Мои странствования по Монголии, Ровинский Павел Аполлонович, Год: 1874 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 108 минут(ы)

Мои странствованія по Монголіи

‘Встникъ Европы’, 1874, No 7

Востокъ за 600 лтъ назадъ и теперь.— Отправленіе въ путь.— Въ дорог: ненужныя промедленія и непріятныя, приключенія.— Верблюдъ и монголъ.— Новый годъ.— Однообразіе мстности.

Въ 1295 г. въ гавань Венеціи вошелъ корабль, на которомъ три человка обратили на себя всеобщее вниманіе своимъ необыкновеннымъ видомъ: долгополый костюмъ, странная манера, лица загорлыя чуть не до черноты,— все это изобличало, что они не должны быть европейцы, но они говорили итальянскимъ языкомъ, съ оттнкомъ венеціанскаго нарчія, хоть и съ особеннымъ характеромъ въ выговор. Младшій изъ нихъ былъ Марко Поло, а остальные — отецъ его и дядя. Они возвратились съ отдаленнаго Востока, гд провели 26 лтъ. Въ такой долгій періодъ, конечно, привелось этимъ людямъ много видть и испытать, ихъ разговоры были такъ же интересны, какъ впослдствіи разсказы Христофора Колумба и его спутниковъ, и подтверждались массою предметовъ, оттуда вывезенныхъ: тутъ были различныя ткани, фарфоръ, чудныхъ формъ каменныя издлія, рзьба изъ дерева и изъ кости, рдкія растенія съ ихъ сменами, и между прочимъ компасъ, порохъ, ассигнаціи, печатныя книги и самыя доски, посредствомъ которыхъ печатали и т. д. Любопытству не было мры, домъ Марко Поло сдлался складомъ рдкостей и несмтныхъ богатствъ, за то его прозвали corte dei millioni.

Это были первыя точныя свднія объ Индіи, Тибет, Монголіи, Кита, о многомъ, что говорилъ Марко, мы не имемъ такихъ свдній до настоящаго времени, и многое, вроятно, скоро услышимъ отъ нашего соотечественника Пржевальскаго. Путешествіе Марко Поло безъ сомннія составляетъ эпоху въ области науки, и если не прямо, то косвенно имло вліяніе и на такія великія открытія, какъ книгопечатаніе и употребленіе знаковъ, замняющихъ металлическую монету.

Но съ тхъ поръ прошло чуть не полтысячелтія, и, конечно, многое и многое измнилось. Изъ 26 лтъ, проведенныхъ Маркомъ Поло вн своего отечества, 9 лтъ приходится на одни перезды. Отправившись Средиземнымъ моремъ и черезъ Палестину, онъ только въ 3 ¹/₂ года могъ достигнуть до столицы Кублай-хана, и при этомъ, конечно, долженъ былъ на все то время отршиться отъ всхъ привычекъ европейца. Теперь вы на пароход достигаете любого изъ китайскихъ городовъ не боле, какъ въ три мсяца, находясь въ обществ своихъ людей, окруженные даже комфортомъ европейской жизни. Сухопутно черезъ всю Сибирь и Монголію вы достигнете Пекина въ 2 мсяца, и, чтобъ особенно не изнурить себя, можете по одному дню въ недл употребить на отдыхъ. Вамъ не нужна тутъ ни особенная протекція великаго богдыхана, ни конвой для охраны вашей личности и вашего имущества, запасаетесь только паспортомъ да деньгами. Этотъ послдній путь, конечно, сопряженъ со многими неудобствами, которыя неизбжны вообще при сухопутныхъ сообщеніяхъ тамъ, гд еще не положены рельсы, но тмъ не мене вплоть до Кяхты вы довольно точно можете разсчитать время, не можете страдать отъ голода и холода, а тамъ, запасшись нкоторой провизіей, вы также можете устроиться не плохо.

Вамъ даютъ двухколесную врытую телжку, вы намащиваете какъ можно мягче ваше ложе, и васъ везутъ такъ же, какъ по Россіи на почтовыхъ лошадяхъ, которыя смняются по станціямъ, и весь этотъ путь до Пекина, почти въ 1 ¹/₂ тысячи верстъ, совершаете въ 15 дней. Слдовательно, если вамъ и приведется испытывать дорогой нкоторыя лишенія и неудобства, то утшаетесь тмъ, что это недолго, и на пути, въ Ург и въ Калган, вы можете отдохнуть у европейцевъ. Съ Китаемъ у насъ теперь правильныя почтовыя сообщенія, мы можемъ торговать во всхъ большихъ городахъ его, и во всхъ портахъ есть европейскіе кварталы, европейцы проникли даже въ глубь страны, вверхъ по Голубой рк, и имютъ тамъ свои чайныя плантаціи или фабрики. Однимъ словомъ, этотъ самый отдаленный Востокъ пересталъ быть для насъ темнымъ и грознымъ, сблизился съ нами или, врне, мы втиснулись въ него со своими порядками и со своею торговлей.

Въ этомъ отношеніи измненіе порядка вещей громадное. Европеецъ съ тхъ поръ двинулся впередъ такъ далеко, что онъ везд можетъ быть какъ дома. Мы втиснулись въ Китай, насильно и крпко связали съ нимъ свои торговые интересы, но связь эта покуда только вншняя, до сихъ поръ Востокъ остается Востокомъ, не вступая въ органическую связь съ остальнымъ человчествомъ черезъ объединеніе культурное, которое проявилось бы въ самой жизни. Вковая неподвижность и неизмняемость и по сю пору остаются главнымъ наружнымъ признакомъ и основнымъ принципомъ этой жизни.

Въ Монголіи т же пустыни, по которымъ бродитъ кочевникъ со своимъ подвижнымъ жилищемъ, со стадами скота, истощая природу и ничего не создавая, точно во времена Чингисъ-хана, тотъ же верблюдъ и неуклюжая одноколка — составляютъ единственныя перевозныя средства. Такъ же неподвижно стоитъ и Китай: т же способы обработки земли, т же мануфактуры, прежніе способы торговли и перевозки товаровъ, т же принципы въ жизни семейной, общественной и политической, какіе были много столтій назадъ тому. Въ Кита васъ не поражаютъ памятники древности, потому что рядомъ съ ними вы встрчаете того же самаго характера памятники новые. Вы скоре можете замтить, что во многомъ сдланъ шагъ назадъ, какъ, напр., самые лучшіе фарфоры — самые древніе, тоже и шелковыя ткани, въ литератур и наук также упадокъ, смотря на огромные пустыри въ Пекин, разрушенныя и неисправляемыя мостовыя по дорогамъ между главными городами, вы приходите въ заключенію, что вообще благосостояніе сильно подвинулось назадъ. Въ Монголіи, гд человкъ живетъ только тмъ, что даетъ ему природа, вы найдете также упадокъ: много озеръ и ркъ исчезло, больше и больше исчезаютъ тучныя пастбища, а съ тмъ вмст уменьшаются и стада домашняго скота, скудныя проявленія органической жизни убиваются тамъ усиливающимися засухами и все шире и дальше раскидывающимися песками.

Вы видите и тамъ жизнь, но жизнь чисто стихійную, которая проявляется только во вншнемъ движеніи, сопровождаемомъ сильными потрясеніями и постояннымъ разрушеніемъ.

Рядомъ съ постояннымъ истощеніемъ силъ природы, вы намчаете тамъ такое же постоянное усыпленіе человка, а тамъ, гд проявляется жизнь, она выражаетъ себя вьюгами и ураганами, которые все сдвигаютъ съ мста, все перепутываютъ, и оставляютъ посл себя хаосъ и разрушеніе. Въ Монголіи, откуда-то съ вершинъ Хоанъ-хэ, разрушенные граниты и другія кристаллическія породы мелкимъ пескомъ несутся къ востоку, погребаютъ мстную флору, и тутъ же разносятъ смена древесной растительности, которая не иметъ ничего родного съ окружающими мстностями, составлявшими дно когда-то бывшаго здсь моря. Благодатная низменность собственно Китая нердко вся затопляется водою, и тогда разрушаются дла рукъ человка, который посл того гибнетъ на мст или, скитаясь по міру безъ крова и пріюта, умираетъ съ голоду и холоду подъ заборами, среди всеобщей суеты и движенія многолюдныхъ городовъ своего отечества. Не то же ли самое здсь и въ исторіи человка? Культурное племя, создавшее когда-то весьма высокую цивилизацію, какъ пескомъ и наводненіями, покрывается наплывами новыхъ некультурныхъ народовъ, и жизнь эта глохнетъ: едва она отродится, какъ новые перевороты, новые наплывы снова душатъ ее, и наконецъ все цпенетъ и останавливается на одной точк, не развиваясь, не измняясь, какъ неорганическое тло. Во всемъ здсь вы видите переворотъ и движеніе, которое однако не даетъ никакого толчка органической жизни. Китайцы расползаются до гранитныхъ хребтовъ Саяна и Алтая, баргуты и солоны съ береговъ Амура придвинулись въ стн Китая, монголы поселены на берегахъ р. Сунгари, а въ самомъ Кита вы найдете монгола, маньчжура, татарина и албазинскаго русскаго, все это сливается подъ однимъ наружнымъ типомъ, но полнаго, органическаго сліянія нтъ: это какой-то конгломератъ, который механическою силой былъ слпленъ, ею же можетъ и разрушиться.

Однимъ словомъ, со времени Марка Поло измнились только мы и измнили наши отношенія въ Востоку. Мы открыли себ новые пути и средства для эксплуатаціи его, какими не обладалъ первый его эксплуататоръ, но въ жизнь его не внесли почти ничего: Востокъ по сю пору остался Востокомъ. Не уступаетъ онъ западно-европейцамъ, являющимся тамъ во всеоружіи цивилизаціи съ ея богатствами матеріальными и нравственными, съ проповдью, съ торговлею и со всевозможными изобртеніями, подъ прикрытіемъ пушекъ, противъ которыхъ ему нечего выставить, еще меньше успха имемъ мы, русскіе, сильные только экстензивно: для насъ отчасти неблагопріятно такое сосдство, потому что мы сами еще довольно слабы и не въ состояніи охранить себя отъ обратнаго воздйствія.

Одного только мы достигли — это свободы и нкоторыхъ удобствъ путешествія по этимъ, когда-то недоступнымъ, странамъ. Въ этомъ отношеніи мы прогрессируемъ чуть не съ каждымъ годомъ. Съ каждымъ годомъ путешествіе туда становится все легче, такъ-что, бывши въ Кяхт, какъ будто неловко не създить до Урги, которая оттуда всего въ 300 верстахъ. Въ конц января 1871 г. я былъ въ Кяхт и въ-то самое время отправлялся караванъ въ Калганъ, въ которому примкнули и меня. Мн наняли верхового верблюда за 18 кирпичей чая или за 12 рублей. Мой путь былъ очень недалекій, но другіе отправлялись весьма далеко: одинъ халъ въ Ханькоу, или Шанхай, чтобъ тамъ купить чаю и отправиться съ нимъ моремъ на Амуръ, а трое молодыхъ людей хали на свои чайныя фабрики, верстъ на 700 выше Ханькоу. Несмотря на такую даль путешествія и опасность положенія, въ которомъ находятся наши молодые плантаторы середи страшно густого населенія, вовсе не дружелюбно настроеннаго противъ европейцевъ, ни сборы, ни проводы не показывали этого,— какъ будто отправлялись до какого-нибудь своего города.

Телги были уже во двор, откуда отправлялись, мой верблюдъ, привязанный у крыльца, нетерпливо топтался на мст, потому что онъ чуялъ, какъ въ это самое время караванъ уже тронулся въ ходъ. Въ самомъ веселомъ настроеніи духа находилась вся публика, какъ отправляющаяся, такъ и остающаяся, всплакнули немного только дв двушки, которыя также отправлялись въ Тянь-цзинъ въ услуженіе въ проживающимъ тамъ русскимъ агентамъ. Насилу я могъ заставить верблюда лечь, такъ ему хотлось скоре въ путь, но едва усплъ ссть, какъ онъ помчался въ догонку за караваномъ, но лишь только догналъ и сравнялся, потерялъ всякую горячность: его увлекало одно табунное свойство, онъ не любитъ ни отставать, ни удаляться отъ остальныхъ, ни впередъ, ни въ сторону.

Первый переходъ нашъ былъ не больше 15-ти верстъ, и то уже мы прихватили часа 1 ¹/₂ ночи. Тотчасъ поставленъ былъ майханъ: это — шатеръ изъ синей дабы. Берутся два шеста съ желзными наконечниками и съ желзными же не вертящимися кольцами вверху, и ставятся одинъ отъ другого приблизительно на одну саженъ, въ кольца продвается длинная жердь, потомъ этотъ остовъ покрывается пологомъ, концы котораго оттягиваются, и петельками изъ веревочекъ нанизываются на желзные клинья, которые вбиваются въ землю. Спереди дв лопасти оттягиваются какъ можно дальше: это длаетъ въ передней части такой просторъ, что огонь можно разводить въ самомъ майхан. Посл хорошаго и поздняго обда на проводахъ, намъ, конечно, было не до ужина, и мы вс, напившись только чаю, отправились спать въ телги. Къ моему благополучію и для меня оказалась телга, такъ какъ одинъ изъ нашихъ спутниковъ остался въ Кяхт праздновать аннинъ день (3-го февр.), чтобы потомъ догнать насъ на лошадяхъ, этою телгою я и пользовался почти всю дорогу. Монголы, 10 человкъ, имли отдльный майханъ. Итакъ, вс предались сну, а верблюды были положены между тюками товара.

Не знаю, сколько я спалъ, но, проснувшись, я почувствовалъ, что мы демъ: ночь царила еще во всей сил, въ запушенныя морозомъ окна нельзя было ничего видть, только перебрасывало меня туда и сюда, колеса страшно гремли, снгъ хрустлъ и рзво скрыплъ подъ желзными шинами. Отворяю дверку и выхожу. Свтло, ясное небо усыпано звздами, вожакъ, держа запряженнаго верблюда въ поводу, халъ подл, и, обнявши передній горбъ своего верблюда, склонился и спалъ, и въ козляк, т.-е. въ верхней шуб изъ козлиныхъ шкуръ, шерстью вверхъ, изображалъ изъ себя скоре вьюкъ мягкой рухляди, чмъ человческую фигуру. Сзади шло до 20-ти завьюченныхъ верблюдовъ, изъ которыхъ передній привязанъ въ моей телг, а остальные вереницей другъ за друга. Кругомъ тишина, только раздавался громъ телги, да слышалось мрное шлепанье широкихъ мягкихъ лапъ верблюдовъ, идущій за телгой верблюдъ пыхтлъ, отдуваясь, потому что ноздри его сильно обмерзли инеемъ, нкоторые скрипли зубами, и этотъ скрипъ какой-то металлическій, будто скрипъ качели отъ тренья кольца о кольцо. Гд же остальные?

Бужу вожака и, обладая самымъ скромнымъ запасомъ монгольскихъ словъ, съ трудомъ выражаю ему свой вопросъ.— ‘Ойрха’, отвтилъ онъ мн, показывая плетью впередъ, т.-е. близко. Но это близко было таково, что не было видно ничего, хотя было свтло, и впереди на далекое пространство шла пологая, гладкая покать. Мы остановились на минуту, монголъ прозябь и слзъ съ верблюда, чтобы согрться на ходу, и тутъ только можно было разслышать отдаленный громъ телгъ, значитъ, мы пріотстали немного.

Какъ ни просто дло, но оставаться одному было непріятно, а длать ничего не оставалось, какъ лзть опять въ свою гробницу и спать до разсвта. Непріятное впечатлніе производитъ эта телга, въ ней даже будто холодне, чмъ на двор. Но вотъ, видно, взошло солнышко, замерзшее стекло залито краснымъ заревомъ, вы не видите, однако, солнца, а только блестящій лучъ его свтлой полосой пробивается сквозь густой иней и освтилъ ваше темное жилище, даже будто тепле стало. Налюбовавшись свтомъ, вы снова предаетесь сну или, скоре, какой-то дремот, въ которой передъ вами проходятъ воспоминанія изъ прошлаго, и въ то же время рисуются какія-то фантастическія сцены и образы, и вы не можете отдлить сна отъ дйствительности. Но вотъ телга не гремитъ и не скрипитъ ужъ больше, вамъ такъ пріятно и сонъ совершенно васъ такъ и давитъ, сознаніе, однако, борется, и черезъ нсколько минутъ у васъ возникаетъ вопросъ: что-жъ это?— мы стоимъ? Выхожу: дйствительно стоимъ. Вожака нтъ, нтъ также и половины заднихъ верблюдовъ и у моего верблюда поводъ брошенъ на землю. Вздремнулъ, значитъ, и вожакъ, пригртый солнышкомъ, и не замтилъ, какъ отцпились задніе верблюды и отстали на версту. Такія остановки отнимаютъ времени по получасу, и въ продолженіе дня случаются много разъ, что значительно замедляетъ ходъ, безъ надобности лишнее время, часа на два удерживая верблюдовъ подъ тяжестью вьюковъ и не оставляя почти времени для пастьбы, потому что ихъ засвтло ужъ кладутъ по мстамъ. Для дущихъ это тяжело страшною скукой: весь караванъ оттого разбивается, и вы цлый день не видите никого, кром своего монгола. Не зная этого обстоятельства впередъ, я не взялъ въ свою телгу никакой провизіи, и это было крайне непріятно: имя привычку, вставши утромъ, непремнно напиться чаю, нелегко цлый день быть безъ всякой пищи. Впослдствіи, конечно, я бралъ съ собою какую-нибудь сухую ду и бутылочку чаю, но все это нужно было держать за пазухой, чтобы не замерзало. Есть въ этихъ остановкахъ и другая дурная сторона. Однажды мы спали въ телг двое и слышимъ, что она мчится, очнувшись, мы тотчасъ сообразили, что это верблюдъ понесъ, не сдержавши, подъ гору, предпринять было ничего невозможно, какъ только пріотворить немного дверку и приготовиться въ паденью телги или, въ крайнемъ случа, выскочить. Дло, однако, кончилось очень благополучно: верблюдъ, своротивъ съ дороги, попалъ въ овражекъ, набитый снгомъ, и завязъ, тогда мы выпили, выручили его и телгу, и выправились на дорогу, но верблюдъ такъ напугался, что его едва можно было удерживать, и онъ все боченился. Мы еще не успли совершенно спуститься, какъ съ вершины, горы тмъ же способомъ скачетъ къ намъ другая телжка: дверка расхлопнулась, оборвалась съ петлей и изнутри слышался крикъ двушекъ, намъ удалось забжать напередъ, схватить за бурундукъ (поводъ) и остановить верблюда.

Подобные случаи, конечно, не неизбжные, нужно только наблюдать за вожакомъ. Потомъ я наблюдалъ и за тмъ, чтобъ остановки были рже и короче, поэтому приходилось безпрестанно выглядывать, не отвязались ли задніе верблюды, что длается очень легко, такъ какъ поводъ не привязывается, а только затыкается за что-нибудь и при малйшей остановк верблюда вытягивается, а въ противномъ случа онъ разрывалъ бы ноздри. Самъ же монголъ крайне невнимателенъ: онъ или спитъ, сидя, или просто идетъ, не оглядываясь назадъ, а если сзади его никого нтъ, то некому и указать, что отвязались верблюды. Особенно этимъ качествомъ отличался мой вожакъ, и потому мы съ нимъ вчно были задніе, и приходили на станъ по крайней мр получасомъ позже. Бывало такъ досадно станетъ, выскочишь, укажешь и тутъ же обругаешь, какъ только сможешь по-монгольски, а онъ такой добродушный, что тотчасъ же обращается съ разговоромъ, или начнетъ по-русски считать ‘одинъ, дива, тэри’ и т. д., такимъ образомъ отъ скуки у насъ шло взаимное обученіе. Нельзя не относиться снисходительно къ тому, что вожаки всю дорогу дремлютъ, вдь имъ приходится почти не спать ночью. Мы становимся довольно поздно, равзьючивши и отпустивши верблюдовъ пастись, монголы принимаются желзными лопатами соскребать снгъ тамъ, гд должны ночью лежать верблюды, расчистить родъ дорожекъ между лежащими по об стороны вьюками. Потомъ идетъ варенье чая и мяса, а къ тому же кое-что пооборвется во вьюкахъ и у телгъ, такъ что мы бывало насидимся въ майхан вдоволь и идемъ ложиться спать, а они все еще не спятъ, поднимаются же раньше полуночи. Это, впрочемъ, обстоятельство только смягчаетъ приговоръ, а не оправдываетъ вполн. Мы были въ ходу постоянно часовъ 14 и до 17, а уходили всего отъ 40 и до 50 верстъ, тогда какъ на проходъ того самаго разстоянія нужно не боле 12 часовъ, въ чемъ я убдился на опыт, когда ходилъ съ русскимъ караваномъ, тогда больше времени было бы у нихъ для отдыха, а у верблюдовъ для пастьбы.

Здсь позвольте сказать нсколько словъ о верблюд, этомъ несчастномъ животномъ, истинномъ благодтел сына пустыни, испытывающемъ, однако, отъ него много страданій и неправдъ, да и натуралисты-зоологи, какъ, напр., Брэмъ, относятся къ нему крайне несправедливо, называя его глупымъ, а нравъ его злымъ и упрямымъ. Это неправда. Умъ животныхъ проявляется въ ихъ инстинкт, а этотъ инстинктъ въ верблюд нердко спасаетъ какъ его, такъ и человка: онъ иметъ необыкновенную способность отыскивать воду и хорошій нормъ, иногда за цлый переходъ, верстъ въ 20 по крайней мр, онъ предчувствуетъ вьюгу, и если утромъ онъ не поднимается, то ожидайте ея, а какъ скоро ударила вьюга, они вс будутъ лежать, сбившись въ кучу, хотя бы вьюга длилась нсколько сутокъ, сознавая, что идти въ это время — значитъ выбиться изъ силъ понапрасну и въ конц-концовъ замерзнуть, тогда какъ другія животныя въ это время бгутъ и, конечно, погибаютъ. Онъ пугливъ при какой-нибудь неожиданности, но очень скоро, всмотрвшись внимательно, преодолваетъ этотъ страхъ, взглядъ у него чрезвычайно умный, онъ будто хочетъ проникнуть въ самую глубь. Какъ примръ глупости, приводятъ то, что, увидвши волка, который катается передъ нимъ, онъ протягиваетъ въ нему шею и обнюхиваетъ, а тотъ въ это время хватаетъ его за горло и душитъ. На это замтимъ, что вообще у плотоядныхъ слишкомъ много хитрости и коварства, чмъ травоядныя не обладаютъ, и волкъ всегда уметъ обмануть и лошадь, и быка, и дикихъ оленя, изюбря и др. Золъ онъ бываетъ только одно время, когда бываютъ также злы и неистовы и другія животныя, но тогда и видно, что съ нимъ происходитъ что-то необыкновенное: онъ не стъ почти ничего цлый мсяцъ, съ затылка у него выходитъ какое-то смолистое вещество, у рта пузырями и клубами вздувается пна, тогда онъ кидается на человка и на другое крупное животное, чтобъ не подошли въ его самкамъ, но точно также злы въ это время дивій козелъ, олень, изюбрь, которые въ ярости иногда убиваютъ своихъ самокъ. Есть однако въ большей или меньшей степени злые и коварные и между верблюдами, и это такъ и выражается въ его физіономіи. Если онъ во время хода отвшиваетъ нижнюю губу и прямо поворачиваетъ въ вамъ голову, когда проходите мимо, не бойтесь: этотъ никогда ничего не сдлаетъ вамъ, хоть и будетъ ревть, какъ только вы приблизитесь въ нему. Другой, напротивъ, подбираетъ нижнюю губу и плотно сжимаетъ ее съ верхнею, за вами слдитъ только глазами, не измняя положенія головы: его берегитесь, когда проходите, онъ какъ разъ шлепнетъ васъ заднею лапою наотмашь, хотя бы вы были нсколько въ сторон, а передними собьетъ и будетъ топтать, или хватитъ зубами, Это, однако, случается очень рдко, потому что и злой на такую штуку не ршается, если видитъ въ человк смлость и умнье подойти. Невыносимъ онъ тмъ, что всякій разъ, какъ только подходите къ нему, чтобъ ваять, или какъ только заставляете лечь, чтобъ ссть, онъ невыносимо кричитъ и показываетъ намреніе обдать васъ жвачкой, но если вы идете смло, онъ не оплюётъ васъ и останется при одномъ намреніи, а кричитъ онъ вслдствіе той боли, которую ему приходится испытывать отъ дерганья поводомъ, продтымъ сквозь переносье. Эта рана почти никогда не заживаетъ, потому что развережается постояннымъ дерганьемъ: часто у бднаго животнаго отъ этого дерганья струится кровь изъ носа, иногда гніетъ носъ, и тогда вы издали слышите вонь, каково же терпть. Какъ ни больно это, однако иногда онъ такъ выбивается изъ силъ, что ложится на ходу, хотя бы привелось разорвать носъ, онъ только взвизгнетъ. А до какого изнуренья его доводятъ! Можно положительно сказать, что верблюдъ у монгола цлую зиму ничего не стъ. Возьмемъ нашъ караванъ, въ которомъ было боле 200 верблюдовъ: штукъ полтораста завьюченные, а остальные заводные, для смны. Верблюды эти пришли изъ Калгана и въ Кяхт простояли дня 4 безъ корма, мы, отъхавши 15 в., остановились ночью и пастись не пускали ихъ вовсе, затмъ трогались въ путь всегда съ полночи, шли часовъ до 4 пополудни, иногда больше, на пастьбу имъ давалось не больше 2 часовъ, а иногда меньше, кормъ по караванному тракту страшно сбитъ, тамъ-сямъ мотается кое-какая былочка, и притомъ было довольно снжно. Ночь они непремнно должны лежать и пережовывать жвачку: этотъ отдыхъ, говорятъ, для нихъ нужне пастьбы. Въ 7 дней хода до Урги мы случайно имли одну дневку. И такъ верблюдъ проводитъ всю зиму, вслдствіе чего видъ его претерпваетъ такого рода измненія: горбы, которые у сытаго верблюда, стоятъ, какъ кочки, и такъ тверды, что вы ощупываете въ нихъ что-то твердое — въ род кости или, по крайней мр, хряща, сначала длаются мягче и сваливаются, будто сломленные, потомъ свшиваются, какъ порожніе мшки, а наконецъ, и вовсе исчезаютъ, и спина тогда представляетъ выгнутый хребетъ, и на мст горбовъ только два махорка длинной шерсти, а иногда вся она избита въ ранахъ и раны на самомъ верху сквозныя: страшно смотрть на него! Въ такомъ состояніи я видлъ верблюдовъ въ Калган, въ продолженіи нсколькихъ дней привязанныхъ на одномъ и томъ же мст, безъ корма и будто забытыхъ хозяиномъ. Наши верблюды были такъ истощены, что когда приходили на станъ и развьючивали ихъ, то они не торопились на пастьбу, а стояли, будто отуманенные, и шли пастись тогда только, когда ихъ отгоняли. А тутъ на бду налетаютъ стаей черные вороны, садятся на нихъ и расклевываютъ горбы, верблюдъ отъ боли жмется и уходитъ, но не сметъ согнать его мордой, боясь, что тотъ сейчасъ клюнетъ его въ глазъ своимъ, какъ желзо, твердымъ клювомъ. Дорогой нкоторые верблюды ложились подъ вьюками, и ужъ никакими усиліями не могли ихъ поднять, потому что это происходило отъ окончательнаго истощенія, тогда ихъ замняли другими, запасными, иногда монголы перемняютъ верблюдовъ на середин пути: это бываетъ только въ весн. Кром истощенія, верблюдъ легко можетъ охромать, порзавши свою мягкую лапу объ ледъ или острый камень, а иногда просто по твердой дорог стираетъ подошву до крови,— тогда его, конечно, перемняютъ. Съ однимъ верблюдомъ у насъ случилось что-то другое: у него сдлалась опухоль на передней лопатк. Когда увидли, что онъ не въ состояніи идти подъ вьюкомъ, его развьючили, а прибывши на станъ, принялись лечить, и леченье это было оригинальное и варварское. Его повалили и вырзали опухоль, сдлавши рану въ ¹/₂ квадратной четверти, оказался какой-то жиръ и гной, они дорзались до самаго мяса съ кровью, потомъ взяли соотвтственной величины лоскутъ войлока, намазали чмъ-то и пришили иглой. Верблюдъ этотъ сдлалъ еще одинъ переходъ порожній, но тамъ уже не пошелъ пастись и все лежалъ на стану, вытянувши шею, какъ обыкновенно вытягиваютъ, когда спятъ, и стоналъ. Его покрыли козляками, для того ли, чтобъ согрть, или чтобъ не видть его предсмертныхъ мукъ. Такъ онъ и кончился.

По такому обращенію съ животнымъ, можно подумать, что монголъ вообще жестовъ нравомъ. Наоборотъ: онъ боится кровопролитія, въ Монголіи почти не слышны убійства и даже другого рода насилія очень рдки. Отчасти причина этого заключается въ ихъ трусости, но вообще монголы не сварливы и не скоры на драку, какъ китайцы, у нихъ рдко встртите жестокое обращеніе родителей съ дтьми или мужа съ женою, животное онъ любитъ и жалетъ, но при случа безжалостно заставляетъ терпть, потому что и самъ терпитъ, варварскій способъ леченья одинаково примняется и въ человку. Ихъ ламское леченье состоитъ въ лекарствахъ очень сильныхъ и въ операціяхъ, послднія особенно ужасны. Мало того, что вырзываютъ различные прыщи и нарывы, прижигаютъ раны, они, раскаливши добла желзный прутъ, прокалываютъ имъ мышцы рукъ и шеи, и длаютъ заволоки, при этомъ, конечно, иногда больной умираетъ не отъ болзни, а отъ леченія, какъ и тотъ несчастный верблюдъ.

Какъ бы то ни было, а леченіе и смерть верблюда произвели на всхъ тяжелое впечатлніе, намъ непріятно было видть даже лекаря, который такъ варварски рзалъ бдное животное, и наврное былъ причиною его смерти. Но тотчасъ же мн привелось лечить того самого ламу-лекаря. Отъ небольшой ранки у него облзла вся передняя часть горла и гноилась: былъ ли то мокрый лишай или другое что, я не знаю, но у меня въ то время на бду не было никакихъ лекарствъ, кром туалетнаго уксуса. Полагаясь на его дезинфектирующее свойство, я прибгнулъ въ нему, и предупредилъ своего паціента, что отъ него будетъ очень больно, онъ ршился, и дйствительно боль была жестокая, но, стиснувъ зубы, онъ терплъ, и всякій разъ, какъ становились, приходилъ за леченіемъ, и требовалъ, чтобы я длалъ его непремнно самъ, никакъ не довряя никому другому, ни себ: у нихъ есть вра, что лекарство дйствуетъ только прямо изъ рукъ врача. Дйствительно, болзнь прошла, и посл онъ, найдя меня въ Кяхт, подарилъ мн табаку, трубку и китайскихъ пряниковъ, и выпросилъ еще того же лекарства.

Вообще путешествіе при большихъ перездахъ очень непріятно, оно особенно непріятно въ Монголіи, да еще зимой. Съ остальными товарищами вы разлучены, наблюдать по дорог нечего, и остается — лежать въ телг, испытывая тряску и скуку, въ какомъ-то полусн, тмъ пріятне добраться до стана. Тутъ мы обыкновенно проводили время вмст до самаго отправленія. Однажды мы не тронулись съ мста ночью и остались до утра. Утромъ, когда мы уже пили чай, въ намъ въ майханъ торопливо вошли вс наши монголы и поочередно, пожимая намъ руки, твердили: ‘сай, сай, сай!’ {Полная фраза: ‘мэнду сай’ — добраго здоровья!}. Сначала мы не поняли ничего, а потомъ объяснилось, что въ этотъ день насталъ новый годъ (кажется 6 февраля). Мы угостили ихъ водочкой и чаемъ, а потомъ были приглашены къ нимъ, гд насъ также угостили пельменями, мясомъ, чаемъ и китайскими пряниками. По этому случаю была днёвка, цлый день шло угощеніе, монголы были веселы и пли псни, а намъ, признаться сказать, было далеко не такъ весело, и только въ вечеру оживило насъ прибытіе спутника, остававшагося въ Кяхт.

Путешествіе по караванному пути скучно еще тмъ, что онъ совершенно безлюденъ и гораздо однообразне, такъ-называемаго, почтоваго тракта. Здсь живутъ только бдняки, у которыхъ нтъ почти скота, потому что здсь кормъ весь выбитъ караванами, живутъ они только тмъ, что даютъ имъ прозжающіе за какія-нибудь услуги или просто въ вид милостыни. Сплошь и рядомъ подползаетъ какой-нибудь безногій или подвозятъ на салазкахъ больного ребенка и просятъ пищи, одежды и лекарствъ, сахаръ и сухари въ этомъ случа играютъ роль лекарства.

Кое-гд попадаются перевалы черезъ горы, пологіе, впрочемъ, и не крутыя, но вообще здсь долины очень широкія, хребты отстоятъ далеко, рки, покрытыя льдомъ и снгомъ, также не придаютъ разнообразія, только за половину дороги приходится переваливать хребетъ Манхатай, который вполн носитъ характеръ горной мстности: дорога идетъ по камню, по бокамъ торчатъ скалы, кругомъ лсъ, верблюды не могли тащить телги, и потому перевалъ этотъ длается на быкахъ, для чего здсь постоянно живутъ нсколько юртъ и берутъ за провозъ рубля по два съ телги.

На восьмой день мы вступили въ долину р. Толы, гд я долженъ былъ разстаться со своими спутниками.

II.

Географическое положеніе Урги.— Ея религіозное и политическое значеніе въ сверной Монголіи.— Исторія ея возвышенія.— Исторія нашихъ сношеніи съ Монголіей и Китаемъ черезъ Ургу.— Начало и характеръ нашей торговли съ китайцами. — Характеръ нашихъ отношеній вообще въ китайской имперіи и подвластнымъ ей землямъ.

Урга лежитъ почти подъ 48 с. ш., въ 300 верстахъ въ югу отъ Кяхты и составляетъ главный городъ сверной Монголіи, иначе называемой Халха и состоящей изъ четырехъ ханствъ, или княжествъ. Они находятся въ вассальной зависимости отъ пекинскаго двора, т.-е. не платятъ ему никакой дани и управляются своими собственными князьями и другими родовыми начальниками на основаніи особеннаго уложенія, и только эти родовые начальники ихъ, или князья различныхъ степеней, получаютъ отъ китайскаго правительства извстное жалованье, за полученіемъ котораго каждогодно здятъ въ Пекинъ, причемъ представляютъ императору различные подарки въ знакъ своего врноподданничества. Поздки такого рода со всми сопряженными съ ними расходами не легко ложатся на все монгольское населеніе. Однажды нашему каравану понадобилось купить нсколько верблюдовъ въ Керэлюн (гор. въ восточной части Халхи), и этого невозможно было сдлать, потому что лучшій скотъ былъ отобранъ для подарковъ ихъ княземъ, бэйсомъ, незадолго передъ нами отправившимся въ Пекинъ для поздравленія богдыхана съ новымъ годомъ и за полученіемъ жалованья. Монголы, конечно, не имютъ права, помимо китайскаго правительства, входить ни въ какія международныя отношенія, но во внутреннія дла оно прямо не вмшивается и только наблюдаетъ за исполненіемъ законовъ черезъ монгольскихъ же чиновниковъ, а въ главныхъ городахъ иметъ своихъ высшихъ чиновниковъ, амбаней, изъ маньчжуръ, обязанность которыхъ слдить на политическими длами и главнымъ образомъ за монгольскими ханами и ихъ отношеніями къ Россіи.

Совсмъ въ иномъ положеніи, въ полной прямой зависимости отъ пекинскаго двора и его чиновниковъ изъ маньчжуръ — находятся живущіе на юг монголы-чахары, также какъ солоны, баргу, дахуры и другіе народцы, живущіе въ сверо-восточномъ углу Монголіи, между Маньчжуріею и Сибирью.

Четыре халхасскія княжества расположены по надъ сибирской границей въ слдующемъ порядк отъ запада къ востоку: сначала противъ енисейской границы идутъ владнія Саинъ-ноина, затмъ противъ Иркутской губерніи — Тушету-хана, и съ Забайкальемъ граничатъ земли Цеценъ-хана, а четвертое Дзасакту-хана_г не прикасаясь въ сибирской границ, идетъ къ югу отъ упомянутыхъ трехъ.

Мы не скажемъ ничего ни о пространств этихъ ханствъ, ни о числ жителей, потому что для этого нтъ никакихъ точныхъ данныхъ, замтимъ только, что если считаютъ пространство всей Монголіи боле 60,000 кв. миль съ 3,000,000 жителей, то эта часть есть самая обширная по пространству, но наимене населенная, и тутъ населеніе больше всего собирается по окраинамъ, самая же середина пустынна, вслдствіе непріютности страны и отдаленности отъ другихъ боле промышленныхъ народовъ.

Урга находится собственно во владніяхъ Тушету-хана, по отношенію къ остальнымъ ханствамъ она довольно центральна, но особенное значеніе придаетъ ей географическое положеніе. Отъ нея въ востоку и къ западу берутъ начало рки, принадлежащія двумъ обширнйшимъ бассейнамъ — Енисея и Амура. Если главный склонъ этой мстности тотъ же, что въ Сибири, т.-е. сверный, то обиліе ркъ и долинъ среди горъ со всевозможными направленіями придаетъ ей разнообразный характеръ и даетъ возможность выбора мста. Горы, наполняющія это пространство, большею частію пологія и невысокія, раздлены широкими долинами, представляющими иногда видъ обширныхъ равнинъ, сверные склоны ихъ покрыты лсомъ, на югъ стелятся травяныя степи, посредин протекаютъ большія рки: Тола, Орхонъ, Иро, Баинъ-голъ и др., текущія въ Селенгу, обильныя рыбой, и разливами утучняющія отлогія береговыя пространства. При этомъ множество маленькихъ долинъ съ рчушками и ключами, защищенныхъ отъ суровыхъ втровъ, даетъ пріютъ на зиму. Здсь, въ уютныхъ уголкахъ, въ полугорьяхъ размщаются кочевники кучками отъ 10 до 12 юртъ со стадами крупнаго и мелкаго домашняго скота, который цлую зиму бродитъ здсь по густымъ, высокимъ ветошамъ {Оставшаяся отъ лта, нескормленная скотомъ трава.}, не нуждаясь ни въ сн, ни въ пригон. Выдаются такія мстечки, что цлую зиму почти не бываетъ снга, и такъ тепло, что въ феврал можно ходить по двору безъ шубы, и совершенно забываешь близость Сибири. Кое-гд встрчаются здсь полосы вспаханной земли, и не можетъ быть сомннія, что здсь никакъ не меньше задатковъ для развитія земледлія, чмъ у насъ въ Забайкаль или въ южной части Иркутской губерніи.

Совсмъ другое представляетъ мстность въ югу отъ Урги. Тутъ вы уже разстаетесь съ горами и рками, и вступаете въ степь ровную, однообразную, съ тощею растительностію и скуднымъ орошеніемъ. Соленыя озера и жалкіе ключи — вотъ и все, да и т постоянно высыхаютъ или изсякаютъ, уходя въ землю. Этотъ недостатокъ воды на поверхности вознаграждается тмъ, что везд почти на незначительной глубин можно вырыть колодезь. Дале въ востоку мстность нсколько живе: она разнообразится увалами и холмами, между которыми пробиваются наверхъ даже небольшія рчки, текущія иногда верстъ на 50 и больше и, въ конц-концовъ, все-таки уходящія въ землю, и тамъ тоже собирается населеніе въ кучку, но такихъ мстъ очень немного, и за то тамъ же есть цлыя огромныя полосы, гд все пространство усяно скалами гранита и лавы, которыя издали кажутся городками или собраніями юртъ, а вблизи вы увидите везд одинъ камень въ глыбахъ и валунахъ, и между ними трава идетъ не сплошнымъ ковромъ, а пробивается пучками: мрачный, унылый видъ придаетъ этотъ везд срющій камень и безъ того невеселой однообразіемъ своимъ мстности.

Добавьте въ этому значительную высоту этой обширной плоскости, ея беззащитность отъ втра, откуда бы онъ ни подулъ, что длаетъ ее открытымъ полемъ для бушеванья вьюгъ и мятелей, и наконецъ по всему ея протяженію съ запада на востокъ пересыпь изъ переноснаго песка, шириною во сто верстъ, и вамъ во всей нагот представится непріятность и неприглядность такой мстности.

Понятно посл этого, что вся жизнь Монголіи сосредоточивается на ея окраинахъ, съ одной стороны ближе къ Китаю, съ другой — къ Россіи. Кром Урги, почти на той же параллели помстились Улясутай на з. и Керэлюнъ на в., но Урга остается самымъ важнымъ пунктомъ. Когда мы шли съ караваномъ (Бутина и Першина, въ 1872 г.) изъ Калгана прямо на нерчинскую границу, намъ привелось дней 10 идти безъ дороги, и въ то же время намъ привелось пересчь нсколько поперечныхъ дорогъ, которыя вс вели въ Ургу или Богдокурэ, какъ ее называютъ монголы въ самыхъ отдаленныхъ мстахъ. Нкоторыя изъ этихъ дорогъ идутъ отъ границъ Маньчжуріи и отъ различныхъ проходовъ въ китайской стн, тогда какъ къ Кэрелюну, лежащему въ восточной части, по которой мы и шли, попалась настоящая дорога только на два дня.

Такое значеніе, однако, Урга пріобрла не въ слишкомъ давнее время, когда именно — мы не можемъ сказать, но, кажется, съ того времени, какъ русскіе заняли Сибирь, то же можно сказать и о Кэрелюн, который въ конц XVIІ столтія, какъ городъ, вовсе еще не существовалъ.

Кром географическаго положенія, ей помогли, конечно, и ея отношенія къ Россіи. До занятія Сибири русскими, сношенія монголовъ съ ея туземцами другой расы ограничивались обмномъ мховъ на китайскія произведенія, которыхъ не было еще въ изобиліи и въ Монголіи, поэтому торговли, можно сказать, не было никакой. Русскіе же явились съ своими мануфактурными товарами, съ свинцомъ и порохомъ, кораллами, бусами и различными бездлушками, служащими для украшенія въ мужскомъ и женскомъ костюм, съ металлическими издліями и т. д. Это больше привлекло сюда и китайцевъ, которымъ открылась возможность пріобртать пушнину гуртомъ, а не собирать по улусамъ и юртамъ, сбывать свои произведенія, между которыми впослдствіи занялъ такую важную роль чай, и, кром пушнины, пріобртать отъ русскихъ нкоторые изъ мануфактурныхъ товаровъ, а потомъ благородные металлы и главнымъ образомъ серебро.

Торговое значеніе Урги обратило на нее вниманіе ламъ: она длается религіознымъ центромъ, мстопребываніемъ одного изъ кутухтъ, посл тибетскаго далай-ламы высшихъ представителей Будды на земл, а затмъ она длается и центромъ правительственнымъ.

Назвавши Ургу городомъ, я долженъ, однако, сдлать въ этому оговорку. Городовъ въ смысл европейскомъ и даже въ смысл китайскомъ у монголовъ нтъ. Ихъ города не что иное, какъ скопленіе народа, преимущественно ламъ, вокругъ дацановъ, или монастырей, и носятъ названіе курэ. Во всей Монголіи вы не найдете ни одного города, въ которомъ не было бы большого дацана и не преобладало бы ламское населеніе. Къ дацану съ его ламскимъ населеніемъ приселяются простые монголы, предлагая ему свои услуги и получая на то какое-нибудь вознагражденіе, иногда состоящее въ одномъ скудномъ пропитаніи. Тутъ же непремнно пристроятся китайскіе торговцы. Они живутъ или временно, наздомъ,— тогда разбиваютъ всякій разъ майханъ или палатку, или постоянно, съ отлучками въ Китай за товаромъ,— тогда устроиваютъ домы, гд есть лсъ, деревянные, а гд лса нтъ, изъ камня и изъ глины, мазанки, иногда живутъ въ войлочныхъ юртахъ, а для склада товаровъ устроиваютъ амбарчики. При особенно выгодномъ торговомъ положеніи мста, китайцы селятся цлыми торговыми слободами или городками, которые и называются майма-ченъ. Если мстность иметъ важность политическую, то тутъ же тогда сосредоточивается и правительство, и тогда оно называется урго, слово это, впрочемъ, весьма рдко услышите, потому что въ каждомъ город на первомъ план его религіозное значеніе. Самые важные пункты въ торговомъ и политическомъ отношеніяхъ стараются имть своего кутухту, и тогда уже окончательно опредляется роль города. Тогда въ нему собираются по временамъ массы народа съ дарами и вкладами, въ немъ скопляются огромныя богатства, онъ пріобртаетъ нчто въ род крпостныхъ, которые платятъ ему дань, стерегутъ его стада и исполняютъ различныя повинности.

Таковъ характеръ ламскаго буддизма, что всякій, исповдующій его и желающій сдлаться буддистомъ вполн, долженъ быть ламой, это высшій идеалъ, въ которому долженъ стремиться каждый монголъ, поэтому и монгольскіе князья добивались чести попасть на высшій религіозный постъ, но тогда они являлись слишкомъ сильными соперниками власти китайскаго правительства, вслдствіе чего правительство постаралось преградить имъ этотъ путь.

Здсь мы должны коснуться исторіи ургинскаго кутухты, съ которымъ тсно связана роль Урги.

Намъ нтъ надобности разбирать, когда и какъ распространился буддизмъ въ Монголіи, достаточно того факта, что въ половин XVII столтія буддизмъ имлъ такую силу, что вс монгольскіе князья непремнно хотли имть кутухту у себя, изъ своего рода. Въ 1657 г., по смерти Алтанъ-хана, старшій сынъ его Лобзанъ Тушету-ханъ наслдовалъ его свтскую власть, а младшій его братъ Джибзанъ-дамба сдлался кутухтой. Въ другомъ ханств былъ другой кутухта Галданъ, сынъ Дзасанту-хана. Началась распря за первенство. Дзасанту-ханъ отправилъ посла въ Тушету-хану съ требованіемъ, чтобы братъ его добровольно отказался отъ соперничества, угрожая въ противномъ случа прибгнуть въ сил. Тушету-ханъ отрубаетъ голову посланнику, привязываетъ ее въ хвосту лошади и велитъ такимъ образомъ отвести ее въ Дзасанту-хану съ отвтомъ, что лучшаго извстія онъ не могъ ему дать. Тогда Галданъ отправился въ Тибетъ и просилъ далай-ламу снять съ него санъ кутухты и вообще духовное званіе, которое не дозволяло ему взяться за оружіе. Далай-лама отвтилъ ему, что онъ самъ знаетъ, какъ долженъ поступить. Посл такого отвта Галданъ самъ сложилъ съ себя духовный санъ и сдлался ханомъ, принявъ титулъ бошохту, присвоиваемый только потомкамъ Чингисъ-хана. Затмъ начинается война. Объ этой войн разсказываютъ ужасы. Галданъ везд побждалъ, и Тушету-хану ничего не оставалось, какъ признать подданство императору Канси, въ то время прославившему себя завоеваніями, чтобъ получить его помощь. Дйствительно, съ помощью китайскаго войска, состоявшаго изъ дахуръ и монголовъ южныхъ аймаковъ (областей), подъ предводительствомъ лучшихъ полководцевъ императора-завоевателя, Тушету-ханъ сталъ одерживать верхъ, и Галданъ былъ оттсненъ на западъ въ Зюнгарію. Появленіе самого Канси докончило пораженіе Галдана. Въ 1696 г., въ іюн мсяц, китайскій полководецъ Фянгу разбилъ его при гор Терелцзи: жены и дти Галдана со множествомъ военачальниковъ были взяты въ плнъ, Галданъ, какъ разсказываютъ, умеръ съ горя или отравился, а халхасы съ тхъ поръ должны были признать надъ собою высшую власть китайскаго императора {Свднія эти взяты изъ ‘Путешествія въ Китай чрезъ Монголію въ 1820 и 1821 годахъ’, Тимковскаго.}.

Съ тхъ поръ китайцы управляютъ и сверной Монголіей, какъ давно уже управляли ея южною окраиной. Монголы слишкомъ пассивны для того, чтобъ что-нибудь предпринять противъ этого господства, да имъ нтъ въ томъ и надобности, князья же ихъ каждый порознь слабы, а для дружнаго дйствія всхъ вмст нужно, чтобы что-нибудь ихъ соединяло. Единственное всесильное лицо въ Монголіи — кутухта, который можетъ соединить князей и за которымъ пойдетъ весь народъ. Поэтому китайское правительство обращаетъ особенное вниманіе на него, и — главное, постаралось регулировать его выборъ въ смысл выгодномъ для себя.

Когда кутухта умираетъ, то душа его тотчасъ же переселяется въ другого человка, именно въ младенца, родившагося въ тотъ самый моментъ, когда кутухта испустилъ послдній вздохъ. Опредлить моментъ послдняго вздоха и сообразно съ тмъ отыскать новорожденнаго — все это зависитъ отъ ламъ, которые и пользуются этимъ для своихъ выгодъ. Но правительствомъ опредлено, что кутухта не можетъ родиться въ семейств, находящемся въ родств съ далай-ламой и со старшимъ ламой банъ-ченъ-эрдэни, а также у родственниковъ монгольскихъ хановъ и князей различныхъ степеней, тайдзіевъ (знатныхъ родоначальниковъ) и главноначальствующихъ надъ дивизіей (гусайда). Лица, на которыхъ лежитъ обязанность доносить правительству о смерти стараго кутухты и находить новаго, въ случа несоблюденія этого условія, подвергаются жесточайшему наказанію. Такимъ образомъ, предварительно выбираютъ нсколько мальчиковъ кандидатовъ, изъ которыхъ одинъ длается кутухтою по жребію. Выборъ этотъ производится въ Тибет далай-ламой при главномъ представител китайскаго императора, а въ Пекин — старшимъ членомъ палаты вншнихъ сношеній съ главнымъ пекинскимъ кутухтой {О выбор кутухты см. ‘Уложеніе китайской палаты вншнихъ сношеній’, перев. съ маньчжурск. С. Липовцева. 1828. Т. II, ч. IV, 34—37.}. При этомъ продлываются различные фокусы, напр., ребенку подаютъ нсколько колокольчиковъ или другихъ вещей, изъ которыхъ одна была любимою у стараго кутухты, и новый кутухта какъ разъ потянется къ этой вещи, и т. п. Ургинскій кутухта назначается непремнно въ Тибет, тамъ онъ получаетъ первоначальное воспитаніе, а посл его привозятъ въ Ургу, гд довершаютъ его ламы. За нимъ обыкновенно отправляется изъ Урги многочисленное посольство, въ послднее время, вотъ уже четыре года, посольство не можетъ достигнуть Тибета вслдствіе того, что на границахъ его бродятъ мятежники, и Урга остается безъ кутухты. Ко всему этому добавляютъ, будто по внушенію китайскаго правительства составили нчто въ род догмата, что кутухта долженъ быть вчно юный, и потому, какъ скоро достигнетъ 20-ти лтъ или немного больше, долженъ непремнно умереть, и будто въ этомъ случа прибгаютъ въ насилію. Это, конечно, молва, и сложилась она, кажется, недавно, потому что послдній кутухта умеръ очень молодымъ, и почему-то между монголами прошла молва, будто его отравили. Извстно, однако, что были кутухты, которые доживали до старости. Да и врядъ ли онъ лично можетъ быть опасенъ: все воспитаніе его должно быть такое, что онъ не можетъ выступить самостоятельнымъ политическимъ дятелемъ, и онъ очень стсненъ окружающими его ламами, онъ скоре можетъ быть орудіемъ ламъ, какъ автоматъ, для чего все равно, будетъ онъ молодой или старый. А главные ламы, все равно, какъ и князья получаютъ отъ китайскаго двора жалованье и пользуются особенными знаками его вниманія: имъ хорошо жить и при китайскомъ правительств.

Какъ бы то ни было, а кутухта стоитъ выше всхъ властей. Простые монголы смотрятъ на него, не какъ на высшее духовное лицо, а какъ на настоящаго Бога и возсылаютъ въ нему молитвы, называя богомъ ‘гыгэномъ’, Ургинскимъ кутухтамъ за особенныя услуги, оказанныя однимъ изъ нихъ китайскому правительству, полагаются особенныя почести при пекинскомъ двор {Уложеніе 88.}, какихъ не оказываютъ другимъ кутухтамъ. Кром складовъ серебра и разныхъ драгоцнностей, огромныхъ табуновъ скота и множества другихъ доходовъ, постоянныхъ и единовременныхъ, кутухта иметъ своихъ собственныхъ подданныхъ, которые называются шаби и не подвдомственны свтскимъ властямъ. Обычно кутухта не показывается народу, есть, однако, доступъ въ нему въ различныхъ степеняхъ за различныя приношенія. Можно получить разршеніе войти въ первый дворъ, потомъ во второй, затмъ въ его жилые покои и т. д. Можно, наконецъ, съ извстными церемоніями предстать предъ нимъ лично: чтобъ удостоиться этой послдней степени нужно, говорили мн, сдлать приношеніе въ нсколько тысячъ рублей. Есть богачи, которые не щадятъ на это денегъ, тмъ боле, что они ихъ соберутъ съ бдняковъ. Круглый годъ прізжаютъ и приходятъ въ Ургу поклонники со всхъ сторонъ, а два раза въ годъ на праздникъ цаганъ-чара (блый мсяцъ) — въ феврал и майдари (высшее божество) — въ іюл собиралось народа тысячъ до 100, и всякій длаетъ посильное приношеніе въ дацаны. Можно судить, какіе должны быть огромные сборы, и какой недочетъ въ доходахъ долженъ быть теперь, когда кутухты нтъ. Богатства эти идутъ частью въ казну кутухты, частію на украшеніе храмовъ и содержаніе какъ ихъ, такъ и ламъ, а значительная часть, конечно, остается въ рукахъ у главныхъ ламъ, черезъ которыхъ они передаются по назначенію. Поэтому ламы вообще, а ургинскіе въ особенности, владютъ значительными богатствами, они исключительно изъ монголовъ, ведутъ торговлю и занимаются перевозкой товаровъ. Такимъ образомъ ламы, владя матеріальными богатствами и нкоторыми свдніями, соединенными съ ихъ профессіей, почерпаемыми изъ тибетскихъ книгъ и изъ устной ламской науки, являются полными господами въ Монголіи. Какъ учители вры и какъ врачи, они имютъ большое вліяніе на хановъ, князей и на весь чиновный людъ, а о массахъ и говорить нечего.

Итакъ, Урга — преимущественно городъ ламства, котораго въ настоящее время считаютъ тамъ до 10,000, своимъ современнымъ значеніемъ оно обязано главнымъ образомъ пребыванію въ ней кутухты. Но, въ 1714 г., когда китайскій посланникъ Тулишенъ прозжалъ здсь въ Россію въ калмыцкому хану Аюк, съ цлью сманить его опять вступить въ подданство китайскаго императора, кутухта Джибзунъ-дамба съ Тушету-ханомъ имли свою резиденцію не на р. Тол, гд теперь Урга, а ближе въ сибирской границ на р. Орхон, тогда какъ на мст Урги уже въ то время производилась торговля между русскими, монголами и китайцами. Въ этомъ случа не ламы съ кутухтой создали значеніе Урги, а они только оцнили его и ухватились за эту мстность, какъ піявки, значеніе же такое она получила отъ сосдства русскихъ.

Посмотримъ теперь, что выиграли отъ того сами русскіе.

Чисто русское населеніе по границ въ то время было незначительное: больше всего было бурятъ, и тутъ же были такъ-называемые караулы, т.-е. казармы, окруженныя тыномъ, въ род острога или маленькой крпости, въ которыхъ жили казаки также для наблюденія за границей. Запрета перезжать границу еще не было, и наши отправлялись въ Монголію цлыми толпами, человкъ до 200, минуя вс сторожевые посты. Отправлялись они, конечно, для торга, но по пути нердко ими же производились кражи и грабежи. Въ самой Ург наши держали себя также крайне предосудительно: напивались допьяна и въ такомъ состояніи бродили по ночамъ, затвали ссоры и драки между собой и съ монголами, производили разнаго рода безчинства и насилія. Все это, конечно, не могло нравиться китайскому начальству, которое прежде всего любитъ порядокъ и благопристойность и которому въ то время предстояло завести порядокъ между своими новыми подданными, монголами. Переходъ 750 кибитокъ монголовъ въ наше подданство переполнилъ мру неудовольствій. Въ 1722 г. вс русскіе выгнаны изъ Урги и даже казенному каравану не позволено отправляться въ Пекинъ, какъ было прежде.

Въ грамот, присланной изъ пекинскаго сената, отказъ этотъ однако мотивируется еще и тмъ, что русскіе товары стали не нужны китайцамъ, такъ какъ мха, составлявшіе главный предметъ торговли, въ достаточномъ количеств получаются отъ своихъ звролововъ, да и требуется ихъ немного только для сверной части китайской имперіи, другіе же товары стали приходить отъ европейцевъ моремъ. ‘Нын — говорилось въ грамот — товаровъ вашихъ получать никто не будетъ, и ежели они будутъ привезены въ столицу, то привезшіе понесутъ большой убытокъ: того ради, между тмъ, вашихъ пускать не будемъ, а ежели изъ вашихъ купцовъ будутъ такіе, которые пожелаютъ купечество имть, оставались бы въ Селенгинск и тамо бы торговались’ {А. Корсака, Историко-статистич. обозрніе торговыхъ сношеній Россіи съ Китаемъ, 1857.}.

Такимъ образомъ, при самомъ начал оборвалась наша торговля въ Монголіи, потому что мы не умли держать себя, какъ слдуетъ. Потомъ кое-какъ удалось намъ выхлопотать дозволеніе отправлять въ Пекинъ одинъ караванъ черезъ каждые три года. При этомъ сдлано ограниченіе, чтобы въ немъ было не боле 200 чел. А прежде, замтимъ, ихъ бывало до 1000 и все это кормилось насчетъ китайскаго правительства или, врне, насчетъ бдныхъ монголовъ. Зная тогдашніе нравы, можно судить, что продлывала эта орава во время дороги, какъ тяжело это было для всей страны, по которой проходилъ караванъ, и потому мы скоре готовы удивляться вторичному разршенію, чмъ первоначальному запрещенію.

Какъ бы то ни было, городъ, обязанный своимъ возникновеніемъ нашему сосдству, сдлался сначала для насъ совершенно недоступнымъ, а потомъ, когда торговыя сношенія возобновились, то намъ привелось имть дло не прямо съ народомъ, монголами или китайцами, а съ одною торговою корпораціею, которая дйствовала, какъ увидимъ ниже, подъ руководствомъ чиновника.

Въ это же время возникли у насъ споры о границ, и потому явилась необходимость точне изслдовать и опредлить ее. Съ нашей стороны по этому поводу отправленъ былъ Сава Владиславлевичъ графъ Рагузинскій, который въ 1726 г. и заключилъ трактатъ, опредлившій здсь нашу границу въ томъ вид, какою она остается донын.

Для наблюденія за границей съ нашей стороны построенъ былъ укрпленный городовъ Троицкосавскъ, а для торговыхъ людей основана слобода Кяхта, рядомъ съ которою сталъ китайскій майма-ченъ.

Это еще больше ограничило наши прямыя сношенія съ сосднимъ краемъ, обязавъ имть дло исключительно съ одной слободой, сидвшей чуть не на нашей территоріи.

Небезъинтересно, конечно, знать, на какихъ принципахъ велась эта торговля, тмъ боле, что т же самые принципы у китайцевъ остались и донын, насколько то возможно при боле близкомъ съ нашей стороны знакомств съ истиннымъ положеніемъ длъ въ Кита.

Правила эти изложены въ инструкціи, данной высшимъ китайскимъ правительствомъ кяхтинскому заргучею (чиновнику, завдывающему китайцами майма-чена). Вотъ они {Они помщены въ приведенной выше книг Корсака.}:

1. Между купечествомъ должна быть твердая корпоративная связь: всякій долженъ разузнавать, на какіе товары у русскихъ больше спросъ, какія цны существуютъ внутри русскихъ владній, и все это чистосердечно сообщать другъ другу. Каждый день по вечерамъ они должны собираться на совщаніе, передавать вс свднія заргучею, а тотъ на утро выдаетъ купечеству билетъ, въ которомъ указывалось бы, отъ вымна какихъ товаровъ русскихъ должно воздерживаться и какой свой товаръ придержать.

2. Пропорцію всхъ своихъ товаровъ имть всегда неполную.

3. Русскихъ же побуждать, чтобъ они привозили съ излишкомъ, для этого не только, какъ бы по секрету, разсказывать имъ, что вамъ товары ихъ нужны, но и оказывать жаръ въ покупк, другъ передъ другомъ набавляя цны, а потомъ убытки эти раздлять между всми. Когда же русскіе привезутъ извстнаго товара въ большемъ количеств, тогда вдругъ перестать вымнивать и сказывать, что эти товары вышли изъ употребленія, или что они привозятся другими иностранцами. Обходиться съ русскимъ купечествомъ учтиво, а не такъ какъ прежде было, не запрещать имъ ходить къ вамъ и звать ихъ въ себ на пирушки, а между тмъ стараться узнавать и о длахъ ихъ государства, за что назначаются награды такія же, какія даются отличившимся дйствіями по торговл’. Относительно же своихъ, какъ торговыхъ, такъ и государственныхъ длъ, полнйшая тайна. ‘А чтобъ удовлетворить любопытству русскихъ купцовъ, разсказывать имъ, будто по дружб предостерегая, о неурожа шелка, чая, хлопчатой бумаги, либо о привоз къ намъ пушныхъ товаровъ другими европейцами въ Кантонъ или что-нибудь подобное, смотря по обстоятельствамъ торговли, разумно выдуманное’. Жадности въ покупк русскихъ товаровъ не имть, хотя бы кому и настояла крайняя нужда въ нихъ.

За несоблюденіе этихъ правилъ опредлены были различныя наказанія, денежные штрафы и аресты: за открытіе правилъ или секрета заргучеевскаго билета 50 бамбуковъ и изгнаніе изъ Кяхты, а дла поручаются другому, за открытіе же государственнаго дла — отсченіе головы.

Здсь вы видите чисто практическій смыслъ, допускающій для практической пользы и обманъ, и коварство, а за пренебреженіе ею наказаніе и даже смертную казнь. Не додать при размн денегъ, не довсить и обмрить, ввернуть вмст съ хорошимъ испорченный товаръ, не устоять въ слов — тамъ дло обычное, вошедшее въ правило, если не въ законъ. Вы сладились получить за серебряный рубль 800 джосовъ (мелкая мдная монета), вамъ даютъ только 600, вы уличаете: тотъ и самъ не отпирается: ‘да, это правда,— говоритъ онъ,— но у насъ такъ принято’. Вы покупаете 100 гиновъ водки, вамъ отпускаютъ только 75, вы получаете связки джосовъ, въ каждой по 500, при уплат же, хотя бы въ той самой лавк, гд вы ихъ тотчасъ размняли и не развязывали, у васъ ихъ не примутъ за то самое количество, такъ какъ всмъ извстно, что эти связки никогда не длаются полныя и т. д. Это длается отчасти въ видахъ массы тхъ косвенныхъ налоговъ, которые неопредлены строго закономъ, а зависятъ отъ произвола чиновниковъ, отчасти простое мошенничество. Въ Кита это извстно всмъ и каждому, и это непремнно должно имть въ виду при торговл съ китайцами. Наши русскіе торговые агенты въ Кита, кром китайскаго языка, конечно, должны были постигнуть и эту премудрость, чтобъ вести дла безъ риска проторговаться, но и т не въ состояніи обойтись безъ факторовъ изъ китайцевъ, которыхъ тамъ называютъ компрадоръ или майбань.

Отбросивши въ сторону отношенія Китая въ иностранцамъ, вы видите, что эта система всосалась въ плоть и кровь китайцевъ, получила, такъ сказать, санкцію неписаннаго закона, и каждый знаетъ впередъ, что его обманутъ и обдерутъ, противъ этого нельзя упастись ничмъ: ему остается только поступать точно также съ другими, и онъ поступаетъ съ совершенно покойною совстью.

Не то же ли самое когда-то было и у насъ? Нтъ сомннія, что нчто подобное продлывается еще кое-гд и теперь. Разв у насъ не существуютъ различные косвенные, и темные налоги и поборы, которые, можетъ быть, при извстномъ порядк и неизбжны, но тмъ не мене считаются неправильными, преслдуются закономъ и осуждаются общественнымъ мнніемъ? Отчего же не признать бы ихъ законными, какъ въ Кита? Тогда дло было бы ясне, тогда мы не стали бы сваливать вину на нсколькихъ взяточниковъ-чиновниковъ или купцовъ-мошенниковъ, а поискали бы причинъ въ самой систем. Мы при этомъ имемъ въ виду массу злоупотребленій въ восточной Сибири, на которыя указано было въ извстныхъ всмъ циркулярахъ ген.-губ. Синельникова, и устраненіе которыхъ, по мннію Москов. Вд. (No 21), не возможно безъ пересмотра и измненія самой системы управленія Сибирью.

Присматриваясь къ порядкамъ въ Кита, можно видть много такого, что у насъ недавно только прекратилось, а иное продолжается и теперь, только подъ другой формой, прикрытое и затушеванное. Интересно и не безполезно, я думаю, присматриваться къ этимъ своимъ, роднымъ порядкамъ, вчуж выставляющимся во всей нагот. Впрочемъ, объ этомъ мы еще будемъ говорить посл, а теперь возвратимся въ прерванному разсказу о нашихъ торговыхъ отношеніяхъ съ Китаемъ и Монголіею, и просимъ у читателей извиненія за отступленіе, которое длается невольно по той простой причин, что, изучая чужую жизнь, невозможно удержаться отъ сравненія со своею.

Первоначально наша торговля съ Китаемъ была только казенная: ежегодно отъ насъ отправлялся караванъ въ Пекинъ съ русскими товарами, а оттуда возвращался съ китайскими. Съ основанія Кяхты явилась возможность и частнымъ лицамъ торговать съ китайцами, которые сами доставляли къ намъ свои товары и тутъ же брали наши. Отправленіе казеннаго каравана, соединенное съ большими издержками и неудобствами, дававшее поводъ къ злоупотребленіямъ, съ этого времени потеряло всякій смыслъ. Правительство это почувствовало, но не могло сразу отказаться отъ того, что практиковалось такъ давно и съ такими прибылями, къ тому же тутъ были заинтересованы многія лица, которыя извлекали изъ казеннаго каравана свои личныя выгоды. Поэтому мы встрчаемъ рядъ мръ, клонящихся въ стсненію частной торговли. Въ 1726 г. графъ Рагузинскій доносилъ императриц Екатерин I, что купцы ежегодно привозятъ китайцамъ мховъ гораздо больше, чмъ два казенные каравана, продаютъ ихъ на 20% дешевле и не платятъ пошлины, что составляетъ для казны потерю въ 20,000 руб., поэтому онъ находитъ необходимымъ запретить купцамъ торговать мхами до тхъ поръ, пока не пройдутъ казенные караваны въ Пекинъ и обратно. Эта мра приводилась въ исполненіе, но не помогала нисколько. Были и другія мры, между которыми интересна слдующая, изложенная въ указ 1736 г.:

‘Какъ соболиная казна изъ Сибири выйдетъ, то гостямъ съ товарищи цнить и на сорокахъ (по 40 штукъ связанныя шкурки) и парахъ, и мхахъ, и пупкахъ, и лисицахъ подписывать только число, который сорокъ или пара, а не цну) а цны съ числами подписывать на росписи, чтобы во время торга купецъ (русскій) цны не вдалъ… цновыя росписи держать въ секрет… Когда же купцы станутъ приходить, то имъ объявлять цну тою накладкою, кто сверхъ того поддастъ, а того, что на т товары накладки учинено, тмъ купцамъ отнюдь не объявлять.’ О продаж китайскихъ товаровъ тамъ же сказано: ‘При продаж тхъ товаровъ смотрть накрпко, ежели въ которыхъ камкахъ и китайкахъ которые косяки и тюки будутъ съ пробоинами и подмоклые, оные раскладывать по нскольку съ добрыми и обще продавать, дабы оные залежаться не могли и отъ того казн убытка не было’ {Корсака, Истор.-стат. обозр. торговли Россіи съ Китаемъ.}.

Принимались и еще мры, но о нихъ не стоитъ говорить, потому что он были также несостоятельны, какъ и вс прежнія, и, несмотря на это, казенные караваны продолжали ходить до 1755 г. Только Екатерина II поняла, наконецъ, всю несообразность такого положенія, въ которомъ казна является торговымъ конкуррентомъ и вынуждена прибгать къ разнаго рода хитростямъ и продлкамъ, къ какимъ прибгаютъ частные торговцы, и которыхъ по настоящему законъ никакъ не долженъ поощрять и рекомендовать, какъ оно выходило въ дйствительности. Она отказалась отъ торговли, оставшись при доход отъ таможенныхъ сборовъ, отъ чего выиграли одинаково — и казна, и частныя лица.

Мы не намрены были излагать исторію нашей торговли съ Китаемъ, которая основательно изложена въ книг Корсака, а намъ нужно было взять изъ нея нсколько чертъ, характеризующихъ насъ и китайцевъ и, вообще, наши международныя отношенія. Для этого скажемъ еще нсколько словъ о нашей торговл съ Китаемъ въ боле близкое въ намъ время.

Не знаю, самостоятельно ли, т.-е., по своимъ исконнымъ обычаямъ и нравамъ, или по соображенію съ китайскими торговыми условіями и пріемами, у насъ для торговли съ китайцами тоже образована была особая купеческая корпорація, также связанная правилами, обязательными для всхъ ея членовъ, и за нарушеніе этихъ правилъ положены были также наказанія. Правила эти и наказанія утверждены были мнніемъ государственнаго совта въ 1851 г. Вотъ нкоторыя изъ нихъ: 1) за отпускъ товаровъ китайцамъ въ кредитъ и также въ кредитъ за пріемъ отъ нихъ — въ первый разъ взыскивалось 15% съ цнности товара, а во второй — слдовала высылка изъ Кяхты, 2) тому же наказанію подвергался промнявшій свой товаръ ниже, а китайскій выше назначеннаго старшинами, на обязанности которыхъ лежало строго слдить за соблюденіемъ всхъ торговыхъ правилъ.

Что же принесъ въ результат этотъ двухсотлтній періодъ сосдства и непрерывныхъ большею частью мирныхъ сношеній Россіи съ китайскою имперіею, какъ для той, такъ и для другой страны?

Начнемъ съ себя. Для насъ это выразилось тмъ, что мы въ настоящее время получаемъ изъ Китая чай и незначительную долю другихъ товаровъ, за которые расплачиваемся большею частію звонкою монетой, почти исключительно серебромъ.

Если сравнимъ нашу торговлю съ торговлею другихъ государствъ, то наша роль окажется весьма скромною.

Она окажется еще скромне, если сравнимъ то, чего мы добились сами и чего при помощи другихъ европейцевъ.

Въ Ург предстояло намъ занять ту самую роль, какую въ настоящее время играютъ китайцы (я разумю здсь не политическую, а только торговую), мы ея не заняли, но этотъ городъ обязанъ намъ возникновеніемъ и всмъ своимъ развитіемъ, мы помогли также китайцамъ. Калгану мы также сообщили толчокъ и воспользовались имъ немного больше, чмъ Ургой. Мы даже не умли удержать за собою нашъ старый путь въ Китай отъ Цурухайтуя на нерчинской границ, и теперь приходится хлопотать о немъ, какъ о новомъ. Зато мы пользуемся теперь Тянь-цзиномъ, Шанхаемъ, Ханькоу и другими портами Китая, имемъ свои чайныя плантаціи или, врне, фабрики, но все это дали намъ трактаты Китая съ западными европейцами.

На Амур мы никакъ не можемъ добиться права торговать по Сунгари и ея притоку Нони, куда уже три раза ходили наши пароходы и всякій разъ привозили свднія, что плаваніе по этимъ ркамъ удобно, населеніе достаточно густо и настолько богато, что можетъ вступить съ нами въ обмнъ произведеній, что и народъ желаетъ этихъ сношеній вопреки запрещенію правительства, а между тмъ китайцы и маньчжуры торгуютъ у насъ свободно, одинъ даже пріобрлъ себ пароходъ. Мало того: гольды и гиляки, живущіе на нашей территоріи, до сихъ поръ здятъ въ Сань-синъ для внесенія албана (дани) китайскому правительству {Весьма интересныя и обстоятельныя свднія о Маньчжуріи и ея отношеніи и значеніи для нашихъ амурскихъ владній заключаются въ записк полковника Барабаша о торгово-ученой экспедиціи въ Маньчжуріи, лтомъ 1873 года, совершенной на средства Амурскаго Товарищества пароходства. Совершенно новое представляетъ поздка по р. Нони на пароход до Цицигара и сухопутное путешествіе по р. Мудань-цзяну отъ Сань-Сяна до Нингуты и оттуда въ южно-уссурійскій край. Оно печатается въ ‘Военномъ Сборник’ за ныншній годъ.}. Мы не совсмъ свободно путешествуемъ даже у себя дома, между гор. Благовщенскомъ и станицею Константиновской, гд по сію пору остаются маньчжуры въ китайскомъ подданств.

Вообще, мы не умемъ заставить сосдей уважать себя, не покоривши ихъ оружіемъ, мы слишкомъ мало обращаемъ вниманія на расширеніе нашего права торговли въ сосдней стран, и скоре поступаемся старыми правами, чмъ пріобртаемъ новыя. Когда (въ 1871 г.) гг. Бутины отправляли караванъ въ Китай съ нерчинской границы, то изъ Иркутска, вмсто поддержки, отъ генералъ-губернатора былъ присланъ запросъ или даже протестъ, на какомъ основаніи отправляется этотъ караванъ, не получивши особаго разршенія изъ Пекина, тогда какъ особаго разршенія было не нужно. Благо, что караванъ въ то время уже отправился заграницу, а то могли бы его остановить. Въ прошломъ году, когда я отправлялся въ Монголію изъ Иркутской губерніи, чтобъ оттуда выдти въ минусинскій округъ, мн не выдали билета, какъ путешественнику, и заставили меня отправиться подъ видомъ купца.

Однимъ словомъ, мы не расширяемъ свои права, а добровольно урзываемъ ихъ, поступаемся ими вопреки прямому смыслу трактатовъ. Неужели это характеризуетъ миролюбіе нашей политики по отношенію къ Востоку, дающее намъ свободу длать пріобртенія гд-нибудь въ другомъ кра, хотя бы, напримръ, въ Туркестан? Но одно другому не мшаетъ.

Пріобртая постоянно новыя земли, гд войной, а гд мирнымъ путемъ, мы упускаемъ изъ виду то, что пріобртено было прежде. Тутъ виновата, конечно, мстная администрація, которая теряется въ масс лежащихъ на ней обязанностей и чувствуя свою несостоятельность исполнить вс возложенныя на нее функціи, отдается чему-нибудь одному или дйствуетъ слишкомъ по своему личному усмотрнію, и никогда не иметъ обычая соображаться съ тми указаніями, которыя такъ ясно выражаются въ стремленіяхъ населенія.

Амурское населеніе, напримръ, крайне нуждается въ томъ, чтобъ ему былъ свободный доступъ въ Маньчжурію: инородцы каждое лто цлыми караванами на своихъ дырявыхъ лодкахъ отправляются вверхъ по Сунгари въ Сань-синъ, чтобъ купить тамъ новыхъ лодокъ, хлба, соли, ханшина (водки) и др. китайскихъ произведеній, и подвергаются, тамъ изъ-за этого большимъ прижимкамъ и униженію со стороны тамошняго чиновничества, амурскіе казаки изъ станицъ, около Благовщенска и ниже его, каждый годъ здятъ домой въ Забайкалье, чтобъ тамъ купить лошадей и другого скота, тоже черезъ Маньчжурію, и на пути встрчаютъ также задержки и притсненія. Маньчжурія можетъ снабжать Амуръ хлбомъ, скотомъ и солью, а отъ насъ получать мануфактурные товары, какъ наши русскіе, такъ и западноевропейскіе и даже китайскіе, привозимые моремъ и потомъ по Сунгари на пароходахъ, и продавать ихъ дешевле, чмъ они имъ обходятся тамъ теперь при сухопутной перевозк изъ нючуанскаго порта или прямо изъ внутренняго Китая по весьма плохимъ сухопутнымъ дорогамъ. Сношенія между населеніемъ нашимъ и маньчжурскимъ уже есть, но ихъ нужно узаконить и обставить такъ, чтобъ не было повода къ столкновеніямъ и къ придиркамъ со стороны чиновниковъ.

Затмъ вдоль всей нашей границы съ Монголіей заведены сношенія, которыя также неопредленны: насъ до времени терпятъ, а при случа длаютъ обиды, за которыми всегда слдуетъ возмездіе. Неопредленность этихъ отношеній даетъ поводъ въ столкновеніямъ иногда весьма кроваваго характера. Такъ-называемое манзовское возстаніе, бывшее въ 1868 г. въ южно-усурійскомъ кра, кончившееся разореніемъ нашихъ первыхъ поселеній на Суйфун и варварскимъ истребленьемъ манзъ, произошло именно отъ невниманія къ нашимъ отношеніямъ. Подобное же можетъ случиться и около Благовщенска, гд въ такихъ же неопредленныхъ отношеніяхъ живутъ боле 5,000 маньчжуръ, подстрекаемые чиновниками, они враждебно относятся къ намъ, и то и дло имютъ столкновенія съ казаками и другими прозжающими. Мстное начальство почему-то вовсе не обращаетъ вниманія на эти отношенія, конечно, для насъ они не опасны, но зачмъ же допускать дло до того, что приходится употреблять оружіе? Но гораздо серьезне и для амурскаго края весьма тяжелое столкновеніе угрожаетъ намъ со стороны Маньчжуріи, если мы по прежнему будемъ уклончивы.

Въ послднее время у насъ многіе того мннія, что содержаніе консульства въ Ург совершенно не нужно, говорятъ даже, что ршено перевести его въ Кяхту, тогда, конечно, должна упраздниться должность пограничнаго коммиссара, такого мннія многіе, если не вс, кяхтинскіе купцы: они говорятъ, что для ихъ торговли консулъ въ Ург вовсе безполезенъ.

Припомнимъ только, какъ переполошилось кяхтинское купечество въ 1871 г., когда пронесся слухъ, что инсургенты двинулись къ Ург и заняли караванный путь. По первому тревожному слуху кяхтинскіе купеческіе старшины обратились къ правительству съ просьбою военной защиты. Дйствительно, въ Ургу были посланы сначала одна сотня казаковъ, а посл цлый баталіонъ, и все это стоило намъ чуть-ли не 700,000 р. Слухъ на тотъ разъ оказался ложнымъ, но посл инсургенты дйствительно покушались сдлать нападеніе на Ургу, и если не сдлали, то единственно опасаясь русскихъ. Въ этомъ случа съ нашей стороны придали слишкомъ большое значеніе сил инсургентовъ, для нихъ слишкомъ достаточно было бы и одной сотни. Что же касается защиты караваннаго пути, то тхъ издержекъ, которыя потребовались бы для этого, не окупила бы вся кяхтинская торговля: временная задержка чаевъ, особенно теперь, при усиливающейся перевозк ихъ моремъ, не могла быть причиною даже тхъ затратъ, которыя были въ 1871—1872 гг. Но тамъ можетъ произойти движеніе боле общее. Китайское правительство настолько коварно, что на его дружбу положиться нельзя, и настолько самоувренно, что по сію пору смотритъ на насъ, какъ на отбившихся своихъ данниковъ, которыхъ со временемъ нужно покорить. Оно такъ слпо къ своимъ собственнымъ дламъ, что въ постоянныхъ революціяхъ не видитъ начала разложенія имперіи, и все еще готовится отовсюду прогнать ‘заморскихъ и не заморскихъ чертей’, какъ величаютъ въ Кита всхъ европейцевъ. Отчего не допустить, что противъ насъ можетъ повести интригу и кто-нибудь изъ европейцевъ?

Не имя консула въ Ург, мы можемъ не знать, какъ подготовится движеніе въ Монголіи, потому что у насъ на границ живутъ большею частію инородцы, которые и сами могутъ увлечься этимъ движеніемъ, и все произойдетъ очень тайно.

Конечно, особенно важныхъ результатовъ отъ этого движенія произойти не можетъ: насъ всхъ не выржутъ и не выгонятъ изъ Сибири, и даже ни на волосъ не оттснятъ, но можетъ произойти громадная трата силъ и такая тревога, которая, какъ голодъ или моровое повтріе, можетъ задерживающимъ образомъ отразиться на восточной Сибири, а она, бдная, и безъ того все будто на военномъ положеніи. Если не имть консульства въ Ург, откуда можно наблюдать за всмъ, что длается въ цлой Монголіи, то приведется возобновить и вооружить вдоль всей границы караулы, какъ было прежде, а это будетъ стоить дороже консульства.

Однимъ словомъ, мы не только не можемъ согласиться съ безполезностью нашего политическаго агента въ Ург, но считаемъ еще боле необходимымъ имть такого же агента въ Маньчжуріи, съ которой у насъ связь еще тсне и откуда китайское правительство можетъ принять угрожающее положеніе больше, чмъ изъ Монголіи, какъ потому, что тутъ населеніе гуще, активне, и къ намъ относится враждебне, такъ и потому, что на Амур наше положеніе слабе.

Лучше заблаговременно употребить мры, чтобы все можно было предусмотрть и предупредить, чмъ быть застигнутыми врасплохъ и потомъ пороть горячку, какъ во время манзовскаго дла.

Правда, такого рода столкновенія, разражающіяся катастрофой, бываютъ для нкоторыхъ полезны и желанны: они даютъ поводъ къ завоеваніямъ, къ отличіямъ и слав, но на мирной гражданской жизни они отражаются вдвойн тяжело: вызываютъ большія затраты, производятъ разстройство внутреннихъ длъ, развиваютъ воинственный задоръ и надолго портятъ добрыя, сосдскія международныя отношенія.

Итакъ, живя въ сосдств съ огромнымъ китайско-монгольскимъ міромъ боле 200 лтъ, мы по сю пору еще не воспользовались своимъ положеніемъ, сношенія наши до сихъ поръ неопредленны и непрочны, наши мирныя завоеванія въ торговл идутъ за успхами западно-европейцевъ, а тамъ, гд приходится дйствовать однимъ, мы являемся крайне слабыми и уступчивыми: одно уже утратили, другимъ не пользуемся, вслдствіе нашей пассивности.

Что же мы принесли своимъ сосдствомъ монголо-китайскому міру?

Помимо нашей воли, мы помогли оживленію края. Мы указали на это по отношенію къ Ург, то же вліяніе замтно и въ другихъ мстахъ: замтно увеличивается населеніе въ Кэрэлюн, а также около Косогола, въ земляхъ дархатъ и урянховъ, замтно съ каждымъ годомъ тамъ развивается торговля съ русскими: черезъ одну Тунку (на юг Иркутской губ.) годъ тому назадъ торговый оборотъ былъ на 200,000, а еще больше идетъ изъ Бійска и Минусинска. Еще рзче это видно на Амур, гд не только растутъ Айхунъ и Сахалинъ, лежащіе противъ Благовщенска, но отражается это вліяніе на Саньсин, Цицигар и Нингут.

Но каково было наше вліяніе культурное?

Вмсто отвта на этотъ вопросъ относительно Урги, мы предлагаемъ описаніе ея въ настоящее время: тогда вопросъ разршится самъ собою изъ сравненія съ прошлымъ. Итакъ, демъ въ Ургу.

III.

Близко къ городу. — Видъ издали. — Укрпленіе. — Мимо города къ русскому консульству. — Первыя впечатлнія въ консульств. — Виды и сцены передъ нимъ. — Ханъ-ула.— Наше легковріе по отношенію къ свдніямъ, сообщаемымъ иностранными путешественниками.

Отдлившись отъ каравана, мы пошли прямо на востокъ вдоль широкой долины рки Толы.

День былъ морозный, но тихій и ясный, солнце стояло на полдн и слегка пригрвало. Слва, близко въ намъ, потянулся невысокій хребетъ, плоскій, однообразный, съ срыми выдающимися скалами, мстами прорзанный сухими оврагами, на дн которыхъ блетъ немного снга, кругомъ все сро и голо: ни кустика, ни былочки, только камень у подошвы горы залегъ крупными валунами или въ вид крупной гальки разсыпался по равнин, и острымъ щебнемъ умостилъ широкую дорогу. Осторожно и неохотно ступаютъ наши верблюды, оглядываясь назадъ за караваномъ, который ужъ далеко отошелъ, направляясь въ напротивъ стоящему темному хребту: — и верблюды, и телги съ приближеніемъ въ нему становятся какими-то мелкими фигурками. Растянулся караванъ версты на дв и больше, извился кривою линіею, загибаетъ за мысъ и скрывается, не видно куда, какъ гуськи на ленточк въ дтской игрушк, вотъ виденъ только хвостъ его, потомъ осталась одна точка, и та исчезла. Кругомъ ничего и никого, ни звука, ни голоса, только одинъ изъ нашихъ верблюдовъ бурчитъ, недовольный тмъ, что ушли отъ каравана.

До города остается верстъ 10, впереди въ туман выступаютъ ужъ какіе-то неопредленные образы, а кругомъ все еще безлюдье. Наконецъ попалась юрта: одинокая, она сиротливо пріютилась подъ срымъ обрывомъ, закоптлая, ободранная, никого не видать, не слыхать, хоть бы дымъ показался надъ нею, хоть бы собака залаяла, и того нтъ. Монголу нашему, однако, не терпится, чтобъ пройти мимо: соскакиваетъ съ верблюда, не принуждая его лечь, и прямо въ юрту, но видно, въ ней непріютно: не просидлъ онъ тамъ и двухъ минутъ, какъ выскочилъ, не закуривши и трубки. За нимъ вышла женщина старая, сдая, изъ-подъ сморщенныхъ вкъ — глазъ почти не видать, въ одной рук держитъ ребенка, другою крестится, давая знать, что она христіанка, сзади выглядываетъ ребенокъ побольше, голенькій, покрытый только густымъ слоемъ грязи. Здсь, подл дороги, селятся одни бдняки, которые живутъ подаяніемъ отъ прозжихъ, передъ русскими они всегда крестятся и иногда произносятъ слово ‘Христосъ’, хотя бы и не были христіанами. Мы дали ей хлба и кусокъ кирпичнаго чая и пошли дальше. Намъ попалось нсколько такихъ бдныхъ юртъ, въ которыхъ были только старыя женщины, да малыя дти, а остальные пошли въ городъ побродить, позвать, а можетъ быть, выпросить чего-нибудь.

Навстрчу попались порожніе верблюды и при нихъ два монгола, нсколько всадниковъ обогнали насъ, и каждый подъхалъ въ намъ, поговорилъ съ нашимъ вожакомъ, поглазлъ на насъ, и, приподнявшись на стремена, помчался впередъ. А монголъ нашъ такъ любитъ говорить со всми, будто у него съ каждымъ есть какое-нибудь дло. Попалась юрта поприглядне: надъ нею вьется дымовъ, подл стоитъ лошадь съ туго притянутыми на луку поводьями. Тутъ пройти никакъ нельзя: монголу нашему давно хочется напиться чаю. Останавливаемся и лземъ въ юрту. Тоже одни женщины и дти, да зазжій гость. Старшая двочка вышла постоять у нашихъ верблюдовъ, чтобъ кто не увелъ ихъ, а мы принялись чаевать. Отсюда отправляемся втроемъ, прозжій монголъ присталъ къ намъ по пути, но скоро насъ бросилъ у слдующей юрты, куда, повидимому, они впередъ договорились захать съ нашимъ вожакомъ. Большого труда стоило намъ заставить своего монгола не останавливаться и хать дальше, чтобъ такимъ образомъ не дотянуть вплоть до самаго вечера, хотя было еще рано.

Теперь ужъ ясно обозначились впереди, влво, группа кумиренъ въ нсколько этажей съ выгнутыми крышами, съ раззолоченными шпицами, он окружены стнами и приземистыми лачугами, тамъ-сямъ попарно стоятъ высокіе столбы съ золоченными же маковками, вправо, далеко у рки, тоже кучка зданій, похожихъ на кумирни, съ парою столбовъ, и надъ ними раскинули втви какія-то высокія деревья, это лтнее жилище кутухты, дале впередъ такія же дачи амбаней, а прямо противъ насъ на дальнемъ план, на высот, какое-то двухэтажное зданіе въ европейскомъ вкус, окруженное стной, русское консульство, которое монголы называютъ ‘зеленый дворецъ’ (ногонъ-сумэ), по зеленой крыш. По хребту надъ городомъ наставлены обо — тоже что наши божнички или каплички: это кучи камня, съ шестами посредин ихъ, увшанными разноцвтными лоскутками. Ближе къ намъ, поперекъ всей долины, идетъ рядъ четвероугольныхъ башенъ, въ разстояніи саженъ 100 каждая, съ крышками на столбикахъ и съ разввающимися флагами. Подъхавши мы увидли, что на всемъ пространств между этими башнями идетъ городьба въ дв жерди, аккуратно вдланныя въ столбики вышиною въ поясъ, передъ городьбой натыканы рядомъ одинаковой высоты втви боярышника. Это недавно воздвигнутое укрпленіе Урги противъ нападенія дунганъ. Башни эти — деревянные срубы вышиною сажени по дв, он разукрашены драконами, и на каждой подъ крышкой стоитъ по пушк. Для восхожденія на башню устроенъ помостъ до земли. Пушки четыре или пять, чугунныя и мдныя, полученныя въ подарокъ отъ русскихъ, а остальныя деревянныя, обтянутыя желзомъ или свернутыя изъ нсколькихъ желзныхъ листовъ, сволоченныхъ вмст: вс он раскрашены и подстроены такъ, что по виду смотрятъ настоящими пушками. Противъ дороги ворота, незатворенныя, по об стороны дв юрты, подл каждой башни тоже по юрт, но людей не видать никого, только какой-то китаецъ неподалеку стоялъ на пригорк и видимо любовался удивительнымъ сооруженіемъ своего премудраго правительства.

Пройдя ворота, мы должны были идти прямо, минуя городъ, къ консульству, но вожаку нашему хотлось прежде зайти въ городъ. Мы спохватились, однако, тогда только, когда вступили уже въ улицу города. Это собственно ламскій городъ, гд, кром умиренъ и ламскихъ мазанокъ и юртъ, нтъ никакого другого жилья, тутъ же были небольшія пирамидки изъ кирпича и выбленныя, въ род нашихъ памятниковъ на кладбищахъ, и здсь они поставлены въ память умершихъ, боле знатныхъ ламъ. Черепичныя крыши мазанокъ и заборы усажены были птицами, черными въ род галки, только съ ярко красными ногами и такими же тонкими и длинными носами. Он такъ смлы, что не только не слетали съ заборовъ, когда мы прозжали подл на разстояній плети, но еще подлетали къ намъ, какъ-бы сообщая намъ что-то или привтствуя своимъ скрипучимъ крикомъ. По-монгольски птица эта называется хойлыкъ и считается священною, ихъ много при каждомъ дацан, но водятся также въ утесахъ, въ горахъ Монголіи и въ Сибири по Онону. Бурятско-монгольское преданіе гласитъ, что это — люди, обращенные въ птицъ, имъ приписываютъ чудодйственную силу исцлять отъ водобоязни. Для этого везутъ больного въ дацанъ, и если на встрчу вылетитъ хойлыкъ съ крикомъ, то болзнь уже проходитъ. Эта — чисто ламская — часть города называется Ганданъ. Около него прежде было много юртъ простыхъ монголовъ, въ которыхъ ланы имли своихъ женъ. Отъ нихъ образовалось значительное населеніе, но правительство нашло неприличнымъ такое близкое и явное сожительство монаховъ и женщинъ, и послднихъ заставило удалиться. Эти ламскія семьи составляютъ теперь отдльное поселеніе въ нсколькихъ верстахъ отъ Урги, занимаются торговлей и разнаго рода издліями: шьютъ шапки, обувь, длаютъ круги на юрты, ханы (ршетки для юртъ), войлоки и т. п., плодятъ скотъ, и ламы, конечно, посщаютъ ихъ и помогаютъ деньгами. Въ Гандан вожакъ зашелъ къ одному лам, который звалъ къ себ и насъ, но мы отбились. Отсюда мы опять пошли не пряно, а должны были обойти кругомъ всего города: этимъ вожакъ исполнилъ свой религіозный обтъ и все время шелъ пшкомъ, ведя за собою верблюда.

Насилу-то мы выбрались на дорогу, спустившись съ возвышенія, гд стоитъ Ганданъ. Мы пошли по низкому мсту, слва отъ хребта шелъ оврагъ, видимо по временамъ наполняющійся водою, на что указывали замерзшія лужи и грязныя кочки. Тутъ же навалены были кучи мусора, въ немъ виднлись обрывки войлока, овчинъ, обуви, куски разбитой фарфоровой посуды, кости разныхъ животныхъ и осколокъ человческаго черепа. На одной куч лежала собака такая тощая, что, казалось, будто она расплющена, лежала она противъ солнышка, не подавая ни малйшаго признака жизни, только когда мы прозжали у самаго ея носа, она приподняла голову, взглянула на насъ и снова повалилась. Около также бродятъ собаки разныхъ мастей: срыя, какъ волкъ, рыже-бурыя, въ роды лисы, но больше всего черныя съ рыжими бровями и подпалинами, косматыя, тощія, понуро опустивши головы и повсивши хвосты, отъ которыхъ волочатся колтуны свалявшейся шерсти.

Мы шли мимо города. Подл дороги попадались каменные низенькіе столбики съ высченными на нихъ тибетскими письменами, которыя, подобно нашимъ, имютъ четвероугольную форму въ горизонтальныхъ строкахъ и тмъ рзво отличаются отъ монгольско-манчжурскихъ крючковатыхъ и идущихъ сверху внизъ. Тутъ же стояла будочка, а въ ней на вертикальной оси вертится длинный цилиндръ или барабанъ, внутри котораго положены священныя книги, это называется кхорло. Они разставлены кругомъ всего города, и каждый благочестивый, проходя мимо, повернетъ это кхорло нсколько разъ, иные вертятъ много разъ и обходятъ ихъ вс. Нашъ монголъ, должно быть, уважая наше нетерпніе, не слзъ повертть его, а все-таки подтолкнулъ его концомъ плети съ верблюда. По дорог то-и-дло встрчали всадниковъ и пшеходовъ, снующихъ туда и сюда. На базарной площади, мимо которой мы шли, толпились кучи народа, и изъ народа торчали длинныя шеи верблюдовъ, мы слышали крикъ, гамъ, а издали изъ какой-то кумирни доносился ревъ гигантской трубы и громъ бубна.

Перезжаемъ рчку Сельби, она течетъ въ Толу, здсь разбилась на множество мелкихъ притоковъ, черезъ которые во многихъ мстахъ положены доски и жерди для пшеходовъ лтомъ. Перехавши ее подъ угоромъ, мы увидли отдльный дворъ съ довольно большой китайской фанзой и службами при ней, обнесенный высокимъ частоколомъ: прежде здсь всегда останавливались наши миссіи и посольства, отправляясь въ Пекинъ, а въ-то время тутъ жилъ амбань изъ Улясутая, когда этотъ городъ взяли и разграбили дунгане. Этотъ храбрый полководецъ боялся возвратиться, и потому оттягивалъ свою поздку туда подъ предлогомъ болзни.

Поднявшись на угоръ, мы увидли консульство, до котораго оставалось версты 2 ¹/₂, а, наконецъ, дохали и до него.

Это большой двухъ-этажный домъ съ флигелями по угламъ обширнаго двора, обведеннаго стною. Наружи у стны на всхъ четырехъ углахъ знакомыя полосатыя будочки для караула. Внутри двора позади дома равныя службы: погреба, кладовыя, конюшня, сушильня, баня, кузницы и тутъ же забрела юрта, какъ гостья, передъ домомъ насажены деревца и кустарникъ, между ними расчищены дорожки и разбиты клумбы цвтовъ, и въ этихъ замерзшихъ остовахъ вы узнаете старыхъ знакомыхъ — левкои, астры, бальзамины, георгины и т. д. Всюду знакомыя лица и сцены: какая-то женщина понесла развшивать блье, нсколько казаковъ въ срыхъ шинеляхъ, въ черныхъ высокихъ папахахъ съ красной верхушкой, чистятъ лошадей, кучка ихъ собралась поглазть на насъ, прізжихъ, только-что превративъ игру въ мушку. Черезъ нсколько минутъ вы здсь уже какъ старый знакомый, поселяетесь въ просторной, теплой, чистой комнат, и живете, какъ дома, пользуясь истинно русскимъ хлбосольствомъ хозяевъ.

Вы пользуетесь умною, образованною бесдою хозяина и прелестной, очень любезной хозяйки, которая вдобавокъ угоститъ васъ великолпною музыкой на роял, тутъ же видите нжныя, дтскія личики съ живыми глазками, любопытно уставленными на васъ,— сразу попадаете въ русское общество. Посл дымной, грязной юрты и мрачной, холодной, въ род гроба, одноколки, вы попадаете въ большую комнату, изящно убранную, въ ней много свта, потому что большія окна и высокіе потолки, полъ такъ и лоснится, чистый воздухъ, иногда только струею пробгаетъ запахъ цвтовъ, въ изобиліи разставленныхъ у оконъ и по угламъ, а гд вы сидите на мягкомъ диванчик, надъ вами зеленетъ шатеръ изъ плюща, передъ вами на стол пыхтитъ самоваръ и около него идетъ живая бесда обо всемъ, что кого интересуетъ. Все это получаетъ особенную цнность тогда, когда вы нсколько времени передъ тмъ испытали лишеніе общества и обстановки, въ которыхъ привыкли жить. Въ мое время въ консульств, кром консула съ семействомъ, были еще семейный же казачій офицеръ, завдывавшій нашей почтой и сотнею казаковъ, секретарь, трое молодыхъ людей, изучавшихъ маньчжурскій языкъ, а въ самомъ город жило два купеческихъ семейства. Благодаря такому русскому обществу, при его радушіи и гостепріимств, всякому прозжающему здсь такъ хорошо, что онъ невольно впадаетъ въ оптимизмъ относительно всего русскаго, и вс иностранцы подъ такимъ впечатлніемъ придаютъ слишкомъ много значенія тамъ нашему вліянію, а иные доходятъ въ своемъ увлеченіи до того, что даютъ вамъ совершенно превратный взглядъ даже на природу тамошнюю. Такъ, г-нъ и г-жа Бурбулонъ изобразили Ургу тонущею въ зелени и украсили виноградною лозой съ созрвшими гроздами, тогда какъ тамъ съ трудомъ выращиваются даже т овощи, которыя съ успхомъ разводятся въ южныхъ частяхъ Сибири. Объ этомъ мы поговоримъ еще, а теперь по порядку разскажемъ о нашей жизни.

Я прожилъ въ Ург весь февраль. Въ продолженіи зимы тамъ это самое лучшее время. Солнце начинаетъ больше грть, дни прибавляются, втровъ еще нтъ, они начинаются съ марта и бываютъ несносны. Консульство своимъ фасадомъ обращено прямо на югъ въ р. Тол и гор Ханъ-ула. Бывало, около полудня солнце смотритъ въ вамъ въ окна такъ ярко, такъ привтливо, такъ и манитъ на воздухъ. Вы надваете легкое пальто и выходите, также легко одтые выходятъ дти и дамы. Какая теплынь! Снга не видать нигд, только тамъ внизу далеко блеститъ, какъ зеркало, ледъ на р. Тол, а за нею высится Ханъ-ула, отъ подошвы до вершины густо убранная въ темную зелень хвойнаго лса подъ легкою дымкой тумана. Передъ вами по дорог тянутся безконечные караваны, то вьючные на верблюдахъ, то на быкахъ въ одноколкахъ, быстро мчится купецъ-китаецъ на маленькомъ сренькомъ иноходц: сидитъ онъ, какъ на скамейк, не отряхнется, потому что иноходецъ бжитъ такъ плавно, только покачивается, онъ у него такъ вызженъ, что ни понесетъ, ни вскинетъ задомъ, длай съ нимъ, что хочешь, и потому китаецъ за такую лошадь платитъ вдвое дороже противъ другой, боле доброзжей, но не обладающей этими необходимыми для него качествами, другой лошади китаецъ боится, а тутъ сидитъ такъ ловко и смло. За то онъ и изукрасилъ своего коня: чолку и гриву ему обрзалъ, чтобы онъ казался моложе, стригункомъ, въ хвостъ ему вплелъ разноцвтные шнурки, перевилъ узду разноцвтнымъ шелкомъ и унизалъ ее мелкими пуговками и погремушками. Самъ онъ одтъ въ длинный, синій халатъ, конечно, теплый, на ват, сверху курма, до пояса,— широкая, спереди застегнутая металлическими висячими пуговками, она похожа на женскую кофту съ широкими рукавами, на голов у него шапка въ род женскаго капора, онъ толстъ и неуклюжъ, безъ усовъ и безъ бороды, иметъ совершенно бабій видъ. Тутъ же медленно тянутся двухколесныя телги съ дровами или съ сномъ: у нихъ неуклюжія, угластыя колеса, вертящіяся вмст съ осью, вмсто спицъ въ нихъ дв крестообразныя поперечины, тянутъ ихъ по одному быку или по одной коров, которыя занузданы такъ: веревка продта сквозь переносье между ноздрей, крестообразно завязана на морд ниже глазъ и потомъ протянута въ рогамъ, съ которыхъ ее можно снять и дйствовать, какъ поводомъ, тащатся эти телги по жесткой, колоткой дорог съ громомъ и трескомъ, такъ вотъ и ждешь, что колеса разсыплются. Иногда продетъ изящная одноколка съ синимъ балдахиномъ, закрытая со всхъ сторонъ, имющая только маленькія окошечки или большею частію спереди открытая: колеса и вся остальная деревянная подлка тонкой столярной работы, выкрашены и покрыты лакомъ, спицы тонкія, но крпкія, тонкіе ободья обтянуты толстыми желзными шинами, составными, на винтахъ и всегда почти зубчатыми. Экипажу соотвтствуетъ и лошадь или мулъ, и вся упряжь. Если телжка открыта спереди, то увидите, что что-то сидитъ цвтное: это монголка, временная жена купца-китайца, одна или съ ребенкомъ, на передк сидитъ сбоку, свсивши ноги, кучеръ или самъ хозяинъ. Иногда ползетъ открытая телжка въ род большого ящика, нагруженная людьми, больше все женщинами съ дтьми: это какое-нибудь семейство монгольское или китайское съ домашнею челядью и съ родственниками детъ въ гости или изъ гостей, запряжено бываетъ по нскольку различныхъ животныхъ: въ середин, въ дышл, лошадь, съ боку мулъ, а впередъ пущенъ осликъ съ длинными ушами, при этомъ напутано множество постромокъ и возжей, возница сидитъ и немилосердно хлещетъ животныхъ, визгливо выкрикивая: ‘и!-и!’ или: ‘тыръ-тыръ!’

Но больше всего вамъ приходится смотрть на таинственную священную Ханъ-улу. Глядя на нее, такъ и тянетъ проникнуть въ ея таинственную глубь, куда изъ простыхъ людей никто не сметъ ходить, подъ страхомъ наказанія, гд никто не сметъ убить ни одного звря, а зврья всякаго тамъ гибель. По зарямъ оттуда выходятъ парами и цлыми стадами козы, олени, изюбри, кабарги, подходятъ они въ рк и пьютъ ея чистую струю, въ то время, какъ съ этой стороны туда же приходитъ для водопоя всякій домашній скотъ. На верху этой горы, среди густого лса, скрыто отъ всхъ глазъ, есть дворецъ и кумирня, куда въ извстные дни здятъ только кутухта со свитой, главные ламы и важные чиновники, да иностранцамъ позволяется по особенному разршенію.

Ханъ-ула — святыня, поэтому въ виду ея не можетъ быть совершена ни одна казнь, для этого удаляются на противоположную гору и казнятъ въ какой-нибудь закрытой долин. Ханъ-ула и кутухта — вотъ два священные предмета въ Ург, передъ которыми безгранично благоговетъ каждый монголъ. Тому и другому онъ поклоняется, какъ божеству, одинаково боготворитъ ихъ, и въ поэтическомъ представленіи соединяетъ ихъ вмст.

Монголы вообще оказываютъ трепетное почтеніе каждой гор, особенно если она необыкновенно высока, или выдается своею фигурой, по дорогамъ на вершин каждой горы, на каждомъ перевал непремнно есть обо — этотъ жертвенникъ горному духу: по обонамъ, какъ по маякамъ, вы можете видть, куда идетъ дорога. Давно, съ незапамятныхъ временъ монголы почитаютъ Ханъ-улу, но святость еще больше возвысилась съ тхъ поръ, какъ въ виду ея поставилъ свое жилище съ многочисленными храмами кутухта. Объ этомъ важномъ для нихъ событіи вотъ какъ передается въ одной псн:

‘Подобно свту новой луны, възжалъ святой юноша на гндомъ красивомъ кон.

Въ воздух было тихо и не шевелились повшенные передъ бурханами хадаки ¹).

О, дти благочестивыхъ отцовъ! какъ высоко должны вы чтить славную Ханъ-улу!

Тамъ, далеко, стоитъ чудесный дворецъ, и въ этотъ дворецъ вступаетъ ясный, какъ солнце, нашъ всеобщій святой.

А на ближней гор устроенъ другой четвероугольный, златовидный дворецъ.

Ханы и князья четырехъ аймаковъ ²) съ жертвоприношеніями пришли поклониться ясному солнцу гыгэну ³).

Въ прохладное осеннее время сюда созваны были ученики изъ восьми хошуновъ ⁴), и палатки семи сверныхъ хошуновъ оглашались звуками золотыхъ и серебряныхъ трубъ.

Настало время благодатнаго мира. Середи травы шаральджи разцвлъ цвтокъ линхова, середи учениковъ явился перерожденный святой Джибзунъ-дамба.

У истока большой рки курились ароматныя свчи, и ароматъ ихъ разнесся по цлому свту. И вс мы до единаго въ счастьи будемъ наслаждаться разнесшимся всюду ароматомъ.

¹) Хадакъ — кусокъ блой шелковой матеріи различной величины и достоинства, они бываютъ 2 аршинъ длины и ¹/₂ аршина ширины и короче, они всегда приносятся въ храмы, развшиваются передъ бурханами и на нихъ, ими же и дарятъ другъ друга.

²) Аймаки — ханства или княжества.

³) Гыгэнъ и бурханъ — эпитеты высшаго существа.

⁴) Хошунъ — округъ, которымъ управляетъ родовой начальникъ княжеской степени, а иногда вообще отдльная какая-нибудь мстность. О какихъ хошунахъ говорится здсь, точно не знаю, а ученики — хувараки — приготовляющіеся въ ламы, и здсь, вроятно, разумются вс послдователи будды, ламы.

Псню эту плъ мн на монгольской пирушк старикъ, и, когда онъ кончилъ ее,— вс нкоторое время оставались въ благоговйномъ молчаніи, а пвецъ поворотился въ ту сторону, гд была Ханъ-ула, и тихимъ басомъ произносилъ какую-то молитву, какъ будто созерцая всеобщаго святого, юношу Гыгэна.

Хорошо позавтракавши, и прогуливаясь около дома въ полдень подъ яркими лучами солнца въ конц февраля, чувствуешь такую теплоту, что забываешь, гд находишься. Но выйдите только изъ-подъ защиты дома на сверную его сторону и вы получите совершенно другое впечатлніе: передъ вами срая голая гора, изрзанная долинами и оврагами, а изъ нихъ такъ и ползетъ холодный воздухъ, сибирскій хіузокъ, который такъ и ржетъ, и щиплетъ лицо, посмотрите на термометръ на той сторон, и вы увидите въ полдень около — 15 Р., а утромъ и вечеромъ до — 20, въ декабр же и январ морозы доходятъ до — 35 и больше. Объ этомъ можно справиться въ метеорологическихъ наблюденіяхъ, которыя ведутся тамъ однимъ изъ учениковъ, г. Мосинымъ, и печатаются въ извстіяхъ нашей Академіи Наукъ.

Суровость климата Урги и всей Монголіи обусловливается ея высокимъ положеніемъ и замкнутостью отъ притока теплаго воздуха съ юга, вслдствіе наибольшаго поднятія монгольскаго плато на юг, она ощущается всякимъ путешественникомъ. Вотъ что говоритъ о климат Урги Тимковскій, одинъ изъ самыхъ добросовстныхъ путешественниковъ по правдивости и обстоятельности описанія всего имъ видннаго и испытаннаго, во время путешествія въ Пекинъ, въ 1820—21 году. ‘Здсь такъ холодно, что даже огородная зелень, которую маймаченскіе жители (въ Кяхт) разводятъ въ своихъ огородахъ, не всегда избавляется отъ губительнаго инея и утреннихъ морозовъ. Живущіе въ Ург китайцы прибгаютъ къ пособію кяхтинскихъ своихъ огородовъ {Путеш. Т. I, стр. 142.}’. Другой нашъ знаменитый путешественникъ и правдивый повствователь, Е. Ковалевскій {Путешествіе въ Китай, 1853 г.}, въ 1849 г. пишетъ, что съ 19-го іюля, когда онъ выхалъ изъ Кяхты, термометръ по ночамъ опускался чуть не до 0, когда подъзжалъ въ Ург 1-то августа, то уже былъ утренній морозъ, а 17-го сентября даже южне замерзли озера.

Нашъ консулъ, Я. П. Шишмаревъ, старается развести тамъ хоть какой-нибудь садикъ, не щадя средствъ и труда, и до сихъ поръ не можетъ добиться хорошихъ результатовъ: понемногу укореняются деревца и кусты мстныхъ породъ, но то и дло приходится ихъ подсаживать, потому что почва тамъ, состоящая изъ голаго камня, одинаково сильно накаливается лтомъ отъ жара, зимой отъ морозовъ. Около дворцовъ кутухты и амбаней подл рки тоже есть деревья, въ остальныхъ же частяхъ, какъ въ монгольскомъ город, такъ и въ китайскомъ маймачен, вы не встртите ни прутика, кром наставленныхъ по дворамъ елокъ, вырубленныхъ изъ лса. Деревья мстныхъ породъ, конечно, можно и тамъ развести, но разсказывать, что тамъ ростутъ и созрваютъ нжные плоды, это такъ же нелпо, какъ и врить этому разсказу. А между тмъ, вотъ что одинъ изъ французскихъ путешественниковъ пишетъ, а русскіе издатели переводятъ въ своихъ книгахъ, назначеніе которыхъ сообщать публик правдивыя описанія различныхъ странъ и народовъ: ‘(Мы видли въ Ург) груши, персики и яблони, а также виноградныя лозы, украшенныя плодами, уже созрвшими (это было, кажется, въ начал іюня), несмотря на суровость ранней весны. Березы, тополи, плакучія ивы осняютъ вс жилища и придаютъ этой части города живописный и пріятный видъ {‘Путешествіе въ Китай г. де-Бурбулонъ, составленное г. Пуссельгомъ по замткамъ, какъ г. де-Бурбулонъ, такъ и жены его’. ‘Всемірный Путеш.’ за 1869 г., стр. 602 и 603.}’. При этомъ приложена картина, на которой изображена Урга вся въ деревьяхъ.

Такъ ошибаться невозможно, даже не бывши тамъ лично, справившись только съ учебникомъ, а гт. Бурбулонъ дйствительно были въ Ург въ 1861 г., прозжая изъ Пекина, гд г. Бурбулонъ былъ посланникомъ, и гостилъ у нашего консула. Какъ же могли они такъ налгать? А лгутъ они смло, вотъ еще примръ: ‘Нкоторые калкасы — говорятъ они — начинаютъ подражать русскимъ и строятъ себ прочные бараки’. Смю уврить, ссылаясь на всхъ русскихъ, которыхъ въ послднее время такъ много перебывало въ Ург, что, кром консульства, тамъ нтъ ни одного дома, построеннаго въ подражаніе русскимъ, и русскіе купцы (въ мое время трое) съ семействомъ живутъ въ китайскихъ домахъ, нсколько измненныхъ по своему вкусу и потребностямъ.

Г. Сулье, путешествовавшій съ циркомъ по-Сибири и потомъ бывшій въ Ург и Пекин, и въ конц-концовъ заморившіи всю свою труппу голодомъ и холодомъ, выбрался оттуда только при содйствіи русскихъ, и тотчасъ же написалъ въ одной французской газет, выходящей въ Кита, о своемъ путешествіи и не преминулъ сообщить, что небольшой русскій отрядъ разбилъ нсколько тысячъ инсургентовъ.

Неужели все это благодарность на русское гостепріимство, какъ оно представляется повидимому? Такъ кажется сначала, но присмотрвшись, увидишь, что это длается просто по легкомысленному отношенію къ предмету вообще, и по природной склонности нкоторыхъ разсказывать много интересныхъ вещей, не давая себ труда наблюдать и записывать, а полагаясь только на память и богатую фантазію. Благо есть простодушные читатели, которымъ нтъ дла до истины, было бы только занимательно. Нельзя не пожалть, что литература, въ особенности наша, видя въ публик сильный интересъ къ чтенію путешествій, принимаетъ все, что ни попадется, не считая нужнымъ подвергать спеціальной критик, примняемой ко всмъ произведеніямъ другого рода. У насъ чуть выйдетъ какое-нибудь иностранное путешествіе съ заманчивымъ заглавіемъ, въ род: ‘Черезъ Сибирь въ Австралію и Индію’, написанное бойкимъ перомъ, разукрашенное массою приключеній и снабженное порядочными картинками, его сейчасъ переводятъ и длаютъ еще упрекъ своимъ соотечественникамъ, что отъ нихъ ничего нтъ. Иногда этотъ упрекъ бываетъ совершенно несправедливъ. А что же переводится у насъ?

Вспомнимъ, какъ у насъ приняты были путешествія Бамбери, а въ его описаніи оказались такія неточности, что заставили сомнваться въ томъ, видлъ-ли онъ то, что описываетъ, даже былъ ли во всхъ тхъ мстахъ, о которыхъ говоритъ. То, что Schyler и Aston W. Dilke говорятъ о Бамбери, можно еще рзче сказать о путешествіи Гюка и Габэ, переведенномъ на русскій языкъ. Не ршаемся сказать, что эти миссіонеры вовсе не были въ тхъ мстахъ, которыя описываютъ, но крайняя неопредленность нкоторыхъ описаній, безъ точныхъ данныхъ географическихъ и физическихъ, ясно указываютъ, что все это писалось по памяти безъ всякихъ дорожныхъ записокъ, многое заносилось по слухамъ, отчасти видно, что они не знали мстнаго языка, и потому многое не такъ понимали, а наконецъ, у нихъ видна крайняя безцеремонность въ пополненіи недостатка положительныхъ свдній фантазіей и ложью, причемъ, не обладая близкимъ знакомствомъ ни съ народнымъ битомъ, ни съ исторіею его, ни съ общимъ характеромъ страны, они лгутъ такъ, что не умютъ даже придать мстнаго колорита, не умютъ придать даже тни правдоподобія. Довріе въ нимъ изобличаетъ крайнее отсутствіе критицизма.

Въ путешествіи Гюка (мы имемъ въ виду ту часть его, гд онъ говоритъ о Монголіи, виднной нами самими) столько лжи самой несообразной, что оно является просто сочиненіемъ, написаннымъ на заданную тему, какъ теперь пишутся сочиненія Майнъ-Рида и Верна, съ тою разницею, что у послднихъ ложна только комбинація фактовъ, а самые факты врны истин и природ. При такомъ изобиліи мы затрудняемся въ выбор, но достаточно и немногихъ указаній, чтобъ выставить и охарактеризировать эту ложь и несообразность {Дале мы цитируемъ его по русск. переводу: Гюкъ и Габе. ‘Путешествіе черезъ Монголію въ Тибетъ и къ столиц Тале-Ламы’. Перев. съ фр. М. 1866.}.

Такъ, въ трехдневномъ переход отъ Шебартэ-хото (близъ Калгана) находитъ онъ громадный, совершенно опустлый городъ съ сохранившимися валами, со стнами, съ зубцами и съ башнями, которыя, однако, на ³/₄ высоты опустились уже въ землю, значитъ это было давно, что такъ высоко наросла земля (стр. 49). Удивительно, какъ при этомъ сохранился валъ, а насчетъ стнъ съ зубцами замтимъ, что он стали строиться только со времени боле близкаго знакомства съ европейцами, приблизительно не раньше половины XVII-го ст., а земля въ такихъ размрахъ не наростаетъ даже и въ боле продолжительный періодъ, да и стны китайскія, кром древнйшей, идущей кругомъ Китая и сдланной изъ дикаго камня, строятся такъ непрочно, что непремнно разваливаются, и потомъ также непремнно камень изъ нихъ весь растащатъ на кумирни и другого рода постройки, вс эти стны только снаружи обложены жженымъ кирпичемъ въ одинъ рядъ, а внутри нежженый кирпичъ, который, какъ скоро наружная оболочка падетъ, расползается и оставляетъ только кучи глины. Дале онъ разсказываетъ, будто при погребеніи монгольскихъ князей много людей лишается жизни, а также выбираютъ нсколько самыхъ красивыхъ дтей обоего пола и заставляютъ ихъ глотать ртуть до тхъ поръ, пока не умрутъ: это для того, чтобъ положить вмст съ умершимъ княземъ и чтобъ тла ихъ, пропитанныя ртутью, не разлагались (57—58). Нчто подобное было когда-то лтъ за 500, но во время путешествія Гюка положительно не могло быть, и жившіе тамъ подолгу и до него миссіонеры, какъ наша, такъ и иностранные, ничего подобнаго не говорятъ. Вожакъ его монголъ однажды, услышавъ, что идутъ разбойники, ‘наточивъ на подошв своихъ большихъ сапогъ русскую саблю, купленную въ Толонъ-нор’, воинственно кричитъ: ‘гд разбойники’, а встртивши трехъ волковъ, путешественники струсили и избавляются только тмъ. что, крутя верблюду губу, заставляютъ его ревть, волки же пугаются этого рева и убгаютъ (60). Верблюда у него разнуздывають и зануздываютъ всякій разъ, какъ становятся на станъ и опять отправляются, а взнуздыванье это состоитъ въ томъ, что ему продваютъ въ носъ палочку (5). Какъ будто это такая же легкая операція, какъ вложить въ ротъ удила. На дл же верблюда отпускаютъ пастись не вынимая палочки, а обмотнувши только поводъ кругомъ шеи, потому что вдванье палочки очень мучительно, и когда случайно она вырвется, то верблюда путаютъ и валятъ для того, чтобы вдть.

Въ чемъ же значеніе этого сочиненія? То, что онъ говоритъ о Монголіи, ничего не прибавляетъ къ извстному уже изъ прежнихъ путешествій, кром самыхъ нелпыхъ и безхарактерныхъ частностей изъ его личныхъ приключеній и наблюденій, судя поэтому, не могу допустить, чтобы онъ могъ что-нибудь дльное сообщить и о Тибет. Научнаго достоинства у него нтъ никакого, это уже было замчено, но оно нравилось своею занимательностью, а вся занимательность его заключается въ вымыслахъ, онъ разсказываетъ такъ легко и просто о вещахъ весьма необыкновенныхъ. ‘По невол къ полю, коли лсу нтъ’,— говоритъ пословица, по невол русская публика читаетъ подобныя описанія, когда другихъ нтъ. Мы привели уже путешествіе Бурбулона изъ ‘Всемірнаго Путешественника’, а вотъ и изъ другого подобнаго же изданія, изъ ‘Живописнаго Обозрнія странъ свта’, описаніе китайскаго обда, на которомъ былъ мистеръ Дентъ, бывши англійскимъ резидентомъ въ Кантон. Обдъ состоялъ изъ 50-ти блюдъ и, между прочимъ, вотъ что подавалось посл птичьихъ гнздъ: ‘супъ изъ лягушекъ съ утиными печенками и рубленые слоновые хвосты съ соусомъ изъ яицъ ящерицы, потомъ подали голубиныя яйца, свареныя цликомъ въ соку ягнятины, дале явились котлеты изъ собачьяго мяса. Хотя у китайцевъ считается неучтивостью отказываться отъ предлагаемаго кушанья, но европейцы не могли принудить себя дотронуться до этого блюда. Дале подали перья акулы, которыхъ вкусъ походитъ на вкусъ раковъ, за акулою слдовалъ душеный дикобразъ, приготовленный въ зеленомъ черепашьемъ жир и рыбьи внутренности съ приправою изъ морскихъ травъ, потомъ подавались трепанги или голотуріи — морскіе слизни, свареные цликомъ для того, чтобъ не испортить ихъ наружности, бекасы съ павлиньими гребешками, жареный ледъ. Европейскія вина пили китайцы изъ одной вжливости, но съ такимъ видомъ, какъ будто имъ былъ наливаемъ ядъ’ {‘Живописн. Обозр.’ 1878, No III, стр. 45—46.}. Относительно послдняго скажу только, что китайцы съ удовольствіемъ пьютъ шампанское, а за неимніемъ его и, такъ-называемое, cherry cordial, нчто въ род вишневой наливки, а остальное, какъ въ общемъ, такъ и въ частностяхъ, нарочно сочиненная чепуха. Очевидно, что г. Дентъ поставилъ себ задачею выставить, какъ можно рзче, разницу между нашими, обдами и китайскимъ, которая не подлежитъ никакому сомннію, но самыя кушанья онъ изобрлъ, потому что когда обдаешь у китайцевъ, то и не разберешь, чмъ тебя кормятъ, но во всякомъ случа слоны тамъ такая рдкость, что не будутъ изъ хвостовъ ихъ готовить кушанья, и зачмъ къ супу изъ лягушекъ присоединены утиныя печенки, когда утокъ тамъ почти не водятъ, а голубиныя яйца варятъ въ суп изъ ягнятины? Конечно, все это пустая болтовня, но въ Англіи и вообще въ западной Европ эти курьёзы не имютъ такого образовательнаго значенія, какъ у насъ, и читаются для препровожденія времени, у насъ же по нимъ учатся, и такія изданія, какъ ‘Всемірный Путеш.’ и ‘Живописное Обозрніе’ выписываются спеціально для учащейся молодежи и недоучившимися взрослыми, поэтому у насъ нужно быть разборчиве.

Отсутствіе критицизма къ подобнаго рода сочиненіямъ у насъ доходитъ до того, что мы съ полною врою и безъ смущенія читаемъ самую очевидную ложь о самихъ себ, не замчая ея, и даже такія вещи, которыя противны самымъ общеизвстнымъ законамъ физики. Руссель-Килуга, прохавшій съ Атлантическаго океана черезъ всю Сибирь въ Австралію, по поводу проектированной будто бы желзной дороги до г. Нерчинска предается слдующимъ глубокомысленнымъ соображеніямъ: ‘Если-бы — говоритъ онъ — проектъ этой желзной дороги осуществился, то едва ли окупилось бы ея содержаніе, притомъ самое добываніе пара при такомъ чрезмрномъ холод становится сомнительно’ {Руссель-Килуга. ‘Черезъ Сибирь въ Австралю и Индію’. 1871. Изданіе ‘Общественной Пользы’. Путешествіе это совершено было въ 1858 г.}. Посл этого остается усомниться, возможно ли въ Нерчинск что-нибудь сварить или изжарить. Какія нелпости говоритъ онъ о Сибири, указано г. Буссе въ ‘Извстіяхъ Сибирскаго Отдла Географ. Общества’. Не читавши подлинника, мы не имемъ права приписать такую нелпость оригиналу, но какъ же отнесся въ этому переводчикъ, и что же смотритъ ‘Общественная Польза’, которая, кажется, поставила цлью издавать не всякій хламъ, а хорошія или по крайней мр не глупыя книжки?

Длаемъ мы эти замчанія съ цлью обратить вниманіе нашихъ переводчиковъ и издателей на то, какъ нужно осмотрительно относиться въ иностраннымъ путешественникамъ. Есть у нихъ, конечно, Ливингстонъ, Беккеръ, Бартъ, Фогель и т. д., есть у нихъ цлый рядъ экспедицій, но есть также множество путешественниковъ-туристовъ, авантюристовъ, попавшихъ случайно въ какой-нибудь край. Тамъ каждый пишетъ записки, благодаря тому, что техника писанья упрощена до крайности, распространена гораздо больше, чмъ у насъ грамотность, а типографіямъ нужна работа, за читателями же, конечно, не станетъ дло. Сплошь и рядомъ у нихъ путешествуютъ: богатый человкъ, у котораго есть средства и нужно развлеченье, миссіонеръ, у котораго на первомъ план его религіозная миссія, а иногда просто человкъ, которому все равно, куда ни дваться, эксцентрикъ, задавшійся какою-нибудь тенденціей что-нибудь отыскать, что-нибудь доказать, или чиновникъ, солдатъ, купецъ, вольтижеръ и т. п.

Вотъ почему нужно крайне осторожно переводить иностранныя путешествія.

IV.

Обычай монгола, въ сравненіи съ европейскими порядками.— Незамкнутость монгольской жизни.— Кладбища.— Роль собакъ.— Въ город: улица, дворецъ кутухты снаружи и храмъ Майдари, — Въ Гандан: кумирня и бесда съ ламой.— Буддійскій индиффернитизмъ.— Наши отношенія къ буддистамъ у себя дома и въ Монголіи.— Кумирни различныхъ родовъ.— Богослуженіе.— Религіозная процессія.— Монголы поглощаются ламствомъ.— Въ школ.— Что длается кругомъ города.— Базарная площадь.— Нищіе.— Отношенія къ нищимъ монголовъ и китайцевъ.— Параллель между монголомъ и китайцемъ.

Мн хотлось бы изобразить жизнь монгольскаго города со всми частностями и подробностями ея обстановки, нарисовать физіономію монгола со всми характеристическими чертами и особенностями въ различныхъ типахъ, но все это такъ трудно дается: съ одной стороны рискуешь дать сухой перечень отдльныхъ чертъ безъ внутренней ихъ связи, съ другой — сознаешь, что многаго не уловишь, а потому и не припомнишь. Какъ, напримръ, описать внутренность буддійскаго храма, гд вы видите массу идоловъ крупныхъ и мелкихъ и такое же множество ихъ аттрибутовъ и принадлежностей богослуженія? Безъ предварительной подготовки можно затеряться въ куч мелочей и не схватить главнаго, существеннаго. Еще трудне уловить особенности физіономіи. При однообразіи одежды у всхъ монголовъ, вы постоянно смшиваете ихъ: на кого ни взглянешь, все вамъ кажется, будто вы его гд-то видли, а въ сущности вы сошлись съ нимъ въ первый разъ. Все это дается только при изученіи и при боле продолжительномъ наблюденіи, а прожившіи нсколько недль, вы выносите только смутное понятіе о всемъ виднномъ и только намчаете впередъ, на что нужно обратить вниманіе.

Поэтому я предлагаю не полное и точное описаніе, но т впечатлнія, которыя привелось вынести изъ наблюденія жизни, совершавшейся, такъ сказать, передъ глазами, безъ системы и порядка, я буду только разсказывать о томъ, что привелось видть или слышать, и что было доступно путешественнику, временному, неприготовленному наблюдателю совершавшейся передъ нимъ жизни.

А жизнь эта, замтимъ, чрезвычайно доступна всякому, какъ на улиц, такъ и въ жилищ, проникнуть въ нее нтъ запрета никому. Пріхавши въ Кяхту, съ перваго раза вы скандализируетесь тмъ, что вдругъ къ вамъ въ комнату приходитъ незнакомый вамъ человкъ, китаецъ или монголъ, въ то время, какъ переднее крыльцо было заперто, онъ нашелъ задній ходъ и вошелъ, не спросясь ни у кого. Еще больше поразитъ васъ безцеремонность обращенія: онъ приходитъ, садится съ вами безъ приглашенія и ведетъ рчь о томъ, что ему нужно, а это выражается тмъ, что онъ будто снимаетъ съ васъ допросъ: кто вы, откуда, зачмъ пріхали? и т. п. Эта безцеремонность иметъ иногда весьма непріятныя послдствія для постителя, если хозяинъ — человкъ горячаго и крутого нрава: онъ смотритъ на непрошеннаго гостя, какъ на дерзкаго нарушителя его спокойствія, вдобавокъ подозрвая въ немъ намреніе обокрасть, и потому выталкиваетъ его нечестью, пинками и тычками, а тотъ, въ простот сердца, не понимаетъ, что онъ тутъ сдлалъ дурного, потому что у нихъ таковъ обычай.

У монголовъ всякій подъзжаетъ къ юрт, вяжетъ лошадь къ столбу, непремнно тутъ поставленному, и идетъ въ юрту, войдя, садится на корточки или скрестивши ноги, и посл обычнаго привтствія, состоящаго въ распрос хозяина о здоровьи скота, а потомъ и его самого, накладываетъ трубку и беретъ огонь изъ очага. Затмъ идетъ взаимное угощеніе табакомъ, потомъ гостю даютъ чаю и еще что есть. Послднее можетъ и не быть, но изъ юрты прогнать никого нельзя, хотя бы она была биткомъ набита, и постители стснили хозяевъ. Таковъ обычай всхъ номадовъ, который возводится и въ законъ. Въ монгольскомъ уложеніи есть слдующій 188-й: ‘Кто не пуститъ прозжаго человка на ночлегъ и особенно въ зимнее холодное время, и тотъ человкъ замерзнетъ, взыскать съ виновнаго за душу, имъ погубленную, 1 десятокъ скотинъ, если же онъ не замерзнетъ, то двухгодовалаго бычка. Если у пущеннаго на ночлегъ будетъ украдено что-либо изъ вещей или изъ скота, то все то доправить съ хозяина дома’.

А между тмъ у насъ, на Руси, во многихъ деревняхъ васъ съ трудомъ пустятъ въ избу ночевать, а иногда такъ и останетесь на улиц, хотя бы тутъ была самая страшная вьюга, была какая угодно непогода. Въ саратовской колоніи Сарепт прозжающихъ не впускали посл 9-ти часовъ вечера даже въ гостинницу, покуда однажды генералъ Слпцовъ, извстный кавказскій герой, не прибилъ плетью тамошняго содержателя гостинницы. Это ужъ западноевропейскій порядокъ. Меня однажды въ нмецкомъ городк Лунденбург (въ Моравіи) не впустили въ гостинницу, потому что я пришелъ позже 10-ти часовъ вечера, и я долженъ былъ ночевать на площади.

Конечно, при существующихъ отношеніяхъ людей въ такъ-называемыхъ цивилизованныхъ странахъ, особенно въ городахъ, если вы растворите двери вашего дома для всхъ и каждаго, то можетъ не только не остаться ничего въ дом, да и жизнь ваша будетъ не безопасна. Это происходитъ отъ усложненія нашей жизни и внесенія въ нее чего-то ненормальнаго, нарушающаго естественныя отношенія людей, номадъ-монголъ покуда простъ и натураленъ, не боится этого, и потому крайне доступенъ. Это одна изъ привлекательныхъ сторонъ монгола, заставляющая васъ мириться со многими неудобствами, какія случается испытывать въ его сообществ, и съ удовольствіемъ вспоминаемая въ то время, когда вы разстались съ нимъ и находитесь среди цивилизованнаго міра. Въ немъ много природнаго гуманнаго начала, котораго не встртите у его своеобразно цивилизованнаго и господствующаго надъ нимъ сосда, китайца. Нтъ ничего легче, какъ войти въ его простую незамкнутую жизнь: вамъ всегда открыта его юрта, его общественныя увеселенія, его храмы, только жилище гыгэна-кутухты и священныя рощи окружены таинственною неприступностью, но это одинаково какъ для иностранца, такъ и для монгола: тутъ нужно особенное разршеніе за пожертвованіе или по протекціи, и иностранцу добиться его еще легче. Кутухту простые монголы видятъ только во время празднествъ, когда его выносятъ для благословенія народа, а русскій приставъ нашей миссіи, Игумновъ, въ 1794 г., представлялся ему лично въ его собственныхъ покояхъ.

Буддизмъ какъ нельзя больше пришелся по нраву монголамъ. Излагая исторію развитія буддизма, проф. Васильевъ характеризуетъ его слдующимъ образомъ: ‘Руководящею идеею первоначальнаго буддизма было: ‘все, что согласно съ здравымъ смысломъ или, говоря вообще, съ обстоятельствами, то, какъ согласное съ истиной, и должно быть принято за руководство, то только и могъ преподавать учитель-будда’,— поэтому онъ измнялся не въ иде и догматахъ, а въ учрежденіяхъ, сообразно съ климатомъ и вообще съ природой и людьми. Въ этомъ изреченіи обширное поприще для будущаго развитія’ {Буддизмъ — его догматы, исторія и литература. Ч. I, стр. 18 и д.}’ Поэтому буддизмъ нисколько не нарушилъ простоты и естественности нравовъ принявшаго его народа, а напротивъ, освятилъ ихъ и упрочилъ, во многихъ случаяхъ онъ смягчилъ нравы, внушая, напримръ, чувство любви и милости въ бдняку. Типомъ монгола-буддиста въ отдаленной древности является Кублай-ханъ, какимъ изображаетъ его Марко Поло. ‘Одержавъ большую побду (надъ дядею Наяномъ),— говоритъ знаменитый путешественникъ,— великій ханъ вступилъ съ великою пышностію и торжествомъ въ столицу Камбалу (Пекинъ). Это было въ ноябр: онъ жилъ тамъ еще въ феврал и март, въ послднемъ мсяц приходился нашъ праздникъ Пасхи. Зная, что это одинъ изъ главныхъ нашихъ праздниковъ, онъ веллъ всмъ христіанамъ явиться въ нему, и принести съ собою то священное писаніе, въ которомъ заключается четвероевангеліе. Окуривъ торжественно ладономъ эту книгу, онъ благоговйно поцловалъ ее, то же должны были сдлать, по его приказанію, и вс тутъ бывшіе вельможи. Это у него постоянный обычай при всякомъ большомъ праздник у христіанъ о Рождеств и о Пасх, то же соблюдалъ онъ и въ праздники сарацинъ, жидовъ и язычниковъ. Когда спросили его, зачмъ онъ длаетъ это, онъ отвчалъ: ‘Есть четыре пророка, почитаемые и обожаемые четырьмя разными племенами міра: христіане почитаютъ Іисуса Христа, сарацины — Магомета, жиды — Моисея, а у язычниковъ самый вышній богъ — Согономбаръ-Канъ (Шекіамуни). А я почитаю всхъ четырехъ и молю о помощи себ того, кто въ самомъ дл выше всхъ изъ нихъ’ {Путешествіе Марко Поло. 2 кн., 2 глава. Перев. Шемякина. Чтен. въ Общ. Ист. и Древ. М. 1862. Кн. II.}.

Одна язва, поразившая монголовъ съ принятіемъ буддизма, это — аскетизмъ и ламство, явленія, вытекшія изъ самаго ученія и достигшія громаднаго развитія вслдствіе особенныхъ обстоятельствъ. Объ этомъ мы еще поговоримъ посл, а покуда прослдимъ жизнь въ Ург, держась избраннаго сначала пункта отправленія — нашего консульства.

Находясь между монгольскимъ городомъ и китайскою торговою слободою, въ разстояніи отъ перваго въ четырехъ, отъ второй въ трехъ верстахъ, русское консульство ближе всего стоитъ въ царству мертвыхъ. Почти прямо передъ нимъ на краю угора стоитъ высокій деревянный крестъ на могил жены перваго ургинскаго консула и строителя этого дома Боборыкина, и рядомъ маленькая могилка ребенка одного изъ служащихъ при консульств. Въ нкоторомъ отдаленіи по об стороны, къ Ург и къ маймачену, находятся два монгольскія кладбища.

Съ названіемъ монгольскаго кладбища однако не соединяйте того представленія, какое существуетъ вообще о кладбищахъ. Здсь вы не встртите не только никакихъ памятниковъ и знаковъ на поверхности, но и никакихъ признаковъ могилъ, потому что ихъ здсь и нтъ. Это совершенно открытое и голое поле, и, придя на него, вы увидите только всюду валяющіяся человческія кости. Эти кладбища отъ консульства по об стороны въ одноверстномъ разстояніи, и одно изъ нихъ, ургинское, отлично видно изъ самаго консульства. Каждый почти день вашимъ глазамъ представляется такая картина: на равнин появилось какое-то большое черное пятно, оно движется, волнуясь, становится то меньше и гуще, то шире и рже, и вы ясно видите, что это стая собакъ, которая то сбивается въ кучу, то разсыпается. Это он хлопочатъ надъ только-что положеннымъ человческимъ тломъ. Окончивши свое дло, собаки разбредутся, и только тогда вы можете отправиться туда, гд найдете еще цлёхонькую человческую голову, тамъ-сямъ другія кости, клочки шубы, въ которую былъ одтъ покойникъ, и дырявый войлочекъ, на которомъ онъ былъ положенъ.

Покуда собаки не разошлись, отправляться туда не безопасно. Одинъ разъ, хавшій въ Ургу вдвоемъ съ казакомъ, я своротилъ туда, когда тамъ еще были собаки: голова, руки и ноги были уже оторваны отъ тла, волочились также и внутренности, а нсколько собакъ заняты были самымъ туловищемъ, уткнувшись мордами межъ реберъ, еще необломанныхъ, вс собаки были заняты, но только мы подъхали, он кинулись въ намъ: хватали лошадей за хвостъ или наровили поймать за морду, одна кидалась прямо на крестецъ лошади. Мы, съ трудомъ сдерживая лошадей, не давались на утёкъ, а твердо держались одного направленія будто мимо, и этимъ маневромъ избавились. Бывали случаи, что собаки кидались на пшеходовъ и растерзывали ихъ, между прочимъ, растерзали одну крещеную монголку, шедшую въ консульство за полученіемъ милостыни.

Такимъ образомъ, собаки здсь исполняютъ роль могильщиковъ, и, благодаря имъ, тло здсь не залежится и полдня. Когда мн нужно было собрать монгольскихъ череповъ (для этнографической коллекціи), то я наблюдалъ, какъ соберутся собаки, и черезъ часъ посл того я находилъ голову готовую, а остальныя части были уже растащены. Череповъ дтскихъ и молодыхъ субъектовъ я не могъ найти цльныхъ, потому что собаки легко ихъ раскусываютъ, да и отъ взрослыхъ, чтобы получить съ нижнею челюстью, нужно торопиться. Поэтому я полагаю, что Гюкъ только для эффекта разсказываетъ, будто въ Долонъ-нор и Хуху-хотон онъ видлъ везд валяющіеся человческіе трупы, заражающіе воздухъ своимъ гніеніемъ. Тамъ такъ много собакъ, что на нихъ недостаетъ пищи. Въ Ург ихъ наврное не одна тысяча, и вс он безхозяйныя: на свобод плодятся, никто не кормить ихъ и не заботится о нихъ, зато никто не сметъ и убить ни одной собаки.

Въ город собаки, однако, чувствуютъ себя въ чужой области, и потому не кидаются и не лаютъ на людей, разв только какая-нибудь ощенившаяся подъ заборомъ оберегаетъ своихъ щенятъ, или привыкшая около какой-нибудь юрты, и потому считающая себя ея стражемъ. Собаки составляютъ непремнную и характерную принадлежность всхъ монгольскихъ городовъ.

Кром кладбищъ около консульства нтъ ничего, что могло бы привлечь ваше вниманіе. Поэтому берите лошадь и отправляйтесь въ городъ.

Между высокимъ частоколомъ идутъ узенькія улицы, но домовъ въ улиц нтъ, изъ-за частокола иногда виднются еще выше его наложенныя полнницы дровъ, мелкихъ, коротенькихъ, тщательно уложенныхъ, ворота украшены лоскутками красной бумаги съ надписями, выражающими различныя нравственныя сентенціи, и всегда почти заперты на замокъ. Передъ воротами чисто выметено, а у противоположнаго забора и среди улицы бугромъ намерзли всевозможныя нечистоты, такъ что лошадь ваша скользитъ, и вы бережетесь, чтобъ она не шлепнулась на бокъ. Людей тутъ мало, они не любятъ ни проходить, ни прозжать по этимъ улицамъ, и пробираются въ храмы или на базаръ околицей, только собаки уныло бродятъ или грются противъ солнышка подъ заборомъ, одна расположилась тутъ съ маленькими щенятами, которые, визжа и тиская лапами, теребятъ тонкія груди своей голодной кормилицы. Черезъ отворенныя ворота вы увидите внутри двора войлочныя юрты и китайскія мазанки. Улицъ здсь немного, и вс он воротки, выходомъ всмъ имъ служить большая базарная площадь, или площади, на которыхъ стоятъ кумирни, дворецъ кутухты и другія зданія, относящіяся въ нимъ.

Прерываясь площадью, городъ продолжается по другую ея сторону, которая называется Барднъ-курэ (западный городъ), гд находятся лавки и китайскіе домы, тамъ же живутъ и трое русскихъ купцовъ.

Дворецъ кутухты занимаетъ довольно обширное пространство, онъ иметъ общій видъ кумиренъ: черепичныя крыши съ загнутыми кверху краями въ нсколько этажей украшены позолоченною рзьбою изъ жести, идущею по краямъ и по коньку, тутъ вы видите уродливыя изображенія львовъ, драконовъ и другихъ животныхъ, кругомъ деревянные столбики и перильца, раскрашенныя въ различные цвта, надъ крышей поднимаются позолоченные шпицы, на нихъ и по краямъ крыши навшаны такіе же колокольчики, которые вчно шевелятся и позваниваютъ. Кругомъ срая каменная стна, надъ воротами башенка, и такія же башенки идутъ по стн кругомъ. Передъ нимъ большая четырехугольная площадь, отгороженная жердями, посреди ея высокій помостъ, въ род трибуны, а передъ самыми воротами два высокихъ столба, вышиною саженъ по 5 или по 7, покрашенные красною краской и съ золоченными верхушками. Такіе столбы, различные по величин, ставятся обыкновенно передъ кумирнею, ямунемъ (присутственное мсто) и домомъ знатнаго чиновника. Между дворцомъ и находящеюся передъ нимъ площадью можно проходить только пшкомъ, а прозжать на лошади запрещено, и за исполненіемъ этого условія слдятъ сидящіе у воротъ ламы.

Изъ всхъ храмовъ наружнымъ видомъ своимъ особенно выдается храмъ Майдари, божества, которое должно явиться для обновленія человчества, когда оно дойдетъ до послдней степени измельчанія. Храмъ Майдари — тибетской архитектуры, которая очень близко подходитъ въ нашей европейской. Это высокое квадратное зданіе, въ род нашей церкви, съ плоскою крышей, края стнъ съ зубцами, какъ на рыцарскомъ замк, кругомъ нарисованы четырехугольныя окна. Внутри его, по средин, на высокой эстрад огромная статуя Майдари. Онъ изображенъ сидящимъ на кресл, и въ этомъ положеніи высота его — саженъ 5, ступня ноги боле 1 ¹/₂ аршина. Вся статуя отлита изъ мди по частямъ и покрыта густою позолотой. Кром громадности, вся фигура представляетъ правильныя формы человка: онъ долженъ возвратить человчеству красоту, силу и огромный ростъ, утраченные имъ вслдствіе грховной жизни.

Передъ нимъ, какъ обыкновенно, длинный столъ, уставленный курильницами, золотыми и серебряными сосудами, въ которыхъ находятся хлбныя зерна, коровье масло, вино и т. п., тутъ же разложены различные подарки: куски матерій, каменныя издлія, огромныя морскія улитки, колокольчики, весь онъ обвшанъ хадаками. Кругомъ по стнамъ зданія разставлено множество другихъ бурхановъ, тутъ же священныя картины на бумаг и на матеріяхъ. Справа, у входа, лсенка, по которой можно подняться и обойти кругомъ по галлерейк: это, конечно, сдлано для того, чтобъ можно было сметать и стирать съ бурхановъ пыль и копоть, и нужно правду сказать: ламы очень старательно блюдутъ чистоту въ храмахъ. Такъ какъ средина храма занята Майдари, то помщеніе въ немъ довольно тсное, и я не думаю, чтобъ онъ могъ вмстить больше 200 человкъ, поэтому, придя туда во время богослуженія, мн привелось постоять только у дверей. Впрочемъ, кумиренъ такъ много, что всегда есть возможность насмотрться на монгольское богослуженіе. Въ Гандан есть большая кумирня, въ которой въ небольшомъ саркофаг, кажется, серебряномъ, хранится пепелъ отъ сожигаемыхъ кутухтъ. Бывши въ этомъ храм, я, по обычаю, принесъ въ даръ бурханамъ хадакъ, а лам, который водилъ меня, на прощанье подарилъ серебряный рубль. Когда я пояснилъ лам, что рубль этотъ назначается ему лично, онъ отказался, и принялъ съ тмъ, что положитъ его въ церковную казну, и тутъ же спросилъ мое имя, чтобъ записать. Оказалось, что это ему нужно было для поминовенія во время моленья. Я замтилъ ему, что я другой вры, замчаніе это вызвано было еще тмъ, что въ нкоторыхъ кумирняхъ, видя, какъ я приношу хадаки ихъ бурханамъ, считали меня за русскаго буддиста, въ род бурята. На это мн лама отвтилъ: ‘У насъ этого не разбираютъ, мы молимся за всхъ, кто молится нашимъ бурханамъ, а молитва простыхъ людей выражается подарками имъ, връ много, а богъ одинъ у васъ и у насъ, мы только на разныхъ языкахъ и разными способами молимся’. Тутъ же онъ предлагалъ мн принять ихъ вру, убжденный самъ вполн, что между русскими много буддистовъ, конечно, это относилось къ инородцамъ, но онъ не длалъ различія между ними и чистыми русскими. Убждая меня принять буддизмъ, лама не обнаруживалъ нисколько того прозелитизма, который пробивается у всхъ миссіонеровъ, онъ говорилъ, что буддизмъ они считаютъ выше другихъ връ, но, можетъ быть, найдется и еще лучше, и эта лучшая вра будетъ христіанская, они, однако, не должны измнять своей вр изъ того почтенія, которое должно оказывать предкамъ. У буддиста нтъ этого, чтобъ онъ всякаго, исповдующаго другую вру, считалъ нечистымъ или, какъ у насъ говорятъ, поганымъ, онъ не допускаетъ только возможности, чтобъ небуддисты могли стать на одинаковой степени съ буддистами впослдствіи, въ будущей жизни, въ безконечномъ ряду метемпсихозъ, онъ убжденъ, что души небуддистовъ въ будущей жизни вселятся въ низшія существа, а въ этой жизни онъ уважаетъ въ васъ вашъ человческій образъ. Въ кумирн ихъ вы можете все разсматривать, до всего дотрогиваться, только бы они были уврены, что вы ничего не испортите и не утащите, въ чемъ иногда сомнваются, не видя во многихъ изъ насъ должной осторожности и деликатности. Отсутствіе прозелитизма въ буддистахъ и въ православныхъ русскихъ ведетъ къ тому, что въ Сибири между русскими и бурятами не только нтъ ни малйшаго національнаго и религіознаго антагонизма, но, живя въ сосдств, они многое перенимаютъ другъ у друга, а кто находится въ меньшинств, тотъ невольно поддается вліянію окружающаго большинства. Русскіе, живущіе въ глухихъ мстахъ между бурятами, съ почтеніемъ относятся въ ихъ ламамъ, вруя въ ихъ высшія познанія, въ ихъ умнье лечить и нкоторую святость, прозжая въ опасныхъ мстахъ мимо поставленныхъ тамъ обоновъ, они всегда встаютъ съ лошадей въ знавъ почтенія, врятъ въ бурятскія заклинанія и прибгаютъ въ нимъ, чтобъ имть удачу на охот или оградить себя и свой скотъ отъ звря и лихого человка и т. п. Фактъ, конечно, весьма грустный, самъ по себ, такъ какъ доказываетъ низкую степень умственнаго развитія тамошняго населенія, но нужно замтить, что это суевріе и соединенные съ ними обряды не такъ дики, какъ многія суеврія наши, коренныя русскія, какъ, напр., купаніе вдьмы въ рк, чтобъ она дождь пустила, заколачиваніе осиноваго вола въ умершаго колдуна и т. п. Фактъ заимствованія другъ у друга, какъ выраженіе добрыхъ отношеній двухъ народностей и двухъ връ, по-моему, весьма утшительный. Буряты взаимно оказываютъ еще большее уваженіе въ нашимъ врованіямъ: тамъ же въ пустынныхъ мстахъ, гд есть часовня, буряты-буддисты заходятъ въ нихъ, молятся по-своему и длаютъ приношенія, посылаютъ свчи или деньги на свчи въ наши церкви, въ особенности Николаю Чудотворцу. На картин, изображающей какого-то героя на бломъ кон, поражающаго чудовище, они видимо все боле и боле подражаютъ изображенію нашего Георгія Побдоносца, а на одномъ праздник, при которомъ замаскированными ламами совершается религіозная пляска боговъ, одинъ изъ боговъ — цаганъ-убугунъ (блый старикъ) изображается въ вид Николая Чудотворца. Еще боле утшительно то, что многіе буряты, даже не крещеные, мало-по-малу переходятъ къ осдлой жизни, учась отъ русскаго народа обработывать землю, устроивать лучше свои жилища, печь хлбъ и т. д. Только преслдованія, воздвигаемыя по временамъ противъ нихъ фанатиками изъ мстныхъ начальниковъ и миссіонеровъ, выражающіяся такими мрами, какъ уничтоженіе обоновъ и школъ при дацанахъ, и усиленное понужденіе къ крещенію, портятъ эти отношенія, возбуждая въ преслдуемыхъ фанатизмъ. Монголы и ихъ ламы вообще относятся въ намъ очень дружелюбно, любятъ разспрашивать о нашемъ ‘бломъ цар’ (цаганъ-ханъ) и при этомъ выражаютъ свою готовность служить ему, причемъ страшно ругаютъ китайскихъ чиновниковъ, но всегда выражаютъ сожалніе о насильственномъ будто бы крещеніи бурятъ, о чемъ у нихъ идетъ общая молва.

Кром кумиренъ, построенныхъ изъ камня, въ Ург есть еще 27 кумиренъ, принадлежащихъ 27 хошунамъ (округамъ), имющихъ видъ огромныхъ юртъ. Это настоящая войлочная юрта, только основу ея составляютъ не ханы — тонкая ршетка, сжимающаяся и растягивающаяся, а столбы и перекладины, въ которымъ примкнуты крупныя ршетины, внутри очень прочныя связи изъ брусьевъ и толстыхъ жердей, такъ что постройка выходитъ весьма солидная, благодаря тому, что въ окрестностяхъ Урги достаточно хорошаго строевого лса. Въ другихъ же мстахъ подобныя временныя кумирни гораздо меньше по объему и легче по постройк. Это такъ-называемые дугуны, которые находятся въ мстахъ удаленныхъ отъ дацановъ, куда стекается народъ на богомолье только въ извстные праздники: при нихъ обыкновенно постоянно находятся дв-три, а иногда до 20-ти юртъ, иныя же изъ нихъ разбираются и перевозятся съ одного мста на другое.

Входимъ въ одну изъ такихъ кумиренъ во время службы.

Высокій круглый сводъ съ обычнымъ отверстіемъ вверху поддерживается столбами, расположенными четырехугольникомъ, между ними помщены лавки по направленію отъ двери впередъ, а въ самомъ переду алтарь, т.-е. столъ, уставленный различными богослужебными предметами, на немъ же и за нимъ стоятъ бурханы. Ламъ всхъ боле 200. Они рзко различаются между собою: одни имютъ на головахъ высокія желтыя шапки съ коническими верхушками, и, какъ въ римскія тоги, драпируются въ широкіе плащи желтой и красной шелковой матеріи, другіе съ голыми бритыми головами и въ грязныхъ оборванныхъ покрывалахъ красно-бураго цвта. Цвтомъ одежды опредляются различныя степени ламскаго достоинства, и на несоблюденіе этого предписанія подвергаются — высшіе ламы штрафамъ, составляющимъ 1 десятокъ скотинъ, а низшіе — ста ударамъ. Съ этимъ, конечно, связана и разница въ богатств, слдовательно въ средствахъ жизни, но, несмотря на эту разницу, они вс почти отличаются здоровьемъ и довольствомъ. Высшіе ламы находятся впереди: одинъ главный стоитъ у самаго престола, кричитъ что-то, схватываетъ колокольчики и неистово звонитъ ими, другіе сидятъ, поджавши подъ себя ноги, и, держа передъ собою тетради, читаютъ, но чтеніе это особенное: они читаютъ не шевеля губами, и отъ этихъ, неподвижно сидящихъ, жирныхъ, съ лоснящимися лицами человческихъ фигуръ выходитъ какой-то гулъ. По временамъ главный лама, обратившись во всмъ, провозглашаетъ какую-то фразу, и все собраніе подхватываетъ ее и твердитъ нсколько разъ нараспвъ. Въ это время нкоторые ударяютъ, что есть силы, въ висящіе передъ ними бубны, а другіе бьютъ металлическими тарелками одну объ другую: тутъ вы слышите и самый высокій, дерущій ухо, дискантъ или теноръ, и ревущій басъ, громъ бубна смшивается съ дребезжащимъ звономъ тарелокъ, а передній лама кричитъ, ломается и звонитъ въ колокола. Потомъ все стихло, протянулъ немного визгливый теноръ, а густой басъ какимъ-то бороздящимъ звукомъ тянетъ долго, точно какъ надутый мхъ въ орган, не можетъ остановиться, покуда не выпуститъ всего воздуха. Служба эта продолжалась нсколько часовъ: ламы преспокойно выходятъ и опять возвращаются, въ заключеніе принесли просо и стали раздавать всмъ: каждый бралъ — кто въ особый мшочекъ или кисетъ, или въ платокъ. Опять крикъ и громъ, и все на одинъ ладъ. Поютъ они, видимо, безъ всякаго пониманія: иной въ это время зваетъ по сторонамъ, другой закрылъ глаза и деретъ себ, какъ будто онъ тутъ одинъ. Но вотъ, посл нкоторой паузы, передніе ламы поднялись съ мстъ и взяли различные музыкальные инструменты. Прежде всего послышался какой-то отрывисто-скрипучій звукъ — тыръ-тыре-тыръ,— точно ворота отворяютъ, онъ выходитъ изъ двухъ, сложенныхъ вмст, большихъ раковинъ, въ щель между которыми сильно дулъ одинъ изъ музыкантовъ, съ раскраснвшимся лицомъ и съ глазами, хотвшими выскочить, потомъ присоединилась дудка и совершенно не въ тонъ потянула одну рзкую ноту, затмъ еще и еще — дудки, трубы, тарелки, бубны. Все это сначала трещитъ, пищитъ, гудитъ, а потомъ сливается въ одинъ звукъ, который ростетъ, идетъ фугой и достигаетъ такой силы, что вы чувствуете внутри себя дрожаніе. Другіе ламы въ это время подъ балдахиномъ несутъ на головахъ какого-то бурхана, а подл несутъ знамена или значки, и вся толпа съ ревомъ выходитъ вонъ. Есть тутъ что-то потрясающее и торжественное.

Процессія двинулась вонъ изъ города, по пути толпа росла, и съ нею усиливался ревъ. Дошли до мста, гд была сложена изъ полньевъ пирамида, и въ середин ея виднлась человческая фигура, слпленная изъ тста. Это было молебствіе для предотвращенія дунганскаго нападенія. Дойдя до пирамиды, ламы, несшіе бурхана, поставили его со столомъ, на которомъ несли, на землю, и вмст съ другими высшими ламами сли въ два ряда другъ противъ друга, а остальные ламы и свтскіе стали на одно колно. Снова было чтеніе и пніе, и въ заключеніе вс подходили въ бурхану, падали передъ нимъ на землю и прикасались въ нему головой, или рукой касались сначала своей головы, а потомъ его. Потомъ снова его подняли, а одинъ изъ главныхъ ламъ въ это время зажегъ пирамиду. Сухія дрова, можетъ быть, облитыя чмъ-нибудь горючимъ, быстро вспыхнули, и пламя съ трескомъ охватило пирамиду доверху. Одинъ моментъ это былъ столбъ пламени. Минуты черезъ три пирамида рухнула, дрова разсыпались. Нужно было посмотрть, что тутъ сдлалось: толпа нищихъ кинулась подбирать недогорвшія полнья, туша ихъ объ землю, въ той же толп тискались собаки, тоже, видно, предполагая какую-нибудь добычу. Сдлалась общая свалка: собака сбивала съ ногъ человка, человкъ давилъ собаку, та визжала, но не кусалась и продолжала тискаться впередъ. И т, и другіе были здсь на нейтральной территоріи, никто не былъ здсь хозяиномъ, и каждый старался воспользоваться только своею долей.

Такимъ образомъ, сожженная кукла изображала дунгана, и постоянно совершаемыя молебствія въ кумирняхъ и торжественныя процессіи вокругъ города, по мннію благочестивыхъ буддистовъ, совершенно обезпечивали Ургу отъ нападеній непріятеля, но тмъ не мене, когда кто-то, вбжавши въ Ганданъ, крикнулъ: ‘хойхой ирне!’ — вс ламы кинулись оттуда поголовно на утекъ въ Курень, и единственную надежду полагали на защиту русскихъ казаковъ. Это была фальшивая тревога, произведенная, кажется, мошенниками съ цлью грабежа, что посл и оказалось, когда ламы не досчитались многаго въ своихъ покинутыхъ юртахъ.

Не знаю, врятъ ли простые монголы въ дйствительность ламскихъ молитвъ и процессій, или длаютъ свои приношенія по обычаю предковъ и собираются на нихъ изъ любви въ зрлищамъ, ламы, конечно, не врятъ, но находятъ все это выгоднымъ для себя, и потому продолжаютъ усердствовать.

Мы уже имли случай показать, какое значеніе для Урги имлъ кутухта со всмъ ламствомъ. Это чувствуется везд, куда бы ни ступили въ Монголіи. Тамъ, гд по естественному положенію мстности нтъ возможности собрать большое населеніе, чтобъ на его счетъ содержать цлый монастырь со множествомъ кумиренъ, тамъ они строятъ дугуны, кром того, есть еще шутоны — маленькія деревянныя будочки, въ которыхъ хранятся книги ганджуръ-данджуръ — это тибетская библія, ковчегъ тибетской премудрости, или ставятся маленькія часовенки съ вылпленными изъ глины бурханами и обоны, изъ которыхъ многіе представляютъ довольно большія сооруженія. И на всхъ этихъ пунктахъ, крупныхъ и мелкихъ собираются массы народу, и каждый сюда приноситъ посильную, а иногда и очень усиленную жертву, и все это достается въ руки ламъ. А какая ихъ бездна! Если не третій, то наврное каждый четвертый монголъ — лама. Въ каждой юрт есть непремнно хоть одинъ свой лама, сплошь и рядомъ 7-ми-лтнему мальчишк брютъ голову и длаютъ его ламой. Правительство, конечно, старается ограничить число ихъ настолько, насколько это отражается на его финансахъ, такъ какъ лама избавляется отъ податей и повинностей, но оно опредляетъ штатъ только относительно дацановъ, а до тхъ ламъ, которые живутъ въ частныхъ юртахъ, ему дла нтъ, потому что подати и повинности отбываются за него тмъ семействомъ, которому онъ принадлежитъ, семейству же выгодно платить за него, такъ какъ онъ своимъ званіемъ приноситъ ему гораздо больше, чмъ сколько приходится платить. Лама, хотя бы жилъ дома, всегда иметъ доходъ: онъ исполняетъ религіозныя требы, служитъ писаремъ и вообще, какъ грамотникъ, пользуется вліяніемъ, къ нему обращаются за совтомъ въ каждомъ дл, не говоря уже о леченіи какъ людей, такъ и скота, которое всецло находится въ ихъ рукахъ, и за все получаетъ не деньгами, а натурой, скотомъ: барана, быка, лошадь, а въ боле важныхъ случаяхъ и цлый табунокъ. Въ пріобртеніи они имютъ особенную ловкость. Большинство изъ нихъ живетъ въ довольств. Есть, конечно, и ламы бдные, но они во всякомъ случа богаче простыхъ или черныхъ (хара), какъ ихъ называютъ въ отличіе отъ ламъ. Многіе же владютъ значительными табунами, занимаются торговлей и почти исключительно въ ихъ рукахъ находятся подряды по перевозк товаровъ и по снаряженію каравановъ. Если вамъ говорятъ, что вамъ даютъ ламскаго коня, это значитъ — конь добрый, такой, что только урвать, да умчать. Лама щеголяетъ сдломъ и всею сбруей, онъ не куритъ табаку, зато нюхаетъ, и ни у кого нтъ такой дорогой табакерки, какъ у ламы: самая обыкновенная табакерка благо нефрита, въ серебряной оправ, съ коралловой пробкой стоитъ рублей 10. Вотъ почему каждый монголъ желаетъ если не самъ быть ламой, то посвятить въ ламы одного изъ своихъ дтей, а если ихъ много, то и въ ламы назначаются нсколько.

Ламы — это настоящіе господа въ Монголіи, паразиты, живущіе насчетъ богатыхъ и знатныхъ, равно какъ и простыхъ бдняковъ. Народъ, однако, повидимому, не тяготится этимъ: по крайней мр, мн не приходилось слышать жалобъ на нихъ, какія слышатся, напримръ, у нашего народа противъ своего духовенства. Причина этого заключается отчасти въ томъ, что монголъ вообще не скупъ и не цнитъ своихъ богатствъ, для пріобртенія которыхъ онъ не трудился: все ему Богъ даетъ, поэтому онъ и старается угодить его представителямъ, отчасти же, какъ мы видли, это уравновшивается тмъ, что каждое семейство иметъ своего ламу, бдняки же, которые не могутъ добиться чести имть своего ламу, такъ принижены и свыклись съ своимъ положеніемъ, что смотрятъ на все равнодушно, какъ будто такъ и должно быть. Ихъ давятъ богатые свтскіе люди, чиновники и правители, отнимая послднее, заставляя пасти чужія стада и загоняя на посылкахъ послднюю лошаденку и его самого, отнимая у него красивую жену или дочь. Ламы для бдняковъ являются будто благодтелями: пріобртая все даромъ, они щедре простыхъ. Множество бдняковъ кормятся около дацановъ. Нужно, впрочемъ, отдать справедливость ламамъ въ томъ отношеніи, что они отчасти и оказываютъ услуги народу — леченіемъ, развитіемъ ремесла и торговли, посредничествомъ между имъ и купцами, и наконецъ, знакомясь съ тибетскою наукой и скитаясь по свту, даютъ какой-нибудь импульсъ умственной дятельности монгола, хотя, конечно, весьма слабый, но и этого нельзя сказать о распространяемой ими грамотности, которая въ томъ зачаточномъ, грубомъ вид, въ какомъ сообщается большинству, скоре сковываетъ мысль, чмъ развиваетъ. Обтъ безбрачія, строго предписываемый имъ закономъ, въ дйствительности не соблюдается. Такъ, закономъ строго запрещено пускать женщинъ въ дацаны, а лама не сметъ ночевать въ одной юрт съ женщинами, особенно если он одни. Но о соблюденіи этого условія никто и не думаетъ. Есть у монголовъ монахини — это шабаганца, женщина, давшая обтъ безбрачія: она стрижетъ голову и носитъ широкую длинную ленту краснаго цвта, которая перекидывается черезъ лвое плечо и подъ правымъ у таліи завязывается такъ, чтобы концы съ боку висли почти до полу, входя въ юрту, она развязываетъ ленту и, взявши ее въ об руки, подноситъ ко лбу и кланяется въ землю передъ бурханами. Шабаганцы живутъ въ юртахъ, но имютъ законный доступъ въ дацаны и вхожи въ жилища ламъ, которымъ и замняютъ иногда женъ. По это, безъ сомннія, бываетъ рдко, потому что отношенія эти могутъ имть невыгодныя для обихъ сторонъ послдствія, да и женщины эти большею частію очень старыя или больныя, дйствительно преданныя своему обту. Ламы устраиваютъ свои дла проще. Около дацановъ всегда садятся своими юртами и простые монголы, въ этихъ же юртахъ помщаются и ламскія жены. Въ Ург подобнаго рода отношенія дошли, наконецъ, до такой простоты, что правительство нашлось вынужденнымъ отселить женщинъ подальше. Теперь тамъ образовался цлый улусъ или селеніе изъ ламскихъ семействъ. Связи ихъ не прекратились. Въ этомъ улус ламы ведутъ торговлю черезъ свои семейства, тамъ же работаютъ сдла, узды, шапки, различную одежду, ханы для юртъ, круги для ихъ верха, валяютъ войлоки и т. п., и все это привозится на продажу въ Ургу.

Это еще ничего: здсь каждый иметъ свою семью и объ ней заботится, но лама, имющій какое-нибудь значеніе, куда бы ни пріхалъ, непремнно получаетъ жену: понятно, что такой обычай вноситъ значительную долю разврата въ общую семейную жизнь.

Для поддержанія ламскаго контингента въ Ург есть школа, въ которой учатъ религіи. Вотъ что представляетъ эта школа.

Зданіе, въ которомъ оно помщается, находится близъ храма Майдари: снаружи оно представляетъ длинный каменный домъ съ черепичною крышей въ китайскомъ вкус, а внутри помщеніе во весь домъ, раздленное 16-ю рядами столбовъ, поддерживающихъ крышу, а въ каждомъ промежутк между этими столбами по два ряда лавокъ, на которыхъ сидятъ ученики съ поджатыми подъ себя ногами. Сосчитавши, сколько сидло на одной лавк и сколько лавокъ, я пришелъ къ заключенію, что тамъ помщалось до 700 учениковъ. Дверей трое: одна въ середин двустворчатая, а съ боковъ тутъ же еще дв поменьше. По об стороны дверей сидли на возвышеніяхъ два ламы, у каждаго въ рук была палка, въ род булавы, это надзиратели или блюстители порядка. Въ самомъ переду были бурханы и тамъ стояли ламы-учители. Какъ и въ храм, они выкрикивали какую-нибудь фразу, а остальные за ними твердили ее нсколько разъ нараспвъ. Когда я вошелъ (это было часу во 2-мъ пополудни), ученіе шло въ полномъ разгар, т.-е. крикъ былъ ужасный. Но ученики продолжали входить въ боковыя двери. Войдя, каждый становился на колни передъ надзирателемъ, и подставлялъ ему спину, а тотъ отпускалъ три удара палкой. Одинъ изъ нихъ совершалъ это чрезвычайно спокойно, видимо — исполнялъ одну форму: онъ билъ по вздувшейся на спин шуб, и наказанный уходилъ отъ него смясь, чему вторили его товарищи, другой же билъ не такъ громко, но наровилъ ударить по кости, по плечу или ближе къ ше. Поэтому, его стороны вс избгали, и если попались двое, то, конечно, по ошибк или второпяхъ. Иногда кто-нибудь проскальзывалъ въ дверь незамтно и занималъ свое мсто на скамейк, тогда его вытаскивали оттуда товарищи, такъ что это было нчто въ род наказанія за опаздыванія, и въ то же время потха для публики. Возрастъ учениковъ, называемыхъ хуваракъ, крайне различный: тутъ были дти отъ 8-ми лтъ и совсмъ пожилые люди, за 40. Вообще, здсь совершалось то же самое, что и въ кумирн: стоящіе впереди что-то выкрикивали и запвали, а остальные за ними повторяли также безсмысленно, звая по сторонамъ, занимаясь исканіемъ чего-то въ своей одежд и продлывая руками разнаго рода проказы. При мн длилось такое ученіе съ часъ, затмъ началось кормленье. Стали приносить въ ушатахъ жидкую кашу изъ простого пшена: каждый вытаскивалъ изъ-за пазухи деревянную чашку, подставлялъ раздававшему, получалъ свою порцію, и принимался за ду, а потомъ аккуратно вылизывалъ свою чашку и клалъ опять за пазуху. Затмъ продолжается по прежнему ученіе. Оставаться больше не для чего, идемъ туда, гд варится каша.

Подл школы рядомъ находится обширный дворъ, въ глубин его виднется мазанка и юрта, подл забора навалены дрова, а посередин въ землю вдлано нсколько котловъ, такъ чтобы подъ нихъ можно было снизу подкладывать дрова. Въ нихъ-то и варилась каша. Не совсмъ пріятно войти на этотъ дворъ: около кипящихъ котловъ намерзли цлые бугры, отъ разливаемой воды и каши вмст съ различными нечистотами, такъ что трудно ходить, чтобы не поскользнуться, тутъ толпятся люди: одни изъ любопытства, другіе, чтобы получить какой-нибудь половникъ каши, и непремнные сочлены — собаки вылизываютъ то, что выплеснулось, разносчики ваши то съ полными, то съ порожними ушатами снуютъ туда и сюда, кто разрубаетъ бревно, кто подкладываетъ дрова, все это суетится въ дыму и въ пару, клубами поднимающихся надъ кипящими котлами.

Школа эта, какъ видно, обучаетъ только молиться, не выучивая даже грамот: поэтому можно встртить много называющихся ламами, которые читаютъ наизусть тибетскія молитвы, не зная никакой грамоты. Обученіе чтенію идетъ частнымъ образомъ: ламы принимаютъ къ себ мальчиковъ въ вид послушниковъ и обучаютъ ихъ чтенію, это длаютъ они большею частію за деньги, и изъ этихъ-то послушниковъ со временемъ выходятъ главные ламы. Ихъ ламы холятъ, потому что пользуются отъ нихъ различными услугами, и нкоторые изъ нихъ необыкновенно ловкіе и умненькіе, а иные — настоящіе плуты, которые умютъ обирать простодушныхъ постителей.

Кром того, ламы обучаются медицин и астрономіи. Это совершается также частнымъ образомъ, и конечно, обучаются очень немногіе. Когда мы отправлялись въ Ургу, то по случаю праздника обученіе этимъ предметамъ было превращено. Мы отправились было къ извстному тамъ лекарю лам, родомъ тангуту изъ Тибета, но намъ сказали, что онъ ни самъ никуда не вызжаетъ, ни къ себ не принимаетъ гостей, потому что, пользуясь праздниками, вычитываетъ знаменитую книгу ганджурь-данджуръ.

Мы слишкомъ много занялись религіозною стороною монгольской жизни, но она поглощаетъ большую ея часть. Когда-то у буддистовъ не было ни храмовъ, ни бурхановъ, были только учители-проповдники и ихъ послдователи, которые собирались подъ открытымъ небомъ для проповди или для диспутовъ, употребляли только скамейки и подстилки, въ древнйшихъ сочиненіяхъ есть статья только о сдалищахъ {Васильева, Буддизмъ, ч. I, стр. 88.}, а теперь храмовъ, бурхановъ, ламъ — безчисленное множество, масса праздниковъ и обрядовъ, сопровождающихъ благочестиваго буддиста отъ рожденія до смерти, не даетъ ему времени ничмъ почти заняться: то онъ детъ куда-нибудь на поклоненіе, то участвуетъ на праздник, то вычитываетъ по обту какую-нибудь книгу. Мы видли, что происходитъ въ храмахъ, посмотримъ теперь, что длается кругомъ ихъ, тоже по случаю праздника.

Вереницею тянутся другъ на другомъ поклонники, обходя кругомъ всего города: одни останавливаются и вертятъ чуть не до одуренья кхорло, другіе на каждомъ шагу растягиваются на земл, отмчаютъ черту, до которой доставали руками, и отъ той черты протягиваются дальше, такъ они обмрятъ верстъ 5 или 6 кругомъ города, иные просто ходятъ и перебираютъ четки. Все это молится и исполняетъ обты и собралось для того издалека, можетъ быть за сотни верстъ, иные пришли пшкомъ, есть, которые всю дорогу ползутъ.

Безпрестанно снуютъ всадники, вчно вскачь и приподнявшись на стременахъ, только коса сзади треплется, да сбоку брянчать различныя принадлежности къ трубк и туалету — огниво, протыкалка, щипчики и другія бездлушки, прившанныя на цпочкахъ. Передъ вами мелькаютъ самыхъ яркихъ цвтовъ халаты. Особенно рзво кидаются въ глаза ламы: на лам всегда шуба, врытая красной или желтой шелковой матеріей, соболемъ опушенная остроконечная шапка, сдвинутая на затылокъ и держащаяся только подбородникомъ, до половины открытая бритая голова его сливается въ одинъ массивный шаръ съ мясистымъ лбомъ и съ жирнымъ широкимъ лицомъ, на которомъ едва замтны узкіе глаза и плоскій носъ, и выдляется только широкій ротъ, съ толстыми губами и рядомъ блыхъ зубовъ, да большія, отставшія отъ головы уши, сзади съ шапки спустилась въ два конца красная лента и разввается по втру. Лицо его красно, какъ его халатъ, лоснится, какъ шелкъ, видно, что онъ сытно полъ и изрядно выпилъ майгуло или тарасуна {Майгуло — китайская водка, которая гонится изъ риса, и потомъ перегоняется черезъ листья розы и немного подслащается, она крпкая, но довольно пріятная, тарасунъ — водка изъ молока, гораздо легче, но тоже довольно пріятная, въ Ург этотъ тарасунъ длается, кажется, не всегда изъ молока, а изъ чего-то другого, и чуть ли не привозится изъ Китая, и потому дороже Монгольскаго, который гонится только съ весны до осени.}.

Пшіе бродятъ кучками, взявшись за руки, слегка пошатываясь и ведя горячую бесду. Кучка молодыхъ женщинъ присла на луговинк: он поютъ, каждая врозь, но такъ усердно, что лица раскраснлись, можетъ быть, он тоже слегка подогрлись тарасуномъ.

Одинъ детъ верхомъ и слегка бьетъ плетью проходящаго близъ него пшехода. Этотъ хватаетъ лошадь за поводъ, а тотъ его за косу, и, ударивъ по лошади, мчится впередъ такъ, что пшій только ногами болтаетъ, повисши на повод и на собственной кос. Пшеходъ, однако, успваетъ остановить лошадь, сталкиваетъ всадника съ сдла, валить его на землю, порожняя лошадь помчалась, мальчишки припугнули ее, другіе всадники ударились въ догонку на ней, а милая шутка кончена. До серьёзной драки не дошло. Совсмъ другое было бы у китайцевъ, страшно задорныхъ и охочихъ до драки.

Любопытно потолкаться и по базарной площади. Подл нея съ одной стороны китайскія фанзы и лавки, а на середин выставлены различныя монгольскія произведенія: колеса, щепы сдельныя, ханы, шапки и т. п. Тутъ же возы съ дровами и съ сномъ, сно связано въ снопики, нсколько десятковъ верблюдовъ, недавно пришедшихъ изъ Кяхты или изъ Калгана, стоятъ, дожидаясь отправки, гуртокъ овецъ пригнанъ на закланье, на возахъ и около возовъ приставлены готовыя туши. Тутъ же варятъ чай, жарятъ на рожн мясо, продаютъ бобо — различныя печенья изъ муки, на постномъ масл или на жиру.

Кучка людей сидитъ въ кружк: одинъ что-то разсказываетъ, протягивая нараспвъ, а другіе слушаютъ его и по временамъ вскрикиваютъ, будто выражая удивленіе и похвалу, и повторяютъ его послднія слова. Это сказочникъ. Есть тутъ также и фокусники, около которыхъ также собираются зваки. Немного поодаль упражняются стрльбою изъ лука: ставится рядъ деревянныхъ чурбачковъ, обдланныхъ въ род шахматныхъ пшекъ, стрла съ тупымъ концомъ пускается изъ лука саженъ за 30 или на 40, и навснымъ ударомъ должна вышибить одинъ изъ чурбачковъ. Кругомъ сидятъ зрители и, при всякомъ удачномъ или неудачномъ выстрл, выкрикиваютъ нараспвъ похвалу или сожалніе.

По одному краю площади стоятъ нсколько кумиренокъ или капличекъ съ освященными изображеніями на бумаг, а передъ ними наложены кучи какого-то тряпья и обрывковъ, разнаго рода хламу и сору. Всмотрвшись ближе, вы увидите, что въ нихъ шевелятся какія-то живыя существа: это люди, бдняки, немогущіе бродить отъ болзни или отъ дряхлости, которыхъ родные ихъ, будучи не въ состояніи содержать дома, выносятъ сюда, кладутъ, обернувши въ кое-какія лохмотья и прикрывши хламомъ изъ этихъ же кучъ, и въ такомъ положеніи они остаются до тхъ поръ, пока не помрутъ. Кто подастъ имъ чашку чаю, кто — не на чистообглоданный мосолъ, иной пожертвуетъ какой-нибудь лоскутъ матеріи, за который его могутъ покормить, этимъ они только и живутъ, но, конечно, не долго. Исходъ здсь одинъ — смерть. Если онъ умретъ днемъ, то его успютъ еще оттащить на кладбище, а если въ ночь, то еще до утра съ нимъ здсь же расправятся собаки. Хорошо должно быть тому, возл котораго происходитъ эта расправа съ мертвымъ трупомъ, и который ждетъ со дня на-день, съ часу-на-часъ, что и его постигнетъ та же участь!

Нужно замтить, что въ мое время тамъ было много нищихъ сверхъ обыкновеннаго, вслдствіе нсколько лтъ продолжавшагося падежа на скотъ и разореній, произведенныхъ дунганами и заставившихъ многихъ побросать все свое имущество и скучиться ближе въ Ург, гд и безъ того народу много, кормъ выбить, и потому скота мало. Обычно у монголовъ бдняки прокармливаются около богатыхъ, ухаживая за ихъ стадами и исполняя различныя послуги, многіе прикочевываютъ въ дацанамъ и кормятся около нихъ тоже за услуги, а другіе, какъ мы говорили прежде, садятся на караванномъ пути и живутъ отъ каравановъ. Нищихъ, которые ходятъ и прямо просятъ подаянія, у нихъ немного. Такой нищій подходитъ къ воротамъ и затягиваетъ псню, состоящую въ вымаливаніи куска. Его оставляютъ у воротъ пть по крайней мр четверть часа, и тогда только подадутъ. Это несообразно съ характеромъ монгола, который не скупъ и не жестокъ въ ближнему, но, по его убжденію, обднніе человка происходитъ отъ Бога, который караетъ его за грхи. Такой взглядъ составляетъ наслдіе монгола отъ самаго древняго времени, онъ смягчился нсколько, но не искоренился совсмъ, только подъ вліяніемъ буддизма. На это указыкаетъ Марко Поло, сообщая слдующее въ 24 глав II-й книги, о великой и удивительной благотворительности царя Кублай-хана: ‘Надобно знать,— говоритъ онъ,— что въ то время, когда татары (монголы) держались своихъ первобытныхъ обычаевъ и еще не принимали вры идолопоклонниковъ (буддистовъ), они ничего не знали о милостын бднымъ, когда какой-нибудь бднякъ обращался къ нимъ съ просьбою, они прогоняли его съ бранью и говорили: ‘Убирайся со своими жалкими пснями про невзгодье, посланное на тебя Богомъ, если-бы онъ любилъ тебя, какъ, кажется, любитъ меня, ты былъ бы такъ же счастливъ, какъ и я’. Но съ тхъ поръ, какъ люди изъ идолопоклонниковъ и особенно бакши {Бакши вроятно — бихшу, нищій, такъ какъ Будда-Шакьямуни, по словамъ Васильева, былъ ‘не что иное, какъ основатель братства нищенства’ (стр. 14—15).}, представили его величеству, что благотвореніе и милосердіе къ нуждающимся дло доброе и очень милостиво принимаемое ихъ божествами — ханъ и сталъ длать пособія бднымъ’.

Совсмъ иначе относятся въ нищему китайцы. Они положительно ненавидятъ нищихъ, хотя бы то были китайцы же. Я видлъ, какъ нсколько лавочниковъ расправлялись съ нищимъ-китайцемъ, когда онъ имъ надолъ своею пснею: они пинками сбили его съ ногъ и волокли по земл, онъ только стоналъ и визжалъ, тоже ожесточившись, такъ что на посинлыхъ губахъ пнилась слюна, и, какъ подстрленная сова, онъ дрягался ногами и царапался когтистыми, костлявыми руками. Передъ моимъ отъздомъ лавочникъ убилъ такимъ же образомъ нищаго-монгола, ударивъ его полномъ въ високъ. Я не дождался ршенія суда, но извстно, что за неумышленное убійство простого человка взыскивается только денежная пеня.

Много столтій китайцы и монголы живутъ вмст одною историческою жизнію, управляясь однимъ правительствомъ и однимъ закономъ, волей-неводей идетъ взаимный обмнъ понятій и обычаевъ, и подъ вліяніемъ этихъ заимствованій измняется образъ жизни того и другого народа. Монголы кое-гд принимаются за пашню, переходятъ изъ юртъ въ китайскія фанзы, привыкаютъ въ употребленію хлба въ пищу и, вообще, перенимаютъ китайскую кухню, подражаютъ китайцамъ и въ одежд. Китайцы, конечно, поддаются монгольскому вліянію туже: но и здсь многое, въ обычаяхъ и одяніи, внесено было въ Китай монгольскою династіей. До монголовъ они, напримръ, не выбривали головы спереди и не носили косы, а просто запускали волосы, не бря и не заплетая, и отпускали также бороды, такъ и теперь носятъ волосы хунъ-хуцзы (рыжебородые) — разбойники-революціонеры на сверо-восток Китайской имперіи, и нкоторые хэшены (монахи), также частію настроенные въ революціонномъ дух противъ современнаго правительства. Многое у нихъ перемшалось такъ давно, что не разберешь, кто у кого перенялъ. Теперь они вмст празднуютъ ‘блый мсяцъ’, но неизвстно, чей это собственно праздникъ: монгольскій или китайскій.

То, что смшалось въ давнее время, длается общимъ достояніемъ обоихъ народовъ, но по прежнему одинъ остается представителемъ культуры осдлой съ земледліемъ, промышленностью и торговлею, другой застылъ на степени скотовода, съ самыми скудными зачатками ремесла и при первобытныхъ способахъ торговли, состоящей въ простомъ обмн естественныхъ произведеній. Но между монголомъ и китайцемъ, кром разницы культурной и политическаго антагонизма, существуетъ рзкая разница въ природномъ характер,— такъ сказать, въ самой крови того и другого народа. Мы видли, какъ различно относятся китаецъ и монголъ къ нищему. Проводя сравненіе это дальше и въ другихъ отношеніяхъ, вы найдете такую-же разницу во всемъ. Она существуетъ въ самомъ организм ихъ. Монголъ плечистъ, физически крпокъ, здоровъ, ловокъ въ движеніяхъ, нрава довольно спокойнаго, хотя не флегма, довольно неподвиженъ, лнивъ, не жестокъ въ гнв и не злопамятенъ, довольно грубъ и не развитъ, но доступенъ всякому мягкому чувству и способенъ предаться иде. Совсмъ другое китаецъ: тонкія кости, жидкія мышцы, узкія плечи и грудь — не позволяютъ предполагать въ немъ физической крпости и силы, лицо его или женственно-пухлое, съ ярко играющимъ румянцемъ на щекахъ, или мертвенно-блдное, темное, почти какъ подошва, въ говор и во всхъ движеніяхъ торопливость и рзкость, манеры безъ всякой граціи, онъ нервозенъ, легко возбуждается, но до нкоторой степени сдерживаетъ себя, а прорвавшись, не знаетъ мры и границъ: тогда у него глава наливаются кровью и онъ сначала разражается потокомъ брани, потомъ кидается въ драку, причемъ старается выцарапать ногтями глава своему противнику или изодрать ему лицо въ кровь, онъ можетъ пріостановиться на минуту, одуматься немного и снова отдаться бшенству. Сдержавши гнвъ, онъ не проститъ обиды, и при случа выместитъ. Постоянныя обиды и раздраженія могутъ довести китайца до сумасшествія, онъ способенъ перетерпть нкоторое время, а потомъ придетъ и заржетъ. Между китайцами не рдкость и самоубійство. Все это, конечно, обнаруживаеть болзненность организма, и такое совмщеніе горячности и способности совершить убійство посл, когда весь пылъ гнва и раздраженія долженъ пройти, указываетъ на какого-то нравственнаго и физическаго урода.

Приводимъ одинъ эпизодъ изъ жизни въ Ург за послднее время, представляющій, при всей его циничности, довольно ярко разницу между этими двумя характерами.

Въ 1870 г. дунганское движеніе развилось такъ широко, что юго-западная часть Монголіи была вся въ рукахъ мятежниковъ, два города Кобдо и Улясутай также были взяты ими, и они стали грозить Ург. Жители тхъ мстъ, въ которыхъ они появлялись, бжали отъ нихъ, или по невол приставали въ нимъ. Грабежи, произведенные ими, и повсемстный скотскій падежъ довели многихъ до совершеннаго разоренія, и, вслдствіе того, кое-гд и вн района дунганскихъ дйствій начались грабежи и въ широкихъ размрахъ воровство. Монгольскія власти, конечно, переполошились и держались очень далеко отъ всякаго столкновенія съ дунганами, но успли нахватать разнаго рода воровъ и грабителей, которые будто бы имли связь съ мятежниками и были, такъ сказать, ихъ эмиссарами. Въ устрашеніе прочимъ, 24 человка, такимъ образомъ схваченные, приговорены въ смертной казни, хотя общее мнніе монголовъ было то, что многіе изъ нихъ были почти невинны. Монголы вообще не любятъ казней, и тмъ больше въ Ург, священномъ город, смертная казнь — дло необыкновенное. Вспоминаютъ про одинъ случай казни, когда сынъ убилъ родную мать. Преступленіе было по общему мннію ужасное, и все-таки съ трудомъ могли найти палача между монголами, заплативши ему 120 лановъ (около 350 руб.). Каково же было найти палачей для 24 человкъ, и притомъ такихъ, въ виновности которыхъ никто почти не убжденъ? Понятно, что на это не согласился ни одинъ монголъ, тогда обратились въ китайцамъ, и между ними нашли 12 человкъ бдняковъ, которые лтомъ занимаются огородами, а зимой кое-какими ремеслами, большинство же помщается у купцовъ въ качеств поваровъ, караульщиковъ и различной прислуги, они же исполняютъ и роль актеровъ. Плата палачу за голову идетъ съ того хошуна, откуда происхожденіемъ преступникъ, и установляется по обоюдному договору палача съ его представителями, которые должны на то время пріхать въ Ургу, и потому была различна, но кругомъ каждая голова обошлась въ 50 ланъ, или каждый палачъ за дв головы получилъ 100 ланъ (260 руб.). Такая сумма для бдняка, конечно, довольно сильная приманка, чтобъ подавить въ себ человческое чувство состраданія.

Преступниковъ тамъ содержатъ такъ: посл равнаго рода истязаній при выпытываніи, ихъ сажаютъ въ колодки и цпи, едва кормятъ, и почти не одваютъ, а только передъ казнью даютъ имъ вдоволь сть и даже поятъ водкой. Трудно, чтобы въ виду смерти можно было сть и пить, но они исполняютъ это съ жадностью: значитъ, голодъ такъ силенъ, что подавляетъ вс другія чувства и даже страхъ смерти. То же самое испытали и эти 24 человка. Затмъ подвезли одноколки, запряженныя верблюдами, на каждую положили по два человка рядомъ вдоль телги, въ которой ихъ, конечно, крпко привязали веревками, и въ сопровожденіи конвоя солдатъ, подъ командою двоихъ чиновниковъ, маньчжура и монгола, повезли ихъ въ хребетъ,— въ такое мсто, откуда нельзя бы было видть ни храмовъ Урги, ни Ханъ-улы.

На мст казни заблаговременно поставлено было дв юрты для чиновниковъ, которые, какъ пріхали, забрались въ одну изъ нихъ, занавсили даже отверстіе вверху и принялись угощаться виномъ, чтобы ничего не слыхать и не видать, и меньше сознавать, что должно было произойти подл нихъ.

Телги поставлены въ рядъ, и каждый палачъ принялся расправляться со своею парой жертвъ. Отвязывали руки и поворачивали корпусомъ такъ, чтобы шея приходилась какъ разъ на обод колеса, въ которому и привязывали сначала собственной его косой, а потомъ веревкой, затмъ рубили топоромъ съ широкимъ, четверти въ 2 ¹/₂, лезвеемъ, на длинномъ древк. Сразу не была отрублена голова ни одному, иному досталось 6 ударовъ, благодаря плохому качеству китайскаго желза. Иные, по всмъ вроятіямъ, ошеломлены были сразу и остальные удары получали безъ чувствъ, другіе же, будучи не въ состояніи кричать, потому что туго были притянуты въ колесу, стонали и бились. Солдаты не могли смотрть, стояли отвернувшись и только взывали: ‘о, гыгэнъ!’ А палачи, въ особенности одинъ изъ нихъ, актеръ, длали свое дло съ удивительнымъ равнодушіемъ: они поскакивали, покрикивали и ободряли другъ друга шуточками. Трудно сказать, длалось ли это спокойно или для ободренія себя, отъ сознанія внутренней тревоги,— только сцена вышла крайне циническая. Двадцать четвертому обыкновенно давалось всегда прощеніе и тутъ оставленъ былъ очень молодой парень, почти мальчишка, и уже отвязанъ. На этотъ разъ, однако, не было сдлано и этого помилованія: его опять положили на окровавленную уже телжку, и, не внимая мольбамъ и воплямъ, привязали и казнили.

Я пріхалъ въ Ургу вскор посл этой казни, и тогда вс говорили о ней съ ужасомъ и отвращеніемъ. Монголовъ удивляло то, что при казни присутствовали и русскіе изъ консульства, и мирились только на томъ, что консулъ обязанъ о всемъ знать и доносить своему правительству. Въ новый годъ обыкновенно актеры ходятъ въ купцамъ и чиновникамъ для полученія подарковъ и денегъ, изъ-за которыхъ они играютъ въ театр, монгольскіе чиновники не приняли ни одного актера за то, что они были палачами. Сравнивая характеръ цивилизованнаго китайца и простого сына природы — монгола, вы отдаете сочувствіе скоре послднему. Что это за цивилизація, которая съуживаегъ взглядъ человка до того, что онъ не можетъ устремиться ни къ чему отвлеченному, выходящему изъ круга его самыхъ узкихъ матеріальныхъ потребностей, подавляетъ въ немъ естественныя чувства ради матеріальной выгоды, выражающейся въ серебряныхъ ланахъ! Что толку въ трудолюбіи, въ томъ, что до значительной степени развито земледліе и промышленность, когда это не обезпечиваетъ цлыя массы отъ голодной смерти, когда, ради нужды, прибгаютъ къ убійству собственныхъ дтей женскаго пола, и въ то же время очень значительная доля мужского населенія проводитъ жизнь безъ женщинъ… когда нужда или просто корысть превращаетъ человка въ палача!

А между тмъ такое уродство, соединеніе весьма разумныхъ и гуманныхъ законовъ и философскихъ ученій съ самыми нелпыми и дикими проявленіями воли на практик, составляетъ характерную черту во всей исторіи китайскаго народа.

‘Блый мсяцъ’ у монголовъ въ древнее время и теперь.— ‘Блый мсяцъ’ у китайцевъ. — Кяхтинскій китайско-русскій языкъ и его происхожденіе.— Мой чичероне — Чеченъ.— Маймаченъ.— Лавки.— Внутренность жилья. — Обдъ.— На улиц.— Игроки. — Старый китаецъ, владтель двочки-монголки.— Браки китайцевъ съ монголками.— Метисація (эрлицзы).— Въ гостяхъ у учителей.— Два различные типа.— Обдъ.— Музыкантши.— Монгольскія псни.— Театръ и представленіе съ лодками.

До сихъ поръ мы говорили, такъ сказать, о вседневной жизни монголовъ въ Ург, и не указали ничего, характеризующаго спеціально празднованіе благо мсяца. Да оно у монгола почти ничмъ и не выражается, какъ только еще большимъ противъ обыкновеннаго ничего-недланіемъ, разъздами въ гости по сосдямъ, сборищами около святыхъ мстъ, гд одни исполняютъ свои религіозные обты, другіе отдаются разгулу.

Совмстная жизнь монголовъ и китайцевъ въ продолженіе многихъ вковъ, какъ мы замтили, привела оба народа къ обмну и заимствованіямъ нравовъ и обычаевъ другъ друга до такой степени, что теперь, я думаю, трудно разобрать, что у кого изъ нихъ оригинально и что заимствовано. Такъ и относительно благо мсяца. Теперь они празднуютъ его одинаково: одинъ годъ, въ Ург, пришлось мн встртить его въ начал февраля, а другой годъ, въ Калган — въ конц января. Между этими числами онъ происходитъ и, всегда вмст, у монголовъ и китайцевъ. Но что блый мсяцъ составляетъ праздникъ монголовъ въ очень древнее время, опять мы находимъ свидтельство у Марка Поло. Вотъ что разсказываетъ онъ во II-й книг, въ 12-й глав о бломъ празднеств, бывающемъ въ 1-й день февраля мсяца, съ котораго начинается годъ у татаръ (монголовъ):

‘При этомъ случа соблюдается тотъ обычай, что великій ханъ и вс подвластные ему въ различныхъ странахъ надваютъ блыя платья, которыя, по ихъ мннію, знаменуютъ счастіе, они надваютъ ихъ при начал года, полагая, что цлый годъ для нихъ во всемъ будетъ счастье и благополучіе. Въ этотъ день люди всхъ областей и государствъ, зависимые отъ великаго хана по владнію землями и судебной власти, посылаютъ ему дорогіе подарки въ золот и серебр и драгоцнныхъ камняхъ, со множествомъ кусковъ благо сукна, которое прилагаютъ, чтобы его величество весь годъ наслаждался счастіемъ и имлъ казну, равную его расходамъ. По той же причин вельможи, князья и вс сановники государства въ своихъ домахъ дарятъ другъ друга вещами благо цвта, и притомъ обнимаются съ радостію и изъявленіями торжества, и говорятъ, какъ принято и у насъ: ‘желаю теб на весь годъ счастія и полнаго успха во всхъ твоихъ предпріятіяхъ!’ При этомъ случа дарятъ его величеству множество блыхъ лошадей, хоть и не совсмъ блыхъ, но преимущественно этого волоса. Блыя лошади обыкновенное явленіе въ этой стран’.

У простыхъ монголовъ въ настоящее время, кром поздравленій и угощенія другъ друга, кажется, ничего не осталось, но обычай, чтобъ князья и вельможи здили поздравлять и дарить китайскаго императора, какъ прежде великаго хана, остался во всей сил, и по всмъ вроятіямъ, блый мсяцъ и въ то древнее время праздновался особеннымъ образомъ только при царскомъ двор и у князей. Предпочтеніе блой и вообще свтлыхъ мастей въ лошадяхъ осталось во всей сил у монголовъ до сихъ поръ.

У монголовъ на время этого праздника прекращаются вс дла: къ тому времени заканчивается все, исполняются вс ршенія суда, совершаются казни и другого рода наказанія, государственная печать запирается амбанями въ ящикъ, и ямунь (присутственное, судебно-адмииистративное мсто) затворяется. Въ новый годъ чиновники получаютъ чины и награды, и разъзжаютъ другъ къ другу съ поздравленіями. Наше консульство также принимало визиты и подарки и отплачивало ихъ, и оба амбаня не одинъ разъ посщали нашего консула, не говоря уже о другихъ чиновникахъ.

У китайцевъ этотъ праздникъ боле характеренъ. Присутственное мсто, во глав котораго стоитъ ихъ заргучей, конечно, прекращаетъ всякую дятельность, но торговля идетъ, и закрываются только т лавки, хозяева которыхъ почему-либо заблагоразсудятъ, отправляясь сами въ гости или принимая гостей у себя, ну конечно, на какой-нибудь одинъ день или даже на нсколько часовъ, впрочемъ, у китайцевь торговля идетъ не только въ лавк, но и въ томъ отдленіи дома, гд онъ спитъ и стъ. Когда же настанетъ, такъ-называемый, счастливый день, указанный въ ихъ календар, тогда они заканчиваютъ вс свои разсчеты, производятъ уплаты долговъ, что ведетъ иногда къ сценамъ весьма скандалезнаго свойства: кредиторъ является къ должнику, а тотъ не въ состояніи уплатить, кредиторъ ругаетъ должника, иногда бьетъ, а виноватый только упрашиваетъ и валяется въ ногахъ. Процедура эта бываетъ весьма долгая: одному хочется въ счастливый день непремнно получить, чтобъ имть полученіе цлый годъ, другому по той же причин не хочется отдать. Иногда кредиторъ, получивши деньги, на другой же денъ возвращаетъ ихъ, ему важно было только полученіе непремнно въ счастливый день. Въ этотъ же день они стараются продать что-нибудь, какъ можно выгодне, пожалуй, ловче обмануть. Поэтому, вы сдлаете купцу величайшее удовольствіе, если въ этотъ день купите у него хоть какую-нибудь бездлушку и дадите себя принадуть: посл онъ вамъ это одолженіе наквитаетъ. Во дворахъ ставятся ёлки и сосенки, украшенныя разноцвтными лоскутками бумаги, въ жилой комнат передъ бурханчикомъ или передъ картиной религіознаго содержанія, на стол лежитъ испеченный барашекъ, съ подогнутыми ножками, съ раззолоченными рогами и украшенный также разноцвтными бумажками, тутъ же разставлены разныя лакомства, разложенныя на тарелкахъ: бобо, фрукты, орхи и цлая пирамида, сдланная изъ прутиковъ тста, замшаннаго на постномъ масл и облитаго леденцомъ, непремнное также украшеніе — букеты искусственныхъ цвтовъ. Въ кумирн, которая китайцами никогда не посщается, въ это время раздается музыка и пніе, это производится двоими китайцами изъ приказчиковъ: они тутъ кривляются, поютъ и что-то разсказываютъ, проходящіе останавливаются не надолго, позваютъ и уходятъ, большой толпы тутъ не бываетъ. То же самое продлываютъ и у себя дома. Какъ только смерклось, часовъ въ 8, вс дворы запираются, въ маймачен (въ Ург) запираются и городскія ворота, и тамъ идетъ музыка, пніе, пускаются ракеты, зажигаются различные фейерверки, при этомъ кругомъ слышится лопаніе ракетъ и трескъ петардъ. Все это оканчивается театромъ въ продолженіи трехъ дней и фонарнымъ праздникомъ.

По монгольскому городу я здилъ съ казакомъ или съ кмъ-нибудь изъ консульства, а отправляясь въ китайцамъ, я взялъ съ собою въ чичероне Чечена, китайца, жившаго долго въ Кяхт, и потому говорящаго по-русски. Но что это на русскій языкъ! Съ непривычки вы ничего не понимаете, какъ будто вамъ говорятъ по-китайски. Главнымъ образомъ васъ затрудняетъ выговоръ, а потомъ нужно узнать особенные обороты рчи и, наконецъ, особенныя слова, которыя Богъ знаетъ откуда взялись. Трудно сразу догадаться, что въ словахъ: оложестава, попич_и_, хычи заключаются русскія слова: рождество, писать, хочешь, фраза: твоя кушая хычи не хычи, означаетъ: хочешь-ли ты сть. По-китайски вопросительная фраза образуется посредствомъ повтореннаго глагола со вставкою отрицательной частицы — бу: но бу но — хочешь не хочешь, т.-е. не хочешь ли, такимъ образомъ, твоя попичи буду не буду — значитъ: будешь ли писать. Есть русскія слова, которыя, при очевидномъ ихъ русскомъ происхожденіи, употребляются въ особенной форм или съ особеннымъ значеніемъ. Такъ: ярова — скорй, живй, к_о_рпи — овчинка, курпей, узоръ — образчикъ товара какого бы то ни было, поговори тониньки слово, файзиръ слово — дружелюбно, деликатно, покопай — похлопочи: тиби за мени покопай буду не буду? несапёда — нельзя (что-нибудь длать), не вывозитъ. Выражаясь о комъ-нибудь, что онъ такъ запутался въ длахъ, что хоть въ петлю лзь, китаецъ говоритъ: яму буду соли повси,

Трудно добраться, откуда они взяли многія слова, которыя никакъ не могли быть сдланы русскими путемъ коверканія своего языка и приноровленія ихъ въ китайскому выговору. Кяхтинсвіе китайцы такъ упорно говорятъ этимъ языкомъ, что русскіе, имющіе съ ними дло, принуждены выучиться ему. Дло въ томъ, что китайцы выучиваются этому языку по книжкамъ. Вновь прибывшій изъ Китая является въ Кяхту уже подучившись или тутъ учится по книжк. Въ Долонъ-нор въ одной лавк китаецъ обратился, къ намъ съ нсколькими русскими фразами, и по разспросамъ оказалось, что онъ никогда не былъ между русскими, а научился по книг, собираясь хать въ Кяхту. Только такого рода искаженіемъ путемъ переписки и можно объяснить сочиненіе такого оригинальнаго языка. Китайцы или маньчжуры на Амур говорятъ совершенно иначе: они искажаютъ русскія слова въ дух своего собственнаго языка, но не сочиняютъ совершенно новыхъ словъ и оборотовъ, а наконецъ, выучиваются и совсмъ чисто говорить по-русски, то же самое можно сказать и про маньцзъ въ Усурійскомъ кра.

Кяхтинскій же китайско-русскій языкъ есть произведеніе книжное, возникшее въ Кита. Обученіе китайцевъ русскому языку началось ужъ давно. Съ тхъ поръ, какъ палъ Албазинъ (въ 1689 г.) и часть албазинскихъ русскихъ отведена въ Пекинъ, тамъ основалась русская церковь и русская школа. Албазинцы, съ теченіемъ времени, конечно, окитаились, но тогда начались у насъ боле постоянныя сношенія съ Китаемъ, а наконецъ, стала постоянно проживать въ Кита наша духовная миссія и при ней основана русская школа, которая содержалась насчетъ китайскаго правительства. Въ ней ‘обучались россійской словесности дти, принадлежащія 8 пекинскимъ монгольскимъ корпусамъ’, какъ видно изъ ‘Уложенія китайской палаты вншнихъ сношенія’ въ перевод С. Липовцева (1828 г., стр. XXX, 54). Что за школа была до основанія въ Пекин нашей миссіи, мы не знаемъ, знаемъ только, что она была. Извстно также, что много нашихъ старообрядцевъ въ ХІІІ-мь и начал ХІХ-го столтія уходили на Амуръ, изъ-за чего у насъ возникало нсколько длъ. Хватая нкоторыхъ изъ нихъ, маньчжурское правительство заставляло ихъ брить бороды и поступать въ китайское подданство, и поручало имъ также обучать русскому языку. Однимъ изъ такихъ былъ Гурій Васильевъ, который три раза бгалъ въ Маньчжурію: первые два раза его выдавали обратно въ Россію, такъ какъ онъ не хотлъ принять китайскаго подданства, а въ третій разъ ‘онъ оставленъ былъ въ Айгун подъ присмотромъ полиціи, и ему вмнили въ обязанность обучать взрослыхъ дтей русскому языку, за что отпускали ему пищу, одежду и содержали вообще въ большомъ довольств’. Потомъ его отправили внизъ по Амуру на рыбную ловлю, гд съ нимъ обращались дурно, и онъ ушелъ, и весной въ 1828 году явился въ Удской острогъ.

Такъ давно китайцы начали обучаться русскому языку, и, при ихъ склонности передавать все книг, безъ сомннія давно уже стали составлять учебники русскаго языка.

Какъ ни давни наши сношенія съ Ургой, я не встртилъ тамъ ни одного монгола, знающаго по-русски, а изъ китайцевъ такихъ было трое: Чеченъ, Лоска и Далайка, которые исполняли при консульств роль факторовъ и чичероне.

Чеченъ отличался отъ тхъ двоихъ тмъ, что одвался щеголевато и держалъ себя съ большимъ достоинствомъ. Когда-то онъ былъ богатъ, но посл вслдствіе какихъ-то обстоятельствъ разорился, и теперь перебивается кое-какъ переторговывая, и живетъ весьма бдно, по одежд однако этого нельзя замтить. Онъ ходитъ всегда въ шелковомъ синемъ халат на ват, подпоясанъ чернымъ креповымъ кушакомъ, сверху черная курма, на голов черная поярквая шляпа съ загнутыми вверху полями, подбитыми черною шелковою матеріей, на верхушк ея свитъ изъ краснаго шелковаго шнурка шарикъ въ род того, какъ у чиновниковъ, въ рукахъ всегда четки, съ мелкою рзьбой изъ краснаго дерева, а иногда вынимаетъ изъ кармана пару грецкихъ орховъ, покрытыхъ лакомъ, которые на досуг перебираетъ въ рук, чтобы развивались подвижность и ловкость въ пальцахъ, сбоку неизбжный кисетъ съ табакомъ и съ обыкновенной мдной гамзой, у которой чубукъ украшался мундштукомъ изъ благо нефрита чуть не въ четверть длины, не нюхалъ онъ табаку ради опрятности, какъ онъ самъ заявилъ мн. По опрятности онъ былъ лучшій изъ китайцевъ, одна была бда: какъ бы рано ни пришелъ, всегда успвалъ надаться чесноку такъ, что издали ужъ несло отъ него. Китайцы, видимо, относились въ нему съ почтеніемъ, во-первыхъ потому, что когда-то онъ былъ богатъ и многіе одолжались и угощались у него, и, обднвши, онъ все-таки не роняетъ своего достоинства, во-вторыхъ потому, что онъ приходитъ къ нимъ не одинъ, а съ русскими, которые всегда что-нибудь да купятъ.

Итакъ, мы съ Чеченомъ отправляемся въ маймаченъ.

Ургинскій маймаченъ ничмъ не отличается отъ кяхтинскаго. Также иметъ онъ четвероугольную форму, окруженъ высокимъ палисадомъ, на четыре стороны ворота, внутри еще нсколько воротъ, на однихъ воротахъ, которыя находятся на улиц, идущей на полдень и ведущей къ жилищу заргучея, вверху, подъ крышей устроено нчто въ род клтокъ: тамъ выставляются головы казненныхъ преступниковъ, а на этотъ разъ виднлись только обыкновенные китайскіе сапоги. Эти сапоги принадлежали бывшему здсь когда-то заргучею, который стяжалъ себ славу мудраго и справедливаго правителя, и сапоги теперь должны напоминать потомству доблестнаго чиновника. Весь городъ пересченъ прямыми узкими улицами и каждый домъ здсь лавка. Одни изъ нихъ прямо выходятъ на улицу, такъ что съ улицы вы подходите къ прилавку и видите различные товары: гамзы (мдныя трубки), чубуки, мундштуки каменные, фарфоровые и стеклянные, такія же табакерки въ вид пузатыхъ флакончиковъ съ узенькими горлышками и съ каменными или стеклянными различныхъ цвтовъ пробками, къ которымъ внизу придлана костяная или металлическая ложечка въ род уховертки, чтобы доставать табакъ, огниво съ кожанымъ мшечкомъ для храненія кремня и трута, кисеты и кошельки, ножи въ ножнахъ съ различными принадлежностями: двумя костяными палочками, служащими вмсто вилки, напилочкомъ, зубочисткой, уховерткой и т. д., поясы, тесемки, шелкъ въ моткахъ и плетенкахъ, бляхи, пуговицы, куски дабы, плитки кирпичнаго чая, леденецъ, глиняные и плетеные изъ тальнику сосуды съ масломъ или съ водкой, шапки, башмаки, конская сбруя, на палкахъ разставлены коробочки и свертки съ различными мелочными товарами, фарфоровая посуда, тутъ же и русскіе стаканы, боле же цнные товары, какъ шелковыя матеріи, сукна, шертинги, мха, мелкія вещи изъ боле цннаго матеріала,— все это находится въ задней комнат въ сундукахъ, и выносится только по требованію покупателя. Другія лавки можно назвать магазинами: въ нихъ на улицу выходитъ стна съ окнами, въ которыхъ, вмсто стеколъ, бумага и такая же прозрачная дверь. Есть, наконецъ, лавки, которыя находятся внутри двора. Черезъ ворота вы входите во дворъ, вымощенный камнемъ, онъ чисто выметенъ, по середин нчто въ род жертвенника, столбикъ съ каменной или съ чугунной чашей, въ которой наложены курительныя свчи, нсколько ёлокъ или сосенокъ, на васъ высыпаютъ собаченки маленькія, косматыя, такъ что у иной не видать ни глазъ, ни морды, вс он въ красныхъ ошейникахъ, унизанныхъ мелкими погремушками, кругомъ расположены — кладовыя, конюшня, лавка, жилыя комнаты. Лавка всегда прямо со входа, и рядомъ съ нею, а иногда въ ней самой, жилье. Дверь закрыта занавскою изъ стеганной на ват бумажной матеріи, по середин, поперекъ, перехваченная планочками, чтобы она сама падала внизъ. Въ лавк вы встртите полки съ товарами и сундуки, кое-что разставлено на полу, у окна конторка, и тамъ постоянно сидитъ конторщикъ и пишетъ все счеты кистью и тушью, перебрасывая по временамъ кости на счетахъ. Рядомъ, направо, жилая комната, тутъ у задней стны канъ — широкія нары, которыя снизу нагрваются посредствомъ топки, они закрыты сначала циновкой изъ гаоляна (родъ крупнаго проса, растущаго высоко, какъ камышъ), а потомъ узкими ковриками, по сторонамъ свернуты тонкіе тюфяки, у самой стнки длинненькія, въ род валиковъ подушки, на кан-же, съ боковъ стоятъ сундуки темно-краснаго цвта, покрытые лакомъ, и на немъ же, въ середин, скамеечка, замняющая столъ. Стны украшены картинами на бумаг, надъ дверью надпись, родъ девиза, взятаго изъ какого-нибудь знаменитаго сочинителя, передъ каномъ — печка съ жаровней и на ней постоянно кипятится вода для чая. Васъ сажаютъ на канъ и въ вамъ придвигаютъ столикъ, и начинается угощеніе чаемъ, перепрлымъ, невкуснымъ, въ него кладется леденецъ, который не скоро таетъ и не размшивается, такъ что вы сначала сверху спиваете чай вовсе несладкій, а посл остается почти одинъ леденецъ, но вамъ опять доливаютъ и т. д., чашки фарфоровыя, въ род нашихъ полоскательныхъ, только маленькія, немного больше нашей обыкновенной чайной чашки. Около собирается непремнно толпа приказчиковъ, молодыхъ парней, съ красными, пухлыми щеками, разговоръ ведетъ старшій, а прислуживаютъ мальчишки. Трудно у нихъ разобрать, кто хозяинъ, кто приказчикъ, это все больше фирмы купеческія, товарищества, въ которыхъ, какъ хозяева, участвуютъ и очень молодые люди, старики же, какъ боле опытные, руководятъ дломъ, но безъ общаго совта ничего не ршаютъ. Кром чая угостятъ васъ печеньемъ, фруктами и непремнно табакомъ — покурить или понюхать.

Мы были въ нсколькихъ лавкахъ, везд купили что-нибудь и везд угощались чаемъ и лакомствомъ. Въ одной лавк мы били приглашены обдать, когда окончимъ ходить по городу. Приглашеніе это, видимо, было Чеченомъ предусмотрно и, кажется, предустроено. Мы обдали только втроемъ съ хозяиномъ, а остальная публика все время толпилась тутъ, но ни въ чему не прикасалась. Кушаній было множество, такъ что всхъ не припомнишь. Прежде всего поставили тарелочки въ род тхъ, что у насъ употребляются для варенья, и положили по пар деревянныхъ палочекъ, вмсто вилокъ: затмъ подали до 10 блюдечекъ различныхъ соленій изъ рдьки, моркови, бобовъ, капусты китайской (въ род сафоя), капусты морской, кореньевъ петрушки или пустарнака, огурцовъ, какихъ-то червячковъ въ род раковыхъ шеекъ, очень тонкихъ и мелкихъ, трепанги, чеснокъ, въ чашечкахъ уксусъ и при нихъ фарфоровыя ложечки. Всего этого мы попробовали, какъ будто для возбужденія аппетита, затмъ пошли настоящія кушанья: мясо различныхъ сортовъ — говяжье, баранье и свиное — вареное, жареное или съ какимъ-нибудь соусомъ, смшанное съ капустой и съ лукомъ, и все изрзанное на мелкіе кусочки, соусъ съ трепангами, уаньцзы — родъ колобковъ мясныхъ, супъ густой съ катышками изъ какой-то неопредленной массы, затмъ рисъ, густо сваренный въ вод, и бульонъ, тутъ же подали и кругленькіе прсные хлбцы, не печеные, а вареные. Послднія три блюда были самыя невкусныя, а вс остальныя очень вкусны. Въ промежуткахъ между перемною блюдъ мы пили подогртую майгуло маленькими, какъ большой наперстокъ, чашечками. Кушаній было такъ много, что я едва могъ каждаго състь, чтобъ только попробовать, хозяинъ лъ очень мало, зато Чеченъ выручалъ: онъ съдалъ все, что подавалось, и то и дло запивалъ, лицо у него раскраснлось, лобъ вспотлъ, онъ только отдувался, уставлялъ на меня свои мутные, на выкат, глаза, и невнятными словами и миной приглашалъ слдовать его примру. И этотъ самый Чеченъ иной день питается однимъ чаемъ. Вообще я замтилъ, что китаецъ предается умренности только по нужд или изъ разсчета, но гд ему это ничего не стоитъ, онъ стъ и пьетъ безъ мры. Не удивительно, что по отчетамъ англійскаго госпиталя въ Пекин самый большой процентъ болзней приходится на болзни желудка: большая часть изъ нихъ страдаетъ диспепсіей, и они постоянно принимаютъ лекарство, чтобъ желудокъ лучше варилъ.

Можетъ быть, отъ изобилія пищи у насъ не было времени для разговоровъ, такъ какъ мой переводчикъ былъ все время до того занятъ, что некогда было переброситься хоть нсколькими словами, отъ хозяина исходило только постоянное напоминаніе, чтобъ мы ли и пили. Но, сколько мн привелось потомъ познакомиться съ китайцами поближе, я не замтилъ у нихъ большой любознательности, ихъ интересъ не идетъ дальше того, почемъ у насъ продается тогъ или другой предметъ, получается ли онъ откуда или производится дома, есть ли у насъ такія лавки, такіе домы, какъ у нихъ, есть ли такія хорошенькія женщины, и при этомъ, что имъ ни говорите о громадныхъ, блестящихъ магазинахъ, о многоэтажныхъ домахъ, они вамъ не врятъ, и, не возражая, отвчаютъ вамъ расхваливаніемъ своего. Неудивительно слышать это отъ тхъ китайцевъ, которые никогда не были въ Россіи, но даже изъ кяхтинскихъ много есть такихъ, которые будутъ уврять васъ, что у ихъ китайскаго царя есть такая пушка, изъ которой, если выстрлить въ Пекин, ядро долетитъ въ Москву.

Итакъ, пообдавши безъ дальнихъ бесдъ, мы отправляемся, заплативши повару, который, отпустивши вс кушанья, не замедлилъ предстать въ грязномъ передник и съ грязною тряпкою въ рукахъ.

Въ улицахъ бродятъ праздныя толпы и вамъ приходится то и дло останавливаться. Какъ ни часто бываютъ тамъ русскіе, васъ не пропустятъ, не осмотрвши въ подробностяхъ и не ощупавши. Ощупываютъ мой черный дубленый полушубокъ, поднимая полы, и изслдуя, довольно ли онъ пушистъ, безцеремонно заглядываютъ вамъ въ лицо и длаютъ свои замчанія, потрогаютъ вашу бороду, тянутъ съ носа pincenez и стараются надть себ, но у большинства толстые носы съ плоскимъ переносьемъ не допускаютъ этого. Одинъ продирается сквозь толпу и протягиваетъ во мн руку со словами: ‘Здаласатуй!’ — ‘Здравствуй, здравствуй, пріятель!’ — отвчаю на его привтъ, и начинаю разговоръ, но онъ кром этой фразы, ничего не знаетъ, только трясетъ мою руку, кланяется, и что-то мычитъ, глупо улыбаясь. Похваливъ его, какъ онъ хорошо говоритъ по-русски, и, потрепавъ по плечу, я иду дальше: толпа бросила меня и окружила знатока русскаго языка, дивясь, конечно, его познанію и стараясь узнать, что я за человкъ.

Одна толпа отстала, въ другую снова попали. Въ кумирн раздается музыка и пніе, въ одной лавк слышится дудка и въ акомпаниментъ ей колоченіе палочекъ въ доску, заглянувъ, мы увидли нсколько китайцевъ, играющихъ въ карты, и при нихъ два музыканта. Карты въ род нашихъ, только вершка 1 ¹/₂ длины и въ ¹/₂ в. ширины, числомъ ихъ будетъ до сотни, если не больше, играютъ они, какъ-то пряча въ рукахъ и выкрикивая нараспвъ, на что отвчаютъ тмъ же другіе, на лицахъ у всхъ страшный азартъ: они косо, будто злобно, смотрятъ на постороннихъ, приходящихъ къ нимъ, даже любопытство ихъ не разбираетъ, судя по наружности, это играли бдняки. Да, они не пьяницы, но въ карты проигрываютъ все свое имніе, даже женъ и дтей, и тогда идутъ куда-нибудь на-сторону, въ новыя земли: такимъ образомъ населяется Маньчжурія, гд они называются пауторръ (р выговаривается картаво: въ перевод — бглая головушка), строятъ мазанку, живутъ одни мужчины человкъ по 10 и до 30, сначала занимаются ловлею рыбы, собираніемъ грибовъ, копаніемъ кореньевъ, или идутъ на поиски золота, а со временемъ переходятъ и къ земледлію. Сколько намъ приводилось встрчать такихъ ‘бглыхъ головушекъ’, вс они почти исключительно изъ шаньдунской провинціи, тогда какъ купцы всегда шаньсійцы, какъ будто эта разница обусловливается различіемъ племеннымъ.

Было еще рано, когда мы вышли изъ воротъ города, солнце стояло надъ Ханъ-улой, и сквозь тонкую, покрывающую ее, мглу бросало косвенные лучи свои сбоку на дорогу, по которой двигалось человчество, ярко обрисовывался на гор нашъ ‘зеленый дворецъ’, а тамъ далеко блестли свтлыми точками кумирни съ золочеными шпицами. Навстрчу намъ ползетъ возъ, запряженный сытымъ красивымъ муломъ, высоко нагруженный сырыми воловьими и конскими шкурами, а на самомъ верху сидитъ китаецъ и управляетъ не возжами, а крикомъ: ‘и-и-и!’ ‘вохо-вохо-вохо!’ (налво или направо), и животное его слушаетъ. На немъ надтъ срый чесучевый халатъ, на голов обыкновенная черная поярковая шляпа, лицо рябое, коричневаго цвта, какъ подошва, ноздри вздернуты вверху, точно рваныя, толстыя, посинлыя губы не закрываютъ десенъ и почернлыхъ, длинныхъ, косыхъ зубовъ, нсколько сдыхъ волосъ, щетиной торчащихъ на верхней губ, замняютъ усы, а сзади на тонкой, въ род крысинаго хвоста, сдой кос навязана цлая плетенка изъ чернаго шелка и спускается ниже пояса. А за возомъ, какъ тюльпанъ среди срой степи, мелькнуло что-то красное: эта была двочка въ красной шубк — лтъ 14 или 15. Высокая не по лтамъ, она имла совершенно дтскій складъ и видъ. Шубка, крытая шелковою матеріею, перехваченная на таліи простымъ чернымъ поясомъ съ серебряною пряжкой, украшенной крупнымъ коралломъ, обрисовывала ея тонкій, гибкій станъ, и, спускаясь только до половины голени, выказывала маленькую, стройную ногу, которой не могли обезобразить даже неуклюжіе китайскіе сапоги, съ толстою въ два пальца подошвой и съ обрубленнымъ носкомъ, она казалась оттого еще выше, точно стояла на пьедестал, какъ будто сразу поднялась и выросла изъ своей шубки. Изъ-подъ шапочки, съ остроконечною голубою верхушкой и съ загнутыми вверху полями, подбитыми соболемъ, выбивались густые волосы, черные, съ естественнымъ лоскомъ, и спускались сзади густою косой вдоль спины ниже пояса, вмст съ двумя красными лентами, падающими съ шапки. Прелестью дышалося дтское личико, не имвшее рзкихъ чертъ монгольскаго типа — широкихъ скулъ и узкихъ косыхъ глазъ, не нарумяненное, не набленное, свжее, дтски-нжное, не успвшее ни загорть, ни полинять отъ времени. Не было на ней никакихъ украшеній: ни серегъ, ни ожерелій, голая шея и открытая грудь, окаймленная собольей опушкой ворота шубки, не боится она ни втра, ни мороза, ни любопытнаго взгляда. Поровнявшись съ нами, она остановилась, и хотла стать на колни передъ Чеченомъ, но тотъ, какъ истинный кавалеръ, не допустилъ ее до этого: быстро поднялъ ее, взявши за руки, и, положивъ свои руки ей на плечи, занялся разговоромъ. Она внимательно слушала его, быстро отвчала и наивно смялась, большіе черные глаза, въ которыхъ ничего нельзя было видть, кром глубины и непроницаемости, смотрли такъ прямо и весело, а между розовыхъ, прелестнаго склада, губъ, выступалъ рядъ необыкновенной близны зубовъ, крупныхъ, но ровныхъ и частыхъ. Старикъ Чеченъ говорилъ ей что-то такое, отъ чего она улыбалась и по временамъ потупляла глаза, пряча ихъ подъ длинными бархатными рсницами, а смуглыя щечки ея загорались румянцемъ.

Эта двочка — собственность того самаго китайца, который прохалъ на возу съ сырыми шкурами. Онъ купилъ её маленькою у бднаго монгольскаго семейства, вспоилъ, вскормилъ, держалъ въ хол и нг, и теперь, хоть она еще не дозрла, но стройна и прелестна, онъ длаетъ её своею женою: это должно совершиться въ тотъ именно день, который въ календар обозначенъ счастливымъ для брака. Теперь она ходила со своимъ обладателемъ въ послдній разъ передъ замужествомъ повидаться съ родными.

Китайцы, проживающіе въ Монголіи, большею частію имютъ семейство въ Кита, куда они здятъ за товарами, но большинство здитъ очень рдко, лтъ черезъ 6, черезъ 10, а иной и совершенно отстаетъ отъ своей семьи. Живя здсь, они обзаводятся женами изъ монголокъ, для этого берутъ двочекъ маленькими и воспитываютъ, а чаще покупаютъ прямо уже взрослыхъ, иногда берутъ вдовъ и даже замужнихъ. Браки эти, однако, не считаются законными и потому супружеская связь не обязательная. Жена, конечно, не можетъ бросить мужа, потому что за неё заплачены деньги, но мужъ совершенно вправ отпустить ее, когда захочетъ: покуда она молода и красива, конечно ни одинъ китаецъ не отпуститъ, а какъ скоро постарла, онъ беретъ себ другую, молодую, а эту или прогоняетъ, или она остается въ роли стряпки и служанки. Въ маймачен я много видлъ молодыхъ монголокъ — китайскихъ женъ, прогуливающихся по улицамъ и покупающихъ что-нибудь въ лавкахъ, но въ самыхъ домахъ видлъ ихъ очень рдко, кажется, они ихъ держатъ за маймаченомъ, въ расположенномъ какъ разъ у его стнъ монгольскомъ предмсть, гд возникло цлое особое поселеніе изъ смси китайцевъ съ монголками. Дти ихъ остаются монголами и называются эрлицзы,— что значитъ: двуутробный, происходящій отъ двухъ различныхъ породъ. Въ нихъ выработался особенный типъ: у эрлицзы лицо не такъ широко, глаза не такъ узки, остре носъ, нжне цвтъ кожи, вся физіономія выразительне, они красиве, особенно женщины, способне, подвижне и развите чистыхъ монголовъ. Изъ нихъ скоре выходятъ въ учители, писаря и чиновники, оставаясь монголами, они окитаиваются въ нравахъ и образ жизни.

Населеніе это должно бы быть гораздо больше, этому мшаетъ то обстоятельство, что женами и семействами обзаводятся только такіе, которые успли составить себ хорошее состояніе, а это достигается съ лтами, когда человкъ уже старетъ, молодежь же вся почти живетъ безъ женъ, да и изъ людей, давно возмужалыхъ, большинство по скупости предпочитаетъ пользоваться этимъ изрдка,— если можно, почти даромъ,— отъ тхъ монголовъ, которыхъ они ссужаютъ товарами, или довольствуются тмъ, что окружаютъ себя мальчиками и молодыми людьми, которые своимъ женоподобнымъ видомъ напоминаютъ имъ женщинъ.

Подходя къ консульству мы увидли цлый кортежъ всадниковъ, а впереди ихъ виднлась изящная китайская телжка: это узжалъ одинъ изъ амбаней, сдлавши визитъ нашему консулу. Во все время, покуда я былъ въ Ург, амбани нсколько разъ посщали нашего консула, но такъ какъ эти визиты были чисто дружественные, длались безъ предувдомленія, то и нельзя было узнать впередъ, когда они будутъ, поэтому мн ни разу не удалось ихъ видть, но мн пришлось два раза обдать у учителей маньчжурскаго языка, занимающихся съ нашими учениками при консульств, и видть ближе домашній бытъ монгольскихъ чиновниковъ.

Обда собственно у монголовъ нтъ. Вставши утромъ, они пьютъ кирпичный чай, иногда тутъ же варятъ мясо, потомъ не дятъ цлый день, только пьютъ чай, молоко, задаютъ сухими яствами изъ молока, какъ арюлъ, бисалыкъ и др. Если явится гость, то, угощая его, и сами угостятся, если этого гостя особенно почитаютъ, то заколятъ сейчасъ барана, и тогда идетъ пиръ. Прочуявъ объ угощеніи, соберутся и посторонніе. Такимъ образомъ, монголы дятъ, когда оголодаютъ, не опредляя времени, или когда представится случай, бдный, конечно, соображается съ тмъ, есть ли чего пость. Поэтому, принявши отъ учителей приглашеніе къ обду, мы должны были сами назначить время и, соображаясь съ удобствами, назначили 6 часовъ вечера.

Оба учителя, кажется, эрлицзы: по крайней мр, они живутъ въ маймаченскомъ предмсть. Эти личности весьма интересны сами по себ, они овладли тою ученостью, которая заключается въ ихъ книгахъ, нсколько разъ, по порученію начальства, здили въ самые отдаленные края Монголіи, и, какъ люди очень разумные и наблюдательные, составили себ очень врное понятіе о своемъ народ и стран, и понятіе весьма неутшительное. Знакомство съ русскими дало имъ понятіе о томъ, что есть другіе, лучшіе порядки, и пришли къ сознанію необходимости коренныхъ реформъ. Какъ горячіе патріоты, они ненавидятъ китайское правительство. Любознательность въ нихъ развита до высшей степени: давши урокъ своимъ русскимъ ученикамъ, они остаются еще долго посл урока, стараясь научиться чему-нибудь отъ нихъ. Они были изъ числа тхъ, которые сильно негодовали противъ казни инсургентовъ.

По жизни со всею обстановкою они рзво отличаются отъ всхъ монголовъ — не только простыхъ, но даже знатныхъ и богатыхъ. Они живутъ достаточно, но не богато. Во двор чистота и порядокъ: хорошо устроены навсы для лошадей, деревянная кладовая, для приготовленія кушанья сдлана китайская фанза, достаточный запасъ дровъ и сна. А въ юрт, довольно необширной, такъ чисто, свтло и тепло, что предпочтешь всякой китайской фанз. Она поставлена не прямо на землю, а на маленькомъ фундамент, чтобъ снаружи не могло нисколько затекать и чтобъ не гноились нижніе ея края, войлокъ двойной снаружи и изнутри, кром очага, подл него же маленькая печка, съ трубою, выходящею вонъ, подъ низенькія нары посредствомъ трубъ, идущихъ въ земл, проведено тепло отъ очага и отъ печки. Какъ они сами, такъ ихъ жены и дти чисто вымыты, вс въ чистыхъ рубашкахъ. Оба они молодые, молодыя у нихъ и жены, немного за 20 лтъ, видно, что он были красивы, но въ 5—6 лтъ замужства он значительно постарли, сморщились и вообще подурнли. Не красивъ и костюмъ замужнихъ: широкія шубы, какъ мшки, безъ разрза и безъ пояса, только посредствомъ шнурвокъ обозначенъ лифъ съ таліею ниже пояса, дв косы, зашитыя въ мшечки, а на вискахъ часть волосъ приподнята и ущемлена между широкими серебряными пряжками, въ род гребешковъ, волосы чмъ-то сильно намазаны, будто склеены и оттопыриваются. Серьги, ожерелья, на рукахъ кольца — все это не въ состояніи скрасить рано увядшей, безвозвратно поблекшей молодой женщины. Кром того, что вообще какъ у монголовъ, такъ и у китайцевъ женщина скоро старится именно отъ замужства, тутъ участвуетъ и то обстоятельство, что на ея долю выпадаетъ слишкомъ много труда и заботы. Я видлъ двухъ княгинь, одну въ Ург, другую въ Кэрэлюн: он не моложе этихъ женщинъ, но видно, что живутъ безъ заботы: полныя, свжія, и остаются довольно красивыми, несмотря на замужство.

Сами учители, Цуванъ Дорчжэ и Наинтэ, по-своему очень образованные, представляютъ два совершенно различные типа, какъ по наружности, такъ и по характеру. Одинъ съ длиннымъ лицомъ, тонкимъ носомъ, малымъ ртомъ, тонкими губами, станомъ тоже высокъ и тонокъ, у другого, наоборотъ, широкое лицо, большой ротъ съ толстыми отдувшимися впередъ губами, ростомъ ниже, костью широкъ, но крпости и здоровья въ первомъ больше, послдній все жалуется на грудь. Дорчжэ присутствовалъ при казни и вынесъ оттуда озлобленіе и чувство мести, Наинтэ, какъ заговорятъ только о казни, затыкаетъ уши, но находитъ оправданіе бднякамъ-палачамъ, и винитъ во всемъ жестокій законъ, не признаетъ вообще смертной казни, тогда какъ первый допускаетъ казнь, но возмущается несправедливостію.

Такъ эта безразличная, повидимому, толпа заключаетъ въ себ множество крайне разнообразныхъ типовъ и характеровъ, стоитъ только присмотрться ближе. Впрочемъ, нельзя не признать, что въ нихъ все-таки больше однообразія, чмъ въ насъ и другихъ народахъ Европы. Когда мы были въ Кэрэлюн и ходили по городу, то нкоторые вслухъ заявляли: ‘какіе они страшные, вс разные!’ Дйствительно, изъ шести человкъ, ходившихъ тогда въ город, у насъ и двоихъ не было одинаковыхъ.

Оба обда были одинаковы, съ тою только разницею, что на первомъ обд у Наинтэ намъ прислуживалъ хозяинъ съ хозяйкой и одинъ изъ его учениковъ, монголовъ, и подъ конецъ только явились пвицы и музыкантши, а у Дорчжэ — музыкантши и пвицы были съ начала до конца пира, и поочередно подносили намъ питье, а хозяева угощали только дой. На второмъ обд трудне было отказаться отъ питья, поэтому и бесда шла живе. Оба раза мы засиживались отъ 6 часовъ за 12.

Не стану говорить объ обд, потому что онъ былъ совершенно въ китайскомъ вкус, поэтому уже извстенъ изъ прежняго, разнился только тмъ, что вначал мы пили кирпичный чай съ затураномъ, т.-е. заправленный мукой, поджаренной въ масл,. и съ молокомъ, потомъ чай байховый съ русскимъ сахаромъ, и въ числ мясныхъ блюдъ поданы были цликомъ баранья грудинка и ребрушки, испеченныя на рожн. Музыкантшъ было четыре: одна играла на скрипк, помнится — о трехъ струнахъ, и притомъ волосы, натянутые на смычк, продты были между струнъ, а самый лучокъ былъ снизу, и скрипка держалась на полу, какъ контрабасъ, другая играла на балалайк, третья — на инструмент въ род арфы, а четвертая явилась позже съ цимбаломъ.

Хозяинъ, встртивши насъ у воротъ, повелъ во дворъ, тамъ приняли у насъ лошадей (насъ было пятеро: кром меня, два ученика, секретарь и урядникъ), и у самой юрты жена съ двумя дтьми-мальчуганами. Въ юрт насъ усадили на приготовленныя мста, по правую руку отъ хозяина. Прежде всего шло угощеніе чаемъ, что съ морозу было очень кстати. Разговоръ шелъ сначала объ интересахъ дня, а этотъ интересъ заключался въ производствахъ въ чины и наградахъ въ чиновномъ мір. Разсуждали о томъ, кто награжденъ по заслуг, кто — нтъ, о причинахъ особенной пріязни правительства къ одному, и непріязни къ другому, особенно занимало то обстоятельство, что старшій адъютантъ Цеценъ-хана получилъ такой чинъ, въ которомъ ханъ не можетъ ему ничего сдлать, тогда какъ его адъютантъ долженъ быть только исполнителемъ его воли. Разговоръ о чинахъ и разнаго рода назначеніяхъ занялъ насъ боле часа. Тутъ мн припомнилось, что и у насъ теперь въ чиновномъ мір интересъ сосредоточивается на томъ же и идутъ такіе же разговоры о производствахъ въ Новый годъ. А между тмъ поставленъ столикъ и покрылся множествомъ тарелочекъ. Не по-монгольскому, а ужъ по-русскому обычаю намъ поднесли вина передъ обдомъ, и не въ маленькой чашечк съ наперстокъ, а съ добрую рюмку. Музыкантши помстились противъ насъ, заиграли и запли, а съ каждой перемной кушанья одна изъ нихъ подходила къ намъ, и, ставъ на одно колно, подносила вино. При пить шли поздравленія и пожеланія: хозяинъ говорилъ цлые спичи, мы старались ему вторить, не забывали и музыкантшъ. Блюдо смнялось блюдомъ, чарка погоняла чарку, становилось теплй и веселй, музыка длалась живе, но, къ удивленію нашему, прекрасныя монголки пли только китайскія псни и, по-видимому, одинаковаго содержанія и однообразныя по мелодіи. Вс псни были эротическаго содержанія и веселаго характера: особенно часто слышались звуки: мяу, тяу, въ род кошачьяго мяуканья, произношеніе въ носъ, и вообще мелодичнаго мало. Напрасно мы просили спть намъ монгольскую псню, оказалось, что монголки не знаютъ своихъ родныхъ псенъ, да и не любятъ. Наконецъ-то он припомнили одну, которая по духу близко подходитъ къ китайской. Вотъ ея дословный переводъ {Эта псня, равно какъ и приведенная выше о ‘Гыгэн’, и еще одна, которая будетъ помщена ниже, переведена мн учениками при консульств, Мосинымъ и Зодбоевымъ, а записанными я ихъ нашелъ у Я. П. Шишмарева. Припвъ бамъ-бурмими — не иметъ никакого значенія и повторяется посл каждаго стиха. Для пониманія, предлагаю толкованіе нкоторыхъ словъ: бурдюки — кожаные мшки или большія фляги, въ которыхъ держатъ молоко, хойлыкъ — птица и кличка собаки, хадаки — куски шелковой матеріи. Путь, который здсь указывается, идетъ по дворамъ, потому что тамъ въ улицахъ переулковъ нтъ, а сплошь идетъ частоколъ очень далеко.}.

Ты зачмъ ко мн не ходишь?— Бамъ-бурмими, бамъ-бурмими.

Иль дороги въ намъ не знаешь?

Научить тебя должна я?

Приходи къ лам Дымчику,

Отъ него спустись на рчку.

Черезъ рчку перешедши,

Заходи къ лам Голчику.

Рядомъ съ нимъ и наша юрта

За высокимъ частоколомъ.

Тихо лстницу приставивъ,

Перелзь, но берегися!

Песъ нашъ чуткій и залаетъ.

Ты окликни: ‘хойликъ! хойлыкъ!’

Если-жъ кинется кусаться,

Брось ему кусочекъ сыру,

Пока състъ, ты будешь въ юрт.

Но и здсь не безопасно!

Чутко спять мои родные,

Берегись, чтобъ не проснулись.

Обойди за бурдюками,

И къ моей постели тихо

Подойдешь, и приподнимешь

Одяло изъ мерлушки,

А другое изъ козлины…

Тамъ ужъ нечего бояться…

Оставайся до разсвта,

А какъ будемъ разставаться,

Подарю теб на память

Хадаки-самба цвтные,

И еще платокъ цвтной

Подарю я на прощанье.

Больше мы не могли добиться отъ нихъ ничего. Но он такъ усердно занимались дломъ угощенія, такъ ласково и нжно упрашивали, что мы, конечно, простили имъ охотно это незнаніе.

Видя наше сильное желаніе услышать монгольскія псни, хозяинъ призвалъ своего родственника — старика, который далъ намъ понять и почувствовать монгольскую поэзію и монгольскую мелодію.

Одна псня — Дагнъ-хар_а_, (вороной годовалый жеребенокъ) особенно хороша какъ по содержанію, такъ и по мелодіи. Мн тогда показалось, что она переведена у Тимковскаго, и потому я не попросилъ мн ее перевести, только посл я увидлъ, что ошибся и что у Тимковскаго ея нтъ, поэтому я не могу теперь представить ея переводъ, хотя не теряю надежды получить его со временемъ. Между тмъ она замчательна тмъ, что нтъ ни одного края въ Монголіи, гд бы ея не знали: я слышалъ ее отъ забайкальскихъ бурятъ, отъ Чахара (въ южной части Монголіи), на Косогол, и помнится, что она поется также и у калмыковъ. Мелодія ея необыкновенно характерна и нжна. Начинаясь тихо съ низкой ноты, она восходитъ по цлой скал выше и выше, сильнй и сильнй, и потомъ вдругъ, безъ всякаго перехода, возвращается къ той самой тихой, низкой нот, съ которой началась, затмъ, почти не прерывая голоса, съ легкимъ переходомъ, пвецъ опять поднимаетъ постепенно кверху, и, поднявши еще выше прежняго, протягиваетъ эту послднюю высокую ноту, такъ постепенно ослабляя, что не замтишь когда звукъ этотъ замеръ. Пвецъ молчитъ, а вамъ все будто слышится эта послдняя нота гд-то вдалек или внутри васъ.

Кром этой псни и приведенной выше о ‘Гыгэн’, старикъ плъ намъ еще одну псню: Шубу-убугунъ — старикъ-птица. Она также очень оригинальна, смыслъ ея мстами тёменъ: можетъ быть, тутъ есть пропуски или неврности, а можетъ быть, это просто слдствіе нкоторой неясности въ самой мысли монгола, которую онъ хотлъ выразить въ псн. Вотъ она,

‘Зачмъ вы, крылатыя птицы, въ благодатное время теплаго лта съ крикомъ: ‘га-га-га!’ летите сюда съ безграничнаго океана?’

— По древневременному предопредленію три лтніе мсяца сопровождаются ясными днями и тихой погодой: намъ пріятно тогда наслаждаться на берегу у синяго моря.

‘А зачмъ въ осеннее время вы снова летите обратно?’

— Когда съ неба падаетъ клочьями снгъ и покрываетъ теплую землю, мы предпочитаемъ летть тогда въ теплыя страны, гд нтъ ни зимы, ни морозовъ.

‘А весной вы опять сюда прилетите?’

— Напрасно, старикъ, ты спрашиваешь насъ, однообразно пернатыхъ: не намъ разсуждать о тонъ, что не нами поставлено разъ навсегда. А чтобы значило, что человкъ, живущій да своей вол и въ полномъ довольств, подъ старость слабетъ разсудкомъ? Всему есть предлъ и указанъ порядокъ всему міру.

Не личную грусть, а какую-то неопредленную, широкую тоску и раздумье нагоняетъ на васъ монгольская псня. Старикъ замолкъ, и вс въ молчаніи, будто задумались о чемъ-то: хозяинъ молча потягиваетъ свою гамзу, уставивъ глаза на жаръ, подернувшійся пепломъ, потому что за пніемъ забыли подкладывать дровъ, не шевелятся дти, прижавшись къ отцу, и никому не хочется прервать эту тишину и раздумье.

Первый очнулся хозяинъ, снова пошла круговая чарка, заиграла музыка и замяукали прелестныя пвицы свои безсмысленныя, веселыя псенки, пошла живая бесда, все будто проснулось.

Близко полночь, а разгулявшійся хозяинъ не пускаетъ насъ: ‘Останемся до утра — уговариваетъ онъ насъ — и музыкантши останутся съ нами, еще такъ ужъ не будемъ веселиться’.

‘Ваше благородіе!’ — жалобно обращается ко мн урядникъ: ‘Что это такое? пьемъ-пьемъ, все брюхо распучило, а толку никакого нтъ!’

Дйствительно, мы пили тарасунъ, не переставая, часовъ шесть, а опьяненія большого ни въ комъ не было замтно, вс были только необыкновенно веселы, а русскому человку этого мало: ему хочется пить для того, чтобъ напиться, чтобъ одичать или себя не помнить.

Да, такого рода пьянство чисто наша оригинальная черта. У монголовъ пьянство поголовное лтомъ. Тогда они каждый день гонятъ водку изъ молока, и часовъ съ 10-ти утра, какъ только выходитъ котелъ, начинается попойка. Пьютъ до тхъ поръ, пока выпьютъ все, каждый куритъ вино для себя, а кто придетъ — пьетъ вмст, но какъ скоро выпили свое, купить негд, да и не водится покупать его, поэтому поневол длается перерывъ и организмъ отдыхаетъ. Къ тому же опьяненіе отъ него не такъ сильно и скоро проходитъ. Лтомъ съ монголами нельзя почти никакого дла имть, потому что они каждый день пьянствуютъ, но какъ только наступила осень, перестали доиться кобылы и коровы, пьянство кончено. Такимъ образомъ, монголъ не можетъ предаваться пьянству круглый годъ, упивается не такъ сильно, какъ съ нашей водки, и не пропивается, потому что пьетъ свое вино.

Перешло за-полночь, тогда только мы могли отдлаться отъ гостепріимнаго хозяина. Ему была тоже приготовлена лошадь, онъ проводилъ насъ изъ предмстья, а дальше далъ намъ проводника, который похалъ впереди съ фонаремъ. ‘Блый мсяцъ’ не оправдывалъ своего названія: онъ не свтилъ, и, при безснжьи, кругомъ было такъ черно, что дйствительно легко было если не сбиться съ дороги, то попасть куда-нибудь въ оврагъ. Мы, впрочемъ, домчались быстро, у воротъ окликнулъ насъ часовой и пропустилъ, посл того какъ урядникъ отвтилъ ему лозунгъ.

Долго потомъ вспоминался намъ этотъ маленькій пиръ: добродушіе хозяевъ, безконечное угощеніе, наввающія раздумье псни старика, веселая, вполн застольная, музыка монголокъ, ихъ красивыя лица и ласковое угощеніе.

Воротимся опять къ китайцамъ. Послдніе три дня идетъ театръ. Съ полдня труппа актеровъ даетъ уличныя представленія, обходя кругомъ весь городъ, часа въ 2 они собираются уже въ зданіи театра. На небольшой четвероугольный дворъ, рядомъ съ помщеніемъ заргучея и между другими каменными постройками, выходитъ зданіе въ род павильона: съ той стороны, съ которой онъ выходитъ на дворъ, стны нтъ, и аршина на два отъ земли помщается сцена, т.-е. помостъ изъ досокъ, и подъ крышей, ни декорацій никакихъ, ни занавса нтъ. Тутъ же у одной стнки помщаются музыканты: одинъ скрипачъ, другой флейтистъ, а третій бьетъ палочками по деревянной доск, а по другую сторону сидитъ посторонній зритель. Актеры входятъ сзади черезъ боковую дверь, выступленіе ихъ возвщается музыкой и особенно сильнымъ удареніемъ въ доску. Публика помщается, стоя на двор, у одной стны сбоку только лавки, на которыхъ сидятъ женщины, въ красныхъ и голубыхъ шубахъ, набленныя и нарумяненныя, и издали довольно красивыя. Въ одномъ углу двора нчто въ род бесдки съ помостомъ на высот сажени: это помщеніе для заргучея, чиновниковъ и другихъ боле почетныхъ липъ, тутъ же помщаемся и мы, русскіе. Купцы приходятъ сюда не надолго, и предпочитаютъ, кажется, оставаться внизу въ толп, которая очень одушевленно относится къ сцен, предаваясь неудержимому смху, по случаю курьёзныхъ сценъ, остротъ и выходокъ актеровъ.

Театръ продолжается съ двухъ часовъ и до семи вечера безъ перерыва: сцена идетъ за сценой, пьеса за пьесой. Не зная языка, конечно, нтъ возможности слдить за представленіемъ, особенно на китайской сцен. Такъ, напр., какой-то старичокъ выходитъ съ метелкой въ рук, бгаетъ по сцен, машетъ метелкой по воздуху и по стнамъ: это изображаются кумирня, и старичокъ, хэшенъ — монахъ или вообще служитель храма, обметаетъ пыль съ кумировъ, предполагаемыхъ здсь. Затмъ входитъ какой-то пожилой ужъ толстякъ и оретъ, какъ будто ругается, онъ видимо пьянъ, поднимаетъ ноги кверху, машетъ руками, скачетъ, какъ козелъ, другіе два молодые человка держатъ его подъ руки, уговариваютъ и, какъ будто, хотятъ увести, сцена эта длится съ ₁/₄ часа, потомъ онъ садится тутъ-же въ сторонк,— это значитъ, что его ужъ нтъ на сцен, на которой происходитъ нчто новое: ставятъ столъ, на него стулъ, приходитъ какой-то уродъ съ черной рожей, съ красной бородой, съ рогами, съ разинутой пастью, съ рядомъ длинныхъ торчащихъ зубовъ. Отдыхавшій актеръ опять начинаетъ изображать пьянаго, опять ломается, кричитъ, шатается, но вдругъ взглядываетъ на чудовище, пугается, дрожитъ, падаетъ на брюхо и кричитъ благимъ матомъ: это оскорбленное божество выступило во всемъ грозномъ вид и навело на него трепетъ. Безчинника хотятъ казнить, но онъ и вс родные вымаливаютъ прощеніе, и пьяница общается, конечно, никогда не пить и не буйствовать.

Сидвшій возл меня заргучей старался мн растолковать смыслъ всего происходившаго на сцен, но онъ, природный пекинецъ, не совсмъ понималъ шаньсійскій жаргонъ актеровъ, и потому многое оставалось и для него не совсмъ понятнымъ, особенно многія остроты и выходки, на которыя такъ усердно отзывалась нижняя публика.

Самая сцена вовсе не помогаетъ вамъ понимать происходящее. Выходитъ, напримръ, женщина (конечно, наряженный мужчина), за нею еще дв женщины и мужчина, вс они идутъ другъ за другомъ, поднимая высоко ноги и хлопая себя по заду хлыстами, ходятъ они такимъ образомъ кругомъ сцены, потомъ садятся на полъ: это значитъ, они пріхали верхами и потомъ слзли съ лошадей. Или: усиленный пискъ и трескъ музыки предваряетъ васъ, что иметъ произойти что-то необычайное, и дйствительно выходитъ какой-то воинъ въ черной маск съ мечомъ, съ пикой, съ топоромъ на длинномъ древк: кричитъ и машетъ оружіемъ во вс стороны, затмъ музыка гремитъ еще шибче, и изъ двери выскакиваетъ огромная лягушка вся въ пятнахъ: желтыхъ, коричневыхъ и зеленыхъ, ротъ красный, переднія лапы короткія, заднія длинныя, она скачетъ на заднихъ ногахъ, но зачмъ у нея длинный-длинный хвостъ? Это оказывается тигръ. Начинается сраженіе съ тигромъ: нсколько разъ они убгаютъ со сцены и опять возвращаются, наконецъ, тигръ убитъ. Сцена эта такъ нравится публик, что заставляютъ ее повторить три раза.

Три дня я ходилъ въ этотъ театръ, высиживая часа по 4, впрочемъ, мы выходили, хоть сцена и продолжалась, занимались своей бесдой, заргучей то и дло угощалъ насъ то чаемъ, то лакомствами, мы угощали его. Не понимая вполн содержанія пьесы, я могъ вынести понятіе только о сюжетахъ, занимающихъ китайцевъ.

Главные сюжеты ихъ любовныя сцены, сопровождаемыя самыми скандалёзными и смшными приключеніями, жены и мужья непремнно имютъ любовниковъ и любовницъ и обманываютъ другъ друга, вс мужчины непремнно ловеласы, и ни одна женщина не устаиваетъ противъ ихъ ухаживаній. Но въ каждой почти пьес непремнно является судъ, кого-нибудь засуживаетъ, и непремнно кого-нибудь казнятъ, и иногда нсколько человкъ, бываютъ, что является спасительница кого-нибудь изъ нихъ и уводитъ его или подмняетъ другимъ. Казнь совершается такъ: кладется бревно, изображающее плаху, подлежащій казни подходитъ, ложится, и кладетъ шею на плаху, палачъ махаетъ надъ нимъ картонной скирой, при этомъ припрыгиваетъ и кричитъ что-то, а казненный вскакиваетъ и бжитъ за сцену. Любятъ они также воевать, иногда фехтуютъ палками, при этомъ кувыркаются и кривляются.

Смотря, съ какимъ удовольствіемъ изображаются и совершаются казни на сцен, я думаю, не здсь ли отчасти развивается въ китайскихъ актерахъ способность и, можетъ быть, даже страсть въ казнямъ? Между сценой и жизнію у китайцевъ существуетъ тсная связь, вс пьесы, если не вполн, то въ отдльныхъ сценахъ, въ характер дйствующихъ лицъ и ихъ отношеніяхъ, воспроизводятъ просто обыденную жизнь китайца.

Наконепъ, пришелъ и фонарный праздникъ. Мы получили приглашеніе отъ заргучея быть на этотъ праздникъ у него, такъ какъ вечеромъ должно было произойти одно представленіе прежде всего у него на двор. Представленіе это особенно интересно, потому что съ нимъ непосредственно связанъ фонарный праздникъ.

Мы усаживаемся на галлере заргучеевой квартиры, передъ нами дворъ освщенъ разноцвтными узорными фонарями. Въ ворота входятъ 6 лодокъ: он изображаютъ изъ себя фантастическихъ рыбъ и украшены не мене фантастическими травами и цвтами, сверху балдахинъ, съ боковъ фонари, также въ вид какихъ-то животныхъ. Въ каждой лодк сидитъ человкъ: онъ собственно стоитъ пролзши черезъ дыру въ дн лодки и таскаетъ ее на себ, но ногъ не видать, потому что лодка до низу занавшана. Впереди идетъ какой-то старикъ въ изодранномъ кафтанишк и въ шляп, въ род нашей крестьянской, съ длинной бородой, онъ бгаетъ по двору, сменя ногами и держа весло, такъ какъ будто править имъ въ лодк, лодки плывутъ за нимъ, виляя такъ, что выходитъ фигура цифры 8, он длаютъ это нсколько разъ, такъ что кажется, будто много лодокъ, и потомъ становятся въ рядъ. Затмъ выходятъ два человка, разсуждаютъ о чемъ-то съ жаромъ, сопровождая каждое слово обыкновенною ихъ неуклюжею, смшною жестикуляціей, потомъ начинаютъ суетиться, бгаютъ и будто ищутъ кого-то. Лодки опять начинаютъ по-прежнему маневрировать, и наконецъ, уходятъ. Тоже самое продлываютъ он по цлому маймачену: среди темной ночи, цлое почти населеніе разсыпалось съ фонарями, дома освщены, горятъ огни, фонтанки разсыпаютъ струей искры, ракеты взлетаютъ и хлопаютъ, везд крикъ, шумъ — все это, въ своемъ род, оригинально и красиво.

Китайцы, къ которымъ я обращался за разъясненіемъ всего происходившаго на сцен и о повод установленія этого праздника, не могли сказать мн ничего опредленнаго, но посл я нашелъ объясненіе въ запискахъ французскихъ миссіонеровъ при пекинскомъ двор, и объясненіе это, по смыслу всего, что происходить на праздник, должно быть врно. Мы беремъ это свдніе изъ русскаго перевода, сдланнаго въ 1787 г. {‘Записки, надлежащія до исторіи, наукъ, художествъ, нравовъ, обычаевъ и проч. китайцевъ, сочин. проповдниками вры христіанской въ Пекин. На россійс. яз. перелож. въ 1737 г., губерніи московской, клинскаго округа, въ сельц Михалев.’ М. въ университетской типограф., у Н. Новикова. 1788 г. Т. V, стр. 69—60.}.

У китайцевъ былъ знаменитый философъ Кіу-Пингъ или Шу-Юэнъ, который удивлялъ всхъ глубиною мысли и необыкновеннымъ природнымъ краснорчіемъ, онъ былъ въ то же время и поэтъ, поэзія его была преисполнена самаго нжнаго чувства, и вообще слогъ его сочиненій былъ легкій и изящный. Эти качества обратили на него вниманіе императора, который призвалъ его во двору и поручилъ ему сообщать царскія повелнія областнымъ начальникамъ и другимъ провинціальнымъ чиновникамъ, для чего требовалась необыкновенная ясность и благоразуміе. По наговорамъ, однако, онъ былъ удаленъ отъ двора. Это такъ огорчило философа, что онъ удалился вовсе изъ предловъ китайскаго царства и поселился у самой границы, гд и предался исключительно литературнымъ занятіямъ. Тамъ онъ написалъ знаменитую элегію Ли-сао, ‘извлекающую слезы у читателей’. Клевета не дала ему покою и здсь: его оклеветали въ затваемыхъ будто бы имъ оттуда козняхъ противъ царя, за что онъ подвергся ссылк внутрь болота, недалеко отъ береговъ р. Кіанга. Въ этомъ заточеніи онъ написалъ еще девять элегій, но въ то же время отдается крайне мрачному настроенію, и въ такомъ настроеніи однажды навязываетъ себ на шею камень и бросается въ рку. Народъ, узнавши о такомъ печальномъ конц любимаго всми изгнанника, стекается отовсюду, собираютъ вс лодки ищутъ его днемъ и ночью въ продолженіи нсколькихъ сутокъ, но поиски оказываются напрасными. Въ память этого несчастнаго событія въ 5-й день 5-й луны установилось ‘торжество на лодкахъ’.

Черезъ два дня посл этого я халъ уже въ Кяхту.

П. Ровинскій.

Читайте также: