Морские повести и рассказы Сергея Колбасьева
Морские повести и рассказы Сергея Колбасьева
Николай Тихонов
1958
Морские повести и рассказы Сергея Колбасьева, Тихонов Николай, Год: 1958
Время на прочтение: 11 минут(ы)
В книгу Сергея Колбасьева (1898-1942) ‘Поворот все вдруг’ включены произведения, написанные в двадцатые — тридцатые годы и посвященные военным морякам времен революции и гражданской войны. [5]
На правом берегу Невы, недалеко от моста Лейтенанта Шмидта, стоит старое здание, при одном взгляде на которое вспоминаются невольно времена парусного флота, первые кругосветные плавания, открытия в далеких жарких странах, адмиралы с длинными подзорными трубами и бомбардиры с банниками и ядрами. Это здание Морского училища имени Фрунзе, бывшее когда-то Морским кадетским корпусом.
Сергей Адамович Колбасьев, автор книг ‘Поворот все вдруг’, ‘Правила совместного плавания’, ‘Салажонок’, хорошо еще помнил этот Морской корпус с его своеобразным бытом, с его историческими традициями.
Он писал в повести ‘Арсен Люпен’:
‘Еще я помню его в нестерпимом сиянии всех люстр, в блеске паркета и золотого шитья на черных мундирах, когда весь батальон стоял в ротных колоннах, имея оркестр на левом фланге, и вице-адмирал с седым клином бороды на красной орденской ленте, торжественно кашлянув, произносил:
— Здравствуйте, гардемарины, кадеты и команда!’
Этот Морской корпус формировал характер будущих офицеров российского флота, как подразумевалось — верных слуг самодержавия. Бывали, конечно, годы, когда в числе воспитанников корпуса оказывались такие свободомыслящие умы, что о них не любило вспоминать корпусное начальство. Но среди кадетов передавалось из поколения в поколение, что несколько десятков будущих декабристов и революционеров-семидесятников вышли из их корпуса и что сам руководитель военной организации ‘Народная воля’ Суханов был гардемарином. Но об этом передавалось доверительно. Учились в корпусе дети состоятельных родителей, из дворянских семей, и заниматься политикой им не пристало.
Автор рассказов о первых моряках Красного Флота, Сергей Адамович Колбасьев родился в 1898 году в Петербурге, в семье коллежского асессора Адама Викторовича Колбасьева. Мать его, Эмилия Петровна, урожденная Каруана, чьи родители были выходцами с острова Мальта, передала сыну фамильную склонность к языкам, и он [6] отлично владел впоследствии английским, французским, немецким и изучил шведский и фарси.
До поступления в Морской корпус Сергей Колбасьев учился в гимназии Лентовской, считавшейся ‘красной’, потом, по настоянию матери и дяди-моряка, перешел из шестого класса гимназии в Морской корпус.
Он учился в годы, когда началась первая мировая война. И хотя корпус был отгорожен от внешнего мира и строго держался своих традиций, но вести с театра войны, вести о том, что происходит в стране, брожение, все ширившееся в столице на Неве, рабочие волнения, недовольство царским режимом, смутное предчувствие перемен проникали в сознание гардемарин и толкали их на поступки, которые ранее были бы невозможны.
В повести ‘Арсен Люпен’ Колбасьев рассказал, как два смелых, предприимчивых гардемарина начали донимать корпусное начальство целой серией ошеломительных розыгрышей и дерзких выходок, приписывая их легендарному персонажу французского романиста Арсену Люпену. И хотя за любой из этих поступков виновным грозил строгий суд и исключение с последствиями, все же эти поступки не выходили за грань юношеских выходок.
Ничего серьезного в политическом отношении в них не было.
И несмотря на такую фронду, героям этих острых проказ все же казалось, что придет час их выпуска из корпуса и они прибудут на боевые корабли чистенькие, новенькие, в хорошо пригнанных мундирах и предстанут перед начальством, чтобы начать боевую службу на флоте ‘Его Величества’.
И корпусные их приключения станут воспоминанием юности, а в жизни они будут командирами, постепенно втягивающимися в трудную корабельную жизнь, наглухо отделенными от существования исполнительных, дисциплинированных матросов, называющих их ‘ваше благородие’ — и не иначе.
Но не успели молодые люди представить себе будущность после окончания корпуса, как будто морской шквал ударил о стены их училища, ворвался внутрь и смыл все старые традиции и вместе с ними власть всесильных командиров. Февральская революция сбросила царя, устои повалились, растерявшиеся начальники ничего не могли объяснить.
Перед лицом исторической бури восстания народа , смешны были всякие гардемаринские розыгрыши, и правильно появилось объявление в коридоре училища: ‘Я умер. Арсен Люпен’.
И когда друзья Бахметьев и Лобачевский выходили из корпуса вместе, они на углу Седьмой линии и набережной, расставаясь, сказали друг другу: ‘Прощай! Прощай!’
Герои повести ‘Арсен Люпен’ должны были встретиться не в [ 7] классных помещениях, и не в знакомом коридоре, и не в зале, где стояла модель старого корабля, а на широких перекрестках исторической битвы — на путях Октябрьской социалистической революции, став одними из первых командиров небывалого Красного Флота.
Молодые морские офицеры были выпущены из Морского корпуса, когда уже полыхало зарево гражданской войны. Все силы контрреволюции сосредоточивались против молодой Советской Республики. Военные заговоры, поддержанные иностранными резидентами, росли как грибы.
Сергей Колбасьев стал твердо на сторону Революции, стал тем честным, знающим командиром, который исполняет свой долг, не страшась опасности и не избегая ее. Как русский человек, патриот, он не мог даже представить себе, что значит опустить новый, боевой морской красный флаг перед врагом, будь он сильнее во много раз. Сергей Колбасьев был в числе тех преданных флоту специалистов, кто разделил с ним тяжелые морские и речные дороги гражданской войны, кто создавал из ничего флотилии, которые бесстрашно вступали в сражения и побеждали.
Это была пора, когда балтийские миноносцы и подводные лодки сражались на Волге и Каме, в озерах и реках Севера, когда на юге — на Азовском море — делали дивизионы канонерских лодок из буксиров и барж, речных пароходов.
Колбасьев плавал на миноносцах. Он сам пишет в повести ‘Джигит’: ‘Самая лучшая служба, конечно, на миноносцах. Не очень спокойная и не слишком легкая, особенно в военное время: из дозора в охранение и из охранения в разведку, только пришел с моря, принял уголь, почистился — и пожалуйте обратно ловить какую-нибудь неприятельскую подлодку или еще чем-нибудь заниматься. Словом, сплошная возня с редкими перерывами на ремонт, когда тоже дела хватает’.
Он плавал и на необычных кораблях. Какие же суда были в Азовской флотилии? Это были ледоколы, истребители, грязнухи, баржи. Правда, у белых выходили в море только канлодки, сторожевики, тральщики и несколько миноносцев.
Колбасьев участвовал в обстрелах, сражениях, десантах, ставил мины, учил молодых моряков сложной морской науке и никогда не отступал перед трудностями. А их было несчетное количество в ту пору: не хватало боеприпасов, не хватало знающего экипажа, специалистов, не хватало кораблей, провианта. Были и потруднее заминки, когда рядом оказывались командиры-изменники, перебегавшие к врагам. Комиссары смотрели на военспеца недоверчивыми глазами и имели право на это, потому что сверстники Сергея Колбасьева по корпусу действительно плохо понимали происходившее, иные из них и не представляли себе вообще, почему произошла революция. [8]
А старые офицеры в большинстве сражались на стороне белых генералов и интервентов. Долгий путь гражданской войны Колбасьев прошел с честью окончил службу в освобожденном Крыму, командуя, кажется, дивизионом миноносцев.
После гражданской войны, демобилизованный из Красного Флота, он приезжает в Ленинград и начинает заниматься литературой. Он пишет стихи, переводит, активно участвует в литературной жизни, которая бурно развертывается в те годы.. Создаются группы и группочки. Идет большой спор о путях развития советской литературы. Выходит в свет поэма Колбасьева ‘Открытое море’. Стихи, которые пишет тогда Колбасьев, полны впечатлений гражданской войны, но в них, несмотря на точность морских описаний, есть излишняя сухость, прозаичность:
Светят прожекторами.
И, кажется, крейсера.
От них не уйдешь, пожалуй,
А уходить пора.
Что ж, держим на север,
Если нет другого пути.
Минные загражденья?
Попробуем пройти.
Когда вы прочтете после этих строк страницу из ‘Салажонка’, где описывается, как уходили через минные заграждения, вы, к своему удивлению, увидите, что проза гораздо поэтичнее стихов и сильнее передает ощущения ночного похода.
Сергей Колбасьев едет переводчиком в советское посольство в Кабул. Долог путь из Ленинграда до Афганистана, но еще дольше от советской границы, через Кушку, в обход Гиндукуша, до Кабула. Этот путь, длиной в 1200 километров, тогда проезжали на лошади. Для моряка это нелегкий путь. Зато весь быт малоизвестной тогда страны открылся перед путниками. Открылись и неизвестные пейзажи. Степь, горы, перевалы. Желтый камень, щебень, трава пучками.
Бурая земля, на ней красные тюльпаны и маки. Броды через серебряные и кофейные речки. Деревья только вблизи городов. Открытая каменная степь. На солнце 40®, в тени 25®.
Кишлаки пастухов. Кочевники. Круглые кибитки из черного войлока. Сзади них море баранов.
Пастухи из племени дурани, одного колена с эмирским. Хан вынес воды помыть руки, сам полил. ‘Гости эмира — наши гости’,— сказал он.
Пили кислое молоко и слушали, Как играет большой афганец на маленькой дудочке из тростника. В звуках маленькой дудочки была [9] степь, ветер, ночь — все, что вверху, и все, что внизу. От этой музыки становилось тревожно. Вокруг сидели люди с непокрытыми головами, с длинными волосами, смуглые, белозубые, в простых длинных рубашках. ‘Как в раю’, — вспоминал позже Колбасьев.
И опять был путь по горячим камням, по низким желтым холмам, пока показались тутовые деревья, сырые поля, большая река Гельменд. Миновали Кандагар, Газни, вот и гостеприимный Кабул. Жили в Кабуле. Сергей Колбасьев был там с женой, храбро совершившей все путешествие. Работа в посольстве, прогулки по городу Кабулу и окрестностям. Время летело незаметно.
Выполнив свою работу, Колбасьев поднялся в обратный путь, на этот раз по новой дороге, через Мазари — Шериф на Термез.
После возвращения из Афганистана Сергей Колбасьев получает назначение на работу в торгпредство в Хельсинки. Здесь он снова превращается в моряка. На небольшой яхте он совершает большие походы, уходит в очаровательные финские шхеры, странствует но островам залива. Одновременно он увлекается радио. Он сам начинает изготовлять сначала маленький детекторный, а потом большие ламповые приемники. Он много читает по этому вопросу и даже сам пишет руководство, как сделать хороший ламповый приемник.
Наконец кончается работа в Финляндии, и Колбасьев в Ленинграде.
Если раньше он увлекался музыкой и идеей соединения музыкальных произведений со световой гаммой, то теперь он погрузился в радио с такой же упорностью, с какой он одно время увлекался моделями кораблей, сам их делал очень точно и очень тщательно. Но все-таки над всем торжествовало желание написать о гражданской войне, о годах, которые он провел на Красном Флоте.
Будучи участником ЛОКАФа (Ленинградской организации красноармейских и флотских писателей), он пишет свои морские рассказы, уходя с головной в воспоминания незабываемых лет, в годы своей молодости, когда столько энергии было отдано родному Красному Флоту.
Перед ним заново проходят и суровые берега Мурмана, и лесистые прибрежные холмы Камы, и песчаные отмели Волги, и обожженные южным солнцем косы Азовского моря, и синий простор Черноморья.
Перед ним проходят сотни знакомых лиц, характеров, случаев, боевых воспоминаний. Иных уж нет, а те далече. Но он, ничего не написавший об Афганистане или о Финляндии, понимает, почему его не увлекли степи и горы далекой страны и леса и шхеры Финляндии. Он — моряк, моряк военный, моряк, который понимает боевую службу, опасную, увлекательную, красивую. Он моряк, который знает досконально эту службу со всеми ее мелочами. Знает ее всерьез, так же [ 10] как и морскую технику и морской порядок — порядок совместного плавания.
Книги Сергея Колбасьева названы очень обдуманно, и в этих названиях выражено то главное, о чем рассказано в книгах. Книга ‘Поворот все вдруг’: ‘На флоте есть команда, сигнал, согласно которому идущая кильватерным строем эскадра круто поворачивает вся сразу’. Таким поворотом — ‘все вдруг’ — была на флоте революция. Другая книга называется: ‘Правила совместного плавания’. Это название говорит о том, как надо плавать совместно, то есть объединенным отрядом, и как надо уметь плавать вместе с людьми, которые тебя окружают, — морской порядок требует, чтобы его соблюдали и на палубе, и в кают-компании.
‘Салажонок’ — это повесть о том, как делается из чумазого беспризорного мальчишки сначала неумелый, наивный ‘салажонок’, а потом вырастает настоящий моряк, будущий морской командир.
О Советском Флоте написано много книг. Но книг о гражданской войне на флоте, книг серьезных не так уж много. Да еще книг, написанных знатоком этого дела, военным боевым командиром. А между тем к первым годам Советской власти, к годам гражданской войны будет всегда направлено внимание молодых поколений, которые хотят знать, как же выглядела жизнь в то, уже далекое, время, какие были люди, как жили, как сражались, как побеждали во имя Революции.
Мне однажды пришлось видеть в Ленинграде замечательную постановку в театре имени Пушкина — ‘Оптимистическую трагедию’ Всеволода Вишневского. Играли ее прекрасные артисты. Но как только поднялся занавес и открылась сцена первого действия, я невольно посмотрел на зал, потому что столько широко удивленных молодых взоров было направлено на сцену с ожиданием, с растерянностью даже. Что им показывают? Это флот в революцию, это краса и гордость? Не может быть. А на сцене жила бурная эпоха, правдиво жила, сильно, романтично, оглушая, поражая, вызывая на размышления, радуя высотой своих требований, ростом людей, подлинным героизмом.
В своих пьесах и сценариях Всеволод Вишневский с большой силой разрешил драматургическими приемами тему побеждающей социалистической революции на флоте.
Можно только пожалеть, что ярко начатый роман талантливого Леонида Соболева ‘Капитальный ремонт’ не имел продолжения. Если бы он довел его до конца, мы бы увидели изображенные уверенным пером картины войны на Балтике 1914—1918 годов и победу революции. Новиков-Прибой, оставивший нам знаменитую ‘Цусиму’, не дал большого произведения о флоте в гражданскую войну. [11]
Я уже не говорю о разных очерках и маленьких рассказах многих авторов, затерявшихся на страницах старого комплекта журнала ‘ЛОКАФ’.
Есть книги о море, созданные игрой сильного воображения. В них все вымышлено, но этот вымысел увлекает читателя. Есть книги смешанного характера, где подлинные истории дополнены вымыслом. И даже трудно определить, чего больше. Есть книги документального плана, написанные, так скучно, что даже большой факт не звучит, задушенный ненужными деталями. Но есть книги, в которых отсутствует игра воображения, они на грани воспоминаний, кажется, что в них герои носят подлинные фамилии, эти книги хорошо передают дух, и цвет, и голос эпохи. Они правдивы и скромны, люди в них видны во весь рост, и это русские люди, показанные в решающие годы своей жизни.
К таким книгам относятся и произведения Сергея Колбасьева.
Как правдивый свидетель исторических событий, как участник гражданской войны, Колбасьев ведет вас на палубу революционных кораблей, в кубрики, где гремят страсти, в кают-компании, где строевые командиры, верные Советской власти, сидят рядом с завтрашними предателями, склонившись над картой, ведут вас в бой, который дают английским новым мониторам речные ветхие кораблики красной эскадры, показывает ночные поиски, тревоги, походы.
Он выводит перед нами своих сверстников по корпусу и их нелегкую жизнь в первые дни на красных кораблях. Им надо быть примером для команд в боевой обстановке, понимать, что революция совершилась бесповоротно. Иной из них, как молодой офицер Овцын, спросит, говоря о матросах, которые кажутся ему занимающимися только митингами и разговорами: ‘Всякие земельные вопросы и восьмичасовой день. Какая же тут служба? И потом: оказывается, что мы с тобой сволочи. Как же нам после этого ими командовать?’ Овцын недоумевает, сложная обстановка корабля пугает его. Первое время, когда на флоте выступали эсеры и анархисты, эта обстановка была еще сложней.
Эту сложность испытал вначале и такой честный офицер Октябрьской революции, как Бахметьев, который должен был по приказу революционного начальника арестовать большевика, человека, которому он симпатизировал, которого знал как прекрасного знатока минного дела, — человека, который только что спас его самого при взрыве миноносца.
Но вступившие на честный путь служения революционной родине такие командиры, как Бахметьев, минный офицер на ‘Джигите’, Сейберт — судовой минер, командир ‘Джигита’ Константинов, Гриша Болотов, уже никогда не испугаются трудностей службы и будут исполнять свой долг, не жалея жизни. [12]
Они нашли общий язык, они накрепко сдружились с моряками-большевиками, и эти большевики являются для них примером нового отношения между командой и командиром, нового понимания того, что происходит в мире.
Старший минер, унтер-офицер Семен Плетнев, который из старшины-минера становится командующим флотилией на реке и после гражданской войны — командиром дивизии, так же как комиссар Федор Ярошенко, как рулевой старшина Павел Ситников, артиллерист Лайцен, — люди нового, победившего мира, организаторы, строители Красного Флота.
Их не обманешь, их не запугаешь. Сейчас, когда вспоминаются те годы, кажется совершенно необыкновенным, как русские люди смело, уверенно, самозабвенно шли на самые небывалые трудности, преодолевая страшные преграды, осиливали сильнейших врагов, подымали дух у слабых, вдохновляли храбрейших.
Колбасьев рассказал историю такого командира в повести ‘Салажонок’. Эта история о том, как становятся моряком с юности. Мальчик-сирота Васька Саженков после приключений в отряде анархиствующего Чигиря попадает на настоящий боевой корабль. Его встречают, как ему кажется, фантастические люди. И вся обстановка вокруг неожиданная и удивительная. На его глазах землеотвозные шаланды ‘Буденный’, ‘Красная звезда’, ‘Свобода’ превращаются в канонерские лодки. Капитаны мирных пароходиков становятся военными моряками.
И Васька Саженков начинает сам вести жизнь, полную боевых тревог, опасностей, приключений, неожиданностей. Плоские косы и песчаные берега совсем по-другому являются перед ним — покрытые десантом, в разрывах снарядов, в море плавают черные смертельные шары-мины, с воздуха бросают бомбы самолеты. Многообразие мира, окружающего Салажонка, хорошо описано Колбасьевым. Ничего, что корабли странные и маленькие, — великий дух революционного героизма ведет их к победе. У них однородные команды — моряки четырех морей, но одной революционной крови. Ничего, что среди этого множества людей есть негодные, трусливые, даже способные на предательство, — революция ведет свое хозяйство строго и сурово, во всем разбирается с беспристрастным, внимательным подходом судьи, который дорожит человеческой жизнью и человеческой судьбой
В этом мире растет маленький Салажонок, впитывая его дух, подчиняясь его законам, усваивая науку моряка. От страниц повести идет шум моря, ветра, запах зноя, морских ночей, приносящих благоухание прибрежных садов. Повесть пахнет порохом, солью, ар6узами… [ 13]
Колбасьев хороший рассказчик. Он был увлекательным собеседником, который мог рассказать много веселых, остроумных морских историй. Он хорошо знал летопись морских войн и путешествий. Если бы не роковая случайность, он написал бы, я уверен, несколько книг для юношества, которые стали бы любимым чтением молодежи. Он мог представлять целые сцены в лицах, полные доброго юмора, который и сейчас присутствует в иных его рассказах.
Но голого пафоса в его рассказах никогда не было. Он не любил, как и его герои, громких слов. Его краткость убеждала лучше длинных описаний.
Вспомните, как кончается ‘Салажонок’. По пустынной стенке в порту идет огромный начальник дивизиона Дудаков и рядом с ним маленький сигнальщик Салажонок. Они идут как два военных моряка, как два участника боевых исторических операций флота. Салажонок принят в эту воинственную, сложную семью. Он стал своим. Он стал военным моряком. Он заслужил это почетное звание.
Пройдет время, и автор скажет про него: ‘Он увидел, к чему флот пришел, увидел Азовское и даже Черное море освобожденными от врага. Он остался на флоте и сам стал командиром’.
Повести и рассказы Сергея Колбасьева о людях чести и долга могут служить хорошим чтением для воспитания молодых моряков и вообще для юношества. Они рассказывают о временах славных первых лет Октябрьской революции, о людях, которые защитили завоевания Октября от всех врагов, которые в сражениях научились управлять кораблями и пушками, научились перевоспитывать людей и создавать моряков нового Красного Флота.
Когда молодой, неопытный капитан парохода ‘Владимир’ Володя Апостолиди по трагической случайности привел пароход не туда, куда надо, и поставил всех перед лицом позорного плена, он, не находя выхода, застрелился.
Первый его самостоятельный рейс оказался для него и последним. Но разве растерялись старые, опытные моряки, бывшие на его пароходе пассажирами? Сейберт вступил в командование. Через старые минные поля, под налетевшим шквалом пароход стал уходить от английского крейсера.
‘Мы пройдем’, — сказал Сейберт, у которого в характере много сходства с самим автором, пишущим про моряков ‘Владимира’. ‘Разве все последние годы они не шли с таким же головокружительным ветром по такому же огромному клокочущему морю! Они должны были дойти, и они дошли. В ноль часов они отдали якорь в Новороссийске’.
Они отдали якорь в советском порту.
Наступили другие, мирные будни военного флота. Потом пришли годы новой войны, страшные по трудностям и по испытаниям для [14] флота годы второй мировой войны. Река Шпрее в центре Берлина увидела победоносных советских моряков. Они совершали походы но морям и океанам. Они были моряками надводных кораблей, подводниками, они сражались на морях, на реках, под водой, в морском небе.
Новой славой покрыли себя советские моряки. Но они продолжали славные традиции моряков гражданской войны, тех отважных героев, что в первые годы Великой Октябрьской социалистической революции сражались под гордым красным флагом и победили в историческом споре многочисленных врагов.
Об этих моряках никогда не забывали и не забывают ни в стенах того Морского училища, которое некогда называлось Морским корпусом, ни на палубах тех кораблей, которые плавают сегодня и ничего общего не имеют с боевыми единицами восемнадцатого года.
Об этих моряках и кораблях революции написано много в стихах и прозе. О них рассказано с большой художественной силой в правдивых и красочных повестях и рассказах доброго моряка и доброго писателя Сергея Колбасьева.