве турецким и греческим языками и имевший большой опыт по военно-географическому обследованию, был направлен в Малую Азию для определения географического положения ряда пунктов и для сбора сведений о населении, промышленности, торговле, климате и природных богатствах этой, почти еще не исследованной в то время страны.
Это путешествие (1834—1835) совершалось М. П. Вронченко верхом на лошади из г. Смирны (четыре поездки) с постоянным спутником казаком Моисеевым.
Путешествие протекало в трудных условиях. Тем не менее М. П. Вронченко собрал весьма ценные материалы наблюдений и пополнил новыми данными прежние скудные географические сведения о Малой Азии.
Результаты путешествия М. П. Вронченко, опубликованные в монографии ‘Обозрение Малой Азии в ее нынешнем состоянии’ (совместно с журналом астрономических наблюдений), получили заслуженную высокую оценку в печати.
С 1837 г. по 1841 г. с небольшим перерывом деятельность М. П. Вронченко протекала на Кавказе, где он, будучи членом комиссии по административному устройству Закавказского края, по мере возможности способствовал удовлетворению потребностей местного населения.
В 1843 г. М. П. Вронченко, вследствие ухудшения здоровья, уволился с военной службы и перешел в Министерство народного просвещения. Ему была предоставлена в Министерстве должность чиновника для особых поручений по делам Варшавского учебного округа. Одновременно он выполнял другие ответственные поручения. Так, в 1846 г. Вронченко производил осмотр и ревизию состояния и всех сторон деятельности Ярославского Демидовского лицея, эта ревизия была связана с введением нового устава (от 22 ноября 1845 г.).
М. П. Вронченко еще во время пребывания в Дерптском университете перевел несколько выдающихся произведений иностранной художественной литературы. В 1828 г. были напечатаны его стихотворные переводы ‘Гамлета’ Шекспира и ‘Манфреда’ Байрона, за этим последовало опубликование переводов ‘Праотцев’ Мицкевича (часть 2, 1829 г.). В 1837 г. был издан перевод ‘Макбета’ Шекспира и в 1844 г. ‘Фауста’ Гете (часть I) {Вторая часть была напечатана в прозаическом изложении.}. Кроме того, им выполнялись переводы отдельных фрагментов и целых произведений других поэтов, частично опубликованные и частично оставшиеся незаконченными.
Находясь на службе в Министерстве народного просвещения, Вронченко не переставал интересоваться вопросами географии и геодезии, поддерживая личную и письменную связь с известными в то время астрономами и геодезистами: К. И. Теннером, Ф. Ф. Шубертом, В. Я. Струве, А. П. Болотовым. Последнему он оказал своими материалами существенную помощь при написании ‘Курса высшей и низшей геодезии’ {См. предисловие ‘Курса высшей и низшей геодезии’ А. П. Болотова, 2 издание, СПБ, 1845.}. М. П. Вронченко участвовал в собраниях русских ученых, где обсуждались результаты различных путешествий. В процессе этих обсуждений выявилась необходимость создания научного центра, объединяющего деятельность русских географов. В 1845 г. было основано Русское Географическое Общество. Вронченко был одним из 17 членов-учредителей этого Общества, в число которых входили такие известные путешественники, как кругосветные мореплаватели адмирал И. Ф. Крузенштерн (первый русский кругосветный мореплаватель), адмирал Ф. П. Литке (будущий президент Академии Наук), адмирал П. И. Рикорд, академики К. Э. Бэр, Г. П. Гельмерсен, В. Я. Струве, П. И. Кеппен и др. На первом же собрании членов Русского Географического Общества М. П. Вронченко был введен в Совет Общества. В 1847 г. его избирают членом комиссии, образованной для обсуждения вопроса об участии Русского Географического Общества в работе по исправлению межевых атласов и составлению плана и инструкции для астрономических определений и опирающихся на них топографических съемок. Ему же было поручено непосредственное выполнение астрономических определений. Это поручение было успешно выполнено.
В 1848 г. М. П. Вронченко был приглашен в состав комиссии, образованной Главным Штабом под председательством генерал-квартирмейстера Ф. Ф. Берга и при участии академика В. Я. Струве, О. В. Струве, директора Военно-топографического Депо генерала П. А. Тучкова, проф. А. П. Болотова и др. Эта комиссия в начале 1849 г. разработала ряд важных мероприятий, имевших целью внесение единства в обработку результатов тригонометрических измерений и повышение качества топографических съемок. При работе в комиссии Вронченко проявил столь глубокие знания, что ему предложили вернуться на военную службу и возглавить предстоявшее Новороссийское тригонометрическое измерение.
В 1848 г. началась работа М. П. Вронченко, которая обеспечила ему почетное место в истории отечественной геодезии. Предпринятые с 1816 г. Военным ведомством плановые триангуляционные работы охватили к этому времени большую часть западных губерний Европейской России, Крым и некоторые центральные губернии, знаменитый тригонометрический ряд Теннера—Струве вдоль Дерптского меридиана, выполнявшийся для градусного измерения (‘Дуга Струве’), приближался к завершению. Естественным дополнением к этим работам являлось проложение сети треугольников вдоль некоторой параллели, за каковую была выбрана параллель 47 1/2R. Организация и руководство этой важной и ответственной работой, имевшей большое научное и практическое значение (как основание градусного измерения дуги параллели и опорная сеть для топографических съемок) были возложены на М. П. Вронченко. В 1848 г. была произведена рекогносцировка местности, а весной 1849 г. начались полевые работы. Эта триангуляция была рекордной по быстроте исполнения и весьма высокой по качеству и являлась одной из лучших русских триангуляций XIX в. Длина проложенных за 6 лет первоклассных рядов (главного, побочных и дополнительных) составила около трех тысяч верст.
После завершения Новороссийской триангуляции (с Харьковскими рядами) приступили к выполнению Приволжской триангуляции. За лето 1855 г. был проложен ряд первоклассных треугольников между Новочеркасском и Енотаевском (по Дону и Волге) на протяжении около 650 верст. Однако это была последняя работа, которой руководил М. П. Вронченко. Его здоровье, пошатнувшееся еще при путешествии по Малой Азии, значительно ухудшилось за последние годы в связи с крайним напряжением сил, переутомлением и тяжелыми условиями полевых работ. Уже во время Новороссийской триангуляции у него участились приступы лихорадки, не покидавшей его с 1834 г., и неоднократно повторялись простудные заболевания. В 1852 г. он вынужден был даже покинуть полевые работы и уехать в тяжелом состоянии для неотложного лечения. При выполнении Приволжской триангуляции состояние его здоровья снова резко ухудшилось и, несмотря на лечение в Харькове, подорванный организм М. П. Вронченко не мог уже бороться с туберкулезом. Сознавая, что ему осталось жить считанные дни, он не пал духом, а приступил к завершению неоконченных дел по Приволжскому тригонометрическому измерению и по обработке переводов произведений Шекспира, Байрона и др.
Заставляя себя забывать о болезни и превозмогая связанные с нею страдания, он успел частично выполнить поставленные задачи. Скончался М. П. Вронченко 23 октября 1855 г. (4 ноября н. ст.).

II. АСТРОНОМИЧЕСКИЕ И ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ РАБОТЫ

Деятельность М. П. Вронченко до 1848 г. протекала преимущественно в области математической географии (по терминологии, принятой еще Русским Географическим Обществом), или в области практической астрономии (по современной терминологии): в 1828—1832 гг., 1834—1835 гг. и в 1847 г. он выполнил большую работу по определению географических координат ряда пунктов (около 220). Производившиеся им в разное время определения широт и особенно долгот мест ярко отражали происходившие в первой половине XIX в. изменения в применявшейся методике, аппаратуре, оценке относительных достоинств различных методов и инструментов и в достигавшейся точности. Только на основе рассмотрения этих изменений, связанных с именами академиков Ф. И. Шуберта, В. К. Вишневского, В. Я. Струве и О. В. Струве, могут быть в достаточной степени уяснены характер, методика и точность произведенных М. П. Вронченко в разные годы определений географических координат.
В 1803 г. академик Ф. И. Шуберт (1758—1825) выпустил в свет ‘Руководство к астрономическому определению географической долготы и широты’, бывшее в течение ряда лет настольной книгой для офицеров Генерального Штаба. Это руководство было ценно не только содержанием, но и приложенными к нему 12-ю таблицами, заключавшими в себе необходимые данные для выбора звезд, подлежащих наблюдению в разное время года, для внесения потребных поправок в непосредственные результаты наблюдений и пр.
Наряду с этим, он произвел важную реформу, заменив громоздкую аппаратуру, перевозившуюся со значительным трудом (квадранты большого радиуса, длиннофокусные трубы и телескопы, стенные часы) более портативными инструментами (секстантом, ахроматической трубой, карманным хронометром). Эту реформу В. Я. Струве характеризовал в дальнейшем как ‘чрезвычайный успех’ {В. Я. Струве. Обзор географических работ в России, ‘Записки Русского Географического Общества’, 1846, кн. 1, стр. 46.}. Доминировавший в XVIII в. способ долготных определений по затмениям спутников Юпитера, требовавший очень большого времени (ввиду редкости этих явлений), Шуберт заменил способом лунных расстояний, введению которого благоприятствовало появление в это время более точных лунных таблиц. По новой методике и при помощи новой аппаратуры Шубертом и его учениками офицерами за короткое время (1804—1807) были определены широты и долготы 18 пунктов в Европейской России и в Сибири. После реформы Шуберта портативные инструменты прочно вошли в практику определения географических координат в полевых условиях, в частности они были использованы в работах М. П. Вронченко на Балканском полуострове и в Малой Азии и дали успешные результаты. С другой стороны, способ лунных расстояний не мог конкурировать по достигаемой точности с некоторыми другими астрономическими способами долготных определений и после смерти Ф. И. Шуберта уже не рекомендовался для точных определений (и даже запрещался).
Академик В. К. Вишневский (1780—1855) в течение 1806—1815 гг. определит положение 223 пунктов в Европейской России на территории почти в 40R по долготе и 22 1/2R по широте (от Либавы до Екатеринбурга и от Мезени до Эльбруса). В этой работе он явился основоположником методики долготных определений, представлявшей целесообразное сочетание определений основных и промежуточных пунктов и дававшей возможность получать искомые результаты в значительном количестве при большой скорости и достаточно высокой точности. Его многочисленные долготные определения, производившиеся при помощи хронометров, были основаны на 13 опорных пунктах, долготы которых были тщательно определены им по наблюдениям звезд, и на 4 пунктах, точно определенных еще ранее, опорные пункты (Архангельск, Вологда, Петербург, Дерпт, Киев, Херсон и др.) были расположены более или менее равномерно на территории Европейской России с центром в Москве. Такой ‘способ хронометрической интерполяции’ (В. Я. Струве), в результате высокого качества хронометров и исключительной, доходившей до самоотвержения, заботливости В. К. Вишневского о последних, дал возможность получить весьма значительную по тому времени точность определений до 2 сек во времени (при наличии лишь двух карманных хронометров). Задача выполнения долготных определений в широком масштабе и в короткое время была разрешена В. К. Вишневским, но не окончательно. Такое тщательное хранение хронометров, как у В. К. Вишневского, далеко не всегда оказывалось возможным, а точность долготных определений требовала дальнейшего повышения, наконец, конструкция хронометров нуждалась в улучшении: они хорошо выдерживали перевозку на морских судах, но на них отрицательно отражались тряска экипажа на ухабистых дорогах того времени, а также резкие перемены температуры. Этот их недостаток был причиной того, что начальник Корпуса военных топографов Ф. Ф. Шуберт в своей инструкции для определения географических координат в Европейской Турции из всех перечисленных им способов определения долготы мест (различные астрономические наблюдения, способ пороховых сигналов и т. д.) ставил использование хронометров на последнее место по точности.
На базе такого положения с хронометрами и на основании инструктивных указаний М. П. Вронченко производил определение географических координат на Балканском полуострове, хронометрический способ применялся лишь в силу необходимости тем более, что Вронченко (как и другие офицеры) редко имел в своем распоряжении более двух хронометров. Тем не менее, результаты определений, производившихся хронометрическим методом, для того времени были достаточно хорошими, они вполне удовлетворяли русский Генеральный Штаб и получили благоприятные отзывы специалистов-астрономов.

А. Определения географических координат в Европейской Турции (1828—1832)

В 1828 г. началась Русско-Турецкая война. Уже к концу лета 1827 г. стала очевидной неизбежность этой войны. Штабом второй русской армии были сделаны приготовления к предстоявшему походу. Были разработаны соображения о производстве съемок в тылу армии в случае вступления ее в пределы Турции.
Это послужило основанием для организации особых астрономических и съемочных отрядов. Разработка всех вопросов была возложена на начальника Военно-топографического Депо Ф. Ф. Шуберта, который по указанию начальника квартирмейстерской части Главного Штаба И. И. Дибича {В дальнейшем главнокомандующий действующих войск, получивший за свои успешные действия и особенно за переход через Балканские горы наименование ‘Забалканский’ (Дибич-Забалканский).} составил предположения о военно-топографических работах на Дунае, давших впоследствии обширный материал для картографии.
Для повышения точности съемок необходимо было обеспечить их астрономическими пунктами. При наличии такой основы предполагалось повысить качество новых съемок по сравнению с прежними, которые производились обычно на отдельных участках, определявшихся только местными предметами (на их границах), часто разрозненных, не имевших между собой связи и очень редко имевших надежные опорные точки (еще лучшие результаты могло бы дать проложение тригонометрической сети, но от этого пришлось отказаться ввиду большой стоимости и длительности работ) {Во время турецкой войны 1877—1878 гг. и в 1879 г. была, проложена уже тригонометрическая сеть в Болгарии и в Добрудже (главным образом, генералом М. Н. Лебедевым).}. Для выполнения этих астрономических определений были привлечены офицеры Генерального Штаба и в том числе М. П. Вронченко.
К началу XIX в. ни в одном государстве Европы не было достаточного числа астрономически определенных пунктов, наибольшее количество таких пунктов имела Россия. В. Я. Струве, подводя итоги деятельности русских ученых в области определения географических координат с момента учреждения Российской Академии Наук (1725 г.), отмечал, что в 1786 г., когда вышли вторым изданием ‘Таблицы с показанием широты и долготы мест Российской империи, чрез наблюдения учиненные’ академика С. Я. Румовского, в России имелось 67 астрономических пунктов {W. Struve, Table des positions geographiques principals de la Russie, ‘Bulletin de la classe physico-mathematique de l’Academie Imperiale des Seiences de Saint-Petersbourgh’, t. 1, No 19—21, p. 297 1843.}.
Если к моменту начала Русско-Турецкой войны 1828—1829 гг. в Европейской (и частично в Азиатской) России количество точно определенных астрономических пунктов более или менее значительно увеличилось (хотя продолжало, конечно, оставаться совершенно недостаточным для огромной территории России) и если в западных и северо-западных губерниях Европейской России успешно производились триангуляционные работы, результатом которых явились тысячи тригонометрических пунктов, то в Турции (даже в Европейской ее части) положение было много хуже.
Определения географических координат в 1828—1832 гг. производились по специально составленной Ф. Ф. Шубертом инструкции, представляющей большой интерес с точки зрения методики и состояния измерительной техники в практической астрономии. Все подлежавшие определению пункты были разбиты Шубертом на два класса, причем широты пунктов 1 класса предлагалось определять астрономическим теодолитом по меридианным зенитным расстояниям северных и южных звезд или же пассажным инструментом, установленным в первом вертикале, долготы же — по покрытиям звезд луною или же по кульминациям луны и звезд, погрешности определения широт не должны были превышать 5′ и долгот — 20′ (в дуге). Средняя продолжительность определения координат одного пункта 1 класса не должна была превосходить двух месяцев. Для определения широт пунктов 2 класса допускалось использование секстанта, для определения же долгот рекомендовалось пользоваться пороховыми сигналами и лишь в затруднительных случаях разрешалось применение хронометров (способ лунных расстояний вообще был исключен как недостаточно надежный). Длительность определения координат одного пункта — в среднем семь дней. Определяемые пункты надлежало привязывать к местным, хорошо заметным предметам путем измерения азимута или тригонометрически, кроме того, на этих пунктах следовало, по возможности, определять склонение магнитной стрелки, чтобы облегчить съемочному отряду в дальнейшем правильное нанесение на планшеты снятых между двумя пунктами маршрутов.
Наблюдатели имели астрономические теодолиты Эртеля с 8-дюймовыми кругами {В Сербии употреблялся 10-дюймовый зеркальный секстант с ртутным горизонтом.}, к лимбам которых были прикреплены чувствительные уровни, пассажные инструменты (Траутона с 30-кратным увеличением и Эртеля с 28-кратным), стенные часы Утцшнейдера, хронометры (1 бокс-хронометр и 9 карманных). В 22 пунктах были определены абсолютные долготы посредством наблюдений кульминаций луны и близлежащих звезд, а также нескольких покрытий звезд, разности долгот для 9 пунктов были найдены посредством пороховых сигналов, для 13 пунктов — посредством установления тригонометрической или астрономической (через координаты и азимут) связи, для прочих пунктов — посредством хронометров. По вычислениям В. Я. Струве, вероятная погрешность определения долгот 16 пунктов из лунных кульминаций заключалась в пределах от 1′,53 до 4′,59. При хронометрических определениях погрешность, естественно, была больше. Так, для пункта Бузео, определенного неоднократно хронометрическим способом, расхождения результатов доходили до 12′,25 (при амплитуде 21′,98). Тем не менее, все погрешности, как видно из приведенных цифр, оказались значительно ниже пределов, указанных в инструкции генерала Шуберта (если не считать нескольких малонадежных определений, произведенных при помощи лишь одного хронометра).
Как по количеству определённых пунктов (около 50 из общего числа 89), так и по проявленной инициативе и остроумию особенно выделилась здесь работа Вронченко. В. Я. Струве, производивший окончательную обработку всех наблюдений, в своем отчете особенно останавливался на методике абсолютных определений М. П. Вронченко, использованной им в Варне, Бургасе и Адрианополе. ‘Так как капитан Вронченко не нашел здесь удобным наблюсти ни лунных кульминаций, ни закрытия звезд для определения долготы главных пунктов, то он употребил следующий способ: с помощью астрономического теодолита он наблюдал попеременно зенитные расстояния края луны и ближайших фундаментальных звезд в том месте, где дневной путь луны наиболее приближается к зенитному кругу. Понятно, что из таковых наблюдений может быть очень точно найдено прямое восхождение луны, освобожденное от всех постоянных ошибок и преимущественно когда звезда находится вблизи луны и если при этом будет употреблен зависящий от трубы лунный радиус. Из сравнения этих прямых восхождений с наблюденными на обсерваториях или полученными из эфемерид можно вывести известным образом долготу места наблюдений’ {В. Я. Струве, Астрономические определения в Европейской Турции, Малой Азии и на Кавказе… с 1828 по 1832 год, ‘Записки Военно-топографического Депо’, ч. 21, 1860.}. Отзываясь с особенной похвалой об инициативе, проявленной Вронченко, В. Я. Струве дал весьма положительный отзыв о произведенной работе в целом: ‘Астрономические наблюдения… представляют… превосходный материал… Высоты полюса одного места, выведенные из разных приемов, из которых каждый имел по четыре наведения, сходствуют между собою удивительным образом’. Академик Д. М. Перевощиков (1788—1880), характеризуя астрономические работы, выполненные в Европейской Турции, особенно выделял работу М. П. Вронченко: ‘В 1828 г. …начались труды генерала (тогда еще поручика) Вронченко, поэта и астронома. От 1828 г. до 1832 г. он один успел определить географическое положение 5 мест в Молдавии, 11 в Валахии, 16 в Болгарии, 14 в Румелии и одно в Сербии, употребляя для широт астрономический теодолит, …для долгот же… — сравнение хронометров, пороховые сигналы, прохождение луны через меридиан и закрытие звезд. Вместе с тем генерал Вронченко успевал производить наблюдения над склонением магнитной стрелки’ {Д. М. Перевощиков, Геодезические и топографические работы в России, ‘Магазин землеведения и путешествий’, т. III, 1854, стр. 46.}.
В 1832 г. М. П. Вронченко совершил лоездку в лодке по р. Дунаю для поверки долгот. Поездка с пятью хронометрами продолжалась с 17 августа по 1 сентября между г. Чернецом и Журжей, на пути определено положение трех пунктов в начальном и конечном пунктах. Затем хронометры перевозились в экипаже, так как было замечено, что качание лодки от сильного ветра более нарушает правильный ход хронометров, чем тряска в рессорном экипаже.
Вторая поездка с четырьмя хронометрами между Журжею и Бугушанами, самым северным пунктом Молдавии, была начата 21 октября и окончена 23 ноября, было определено положение одиннадцати пунктов относительно Бухареста. Все разности долгот выведены из непосредственных путешествий взад и вперед между определенными пунктами, исключая расстояния от г. Бухареста до Бузео, которое было определено посредством двухдневного путешествия с помощью предыдущего и последующего ходов хронометров.
К определенным Вронченко и другими офицерами астрономическим пунктам привязывались топографические съемки, которыми за 5 лет (1828—1833) была охвачена территория почти в 200 тысяч кв. верст. На прочной базе астрономических определений были составлены 2-верстные карты Молдавии, Валахии и Болгарии (свыше 100 листов) и 4-верстная глазомерная карта Сербии, кроме того, еще в 30-х годах была издана 10-верстная карта театра военных действий в Европейской Турции (11 листов). Астрономические работы М. П. Вронченко в период 1828—1832 гг. привлекли внимание ученых астрономов и создали ему большой научный авторитет.

Б. Путешествие по Малой Азии (1834—1835)

В 1833 г. М. П. Вронченко получил направление в Малую Азию для сбора военно-географических и статистических сведений, для выполнения этого поручения требовались не только специальные знания (по военным наукам, математической географии, картографии и пр.), но и физическая выносливость, умение ориентироваться и действовать в сложной обстановке. В начале 1834 г. он выехал из Валахии в Константинополь и отсюда отправился в г. Смирну, откуда и совершал свои поездки. Полученное задание было им успешно выполнено, чему способствовали улучшение отношения турок к русским с 1833 г. и звание ‘бейзаде’ (князь), которое вписал ему в особый паспорт в Омирне местный турецкий правитель (мусселим). Результатом этого изучения явились отчет, дневник путешествия и большой печатный труд ‘Обозрение Малой Азии в нынешнем ее состоянии’, помещенный в ‘Записках Военно-топографического Депо’ ч. III, 1838 г., и ч. V, 1840 г.
‘Обозрение Малой Азии’ представляет солидный труд, объемом свыше 600 страниц (журнального формата). При составлении обозрения автор соблюдал следующие правила: ‘1) руководствоваться только теми сведениями, которые мог приобрести путешественник лично или расспросами, не занимая ничего из книг, писанных о Малой Азии, ни древних, ни новых, расспросы же поверять, сколь возможно, один другими, 2) на наружный вид Земли — горы, равнины и воды, а также и на произведения края, какого бы рода они ни были, смотреть только в отношении географическом и статистическом, не входя ни в какие суждения по части физики и естественной история’. Почти не касаясь условий путешествия, автор дает всестороннее описание страны, отличающееся при сжатости изложения чрезвычайно большим разнообразием содержания, это можно видеть из оглавления труда, разбитого на следующие отделения: 1. Местность. 2. Произведения края. 3. Населенность и жилища. 4. Гражданское устройство. 5. Области, города и местечки, 6. Взаимные отношения и быт малоазийцев. 7. Земледелие, промышленность и торговля. Эти отделения, в свою очередь, разбиты на разделы, например: отделение 1 содержит краткое описание гор, больших равнин, рек (35 рек, частично с их притоками), озер, минеральных вод, морских берегов и климата, отделение 2 — описание свинцово-серебряных и медных рудников, месторождений соли и других минералов, а также описание лесов, растений, животных и т. д. Кроме того, в приложениях помещены журнал астрономических наблюдений, вычисления и таблицы результатов.
Малая Азия (или Анатолия), представляющая полуостров площадью около 360 тысяч кв. верст (без прилежащих островов), с исключительным разнообразием естественных богатств, растительности, климата представляла для путешественника интерес не только с географической точки зрения, но и как колыбель древней культуры, оказавшей в свое время сильное влияние на Европу и нашедшей поэтическое отражение в мифических преданиях древней Эллады, в произведениях великих писателей античного мира {Следует думать, что путешествие по Малой Азии сыграла немалую роль в намерении Вронченко написать новый перевод ‘Илиады’ Гомера, который он задумал в середине сороковых годов.}. Однако М. П. Вронченко с горечью убедился в том, что памятников древности в Малой Азии осталось очень мало и число их продолжало уменьшаться. Его путешествие по Малой Азии состояло из четырех поездок, произведенных из Смирны, которая являлась центральным пунктом и базой, а также местом для приведения в порядок полученных результатов. В 1834 г. была совершена одна поездка, а в 1835 г. — три. Основными измерительными инструментами для астрономических определений были: призматический круг мюнхенской фирмы Штейнгейля и Эртеля и три хронометра. Один из хронометров был принят за основной и с ним сравнивались прочие хронометры. Кроме того, для магнитных наблюдений Вронченко имел отражательную буссоль, изготовленную в Механическом заведении Военно-топографического Депо, а для измерения температур — термометры. Атмосферное давление не определялось, так как единственный барометр разбился до начала наблюдений. Путешествие совершалось верхом, причем Вронченко возил хронометры в поясе, а призматический круг — в чемодане, на вьючной лошади.
Поездка, предпринятая 20 мая {Все даты в ‘Обозрении Малой Азии’ указаны М. П. Вронченко по новому стилю.} 1834 г., проходила по маршруту Смирна, Ангора, Каетамония, Афиум-Кара-Гиссар, Синоп (южный берег Черного моря), Самсун, Кесария, Никомидия, Никея, Булвадин, Кюджас, Смирна.. Во время переезда из Кюджаса в Смирну Вронченко тяжело заболел лихорадкой, в связи с чем путешествие и наблюдения были прекращены. Обратный путь в Кюджас пришлось совершать уже морем. Постигшая его болезнь — лихорадка, весьма распространенная летом на Средиземноморском побережье Малой Азии, легко могла окончиться смертельным исходом, как это случалось весьма часто. Организм Вронченко выдержал лихорадку и притом дважды, но вполне оправиться от ее последствий не мог.
В 1835 г. путешественнику удалось побывать в самых различных районах Малой Азии. Первая поездка проходила по маршруту Смирна, Мугла, Айдин, Афиум-Кара-Гиссар, Кония, Ангора, Смирна, вторая охватила западное побережье Малой Азии (Ак-Гиссар, Балык, Константинополь и пр.), третья — Пергам, Бруссу, Китайю, Кодус, Куглу, завершившись, как и прочие, в Смирне. Первая из этих поездок и поездка 1834 г. имели в значительной степени общие пункты, которыми связывались обычно также прямой и обратный маршруты одной и той же поездки. Это имело большое значение для взаимопроверки путевых маршрутов и глазомерной съемки, а также для повышения точности астрономических наблюдений.
М. П. Вронченко с увлечением изучал новую для него, мало известную страну, резко отличавшуюся от России.
Особенно поразило М. П. Вронченко разнообразие естественных богатств обследованной им страны. Вместе с тем ему невольно бросались в глаза резкие контрасты не только в разных, но даже в одних и тех же районах Малой Азии. Так, наряду с восхищавшим его необычайным обилием цветов в домах туземцев, он отмечал почти полное отсутствие лугов и низкое качество травы, которая, будучи более или менее сносной в болотистых местах, на всей остальной территории Малой Азии засыхает в начале лета. Новые впечатления естественно влекли за собой интересные сопоставления связанных с климатом особенностей жизни в Малой Азии и в России. Так, он отмечал удивительную выносливость и неприхотливость местной флоры, а также домашних животных, которые питаются жалкой травой в течение почти целого года там, где ‘стада русские решительно умерли бы с голоду’, с другой стороны, он констатировал аналогичную нетребовательность и невзыскательность местного трудящегося населения. Наряду с сопоставлениями, касающимися жизни Малой Азии (ее флоры, фауны и населения), в сочинении М. П. Вронченко приводится сравнение качества русского железа с английским, свидетельствующее о высоких качествах первого, признававшихся также за границей.
Касаясь земледелия, М. П. Вронченко обратил внимание на меры защиты посевов от засушливого климата путем ирригационных работ, выполнявшихся в Малой Азии уже давно и принимавших, в зависимости от местности, различный характер (каналы, подземные колодцы, колеса для подъема воды и т. д.).
Внимательно наблюдая жизнь в Малой Азии, Вронченко отмечал значительный культурный прогресс, выражавшийся прежде всего в ослаблении прежнего религиозного фанатизма.
Своей книгой Вронченко способствовал также изжитию неправильных, односторонних и отсталых представлений о внутреннем, в частности, семейном быте в Азиатской Турции как в настоящем (т. е. в годы путешествия Вронченко), так и в прошлом.
Путешествие М. П. Вронченко было сопряжено с большими трудностями и лишениями и требовало от него значительного напряжения сил, что отразилось впоследствии на его здоровье. Зачастую путешествие протекало по полупустынным местам, где едва были проложены тропинки, или же населенным дикими племенами, где угрожала опасность нападения.
Климатические условия были особенно тяжелыми. Для иллюстрации можно привести выдержки из письма Вронченко, относящиеся к 14 и 16 марта 1834 г. ‘Трудный, утомительный переезд!.. Погода была гадкая, — сильный порывистый ветер и почти беспрерывный дождь… Чем далее, то снег делался глубже, а ветер сильнее. На вершине деревья трещали и наклонялись, как тростник, лошади под нами шатались, как угорелые, а между тем дождь лил ручьями. И сегодня промокли мы порядочно… С шумом и свистом грянул с юга вихорь, ударил дождь, какого я доныне не видывал: казалось, что не капли воды, а свинцовая дробь хлещет нас почти плотною массою. Иные из лошадей пали на колени, другие остановились и старались спрятать голову между передними ногами… Дождь не переставал долго’. Часто после такого тяжелого перехода нельзя было даже сколько-нибудь удовлетворительно подкрепить свои силы. ‘Скучно и долго, — писал Вронченко в своем письме от 30 октября 1834 г., — было бы говорить о ночлегах,— неопрятность, гадость и все тут. Да и поесть часто бывает нечего, кроме, например, кислого или, лучше оказать, прокислого молока и огурцов’ (взято из брошюры А. В. Никитенко).
При поездке 1834 г. Вронченко установил, что изданные в то время географические карты и планы не соответствуют топографии Малой Азии. По существу, он не мог в нужных случаях ориентироваться по картографическим материалам, которыми располагал, что, естественно, возмущало его. Еще в 1834 г., обнаружив ряд крупных ошибок в сочинении австрийского географа-востоковеда Гаммера о Малой Азии (‘Umblick auf einer Reise nach Brussa und dem Olympus’) и в приложенных к нему планах отдельных местных пунктов, зданий и пр., он с возмущением писал в дневнике: ‘Досадно за истину, обидно за всю ученую Европу!’. — ‘Я достал из чемодана,— продолжал Вронченко свою запись, — все свои четыре карты Малой Азии и рассматривал места, которые проехали мы от Константинополя: на Рейхардовой и Вильдовой — такие враки, что Боже упаси, еще на одной, безымянной, не узнаешь ровно ничего, на Лаковой (Leake) ошибок наименее, верно, что совестливый англичанин сличал и разбирал критически, какие есть материалы, но материалы-то, видно, были плохие! Положение некоторых городов очень неверно, реки текут не так, фигура озер означена наобум, а о городах и говорить нечего… Что же должно быть во внутренности края, когда и здесь, по большой дороге из Смирны в Константинополь, находим столько небывальщины!? Я хотел было кое-что поправить, но без прочных оснований, без определений мест астрономически, это значило бы заменять враки другими враками’.
За время поездок Вронченко проехал верхом в общем около 10 тысяч верст, непрерывно производя маршрутную съемку. Конечным результатом съемки явилась маршрутная карта, на которой (наряду с определенными астрономическими пунктами) были с достаточной точностью нанесены дороги, по которым он проезжал, и находившиеся в прилегавшей к ним более или менее широкой полосе местные предметы. Направление встречавшихся или вообще попадавших в поле зрения горных хребтов и рек наносилось на глаз и по расспросам.
Астрономические определения широт мест производились при помощи призматического круга, причем точное время находилось из наблюдений двух звезд западнее и восточнее меридиана, а высота полюса — обычно из наблюдений Полярной звезды и звезды с южным склонением (вблизи момента ее кульминации). Ввиду отсутствия барометра в вычисления вводилась средняя рефракция, мало, впрочем, отличавшаяся от истинной вследствие ‘необыкновенного постоянства вечерней температуры воздуха в Малой Азии’. При наличии четырех основных пунктов (Смирна, Синоп, Пера — предместье Константинополя и Аталия), определенных при английской описи берегов Средиземного и Мраморного морей, долготы остальных пунктов определялись путем перевозки хронометров (фактически двух, поскольку один хронометр оказался ненадежным). Долготы основных пунктов также определялись при помощи хронометров и сравнение этих определений с произведенными при английской описи дало возможность установить суточный ход хронометров. При возвращении Вронченко в одни и те же пункты долготы их повторно определялись при помощи хронометров (с учетом суточного хода последних), причем получавшиеся разности оказались весьма незначительными,— не свыше 7′. ‘Необыкновенное согласие результатов,— писал по этому поводу М. П. Вронченко,— может быть отчасти и случайно: его нельзя было ожидать от поездок, которых почти каждый круг длился не менее тысячи верст, а иные — гораздо более. Этот опыт показывает, что можно получить от перевозки хронометров верхом’. Такие результаты он приписывал прежде всего весьма высокому качеству одного из хронометров и умению избегать сотрясений хронометров при поездке верхом (умению легко садиться на лошадь и слезать с нее, держаться в седле так, чтобы не было толчков, стоять на стременах, когда лошадь идет ‘тряской рысью’, и пр.). В общем за четыре поездки по Малой Азии было определено нашим путешественником 100 пунктов (включая сюда также пункты, определенные при английской описи), в том числе Ангора, Самсун, Брусса, Кесарея, Никоя, Кастамония, Девели-Кара-Гиссар и др. Директор Военно-топографического Депо Ф. Ф. Шуберт высоко оценил астрономические результаты путешествия М. П. Вронченко. ‘Успех работ его в Малой Азии в 1834 и 1835 годах превзошел всякое ожидание. Снабженный призматическим кругом Штейнгейля и тремя хронометрами, не имея помощника, он объехал эту страну во всех направлениях и, возвращаясь по несколько раз в одни и те же места, получил таким образом большое число поверок для своих хронометрических определений, которые представляют удивительное согласие’ {Т. Schubert, Expose des travaux astronomiques et geodesiques executes en Russie…, 1858, p. 156.}.
Первый том ‘Обозрения Малой Азии’, по выходе в свет отдельным изданием, встретил в печати весьма сочувственный отклик, причем отмечалось его значение не только с политико-экономической точки зрения, но и со специально-научной. ‘Имя г-на Вронченко… приобрело почетную известность в русской литературе… Но теперь речь не о том: г. Вронченко является перед нами… как писатель самостоятельный на ученом поприще и предлагает нам ‘Обозрение Малой Азии в ее нынешнем состоянии’. Доныне у нас не было ни одной книги, посвященной этому предмету: все наши путешественники едва касались Малой Азии. Эта книга представляет множество новых и чрезвычайно любопытных сведений о Малой Азии, имеющих ту особенность, что все они получены из первых рук, на месте, почему заслуживают преимущественное доверие перед всеми другими описаниями… Не упущено ничего, чтобы сделать книгу занимательною, вполне заслуживающею благодарность всех любителей просвещения’ {‘Литературное прибавление к ‘Русскому Инвалиду’ на 1839 год’, СПБ, т. II, стр. 93—94.}. В дальнейшем ‘Обозрение Малой Азии’ вызвало обстоятельный отклик со стороны академика Д. М. Перевощикова, который характеризовал ‘Обозрение’ как ‘превосходное описание этой страны в естественном, статистическом и политическом состоянии’. Ввиду новизны сведений, собранных Вронченко, Д. М. Перевощиков счел целесообразным изложить в журнале те сведения, которые касались топографии и естественных богатств страны, мотивируя это следующими соображениями: ‘Местность, или топография, и естественные произведения переменяются весьма медленно, особенно в тех местах, где просвещение и гражданственность почти неподвижны, следственно, топографическое и естественное обозрение Малой Азии г. Вронченко надолго останется драгоценным материалом для физической географии’ {Д. М. Перевощиков, Геодезические и топографические работы в России, ‘Магазин Землеведения и Путешествий’, т. III, 1854.}. Астрономические определения Вронченко имели большое значение для правильного картографирования Малой Азии. ‘Результат его трудов состоит в определений географического положения ста мест, из которых только одна Смирна находится в росписи географических положений, прилагаемой к ‘Connaissancedes temps’, так что наблюдения г. Вронченко суть единственные основания для составления верной карты Малой Азии’. В целом акад. Д. М. Перевощиков охарактеризовал ‘Обозрение Малой Азии’ как ‘замечательнейший труд’. На основании определенных М. П. Вронченко астрономических пунктов, его маршрутной карты и собранных описательных материалов появилась первая научно обоснованная географическая карта Малой Азии, составленная проф. А. П. Болотовым и изданная в 1841 г. Эта карта и описание М. П. Вронченко оказали значительную помощь другому русскому исследователю Малой Азии, члену-учредителю Русского Географического Общества П. А. Чихачеву (1818—1890), посвятившему изучению этой страды 16 лет (1847—1863) и описавшему его результаты в капитальном 8-томном труде, изданном в 1853—1869 гг. (на французском языке). П. А. Чихачев характеризовал определения, произведенные Вронченко, как ‘превосходные астрономические работы’ {P. de Tchihatcheff. ‘Asie Mineure’, 1re partie, Paris, 1853, p. VI.}.

В. Астрономические определения мест в Европейской России (1847)

В 1847 г. М. П. Вронченко произвел определения географических координат ряда пунктов в центральных губерниях Европейской России на значительно более высокой научной и технической базе, нежели предыдущие определения. Научная база работ, связанных с математической географией, стала в России особенно совершенной после учреждения Пулковской обсерватории (1839), которая была оборудована первоклассными инструментами и с начала своего существования приняла активное участие в этих работах. Следуя в своей деятельности статьям Устава, ‘Пулково постепенно сделалось научным средоточием всех работ, которые относятся к математической географии России’ {О. В. Струве, Обзор деятельности Николаевской Главной астрономической обсерватории, СПБ, 1865, стр. 4.}.
К началу сороковых годов была значительно улучшена также техническая база долготных определений. К этому времени в конструкцию хронометров были внесены такие усовершенствования, которые значительно повысили их стойкость к механическим воздействиям, что было успешно использовано О. В. Струве в 1842 г., когда он определил географические координаты шести пунктов (Новгорода, Москвы, Рязани, Тулы, Липецка и Воронежа), причем долготные определения, выполненные при помощи 12 хронометров, отличались весьма высокой точностью, считавшейся ранее невозможной на столь значительном протяжении (путь О. В. Струве — 3700 км). ‘Это путешествие, — писал В. Я. Струве, — принесло большую пользу и в том отношении, что отстранило совершенно всякое сомнение относительно точного определения долгот мест на значительных расстояниях с помощью перевозки хронометров сухим путем’ {‘Записки Военно-топографического Депо’, ч. II, 1848.}.
После этого В. Я. Струве счел необходимым прежде всего точно определить координаты Пулковской обсерватории путем установления хронометрической связи с Гринвичской обсерваторией, через которую проходил начальный меридиан (наиболее общепринятый в то время). 1843 год ознаменован тем, что В. Я. Струве осуществил хронометрическую экспедицию между Пулковом и Альтоной, определив разность их долгот с вероятной погрешностью, составлявшей лишь 0s,039 во времени, а в следующем году связал хронометрически Альтону с Гринвичем (с погрешностью 0s,042), погрешность определения долготы Пулкова относительно Гринвича составила, таким образом, только 0s,057. Во время этой экспедиции подтвердилось достижение значительного улучшения качества хронометров и вместе с тем допустимость перевозки их в рессорных экипажах. Дальнейшие подтверждения были получены в 1845—1846 гг. при хронометрических определениях долгот провинциальных обсерваторий и некоторых крупных центров Европейской России. Следует отметить, что русские астрономы и геодезисты были пионерами широкого применения хронометров для долготных определений, а также исследования температурной компенсации хронометров: Балтийская хронометрическая экспедиция Ф. Ф. Шуберта 1833 г. (под научным руководством В. Я. Струве) по времени уступала только английской, но вместе с тем превосходила последнюю по числу использованных хронометров при том же числе переездов {‘Первой хронометрической экспедицией была экспедиция, организованная английским адмиралтейством в 1824 г. Было взято 28 хронометров. К этому количеству г. Шумахер добавил 7 хронометров. Второй хронометрической экспедицией была экспедиция, выполненная в 1833 г… под руководством генерал-лейтенанта г. Шуберта… Общее число хронометров равнялось 56’. (W. Struve, Expedition chronometrique entre Poulkova el Altona, St-P., 1844). В обоих случаях имели место три поездки в прямом направлении и три в обратном. Еще шире по масштабам была хронометрическая экспедиция между Пулковом и Альтоной. ‘Экспедиция пересекла Балтийское море 16 раз, 8 раз по пути от Пулкова до Альтоны и 8 раз при возвращении из Альтоны в Пулково… 68 хронометров… служили для определения долготы’ (там же).}. Использование хронометров на суше и широкое развитие хронометрических экспедиций были осуществлены прежде всего в России, исследования влияния температуры на хронометрические определения долгот были начаты на Западе с запозданием на несколько лет, а именно в 1850 г.
После того как Пулковской обсерваторией была заложена столь прочная метрологическая база, Генеральный Штаб и другие учреждения приступили к организации хронометрических экспедиций на всей территории Европейской России. Уже в 1847 г. были организованы три хронометрических экспедиции: капитана Лемма в Область Войска Донского, М. П. Вронченко и астронома Московской обсерватории А. Н. Драшусова в центральные губернии Европейской России, причем две последние были связаны с работами Межевого ведомства и Русского Географического Общества.
В сороковых годах прошлого столетия вновь был поднят вопрос о том, чтобы работы Межевого ведомства выполнялись с учетом потребностей государственной картографии. На этом особенно настаивал еще М. В. Ломоносов, когда он возглавлял Географический департамент. Однако почти восемьдесят лет Межевое ведомство продолжало вести работы на старых основаниях. Поэтому в 1843 г. была образована особая комиссия для рассмотрения нужных изменений, которая нашла, что ‘дело не могло быть поставлено, ибо оно требовало высших теоретических знаний’.
По существу вопроса к академику В. Я. Струве было послано письмо с просьбой оказать нужное содействие.
Во второй половине ноября 1846 г. В. Я. Струве сделал доклад в Совете Русского Географического Общества о составлении карт по материалам Межевого ведомства. В своем докладе он отметил, что ‘действия тригонометрические и топографические Генерального Штаба совершаются правильно и сравнительно быстро. Но 30 лет прилежной и удивительной работы не могли обнять более 1/5 части Европейской России и нужно, вероятно, еще 20 лет, когда геодезические карты на сии 20 губерний будут опубликованы для употребления. Следовательно, надо полагать, что на составление полной географической карты Европейской России потребуется, по крайней мере, еще век. К счастью, есть средство с помощью произведенного межевания достигнуть результатов более быстрых. Надо обратиться к новому составлению карт уездных и губернских по материалам, произведенным с помощью межевания’, для чего необходимо ‘значительное увеличение основных пунктов’.
В докладе он указал, что ‘поручиться успеху можно при следующих мерах:
1. Всему предприятию состоять под ученым направлением Географического общества,
2. Необходимо учредить комитет в самом обществе, вверив ему обучение кадров и дальнейшие мероприятия,
3. Что касается до увеличения постоянных пунктов, то таковое может быть произведено только через астрономические наблюдения.
Эта последняя астрономическая связь самая трудная и требует искусного наблюдателя. Нет сомнения, что Совет с удовольствием примет к сведению, что один из его членов — Вронченко изъявил готовность принять на себя производство астрономических наблюдений, чтобы выполнить предприятие в течение будущего года’.
Этот доклад В. Я. Струве был выслушан с большим вниманием и предложение встретило горячее сочувствие в Совете Русского Географического Общества, который признал, ‘что удобнейшим способом для составления карт центральной и восточной России может быть определение астрономическим путем географического положения некоторых пунктов, проведение инструментальной съемки вдоль всех больших дорог между пунктами, наполнение пространства между дорогами очерками дач, снятых Межевым ведомством, и исправление изображения топографических подробностей путем рекогносцировки’.
Для выработки окончательных соображений, подробного плана работ и инструкций Совет Русского Географического Общества избрал особую комиссию под председательством В. Я. Струве из членов: А. Л. Болотова, М. П. Вронченко, М. Н. Муравьева и Стефана. В феврале 1647 г. комиссия постановила: ‘На сей 1847 год предложить члену Общества Вронченко произвести астрономические наблюдения в губерниях: Владимирской, Тамбовской, Рязанской, Воронежской и Орловской, имея в виду, что Генеральный Штаб уже составил тригонометрические сети в губерниях: Калужской, Московской, Тверской, предполагает окончить такую в Тульской в сем году и продолжить затем измерения от Московской губернии по Волге в губерниях: Ярославской, Костромской до Нижнего Новгорода’.
Таким образом, выполнение астрономических определений было возложено Обществом на М. П. Вронченко, ‘конечно, Географическое Общество не могло вверить эти работы более искусному наблюдателю’, — писал в 1860 г. В. Я. Струве {‘Записки Военно-топографического Депо’, ч. 21, 1860.} всецело присоединяясь к мнению О. В. Струве, рассматривавшего полученные результаты.
В распоряжении Вронченко имелись астрономический теодолит, которым пользовался О. В. Струве в 1842 и 1846 гг., 8 отборных хронометров и 2 барометра. Все определения были произведены по способу хронометрической интерполяции академика В. К. Вишневского. Основными пунктами в хронометрической экспедиции Вронченко являлись Москва и Орел, уже определенные О. В. Струве во время его хронометрических экспедиций 1845 и 1846 гг. Начальным пунктом экспедиции Вронченко, продолжавшейся 109 дней (с 5 июля по 21 октября включительно), была Москва. Имея в качестве основных пунктов Москву и Орел, Вронченко посредством быстрых переездов определил между ними долготы Рязани, Козлова, Тамбова и Липецка с точностью, достаточной для того, чтобы принять эти пункты также за основные (вероятная погрешность определения долгот 8-ю хронометрами составила во времени 0s,088 для Рязани, 0s,134 для Козлова, 0s,144 для Тамбова и 0′,111 для Липецка) {Долготы Рязани и Липецка были определены еще О. В. Струве в 1842 г., но эти определения не были признаны в дальнейшем достаточно надежными.}. Опираясь на эти пункты, Вронченко определил долготы прочих городов методам хронометрической интерполяции. Погода чрезвычайно благоприятствовала его работе (из 109 дней для наблюдений было использовано 89 дней). Кроме того, температура воздуха в июле, августе и сентябре почти не имела резких изменений, так что отклонения средней суточной температуры в ящиках с хронометрами от средней температуры за эти 3 месяца ( + 17,7R Реомюра) лишь в очень редких случаях составляли 3R (даже при похолодании, случившемся в октябре, средняя вероятная погрешность хронометров не превосходила, благодаря их высокому качеству, !!!!!0s,33). Как показали в дальнейшем исследования, произведенные в Пулкове, ходы всех 8 хронометров изменялись в зависимости от температуры более или менее одинаково и значения коэффициентов компенсации хронометров находились в пределах от —0,0108 до +0,0213, при изменении температуры на 1R Реомюра средний ход хронометров изменялся на 0s,044 в сутки.
За время экспедиции М. П. Вронченко определил долготы и широты 70 пунктов, в том числе Владимира, Мурома, Касимова, Зарайска, Ряжска, Моршанска, Усмани, Ельца, Брянска, Мценока и др. Вероятные погрешности определения широт этих пунктов (за исключением 4-х главцых, определенных особенно точно) составляли от 1′ до 3′, а долгот от 0s,3 до 0s,4 во времени или от 4′,5 до 6′,0 в дуге. Такая точность определений для того времени являлась достаточной даже, например, для составления 3-верстиых карт.
Надежность и точность определений М. П. Вронченко была косвенно подтверждена при сопоставлении с результатами определений, произведенных в это же время в Земле Войска Донского Б. Ф. Леммом, успешно выполнявшим ранее астрономические определения в триангуляциях Шуберта и Тучкова {А. Н. Драшусов определил географические координаты г. Владимира и других шести городов Владимирской губернии, кроме того, в 1847 г. проводилась хронометрическая экспедиция харьковского астронома А. П. Шидловского в Харьковскую, Полтавскую и Курскую губернии.}. Основным пунктом для Лемма являлся Харьков, так что определения обоих наблюдателей были совершенно независимы друг от друга. В числе определенных ими пунктов два, а именно Борисоглебск и Новохоперск, были определены обоими, причем расхождения в полученных значениях широт составили только 1′,47 и 2′,2, долгот же лишь 0s,23 и 0s,26 во времени. Таким образом, было получено дополнительное подтверждение возможности точного и единообразного определения долгот посредством хронометров и целесообразности хронометрических экспедиций для картографических целей. ‘Лучшего согласия,— писал О. В. Струве, рассматривавший в качестве совещательного астронома Военно-топографического Депо результаты определений обоих наблюдателей, — едва ли можно было ожидать, если учесть, что круги, употреблявшиеся г.г. Вронченко и Леммом, имели только 8—9 дюймов в диаметре… Согласие в определениях долгот г. Леммом и г. Вронченко показалось мне еще более поразительным… Определения г.г. Вронченко и Лемма совершенно независимы друг от друга’ {О. Struve, Positions geographiques determinees en 1847 par le Lieutenant-colonel Lemm dans le pavs des cosaques du Don, St.-Petersbourgh, 1855, pp. 27-28.}.
Астрономическая сеть, составленная на основе предложенного Русским Географическим Обществом среднего расстояния астрономических пунктов друг от друга в 50 верст, которое превосходило обычное расстояние между первоклассными тригонометрическими пунктами приблизительно в 2—2,5 раза, оказалась вполне достаточной для начавшихся уже в 1848 г. топографических съемок. Последние осложнялись тем, что съемщикам приходилось увязывать съемки с границами частных владений, установленными во время Генерального межевания. Съемщики проходили инструментально (измеряя линии цепью, а углы астролябией), преимущественно по дорогам, от одного астрономического пункта до другого и затем до третьего, после чего возвращались к первому. Вслед за этим они совершали инструментальные обходы по дополнительным линиям внутри полученного треугольника (прежде всего между серединами его сторон) до тех пор, пока не получали возможности правильно наложить на пройденные линии границы Генерального межевания и определить достаточное число опорных пунктов (для нанесения подробностей). При каждом обходе съемщик, встречая границу Генерального межевания, определял ее направление и проходил инструментально 2—3 межи для того, чтобы дать правильную ориентировку межевому плану, и затем, возвратившись в исходный пункт, продолжал начатый путь далее. Чтобы уничтожить несмыкаемость фигур, сначала исправлялись линии треугольника, образуемого астрономическими пунктами, потом дополнительные линии в последнем и, наконец, границы Генерального межевания. При такой методике в губерниях, покрытых астрономическими пунктами Вронченко, а затем и в других, в 1848—1866 гг. были успешно выполнены топографические съемки, охватившие площадь в 345 тыс. кв. верст, а межевые атласы приняли такую форму, которая сделала их ценными и для картографических целей.
Эти съемки производились Межевым ведомством совместно с Военным (под руководством геодезиста А. И. Менде). В свою очередь Военно-топографическое Депо, в связи с успехом хронометрических экспедиций М. П. Вронченко и Лемма, организовало в последующие годы ряд хронометрических экспедиций в северные и восточные губернии Европейской России и в те районы разных, охваченных триангуляцией губерний, в которых по местным условиям проложение рядов треугольников представлялось невозможным или нецелесообразным (уже в 1848 г. была организована хронометрическая экспедиция Лемма в северную часть Новгородской губернии, где из-за густых лесов и многочисленных болот триангуляция не была произведена), а в дальнейшем — также в Сибирь и Туркестан. Среди офицеров Корпуса военных топографов Вронченко (вместе с Леммом) был пионером таких экспедиций, увенчавшихся в непродолжительное время крупными результатами.

III. ГЕОДЕЗИЧЕСКИЕ РАБОТЫ

В первой четверти XIX в. Военным ведомством был проведен в топографическом деле ряд важных мероприятий, заключавшихся прежде всего в преобразовании существовавшего с 1797 г. Депо карт в Военно-топографическое Депо (1812). Функции нового учреждения были расширены. Согласно Положению, в обязанности Военно-топографического Депо входило собирание, составление и хранение карт и планов, топографических и статистических описаний, составление записок об использовании топографических особенностей возможных военных театров для наступательных операций, а также выполнение топографических съемок и требуемых ими астрономических определений, для чего к Депо прикомандировывались офицеры из квартирмейстерской части и Инженерного корпуса.
Вслед затем Военное ведомство приступило к организации триангуляционных работ, основанных на астрономических пунктах, и к осуществлению мероприятий для подготовки кадров топографов и геодезистов. После предварительных, носивших скорее пробный характер, триангуляционных работ 1809—1811 гг. (вдоль Финского залива и в Петербурге), в которых руководящую роль играл К. И. Теннер, и после окончания войн с Наполеоном было положено начало плановым работам: с 1816 г. началась Виленская триангуляция К. И. Теннера (1783—1860) и с 1820 г. — Петербургская триангуляция Ф. Ф. Шуберта (1789—1865), одновременно с Теннером приступил к аналогичным работам В. Я. Струве, но по заданию Лифляндского Экономического Общества, а не Военного ведомства. С этого времени военно-топографические съемки в Европейской России стали базироваться, как правило, на тригонометрических сетях. Для пополнения кадров квартирмейстерской части были использованы Московское училище колонновожатых (с 1816 г.) {Это училище, в котором учился Вронченко, возникло на базе Математического общества, образованного в 1810 г. студентами, преподавателями и бывшими воспитанниками Московского университета под председательством участника шведской войны 1788—1790 гг. и Отечественной войны 1812 г. генерала Н. Н. Муравьева, обратившего особенное внимание на развитие лекционной деятельности Общества. Серьезная постановка чтения лекций обратила внимание генерал-квартирмейстера П. М. Волконского, в результате чего Общество было преобразовано в Училище колонновожатых (уже ранее сам Муравьев преподавал в Обществе те соприкасавшиеся с математикой военные дисциплины, которые требовались для будущих чинов квартирмейстерской части). Училище обеспечивалось материально Н. Н. Муравьевым и в летний период, по окончании лекций, воспитанники выполняли практические работы по геодезии и топографии в подмосковных районах.} Финляндский кадетский корпус (с 1817 г. и Могилевская двухклассная офицерская школа (с 1820 г.), вопрос же комплектования кадров съемщиков и чертежников разрешился учреждением Корпуса военных топографов и Петербургской школы военных топографов (1822). В целях дальнейшего усовершенствования офицеров квартирмейстерской части в избранной специальности были организованы ежегодные командировки их в Дерптскую астрономическую обсерваторию для занятий по астрономии, геодезии и математике под руководством В. Я. Струве.
Вслед затем были осуществлены другие важные мероприятия. При Главном Штабе была устроена астрономическая обсерватория, а механические мастерские были преобразованы в Механическое заведение Главного Штаба (со значительным увеличением штатов), которое уже в конце 3-го десятилетия ‘с большим успехом занималось изготовлением всех нужных инструментов для топографической съемки, а также и глазомерной,… в большом количестве, прочно, красиво и верно отделанных’ {Ф. Ф. Шуберт, История Военно-топографического Депо и геодезических работ Генерального Штаба, ‘Записки Военно-топографического Депо’, ч. I, 1837.}. В 1826 г. вышло в свет ‘Руководство для ‘счислений тригонометрической съемки и работ Военно-топографического Депо’, составленное генералом Ф. Ф. Шубертом и заключавшее в себе, помимо основного текста, 32 вспомогательных таблицы для вычислений, правила для составления журналов и пр.: ‘книга эта по содержанию своему доставила ту существенную пользу, что привела в одну систему и однообразие все производившиеся до того времени геодезические работы’ {‘Исторический очерк деятельности Корпуса военных топографов’, СПБ, 1872.}. В 1832 г. была учреждена Академия Генерального Штаба, где в числе прочих наук преподавались астрономия, геодезия и топография, а в 1854 г. открыто особое геодезическое отделение. Кульминационным пунктом в ряде такого рода мероприятий явилось учреждение Пулковской астрономической обсерватории (1839), успешно осуществлявшей общее научное руководство выполнением геодезических работ в астрономической части и обработкой их результатов. На такой организационной, учебной и научной базе развивались работы русских геодезистов и топографов, постепенно охватившие территорию Европейской России.

А. Новороссийское тригонометрическое измерение (1848-1854)

В начале 1848 г. было признано необходимым провести Новороссийское тригонометрическое измерение. К концу сороковых годов прошлого столетия в разных местах Европейской России была проложена тригонометрическая сеть, которая имела целью дать опорные пункты для топографических съемок. В западной части России пролегал ряд первоклассных треугольников, который должен был служить основою не только для съемок, но и для градусного измерения по меридиану (‘Дуга Струве’.). Тригонометрические ряды были проложены или пролагались также в других районах Европейской России, причем по планам Генерального Штаба тригонометрическая сеть подлежала значительному расширению.
Все эти работы велись независимо друг от друга, без общей связи. Такая изолированность была одной из причин, вызвавших необходимость проложения тригонометрической сети с запада на восток через южные губернии, к которой с севера и юга примыкали бы отдельные сети и таким образом получилась бы общая связь всех геодезических работ. Эту сеть предполагалось продолжить при Новороссийском тригонометрическом измерении по параллели между 47 и 48R северной широты от одного из боков градусного измерения по меридиану до Новочеркасска, а впоследствии решено было продолжить ее на восток сколь возможно далее.
Еще в тридцатых годах был составлен проект градусного измерения по параллели 48R северной широты, но проведение его было отложено ‘так как градусное измерение до сего времени не могло воспринять своего начала по военным обстоятельствам и по недостатку опытных в астрономических действиях офицеров’ (Шуберт Ф. Ф.). Учитывая изменение обстоятельств к лучшему, В. Я. Струве выдвинул предложение — исполнить проектируемую тригонометрическую сеть по параллели между 47 и 48R северной широты с особой тщательностью, чтобы воспользоваться ею для градусного измерения по параллели.
Генеральный Штаб принял предложение В. Я. Струве и поручил организацию и руководство этой ответственной работой М. П. Вронченко. На этом особенно настаивал Струве.
В Инструкции было указано, что предстоящие работы имеют своим назначением не только быть связью отдельных тригонометрических измерений, но также удовлетворять потребности градусного измерения до параллели, для чего рекомендовалось проложить, по возможности, прямой первоклассный ряд от Кишинева на восток до Новочеркасска и далее.
Работы по составлению и измерению первоклассной тригонометрической сети по параллели между 47 и 48R широты были начаты в 1848 г. под названием ‘Новороссийское тригонометрическое измерение’, а в 1856 г. доведены до Астрахани под названием ‘Приволжское тригонометрическое измерение’.
С 1848 г. началось выполнение той работы, которая дала материал для градусного измерения дуги параллели под широтой 47 1/2R и которая определила почетное место М. П. Вронченко в истории геодезических работ.
Для выполнения работ в распоряжение начальника измерений были выделены офицеры и топографы Корпуса военных топографов. В числе офицеров были (особенно с 1850 г., когда к Вронченко перешел персонал Бессарабской триангуляции К. И. Теннера) известные в то время производители тригонометрических работ, в частности В. Н. Воинов, И. А. Наперсников, И. В. Писарский и др. Триангуляция была снабжена следующими инструментами и измерительными приборами: 1) базисным прибором конструкции В. Я. Струве с пятью жезлами (1 нормальный и 4 рабочих), изготовленным в Механическом заведении Генерального Штаба, 2) двумя универсальными инструментами Эртеля (Мюнхен), 3) двумя астрономическими теодолитами Эртеля, 4) двумя горизонтальными теодолитами Эртеля, 5) одним горизонтальным теодолитом, изготовленным механиком Порта в Пулкове, 6) двумя гелиотропами (Эртеля и Механического заведения), 7) двумя отражательными буссолями Механического заведения, 8) тремя ртутными барометрами (в том числе двумя конструкции известного петербургского механика Брауера), 9) железной цепью длиною в 10 саж., мерительной лентой и двумя мерительными тесьмами.
Незадолго до начала Новороссийской триангуляции, а именно в 1846 г., профессор Академии Генерального Штаба А. П. Болотов, подводя общие итоги выполненных в России геодезических и связанных с ними астрономических работ, писал: ‘Россия по огромным результатам, достигнутым ею относительно геодезии, не только соперничает с другими государствами, но даже превосходит их во многих отношениях… Россия… доныне успела покрыть тригонометрической сетью почти четверть своих европейских владений, т. е. пространство, равное всей Германии и Франции, взятым вместе, да сверх того определить весьма много астрономических пунктов и, наконец, столько снять планов инструментально, что невольно изумляешься и спрашиваешь, каким образом это могло быть создано в столь короткое время… О самых же геодезических и астрономических наблюдениях можем сказать смело, с чувством справедливой гордости, что за границей, перенимать нам решительно нечего, — учиться и совершенствоваться мы должны в образцовом для всей Европы заведении, на нашей Пулковской обсерватории’ {А. П. Болотов, Взгляд на современное состояние геодезических и топографических действий. ‘Записки Русского Географического. Общества’, кн. 1, 1846.}. Новороссийское тригонометрическое измерение своими высокими достоинствами служило дополнительным ярким примером правоты утверждений А. П. Болотова.
Новороссийская триангуляция должна была охватить рядами треугольников южные губернии и дать дополнительные материалы для уточнения данных о действительной фигуре Земли. Уточнение должно было благоприятно отразиться на повышении точности вычислений всех триангуляционных работ. Эта взаимная связь практических и научных целей была четко сформулирована с учетом выполненных и намеченных измерений в статье печатного органа Военно-топографического Депо, подводившей итоги геодезических работ Генерального Штаба за 1835—1846 гг.
Летом 1848 г. Вронченко произвел рекогносцировку района предстоящих работ в западной части Новороссийского края, ознакомился с условиями, в которых надлежало прокладывать тригономегрическе ряды (рельеф местности, почва, наличие леса для строительных работ, транспортные возможности и пр.) и наметил расположение первоклассных пунктов. В соответствии с отчетом о рекогносцировке были составлены и 19 января 1849 г. утверждены проект и смета Новороссийского тригонометрического измерения. Задачи и объем последнего были сформулированы в этом проекте, исходя из подлежавших соединению триангуляции (Подольско-Киевской, Бессарабской, Крымской и Кавказской).
Помимо большого объема, задачи триангуляции осложнялись жесткостью срока для выполнения (3 года для западной части Новороссийского края), а также тем, что в соответствии с научным значением последней (для градусного измерения по параллели) необходимо было производить работы с повышенной точностью. Поэтому Вронченко прежде всего должен был особенно тщательно продумать план и организацию предстоявших работ вплоть до мельчайших деталей и строго ограничить объем операций самым необходимым. После выработки и утверждения правил для Новороссийской триангуляции он выпустил обращенный к исполнителям последней (5 офицеров и 2 топографа) приказ, который содержал следующие интересные руководящие положения, характеризовавшие строгую целеустремленность начальника триангуляции и неукоснительно соблюдавшиеся во время работ: ‘Начальство желает и требует, чтобы мы с самого начала работ озаботились отысканием и практическим исследованием способов, посредством которых дело могло бы быть ведено в большом размере с меньшим, по возможности, пожертвованием трудов, времени и денег. Это вменено нам в обязанность. Чтобы ее исполнить, для нас недостаточно быть деятельными и расчетливыми, нам надо …придерживаться только того, что при обстоятельствах настоящих полезно и выгодно… Сверх того, всегда и во всем должно не отступать от следующего коренного правила: делать сколь возможно лучше и простейшими средствами все то, что для достижения цели работ нужно, но никак не более, всякая работа излишняя есть чистая потеря времени и потому она ничем не лучше умышленного бездействия… Начальник…. станет следить за работою каждого и увидит, кто как действует, — в видах ли ограждения себя от ответственности или с истинным усердием’ {М. П. Вронченко, Описание тригонометрического измерения Новороссийского края и Харьковской губернии, ‘Записки Военно-топографического Депо’, ч. 19, 1860, стр. 7.}.

1. Триангуляция западной части Новороссийского края

Обширная территория, на которой предстояло прокладывать сеть треугольников, представляла преимущественно степь, на которой леса встречались лишь в отдельных районах (главным образом, на севере и в районе Кременчуга). Такой характер местности затруднял заготовку и доставку строительных материалов для тригонометрических знаков. Однако строительные задачи облегчались, так как не приходилось возводить высоких сигналов.
Ввиду затруднений с заготовкой и доставкой строительного материала М. П. Вронченко отделил доставку леса и постройку тригонометрических знаков от измерения углов и для каждой из этих операций выделил особого офицера, из-за трудности наема подвод был организован свой транспорт. С начала работ (подготовительных с марта и полевых с апреля 1849 г.) начальник триангуляции М. П. Вронченко осуществлял непрерывное руководство деятельностью всех подчиненных (ответственных исполнителей) и обстоятельно инструктировал их, наблюдая приемы и организацию работ каждого и вникая во все детали. Внимательно наблюдая за работой исполнителей, он быстро составлял правильное представление о личных достоинствах каждого, в соответствии с чем перемещал неподготовленных офицеров на менее трудные и ответственные работы, а недостаточно работоспособных офицеров отсылал в Петербург, в распоряжение Военно-топографического Депо. Все приказания и распоряжения М. П. Вронченко редко встречали какие-либо препятствия, так как они были тщательно взвешены и продуманы.
Журналы наблюдений подготавливались к вычислениям еще во время полевых работ, сами же вычисления производились зимой и завершались не позднее марта, так что уже в 1850—1852 гг. начальник Военно-топографической съемки Херсонской губернии, в которой топографические съемки по планам Генерального Штаба должны были выполняться непосредственно за триангуляционными работами, регулярно и своевременно получал результаты вычислений в марте (и даже феврале) каждого года. Сам Вронченко по завершении вычислений отдельных участков триангуляции западной части Новороссийского края перевычислил всю первоклассную сеть вновь, уже как одно целое.
Тщательный выбор пунктов для первоклассной сети дал возможность Вронченко вовсе обойтись без постройки сигналов и ограничиться лишь пирамидами, притом в большинстве случаев малыми, состоявшими из 4-х ребер и имевшими высоту 3—4 сажени, в значительно меньшем количестве потребовались пирамиды высотой в 6 сажен, с внутренней пирамидой и полом для инструментов и наблюдателей. Под пирамидами складывался каменный или кирпичный куб, на который проектировалась ссь визирного цилиндра пирамиды посредством отвеса. Инструменты для измерения углов устанавливались на штативе точно в соответствии с положением проекции оси цилиндра (также посредством отвеса). Для защиты от ветра пирамиды обтягивались с наветренной стороны парусиной, а инструменты защищались от солнца обыкновенным зонтом. Вершины пирамид обшивались тонкими досками и потом зачернялись.
Первоклассная сеть состояла из главного ряда и побочных (частично довольно значительного протяжения) — в общей сложности из 8 рядов: 1) главный ряд, начинавшийся от Бессарабской триангуляции Теннера и проложенный в восточном направлении под параллелью 47 1/2R — по прямой линии 520 верст (55 треугольников), 2) Екатеринославский ряд 240 верст (25 треугольников), 3) Александрийский — 140 верст (17 треугольников), 4) Новомиргородский 110 верст (13 треугольников), 5) Херсонский 200 верст (26 треугольников), 6) Бериславский 90 верст (12 треугольников), 7) Перекопский 90 верст (10 треугольников) и 8) Одесский 110 верст (14 треугольников). Общая длина всех рядов равнялась 1500 верст (172 треугольника). Екатеринославский и Александрийский ряды, начинаясь от главного, связали Новороссийскую триангуляцию с Киевской (в одном и том же пункте — Градижске), Херсонский и Бериславский ряды — с морем (у Херсона), Перекопский — с Крымской триангуляцией (у Перекопа), а Одесским было произведено соединение Херсонского ряда с Одесской. Было сооружено 45 больших и 111 малых пирамид. Кроме того, за первоклассные пункты были приняты: одна обсерватория (в г. Николаеве), две колокольни и три башни оптического телеграфа.
И_з_м_е_р_е_н_и_е у_г_л_о_в в первоклассных треугольниках было произведено на 170 пунктах: на 163 — универсальным инструментом и на остальных — мюнхенским 13-дюймовым теодолитом или 12-дюймовым пулковским. В главном ряду измерения производились не менее чем 12-ю приемами, в прочих — 6-ю и более. Для измерений был использован метод В. Я. Струве, апробированный в работах по градусному измерению Дуги меридиаиа и заключавшийся в многократном измерении углов на разных частях горизонтального разделенного круга (лимба) с возвращением к начальному положению на последнем. Этот способ лучше, чем способ повторений (в течение долгого времени также применявшийся при триангуляционных работах), уменьшал влияние гнутия различных частей инструмента, погрешностей делений лимба и возможного сдвига или деформации последнего. По мере возможности инструмент устанавливался на земле, поскольку в этом случае процесс измерения был значительно легче и вместе с тем надежнее по результатам. Так, если на большой пирамиде не был виден с земли только один пункт, то с пола пирамиды измерялся лишь один угол между данным пунктом и соседним, а для измерения остальных углов инструмент спускался на землю. Измерения горизонтальных углов, как особенно важных в триангуляции, производились в такое время дня, когда рефракция воздуха была нормальной, т. е. когда видимые в трубе инструмента предметы были совершенно неподвижными.
Для и_з_м_е_р_е_н_и_я б_а_з_и_с_а было выбрано ровное место вблизи Днепра у г. Берислава. Концы базиса были обозначены очень тщательно: по середине вырытой на каждом из концов ямы (объемом в кубическую сажень), на кирпичном фундаменте был воздвигнут гранитный куб (с ребрами около полуаршина), в котором было сделано углубление, залитое затем свинцом, причем на свинце чертился крест, середина (‘пересечение двух линий’) которого представляла вертикальную проекцию конечной точки базиса. На этот свинец накладывались просверленные кирпичи так, что отверстия в них располагались по одной прямой и отвес проходил через все отверстия до проекции, а отверстие в верхнем кирпиче определяло конечную точку базиса, на одной вертикали с которой должна была находиться вершина воздвигавшейся здесь пирамиды. Все описанное подземное сооружение засыпалось каменной кладью. Измерение базиса производилось исполнителями тригонометрических работ Наперсниковым (участвовавшим в измерении Измаильского базиса в Бессарабии пулковским астрономом Саблером) и Бубновым в конце сентября и первой половине октября 1851 г. при помощи базисного прибора с 5-ю жезлами (1 нормальный и 4 ‘мерительных’, с номинальной длиной в 2 туаза) и ‘сравнительным аппаратом’ для поверки рабочих жезлов {Этот прибор, поступивший к Вронченко в 1851 г. с Бессарабской триангуляции Теннера, был в то время единственным базисным прибором, имевшим нормальный жезл. В остальных приборах имелись лишь рабочие жезлы, которые сравнивались с нормальными (образцовыми) мерами в Пулкове и не могли быть поверены при измерении базиса на месте, если для ‘той или иной триангуляции не высылался особый нормальный жезл. Как отмечал В. Я. Струве, прибор ‘перешел в распоряжение генерал-майора Вронченко для измерения различных оснований в обширных геодезических действиях, которые были возложены на него, дабы произвести соединение между Прутом и Волгою по направлению параллелей’ (‘Дуга меридиана в 25R21’…’, т. I, СПБ, 1861, стр. 38).}.
Линия базиса провешивалась посредством вбивавшихся в землю кольев (с гвоздями в их вершинах), отстоявших друг ог друга приблизительно на 100 сажен. Расстояния между жезлами измерялись фюльгебелем конструкции В. Я. Струве, а оставшийся конец базиса (4 дюйма с небольшим) был измерен имевшимся при базисном приборе рычажным циркулем по соответствующему масштабу. Сличение жезлов производилось в Бериславе до и после измерения базиса (28 сентября и 17 октября). Разность между средней температурой жезлов в процессе измерения (16,378R Цельсия) и нормальной (16,250R Ц., или 13,000R Реомюра) составила +0,128RЦ, коэффициент же температурного расширения жезлов равнялся 0,0000116. После внесения поправок на температуру, на действительную длину и наклон жезлов длина базиса оказалась равной 3485,85806 туазов, или 3184,3808 саж (6795,4686 м), а после приведения к уровню моря — 3184,3518 саж (6795,4067 м). Разность между семизначными логарифмами измеренной и вычисленной из сети по боку Градижск — Степовка Киевской триангуляции Теннера длин базиса составила лишь 77,10-7.
Астрономические наблюдения были произведены в трех пунктах: Николаеве (обсерватория), Павлыше и Беленькой. В первом из этих пунктов наблюдения производились в 1850 г. директором обсерватории К. X. Кнорре (при помощи И. А. Наперсникова), в остальных пунктах — в 1851 г. И. В. Писарским под общим руководством М. П. Вронченко. Определялись время, широта и азимут. В Павлыше и Беленькой {Павлыш — близ Александровска (на Днепре), Беленькая — близ Кременчуга.} были сооружены пирамиды, где инструменты устанавливались на штативах, причем для устойчивости и неизменности положения инструментов штативы обкладывались камнями. Для определения времени наблюдались около первого вертикала зенитные расстояния альфа Лиры и альфа Андромеды (по 4 наблюдения при двух положениях круга в каждом приеме). В них вводилась поправка за рефракцию, находился часовой угол звезды и затем вычислялась поправка для хронометра. Рефракция получалась по формуле В. Я. Струве {*}, причем ввиду наличия только одного термометра при барометре, показывавшего температуру ртути, температура воздуха принималась равною последней. Для определения широты наблюдались около меридиана зенитные расстояния звезд альфа Орла, альфа и гамма Пегаса, альфа Змееносца и Полярная, приводившиеся затем к меридиану, после чего сумма склонения и зенитного расстояния звезды на меридиане давала (с учетом рефракции) высоту полюса. Рефракция вводилась для среднего из 8 наблюденных зенитных расстояний. Азимут определялся по наблюдениям Полярной звезды, причем как в Павлыше, так и в Беленькой были установлены марки на расстоянии около 5 верст от пирамид. Широта Павлыша, соединенного непосредственно стороной треугольника с астрономическим пунктом Киевской триангуляции Градижском, оказалась равной по наблюдениям в Павлыше 48R57’20’,86, а по наблюдениям в Градижске — 48R57’18’,92. Окончательное значение широты было выведено из обоих результатов в соответстветстсвии с числом сделанных при наблюдениях приемов (28 в Павдыше и 88 в Градижске) и оказалось при этом равным 48R57’19’,39. За азимут бока Павлыш — Градижск было взято среднее арифметическое из наблюдений в Градижске и Павлыше (разница — 4′,08), поскольку число приемов в обоих пунктах было одинаковым.
{* Формула, выведенная В. Я. Струве в Дерпте, такова:
[]
.}
О_п_р_е_д_е_л_е_н_и_я р_а_з_н_о_с_т_и высот производились путем измерения взаимных зенитных расстояний, выполнявшегося посредством двойного наведения универсального инструмента при двух положениях круга тремя или, реже, двумя приемами (во второклассной сети зенитные расстояния измерялись посредством теодолита тремя и более приемами). Высота каждого пункта вычислялась из двух предыдущих пунктов, причем бралось среднее арифметическое. Рефракция принималась за одинаковую на обоих пунктах и находилась на основании показаний барометра и термометра по формуле В. Я. Струве {*}. За основание для вычисления высот пунктов всей сети были приняты пункты бока Киевской триангуляции Теннера Дальмеровка — Ерделиевка (в конце Новомиргородского ряда), как находящиеся ближе к Черному морю, чем пункты прочих боков этой триангуляции и чем пункты единственного вычисленного в то время бока Бессарабской триангуляции Пересечина — Балаган.
{* Эта формула, данная В. Я. Струве в предисловии к отчету о работах Каспийско-Черноморской Нивелирной Экспедиции 1836—1837 гг. и определявшая значение коэффициента земной рефракции в функции температуры, давления и высоты места, выражалась в следующем виде:
[]
.}
Высоты пунктов Дальмеровка и Ерделиевка были взяты по данным, сообщенным Теннером. Вычисление было проведено в следующем порядке: Новомиргородский ряд, небольшая часть главного ряда, Херсонский ряд до Одесского, Одесский до нивелирной марки у моря, остальная часть Херсонского и Перекопский до марки у Сиваша (залива Азовского моря) и т. д. Таким образом, пункты сети были связаны с Черным и Азовским морями. Для пунктов Дальмеровка и Ерделиевка были уже вычислены абсолютные высоты, т. е. высоты по отношению к уровню Балтийского моря, принятому в русских нивелировках за нуль высоты, при соединении же этих пунктов Новороссийской триангуляции с марками на Черном и Азовском морях были получены разности: +0,56 саж для Черного моря и +1,18 саж для Азовского п_о о_т_н_о_ш_е_н_и_ю к у_р_о_в_н_ю Б_а_л_т_и_й_с_к_о_г_о м_о_р_я. Однако незначительная величина этих превышений при громадном расстоянии обоих южных морей от Балтийского и слишком большое для смежных, связанных между собою морей расхождение в величине полученных превышений побудили рассматривать полученные разности как результат накопления погрешностей при измерениях. Погрешности были разложены на пункты рядов, соединявших Дальмеровку и Ерделиевку с Черным и Азовским морями, и с учетом этих поправок были вычислены остальные ряды. Сравнение результатов для общего пункта Пересечина Бессарабской и Новороссийской тригонометрических сетей дало разность 0,58 саж, т. е. 1,24 м (высота 130,98 саж, т. е. 279,51 м из Бессарабской сети и 131,56 саж, т. е. 280,75 м из Новороссийской). Сравнение с Крымской сетью не выполнялось, так как о высотах ее пунктов сведений еще не было.
В_ы_ч_и_с_л_е_н_и_е п_е_р_в_о_к_л_а_с_с_н_о_й сети производилось по семизначным таблицам логарифмов. Пролагавшиеся независимо друг от друга ряды треугольников предварительно вычислялись по своим особым основаниям: главный ряд — по боку Пересечина — Балаган, Александрийский — по боку Рахмановка — Широкое, Новомиргородский — по боку Долиновка — Приют и т. д. Поэтому первоклассная сеть подлежала перевычислению по завершении в ней всех полевых работ, исходя из одного общего основания.
При окончательном вычислении сети, как одного целого, весьма важным являлся вопрос, что следует принять за основу: Бериславский базис или один из боков Бессарабской сети, которая представляла часть градусного измерения по дуге меридиана и от которой была начата Новороссийская триангуляция, или же какой-либо иной бок. При разрешении этого вопроса приходилось учитывать, с одной стороны, то, что Бессарабская сеть была уже вычислена и притом довольно точно, но не окончательно, и, с другой стороны, то что намеченная в дальнейшем триангуляция восточной части Новороссийского края должна была доставить новые важные данные для вычисления всей сети (длину второго базиса и результаты новых астрономических наблюдений). Следовательно, вся сеть, как одно целое, должна была в дальнейшем основываться на взаимном согласии этих обеих триангуляций. Наряду с этим, из предварительных вычислений уже выяснилось, что если принять за основание бок Градижск — Степовка Киевской триангуляции Теннера (соответствующим образом исправленный), то оказывалось, что логарифм входившего в Новороссийскую триангуляцию бока Бессарабской сети (Пересечина — Балаган) на 37.10-7 больше, чем при вычислении его из Бессарабской сети, а логарифм длины Бериславского базиса на 39.10-7 меньше, чем по непосредственному измерению. Поэтому за основание для перевычисления сети был выбран бок Градижск — Степовка, входивший и в Новороссийскую триангуляцию и в Киевскую триангуляцию Теннера.
Азимут бока был определен во время триангуляции Киевской губернии астрономически, широта Градижска найдена тоже астрономически, а долгота вычислена геодезически от Немежа, основной точки первой триангуляции Теннера (Литовской). Этот бок был принят за основной с введением в измеренную Теннером длину его двух поправок: на нормальную (отличавшуюся от таковой для Киевской триангуляции) температуру Новороссийской триангуляции и на нормальную сажень (вместо сажени Теннера). Из такого решения естественно определился порядок вычисления рядов: 1) Екатеринославский, 2) Главный, 3) Александрийский, 4) Новомиргородский и т. д. За основание для перевычисления географического положения пунктов Новороссийской триангуляции был принят Градижск.
Географическое положение пунктов первоклассной сети и их азимуты приводились через вспомогательную сферическую поверхность к поверхности эллипсоида, за который был принят эллипсоид Вальбека (большая полуось = 2988853 саж, сжатие = 1/302,78), сферический излишек в треугольниках определялся с точностью до 0′,01, азимуты — с точностью порядка 0′,005. Так как результаты наблюдений в астрономических пунктах Новороссийской триангуляции — Николаеве, Беленькой и Павлыше хорошо согласовались с результатами астрономического определения пункта Киевской триангуляции Градижска (за исключением Николаевского азимута) и за основу для вычисления треугольников Новороссийской сети был уже принят бок Градижск — Степовка, то за основание для перевычисления географического положения пунктов Новороссийской триангуляции был также принят Градижск. Широта и азимут Градижска (на Степовку) были определены при продолжении Киевской тригонометрической сети непосредственно, а долгота (от Пулкова) вычислена из Немежа — основного пункта первой (Литовской) триангуляции Теннера. По координатам и азимуту Градижска и по известной длине бока Градижск — Степовка было вычислено положение последней, после чего вычисление велось в том же порядке, в каком вычислялись треугольники сети.
Важной особенностью, введенной Вронченко в вычисление горизонтальных углов, являлось то, что он распределял погрешность в сумме измеренных углов треугольника не поровну на все углы, а соответственно весам измерения углов. Веса измерения он выводил отдельно для каждого наблюдателя из отклонений от результатов отдельных приемов от среднего из всех приемов в каждой точке {Погрешность суммы углов разлагалась по углам треугольника прямо пропорционально значениям m для каждого угла (m1, m2, m2). Так, для случая, когда погрешность суммы углов = —3′,61, m1 = 1,8, m2 = 0,6 и m3 = 1,5 (треугольник Градижск — Павлыш — Никольское), были получены поправки углов: 1′,67, 0′,56 и 1′,38. Исправленные таким образом значения углов служили как для определения значений плоских углов, так и для вычисления координат пунктов сети.}. По поводу использования Вронченко методики разложения погрешностей в ‘Историческом очерке деятельности Корпуса военных топографов’ (1872 г., стр. 245) сделано следующее небезосновательное замечание: ‘Такое нововведение, оправдываемое, впрочем, вполне требованиями теории, несомненно должно было возбуждать соревнование различных наблюдателей в тщательности производимых ими измерений и, может быть, отчасти было причиною весьма значительного уменьшения, с 0′,96 до 0′,54, средней величины вероятной ошибки измеренного угла в позднейших работах восточной части измерения’.
Следует заметить, что еще Ф. Ф. Шуберт в своем ‘Руководстве для исчислений тригонометрической съемки…’ (1826) указывал, что деление погрешности х в сумме измеренных углов следует производить не поровну между последними, а в зависимости от обстоятельств: ‘сие количество х должно разделить на три угла, сообразуясь с обстоятельствами, сопровождавшими измерение оных, для чего общего правила дать невозможно’ (стр. 13). Целесообразная конкретизация этого указания является одной из немаловажных заслуг М. П. Вронченко.
В_т_о_р_о_к_л_а_с_с_н_а_я сеть, для которой сооружались вехи вышиною в 2—3 сажени, а иногда и более, велась рядами, примыкавшими к первоклассным рядам (или к уже проложенным второклассным). В ней было определено 627 пунктов (в том числе 467 вех и 160 зданий и других заметных местных предметов). Углы на пунктах 2 класса измерялись посредством ‘террестрического’ теодолита (мюнхенского, 13-дюймового, или пулковского, 12-дюймового) или же астрономического (8-дюймового) тремя приемами (в первом и втором случаях) или четырьмя (в третьем случае), по методу Струве, как и в первоклассной сети, но без перевода через зенит. Полученные таким путем суммы углов в треугольниках отклонялись от 180R не более чем на 5′, редко — до 10′ и весьма редко — более 10′. Широты и долготы вычислялись с точностью до сотых долей секунды, азимуты — до десятых долей. Основанием для вычисления служили пункты первоклассной сети с координатами (широтой, долготой) и азимутом, вычисленными лишь предварительно. Полученные отсюда значения координат пунктов второклассной сети вполне удовлетворяли требованиям для топографических съемок, производившихся, как уже указывалось, непосредственно вслед за триангуляцией. Так как влияние разностей, полученных при перевычислении первоклассной сети, не сказывалось на планшетах при масштабе 1 верста в дюйме, то второклассная сеть не перевычислялась.
В каждом ряду координаты вычислялись последовательно от начата до конца, т. е. от одного первоклассного ряда к другому. Разности в значениях координат, полученные вычислением из первоклассного и второклассного рядов для общего пункта, т. е. для конца второклассного ряда, разлагались на все пункты последнего, причем практически они составляли обычно весьма небольшие доли секунды и очень редко достигали величины 0′,2.
Помимо непосредственной п_р_о_в_е_р_к_и р_е_з_у_л_ь_т_а_т_о_в в_ы_ч_и_с_л_е_н_и_й первоклассной сети (путем пересчета) осуществлялась перекрестная проверка, производившаяся различными путями: сравнением результатов в пределах сети, сравнением треугольников разных триангуляции (в полигонах) и сравнением с результатами хронометрической экспедиции О. В. Струве 1846 г.
Измеренная и вычисленная длина Бериславского базиса расходилась только на 1/89000, т. е. приблизительно на 0,036 саж. Для полигона, образованного Бериславским и Херсонским рядами и частью главного (59 треугольников, 500 верст), разница в боке оказалась равной ‘почти нулю’, в азимуте — 1′,8, в широте — 0′,17 и в долготе — 0′,14, а для полигона, составленного Екатеринославским и Александрийским рядами и частью главного (62 треугольника, 500 верст), расхождения получились соответственно следующие: 1/149000, 1′,27, 0′,09 и 0′,00.
Для трех пунктов Новороссийской сети: Кременчуга, Николаева (обсерватория) и Одессы, определенных также хронометрической экспедицией О. В. Струве 1846 г., разности В—С (Вронченко — Струве) в значениях широт заключались в пределах от +3′,71 до —1′,24 и в значениях долгот — от +5′,18 до +1′,85. Довольно большая разница (8′) получилась в азимуте, определенном для Николаевской обсерватории из сети и астрономических наблюдений (Кнорре). Отмечая это расхождение и указывая, что Кнорре (как, впрочем, в ряде случаев и сам Вронченко) пользовался при вычислении способом наименьших квадратов, Вронченко не склонен был думать, что причиной такого расхождения является ошибка, допущенная при вычислении сети, высказав интересные соображения по поводу уместности использования способа наименьших квадратов в вычислениях Кнорре: ‘По поводу приведенных выше слов г. Кнорре о способе квадратов за неизлишнее почитается здесь заметить, что недовольно осторожное употребление этого способа может привести к заключениям, весьма далеким от истины. Он хорош при весьма большом числе наблюдений (да и то для узнания только относительной, а никак не абсолютной точности результатов), при малом же числе — дело другое. Так и в настоящем случае: он был бы хорош, если б азимут в Николаеве наблюдался в течение не двух дней, а двадцати или хотя десяти’ {М. П. Вронченко, цит. соч., стр. 81.}.
При окончательном вычислении западной части первоклассной сети Новороссийского края были получены следующие средние вероятные погрешности измерения горизонтальных углов: 1′,66 для суммы углов в треугольнике и 0′,94 для одного угла. Вместе с тем при подведении итогов выявилась высокая продуктивность выполненных работ. За три года средняя длительность полевых работ, на которых число ответственных исполнителей менялось от семи до двух, составляла 220 дней в год. При пересчете на одного офицера приходилось приблизительно 3200 рабочих дней, причем на первоклассную сеть было использовано 1730, на второклассную (вместе с третьеклассной) — 1250, а остальные 220 дней — на измерение базиса и астрономические наблюдения. Таким образом, один офицер на первоклассный пункт (отыскание места, сооружение пирамиды и измерение горизонтальных и вертикальных углов) затрачивал 10 дней, считая также ненастные и переездные дни, на второклассный пункт — 2 дня.

2. Триангуляция восточной части Новороссийского края

13 сентября 1852 г. были утверждены правила выполнения этой триангуляции, подводившие итоги выполненным в западной части работам и определявшие объем предстоявших работ следующим образом: ‘Первая, западная, часть тригонометрического измерения Новороссийского края, соединив сети Киевскую, Бессарабскую и Крымскую, наполнила пунктами пространство между Днестром и Днепром, от границ Киевской и Подольской губерний до моря и сверх того северо-западный угол Таврической губернии по линию от г. Берислава до Перекопа. Для проектируемой второй, восточной, части предназначается: а) остальная часть Таврической губернии, лежащая севернее Сиваша и восточнее Перекопа, б) вся Екатеринославская губерния, кроме уездов Екатеринославского и Верхнеднепровского, уже вошедших в первую часть измерения. Сверх того, два ряда первоклассных треугольников будут пролегать: один по Харьковской и отчасти Полтавской губернии до г. Харькова, другой — по Земле Войска Донского до г. Новочеркасска… Для производства измерения, при настоящем составе чинов, назначается времени три года’.
При триангуляции восточной части Новороссийского края в распоряжении Вронченко имелся небольшой офицерский состав (5 офицеров в 1852 г. и 4 офицера в 1853 и 1854 гг.). Организация работ была несколько изменена, так как лес для пирамид в большинстве случаев не приходилось возить издалека, поэтому при приложении первоклассной сети Вронченко поручил офицерам приобревшим уже большой опыт (при Бессарабской и Новороссийской триангуляциях), самостоятельно выбирать места пунктов, строить пирамиды, производить измерения и пр. Методика полевых работ в основном оставалась та же, как и при работах в западной части.
Тригонометрическое измерение восточной части Новороссийского края было закончено на год раньше запланированного срока, т. е. не в марте 1855 г., а в марте 1854 г. Такое рекордно быстрое выполнение измерения (за 2 года вместо запланированных 3 лет) дало значительную экономию средств. Оставшийся год и полученную экономию Генеральный Штаб решил использовать на триангуляционные работы в Харьковской губернии. Эти работы должны были выполняться персоналом Новороссийского тригонометрического измерения. По Харьковской губернии уже были проложены Харьковский ряд Новороссийской триангуляции (от границ губернии до Харькова) и Ахтырский ряд Полтавской триангуляции (от г. Ахтырка через г. Богодухов в направлении к Харькову, не доходя до последнего около 30 верст), а Славяносербский ряд доходил до границ Харьковской губернии. В соответствии с этим Вронченко было предложено соединить первоклассными треугольниками Ахтырский ряд с Харьковским, провести от такого соединительного ряда Старобельский ряд и соединить его со Славяносербским рядом (в дальнейшем оба ряда были объединены под общим названием Славяносербский ряд), а также покрыть Харьковскую губернию пунктами 2 и 3 классов.
Первоклассная сеть восточной части Новороссийского края и Харьковской губернии была составлена из 157 треугольников и протянулась на 1400 верст, причем она содержала семь рядов (Главный, Бахмутский, Харьковский, Славяносербский, Мелитопольский, Таганрогский и Новобатайский).
Горизонтальные углы в первоклассной сети измерялись посредством универсального инструмента или же теодолита по методу Струве 12-ю приемами в главном ряду и 6-ю и более в прочих. Базис был измерен самим М. П. Вронченко близ Новочеркасска на ровной, хотя и наклонной, местности при помощи того же, как и в Бериславе, базисного прибора (с пятью жезлами и термометрами, имевшими присланную из Пулкова таблицу поправок). После введения в измеренную длину необходимых поправок и приведения к уровню моря длина базиса оказалась равной 3614,8455 саж (7714,0802 м).
Высоты пунктов определялись почти всегда по взаимным зенитным расстояниям (очень редко по одиночным). Нивелировка была произведена от главного ряда через Таганрогский до марки у Азовского моря, причем высота уровня последнего оказалась равной +0,65 саж (+1,39 м). Небольшое отклонение от нуля было объяснено погрешностями измерения и разложено поровну на пункты нивелирного ряда. После этого были получены высоты остальных пунктов главного ряда и прочих (за исключением Новобатайского, где высоты были получены из Кавказской триангуляции). Определено 145 высот, причем на 134 пунктах они были измерены универсальным инструментом и на 11 — астрономическим теодолитом.
Астрономические наблюдения, которые начальник триангуляции предполагал произвести в Новочеркасске сам (ввиду отъезда И. В. Писарского), остались невыполненными, поскольку М. П. Вронченко, приступив в сентябре 1853 г. к наблюдениям, вскоре тяжело заболел и должен был уехать для лечения в Харьков, а другого астронома в составе чинов триангуляции не было. Это обстоятельство не отразилось отрицательно на триангуляции, так как Новочеркасск и ряд других городов (Харьков с его обсерваторией, Таганрог, Азов, Кагальник) и прочих населенных пунктов были уже определены Каспийско-Черноморской Нивелирной Экспедицией и хронометрическими поездками и входили в тригонометрическую сеть.
Во второклассной сети было определено 880 пунктов, з том числе 628 вех и 252 местных предмета (здания и пр.). Горизонтальные углы измерялись посредством теодолита тремя приемами. Была проведена также третьеклассная сеть. Сверх этого была произведена рекогносцировка и намечены места первоклассных пунктов от Новочеркасска через Сарепту до Астрахани и устьев Волги для проектировавшегося в то время Приволжского тригонометрического измерения.
Пункты трех классов, охватившие восточную часть Новороссийского края, Харьковскую губернию, а также часть Области Войска Донского служили опорной сетью для топографических съемок на территории 114 тыс. кв. верст. На один первоклассный пункт каждый исполнитель работ в среднем затрачивал менее 7 1/2 дней, включая переезды и ненастные дни, и на один второклассный пункт — 1 2/3 дня.
Как и при триангуляции западной части Новороссийского края, ежегодно, не позднее марта, вычислялись все пункты 1 класса предварительно, а пункты 2 и 3 классов окончательно. Так как обе части Новороссийского тригонометрического измерения должны были составить одно целое, то при окончательном вычислении первоклассной сети восточной части за основание была взята конечная сторона главного ряда западной части (Скелька — Петровское).
Вычисление треугольников производилось так же, как и в западной части измерения (путем уменьшения углов на одну треть сферического избытка, — по теореме Лежандра), погрешности же вычислялись по способу наименьших квадратов (как и ранее), при этом средняя вероятная погрешность суммы углов в треугольнике оказалась равной 0′,94, а каждого угла — 0′,54, т. е. меньше, чем для треугольников западной части Новороссийского края. Расхождение между семизначными логарифмами измеренной и вычисленной из сети длин Новочеркасского базиса составило только 70.10-7. Для 11 первоклассных пунктов, положение которых было ранее определено Каспийско-Черноморской Нивелирной Экспедицией 1836—1837 гг. и хронометрическими экспедициями (О. В. Струве, Лемма), расхождения между астрономическими и геодезическими координатами заключались в пределах: для широты — от 1′,42 до 5′,57, и для долготы — от 1′,06 до 9′,77 {Если не считать Ейского укрепления, где расхождение по долготе равно 27′,95.}, расхождение в результатах определений разности долгот Харьковской и Николаевской обсерваторий из сети и из хронометрической поездки О. В. Струве составило 2′,48 в дуге (0s.165 во времени). Особенно незначительны были расхождения в длине сторон, широте, долготе и азимуте пунктов, полученные из сравнений, производившихся в полигонах (в широтах — 0′,112 и 0′,140, в долготах 0′,047 и 0′,092 и т. д.). Разница в результатах определения высот пунктов была тоже невелика.

Б. Приволжское тригонометрическое измерение

В результате рекогносцировки, произведенной в 1853 г., было установлено, что продолжение главного первоклассного ряда Новороссийского тригонометрического измерения от Новочеркасска к востоку вдоль параллели 47 1/2R будет затруднено, так как в этом направлении (от Дона до Волги) простираются обширные незаселенные степи. Поэтому более целесообразным представлялось вести тригонометрический ряд не к востоку, а к северо-востоку, вдоль Дона, до станицы Пятиизбянской, лежащей близ Царицына, и оттуда вниз по Волге и островам в дельте Волги. Этот вариант был принят, и новое тригонометрическое измерение, которое должно было в значительной степени производиться вдоль Волги, получило наименование Приволжского. Одновременно было предусмотрено, что в дальнейшем оно будет продолжено вверх по Волге до соединения с северными триангуляциями.
Пролагавшаяся первоклассная сеть состояла из одного ряда треугольников, шедшего от Новочеркасска до станицы Пятиизбянской по правому берегу Дона и затем (после переброски через Дон) по правому берегу Волги (приблизительно от Царицына). С самого начала этот ряд был разделен на 3 участка, на каждом из которых одновременно и самостоятельно работали Наперсников (от Новочеркасска до станицы Цымлянской), Бубнов (от Цымлянской до Царицына) и Дорофеев (от Царицына до Черного Яра). Все они самостоятельно выбирали места установки тригонометрических знаков (пирамид), строили их и измеряли углы. Так как местность вдоль всего ряда была совершенно безлесная, то лес, необходимый для пирамид, предстояло закупать на немногих имевшихся на Дону и Волге пристанях и затем сплавлять и подвозить его к разным пунктам ряда треугольников, длина которого должна была составлять свыше 800 верст. Из-за сложности закупки и своевременной доставки леса был выделен особый исполнитель (Ротштейн), который лишь в августе, по выполнении этого задания, включился в работу по проложению тригонометрического ряда, причем на него была возложена постройка пирамид от Черного Яра вниз по Волге. Триангулятор Бубнов, закончив первым работу на своем участке, приступил к измерению углов на участке от Черного Яра и довел первоклассный ряд до Енотаевска. Ротштейн успел довести постройку пирамид до Сероглазинской станицы, где на зиму был сложен весь неизрасходованный лес. Этим закончились полевые работы 1855 г.
Проложенный еще при жизни М. П. Вронченко первоклассный ряд (от Новочеркасска до Енотаевска) имел длину около 650 верст (693 км). Так как в Области Войска Донского, по которой преимущественно прокладывался ряд первоклассных треугольников, имелось уже большое количество астрономических пунктов (определенных Леммом в 1847 г.), то в пунктах 2 и 3 классов особой надобности не было, поэтому было определено только 20 пунктов 2 и 3 классов для связи астрономических пунктов с первоклассным рядом и для определения падения р. Волги. Хронометрической экспедицией были определены в 1855 г. координаты Астрахани. В 1856 г. весь первоклассный ряд (около 830 верст) был доведен до Астрахани и затем продолжен до пунктов Мокон и Кушлег на западном берегу моря (приблизительно 45 1/2R с. ш.), образовавших вместе с островом Нарышкина Коса конечный треугольник этого ряда. Сверх того были проложены два небольших второклассных ряда: Триизбинский и Комызякский, измерен базис близ Астрахани, произведена рекогносцировка вверх по Волге до Казани и составлен проект продолжения Приволжского измерения до Казани. В дальнейшем программа Приволжского тригонометрического измерения была расширена и за 1857 и 1858 гг. были проложены два дополнительных первоклассных ряда: от пунктов Мокон и Кушлет — Кизлярский (36 треугольников, 210 верст, 224 км) для соединения с пунктами Каспийско-Черноморской Нивелирной Экспедиции и Северо-Кавказской триангуляции и от Красного Яра — Красноярский (8 треугольников, 60 верст), имевший целью продолжить тригонометрическую основу для измерения дуги параллели 47 1/2R. Таким образом, общая длина первоклассных рядов составила 1100 верст (1174 км). Кроме того, был проложен второклассный Сарпинский ряд, произведена триангуляция дельты Волги и проложена подробная тригонометрическая сеть в г. Астрахани.
При проложении Приволжской триангуляции непрерывно производилось тригонометрическое нивелирование, причем вдоль нижней Волги получались отрицательные значения превышений над уровнем Черного моря, возраставшие по абсолютной величине по мере приближения к Каспийскому морю. Для падения уровня воды в Волге было получено значение 0,91 дюйма (2,31 см) на версту (1,067 км). Самому Вронченко не суждено было довести тригонометрический ряд до моря и испытать внутреннее удовлетворение от сознания того, что им внесен дополнительный вклад в определение разности уровней Черного и Каспийского морей, но большая часть измерений была сделана под его руководством. По завершении нивелировки, доведенной до марки на острове Нарышкина Коса, находящегося в 100 верстах к югу от Астрахани, было найдено превышение, оказавшееся равным 89,96 футов (12,85 саж, 27,42 м), т. е. близко подходившее к значению 85,45 ф (12,07 саж, 25,76 м), полученному Каспийско-Черноморской Нивелирной Экспедицией. Еще меньшим оказалось расхождение с результатами, получившимися при триангуляционных работах на Кавказе, где для 1849 г. из первоклассных рядов от Редут-кале до сигнала Пир-Дагнаси и от Поти до Ленкорани были найдены значения превышений 89,82 ф (2737,71 см) и 80,26 ф (2446,32 см), а из Дагестанской триангуляции, связанной с Петровском, 86,73 ф (2643,53 см) (1861), так что среднее из этих результатов, приведенное к середине 1850 г., составляло 85,60 ф (2608,88 см).
М. П. Вронченко умер в первый год выполнения Приволжской триангуляции. При его жизни первоклассная сеть была проложена почти на 60% (650 верст из 1100). Блестяще выполненная им Новороссийская триангуляция являлась образцом для Приволжской как по методике, так и но результатам. Новый начальник Приволжского тригонометрического измерения И. О. Васильев, бывший до этого помощником начальника Закавказской триангуляции, высоко оценивал деятельность М. П. Вронченко и выполненную им Новороссийскую триангуляцию: ‘Это — первая из триангуляции, — писал он, — которая, при строгой точности, сделала в продолжение 7 лет такие громадные успехи, принимая в особенности во внимание, что на измерении находилось постоянно только четыре офицера-наблюдателя’ {‘Записки Военно-топографического Депо’, ч. 22, 1861.}.
Полевые работы и вычисления Приволжского тригонометрического измерения производились по методике, установленной М. П. Вронченко, что не раз подчеркивал сам Васильев. ‘Полевые работы и все исчисления Приволжского измерения проводились по той же системе, которая принята была генералом Вронченко при производстве Новороссийского тригонометрического измерения… На Приволжском измерении выполнялось все так же с небольшими только изменениями… Возвышение пунктов над морем исчислялось по методе, принятой генералом Вронченко при его Новороссийском измерении… При разложении погрешности суммы углов в треугольнике следовали методе, введенной при Новороссийском измерении…’ {Там же.}. Результаты оказались вполне благоприятными. Бывшие помощники Вронченко успешно справлялись со всеми трудностями, особенно значительными при лродожении первоклассного Кизлярского ряда. Погрешности измерения лишь немного превышали погрешности, имевшие место при триангуляции восточной части Новороссийского края. Средняя вероятная погрешность суммы углов одного треугольника составила 1′,04, а средняя вероятная погрешность одного угла — 0′,60. Для 9 пунктов Приволжского измерения (Астрахань, Царицын, Сарепта, Кизляр и др.), которые были определены также независимо от сети (наблюдениями звезд, хронометрическими экспедициями, Каспийско-Черноморской Нивелирной Экспедицией), расхождения между результатами тригонометрических и астрономических определений, тоже оказавшиеся более значительными, чем для Новороссийской триангуляции, не превышали 12′ для широт и 24′ для долгот. И. О. Васильев при сравнении результатов измерения высот Приволжского тригонометрического измерения и экспедиции Фусеа, Саблера и Савича пришел к следующему выводу: ‘При всей строгости измерения Каспийско-Черноморской Нивелирной Экспедиции мы видим, что тригонометрическими действиями, несмотря на значительное протяжение ряда и именно около 950 верст, можно достигнуть совершенно точных результатов’ (950 верст — до Нарышкиной Косы).

* * *

Проложенные М. П. Вронченко тригонометрические ряды в Новороссийском крае и Харьковской губернии послужили хорошей основой для топографических съемок, которые начались еще в 1850 г. За десятилетие 1850—1859 гг. съемки были выполнены на всей площади, охваченной этими рядами, а именно в Херсонской, Екатеринославской, Таврической и Харьковской губерниях, причем, заснятая в них площадь составила 202 тысячи кв. верст. Кроме того, Новороссийским тригонометрическим измерением была установлена связь Бессарабской, Подольской, Киевской и Полтавской триангуляции с Крымскою, а Харьковский ряд в соединении с более северными триангуляциями связал Московскую губернию с Новороссией и Крымом (более или менее по меридиану). Приволжское тригонометрическое измерение, в свою очередь, дало возможность установить связи между Кавказской и другими триангуляциями, продолжение же его вверх по Волге — связь южных триангуляции с северными (Ярославская, Костромская губернии) по течению этой крупнейшей водной артерии Европейской России, т. е. тоже почти в меридианальном направлении. Наконец, обоими тригонометрическими измерениями была заложена хорошая основа для измерения длины дуги параллели 47 1/2R на протяжении от западных границ до Каспийского моря. Это градусное измерение, использованное вместе с северными побочными рядами Новороссийской триангуляции для нового определения размеров и формы земного сфероида, завершало работы М. П. Вронченко {Значение точных определений, произведенных во время Новороссийской и Приволжской триангуляции, не ограничивалось тем, что они в высокой степени удовлетворяли поставленным перед последними задачам. Эти триангуляции имели, в частности, немаловажное значение для дальнейшего изучения земной рефракции, как это правильно предвидел О. В. Струве, писавший еще в 1856 г.: ‘Наши познания относительно земной рефракции находятся еще в младенчестве… Но можно надеяться, что наши познания по этому предмету в непродолжительном времени значительно обогатятся строгим разбором наблюдений, произведенных под начальством генерал-майора Ходзько на высоких горах Кавказа и Закавказского края, и, с другой стороны, точными геодезическими измерениями, произведенными покойным генералом Вронченко в степях южной России’ (‘Морской Сборник’, 1856, No 10).}.
Еще в 1857 г. В. Я. Струве вел за границей, где уже имелись ряды треугольников по параллелям 47—48R на протяжении 33R долготы, от Атлантического океана до русской границы, переговоры о выполнении большого (свыше 50R долготы) градусного измерения по параллели. Вскоре при изучении такого проекта выяснилось, что его реализация затруднительна, так как в то время триангуляционные работы по этой параллели в Западной Европе по точности не могли служить для градусного измерения. Поэтому была намечена параллель 52R северной широты. Позднее русским Генеральным Штабом было решено произвести градусное измерение в пределах России также вдоль параллели 47 1/2R с тем, чтобы она послужила контрольною дугою для параллели 52R. После окончания градусного измерения вдоль последней, потребовавшего больших триангуляционных работ (1860—1872) и охватившего в России дугу в 39R24′ (вместе с заграничным 63R41′), были предприняты завершающие работы по параллели 47 1/2R, которые должны были заключаться прежде всего в выполнении с высокой точностью астрономических определений широт и особенно долгот ряда пунктов, лежащих на этой параллели или смежных с нею.
Еще в 1848—1855 гг. были определены широты и азимуты пунктов Водолуй, Николаев, Беленькая и Астрахань, а в 1863 г. — пирамиды Аксай. Дополнительно в 1887 г. и 1890 г. были определены широты и азимут Ростова-на-Дону, Сарепты и пирамиды Петровская (близ Александровока на Днепре). Разности долгот этих пунктов определялись исключительно по телеграфу в порядке, зависевшем от постройки телеграфных линий на юге России. За 1877—1890 гг. были определены вдоль параллели 47 1/2R (частично непосредственно в целях градусного измерения и частично независимо от последнего) разности долгот Ростов-на-Дону — Киев, Николаев — Киев, Николаев — Кишинев, Киев — Кишинев, Саратов — Астрахань, Ростов-на-Дону — Астрахань, Киев — Одесса, Александровск — Сарепта и Александрова — Николаев.
Главный ряд градусного измерения по параллели 47 1/2R был составлен из 177 треугольников (91 треугольник Новороссийской триангуляции и 86 треугольников Приволжской триангуляции). Кроме этого ряда, в градусное измерение вошли также 19 треугольников, связывавших Бериславский, Новочеркасский и Астраханский базисы с главным рядом, и 11 треугольников между Николаевом с его обсерваторией и главным рядом. Частные тригонометрические ряды были спроектированы на параллель 47 1/2R и вычислены разности геодезических долгот астрономических пунктов последней. Длина полученного ряда, заключавшегося между боком Бессарабской триангуляции Балаган — Пересечина и боком Приволжской триангуляции Шохо — Толга — Стрелецкая (близ Астрахани) и характеризовавшего длину дуги параллели, оказалась равной в градусном выражении 19R12′ (точнее, 19R11’55’) и в линейном выражении — 1580 верст.
Так как градусное измерение по параллели 47 1/2R рассматривалось как контрольное для градусного измерения по параллели 52R, то в дальнейшем были произведены завершающие работы также по меридианным тригонометрическим рядам, связывавшим обе эти параллели и входившим в состав Новороссийской и других триангуляции (между Петровской и Лавровом через Харьков, Курск и Орел), дуги Струве (между Водолуем и Гродно) и Приволжской триангуляции (между Сарептой и Вольским базисом). Для первого ряда были использованы 133 треугольника Новороссийской триангуляции Вронченко (из Александрийского, Екатеринославского, Бахмутского, Славяносербского и Харьковского рядов), образовавших разветвленную систему тригонометрических рядов к северу от ее главного ряда.
Сопоставление дуг обеих параллелей между пунктами, лежащими на одних и тех же меридианах (или лишь незначительно отличающимися по долготе), привело к интересным выводам. Оказалось, что измеренная дуга Липецк — Саратов 52R — параллели отличается от дуги, вычисленной на сфероиде Кларка, на +15′,26, а соответствующая ей дуга (47 1/2R параллели) Ростов-на-Дону — Сарепта — на +12′,36, следующая затем на восток дуга (52R — параллели) Саратов — Самара — на —13′,34, а соответствующая ей дуга 47 1/2R — параллели Сарепта — Астрахань — на —9′,82. Из этих и подобных им результатов начальник Военно-Топографического Отдела Главного Штаба И. И. Стебницкий (1832—1897), под руководством которого производилась окончательная обработка градусных измерений по параллелям и связывающим их меридианным дугам, вывел следующее заключение: ‘Такое соответствие в дугах дает право заключить, что уклонения между меридианами по параллелям уклоняются от круга в ту же сторону не только линейно (по одной параллели), но и на более значительное пространство, как, например, в данном случае на полосе 47 1/2R по широте, что впервые фактически обнаружено из сопоставления наших измеренных параллелей’ {‘Записки Военно-Топографического Отдела Главного Штаба’, ч. 49. 1893.}.
По завершении всех вычислений по параллелям и меридианным связывающим дугам профессор астрономии Петербургского университета А. М. Жданов (1858—1914) произвел новое вычисление размеров и сжатия Земли на базе полученных значений длин двух дуг параллелей (Кишинев — Астрахань и Ченстохов — Орск) и трех дуг меридианов (Водолуй — Гродно, Петровская — Лаврово и Сарепта — Вольский базис). Это было первое вычисление размеров и формы земли, в котором определяющую роль играли дуги параллелей, составлявшие в совокупности 55R10′ (при общей длине меридианных дуг 14R54′), в то время как во всех предыдущих вычислениях преобладали дуги меридианов (у Вальбека, Бесселя, Бонсдорфа — только меридианные дуги, у Кларка — 77R58′ по меридианам и 10R28′ по параллелям и т. д.). В результате этих вычислений А. М. Жданов получил значения 6 377 717 + 307 м для большой полуоси и 1/299,7+-9 для сжатия.
Крупные специалисты даже много лет спустя давали высокую оценку результатам тригонометрических работ вдоль параллели 47 1/2R. В подробном описании градусного намерения по дуге параллели 52R с. ш. измерение вдоль параллели 47 1/2R было охарактеризовано как ‘по новейшим способам отлично выполненное тригонометрическое измерение’ {‘Записки Военно-Топографического Отдела Главного Штаба’, ч. 47. 1891.}. Генерал И. И. Стебницкий писал: ‘Измерение по 47-й параллели представляет однородную геодезическую работу, произведенную теми же самыми инструментами и методами наблюдений, почти теми же самыми наблюдателями, с измерением базисов одновременно с проложением самой триангуляции, а потому оно точнее многих частей 52-й параллели, где таковой однородности большей частью не было, а некоторые измерения базисов были произведены много лет спустя после проложения триангуляции’ {‘Записки Военно-Топографического Отдела Главного Штаба’, ч. 49, 1893.}.
В 1907 г. на Геодезической комиссии, имевшей целью ‘выработать общий план направления наших будущих работ не только в Европейской, но и в Азиатской России и придать нашим работам такой характер, чтобы они, хотя бы в отдаленном будущем, представили из себя нечто цельное, части которого были бы связаны между собою наиболее целесообразно’, и в связи с этим подвергшей критической оценке все выполненные до этого времени в России триангуляционные работы, были выделены по качеству вслед за работами К. И. Теннера и В. Я. Струве, работы М. П. Вронченко.
В 1910 г. Геодезическая комиссия высказала следующее предложение: ‘Со старыми первоклассными работами, расположенными восточнее дуги меридиана и севернее дуги параллели 52R, как с работами невысокой точности и существующими только на бумаге (центры не закладывались), при установлении новых работ совершенно не считаться’ {‘XIII сборник рефератов и статей по геодезическим вопросам’, М., 1926.}. Тем самым работы Вронченко получили положительную оценку даже более чем через полвека после их выполнения. В наше время, а именно в ‘Проекте будущих работ по проложению первоклассных линий’, составленном в 1921 г., также было отмечено научное значение триангуляционных работ по дуге 47 1/2R.
Член-корреспондент Академии наук СССР профессор Ф. Н. Красовский отдавал измерению дуги параллели 47 1/2R с. т. предпочтение перед измерением дуги параллели 52R.
Таким образом, произведенное М. П. Вронченко Новороссийское тригонометрическое измерение (наряду с выполненной частью Приволжского) было одним из лучших в дореволюционной России. Оно выделялось образцовой организацией работ, благодаря которой жесткие требования к точности и сроку выполнения оказались не только выполненными, но и перевыполненными. В ‘Историческом обзоре деятельности Корпуса военных топографов’ (1872) отмечено, что при постоянном наличии лишь четырех офицеров были достигнуты успехи в выполнении обоих измерений благодаря энергичной деятельности начальника, приказания и распоряжения которого редко встречали какие-либо препятствия, так как им было все тщательно предусмотрено и обдумано. В короткий срок была создана тригонометрическая база для топографических съемок и градусного измерения на громадной территории и установлена связь между различными разрозненными триангуляциями. Качество получанных результатов достаточно характеризуется приведенными выше цифрами и отзывами специалистов. Позднейшие дореволюционные измерения по точности не превзошли измерений Вронченко. Чрезвычайное напряжение сил при выполнении Новороссийского измерения (совместно с Приволжским) окончательно подорвало здоровье М. П. Вронченко и ускорило его смерть, но сохранило его имя в истории русской геодезии.

IV. ЛИТЕРАТУРНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

М. П. Вронченко оставил о себе память не только как выдающийся деятель в области геодезии, практической астрономии и географии, но и как переводчик произведений классиков мировой литературы. Хотя служебные занятия поглощали большую часть его времени, он все же выполнил ряд переводов лучших произведений. Заслуга его в деле популяризации этих произведений весьма значительна и в свое время неоднократно подчеркивалась в печати выдающимися отечественными писателями и критиками.
М. П. Вронченко принадлежат переводы замечательных произведений мировой поэзии, завоевавших любовь и широкую известность глубиной мысли и высокой художественной формой. Авторами таких произведений были Шекспир, Байрон, Гете. Сюда же относятся Мицкевич, Мильтон, Т. Мур и Э. Юнг.
Чрезвычайно характерны те жизненные проблемы, которые захватывали Вронченко и которыми обусловливался выбор произведений для перевода. Это были проблемы, которые волновали не только лучших мыслящих людей XIX в., но также широкие народные массы, имея за собой более чем тысячелетнюю давность, это были проблемы добра и зла, счастья и страдания, справедливости и несправедливости, воздаяния за преступления и видимой безнаказанности. В литературной деятельности Вронченко отражены самые различные попытки трактовки и решения этих проблем в художественных произведениях: социальные и индивидуальные, положительные и отрицательные. Особенно это проявляется в раннем периоде деятельности Вронченко в качестве переводчика (начало второй четверти XIX в.), когда он почти одновременно переводил Шекспира, Байрона, Мильтона, Юнга и Мицкевича. Свое внимание Вронченко сосредоточивал на произведениях, в основе сюжета которых лежали преимущественно глубокие этические проблемы. Особенно его интересовали те персонажи, которые самостоятельно трактовали сложные условия жизни с ее коллизиями, противоречиями, неустройствами и соблазнами, не довольствуясь традиционным жизне- и миропониманием, что приводило к внутреннему разладу, к глубоким душевным трагедиям и к исканиям новых путей. Это были произведения, о которых Герцен писал: ‘Есть великие поэмы, великие творения, имеющие всемирное значение, — вечные песни, завещаемые из века в век, нет сколько-нибудь образованного человека, который бы не знал их, не читал их, не прожил их’ {А. И. Герцен, Избранные философские произведения, т. 1, 1948, стр. 56.}.
Поэзией Вронченко увлекался с юных лет. Как уже было отмечено выше, он во время пребывания в гимназии с глубоким наслаждением читал поэтические произведения Ломоносова, Державина, Хераскова, Карамзина и других русских поэтов. Тогда же он пробовал писать стихи. В Московском университете он особенно интересовался лекциями профессора русской словесности и поэта А. Ф. Мерзлякова.
Однако если Мерзляков — ‘человек с большим талантом и поэтическою душою’ — разбирал с кафедры неподражаемые красоты трагедий Сумарокова и подсмеивался над Шекспиром, Шиллером и Гете, как над представителями эстетического безвкусия’ (В. Г. Белинский), то Вронченко сделал по сравнению с ним крупный шаг вперед: он понял и оценил высокие достоинства произведений этих поэтов.
В Дерптском университете Вронченко дружил с поэтом Н. М. Языковым (1803—1846). Длительное общение с молодым даровитым поэтом не могло пройти бесследно для дальнейшего развития литературных вкусов и влечения Вронченко к поэзии, но не отразилось на направлении его литературных интересов. Языков, ‘поэт-студент, беспечный и кипящий избыток юности, — писал Белинский, — …ограничился из множества предметов, представлявшихся его уму, тем, что выбрал какое-то удалое и пьяное буйство…’.
Поэтические устремления Вронченко были значительно глубже, так как его отношение к жизни было гораздо серьезнее. Уже в Дерпте он настойчиво устремлял внимание на этическое и психологическое содержание и на идейное богатство лучших произведений классиков мировой литературы, избегая распыления сил на менее значительные произведения, и оставался верен избранному направлению в течение всей своей жизни.
Еще в 1827 г. Вронченко напечатал в журнале ‘Московский Телеграф’ переводы отрывков из ‘Гамлета’ Шекспира (часть 3-го действия) и ‘Манфреда’ Байрона (действие 1, явление 1), а также байроновского стихотворения ‘Сон’.
В 1828 г. Вронченко опубликовал в печати свой первый полный и точный перевод ‘Гамлета’ Шекспира {Этому предшествовало опубликование монолога ‘Быть или не быть’ (‘Московский Телеграф’,- 1828, No 9).} — классического произведения мировой литературы, вызвавшего восторженные отзывы со стороны В. Г. Белинского. Вронченко поставил перед собой задачу выполнить перевод ‘сего удивительного произведения’ так, чтобы дать ‘сколь возможно точнейшую копию ‘Гамлета’ Шекспира’ и ‘сохранить красоты’ подлинника. В предисловии он сформулировал составленные им руководящие правила для перевода, которых он неуклонно придерживался и основным из которых считал следующее: ‘переводить стихи стихами, прозу прозою, сколь возможно ближе к подлиннику’. Великий русский критик В. Г. Белинский, придавая большое значение сделанному Вронченко переводу Шекспира на русский язык, указывал на неудовлетворительность принятых Вронченко ‘правил’ перевода, в результате чего перевод оказался ‘буквально точным’, ‘почти подстрочным’ и в связи с этим не вполне удовлетворительно передающим дух произведений Шекспира, а кроме того тяжеловатым по слогу (обилие архаизмов и славянизмов {Например ‘действо’, ‘бездейство’, ‘препона’, ‘оный’, ‘сей’ и т. п.}, несколько вычурные выражения, длинноты, отсутствие простоты языка). Наряду с этим, он, характеризуя Вронченко как ‘человека, страстно любящего Шекспира и обладающего талантом поэзии’, отмечал крупные достоинства его перевода: ‘Многие прекрасно переданные места и вообще все лирические места, в которых Вронченко вполне уловил могучую поэзию Шекспира, доказывают нам, что перевод Шекспира — его дело… Что же касается до песен Офелии и вообще всех лирических мест, то, повторяем, Вронченко передал их не только поэтически, но и художественно’ {В. Г. Белинский, Собрание сочинений, т. 5, 1911, стр. 381 и 384. В дальнейшем В. Г. Белинский еще более положительно отзывался о переводах Шекспира, сделанных Вронченко, ограничивая их недостатки лишь внешней стороной. Он писал: ‘Переводы г. Вронченко, верно передавая дух Шекспира, не передают его изящности’.}. Для иллюстрации этого отзыва Белинского приводим прежде всего плач Офелии в переводе Вронченко:
‘Ах, далеко, далеко, красавица, друг твой
В сырую могилу зарыт!
В головах его холмик наложен дерновый,
В ногах серый камень лежит!
Чист и бел его саван, как снег молодой,
Весь усыпан цветами, цветами!
И, гроб опуская в могилу, друзья
Их смочили слезами, слезами’.
В ‘Московском Телеграфе’ (1828 г., No 24) было напечатано о переводе ‘Гамлета’ следующее: ‘С радостью приветствовали мы первое творение Шекспира, явившееся в достойном русском переводе: мы говорим о ‘Гамлете’, переведенном г-м Вронченко. Труд огромный и заслуживающий величайшей благодарности соотечественников. Здесь Шекспир в прекрасном поэтическом переводе является русским читателям тем огромным исполином, пред коим потомство преклоняет колена’.
Через 53 года в журнале ‘Книжки недели’, издававшемся просвещенным деятелем того времени П. А. Гайдебуровым,— несмотря на ряд других переводов трагедии Шекспира ‘Гамлет’, появившихся в то время,— деятельность Вронченко оценивалась достаточно высоко: ‘Вронченко переводил, во-первых, весьма точно, а во-вторых, отлично передавал дух подлинника. Переводы его не потеряли своего значения и до сих пор и, наверное, считались бы теперь классическими, если бы не одно обстоятельство. Вронченко считал необходимым о высоких предметах говорить ‘высоким штилем’ и потому уснащал свой язык славянщиною, делавшей его перевод подчас неудобопонимаемым и во всяком случае чересчур книжным’.
В 1828 г. был опубликован сделанный М. П. Вронченко перевод ‘Манфреда’ Байрона {Перед этим был опубликован отрывок из ‘Манфреда’ в ‘Невском Альманахе на 1828 год’.}.
При переводе Вронченко руководствовался теми же правилами, что и при переводе ‘Гамлета’. Поэтому замечания Белинского о переводе последнего имеют силу также по отношению к переводу ‘Манфреда’: для него также характерны тяжеловатость языка, длинноты слога, архаизмы и славянизмы. Однако высокими поэтическими достоинствами отличаются те места, ‘где драматизм переходит в лиризм’.
В ‘Обзоре российской словесности за 1828 год’, помещенном в Петербургском альманахе ‘Северные цветы на 1829 год’, переводу ‘Манфреда’ были посвящены следующие строки: ‘Перевод г. Вронченка отличается точностью и близостью к подлиннику, многие места, удивляющие нас в ‘Манфреде’ исполинским воображением Байрона, поэтически выражены на нашем языке. Самая строгая критика замечает у нашего прелагателя только редкие и неважные отступления, но сии отступления счастливо искупаются красотами и верностью целого и многими звучными, блестящими стихами’.
В 1829 т. были опубликованы переводы небольшого отрывка из ‘Ирландских мелодий’ Т. Мура (альманах ‘Северные Цветы на 1829 год’) и части ‘Ночных мыслей о жизни, смерти и бессмертии’ Э. Юнга (‘Московский Телеграф’, 1829, No 8).
В том же году напечатан перевод Вронченко второй части ‘Дзядов’ Мицкевича под названием ‘Праотцы’ (буквально ‘Деды’).
Период пребывания Вронченко ‘а Балканском полуострове вообще оказался очень продуктивным. Помимо больших переводов (‘Гамлета’, ‘Манфреда’, ‘Дзядов’), он в 1831 г. напечатал в Одесском Альманахе перевод значительного отрывка из поэмы Мицкевича ‘Конрад Валленрод’ и ‘Сон Сарданапала’ из поэмы Байрона ‘Сарданапал’. Кроме того, в этом же ‘Альманахе’ он напечатал ‘Песню’ (романс) — произведение, предназначенное для музыкального исполнения и являющееся результатом его самостоятельного поэтического творчества {Положительный отзыв о новых переводах, а также об его ‘прекрасном романсе’ был помещен в ‘Московском Телеграфе’ (1831 г., No 13).}.
По возвращении из Малой Азии Вронченко завершил перевод ‘Макбета’ Шекспира и в 1837 г. опубликовал его {Перевод первого действия ‘Макбета’ был опубликован еще в 1833 г. (‘Московский Телеграф’, No 11).}.
Перевод был написан сильным, выразительным языком, хорошо переданы наиболее драматические места, в частности, монологи Макбета, отражающие внутреннюю борьбу и терзания последнего.
Из рецензий на перевод ‘Макбета’ особенный интерес представляет рецензия академика П. А. Плетнева, который писал: ‘Он, — (Вронченко), — с полным уважением смотрит на оригинал и, по возможности, ни в чем от него не отступает. Его внимательность простирается до того, что он передает подлинник из стиха в стих: труд неимоверный, судя по различию языков английского и русского, из которых в первом так же много односложных слов, как во втором многосложных. Истинно хороший перевод и не может быть выполнен без этого благоговейного начала. Великий талант, как сама природа, ничего не производит без глубоко значительной мысли. Дорого ценить каждую черту в его творении — значит совершенствовать собственный труд’ {Литературное прибавление к ‘Русскому Инвалиду’, 1837, No 44, П. А. Плетнев, ‘Сочинения и переписка’, т. 1, СПБ, 1885, стр. 298—299.}.
В 1844 г. деятельность М. П. Вронченко как переводчика достигла своего кульминационного пункта. В этом году он опубликовал перевод первой части ‘Фауста’ Гете, переложение второй части и ‘Обзор’ обеих частей, представлявший подробный комментарий к этой поэме. В то время уже имелся, правда, перевод части ‘Фауста’, сделанный Губером, но, как отмечалось в печати, этот перевод отличался больше внешними достоинствами, чем близостью к подлиннику.
Вронченко приступил к переводу со своими строгими правилами, распространяя их как на содержание, так и на форму перевода. Вторую часть ‘Фауста’, которую Вронченко ценил значительно ниже первой, он дал только в изложении, сократив ее приблизительно в 4 раза. При переводе этого произведения пришлось преодолеть еще большие трудности, нежели при предыдущих переводах: сюда относились, помимо большого объема, глубокое философское содержание, чрезвычайное разнообразие понятий, идей, типов, характеров, языка, наличие ряда аллегорий и иносказаний, не говоря уже о необходимости понимать тонкие намеки Гете на современных ему лиц, события и пр.
В рецензии на перевод Фауста, напечатанной в ‘Библиотеке для чтения’ (том 67, 1844 г.), подчеркивалось, что Вронченко успешно справился с переводом такого многообразного по содержанию и форме произведения. В других журналах указывалось, что переводчик ‘прекрасно исполнил свое дело’ (‘Маяк’, 1845 г., т. 19, кн. 37), что он сумел ‘сочетать близость к подлиннику… и свободу в отношении к русскому языку’ (‘Современник’, 1844 г., т. 36) и что ‘он указал русской литературе услугу, за которую имя его долго будет в ней памятно’ (‘Финский Вестник’, 1845 г., т. 1).
Переводом ‘Фауста’ заинтересовались как Белинский, обещавший дать обстоятельный разбор этого труда Вронченко, так и И. С. Тургенев, опередивший Белинского в осуществлении его намерения. Рецензия Тургенева касалась как перевода, так и ‘Обзора’, и представляла наиболее обстоятельный и вместе с тем наиболее строгий разбор того и другого.
Исходя из своих строгих требований к переводам, Тургенев отмечал, что ‘Вронченко только отчасти удовлетворяет этим требованиям’ и что ‘считать труд г. Вронченко окончательным мы не можем’. Наряду с этим, он, однако, с удовлетворением указывал заслуги Вронченко в качестве переводчика ‘Фауста’, отмечая его любовное отношение к выполненному труду, наличие ряда мест, переведенных художественно, и пр. ‘Труд г. Вронченко достоин уважения и благодарности… Мы с удовольствием отдаем полную справедливость его добросовестной отчетливости, его терпеливому трудолюбию, он переводил ‘Фауста’, как говорится, con amore {С любовью (итал.) Н. Ш.} и многое, в особенности роль Мефистофеля, действительно ему удалось… У г. Вронченко, кроме речей Мефистофеля, большей частью удавшихся, находятся места, переданные художнически’.
Комментарий Вронченко к ‘Фаусту’ встретил сочувственное отношение в ряде журналов. Однако этот комментарий, интересный по ряду высказанных мыслей и сопоставлений, вызвал критические замечания И. С. Тургенева. Соглашаясь с Вронченко в вопросе о значении путешествия — по Италии для последующей литературной деятельности Гете и характеризуя вторую часть ‘Фауста как ‘великую (правильнее длинную) аллегорию’, Тургенев указывал, что упрек в отсутствии единства идейного содержания является в мотивировке Вронченко недостаточно обоснованным, поскольку базируется на неправильной трактовке немецкого слова ‘streben’, которое Вронченко перевел словом ‘мудрствовать’ вместо ‘стремиться’ {‘Мудрствуя, нельзя не заблуждаться’ (Es irrt der Mensch, solang’er street).} (зная неточность такого перевода, но считая, что последнее является в данном случае наиболее подходящим).
Не возражая против критики второй части ‘Фауста’ со стороны Вронченко, Тургенев отмечал, что такого рода критика представляет уже пройденный этап литературной мысли. Он указывал, что Вронченко слишком резко разделял Фауста и Мефистофеля как своего рода антиподов, тогда как, по мнению знаменитого русского писателя, эти две натуры психологически являются в значительной степени родственными.
Перевод ‘Фауста’ завершил печатные труды М. П. Вронченко в качестве переводчика, поскольку его дальнейшим планам не суждено было осуществиться. Между тем эти планы были достаточно широкими и Вронченко настойчиво стремился к их исполнению. В 1843—1847 гг. он мечтал перевести величайшее произведение античной литературы — ‘Илиаду’ Гомера, не считая достаточно удовлетворительным перевод Гледича, и в порядке подготовки к этой работе тщательно изучал древнегреческий язык, одновременно углубляясь в изучение ‘Илиады’. Вместе с тем он продолжал работу по переводу западноевропейских поэтов. После смерти Вронченко в его бумагах были найдены переводы из произведений Шекспира ‘Король Лир’ (первое действие), ‘Отелло’ (несколько сцен) и ‘Ошибки’ (первое действие), из Байрона — ‘Сарданапал’ (несколько сцен) и ‘Вернер’ (большая часть’), из Мицкевича — ‘Дзяды’ (четвертое действие) и ‘Конрад Валленрод’ (значительная часть), из Шиллера — ‘Пикколомини’ (первое действие). Он готовил второе издание перевода ‘Гамлета’, однако неумолимая смерть не дала возможности довести до конца все эти работы.
Деятельность М. П. Вронченко, как переводчика классических произведений художественной литературы, сыграла немалую просветительную роль во второй четверти прошлого столетия. Еще до выхода в свет перевода ‘Фауста’ литературная деятельность Вронченко, особенно в качестве переводчика Шекспира, оценивалась достаточно высоко (в дополнение к предыдущему см. например ‘Московский Телеграф’, 1830, No 21, ‘Северная Пчела’, 1837, No 212 и пр.).
Современник Вронченко, известный литературный деятель и автор ряда исторических романов Н. В. Кукольник посвятил Вронченко свое стихотворение ‘Надпись’.
В 1844 г. в журнале ‘Современник’ П. А. Плетнев дал особенно интересную характеристику завоеванной Вронченко известности и глубокого внутреннего содержания его литературной деятельности. ‘Все образованные люди в России знают давно, какими совершенствами замечательны литературные труды М. П. Вронченко. С 1828 года это имя привлекает к себе внимание людей, мыслящих и понимающих поэзию как одно из высочайших искусств, в котором талант и глубокомыслие являются равно в блестящем виде’.
В журнале ‘Современник’, издававшемся с 1847 г. И. И. Панаевым и Н. А. Некрасовым, в краткой некрологической заметке (том 54, 1855, No 12) сообщалось о смерти ‘этого даровитого переводчика’, выражалось сожаление по поводу ‘этой важной потери для русской литературы’ и подводились итоги его литературной деятельности в следующей форме: ‘Имя Шекспира в России связано с именем г. Вронченки, потому что лучшие русские переводы этого великого драматического писателя принадлежат г. Вронченке… Имя г. Вронченки, как переводчика Шекспира, Гете, Байрона, Мура, Мицкевича, останется почетным именем в русской литературе’ тем более, что его переводы должны быть охарактеризованы ‘правда, как несколько тяжеловатые, но, несмотря на это, умевшие сохранить поэзию подлинников’.
Значение его просветительной деятельности высоко ценилось выдающимися русскими писателями и литературными критиками. В. Г. Белинский писал: ‘Вронченко первый начал переводить Шекспира с подлинника… Труд Вронченко достоин высокого уважения, он многим дал возможность познакомиться с Шекспиром’ {Собрание сочинений, т. 5, 1911, стр. 378 и 381.}. И. С. Тургенев, отмечая, что перевод ‘Фауста’ и другие переводы Вронченко не могут считаться окончательными, подчеркивал вместе с тем большую заслугу его перед русскими читателями: ‘Как работа приуготовительная, его переводы всегда приносили большую пользу: они знакомили публику с произведениями замечательными, возбуждали и поощряли других, его ‘Макбет’, его ‘Гамлет’ отличаются довольно определенным колоритом, мы не можем забыть, что любовь к Шекспиру собственно им возбуждена в кругу наших читателей’. Сохранились сведения, что переводы Вронченко высоко ценил А. С. Пушкин (хотя и с некоторыми оговорками), так, Кс. А. Полевой, литературный критик и писатель середины прошлого века, сообщает об одном из своих разговоров с Пушкиным следующее: ‘Рассуждая о стихотворных переводах Вронченки, производивших тогда впечатление своими неотъемлемыми достоинствами, он сказал: ‘Да, они хороши, потому что дают понятие о подлиннике своем, но та беда, что к каждому стиху Вронченки привешена гирька’ {Кс. А Полевой, ‘Записки’, СПБ, 1883. стр. 274.}. Литературная деятельность Вронченко привлекала к себе заслуженное внимание литературных критиков и писателей даже в тот период, когда, по словам Белинского, ‘так много выходит теперь у нас хороших книг серьезного содержания’. Белинский относил Вронченко к числу ‘более или менее блестящих и сильных талантов’ в современной ему русской поэзии.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

М. П. Вронченко жил в эпоху больших исторических событий. Подъем национального самосознания и возникновение новых, послевоенных задач обусловили повышенный интерес к прошлому, настоящему и будущему России и одновременно весьма расширили диапазон многих вопросов (этических, научных, социальных, политических, экономических), которые стали объектом самостоятельного рассмотрения передовой части русской общественности.
В это время передовые военные деятели настойчиво стремились подвести итоги и учесть опыт недавних войн с целью повышения обороноспособности России, причем это стремление выражалось в различных формах, как-то: суровая критика героем Отечественной войны генералом А. П. Ермоловым (и другими, близкими ему по духу генералами и офицерами) аракчеевских порядков в армии, новые идеи декабристов в области военной организации, тактики и стратегии, интенсивная деятельность генерал-квартирмейстера П. М. Волконского (также участника Отечественной войны 1812 года) по улучшению Службы Генерального Штаба в русской армии и т. д.
М. П. Вронченко был одним из просвещенных прогрессивных русских деятелей первой половины XIX в. В своей деятельности он не ограничивался исполнением только служебных обязанностей, но вел большую общественно-научную и литературную работу (переводы). Все формы деятельности он рассматривал как выполнение своего долга перед Родиной и в связи с этим направлял свою творческую энергию и рвение на точное и возможно лучшее выполнение стоявших перед ним задач, добиваясь при этом наилучших научных результатов. Он не ограничивался установленными рамками заданий, а стремился к их расширению по объему и научному содержанию. Это имело место в работах на Балканском полуострове, в Малой Азии, на Кавказе, в центральных губерниях и при триангуляции на юге России. Если требовали обстоятельства, он был способен к суровому самоограничению, не отвлекаясь ни на какие интересные работы, кроме обязательных, что особенно отчетливо проявилось во время Новороссийской триангуляции. Даже в ожидании смерти Вронченко оставался по-прежнему внутренне твердым и верным себе: он настойчиво приводил в порядок свои дела и заканчивал незавершенные работы, стремясь успеть сделать возможно больше и вместе с тем стараясь возможно меньше беспокоить окружающих.
В литературной деятельности он был таким же требовательным к себе. Он ограничивал свою работу переводами лишь наиболее значительных в психологическом и идейном отношении произведений, не дозволяя себе разбрасываться на менее значительные, аналогичное относилось также к музыке, которую он любил и понимал и где он, резко осуждая итальянскую музыку с ее внешним блеском, легкостью и игривостью, отдавал решительное предпочтение Моцарту и Бетховену, как таким композиторам, в произведениях которых с особенной силой и выразительностью вскрывались богатство эмоционального содержания, разнообразие лирических настроений, глубина трагических переживаний {Вронченко был также хорошим музыкантом, в юности он играл на флейте, а затем перешел на виолончель, причем в сороковых годах был постоянным участником собраний общества музыкантов-любителей (близ Певческого моста в Петербурге), разыгрывавших лучшие произведения немецкой классической музыки.}. Увлекаясь внутренней красотой и эстетическими достоинствами литературных произведений, он вместе с тем прилагал к ним строгий критерий этической оценки, определяя их ценность практической значимости в широком смысле слова, всякое произведение искусства получает, по его мнению, реальный смысл и оправдание своего появления в свет только в том случае, когда заложенная в нем идея достаточно значительна и прогрессивна и когда она развивается четко и определенно, благодаря чему произведение обогащает внутреннее содержание воспринимающих его лиц и дает в художественной форме ответ на те или иные вопросы. Он строго осуждал имеющий иногда место отрыв представителей искусства от реальной действительности, полное же забвение действительного мира квалифицировал как глубокое нравственное падение: ‘человек, возвышаясь духом до идеала изящности, позабывает иногда мир действительный, если же он от действительного мира отделяется совершенно, то теряет право на название человека’ (комментарий к ‘Фаусту’). Особенно строг он был в тех случаях, когда дело касалось выполнения гражданского долга достаточно развитыми и образованными лицами, облеченными более или менее значительными полномочиями, он не признавал извинений и оправданий для деятельности тех, которые обманули оказанное им доверие, не проявив должной энергии на своем посту или продолжая занимать его, несмотря на отсутствие необходимых способностей и знаний. ‘Не можешь, — говорил он, — делать того, что предписывают тебе долг и совесть, или не умеешь, — так, иди прочь! Найдется на твое место другой, лучший, а не найдется, так ты, все-таки, окажешь обществу услугу тем, что дашь ему урок, как должны поступать честные люди’ {Взято из брошюры А. В. Никитенко.}.
При горячем, кипучем темпераменте Вронченко, на его суждениях и оценках часто отражались эмоциональные моменты, сообщая тем и другим резкость по форме и порою приводя к некоторой односторонности или выражаясь в парадоксальной форме, об этом уже достаточно свидетельствуют приведенные выше выдержки из дневника в Малой Азии, нелестные реплики по адресу ‘толковников’ поэмы ‘Фауст’ {В качестве дополнительного примера можно привести пренебрежительные высказывания Вронченко (в комментарии к ‘Фаусту’) по поводу поэмы Гете ‘Герман и Доротея’, а также поэмы-басни ‘Рейнеке-Лис’, представляющей остроумную сатиру на современную Гете немецкую действительность и неоднократно переводившейся на русский язык: ‘О достоинствах той и другой судить мы не беремся по причине весьма уважительной: содержание поэмы может поместиться в дюжине строчек, а рассказ составляет две тысяч гекзаметров, басня же состоит из пяти тысяч гекзаметров’.}, категорическое осуждение второй части этой поэмы и многое другое. Но во всех таких высказываниях он был глубоко искренен. Он скорее готов был допустить ошибку или дойти до крайности в выводах, чем ограничиться неопределенными, половинчатыми суждениями, не дающими опоры для действия, для практики и даже тормозящими переход от слова к делу. Он органически не переносил робости и умолчаний, а также ‘мудрствований’, ему претили смутные неотчетливые идеи, нерешительные высказывания, беспочвенные гадания. ‘Мудрствованиям’ и отвлеченным рассуждениям он противопоставлял (в комментарии к ‘Фаусту’) ‘здравый рассудок’ как наиболее надежный критерий, базирующийся на имеющемся опыте и удерживающий от неоправданных концепций, необоснованных предположений и ошибочных оценок {Гносеологически, как известно, этот критерии не является достаточным (сам Вронченко мог бы несколько ограничить степень его приложимости, вспомнив хотя бы об антиподах, существование которых резко противоречило в свое время ‘здравому рассудку’), но практически он в большинстве случаев действительно является приемлемым и целесообразным, в слово ‘мудрствование’ Вронченко вкладывал очень широкий, но вместе с тем отнюдь не достаточно определенный смысл.}.
В течение того, довольно длительного периода времени когда Вронченко был оторван от работы по своей основной профессии, он продолжал усиленно работать на литературном поприще, неизменно проявляя строгую целеустремленность, уже охарактеризованную выше. Бго переводы произведений классиков художественной литературы способствовали обогащению внутреннего содержания читателей и расширению их этического и эстетического меровосприятия.
М. П. Вронченко, ‘наиболее выдающийся ученик В. Струве между военными и моряками’ {Так характеризовал М. П. Вронченко (наряду с Ф. П. Врангелем, моряком-путешественником и исследователем) проф. Г. В. Левицкий, астроном, в своем двухтомном ‘Биографическом словаре профессоров и преподавателей Юрьевского, б. Дерптского, Университета за 100 лет его существования’ (Юрьев, т. I, 1902, стр. 309).}, слушавшими курс лекций в Дерпте, получил возможность приложить в своей деятельности обширные знания в астрономии и геодезии, которые обеспечили ему широкую известность. При выполнении триангуляции на юге России он проявил себя как ‘превосходный геодезист’ (П. П. Семенов-Тяньшанский) и как прекрасный организатор, сумев создать такие условия работы, которые способствовали повышению производительности и качества работ его подчиненных. Он предъявлял большие требования к своим подчиненным, однако не щадил своих сил, стараясь облегчить условия их работы, вследствие чего пользовался глубоким уважением. Он умел заметить и по заслугам оценить труды и знания каждого и это его качество заставляло подчиненных еще более добросовестно относиться к работе и расширять свои знания, чтобы заслужить похвалу и одобрение начальника. Он был ‘умным, справедливым и уважаемым начальником’ и вместе с там ‘чрезвычайно разносторонне образованным человеком’ {Некролог М. П. Вронченко — ‘Записки Военно-топографического Депо’, ч. 19, 1857. Последующие выдержки взяты отсюда же.}.
В работе на посту начальника Новороссийской и Приволжской триангуляции, преследовавших как практические, так и научные цели, М. П. Вронченко нашел соответствовавший его знаниям и способностям синтез мысли и дела. Эта работа давала приложение его основательным знаниям в области геодезии, астрономии и математики, требовала значительных интеллектуальных усилий и вместе с тем завершалась реальными, практическими результатами, давая ценные материалы для отечественной картографии и закладывая надежную базу для градусного измерения по параллели. Здесь он ощутил отрадное самосознание человека, нашедшего достойное его жизненное поприще и душевное равновесие. На необъятных просторах нашей страны, реально используя любимые отрасли точных наук, выполняя весьма важную для государства работу и видя воочию ее конкретные положительные результаты, он испытывал такое внутреннее удовлетворение, что, несмотря на ухудшение состояния здоровья, не отказался от предложения выполнить также Приволжское тригонометрическое измерение, оказавшееся для него роковым. На ответственном посту руководителя этого измерения с сознанием выполненного долга перед Родиной, достойно завершил свою разностороннюю плодотворную деятельность ‘ученый генерал’, который ‘астрономией и геодезией… с любовью занимался в продолжение всей своей жизни’.

ЛИТЕРАТУРА

Труды М. П. Вронченко

Обозрение Малой Азии в нынешнем ее состоянии, ‘Записки Военно-топографического Депо’, ч. III, 1838, стр. V—XV и 3—329 и ч. V, 1840, стр. V—VI и 3—368.
Отчет о западной (первой) части тригонометрического измерения Новороссийского края, ‘Записки Военно-топографического Депо’, ч. 16, 1854, отд. 1, стр. 15—21.
Отчет о восточной (второй) части тригонометрического измерения Новороссийского края, ‘Записки Военно-топографического Депо’, ч. 17, 1855, отд. 1, стр. 24—28.
Описание тригонометрического измерения Новороссийского края и Харьковской губернии, ‘Записки Военно-топографического Депо’, ч. 19, 1857, отд. 3, стр. 1—217.
Перевод байроновского стихотворения ‘Сон’, ‘Московский Телеграф’, 1827, No 12.
Перевод ‘Гамлета’ Шекспира (с предисловием переводчика), СПБ, 1828, XXIV и 205 стр.
Перевод ‘Манфреда’ Байрона, СПБ, 1828, 64 стр. Перевод отрывка из ‘Ирландских мелодий’ Т. Мура, — альманах ‘Северные Цветы на 1829 год’, СПБ, 1828.
Перевод части ‘Ночных мыслей о жизни, смерти и бессмертии’ Э. Юнга, ‘Московский Телеграф’, 1829, No 8.
Перевод второй части ‘Дзядов’ Мицкевича, ‘Невский Альманах на 1829 год’, СПБ, 1828.
Перевод отрывка из поэмы Мицкевича ‘Конрад Валленрод’, ‘Одесский Альманах на 1831 год’, Одесса, 1830.
Перевод отрывка ‘Сон Сарданапала’ из поэмы Байрона ‘Сарданапал’, там же.
‘Песня’ (романс), там же.
Перевод ‘Макбета’ Шекспира, СПБ, 1837, 142 стр. Перевод первой части ‘Фауста’ Гете, изложение второй и ‘Обзор обеих частей ‘Фауста’, СПБ, 1844, IV и 432 стр.

Труды других авторов

Некролог М. П. Вронченко. ‘Записки Военно-топографического Депо’, ч. 22, 1861.
Никитенко А. В. ‘Михаил Павлович Вронченко’, СПБ,. 1867, 45 стр. основного текста и 13 стр. приложений.
Шуберт Ф. И., Руководство к астрономическому определению географической долготы и широты, СПБ, 1803.
Шуберт Ф. Ф. Руководство для исчислений тригонометрической съемки и работ Военно-топографического Депо, СПБ, 1826.
Врангель Ф. П. Общие вспомогательные таблицы, СПБ, 1835.
Шуберт Ф. Ф. История Военно-топографического Депо и геодезических работ Генерального Штаба, ‘Записки Военно-топографического Депо’, ч. 1, 1837.
Рецензия на сочинение М. П. Вронченко ‘Обозрение Малой Азии в нынешнем ее состоянии’, ‘Литературное прибавление к ‘Русскому Инвалиду’ на 1839 год’, т. II, No 5.
Struve W. Table des positions geographiques principales de hi Russie, ‘Bulletin de la classe physico mathematique de l’Academie Imperiale des Sciences de Saint-Petersbourgh’, t. I, No 19—21, 1843.
Struve W. Expedition chronometrique entre Poulcova tt Altona, St.-P., 1844.
Струве В. Я. Обзор географических работ в России, ‘Записки Русского Географического Общества’, кн. 1, 1846.
Болотов А. П. Взгляд на современное состояние геодезических и топографических действий, там же.
Описание геодезических работ Генерального Штаба, произведенных с 1835 по 1846 год, ‘Записки Военно-топографического Депо’, ч. 10, 1847.
Извлечение из донесения директора Пулковской обсерватории действительного статского советника Струве о хронометрических экспедициях в России, ‘Записки Военно-топографического Депо’, ч. 11, 1848.
Отчет Русского Географического Общества за 1846/47 год. ‘Записки Русского Географического Общества’, кн. III, 1849.
Struve W. Resultats des operations geodesiques de Mm. G. Fuss, Sawitsch et Sabler dans la province ciscausienne, St P., 1850.
Перевощиков Д. М. Геодезические и топографические работы в России, ‘Магазин Землеведения и Путешествий’, т. III, 1854.
Struve О. Positions geographiques determinees en 1847 par Iе lieutenant-colonel Lemm dans le pavs des cosaques du Don, St.-P., 1855.
Струве О. В. Примечания на таблицы г. Некрасова, ‘Морской Сборник’, 1856, No 10.
Миддендорф А. Ф. Викентий Карлович Вишневский, ‘Морской Сборник’, 1856. No 11.
Schubert T. Expose des travaux astronomiques et geodesiques executes en Russie jusqu’a l’annee 1855, St.-P., 1853.
Струве В. Я. Астрономические определения в Европейской Турции, Малой Азии и на Кавказе… с 1828 по 1832 год. ‘Записки Военно-топографического Депо’, ч. 21, 1850.
Васильев И. О. Приволжское тригонометрическое измерение, ‘Записки Военно-топографического Депо’, ч. 22, 1861.
Струве В. Я. Астрономические определения в Орловской, Тамбовской, Рязанской и частью во Владимирской и Воронежской губерниях, там же.
Струве В. Я. Дуга меридиана в 25R20… между Дунаем и Ледовитым морем, СПБ, т. I, 1861.
Струве В. Я. Астрономические определения в Персии, произведенные капитаном Леммом в 1838 и 1839 годах, ‘Записки Военно-топографического Депо’, ч. 22, 1861.
Струве О. В. Обзор деятельности Николаевской Главной Астрономической Обсерватории, СПБ, 1865.
Исторический очерк деятельности Корпуса Военных Топографов, СПБ. 1872.
Муравьев Н. Н. и Муравьевское училище колонновожатых, ‘Военный Сборник’. 1872, No 5.
Градусное измерение дуги параллели 52R северной широты…, ‘Записки Военно-топографического Отдела’, ч. 47, 1891.
Южно-русское градусное измерение дуги параллели 47 1/2R ceверной широты…, ‘Записки Военно-топографического Отдела’, ч. 49, 1893 и ч. 50, 1894.
Глиноецкий Н. П. История Русского Генерального Штаба, СПБ, т. I, 1883 и т. II, 1894.
Левицкий Г. В. Биографический словарь профессоров и преподавателей Юрьевского, б. Дерптского, Университета за 100 лет его существования, Юрьев, т. 1, 1902.
Семенов П. П. [Тяньшанский] История полувековой деятельности императорского Русского Географического Общества, СПБ, т. 1, 1896.
Краткий очерк деятельности Корпуса Военных Топографов за все время его существования, с 1822 г. по 1923 г., М., 1923.
XIII сборник рефератов и статей по геодезическим вопросам, М., 1926.
Труды Первого Геодезического Совещания, М., 1927.

* * *

‘Московский Телеграф’, 1828, No 24, 1830, No 21, 1831, No 13. ‘Северные Цветы на 1829 год’, СПБ, 1828. ‘Северная Пчела’, 1837, No 212, 22 сентября. ‘Дагерротип’ (альманах), СПБ, 1842.
‘Литературное прибавление к ‘Русскому Инвалиду’ на 1837 год’, No 44.
‘Современник’, 1844, т. 36, 1855, т. 54, No 12.
‘Библиотека для чтения’, 1844, т. 67, No 135.
‘Отечественные Записки’, 1845, No 1 и 2.
‘Маяк’, 1845, ч. 19, кн. 37.
‘Финский Вестник’, 1845, т. I.
Полевой К. А. ‘Записки’, СПБ, 1883.
‘Книжки недели’, 1891, No 11.
‘Записки декабриста Д. И. Завалишина’, СПБ, 1906.
Белинский В. Г. Собрание сочинений, Киев, 1911, тт. I—VI.
Герцен А. И. Избранные философские произведения, т. 1, 1948
В список не вошли мелкие заметки о деятельности М. П. Вронченко, а также журналы, в которых были частично напечатаны переводы Вронченко, вышедшие затем полностью в виде отдельных изданий.
Вронченко Михаил Павлович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Аристократ, друг демократов, Беляков Юрий, Год: 2008
  2. М. П. Вронченко: биографическая справка, Вронченко Михаил Павлович, Год: 1898
  3. Вронченко М. П.: биографическая справка, Вронченко Михаил Павлович, Год: 1989
  4. Микеланджело: биографическая справка, Микеланджело, Год: 1967
  5. Петров Г. С.: биографическая справка, Петров Григорий Спиридонович, Год: 1911
  6. И. Л. Щеглов: биографическая справка, Леонтьев-Щеглов Иван Леонтьевич, Год: 2000
  7. Шарль-Жозеф де Линь: биографическая справка, Линь Шарль-Жозеф Де, Год: 1912
  8. Матюшкин Ф. Ф.: биографическая справка, Матюшкин Федор Федорович, Год: 2000
Электронная библиотека