‘Современникъ’, No 11, 1853
Морские львы, или кораблекрушение охотников за тюленями. Роман Купера. В двух частях. Москва. 1853., Дружинин Александр Васильевич, Год: 1853
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Морскіе львы, или кораблекрушеніе охотниковъ за тюленями. Романъ Купера. Въ двухъ частяхъ. Москва. 1853.
Вкъ морскихъ романовъ прошелъ, никто не читаетъ, не пишетъ и не издаетъ боле морскихъ романовъ. Англійская, французская и сверо-американская школы морскихъ романистовъ растеряли, одного за другимъ, всхъ лучшихъ своихъ корифеевъ. Умеръ капитанъ Марріетъ, еще недавно любители изящнаго оплакали Фенимора Купера, французскіе ‘пожиратели огня’ вмсто абордажей принялись описывать событія еще неправдоподобнйшія, нежели обдъ изъ человческаго мяса или взятіе великобританскаго фрегата французскимъ линейнымъ кораблемъ. Школа, столько лтъ двигавшаяся по литературному морю на всхъ парусахъ, весело распустивъ свои пестрые флаги, не существуетъ боле. Вс эти герои, корсары и путешественники, Поль Джонсы, Сюркуфы и Крингли, вс эти желзные капитаны, хорошенькіе мичинмены, свирпые первые лейтенанты, трусливые французы, вводимые на сцену единственно для того, чтобъ ихъ поражали во славу Великобританіи, сошли съ Океана, и, кажется, сошли на вчное время. Дйствительность сокрушила вымыселъ — вещь весьма понятная, утшительная и полезная. Дйствительность навки будетъ сильне, изящне и увлекательне всякаго вымысла. Лучшій изъ морскихъ романистовъ со своимъ лучшимъ созданіемъ — не что иное, какъ нуль передъ настоящей морской дйствительностью, передъ простымъ описапісмъ происшествій и битвъ, на самомъ дл происходившихъ. Вся слава покойнаго Купера состоитъ въ томъ, что, трудясь надъ своимъ ‘Лоцманомъ’ и ‘Морской Волшебницей’, онъ не давалъ воли воображенію, описывая только вещи, дйствительно случавшіяся, подвиги, всмъ памятные. Оттого морскіе романы Купера долго еще будутъ читаться. Но кто станетъ читать произведенія его сверстниковъ и подражателей, имя возможность знакомиться съ настоящими героями моря, съ настоящими путешественниками и бойцами? Жизнь увлекательне всякаго романа, и факты, дйствительно случившіеся, оказываются интересне придуманныхъ фактовъ, хотя бы ихъ придумывалъ геніальный выдумщикъ. Изъ конца въ конецъ земли широкой, во всхъ литературахъ, давно уже поднялась реакція во славу дйствительной жизни, во вредъ жизни выдуманной. Въ Лондон, книгопродавцы съ кислой миной глядятъ на рукописи романовъ и требуютъ автобіографій или литературныхъ мемуаровъ. Во Франціи и въ Германіи продолжается пора историческихъ записокъ и эпизодовъ по части исторіи литературы. Количество путешествій, ежегодно издаваемыхъ въ Англіи, превышаетъ все досел виднное въ этомъ род. Школа морскихъ романистовъ, процвтавшая еще такъ недавно, развила въ публик страсть къ чтенію путешествій и такимъ образомъ своей погибелью совершила полезное дло. Эта школа, если позволено будетъ употребить здсь довольно тривіальное сравненіе, служила чмъ-то въ род легкой закуски передъ сытнымъ и хорошимъ обдомъ: когда публика принялась за обдъ, никто уже не захотлъ вернуться къ закуск.
Мысленно пробгая рядъ старыхъ и новыхъ путешествій по морю, припоминая вс эти громадныя предпріятія, битвы и подвиги, случившіеся въ наше время съ людьми, или недавно еще жившими, или еще живущими на земл, такъ и хочется повторить еще разъ: ‘дйствительность лучше вымысла!’ Чего желаете вы, любители душу потрясающаго чтенія, джентльмены, гоняющіеся за увлекательностью разсказа? Хотите вы приключеній въ род синдбадовыхъ, описанныхъ въ ‘Тысяч и Одной Ночи’ — раскройте записки Кука, такъ хорошо изданныя разъ десять въ наше время, такъ изящно иллюстрированныя, такъ ловко переведенныя на вс языки. Привлекаютъ ли васъ битвы въ род битвъ ‘Иліады’, великія дла, совершенныя подъ тропическимъ солнцемъ — возьмите исторію раджи Джемса Брука, нашего современника, объявившаго безпощадную войну малайскимъ пиратамъ и изъ простого мистера Джемса Брука сдлавшагося владтелемъ и преобразователемъ обширной страны, заселенной сотнями тысячь жителей. Щадя скромность лицъ, живущихъ и составляющихъ славу русской науки, мы не станемъ упоминать о нашихъ соотечественникахъ, которыхъ путешествія и разсказы давно уже признаны всей читающей Европою за произведенія первоклассныя, исполненныя живости и изумительнаго разнообразія.
Школа морскихъ романистовъ, о которой мы сейчасъ говорили, очень хорошо видла свое опасное положеніе, очень хорошо сознавала ущербъ, поминутно наносимый ей дйствительными подвигами, дйствительными путешествіями, и, видя все это, на свою бду захотла потягаться съ дйствительностью. Имя впереди себя широкое поле для вымысла, она дала волю вымыслу, не заботясь ни о естественности цлаго, ни о соразмрности частей. Куку противопоставили Синдбада-Моряка изъ ‘Тысячи Одной Ночи’, а побды лорда Нельсона Трафальгарскаго переиначены были совсмъ, съ отнесеніемъ ихъ насчетъ разныхъ адмираловъ и коммодоровъ, существовавшихъ только въ голов романиста. Американецъ Мельвилль дошелъ до того, что сочинилъ цлое воображаемое путешествіе въ воображаемыя страны, только Эльдорадо, имъ созданное, не увлекло никого изъ читателей: затя была слишкомъ стара и пахнула еще прошлымъ столтіемъ. У Марріета то-и-дло происходило взятіе французскихъ кораблей двумя или тремя англичанами: для этой операціи обыкновенно запирались вс люки непріятельскаго судна, часовые сталкивались въ воду, и смлый герой романа, стоя на палуб съ пистолетами, грозился убить перваго, кто высунетъ голову на палубу. Рецептъ былъ хорошъ, но его повторяли слишкомъ часто. Требовалось дать вымыслу еще боле воли и удивить читающую публику такими дяніями, за которыми дйствительность не въ силахъ была итти слдомъ. Тутъ ужь выдвинулись впередъ французскіе морскіе романисты, народъ неразборчивый и небогатый совстливостью. Благодаря этимъ двумъ качествамъ, они дошли до того, что читающая публика прямо заподозрила ихъ въ помшательств разсудка.
— У тебя корсары, истративъ свои заряды, стрляютъ въ своего противника червонцами, говорилъ одинъ французъ другому: — я же тебя перещеголяю: вотъ теб описаніе оргіи на берегу, гд моряки, для препровожденія времени, ржутъ другъ друга.
— Это пустяки, говорилъ затронутый романистъ: — вотъ же теб абордажъ, по окончаніи котораго вс бойцы убиты, до послдняго.
— А потъ теб у меня цлый обдъ изъ человческаго мяса, посл кораблекрушенія.
— А вотъ пожаръ, потопленіе негровъ, морской разбой, вмст съ разсужденіемъ о томъ, что морской разбой есть занятіе самое пріятное и благородное.
— Такъ вотъ же взятіе двухъ англійскихъ линейныхъ кораблей французскимъ корветомъ!
— Стой, стой! возгласили тутъ великобританскіе журналы.— Европа видитъ, что вы не въ своемъ разум. Раскройте морской календарь временъ послдней войны, тамъ вы увидите, что подобнаго событія быть не могло, потому что вс ваши корабли, фрегаты и корветы, забранные съ бою, стояли въ нашихъ гаваняхъ!
Чмъ боле охладвали читатели къ морскимъ романистамъ, тмъ боле наши романисты свирпствовали. Имъ непремнно хотлось составить отдльную группу въ литератур, пустить ко дну своихъ обвинителей, составить себ свой собственный флагъ, забрать Океанъ, съ его берегами, въ свое вчное и потомственное владніе, водрузить знамя на островахъ Тихаго моря и наполнить свтъ громомъ своихъ вымышленныхъ сраженій. Они даже пріискали себ критиковъ, очень подробно толковавшихъ о происхожденіи школы, о древнихъ морскихъ писателяхъ, и въ заключеніе сработавшихъ цлую генеалогію для Евгенія Сю, Марріета, Корбьера и ихъ подражателей. По словамъ критиковъ, первый морской романъ, или, скоре зародышь морского романа, есть извстный ‘Родерикъ Рейдомъ’ Смоллета, отъ Смоллета произошелъ Куперъ, съ его ‘Краснымъ Разбойникомъ’, но тмъ не мене никто не прославилъ морской школы боле Евгенія Сю, далеко оставившаго за собой и Смоллета и Купера. Само собой разумется, сказанная генеалогія состряпана французомъ, ибо въ ней мало здраваго смысла. Морскіе романы Сю составляютъ стыдъ литературы, а Смоллетъ вовсе не родоначальникъ школы морскихъ романистовъ. У него часть дйствія происходитъ на мор,— это правда,— и вся часть романа, происходящая на мор, отлично отдлана, но, по нашему мннію, авторъ ‘Рендома’ и ‘Пиккля’ жилъ слишкомъ недавно для того, чтобъ быть главой какой бы то ни было школы. Если Марріетъ и Сю нуждаются въ родоначальник, то пусть они лучше выберутъ Фенелона, у котораго Телемакъ претерпваетъ кораблекрушеніе,— Рабле, такъ превосходно описавшаго поведеніе своихъ героевъ во время морской бури, или, всего лучше, Гомера, съ его Одиссеемъ, ‘много странствовавшимъ и много страдавшимъ’ и много испытавшимъ приключеній на корабл, и на островахъ, и на берегахъ странъ, омываемыхъ немолчно шумящимъ океаномъ.
Несмотря на притязанія и старанія морскихъ романистовъ, преимущественно французскихъ и англійскихъ, намъ кажется, что ихъ школа, какъ отдльная школа, не существуетъ и существовать не иметъ права. Правда, въ послднее двадцатипятилтіе европейской словесности, на разныхъ языкахъ, появилось довольно большое количество произведеній, посвященныхъ описанію морской жизни, съ ея поэзіею, подвигами и опасностями,— правда, что многія изъ означенныхъ произведеній носятъ на себ признаки таланта первокласснаго, правда, что, напримръ, Фениморъ Куперъ всюду заслужилъ прозваніе морского Вальтеръ-Скотта, но всхъ условій, здсь высказанныхъ, еще недостаточно для основанія школы тамъ, гд ея нечего основывать. Допустивъ въ исторіяхъ словесности отдлъ морскихъ романовъ, намъ, придется признать существованіе романовъ судейскихъ, джентльменскихъ, писательскихъ, любовныхъ итакъ дале, смотря потому, какіе люди и какая жизнь описываются во всякомъ новомъ и старомъ роман. Такое раздленіе школъ и дробленіе видовъ поведетъ только къ одному чесанію языка и ошибкамъ всякаго рода. Каждая отдльная школа, силясь отличиться передъ другими, начнетъ впадать въ исключительность и несообразности. Человкъ забудется, и на мсто человка станутъ выходить передъ публику ряды чудаковъ, блдныя олицетворенія той или другой страсти, и, посреди ненужнаго хаоса, романисты позабудутъ о томъ, что вс роды романовъ хороши, кром разряда скучныхъ романовъ.
Еще одной причиной недавняго упадка школы морскихъ романистовъ нужно признать чрезвычайную легкость ихъ изготовленія, при помощи одного, заразъ приготовленнаго къ тому рецепта. Эта легкость доходитъ до того, что какой нибудь литературный антрепренёръ, знающій языки и хорошо набившій себ руку, можетъ десятками стряпать морскіе романы, самъ никогда не бывши на мор. Количество дльныхъ сочиненій, имющихъ своимъ предметомъ морское дло, путешествій и изложеній замчательнйшихъ военныхъ дйствій на всхъ океанахъ, можетъ назваться огромнымъ, только одна небольшая часть этихъ сочиненій извстна вполн даже избраннйшей публик,— обыкновенные же читатели романовъ, сидя за своимъ Дюма, знаютъ о ней столько же, сколько мы знаемъ о санскритской словесности. Немногаго труда стоитъ ловкому романисту придумать маленькую интригу и, посл двухъ-трехъ главъ изъ своей головы, пустить своего вымышленнаго героя въ какую угодно часть свта, на войну или открытія, по слдамъ Брюса, Росса, Перри, Бреквилля, Кука, раджи Брука, лордовъ Нельсона и Колнигвуда. Разъ ршившись на такое дло и накупивъ полъ-сотни старыхъ или новыхъ книжицъ, преимущественно англійскихъ, романистъ можетъ оставаться спокойнымъ до самой развязки романа, черпая свое готовое вдохновеніе изъ чужой опытности и приписывая созданіямъ своей фантазіи великія дла, когда-то совершонныя великими людьми, безтрепетно приносившими свою жизнь на алтарь отечества и науки. И какими описаніями можетъ быть награжденъ ловкій обворовыватель, и какими яркими красками станетъ онъ изображать читателю страны, никогда не виданныя ни имъ, ни читателями! Какое вдохновеніе, какая жизненная опытность способны дать составителю морскихъ романовъ десятую часть того, что дадутъ ему знаменитые моряки и туристы, если ихъ только начать обкрадывать! И бури на мор, и истребленіе пожаромъ, и погоня за продавцами негровъ, и отдыхи на какомъ нибудь цвтущемъ остров Тихаго океана, и льды полунощныхъ морей, и охота за крокодилами, и бомбардированіе непріятельскихъ крпостей, и нравы дикихъ племенъ, и поэтическія островитянки въ род бугенвиллевскихъ! Все это проходитъ передъ читателемъ какъ ослпительная панорама, и, читая романъ, составленный въ здсь описанномъ вкус, рдкій читатель возьметъ себ въ голову, что сочинитель романа, безъ сомннія, жнетъ тамъ, гд не сялъ, описываетъ то, что уже гораздо ране его было описано великими моряками и туристами, піонерами европейской науки, миссіонерами европейскаго просвщенія!
Заговорившись о морскихъ романистахъ и о злоупотребленіяхъ, сотворенныхъ въ литератур ихъ школою, мы только теперь находимъ возможность сказать нсколько словъ о роман, находящемся передъ нами. Куперъ или не Куперъ сочинилъ ‘Морскихъ Львовъ’ — это могутъ ршить разв одни сверо-американскіе цнители. Романъ плохъ, но Фениморъ Куперъ, писатель съ дарованіемъ чрезвычайно неровнымъ, писалъ романы столь же плохіе. Вопіющихъ несообразностей въ роман не имется,— имются даже страницы очень живописныя, но раскройте записки мореплавателей, зимовавшихъ между льдами южнаго полюса, и вы найдете въ нихъ т же самыя страницы, вдобавокъ еще украшенныя всею прелестью истины. Содержаніе ‘Морскихъ Львовъ’ можетъ быть передано немногими словами: въ немъ есть и смыслъ и нравственная идея, но оно уже слишкомъ откинуто на задній планъ, а дйствующія лица романа до крайности безцвтны, даже боле безцвтны, чмъ худшія лица худшихъ романовъ, несомннпо принадлежащихъ Фенимору Куперу.
Въ Вестъ-Понд, небольшомъ приморскомъ город штата Нью-Йоркскаго, проживаетъ, у своего родственника, великаго жидомора и жаднаго скряги, двица Мери, влюбленная въ молодого капитана Гердинера, юношу смлаго, предпріимчиваго, взросшаго на мор, любимаго и уважаемаго моряками, но преданнаго скептицизму и ложной философіи. Праттъ, воспитатель двицы, захвативъ у одного умершаго моряка карту, съ обозначеніемъ острововъ, обильныхъ китами, тюленями и морскими львами,— острововъ, до сихъ поръ неизвстныхъ китоловамъ, снаряжаетъ на свой счетъ крпкую шкуну и вручаетъ начальство надъ нею безстрашному Гердинеру, непринимавшему никакого участія въ беззаконномъ отнятіи сказанной карты. Любовники простились, и похожденія Гердинера начинаются. На своемъ пути онъ встрчаетъ другую шкуну, снаряженную наслдниками матроса, владвшаго картою. Два сонерничествующіе капитана плывутъ вмст, вмст багрятъ китовъ и длятся опасностями, иногда спасая одинъ другого, иногда ссорясь и мшая другъ другу. Наконецъ они достигли знаменитыхъ острововъ, окруженныхъ льдами и дйствительно наполненныхъ тюленями и всякими морскими чудовищами. Началась охота, затянувшаяся слишкомъ долго и принудившая китолововъ зазимовать между ледяными глыбами. Часть романа, описывающая эту зимовку, ршительно лучшая. Вотъ одно небольшое мсто на выдержку:
‘Положеніе нашихъ моряковъ было безнадежно. Въ полдень везд въ тни мерзло. Блистающее солнце распространяло свои лучи по ледяной панорам, но такъ косвенно, что едва можно было сносить излишекъ холода. Столь далеко, какъ только могъ достичь глазъ, даже съ вершины мыса, виднлся одинъ ледъ, исключая той части большой бухты, куда не проникала еще большая ледяная равнина. Къ югу виднлось сборище огромныхъ горъ, поставленныхъ тамъ, какъ башни, и которыя закрывали вс выходы съ этой стороны. Вода потеряла все свое движеніе и ледъ, весь новый, образовался на всемъ пространств бухты, что доказывала линія, отличающаяся близною, предшествующая непреодолимой границ ледяной равнины.
Стимсонъ далъ обоимъ капитанамъ прекрасный совтъ для борьбы съ холодомъ, который, естественно, могъ увеличиться: онъ совтовалъ перенести паруса разбитаго корабля и сдлать изъ нихъ большія занавси въ деревянномъ дом, единственномъ убжищ, представлявшемся нашимъ морякамъ, воспользоваться кожами тюленей, принадлежащими Дагге, чтобы законопатить изнутри стны этого дома, поберегать дровяной запасъ, который привезли съ собою, ограничиться, если будетъ возможно, однимъ огнемъ, быть какъ можно опрятне, что представляетъ самое лучшее средство противъ холода, принимать почти холодныя ванны и для этого брать воду у самаго входа въ домъ, а бочку, служащую ванною, поставить подъ шатеръ, чаще прибгать къ упражненіямъ, чтобы тмъ сохранить въ тл естественную теплоту, которая такъ необходима,— вотъ почти перечень совтовъ Стимсона, которые оба капитана приняли и привели въ исполненіе.
Таково-то было положеніе нашихъ моряковъ. Гердинеръ усплъ ввести свою шкуну въ безопасное мсто подл берега, а изъ разбитаго корабля Дагге вынули вс запасы, вс пособія, которыя въ немъ заключались.’
Два мсяца прошли быстро. Предприняли вс возможныя предосторожности и домъ или скоре клтка, въ которой жили оба капитана, доставляла боле удобствъ, нежели можно было достать. Дни уже очень уменьшились, а ночи увеличились такъ, что солнце было видимо только нсколько часовъ, въ которые оно очень низко проходило на сверномъ горизонт. Холодъ все боле и боле увеличивался, хотя время подъ этими высокими широтами было также перемнчиво, какъ и подъ нашей. Оттепелей не было и термометръ былъ нсколько градусовъ ниже нуля. Между тмъ люди обоихъ экипажей привыкли къ климату и признались, что они были въ состояніи перенести гораздо большій холодъ. Ничто не могло захватить родившихся въ Нью-Іорк и Новой Англіи въ расплохъ, потому что тамъ рдко проходила зима, въ которую бы не приходилось переносить столь сильнаго холода какъ тотъ, который испытывали эти моряки на берегахъ Атлантическаго моря. Въ теченіи трехъ послднихъ дней, термометръ при восход солнца былъ между семнадцатью и двадцатью градусами ниже нуля. Хоть оттепель казалась очень вроятною, но въ слдующіе двадцать четыре часа ртуть опустилась на нсколько градусовъ ниже нуля.
Люди, привыкшіе къ подобнымъ перемнамъ и столь сильному холоду, не скоро испугаются.
Въ эту часть года напало гораздо боле снга, нежели посл. Этотъ снгъ былъ большимъ препятствіемъ, потому что скоро сдлался такъ толстымъ, что образовалъ вокругъ дома валъ и завалилъ пространство, служившее мстомъ прогулки для экипажа. Они были принуждены прорывать лопатами проходы и это дало имъ работу, споспшествующую сохраненію ихъ здоровья, если и безполезную для чего другаго.
Между тмъ Росвель сильно безпокоился на счетъ топки. Уже истребили большую часть привезенныхъ съ собою дровъ. Какъ ни былъ значителенъ запасъ, но его уже много израсходовали и, по сдланнымъ вычисленіямъ, его оставалось только на половину времени, которое должно было провести на остров. Это обстоятельство заслуживало большаго размышленія. Безъ топки смерть была неизбжна и не было бы средства бороться съ вліяніемъ зимы, проводимой подл южнаго полюса.’
Зима длится долго, и ледъ, уже разрушившій одинъ изъ кораблей, высится надъ второю шкуною, какъ огромная гора, внутри которой, между массами сгруппировавшихся льдинъ, сформировались природныя галлереи, по которымъ даже удобно было прогуливаться. Въ самое жестокое время стужи, капитанъ Дагге, спутникъ Гердинера, переходитъ изъ теплаго дома въ свой корабль, котораго никакъ не хочетъ считать погибшимъ. Вестъ-пондскіе моряки, сознавая безуміе этого дла, приходятъ на помощь къ несчастнымъ и часть ихъ застаютъ уже замерзшими. Дагге умираетъ на рукахъ молодого капитана, благодаря его за дружескія пособія и поручая его покровительству неба.
Подъ вліяніемъ нужды, усилій и трудностей, ложная философія оставляетъ сердце Гердинера, а самъ капитанъ боле и боле убждается въ благости Провиднія, хранящаго его и его спутниковъ посреди льдовъ и смерти, посреди стужи и лишеній всякаго рода. Для поддержки огня онъ приказываетъ сломать высокія части своего корабля. Затворники не могутъ жить ни минуты безъ огня, а стужа не думаетъ прекращаться. Передъ Гердинеромъ образуется дилемма такого рода: или, щадя корабль, оставаться безъ огня на врную погибель, или, разломавъ шкуну на топливо, только отсрочить день смерти, лишивъ себя возможности вернуться на родину. Тутъ-то узнаетъ онъ весь высокій смыслъ пословицы: ‘кто на мор не бывалъ, тотъ Богу не маливался’. Провидніе сохраняетъ юношу и его спутниковъ. Наступаетъ весна — ледяныя горы расчищаются, и, посл короткаго плаванія, Гердинеръ, съ своимъ богатымъ грузомъ, возвращается на родину, чтобы жениться на Мери и получить наслдство отъ скряги Пратта.
Романъ вообще читается, хотя переведенъ языкомъ тяжелымъ и неправильнымъ. Зимовка между льдами полюса очерчена даже весьма живописно, но разсказы или записки лицъ, дйствительно скитавшихся ‘по, льдамъ полунощныхъ морей’, во сто разъ интересне ‘Морскихъ Львовъ’, хотя этотъ романъ и украшенъ именемъ Фенимора Купера.