П. К. Козлов
Монголия и Амдо и мертвый город Хара-хото
СОДЕРЖАНИЕ.
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/k05_01.jpg)
ОТ РЕДАКТОРА
Б. В. ЮСОВ
НАУЧНОЕ ЗНАЧЕНИЕ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ НАХОДОК П. К. КОЗЛОВА.
Монголия и Амдо и мертвый город Хара-хото, Козлов Петр Кузьмич, Год: 1923
Время на прочтение: 15 минут(ы)
ОГИЗ, Государственное издательство географической литературы, 1948
Второе, сокращенное издание
Под редакцией и с примечаниями Б. В. Юсова
Вступительная статья В. П. Козлова
OCR Бычков М. Н.
От редактора
В. П. Козлов. Научное значение археологических находок П. К. Козлова
Вступление
Глава первая. По Северной Монголии. Исходный пункт путешествия — Кяхта. Облава на коз.— Зимний праздник и выступление нашего каравана.— Порядок следования.— Мороз крепчает.— Новый, 1908, год.— Хребет Манхадай.— Долина Хара и следы китайской колонизации.— Дальнейший путь.— Впечатление на перевале Тологойту… Гора Богдо-ола.— Урга — Богдо-гэгэн.— Российское консульство.— Маститый консул Я. П. Шишмарев.— Отправление транспорта в Алаша.— Монгольский праздник ‘Цаган-сар’
Глава вторая. От Урги до Монгольского Алтая. Беглый взгляд на Монголию и ее обитателей.— Оставление Урги.— Долина Шархай хунде.— Ее животная жизнь.— Млекопитающие и птицы.— Впечатления походной жизни.— Первая днёвка.— Озеро Тухум-нор.— Характеристика дальнейшего пути.— Монастырь Тугурюгиы-догын, его музыкальные инструменты.— Долина Онгиин.— Во владениях Тушету-хана, монастырь Хошун-хит, внешний вид последнего, белые субурганы.— Несколько слов о духовенстве Северной Монголии.— Китайцы-торговцы.— Происшествие в глубине пустыне.— Вид на Гурбун-сайхан, ключ Тала-хашата
Глава третья. Горы Гурбун-Сайхан, ставка Балдын-Цзасака исследование к Эцзин-голу. Характеристика пути через горы Гурбун-сайхан: северный склон, перевал Улэн-дабан и южный склон.— Приветствие от Балдын-цзасака и наш лагерь в соседстве со ставкой этого монгольского князя.— Первое знакомство.— Частые свидания, переговоры о дороге на Эцзин-гол и о развалинах Хара-хото.— Экскурсия в глубь Цзун-сайхана.— Бедность животной жизни.— Сборы в пустыню.— Гора Шара-хада.— Урочище Буктэ.— Безотрадная пустыня и первое впечатление при виде озера ‘Сого-нор’
Глава четвертая. Низовье Эцзин-гола и развалины Хара-хото. Весенний пролет птиц на Сого-норе.— Общая характеристика этого озера и низовья Эцзин-гола.— Урочище Торой-онце.— Животная жизнь прилежащей долины.— Хошун Торгоут-бэйлэ, современный управитель ‘Даши’.— Открытие Хара-хото, его археологические находки, местное предание о гибели этого города.— Обмен визитами с торгоут-бэйле на Эцзин-голе.— Последние дни и ночевка в Хара-хото
Глава пятая. От Хара-хото до Дын-юань-ина. Общая характеристика впереди лежащей пустыни.— Древний ‘Хан-хай’.— Урочище Боро-цончжи.— Долина Гойцзо — своего рода оазис в Монгольской пустыне.— Новый вид дикой кошки (Felis chutuchta).— Местные или попутные монголы.— Священное ‘обо’ и целительный источник.— Дополнительные мысли о пустыне.— Прилежащие горы.— Пересечение маршрута моей ‘Монголо-Камской’ экспедиции.— Китайские торговцы в пустыне.— Неожиданная встреча с посланцами алаша-цин-вана
Глава шестая. От Xара-хото до Дын-юань-ина (окончание). Геологическое строение попутных гряд и холмов.— Влияние китайцев на монголов, на их внешний облик.— Трудность пути и утомление участников экспедиции.— Горы Баин-нуру.— Снежный шторм.— Урочище Шара-бурду и встреча с Ц. Г. Бадмажаповым, письма и газеты.— Последний, обильный змеями, переход к Дын-юань-ину
Глава седьмая. Оазис Дын-юань-ин. Описание оазиса.— Наш визит к алаша-цин-вану.— Занятие членов экспедиции.— Первая экскурсия в горы.— Развитие весенней жизни.— Вид на хребет Ала-шань.— Ответный визит владетельного князя и парадный обед у этого сановника.— Экскурсия моих сотрудников.— Метеорологическая станция.— Почта.— Практическая стрельба
Глава восьмая. Хребет Ала-шань. Моя поездка в горы.— Следы периодической энергичной деятельности вод в горах.— Хребет Ала-шань, его флора и фауна.— Горный баран.— Ушастый фазан.— Монастыри Барун-хит и Цзун-хит.— Возвращение членов экспедиции.— Обед и вечер в обществе алаша-цин-вана.— Новые экскурсии моих помощников
Глава девятая. Поперек восточного Нань-шаня, провинция Гань-су. Мысли перед выступлением в дальнейший путь.— Лама Иши.— Дождь задержал караван до шестого июля.— Опять песчаная пустыня.— Урочище Ширигин-долон и пески Тэнгэри.— Южная граница Алаша.— Культурный характер местности.— Попутные китайские города и селения, граничащие с ним горы и долины.— Вид на Нань-шань.— Город Сун-шан-чен
Глава десятая. Поперек восточного Нань-шаня, провинция Гань-су (окончание). Привольная Чагрынская степь.— Ее животная жизнь.— Ущелье Фыйгу и лёссовые толщи.— Растительность верхнего пояса гор.— Пинь-фань.— Тэтунг-гол: общая характеристика его долины и гор.— Большая оживленная дорога.— Река Синин-хэ и путь экспедиции к городу Синину.— Правый берег Синин-хэ.— Прилежащие сигнальные башни
Глава одиннадцатая. Город Синин и соседний монастырь Гум-бум. Синин как административный и торговый центр.— Мое пребывание и свидание с властями города.— Предупредительность цин-цая.— Монастырь Гумбум в связи с историей реформатора буддизма Цзон-хавы.— Развитие и процветание Гумбума.— Главнейшие храмы и коллегии, ‘Алтын-сумэ’, или ‘Златоверхний храм’ — гробница Цзонхавы.— Восемь субурганов.— Настоятель, гэгэны и простые ламы.— Порядок и дисциплина
Глава двенадцатая. Монастырь Гумбум, город Донгэр и дальнейший путь к озеру Куку-нору. Выгодное географическое положение Гумбума.— Многочисленные паломники, в особенности в период праздников.— Отъезд в Донгэр, новое знакомство с этим городом.— Тангуты и тангутки на базаре.— Приобретение энтографических предметов.— Оставление лишнего багажа.— Верховье Дон-гер-хэ.— Перевал Шара-хотул.— Встреча с предводителем аймака Чамру и приход на Куку-нор
Глава тринадцатая. Озеро Куку-нор. Название озера и легенды о его происхождении.— Первое впечатление Н. М. Пржевальского при виде Куку-нора.— Общая характеристика озера.— Растительность его берегов.— Обилие рыбы.— Птицы и млекопитающие.— Кукунорские тангуты.— Путь экспедиции вдоль юго-восточного берега.— Предводитель аймака Чамру.— Урочище Урто, пробные плавания по Куку-нору.— Приезд геолога экспедиции.— Чернов и Четыркин совершают плавание на Куйсу.— Ночное знакомство с островом
Глава четырнадцатая. Озеро Куку-нор (окончание). Дополнительное ночное знакомство с Куйсу.— Приют в пещере.— Первое утро на острове.— Оригинальная встреча с его тремя отшельниками.— Знакомство с ними.— Занятие монахов.— Измерение, съёмка и геологическое строение Куйсу.— Кумирня.— Начало поселений на острове.— Впечатление от ракет, пущенных на Куйсу.— Возвращение с промером глубины на берег.— Радостное свидание с экспедицией.— Моя экскурсия в южные горы.—Дополнительные работы при мысе Чоно-шахалур.— Прощанье с Куку-нором
Глава пятнадцатая. Через Синин в Гуй-дуй. Обратное следование в Синий.— День в Донгэре.— Встреча с П. Я. Напалковым.— Получение почты.— Впечатление китайцев от нашего плавания по Куку-нору.— Отъезд геолога экспедиции на родину.— Движения экспедиции на юг — в Гуй-дуй.— Перевал Лачжи-лин.— Ущелье речки Га-жа.— Долина Хуан-хэ и переправа через эту реку.— Оазис Гуй-дуй, его обитатели
Глава шестнадцатая. Три месяца в оазисе Гуй-дуе. Хорошие отношения с местным населением.— Предсказание гэгэна в пользу экспедиции.— Симпатичная китайская администрация.— Птицы оазиса.— Театр.— Периодические почты.— Моя поездка в Чойбзэн-хит. Гостеприимство Чойбзэн-хутухты.— Попутное посещение Синина.— Гриф-монах.— Приезд Ц. Г. Бадмажапова, отрадная весть Географического общества.— Новые перспективы.— Горячие ключи Чи-гу.— Новый год.— Сборы в зимний путь
Глава семнадцатая. Зимняя экскурсия в глубь Амдоского нагорья. Изменение дальнейшего плана путешествия: вместо Сычу-ани— Амдо.— Общая характеристика этой горной страны и её обитателей.— Любовь амдосцев к оружию и страсть к грабежам.— Оставление Гуйдуя.— Горячие ключи Чи-чю.— Движение по Амдоскому нагорью.— Пески Магетан.— Встреча с тангутским разъездом.— Княжество Луцца и его вождь Лу-хомбо.— Наше знакомство с этим предводителем разбойников.— Обострение отношений.— Ночное нападение на экспедицию
Глава восемнадцатая. Зимняя экскурсия в глубь Амдоского нагорья (окончание). Дальнейший путь по нагорью.— Новые хошуны и их управители.— Зимчие путевые невзгоды и лишения.— Враждебное отношение амдосцев к экспедиции.— Их стремление вызвать повод к вооруженному столкновению.— Стрельба по разбойникам.— Криводушие ламы — старшего проводника.— Новые зимние невзгоды.— Неожиданная встреча с отрядом амдосцев, счастливое избежание кровопролития.— Кгарма — начальник хошуна Чэма.— Страсть амдосцев к спиртным напиткам.— Характеристика пути и движения каравана.— Прощанье с Кгармой.— Во владениях Гуань-сю-Дунчжу-ба.— Углубление долин и появление кустарников и более пышных луговых трав.— Живая картинка под перевалом Кисэр-ла.— Крутые меры по отношению Дунчжуба.— Приход экспедиции в монастырь Лавран
Глава девятнадцатая. Амдоский монастырь Лавран. Историческое прошлое Лаврана.— Жамьян-шадба.— Местоположение монастыря.— Отношение лам и простого народа к европейцам.— Настоятель Лаврана гэгэн Жамьян-шадба.— Прочие гэгэны: Гутан-цан, Гоман-цан и общий состав лам монастыря Лаврана.— Пестрота паломников и соседство торговой колонии.— Военная охрана монастыря.— Храмы и школы Лаврана.— Учащиеся ламы.— Одиночные кельи — ритод.— Лавранская живопись
Глава двадцатая. Амдоский монастырь Лавран (окончание). Заслуженная известность монастыря Лаврана.— Посещение Лаврана Г. Н. Потаниным и другими исследователями.— Ученый паломник Барадийн. Праздники в монастыре Лавране: 14-е февраля, 15-е апреля, или ‘весенний’ праздник поста и молитвы, осенний — 25-го октября, торжественное молебствие — ‘лычжа’ и другие.— Животная жизнь окрестных лесов, — Погода.— Дальнейший путь
Глава двадцать первая. Паломничество к далай-ламе. Вступление.— Сборы в обратный путь.— Разделение экспедиции: я следую налегке в Гумбум, к далай-ламе, главный караван — в Лань-чжоу-фу.— Общая характеристика моего пути до городка Сюань-фуа-тин.— Речки Сечен-чю и Чжан-гагун.— Красивое место у горбатого моста.— Городок Сюань-фуа-тин.— Долина Хуаи-хэ, переправа через эту реку и дальнейший путь.— Городок Баян-рун.— До Гумбума остается три перехода.— Характер этого горного пути.— Альпийский хребет Кычан-шань.— Дорога полна паломниками.— Приход в Гумбум
Глава двадцать вторая. Паломничество к далай-ламе (окончание). Опять в монастыре Гумбуме.— Помещение далай-ламы.— Две недели в гостях у далай-ламы: официальное свидание с правителем Тибета, речь далай-ламы, мое впечатление от новой встречи, последующие дни и времяпрепровождение у далай-ламы, его походная обстановка, личный секретарь далай-ламы — Иамган, занятие фотографией, беседы о событиях в Италии, географический атлас, благословение молящихся, прощанье с далай-ламой, прощанье с его свитой — с лейб-медиком эмчи-хамбо.— Через Синин в Лань-чжоу-фу.— Заметка о пройденной местности
Глава двадцать третья. Через Алаша в Хара-хото. Мой приезд в Лань-чжоу-фу и соединение с караваном.— Наш путь в Дын-юань-ин.— Гнездование больдуруков.— Пески Тэигэри.— Характеристика Южной Гоби.— Озерки Ширик-долон.— Колодец Шангын-далай.— Вид на хребет Ала-шань.— Приход экспедиции в Дын-юань-ин
Глава двадцать четвертая. Через Алаша в Хара-хото (окончание). Пребывание в Дын-юань-ине, занятия участников экспедиции, приготовление к новому пустынному переходу и работам в Хара-хото, погода в Дын-юань-ине, отсутствие двора цин-вана, новый знакомый лама Далай-Цорчжи и сыновья покойного князя Сан-е.— Соловьи-красношейки.— Часть каравана на Ургу и мой разъезд в Хара-хото.— Сценка у отрадного колодца.— Монастырь Шарцзан-сумэ.— Лама Иши.— Богатая долина Гойцзо.— Приход в мертвый город.— Новый род и вид тушканчика Salpingotus kozlovi
Глава двадцать пятая. Вторичное посещение Хара-хото. Новое посещение ‘Мертвого города’.— Бивак экспедиции.— Планомерное ведение раскопок.— Заметки о погоде.— Удручающе-мертвенная обстановка.— Потайное молитвенное помещение.— Открытие ‘знаменитого’ субургана, его ценнейшее содержание: книги, образа, статуи, статуэтки и многое другое.— Дальнейшая участь археологических сокровищ экспедиции.— Памятники монгольской письменности.— Отрывок персидской рукописи книги ‘Семи мудрецов’.— С. Ф. Ольденбург: ‘Материалы по буддийской иконографии Хара-хото’
Глава двадцать шестая. Возвращение в родные пределы. Оставление Хара-хото.— ‘Лошадиная загородка’.— Путь до Эцзин-гола.— Летняя картина последнего.— Любопытный монгольский обычай.— Снова пустыня, граница хошунов.— Оставление Иванова и Цогоида.— Переговоры с управлением Балдын-изасака.— Экскурсия в горы.— Последняя корреспонденция в центр России.— Прибытие Иванова.— Получение писем с родины.— Дальнейший путь.— Видна Дэлгэр-хангай.— Порядок движения каравана.— Пустыня сменяется степью.— Antilope gutturosa и дрофы.— Северные высоты и вид на Богдо-ула и Толу.— Впечатление последней ночи.— Приход в Ургу
Примечания
Пётр Кузьмич Козлов — достойный ученик великого путешественника Н. М. Пржевальского.
Унаследовав от учителя страсть и любовь к исследованиям, Пётр Кузьмич с успехом продолжил дело его жизни — изучение Центральной Азии — и завершил свои работы изданием ряда классических географических трудов, главными из которых являются ‘Монголия и Кам’ и ‘Монголия и Амдо и мёртвый город Хара-хото’.
Предлагаемое советскому читателю новое издание книги ‘Монголия и Амдо и мёртвый город Хара-хото’ содержит описание второго самостоятельного путешествия Петра Кузьмича во внутреннюю Азию. Книга сопровождается вступительной статьёй, дающей оценку научному значению исторических находок П. К. Козлова.
Труд ‘Монголия и Кам’, с описанием первой возглавлявшейся автором экспедиции в Монголию и Восточный Тибет, уже вышел сокращённым изданием в Государственном издательстве географической литературы. К нему приложена статья, рассказывающая о жизни и деятельности путешественника и методах его работы. К этой статье мы и отсылаем интересующихся подробностями биографии Козлова. Здесь же лишь напомним читателю основные факты, касающиеся личности этого замечательного исследователя Центральной Азии.
Родился П. К. Козлов в городе Духовщине Смоленской губернии 15 октября (н. ст.) 1863 г.
Деятельность его как путешественника-исследователя определилась в 1882 г. встречей с Н. М. Пржевальским, который оценил способности юноши и его стремление к изучению неведомых стран. Уже осенью 1883 г. Пржевальский включил Козлова в свою четвёртую экспедицию, направлявшуюся в Центральную Азию. В этой экспедиции молодой Козлов приобрёл первые богатые знания и навыки, так пригодившиеся ему в дальнейшем.
После смерти Пржевальского он принимает участие в экспедициях Певцова и Роборовского, а в 1899—1901 гг. совершает свое первое самостоятельное путешествие по Монголии и Восточному Тибету, которое принесло ему мировую славу.
Следующая его экспедиция в Центральную Азию состоялась в 1907—1909 гг. Открытие развалин тангутского города — одного из культурных центров древней Азии — было результатом упорных, заранее намеченных изысканий.
Во всех экспедициях Козлов показал себя разносторонне образованным географом, прекрасным организатором и волевым руководителем, способным преодолевать препятствия, возникающие на пути.
Изучение Центральной Азии началось на глазах 17-летнего Козлова в 70-х годах прошлого века, когда Н. М. Пржевальский проложил первые пути для науки по обширным пространствам азиатского материка.
В последующие десятилетия Пётр Кузьмич был свидетелем подвигов своих соотечественников, продолживших исследования Пржевальского.
Если взглянуть на карту, отражающую историю географического изучения Центральной Азии, то мы увидим, что она пересечена многочисленными тысячеверстными маршрутами смелых исследователей: Роборовского, Козлова, Потанина, Певцова, Грумм-Гржимайло и др., подвергавших себя тяжелым лишениям и опасностям во имя науки и славы Родины.
На долю П. К. Козлова, воля и талант которого успешно провели научные экспедиции через знойные равнины Монголии и пустынный суровый Тибет, приходится значительная часть этого общего грандиозного вклада в науку.
Пётр Кузьмич собрал большой и разнообразный материал о природе местностей, не посещенных до него никем из европейцев, составил карты и описал народы Монголии и Тибета с их любопытными нравами и обычаями.
Исследования Козлова оказались особенно интересными и ценными еще и потому, что ему удалось открыть древнейшие памятники истории народов Центральной Азии, о которых говорится в книге ‘Монголия и Амдо и мёртвый город Хара-хото’. Последнее обстоятельство — исторические находки — еще более повысило интерес самого Козлова к археологии.
В 1923 г. Пётр Кузмич, несмотря на преклонный возраст, снова отправляется в Монголию. Близ Улан-Батора, в горах Кэнтей, он открывает древние курганы — могилы восточных гуннов (Ноинулинские курганы), из которых извлекает исключительно ценный археологический материал, вскрывающий связь культуры древних народов Азии с Западом. В эту же последнюю свою экспедицию Козлов ещё раз посетил Хара-хото и произвёл в нём дополнительные раскопки.
Умер Пётр Кузьмич в 1935 г. в возрасте 72 лет. До последних дней своей жизни он неустанно вёл научную работу.
Его вклад в географическую науку по достоинству оценён учёными всего мира. Об этом свидетельствуют многочисленные награды, вручённые путешественнику научными обществами различных стран.
Литературное наследство Козлова отличается ясным изложением мысли и широтой географического описания. Прекрасный литературный язык, сильное и яркое отображение суровой природы Центральной Азии и научная строгость изложения фактического материала в сочетании с лирической прелестью описания редких живописных уголков, встречавшихся ему на пути, ставят труды Козлова в ряд лучших произведений классиков географии.
Образцом такой работы и является ‘Монголия и Амдо и мертвый город Хара-хото’.
Книга выходит в сокращённом виде, но сокращению подверглись, в основном места, не принадлежащие перу Петра Кузьмича, а заимствованные им из работ других авторов. Опущены вопросы, интересующие специалистов, например, высказывания о буддизме, подробная характеристика буддийского пантеона и часто повторяющиеся описания монастырей.
Значительным сокращениям подвергся иллюстративный материал, отражающий большей частью религиозный культ монголов и тибетцев.
К книге приложена карта маршрутов Козлова, выполненная на современной основе с дополнением некоторых не существующих сейчас названий: Халха, Урга и др.
Так как написание географических названий у автора и современная их транскрипция очень близки (например: у Козлова — Лань-чжоу-фу и Дын-юань-ин, а на современной карте соответственно — Ланьчжоу и Динъюаньин), то мы их оставили без изменений.
Чтобы сделать текст доступным более широкому кругу читателей, редактор нашёл нужным дать свои примечания и комментарии к некоторым географическим понятиям и явлениям, требующим, по его мнению, пояснения.
Произведен перевод старых мер в метрические, последние проставлены в квадратных скобках так же, как и исправленные латинские названия представителей фауны и флоры.
Работа по подготовке к новому изданию такого большого и богатого научным материалом труда, как ‘Монголия и Амдо и мёртвый город Хара-хото’, была сопряжена с большими трудностями и требовала помощи различных специалистов.
Редактор приносит глубокую благодарность автору вступительной статьи В. П. Козлову, С. М. Кочетовой, доставившей Владимиру Петровичу материалы своих исследований, и любезно предложившим услуги по проверке латинских названий — А. Г. Банникову, В. Н. Ворошилову, Е. В. Козловой.
В этом небольшом очерке мы задались целью коротко рассказать о результатах работы советских учёных-археологов над материалом, доставленным П. К. Козловым, и о значении его археологических открытий для науки.
При составлении очерка были использованы, главным образом, те работы по изучению находок Хара-хото, которые были опубликованы уже после выхода в свет в 1923 г. первого издания книги ‘Монголия и Амдо. и мёртвый город Хара-хото’. Кроме того, были просмотрены рукописи: В. Н. Казина {Всеволод Николаевич Казин — научный сотрудник Государственного эрмитажа, безвременно погибший во время блокады Ленинграда.} 1) ‘История города Хара-хото’, конспект доклада 1936 г., 2) ‘Город Хара-хото как археологический памятник’, стенограмма конференции по истории китайского искусства в Государственном музее восточных культур, 1940 г. (Москва) и С. М. Кочетовой {Софья Михайловна Кочетова — кандидат наук, научный сотрудник Института востоковедения АН СССР} — ‘Буддийские иконографические памятники из Хара-хото’ (китайского стиля), 1946 г.
Работы В. Н. Казина, основанные на тщательном изучении китайских источников, проливают свет на историческое прошлое города Хара-хото и народов, населявших Западное Ганьсу.
Труды С. М. Кочетовой посвящены изучению харахотинских находок по иконографии и выяснению влияния на эти произведения искусства культуры других стран, главным образом Китая. Они дополняют исследования акад. С. Ф. Ольденбурга {См. список литературы.}, который изучал образа Хара-хото преимущественно тибетского письма.
История города Хара-хото {Согласно историческим данным, Хара-хото был крупным торговым городом в крепостью в государстве Си-ся, столицей же был город Синцин, переименованный впоследствии в Нинся (см. из находок П. К. Козлова в Хара-хото, 1909 г.).} такова. Этот город (по тангутски — Идзин-ай) находится в низовьях реки Эдзин-гола (область Ганьсу), пересекающей Гоби с юга на север. Географическое положение реки, долина которой представляла в древности удобный путь для набегов кочевников из Северной Монголии на Западный Китай, определило историческую роль Хара-хото. Неудивительно поэтому, что когда во II веке до н. э. китайцы захватили долину Эдзин-гола, они постарались поселить в ней своих колонистов и построить укрепления.
‘Первые сведения относительно китайских укреплений и городов в этой местности относятся к 101 г. до н. э., — пишет Казин, — при Ханьской династии в этой местности находился уездный город Гоянь или Си-хай. Отрывочные краткие сведения об этом городе идут до V века н. э.’. Кроме того, имеются сведения, что при династии Тан, т. е. в VII—VIII веках, в низовьях Эдзин-гола существовала крепость Тун-чэн-шоу-чжо.
С середины VIII века, в течение нескольких столетий, в китайской литературе нет сведений о низовьях Эдзин-гола, так как всей областью Ганьсу завладело Тибетское государство.
600 лет Ганьсу не входила в пределы Китая, но её население и культура в основном оставались китайскими.
После распадения Тибетского государства в середине IX века Западная Ганьсу разделяется на несколько самостоятельных княжеств. В X веке возникает тангутское государство Си-ся, которое в начале следующего века объединяет мелкие княжества северо-западной окраины Китая. Захват тангутами долины Эдзин-гола относится к 30-м годам XI века.
Первое упоминание о городе Идзин-ай (Хара-хото), согласно сведениям, добытым Казиным, относятся к XII веку нашей эры. В это время в низовьях Эдзин-гола был тангутский город, встречающийся в китайских источниках под двумя названиями — Хэй-шуй-чен и Идзин-ай. Последнее и является тангутским названием Хара-хото. Государство Си-ся просуществовало с 982 до 1226 г., когда оно было покорено монголами, возглавлявшимися Чингис-ханом. Это был последний поход великого монгольского завоевателя, скончавшегося в 1227 г.
Разорение, произведённое монголами в пределах тангутского государства, было очень велико. Но город Хара-хото, повидимому, тогда не был полностью разрушен или, может быть, вскоре был восстановлен. Во всяком случае, в истории Китая времён династии Юань о нём встречаются неоднократные упоминания, последние из которых относятся к 50-м годам XIV века. Знаменитый европейский путешественник Марко Поло также упоминает о городе Эдзин (Хара-хото).
Хара-хото оставался в руках монголов до 1372 г., когда при Минской династии китайские войска вторглись в район низовьев реки Эдзин-гола и завладели городом.
Наряду с другими городами Монголии он был разорен как опорная точка кочевников, угрожавших Китаю с запада.
Теперь известно также, что в низовьях Эдзин-гола еще во II веке до н. э. китайцы строили укрепления против кочевников, однако нельзя сказать достоверно, был ли Хара-хото заложен на месте одной из древних крепостей.
П. К. Козлов открыл Хара-хото в 1908 г. В этом же году он начал производить раскопки, которые продолжил и в 1909 г. В 1926 г., в последнюю свою экспедицию, он еще раз посетил Хара-хото. Кроме него раскопками в Хара-хото занимался только английский археолог Аурель Стейн в 1914 г.
Археологические открытия П. К. Козлова уже давно получили общее признание. Находки из Хара-хото дали археологам богатейший материал, позволивший заполнить пробелы в познании истории народов Центральной Азии, выяснить влияние на их культуру со стороны Китая и Тибета и, наконец, что особенно важно, дали возможность научному миру познакомиться с древней тангутской литературой на тангутском языке, или языке си-ся, теперь уже мёртвом {Тангутская письменность си-ся появилась в первой половине XI века. Однако китайский язык и письменность оставались в государстве Си-ся в широком употреблении (Библиография Востока, 1933 г., вып. 2—4).}.
Как указано в работе П. К. Козлова, большинство находок добыто из знаменитого субургана. Относительно этих находок В. Н. Казин сделал в своём докладе (1940 г.) следующие замечания: ‘Книги, найденные в знаменитом субургане, указывают на то, что он был сооружён около 1220 г., то-есть еще до разгрома Хара-хото войсками Чингис-хана, следовательно, хранил в себе памятники культуры государства Си-ся’. Письменные фрагменты на тангутском (си-ся) языке преобладают. Согласно исследованиям Казина, тангутских фрагментов оказалось 1 400, китайских — 78, тибетских — 13 и один фрагмент написан уйгурским шрифтом.
О научной ценности находок П. К. Козлова Казин говорит следующее: ‘Находки Козлова имели огромное значение для расшифровки тангутской письменности (си-ся). До этой находки было известно всего несколько монет с надписями на языке си-ся, затем несколько надписей на камне и одна единственная рукопись, в то время как П. К. Козлов привёз сотни рукописей и довольно значительное количество печатных книг как китайских, так и тангутских.
Благодаря этим находкам сделалось возможным чтение тангутской письменности, к нашему времени вышедшей из употребления и забытой. Среди книг был найден тангутско-китайский словарь, благодаря которому стала возможной расшифровка этой, до того времени непонятной письменности.
Основная масса найденных письменных памятников имеет буддийский религиозный текст, но наряду с этим имеется некоторое количество конфуцианских памятников, имеются два свода законов на тангутском языке, представляющие огромный интерес для изучения истории государства тангутов (Си-ся), о котором мы имеем чрезвычайно мало сведений, затем сборники пословиц, оды и отдельные притчи и рассказы, переводы на тантутский язык некоторых военных китайских авторов периода Чжоу и другие.
Наш тангутский фонд во много раз превышает все материалы на тангутском языке, которые имеются в остальном мире. В частности, нигде, кроме как у нас, нет памятников небуддийской письменности.
В собрании Козлова имеются не только книги, но и орудия книгопечатания. Имеются печатные резные деревянные доски как для тангутских книг, так и для отдельных книжных иллюстраций.
Гравюр в книгах сохранилось очень много. Они имеют большое значение для истории китайской гравюры.
Поскольку в Дунь-хуане {Дунхуанские пещеры расположены в 14 км от города Дунь-хуань (на крайнем западе Китая). Стены пещер украшены буддийскими фресками, статуями и алтарями, которые относятся ко времени 450—1100 гг. н. э. Больш. сов. энц., т. 23, 1931 г.} были найдены древнейшие памятники китайской гравюры и книгопечатания IX и X веков, а в Хара-хото — гравюры XI, XII и XIII веков, у нас теперь имеется материал, дающий полную картину ранней истории китайского книгопечатания и китайской гравюры, начиная с IX и кончая XIII веком.
Произведения живописи почти все написаны на религиозные темы буддийского культа и лишь несколько картин и гравюр имеют светское содержание. Те и другие интересны для нас как памятники искусства того времени и как исторические документы, показывающие влияние других стран на живопись народов Центральной Азии. Изучению иконографии Хара-хото посвящены две работы: акад. С. Ф. Ольденбурга (1914) и канд. наук С. М. Кочетовой (1946).
С. Ф. Ольденбург указывает, что по характеру письма и по композиции выделяются две основные группы: тибетская и китайская. Как видно из названий указанных работ, первая (т. е. Ольденбурга) охватывает тибетскую группу, вторая (С. М. Кочетовой) — китайскую.
Говоря о влиянии той или иной культуры на население Хара-хото, Казин указывает, что вся область Западной Ганьсу, где находится Хара-хото, со времени первого завоевания её Китаем, то-есть со II века дон. э., находилась под сильным влиянием китайской культуры и только в XI—XIV веках испытала на себе и влияние тибетской культуры. По форме изображения, образа буддийского культа делят на два типа — китайский и тибетский, что, согласно исследованиям С. М. Кочетовой, выражается в следующем: ‘Буддизм в Китае, где он был признан государственной религией только в V веке н. э., столкнулся со зрелыми нормами китайской эстетики и с высокой по технике и художественным приёмам живописью Китая.
Индийская эстетика обнажённых, гибких, изогнутых в грациозных позах тел была абсолютно неприемлема для конфуцианцев с их пуританскими требованими. По этим воззрениям в живописи не допускалось неприкрытого, нагого тела, а, наоборот, полагалось изображать фигуры в длинных, широких одеждах, полностью скрывающих все контуры гела’.
Образ ‘Алмазнопрестольного будды’ (см. рис. 1) является характерным примером тибетского письма. Образ же ‘Встреча верующего в раю Сукавати буддой Амитабой (см. рис. 2) и божества планет Юпитера (см. рис. 3) и Сатурна (см. рис. 4) могут дать понятия о характере китайской иконописи.
По свидетельству С. Ф. Ольденбурга (1914), ‘Образа тибетского письма, найденные там (т.-е. в Хара-хото), резко отличаются от образов китайского письма и дают неопровержимое доказательство того о_с_н_о_в_н_о_г_о, р_е_ш_а_ю_щ_е_г_о в_л_и_я_н_и_я, к_о_т_о_р_о_е и_н_д_и_й_с_к_а_я ж_и_в_о_п_и_с_ь и_м_е_л_а н_а д_р_е_в_н_е_т_и_б_е_т_с_к_у_ю {Разрядка наша (В. К.).}, а вместе с этим и на тангутскую, если в тангутском царстве существовала своя самостоятельная школа живописи или иконописи. Это сразу отграничивает тибетскую живопись от китайской, так как индийская живопись западно-пластическая. И действительно, если мы исключим облака и дракона, которые пишутся почти всегда по китайскому образцу, то не найдем почти ничего, что напомнило бы китайскую манеру письма.
Техника и приготовления образов почти те же, что и в современной тибетской иконописи, и здесь сказался поразительный консерватизм Тибета, где письмена на протяжении с лишним тысячелетия не подверглись никакому изменению.
Обращаясь к содержанию образов, — пишет далее С. Ф. Ольденбург об образах тибетского письма, — мы прежде всего должны отметить отсутствие изображений, сцен из жизни будды и джатак, которые столь излюбленны, индийскими и среднеазиатскими фресками, а отчасти и индийскими миниатюрами, которые и до сих пор усердно воспроизводятся иконописцами.
Из будд (среди находок в Хара-хото) мы имеем прежде всего будду Шакьямуни, — его образ по числу занимает первое место в собрании, причём среди них главное место принадлежит наиболее чтимому в буддийском мире образу ‘Алмазнопрестольного’ (см. рис. 1)’. Далее С. Ф. Ольденбург перечисляет божества, изображения которых найдены в Хара-хото, и замечает, что здесь ‘тот же в общих чертах пантеон, что и в настоящее врем