Московскія записки.
——
Московские записки, Иванов Федор Федорович, Год: 1814
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Давно уже публика скучала, невидя Семейства старичковыхъ, прекрасной драмы г-на. Иванова. Сперва находили въ ней одно только достоинство, что содержаніе взято изо истиннаго произшествія, которое у всхъ еще въ свжей памяти. Драму представили десять, двадцать разъ, и зрители всегда смотрли ее почти съ равнымъ удовольствіемъ. Итакъ Семейсво старичковыхъ иметъ не одно сіе, но и другія достоинства. Кого не трогаютъ многія находящіяся въ ней разительныя положенія? Кто можетъ слушать безъ восторга и слезъ, когда старой воинъ произноситъ имя непобдимаго Суворова? Какое сердце не наполняется сладостнымъ умиленіемъ, когда губернаторъ читаетъ указъ милосердаго Монарха обо изливаемыхъ благодяніяхъ на семейство врнаго сына отечества? Сія драма представлена была ныншнею зимою два раза, и въ послдній за нею слдовалъ Гостинной дворъ, извстная Русская опера, вырытая изъ кучи драматическихъ сочиненій, со давняго времени здсь неигранныхъ. Достопамятное сіе зрлище дано было въ пользу г-на и г-жи Сандуновыхъ. Мы должны сохранить для потомства необычайное произшествіе, случившееся въ послднее представленіе Семейства старичковыхъ.
Прежде начатія драмы г. Зловъ объявилъ собравшимся зрителями, что общанная новая драма Клодомира, или Жрица Ирменсюлева храма, представлена быть не можетъ за болзнію актера Кондакова. Въ ту минуту раздалися звуки свистковъ изъ райка и партіера. Не всякой могъ отгадать, на кого падало неудовольствіе доброхотныхъ освистывателей. Загадка скоро объяснилась. При появленіи г-на Сандунова, звуки свистковъ опять раздалися съ разныхъ сторонъ, къ удивленію благомыслящихъ зрителей, ненавидящихъ своевольства и собравшихся провести вечер съ удовольствіемъ. Г. Сандуновъ кладетъ на землю рукавицы свои, картузъ и палку, выступаетъ впередъ, и говоритъ слова, слдующій смыслъ въ себ заключающія: ‘Почтеннйшая Публика! ежели тридцатилтніе, труды, при всегдашнемъ ободреніи безпристрастныхъ зрителей, нын вознаграждены такимъ образомъ, то какая надежда остается для тхъ молодыхъ артистовъ, которые пожелали бы дйствовать на столь опасномъ поприщ, на которомъ я и жена моя терпимъ униженіе сколько нечаянное, столько и незаслуженное!’ Г. Сандуновъ говорилъ съ чувствомъ человка огорченнаго, доказывалъ невинность свою въ отмн объявленной драмы, упоминалъ о болзни актера, представлялъ, что не въ его вол состояло исполнить общаніе и предувдомить о сдланныхъ вновь распоряженіяхъ. ‘Пылкость, съ какою излились слова мои — продолжалъ г-нъ Сандуновъ — не есть слдствіе одной только раздраженной чувствительности, нтъ, это отголосокъ и обманувшейся надежды. Въ одну минуту лишился всегдашняго, въ продолженіе тридцати лтъ пріобртеннаго, благоволенія почтеннйшей Публики! потерять вниманіе Партера’. Тутъ повторилъ онъ нсколько стиховъ, читанныхъ лтъ за двадцать передъ симъ, когда прощался онъ съ С.-Петербургскою публикою, и въ заключеніе просилъ дозволенія докончить роль свою. Посл всего г-нъ Сандуновъ съ удивительнымъ равнодушіемъ опять беретъ рукавицы, картузъ и палку, и начинаетъ свое дло: о чемъ призадумался любезной.— Изъ словъ г-на Сандунова надлежало заключить, что онъ играетъ въ послдній разъ, а судя по дйствію его, можно было думать, что онъ теперь только одушевился страстію къ своему искусству — такъ хорошо сыгралъ он Обиралова (Г-жа Сандунова, какъ женщина, не имла подобной твердости, когда явилась въ опер.
Не наше дло говорить о причинахъ неустойки, въ которой обвиняютъ г-на Сандунова, но кажется дозволено всякому про себя подумать: какихъ ожидать слдствій для изящнаго театральнаго искусства, еслибы напримръ нсколько шалуновъ, пришедши въ театр съ готовыми свистками, всегда почитали себя въ прав, по наущенію или по злоб или отъ праздности, оскорблять честнаго и полезнаго гражданина передъ цлою публикою? Вообще никто не отважится сказать въ слухъ: такой-то судья покривилъ душею въ дл господина N. N., такой-то офицеръ не заплатилъ обывателямъ прогонныхъ денегъ за подводы, взятыя имъ для больныхъ рекрут. Хотяжь и не запрещается напечатать въ журнал, что въ стихахъ Вралева нтъ смыслу, или что Шутовъ сочиняетъ книги не зная грамматики, но Вралевъ и Шутовъ, если бъ имъ только захотлось, могутъ оправдаться передъ публикою, и сказать своимъ критикамъ, что они сами ничего несмыслятъ. А на свистки неизвстныхъ шалуновъ и забіяк (предположимъ, что свистали бы только шалуны) кому отвчать? Разносится молва по городу, что такой-то актеръ освистанъ — и все тутъ! Господа свистуны будто всегда правы, имъ какая нужда, что здравомыслящіе любители изящнаго изящества и дарованій примутъ въ чувств обиды хорошаго Актера участіе, и вознегодую въ противъ буйства, боле приличнаго площаднымъ гаерскимъ позорищамъ, нежели собранію людей благородныхъ и благовоспитанныхъ! Лишась г-на и г-жи Сандуновыхъ, просвщенная публика скоро почувствуетъ важную свою потерю, но господа свистуны, приходящіе изъ ветошнаго ряду или съ толкучаго рынку, ни мало о томъ безпокоиться не будутъ. Имъ предлежитъ обширное поле удовольствій, въ масленицу на Москворцкомъ льду на святой подъ Новинскимъ они найдутъ себ забаву, и такъ же повеселятся, какъ и въ Императорскомъ Театр.
Московския записки: [О представлении драмы ‘Семейство Старичковых’ Ф.Ф.Иванова и оперы ‘Гостиной двор’ в бенефис Сандуновых] // Вестн. Европы. — 1810. — Ч.50, N 5. — С.67-70.