‘Русская Мысль’, кн.I, 1891
Москвичка. Роман-фельетон из петербургских нравов. Вл. Михневича. Спб., 1891 г, Михневич Владимир Осипович, Год: 1891
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Москвичка. Романъ-фельетонъ изъ петербургскихъ нравовъ. Вл. Михневича. Спб., 1891 г. Цна 1 р. 25 к. ‘Романъ-фельетонъ’,— какъ называетъ авторъ свое произведеніе,— состоитъ изъ ряда картинокъ ‘петербургскихъ нравовъ’, связанныхъ между собою лишь тмъ, что въ каждой изъ нихъ въ различныхъ положеніяхъ появляется одна и та же героиня, прізжая изъ Москвы купеческая вдова-милліонерша, по фамиліи Моржова. Романа, въ общепринятомъ значеніи этого слова, здсь почти нтъ, но интересна героиня разсказываемыхъ приключеній и любопытны ея похожденія среди неизвстнаго ей общества, которое самъ авторъ знаетъ отлично и уметъ изображать очень живо и рельефно. Моржова — молодая дама недавно народившагося купеческаго фасона изъ того круга, что въ Москв претендуетъ на положеніе и наименованіе ‘денежной аристократіи’. Денегъ у такихъ московскихъ дамъ тьма-тьмущая, он зачастую не знаютъ, куда съ ними дваться, а счета имъ, все-таки, не теряютъ и расходуютъ ихъ хотя и большими кушами, но не безъ соображеній ‘себ на-ум’. Такъ и вдова Моржова готова вышвырнуть полмилліона на устройство какихъ-то женскихъ школъ особеннаго типа. Себ же на ум держитъ, что этимъ способомъ она пріобртетъ извстное положеніе въ сред вліятельныхъ людей Петербурга, и это поможетъ ей выиграть процессъ, начатый противъ нея родными ея умершаго мужа. Вокругъ вдовы съ милліонами начинаютъ увиваться петербургскіе ‘акробаты благотворительности’, очень характерно изображенные г. Михневичемъ. Особенно хорошъ нкій благочестивый господинъ, разыгрывающій праведника и превратившій благочестіе въ удобное орудіе для обдлыванія всякихъ гешефтовъ и темныхъ хищническихъ длъ. Въ пестрой верениц выведенныхъ авторомъ лицъ этотъ современный Тартюфъ, съ душою и аллюрами щедринскаго Іудушки, изображенъ наиболе ярко. Вотъ что говоритъ авторъ о немъ и близкихъ къ нему лицахъ: ‘Онъ — не первый, не послдній изъ категоріи лицемровъ, обращающихъ въ предметъ спекуляціи священныя установленія религіи и ритуалъ благочестія. Едва ли заблуждались и т друзья и поклонники Платона Амвросіевича насчетъ его благочестія, которые какъ бы условились признавать въ немъ патентованнаго благоврнаго, богоноснаго мужа. У каждаго почти изъ нихъ былъ замшанъ въ этомъ взаимномъ, омерзительномъ самообман тотъ или иной свой личный интересъ. Въ Петербург сформировалась особая среда жадныхъ хапугъ, которые подъ маской постныхъ минъ и изуврства самымъ беззастнчивымъ образомъ эксплуатируютъ религіозныя движенія въ обществ’… Этотъ господинъ принадлежалъ ране къ категоріи завзятйшихъ ‘ташкентцевъ’, какъ Щедринъ въ свое время окрестилъ извстный типъ петербургскихъ проходимцевъ. Изъ ‘ташкентцевъ’ онъ прямо превратился въ ревнителя и столпъ благочестія. И ‘былъ пріятно изумленъ, когда удостоврился, что усвоенное имъ ‘ташкентское’ свободомыслящее сквернословіе можетъ послужить ему достаточною эрудиціей и для изуврскаго витійства. Терминологія остается одна и та же, нужно только измнить ея духъ и адресы’… И вотъ цлая компанія такихъ-то благочестивцевъ кругомъ обступила и не выпускаетъ изъ своихъ загребистыхъ лапъ княгиню Галеницынскую, очень знатную и очень богатую великосвтскую даму, искренно желающую длать добро и совершенно безсильную сдлать что-либо путное, по милости окружающей ее фаланги ‘акробатовъ’. Разбитная москвичка не даетъ себя провести ‘на благочестивой мякин’ и отдлывается благополучно отъ петербургскихъ ‘хапугъ’, выкинувши имъ ничтожную подачку. Въ картинахъ, скоре набросанныхъ, чмъ написанныхъ авторомъ, проходятъ передъ нами разнокалиберные дльцы Петербурга, начиная съ предсдателя какой-то важной коммиссіи и кончая обдлистыми художниками и всякими алчущими поживиться изъ чужаго кармана, не разбирая средствъ. Тутъ мелькаютъ кое-гд и симпатичныя лица, но какъ-то въ тни, за исключеніемъ, впрочемъ, молодой двушки Катеньки, исправляющей должность секретаря при милліонерш Моржовой. Собственно романическая часть повствованія захватываетъ именно эту Катеньку, влюбленную въ дряннаго господина, состоящаго при Моржовой въ скверномъ положеніи вчно нуждающагося любовника богатой женщины. Кром этихъ лицъ, очень жива и симпатична фигура московскаго купчика единьки, безнадежно влюбленнаго въ Моржову. Въ общемъ же романъ г. Михневича производитъ впечатлніе слишкомъ скоросплаго, чисто-фельетоннаго писанія, талантливаго, но мстами ужь черезъ-чуръ эскизнаго, а кое-гд и совсмъ грубоватаго, неотдланнаго, дйствующаго непріятно рзкостью тоновъ, умаляющею значеніе сценъ и фигуръ, набросанныхъ какъ попало.