МОСКОВСКАЯ ХРОНИКА
‘КАРАМАЗОВЫ’
ЛИТЕРАТУРНЫЯ ГРУППИРОВКИ
Максимиліанъ Волошинъ.
Московская хроника, Волошин Максимилиан Александрович, Год: 1910
Время на прочтение: 6 минут(ы)
‘Аполлонъ’, No 12, 1910
Зимній сезонъ начался съ постановки ‘Карамазовыхъ’ въ Художественномъ театр. Постановка эта вызвала цлый рядъ статей и лекцій о Достоевскомъ и о трагедіи Карамазовыхъ. Театральное событіе стало общелитературнымъ.
Самую постановку Художественнаго театра, несмотря на многіе недочеты, слдуетъ признать превосходной! Положительныя осуществленія съ избыткомъ покрываютъ вс ошибки. Думаю, что мн нечего сообщать о томъ, что этотъ театръ, длая ‘выкройку’ сценъ, нигд не измнилъ текста романа, ввелъ ‘чтеца’, прочитавшаго описательныя вставки, и игралъ безъ декорацій — на сплошномъ сромъ фон и въ присутствіи только тхъ предметовъ, которые необходимы по ходу дйствія. Московская критика, какъ это принято, встртила эту попытку очень сурово, сосредоточивъ свое вниманіе не на существенномъ, а на случайномъ, и осуждая чтеца. Т же изъ критиковъ, которые обладали сверхъ проницательности еще эстетическими принципами, выражали свое глубокое негодованіе на кощунственность передлки романа въ драму.
Такимъ образомъ, вопросъ о ‘Карамазовыхъ’ раздлился на три русла: законна ли передлка романа для сцены? въ чемъ трагическая сущность Карамазовыхъ? и, наконецъ, самъ Достоевскій и трагедія его творчества.
Первый вопросъ былъ разработанъ мене всего. Мн же онъ представляется въ такомъ вид: трагедія можетъ возникнуть лишь тамъ, гд для нея существуетъ уже подготовленный матеріалъ, т. е. эпически обработанный миъ. Эпосомъ нашего времени является романъ. И дйствительно, мы видимъ въ исторіи современнаго французскаго театра, что романъ иметъ опредленную склонность превращаться въ драму: ничто драматически важное въ роман не можетъ не быть перенесеннымъ на сцену. Русскій театръ же имлъ опредленной склонности къ эпическимъ формамъ, особенно у Туpгенева и у Чехова. Все же, что было трагическаго въ русской душ, воплотилось въ роман. Русскій классическій романъ XIX вка, особенно Достоевскій и Толстой, это нашъ трагическій миъ. Только изъ него можетъ подлинная русская трагедія черпать свой матеріалъ. Поэтому ршеніе Художественнаго театра инсценировать ‘Братьевъ Карамазовыхъ’ не только законно, но и неизбжно.
О трагедіи Карамазовыхъ пока больше говорилось, чмъ писалось. Ей была посвящена лекція Сергя Соловьева. Несомннно, что въ роман уже заключены не только вс элементы трагедіи, но и дана сама трагедія. Кром того все дйствіе у Достоевскаго сосредоточено въ діалогахъ, а описательныя страницы носятъ характеръ и стиль разросшихся ремарокъ. Остается только вынуть осторожно трагедію изъ романа. Сергй Соловьевъ утверждалъ, что ‘Карамазовы’ представляютъ чисто античную трагедію и ставилъ ‘отцеубійцу’ Дмитрія рядомъ съ отцеубійцей Эдипомъ. Это утвержденіе вызвало цлый рядъ очень основательныхъ возраженій со стороны Булгакова, Бердяева и Андрея Благо, разсматривавшихъ ‘Карамазовыхъ’, какъ трагедію чисто христіанскую. На этомъ диспут стоитъ остановиться подробне, т. к. основныя положенія спорившихъ характерно выражали группировки мнній.
Самый рефератъ Сергя Соловьева, исполненный внутреннихъ противорчій и произвольныхъ утвержденій, не былъ интересенъ, но мысли оппонентовъ его были законченны и значительны.
С. Соловьевъ разсматривалъ Достоевскаго сквозь призму Діонисизма — понятіе въ его устахъ крайне неопредленное, т к. оно совмщало элементы Аполлиническіе вмст съ элементами Вакхическими и въ тоже время исключало стихію Діониса Загрея. Онъ утверждалъ, что Толстой — Гомеръ, а Достоевскій — Эсхилъ русской литературы, что Достоевскій не писалъ трагедій только потому, что античная трагедія въ его эпоху еще не была воскрешена, что русскій Діонисизмъ выразился въ Пушкин, Тютчев и Баратынскомъ, что ‘Братья Карамазовы’ не потому остались незаконченными, что Достоевскій умеръ, но что онъ умеръ оттого, что у него не было силъ закончить ‘Бр. Карамазовыхъ’, а не было силъ потому, что самъ онъ былъ талантъ большой, но извращенный.
Въ ‘Карамазовыхъ’ Достоевскій устыдился впервые своей эпилепсіи, которую онъ раньше идеализировалъ, награждая ею кн. Мышкина, а здсь онъ отдалъ ее извергу Смердякову. Но въ ‘Карамазовыхъ’ остаются ‘лакейски-грязныя страницы’. Діонисическое ученье Зосимы есть иксъ, т. к. основано на рожденіи отъ духа, а не отъ плоти. Что по замыслу Достоевскаго Дмитрій долженъ былъ символизировать апостола Петра, Иванъ — Павла, Алеша — Іоанна, что это Достоевскому не удалось, что Діонисъ — это святость зачатія и мукъ рожденія, что истинному духу христіанства боле соотвтствуетъ у Достоевскаго отецъ ерапонтъ, а не старецъ Зосима. Что религія русскаго народа — это религія Матери-Сырой Земли — Богоматери-Деметры, въ земл заключена та святость, которой надо учиться, что новое пришествіе Діониса принесетъ съ собою новый Славянскій Ренессансъ.
С. Н. Булгаковъ, говоря о ‘Карамазовыхъ’, какъ о христіанской трагедіи, указалъ на противоположеніе Зосим еодора Карамазова (которому Достоевскій изъ самоуниженія уступилъ свое имя): они оба умираютъ въ одну и ту же ночь, и въ тотъ же самый моментъ, когда Алеша въ экстаз, посл сна о Кан Галилейской, цлуетъ землю,— Митя мчится въ Мокрое и ведетъ пророческую бесду съ ямщикомъ, а Иванъ томится въМоскв отъ неразршенныхъ вопросовъ. Вотъ трагическое единство въ замысл Достоевскаго. Затмъ С. Булгаковъ доказывалъ тождество ученія Зосимы съ ученіемъ восточныхъ учителей православія, пустынножителей Сиріи и иваиды, сопоставляя тексты поученій Зосимы съ текстами Исаака Сирина.
Н. А. Бердяевъ говорилъ о томъ, что главное у Достоевскаго — это проблема личности, какъ неповторяемаго міра. Это основная проблема христіанства, чуждая Діонисизму, который иметъ дло съ основными токами природы. Вообще же Достоевскій не можетъ быть выраженъ ни въ какихъ античныхъ категоріяхъ, какъ ни одно явленіе христіанскаго міра, даже Ницше. Достоевскій не былъ и никогда не могъ быть пророкомъ Діониса, потому что все въ немъ связано съ ликомъ Христа.
Рчь Андрея Благо находилась въ непосредственной связи съ тмъ докладомъ о Достоевскомъ, который онъ читалъ въ Религіозно-Философскомъ Обществ мсяцъ назадъ. Это засданіе было все посвящено Достоевскому, но не спеціально ‘Карамазовымъ’ и не по поводу постановки. Основная мысль Андрея Благо сводится къ тому, что Достоевскій былъ боленъ трагедіей творчества,свойственной всему русскому искусству. Примръ трехъ великихъ русскихъ художниковъ — Гоголя, Достоевскаго и Толстого, показываетъ, что искусство не было ихъ окончательною цлью. Художникъ стремится самъ стать своею собственной, окончательной художественной формой. Гоголь и Достоевскій погибли. Толстой достигъ. Сказано: ‘Заповдь новую даю вамъ’. Я спрашиваю, какъ понимать это? Если любовь была новая, то къ Діонисизму не можетъ быть возврата никогда. Христіанство приведетъ насъ не къ Голго, а къ новому небу и къ новой земл.
Изъ этихъ схематически намченныхъ точекъ горизонта литературныхъ мнній ясно видно, какая атмосфера создалась вокругъ постановки Художеств. театра: съ одной стороны — зрители-обыватели съ твердыми эстетическими принципами о томъ, что передлывать романъ въ драму — кощунство, съ другой — литераторы и философы, очень чуткіе, но забывающіе тотчасъ же о сцен, слдуя за развитіемъ собственной своей мысли. Отсутствіе средней театральной публики, любящей искренно театръ и въ то же время наивной и доврчивой, длаетъ судьбу театра очень трудной. Художественному театру приходится какъ бы ‘творить въ пустую’, что лишаетъ его очень многаго. Хотя, вообще, театральная публика въ Москв боле благодарный матеріалъ, чмъ въ Петербург…
Мало кто подошелъ къ постановк ‘Карамазовыхъ’ съ чисто театральными требованіями. Ошибкой постановки было то, что театръ далъ ‘Сцены изъ романа’, тогда какъ его задачей должно было дать трагедію Карамазовыхъ.
Трагедія, какъ мы сказали, въ роман заключена. Ее нужно только вынуть оттуда, что при введеніи ‘чтеца’ не трудно. (Кстати — это тотъ самый чтецъ, читающій ремарки и имена дйствующихъ лицъ, котораго требовалъ . Соло губъ четыре года назадъ въ стать о театр). Но закончены въ роман только трагедіи Дмитрія и Ивана. Для судьбы Алеши — романъ только прологъ. Поэтому было бы логично сократить роль Алеши до минимума. А между тмъ сценарій Художественнаго театра изобилуетъ сценами чисто эпизодическими, оставленными только ради Алеши, которыя тормазятъ дйствіе. Для главныхъ ролей Художественный театръ нашелъ прекрасныхъ исполнителей: г. Вороновъ геніально создалъ Смердякова, Германова передала все обаяніе Грушеньки, Бутова создала незабываемую фигуру изъ сумасшедшей жены капитана Снгирева, Леонидовъ и Качаловъ были подлинными Митей и Иваномъ, а Москвинъ хорошимъ кап. Снгиревымъ. И, что было дйствительно цнно, Московскій театръ далъ не иллюстрацію, а возсозданіе произведенія: душа бывала охвачена трепетомъ трагедіи въ тхъ мстахъ, гд раньше глаза спокойно скользили по страниц книги. Театръ уводилъ зрителя за грани романа, что свидтельствуетъ объ истинной художественной цнности этой постановки.
Въ настоящее время въ Художественномъ театр идутъ репетиціи ‘Miserere’ Юшкевича и возобновленъ ‘Мсяцъ въ деревн’ съ Качаловымъ вмсто Станиславскаго.
Съ распаденіемъ ‘Всовъ’ и прекращеніемъ ‘Золотого Руна’ литературныя группы Москвы, существовавшія послднія шесть лтъ, совершенно измнились. ‘Золотое Руно’ прекратилось безслдно, такъ какъ не было сопряжено ни съ какими эстетическими группировками. Съ его прекращеніемъ исчезло то убжище, въ которомъ всегда могла спастись статья, отвергнутая другими журналами.Изъ ‘Всовъ’-же выдлилась группа младшаго поколнія ‘Скорпіона’, которая въ лиц Андрея Благо и Эллиса стала во глав издательства ‘Мусагетъ’. Такимъ образомъ Москва осталась безъ эстетическаго журнала. Отъ старшаго поколнія ‘Скорпіона’ въ Москв въ настоящее время одинъ Валерій Брюсовъ.
Брюсовъ въ настоящее время принялъ на себя редакторство литературнаго отдла въ ‘Русской Мысли’. Но это не значить, что ‘Русская Мысль’ въ извстномъ смысл станетъ продолженіемъ ‘Всовъ’. Съ одной стороны, этотъ журналъ слишкомъ связанъ своими тридцатилтними традиціями, чтобы допустить слишкомъ рзкое измненіе направленія, съ другой же стороны самъ Брюсовъ, повидимому, отходитъ отъ ‘молодой’ литературы и не призоветъ въ составъ своего кабинета прежнихъ своихъ сотоваритей по ‘Всамъ’.
Такъ ‘Мусагетъ’ въ настоящую минуту является единственнымъ литературнымъ средоточіемъ Москвы. Но онъ представляетъ собою сложное цлое, его философская секція иметъ свое періодическое изданіе ‘Логосъ’, являющееся органомъ современной нмецкой гносеологической школы, литературная же его секція не иметъ журнала, но предполагаетъ изданіе стихотворныхъ альманаховъ и предприняла рядъ практическихъ работъ по различнымъ эстетическимъ вопросамъ. Подъ руководствомъ Андрея Благо ведутся занятія по ритмик, эта группа изъ 10—15 человкъ занимается совмстно статистическимъ учетомъ ритма всхъ русскихъ поэтовъ, согласно методу экспериментальной эстетики, изложенному Андреемъ Блымъ въ его книг ‘Символизмъ’. Для того, чтобы закончить эту работу, подвести итоги, составить статистическія таблицы, чертежи и сдлать окончательные выводы изъ полученнаго матеріала, можетъ понадобиться не мене трехъ лтъ.
Одновременно съ этимъ трудомъ при ‘Мусагет’ ведутся практическія занятія по символизму: Эллисъ читаетъ курсъ о Бодлэр, Б. Садовской о Фет, В. Нилендеръ ведетъ семинарій по Орфическимъ гимнамъ.
Въ качеств сотрудниковъ и слушателей лекцій, къ ‘Мусагету’ примыкаетъ много молодыхъ поэтовъ и студентовъ, еще не проявлявшихъ себя въ печати. Это создаетъ для издательства корни въ растущемъ литературномъ поколніи и сулитъ большое и широкое развитіе этой группы въ будущемъ. Фактъ отсутствія собственнаго журнала говоритъ въ пользу дйствительнаго успха этого дла, а не противъ него.
Въ смысл направленія, духа, въ противоположность философской секціи ‘Мусагета’, въ литературной — слдуетъ отмтить склонность къ мистицизму и къ оккультизму, съ уклонами къ католицизму съ одной стороны и къ штейнеріанству съ другой.