Мисхорская сакля, Авсеенко Василий Григорьевич, Год: 1885 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 53 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

В. АВСЕНКО

ПОВСТИ и РАЗСКАЗЫ

ТОМЪ ВТОРОЙ

ОЧАРОВАННЫЕ.— МИСХОРСКАЯ САКЛЯ.— ЗИМНЯЯ НОЧЬ.— МГНОВЕНЬЕ, — ГУБЕРНСКАЯ ПЕРИКОЛА.— ИСПАНСКІЙ ДВОРЯНИНЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГ.
Типографія В. В. Комарова, Фонтанка, No 74.
1885.

МИСХОРСКАЯ САКЛЯ

Повсть.

По самому берегу Ялтской бухты тянется узенькій пыльный бульварчикъ. Днемъ, даже въ людное время года, онъ обыкновенно пустъ, но по вечерамъ тамъ пиликаетъ плохенькій оркестрикъ, на столикахъ возл ресторана зажигаются огни, выползаютъ откуда-то грязноватые лакеи, и мало по малу сходится публика. По каменистой мисхорской дорог, идущей вдоль бухты позади бульвара, то и дло подъзжаютъ экипажи, возвращающіеся изъ окрестностей, по которымъ разбредается на день все прізжее населеніе Ялты. Сумерки густо заволакиваютъ берегъ, и въ ихъ синеватомъ туман таютъ каменныя очертанія скалъ, высоко надъ головою вспыхиваютъ звзды, а невозмутимо-спокойное море подергивается сдержаннымъ блескомъ и слегка дымится. Потянетъ крыломъ запоздалая чайка, или татаринъ, отчаливая, всплеснетъ весломъ — и Фосфорическія брызги вспыхнутъ на темносиней вод и медленно погаснутъ. А тамъ, вдали, тускло мигаютъ огоньки татарской деревни Ауты, и доносится откуда-то сухой, трескучій скрипъ арбы. Въ свжющемъ воздух пахнетъ кипарисомъ и лавромъ и тмъ особымъ, раздражающимъ запахомъ, который издаетъ остывающая земля. Въ такіе вечера оставаться въ комнат невозможно, все, что принадлежитъ къ досужему люду, высыпаетъ на бульваръ подышать теплотою южной ночи, встртиться съ знакомыми и състь вечернюю порцію винограда.

За однимъ изъ столиковъ, на самомъ конц бульвара, сидла небольшая группа: пожилая дама, двушка лтъ двадцати-двухъ, и двое молодыхъ людей, одинъ въ гвардейскому сюртук, другой въ свтло-сромъ короткомъ пальто и соломенной шляп, обмотанной по мстному обычаю блымъ вуалемъ. На столик передъ ними стоялъ большой плетеный кузовокъ, изъ котораго вс четверо усердно таскали грозди прозрачнаго крупнаго чауса. По туалетамъ дамъ и присутствію гвардейскаго мундира можно было догадаться, что это прізжіе изъ Петербурга.

Молодой человкъ въ сромъ пальто уже нсколько минутъ молчалъ, разсянно ощипывая виноградную кисть, и не то хмурился, не то казался чмъ-то занятъ.

— Какъ княжна Pauline была блдна сегодня, просто зеленая, замтила пожилая дама, обращаясь въ его сторону — и не получивъ отъ него отвта, добавила: какъ вы находите, Сергй Павловичъ?

— Гд вы видли княжну Pauline? спросилъ тотъ.

— Ахъ, Богъ мой, мы ее встртили съ кавалькадою, отвтила какъ бы съ упрекомъ пожилая дама.— Я не понимаю, куда вы смотрли въ то время?

Молодой человкъ подумалъ, что врне всего онъ никуда не смотрлъ въ то время, потому что былъ занятъ разговоромъ съ сидвшею теперь подл него двушкою — тмъ самымъ разговоромъ, впечатлніе отъ котораго и въ настоящую минуту лежало тонкою складкою надъ его сомкнутыми бровями и нагоняло тнь на все его лицо. При этомъ воспоминаніи онъ взглянулъ въ полъ-оборота на двушку, и не встртившись съ ея глазами, продолжалъ пристально, словно изучая, разглядывать ея сухощавый профиль, наклоненный надъ плетенымъ кузовкомъ. И что-то жесткое, строгое, почти злое проступило въ его глазахъ, пока они покоились на лиц двушки. Та наконецъ почувствовала на себ этотъ пристальный взглядъ и подняла голову.

— Сергй Павловичъ очень спорилъ со мною всю дорогу, произнесла она ровнымъ и какъ бы грустнымъ голосомъ, скользнувъ по немъ глазами и обращаясь къ матери.

— О чемъ это? спросила та, и по лицу ея вдругъ распустилась недовольная и разслабленная гримаса: она сегодня видимо не благоволила къ молодому человку.

— Нтъ, пустяки. Онъ сообщилъ мн нкоторыя свои идеи, которыя я нашла tr&egrave,s fausses.

— Интересно знать, не секретъ? спросила мать.

— О, нисколько. Это былъ очень общій споръ. Сергй. Павловичъ находилъ, что надо безъ всякаго стсненія выражать свое чувство. Я возразила, что для чего же въ такомъ случа служитъ воспитаніе?

— Mais certainement… согласилась совсмъ разслабленнымъ голосомъ мать.

— А Сергй Павловичъ сказалъ, что для него искренность чувства выше воспитанія, и даже… des convenances…

— Фантазіи!.. ршилась полу-снисходительнымъ, полу-презрительнымъ жестомъ пожилая дама.

Тотъ, кого звали Сергемъ Павловичемъ, сидлъ какъ на иголкахъ. Ему было досадно, что этотъ давешній разговоръ, въ которомъ заключалось что-то для него интимное, отдавали на посторонній судъ. И притомъ, онъ говорилъ совсмъ не такъ — гораздо горяче и… умне, а теперь это выходило какое-то резонерство. Ему стало еще досадне, когда онъ поймалъ удивленный и словно чмъ-то обидвшійся взглядъ офицера. По счастью, въ эту минуту къ нимъ подошелъ, красиво подрагивая всмъ тломъ, щеголеватый молодой генералъ, и разговоръ тотчасъ перемнилъ направленіе.

— Пришелъ сегодня пароходъ? спросила пожилая дама.

— Пришелъ, и биткомъ набитъ, отвтилъ генералъ такимъ радостнымъ тономъ, какъ будто въ этомъ обстоятельств заключалось что-то лично для него пріятное.

— То-то: я замчаю на бульвар новыя лица.

— У насъ въ отел нтъ ни одного свободнаго номера, продолжалъ генералъ.— Встрчаю на лстниц барона Грабена — въ отчаяніи: обгалъ вс гостинницы, ничего не нашелъ. Долженъ былъ пріютить его у себя.

— Это ужасъ что такое! какъ не примутъ мръ? вмшался молодой человкъ въ военномъ сюртук.

— Я ужь объяснялся съ portier, понимаете ли, говорю, что для подобныхъ лицъ у васъ должны быть нумера?

И произнеся эти слова, генералъ оглянулся, слегка оттопыривъ свои выхоленныя розовыя щеки.

— Кто жь еще пріхалъ? любопытствовала пожилая дама.

Генералъ назвалъ нсколько фамилій.

— Кстати, поздравьте: жена дошла до десяти фунтовъ въ день, вдругъ прибавилъ онъ радостно.

— И будетъ продолжать?

— Я бы хотлъ. Докторъ говоритъ, что на этомъ можно остановиться, но мн хотлось бы, чтобы она дошла до пятнадцати.

— Но можно-ли?

— Нтъ, право можно. Мн не надо, а я съдаю по десяти фунтовъ, пояснилъ генералъ — и вдругъ почему-то вспыхнулъ и потупился, какъ длаютъ очень самолюбивые люди, когда скажутъ глупость.

Молодой человкъ во время этого разговора повернулъ стулъ, чтобы ближе быть къ сидвшей подл него двушк, и опять обратилъ на нее свой допытывающій взглядъ. Но злое выраженіе уже пропало съ его лица, и складка раздвинулась надъ его бровями.

— Вы, однимъ словомъ, сердиты сегодня на меня? произнесъ онъ ласковымъ, почти вкрадчивымъ голосомъ.

Двушка подняла голову, но втви мшали ей прислониться, и она невольно подвинулась къ нему. Мохнатая, пыльная зелень кипариса заслоняла ихъ теперь отъ горвшей на стол лампочки, и въ ихъ углу стало почти темно.

— Mais pas du tout, проговорила она ровнымъ, никогда не дрожавшимъ голосомъ, и поднявъ на него глаза, продолжала смотрть съ ожидающимъ выраженіемъ. У нея было узкое, тонкое, немножко блдное лицо, съ выдавшимся чуть-чуть подбородкомъ и родинкою около уголка глаза.

— Я думаю, я былъ неправъ сегодня, продолжалъ молодой человкъ.— Я могъ бы не выражаться такъ рзко. Но этотъ южный берегъ… право, здсь нельзя быть такими какъ мы въ Петербург. Хочется пожить совсмъ другою жизнью… Знаете, когда мы прозжали сегодня Гаспру, и помните, остановились передъ этою саклею на дорог, я чуть не заплакалъ съ досады — такъ мн стало завидно смотрть на этихъ татаръ, сидвшихъ въ полудремот у порога. Чего бы я не далъ, чтобы нсколько дней быть съ ними, такимъ же какъ они!..

— Что за фантазіи! повторила двушка выраженіе своей матери, улыбнувшись. Ей представился Сергй Павловичъ, сидящій въ пестромъ тюбете и синихъ шальварахъ передъ татарскою саклею.

— Иначе какъ будто не чувствуешь всего… продолжалъ онъ.— Смотрть мало, надо войдти въ эту жизнь. И почему напримръ мы сидимъ теперь здсь, на этомъ бульвар, и слушаемъ какія-то пошлости? вдругъ отрзалъ онъ, повернувшись на табурет, какъ будто хотлъ встать.

— Chut!.. прошептала двушка, съ испугомъ взглянувъ на разговаривавшаго съ матерью генерала.

— Со мною эта ночь я не знаю что длаетъ… продолжалъ все горяче молодой человкъ.— Послушайте, вдь это грхъ сидть такъ! возьмемъ лодку и подемъ въ море…

— Quelle ide! воскликнула почти съ ужасомъ молодая двушка.

У Сергя Павловича брови опять чуть-чуть сдвинулись, и такъ и остались.

— Почему же ‘quelle ide?’ повторилъ онъ уже съ досадою.

— Потому что, вы знаете, maman очень устала, и къ тому же не любитъ моря.

‘Maman!’ онъ о ней вовсе не думалъ.

— Право, vous tes tr&egrave,s embarrassant aujourd’hui добавила двушка, и повернувшись къ нему плечомъ, стала слушать ‘какъ генералъ приглашалъ ея мать участвовать въ завтрашней поздк на Учанъ-Су {Учанъ-Су (въ перевод падающая вода) — горный истокъ въ нсколькихъ верстахъ отъ Ялты, въ чрезвычайно живописной мстности.}.

— Какъ ты думаешь, Hl&egrave,ne? обратилась къ ней мать.

— Я очень рада, maman. Въ коляск?

— Экипажъ жены въ распоряженіи дамъ, а мужчины верхами, объяснилъ генералъ.

— И вы, m-r Невеловъ, также съ нами?

Этотъ вопросъ обращенъ былъ къ Сергю Павловичу. Ему мгновенно представилась чахоточная фигура жены молодаго генерала, ея гусиная шея и непроницаемая атмосфера благоприличія и холода, которую она носила съ собою даже по горамъ южнаго берега, представился и самъ генералъ, круто сидящій въ накрахмаленномъ кител на маленькой татарской лошаденк… Все это такъ запугало Невелова, что онъ поспшилъ принести не совсмъ складное извиненіе, и сказавъ что хочетъ прогуляться по берегу, простился съ обществомъ.

II.

Ему дйствительно хотлось движенія, хотлось побыть съ самимъ собою. Прошло уже боле недли, какъ онъ пріхалъ на южный берегъ, а до сихъ поръ отъ него какъ-то убгали т наслажденія, которыя онъ общалъ себ. Лто въ этомъ году вообще вышло неудачное. Весною разныя скучныя дла помшали предположенной поздк заграницу, и Невеловъ долженъ былъ остаться въ город, глотать пыль и скитаться по дачамъ. Почти вс знакомые его разъхались, кром семейства Ухтырскихъ, которое онъ зналъ уже давно, впрочемъ не очень близко. Ухтырскіе въ этомъ году точно также не похали заграницу и проводили лта въ Петергоф. За неимніемъ другихъ рессурсовъ, Невеловъ сталъ часто бывать у нихъ — сначала не безъ нкотораго ощущенія скуки, потомъ по привычк. Дома, въ которыхъ чувствуется нсколько натянутый строй жизни, имютъ то преимущество, что хотя съ ними но скоро сближаешься, но за то почти никогда не разрываешь. Невеловъ часто досадовалъ на эту натянутость, но кончилъ тмъ, что сталъ признавать въ ней что-то серьезное. Въ конц августа Ухтырскіе собрались въ Крымъ, Невелову предстояло остаться почти безъ знакомыхъ на скучные два мсяца петербургской осени. ‘хать заграницу ему уже не хотлось, но почему бы не похать также въ Крымъ? Онъ вдругъ ршился и объявилъ, что детъ вмст съ Ухтырскими.

Теперь онъ почти раскаявался въ этомъ ршеніи. Посл скучнаго петербургскаго лта, ему хотлось солнца и свободы — и этой свободы ему недоставало. Петербургъ бжалъ за ними по пятамъ, суетливо-пустой и холодный, Ухтырскіе словно привезли съ собою въ чемоданахъ, вмст съ туалетами отъ m-me Laure, скуку и дисциплину петергофской дачи. Hl&egrave,ne сдержанно и умно — слишкомъ умно — восхищалась природою южнаго берега, но Невелову противъ воли каждую минуту чувствовалось, что больше всего ей нравится въ Крыму многочисленное и блестящее петербургское общество, съхавшееся на виноградный сезонъ. Здсь это общество даже ближе обступало, навязчиве попадалось на глаза, чмъ въ Петербург, а ему хотлось совсмъ другаго — хотлось какъ-нибудь цликомъ уйти въ эту новую жизнь, которая благоухала и сверкала, и заставляла звучать какія-то тайныя струны.

Вотъ почему онъ такъ торопливо простился въ этотъ вечеръ съ Ухтырскими, и повернулъ съ бульвара прямо къ морскому берегу. Онъ разстегнулъ пальто, снялъ шляпу и поправилъ влажные волосы. Чувство облегченія разомъ наполнило его. ‘Ну, вотъ теперь я самъ по себ’, что-то въ этомъ род сказалось въ его мысли, когда прозрачная темнота южной ночи обступила его, вся пронизанная синеватыми отблесками. Онъ съ наслажденіемъ прислушивался къ морскому прибою, шуршавшему въ крупномъ каменномъ песк подъ его ногами, это однообразное, мрное шуршанье въ первый разъ поразило его тмъ страннымъ, подмывающимъ, куда-то неодолимо влекущимъ впечатлніемъ, которое такъ знакомо жителямъ приморскихъ мстъ.

Въ сторон, у базара, надъ перекинутымъ черезъ балку мостикомъ, мелькали огоньки запоздавшихъ татаръ-торговдевъ, да у самаго берега кто-то суетился около лодки, готовившейся отчалить. Почти незамтный на берегу, теплый втерокъ чуть-чуть шевелилъ концомъ паруса. Невеловъ остановился, засмотрвшись на молодаго татарченка, какъ онъ лниво распустилъ засученные выше колнъ шаровары, прыгнулъ въ лодку, и схвативъ длинное съ желзною обшивкою весло, готовился отпихнуться отъ берега.

— Эй, послушай!.. куда ты дешь? вдругъ опросилъ его Невеловъ.

Татарчерокъ не разслышалъ, но тотчасъ бросилъ весло, точно обрадовавшись, что его неожиданно оторвали отъ работы.

— Што, баринъ? переспросилъ онъ.

Невеловъ повторилъ вопросъ.

— А у Мисхоръ, отвтилъ татарченокъ.

— Возьми меня съ собою, попросился Невеловъ.

— Садись, баринъ.

Уже очутившись въ лодк, Невеловъ внутренн усмхнулся своей фантазіи. Куда и зачмъ онъ детъ? До Мисхора моремъ верстъ пятнадцать, вернуться оттуда раньше какъ завтра нельзя будетъ. Знакомыхъ у него тамъ никого… Впрочемъ, что за бда переночевать въ татарской сакл, а не то и просто подъ открытомъ небомъ, на неостывшей отъ зноя земл, чувствуя надъ собою миганье искрящихся звздъ, вдыхая запахъ кипарисной листвы и мисхорскихъ розъ, которыя въ это время цвтутъ третій разъ!.. Такая ночь право не хуже, чмъ въ душномъ номер ялтской гостинницы.

Татаринъ между тмъ наладилъ парусъ, и лниво работая однимъ весломъ, любопытными узкими глазами глядлъ на Невелова. Блые зубы его скалились въ темнот, и этотъ оскалъ очень шелъ къ его красивому бронзовому лицу.

— Зачмъ теб у Мисхоръ, баринъ? спросилъ онъ.

— Такъ, поглядть, сказалъ Невеловъ, чувствуя, что и самому себ не могъ бы дать боле удовлетворительнаго отвта. Но татарченокъ больше не любопытствовалъ, кивнулъ головою, и поджавъ подъ себя ноги, причемъ единственное весло совсмъ вывалилось изъ его рукъ, продолжалъ какимъ-то дтскимъ, доврчивымъ и отчасти хвастливымъ тономъ:

— Меня, баринъ, Махметкой зовутъ, я у батька живу, у батька свой сакля у Мисхоръ. Я у Ялта виноградъ вожу, орхъ вожу, яблока вожу,— я, баринъ, торговый человкъ, у Ялта меня знаютъ!

Подальше отъ берега, втеръ все сильне и сильне натягивалъ парусъ, лодка, чуть-чуть раскачиваясь, скользила мимо темно-срыхъ скалъ, гребни которыхъ какъ будто дымились въ туман. Махметка ршилъ, что ему больше нечего длать, и не расправляя поджатыхъ ногъ, опустился всмъ туловищемъ на дно лодки и закрылъ глаза.

Невеловъ былъ теперь совсмъ одинъ. Кругомъ него все было одто серебристо-сизымъ туманомъ. Высоко мигали яркія звзды, и каждую минуту то одна, то другая падала куда-то за темно-синюю черту, прорзавшуюся на краю горизонта, между небомъ и моремъ. Млечный путь горлъ мелкими искрами надъ самою головою и качался на слабо-поблескивавшихъ, тихихъ волнахъ. Медвжья скала {По татарски Аю-Дагъ, утесъ въ гор, близь Ялты.} пропала за кормою. Облако блло на Ай-Петри {Вершина на Яйл, близь Оріанды.} и каменный отрогъ его казался покрытымъ снгомъ. Втеръ тянулъ съ берега, донося горячій, пряный запахъ кипарисной листвы и олеандровъ, отъ этого запаха кажется закружилась бы голова, если бы море не растворяло его своею влажною свжестью. На душ у Невелова стало такъ легко, какъ ни разу еще не было съ прізда на Южный берегъ, чувство освобожденія, воли, пустыни, охватило его тмъ сильне, чмъ дальше уносило лодку отъ скучной Ялтской бухты. Минутами однако что-то безпокойное проносилось въ его мысли. ‘Почему я бгу? отъ кого? вдь не съумлъ бы я прожить безъ этой жизни, безъ этихъ людей… Какое же право имю я презирать ихъ’?

И не отвтивъ на этотъ вопросъ, мысль его обращалась къ m-lle Hl&egrave,ne — и ему казалось, что онъ ужасно не правъ передъ нею, что между ними стоитъ что-то двуличное и тяготитъ его совсть. ‘Да, да, все такъ’, думалъ онъ, торопясь за мыслью, подсказывавшею ему все то, въ чемъ онъ расходился съ Hl&egrave,ne,— ‘и все-таки она интересуетъ меня, и въ ней есть именно то, безъ чего ни одна женщина не можетъ долго интересовать меня’. Онъ не останавливался надъ этимъ ‘что-то’ — ему было ясно, что оно означаетъ. Это была та самая, нсколько сухая и педантичная строгость, съ которою Hl&egrave,ne замыкалась въ извстномъ круг понятій и привычекъ. Ничто такъ часто не раздражало его, какъ именно эта черта въ ея натур, и однако жь онъ понималъ, что не будь этой черты, онъ не признавалъ бы за Hl&egrave,ne неопредленнаго превосходства надъ другими женщинами, которыя ему встрчались до сихъ поръ. Онъ упрекалъ ее въ минуты досады за то, что воспитаніе, семья, общественный кругъ создали для нея раковину, въ которую она каждую минуту готова уйдти, а когда онъ наблюдалъ другихъ женщинъ, ему становилось жаль ихъ именно за то, что уйдти имъ некуда… Но порою онъ чувствовалъ, что застываетъ въ атмосфер, которую окружена Hl&egrave,ne, и его неудержимо тянуло, какъ теперь, въ какую-то другую жизнь, гд больше воли и впечатлній.

Махметка проснулся, зорко глянулъ на берегъ, поправилъ парусъ и повернулъ руль. Срыя мисхорскія сакли чуть-чуть обозначились изъ за частыхъ рядовъ кипарисовъ. Лодку несло прямо къ берегу. Кругомъ становилось темне, горы надвигались, море перестало свтиться, блое облако на Ай-Петри расползлось и окутало его мглою. Махметк пришлось сильно работать весломъ и рулемъ, чтобы провести лодку между камнями. Вдругъ тонкій, едва слышный окрикъ, пронесясь по морю, коснулся его слуха. Татарченокъ опустилъ весла, и пригнувшись сталъ зорко всматриваться въ свтящуюся мглу. Сзади ихъ быстро нагоняла маленькая легкая лодка. Косой парусъ нырялъ по волнамъ, и плывшіе въ лодк кажется не заботились ни о камняхъ, ни о темнот, въ которую они вступили. Махметка вдругъ радостно оскалилъ зубы и замахалъ руками.

— Смотри, баринъ, кто тамъ у парусъ! обратился онъ къ Невелову, указывая на быстро приближавшуюся лодку.— Смотри, какъ бжитъ! Лучше у всего Крыму никто не бжитъ! Везъ втру бжитъ… Птица!

Неводовъ давно уже слдилъ за этою лодкою. Она была теперь не боле какъ въ ста саженяхъ отъ нихъ. Въ синеватомъ полусвт ночи онъ могъ различить тонкую женскую фигуру, стоявшую у паруса. Она кажется совсмъ не чувствовала качки, и только слегка прислонялась однимъ плечомъ къ мачт. Втеръ, дувшій съ кормы, закидывалъ ей на лицо распущенные золотые волосы, и она нетерпливо встряхивала головою, чтобы отбросить ихъ. У руля сидлъ человкъ лтъ пятидесяти, съ сильною просдью въ черной бород и съ блыми густыми волосами, лежавшими на голов крупными кольцами, точно львиная грива. Низкій лобъ, короткій носъ и крупныя черты лица довершали это сходство съ львиною головою. Черезъ минуту об лодки поравнялись, двушка что-то крикнула Махметк по-татарски, на что тотъ отвтилъ только радостнымъ гоготомъ,— парусъ упалъ, и легкое суденышко, опередивъ ихъ на нсколько саженъ, первое причалило къ берегу. Когда Невеловъ съ Махметкою вышли изъ лодки, стройная фигура двушки уже едва мелькала въ конц узкой крутой тропинки, далеко впереди своего спутника, которому очевидно не такъ-то легко было карабкаться вверхъ по скал.

— Кто это такіе? спросилъ Невеловъ у Махметки.

— Здшній, здсь живутъ, пояснилъ татарченокъ, указывая на домикъ, блвшій на невысокомъ выступ скалы, надъ самымъ моремъ.— Хорошій, хорошій баринъ, и дочка хорошая. Татаръ любитъ, сама по-татарски знаетъ. Красавица!

И Махметка, какъ-то глупо-хорошо ухмыляясь, продолжалъ глядть вслдъ удалявшейся двушк.

Невелову тоже пришлось карабкаться по узкой, почти отвсной тропинк, спотыкаясь о камни, съ сухимъ шорохомъ сыпавшіеся изъ подъ ногъ. Съ непривычки къ горамъ онъ едва дышалъ, и наконецъ долженъ былъ пріостановиться.

— Далеко еще? спросилъ онъ.

Махметка указалъ на одинокую саклю, виднвшуюся въ темной куп орховъ.

— Не любишь горамъ ходить, баринъ? усмхнулся онъ, весело скаля свои блые зубы.

Въ сакл не было огня. Старый татаринъ, съ длинною и совершенно блою бородою, сидлъ у порога и о чемъ-то мечталъ, опустивъ сухія, желтыя вки. Махметка сказалъ ему нсколько словъ по татарски: старикъ медленно поднялся, и съ глубокимъ поклономъ пригласилъ гостя войдти въ саклю. Но Невелову не хотлось провести ночь среди пахнувшаго на него душнаго воздуха жилья. Онъ спросилъ, нельзя-ли постлать ему какой-нибудь коверъ на земл, позади сакли. Старикъ вытащилъ дв толстыя кошмы, Махметка разостлалъ одну на сухой, выжженной солнцемъ трав, другую свернулъ подъ голову.

Долго однако Невеловъ не могъ заснуть на этомъ незатйливомъ лож: теплая свжесть ночи, насыщенная одуряющимъ запахомъ южной растительности, томила его и наполняла возбужденнымъ ожиданіемъ. Эта ночь жила вокругъ него тысячью жизней. Втеръ доносилъ шумъ морскаго прибоя и сдержанный шелестъ листвы, земля дышала неостывшимъ зноемъ, звздныя искорки вспыхивали и гасли въ неб. Неподалеку, въ водоем, капля за каплею шлепались о каменную плиту. Маленькая, безвредная змя проползла близко подл Невелова, коснувшись его руки, онъ вздрогнулъ съ невольнымъ чувствомъ гадливости, натянулъ на себя край кошмы, и наконецъ забылся.

III.

Легкая утренняя дрожь разбудила его на разсвт. Гребни горъ, высившіеся надъ его головою, пылали въ косыхъ лучахъ только-что вставшаго солнца. Далекій край моря казался весь залитъ растопленнымъ золотомъ, было еще свжо, но въ этомъ нестерпимомъ блеск уже чувствовалось приближеніе зноя. Невеловъ хотлъ встать, когда гд-то какъ будто не совсмъ незнакомые голоса привлекли его вниманіе. За угломъ сакли шевелились дв длинныя тни и слышался разговоръ.

— Ну голубчикъ, ну милый, ну създи, что теб это стоитъ? говорилъ женскій голосъ, съ напряженною ноткою, въ которой звучали и ласка, и нетерпніе, и что-то дтски своенравное и задорное.

— Вчера здилъ, зачмъ вчера не сказала? возразилъ Махметка.

— Не вспомнила, что жь съ этимъ длать! продолжалъ женскій голосъ.— А ты не спорь, Махметушка, ты създи, я теб опять чаю дамъ, и сахару, и табаку. Подешь?

— Что мн сахаръ! сердито возразилъ Махметка.— И табакъ не надо, табакъ самъ вчера у Ялта купилъ. И чай не надо. Говори мн лучше, что ты меня любишь! вдругъ добавилъ онъ съ неожиданною страстностью въ голос.

Въ отвтъ ему Невеловъ услышалъ нсколько татарскихъ словъ, онъ не понималъ ихъ смысла, но въ тон ихъ чувствовался сдержанный смхъ, и опять все та же своенравная задорная нотка.

— Якши {Хорошо.}, промолвилъ татарченокъ голосомъ, обличавшимъ внутреннее волненіе,— надо теб, такъ Махметка будетъ два раза день у Ялта гонять. Что теб надо будетъ, все Махметка будетъ длать.

Невеловъ слышалъ, какъ въ отвтъ на это двушка захлопала въ ладоши и щелкнула пальцами.

— Сейчасъ дешь, Махметочка?

— Солнце тамъ будетъ, назадъ буду, послышалось т отвтъ.

Голоса смолкли. Изъ за угла сакли проворно выскочила женская тнь и въ ту же минуту исчезла за плетнемъ, за которымъ шла тропинка къ блому домику на скал, Невелову не удалось разглядть ее, только дв длинныя туго-скрученныя пряди темно-золотыхъ волосъ сверкнули въ его глазахъ, да промелькнулъ тонкій и гибкій молодой станъ, сквозившій въ прозрачныхъ складкахъ татарской рубашки.

Минуты черезъ дв татарченокъ выскочилъ изъ сакли и пустился во весь духъ внизъ по тропинк къ морю.

‘Каковъ Махметка!’ подумалъ Невеловъ, усмхаясь подслушанному разговору.

Внезапное исчезновеніе его ставило однако Невелова въ довольно неудобное положеніе: старикъ татаринъ, оставшійся въ сакл, почти ни слова не зналъ по-русски, между тмъ надо было позаботиться о завтрак, да кстати и о способахъ возвращенія въ Ялту. Старикъ на вс вопросы только качалъ своею узкою сдою головою. Кром лепешекъ изъ кукурузы и нсколькихъ прокоптлыхъ кусковъ шашлыка, въ сакл ничего не было. Невеловъ попробовалъ также овечьяго молока, но не могъ преодолть отвращенія. Татаринъ догадался наконецъ, что его гость голоденъ, и указалъ на виднвшуюся не вдалек Алупку, гд есть дв гостинницы, русская и татарская. Плестись на-тощакъ нсколько верстъ по горной дорог было не особенно пріятно,, однако жъ другаго ничего не оставалось, и Невеловъ, подкрпившись на-скоро шашлыкомъ и маисовою лепешкою, отправился въ дуть.

Прежде чмъ выбраться на почтовую дорогу, приходилось пробираться узкими тропками, змившимися между группами кипарисовъ, орховъ, маслинъ и грудами камней, нагроможденныхъ не человческою рукою. Все Мисхорское ущелье представляетъ каменную глыбу, какъ бы раздавленную исполинскимъ молотомъ, и лишь въ нкоторыхъ мстахъ едва присыпанную землею. Но сила прозябанія подъ этимъ палящимъ солнцемъ такъ велика, что вс разсянны густо заросли вковымъ лвомъ, и на голомъ почти камн, цпляясь корнями за непримтныя для глаза трещины, растетъ виноградная.лоза.

Блый домикъ на скал, мимо котораго шла тропинка, былъ обращенъ къ ней длинною стеклянною галлереей, уставленной цлымъ рядомъ цвтущихъ растеній. Нсколько клумбъ передъ крыльцомъ также были засыпаны цвтами, около одной изъ нихъ копался тотъ самый пожилой мужчина съ львиною головою, котораго Невеловъ наканун видлъ въ мор. Онъ былъ въ домашнемъ парусинномъ костюм, свободно охватывавшемъ его невысокій станъ, и прилежно занимался пересадкою какой-то луковицы. Подл, съ лейкою въ рук, стояла его дочь. Она первая замтила Невелова, и убдившись, что онъ идетъ прямо къ нимъ, однимъ прыжкомъ очутилась за порогомъ дома. Движеніе это заставило ея отца обернуться, онъ оглядлъ Невелова любопытными карими глазами, и проговорилъ съ добродушною провинціальною навязчивостью, не пропускающею незнакомаго человка пройти мимо:

— Въ Алупку врно идете?

Невеловъ отвтилъ утвердительно.

— Прізжіе? Такъ, такъ, это и по костюму видно, мы здсь такъ не ходимъ, продолжалъ человкъ съ львиною головою, улыбаясь и какъ бы извиняясь за небрежность своего собственнаго туалета.— Кажется, мы вчера встртились съ вами, когда вы съ Махметкою въ лодк хали?

Невеловъ подтвердилъ.

— Да вы какъ же — неужели у Махметки и ночевали? продолжалъ съ нкоторымъ даже волненіемъ пожилой господинъ.

— Увы! отвтилъ Невеловъ,— очень поэтическій ночлегъ, какъ и все у васъ въ Крыму, но слишкомъ голодное пробужденіе.

И онъ, смясь, сообщилъ, что въ сакл ничего не нашлось кром маисовыхъ лепешокъ и овечьяго молока, и что онъ идетъ въ Алупку отыскивать завтрака… И тутъ же, съ тою потребностью сообщительности, которую испытываешь иногда при встрч съ совершенно незнакомыми, но сразу симпатичными людьми, онъ разсказалъ также и то, о чемъ не сталъ бы говорить съ своими свтскими пріятелями,— разсказалъ, какъ онъ бжалъ изъ Ялты и пріютился у незнакомаго татарина — все то, что составляло его ‘фантазію’, и что онъ считалъ до нкоторой степени своимъ интимнымъ дломъ

Человкъ съ львиною головою слушалъ его съ веселымъ поблескиваньемъ своихъ карихъ глазъ.

— Коли такъ, то позвольте познакомиться, произнесъ онъ, дружески протягивая ему руку,— Данило Петровичъ Борзаевъ, служилъ во флот, а нынче въ отставк, плантаторствую на Южномъ берегу.

Невеловъ назвалъ себя.

— И ужь сдлайте мн такое одолженіе, радушно продолжалъ Данило Петровичъ,— чмъ тащиться пять верстъ въ гостинницу, позавтракаемъ тутъ вмст, чмъ Богъ послалъ, да разопьемъ бутылочку нашего мисхорскаго винца, оно хоть и не гремитъ какъ воронцовское, а ей же Богу не хуже его.

Невеловъ даже не колебался принять это приглашеніе: и Данило Петровичъ, и укромный блый домикъ на скал между моремъ и небомъ, и пара любопытныхъ женскихъ глазъ, слдившихъ за нимъ изъ галлереи, сквозь частую зелень олеандровъ — все это какъ-та внезапно расположило его къ себ и повяло какою-та особою, уединенною и полною поэтическаго содержанія жизнью. Да и некогда было раздумывать надъ радушнымъ приглашеніемъ: Данило Петровичъ уже шелъ отчаянными шагами въ галлере, крича на ходу:

— Да гд же ты, Лёля? чего выдумала прятаться? гостя веду!

Двушка показалась на порог дома въ ту самую минуту, какъ подошелъ Невеловъ. Она чуть-чуть присла ему и смло взглянула на него любопытными, такими же карими какъ у отца глазами.

Данило Петровичъ познакомилъ обоихъ.

— А теперь, не мшкай, приготовь-ка намъ чего-нибудь перекусить! распорядился онъ, вводя гостя въ небольшую, незатйливо убранную комнату, служившую пріемною.— Садитесь-ка, гд вамъ поудобне. А впрочемъ, чего мы будемъ тутъ ждать, пойдемъ-ка лучше прямо въ столовую… поднялся онъ тотчасъ, и перейдя въ слдующую комнату, гд уже стоялъ накрытый блою скатертью столъ, принялся шарить по полкамъ буфета.

— Эге, Лёля, да что жь это такое? вдругъ обратился онъ къ дочери,— у тебя пусто?

И онъ съ отчаяніемъ распахнулъ об дверки шкафа.

Молодая хозяйка сконфуженно посмотрла на отца и на гостя.

— Папочка, все будетъ, къ обду все будетъ — Махметка въ городъ похалъ, проговорила она, поспшно затворяя свой опустлый буфетъ.— А пока кое-что все-таки найдется, вы ужь не хлопочите. Баранина холодная есть.

Данило Петровичъ озабоченно теребилъ свои сдыя кудри.

— Баранина… гм!.. наврядъ-ли вы любите баранину? обратился онъ вдругъ къ Невелову.— Вотъ видишь, Лёля, Махметка-то вчера здилъ въ городъ, надо было тогда вспомнить. Да и зачмъ ему сегодня хать? Ни за что не подетъ.

— Ужь похалъ, папочка, похалъ! успокоивала его Лёля, и выбжала изъ комнаты для окончательныхъ распоряженій насчетъ баранины.

— Нотъ, все-то она у меня такая, проговорилъ Данило Петровичъ, провожая ее явно-восторженнымъ взглядомъ.— Дитя!

Пожилая, опрятная женщина — ‘няня’, какъ ее вс называли — внесла незатйливый завтракъ. На помощь баранин явились, впрочемъ, жареные перепела и великолпный мисхорскій виноградъ, еще подернутый тмъ нжнымъ матовымъ налетомъ, который покрываетъ дозрвающія на лоз гроздіи. Бутылка отлично выдержаннаго, душистаго вина, также не испортила трапезы.

Леля явилась къ завтраку, сохраняя нсколько виноватый видъ, и изподтишка слдила за гостемъ — какъ-то онъ отнесется къ холодной баранин? Невеловъ тутъ только разглядлъ ее хорошенько. Ея двически-тонкое, залитое золотымъ загаромъ лицо поразило его своимъ не-русскимъ выраженіемъ. Въ подвижности большихъ карихъ глазъ и чуть примтномъ трепет тонкихъ ноздрей было что-то такое, чего никогда почти не бываетъ у русскихъ барышень — отсутствіе столь свойственной имъ рыхлости и напрашивающагося желанія быть пріятными. Эти большіе глаза глядли пытливо и недоврчиво — взглядомъ дикарки, которая только до поры до времени, только пока ей хочется, соглашается быть барышнею… За столомъ она не проронила ни слова, но Невеловъ неотступно чувствовалъ на себ ея пытливый, не умющій таиться взглядъ. Она отдавалась совершенно новому для нея впечатлнію — наблюдать чужаго человка. Рдкіе гости, нарушавшіе ихъ уединеніе, не казались ей такими чужими какъ Невеловъ. Добродушный толстякъ-исправникъ, докторъ изъ Ялты, агентъ пароходнаго общества, нмецъ-управляющій сосдняго имнія — вс они принадлежали къ тому же кругу, жили почти тою же жизнью, какъ и Борзаевы. А Невеловъ былъ совсмъ другое — въ род тхъ, кого она встрчала иногда издали, прозжающими изъ Ялты или изъ Ливадіи въ Алупку, и которые смутно тревожили ея воображеніе грезами о какой-то совершенно иной, невдомой жизни. И ей теперь такъ странно было слышать, что Невеловъ почти съ раздраженіемъ отзывался объ этой жизни и восхищался окружавшимъ ихъ безлюдьеіъ, ихъ маленькимъ домикомъ, ихъ моремъ и горами. Правда, и она также любила все это, но вдь она выросла тутъ, она привыкла…

IV.

Т немногія слова, которыми Невеловъ такъ просто объяснилъ, почему онъ бжалъ изъ Ялты и чего онъ искалъ на южномъ берегу, сдлали его сразу очень Низкимъ и очень симпатичнымъ человкомъ для Данил Петровича. Необходимо было показать ему Мисхоръ во всей крас ранняго солнечнаго утра. Они пошли вс трое паркомъ, къ большому графскому дому, съ терасы котораго открывалось во всей безпредльности Прозрачное, тихое, сине-зеленое море. Оно сверкало, разрзанное тонкими стрлками торчавшихъ на террас кипарисовъ, и не волновалось — волновались только Скользившія по немъ пятна солнечнаго блеска, да минутами словно вспыхивало задтое этимъ блескомъ крыло отъ виднаго паруса, и опять пропадало въ туман. А легкій, отбгающій гулъ доносился до террасы, грозясь и ласкаясь, и общая что-то…

— Ну, какъ тутъ словами восхищаться? языкъ не повернется, потому что всякое слово будетъ ничтожно, проговорилъ Данило Петровичъ, приставивъ руку зонтикомъ къ глазамъ.— А тамъ, внизу, у самаго прибоя, еще лучше. Поврите-ли, я вотъ уже пятнадцать лтъ живу здсь, а иногда по цлымъ часамъ сижу — камень такой есть тамъ внизу, словно нарочно положенъ, — и гляжу, и слушаю.

— Пятнадцать лтъ! и вы все это время никуда, не вызжали отсюда? спросилъ Невеловъ.

— Никуда… Разъ, впрочемъ, здилъ въ Петербургъ — вотъ когда ея мать умерла, нужно было… дло одно случилось… только не долго тамъ пробилъ, да и здилъ-то оказалось совсмъ понапрасну.

По лицу Данилы Петровича пробжала тнь — воспоминаніе очевидно было для него непріятно. Лёля, стоявшая на краю террасы, спиною къ нимъ обоимъ, обернулась и какъ-то странно взглянула на отца — какъ смотрятъ на человка, который добровольно и безъ надобности причиняетъ себ боль.

— Петраки опять къ теб идетъ, сказала она, завидвъ пробиравшагося къ нимъ по дорог низенькаго старичка, одтаго въ грязноватое европейское платье.

— Экъ его не въ пору принесло! проговорилъ съ неудовольствіемъ Данило Петровичъ.— Это грекъ одинъ, купецъ, онъ тутъ орхъ и маслину скупаетъ, объяснилъ онъ Невелову.— Вы меня извините, я васъ на минуточку оставлю, добавилъ онъ, вставая на встрчу мстному коммерсанту.

Лёля осталась одна съ Невеловымъ и почувствовала, что на нее обрушилась обязанность занимать ее. Это была очень мудреная и пожалуй даже страшная для нея обязанность — принимая во вниманіе мнніе, которое она составила о Невелов, и которое все заключалось въ томъ, что онъ совсмъ чужой, и должно быть очень важный, очень богатый и очень человкъ. Правда, онъ говорилъ, что ему нравится у нихъ въ Крыму, и что онъ скучаетъ въ петербургскомъ свт, но она этому не врила, потому что еще не умла понять этого.

Она черезъ плечо оглянулась на него и проговорила тономъ, какой является у дтей, когда ихъ принуждаютъ что-нибудь сдлать.

— Хотите спуститься внизъ? тамъ хорошо.

И такъ какъ онъ тотчасъ поднялся, она спрыгнула съ террасы и пошла по узкой каменистой тропинк, круто сбгавшей къ морю, идти по этой тропинк было не легко: мелкій щебень, обсыпался подъ ногами, и мстами приходилось скользить по засохшимъ игламъ терновника и гладкой шелух, образовавшейся отъ старыхъ кипарисныхъ шишекъ. Но привычныя ножки двушки легко и увренно ступали по этой скользкой засыпи. Она шла впередъ, играя кончиками темно-золотыхъ волосъ, одна прядь которыхъ, упавъ черезъ плечо, льнула къ складкамъ ея татарской рубашки. Когда Невеловъ слишкомъ отставалъ отъ нея, она пріостанавливалась, глядя на него въ полъ-оборота, и усмхаясь почти враждебно своими итальянскими губами.

Внизу скала образовала разщелину, засыпанную камнями. Всплески волнъ доходили сюда, шуршали въ песк и закипали пною. Тутъ же качалась легкая, парусная лодка, она какъ чайка поджала свои косыя блыя крылья и рвала привязь. Огромный, обросшій мохомъ и ржавчиною, обломокъ гранита лежалъ передъ, нею, наполовину свсясь въ воду, узкая досточка была переброшена къ нему съ берега. Лёля спокойно прошла по этому ненадежному мостку, который весь затрепеталъ подъ ея легкими ногами, оглянулась на Невелова, и подобравъ платьице, сла на камень.

На Невелова нашла минута сомннія, когда приходилось занести ногу на досточку. Онъ не привыкъ къ такимъ воздушнымъ путешествіямъ, и боялся потерять равновсіе. ‘Это она нарочно’, подумалъ онъ. Его раздражалъ ея насмшливый, враждебный взглядъ.

— Не бойтесь, здсь не глубоко, утонуть нельзя, ‘казала она, еще разъ оглянувшись на него, пока онъ стоялъ въ раздумьи передъ мосткомъ.— Или лучше я вернусь къ вамъ… добавила она и встала.

Это было уже слишкомъ. Невеловъ быстро ступилъ на досточку, и опасаясь покачнуться, инстинктивно взмахнулъ руками, какъ взмахиваетъ крыльями молодой выводокъ, котораго еще плохо держатъ нетвердыя ножки. Это движеніе спасло его, и онъ благополучно выбрался на камень.

— Здсь когда-нибудь упасть можно, сказалъ онъ, оглядываясь на продолжавшій еще колыхаться мостикъ.

— Нтъ, мы привыкли. Главное, не надо бояться, отвтила Лёля, и потснила складки своего платья, чтобы Невеловъ могъ ссть рядомъ.

Она вдругъ почувствовала, что въ одну минуту, разомъ, совсмъ перестала бояться его. Переходъ по досточк сдлалъ то, что въ своихъ отношеніяхъ другъ къ другу они какъ будто помнялись мстами. Невеловъ уже нисколько не казался ей такимъ важнымъ и страшнымъ, она припоминала некрасивый взмахъ его рукъ и чувствовала, что тутъ, на этомъ камн, передъ этимъ моремъ, она! иметъ какое-то большое преимущество надъ нимъ. Она бокомъ взглянула на него, когда онъ слъ, и ея взглядъ уже не былъ враждебенъ, но гораздо хуже — онъ былъ снисходителенъ.

— Я вчера изумлялся, какъ вы ловко управляете парусомъ, сказалъ Невеловъ, поведя глазами на лодку.

— Да, это довольно трудно, когда море такое спокойное, отвтила Лёля.

— А когда погода бурная?

— О, тогда гораздо легче! Я вдь почти выросла на мор. Только наша лодка маленькая, и на ней нельзя далеко пускаться.

— Но здсь у самаго берега бываютъ страшныя бури. Неужели вы не боитесь?

Лёля тряхнула головою и пошевелила своими узкими плечами.

— Это все выдумки. Море совсмъ не страшно, когда его знаешь и любишь, сказала она, и пригнувъ, голову, продолжала пристально всматриваться въ синвшую и сверкавшую даль.

Здсь, вблизи, море было еще великолпне, чмъ съ террасы большаго графскаго дома. Оно жило и дышало, и было полно движенія и звуковъ. Чайки и еще какія-то маленькія черныя птички кружились такъ близко отъ берега, что кажется слышно было трепыханье ихъ словно полированныхъ крылъ. Дельфины играли въ зеленой волн, закипавшей серебряною пною при каждомъ всплеск. Вдали, почти на самомъ краю горизонта, чернлъ медленно двигавшійся длинный силуэтъ парохода…

Лёля какъ будто забыла, что она здсь не одна, и щурясь отъ яркаго солнца, вполголоса напвала какую-то баркаролу. Невеловъ прислушался къ ея пнію, пораженный не столько голосомъ, сколько необыкновенною чистотою и выразительностью ея итальянскаго выговора. Такъ произносить можно только вполн владя языкомъ.

— Вы знаете по-итальянски? удивился онъ.

— Моя мать была итальянка, отвтила Лёля.

‘Такъ вотъ почему у нея такое не русское лицо и такія античныя губы’, подумалъ Невеловъ, — ‘Да, на отца она совсмъ не похожа’, добавилъ онъ мысленно, и Богъ-всть почему ему тутъ же вспало на умъ смшное подозрніе: вправду-ли еще онъ ея отецъ, этотъ милйшій Данило Петровичъ?

Лёля вдругъ повернула къ нему лицо — только одно лицо — и спросила, бросивъ на него тотъ странный взглядъ, который боле всего длалъ ее непохожею на русскую барышню:

— Тамъ, въ Петербург, живутъ все богатые да знатные’

Невеловъ невольно усмхнулся наивному вопросу.

— Есть и такіе бдные, что бдне послдняго здшняго татарина, отвтилъ онъ.

— А!.. протяжно произнесла Лёля, и опять поглядла на него и спросила, поднявъ обращенное къ нему плечико, какъ будто хотла укрыться за нимъ отъ нескромности собственнаго вопроса:

— А вы сами очень богаты? вы князь или графъ?

— Ни то, ни другое, ни третье, отвтилъ съ тою же невольною улыбкою Невеловъ.

Лёля на это ничего не сказала и продолжала опять задумчиво глядть прямо передъ собою — но она уже не просто любовалась моремъ, а усиливалась разобрать что-то непонятное, стоявшее въ ея мысли.

Шорохъ обсыпавшихся камней заставилъ обоихъ оглянуться. Къ нимъ осторожною и твердою походкою спускался со скалы Данило Петровичъ.

— Пойдемте, сказала Лёля, и первая, такъ же легко и свободно какъ въ тотъ разъ, перебжала по досточк. Невеловъ сдлалъ усиліе, чтобы преодолть инстинктивный страхъ, и перешелъ вслдъ за нею, уже не взмахнувъ руками. На самомъ берегу они столкнулись съ Данилою Петровичемъ.

— Такъ и зналъ, что она васъ сюда поведетъ, съ непривычки опасно тутъ немножко, сказалъ онъ, какъ бы извиняясь за дочь.— Ну, а каковъ видъ-то отсюда, а?

Но Невеловъ уже не могъ такъ восхищаться, какъ за минуту назадъ, сидя на томъ опасномъ камн. Онъ сказалъ что-то изъ приличія, и безъ сожалнія разстался съ этимъ мстомъ, чтобы подняться на гору по другой дорог, на которой Данило Петровичъ вызвался показать замчательный по его словамъ миртовый питомникъ.

За питомникомъ слдовали виноградники, потомъ графскіе цвтники, потомъ татарская деревня, потомъ еще какія-то мстныя достопримчательности, Данило Петровичъ былъ неутомимъ, но Невеловъ съ непривычки къ горамъ и къ южному солнцу страшно усталъ, да притомъ надо было подумать и о возвращеніи въ Ялту. На вопросъ его, можно-ли достать у татаръ какую-нибудь повозку, Данило Петровичъ предложилъ свою собственную ‘колясчонку’, оговариваясь, что она хотя и не фасонная, но покойная, а лошадки рзвыя.

— Только какъ же это, Сергй Павловичъ, для чего бы вамъ такъ скоро узжать? заговорилъ онъ, видимо огорченный мыслью объ отъзд гостя.— Я было думалъ… вы вдь говорили, что хотите пожить тутъ въ нашемъ уединеніи нсколько дней? продолжалъ онъ нершительно, теребя свои львиныя кудри, что всегда служило у него признакомъ замшательства.— Право, погостили бы тутъ, погуляли… Вмст могли бы въ горы сходить, на Ай-Петри, а то въ Алупку — мы съ Лёлею тамъ каждый камушекъ знаемъ. У насъ тутъ свободная комната есть, истинное бы удовольствіе доставили. Право бы такъ, Сергй Павловичъ…

И добродушные каріе глаза его съ дружескимъ замшательствомъ глядли на гостя — словно онъ боялся, не оскорбится-ли тотъ его гостепріимною навязчивостью.

Невеловъ былъ тронутъ этимъ избыткомъ радушія. Приглашеніе какъ нельзя боле отвчало тому, чего онъ искалъ, убгая вчера изъ Ялты. Та новая, особая жизнь, въ которую ему такъ хотлось уйти, затеряться въ ней — сама шла къ нему на встрчу, размыкая передъ нимъ свой зачарованный кругъ. Онъ поколебался, и кончилъ тмъ, что крпко пожалъ руку Данил Петровича.

— Если только я дйствительно ничмъ не стсню васъ? проговорилъ онъ.

— О, ни малйше! воскликнулъ безконечно обрадованный хозяинъ, и привелъ его въ небольшую выбленную горенку, окнами на море, которую располагалъ предоставить въ его распоряженіе.

Посл обда, оказавшагося весьма обильнымъ, благодаря привезеннымъ Махметкою припасамъ, Невеловъ тотчасъ ухалъ въ Ялту, чтобы забрать тамъ нкоторыя необходимйшія свои вещи. Данило Петровичъ не напрасно извинялся за ‘колясчонку’: она вся хлопала и дребезжала, и скрипла крыльями, какъ татарская арба осями. Впрочемъ, Невелову было не до нея. Онъ весь былъ занятъ своими мыслями и наполнявшею его безпричинною, тихою радостью. Онъ думалъ о томъ, какъ удивятся Hl&egrave,ne и ея мать его внезапному исчезновенію, е фантазіи’, скажутъ об съ полу-презрительнымъ снисхожденіемъ, и пожмутъ плечами. Hl&egrave,ne впрочемъ должна понять, почему ему захотлось пожить нсколько дней совершенно другою жизнью, она все понимаетъ, но она не выскажетъ этого, потому что не одобряетъ никакихъ отступленій отъ обыкновенной и обязательной жизни, какою живутъ ‘вс’.— ‘Мало-ли чего намъ вдругъ захочется!’ — подумаетъ она, и успокоится въ сознаніи, что чего бы ей ни захотлось, она никогда не позволитъ себ ни одной ‘фантазіи’. Отъ Hl&egrave,ne мысли Невелова перешли къ его новымъ знакомымъ — и тутъ ему все казалось прекраснымъ, потому что все было неожиданно, ново и оригинально. Итальянскій профиль Лёли стоялъ передъ его глазами — съ этимъ взглядомъ дикарки и наивнымъ вопросомъ: ‘вы богаты? вы князь или графъ?’ Она вроятно ничего не видала, кром горъ, моря и солнца, но какая славная двушка! На ней лежитъ ароматъ этихъ горъ, свжесть моря и блескъ солнца. И Данило Петровичъ отличный… только едва-ли онъ ея отецъ. Мысль эта второй разъ пришла сегодня Невелову, но такъ какъ онъ въ подтвержденіе ея ничего не имлъ, кром личнаго впечатлнія, то пересталъ объ этомъ думать.

Городская суета и грязь на улицахъ, запахъ жилья, что-то Фаланстерское, скучное и стснительное въ архитектур громадныхъ гостинницъ — все это почувствовалось ему особенно сильно, какъ только онъ пріхалъ въ Ялту. Даже и воздухъ, и солнце показались совсмъ не такими, какъ въ Мисхор. Ему пріятно было думать, что нсколько дней онъ не увидитъ ни жирнаго portier, ни заспанныхъ кельнеровъ, не у’?лышитъ противнаго швейцарско-нмецкаго жаргона, съ какимъ-то особеннымъ злобнымъ трескомъ раздающагося во всхъ корридорахъ русскихъ гостинницъ. Онъ вошелъ къ себ въ нумеръ, отобралъ въ чемодан нкоторыя самыя нужныя вещи, и приказавъ снести ихъ въ ‘колясчонку’, постучался къ Ухтырскимъ. Ихъ не было дома. ‘Тмъ лучше’, подумалъ Невеловъ, и спустившись съ лстницы, веллъ швейцару передать имъ, что узжаетъ на нсколько дней въ Мисхоръ и сожалетъ, что не могъ увидться съ ними передъ отъздомъ. Но ему суждено было съ ними увидться. Только-что онъ собрался ссть въ экипажъ, какъ изъ за угла показался цлый кортежъ. Впереди хали верхами молодой Ухтырскій, княжна Pauline и ея братъ, блднолицый пажъ, лечившійся въ Крыму отъ петербургской золотухи, за ними двигалась коляска молодаго генерала, съ его женою, m-me Ухтырскою и Hl&egrave,ne, сзади, замыкая процессію, халъ самъ генералъ, на коротенькой татарской лошадк, поминутно задиравшей голову и Фыркавшей на сидвшихъ въ коляск дамъ. Лицо генерала было красно, словно обварено горячимъ потомъ, и казалось еще красне отъ благо кителя. Все общество, остановившись у подъзда гостинницы, шумно высаживалось, съ тою преувеличенною веселостью, которую почему-то вс стараются напустить на себя въ подобныхъ случаяхъ. Hl&egrave,ne первая замтила Невелова., его чемоданъ и ‘колясчонку’, и спрыгнувъ на тротуаръ, прямо подошла къ нему. Онъ долженъ былъ объяснить, что узжаетъ на день или на два въ Мисхоръ, но при этомъ онъ чувствовалъ себя сконфуженнымъ, какъ школьникъ, пойманный на какой-нибудь шалости, и это раздражало его. ‘Почему я смущаюсь?.. какъ глупо!’ вертлось въ его мысли, и онъ съ досадою сознавалъ, что и лицо, и голосъ его выдаютъ это смущеніе. Всего непріятне было то, что и Hl&egrave,ne казалась смущенною, и вообще выходило, какъ будто отъздъ его затрогивалъ что-то втайн имъ обоимъ извстное и подразумваемое въ этомъ разговор.

— Я вижу, что ваши вчерашнія фантазіи не прошли еще, сказала Hl&egrave,ne сухимъ и насмшливымъ тономъ.— Вы не переоднетесь татариномъ? мы пріхали бы взглянуть на васъ. Maman, Сергй Павловичъ узжаетъ на нсколько дней изъ Ялты.

M-me Ухтырская взглянула на него кислыми глазами. Ее сегодня много заставляли ходить пшкомъ, и она была не въ дух.

— Вотъ какъ! сказала она, и лицо ея внезапно приняло выраженіе оскорбленнаго достоинства.

Невеловъ понималъ, что имъ недовольны. ‘Почему? разв я не свободенъ ухать совсмъ, сію же минуту? что за вздоръ!’ думалъ онъ и тутъ же, почти невольно, почти презирая себя за то, сочинилъ будто нашелъ въ Мисхор старыхъ знакомыхъ, которые взяли съ него слово прогостить у нихъ день или два.

— Разумется, вы въ прав располагать собою какъ вамъ вздумается, проговорила m-me Ухтырская тмъ же тономъ оскорбленнаго достоинства, и подала ему три пальца, которые были гораздо короче перчатки, и потому отъ послдней всегда оставались на нихъ смшные загнутые кончики.

Hl&egrave,ne, прощаясь съ нимъ, хотла загладить рзвость этой встрчи. Она улыбнулась ему серьезною, строгою улыбкою, и проговорила, медля отнять у него руку:

— Возвращайтесь поскоре. Въ чужомъ мст вдвое скучне, когда насъ покидаютъ друзья.

Она взглянула на него при слов ‘друзья’ — и по ея умнымъ чернымъ глазамъ Невеловъ видлъ, что въ самомъ дл они могли быть друзьями. Онъ еще разъ пожалъ ей руку, слъ въ ‘колясчонку’ и ухалъ, унося съ собою впечатлніе примиряющаго взгляда этихъ умныхъ черныхъ глазъ. Но чмъ боле онъ думалъ о Hl&egrave,ne и о послднихъ сказанныхъ ею словахъ, тмъ слабе становилось это впечатлніе. Ея серьезный, строгій обликъ выступалъ въ такой близкой связи съ безсодержательною рутиною жизни, той самой жизни, которую минутами онъ такъ мучительно ненавидлъ,— что ему сдлалось невозможнымъ думать о Hl&egrave,ne вн скуки петербургской гостиной и маленькихъ интересовъ, которыми жило все окружающее ее. ‘Нтъ, нтъ, мы никогда не могли бы быть друзьями’, думалъ онъ.— ‘Она славная, но ее слиткомъ втянула въ себя пустая и узкая жизнь, къ ней прилипло слишкомъ много такого, съ чмъ я никогда не умлъ бы примириться’.

Утомленныя лошадки Данилы Петровича бжали лниво, ‘колясчонка’ почти не хлопала, и только ржавыя рессоры жалобно пищали при поворотахъ. Синяя южная ночь спускалась съ гребней горъ, раздражительне чувствовался запахъ магнолій, и кипарисы, высокіе и тонкіе, чернли рзко, какъ сторожевыя тни. Было уже совсмъ темно, когда Невеловъ вернулся въ Мисхоръ. Данило Петровичъ встртилъ его съ обычною привтливостью, но казался какъ будто смущеннымъ. Это замтно было въ особенности по чрезмрной хлопотливости и предупредительности, съ какою онъ суетился около гостя. Лёля не показывалась, и на вопросъ Невелова Данило Петровичъ отвтилъ съ преувеличеннымъ равнодушіемъ, что у нея вдругъ разболлась голова,— и тутъ же извинившись, торопливо выбжалъ въ ея комнату. Къ ужину, впрочемъ, она вышла, но очевидно противъ воли, и только уступая просьбамъ отца. Глаза у нея были заплаканы — и она ихъ не подымала, и ничего не ла. Когда убрали со стола, она сдлала церемонный книксенъ Невелову, быстро, почти не прикасаясь губами, поцловала отца и убжала.

— Она у васъ не въ дух сегодня, замтилъ Невеловъ.

— Вотъ подите же! проговорилъ, хватаясь за блыя кудри, Данило Петровичъ.— Такой у меня характеръ, что подчасъ не знаешь какъ и быть. Иной разъ и прикрикнешь на нее — ничего, притихнетъ и ласкаться станетъ, а сегодня вотъ… разогорчилась, расплакалась, капризная такая стала. Ужасти какъ съ нею осторожнымъ надо быть.

‘Такъ вотъ она какая’! подумалъ Невеловъ, но эта мысль, къ удивленію его, нисколько не разрушила очарованіе, въ какомъ представлялась ему ‘капризная двушка’.

— А вдь какъ обойтись безъ замчаній? продолжалъ озабоченный своимъ горемъ Данило Петровичъ.— Матери у нея нтъ, воспитаніе самое случайное. Дичкомъ растетъ, совсмъ дичкомъ. Да и что удивительнаго?— жизнь такая. Общества женскаго здсь никакого, о пансіонахъ не слыхали, учителей даже невозможно доставить. Ну, да учителя — дло второстепенное, я самъ ее чему-нибудь выучилъ,— а вотъ безъ женскаго воспитанія плохо.

Данило Петровичъ еще долго толковалъ на эту тему. Онъ былъ радъ, что встртилъ человка, которому понятна его забота. Въ его словахъ было столько страстной любви и нжности, что Невеловъ забылъ о своихъ подозрніяхъ.

— Захолустье здсь, людей нтъ, продолжалъ со вздохомъ Данило Петровичъ,— а она двушка съ сердцемъ. Боюсь я за нее.

‘Но вдь она дитя совсмъ’! подумалъ Невеловъ, и ему вдругъ стало страшно за нее и за отца, и оба показались ему такими беззащитными и жалкими передъ неизвстностью будущаго…

Въ ‘сакл’, какъ называлъ свой домикъ Данило Петровичъ, ложились рано. Невеловъ простился съ гостепріимнымъ хозяиномъ и ушелъ въ отведенную ему комнату. Но спать ему не хотлось, теплая синева ночи раздражительно глядла въ окно, и еще раздражительне переливался лунный блескъ на мелкой зыби волнъ, тихо плескавшихся внизу. Онъ раскрылъ окно, и долго, весь обвянный безпричинною, ласковою и нарядною печалью, глядлъ въ свтящуюся темноту ночи. Волны не плыли, а только вспухали и сторонились одна передъ другою, медленно и важно, съ непривычки голова начинала кружиться, если долго смотрть на нихъ. Невеловъ старался ни о чемъ не думать, и то, что проходило въ его ум — было похоже скоре на отраженье какихъ-то пережитыхъ ощущеній, чмъ на мысль. Чувство свободы, независимости, чего-то новаго и поэтическаго — охватывало его и словно вяло ему въ лицо, какъ свжій утренній втеръ. Ему казалось, что все мелкое, пошлое, злое и трудное, чмъ наполнена жизнь, отошло отъ него, и все стало чрезвычайно просто, легко и прозрачно, какъ этотъ благовонный воздухъ, въ текучей синев котораго таяли неясныя очертанія волнъ и силуэты скалъ, обсаженныхъ кипарисами. А тамъ, за гребнемъ горъ,— горячка жизни, страсти, борьба… И ему грустно было сознавать, что нельзя по произволу вырвать себя совсмъ изъ той жизни, которая судорожно трепетала и напрягалась тамъ, далеко, на блдномъ и чахломъ свер.

Вдругъ слабый стукъ, гд-то рядомъ, привлекъ его вниманіе. Это распахнулось сосднее окно, и голова Лёли высунулась изъ него. Ея волосы казались теперь не золотыми, а совсмъ серебряными отъ синевы воздуха и луннаго блеска. Изъ за плеча Невелову видна была только часть ея тонкаго профиля, но онъ догадывался, что лицо ея было блдно и печально. Она посмотрла вверхъ, туда гд мигали и сыпались звзды — въ это время года он сыплются цлыми каскадами,— потомъ медленно оглянулась по сторонамъ, и вдругъ замтивъ Невелова, быстро откинулась назадъ и съ рзкимъ стукомъ захлопнула окно.

Невелову стало досадно, словно его мучило раскаяніе за какой-то дурной поступокъ.

VI.

Онъ проспалъ довольно долго и проснулся съ сожалніемъ, что потерялъ такое чудное раннее утро. Имъ еще владла ненасытная жадность горожанина, которая мучитъ въ первые дни, когда изъ душныхъ стнъ столицы перенесешься въ лсъ, въ горы или степь. Есть необъятное наслажденіе — почувствовать себя на свобод въ совершенно незнакомой мстности и бродить по пустыннымъ тропинкамъ, которыя Богъ всть куда ведутъ. Невелову казалось, что стоитъ только пойти куда глаза глядятъ — и что-то таинственное, подстерегающее за каждымъ темнымъ пятномъ на ландшафт, выйдетъ на встрчу и заворожитъ чмъ-то несказаннымъ, жуткимъ и сладкимъ… Географія вытснила изъ воображенія зачарованные сказочные лса, но потребность чего-то неизвстнаго осталась въ человческой природ.

Данило Петровичъ спозаранку ушелъ на работы: въ Крыму есть своя ‘страдная пора’, когда поспваетъ виноградъ. Лёля вроятно также ушла съ нимъ: къ завтраку былъ поданъ только одинъ приборъ. Оставаться въ дом было незачмъ, и Невеловъ, натянувъ свою соломенную шляпу съ вуалемъ (она показалась ему немножко смшною сегодня, но другой не было), отправился туда, гд все зеленло и сверкало на солнц съ непривычною для сверянина яркостью красокъ, и даже срая пыль блестла какъ серебряная на изломахъ камня и на темной бахром кипарисовъ.

Свернувъ съ почтовой дороги, онъ пошелъ мимо саклей, лпившихся на скал подъ тнью старыхъ орховыхъ деревъ. Сакли казались на половину опуствшими, попадались на глаза только старики, съ лнивою важностью сидвшіе подъ навсами, да дти, копошившіяся на плоскихъ кровляхъ, иногда, за изгородью, мелькалъ блый рукавъ Фустана {Женская татарская рубашка.} и любопытно, зорко глядла пара черныхъ глазъ. Невеловъ миновалъ уже нсколько саклей, какъ вдругъ изъ за одной изъ нихъ вышла Лёля. Онъ не сразу узналъ ее: ея темно-золотые волосы сегодня были заплетены въ косы и тщательно уложены вокругъ полу-дтской головки, вмсто татарской рубашки надто было коротенькое блое пальто съ кармашками, вышедшее очевидно изъ губернской мастерской — и въ довершеніе всего она держала надъ собою зонтикъ. Все это такъ мало походило на вчерашнюю Лелю, что Невеловъ, глядя на нее, не могъ согнать съ лица вопросительнаго выраженія. Леля замтила его удивленіе, отдернула протянутую было руку, поклонилась чинно и неловко, и съ досаднымъ сознаніемъ этой неловкости отвернула лицо. Въ быстромъ движеніи ея было столько неопытнаго самолюбія, такимъ ребенкомъ показалась она Невелову, что ему стоило труда удержать улыбку.

— Вотъ вы какою барышнею сегодня… не узнаешь васъ совсмъ, сказалъ онъ, идя съ нею рядомъ.

Она не отвтила и продолжала глядть въ сторону.

— Ужь не для меня-ли вы надли этотъ городской туалетъ? спросилъ опять Невеловъ.

— Я очень часто такъ хожу, проговорила Лёля и покраснла: она не привыкла лгать, и къ тому же этотъ разговоръ былъ ей очень непріятенъ, по причинамъ, о которыхъ не зналъ Невеловъ. По всему видно было, что ей сегодня хотлось казаться настоящею ‘барышнею’.

— Что вы длали тамъ въ сакл? продолжалъ Невеловъ.

— Тутъ знакомая татарская семья одна, отвтила Лёля.— Вы знаете, они теперь вс бгутъ изъ Крыма, между тмъ тамъ, въ Турціи, имъ гораздо хуже. Вотъ и эту семью тоже смущаютъ. Я стараюсь разговорить ихъ — я многихъ разговорила, потому что они мн врятъ.

— Вы очень бойко говорите по татарски, сказалъ Невеловъ, вспомнивъ ея вчерашнее объясненіе съ Махметкою.

— А вы почему знаете? спросила Лёля.

— Я слышалъ, какъ вы вчера убждали Махметку създить въ Ялту.

Густой румянецъ покрылъ лицо и шею двушки, а на глазахъ даже выступили слезы.

— Но вдь сами вы не понимаете? быстро кинула она ему, боясь взглянуть на него.

— Ни слова, отвтилъ Невеловъ.

Лёля успокоилась, и такъ какъ тропинка здсь становилась уже, пошла на полъ-шага впереди.

— Я вдь выросла между татарами, какъ же мн не знать ихъ языка? продолжала она, бокомъ черезъ плечо оглядываясь на Невелова.— Я по татарски гораздо лучше говорю чмъ напримръ по французски.

Этотъ намекъ, что она знаетъ по французски, очевидно былъ сдланъ все съ тою же цлью показаться ‘барышнею’. Невеловъ, улыбаясь, глядлъ на ея красивую головку, которой эти заплетенныя и ровненько уложенныя косы придавали еще боле дтской миловидности,— и находилъ, что она изящне очень многихъ настоящихъ барышень, выросшихъ въ петербургскихъ гостиныхъ. Невольное сравненіе съ Hl&egrave,ne приходило ему на умъ — и въ этомъ сравненіи не было ничего обиднаго для мисхорской дикарки.

Они миновали уже послднюю саклю и вошли въ длинную тнистую аллею, въ конц которой груда набросанныхъ камней образовала обнаженную отъ всякой растительности прогалину. Отвсные солнечные лучи свободно лились въ эту пустоту, и въ алле, подъ деревьями, казалось еще темне отъ сверкавшаго вдали яркаго пятна.

— Я устала, жарко! сказала Лёля и присла на каменный обломокъ, осторожно расправивъ складки своего благо платья. Невелову негд было ссть, и онъ сталъ противъ нея, въ полос тни, слабо волновавшейся при каждомъ движеніи втра.

— Отчего вы вчера вечеромъ такая печальная были? вы плакали? спросилъ онъ.

Лёля быстро взглянула на него и тотчасъ сердито отвернула лицо.

— Я вовсе не плакала, у меня голова болла. И какое вамъ дло? проговорила она.

— Если вамъ непріятно это воспоминаніе, не будемъ возвращаться къ нему, сказалъ Невеловъ.— Я буду думать, что ваше горе было не очень важное, и что вы уже забыли о немъ.

— А вамъ разв не все равно? возразила Лёля и недоврчиво, искоса, взглянула на него все еще сердитыми глазами.

— Мн было очень грустно видть васъ вчера такою разстроенною, отвтилъ Невеловъ.— Я хотлъ поговорить съ вами, потому что всякое горе легче переносится, когда есть кому высказать его, но вы избгали остаться со мною, и такъ сердито захлопнули окно…

Лёля продолжала искоса быстро на него взглядывать,— и по лицу ея пробгали нершительныя тни. Ей какъ будто странно было слышать въ его голос ласковыя, дружескія ноты, и она боялась довриться имъ. Наконецъ она улыбнулась, подняла голову и взглянула на него прямымъ, дтскимъ взглядомъ.

— Сказать вамъ, отчего я плакала? Папа меня за васъ разбранилъ, призналась она.

— За меня? но какой же могъ быть поводъ? воскликнулъ въ недоумніи Невеловъ.

— А такой, что я папа все разсказала, весь нашъ разговоръ, и вс эти глупые мои вопросы…

Ей вдругъ совстно стало того, что ода сказала, и измнчивое личико ея такъ и вспыхнуло румянцемъ стыда и раскаянія.

— Ну и что же? спросилъ все еще недоумвая Невеловъ.

— Ну, и папа разбранилъ меня, зачмъ я васъ спрашивала, не князь-ли вы и богаты-ли… А я ничего дурнаго въ томъ не видла… продолжала Лёля, мигая смущенными и почти готовыми заплакать глазами. А это очень было глупо и неприлично, и значитъ я совсмъ не умю держать себя, и совсмъ не…

— Не ‘барышня’? подсказалъ, улыбаясь, Невеловъ.

Лёля подозрительно взглянула на него, но увидавъ его добродушную улыбку, только покачала головою, какъ длаютъ дти, когда хотятъ показать, что молъ этимъ не шутятъ.

— Нтъ, нтъ, это очень важно, и я въ самомъ дл была глупая, и я теперь знаю, что надо быть очень, очень осторожною. Двушка должна взвшивать каждое свое слово, продолжала она, очевидно повторяя слова отца.— Но чмъ же я виновата, что ничего этого не знаю? Если бы я выросла въ Петербург, гд вс такія умныя и воспитанныя, я бы тоже была какъ другія, и мн не стыдно было бы за себя… добавила она съ признаками самаго искренняго сокрушенія.

‘Такъ вотъ откуда въ ней эта перемна!’ подумалъ Невеловъ, улыбаясь ея дтскому горю. Но это горе такъ серьезно отражалось на ея подвижномъ лиц, что ему хотлось успокоить ее. Онъ старался ее уврить, что въ своей провинціальной наивности она гораздо миле самыхъ воспитанныхъ барышень. Она продолжала задумчиво покачивать головою, а ушки у нея горли и каріе глаза щурились въ узорчатую темноту, распространяемую тихо-колеблющеюся листвою.

— Нтъ, нтъ, вы это говорите потому, что вамъ жаль меня, повторила она, нетерпливо ударяя зонтикомъ по твердому щебню, на которомъ тщетно старалась начертить что-то.— Я знаю, я вчера показалась вамъ совсмъ дурочкою, и вы должны были очень смяться надо мною. Но вы не думайте обо мн по однимъ этимъ глупымъ вопросамъ, я вовсе не такая дикая, какъ вамъ показалось…

Невеловъ не зналъ, что ему длать. Онъ повторялъ увренія, старался разсять ея опасенія, и самъ чувствовалъ какую-то новую опасность, возникавшую для нихъ обоихъ въ этомъ разговор. Чтобы ее успокоить, ему приходилось говорить ей опять, какъ она мила ему тмъ самымъ отсутствіемъ свтской дрессировки, на которое она такъ стовала,— и ему тутъ же вспадало на умъ, что онъ не иметъ никакого права говорить это совершенно посторонней для него двушк, за которою не думалъ ухаживать и къ которой ничего не чувствовалъ кром самой безпритязательной симпатіи. Его мучила чрезвычайная впечатлительность, обнаруженная Лёлею. Что, если въ своей неопытной наивности она придастъ его словамъ гораздо боле значенія, чмъ они заключали въ себ? Скользкая почва, на которой они оба стояли, почувствовалась ему съ особенно опасными признаками, когда Лёля вдругъ быстро повернула къ нему разгорвшееся лицо и спросила нетерпливо и взволнованно:

— И это правда? это въ самомъ дл правда, то что вы говорите?

— Мн незачмъ васъ обманывать, отвтилъ Невеловъ, недоумвая передъ ея безпокойнымъ взглядомъ.

Лёля на это улыбнулась ему недоврчиво и печально.

— Я очень самолюбива, это самый гадкій мой недостатокъ, сказала она.

Въ эту минуту фигура Данилы Петровича, усталаго и раскраснвшагося отъ движенія на солнечномъ припек, неожиданно возникла на яркомъ пятн въ конц аллеи. Ыевеловъ ему очень обрадовался, такъ какъ появленіе его положило конецъ объясненію, начинавшему серьезно затруднять его.

Безпокойные на этотъ разъ глаза Данилы Петровича зорко оглядли обоихъ, и по вспыхнувшему въ нихъ подозрительному огоньку Невеловъ видлъ, что они замтили возбужденіе на лиц Лели.

— Ну, какъ твоя головка? ужь опять не болитъ-ли? спросилъ Данило Петровичъ, заботливо дотрогиваясь рукою до нжнаго лба дочери.

Лёля чуть-чуть нахмурила брови — этотъ намекъ на вчерашнее былъ непріятенъ ей — и не перемняя выраженія, сурово обняла отца одною рукою за шею. Онъ догадался, что не слдовало упоминать о ‘вчерашнемъ’, и лицо его выразило такое раскаяніе, къ какому способно только безпредльное обожаніе. Леля взглянула на него, и закинувъ голову, прижалась къ нему, вся озаренная внезапно-вспыхнувшею стыдливою улыбкою.

Данило Петровичъ только мигалъ глазами, не успвая отвчать на ея быстро сыпавшіеся поцлуи.

‘Странно, если онъ въ самомъ дл ея отецъ’, подумалъ Невеловъ, возвращаясь къ своимъ подозрніямъ, и почувствовалъ досаду, безпредметную и раздражительную.

VII.

Узжая изъ Ялты, Невеловъ думалъ вернуться дня черезъ два, черезъ три,— и прожилъ въ Мисхор уже цлую недлю. Онъ былъ свободенъ, никуда не спшилъ, и изящная праздность новой жизни нравилась ему и незамтно втягивала въ себя. Впечатлнія были не разнообразны, но можетъ быть именно потому, что ихъ ограниченный кругъ не звалъ никуда впередъ, что жизнь не тревожила сложною программою, которую необходимо выполнить въ опредленный срокъ,— дни проходили страшно скоро. Радушіе Данилы Петровича не имло предловъ, и что всего важне — не тяготило навязчивостью. Онъ былъ изъ тхъ рдкихъ людей, съ которыми живется чрезвычайно легко. Днемъ онъ былъ занятъ работами и предоставлялъ своему гостю полную свободу, вечеромъ предпринимались общія прогулки по окрестностямъ или катанье на мор. Невеловъ охотно присутствовалъ при сбор винограда и орховъ, любуясь ловкими движеніями и загорлыми лицами татарокъ, въ изящномъ облик которыхъ иногда явно сказывается примсь генуэзской крови. Онъ съ наслажденіемъ слушалъ ихъ заунывно-звучные напвы, раздражавшіе чмъ-то загадочнымъ и недйствительнымъ, какъ восточная сказка. Тайная, незнаемая жизнь, затерявшаяся на этомъ цвтущемъ клочк, вставала передъ нимъ, полная красокъ,— и рядомъ съ нею, какъ въ туман, неясно возникали полу-миическіе образы той Тавриды, на которую эллинскій геній положилъ свою неизгладимую печать… Ему нравилось также бродить по неистоптаннымъ тропинкамъ между каменныхъ скалъ, забираясь выше и выше, туда, гд среди вчной прохлады ростутъ можетъ быть тысячелтніе дубы, и слабо бурлятъ только-что нарождающіеся, тощіе и быстрые горные потоки. И тамъ, на скалахъ, и внизу, въ таинственной чащ кипарисовъ, маслинъ и орховъ, на каждомъ шагу природа поражала его неожиданною красотою своей могучёй производительности и неистощимаго разнообразія. И ему не разъ приходило на умъ, что только тамъ, гд есть горы и море — человческій духъ способенъ обнаружить весь подъемъ своихъ творческихъ силъ, невозможный въ стран болотъ и степей… Разъ онъ высказалъ эту мысль Данил Петровичу. Тотъ раздумчиво покачалъ головою, пощипалъ свою львиную гриву, и тотчасъ отыскалъ въ вопрос практическую сторону.

— Что будете длать? не тянетъ нашихъ сюда, сказалъ онъ.— Вдь вотъ къ примру хоть бы татары. Безпокоятся у насъ ужасно, что они переселяются, а позвольте васъ спросить — зачмъ они намъ? Будь на нашемъ мст всякій другой народъ — давно бы ихъ силою вытснили отсюда, чтобы самимъ уссться, а мы съ ними няньчимся, ублажаемъ ихъ всячески,— сдлайте-молъ такую милость, не уходите изъ рая. Такая это удивительная вещь, что просто понять не могу: рай завоевали, а жить въ немъ не хотимъ.

— Но вдь татары тутъ необходимы, какъ рабочая сила, возразилъ Невеловъ.

— Помилуйте, да разв мало у насъ своей рабочей силы? продолжалъ съ оживленіемъ Данило Петровичъ.— Этто, что разсказываютъ, будто они одни способны къ винодлію,— вздоръ все. Пока мы ихъ сами же не научили, они понятія не имли, какъ ходить за виноградниками. Дайте мн нашихъ хохловъ, я изъ нихъ въ три года отличныхъ виноградарей сдлаю. А какъ мускульная сила — послдній русскій рабочій въ тысячу разъ лучше здшняго татарина. Одна лность ихъ чего стоитъ: вотъ теперь, напримръ, время самое горячее, а видли, сколько ихъ цлые дни лежатъ подъ орхами, брюхомъ къ верху? Что же-съ!— это вдь и нашему мужичку лестно было бы, вмсто того чтобы за сохою надрываться. А въ крымскую-то войну, помните?— дло вдь извстное.

И Данило Петровичъ продолжалъ развивать свою любимую мысль.

Одно только смущало Невелова: странности Лёли. Роль ‘барышни’ скоро ей наскучила, и она опять надла свой кисейный съ набивнымъ золотомъ Фустанъ и перестала заплетать косы, но ей не удалось сбросить вмст съ городскимъ туалетомъ что-то напряженное и неловкое, запутавшееся между него и Невеловымъ. Онъ чувствовалъ это особенно въ т минуты, когда она напускала на себя веселость: въ этой веселости проглядывало что-то рзкое, замтно было усиліе. Посл такихъ попытокъ она вдругъ затихала, надувала губки и казалась вся пристыженною и втайн раздосадованною. Что бы ей ни говорилъ тогда Невеловъ, она только искоса взглядывала на него, встряхивала короткими напереди волосами, и отвчала односложно и немножко жеманно, или убгала на полъ-дня, и появлялась потомъ съ какою-нибудь новою, еще боле рзкою выходкою. Невеловъ попробовалъ дать ей понять, что ему замтна ея напряженная неестественность:

— Да что съ вами? спросилъ онъ ее разъ въ такую минуту, и прямо и насмшливо поглядлъ ей въ глаза.

Она вспыхнула, такъ-что ея лицо выразило даже боль, и вдругъ бросилась къ проходившему мимо Махметк, схватила его за рукавъ и принялась кружиться я вертть его вокругъ себя, неестественно хохоча и запрокидывая голову, Махметка хохоталъ еще громче, скалилъ зубы и норовилъ схватить ее за руки, а она еще быстре кружилась и на лету пребольно била свободною рукою по его загорлымъ, словно обуглившимся пальцамъ. Потомъ отбросила его отъ себя, такъ что онъ, закружившись, едва не упалъ, и сла на обросшій мохомъ дубовый пень, продолжая вздрагивать отрывистыми взрывами смха и глядя на Невелова расширенными и потемнвшими зрачками. Махметка, радостно сконфуженный, никакъ не хотлъ отойти отъ нея, но она прогнала его повелительнымъ движеніемъ головы И проговорила, сблизивъ свои узкія плечи и какъ-то поджимаясь всмъ тломъ:

— Онъ славный, онъ меня такъ любитъ, такъ любитъ…

И она до боли стиснула руки, какъ бы желая показать, какъ крпко любитъ ее Махметка. Все лицо ея съ наморщенными около рта жилками и прикушенною нижнею губою, на мгновенье выразило такое страстное напряженіе, что Невеловъ потомъ все поводилъ на нее недоумвающимъ взглядомъ, словно отыскивая что-то въ ея измнчивыхъ чертахъ… Ему невольно приходило на память тонкое, сухощавое лицо m-lle Hl&egrave,ne и сдержанный блескъ ея срыхъ глазъ, въ которыхъ онъ привыкъ читать какую-то постоянную тайную борьбу съ самою собою, и горделивое сознаніе торжества надъ чмъ-то такимъ, что очевидно казалось ей неизмримо ниже ея спокойнаго bien-tre. И онъ чувствовалъ, что сегодня эти стиснутыя руки Лёли и странный взглядъ ея потемнвшихъ глазъ заставили его явственне чмъ когда-нибудь видть все, что было чуждаго ему въ натур Hl&egrave,ne…

Разъ онъ пригласилъ Данилу Петровича съ дочерью отобдать въ Алупк, въ такъ-называемой воронцовской гостинниц, чтобы потомъ осмотрть нкоторые еще непосщенные имъ уголки парка. Это было на другой день посл сцены съ Махметкою. На Лёлю, какъ обыкновенно съ нею случалось вслдъ за наиболе рзкими выходками, съ утра нашла ‘тишина’. Она тихо и важно хозяйничала за завтракомъ, сжавъ свои немного поблднвшія итальянскія губы и строго сблизивъ брови, ни разу не разсмялась громко, хотя Данило Петровичъ былъ сегодня въ особенно шутливомъ настроеніи, и подвигала Невелову тарелки съ такимъ сосредоточеннымъ видомъ, какъ будто мысль ея ни на мгновенье не отрывалась отъ хозяйственныхъ заботъ. ‘Вотъ теперь она опять совсмъ другая, и какъ будто нарочно хочетъ быть похожа на Hl&egrave,ne’, думалъ Невеловъ, слдя за ея неспшными и словно недовольными движеніями,— ‘но она никогда не будетъ похожа на нее, и не надо’.

Въ Алупк имъ подали очень плохой обдъ, къ крайнему огорченію Данилы Петровича, который считалъ себя какъ бы отвтственнымъ за всякую неудачу на Южномъ берегу. Впрочемъ онъ утшился, встртивъ мстнаго агронома-управляющаго, и завелъ съ нимъ такой оживленный споръ, что уже не хотлъ встать изъ за стола и послалъ Лёлю съ Невеловымъ въ паркъ, общавъ присоединиться къ нимъ потомъ.

Солнце только-что начинало склоняться, и круглыя башни, заросшія плющемъ и павиликою, пылали въ золотомъ туман. Ихъ восточные силуэты таинственно выдлялись среди высокихъ темныхъ кипарисовъ, разставленныхъ точно сторожевыя тни у стнъ дворца. Трудно найти что-нибудь прекрасне этой части парка. Узкія, заросшія могучею растительностью аллеи, ведутъ со скалы на скалу, то извиваясь между деревьями, то спадая гранитными ступенями въ темные гроты, сложенные изъ обросшихъ мохомъ каменныхъ обломковъ. Воздухъ насыщенъ одуряющимъ запахомъ листвы, полнымъ дремотнаго возбужденія, и слышится отдаленный плескъ морскаго прибоя. А подъ ногами, въ трав, въ трещинахъ зелено-сраго камня, кишатъ тысячи жизней, гудитъ немолчный пискъ наскомыхъ, просачиваются скрытыми жилами горные ключи.

— Это великолпіе наконецъ утомляетъ, сказалъ Невеловъ, остановившись въ одномъ изъ гротовъ, поразившемъ его своимъ причудливымъ строеніемъ.— Здшней природ недостаетъ одного — простоты.

Лёля ничего не сказала, только взглянула на него, какъ бы не совсмъ понявъ его мысль.

— Мн кажется, продолжалъ Невеловъ,— что я не могъ бы поселиться здсь совсмъ. Я слишкомъ привыкъ къ спокойному и трезвому сверу.

— Васъ не разберешь: то восхищаетесь, то вдругъ не нравится вамъ, проговорила Леля.— Должно быть просто скучно стало.

Невеловъ принялся объяснять ей свою мысль, и’ Леля, которой уже примелькалась природа Южнаго беjpera, никакъ не могла понять его, и настаивала на томъ, что онъ у нихъ соскучился.

— Мы такіе простые, съ нами скучно, повторяла, она, и все лицо ея тускнло, и что-то темное накоплялось въ глубин зрачковъ. Выходя изъ грота, она вдругъ обернула къ Невелову свой тонкій профиль и проговорила рзко и враждебно-зазвенвшимъ голосомъ:

— Къ чему это вы вдругъ заговорили о томъ, что не останетесь здсь? Какъ будто я и безъ того не знаю!

И сорвавъ кипарисную шишку, она раздавила ее, такъ-что пальцы покраснли.

Невеловъ торопливо сталъ уврять ее, что она совсмъ его не поняла. Онъ немножко боялся, когда на нее находили такіе порывы, и боялся еще боле тайной радости, которую чувствовалъ въ себ вмст съ этимъ страхомъ…

‘А впрочемъ, все это вздоръ и старая привычка анализировать и преувеличивать!’ успокоивалъ онъ себя тутъ же мысленно.

Онъ обрадовался, завидвъ издали приближавшагося къ нимъ Данилу Петровича. Вс трое направились дальше, къ маленькому прудку, спрятанному въ котловин между скалами,— и разговоръ тотчасъ принялъ другое направленіе, довольно прозаическое, что было очень грустно и очень спасительно въ положеніи Невелова.

VIII.

Изъ двухъ скамеекъ у пруда, одна была уже занята. Невеловъ тотчасъ узналъ семью Ухтырскихъ. Первою мыслью его было повернуть въ сторону и избжать встрчи, но Лёля, заинтересованная незнакомыми лицами, шла прямо впередъ. Къ тому же, m-lle Hl&egrave,ne уже глядла на него съ удивленнымъ и наблюдательнымъ выраженіемъ на умномъ лиц, и не было никакого сомннія, что она еще издали узнала его. Невелову было ужасно неловко и досадно, онъ предвидлъ разспросы, намеки, многозначительное переглядыванье Hl&egrave,ne съ матерью и съ братомъ. Въ этомъ отношеніи, онъ зналъ, Ухтырскіе были очень буржуазны. Но ничего больше не оставалось, какъ подавить неудовольствіе и подчиниться обстоятельствамъ. Онъ раскланялся, пожалъ всмъ руки и пріостановился, чтобы отвтить на вопросъ, съ которымъ обратилась къ нему m-me Ухтырская, но за первымъ вопросомъ послдовалъ другой, третій. Онъ огляну лея на Ворзаевыхъ и увидлъ, что они услись на скамейк, посматривая оттуда на незнакомое общество и переговариваясь вполголоса. Hl&egrave,ne тоже заговорила, не безъ ироніи, она удивлялась счастливому случаю, который привелъ ихъ встртиться. Въ Ялт думаютъ, что онъ совсмъ ухалъ изъ Крыма, и хозяинъ отеля собирался уже отворить его нумеръ. Везъ сомннія, ему очень весело… у своихъ старыхъ знакомыхъ, которыхъ онъ такъ неожиданно нашелъ въ Мисхор… добавила Hl&egrave,ne, и взглянула на Лелю съ тмъ пренебрежительнымъ вниманіемъ, съ какимъ умютъ глядть другъ на друга одн только женщины.

— Мн очень лестно, что мое отсутствіе замчено въ Ялт, сказалъ Невеловъ, впадая въ тотъ же тонъ. (Этотъ тонъ очень часто являлся въ его разговорахъ съ Hl&egrave,ne, и одно время оба они находили въ немъ особую прелесть).

М-me Ухтырская съ выраженіемъ сдержаннаго неудовольствія поправляла перчатки, которыя обыкновенно очень дурно сидли на ея рукахъ, потому что были длинны въ пальцахъ, и всегда съ оторванными пуговками. Она всю недлю каждый день бранила Невелова, и ршительно считала его невжею и неблагодарнымъ. Она сказала бы ему очень много язвительнаго, если бы не боялась, что эта странная двушка въ неприличной татарской рубашк, глядвшая на нее во вс глаза, услышитъ ее. Чтобы дать ей почувствовать неприличіе ея туалета, она навела на нее въ упоръ свой лорнетъ. Молодой человкъ въ военномъ сюртук поглядывалъ на всхъ вскользь — и съ такимъ выраженіемъ, которое ясно говорило, что онъ понимаетъ отношенія между дйствующими лицами и не одобряетъ ихъ.

— Кстати: у насъ есть ваши книги, я отдамъ ихъ portier, чтобы не завезти какъ-нибудь, сказала m-me Ухтырская, сохраняя на лиц кислую гримасу.

— Разв вы уже узжаете? спросилъ Невеловъ.

— Нтъ, но такъ какъ мы уже не вмст путешествуемъ, то я думала…

Hl&egrave,ne, опасаясь предоставить разговоръ въ руки матери, перебила ее.

— Какъ хорошъ отсюда тотъ гротъ!.. проводите меня взглянуть на него, сказала она Невелову, вставая.

Она протянула локоть, ожидая что онъ подастъ ей руку. Она никогда прежде не ходила съ нимъ подъ-руку, и это было съ ея стороны явнымъ шагомъ къ примиренію.

— Вдь мы разстались съ вами очень дружески, не правда-ли? ну, и встртиться надо также дружески, сказала она, стараясь попасть съ нимъ въ ногу.— Я терпть не могу, когда между хорошими знакомыми является: недоразумніе, лучше объясниться, не такъ-ли?

— Но я не знаю между нами никакого недоразумнія, возразилъ Невеловъ.

Они въ эту минуту проходили мимо скамейки, на которой сидли Борзаевы. Hl&egrave,ne, прищуривъ глаза, изъ за плеча Невелова мелькомъ оглядла ихъ.

— Pas mal, проговорила она небрежно.— Но я возвращаюсь къ нашему разговору. Soyons francs. Я васъ немножко разсердила въ тотъ день, помните, когда мы въ послдній разъ катались цлымъ обществомъ? И люблю иногда противорчить, а на самомъ дл, вы знаете, оба мы смотримъ на вещгі почти одними и тми же глазами.

Невеловъ этого совсмъ не зналъ. Онъ, напротивъ, постоянно замчалъ, что на многое, очень на многое^ они смотрятъ совершенно различно. Онъ ршился на* помнить ей объ этомъ.

— Пустяки, дурная привычка противорчить, возразила она.— По моему мннію, взгляды всякой двушки формируются подъ вліяніемъ умнаго мужчины, съ которымъ она сталкивается. Разумется, если они не разойдутся какъ прохожіе на большой дорог.

Она никогда не говорила прежде ничего подобнаго. Она всегда повторяла, напротивъ, что очень дорожитъ своею самостоятельностью и не понимаетъ женщинъ, подчиняющихся мужскому вліянію. Невеловъ съ удивленіемъ посмотрлъ на нее. Ему даже стыдно стало за нее въ то мгновеніе, когда онъ проникъ въ ея мысль. Неужели весь этотъ разговоръ былъ только грубою уловкою, которою она торопилась поймать женихи, грозившаго отбиться отъ рукъ? Онъ считалъ ее хитре, ему совстно было вести такую незамысловатую игру.

— Но умныхъ мужчинъ много, и у каждаго изъ лихъ свои взгляды, и вы будете поставлены въ затрудненіе, если подпадете такимъ многочисленнымъ вліяніямъ, возразилъ онъ, не скрывая ироніи.

— О, вліяніе всегда принадлежитъ тому, кто иметъ права! смло отвтила Hl&egrave,ne.

Она знала, что этимъ было сказано все, что заключала въ себ ея тайная мысль. Она жертвовала своимъ самолюбіемъ, для котораго не было отступленія въ случа неудачи. Но въ эту недлю она многое передумала. Неопредленныя отношенія, завязавшіяся у нея съ Невеловымъ, грозили разыграться въ-ничью. Она произвела ему генеральную оцнку, взвсила его position sociale и свои двадцать три года, и ршила, что онъ можетъ быть ея мужемъ. Ей еще прежде казалось, что поздка въ Крымъ должна ускорить развязку. Между тмъ время уходило, а отношенія не только не становились ближе, но даже охлаждались. Она ршила, что надо поспшить, подйствовать врасплохъ, дать толчокъ.

Невеловъ былъ совсмъ не приготовленъ къ такому толчку. У него даже краска бросилась въ лицо при послднихъ словахъ Hl&egrave,ne. Но то, что онъ чувствовалъ, мене всего отвчало ея тайнымъ ожиданіямъ. Это было ощущеніе оскорбительнаго насилія и стыда — стыда за нее. Онъ такъ растерялся, что ничего не сказалъ и молча шелъ съ нею рядомъ, чувствуя какъ рука ея крпко опиралась на его руку.

Она вдругъ замтила, что они уже прошли мимо грота, и остановилась, напомнивъ ему, что они хотли осмотрть его.

— Я былъ тамъ: этотъ гротъ вблизи не представляетъ ничего замчательнаго, отвтилъ Невеловъ, продолжая кругъ по берегу пруда.

Hl&egrave,ne догадалась, что онъ избгаетъ объясненія, и гордо закинула голову. Она уже такъ много сдлала для сближенія съ нимъ, и чувствовала себя такъ сильно оскорбленною, что не находила въ себ въ эту минуту ничего, кром мстительнаго раздраженія.

— Ахъ, вы уже были тамъ! проговорила она тономъ ироническаго сожалнія.— Вроятно съ тою двушкою, которая смотритъ на меня такъ, точно проглотить хочетъ. Вы не давали ей слова — ни съ кмъ кром ея не входить въ этотъ гротъ?

— Я всегда избгаю становиться къ кому-нибудь въ такія отношенія, которыя связывали бы меня, отвчалъ Невеловъ.

Они были уже близко къ скамейкамъ. М-гае Ухтырская, играя зонтикомъ, вопросительно смотрла на дочь. Hl&egrave,ne медленно высвободила свою руку изъ подъ рукава Невелова.

— Когда Сергй Павловичъ вернется въ Ялту, мы попросимъ разсказать, что онъ длалъ въ Мисхор, проговорила она съ короткимъ натянутымъ смхомъ.

— Будемъ очень рады его возвращенію, добавила мать совсмъ размокшимъ голосомъ, и подала знакъ къ отъзду.

Вс трое простились довольно холодно съ Невеловымъ и пошли къ большой алле, гд ихъ ждалъ экипажъ.

Невеловъ вернулся къ Борзаевымъ, но прогулка какъ-то разстроилась. Онъ былъ не въ дух и чувствовалъ непріятный осадокъ, оставленный встрчею съ Ухтырскими. Въ этомъ чувств было что-то безпокойное, точно ему вдругъ напомнили о чемъ-то очень трудномъ и важномъ, чего онъ не замчалъ передъ собою. Мысль, чтобы его отношенія къ Hl&egrave,ne могли завершиться бракомъ, приходила ему мелькомъ, но онъ никогда не останавливался на ней. Ему случалось думать, что если бы когда-нибудь онъ ршился разстаться съ независимостью холостаго существованія, то Hl&egrave,ne могла бы быть хорошею женою для него. Онъ говорилъ себ, что на нее можно, положиться, что она суметъ обставить жизнь спокойно и строго, хотя вмст съ тмъ непремнно изгонитъ изъ нея многое, чмъ онъ дорожитъ пока. Въ этой условной форм, съ этимъ ‘когда-нибудь’, такая мысль не страшила его. Ни что не заставляло его подходить къ ней ближе, такъ какъ женитьба покамстъ не помщалась въ его планахъ. Но очень можетъ быть, что если бы сегодняшнее объясненіе съ Hl&egrave,ne произошло мсяцъ или два назадъ, онъ не былъ бы такъ встревоженъ имъ. Вотъ въ этомъ и заключалась причина неопредленнаго нравственнаго безпокойства, которое онъ несъ въ себ, возвращаясь рядомъ съ Лёлею въ Мисхоръ. Ему думалось о томъ, что онъ избалованъ новыми впечатлніями, и эти впечатлнія научили его слишкомъ близко чувствовать совсмъ другую, горячую и раздражительно-своевольную красоту жизни. И онъ видлъ себя въ положеніи человка, отъ котораго вдругъ потребовали, чтобы онъ опредлилъ самому себ весь смыслъ жизни…

Онъ былъ неразговорчивъ и казался разсянъ, а Лёля тоже вдругъ надулась, отвчала односложно и безпрестанно подергивала своими узкими плечиками, что всегда было у нея признакомъ дурнаго расположенія духа. Данило Петровичъ одинъ поддерживалъ разговоръ, разспрашивая кто такіе это прекрасное семейство, какъ онъ выражался объ Ухтырскихъ, и тонко замчая, что должно быть изъ самаго высшаго и образованнаго круга. потому что соединяютъ пріятную непринужденность съ самымъ безукоризненнымъ комильфо. Леля на этомъ вдругъ прервала его и рзко, со вспыхнувшею на лиц краскою, объявила, что ей они вовсе не показались такими, а напротивъ, совсмъ напротивъ…

— Какъ же можно, мой другъ, такъ выражаться?!— и еще по первому впечатлнію! остановилъ ее съ огорченіемъ Данило Петровичъ.— Вотъ и Сергй Павловичъ свидтельствуетъ, что это очень почтенное семейство, и двушка очень умная и образованная,

— Нтъ, она гадкая, гадкая! повторила Лёля и пошла впередъ. Распущенные темно-золотые волосы вздрагивали на ея спин отъ нервныхъ движеній головы.

Въ Мисхоръ вс вернулись усталые и какъ будто недовольные собою и другъ другомъ. Невеловъ продолжалъ отмалчиваться, и вспухшая между бровями складка свидтельствовала, что мысль его трудно занята. За чаемъ онъ объявилъ, что ему пора вернуться въ Ялту, и что завтра поутру онъ простится съ радушными хозяевами. Данило Петровичъ хотя ожидалъ со дня на день этого извстія, но весь опечалился, и чтобы ободрить себя, усиленно теребилъ свои львиныя кудри.

— Да, какъ ни пріятно вмст, а что длать: не на вкъ сходились! повторялъ онъ упавшимъ голосомъ.

Лёля только сжала губы и не проронила ни слова. Допивъ чай, она тотчасъ ушла въ свою спаленку и не появилась во весь вечеръ. Невеловъ уже не надялся увидть ее въ тотъ день, но уходя посл ужина въ свою комнату, вдругъ столкнулся съ нею въ узенькомъ нолутемномъ корридорчик. Она была закутана въ большой шерстяной платокъ и какъ-то ежилась всмъ тломъ, словно ей холодно было.

— Вы не захотли провести со мною послдній вечеръ, сказалъ онъ ей съ упрекомъ.

Она молча отвернула лицо, но не уходила, и не посторонилась чтобы пропустить его. Онъ тихонько взялъ ея руку — рука была холодная.

— Если хотите со мною проститься… проговорила она съ усиліемъ, не глядя на него, — такъ приходите черезъ часъ къ тому камню на берегу, гд мы сидли съ вами въ первый день…

И рука ея безъ пожатія выскользнула изъ его руки. Онъ не усплъ отвтить ни да, ни нтъ, — ея уже не было въ корридорчик.

IX.

Часъ этотъ показался очень длиннымъ Невелову. Время тянется долго, когда на душ неспокойно.

А у него не было спокойствія. Ему досадно было, что онъ не усплъ отвтить: ‘нтъ’. Что толку въ этомъ свиданіи? Онъ зналъ, что не можетъ сказать Лёл ничего утшительнаго. Онъ припоминалъ вс самыя ничтожныя подробности этихъ дней, и ни въ чемъ не могъ упрекнуть себя. Онъ держалъ себя осторожно, очень осторожно, онъ не виноватъ, если внушилъ чувство, которое… ‘котораго я не раздляю’, выговорилъ онъ мысленно — но мысль его какъ будто раздвоилась, и онъ не былъ увренъ въ томъ, что сказалъ самому себ. Невыразимое волненіе на минуту охватило его.

Почему онъ такъ усиливается подавить, отбросить эти впечатлнія? Можетъ быть счастье близко, и онъ пройдетъ мимо, какъ слпецъ… Онъ вздрогнулъ и оперся горячимъ лбомъ въ оконное стекло. Мсяца не было на неб, и ночь свтилась какъ бы сама собою. Два старые, оборванные снизу кипариса уединенно чернли передъ окномъ, и ихъ острыя верхушки разрывали неподвижную синеву моря. Но въ этой пустот какъ будто слышался шорохъ, чувствовалось присутствіе незримой жизни, дышалъ и рялъ поэтически-милый и близкій призракъ. Все очарованіе этихъ дней, сжатое холодомъ разставанья, съ несказанною силою повяло на душу.

‘Нтъ, нтъ’, съ усиліемъ проговорилъ Невеловъ, отстраняя льнувшіе къ лбу теплые, влажные волосы. ‘Жизнь — трудное дло, и въ настоящее время можетъ быть боле трудное чмъ когда-нибудь. А она ребенокъ’.

‘Я не пойду’, сказалъ онъ себ. Но ему казалось невозможнымъ заставить ее напрасно прождать ночью, одной, далеко отъ дома. Если бы еще можно было какъ-нибудь предупредить ее? Онъ толкнулъ раму, чтобы заглянуть, не сидитъ-ли она у своего окна. Но ея окно было плотно притворено, и въ комнат не видно было свта. Онъ вышелъ въ корридорчикъ, гд передъ тмъ встртился съ нею, подошелъ къ ея двери и осторожно стукнулъ. Отвта не было, и ни малйшаго шороха не послышалось въ комнат. ‘Вроятно она ушла уже’, подумалъ Невеловъ, и ему показалось окончательно невозможнымъ не пойдти на условленное свиданье. Онъ вернулся къ себ, взялъ шляпу, и на ципочкахъ, чтобы не разбудить никого, вышелъ изъ дому.

Дорога къ морю была ему хорошо извстна. Онъ сталъ спускаться по тропинк, прыгая съ уступа на уступъ и цпляясь въ колючемъ терновник, торчавшемъ изъ трещинъ сраго камня. Щебень съ сухимъ шорохомъ осыпался подъ его ногами, летучая мышь, вспугнутая этимъ шорохомъ, выпорхнула изъ расщелины, и задвъ его крыломъ, пропала въ темнот. Неостывшій воздухъ не освжилъ его, волненіе росло въ немъ, и эта ночь, наполненная обманчивымъ мерцаньемъ и теплымъ ароматомъ, кажется еще больше раздражала. Опустившись съ послдняго уступа, онъ увидлъ темную женскую фигуру, сидвшую на скамь подл того мста, гд узкая досточка вела къ упавшему въ воду гранитному отломку. Она сидла лицомъ къ морю, поднявъ свои дтскія плечи и наклонивъ голову, въ глубокой печали. Онъ не видлъ ея лица, но вся она, и этой неподвижной поз, задрапированная легкими складками платка, съ согнутою спиною, съ руками упавшими на колни, казалась сжата печалью.

— Я васъ послушался, пришелъ проститься съ вами, сказалъ Невеловъ.

Она повернула къ нему лицо, но не протянула руки, запрятанной подъ черными складками платка. Слабая улыбка холодила ей губы.

— Васъ не удивила моя просьба? проговорила она.— Знаете зачмъ я васъ звала? Иногда бываютъ странные капризы. Я вспомнила, что вы увидли меня въ первый разъ на мор, въ лодк, и мн захотлось покататься съ вами въ эту послднюю ночь, которую вы проводите у насъ… Хотите?

‘Что за фантазія!’ подумалъ Невеловъ, но вспомнилъ, что это было любимое выраженіе Hl&egrave,ne, и не сказалъ его вслухъ. Въ сущности, разъ что онъ пришелъ на свиданье, ему было все равно — произойдетъ-ли оно на суш или на мор. Лёля, не дожидаясь отвта, встала, и ступая съ камня на камень, отвязала лодку и вошла въ нее. Невелову ничего больше не оставалось, какъ послдовать ея примру.

Слабый втеръ едва надувалъ парусъ, покачивая лодку. Леля перешла на корму и дала поворотъ въ открытое море. Чмъ дальше, втеръ крпчалъ и волны темнли. Невеловъ только удивлялся, какъ послушно повиновались руль и парусъ маленькимъ ручкамъ Лёли. Платокъ спустился съ ея головы, и темно-золотыя пряди высыпались изъ подъ его складокъ на плечи. Она присла на узенькую скамью, уронивъ на колни руки, и подняла лицо.

— Эта двушка, которую мы встртили, ваша невста? вдругъ спросила она, и такъ спокойно, какъ будто это былъ самый простой вопросъ въ мір.

— Съ чего вы взяли! возразилъ Невеловъ, слегка даже вздрогнувъ.

— Но вы любите ее?

— Да нтъ же, нисколько! быстро отвтилъ Навеловъ.

Леля продолжала также спокойно глядть на него, но онъ видлъ по ея глазамъ, что она недовряетъ ему.

— Я опять очень дурно поступила сегодня, продолжала она, наматывая на тонкіе пальчики бахраму платка.— Мн не слдовало выражаться о ней такъ рзко. И главное, это неправда, она совсмъ не показалась мн такою гадкою, нисколько. Это зависть, и это очень дурно. Я бы очень хотла быть такою какъ она — ахъ какъ бы хотла!

И она совсмъ по дтски всплеснула своими маленькими ручками.

— Увряю васъ, вы ошибаетесь, сказалъ Невеловъ — Это знакомое семейство, съ которымъ я въ одно время пріхалъ изъ Петербурга, и ничего больше. У меня много такихъ знакомыхъ. И право, вамъ нтъ причины ей завидовать.

Леля печально и задумчиво покачала головою.

— Нтъ, я завидую, продолжала она.— Тамъ весело, въ Петербург. Я бы тоже хотла видть свтъ, общество, дворцы, праздники… Здсь ничего нтъ. Только, разумется, я хотла бы быть тамъ не такою какъ я теперь, а такою какъ она…

— Странное желаніе! возразилъ Невеловъ,— такихъ какъ она тысячи, тогда какъ вы…

Онъ хотлъ сказать, что она лучше, потому что не похожа на другихъ, на ‘всхъ’. Но какой смыслъ имли бы такія слова въ эти минуты прощанія? Онъ не договорилъ своей мысли, и на лицо его набжала тнь.

Лёля строго подняла на него глаза.

— Я не про то совсмъ думала, продолжала она.— Я хочу сказать, что завидую тмъ, у кого есть свое мсто на свт. Его нарочно не достанешь, надо такъ родиться. Вотъ у нея, у этой вашей знакомой, все есть — семья, имя, общество, воспитаніе. Ахъ, она очень, очень счастлива! Я понимаю, что ее всегда будутъ больше уважать, чмъ меня. (Голосъ ея начиналъ слегка дрожать, и узкія плечи также слегка, вздрагивали подъ мягкими складками платка). Что я такое передъ нею? У меня даже имени своего нтъ.

— Что вы хотите сказать? удивился Невеловъ.

Лёля съ капризнымъ движеніемъ отвернула отъ него лицо.

— Ну да, я не имю права носить имя отца… проговорила она, обхвативъ руками колни.— Мн всегда больно бываетъ, когда этого не знаютъ, точно я дурное дло длаю… Я затмъ и позвала васъ, чтобы сказать. Ужь вамъ я непремнно должна была сказать… Моя мать была замужемъ тамъ, въ Венеціи. Мужъ дурно жилъ съ нею, а она еще очень молодая была, когда влюбилась въ папа. Онъ тогда служилъ во флот, и его фрегатъ, цлый годъ стоялъ въ Адріатическомъ мор. Она съ нимъ ухала въ Одессу, я тамъ и родилась, потомъ онъ вышелъ въ отставку и купилъ здсь клочекъ земли. Посл ея смерти онъ здилъ въ Петербургъ хлопотать, чтобы разршили усыновить меня, только ничего изъ этого не вышло… Вотъ моя исторія! заключила Лёля, и ея взволнованный, тонкій голосъ оборвался нершительно и смущенно.

Невеловъ самъ былъ смущенъ и взволнованъ. ‘Недаромъ мн всегда чувствовалось, что есть что-то странное въ ея отношеніяхъ къ Данил Петровичу’, подумалъ онъ, вспомнивъ про свои подозрнія. Лёля какъ будто стала ему еще миле и ближе посл этого признанія, и ему опять сдлалось страшно за нее, и такою беззащитною и жалкою показалась она ему передъ неизвстностью будущаго… Онъ не нашелся въ первую минуту что сказать ей, а она, смущенная его молчаніемъ, только вздрагивала плечами и мигала мокрыми рсницами.

— Это очень грустная исторія, проговорилъ наконецъ Невеловъ,— но она только увеличиваетъ ваши права на сочувствіе. Вы упомянули объ уваженіи: кто же можетъ отказать вамъ въ немъ!

— Да, изъ жалости, изъ состраданія! возразила Леля, продолжая все сильне и чаще вздрагивать плечами.— Разв я виновата? За что же?.. за что же?.. Ахъ, я знаю, что могу сдлаться злою, очень злою и гадкою!

Она говорила безсвязно, выхватывая только клочки взволнованныхъ мыслей, тснившихся въ голов. Крупныя, частыя слезы катились но ея лицу, и она не замчала ихъ. Невеловъ совсмъ растерялся и не зналъ какъ ее успокоить и что сказать ей.

Лодка между тмъ продолжала быстро нырять по волнамъ, на которыхъ теперь качались и дробились миріады звздъ. Берегъ совсмъ пропалъ изъ глазъ, и они были окружены безпредльностью, наполненною синеватою темнотою ночи и неврнымъ мерцаніемъ волнъ. Невелову почти страшно стало, когда, оглянувшись, онъ не увидлъ даже туманнаго пятна на Чатырдаг.

— Надо повернуть, а то мы до утра не поспемъ домой, сказалъ онъ съ безпокойствомъ.

Втеръ дулъ довольно сильно, и завернуть на всемъ ходу было трудно. Лёля встала и принялась медленно спускать парусъ. Намокшее отъ брызговъ полотно пузырилось и подворачивалось тяжелыми складками. Леля вдругъ остановилась, въ раздумьи крутя веревкою.

— Вотъ — стоитъ только развязать этотъ узелъ, заговорила она, какъ-то странно шевеля бровями,— и бросить за бортъ эту тряпку — и знаете, что тогда будетъ? Мы останемся въ открытомъ мор, и умремъ голодною смертью, если только насъ не потопитъ буря. Мы уже миновали линію, по которой ходятъ пароходы.

Она продолжала раскачивать веревку, какъ будто ее брало искушеніе привести въ исполненіе свою чудовищную мысль. Невеловъ почувствовалъ, какъ холодъ пробжалъ у него по спин.

— Ради Бога, не будемъ больше терять времени! проговорилъ онъ, подходя къ ней.— Подумайте, что станется съ Данилою Петровичемъ, если онъ поутру не найдетъ васъ…

Леля пожала плечами, какъ будто хотла сказать, что она о немъ и не думала въ эту минуту, — и не спша, аккуратно стала подвязывать парусъ. Скоро лодка уже двигалась назадъ, накреняясь и лавируя подъ боковымъ втромъ. Леля сла на прежнее мсто у руля и молчала, по ея блдному лицу скользили тни, какъ будто она еще не отдлалась отъ злаго вянія, только-что постившаго ее.

‘Что за взбалмошная двочка!’ думалъ Невеловъ съ досадою, очень близкою къ восхищенію.

Наконецъ лодка причалила къ берегу. Помогая Лел выйти изъ нея, Невеловъ чувствовалъ нкоторое раздраженіе, словно раскаявался въ томъ, что позволилъ себ участвовать въ пустой и нисколько незабавной шалости. ‘Отъ нея станется, что она сейчасъ же бросится къ отцу и все разскажемъ ему — хорошъ я тогда буду!’ думалъ онъ съ неудовольствіемъ, подымаясь рядомъ съ нею по скалистой тропинк. Онъ досадовалъ и на то, зачмъ она разсказала ему свою’ ‘исторію’. Эта тайна сближала его съ нею, а онъ никогда больше ее не увидитъ. И какое дло ему? Онъ замчалъ, какъ будто Лёля стала ему понятне посл этого разсказа — и это тоже раздражало ого.

Подъ деревьями было темно ночь словно сторожила изъ за каждаго куста.

— Дайте мн руку, сказали Леля, бокомъ взглянувъ на него.

Ей случалось ходитъ ночью одной по всему Мисхору. и она ничего не боялась, но Невеловъ чувствовалъ какъ рука ея вздрагивала на его рук, и она пугливо озиралась и прижималась плечомъ і:ъ его плечу. Обоихъ тяготило молчаніе, и оба не умли его пару шить.

— Вы будете вспоминать эти дни? проговорила она наконецъ, повернувъ къ нему лицо и заглядывая въ глаза. Они были такъ близко другъ къ другу, что при этомъ поворот она задла его шляпу.

— Это будетъ одно изъ лучшихъ моихъ воспоминаній, отвтилъ съ легкимъ вздохомъ Невеловъ.

— Вы ничего не возьмете на намять?

— Въ самомъ дл, а объ этомъ не подумалъ, сказалъ Неводовъ и остановился, чтобы оторвать втку кипариса. Лёля быстро ударила его по рук,

— Нтъ, нтъ, не длайте этого, кипарисъ уносятъ съ могилы, проговорила она торопливо и взволнованно.— Я суеврна. Возьмите что-нибудь другое.

Невеловъ нагнулся и поднялъ небольшой осколокъ зелено-сдаго гранита, которымъ усыпанъ весь Южный берегъ.

— Я положу его на своемъ письменномъ стол, и онъ будетъ напоминать мн васъ и нашу сегодняшнюю прогулку, сказалъ онъ.

— Какъ чувствительно! отозвалась Леля съ ироническимъ движеніемъ плечъ,— Нтъ этотъ камень пусть напоминаетъ вамъ Мисхоръ, добавила она, — а меня… чтобы мы меня не забыли… такъ вотъ…

И прежде чмъ онъ опомнился, она порывисто обхватила его обими руками вокругъ шеи, и онъ почувствовалъ на губахъ медленный, влажный поцлуй…

— Вотъ… вотъ… вотъ… чтобы не забыли… прерывисто повторяла Лёля сквозь полураскрытыя на стиснутыхъ зубахъ губы.

Все это случилось раньше, чмъ къ Невелову возвратилась способность думать и соображать. Въ темнот онъ только видлъ близко взглянувшіе ему въ глаза расширенные черные зрачки, странную улыбку, озарившую полу-дтское, милое, стыдливо и страстно вспыхнувшее лицо, чувствовалъ горячее и влажное дыханіе этихъ странно-улыбающихся губъ… ‘Ахъ, ахъ, какое это несчастье!’ сверкнуло въ его мысли, какъ первый проблескъ возвращающагося сознанія — и вся опасность положенія внезапно представилась его уму.

Лёля также порывисто разомкнула руки, остановилась на мгновенье, запрокинувъ голову, вся перегнувшись своимъ тонкимъ станомъ, съ страннымъ напряженіемъ въ прищуренныхъ глазахъ и на сомкнутыхъ губахъ — и вдругъ быстро повернулась и пропала въ темнот. Невеловъ опомнился, когда ея тонкая черная фигура мелькнула высоко на скал подл самаго дома.

— Одну минуту! одно слово! крикнулъ онъ.

Она пріостановилась, нагнулась, какъ бы затмъ, чтобы лучше прислушаться, и приложивъ руки къ губамъ, крикнула въ его сторону:

— Прощайте! и исчезла за мохнатою зеленью кипарисовъ.

Невеловъ медленными шагами пошелъ къ дому. Невыразимое смятеніе наполняло его. Взволнованное дыханіе тяжело и неровно подымало грудь, въ вискахъ чувствовалась боль. Осторожно и крадучись, словно возвращался посл дурнаго дла, онъ вошелъ въ свою комнату, распахнулъ окно, и не раздваясь бросился на постель. Нечего было и думать о томъ, чтобы заснуть. Кровь продолжала стучать въ голову, мысли неслись съ безпокойною и мятущеюся быстротою. Приходили на умъ странныя, совершенно не идущія къ длу и не имющія никакого значенія, вещи. Припоминалась напримръ одна свадьба прошлою зимою, на которой онъ быль шаферомъ, и блаженно-смшное лицо новобрачнаго, повторявшаго съ какимъ-то ужасно-непріятнымъ для Невелова выраженіемъ, что его жена ‘совсмъ ребенокъ’. Вспомнилась Hl&egrave,ne и нкоторыя ихъ разговоры, и между прочимъ какъ она одинъ разъ сказала, тоже по поводу чьей-то свадьбы, съигранной черезъ три дни посл сватовства,— что она. никогда бы на это не согласилась, потому-что ей нравится продолжительность всего предшествующаго свадьб. Приходило на память, и еще много совершенно безсвязнаго я безцльнаго, и все это однако же какъ будто имло тайную и близкую связь съ тмъ, что наполняло его. Разроставшееся волненіе охватывало его жаромъ, и ему все трудне было думать. Быть можетъ передъ нимъ расцвтало то самое счастье, за которымъ онъ гнался, какъ ребенокъ съ завязанными глазами? Почему онъ такъ упрямо бжитъ отъ него? Все очарованье послднихъ впечатлній опять съ новою и несказанною силою повяло ни него, и почувствовался ихъ искушающій и сладкій ядъ. ‘Но нтъ, нтъ, это было бы безуміемъ’, говорилъ онъ самъ себ,— ‘жениться на этой прелестной, дикой, взбалмошной двчонк, войти съ нею рука объ руку въ темноту жизни, довриться ея неврнымъ шагамъ… нтъ, нтъ, никогда! Жизнь слишкомъ трудное дло, и слишкомъ, много требуетъ отъ того, кто хочетъ совладать съ нею’. Онъ не могъ больше лежать, всталъ и подошелъ къ окну. Далеко, на той черт гд небо сливается съ моремъ, чуть брезжилъ разсвтъ. Въ воздух начинало тянуть утреннею свжестью — тою свжестью, отъ которой невольно пробираетъ сладкая дрожь. Чтобы какъ-нибудь убить время, онъ сталъ сбирать свои вещи. У него было окончательно ршено — ухать какъ только встанутъ въ дом. Ждать пришлось не долго, такъ какъ Данило Петровичъ подымался рано. Его однако не отпустили безъ чая и легкаго завтрака. Добродушный хозяинъ, чтобы выиграть время, уговаривалъ подождать пока встанетъ Лёля. ‘Забранитъ меня, если выпущу васъ не простившись съ нею’, повторялъ онъ, теребя свои львиныя кудри. Но Лёля какъ нарочно не выходила сегодня дольше обыкновеннаго. Данило Петровичъ попробовалъ даже стучаться къ ней въ дверь, но не получилъ отвта. ‘И что такое съ нею, она у меня всегда ранняя птичка?’ недоумвалъ онъ. Невеловъ догадался, что она нарочно не хочетъ выйти. ‘Да по правд, оно и лучше’, думалъ онъ.— Вдь мы простились съ нею, и что же еще можемъ мы сказать другъ другу?’

Онъ поблагодарилъ радушнаго хозяина, крпко обнялся съ нимъ, общалъ написать изъ Петербурга, слъ въ ‘колясчонку’ и ухалъ. Чувство сожалнія тайными путями прокралось ему въ душу, когда въ послдній разъ легла ему на лицо тнь отъ мисхорскихъ кипарисовъ. Онъ обернулся и съ минуту глядлъ слабыми отъ слезъ глазами на блый домикъ, живописно прилпившійся къ скал и весь унизанный ползучими нитями плюща, его блыя стны и свтло-срая кровля блистали какъ-то особенно чисто и торжественно — и ему показалось, что въ одномъ окн, сквозь неясное пятно, образовавшееся на стекл отъ горячаго дыханія, мелькнуло на мгновеніе знакомое, милое, печальное лицо…

Онъ вспомнилъ, что завтра, въ этотъ же самый ранній насъ дня, долженъ отойти пароходъ, и ршилъ хать на немъ. Его не манило оставаться доле на Южномъ берегу. Въ Ялт нечего длать, а возобновлять поздки en-piquenique по окрестностямъ, сочувствовать сдержаннымъ восторгамъ m-lle Hl&egrave,ne и наблюдать размокшій гримасы ея maman — все это уже не представляло заманчивости. Крымскій эпизода, очевидно, былъ для него конченъ.

Вечеромъ, на бульвар, онъ встртился съ Ухтырскими. Ему обрадовались, Hl&egrave,ne была съ нимъ любезна и видимо хотла загладить впечатлнія послдней встрчи. Она раскаивалась въ тхъ намекахъ, которые тогда сдлала, и старалась вернуться къ прежнимъ неопредленнымъ отношеніямъ:, она теперь говорила себ, что медленный ходъ часто бываетъ врне. Невсловъ сообщилъ, что завтра совсмъ узжаетъ. Это было сказано одной Hl&egrave,ne, въ то время, какъ они ходили взадъ и впередъ мимо столика, за которымъ сидли ея мать и брать. Она сумла въ первую минуту скрыть свое впечатлніе, только уголки губъ у нея слегка дрогнули, и голосъ зазвучалъ особенно сухо, когда она уронила вопросъ:

— Воздухъ Южнаго берега вамъ вреденъ?

Невеловъ не хотлъ внести въ это послднее объясненіе ничего жосткаго. Не остановившись надъ намекомъ, заключавшимся въ словахъ Hl&egrave,ne, онъ отвтилъ, что напротивъ, эти дв-три недли въ Крыму доставили ему самыя поэтическія впечатлнія, что онъ очень доволенъ поздкою и остался бы дольше, если бы дла не призывали его въ Петербургъ. Разговоръ перешелъ на то, гд лучше, въ Крыму или заграницею, и незамтно устранился изъ него всякій личный элементъ. Hl&egrave,ne поняла, что онъ щадитъ ее самолюбіе,— и притихла, затаивъ оскорбленное и раздраженное чувство.

Все ‘обошлось’, какъ говорилъ самъ себ Невеловъ, и даже m-me Ухтырская ограничилась одними кислыми улыбками и разстроенными взглядами.

На другой день, раннимъ утромъ, пароходъ плылъ мимо Мисхора, въ верст отъ берега. Невеловъ стоялъ на палуб, съ дорожнымъ биноклемъ въ рук, и его взглядъ медленно скользилъ по извилистой линіи горъ, такихъ ясныхъ и прозрачныхъ въ этомъ прозрачномъ воздух. На Ай-Петри клубилось легкое облако, и вся скала сквозила, точно нарисованная на стекл. Тысячелтніе буки и дубы казались курчавымъ кустарникомъ, и виноградники походили на маленькія веселыя лужайки, поросшія молоденькою травкою. Только кипарисы, даже на самомъ дальнемъ разстояніи, сохраняли свое характерное очертаніе. Низко-низко надъ водою, какъ крошечное пятнышко, блла ‘сакля’ Ворзаевыхъ: весь каменный пьедесталъ ея былъ скраденъ перспективою. Невеловъ долго не могъ признать ее, такою она показалась маленькою-маленькою…

Изъ Петербурга онъ тотчасъ написалъ Данил Петровичу, благодаря еще разъ за радушное гостепріимство и прося принять нсколько новыхъ книгъ, которыя онъ отобралъ для него. Недли черезъ дв пришелъ отвтъ. Мисхорскій отшельникъ, какъ называлъ онъ самъ себя полу-шутя и полу-грустно, разсыпался въ признательности за подарокъ, ‘неоцненный въ ихъ отдаленныхъ краяхъ’, писалъ, что у нихъ все еще цвтутъ розы, но публика начинаетъ разъзжаться, что скоро надо ждать дождей, что блый виноградъ вообще вышелъ очень хорошъ, а синій много похуже. Въ приписк нсколько таинственно и подозрительно-кратко сообщалось, что Лёля была очень больна, и хотя опасность миновала, но она поправляется плохо, а впрочемъ кланяется ему и спрашиваетъ, не забылъ-ли онъ ихъ ‘прощанія’. ‘Должно быть намекаетъ, что вы ухали не простившись съ нею’, дополнялъ Данило Петровичъ собственною догадкою.

‘Бдная! милая!..’ прошепталъ Невеловъ, дочитавъ письмо, и сквозь прозрачную мглу возникъ передъ нимъ полу-дтскій обликъ, и повяло чмъ-то трепетнымъ, радостнымъ и грустнымъ.

В. АВСЕНКО

МИСХОРСКАЯ САКЛЯ

Читайте также: