МОНГОЛО-БУРЯТЫ ИРКУТСКОЙ ГУБЕРНІИ.
МОНГОЛО-БУРЯТЫ ИРКУТСКОЙ ГУБЕРНІИ.
——
——
——
——
Н. Астыревъ.
‘Сверный Встникъ’, No 12, 1890
Монголо-буряты Иркутской губернии, Астырев Николай Михайлович, Год: 1890
Время на прочтение: 50 минут(ы)
Два съ половиной вка назадъ на территоріи ныншней Иркутской губерніи происходили кровавыя битвы: завоеватели надвигались съ двухъ сторонъ на бурятъ, за нсколько столтій до прихода русскихъ, освшихъ въ Ангарской долин, вытснивъ оттуда въ глухія сверныя мстности тунгузовъ. То были вка господства грубой силы. Сильнйшій всегда оставался правымъ, ибо успхъ былъ на его сторон. Сколько этихъ сильнйшихъ перебывало въ разное время въ Пріангарь — объ этомъ только смутно, по нкоторымъ китайскимъ лтописямъ, догадывается европейская наука!
Странныя имена народовъ, чуждо теперь звучащія даже для привычнаго уха историка,— эти Го-эй, Кику, Као-че, Шивэй — канули въ вчность, и отъ пребыванія ихъ на берегахъ р. Ангары не осталось и слда, если не считать нсколькихъ ‘писаницъ’, т. е. грубо высченныхъ рисунковъ на прибрежныхъ скалахъ, но какимъ именно народомъ изъ тхъ, которые послдовательно вытсняли одинъ другого изъ Пріангарья, завщаны намъ въ поученіе эти памятники своего здсь пребыванія — остается по сію пору неразгаданнымъ.
Настала очередь и бурятъ. На нихъ почти одновременно двинулись енисейскіе казаки — съ сверо-запада, съ низовьевъ Ангары, и красноярскіе казаки — съ запада, по направленію ныншняго московскаго тракта. Неизвстное номадамъ огнестрльное оружіе успшно длало свое дло: цлыя полчища бурятъ, цлыя тысячи ихъ бжали въ ужас отъ жалкой горсти бородатыхълюдей, шедшихъ все дале на востокъ, въ поискахъ за пушниной. Возмущенные цлымъ рядомъ насилій, балаганскіе буряты убили въ 1658 году казаковъ, собиравшихъ съ нихъ ясакъ, и съ женами и дтьми бжали въ Монголію, черезъ Тунку, долиной рки Иркута. За ними двинулись туда же и тункинскіе буряты, напуганные разсказами своихъ единоплеменниковъ о жестокости казацкаго предводителя. Весь югъ Иркутской губерніи опустлъ.
Прошло лтъ тридцать. Въ Монголіи начались кровавыя междуусобицы, отъ которыхъ сильно терпли пришельцы, къ этому же времени они прослышали, что Похабова на Ангар уже нтъ, что въ Россіи слъ на престолъ новый царь (Петръ I), что посланные царя вступаютъ въ договоры съ бурятскими князьками, обезпечивая этимъ послднимъ разныя льготы и права и признавая бурятъ собственниками занятыхъ ими издревле земель. (Къ 1688-му году относится заключеніе договора посланникомъ Головинымъ съ шестью бурятскими тайшами о вчномъ подданств ихъ и родовичей ихъ русскому царю). Вс эти слухи ободрили бглецовъ и побудили ихъ мало-по-малу возвратиться на свои старыя пепелища.
Нкоторые роды вернувшихся оказались въ значительной степени омонголившимися. Впрочемъ, достоврно неизвстно, чему именно слдуетъ приписать различіе, которое нын замчается въ двухъ группахъ бурятъ Иркутской губерніи. Но фактъ тотъ, что одни изъ нихъ боле статны, красивы, говорятъ языкомъ, отличнымъ отъ языка другой группы, носятъ характерную и даже изящную одежду, исповдуютъ буддійскую (ламайскую, какъ ее здсь называютъ) религію {Впрочемъ, незначительная часть тункинскихъ бурятъ, по одному извстію, исповдывала шаманскую религію до 70-хъ годовъ ныншняго вка и только тогда перешла къ ламаизму, но приказанію тайши, запретившаго старую вру’.}, другіе же — въ значительной степени ординарне первыхъ, боле низкопоклонны и льстивы, исповдуютъ шаманскую вру, очень некрасивы лицомъ, и въ послднее время значительно поддались вліянію русскихъ. Къ первымъ принадлежатъ тункинскіе бурята и — какъ переходная ступень ко вторымъ — аларскіе, ко вторымъ — кудинскіе, идинскіе и балаганскіе. Немногочисленные буряты вдомства Нижнеудинской землицы составляютъ особую группу, какъ кажется, въ Монголію не убгавшую, теперь она въ значительной степени уже обрусла, по крайней мр — одна ея часть.
Я сижу въ дом зажиточнаго бурята тункинскаго вдомства, 3-го Хонгодорскаго рода. Домъ недавно выстроенъ, по-русски (но на шипахъ по угламъ, а не на вырубахъ, не ‘крюкомъ’), о трехъ комнатахъ, съ снцами и высокимъ крыльцомъ. Въ первой комнат, самой большой, занимающей половину дома, стоитъ русская печь и рядомъ съ ней туземный очагъ, съ навшаннымъ надъ нимъ котломъ. Это — кухня и, вмст съ тмъ, нчто врод ‘кунацкой’, пріемной для всхъ ‘простого званія’ (т. е. небогатыхъ) родовичей, за дломъ и безъ дла толкущихся ежедневно около своего патрона — богача. Вторая половина дома представляетъ собою дв комнаты: въ одной живетъ хозяйка съ дтьми, въ другой постоянно возсдаетъ, если онъ дома, самъ хозяинъ въ компаніи съ наиболе почетными гостями и пьетъ нескончаемые чаи, да куритъ одну за другой крохотныя монгольскія трубочки на полуаршинныхъ чубукахъ. Въ числ почетныхъ гостей нахожусь, въ данный моментъ, и я,— ‘такой большой чиновникъ, что даже безъ свтлыхъ пуговицъ по бурятамъ здитъ’,— какъ говорятъ обо мн тункинцы, изумленные пріздомъ въ эту глушь человка, который ‘до всего доходитъ, обо всемъ спрашиваетъ, не дерется и не ругается и благодарностей за свой пріздъ не требуетъ’.
Стны комнаты хорошо выструганы и еще блы. По одной стн висятъ на гвоздяхъ связки шкурокъ,— собольихъ, рысьихъ, колонковыхъ, выдровыхъ и лисьихъ. Тутъ же — нсколько ружей, непривлекательныхъ на видъ, съ самодльными, буквально-‘топорными’ — ложами, съ кремневымъ запаломъ, дуло у нкоторыхъ, для крпости, перевязано ремешками. И изъ такихъ-то ружей, правда — при помощи подставки (‘сошекъ’), которую носитъ съ собой охотникъ, лучшіе изъ бурятскихъ и русскихъ ‘промышленниковъ’ бьютъ соболя не иначе какъ въ голову, чтобы не испортить пулькой шкуры…. Вдоль стнъ стоятъ мстами горки столиковъ,— по три столика другъ на друг, нижній столикъ иметъ около 3/4 арш. длины, У2 аршина ширины и 6 вершковъ вышины, размры второго и третьяго — соотвтственно меньше: такъ, вышина второго — 5 вершк., третьяго — только 4 вершк. Всхъ столиковъ въ комнат до 12-ти, нкоторые изъ нихъ грубо расписаны масляными красками, другіе разрисованы изящно, голубымъ, краснымъ и золотомъ, и лакированы, чмъ меньше столикъ, тмъ онъ красиве расписанъ и пышне украшенъ рзьбой. Эти столики подаются при угощеніяхъ гостей, по одному на 2—5 человкъ, или — если гость очень важный — ему ставится особый, самый красивый столикъ. Въ комнат помщается еще большой сундукъ, обитый желзомъ и жестью, въ которомъ хозяинъ держитъ свои деньги и другіе цнные предметы. Больше мебели никакой.
Я,— какъ и вс прочіе, находящіеся въ комнат — сижу на коврик, искусно сшитомъ изъ лоскутовъ шкурокъ съ козьихъ и оленьихъ ногъ и медвжьихъ лапъ, эти коврики разложены по полу вдоль стнъ. Наиболе почетнымъ гостямъ, кром лучшихъ ковриковъ, даютъ еще подушки подъ спину, такихъ подушекъ лежитъ штукъ десять на сундук въ обыкновенное время. Теперь большая половина ихъ разобрана гостями, сидящими поджавъ ноги ‘калачикомъ’ на коврикахъ, прислонясь спиной къ подушк и стн. Передо мной поставленъ столикъ, на немъ моя походная чернильница и нсколько листовъ бумаги. Писать, поджавъ ноги, неудобно, но я стараюсь не быть смшнымъ и потому мужественно переношу неудобства полукультурнаго быта.
Собесдники мои — люди разныхъ состояній. Большинство изъ нихъ совсмъ не говоритъ норусски, кром нсколькихъ словъ, т. е. немногимъ разв лучше, чмъ я говорю по бурятски. Двое или трое кое-что понимаютъ и изъясняются короткими ломанными фразами. Дятельнымъ толмачемъ служитъ мой проводникъ, обрусвшій ясачный староста Хойготскаго рода, безъ него мое дло было-бы совсмъ плохо. Замчательно, что тункинскіе бурята отчасти сходны, въ этомъ отношеніи съ исчезающимъ теперь типомъ петербургскихъ нмцевъ, которые за десять-двадцать лтъ жизни среди русскихъ научаются только ругаться по русски… Однажды, между жителями двухъ сосднихъ улусовъ зашелъ споръ, какой улусъ долженъ выставить лошадей подъ меня, подъ мой вьюкъ и подъ проводниковъ. Сначала горячо бранились по бурятски, потомъ кто-то рванулъ за уздцы приведенную другимъ лошадь. ‘Нохой!’ (собака) услышалъ я возгласъ обиженнаго. ‘Шукинъ-шынъ’,— далъ сдачи противникъ, но тотчасъ-же самъ получилъ оскорбленіе, въ вид не лестнаго упоминовенія его родительницы,— и тутъ уже пошло со всхъ сторонъ щедринское — ‘мать… мать…’ Иллюзія была полная, я забылъ, что нахожусь въ глухомъ улус Тункинскаго вдомства далекой Иркутской губерніи: мн представилась тихая и широкая рка въ центр Великороссіи, паромъ у берега, десятки телгъ, сгрудившихся въ одну неразбериху у спуска, и кучки православныхъ мужиковъ, азартно переругивающихся изъ-за права възда на паромъ. Мн стало лестно, что хоть за ругательствами русскими признается, по ихъ образности, безспорная пальма первенства всми народами, имющими съ нами дло, отъ нмцевъ и англичанъ, до монголо-бурятъ включительно!
Конечно, это… лестно, но удивительнаго въ этомъ ничего нтъ. Вся двухъ съ половиной вковая просвтительная дятельность русскихъ по отношенію къ бурятамъ сводится почти къ нулю. Въ исторіи сохранилась запись только объ одномъ культурно-промышленномъ предпріятіи русскихъ завоевателей въ XVII вк: это присылка какого-то кузнеца и плавильщика въ Балаганскій острожекъ въ 1665 году, для выплавки руды изъ желзныхъ рудниковъ, брошенныхъ убжавшими бурятами. А до этого и затмъ, по историческимъ даннымъ, русскіе ‘промышленники’ занимались въ теченіи почти цлаго вка только однимъ излюбленнымъ промысломъ: грабежомъ и обманомъ, при помощи спаиванія ‘братскихъ’, или ‘твари’, какъ они ихъ презрительно называли. ‘Тварью’ называютъ сибирскіе крестьяне бурятъ и по сію пору, даже къ крещенымъ, но еще не обрусвшимъ бурятамъ, крестьяне относятся высокомрно, какъ къ низшей рас: ‘хоть крещеный, а все-же не далеко ушелъ отъ твари’, говорятъ они, и при малйшемъ столкновеніи своихъ интересовъ съ интересами ‘твари’ осыпаютъ эту послднюю градомъ отборнйшихъ русскихъ ругательствъ. Конечно, такъ относятся только къ бднымъ ‘братскимъ’, съ богатымъ — дло иное: ему льстятъ, съ нимъ обходятся назойливо-фамиліарно, его угощаютъ и сажаютъ подъ образа, будь онъ даже не крещенъ, но за-глаза и его не иначе честятъ, какъ ‘тварью’, хотя ужъ не въ презрительномъ, а въ злобно-завистливомъ тон. Правительство вспоминало иногда, особенно въ текущемъ столтіи, о необходимости взять на себя культурно-просвтительную миссію въ сибирскихъ странахъ, но существеннаго въ этомъ отношеніи ничего не было сдлано…
Простые крестьяне, при всякомъ случа пытаются поживиться около ‘твари’, а если это не удастся, то пускаютъ въ ходъ свой обширный лексиконъ ругательствъ, представители образованнаго класса,— вс эти земскіе засдатели, стараются перещеголять одинъ другого ‘строгостью и неослабностью’ обхожденія съ этими ‘канальями’ и для этого начинаютъ выпускать залпы бранныхъ словъ, лишь только ступятъ ногою на бурятскую землю, или даже не вылзая еще изъ экипажа, въ которомъ пріхали, и этимъ расчищаютъ себ путь… къ бурятскому кошелю. Такимъ образомъ выходитъ, что бранныя слова на русскомъ діалект слишкомъ часто долетаютъ до уха бурятъ, значительно чаще ‘хорошихъ’ словъ, и нтъ ничего удивительнаго, что хорошимъ словамъ, полузабытымъ и самими русскими, бурята не научились, а научились только ругаться.
Однако, вернемся назадъ, въ парадную пріемную Сыдыбъ Идыгева.
— А кто у васъ тутъ Василій Ивановъ Вурмаевъ? Мн говорили въ Степной Дум, что онъ хорошій охотникъ, ‘агнахй’,— поясняю я по бурятски.
Собесдники въ недоумніи переглядываются: они не поняли, очевидно, о комъ идетъ рчь. Я еще разъ поясняю. Вступается и мой толмачъ: ‘Вашька, Вашька Вурмаевъ’,— объясняетъ онъ. Нсколько человкъ начинаютъ что-то оживленно говорить другъ съ другомъ, видно, что они убждаютъ въ чемъ то одного изъ сидящихъ среди нихъ, но тотъ растерянно смотритъ то на одного то на другого.
— Ну, Буха Бурмаевъ,— кажется, еще такъ его зовутъ,— говорю я, заглядывая въ записную книжку.
Сразу поднимается всеобщее и веселое галдніе: ‘она, вона’! кричатъ вс и указываютъ на того самаго субъекта, котораго только что убждали въ чемъ то. Онъ виновато улыбается и тычетъ себ въ грудь пальцемъ, повторяя: ‘агнахи агнаха’.
— Да разв вы своего имени не знаете? Вдь вы крещены?— спрашиваю я.
— Крестникъ, крестникъ… Вашька — врно! раздается кругомъ.
Почти у всхъ новокрещенныхъ можно видть въ ихъ юртахъ и домахъ предметы ламайскаго богослуженія: бурханы (статуэтки боговъ или барельефы), образа, писанные на матеріи и т. п., христіанскихъ-же иконъ — нтъ. Кажется, что ршительно вс, даже старые христіане, носятъ на груди амулеты, по вншнему виду похожіе на карманные часы, или же кожанные четырехугольные мшечки (ладонки): внутри этихъ амулетовъ находится небольшой бурханъ и молитва, писанная по монгольски. У одного изъ видныхъ членовъ думы, христіанина, стоитъ въ его дом, совершенно открыто, ламайскій алтарь, съ бурханами, чашечками съ рисомъ, водкой и проч., украшенный Павлиными перьями, тутъ-же, на стол, висятъ христіанскія иконы въ фольговыхъ ризахъ. На ламайскія лтнія празднества, происходящія въ Тункинскомъ дацан, собирается масса народу, отправляются присутствовать на богослуженіи не только явные и тайные ламаиты, но и русскіе крестьяне и казаки,— любопытства ради. Публика чувствуетъ себя на этихъ празднествахъ прекрасно: пьютъ, дятъ, устраиваютъ скачки, борьбу, съ призами для побдителей, иногда устраивается, или, по крайней мр, еще недавно устраивалась, общая охота облавой. Къ вычурнымъ религіознымъ церемоніямъ ламъ (съ маскарадной процессіей, при гром барабановъ, тарелокъ и и рзкихъ звукахъ дудокъ и трубъ) относятся довольно равнодушно: въ самые торжественные моменты смхъ и шутки въ публик не прекращаются. Впрочемъ, все здсь сказанное относится только къ лтнему, самому излюбленному празднику — ‘майдеръ’, при какой обстановк проводятъ другіе два — достоврныхъ свдній у меня нтъ {Можетъ быть не лишне сообщить нкоторыя подробности по этому вопросу, собранныя мною въ Степной Дум и у частныхъ лицъ. Всхъ ламаитовъ въ Тункинскомъ вдомств считается нын до 4440 душъ обоего пола (бурятъ-же, принявшихъ крещеніе,— около 9200). При дацан живутъ пять духовныхъ лицъ. Богослуженіе совершается ими ежедневно, кром тхъ дней, которые они употребляютъ на разъзды по улусамъ, гд ихъ встрчаютъ самымъ почетнымъ образомъ, угощаютъ всмъ, что есть лучшаго и ублажаютъ разными приношеніями. Во время этихъ разъздовъ ламы продаютъ бурхановъ, врачуютъ больныхъ, совершаютъ краткія богослуженія. Въ дацан господствуютъ монастырскіе порядки: личнаго имущества у ламъ нтъ, отлучаться они могутъ изъ дацана только для совершенія требъ и названныхъ экскурсій, женщины въ ихъ жилища входить не смютъ. Кром ежедневныхъ службъ въ дацан, происходящихъ при полномъ отсутствіи молельщиковъ, въ годъ бываетъ до 60 праздничныхъ, боле или мене торжественныхъ, служеній, привлекающихъ немногочисленныхъ зрителей изъ сосднихъ улусовъ, а три раза въ году бываютъ большіе праздники, именно: 1) Саіалиха (блый мсяцъ, нашъ ‘Новый годъ’) — въ послднихъ числахъ января или въ первыхъ числахъ февраля, при новолуніи, 2) Майдер ир-ихэ (большое торжественное шествіе) — въ іюл мсяц, тоже въ новолуніе, 3) Зулэи — хуруле (свтлое служеніе) — въ ноябр. Службы въ первый и третій праздники совершаются въ дацан, а въ ‘Майдер’ — и вн его, на открытомъ воздух.}.
Какъ въ Тунк, такъ и въ Аларскомъ вдомств, имющемъ свои небольшой дацанъ, настолько затруднительно различеніе ламаита отъ христіанина, что въ думскія смты расходовъ вносятся статьи по содержанію дацановъ наравн со статьями по содержанію миссіонерскихъ становъ и вся смта расходовъ по вдомству распредляется по душамъ, безъ различія ихъ вроисповданія, такимъ образомъ, ламаитъ участвуетъ въ содержаніи миссіонерскихъ становъ, а христіанинъ — дацановъ. Вообще, вротерпимость у бурятъ-ламаитовъ — полнйшая, если не считать достаточно понятнаго предпочтенія, отдаваемаго ими, какъ и большинствомъ людей всякихъ племенъ и нарчій, той вр, въ которой они родились и которую исповдывали ихъ отцы и дды, но рядомъ съ этимъ наблюдается все большее развитіе скептицизма и господство обрядности, въ ущербъ врованію, въ Строгомъ смысл этого слова. Сегодня, угощая ламу и покупая у него бурхановъ, бурятъ завтра смется надъ его обжорствомъ, ругаетъ его попрошайкой, а старые свои бурханы выкидываетъ, какъ уже негодные, въ оврагъ. Споровъ о вр съ русскими — не бываетъ вовсе, какъ мн говорили, не потому, чтобы боялись спорить, а просто потому, что это предметъ не интересный: ‘ты считаешь за лучшее ходить въ русскую церковь,— ходи, это твое дло, а я пойду на майдеръ, потому что и прежде ходилъ каждый годъ’,— вотъ и весь разговоръ. Благодаря этой-то индифферентности, православіе — хотя и по вншности только — приняли значительное количество бурятъ (‘почему бы и не креститься, если того требуютъ, или если это можетъ быть выгодно?’) тункинскаго и аларскаго вдомствъ, и между крещеными есть и первые богачи, и бдняки. Совсмъ другое дло у шаманистовъ.
Совершенно несостоятельная, по сравненію съ буддизмомъ, шаманская религія, не представляющая собой законченной философской системы, не имющая въ своемъ распоряженіи письменъ, представляющая собою лишь культъ испуганнаго невдомыми ужасами человческаго ума, лишеннаго положительныхъ знаній, кром узко-практическихъ,— эта религія обладаетъ однако, повидимому, качествомъ приковывать къ себ умы врующихъ крпче, чмъ буддизмъ, такъ что въ шаманистскихъ вдомствахъ дятельность миссіонеровъ даетъ лишь незначительные результаты даже въ количественномъ отношеніи {Замтить кстати, что число крещеныхъ кочевыхъ инородцевъ достигаетъ въ Иркутскомъ округ — 29%, а въ Балаганскомъ — 34% общаго ихъ числа.}. Кром того и самый контингентъ неофитовъ изъ числа шаманистовъ значительно отличается отъ сплошныхъ группъ крещеныхъ тункинскихъ бурятъ: изъ шаманистовъ крестятся, преимущественно, отдльныя личности, прибгающія къ этому только по крайней нужд, напр., когда женихъ и невста сочувствуютъ другъ другу, но бракъ ихъ, по шаманскому обряду, состояться не можетъ, вслдствіе препятствій со стороны родственниковъ невсты, требующихъ отъ жениха калымъ, который превосходитъ его средства, то влюбленные бгутъ въ миссіонерскій станъ, сегодня крестятся, а завтра, повнчавшись, возвращаются въ улусъ, уже не опасаясь, что бракъ ихъ будетъ расторгнутъ родовичами. Иногда такія бгства въ станъ происходятъ даже съ согласія отца невсты, не имющаго средствъ справлять дорого стоющую свадьбу и не надющагося по чему-либо получить хорошій калымъ отъ другого жениха. Или, напр., жена захочетъ уйти отъ мужа: лучшимъ для этого средствомъ — служитъ обращеніе къ содйствію миссіонера, часто такая неофитка совсмъ уходитъ отъ своего мужа-шаманиста, который лишается, такимъ образомъ, калыма, за нее уплаченнаго (надо замтить, что размры калыма бываютъ весьма солидны: до 500—1000 рублей, деньгами и скотомъ) {Для иллюстраціи, приводимъ выдержки изъ дла, возникшаго по жалоб инородца Ашаева, 3-го Буяновскаго рода, Капсальскаго вдомства. Ашаевъ жаловался въ свою управу, что его жена убжала въ миссіонерскій станъ креститься, взявъ съ собою 11-лтнюю дочь: имъ было внесено за жену въ калымъ ея отцу 354 р., да на леченіе ея, черезъ шамановъ, онъ извелъ скота разнаго въ жертвы на 550 р., въ виду такихъ расходовъ, Ашаевъ проситъ управу Припять мры къ возвращенію жены, ‘если же она уже крестилась, то вернуть ему дочь, хотя бы крещеную, ибо по издревле установленному шаманскому обычаю — въ случа побга жены, дти остаются у отца’. При этомъ, А. общаетъ ‘воспитывать дочь по христіанскому обряду?) и выдать ее впослдствіи въ замужество за крещенаго инородца, принявъ зятя въ домъ, ибо онъ, А., нын уже старъ, къ работ не способенъ и никакихъ другихъ дтей, кром упомянутой дочери, не иметъ’. По справк въ миссіонерскомъ стан оказалось, что и мать и дочь уже крещены, а относительно возвращенія дочери отцу, о. благочинный отозвался, что не его дло, ‘да къ тому же не было еще примра, чтобы язычникъ бралъ у матери — христіанки дочь — христіанку на воспитаніе къ себ’, въ случа же преслдованій со стороны отца, о. миссіонеръ грозитъ обратиться за защитой новоокрещенныхъ ‘къ высшей администраціи’.}, но чаще бываетъ, что крестившаяся жена возвращается жить къ язычнику-нужу, имя теперь противъ него постоянно на готов оружіе,— свою принадлежность къ христіанству, обусловливающую ей возможность въ каждую данную минуту уйти отъ мужа подъ покровительство гражданскихъ властей, если бы мужъ сталъ, напр., тиранить ее. Иногда бываетъ и такъ, что первымъ крестится мужъ и заставляетъ креститься и повнчаться съ нимъ и жену, чтобы она не пыталась убжать отъ него. Такимъ образомъ, среди шаманистовъ оказывается много семей смшаннаго вроисповданія, въ коихъ, напр., отецъ и сыновья язычники, а мать и дочери — христіанки, или же отецъ и мать язычники, а сынъ, не бывшій въ состояніи, по бдности, уплатить калыма за жену, христіанинъ, равно какъ и его жена. Любопытно еще то, что средній уровень зажиточности хозяйствъ крещеныхъ изъ среды шаманистовъ значительно ниже прочихъ бурятъ этого вдомства, пребывающихъ въ шаманств, чего не замчается при сравненіи крещенаго и не крещенаго населенія, Тункинскаго и Аларскаго вдомствъ {Могу подтвердить цифрами все сказанное здсь. Въ Куднискомъ вдомств, Иркутскаго окр., 2082 хозяйствъ шаманствующихъ, 55 христіанскихъ и 34 хоз. смшанныхъ вроисповданій, отсюда видна незначительность успховъ, сдланныхъ христіанствомъ въ этой мстности. На одно шаманствующее хозяйство приходится, въ среднемъ, душъ обоего пола 4,8 и десятинъ запашки — 8,5, а на одну крещеную семью — 3,1 душъ и 3,1 десят., т. е. того и другого мене, чмъ въ предыдущей групп. Хозяйствъ, не занимающихся земледліемъ, среди первыхъ — только 1,7%, а среди вторыхъ — 10,9%, хозяйствъ, не занимающихъ рабочихъ лошадей, среди первыхъ 6,4%, а изъ числа вторыхъ — 27,3%. Такимъ образомъ, первые во всемъ богаче послднихъ.}.
Однако, надо возвратиться къ прерванному разсказу о моемъ знакомств съ тункинскими бурятами. Разспросы объ ихъ жить-быть, о земельныхъ распорядкахъ, о земледльческомъ и скотоводческомъ хозяйств — видимо утомили присутствующихъ, чаще и чаще слышались томительные вздохи, все меньшее количество собесдниковъ оставалось сидть на коврикахъ, а прочіе, по одному исчезали въ ‘кунацкую’. Утомился и я, переспрашивая объ одномъ и томъ же по нсколько разъ, на разные лады, чтобы быть увреннымъ въ правильности даваемыхъ мн отвтовъ. Но вотъ — открывается дверь и входитъ старикъ съ пергаментнымъ лицомъ, одтый въ шелковый голубой халатъ.
— Менду! говоритъ онъ хозяину.
— Менду! отвчаетъ тотъ.
— Тама менду!
— Тама менду!
И такъ дале. Всхъ привтствій четыре, которыя всякій входящій обязанъ сказать каждому изъ членовъ общества, и на каждое изъ его привтствій ему должны отвчать тмъ же. Привтствія эти значатъ: здравствуй, самъ-ли здоровъ, семейство-ли здорово, скотъ-ли здоровъ?— Если общество довольно многочисленно, какъ было, напримръ, въ данномъ случа, то эти, чистокитайскія, церемоніи бываютъ довольно-таки тягостны, и мн не разъ приходилось прерывать работу, съ досадой ожидая конца этимъ ‘менду’. Теперь вошедшій старикъ не считалъ, впрочемъ, нужнымъ здороваться съ мелкой сошкой изъ числа присутствующихъ и, поздоровавшись съ хозяиномъ, со мной, съ моимъ провожатымъ и двумя-тремя родовичами, услся на коврик, который ему тотчасъ очистили, и кинулъ всмъ остальнымъ одно общее ‘хай менду’ (вс здравствуйте).
— Ты зачмъ ко мн не зазжалъ, а? Старый Барунъ обидть хотлъ? Старый Барунъ всхъ большихъ чиновниковъ угощалъ, а ты не хотлъ?
Начались объясненія, для чего и какъ я зжу. Въ это время вошла хозяйка, женщина лтъ 30, одтая въ своеобразный національный домашній костюмъ: на ней, сверхъ юбки, было нчто врод теплаго ватнаго платья, крытаго срымъ сукномъ, съ разрзомъ сзади, достигающимъ пояса,1 рукава платья, широкіе у плечъ, доходили, съуживаясь, до кистей рукъ, по подолу, по поясу, съ обихъ сторонъ разрза, по воротнику и на рукавахъ нашиты широкія ленты чернаго плиса. На ногахъ у хозяйки были ‘унты,’ — сапоги домашняго издлія изъ мягкой кожи, безъ твердой подошвы и безъ каблуковъ. Голову бурятка обвязала краснымъ платкомь, концами назадъ, изъ подъ платка свшивались на плечи и на грудь дв косы, каждая изъ которыхъ была сплетена, по крайней мр, изъ десятка боле мелкихъ. Въ ушахъ — массивныя серебрянныя серьги съ чернью, въ вершокъ величиною, съ подвской изъ маржана (композиція краснаго цвта, напоминающая видомъ своимъ кораллъ).
Хозяйка принесла подносъ съ бутылкой водки и рюмками. Увидвъ это, гости попроще стали выходить въ переднюю комнату, остались лишь хозяинъ, старикъ Барунъ, да еще трое наиболе подходящихъ къ избранной компаніи бурятъ, не считая насъ, пріхавшихъ.
— Кушайтъ! говоритъ хозяинъ, подавая мн рюмку.
Я обращаюсь за совтомъ къ моему Личард, старост — пить-ли или просить хозяина прежде отпить?
— Пейте,— говоритъ онъ, у нихъ принято, чтобы гость пилъ раньше хозяина.
— Ну, менду вамъ,— говорю, принимая рюмку и отпивая отъ нея.
— Зачмъ мало пилъ?
— Боло (довольно),— говорю.— Садабъ (благодарю)!
Присутствующіе весело улыбаются, польщенные моими отвтами на ихъ язык. Водка оказалась прескверная, а закуски — никакой, я вспомнилъ, что въ привезенной мною корзин, кром чая и сахара, было кое-что състное, въ томъ числ и вареныя яйца, такъ какъ корзина оставлена была въ сняхъ, то я пошелъ за ней.
‘Пріемная’ оказалась пустой, весь народъ вышелъ на дворъ и былъ въ большомъ оживленіи, буряты, большіе любители всякаго спорта, воспользовались случайнымъ сборищемъ своимъ и свободнымъ временемъ и тотчасъ же устроили скачки. Двое пріятелей дали по рублевк ‘за руки’ и отправились на своихъ ‘бгунцахъ’, въ сопровожденіи нсколькихъ свидтелей, къ далекой юрт, версты за три отъ дома моего хозяина, чтобы оттуда примчаться вскачь, къ ожидающей ихъ толп. Такія скачки устраиваются тункинцами при каждомъ удобномъ случа. Неповоротливый и неуклюжій при ходьб, тункинецъ-бурятъ совершенно перерождается, лишь только сядетъ на коня, хотя бы этому коню была 10 руб. цна. Сидитъ онъ на кон небрежно-граціозно, помахивая плетью, и чувствуетъ себя вполн въ своей сфер, привыкнувъ уже съ трех-лтняго возраста взбираться всякому коню на спину и не однажды поплатившись, за свою удаль, разбитымъ носомъ или шишкой на лбу. Тункинецъ не сдлаетъ двухсотъ саженей пшкомъ къ ближайшему сосду, женщины ихъ здятъ верхомъ не хуже мужчинъ. Сдло составляетъ гордость тункинца, есть сдла окованныя серебромъ съ чеканкой, стоимостью въ 50 до 100 и боле рублей: лошадь можетъ быть плохой, но у молодечествующаго бурята сдло непремнно должно быть дорогое. Стремена подвшиваютъ высоко, стремя — плоское, тарелочкой, об луки у сдла — высокія.
Въ ожиданіи появленія скачущихъ, двое молодыхъ стали бороться: схватились за предплечья и давай кружиться и дергать одинъ другого на себя и въ бокъ, толпа тотчасъ составила около нихъ тсный кругъ. Результаты борьбы еще не выяснялись, когда раздались крики нкоторыхъ сторожившихъ появленіе всадниковъ. Вмигъ вс кинулись на встрчу скачущимъ: кто взобрался на изгородь утуга {Утугъ — унаваживаемый снокосъ.}, кто вскочилъ на лошадь, иные влзли на крышу амбара. Побдителя встртили криками восторга, побжденный отставшій сажень на двадцать, старался привести оправданія своему пораженію, но его слушали съ ясно выраженной насмшкой на лиц. Лошади тяжело дышали, быстро поводя животомъ.
Я раскрылъ корзину, она мною никогда не замыкалась на замокъ, тмъ не мене, еще ни разу, во время моихъ странствованій по Сибири, у меня не случалось покражъ състного, и я, поэтому, сильно удивился, когда — вмсто двухъ десятковъ яицъ — въ корзин оказалось ихъ только штуки три… Неужели тункинцы такіе воры? подумалъ я въ первую минуту.— Но нтъ,— все прочее, даже сахаръ, оказалось цлымъ. Эту загадку разъяснилъ мн, впослдствіи, мой провожатый: тункинцы, равно и другіе буряты, не держатъ куръ, чтобы он не портили утуговъ (на этомъ же, будто бы, основаніи не разводятъ они и свиней), изъ любопытства заглянувъ въ мою корзину, молодежь увидла яйца, которыхъ многіе изъ нихъ ни разу въ жизни не дали, и вотъ, изъ чистаго баловства, мой запасъ провизіи былъ вмигъ расхищенъ, причемъ расхитителямъ даже въ голову не приходило, что ихъ поступокъ не есть одно баловство. Конечно, я только посмялся по поводу этой чисто дтской выходки 20—30 лтнихъ шалуновъ.
Оставленные мною почетные гости успли, за мое отсутствіе, покончить съ первой бутылкой водки и принялись за вторую. мн стоило большого труда, не обижая хозяевъ, отказываться отъ слдовавшихъ одна за другой рюмочекъ. Но за то я сдлалъ честь и видимое удовольствіе хозяйк, исправно занявшись поданнымъ мн бурятскимъ деликатессомъ — саламатой, которая приготовляется такъ: въ кипящее масло сыпятъ тонкой струей поджаренную муку, постоянно размшивая, получается на дн сосуда нчто въ род жидкой кашицы, поверхъ которой плаваетъ слой масла пальца въ три. Хотя я преизрядно занялся этимъ жирнйшимъ кушаньемъ, но никакой изжоги посл ды не чувствовалъ. Затмъ стали пить чай, мн подали въ стакан кирпичнаго чаю съ густымъ топленымъ молокомъ, а буряты пили изъ деревянныхъ китайскихъ чашечекъ. Языкъ у моихъ собесдниковъ сильно развязался посл двухъ бутылокъ водки, я слушалъ и старался наводить разговоры на интересующіе меня предметы. Говорили объ охот, о торговл съ Монголіей, куда возятъ, во вьюкахъ, бумажныя ткани, плисъ, сукно, ножевый товаръ и проч., а оттуда пригоняютъ гурты быковъ, для иркутскаго рынка.
— И большую торговлю у васъ ведутъ? Кто у васъ самый крупный торговецъ?
Старикъ съ пергаментнымъ лицомъ привсталъ на колни и съ достоинствомъ ударилъ себя въ грудь.
— Я самый большой торговецъ! Больше Барунъ Олзоева нтъ барята!..
— О, о! Тиме (такъ), тиме! Зубальда (да)!.. Поддержали его родовичи.
— Барунъ если хочетъ — все можетъ купить! Онъ у исправникъ бывалъ, и у губернаторъ бывалъ! Барунъ тридцать… нтъ, больше!.. пятьдесятъ лошадей каждый годъ два раза съ товаромъ въ Монголію посылаетъ, а на лошади товару на 300 рублей! Да, вотъ каковъ Барунъ!..
— У, Барунъ очень богатый человкъ! Онъ спорилъ прошлый годъ, говоритъ: у меня денегъ больше 1 пуда будетъ!.. Принесли всы, стали вшать: все пачки, все пачки, перевязанныя бичевками… Пудъ тридцать фунтовъ оказалось!.. съ восхищеніемъ сообщилъ мой провожатый.
— Я хорошій барятъ,— разсказывалъ дальше Барунъ.— Я своихъ барятъ люблю!.. Когда тайша подати брать хочетъ, я все плачу, за весь родъ плачу,— болше тысячи рублей плачу!..
— Ну, потомъ, конечно, собираете съ нихъ, да еще и благодарности мало-мало… того?..
Кругомъ поднялся смхъ, Барунъ что то сталъ торопливо объяснять, но я ршительно ничего не понялъ изъ его рчей, ибо старикъ пришелъ уже въ такое состояніе, когда люди даже на своемъ родномъ язык перестаютъ выражаться связно. Потомъ я узналъ, что Барунъ облагаетъ родовичей лишь вполн ‘божескими’ процентами, именно: за полгода 10 коп. съ рубля, между тмъ какъ мелкіе ростовщики берутъ за ссуду не мене 36, а то 60 и даже 120% годовыхъ. Вроятно, это самое и хотлъ мн сказать тункинскій крезъ въ свое оправданіе.
Вечеромъ часовъ въ десять, когда я — по дорожному — уже собирался укладываться спать, хозяинъ спросилъ меня:
— Подемъ, свадьбу смотрлъ, ну?
Конечно, я не отказался отъ такого рдкаго случая, и вотъ мы — хозяинъ съ хозяйкой, нсколько принарядившейся по этому случаю, мой провожатый и я — отправились верхами на свадьбу, версты за дв. Ночь была — эти не видать, тмъ не мене, лошади ступали увренно, какъ бы идя по гладкой дорог. Когда, впослдствіи, я какъ-то при дневномъ свт увидлъ эту ‘дорогу’, по которой мы хали въ веселую свадебную ночь, то удивился, какимъ чудомъ я прохалъ благополучно по этимъ безчисленнымъ кочкамъ, вышиною въ пол-аршина и, выше, тсно стоящимъ одна возл другой, по рытвинамъ, образованнымъ вешними водами и дождями, и по прочимъ прелестямъ некультурнаго дикаго мста, на которомъ и тропинки не было видно, потому что каждый всадникъ или, врне, лошадь каждаго всадника избираетъ себ курсъ въ этой болотистой Койшарской долин по своему личному вкусу, телги, или даже первобытныя двухъ колесныя арбы (тыргэ) тамъ не употребляются.
Свадебный пиръ происходилъ въ просторной, хотя и старой, юрт, принадлежавшей родителямъ невсты. Бурятская юрта — это бревенчатый, четырехъ, пяти, шести или восьмиугольный срубъ, крытый тесомъ или корой лиственницы, поверхъ которой, для устойчивости, накладываютъ слой дерна, въ крыш, поддерживаемой четырьмя столбами, оставляется отверстіе для дыма, огонь раскладывается посреди юрты, непосредственно на земл, остальная же площадь основанія юрты забирается иногда досками. Мебели въ юртахъ не бываетъ никакой: сидятъ на полу, на коврикахъ или войлокахъ, или и безъ оныхъ, если хозяинъ бднякъ. Никакихъ перегородокъ нтъ, только нкоторыя женщины устраиваютъ себ пологи, за которыми спятъ, кормятъ дтей, совершаютъ свои туалеты. По стнамъ стоятъ сундуки съ рухлядью, а на нихъ горы подушекъ, набитыхъ шерстью. Тутъ же стоитъ деревянная посуда для молока и арсы (особый видъ квашенаго молока), а на кольяхъ помщаются боле цнные предметы: чайники, чашки и пр. У входа юрты устраиваютъ иногда слва и справа чуланчики, для склада разныхъ хозяйственныхъ принадлежностей и припасовъ, такъ что получается нчто врод крытыхъ снецъ. О войлочныхъ или кожаныхъ юртахъ, служившихъ, несомннно, прототипомъ ныншнихъ, теперь ужъ и помина нтъ, даже въ самыхъ малокультурныхъ бурятскихъ вдомствахъ, каковы тункинское {Не могу, впрочемъ, утверждать этого относительной той отдаленной части тункинскаго вдомства, по верховьямъ рки Оки, въ которой побывать не пришлось.} и китайское, да и въ ныншнихъ бревенчатыхъ юртахъ зимою уже никто не живетъ, он служатъ только въ качеств лтняго жилого помщенія, а зимой въ нихъ хранятъ припасы, бдные же буряты, не имющіе надворныхъ построекъ, ставятъ зимою въ юрты скотину. Въ лтникахъ, куда буряты перекочевываютъ на лто, русскихъ избъ почти ни у кого нтъ,— все юрты, и дйствительно, для лта юрты очень удобны: они гораздо прохладне пзбъ, содержатъ больше воздуха и лучше вентилируются. Сознавая эти преимущества юртъ, въ нкоторыхъ пограничныхъ съ бурятскими вдомствами мстностяхъ и русскіе крестьяне устраиваютъ себ юрты, какъ-бы взамнъ дачъ. Съ своей стороны, уже около ста лтъ назадъ, бурята оцнили превосходство русскихъ избъ въ зимнее время, и теперь нтъ ни одного бурята, кром самыхъ жалкихъ бдняковъ, который не имлъ-бы избы съ русской печью. Разсказываютъ, что первыя попытки измны ддовскимъ обычаямъ, т. е. замны юртъ избами, навлекли на отступниковъ гнвъ божествъ, которые позадушили ночами не мало виновныхъ, и только обильныя жертвоприношенія мало по малу умилостивили грозныхъ онгоновъ… Объясняютъ это такъ: бурятки не умли, на первыхъ порахъ, управляться съ русской печью и напускали на ночь такого угара въ избу, что нердко сосдямъ приходилось на утро выволакивать всхъ членовъ семейства новатора на снгъ, причемъ нкоторые изъ наказанныхъ злыми духами все-же не оживали. Лишь цною многихъ жизней состоялась побда избы надъ юртою, теперь, хотя богачи-буряты и продолжаютъ строить себ высокія и обширныя юрты для лтняго жилья, но большую часть года они проводятъ уже въ домахъ, которые бываютъ о нсколькихъ комнатахъ, съ рзными перегородками и изразцовыми голландками, ничмъ не уступая домамъ русскихъ сельскихъ богачей. Старое значеніе юрты, какъ жилья по преимуществу, сказывается, впрочемъ, въ слдующемъ, и теперь существующемъ обыча: у каждаго женатаго члена семьи, хотя и не отдленнаго, должна имться своя юрта, тогда какъ зимній домъ можетъ быть общій съ другими членами семьи, поэтому, отецъ-бурятъ, собираясь женить сына, приступаетъ, первымъ дломъ, къ постройк или покупк юрты для него, бдные отцы начинаютъ строить для своихъ подростковъ-сыновей юрты за долго до времени ихъ брачной зрлости, напр., за 5—10 лтъ, каждый годъ прибавляя къ постройк по нскольку, тяжелымъ трудомъ заработанныхъ или добытыхъ бревенъ.
Блестящія искры и темно-багровые клубы дыма, вылетавшіе изъ крыши одной юрты, указали-бы мн, будь я даже и безъ проводниковъ, гд именно происходило свадебное торжество. Изъ темноты выдлилось и окружило насъ нсколько человческихъ фигуръ. Перекинувшись съ моими спутниками двумя-тремя фразами, они приняли отъ насъ поводы нашихъ лошадей и утонули съ ними въ окружавшемъ насъ мрак. Мы же вошли въ бальную залу.
Посреди ея горлъ яркій огонь, постоянно поддерживаемый вновь подбрасываемыми въ костеръ длинными сухими полньями лиственницы, этотъ костеръ служилъ единственнымъ источникомъ свта въ юрт, имвшей до 15 аршинъ въ длину и ширину. Всю лвую сторону юрты занимала танцующая публика, на право сидли и стояли зрители. Насъ тотчасъ провели къ самому огню и предложили для сиднья обрубки деревьевъ, на такихъ же импровизированныхъ сидньяхъ, а то и просто на земл, сидло тутъ же до десятка пожилыхъ и старыхъ бурятъ, пившихъ чай изъ деревянныхъ чашекъ. Простые смертные толпились за нами, не предъявляя правъ на мсто у огня и на участіе въ пиру. Впрочемъ, самый пиръ, въ смысл истребленія яствъ и питій, происходилъ въ другомъ мст и значительно раньше нашего прізда, теперь же давался балъ {Настоящее описаніе брачнаго празднества отнюдь не претендуетъ на полноту и серьезное этнографическое значеніе, ибо я описываю только то, что видлъ лично.}.
Танцующіе занимали всю лвую половину юрты, ихъ было человкъ до шестидесяти,— все больше молодежь, хотя среди нея можно было замтить мужчинъ и женщинъ, достигшихъ, по крайней мр, 30-ти лтняго возраста. Вс были одты въ свои хорошіе костюмы, но не въ самые парадные, напр., ни на одномъ мужчин не было атласныхъ халатовъ, женщины же имли на себ только небольшое число лентъ, унизанныхъ серебряными монетами, а самыя дорогія ожерелья — отсутствовали. Надо думать, что некрупное ‘соціальное положеніе’ жениха и невсты и самый характеръ этой части празднества способствовали большей простот костюмовъ. Среди зрителей было много мужчинъ и парней въ затрапезныхъ халатахъ, многіе изъ такихъ, нисколько не стсняясь, принимали участіе въ танц. Женскіе костюмы не были лишены вкуса: преобладало сочетаніе цвтовъ чернаго съ краснымъ, съ украшеніями изъ золота и серебра и красныхъ же маржановъ. Вотъ господствующій костюмъ мстныхъ двушекъ: красная шерстяная юбка, окаймленная черной плисовой лентой по подолу, не достаетъ пола и не накрываетъ ногъ, обутыхъ въ русскіе сапоги съ свтлыми подковками, черная суконная или плисовая поддевка, съ густыми сборками около перехвата, сдланнаго въ самой таліи, поясъ, состоящій изъ золотой позументной ленты, черезъ лвое плечо — красная шелковая лента, завязанная на правой сторон, у пояса, бантомъ {Эта лента одвается, кажется, только на брачныя празднества.}, отъ невысокаго стоячаго воротника поддевки спускаются по спин, значительно ниже пояса, дв шелковыя ленты, съ нашитыми на нихъ золотыми и серебряными монетами, черная шляпа, обшитая бархатомъ, имющая форму тазика, краями вверхъ, съ заостряющимся возвышеніемъ по средин, для помщенія головы. Волосы заплетены въ дв косы, спускающіяся напередъ, по плечамъ. Зимою поверхъ этого костюма одвается шуба баранья, или лисья, или другая какая, смотря по состоянію, шляпа-же замняется круглой шапкой изъ выдры, украшенной по околышку собольимъ мхомъ, а на макушк — посеребрянной, вычурной формы, шишечкой. На шею, въ торжественныхъ случаяхъ, одвается ожерелье, состоящее изъ многочисленныхъ нитокъ ‘маржана’, съ подвшанными къ нимъ золотыми монетами, въ числ коихъ встрчаются и заграничныя, нердко весьма старинныя. Въ общемъ, женскій костюмъ довольно красивъ и хорошо гармонируетъ съ смуглыми лицами и черными волосами бурятскихъ красавицъ. Здсь, кстати, замтить, что тункинскіе буряты и бурятки нсколько красиве прочихъ: они статне, не такъ скуласты и прорзы ихъ глазъ не такъ узки, какъ напримръ, у кудинскихъ, капсальскихъ и другихъ бурятъ.
Происходившій на моихъ глазахъ танецъ заключался въ слдующемъ. Участвующіе мужчины и женщины, вперемежку, безъ всякаго порядка, берутся за руки, тсно прижавшись плечомъ къ плечу и образуя одинъ большой кругъ, затмъ, подъ звуки псни, которую сами-же и поютъ, переступаютъ съ ноги на ногу, нсколько, при этомъ, присдая и подвигаясь медленно слва на право, кажется, въ этой тснот, въ постоянномъ прикосновеніи плеча къ плечу сосда — и заключается вся привлекательность этого танца. Мотивъ псни однообразный, не гармоничный, состоящій изъ двухъ музыкальныхъ фразъ. Поютъ о томъ, какъ хороша невста, какой молодецъ женихъ и какъ богатъ калымъ. Въ теченіи того часа, который я пробылъ на бурятскомъ балу, немузыкальная псня не прекращалась ни на минуту и танцующіе не уставали присдать и переступать съ ноги на ногу, при каждомъ шаг подвигаясь лишь вершка на 2—3, впрочемъ, иные, мене выносливые, выходили изъ круга отдохнуть или покурить и на мсто ихъ становились свжіе танцоры.
А тмъ временемъ, почетные гости, не переставая, пили чай, который имъ подливали женщины ковшемъ изъ большихъ, тутъ-же у огня стоявшихъ корчагъ. Пировавшіе почти не выпускали изъ рта маленькихъ китайскихъ трубочекъ, которыя безпрерывно наполнялись новыми щепотками табаку и закуривались отъ того-же костра. Куреніе развито у бурятъ, насколько я могъ подмтить, не всхъ вдомствъ сплошь, а мстами, такъ напримръ, я не помню, чтобы среди кудинскихъ было много курильщиковъ, за то у молокинцевъ мн встрчались улусы, въ коихъ поголовно вс, даже женщины (особенно — старухи), имли трубки во рту, среди тункинскихъ бурятъ куреніе также весьма развито.
Утомясь глядть на присданія танцующихъ и служить предметомъ наивнаго любопытства остальной публики, изучавшей меня, какъ заморскаго звря, не только посредствомъ зрнія, но и осязанія, я спросилъ провожатаго, что-же еще иметъ происходить интереснаго на пиру?
— Да вотъ, все такъ-же…
— Все ходить будутъ, да присдать? Разв на другой какой-нибудь манеръ они не танцуютъ?
— Нтъ, все такъ! Поютъ себ, да топчутся, пока устанутъ ноги служить, али глотки.
— А долго это протянется, какъ вы думаете?
— Да часовъ до двухъ или до трехъ ночи пропляшутъ.
— Ну, братъ, я ужъ соскучился, и спать хочется. Нельзя-ли какъ нибудь удрать отсюда?
— Что-жъ, подемте! И мн чтой-то тоскливо стало… Мы и безъ хозяевъ дорогу найдемъ домой.
Я отлично выспался на постели, приготовленной для меня на полу, изъ козьихъ и бараньихъ шкуръ. Утромъ назначенъ былъ отъздъ въ другой родъ, Бадархонскій, но тункинцы торопиться не любятъ, да и не научились еще спшить, будучи полными хозяевами своего времени. Сначала долго не приводили верховыхъ коней подъ насъ, а потомъ случилась и еще задержка: невста, въ сопровожденіи группы позжанъ изъ числа ея близкихъ родственниковъ и родственницъ, пріхала къ моимъ хозяевамъ благодарить за посщеніе ея пира. Въ теченіи 2 — 3 дней невста съ провожатыми объзжаетъ, такимъ образомъ, всхъ своихъ родственниковъ, даже самыхъ дальнихъ. Въ каждомъ дом они поютъ и пляшутъ, какъ описано выше, ихъ повсюду угощаютъ чаемъ, бараниной, тарасуномъ и дарятъ невсту деньгами, сукномъ, шелковой матеріей и т. п. Близкіе родственники дарятъ щедре (напримръ, даютъ овцу или кочерика-бычка), отдаленные-же или небогатые даютъ немного, но не меньше, чмъ на рубль. Объздивъ всю родню, попрощавшись, такимъ образомъ, съ нею и какъ-бы получивъ отъ нея разршеніе на выходъ изъ рода (буряты женятся только на женщинахъ изъ чужого рода), невста детъ уже не домой, а къ жениху, въ юрт котораго и происходитъ новый двухъ или трехдневный пиръ, на которомъ участвуютъ родственники обихъ сторонъ. Этимъ свадьба, будто-бы, и заканчивается, совершаются-ли при этомъ какія нибудь церемоніи религіознаго характера, осталось для меня невыясненнымъ.
Третій Хонгодорскій родъ не хотлъ отпускать меня, какъ простого какого нибудь смертнаго: провожатыхъ оказалось человкъ восемь, въ томъ числ старикъ Барунъ и хозяинъ Сыдыбъ, вс, конечно, верхами. Подъ пытливыми взорами этихъ многочисленныхъ профессоровъ верховой зды, мн, чтобы не осрамиться, ничего не оставалось длать, какъ самымъ безпечнымъ образомъ относиться къ некультурнымъ прелестямъ дороги и отъ времени до времени легкими ударами бурятской плети поторапливать лошадь,— на наиболе ровныхъ, конечно, мстахъ… И я былъ не мало польщенъ, когда Барунъ сказалъ моему тлохранителю:
— А ничего, можетъ мало-мало здить!..
Судьб угодно было, однако, ярко иллюстрировать для меня разницу между моей и лихой бурятской здой. На встрчу намъ показалась фигура всадника, мчавшагося на полныхъ рысяхъ, не обращая вниманія на кочки, рытвины и прочія удобства пути. Когда онъ подъхалъ къ намъ, бросая на меня быстрые и неласковые взгляды, вс буряты дружно и охотно привтствовали его возгласами ‘менду’ и затмъ вступили въ разговоръ, тмъ временемъ я усплъ достаточно разсмотрть его, но налюбоваться имъ не усплъ. Онъ былъ сухощавъ и строенъ, выраженіе его лица было повелительное, глаза черные, какъ уголь, лишь слегка съуженные, носъ — совсмъ не бурятскій, приплюснутый, а тонкій, орлиный, волосы на голов у него были срзаны, почти что сбриты (это длается при помощи остраго ножа), но отъ макушки шелъ по спин чубъ, заплетенный въ косу и удлиненный, изъ щегольства, черными шелковыми нитями, какъ это длаютъ китайцы. На всадник былъ голубой халатъ съ пелеринкой, мягкіе, вышитые блестками, сапоги и небольшая круглая шапочка на затылк, подвязанная шнуркомъ подъ подбородокъ. Сдло и уздечка сверкали серебряными украшеніями. Это былъ типъ легендарнаго бурятскаго богатыря, перваго на войн и охот.
— Кто это такой? Почему онъ одтъ иначе, чмъ вы? Почему у него коса, а у васъ нтъ ея? задалъ я рядъ вопросовъ старост и Баруну.
— Такъ у насъ въ старину одвались, и косы тогда носили. Ну, а теперь все это выводится… Можетъ быть, человкъ десять такихъ, какъ онъ, найдется во всей нашей Тунк, которые во всемъ старыхъ обычаевъ держатся. А онъ еще и роду хорошаго… Вс его почитаютъ, да!..
Больше я ничего не могъ узнать объ интересномъ всадник, и потомъ, при моихъ дловыхъ бесдахъ съ бурятами, я съ нимъ уже не встрчался: за него давалъ отвтъ его неотдленный братъ, въ которомъ я ничего особеннаго не замтилъ, такъ что только нсколько дней спустя узналъ, что улусъ, въ которомъ живетъ бурятскій богатырь, остался уже за нами.
Возл какого-то ручья мои провожатые стали спшиваться.
— Тутъ нашъ грань! сказалъ Барунъ. Дальше чужой земля пошла, дальше мы не демъ. Прощай!.. Будь здорова!..
Я также поспшилъ слзть съ коня, не желая нарушать національнаго этикета. Послдовали рукопожатія, а нкоторые, кром того, прикладывали мою руку къ своему лбу. Повторять тотъ же маневръ я не ршался, боясь слишкомъ ужъ уронить престижъ своего званія, а что именно слдовало длать по бурятскому церемоніалу — не зналъ, поэтому я былъ радъ, когда сцена прощанія нсколько сократилась чьимъ-то возгласомъ:
— А вонъ — бадарханскіе на встрчу дутъ!
Дйствительно, по ту сторону ручья показались трое всадниковъ, выхавшихъ на встрчу къ ‘своей грани’, въ качеств представителей отъ рода. Большіе любители церемоній эти номады, да и много же у нихъ свободнаго времени имется для выполненія ихъ!
— Прощай! зжай къ намъ, когда назадъ будешь! кричалъ Барунъ.
— зжай! отзывался и Сыдыбъ.
Надо замтить, что я не ршился предложить этому богачу какую-нибудь плату за свое содержаніе въ теченіе полутора сутокъ и счелъ боле удобнымъ подарить его жен маленькія стальныя ножницы, бывшія со мной, этотъ подарокъ привелъ въ восхищеніе не только бурятку, но и самого Сыдыба, которому она тотчасъ похвасталась вещицей. Въ дальнйшемъ путешествіи по Тунк мн уже не приходилось останавливаться у такихъ богачей, такъ что я спокойно давалъ деньги, или самимъ хозяйкамъ, или ихъ ребятамъ, понятно, что никакихъ договоровъ о размр платы быть не могло, тмъ боле, что — какъ я узналъ впослдствіи, почти вс лица, принимавшія меня у себя, заране уговаривались съ своимъ родомъ о вознагражденіи за мое содержаніе, изъ родовыхъ суммъ, и мои рублевки являлись, такимъ образомъ, совершенно сверхсмтнымъ и неожиданнымъ для нихъ доходомъ.
Буряты шаманисты, какъ я уже имлъ случай замтить, гораздо ординарне, мене оригинальны тункинскихъ бурятъ. Эти послдніе возсоздаются въ памяти наблюдателя въ яркихъ краскахъ, съ рельефно очерченными контурами, почти каждый улусъ ихъ иметъ свою физіономію, каждый собесдникъ изъ числа ихъ носитъ на себ печать индивидуальности. Кудинскіе буряты, которыхъ я знаю лучше прочихъ изъ числа шаманствующихъ, рисуются мн въ срыхъ тонахъ, съ блдными, расплывчатыми контурами фигуръ, лица мелькаютъ одно за другимъ, и почти не на комъ остановиться,— такъ они вс похожи другъ на друга. Можетъ быть, яркости впечатлнія, вынесеннаго изъ Тунки, соотвтствуетъ самая обстановка, въ которой приходилось жить это время: красивая мстность, окаймленная цпью высокихъ горъ, масса рчекъ, озеръ и болотъ, перезды верхомъ изъ рода въ родъ кавалькадами въ 8—10 человкъ, ночлеги при типичной бытовой обстановк, все это запечатлвалось въ памяти и давало живую окраску лицамъ, съ которыми приходилось имть дло, наоборотъ,— степная мстность, лишь изрдка перерзаемая маловоднымъ ручьемъ или сухимъ оврагомъ, скучные перезды на тряской бричк или въ кошевк, отсутствіе рзкихъ отличій въ вншнемъ вид улусовъ и въ внутреннемъ убранств домовъ,— все это предрасполагало относиться безразлично и къ самимъ жителямъ степныхъ вдомствъ, считать ихъ одной компактной массой, лишенной яркихъ индивидуальныхъ особенностей.
Кудинцы, идинцы и другіе буряты одваются очень просто: халатъ ниже колнъ, перепоясанный ремнемъ или бичевкой, вотъ и весь верхній костюмъ, если не считать шапки или малахая съ длинными наушниками и сапогъ, или бродней, или ичигъ. Женщины одваются также весьма просто и безвкусно: платье ситцевое или шерстяное, въ вид блузы, безъ таліи, доходитъ до щиколокъ, на голов — круглая шапочка, въ вид низкаго цилиндра, при торжественныхъ случаяхъ, напр., угощая гостя, бурятка накидываетъ на спину, ближе къ лвому плечу, какой нибудь платокъ, хотя бы самый грязный, развернутый во всю величину и завязанный вокругъ шеи двумя сосдними концами: этотъ платокъ служитъ знакомъ отличія домоправительницы отъ прочихъ женщинъ, безъ него она ни за что не выйдетъ къ гостю. Двушки-бурятки носятъ мужскіе халатики, стригутъ волосы совсмъ коротко {Нкоторые изъ бурятъ бывшаго пдинскаго вдомства устраиваютъ себ весьма комичную шевелюру: они очень коротко обстригаютъ всю голову, даже брютъ ее ножомъ, оставляя только узкую, пальца въ три шириной, полосу довольно длинныхъ волосъ по линіи, граничащей съ лицомъ, отъ одного уха до другого, надъ самымъ лбомъ.} и употребляютъ, вмсто головнаго убора, простыя фуражки, такъ что, по костюму, ничмъ не отличаются отъ подростковъ мужского пола. Становясь невстой, двушки начинаютъ отпускать свои волосы, женщины уже заплетаютъ ихъ въ дв косы, связывая вмст на груди, въ этомъ вид он служатъ хозяйкамъ для привязыванія ключей отъ сундуковъ и чулановъ: у иной виситъ на кос цлая связка ключей, всомъ, по крайней мр, въ фунтъ. Въ бывшемъ идинскомъ вдомств нкоторыя женщины, особенно старухи, носятъ лтомъ штаны до колнъ и мужскія рубахи поверхъ,— больше ничего: фигура такой старухи, съ трубкой во рту, босая, въ круглой шапочк, съ абсолютно голымъ ребенкомъ, сидящимъ у ней на спин (‘на закукоркахъ’) — весьма курьезна, на взглядъ культурнаго человка. Не мене курьезны, но боле пошлы, фигуры нкоторыхъ мужчинъ щеголей, одвающихъ на голое тло пиджакъ или сюртукъ: лоснящееся отъ жира и пота круглое лицо такого красавца, его узкіе, какъ щели, глаза, сильно выдающіяся скулы, голыя шея и грудь — все это очень эффектно дисгармонируетъ съ нмецкимъ пиджакомъ. Охъ, спинжакъ, снинжакъ, вонъ, въ какую глушь ты уже забрался!..
И по характеру своему, и по умственному складу, буряты степныхъ мстностей рзко отличаются отъ тункинскихъ: они гораздо скрытне и лживе тункинцевъ, боле подобострастны передъ всякимъ начальствомъ, и, въ общемъ, похожи на нелюбимую, загнанную собаку, бродящую по закоулкамъ двора съ опущеннымъ хвостомъ и подозрительно поглядывающую по сторонамъ въ постоянномъ ожиданіи, что вотъ-вотъ вылетитъ откуда-нибудь полно ей въ ноги. Достаточнаго объясненія этой черты ихъ характера я дать не умю, но мн кажется, что близкое, сравнительно, сосдство степныхъ бурятъ съ русскими, легкій доступъ и проздъ къ нимъ всякаго рода начальства, давно начавшееся участіе ихъ въ капиталистическомъ сельскохозяйственномъ производств, послужили главнйшими факторами въ дл перевоспитанія кочевниковъ кудинскаго, капсальскаго, улейскаго, молькинскаго и другихъ вдомствъ. Земледліемъ они стали заниматься уже лтъ сто назадъ, тогда какъ въ Тунк земледліе и сейчасъ находится еще въ зачаточномъ состояніи, а нкоторые улусы этого вдомства еще понын живутъ исключительно скотоводствомъ и охотой (въ отдаленныхъ окинскихъ улусахъ даже сна, говорятъ, не заготовляютъ: скотъ и лошади ходятъ всю зиму на подножномъ корму). Этотъ ранній переходъ къ земледлію степныхъ бурятъ указываетъ на то обстоятельство, что они, въ силу нкоторыхъ причинъ, уже въ прошломъ вк оказались не въ состояніи сохранить свои бытовыя особенности, подъ давленіемъ русской культуры, напримръ, въ настоящее время кудинскіе и капсальскіе буряты продаютъ уже массу хлба и значительную часть своего утужнаго сна (съ удобренныхъ луговъ, оно лучше простого лугового) на иркутскомъ и на другихъ, боле мелкихъ, рынкахъ. Тункинскіе-же буряты, значительно удаленные отъ Иркутска и торговыхъ трактовъ, имющіе въ своемъ сосдств лишь около 350 дворовъ крестьянъ и казаковъ Тункинской волости (тогда какъ бурятскихъ хозяйствъ насчитывается до 2,800), до сихъ поръ располагающіе возможностью держать значительное количество скота и заниматься звроловствомъ въ обширныхъ размрахъ,— съумли лучше прочихъ сохранить свои бытовыя особенности, мене другихъ поддались русскому вліянію и понын принимаютъ лишь незначительное участіе въ промышленно-земледльческомъ производств {Въ тункинскомъ вд., не считая вполн скотоводческихъ и охотничьихъ окинскихъ улусовъ, приходится, въ среднемъ, запашки на 1 хозяйство 4,9 десятинъ, а въ кудинскомъ вд. 8,5 дес., въ аларскомъ 13,6 дес., боханскомъ 18,6 дес., укыреномъ 20,0 дес. По количеству-же скота (въ перевод на крупный) на 1 хозяйство, вдомства эти стоятъ въ обратномъ порядк: въ тункинчкомъ 14,7 штукъ, въ пудинскомъ 12,6 шт., аларскомъ 10,1, боханскомъ 10,2, въ укырскомъ 11,6 штукъ.}.
Изъ многихъ и многихъ бурятъ степныхъ вдомствъ, съ которыми мн приходилось знакомиться, я лучше всего запомнилъ Василія Ивановича, бурята кудинскаго вдомства, но онъ мн памятенъ по причинамъ, весьма отличнымъ отъ тхъ, которыя способствовали тункинцамъ Сыдыбу, Баруну и другимъ запечатлться въ моей памяти.
Стадо уже значительно темнть, когда я по первопутку, цлиной по утугамъ, изгороди которыхъ были уже разобраны, подъзжалъ въ саняхъ къ двору Василія Ивановича. Мое знакомство съ бурятами было тогда еще не велико, но, по виднному уже, я ожидалъ, что меня подвезутъ къ изб, стоящей одиноко и сиротливо среди обширныхъ утуговъ, что не будетъ кругомъ дворовой огорожи и никакихъ построекъ, кром жалкой стойки для скота, или старой юрты, ее замняющей, въ изб я ожидалъ увидть десятокъ робкихъ въ первое время, а потомъ назойливо любопытныхъ мужчинъ, грязныхъ и дурно пахнущихъ, полъ въ изб окажется сплошь исплеваннымъ, потому что, замтить кстати, буряты плюютъ феноменально часто: нисколько не преувеличивая, скажу, что въ теченіе трехъ-четырехъ — минутнаго разговора иной бурятъ успваетъ выпустить слюну тонкой струей на полъ или на одежду своихъ сосдей, словомъ, куда попало, не мене пяти-шести разъ, чмъ объяснить эту привычку — ршительно не знаю: даже куреніе не можетъ быть достаточнымъ тому объясненіемъ {Въ прочихъ вдомствахъ я такихъ завзятыхъ плевальщиковъ, каковы кудинцы, уже не встрчалъ, хотя куреніе табаку тамъ достаточно распространено.}. Затмъ, я ожидалъ, что изба начнетъ все больше и больше наполняться разнообразной публикой, которая, не стсняясь, будетъ громко и оживленно переговариваться на своемъ нарчіи и пугливо-недоврчиво молчать или давать лаконическіе, иногда и лживые, отвты, когда бесдовать съ ней попробую я, на русскомъ язык. Потомъ подадутъ мн грязно-зеленый самоваръ, никогда не мытый стаканъ, чашку свжаго, но припахивающаго уже, отъ грязной посуды, молока. Наконецъ, посл моего чаепитія, во время котораго я.тщетно буду стараться завязать боле оживленный разговоръ, часть публики разойдется, а прочая будетъ внимательно слдить за тмъ, какъ я устраиваюсь на ночлегъ, какъ раскладываю коверъ, одяло и подушку, снимаю обувь и платье, въ числ наблюдателей будутъ присутствовать и женщины, но я отъ этого уже не стану конфузиться, ибо знаю по опыту, что единственное средство удалить любопытныхъ — это потушить свчу. Признаться, вся эта перспектива, не разъ уже повторявшаяся, не очень меня привлекала, и я съ нкоторымъ нервнымъ раздраженіемъ ожидалъ момента, когда ‘кошевка’ моя остановится, когда раздастся лай десятка, ни всть откуда взявшихся, собакъ, и возница мой скажетъ: ‘вотъ, пріхалъ’.
Но когда онъ это сказалъ, когда злющіе псы окружили кошевку со всхъ сторонъ, и я оглянулся, чтобы найти какой-нибудь исходъ изъ своего комичнаго положенія, то замтилъ, что мы стояли не посреди утуга, не у одинокой, хмурой избы, а внутри обширнаго двора, по сторонамъ котораго тянулся рядъ надворныхъ построекъ, словомъ, это былъ типичный дворъ богатаго крестьянина-сибиряка, а домъ, у крыльца котораго остановилась кошевка, былъ-бы по размрамъ своимъ далеко не послднимъ домомъ и на хорошихъ улицахъ самого Иркутска. На бшенный лай и визгъ моихъ мучителей, изъ дома выбжало три или четыре человка, въ числ которыхъ я со вздохомъ облегченія узналъ примелькавшуюся уже фигуру засдателя степной думы, здившаго со мной по улусамъ, отчасти, въ качеств переводчика, отчасти врод начальства, для созыва народа и исполненія другихъ распоряженій.
Большая комната, въ которую я вошелъ, была почти полна народомъ. ‘Все то же’, тоскливо подумалъ я и хотлъ идти въ передній уголъ, къ столу.
— Не сюда! Вотъ, налво пожалуйте! окликнулъ меня засдатель.
Я вошелъ налво и остановился въ изумленіи. Это былъ кабинетъ культурнаго человка. Письменный столъ съ бумагами, принадлежностями для письма, компасомъ и термометромъ, стекляный шкафъ съ книгами и знакомыми обертками мсячныхъ журналовъ, пружинный сафьяновый диванъ, внская мебель, барометръ-анероидъ на стн, тутъ-же нсколько олеографій и фотографическихъ карточекъ въ рамкахъ, два-три ружья, въ углу нсколько образовъ въ блестящихъ ризахъ, съ горящей передъ ними лампадкой, дв свчи съ абажуромъ на письменномъ стол и стнная лампа пріятно освщали комнату, медвжья шкура у стола и персидскій коверъ на стн довершали впечатлніе… Не врилось, что находишься въ какомъ-то медвжьемъ захолусть, а не въ город, въ столиц сибирской.
— Кто-же здсь хозяинъ? спросилъ я въ недоумніи засдателя, продолжая стоять посреди европейскаго кабинета въ мокрыхъ валенкахъ и въ полушубк.
Не отвчая, засдатель юркнулъ изъ кабинета и черезъ нсколько секундъ вернулся съ личностью, мало гармонировавшей съ окружающей обстановкой. Это былъ типичный бурятъ, приземистый и плотный, съ шарообразной, коротко остриженной головой, безъ признака усовъ и бороды, съ выдающимися скулами и узкими прорзами глазъ, вки которыхъ какъ будто срослись въ вншнихъ углахъ своихъ, онъ былъ въ національномъ халат невысокаго достоинства и въ ичигахъ (мягкихъ сапогахъ изъ домодльной кожи). Эта фигура, по вншности и манер низко кланяться, въ поясъ, сложивъ руки на живот, почти ничмъ не отличалась отъ нсколькихъ другихъ фигуръ, пролзшихъ за нею въ дверь кабинета.
— Вы… хозяинъ здшній?
— Я-съ. Имю честь представиться: кочевой инородецъ такого-то рода, кудинскаго вдомства, Василій Ивановъ.
Я извинился за безпокойство, причиненное моимъ пріздомъ и, снявъ полушубокъ, хотлъ его вынести въ первую комнату.
— Не трудитесь относить, пусть здсь остается: тамъ на него наши еще наплюютъ… Такой необразованный народъ! сказалъ хозяинъ.
— Что-же это, мн, гостю, приходится просить васъ, хозяина, и прочихъ садиться?.. Садитесь-же, пожалуйста, поговоримъ!
— Помилуйте-съ, мы и постоимъ.
Однако, натянутость первыхъ минутъ знакомства мало по малу разсялась. Кабинетъ скоро наполнился двумя десятками родовичей, хотя къ собесдованію было приглашено ‘человкъ пять’, разговоры стали подъ конецъ довольно оживленны: много говорилъ Василій Ивановичъ, да и прочіе, ободренные его примромъ, изрдка вставляли свои замчанія, поправляли и дополняли его отвты. Этотъ вечеръ далъ мн больше матеріала о быт бурятъ и объ условіяхъ ихъ землепользованія и хозяйства, чмъ десять вечеровъ въ другихъ улусахъ.
Василій Ивановичъ не представляетъ собою вполн исключительнаго явленія: такихъ, боле или мене интеллигентныхъ бурятъ, не порвавшихъ связи съ своимъ народомъ и живущихъ въ его сред, мн встртилось впослдствіи еще нсколько человкъ. Вс они люди состоятельные, это общая у нихъ черта, ибо культура и образованіе прививаются пока лишь къ самымъ богатымъ бурятамъ. Дды и отцы ихъ наживали добро всякими правдами и неправдами, эксплуатируя своихъ родовичей, захватывая и распахивая общественныя земли и получая съ нихъ баснословные урожаи въ первые удачные года (до 300 пуд. овса съ хозяйственной десятины, говорилъ Василій Ивановичъ), занимались скупкой и торговлей скотомъ, строили мельницы, словомъ — добывали деньгу всякими способами. Вроятно, при своихъ торговыхъ операціяхъ они имли случаи познакомиться съ культурнымъ бытомъ городскихъ жителей, къ тому-же, за послднія 30—40 лтъ, и въ самомъ Иркутск особенно быстро стала развиваться умственная жизнь: тайга нсколько поддалась подъ натискомъ западно-россійской образованности, тонъ стали задавать люди умственнаго труда, а не таежные и якутскіе хищники, считавшіе Иркутскъ за кабакъ, въ которомъ можно съ шикомъ просадить награбленныя денежки, открывались одно за другимъ учебныя заведенія и изъ нихъ многія на завщанные капиталы тхъ-же, но раскаявшихся или понявшихъ ‘духъ времени’ хищниковъ, открыли свои дйствія отдлы географическаго и техническаго обществъ, основанъ былъ музей и публичная библіотека, весь городъ подтянулся, подчистился и вывелъ синяки и кровоподтеки съ своего пьянаго лица… Вотъ это-то движеніе и могло какимъ нибудь образомъ отозваться на нсколькихъ бурятахъ, имвшихъ частыя сношенія съ городомъ, нтъ, напр., ничего удивительнаго, если они встртились въ город съ истинно-культурными людьми и были поражены наглядной разницей между этими послдними и господами изъ тайги. Въ результат этого знакомства съ городской культурой было то, что богачи-буряты убдились въ практической польз грамотности и образованія и начали учить своихъ сыновей. Въ одномъ изъ инородческихъ вдомствъ живетъ нын бурятъ, кончившій курсъ техническаго училища, въ другомъ — прошедшій курсъ въ учительской семинаріи, нсколько человкъ еще учатся въ настоящее время, иные въ Иркутск, а одинъ въ университет, въ Россіи. Что представитъ изъ себя впослдствіи эта учащаяся молодежь, угадать трудно, закончившіе-же свое образованіе вернулись въ свои степи и стали кто головой или тайшей, кто просто сельскимъ хозяиномъ, безъ всякаго виднаго общественнаго положенія. Но достойно вниманія, что, устроивъ свою личную жизнь на интеллигентный ладъ, эти піонеры европейской цивилизаціи во многомъ слдуютъ въ общественной жизни рутин, установившейся споконъ вка, и даже въ пріемахъ хозяйства являются лишь довольно робкими новаторами {Впрочемъ, говоря вообще, земледліе у бурятъ стоитъ чуть-ли не на высшей степени интенсивности и раціональности, чмъ у русскихъ. Такъ, буряты унавоживаютъ часть своихъ луговъ, съ этихъ ‘утуговъ’ получается въ дождливые годы большой урожай очень хорошаго сна, по въ засуху трава выгораетъ и подается кобылкой. Во избжаніе этого немногочисленныя группы бурятъ орошаютъ луга, при помощи системы канавокъ. Крестьяне стали перенимать у нихъ способъ унавоживанія луговъ, по ‘багуловъ’, т. е. орошенныхъ луговъ, у нихъ еще и въ помин нтъ.}. То-ли они считаютъ себя слишкомъ слабыми, чтобы начать походъ противъ мрака повальнаго невжества и суеврія, въ которомъ пребываютъ ихъ родовичи, то-ли имъ кажется въ личныхъ интересахъ невыгоднымъ становиться въ антагонизмъ съ существующимъ строемъ жизни,— ршать не берусь, но знаю за достоврное, что, напр., одинъ изъ нихъ, производящій на первый взглядъ впечатлніе вполн культурнаго человка, получающій газеты и журналы, оказывается высокопробнымъ эксплуататоромъ и деспотомъ, даже тираномъ по отношенію къ срой масс подначальныхъ ему бурятъ. Еще недавно, пользуясь своею законною властью, онъ столь жестоко выскъ (конечно, черезъ усердныхъ исполнителей) одного провинившагося бурята, что несчастнаго пришлось обкладывать, по бурятскому испытанному рецепту, сырымъ мясомъ, для заживленія ранъ и поддержанія жизни въ истерзанномъ тл. Другой бурятъ-иптелдигентъ печется о распространеніи образованія среди своихъ родовичей, хлопочетъ о мстной школ, настойчиво и даже назойливо испрашиваетъ для нея какое-то грошовое пособіе отъ правительства, но никакъ не можетъ догадаться, что одной десятой части его состоянія хватитъ для устройства нсколькихъ образцовыхъ училищъ, безъ всякаго пособія отъ правительства. Все какъ будто снаружи ладно у этихъ культурныхъ господъ, и они даже сильно привлекаютъ къ себ симпатіи зазжихъ людей, при первомъ или второмъ знакомств съ ними, а копнешь подальше — анъ бурятъ-кулакъ и скажется, во всей своей некультурной неприглядности. Конечно, въ этомъ значительную еще роль играетъ наслдственность.
Василій Ивановичъ отличается отъ прочихъ культурныхъ бурятъ, которыхъ мн приходилось встрчать, тмъ, что онъ самоучка, нигд, кром сельской школы, не учился, нахватался кое-какихъ знаній и развилъ въ себ любовь къ чтенію уже самостоятельно, кром того, онъ мене прочихъ отклонился и въ своей личной жизни отъ быта простыхъ бурятъ: онъ ходитъ въ халат и въ ичигахъ, самъ не прочь покосить съ работниками, помогаетъ сваливать мшки съ хлбомъ, не затруднится помочь пастуху загнать коровъ на задній дворъ, другіе-же культурные буряты ходятъ уже въ сюртукахъ и брюки имютъ на выпускъ, а въ операціяхъ своего хозяйства участвуютъ лишь въ качеств наблюдателей и руководителей. Большинство ихъ, чуть-ли не вс — крещены, а нкоторые даже имютъ унаслдованное потомственное гражданство, дарованное ихъ ддамъ или отцамъ за ревностное ихъ отношеніе къ длу распространенія христіанства среди бурятъ, Василій Ивановичъ шаманистъ, и у воротъ его дома безобразно болтаются на шестахъ нсколько штукъ козлиныхъ шкуръ, принесенныхъ въ жертву при шаманскомъ богослуженіи. Я бесдовалъ съ нимъ по этому поводу, онъ уклончиво объяснилъ, что не считаетъ возможнымъ стать въ антагонизмъ съ своимъ народомъ, что надется, оставаясь шаманистомъ и участвуя въ ихъ языческихъ обрядахъ, оказать своимъ вліяніемъ на прочія стороны ихъ быта больше пользы, чмъ онъ могъ бы сдлать, если-бы крестился. Но мн сдается, что Василій Ивановичъ, какъ онъ тамъ ни говори, просто не вритъ въ христіанство, да притомъ-же чуть-чуть продолжаетъ побаиваться и шамановъ, хотя читаетъ ‘Русскую Старину’, ‘Восточное Обозрніе’ и ‘Землед. Газету’, да, наконецъ, онъ разсчиталъ, вроятно, что личной для себя, осязательной пользы отъ крещенія онъ не получитъ (не т времена!), а связь его съ родовичами, но отношенію къ которымъ онъ является теперь почти что полновластнымъ патріархомъ, все-жъ таки нсколько нарушится, ему же въ ущербъ. Какъ велико хозяйство Василія Ивановича, видно изъ слдующаго: у него въ разныхъ мстахъ, въ улус, на заимкахъ и въ русскихъ селахъ — шесть домовъ, онъ содержитъ 4 мельницы и иметъ одинъ изъ трехъ паевъ въ винокуренномъ завод, до десяти кабаковъ содержится имъ по русскимъ селеніямъ (если бы было дозволено открывать кабаки въ улусахъ, то онъ прибралъ-бы къ рукамъ все Кудинское, а можетъ быть — и сосднее Капсальское вдомство и часть Китойскаго), скота у него до 150 головъ, лошадей до сотни, ежегодно засваетъ по 40—50 десятинъ. Онъ занимается скупкой хлба, поставкой его на винокуренные заводы и держитъ въ-своихъ амбарахъ запасъ зерна, тысячъ въ десять пудовъ, на случай ‘недостатка продовольствія’ у родовичей, которыхъ охотно ссужаетъ хлбомъ за отработки или почтенные проценты и за кличку благодтеля въ прибавокъ. Но, за всмъ тмъ, къ наук и ея представителямъ питаетъ особое уваженіе и оказываетъ послднимъ немаловажныя услуги (напр., сопровождалъ по экскурсіямъ одного иностраннаго ученаго), своего единственнаго сына хочетъ провести въ университетъ, а пока что,— взялъ для первоначальнаго обученія учителя изъ ссыльно-поселенцевъ, платя ему 10 р. въ мсяцъ, на готовомъ содержаніи, однако, намревается сына пріучать къ физическому труду и въ каникулярное время заставлять его работать вмст съ батраками. И, тмъ не мене, какъ я сказалъ, у воротъ его висятъ яманьи шкуры, а въ юрт развшены какія-то священныя веревочки изъ конскаго волоса и хранятся бурачки съ заключенными въ нихъ идолами, въ кзбинет-же горитъ лампада передъ образами. Я указалъ ему на это противорчіе.
— Вы это у насъ часто встртите,— сказалъ онъ въ поясненіе. Мы молимся нашимъ онгонамъ, т. е., врне сказать, присутствуемъ при томъ, какъ имъ молится шаманъ, прозжая мимо каждаго шаманскаго мста {Такъ называются горы, на которыхъ погребенъ какой-нибудь шаманъ: на этихъ горахъ лсъ не рубится и шаманисты никогда не ходятъ туда, подобныя этимъ священныя заказныя рощи имются и на свер Россіи, напр., въ Олонецкомъ кра. Кром этихъ могилъ шаманскихъ, уваженіемъ пользуются нкоторыя озера, одиноко стоящія большія дерева, утесы и проч., съ каждымъ изъ этихъ предметовъ поклоненія связана какая-нибудь легенда.}, мы приносимъ въ жертву духамъ хоть одинъ конскій волосъ, хоть крошечную щепотку табаку, а въ то же время почитаемъ нкоторыхъ вашихъ святыхъ, особенно Николая чудотворца. Въ сел Лиственичномъ, у озера Байкала, есть барельефъ этого святого: на поклоненіе ему ходитъ туда не мало бурятъ, или же встрчаютъ его на пути, когда лтомъ его обносятъ по деревнямъ, и духовенство, которое насъ охотно допускаетъ къ образу, въ наклад не остается… Вотъ тоже въ Тунк есть образъ Николая, на которомъ онъ изображенъ съ раскосыми глазами, какъ у монголовъ: онъ такъ и называется ‘бурятскимъ Николой’ и въ большомъ у насъ почет. Мы всегда празднуемъ день 9-го мая моленьями — кырыкэ — и гульбой, гуляемъ и на Пасх, которую называемъ ‘улан-ундыгыи’, краснымъ яйцомъ, иногда Пасха ваша совпадаетъ съ нашимъ національнымъ праздникомъ, ‘ад-а-дулекэ’, когда подрзаемъ хвосты и гривы у лошадей, для сбора волоса: тогда гуляемъ особенно усердно. Тоже и имена христіанскія носятъ многіе изъ некрещеныхъ: меня вотъ зовутъ Василій Ивановъ и другого имени у меня нтъ, а я шаманистъ, есть женщины Александры и Софьи, никогда не крестившіяся. За то можете встртить крещенаго, котораго вс называютъ Ербаской, и онъ себя знаетъ только за Ербаску, тогда какъ по спискамъ онъ значится Петромъ, потому что онъ христіанинъ…
— Ну, вотъ видите,— перебилъ я его: значитъ, у васъ переходъ въ христіанство нисколько не отчуждаетъ человка отъ родовичей, остающихся язычниками. А между тмъ вы объясняли свою врность шаманской религіи именно тмъ, что не хотите быть отрзаннымъ ломтемъ?..
— Знаете, есть большая разница между простымъ и бднымъ человкомъ и такимъ, какъ я. Ему все простится, потому что если онъ что сдлаетъ, то изъ крайней нужды, а про меня будутъ говорить: самъ захотлъ, никто не принуждалъ {Отцы миссіонеры констатируютъ въ своихъ офиціальныхъ отчетахъ тотъ фантъ, что богатые буряты боле упорно держатся язычества, чмъ бдняки: ‘они охотно слушаютъ бесды о христіанской вр и сами соглашаются, что шаманская вра, по ихъ же выраженію, ‘дурунда (ерунда) одна’, но на предложеніе перемнить ее на лучшую обыкновенно говорятъ: ‘видишь, старики-то наши жили но шаманской вр, такъ и намъ не хотлось-бы уже перемнять ее’… (Щегловъ, Хронолог. Перечень).}.
Онъ подыскивалъ выраженія, сбивался и конфузился. Я попросилъ его продолжать свой разсказъ, что онъ и сдлалъ съ видимымъ удовольствіемъ.
— У насъ именъ, которыя ничего другого не обозначаютъ, кром именъ, очень мало, а все больше предметами называютъ: напр., быкъ, большой молотъ, стрла. Если бурятка родитъ, то перваго, вошедшаго въ юрту, просятъ дать новорожденному имя, иные шутники изъ крещеныхъ или изъ русскихъ, которымъ, вздумаетъ дуракъ-бурятъ оказать эту честь, даютъ глупыя имена: вотъ, вамъ встртятся, напр., чашка, самоваръ, а то и хуже бываетъ… Теперь же все больше входитъ въ моду обычай давать русскія имена новорожденнымъ, ко мн часто приходятъ родовичи съ просьбой ‘посмотрть въ календар, какихъ нынче святыхъ,— да получше какихъ выбери’,— уговариваютъ. Ну, и раздаешь имъ имена, полегче и позвучне которыя.
Мн, при дальнйшихъ разъздахъ, пришлось-таки раза два-три давать, по просьб отцовъ-язычниковъ, имена ихъ новорожденнымъ, и ‘кумовья’ мои оставались очень довольны, когда я охотно исполнялъ эту просьбу, притомъ спокойнымъ и серьезнымъ образомъ.
Патронатство, въ род того, которое сказывается въ отношеніяхъ Василія Иванова къ его родовичамъ, весьма обыкновенно у бурятъ. Каждый богачъ иметъ большее или меньшее число кліентовъ, по отношенію къ которымъ онъ является защитникомъ и благодтелемъ: онъ ихъ выручаетъ въ періоды сбора податей, платя за нихъ {Этимъ объясняется фантъ почти полнаго отсутствія казенныхъ недоимокъ за бурятскими вдомствами, тайши всегда ставятся въ примръ волостнымъ старшинамъ. не умющимъ, да и не могущимъ такъ успшно ‘очищать’ подати.} и выбирая ссуду впослдствіи по мелочамъ, преимущественно — путемъ отработокъ или натурой (сномъ, хлбомъ, скотомъ), онъ-же ссужаетъ сменами подъ работу, раздаетъ излишнюю аpcy, даетъ и дойныхъ коровъ на содержаніе и для пользованія отъ нихъ молокомъ за извстную плату, снимаетъ у нихъ въ аренду покосные паи и утуги, и т. д. Изъ всхъ этихъ экономическихъ отношеній вытекаютъ слдующіе результаты: цлая масса бурятъ находится въ полной кабал у нсколькихъ главарей, средняго класса, не эксплуатирующаго и не эксплуатируемаго, почти нтъ, многіе изъ недостаточныхъ, при неурожа или падеж скота, опускаются до полной безхозяйственности: такъ встрчались старики-бобыли, никогда не бывшіе женатыми, никогда не имвшіе своего угла и своей животины, всю жизнь промаявшіеся по работникамъ у благодтелей, никакъ не умя распутать узловъ той кабальной системы, которою ихъ опутали эти ‘милостивцы’. Тмъ не мене, традиціи прежняго ‘варварскаго’ состоянія бурятъ, когда родъ составлялъ, должно быть, нчто въ род коммуны, на столько еще сильны, что богачъ, который вымоталъ, и родовичи, которые дозволили вымотать силы изъ человка,— не считаютъ все-же себя вправ пустить дряхлаго и неспособнаго къ работ старика на вс четыре стороны и хладнокровно смотрть, какъ онъ будетъ гд нибудь околвать подъ заборомъ. У бурятъ нтъ нищихъ, въ томъ смысл, какъ мы — культурные россіяне — понимаемъ это слово: сирота, калка, вдова или немощный старикъ не бродятъ у нихъ подъ окнами, вымаливая кусокъ хлба. Эти слабые члены родовой общины содержатся всмъ родомъ (а роды нын состоятъ обыкновенно изъ 100 — 200 хозяйствъ), переходя изъ избы въ избу, изъ юрты въ юрту, живя въ каждой опредленное число дней и въ каждой изъ нихъ являясь равноправнымъ членомъ семьи, имющимъ мсто у очага, у котла съ арсой или чаемъ, получающимъ отъ хозяйки кусокъ мяса такой-же величины, какъ и прочіе куски, которые раздаются ею сыновьямъ и дочерямъ. Можетъ быть, въ частныхъ случаяхъ такому мірскому питомцу приходится осязательно чувствовать, что онъ — незваный гость, можетъ быть, въ иныхъ избахъ каждый кусокъ, ему перепадающій, становится у него поперекъ горла, благодаря обильной приправ изъ попрековъ и брани, но, въ общемъ, бурятскимъ мірскимъ сиротамъ живется много покойне, чмъ русскимъ, и ‘прокормить міромъ бабу’ считается у нихъ простой обязанностью, а не рдкою добродтелью, которая заслуживала-бы удивленія и похвалы.
У бурятъ, какъ у всхъ номадовъ и охотничьихъ племенъ, вс черныя работы, вс домашнія производства и заботы составляли удлъ женщинъ, мужчины-же только охотились иди, боле бдные, пасли скотъ. Но эти золотыя для мужчинъ времена давно отошли въ область преданій съ развитіемъ земледлія, которое происходило въ зависимости отъ уменьшенія возможности охоты, на мужчинъ стало ложиться все больше и больше трудовъ, особенно — въ лтнее время. Тмъ не мене, и теперь женщина въ бурятскомъ быту представляетъ собой равноцнную рабочую силу съ мужчиной: помимо того, что она принимаетъ участіе въ земледльческихъ работахъ, она ведетъ сложное и хлопотливое молочное хозяйство, она производитъ вс мелкія домашнія работы, она-же обшиваетъ все семейство и, наконецъ, она находитъ еще время выдлывать кожи (мнетъ ихъ голыми руками) и шить изъ нихъ унты и ичиги. Въ группахъ бурятъ, наимене пришедшихъ понын въ соприкосновеніе съ культурой, рзко бросается въ глаза различіе въ обязанностяхъ женщинъ и мужчинъ: послдніе болтаются зимой безъ всякаго дла, тогда какъ первыя — постоянно въ хлопотахъ. Непрерывная работа сильно отражается на вншнемъ благообразіи бурятокъ: он на видъ кажутся всегда старше своего возраста и хуже сохраняются, чмъ мужчины. Впрочемъ, разница въ возраст мужа и жены бываетъ часто не кажущаяся только, но и дйствительная: у бурятъ довольно распространенъ обычай женить сыновей еще въ очень раннемъ возраст, иногда 11 или 12 лтъ, невстка, двушка лтъ 18 — 20, берется въ домъ и представляетъ собой рабочую силу въ хозяйств (но не даровую, ибо за нее выплачивается калымъ), разумется, ко времени разцвта силъ мужа, его жена уже отцвтаетъ и вскор становится уже неспособной къ дторожденію. Между тмъ, буряты чрезвычайно любятъ дтей, ихъ племя, если и не сокращается въ численности, то — во всякомъ случа — размножается очень медленно {За 30 лтъ, со времени X ревизіи, приписное русское населеніе (безъ ссыльно-поселенцевъ) трехъ округовъ Иркутской губерніи увеличилось на 25,8%, а бурятское — только на 6,7%.}, и — нужно полагать — безсознательное чувство самосохраненія побуждаетъ бурятное племя желать рожденія дтей. Этимъ-то всеобщимъ чувствомъ объясняется также, до нкоторой степени, фактъ существованія у нихъ двоеженства, а въ очень рдкихъ случаяхъ — и троеженства.
Имть боле одной жены могутъ себ позволить только богатые буряты {Доказательства этому не трудно представить: въ многоженческихъ семьяхъ Кудинскаго вдомства имется, въ среднемъ, по 26 головъ скота на хозяйство, въ прочихъ-же — по 9 головъ, не имющихъ скота — въ числ первыхъ нтъ, а среди прочихъ — 6%, запашка составляетъ, въ среднемъ, у первыхъ по 15 десятинъ на 1 хозяйство, а у вторыхъ — только 8 десятинъ, и т. д.}, потому что за каждую жену надо платить крупный калымъ, вслдствіе этого многоженство мало развито: напримръ, въ Кудинскомъ вдомств, на дв тысячи семействъ приходится только 73 двоеженческихъ семьи, 1 — троеженческая и 12 такихъ, въ которыхъ мужья умерли, а осталось посл каждаго по дв вдовы. Дале, замчается, что боле чмъ въ одной трети случаевъ первыя жены оказываются старше мужей на нсколько лтъ (до девяти лтъ — включительно), вторыя-же всегда значительно моложе первыхъ, причемъ разница въ годахъ достигаетъ 20 — 38 лтъ (въ четвертой части всхъ случаевъ), наконецъ, большинство первыхъ женъ — бездтны, тогда какъ изъ числа вторыхъ — лишь очень немногія не имютъ дтей. Это обстоятельство и служитъ достаточнымъ объясненіемъ причинъ существованія двоеженства у бурятъ: мужчина, убдись, что отъ перваго его брака съ женщиной, нердко старше его годами, дтей не будетъ, беретъ другую жену, если достаточно состоятеленъ, и вновь начинаетъ питать надежду не остаться безъ потомства. Какъ высоко цнятся дти у племенъ, живущихъ въ суровыхъ жизненныхъ условіяхъ и какъ-бы предчувствующихъ близость своего исчезновенія съ лица земли, видно на примр якутовъ: у нихъ цнится дороже — (т. е. уплачивается большій калымъ {Двушка, выдаваемая замужъ, разсматривается ршительно какъ товаръ если, напр., свадьба съиграна, но мужъ не можетъ сразу выплатить весь калымъ, то родители жены отбираютъ ее у него и держатъ у себя по году и больше, до тхъ поръ пока весь калымъ не будетъ выплаченъ сполна. Такимъ женамъ случается иногда заберементь, тайкомъ отъ родителей видясь съ мужемъ, какъ съ любовникомъ.}) — та двушка, которая забеременетъ еще до свадьбы, или которая выходитъ замужъ уже съ ребенкомъ на рукахъ, случается, что двичьяго ребенка старики не хотятъ отдавать въ семью мужа, считая его цнностью и принадлежностью своего хозяйства, и по этому поводу возникаютъ даже судбища между сторонами. Относительно бурятъ также приходилось слышать, будто до-брачное поведеніе двушки, въ результат котораго произошло то, что мы — культурные люди — называемъ ‘безчестьемъ всей фамиліи’,— отнюдь не служитъ для заблудшей препятствіемъ ко вступленію въ законный бракъ. Вдовы-бурятки не состоятъ ни подъ чьимъ контролемъ, обыкновенно, именно он-то услаждаютъ, по мр силъ, жизнь тмъ горевымъ бобылямъ-мужчинамъ, которые за недостаткомъ средствъ остаются весь свой вкъ холостяками. Кстати замтить, что женщинъ у бурятъ относительно меньше, нежели мужчинъ: на 100 послднихъ, въ общемъ, приходится только 91 женщина {По тремъ округамъ Иркутской губ., въ коихъ нын числится приписного населенія инородческихъ вдомствъ: 44,763 мужчинъ и 40,929 женщинъ.}, а въ нкоторыхъ отдльныхъ вдомствахъ эта цифра опускается даже до 81, отсюда можно заключить, что далеко не вс буряты имютъ возможность обзавестись семьей, и что развитію многоженства препятствуетъ также и эта особенность полового состава бурятскаго племени.
Мужчины-буряты въ зимнее время занимаются лишь возкой дровъ изъ лса домой, да доставкой сна и хлба на базары для продажи, разумется, состоятельныя лица, держащія работниковъ, такими черными работами себя не утруждаютъ, и поэтому — ршительно ничего не длаютъ. Промысловъ у бурятъ почти нтъ,— даже извозомъ занимаются лишь немногіе, ремеслъ они не знаютъ, если не считать кузнечнаго, даже деревянную и глиняную посуду они выдлываютъ не сами, а покупаютъ ее у русскихъ ремесленниковъ, разъзжающихъ съ своими произведеніями по улусамъ и промнивающихъ ихъ на хлбъ. Бондари с. Никольскаго, Оекской волости, зазжаютъ верстъ за 250, въ Тунку, и живутъ тамъ по нсколько зимнихъ мсяцевъ, выполняя многочисленные заказы. Не развита у бурятъ и мелочная торговля, это зависитъ, отчасти, отъ нкоторыхъ бытовыхъ условій ихъ, напримръ, отъ кочевокъ изъ зимниковъ въ лтники и обратно, а иногда еще и въ ‘осенники’, отъ разбросанности самихъ улусовъ, не похожихъ на русскія, компактно застроенныя селенія,— отчасти и отъ трудности борьбы съ русскими торговцами, имющими въ этомъ дл за собой опытъ цлыхъ столтій, набившими себ руку въ искусств ‘не обманешь — не продашь’, наконецъ, солидарными другъ съ другомъ до извстной степени въ томъ отношеніи, что каждый изъ нихъ хорошо понимаетъ невыгоду, которая произойдетъ для русскаго торгующаго класса, если число Васильевъ Ивановичей увеличится, что же касается до питейной торговли, то производство ея въ улусахъ воспрещено самимъ закономъ. Такимъ то образомъ, въ бурятскихъ вдомствахъ, на пространств цлыхъ десятковъ верстъ, нтъ ни одной лавочки, гд бы можно было купить какую-нибудь хозяйственную мелочь, или нкоторые пищевые продукты, къ которымъ буряты начинаютъ уже привыкать. Этимъ обстоятельствомъ пользуются среднезажиточные и недостаточные крестьяне сосднихъ съ бурятами волостей, также незнающіе, къ чему приложить свои руки въ теченіи длинной зимы и какими заработками пополнить мизерные запасы своего хлба.
Такой хитроумъ сколачиваетъ кое-какъ капиталъ рублей въ десять, покупаетъ сотню омулей {Рыба изъ озера Байкала, которую солятъ, какъ селедки, въ розницу продается по 10—15 к. за штуку.}, съ душкомъ, луку, табаку листового (иногда есть и свой), спичекъ, мыла, девевянной посуды, нитокъ, иголокъ и т. п’ а если капиталъ позволяетъ, то и полведра или ведро водки, и детъ съ этимъ товаромъ ‘шоиданичать’, т. е. маклачить, шибайничать. Деньги у бурятъ водятся рдко: они ими раздобываются только для уплаты податей, да для покупки соли и другихъ необходимйшихъ предметовъ, поэтому торгъ съ ‘шойданякомъ’ происходитъ мновой, причемъ подразумваемой единицей счета служитъ фунтъ ‘круглой’ ржи (т. е., въ зерн). Многіе маклаки здятъ по улусамъ ежегодно и потому умютъ ‘мало-мало талалыкать по ихнему’, почти въ каждомъ большомъ улус торговецъ заводитъ себ ‘дружка’, у котораго онъ останавливается и ночуетъ, причемъ хорошій ‘дружокъ’ накормитъ не только мужика, но и его лошадь,— предполагается, что и бурятъ, въ свою очередь, воспользуется когда нибудь гостепріимствомъ маклака, но такъ какъ тотъ живетъ нердко гд нибудь въ сторон отъ трактовъ, то буряту, можетъ быть, никогда и не случится побывать въ гостяхъ у ‘дружка’, проздомъ въ городъ или на базаръ. За услугу торговецъ продаетъ нужное дружку добросовстне, чмъ прочимъ, а иногда, расчувствовавшись угощеніемъ — даетъ хозяйк пару иголокъ въ презентъ, этимъ и ограничиваются расходы маклака по содержанію себя и лошади въ дорог. Съ прочими братскими торговля происходитъ такъ.
— Сколько за омуля? спрашиваетъ бурятъ.
— Да вотъ, почтенный, у меня мрочка есть сдлана, небольшая и мрочка-те, фунта три всыпешь, гляди!.. Дюже хорошъ омулекъ-то!
Бурятъ, смотритъ на лукошко и соображаетъ, что зерна войдетъ въ него, дйствительно, немного. Начинаетъ сыпать, и въ ужасъ приходитъ, сколько въ лукошко вошло… А дло просто: лукошка у хитроума сдлана съ выдвижнымъ дномъ, такъ что отсыпать пришлось не три, а цлыхъ шесть фунтовъ зерна, и дряблый омуль обошелся братскому не въ 9, а въ 18 коп., если же боле догадливый начнетъ обижаться, то ему не миновать драки, или, по меньшей мр, цлаго ушата брани. Весною, когда раздаютъ бурятамъ изъ запасныхъ магазиновъ ярицу на посвъ, около нихъ располагаются т же торгаши, прізжающіе для этихъ случаевъ исключительно съ водкой, да съ лукомъ и калеными яйцами на закуску. Такая торговля даетъ еще больше барышей торговцу, за то многіе братскіе возвращаются домой съ далеко не полнымъ запасомъ смянъ. Въ результат всхъ этихъ операцій торгашъ всю зиму кормится отъ доходовъ съ затраченнаго на торговлю капитала въ 10 рублей, да и самый капиталъ, нердко занятый подъ проценты же, оказывается къ концу операціи на лицо.
Не имя, къ чему приложить руки за зиму, даже бдняки-буряты, если они не нанялись въ годовые работники, вынуждены сидть въ бездйствіи и нетерпливо ожидать весны съ ея заработками. У женщинъ работы зимою также меньше, приготовленіе пищи въ бурятскомъ быту составляетъ очень немногосложное занятіе. Если случится стегно конины, или баранина, или коровье мясо, то оно варится въ котл самымъ примитивнымъ образомъ, безъ приправъ, потому что цнится не наваръ, а самое мясо, но небогатые буряты не видятъ его по цлымъ недлямъ, и въ это время пища ихъ состоитъ исключительно изъ чая съ молокомъ и хлбомъ и арсы.
Кирпичный чай крошатъ, чтобы лучше разваривался, на особой доск съ приспособленнымъ къ ней рзакомъ, еще боле дешевый, такъ называемый, зеленый чай, также плиточный, толкутъ въ деревянной ступ, чтобы превратить въ порошокъ даже попадающіяся въ немъ цлыя втки, въ гусиное перо толщиной. Боле культурные буряты имютъ самовары и чайники, бдняки варятъ чай въ котлахъ, иногда подбавляя къ нему муки, молока, сала или масла и соли, тогда чай служитъ какъ бы кушаньемъ и его пьютъ безъ хлба. Арса — это творожистый видъ молока, остатокъ отъ приготовленія тарасуна, хмльного напитка. Этотъ напитокъ играетъ столь большую роль въ бурятскомъ обиход (водки пьютъ мало: ее трудно достать и она дорога), что о приготовленіи его стоитъ сказать нсколько словъ.
Въ одномъ улус думскій засдатель распорядился, по моей просьб, относительно приготовленія тарасуна въ нашемъ присутствіи. Въ чугунный котелъ, стоящій на треножник посреди юрты, вливается 1 1/4 ведра кислаго молока (простокваши, по бурятски — ‘куренги’), лучшимъ молокомъ для добыванія тарасуна считается кобылье, но — за неимніемъ такового — въ огромномъ большинств случаевъ употребляется коровье. Подъ котломъ разводится сильный огонь, ‘куренга’ начинаетъ кипть. На разстояніи двухъ аршинъ отъ котла ставится ушатъ, до половины налитый холодной водой, въ нее опущенъ глиняный кувшинъ, съ плотно придланной деревянной крышкой. Въ этой послдней два отверстія: одно, въ вершокъ діаметромъ, центральное, и другое боковое — очень маленькое, черезъ которое пропускаютъ въ кувшинъ мрку (палочку) для опредленія количества добытаго тарасуна. Котелъ закрывается дву-половинчатой деревянной крышкой, имющей форму усченнаго конуса, въ верху крышки также сдлана дыра, въ 1 в. діаметромъ. Котелъ и кувшинъ, служащій холодильникомъ, соединяются колнчатой деревянной трубкой, изогнутой подъ угломъ около 135, концы трубки накладываются на отверстія въ крышкахъ котла и кувшина. Затмъ, бурятка беретъ изъ лоханки, съ густо разведенной глиной, мокнувшія тамъ тряпки и обкладываетъ ими вс щели и прорзы въ крышк котла и оба мста соединенія трубки съ котломъ и холодильникомъ. Хозяйка мнетъ глину руками и, для смачиванія ея и тряпокъ, прыскаетъ водой изъ рта.
— А грязная это работа, говорю я засдателю.
— Это что, все-жъ-таки глина, а не что-нибудь. Вотъ, у побдне которыхъ, тряпокъ и глины не полагается, а просто назьмомъ коровьимъ обмазываютъ: разминаютъ его въ рукахъ и мажутъ, какъ глиной.
Василій Ивановичъ, о которомъ я уже упоминалъ, объяснилъ мн потомъ, что никакого усовершенствованія въ дл приготовленія тарасуна буряты ввести не могутъ: ‘и сами знаемъ, что лучше бы металлическія трубки и холодильникъ завести, да акцизъ не дозволяетъ, за тайное винокуреніе тогда наше производство тарасуна считаться будетъ, и со свту насъ сживутъ, вмст и съ трубками’.
Вотъ весь несложный процессъ добыванія тарасуна, все остальное — дло огня. ‘Куренга’ кипитъ подъ нкоторымъ давленіемъ, пары ея стремятся по трубк въ кувшинъ-холодильникъ и осаждаются въ немъ въ вид тарасуна, мутноватой или даже почти безцвтной жидкости. Уже черезъ 45 минутъ отъ начала кипяченія получаются дв бутылки довольно крпкаго напитка, чмъ дольше оно продолжается, тмъ жиже получается тарасунъ, хотя количество его и можно догнать до 3-хъ бутылокъ. Если куренга хороша, т. е. молоко было жирное, отъ коровъ, стоявшихъ на хорошемъ сухомъ или подножномъ корму (лучшій кормъ — майскій и іюньскій подножный, когда трава цвтетъ и сочна), то тарасунъ получается крпостью до 20е, отъ плохой, ‘тощей’ куренги можно добыть тарасунъ только въ 10—12, и притомъ непріятнаго вкуса и запаха сыворотки.
Крпкій тарасунъ, почти безъ малйшаго запаха, даже съ непривычки пьется безъ отвращенія, вкусъ его — кисловатый, довольно острый, буряты его почти что обожаютъ и даже предпочитаютъ ‘русской’ водк. Меня увряли, что тарасунъ хмльне водки, хотя и слабе ея по содержанію спирта: ‘боле трехъ чашекъ чайныхъ выпить трудно’, говорили буряты, съ удовольствіемъ выпивающіе по три чашки водки. Тарасуну придаютъ также лекарственное значеніе: отъ употребленія его будто-бы хорошо возстановляются силы человка, перенесшаго тяжкую болзнь, онъ способствуетъ пріобртенію полноты, исправляетъ дятельность желудка, и т. д.
Во время тайлагановъ выпивается масса заране приготовленнаго тарасуна, при посщеніи почетныхъ гостей также непремнно изготовляется свжій тарасунъ, словомъ, это — бурятскій деликатесъ, замняющій имъ, вмст съ чаемъ, вс наши напитки, отъ пива до заграничныхъ винъ включительно. Остатокъ отъ добыванія тарасуна, блое пнистое вещество, сливается въ чаны, гд оно слеживается, твердетъ и, подъ названіемъ арсы, служитъ затмъ главной пищей несостоятельныхъ бурятъ. Арсу разбавляютъ водой, сдабриваютъ свжимъ молокомъ, если оно есть, всыпаютъ горсть ржаной муки для густоты и дятъ въ вид тягучаго горячаго киселя.
Тайлаганы, о которыхъ было упомянуто, представляютъ собой остатки бывшихъ въ прежнія времена охотничьихъ празднествъ посл облавъ на дичь и зврей, которыя производились цлыми группами бурятскихъ родовъ. Объ этихъ облавахъ остались нын лишь смутныя воспоминанія у древнихъ стариковъ {Объ облавахъ (аба-хайдак) появилась подавно въ ‘Изв. Вост. Сиб. Отд. Импер. Русск. Геогр. Общ.’ (No 2, 1890) любопытная замтка забайкальскаго бурята Ирдыни Вамбоцыренова.}, но тайлаганы и теперь составляютъ лучшіе моменты въ жизни бурятъ. Эти празднества устраиваются лтомъ, но съ такимъ разсчетомъ, чтобы не помшать спшнымъ земледльческимъ работамъ. Въ тайлаган участвуютъ одинъ или нсколько родовъ, являться на него могутъ лица всхъ возрастовъ и обоего пола, за исключеніемъ замужнихъ женщинъ {Это запрещеніе замужнимъ женщинамъ участвовать въ тайлаганахъ также указываетъ, по моему мннію, на существующую преемственную связь между тайлаганами и облавами: въ самомъ дл, въ то время какъ мужья, сыновья и даже дочери уходили на облавы (двушки и молодые парни подвозили на таборы пищу), хозяйки должны были оставаться домовничать и заготовлять для облавщиковъ мясо, тарасунъ и проч., необходимое тогда стало безполезнымъ обычаемъ теперь, какъ и большинство обычаевъ не у однихъ бурятъ.}. Расходы по производству тайлагановъ предварительно разверстываются на паи, причемъ богачи берутъ на себя — изъ чести — по нскольку паевъ, бдные — по одному, а совершенные голяки участвуютъ въ гуляньи наравн съ прочими, не неся никакихъ расходовъ. Въ одномъ изъ родовъ кудинскаго вдомства праздновалось въ 1887 г. четырнадцать тайлагановъ, за это время было съдено мяса и хлба я выпито тарасуна на сумму 2620 р., въ род числится 108 хозяйствъ, такъ что на одно — приходится, въ среднемъ, свыше 24 рублей расходу, въ дйствительности же, раскладка была сдлана такъ, что на бдныя хозяйства палъ только одинъ ‘пай’ расходовъ, равный 8 рублямъ, а на богатыхъ — по 4 и по 5 паевъ, т. е. по 32—40 руб. Животныя, предназначенныя въ жертву духамъ на тайлаганахъ, закалываются шаманами, потомъ зажариваются и подаются всми участниками, иные берутъ съ собой куски мяса для оставшихся дома больныхъ и дтей, потомъ начинается попойка, заготовленные запасы тарасуна быстро исчезаютъ, появляются ‘мертвыя тла’, лежащія въ разнообразныхъ позахъ на широкой степи, старики, которымъ нечего длать дома, отправляются другъ къ другу въ гости, ‘архидачить’, и эти проводы тайлагана продолжаются иной разъ дней пять. А на мст тайлагана остаются блть только кости животныхъ, съденныхъ въ честь добрыхъ и злыхъ онгоновъ, да шкуры нсколькихъ ямановъ и жеребятъ еще долго болтаются по втру на высокихъ шестахъ, пока не сгніютъ и не распадутся на клочья.
Мелкія моленія, совершаемыя по желанію отдльныхъ лицъ по разнымъ экстреннымъ случаямъ, называются кырыкэ. На одномъ изъ нихъ я случайно присутствовалъ.
Мы подъзжали къ одному улусу, состоящему изъ десятка невзрачныхъ избъ, безъ всякаго порядка разбросанныхъ на пространств доброй квадратной версты. Стоялъ легкій морозъ. Кошевка безшумно скользила по пушистому, недавно выпавшему снгу. Блая равнина сливалась на горизонт съ блымъ краемъ неба. Было тихо, уныло и сурово, даже собаки, обыкновенно издалека уже встрчавшія насъ своимъ злобнымъ лаемъ, какъ незваныхъ нарушителей покоя ихъ жалкихъ улусовъ, кажущихся имъ центромъ вселенной, святая-святыхъ всего сущаго, даже эти чуткіе стражи почему-то безмолвствовали на этотъ разъ. И вдругъ изъ мертвой тишины выдлился и фантастично пронесся по мертвому царству какой-то печальный и протяжный звукъ, не то обрывокъ человческаго пнія, не то предсмертный вопль невдомаго звря, не то плачъ духа пустыни. Я чутко насторожился, противъ своей воли, нервы натянулись, какъ струны, въ ожиданіи новаго звука. И онъ опять выплылъ изъ тишины, пронесся надъ равниной и замеръ на далекомъ горизонт. Потомъ стали чаще и чаще доноситься и другіе звуки, мене высокаго тона, и стало ясно, что это пснь, прерываемая плачемъ, или плачъ, перемшивающійся съ пснью. Но это не походило на причитанье русскихъ бабъ надъ покойникомъ, это было нчто еще боле мрачное и безотрадное: въ причитаніяхъ слышится плачъ и тоска живого по мертвому, въ пніи шамана — плачъ и тоска самого мертвеца.
Когда мы, благополучно преодолвъ десятокъ препятствій, т. е., разобравъ попадавшіяся намъ на пути огорожи утуговъ, добрались, наконецъ, до мста, откуда только что неслись эти мистическіе вопли, они больше уже не возобновлялись. Вторая половина кырыкэ была исполнена безъ всякихъ вокальныхъ эффектовъ: шаманъ ограничивался лишь бормотаньемъ или боле громкой дикціей какихъ-то — не то молитвъ, не то — заклинаній, такъ ли это слдовало по ритуалу, или это было сдлано исключительно въ виду моего присутствія — не знаю. На берегу небольшого ручья ярко горлъ разложенный на земл костеръ, въ трехъ шагахъ отъ него стояла двуколесная бурятская арба, въ щели которой былъ воткнутъ рядъ молодыхъ березокъ, съ прившенными къ ихъ втвямъ пестрыми лоскутками матерій. Къ этой-то святын и направлялъ свои моленія и заклинанія шаманъ, невзрачный человчекъ, одтый въ овчинный халатъ-зипунъ, какъ и вс прочіе бывшіе здсь буряты, и отличавшійся отъ нихъ только косичкой, спускавшейся отъ затылка до половины спины. Отъ времени до времени онъ бралъ ложкой изъ небольшого корытца, стоявшаго близъ костра, нкоторое количество разжиженной арсы и брызгалъ ею на четыре стороны свта или выливалъ въ огонь: думаю, что поэтому сами буряты называютъ свои моленья, въ разговор съ русскими, ‘брызганьемъ’. Однажды, собираясь уже узжать изъ посщеннаго мною улуса, я замтилъ, что публика еще не расходится, на мой вопросъ, чего они ждутъ? одинъ старикъ-весельчакъ отвтилъ:
— А вотъ, удешь, будемъ мало-мало брызгать.
— Это по какому случаю?
— А вотъ, ты хорошо пріхалъ и хорошо ухалъ, потому и брызгать будемъ.
— И тарасуну мало-мало, того?..
— И тарасунъ кушать будемъ, ха, ха!..
Оказалось, что почти въ каждомъ род, изъ тхъ, которые я постилъ, происходили посл моего отъзда ‘брызганья’, въ благодарность духамъ за то, что мой пріздъ обошелся благополучно для бурятъ, да чтобъ и впредь этотъ пріздъ не отозвался на нихъ какимъ-либо дурнымъ образомъ… Сколько горькихъ опытовъ нужно, однако, имть, чтобы такъ бояться всякаго лица, похожаго на начальство, какъ боятся буряты!..
Въ частной жизни шаманъ не пользуется никакимъ особеннымъ значеніемъ, одвается и работаетъ, какъ и прочіе родовичи, да и къ самымъ моленьямъ шаманскимъ буряты относятся, по крайней мр — съ вншней стороны, весьма равнодушно и даже непочтительно, помыслы всхъ присутствующихъ на моленіи направлены преимущественно на ршеніе вопросовъ, скоро-ли хозяинъ, совершающій ‘кырыкэ’, начнетъ угощать и много-ли заготовлено у него мяса и тарасуна?
Тмъ не мене, какъ выяснено выше, ныншняя просвтительная дятельность миссіонеровъ среди бурятъ оказывается безсильной въ борьб съ этимъ отживающимъ, одряхлвшимъ культомъ… Плохую помощь просвщенію бурятъ миссіонерами оказываютъ и убогія школы, которыя заведены, по настоянію администраціи, въ каждомъ вдомств на счетъ мстныхъ мірскихъ суммъ. Буряты всми способами стараются отвертться отъ повинности содержать школы и отъ обязанности наполнять своими дтьми классныя комнаты, какъ мн передавали, въ нкоторыхъ вдомствахъ эта послдняя обязанность почти что приравнена натуральнымъ повинностямъ и разверстывается, вмст съ ними, по душамъ. Отданные такъ или иначе въ науку ребята учатся неохотно и посщаютъ классы весьма неисправно, нтъ, поэтому, ничего удивительнаго, что большая половина ихъ не овладваетъ даже механизмомъ чтенія, а прочіе ограничиваются пріобртеніемъ одного этого примитивнаго знанія, которое — къ тому же — вскор забывается, не находя себ достаточнаго примненія въ жизни.
Я не задавался цлью исчерпать въ этомъ очерк предметъ, о которомъ велъ рчь. Очертить жизнь какого нибудь племени, хотя-бы незначительнаго по численности,— выяснить его отличительныя особенности отъ другихъ племенъ, описать его бытъ, его духовную жизнь,— все это дло весьма сложное и не можетъ быть выполнено удовлетворительнымъ образомъ въ краткой журнальной стать. Чтобы по возможности органичить область настоящагося изслдованія, я почти не касался здсь вопросовъ эко номической категоріи,— ничего не сказалъ объ имущественной состоятельности бурятъ, объ ихъ земледліи, скотоводств, и т. п., такимъ образомъ, вся статистико-экономическая сторона вопроса почти не затронута въ этомъ очерк по той причин, что представить ее здсь въ достаточной степени — невозможно, а дать какія нибудь отрывочныя свднія этого рода значитъ только испортить тему {Заинтересованные этими вопросами читатели могутъ найти нкоторые отвты на нихъ въ вышедшихъ недавно изъ печати ‘Матеріалахъ по изслдованію быта сельскаго населеніи Иркутской губ.’, изд. мин. гос. имущ., 1890 г., откуда и позаимствованы приводимыя въ этомъ очерк цифровыя данныя.}.
Тмъ не мене, мн кажется, что по предлагаемому очерку можно составить себ правильное понятіе о нкоторыхъ особенностяхъ быта бурятъ, иной читатель можетъ даже ршиться отвтить себ на вопросы,— что именно представляетъ изъ себя теперь бурятское племя, и какова будущность этой группы людей, судьбой и нуждами которыхъ у насъ такъ мало интересуются въ Россіи? Что касается меня лично, то я на эти вопросы могъ бы отвтить лишь слдующимъ образомъ. Когда я здилъ по безчисленнымъ бурятскимъ улусамъ, то мое настроеніе духа и степень симпатіи къ новымъ знакомымъ подвергались значительнымъ колебаніямъ: сегодня я наслаждался простотой, непосредственностью и наивностью кочевниковъ, съумвшихъ, повидимому, сохранить нкоторыя доблестныя качества ‘варварскихъ’ народовъ, еще не перевоспитанныхъ европейской культурой, на завтра мн предстояло впадать въ пессимизмъ по поводу характернйшихъ проявленій ихъ скрытности, лживости и тупости, при извстной обстановк я любовался ловкостью и удалью этихъ родныхъ сыновъ степей, а попавъ въ иной домъ, я брезгливо прикасался къ ихъ никогда немытой посуд, съ опасеніемъ глядлъ на скребущихъ головы и плюющихся собесдниковъ, и т. п. Вотъ и теперь, когда я пытаюсь подвести итогъ сказанному въ этомъ очерк и вообще тому, что я знаю о бурятахъ, то я затрудняюсь точно формулировать, какого же рода общее впечатлніе я вынесъ изъ моего знакомства съ этимъ племенемъ? Суждено-ли ему утратить со временемъ свои національныя черты и сдлаться тмъ, чмъ сдлалась группа такъ называемыхъ осдлыхъ или ясачныхъ инородцевъ, которые приняли крещеніе еще въ прошломъ столтіи (‘пятое колно, какъ мы крещены’, говорили мн въ одной деревн) и теперь уже такъ обрусли, что ихъ и отличить трудно отъ сибиряковъ-крестьянъ, или же это племя, вступивъ въ ряды европейски цивилизованнымъ націй, съушетъ, однако, сохранить свои національныя черты, какъ съумли сохранить ихъ нкоторыя другія племена, пріобщенныя къ европейской семь народовъ посредствомъ медленнаго культурнаго на нихъ воздйствія? Такъ или иначе, но чмъ скоре пройдутъ буряты ту переходную ступень, на которой они теперь находятся, ступень между кочевымъ бытомъ шаманистовъ и осдлымъ образомъ жизни грамотнаго земледльца, тмъ большій это будетъ выигрышъ въ отношеніи прогресса человчества.