МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ
МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ
РОМАНЪ
КНИГА ПЕРВАЯ
КНИГА ПЕРВАЯ
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
Млечный путь, Авсеенко Василий Григорьевич, Год: 1875
Время на прочтение: 180 минут(ы)
Ныншній Петербургъ, создавшійся на акціонерныхъ компаніяхъ и такъ-называемыхъ ‘новыхъ учрежденіяхъ’, и совершенно заслонившій старый городъ департаментскихъ чиновниковъ и беззавтно кутящихъ дворянскихъ сынковъ, иметъ, какъ извстно, свои центры. Въ начал семидесятыхъ годовъ, однимъ изъ такихъ центровъ, и притомъ едва ли не самымъ пріятнымъ, былъ домъ Михаила Александровича Быковскаго, человка весьма извстнаго въ различныхъ петербургскихъ кругахъ.
Мущина лтъ сорока пяти, съ лицомъ выражавшимъ умнаго человка и вмст барина — такія лица теперь встрчаются уже не часто — Валковскій, при многихъ привлекательныхъ качествахъ своей общительной натуры, владлъ въ особенности однимъ весьма важнымъ преимуществомъ: онъ съ головы до ногъ, всми своими вкусами и привычками, всмъ складомъ своего ума и характера, принадлежалъ новому Петербургу. Никто боле его не былъ преданъ новымъ идеямъ и новымъ условіямъ жизни, все что хотя бы вншнимъ образомъ носило признакъ европеизма встрчало въ немъ готоваго поклонника. Ему почти въ одинаковой степени нравились и мировые судьи, и земскія собранія, и вагоны желзноконной дороги, въ которыхъ впрочемъ онъ никогда не здилъ. Онъ принадлежалъ къ хорошему, но обднвшему дворянскому роду, и хотя за нимъ числилось небольшое имніе въ средней Россіи, но жить доходами онъ не могъ. Окончивъ весьма не дурно университетскій курсъ, онъ поступилъ на службу, и вмст съ тмъ пристроился въ качеств повреннаго къ одному золотопромышленнику обремененному процессами. Въ то же время онъ выступилъ и на литературномъ поприщ, помстивъ въ одномъ журнал рядъ статей въ существовавшемъ тогда отдл ‘Наукъ и Художествъ’. Вскор за тмъ, при помощи того же золотопромышленника, онъ попалъ администраторомъ въ одно акціонерное учрежденіе отличавшееся колоссальными дивидендами. Онъ двигался по этой лстниц стяжаній съ самоувренностью, которая вырабатывается у людей никогда не знавшихъ неудачи, и умлъ во всхъ соприкосновевіяхъ съ практическою дйствительностью сохранять какую-то особенную нравственную щеголеватость. О немъ говорили что онъ украшаетъ собою каждое дло за которое берется. Съ открытіемъ новыхъ судовъ, онъ вступилъ въ составъ присяжныхъ повренныхъ. На послднее онъ ршился, впрочемъ, не столько для увеличенія своихъ къ тому времени уже большихъ средствъ, сколько опять по пристрастію ко всмъ новымъ учрежденіямъ и званіямъ. Въ литератур онъ больше не участвовалъ, но поддерживалъ связи съ тою частью журналистики которая подобно ему стояла на сторон ‘новыхъ идей’. Въ дом его можно было встртитъ не только многихъ знаменитостей литературнаго и артистическаго міра, но и людей такъ или иначе стоявшихъ около преобразованій. Женатъ онъ никогда не былъ, но съ нимъ жила вдова его брата, и потому въ его большой и изящной гостиной по понедльникамъ появлялись дамы.
Наша исторія начинается именно въ одинъ изъ понедльниковъ.
Предоставивъ гостиную заботамъ хозяйки, Валковскій вышелъ въ кабинетъ, гд многочисленное общество мущинъ курило, пило чай, разговаривало и пересматривало великолепные кипсеки покрывавшіе нсколько столовъ.
— Такъ вы говорите что ждете къ себ сегодня князя Юхотскаго? обратился къ хозяину одинъ изъ гостей.
— Непремнно, онъ былъ у меня поутру, чуть ли не прямо изъ вагона, и далъ слово пріхать вечеромъ. Мы вдь нимъ сосди по имнію, и я зналъ его еще мальчикомъ. Валковскій проговорилъ это съ явнымъ и даже нсколько тщеславнымъ удовольствіемъ, такъ какъ ему весьма пріятно было заявить о такихъ близкихъ отношеніяхъ къ лицу становившемуся предметомъ всеобщаго вниманія.
— Очень любопытно будетъ его увидть! проговорилъ гость, обводя глазами группу мущинъ, въ которой только о шелъ разговоръ о Юхотскомъ.
— Какъ вы хотите: человкъ съ княжескимъ титуломъ, выбирающій карьеру профессора, это чуть ли не первый примръ у насъ, замтилъ одинъ журналистъ.— Онъ къ тому же и богатъ, какъ говорятъ. Вы не видли его съ тхъ поръ какъ онъ исчезъ изъ Петербурга, посл диспута, надлавшаго столько шуму?
— Нтъ, съ тхъ поръ никто не видалъ его въ Россіи, отвтилъ хозяинъ:— доходили только слухи объ его успхъ въ Германіи, гд онъ въ короткое время пріобрлъ репутацію блестящаго дятеля науки. Вамъ извстенъ отзывъ о немъ?
Тутъ хозяинъ назвалъ имя одного изъ свтилъ нмецкой исторической науки.
Между присутствующими водворилось на минуту молчаніе, каждый въ душ немного завидовалъ тому кто былъ предметомъ разговора.
— Все что я знаю о княз Юхотскомъ, началъ опять хозяинъ,— заставляетъ сожалть что онъ избралъ ученую карьеру. Въ Европ это былъ бы политическій человкъ. Впрочемъ, онъ всегда интересовался общественными вопросами, я думаю что онъ приметъ въ литератур участіе которое сразу оживитъ ее. Вообще я не встрчалъ человка такъ разнообразно блестящаго. Его умъ изъ тхъ за которыми идутъ во слдъ. Я разчитываю что съ его пріздомъ наши молодыя силы получатъ то чего имъ не доставало въ послдніе время: главу и руководителя. Если не онъ, то я не знаю кто можетъ вывести насъ изъ усыпленія въ которое мы впали.
— Чортъ возьми какъ это интересно! привскочилъ одинъ еще очень молодой человкъ, который какъ-то ничего не сумлъ съ собой сдлать, и потому радъ былъ узнать что вся вина въ недостатк руководителя.
Дверь изъ прихожей отворилась, и на порог показался новый поститель.
Вс глаза устремились на него. Большинство изъ бывшихъ въ кабинет никогда прежде не видали князя Юхотскаго, но вс въ ту же минуту какъ-то поняли что это именно онъ. Вошедшій былъ немного повыше средняго роста, скоре тонокъ чмъ плотенъ. Лицо его поражало сочетаніемъ чрезвычайной серіозности съ блескомъ молодости, словно стрлявшей изъ темно-срыхъ, ясныхъ и глубокихъ глазъ. Эти глаза и дополняли выраженіе строгаго, прорзаннаго чуть видными морщинками лба, и какъ будто противорчили ему: въ ихъ лучистомъ свт было что-то изящно-веселое, смлое и своевольное, также какъ и въ очертаніи губъ, глядя на которыя непремнно хотлось видть ихъ улыбающимися. Молодой станъ князя обнаруживалъ почти женственную гибкость, подъ которою однако чувствовалась львиная сила мускуловъ.
Валковскій представилъ его гостямъ и придвинулъ ему кресло. Юхотскій очутился сразу въ томъ неловкомъ положеніи въ какое попадаетъ каждый становясь предметомъ вниманія и любопытства незнакомаго общества. Но хотя князь, отдавая большую часть своего времени научнымъ занятіямъ, мало жилъ въ свт и не любилъ толпы, онъ легко находилъ въ себ въ подобныхъ случаяхъ равнодушное самообладаніе свтскаго человка. Первыя фразы которыми онъ обмнялся съ хозяиномъ и его гостями, тонъ его голоса, изящная непринужденность обращенія, сразу устранили стснительное ощущеніе, обыкновенно испытываемое всми въ подобныхъ случаяхъ. Повидимому, онъ совершенно не сознавалъ что служитъ центромъ общаго интереса и ожиданій. А между тмъ, воздухъ наполнявшій кабинетъ Михаила Александровича вовсе не располагалъ erо акклиматизоваться здсь. Онъ давно не былъ въ Петербург и отвыкъ отъ него. Все что онъ слышалъ теперь, производило на него утомляющее и слегка раздражающее впечатлніе. Подъ этимъ поклоненіемъ новымъ идеямъ, соединившимъ собравшееся здсь общество, ему инстинктивно чувствовалась какая-то внутренняя безпомощность. Въ самоувренности сужденій и приговоровъ, ему слышался страшный недостатокъ оригинальности и творческой струнки. Эти люди производили на него впечатлніе умственныхъ паразитовъ, объдавшихъ возрастившее ихъ дерево. Ему страннымъ казалось что вс разспрашиваютъ его о Германіи, о Париж, а ему, напротивъ, хотлось бы поговорить о Россіи, которую онъ оставилъ пять лтъ назадъ и о которой желалъ такъ много узнать. Но то что онъ слышалъ о ней, отзывалось чмъ-то до крайности ему антипатичнымъ, какимъ-то злораднымъ благрствомъ. Еще пуще коробила его очевидная общая увренность что онъ обязанъ вторить этой нот, что отъ него собственно ничего и не требуютъ другаго, и что въ этомъ смысл и обращены къ нему заискивающія ожиданія, предметомъ которыхъ онъ себя чувствовалъ…
Впрочемъ, онъ нисколько не сердился. Онъ, напротивъ, хотлъ быть признателенъ этимъ добрымъ людямъ, такъ охотно предрасположеннымъ благоговть предъ нимъ и идти за нимъ. Ему хотлось доставить имъ удовольствіе, бросить имъ нсколько минутъ блестящей болтовни, частицу того чему они поклонялись въ немъ, еще не зная его. Его рчь стала скользить по предметамъ осыпая ихъ брызгами остроумія и веселости и предусмотрительно отклоняя всякую попытку договориться до общихъ идей. Онъ былъ неистощимъ въ частностяхъ и какъ будто же предполагалъ ничего цлаго. Разговоръ его перешелъ въ блестящую импровизацію, онъ очертилъ картину умственнаго движенія въ Германіи и положеніе партій въ виду католическаго вопроса и нарисовалъ нсколько яркихъ портретовъ изъ современной политической и академической жизни.
Впечатлніе произведенное на гостей Михаила Александровича этою пестрою импровизаціей было самое счастливое. Бойкое слово очаровало всхъ. Замтили что Юхотскій избгаетъ высказаться, но это тмъ боле подстрекало любопытство. Общее мнніе было такое что это личность въ высшей степени замчательная. Только молодой человкъ искавшій руководителя для своего поколнія, нашелъ что въ этотъ день онъ нисколько не подвинулся въ ршеніи вопроса: куда идти и что длать. Поэтому онъ сказалъ себ что Юхотскаго необходимо при первомъ же случа приперетъ къ стн и заставить объявиться кто онъ такой.
А Юхотскій, находя что въ кабинет ему больше длать нечего, очень обрадовался приглашенію хозяина перейти въ гостиную. Тамъ его уже давно нетерпливо ждали. Толки предшествовавшіе его появленію возбуждали любопытство дамъ въ той же мр какъ и мущинъ. Выраженіе этого безучастнаго, празднаго любопытства, которое Юхотскій войдя въ гостиную замтилъ на всхъ лицахъ, опять непріятно покоробило его. Онъ покорно выдержалъ церемоніалъ представленій и обвелъ глазами комнату, какъ бы отыскивая уголокъ гд бы удобне было укрыться отъ этого навязчиваго и безпокойнаго вниманія.
Тутъ только замтилъ онъ что изъ-за этой толпы безучастно-любопытныхъ лицъ, на него глядла пара добрыхъ срыхъ глазъ, на которыхъ съ выраженіемъ радостной неожиданности остановился его взглядъ. Въ слабо освщенномъ углу гостиной, полузакрытая трельяжемъ, молодая женщина неотступно слдила за нимъ съ той самой минуты какъ онъ вошелъ въ комнату, не трогаясь съ мста и не торопясь быть имъ замченной. Подл нея никого не было и она перебирала рукой альбомъ не глядя въ него. Овальное, тонкое, немного сухощавое лицо ея вдругъ повяло на Юхотскаго такимъ ласковымъ, близкимъ участіемъ что онъ весь встрепенулся. Дорогое, внезапно засвтившееся воспоминаніе встало предъ нимъ и заслонило все окружающее. Да, онъ хорошо помнилъ это нжное, доброе лицо, эти глаза точно также, съ тмъ же выраженіемъ ласковаго, ничего же требующаго участія глядли на него на зар его жизни.
Онъ быстро подошелъ къ этой женщин.
— Возможно ли? Маня… Марья Константиновна! произнесъ онъ поспшно и сконфуженно поправляя обмолвку, въ которую ввело его это далекое, овладвшее имъ воспоминаніе.— Первый день въ Петербург, и вдругъ васъ встрчаю, посл столькихъ лтъ!
Молодая женщина протянула ему руку.
— И я рада васъ видть, проговорила она. Ея глаза радостно, дружески разглядывали его, торопясь разсмотрть въ чемъ онъ перемнился съ тхъ поръ какъ мы не видали другъ друга.
— Все такой же… добавила она улыбаясь, и эта улыбка вымолвила: хорошій.
— А вы… въ васъ перемна, которую я сразу не могу опредлить, продолжалъ Юхотскій, съ восхищеньемъ оглядывая ее съ головы до ногъ.— Выросли, пополнли… нтъ, только выросли, и поблднли немного… Боже мой, да вы въ траур! воскликнулъ онъ, тутъ только замтивъ черные ноши охватывавшіе вмсто воротничка ея шею.
— Я овдовла, тихо произнесла молодая женщина.
Тнь омрачила оживленное лицо Юхотскаго. Онъ съ минуту молчалъ, со щемящею грустью глядя на потупившуюся головку Мани.
— Давно? спросилъ онъ, садясь подл нея.
— Скоро годъ уже, отвтила молодая женщина.
— И не грхъ вамъ что я до сихъ поръ ничего не зналъ! упрекнулъ Юхотскій.
— Вы были далеко, я тогда вообще никому ни писала, проговорила Маня.
Съ минуту оба опять помолчали. На душ у обоихъ проплыла длинная череда воспоминаній, волновавшихъ ихъ тмъ тихимъ ощущеніемъ какое производятъ отодвинутыя временемъ впечатлнія.
Юхотскій помнилъ Маню еще съ дтства. Она была сирота и воспитанница его матери. Они вмст росли, вмст играли, вмст начали учиться. Между ними было только два года разницы, про нихъ шутя говорили что они родились влюбленными другъ въ друга. Можетъ-быть именно эта шутка къ которой они прислушались съ дтства и помшала имъ потомъ влюбиться на самомъ дл. Когда Юхотскаго отвезли въ учебное заведеніе, Маня осталась дома, продолжая уроки у Англичанки и у деревенскаго священника, потомъ къ ней сталъ здить изъ города гимназическій учитель. Молодой князекъ, прізжая домой на каникулы, сначала спокойно входилъ въ свои прежнія права надъ Маней, но съ каждымъ годомъ отношенія ихъ по необходимости становились мене близкими и дтскими. Поступивъ въ университетъ, Юхотскій первые два года не прізжалъ домой, а когда явился на третье лто, Маня была уже замужемъ за небогатымъ сосднимъ помщикомъ и мировымъ посредникомъ Боярцовымъ. Это былъ простоватый, но безподобнйшій человкъ, и Маня повидимому была съ нимъ счастлива. Юхотскаго на первыхъ порахъ какъ-то странно поразила эта перемна въ положеніи Мани, точно онъ никогда не разчитывалъ видть ее замужемъ, но мало-по-малу онъ привыкъ къ ея новому положенію. Предъ самымъ концомъ университетскаго курса, мать Юхотскаго умерла, сдавъ экзамены, онъ прожилъ въ деревн цлый годъ, приводя въ нкоторый порядокъ запущенныя женскимъ управленіемъ дла и готовясь къ магистерскому испытанію. Въ этотъ годъ онъ очень часто видлся съ Маней, и между ними опять установились дружескія, почти родственныя отношенія. Благодушный мужъ, зная что они выросли вмст, и безконечно довряя жен, ни мало не косился на ихъ близость. Да они и сами какъ-то умли и привыкли вовремя обходитъ все то что могло усложнить и измнить ихъ отношенія. Воспоминанія сохраненныя Юхотскимъ объ этомъ год его жизни были до прозрачности чистыя. Они и потомъ, во время его скитальчества по Европ и напряженныхъ умственныхъ занятій, вносили въ его душу тихую и ласковую свжесть Это чувство тайными путями закрадывалось къ нему и теперь когда онъ сидлъ подл Мани, съ нжнымъ любопытствомъ разглядывая ея поблднвшее, но все такое молодое личико, и ея все т же добрые, срые, слегка затуманившіеся глаза.
— Вы совсмъ теперь въ Петербург? прервала Маня длившееся между ними молчаніе.
— Кажется что совсмъ. Но разкажите лучше почему вы здсь, какъ вы устроились, что думаете длать?
— Этого я еще сама хорошенько не сообразила, отвтила Маня.— Я хала сюда не надолго, мн по смерти мука нестерпимо было оставаться дома. Тутъ у меня хоть бликіе люди есть, все наши же, тамошніе. Имнье мн удалось сдать въ аренду, такъ что о средствахъ не приходится заботиться. Можетъ-быть и останусь здсь. Коля мой подрастаетъ, скоро учитъ надо будетъ, здсь это удобне…
Въ глазахъ Мани, пока она говорила, все время стояли слезы,
— Но какъ же вы тутъ устроились? спросилъ Юхотскій.
— Очень удобно, право. Маленькая квартирка, маленькое хозяйство: вы знаете, я вдь неприхотлива. Вожусь съ сыномъ, выхожу рдко, у себя никого не принимаю кром нашихъ, то-есть Волковскихъ и Лазориновыхъ.
— Ахъ да, Лазориновы, вспомнилъ вслухъ Юхотскій.— И не скучно вамъ?
Маня какъ будто задумалась надъ этимъ вопросомъ и повела двумя пальчиками по лбу.
— Да, иногда скучно бываетъ, отвтила она просто.— Но что что жъ длать? въ деревн меня пуще тоска бы взяла. Я рада что Коля хорошо ростетъ, дальше мн съ нимъ больше дла будетъ.
Юхотскій слушалъ ее и глядлъ на нее съ тмъ слегка щемящимъ чувствомъ жалости которое онъ такъ любилъ въ себ. Это чувство почему-то всегда примшивалось къ его мысли о Ман. Ему нравилось въ ней больше всего то что она совсмъ не была свтскою женщиной. Онъ любилъ припоминать ее себ такъ какъ чаще всего встрчалъ ее въ тотъ послдній годъ въ деревн: въ ситцевой блуз, съ брилліантовою брошью, съ бархатною трессъ на голов (то было время головныхъ уборовъ). И ему именно нравилось это странное сочетаніе ситцевой блузы съ бархатомъ и брилліантами, которое на всякой другой женщин показалось бы безвкусіемъ, но къ ней это шло, придавая ей видъ какой-то наивной и изящной убогости.
Маня встала и протянула ему руку.
— Мн пора, я не могу долго засиживаться, сказала она.
— Но мы будемъ видться, не правда ли? остановилъ ее Юхотскій:— вы позволите завтра зайти къ вамъ?
— Разумется, отвтила какъ-то нершительно Маня, и вдругъ быстро поправилась:— нтъ, приходите завтра къ Лазориновымъ, я тамъ буду.
Она еще разъ пожала ему руку, и скользя по ковру своимъ траурнымъ шлейфомъ, подошла къ хозяйк прощаться.
Какъ только Маня ухала, Юхотскому опять почувствовалось что онъ находится среди совершенно чужаго общества. Это ощущеніе было для него всегда одно изъ самыхъ непріятныхъ. Его всю жизнь сопровождали привязанности, и это составляло для него потребность. Слова Мани напомнили ему что тутъ, чрезъ два дома отъ Валковскаго, жилъ Жакъ Лазориновъ, съ которымъ по утру ему едва удалось перемолвить нсколько словъ. Жакъ былъ его давишній пріятель, и въ настоящую минуту посл Мани самое близкое ему лицо во всемъ Петербург. По утру онъ зазжалъ къ нему, но тотъ собирался въ какую-то коммиссію, и имъ едва удалось перемолвить нсколько словъ. Юхотскій подумалъ что гораздо пріятне, было бы вмсто того чтобы служить предметомъ развлеченія для незнакомаго общества, посидть теперь въ кабинет, у Жака, съ которымъ онъ столько лтъ не видался, такъ много имлъ сказать ему, услышать отъ него. Онъ посмотрлъ на часы — было безъ четверти двнадцать. Жакъ врно еще не спитъ, и не удивится если Юхотскій зайдетъ къ нему. Ршивъ такимъ образомъ, князь отыскалъ свою шляпу, и не простившись и съ кмъ, потихоньку скрылся изъ гостиной.
Въ т десять минутъ которыя потребовались чтобы дойти до Лазоринова, онъ однако едва не перемнилъ своего намренія. Онъ вспомнилъ что во время его продолжительнаго отсутствія изъ Россіи Жакъ женился. Большая разница знать человка холостымъ, и посл долгаго промежутка времени встртить его женатымъ. Юхотскій совсмъ не зналъ его жены, и хотя поддерживалъ съ нимъ довольно дятельную переписку, но Жакъ въ письмахъ говорилъ о своей семейной жизни лишь въ самыхъ общихъ выраженіяхъ. Юхотскій зналъ однако что это былъ бракъ по любви, и что Жакъ не получилъ за женою ни состоянія, ни связей, хотя то и другое было бы не лишнее для него, потому что собственныя средства его были незначительны и онъ завислъ отъ службы. Юхотскій не сомнвался что если его пріятель женился при такихъ условіяхъ, то слдовательно былъ страстно влюбленъ въ эту женщину. ‘Стало-быть счастливъ’, торопился онъ сдлать заключеніе каждый разъ когда письма Жака своею сдержанною уклончивостью относительно нкоторыхъ предметовъ возбуждали въ немъ недоумніе. И въ то же время тайное чувство, котораго онъ стыдился въ себ, подсказывало ему что если его другъ счастливъ, то это счастіе должно отразиться неминуемымъ ущербомъ на привязанности соединявшей ихъ когда Жакъ былъ холостымъ. Юхотскому непріятно было объ этомъ думать, но онъ считалъ бракъ чмъ-то такимъ что затягиваетъ человка совсмъ, цликомъ, разомъ обрывая вс нити связывающія его съ прежнею жизнію.
Подходя къ дому гд жилъ Жакъ, онъ ршилъ что если подъздъ будетъ запертъ, то онъ не станетъ звонить къ швейцару и отложитъ посщеніе до другаго раза. Но подъздъ былъ еще отпертъ и лстница освщена. Юхотскій поднялся въ третій этажъ и осторожно дернулъ за ручку звонка.
— Яковъ Васильичъ дома? спросилъ онъ лакея, довольно не скоро отворившаго ему дверь.
— У себя, отвтилъ слуга, съ явнымъ недоумніемъ къ такому позднему посщенію.
Изъ неосвщенной передней одна дверь вела въ кабинетъ, другая въ гостиную. Изъ первой выглянуло удивленное лицо Жака, на порог второй показалась женская фигура, вся въ бломъ.
— Ахъ, это ты, Платонъ! проговорилъ не то обрадованнымъ, не то сконфуженнымъ голосомъ Жакъ, и схвативъ гостя за руку, поспшно ввелъ его въ кабинетъ. Изъ передней Юхотскій разслышалъ вопросъ, довольно громко произнесенный недовольнымъ женскимъ голосомъ:
— Что такое? кто это такой?
Слуга шепотомъ объяснилъ что-то.
— Да что такое? кто жъ такъ поздно приходитъ? повторилъ тотъ же очевидно недовольный и въ то же время пвучій и мягкій голосъ.
‘Ахъ, какъ это глупо’, можно было прочесть на сконфуженномъ лиц Жака.
— Я не помшалъ ли теб? извинился Юхотскій, уже раскаиваясь въ своемъ несвоевременномъ посщеніи.
— Нтъ, нтъ, пожалуста не думай объ этомъ, я чрезвычайно радъ теб, успокоивалъ его Жакъ, подвигая кресло.
Дверь въ прихожую осталась непритворенною, и Юхотскому видно было какъ блая женская фигура остановилась за порогомъ и глядла на него съ неделикатнымъ любопытствомъ. Благодаря свту падавшему изъ кабинета, онъ могъ нсколько разсмотрть ее: она была очень тонка и стройна, и вроятно еще недавно была красива, когда лицо ея не отливало такой болзненною, обрюзглою желтизной. Голубые, мягкіе и нжные, съ какимъ-то идеальнымъ оттнкомъ глаза были и теперь еще прекрасны и сообщали всей наружности вяніе чего-то неземного и воздушнаго. А между тмъ во взгляд этихъ глазъ Юхотскій неотразимо чувствовалъ что-то тяжелое и какъ будто злое, страшно противорчившее всей вншности молодой женщины.
Онъ находился въ самомъ неловкомъ положеніи, не зная поклониться ли ему этой блой фигур, занявшей такое странное положеніе въ полусвт за порогомъ кабинета, или сдлать видъ что не замчаетъ ея. Жакъ видимо выходилъ изъ себя, онъ нервно подвинулъ свое кресло, переставилъ безъ всякой надобности ящикъ съ сигарами, наконецъ всталъ и захлопнулъ дверь.
Этихъ двухъ минутъ достаточно было Юхотскому чтобы почувствовать отношенія существующія въ дом. Онъ раскурилъ сигару и пристально взглянулъ на своего друга.
Жакъ былъ существо въ высшей степени нервное. Это выражалось въ блдно-нжной кож его лица, въ задумчивомъ взгляд его блестящихъ карихъ глазъ, въ его голос и движеніяхъ. Какъ у всхъ людей съ нервною организаціей, одушевленіе быстро смнялось у него выраженіемъ утомленія. Юхотскій замтилъ что когда глаза его тускнли, въ нихъ являлось что-то безнадежное и апатическое, чего прежде не было. Вообще онъ весь какъ бы полинялъ въ послднее время: кожа стала желте и прозрачне, волнистая свтлорусая борода пордла, складки на лбу приняли тотъ упорный изгибъ, который уже не разглаживался.
Подъ вліяніемъ внезапно стиснувшаго его чувства, Юхотскій, вмсто того чтобъ обойти больное мсто которое онъ угадывалъ, придвинулся къ Жаку, и близко взглянувъ ему въ глаза спросилъ ласково зазвенвшимъ голосомъ:
— Теб плохо живется, Жакъ?
Тотъ нервно передернулъ плечомъ и скользнулъ нершительнымъ взглядомъ.
— Скучно, Платонъ, проговорилъ онъ.
— Разв теб нечего длать? спросилъ Юхотскій.
— Нтъ, не то, отвтилъ Жакъ.— Но видишь ли, когда человкъ женится, онъ дочитываетъ книгу своей жизни, это я только теперь узналъ. А читать прочитанное скучно.
— Но откуда у тебя такой взглядъ? перебилъ Юхотскій — Не ты ли говорилъ всегда что чувствуешь себя созданнымъ для семейной жизни, что она облагораживаетъ человка, даетъ ему цль, и такъ дале?
— Это не я говорилъ, это говорила потребность любви, привязанности, возразилъ Жакъ.— Я впрочемъ и теперь готовъ повторять. Да, я дйствительна созданъ для семейной жизни, но вдь не всегда же находишь ее въ брак!
— Ты не сошелся съ твоею женой, Жакъ? тихо и участливо спросилъ Юхотскій.
Жакъ съ минуту не отвчалъ, обхвативъ колна своими худыми, блыми руками. Въ четыре года брачной жизни ему въ первый разъ приходилось говорилъ съ человкомъ въ дружбу и въ сердце котораго онъ безгранично врилъ. Въ эти четыре года дкая, жгучая горечь капля за каплей падала ему на душу, а онъ никому не открылъ своей боли. Сегодня онъ больше не хотлъ молчать.
— Скажи мн, Платовъ, заговорилъ онъ, поднявъ на Юхотскаго заблиставшіе глаза:— зачмъ наши двушки выходятъ замужъ за людей которые имъ не нравятся, которые для нихъ не годятся? Можешь ты мн разршить этотъ вопросъ?
— Это ты про себя говоришь? переспросилъ Юхотскій.
— Да, про себя. Боле неудачнаго выбора моя жена не могла бы сдлать. Ни моя личность, ни мои средства, ни мое общественное положеніе не удовлетворяютъ ея. Она не раздляетъ ни моихъ понятій, ни моихъ увлеченій, ни моихъ вкусовъ. Но она считаетъ себя въ прав глядть на мужа какъ на крпостнаго раба, какъ на ничтожество, и совершать надъ нимъ, въ теченіе многихъ лтъ, операцію медленнаго смертоубійства.
— Но почему же, за что? воскликнулъ Юхотскій.
Жакъ нервно передернулъ плечомъ.
— Ты спрашиваешь такъ какъ будто въ подобныхъ отношеніяхъ можетъ существовать логическая причинность, возразилъ онъ.— Разв ты не знаешь что есть цлая категорія женщинъ которыя рады-радешеньки выйти за перваго встрчнаго, чтобы потомъ всю жизнь твердить что он что-то принесли въ жертву, и что мужья что-то безпощадно разбили въ нихъ. Почему это у насъ такъ случается, я не знаю, но отсюда вытекаетъ ихъ право на ежедневное возмездіе. А возмездіе такъ легко! Вдь эта женщина съ которою у меня нтъ ничего общаго, въ которой я чувствую тайнаго врага своего, она иметъ право врываться въ самыя интимныя подробности моей жизни, запускать об руки въ мою душу, становиться между мной и всмъ тмъ что для меня дорого. Разв это не безобразнйшее нравственное насиліе?
Юхотскій съ томительно-стсненнымъ чувствомъ глядлъ на ожесточившееся лицо своего друга. ‘А вдь Жакъ женился по любви’, думалъ онъ. ‘Сколько ядовитыхъ терзаній долженъ былъ перенесть этотъ человкъ чтобы въ четыре года дойти до такихъ отношеній къ любимой женщин!’
Но не одно чувство личнаго состраданія щемило Юхотскаго. Отъ признаній Жака на него пахнуло какою-то тусклою будничностью, такъ мало отвчавшею подъему его собственнаго настроенія. Онъ замчалъ что входить въ какую-то сренькую, низменную, мщански-узкую жизнь, это ощущеніе сырымъ холодомъ пробгало по его нервамъ. Самъ Жакъ показался ему такимъ маленькимъ съ его личнымъ горемъ, среди стоячихъ водъ пошлой дйствительности…
— Если вы такъ мирно сошлись, то въ остается мирно и прилично разойтись, сказалъ онъ вслухъ.
Жакъ злобно засмялся.
— Пожалуста, покажи мн способъ, возразилъ онъ.— Э, да что объ этомъ говорить! Голубчикъ, Платонъ, перемнимъ разговоръ. Я увлекся, четыре года близкой души подл меня не было. Будемъ лучше говорить о теб. Я вдь пять лтъ не видалъ тебя, а для такого человка какъ ты пять лтъ — цлая Иліада, да еще съ Одиссей на придачу!
Юхотскій улыбнулся. Онъ очень радъ былъ отвлечь Жака отъ горькаго для него разговора.
— Я хорошо провелъ эти пять лтъ, сказалъ онъ.— Трезвые, рабочіе годы. Я много узналъ, много думалъ…
— Ты писалъ о профессор Овергаген, припомнилъ Жакъ.— Дйствительно, замчательный человкъ?
— Какъ нельзя дйствительне. Мы сошлись съ нимъ оставаясь на самыхъ противоположныхъ точкахъ зрнія и будучи вообще наимене сходными людьми въ цломъ мір. Онъ не переработалъ меня, но наши споры были для меня полезне всего что я видлъ, слышалъ и читалъ. Во многомъ онъ большой циникъ, но въ сущности благороднйшій человкъ. Мои сношенія съ нимъ, это цлая пережитая жизнь. Сколько разъ жаллъ я что тебя не было со мною въ то время какъ онъ давилъ меня своими клещами. Я чувствовалъ что все во мн трещитъ, ломается, я почти сходилъ съ ума. Устоялъ не мозгъ, я думаю, а моя добрая натура. Да, вынести подобную передрягу, вотъ что значитъ созрть. Теперь я уже не задумаюсь ни предъ какимъ распутьемъ жизни и мысли.
Жакъ уныло взглянулъ на своего друга.
— Иметъ ли ты понятіе о нашихъ русскихъ распутьяхъ? сказалъ онъ, и встртивъ какъ бы недоумвающій взглядъ Юхотскаго, добавилъ: — Я, вдь, потому говорю что знаю что ты не ограничишься задачей профессора, не замкнешься въ добросовстномъ исполненіи долга и пр. Ты нырнешь въ жизнь, то-есть въ срый гороховый кисель, называемый современною русскою дйствительностью.
— Да, нырну, отвтилъ съ невинною улыбкой Юхотскій.
— И ступишь въ трясину, которая пострашне клещей твоего нмецкаго профессора. Душа моя, я эту трясину, къ несчастію, хороню извдалъ… Да и семейная жизнь моя тоже кусочекъ нашей русской трясины… впрочемъ, объ этомъ покончили. Нтъ, Платонъ, идти твердо можно только по твердой земл. А какъ ты будешь бороться съ киселемъ изъ-за того что онъ кисель?
Юхотскій взялъ изъ ящика новую сигару, медленно срзалъ кончикъ и медленно раскурилъ. Онъ еще не зналъ что въ эту минуту отвтить Жаку. Ему подумалось что то что онъ видлъ и слышалъ напримръ у Валковскаго, въ самомъ дл походило на какой-то кисель.
— Я понимаю, продолжалъ Жакъ, — что для такого человка какъ ты, жить, значитъ бороться. Но ты увидишь что и это невозможно. Я допускаю борьбу когда существуетъ опредленная, сплоченная враждебная сила. У насъ такой силы нтъ. Есть только какая-то безформенная слякоть въ которой все тонетъ. Ее ничмъ не проймешь: хлыстнешь по ней бичомъ, рубецъ тотчасъ затянетъ, кисельная поверхность опять сплывется.
— Жакъ, довольно! остановилъ его Юхотскій.— У тебя сегодня какая-то проклятая способность отыскать самую скверную сторону каждаго явленія. Въ тебя вселился злой духъ профессора фонъ-Овергагена. Что за странный вкъ, въ который матеріалисты и романтики начинаютъ говорить почти однимъ и тмъ же языкомъ!
— Ты уходишь? я надолъ теб? проговорилъ Жакъ, видя что его другъ берется за шляпу.
— Милый мой, за послдній вопросъ я могу только побранить тебя. Теперь уже поздно, а нашъ разговоръ мы возобновимъ когда ты будешь нсколько веселе смотрть и Божій свтъ. Сегодня я уже много наслушался, есть о чемъ подумать. А вотъ что я теб забылъ сказать: у Валковскихъ я встртилъ Mme Боярцову, она мн своего адреса не дала, а велла быть завтра у тебя. Стало-быть я буду.
— Да, да, у васъ вторники, жена устроила, проговорилъ съ полугримасой Жакъ.— Пріажай.
Юхотскій пожалъ ему руку, пристально посмотрлъ ему въ глаза, и обнялъ его
— Только слышишь, Жакъ, не закисай, это мое условіе! сказалъ онъ своимъ бодро-зазвенвшимъ голосомъ.
Жакъ махнулъ рукой и, взявъ свчу, самъ подалъ ему шубу и проводилъ на лстницу.
Ночь пахнула Юхотскому въ лицо морозомъ. Но даже морозъ не могъ разрдить густой срой мглы повисшей надъ Петербургомъ. Въ этой мгл, кажется, можно было ощупать тяжелыя испаренія поднявшіяся изъ закоулковъ и задворковъ большаго города. Ни одна звзда не блистала на неб, только фонари мигали, распространяя вокругъ себя мутное сіяніе. Юхотскій въ первую минуту какъ будто даже не могъ сообразить что это такое: онъ ужь усплъ привыкнутъ къ другимъ ночамъ, къ другому небу. Морощно-сырой воздухъ тяжело ложился ему на грудь, и ему казалось что онъ вступилъ въ какое-то выморочное царство, гд сама природа опочила въ болзненномъ изнеможеніи и все живущее чахнетъ и старится, никогда не зная молодости.
Добравшись до своего отеля, Юхотскій долго еще ходилъ взадъ и впередъ по комнат, одиноко провряя впечатлнія этого перваго дня въ Петербург. Его упругая натура усиливалась сбросить тяжелое чувство тяготвшее надъ нимъ. Что-то доброе вставало со дна души его, мгла рдла, врный образъ Мани плылъ предъ нимъ, и онъ ощущалъ на себ ласковый взглядъ ея срыхъ глазъ. И тутъ же вспоминалось ему открытое, мужественное лицо профессора Овергагена, его высокій лобъ съ жидкими прядями полусдыхъ волосъ, стальные глаза и крупныя, характерно-очерченные губы. Это воспоминаніе заслонило вс остальныя. Онъ прислъ къ столу и принялся писать на почтовомъ лист.
‘Привтъ вамъ, мой далекій другъ, изъ моей печальной родины въ вашъ укромный уголокъ, гд я провелъ годы своего послушанія, смиренно внимая глаголу устъ вашихъ, дорогой мудрецъ! Привтъ вамъ, и да хранятъ васъ ваши языческіе боги!
‘За этимъ классическимъ вступленіемъ позвольте сказать совершенно просто что я цлый день думаю о васъ и каждую минуту веду заочную бесду съ вами. Среди новыхъ впечатлній, обступившихъ меня съ перваго шага на петербургскую почву, моя мысль неотвязчиво просится къ вамъ, въ ваши маленькія Аины, куда я принесъ во дни оны возбужденные аппетиты молодаго ума, алкавшаго знанія и дисциплины. Съ изумительною отчетливостью возникаютъ здсь передо мной наши долгія цломудренныя бесды въ вашемъ уединенномъ кабинет, куда я зашелъ съ благоговйнымъ чувствомъ варвара впервые вступающаго въ римскій храмъ, откуда вынесъ самое цнное пріобртеніе — дружбу умнйшаго и благороднйшаго человка.
‘Помните ли вы также живо какъ я это ясное зимнее утро, когда съ дорожною сумкой черезъ плечо я пришелъ къ вамъ въ послдній разъ пожать вашу руку? У меня до сихъ поръ звучатъ въ ушахъ ваши напутственныя слова, въ суровый смыслъ которыхъ я неотступно вдумываюсь. »Знайте, сказали вы мн, что я хотлъ предохранить васъ отъ медленнаго самосгаранія, отъ вчнаго блужданія вслдъ убгающему призраку, отъ скорби и муки разочарованій. Я хотлъ чтобъ вы поняли вмст со мною что въ исторіи человчества нтъ ни вчныхъ идеаловъ, ни прогресса и что конечная цль всего живущаго — разрушеніе. Посмотрите, сказали вы мн съ послднимъ дружескимъ пожатіемъ, здсь, на почв многовковой культуры, уже чувствуется неодолимый напоръ подспудныхъ силъ, стремящихся низвергнуть стройное зданіе цивилизаціи, а тамъ, на вашей скудной родн, даже матерія отвка являетъ истощеніе творческихъ силъ, и многомилліонный народъ прозябаетъ тысячу лтъ въ историческомъ безсиліи.’ Эти слова гнались за мною по пятамъ, и всю дорогу я чувствовалъ за собою вяніе какого-то злаго духа. Но сказать ли вамъ, мой дорогой другъ, что чмъ дале уносило меня отъ вашихъ центровъ цивилизація, тмъ сильне разгоралась во мн вра въ идеалы, въ культуру, въ т призраки, которые вы называете празднымъ вырожденіемъ поэтовъ. Во мн, вроятно, дйствуетъ та же сила которая нкогда неотразимо влекла варваровъ изъ изъ холодныхъ лсовъ къ прекрасному югу Италіи. Здсь, въ моей скудной родин, пасынокъ культуры, я больше врую въ ея зиждительную силу чмъ ея родныя, балованныя дти.
‘Возвращаясь сегодня ночью домой, я тщетно искалъ хотя бы одной звзды на неб. Все тонуло въ безразсвтной мгл. Но чмъ черне была эта мгла, тмъ сильне разгаралась во мн жажда свта. Моя задача ясна мн. Да, я буду усерднымъ и врнымъ служителемъ цивилизаціи и культуры. Я буду рабомъ той идеи въ которой жизнь и возрожденіе, а не смерть и разрушеніе. То что вы проповдуете, ветъ могильнымъ холодомъ и смрадомъ, я никогда не пойду за вами. Среди общества пропитаннаго легкомысленнымъ отрицаніемъ и самодовольнымъ благрствомъ я буду можетъ-быть единственнымъ носителемъ положительнаго идеала. Ничто такъ не нужно намъ въ настоящую минуту какъ вра въ идеалъ. Если хотя немногіе поймутъ вмст со мимо что отрицаніе есть смерть — мы будемъ жить.
‘Прощайте, дорогой другъ мой. Жду вашихъ писемъ. Мн не надо повторять вамъ что какъ бы далеко ни расходились наша мысль и наше міросозерцаніе, никто боле меня не суметь уважать и любить васъ.’
Юхотскій былъ очень удивленъ поутру, когда слуга доложилъ ему что его желаетъ видть какой-то г. Благолповъ. Никакого Благолпова онъ не знаетъ. Оказалось что это былъ тотъ самый молодой человкъ который у Валковскаго такъ заботился найти руководителя своему поколнію. Онъ вошелъ тою тукающею широкою походкой какой ходили семинаристы начинающіе пріобртать развязность, и которая очень напоминаетъ человка взлзшаго на ходули.
— Вчера имлъ удовольствіе познакомиться, проговорилъ онъ молодымъ баскомъ, первый протягивая руку.
Юхотскій пригласилъ его ссть. Благолповъ былъ дйствительно изъ семинаристовъ, и притомъ изъ заматерлыхъ. Въ университетъ онъ попалъ въ то время когда семинаристы были въ мод, и это составило несчастіе его жизни. Въ немъ сложилось убжденіе что для него есть какое-то особое дло, котораго онъ никакъ не могъ найти себ. Попавъ въ литературные кружки, онъ добросовстно прислушивался ко всему что тамъ говорилось, усиливаясь поймать нчто такое что сразу разршило бы вс его сомннія и приставило бы его къ мсту. Въ немъ была странная смсь самоувренности съ совершенною умственною безпомощностью, какъ это часто встрчается у русскихъ молодыхъ людей.
— Вы вчера у Валковскаго очень обрадовали всхъ что пріхали, началъ онъ усвшись противъ Юхотскаго.— Я вамъ долженъ сказать что на васъ вс очень много разчитываютъ…
Юхотскій поклонился, не зная что отвтить.
— Послднее сочиненіе ваше по-нмецки написано? проіолжалъ Благолповъ.— Я не читалъ, но слышалъ что очень дльно. Главное впрочемъ, какъ вы смотрите…
— На что? спросилъ Юхотскій.
Вопросъ этотъ озадачилъ Благолпова: его мысль моталась обыкновенно въ такихъ безпредльностяхъ общаго что ему очень трудно было посадить ее на что-либо опредленное. ‘Да на все’, хотлось ему отвтить, но онъ передумалъ и сказалъ:
— Ну, вотъ на исторію, напримръ.
— Какъ на науку, отвтилъ Юхотскій.
— Да, разумется… относительно этого я впрочемъ долженъ вамъ замтить…
У Благолпова была привычка къ слову ‘относительно’, начавъ съ него, онъ обыкновенно говорилъ долго, съ усиліемъ выдавливая фразу за фразой и путаясь въ развитіи собственной мысли. Юхотскій прервалъ его:
— Я отчасти понимаю что вы хотите сказать, но повторяю вамъ, какъ профессоръ, я кром науки ничего не имю въ виду.
— Такъ-съ, проговорилъ Благолповъ, — но вамъ нужно кое-что кром науки, такъ-сказать нравственное воздйствіе на слушателей…
— За чмъ же кром науки? возразилъ улыбаясь Юхотскій,— скажите, посредствомъ ея.
‘Это какъ вчера’, подумалъ Благолповъ, которому показалось что Юхотскій съ намреніемъ отвиливаетъ отъ него, избгая высказаться.
— Отъ васъ ожидаютъ что вы поставите себ боле широкую задачу, сказалъ онъ.
— Кто же это ожидаетъ?
— Ну вотъ, напримръ, т что познакомились съ вами вчера у Валковскаго…
— А-а! протянулъ Юхотскій.— Какую же я могъ бы поставить себ задачу?
— Руководить молодымъ поколніемъ…
— Очень лестно. Но можетъ-быть молодое поколніе не пожелаетъ идти за мною туда куда я поведу его?
— Нтъ, отчего же? возразилъ уже какъ бы съ нкоторымъ покровительствомъ Благолповъ.— Разумется, это будетъ зависть оттого куда вы пойдете. Относительно этого я долженъ сказать….
Юхотскій разсмялся.
— Такъ стало-быть уже не я, а мною будутъ руководить? перебилъ онъ.— Послушайте, мсье Благолповъ, мы кажется совсмъ понапрасну тратимъ время: молодое поколніе, отъ имени котораго вы какъ будто говорите, очень мало меня знаетъ и потому намъ еще не о чемъ договариваться. А вотъ на дняхъ я начинаю свои лекціи, буду защищать докторскую диссертацію — тогда все то чмъ вы интересуетесь во мн опредлится само-собою.
Благолповъ догадался что съ нимъ больше не хотятъ говорить. Лицо его побурло и приняло вдругъ ожесточенное выраженіе.
— Я конечно не имю никакого права и можетъ-быть даже напрасно безпокоилъ васъ, заговорилъ онъ, неуклюже загребая со стола свою шапку, — впрочемъ, отчего же? взгляды должны быть свободны. Я собственно хотлъ сказать что наука для насъ роскошь, потому что мы покамстъ нуждаемся въ насущномъ хлб. Шевелить критическую мысль, вотъ что нужно. И притомъ должна же быть какая-нибудь идея?
Юхотскій всталъ и глядлъ на него съ тмъ выраженіемъ которое ясно показывало что онъ думаетъ совсмъ о другомъ. Благолповъ неловко пожалъ ему руку, извинившись въ чемъ-то и вышелъ тою же тукающею, деревянною походкой.
Неожиданное посщеніе это произвело на Юхотскаго самое непріятное впечатлніе. За полнйшею умственною бопомощностью онъ различалъ въ Благолпов что-то въвшееся, упорное, какую-то острую закваску. Прежде, еще до поздки за границу, онъ встрчалъ много такихъ людей и привыкъ сразу узнавать ихъ, во тогда это было какъ бы повтріе. За границей онъ какъ-то пересталъ думать о нихъ, считалъ это дло поконченнымъ. Но закваска оказывалась неистребимою, какъ запахъ въ бочк однажды бывшей подъ виномъ. Неужели цлое поколніе выросло на этой закваск, и ничего боле не остается какъ счесть его пожертвованнымъ?
Юхотскому впрочемъ не было времени останавливаться на подобныхъ впечатлніяхъ. Дла у него были полныя руки, надо было пріискать квартиру, устроиться, сдлать множество офиціальныхъ и частныхъ визитовъ. Весь день прошелъ въ разъздахъ, а вечеромъ, усталый, онъ пріхалъ къ Жаку, разчитывая отдохнуть у него отъ петербургской суетни и сутолоки.
Но онъ отчасти обманулся въ разчет. У Жака былъ ‘вторникъ’. Это значило что вс гости поступаютъ въ распоряженіе Юліи Владиміровны Лазориновой, принимавшей на себя въ эти дни высшее попеченіе чтобы всмъ было весело, Жакъ въ равной мр поступалъ въ полное распоряженіе супруги и долженъ былъ длить ея заботы. Прежде онъ пробовалъ запираться въ кабинет или совсмъ уходить изъ дому, но посл нсколькихъ шумныхъ сценъ сдланныхъ ему женой, призвалъ за лучшее покориться. Никто мене его не могъ бы, впрочемъ, оживить общество, его печальное, разстроенное лицо скоре произвело бы на всхъ давящее впечатлніе. Онъ оживлялся только когда ему случалось остаться на нсколько минутъ съ Маней: онъ очень ее любилъ и она какъ-то умла снимать дкую, горькую накипь съ его души. Но однимъ изъ самыхъ тонкихъ удовольствій Юліи Владиміровны было всячески мшать имъ остаться вдвоемъ, она снисходила даже слегка ревновать своего мужа къ Ман.
Сегодня Жакъ былъ боле обыкновеннаго разстроенъ. Предъ самымъ вечеромъ онъ выдержалъ одну изъ тхъ сценъ съ женой, которыя маленькими, но врными дозами отравляли его существованіе. Все утро онъ провелъ за спшною и срочною работой, и страшно усталый сидлъ посл обда у окна въ кабинет, съ досадою думая о томъ что вечеръ будетъ потерянъ, а работа не готова еще и до половины. Юлія Владиміровна вошла къ нему своею скользящею легкою походкой, придававшей ей такую воздушность, и увидя что онъ не занятъ, тихо опустилась на диванъ. По этому безмолвному явленію Жакъ догадался что ему предстоитъ сцена. Юлія Владиміровва любила приходить къ нему именно въ этотъ часъ, между обдомъ и вечеромъ, когда онъ былъ свободне, когда ей самой нечемъ было зайть себя, и она чувствовала тотъ почти физическій припадокъ воющей и раздражающей скуки, который такъ часто доводилъ ее до истерической злости, до истерической потребности поднять на ноги весь домъ или просто биться головой объ стну. Лицо ея обыкновенно принимало въ такихъ случаяхъ тусклое, фатальное выраженіе, никогда не обманывавшее Жака. Его нервно передернуло при одномъ взгляд на это лацо, которое онъ когда-то такъ страстно и такъ неосторожно любилъ.
— Я думаю, у насъ сегодня никого не будетъ, произнесла Юлія Вдадиміровна, не глада на мужа.
— Почему ты думаешь? спросилъ Жакъ.
Юлія Вдадиміровна помолчала, какъ бы предоставляя мужу обсудить всю неумстность этого вопроса.
— Потому что мы ни съ кмъ не поддерживаемъ отношеній, объяснила она тономъ не допускавшимъ сомннія что это мы относилось исключительно къ мужу.— Разв ты уметъ жить съ людьми? тебя по цлымъ цлымъ не вытащишь изъ дому.
— Но это потому что я занятъ, пробовалъ оправдаться Жакъ.
— Занять! воскликнула Юлія Вдадиміровна, понемногу переходя къ крикливымъ ноткамъ, которыя въ этихъ случаяхъ непонятнымъ образомъ являлись въ ея маленькомъ пвучемъ голос.— Вс мущины заняты, однакожь находятъ время всюду бывать. Очень много толку выходитъ изъ твоихъ занятій!
Послднія слова заключали въ себ намекъ на неспособность Жака пріобртать т бшенныя деньги, изъ-за которыхъ Юлія Владиміровна постоянно завидовала нкоторымъ своимъ знакомымъ. Жакъ имлъ только то что доставляла ему служба и кое-какія частныя занятія. Такъ какъ Юлія Вдадиміровна страстно любила туалеты и обстановку, то при ея безпорядочномъ хозяйств денегъ часто не хватало.
— Веретновы наврно не прідутъ, мы у нихъ уже два мсяца не были, возвратилась Юлія Владиміровна къ прежнему разговору.
Жакъ тоскливо молчалъ и курилъ папироску.
— Что жь ты ничего не говоришь? окликнула его Юлія Владиміровва. Ее ничто такъ не бсило какъ это отмалчиванье мужа.
— Что мн сказать? возразилъ Жакъ.— Я теб не запрещаю здить къ твоимъ знакомымъ, а самому мн времени нтъ.
— Какъ же бы это я стала одна здить? воскликнула Юлія Владиміровна: — Чтобъ о насъ везд говорили что вотъ мужъ корпитъ за работой, а жена рыщетъ по баламъ да по театрамъ! досказала она, не сознавая всей наивной искренности этого возраженія.
Она замтила улыбку, невольно пробжавшую по губамъ мужа, и въ голубыхъ глазахъ ея вспыхнули злыя искры.
— Нечего ухмыляться, лучше бы подумалъ о томъ какъ улучшить свое положеніе, вотъ что! проговорила она крикливо звенвшимъ голосомъ.— Сидитъ себ цлый день, горя ему мало, да еще пріятелей какихъ-то отыскалъ, которые шляются по ночамъ да отрываютъ отъ работы. Съ какой стати этотъ князь твой вчера разлетлся? не могъ ты ему сказать что у насъ вторники? Какой ты мужъ? ты колпакъ, а не мужъ, теб до семьи и дла нтъ. Дымитъ себ цлый день эти проклятыя папиросы…
Юлія Вдадиміровна при этомъ даже длала видъ будто закашлялась, хотя табачный дымъ нисколько не безпокоилъ ея и она даже любила его.
— Князь Юхотскій хотлъ быть сегодня вечеромъ, сказалъ Жакъ, разчитывая что это извстіе должно произвесть на жену благопріятное впечатлніе. Юлія Вдадиміровна дйствительно была очень рада узнать что на ея вторникахъ явится новое и такое интересное лицо, но не сочла нужнымъ обнаружить это и проговорила презрительно:
— Очень онъ мн нуженъ, твой пріятель!
Выказывать при всякомъ удобномъ случа глубокое презрніе къ мужу и ко всему что касалось его, доставляло Юліи Владиміровн величайшее и никогда не притуплявшееся наслажденіе. Въ этомъ презрніи она вымещала обиду занесенную ей бракомъ. Она считала себя крайне униженною долей выпавшею ей въ жизни, и раскаивалась въ своей опрометчивости. Правда, когда Жакъ за нее посватался, она была рада, среди окружавшей ее деспотической и почти нищенской обстановки, выскочить за перваго встрчнаго. Но съ тхъ поръ она измнила свои взгляды на замужество. Ей удалось уврить себя что она рождена для блистанія въ свт, для неистощимаго праздника жизни. Ей грезились аристократическія залы, великолпные экипажи, кружева и бриліанты, она мечтала вступить въ жизнь подъ руку съ однимъ изъ тхъ героевъ большаго свта которыми ей приходилось только издали любоваться. Она не задавала себ труда опредлить на чемъ основывались эти притязанія, но ей было ясно что Жакъ отрзалъ ей вс пути къ тому что она считала счастьемъ. Въ ней сложилась увренность что она пожертвовала ему своею красотой и молодостью, своею судьбой. Она сознавала что успла сильно подурнть въ послдніе годы, но чмъ безпощадне свидтельствовало зеркало, тмъ боле фантастическіе размры принимало ея представленіе о своей прежней красот. Эта красота олицетворялась въ ея воображеніи въ вид необъятнаго капитала похищеннаго Жакомъ, и каждый разъ какъ эта мысль представлялась ея уму она чувствовала непримиримую злобу къ человку разрушившему ея счастіе. Ее раздражало уваженіе которыхъ пользовался Жакъ въ своемъ кругу. Честность, умъ, образованіе, какая въ нихъ польза если она обречена на буржуазное подудовольство, длавшее изъ ея жизни тусклое прозябаніе? Какъ охотно промняла бы она эти мщанскіе добродтели на одно изъ тхъ условій которыми открывается, доступъ въ блестящія и нарядныя сферы, куда она стремилась всми своими инстинктами!
— Очень намъ пристало принимать князей когда въ дом лишней копйки нтъ, проговорила она уже не съ притворнымъ ожесточеніемъ.— Я посмотрю какъ мы извернемся въ этотъ мсяцъ….
— Но вдь ты подучила уже деньги на хозяйство, возразилъ Жакъ.
По лицу Юліи Владиміровны пробжало легкое смущеніе. Голосъ ея, когда она собралась отвтить, упалъ до весьма низкой ноты.
— Я и не говорю что не получала. Но ты знаешь что модистка пристала ко мн съ долгомъ, и я должна оплатить изъ тхъ денегъ… Ты въ самомъ дл кажется воображаешь что даешь мн нивсть какія средства! Скажи пожалуста!— продолжала Юлія Владиміровна овладвая своимъ смущеніемъ и съ прежнею стремительностью возвращаясь къ пронзительнымъ ноткамъ:— Врно я не для того шла замужъ чтобы гроши считать… Ты знаешь ли сколько Веретновъ рабатываетъ? Видлъ ты, прошлый вторникъ, въ какомъ его жена плать была? Ты спроси-ка сколько онъ ей на туалетъ даетъ! Да чего лучше?— Маруша у нихъ жила, она лично знаетъ. Пусть скажетъ, я при теб спрошу.
У Юліи Владиміровны въ подобныхъ случаяхъ являлась страсть къ очнымъ ставкамъ и вообще къ наивозможной публичности своихъ дйствій. Горничная тотчасъ явилась на крикъ.
— Маруша, скажи вотъ тутъ, при барин, сколько Веретновъ даетъ своей жен на туалетъ? стремительно обратись къ ней Юлія Владиміровва.
Маруша, рябая и черная двка, говорившая очень громко нараспвъ, была очень рада разказать.
— Помногу, сударыня, это точно что помногу. Онъ вдь въ чемъ супруг не отказываетъ. Такъ бываетъ что вс какъ есть деньги отдастъ ей, и самъ потомъ по мелочамъ у нея спрашиваетъ. У нихъ, извстно, барыня всему дому голова, какъ слдуетъ. Это что ужь когда баринъ при себ деньги держитъ, какой это порядокъ, никакого порядка въ томъ нтъ. Маруша кричала все громче и громче, и въ азарт размахивала руками все ближе и ближе къ барину. Предметъ разговора очевидно былъ самый ея любимый.
Жакъ вдругъ поднялся съ кресла: онъ былъ блденъ, нижнія челюсть его тряслась.
— Поди вонъ! крикнулъ онъ на служанку.
Та мгновенно какъ-то присла и выпрыгнула изъ комнаты.— И вы также оставьте меня въ поко, проговорилъ онъ тоже къ жен.
У него все еще дрожали личные мускулы, и онъ тяжело дышалъ.
Юлія Владиміровна поднялась съ дивана съ видомъ угнетенной, но сохраняющей свое достоинство невинности. Не смотря на то что въ ней ежедневно являлась какъ бы потребность доводить Жака до такихъ вспышекъ, она смертельно боялась его въ этомъ состояніи. Она ограничилась тмъ что окинула его презрительнымъ взглядомъ и проговорила удалясь съ театральною медленностью:
— Удивительно! Донъ-Кихотъ какой выискался!
Когда Юхотскій пріхалъ, гости почти вс уже собрались. Вопреки предсказаніямъ Юліи Владиміровны, въ ея гостиной было довольно людно. Сама она, въ свжемъ и дорогомъ туалет, уже нсколько разъ успла сообщитъ дамамъ что ждетъ новаго знакомаго, чрезвычайно блестящаго и интереснаго молодаго человка, богатаго и притомъ князя. Несмотря на нкоторое предубжденіе противъ этого князя, который таскается по ночамъ и отрываетъ мужа отъ работы, ей очень льстила мысль что она можетъ первая ввести его въ кружокъ своихъ знакомыхъ. Юлія Вдадиміровна вообще очень любила принимать людей нсколько повыше того круга къ которой принадлежало ея всегдашнее общество. Поэтому она встртила Юхотскаго чрезвычайно любезно, и ршившись сразу сдлать его ‘своимъ’, посл первыхъ же словъ, объяснила ему съ очаровательною улыбкой:
— У насъ вторники. Пожалуста, князъ, не забывайте эти дни. Остальные вечера мужъ очень занятъ, а я часто небываю дома, но по вторникамъ вы васъ всегда застанете.
Жакъ, стоявшій подл, догадался что у него хотятъ отнять друга.
— То-есть ты понимаешь, Платонъ, вмшался онъ,— что если ты захочешь именно меня видть, то будешь приходить когда только вздумаешь и никакимъ моимъ занятіямъ никогда не помшаешь.
Юлія Вдадиміровна метнула на мужа презрительный взглядъ.
— Я разчитываю что вы окажете честь моимъ вторникамъ. У меня собирается очень милое общество, пояснила она съ тою же обворожительною улыбкой, и повела Юхотокаго знакомить со своими гостями.
Она торжествовала. Одного взгляда на Юхотскаго ей было достаточно чтобы взвсить пріобртеніе которое она длала въ его лиц для своихъ вторниковъ. Она оцнила сразу отпечатокъ полнйшаго comme il faut лежавшій на всей наружности князя и даже покрой его фрака, свободно охватывавшаго его стройную фигуру. Конечно, ни у кого изъ ея знакомыхъ дамъ не было такого блестящаго habitu. Длинная вереница вторниковъ, которымъ присутствіе князя должно было придать особый блескъ, проносилась въ воображеніи Юліи Владиміровны.
Но Юхотскій очень скоро разочаровалъ ее. Еслибъ онъ не былъ изъ вчерашнихъ признаній Жака предубжденъ противъ его жены, личное знакомство съ нею не могло расположить его въ ея пользу. Онъ умлъ читать на лицахъ женщинъ, а то что онъ читалъ совершенно ясно на лиц Юліи Владиміровны, въ то время какъ она улыбалась ему улыбкой самаго искренняго восхищенія, было ему антипатично. Онъ чувствовалъ проблъ котораго не умютъ скрыть женщины никогда не жившія сердцемъ. Подъ этими тонкими чертами и сквозь мягкій взглядъ этихъ идеальныхъ глазъ, различалъ какое-то внутреннее мщанство, что всегда было ему особенно противно, и въ мущинахъ, и въ женщинахъ. Онъ пріхалъ сюда для Мани, и завидвъ ее въ маленькой второй гостиной, прямо направился туда, къ первому разочарованію хозяйки дома.
Когда онъ увидлъ себя въ этой маленькой гостиной, подл Мани, привтливо встртившей его своимъ открытымъ взглядомъ, онъ опять почувствовалъ ощущеніе нравственнаго приволья и успокоенія которое всегда испытывалъ въ ея присутствіи. Это было то прозрачное, ясное чувство, которое соединяетъ людей одинаково настроенныхъ къ чему-нибудь родному, поэтическому и смлому. Когда они сходились вмст, оба сильне чмъ въ обществ другихъ людей ощущали въ себ такое настроеніе, и въ этомъ именно былъ источникъ наслажденія которому они безсознательно предавались. У нихъ существовала общая жизнь, до такой степени наполнявшая обоихъ что мысль родившаяся въ одномъ, незримо продолжала работать въ другомъ, и часто для нихъ съ полуслова было ясно другъ въ друг многое такое, чего они никакъ не умли бы объяснить постороннимъ. У нихъ всегда были готовые, неистощимые предметы разговора: общія воспоминанія, общія симпатіи, мелочи совершенно незначительныя сами по себ, но имвшія для нихъ особое содержаніе, потому что за ними вставала вся молодая жизнь и вяло чистотою и счастьемъ раннихъ отроческихъ впечатлній. То чмъ они наслаждались теперь, было только наградою за эту чистоту и счастье.
Юхотскому было особенно дорого сознавать что Маня участвуетъ въ его умственной жизни. Это сдлалось какъ-то само-собою, давно. Онъ никогда не спрашивалъ себя на чемъ остановилось образованіе Мани, но чувствовалъ что она всегда понимала его, что въ самыхъ серіозныхъ его интересахъ она всегда находила нчто совершенно близкое ей. Ему было ясно что его умъ не тяготитъ ея, а доставляетъ ей наслажденіе. Отъ его долгихъ разговоровъ, въ ней самой образовался нкоторый умственный осадокъ которымъ она безсознательно пользовалась, не измняя своей женственной природ, и онъ часто съ изумленіемъ замчалъ какъ высказанная имъ когда-нибудь мысль возвращалась къ нему отъ Мани гораздо боле сближенная съ жизнью чмъ по умлъ сдлать его мужской умъ. Онъ сознавалъ что Маня была богаче его эстетическими элементами, и что посл своей матери онъ ей боле всхъ былъ обязанъ тою артистической полнотой организаціи которой такъ рдко достигаютъ даже самые умные мущины если въ ихъ жизни женщина никогда не занимала большаго мста.
Маня разспрашивала Юхотскаго когда онъ начнетъ читать лекціи и скоро ли будетъ его диспутъ, и Юхотскому казалось какъ нельзя боле естественнымъ сообщить ей вс планы и ввести ее въ кругъ мыслей въ которыхъ въ послднее время вращался его умъ. Онъ видлъ по глазамъ Мани, разгоравшимся тмъ сдержаннымъ, нжнымъ блескомъ который онъ такъ любилъ въ нихъ, что ее также сильно, какъ и его подымаетъ интересъ наполняющей его идеи.
— Какъ это будетъ пріятно когда вы прідете ко мн посл диспута и разкажете о своемъ торжеств! проговорила она.
— А сами вы разв не хотите быть на диспут? спросилъ Юхотскій и подумалъ, какъ хорошо было бы ему встртить въ чужой и можетъ-быть враждебно настроенной толп, дружескій взглядъ этихъ срыхъ глазъ.
— Нтъ, я лучше буду ждать васъ дома, отвтила Маня,— я не привыкла ко многолюдству.
На самомъ дл Маню то удерживало что, по ея мннію женщина посщающая подобныя академическія собранія, подаетъ поводъ подозрвать ее въ нкоторомъ тщеславіи. Юхотскій догадался и не настаивалъ.
— Вы дадите мн руку на счастье, какъ тогда когда я халъ въ Петербургъ изъ деревни? сказалъ онъ.
Маня только улыбнулась ему.
— Разв вы не уврены въ полномъ торжеств? сказала она, блистая своими ясными глазами.
— О торжеств я бы и не думалъ еслибъ это было только мое личное дло, отвтилъ Юхотскій, — но мн вроятно придется встртиться съ предубжденіемъ и враждой къ моей иде, къ тому что мн наиболе дорого. Къ формальному успху я совершенно равнодушенъ, мн надо завоевать публику для моей идеи. Какая мн радость что я блистательно докажу тотъ или другой тезисъ моей диссертаціи, если я никому не. передамъ настроенія которое меня наполняетъ?
Маня продолжала улыбаться ему своими ясными глазами.
— Я не могу этого допустить, сказала она, — разв ваша идея — не жизнь, не истина, не благо?
— Да, отвтилъ Юхотскій, — но мы живемъ въ печальное время господства низшихъ требованій. Все что приподнято надъ уровнемъ полузнанія представляется вамъ посягательствомъ на вашъ умственный комфортъ, на свободу нашего духовнаго нищенства. Масса будетъ противъ меня, я не сомнваюсь, ее надо завоевать. Въ противномъ случа къ чему послужатъ мои усилія? Говоря по правд, я никогда такъ не сомнвался въ себ какъ наканун своего общественнаго служенія. Я былъ безконечно счастливе, работая лишь надъ самимъ собою и для себя самого. Помните тотъ послдній годъ въ деревн? Тогда я самъ вступалъ въ область наслажденій куда теперь долженъ ввести другихъ, и подл меня былъ только одинъ другъ, съ мыслью и съ сердцемъ котораго я справлялся, и этотъ другъ были вы, и вы раздляли со мною каждое мое сомнніе и каждое убжденіе!
Глаза Мани потеряли свое ясное выраженіе, Юхотскій замчалъ это каждый разъ когда его разговоръ обращался лично на нее. Также точно вчера, когда онъ просилъ позволенія быть у нея, ея глаза мгновенно погасли. Она какъ будто стояла предъ нимъ вся на сторож, пугливая и чуткая. Когда Юхотскій думалъ объ этомъ, что-то жуткое шевелилось у него на сердц, и онъ боялся проникнуть туда гд таилась причина этой внутренней тревоги выражавшейся въ глубокихъ глазахъ Мани.
— Это малодушіе, Платонъ Николаевичъ, сказала она: — жизнь только-что раздвигается предъ вами, а вы какъ будто сожалете что не можете забиться въ уголъ.
— Вы не хотите позволить мн немножко эгоизма? возразилъ улыбаясь Юхотскій.— Забиться въ уголъ, когда въ этомъ углу ваше лживое счастіе, разв это не соблазнительно?
— А я уврена что вы никогда не помирились бы на этомъ счастьи, отвтила торопливо Маня.
Въ эту минуту Юлія Владиміровна, давно уже сгоравшая нетерпніемъ завладть Юхотскомъ, явилась нарушить ихъ уединеніе.
— Chè,re Marie, вы отнимаете у васъ князя, обратишь она къ Ман съ нсколько кислою улыбкой.— Князь, вс такъ интересуются васъ видть и слышать что право не великодушно съ вашей стороны удаляться отъ общества, добавила она къ Юхотскому.
Тотъ долженъ былъ перейти за нею въ большую гостиную, гд ему тотчасъ поручили занимать двухъ дамъ, которыми хозяйка особенно дорожила. Эти дамы были немножко поинтересне и понарядне остальныхъ, и потому взглянули на Юхотскаго какъ на свою законную добычу. Къ тому же он были сегодня въ новыхъ туалетахъ и чувствовали свою силу. Имъ хотлось немедленно и самымъ убдительнымъ образомъ доказать князю что он принадлежать къ очень хорошему обществу, одваются у очень хорошихъ модистокъ, знакомы съ самыми приличными людьми и при этомъ очень умны, очень образованы и совершенно усвоили себ вс новыя идеи, отъ Фребелевскихъ садовъ до лченія сгущеннымъ воздухомъ. Все это въ какія-нибудь десять минутъ было стремительно и окончательно разъяснено Юхотскому. Затмъ разговоръ перешелъ на гигіену и педагогику, которыми об дамы, въ качеств современныхъ матерей, чрезвычайно интересовались. Одна сообщила даже что прежде крутыя яйца считались вредными, но теперь наука доказала что совсмъ напротивъ, и поэтому она кормитъ ими своихъ дтей, причемъ объяснила что-то очень ученое о блковин. Юхотскій только слушалъ и ума не могъ приложитъ откуда у нихъ все берется. Онъ сначала радъ былъ что этихъ дамъ вовсе не нужно занимать, но наконецъ слушать ихъ сдлалось гораздо обременительне чмъ самому поддерживать разговоръ. Воспользовавшись паузой, онъ подошелъ къ Жаку и шепнулъ ему:
— Я пойду къ теб въ кабинетъ выкурить сигару.
Жакъ прошелъ вслдъ за нимъ.
— Должно-быть за границей я совсмъ отвыкъ отъ Пербурга, просто не знаю о чемъ говорить и что длать на этихъ раутахъ, сказалъ ему Юхотскій.— Ты на меня не сердись, я не буду здить къ теб по вторникамъ.
— И не зди пожалуста, я самъ какъ чужой на этихъ вечерахъ, поспшно отвтилъ Жакъ.— Сегодня, еслибы не зналъ что ты будешь, ушелъ бы изъ дому.
Юхотскій внимательно посмотрлъ ему въ глаза.
— Ты разстроенъ, Жакъ?
Тотъ махнулъ рукой и не отвчалъ, понуро глядя на носокъ своего сапога.
— Не знаю чмъ все это кончится, заговорилъ онъ черезъ минуту,— а чмъ-нибудь должно кончиться, потому что такъ продолжать я не имю больше силъ.
И онъ разказалъ въ нсколькихъ словахъ послднюю сцену съ женой. Юхотскій слушалъ его на этотъ разъ не съ тмъ вниманіемъ къ которому его обязывали дружественныя отношенія къ Жаку. Онъ казался нсколько разсянъ, его мысль была занята прерваннымъ разговоромъ съ Маней и послдними, торопливо высказанными ею словами. Ему думалось что за этими словами должно было что-то объясниться что-то очень важное для нихъ обоихъ. Но удастся ли ему возвратиться сегодня къ этому разговору? Никогда въ жизни онъ такъ не досадовалъ что его прервали.
— Но, Жакъ, не слишкомъ ли много значенія придаешь ты всему этому? попытался онъ успокоить своего друга.— Женщины вообще капризны и нелогичны, а твоя жена кажется боле другихъ….
— Да, разумется, все это очень обыкновенно, такъ что пожалуй не поймаешь тутъ драмы, возразилъ Жакъ, стараясь овладть своимъ раздраженіемъ.— Но въ этой-то ежедневности и заключается самая нестерпимая сторона положенія. Капля за каплей, падая на камень, долбятъ его. Повришь ли, бываютъ минуты когда я желалъ бы чтобы моя жена бжала отъ меня съ любовникомъ, по крайней мр однимъ разомъ все было бы кончено.
Онъ притворилъ дверь въ корридоръ и продолжалъ шагая по комнат:
— Другіе этого не знаютъ, но ты вдь долженъ знать что настоящій трагизмъ жизни заключается въ ея мелкой будничной пошлости, среди которой нтъ мста ни героямъ, ни злодямъ, ни великимъ подвигамъ, ни преступленіямъ. Вотъ съ чмъ никогда нельзя примириться, и что никогда не кончается. Никогда не кончается, вотъ что самое страшное!
— Это напоминаетъ мн любимое выраженіе Овергагена, что лучше встртиться съ разбойникомъ чмъ прожитъ всю жизнь съ карманными воришками, перебилъ Юхотскій.
— А разв онъ не правъ, твой Овергагенъ? подхватилъ съ оживленіемъ Жакъ.— Разв не задыхаются въ этомъ заколдованномъ круг который сомкнулся вокругъ меня, другаго, третьяго? Не жизнь томитъ, томитъ отсутствіе въ ней подъема….
Докуривъ сигару, Юхотскій опять вышелъ въ гостиную. Онъ разчитывалъ что ему удастся снова поговоритъ съ Маней. Но Юлія Владиміровна была на сторож, и завидвъ Юхотскаго тотчасъ атаковала его.
Маня разговаривала съ Жакомъ на другомъ конц гостиной, и встртившись глазами съ Юхотскимъ, издали чуть-чуть улыбнулась ему. Эта улыбка напомнила ему что въ этой зал они одни совершенно близки другъ другу.
Освободившись наконецъ отъ Юліи Владиміровны, онъ направился между креслами чтобы подойти къ Ман, но ея уже не было на томъ мст гд она только-что сидла съ Жакомъ. Онъ оглянулся по всмъ угламъ, зашелъ въ другую гостиную — Маня исчезла. Юхотскій вспомнилъ что она имла обыкновеніе потихоньку узжать раньше всхъ. Страшная досада овладла имъ. Разв она не могла сказать ему два слова, напомнить чтобъ онъ завтра пріхалъ къ ней? Онъ даже не зналъ ея адреса. Можно было, конечно, справиться у Жака, но онъ не былъ увренъ, не уклоняется ли она нарочно отъ его посщенія. Ему сдлалось и обидно, и досадно, и горько въ первый разъ съ тхъ поръ какъ онъ зналъ Маню. Оставаться доле на раут показалось ему противнымъ. Онъ простился съ Юліей Владиміровной, на этотъ разъ уже съ кислою улыбкой повторившею приглашеніе не забывать ея вторниковъ, пожалъ руку Жака и вышелъ.
Но въ передней онъ вдругъ столкнулся съ Маней. Она появилась изъ внутреннихъ комнатъ куда заходила поцловать свою любимицу, трехлтнюю двочку Лазориновыхъ.
— Я ни съ кмъ не простилась, чтобъ Юлія Владиміровна не провожала меня, проговорила она, запахиваясь въ поданную ей бурку, и кроткіе звуки ея голоса мгновенно заставили Юхотскаго позабыть всю свою досаду.
Имъ пришлось вмст спуститься съ лстницы.
— У меня здсь карета, позволите мн довезти васъ? предложилъ Юхотскій.
— Merci, нершительно отвтила Маня,— я уже привыкла здить одна по Петербургу. Впрочемъ довезите меня въ самомъ дл, это недалеко отсюда.
Когда Юхотскій захлопнулъ за собою дверцу, и они очутились въ темной тснот кареты, Маня невольнымъ движеніемъ откинулась въ уголъ и плотне запахнулась въ бурку. Это движеніе опять напомнило Юхотскому что-то новое, пугливое, что онъ замчалъ по временамъ въ Ман.
Онъ давно привыкъ обращаться къ ней прямо за разъясненіемъ всякаго недоразумнія возникавшаго въ ихъ отношеніяхъ. Онъ чувствовалъ и теперь что-то невыяснившееся, смутное, стоявшее между имъ и ею и странно его безпокоившее. Но именно съ тхъ поръ какъ ему показалось что Маня держится предъ нимъ на сторож, онъ съ удивленіемъ сталъ замчать что уже не можетъ совершенно свободно и просто говорить съ, ней обо всемъ касавшемся ихъ отношеній. Ему припомнился библейскій разказъ о томъ какъ первые люди стали стыдиться другъ друга. Неужели въ ихъ отношеніяхъ произошло нчто такое что разрушило состояніе прозрачной чистоты въ которомъ они до тхъ поръ находились? Эта мысль не то ужалила его, не то наполнила какимъ-то блаженнымъ холодомъ. Онъ почти съ удивленіемъ взглянулъ на Маню, головка которой, закутанная въ большой черный платокъ, едва рисовалась въ темнот кареты.
— Маня, отчего вы не хотли чтобъ я былъ сегодня у васъ? вдругъ спросилъ онъ ее.
Прежде онъ всегда звалъ ее Маней, но съ послдняго прізда въ Петербургъ это имя въ первый разъ безъ обмолвки сорвалось съ его языка. Маня слегка вздрогнула.
— Но потому что мы оба были у Лазориновыхъ, отвтила она.
— Вы знаете что я похалъ къ нимъ только потому что вы хотли, и притомъ я могъ бы быть у васъ еще утромъ еслибы вы дали мн свой адресъ, возразилъ тихо Юхотскій.— Маня, скажите правду: вы нарочно избгали чтобъ я былъ у васъ? вамъ казалось лучше встртиться со мною въ чужомъ обществ?
Маня еще глубже прижалась въ уголъ кареты.
— Вы хотите чтобъ я сказала вамъ правду? проговорила она.
— Непремнно, Маня.
— Такъ я скажу вамъ: да, вы угадали, мн дйствительно казалось лучше нкоторое время встрчаться съ вами въ постороннемъ обществ.
— Но почему? Вы перемнились ко мн?
— Нтъ, я не перемнилась къ вамъ, но наше положеніе перемнилось, все также тихо объяснила Маня.
— Въ чемъ же перемнилось наше положеніе? безпокойно продолжалъ спрашивать Юхотскій.
Ман казалось жарко въ ея тибетской бурк, она распахнула ее.