В. А. Фаусек.
В. А. Фаусек.
Мое знакомство с А. П. Чеховым
Мое знакомство с А. П. Чеховым
I
I
II
II
III
III
IV
IV
V
V
VI
VI
Примечание
Примечание
Мое знакомство с А. П. Чеховым, Фаусек Вячеслав Андреевич, Год: 1909
Время на прочтение: 14 минут(ы)
(Впервые — Утро. Харьков, 1909, No 781, 2 июля. Печатается по тексту: Чехов в восп., с. 189. Фаусек Вячеслав Андреевич (1862 — ?), ялтинский служащий и журналист. Печатался в ‘Русских ведомостях’, ‘Современном мире’, ‘Журнале для всех’. Постоянно жил в Ялте).
Это было в Ялте в 1893 году, где я служил в то время. С А. П. Чеховым я познакомился совершенно неожиданно в доме моего сослуживца, помощника акцизного надзирателя 3[вягина]. Как у 3. завязалось знакомство с Чеховым, я точно не знаю (С А. И. Звягиным Чехов познакомился в Ялте в июле 1889 г., с В. А. Фаусеком — в марте 1894 г). Кажется, через сестру его, М. П. Чехову.
З. всегда имели большую квартиру в Ялте и часть ее отдавали по комнатам приезжим. Одно время у них жила М. П. Чехова, которую я также знал. 3. очень гордился своим знакомством с Антоном Павловичем и часто о нем рассказывал.
Я пришел тогда к 3. с деловыми бумагами, только что возвратившись из служебной поездки в горы, весь в пыли, как слез с коня. Вижу, в гостиной у 3. сидит гость, какой-то, как мне показалось, молодой человек.
— Пожалуйте, пожалуйте! — закричал мне 3. и, встав с кресла, пошел навстречу.
По улыбке и какому-то особенному выражению лица 3. я понял, что делового разговора, из-за которого я пришел, сегодня быть не может.
З. познакомил нас.
— Антон Павлович Чехов! — значительно сказал он.- Вот какой у меня сюрприз для вас!
— Антон Павлович?! Так вот он какой, ‘Чехов’! — невольно вырвалось у меня.
На меня через pince-nez смотрели добрые, улыбающиеся глаза. Припухлость век у висков, знакомая еще по фотографическим снимкам, придавала всему лицу А. П. Чехова вид какого-то особенного, большого добродушия.
Разговор начался с обычных в таких случаях незначительных реплик: Чехов сказал, что знает моего брата, Виктора Андреевича. Я сказал, что знаю его сестру, Марию Павловну.
Потом Чехов спросил:
— Вы пишете?
В то время несколько моих беллетристических рассказов были напечатаны в ‘Детском чтении’. Кроме того, я писал ‘Арабески’ в ‘Крымском вестнике’ и был постоянным корреспондентом ‘Русских ведомостей’ с южного берега Крыма.
Кажется, именно это обстоятельство, т. е. мое маленькое писательство, помогло завязаться нашему знакомству. Что я прильнул к Чехову, как шлюпка пристает к большому судну, это, конечно, было естественно. Что Чехов гостеприимно встретил мое писательство, это тоже вышло у него как-то очень просто и сердечно. Впрочем, было и еще одно обстоятельство, способствовавшее нашему сближению: это наше территориальное и отчасти академическое землячество. Чехов окончил курс в таганрогской гимназии. Я из Таганрога ушел в ученическое плавание, а потом, разочаровавшись в море, тоже поступил в таганрогскую гимназию. Таганрог, общие знакомые, гимназия и учителя дали нам богатый материал для воспоминаний и смеха. Чехов рассказывал о своем прошлом с большим оживлением и юмором, при этом любил и умел посмеяться от души.
Ялтинская набережная в сезонное время — это выставка приезжих людей. Всех тут можно видеть. Постоянно можно было встретить тогда и Чехова. По большей части он гулял с М[иролюбовым], в то время певцом московской оперы, высланным врачами в Ялту по причине плохого состояния его легких. При первой же встрече Чехов познакомил нас, и потом мы часто гуляли все вместе. Иногда присоединялся к нам 3.
А. П. Чехов был очень общителен и любил ‘компанию’. В компании не отказывался и выпить, хотя пил очень умеренно. Уже тогда он жаловался на перебои в сердце. Пойти ли в невзрачный трактир Болотникова у Дерекой-ского моста есть шашлыки или куда-нибудь в погребок пить вино Чехов никогда не отказывался. Иногда к нашей компании примыкали новые и новые люди, чьи-нибудь знакомые, составлялись столы, настроение подвинчивалось. Какие-нибудь ‘шашлыки’ кончались поездкой за город и потом продолжительным присестом за ‘кофеем’ в ‘Центральной’ гостинице. Чехов никогда не отставал от ‘теплой’ компании. Едва ли это могло доставлять ему большое удовольствие. Сидит, бывало, молча, улыбается, делает вид, что попивает вино. Не наблюдал ли он в это время, не приглядывался ли к распоясавшимся людям?
Чехов жил в гостинице ‘Россия’.
Однажды он сказал мне:
— Отчего не заходите? Заходите, поболтаем!
— В какое время? Когда вы не заняты, Антон Павлович?
— Да когда хотите! Я всегда занят. И всегда могу бросить работу. Я люблю отдохнуть, поговорить!
Я стал заходить в гостиницу ‘Россия’. Как живо я помню это! Тук-тук в двери номера.
— Можно?
— Войдите! — раздается голос Антона Павловича. И слышен звук отодвигаемого стула.
Чехов стоит, опершись задом на стол, из-за которого, видимо, только что встал. На столе чернила, перо, исписанные листы бумаги. Очевидно, я застал его за работой.
— Ну, вот и помешал вам! Вы писали!
— Нисколько! Здравствуйте! Садитесь! Я же сказал вам, что всегда пишу! — говорит, улыбаясь, Антон Павлович.
— Даже после обеда?
— Да, и после обеда. Я не отдыхаю. Как только пройдет послеобеденная тяжесть в желудке, так и пишу.
И он говорил о своем писании.
— Иногда не пишется — я тогда бросаю и иду гулять, или в гости, или в кабачок. Потом, глядишь, и наладилось и пошло. А иногда, хоть убей, не удается работа. Пишу, мараю, переделываю, но, сколько ни тружусь, все выходит ерунда. Так и бросаю. То, что напечатано моего, это едва ли составит половину того, что я написал в жизни. У меня целый чемодан ненапечатанных рукописей — начатых, измаранных и неоконченных рассказов.
Я как-то спросил А. П., отчего он так пессимистически настроен последнее время и русская жизнь представлена так мрачно в его последних произведениях.
Чехов ответил:
— Боже мой! Довольно я написал в веселом роде, а много и просто шутовского. Пора мне серьезнее глядеть на жизнь.
В то время в Ялте была распространена моя книжечка ‘Ялта и ее окрестности’. Однажды Чехов встретил меня словами: ‘Я прочитал вашу книжку’, — и начал ее критиковать.
— Исторический очерк Ялты написан хорошо. Легенда о ‘золотой колыбели и наковальне’ прелестна, — говорил Чехов. — А справочный отдел совершенно недостаточен. Он должен быть вдвое, втрое, во много раз полнее.
— Но ведь я писал книжку один и между делом! — оправдывался я. — А для справочного, календарного отдела нужен коллективный труд!
Чехов перебил меня.
— Вот уж не согласен с этим. Я страшно ревнив к своей литературной работе и никого к сотрудничеству с собою и близко не подпущу. Я дорожу каждым написанным мною словом и не намерен ни с кем делить ни труда, ни славы. Я люблю успех. Люблю видеть успех других. Люблю пользоваться им сам.
— Вы вообще мало пишете! — продолжал А. П.- Журналист должен писать решительно обо всем.
— Но что может дать журналисту Ялта, большой вокзал летом и глухой уездный городок зимою?
— Ну нет! — возразил мне Чехов. — Живя постоянно в Крыму, вы находитесь в счастливых условиях. Вокруг нас любопытный татарский быт, нравы, в каждом горном урочище прячется легенда!
— Надо знать язык! — заметил я.
— Положим! Но и без этого обойтись можно! — настаивал А. П. — Вот 3. знает татарский язык. Он может быть вам полезен! И отчего бы вам не попробовать писать в беллетристическом духе?
— Пробую!
— Ну и что же?
Я рассказал Чехову, что недавно вышла из печати моя книжечка — очерки плавания по Средиземному морю (Это была книга В. А. Фаусека ‘За морским горизонтом. Очерки плавания по Средиземному морю. (Из юношеских воспоминаний)’. СПб., 1894) — из моей одиссеи, предпринятой из Таганрога. Чехов спросил, заметили ли мою книжку в большой печати? Я сказал, что о книжке были отзывы в некоторых толстых журналах.
— Обругали, конечно? — спросил Антон Павлович.
— Нет, похвалили!
— Ну, это вы счастливец! — сказал Чехов. И продолжал:
— Наша критика — это что-то ужасное! Не ждите от нее поддержки, снисхождения к начинающему литературному работнику. Она беспощадна, она просто жестока. Так и ищет, что бы обругать. Если бы вы знали, как меня ругали, жестоко, несправедливо, беспощадно!
Чехов сказал это с горечью и видимым раздражением. Всегда бродящая на лице его добродушная улыбка исчезла в эту минуту.
Впрочем, это продолжалось недолго. Улыбка скоро опять появилась на его лице, и веки глаз добродушно прищурились.
— Вот что! — сказал А. П. — У вас есть ваша книжка?
— Есть!
— Один экземпляр дайте мне: я прочту. А другой, пожалуйста, пошлите на станцию Лопасня (Чехов заботился о пополнении библиотеки при Серпуховской земской больнице. Старший врач больницы И. Г. Витте писал Чехову в ноябре 1894 г.: ‘Благодаря Вашему содействию у меня образовалась прекрасная библиотечка для больных’ ГБЛ). Московско-Курской дороги. Я сейчас вам дам адрес.
А. П. сел писать и, подавая мне адрес, объяснил:
— Там, видите ли, у нас больница земская. И библиотека маленькая при ней. Средства у нас маленькие. Библиотеку, собственно, я завел и поддерживаю ее. Так, пожалуйста, пошлите.
Прощаясь, Антон Павлович сказал:
— Вот еще что! Сегодня приехала сюда артистка Медведева. Очень добрая старушка. Она уже давно не играет, начинают ее забывать. Напишите в ‘Крымском вестнике’ маленькую заметку, что ‘в Ялту приехала заслуженная артистка императорских театров Медведева’. Пожалуйста, вам это ничего не стоит, а старушке это польстит. Ей будет приятно убедиться, что ее знают и не забывают.
Наверное, старушка Медведева не догадалась, кому она обязана за оказанное ей местной газетой внимание. Она ведь не знала, что А. П. Чехов любит не только свой успех, но и ‘успех других’.
В то время у А. П. Чехова было уже большое литературное имя. С ним искали знакомства, искали случая хотя бы увидеть его. Ялтинские дамы и молодежь специально отправлялись гулять на набережную затем, чтобы видеть, как гуляет Чехов с певцом М., и еще издали, по огромному росту всегдашнего спутника Чехова, узнавали через толпу, в каком месте набережной Антон Павлович находится. Концерт М., устроенный им тогда в зале гостиницы ‘Россия’, привлек такую массу публики, что она едва помещалась в зале. Конечно, такой успех концерта М., певца хотя и очень интересного, обладавшего огромной силы басом — ‘черноземная сила’, как определял голос М. Антон Павлович, — но малоизвестного большой публике, в значительной мере был обязан имени Чехова. Публика знала, что Чехов будет на концерте М., и шла на концерт с уверенностью увидеть, между прочим, и знаменитого Чехова.
— Чехов! Чехов! Вон он стоит! Вон он пошел! Вон он остановился!
Такой полушепот то и дело слышался в густой толпе.
Искатели ‘Чехова’ не давали покоя Антону Павловичу и на дому. Часто к нему как к доктору обращались за медицинским советом, или, правильнее, под предлогом получить медицинский совет.
Таким А. П. говорил, что не ‘практикует’, и направлял к местным врачам.
Бывали у А. П. и курьезы с посетителями.
Он рассказывал мне, как к нему пришла молодая дама.
— Конфузится, не может говорить от волнения, смотрит исподлобья! — говорил А. П. — Я ее принимаю, прошу садиться, спрашиваю: ‘Чем могу служить?’ Она села и, преодолев волнение, говорит: ‘Извините… простите меня! Я хотела… на вас посмотреть! Я никогда… не видала писателя!’
В другой раз А. П. встретил меня, видимо чем-то взволнованный.
— Послушайте! — говорит. — Что это у вас тут за барон В.?
И Чехов протянул мне визитную карточку барона, увенчанную короной.
Говорю, есть такой барон. Принадлежит к местному бомонду, очень богат, дачу роскошную имеет в Ялте. Личность, ровно ничем не замечательная.
— Можете себе представить?! Является ко мне, представляется и просит сегодня же у него обедать, что у него соберутся гости и тому подобное?! Какой-то наивный нахал?!
— Что же вы ему сказали?
— Спровадил его! Сказал ему, что не имею чести его знать и обедать к нему не пойду. Он только что ушел от меня!
На другой же день я мог сообщить Антону Павловичу, что барон В. имеет все основания быть на него в претензии. Он назвал гостей ‘на Чехова’, и гости в назначенное время съехались к нему обедать. А обед оказался ‘без Чехова ‘…
Едва ли не Чехову обязана была своим успехом также лекция Радецкого ‘О физическом воспитании детей’.
Вижу я как-то А. П. с незнакомым господином. Они сидели на скамеечке над морем. Чехов подозвал меня и познакомил со своим собеседником. Оказался г. Радецкий.
Разговор у них шел о том, как бы устроить в Ялте лекцию Радецкого. Но Радецкий был стеснен временем, а для того, чтобы прочесть лекцию, надо было хлопотать о разрешении, о помещении и т. д. Чехову пришло на мысль обойти эти затруднения таким образом: вместо лекции устроить ‘собеседование’ на ту же тему у кого-нибудь в доме и пригласить избранный круг местных общественных деятелей. Чтобы посоветоваться об этом, и позвал меня Антон Павлович. Я предложил для замаскированной лекции свою квартиру.
Я жил на краю города, высоко на горе, около кладбища, и Чехов усомнился, чтобы ‘туда собрались’. Но я поручился Радецкому за успех дела, и ‘лекция’ была назначена у меня в доме в тот же вечер.
Оповестить нужных людей о предстоящей у меня лекции и обеспечить ей обещанный ‘успех’ мне не стоило большого труда. Достаточно пройти по набережной взад и вперед один раз, чтобы распустить по Ялте какой угодно слух. Только кое-кому мне пришлось послать на дом записки. А чтобы приглашаемые наверно пришли и не устрашились крутого подъема ‘на дачу грека Солоникио’, где я жил, мне стоило только упомянуть р том, что ‘будет Чехов’. Я так и делал. Останавливал, приглашал вечером к себе ‘на Радецкого’ и невинно, вскользь прибавлял магические слова.
— Приходите! — говорил я. — Будет интересно! Чехов будет!
Первыми пришли ко мне Чехов с Радецким. Увидев, что мы с женой превратили самую большую нашу комнату в аудиторию, для чего наставили рядами всю мягкую мебель и стулья, какие имели и смогли взять взаймы у соседей, а для лектора, как водится, приготовили стол с традиционным графином с водой и стаканом, А. П. поднял меня на смех.
— И никто не придет! — дразнил он меня.
— Придут! — утверждал я.
— Ну, кто полезет к вам на такую кручу? — спорил Чехов.
— Вот увидите! — храбро отвечал я.
Моя правда оказалась! К назначенному времени гости стали сходиться, и скоро собралось человек сорок, почти все, кого я звал. Аудитория была заполнена. Собрались врачи, учителя гимназии, учителя и учительницы школ, некоторые гласные Думы и проч. Радецкому пришлось пойти к ‘кафедре’ и формально прочитать лекцию.
Когда поздно вечером стали расходиться, известный в Ялте доктор Штангеев, лукаво подмигнув, сказал мне, прощаясь:
— Сходочку устроили?
— Ну, ну! Зачем страшные слова! — защищался я. Последними уходили Чехов с Радецким (Об этом вечере вспоминает И. М. Радецкий в письме к М. П. Чеховой от 24 августа 1913 г.: ‘Я часто вспоминаю наш разговор с Антоном Павловичем на набережной после моего доклада в доме одного учителя на тему ‘Мученики темного царства’ и ‘О физическом воспитании детей’. <...> Он также печально смотрел на вещи, ибо сердцем чувствовал все зло проклятой русской действительности’ (ГБЛ)).
— Как это вам удалось залучить к себе столько народу? — спросил меня Антон Павлович.
— Ну, это уж мой секрет! — уклонился я от прямого ответа. — Слово такое знаю!
С балкона нашей дачи открывался великолепный вид на Ялту. Вся она лежала под нами, живописно сбегая амфитеатром по склону Дарсаны и Магаби к берегу моря. Ялтинский мол и пристань и далее широкий горизонт Черного моря довершали прелесть открывающейся панорамы. А. П. Чехову очень нравилось у нас на балконе.
— Это награда за трудность подъема на вашу дачу! — говорил он.
Я не помню, когда А. П. в первый раз пришел к нам. Оттого, вероятно, не помню, что А. П. бывал тогда у нас в доме очень часто, и память слила отдельные черты этих посещений в одно общее впечатление. Моя жена любила скульптуру и урывками занималась лепкой. Ей захотелось вылепить бюст Антона Павловича, и она просила разрешения снять с него для этой цели фотографию. Чехов охотно дал свое согласие, и в одно прекрасное утро операция эта была произведена над ним у нас на балконе. Снимал Антона Павловича наш случайный квартирант, искусный фотограф-любитель, ветеринарный врач из Харькова г. Венедиктов. Чехов отдался во власть фотографа и безропотно слушался распоряжений жены и г. Бенедиктова. Последний снял Чехова несколько раз: для целей лепки нужен был ‘фас’ и ‘профиль’ лица. С этих негативов г. Венедиктов сделал жене два чудесных кабинетных портрета А. П. Он был снят ‘по-домашнему’, в пиджаке, в мягкой летней рубашке со шнурком вместо галстука под отложным мягким воротником.
Жена приступила к работе. Антона Павловича заинтересовала техника лепки, и он стал заходить к нам смотреть, как работает жена и как подвигается вперед дело. Заметив, что жена пользуется его посещениями, чтобы исправлять сделанное за глаза по живой натуре, Антон Павлович сам предложил ей себя в натурщики и назначил время, когда будет приходить для сеансов. Вскоре Антон Павлович совсем освоился у нас, забавлялся с детьми, засиживался, иногда оставался обедать. Во время сеансов читал газеты или беседовал с нами. Тогда в ‘Русской мысли’ печатались его очерки Сибири (Главы книги Чехова ‘Остров Сахалин’ печатались в журнале ‘Русская мысль’ — в 1893 г., No 10 — 12, и в 1894 г., No 2, 3, 5 — 7), откуда он недавно возвратился. А. П. много рассказывал о своем пребывании в Сибири и технических приемах исполненной им работы об этом путешествии. Как-то затеялся разговор о художественном творчестве, и я спросил Антона Павловича, какой психологии творчества подчиняется он сам? Пишет ли людей с натуры, или персонажи его рассказов являются результатом более сложных обобщений творческой мысли?
— Я никогда не пишу прямо с натуры! — ответил Антон Павлович.
— Впрочем, это не спасает меня как писателя от некоторых неожиданностей! — прибавил он. — Случается, что мои знакомые совершенно неосновательно узнают себя в героях моих рассказов и обижаются на меня!
И он рассказал, как однажды в Москве, в хорошо знакомом ему семейном доме, где он часто бывал, его приняли так дурно, так явно враждебно, что он, в недоумении, должен был уйти. Как потом ему сказали, причиною такой перемены к нему в этом доме была обида. Семейство это в одном из последних рассказов Антона Павловича ‘узнало себя’ и стало смотреть на автора рассказа как на предателя.
— А я и в мыслях не имел писать портреты с этих моих знакомых! (В рассказе Чехова ‘Попрыгунья’ (Север, 1892, No 1 и 2) было некоторое внешнее сходство с жизнью знакомых Чехова — Кувшинниковых. 29 апреля 1892 г. Чехов писал Л. А. Авиловой: ‘Можете себе представить, одна знакомая моя, 42-летняя дама, узнала себя в двадцатилетней героине моей ‘Попрыгуньи’ <...>, и меня вся Москва обвиняет в пасквиле. Главная улика — внешнее сходство: дама пишет красками, муж у нее доктор и живет она с художником’. М. П. Чехова рассказала, что артист А. П. Ленский также узнал себя в одном из персонажей ‘Попрыгуньи’ — ‘толстом актере’. Из-за этого прервалась и дружба Чехова с семьею Ленских. Подробнее об этом инциденте см. в восп. Щепкиной-Куперник, с. 248 — 250) — заключил Антон Павлович.
Как-то я сказал Антону Павловичу, что в Ялту приехал Оболенский и очень хочет с ним познакомиться.
— Какой Оболенский? Леонид? — спросил Чехов.
— Да, Леонид Егорович!
— Вот с ним мне до сих пор как-то не случалось встретиться. Познакомьте, я буду очень рад. Я этому человеку так много обязан.
И Чехов рассказал, что еще в начале его литературной карьеры, когда он писал еще под псевдонимом Чехонте и был полной неизвестностью, Л. Е. Оболенский напечатал фельетон, в котором очень лестно отозвался об его работах (В журнале ‘Русское богатство’ (1886, No 12) была напечатана статья Л. Е. Оболенского, под названием ‘Обо всем. Критическое обозрение (Молодые таланты: г. Чехов и г. Короленко. Сравнение между ними)’).
— Это был первый критик, который меня заметил и поощрил! — сказал Антон Павлович.- А мне в то время ободряющее слово литературной критики было очень нужно, очень дорого. Я тогда еще блуждал в поисках своего настоящего призвания, сомневался в достоинстве своих писаний, в своем литературном даровании. Оболенский первый своей похвалою окрылил меня и вдохновил на продолжение занятий художественной литературой. Я давно жду случая поблагодарить его за это!
Чехов с Оболенским познакомились.
Кажется, тогда именно мы целой компанией ездили в Массандру. 3. отрекомендовал Антона Павловича виноделу С., и это тотчас возымело свое действие. С. расцвел от неожиданного удовольствия и сделал, с своей стороны, все, что мог, чтобы оказать знаменитому гостю радушное гостеприимство, отворил перед нашей компанией заповедные подвалы удельного ведомства и угостил замечательными старыми ликерными винами, хранившимися еще со времен графа Воронцова.
В конце лета Антон Павлович уехал из Ялты. Бюст был окончен уже в его отсутствие и испорчен мастером при отливке из гипса. Одним из дорогих памятников того времени осталась у нас одна из фотографий Чехова, снятого на балконе г. Бенедиктовым. Чехова с тех пор мы не встречали больше.
Об А. П. Чехове написано много воспоминаний. Многие знали его ближе и лучше меня. Духовный образ этого замечательного, кроткого человека давно обрисован полно и верно, и мои беглые очерки встреч и общения с ним могут пополнить литературу о Чехове только, может быть, мелкими штрихами. Мне же эти строки дороги как личное переживание, и писал я их для себя, как воспоминания о светлых днях моей жизни, озаренных и согретых Чеховым, его добрым, простым отношением ко мне и моей семье. Делюсь я этими воспоминаниями с читателями в день пятилетия со дня смерти писателя потому, что, как мне кажется, все, что касается А. П. Чехова, не может не быть интересным.
С. Юрки, Полтавск. губ.
27 июня 1909 г.
Фаусек Вячеслав Андреевич известен как журналист. Печатался в ‘Русских ведомостях’, ‘Современном мире’, ‘Журнале для всех’. С Чеховым познакомился в 1894 году. Имеются и другие воспоминания Фаусека о Чехове: ‘Призраки прошлого’ (‘Утро’, Харьков, 1914, N 2357, 2 июля).
Известно одно письмо Чехова Фаусеку. В Архиве Чехова (ГБЛ) имеется четыре письма к нему Фаусека 1894 и 1898 годов.
Печатается по тексту, опубликованному в газете ‘Утро’, Харьков, 1909, N 781, 2 июля.
Стр. 189. Это было в Ялте в 1893 году… — Знакомство состоялось в марте 1894 года.
…я точно не знаю… — А.И.Звягин познакомился с Чеховым в июле 1889 года, во время его пребывания в Ялте.
Стр. 191. Чехов жил в гостинице ‘Россия’. — В ялтинской гостинице ‘Россия’ Чехов жил с начала марта до начала апреля 1894 года.
Стр. 193. …моя книжечка — очерки плавания по Средиземному морю… — Вяч. Фаусек. За морским горизонтом. Очерки плавания по Средиземному морю (Из юношеских воспоминаний), Спб. 1894.
…на станцию Лопасня… — С марта 1892 года Чехов жил в имении Мелихово, в 13 верстах от ст. Лопасня.
Стр. 197. Последними уходили Чехов с Радецким. — И. М. Радецкий в письме к М.П.Чеховой от 24 августа 1913 года также вспоминает об этом: ‘Я часто вспоминаю наш разговор с Антоном Павловичем на набережной, после моего доклада в доме одного учителя, на тему ‘Мученики темного царства’ и ‘О физическом воспитании детей’ (тогда А.П. стоял в гостинице ‘Россия’ с Миролюбовым). Он также печально смотрел на вещи, ибо сердцем чувствовал все зло проклятой русской действительности…’ (ГБЛ).
Стр. 198. …в ‘Русской мысли’ печатались его очерки Сибири… — Имеется в виду произведение Чехова ‘Остров Сахалин’, которое, до выхода отдельным изданием, печаталось в журнале ‘Русская мысль’, 1893, кн. X-XII, и 1894, кн. II, III и V-VII. /723/
Семейство это в одном из последних рассказов Антона Павловича ‘узнало себя’…- — Речь идет о рассказе Чехова ‘Попрыгунья’ (см. воспоминания А.С.Лазарева-Грузинского на стр. 174-177), в сюжете и в деталях которого было некоторое внешнее сходство с жизнью семьи знакомых Чехова Кувшинниковых. М.П.Чехова рассказывала, что А.П.Ленский также ‘узнал себя’ в одном из персонажей ‘Попрыгуньи’ — ‘толстом актере’ — и что из-за этого рассказа прервалась дружба Чехова и с семьей Ленских. (См. М.П.Чехова. Письма к брату А.П.Чехову, М. 1954, стр. 138.)
…я и в мыслях не имел писать портреты с этих моих знакомых! — 29 апреля 1892 года Чехов писал Л.А.Авиловой: ‘Можете себе представить, одна знакомая моя, 42-летняя дама, узнала себя в двадцатилетней героине моей ‘Попрыгуньи’ (‘Север’, NN 1 и 2), и меня вся Москва обвиняет в пасквиле. Главная улика — внешнее сходство: дама пишет красками, муж у нее доктор, а живет она с художником’.
…Оболенский очень лестно отозвался об его работах. — Имеется в виду статья Оболенского в журнале ‘Русское богатство’, 1886, N 12 — ‘Обо всем. Критическое обозрение (Молодые таланты: г.Чехов и г.Короленко. Сравнение между ними)’.
По прочтении этой статьи Чехов писал М.В.Киселевой 14 января 1887 года: ‘…в декабрьской книге ‘Русского богатства’, где печатается Лев Толстой, есть статья Оболенского (два печатных листа) под заглавием ‘Чехов и Короленко’. Малый восторгается мной и доказывает, что я больше художник, чем Короленко… Вероятно, он врет, но все-таки я начинаю чувствовать за собой одну заслугу: я единственный, не печатавший в толстых журналах, писавший газетную дрянь, завоевал внимание вислоухих критиков — такого примера еще не было’.