Собраніе сочиненій Эдгара По въ перевод съ англійскаго К. Д. Бальмонта
Книгоиздательство ‘Скорпіонъ’
Вершины горъ дремлютъ, долины, скалы, и пещеры молчатъ.
‘Слушай меня, сказалъ Дьяволъ, кладя свою руку мн на голову. ‘Область, о которой я говорю, есть печальная область въ Ливіи, на берегахъ рки Заиры. И тамъ нть покоя, нтъ молчанія.
‘Воды рки окрашены шафраннымъ нездоровымъ цвтомъ, и они не текуть въ море, но трепещутъ каждый мигъ и каждое мгновенье, подъ краснымъ окомъ солнца, охваченныя смятеннымъ, судорожнымъ волненіемъ. На много милъ кругомъ, по об стороны рки, на илистой постели раскинулась блдная пустыня гигантскихъ водяныхъ лилій. Они вздыхаютъ одна къ другой въ этомъ уединеніи, и, какъ привиднія, протягиваютъ къ небу длинныя шеи, и, кивая, колышутъ своими неумирающими главами. И неясный ропотъ исходитъ отъ нихъ, подобный быстрому журчанью подземнаго ключа. И они вздыхаютъ одна къ другой.
‘Но есть граница ихъ владніямъ — предльная полоса темнаго, дремучаго, высокаго лса. Тамъ, подобно Гебридскимъ волнамъ, низкія заросли волнуются непрестанно. Но въ небесахъ тамъ нтъ втра. И тяжелыя первобытныя деревья вчно качаются изъ стороны въ сторону, съ могучимъ скрипомъ и шумомъ. И съ ихъ высокихъ вершинъ капля за каплей сочится вчная роса. И у корней лежатъ странные ядовитые цвты, переплетаясь въ безпокойномъ сн. И въ высот, съ шумнымъ смятеніемъ, бгутъ срыя тучи, всегда на западъ, пока они не перекинутся, водопадомъ, черезъ огненную стну горизонта. Но въ небесахъ тамъ нтъ втра. И на берегахъ рки Заиры нтъ покоя, нтъ молчанія.
‘Была ночь, и шелъ дождь, и когда онъ падалъ, это былъ дождь, и когда онъ упадалъ, это была кровь. И я стоялъ въ болот среди высокихъ лилій, и дождь падалъ мн на голову — и лиліи вздыхали одна къ другой, и торжественно было ихъ отчаяніе.
‘И вдругъ взошелъ мсяцъ сквозь тонкій призрачный туманъ, и былъ онъ ярко-красный. И взоръ мой устремился къ гигантскому, дикаго цвта, утесу, который стоялъ на берегу рки, освщенный сіяніемъ мсяца. И утесъ былъ дикаго цвта, и высокій, и стоялъ, какъ привиднье,— и утесъ былъ дикаго цвта. На передней его сторон, на камн, были вырзаны буквы, и я пробирался черезъ болотную пустыню водяныхъ лилій, пока не пришелъ къ самому берегу, чтобы прочесть буквы на камн, но я не могъ разобрать ихъ. И я уже пошелъ назадъ въ болото, какъ вдругъ ярче загорлся красный свтъ мсяца, и я обернулся, и взглянулъ опять на утесъ, и на буквы,— и буквы были отчаяніе.
‘И я посмотрлъ вверхъ, и тамъ стоялъ человкъ на вершин утеса, и я укрылся среди водяныхъ лилій, чтобы можно мн было слдить за дйствіями человка. И человкъ былъ рослый и статный, и съ плечъ до ногъ онъ былъ закутанъ въ древне-Римскую тогу. И очеркъ его лица былъ неясенъ — но черты его были чертами божества, потому что покровъ ночи, и тумана, и мсяца, и росы, не могъ закрыть его лица. И чело его было возвышенно отъ мысли, и глаза его были безумны отъ заботы, и, въ немногихъ морщинахъ на его щекахъ, я прочелъ повсть скорби, и усталости, и отвращенья къ человческому, и жаднаго стремленья къ одиночеству.
‘И человкъ сидлъ на утес, склонивъ свою голову на руку, и взиралъ на картину безутшности. Онъ смотрлъ на низкорослые тревожные кустарники, и на высокія первобытныя деревья, и смотрлъ вверхъ на небо, исполненное шороха, и на ярко-красный мсяцъ. И я лежалъ, сокрытый среди лилій, и слдилъ за дйствіями человка. И человкъ трепеталъ въ уединеніи,— и ночь убывала, но онъ сидлъ на утес.
‘И человкъ отвратилъ свое вниманіе отъ неба, и взглянулъ на печальную рку Заиру, и на желтыя призрачныя воды, и на блдные сонмы водяныхъ лилій. И человкъ сталъ прислушиваться къ вздохамъ водяныхъ лилій, и къ ропоту, который исходилъ отъ нихъ. И я лежалъ тайно въ своемъ прибжищ и слдилъ за дйствіями человка. И человкъ трепеталъ въ уединеніи,— и ночь убывала, но онъ сидлъ на утес.
‘Тогда я углубился въ сокрытыя пристанища болота, и пошелъ среди ропота лилій, и воззвалъ къ гиппопотамамъ, которые живутъ среди топей въ пристанищахъ болота. И гиппопотамы услышали зовъ мой, и пришли, съ бегемотомъ, къ подножью утеса, и громки, и ужасны были ихъ вопли, и мсяцъ горлъ на небесахъ. И я лежалъ тайно въ своемъ прибжищ и слдилъ за дйствіями человка. И человкъ трепеталъ въ уединеніи,— и ночь убывала, но онъ сидлъ на утес.
‘Тогда я проклялъ стихіи заклятіемъ смятенія, и страшная буря собралась на неб, гд до тхъ поръ не было втра. И небеса побагровли отъ свирпости бури — и дождь сталъ хлестать о голову человка — и воды рки полились черезъ берега — и рка, возмущенная, покрылась пной — и водяныя лиліи закричали на своемъ лож — и лсъ, ломаясь, затрещалъ подъ втромъ — и прокатился громъ — и засверкала молнія — и утесъ треснулъ до основанія. И я лежалъ тайно въ своемъ прибжищ и слдилъ за дйствіями человка. И человкъ трепеталъ въ уединеніи, — и ночь убывала, но онъ сидлъ на утес.
‘Тогда я пришелъ въ ярость, и проклялъ, заклятіемъ молчанія, рку, и лиліи, и втеръ, и лсъ, и небо, и громъ, и вздохи водяныхъ лилій. И стали они прокляты, и погрузились въ безмолвіе. И мсяцъ задержалъ свой колеблющійся путь по небу — и громъ замеръ вдали — и молнія потухла — и тучи повисли недвижно — и воды вошли въ берега и замерли — и деревья перестали качаться — и водяныя лиліи больше не вздыхали — и ропотъ не былъ слышенъ между нихъ — ни тни звука во всей обширной безпредльной пустын. И я устремилъ свой взглядъ къ буквамъ на утес, и они измнились,— и буквы были молчаніе.
‘И я взглянулъ на лицо человка, и лицо его было блдно отъ ужаса. И, поспшно, онъ поднялъ свою голову, и вскочилъ, и прислушался. Но не было ни звука во всей обширной безпредльной пустын, и буквы на утес были молчаніе. И человкъ задрожалъ, и отвратилъ лицо свое и убжалъ, бжалъ прочь такъ быстро, что я больше не видалъ его’.
Да, много есть прекрасныхъ сказокъ въ томахъ, исписанныхъ Магами — въ окованныхъ желзными переплетами задумчивыхъ томахъ, исписанныхъ Магами. Я говорю, въ нихъ есть великія легенды о Неб, и Земл, и о могучемъ Мор — и о Геніяхъ, которые управляли и моремъ, и землей, и высокимъ небомъ. И много было знанія въ изреченіяхъ, которыя говорились сибиллами, и святыя, святыя тайны были услышаны нкогда темными листьями, трепетавшими вокругъ Додоны — но, истинно, эту сказку, которую разсказалъ мн Дьяволъ, сидя рядомъ со мной въ тни гробницы, считаю я самой чудной изо всхъ! И когда Дьяволъ окончилъ свой разсказъ, онъ упалъ навзничь въ углубленіе гробницы и захохоталъ. И я не могъ смяться вмст съ Дьяволомъ, и онъ проклялъ меня, потому что я не могъ смяться. И рысь, которая всегда живетъ въ гробниц, вышла оттуда, и легла у ногъ Дьявола, и стала пристально смотрть ему въ глаза.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
