МИЛОСЕРДІЕ.
МИЛОСЕРДІЕ.
Романъ Уилльяма Д. Гоуэллса.
Романъ Уилльяма Д. Гоуэллса.
Переводъ съ англійскаго С. А. Гулишамбаровой.
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ.
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
VII.
VIII.
Милосердие, Хоуэллс Уильям Дин, Год: 1892
Время на прочтение: 316 минут(ы)
Человкъ Нортвика, Элбриджъ, выхалъ въ легкихъ санкахъ на станцію желзной дороги встртить своего барина. Поздъ немного опоздалъ, а Элбриджъ явился слишкомъ рано. Постоявъ на станціи нсколько минутъ, какъ того требовало приличіе, онъ началъ проваживать по улиц, взадъ и впередъ, лошадей своихъ съ подрзанными хвостами. На ходу ихъ тонкая шерсть вздрагивала и струилась волнистымъ лоскомъ. Он медленно и свободно поднимали и опускали головы, причемъ колокольчики ихъ оглушительно звенли вс разомъ. Эти трескучіе звуки, вызванные ихъ твердымъ и сильнымъ алюромъ, замирали вдали, разсыпаясь мелкою музыкальною дробью. Все время Элбриджъ, не переставая, нжно разговаривалъ съ ними, уснащая рчь крпкими словечками съ безсознательною невоздержанностью простолюдина-янки, которому судьба опредлила жить въ лошадиномъ обществ. Во время остановокъ при каждомъ поворот онъ выпускалъ цлый потокъ дружественныхъ ругательствъ въ отвтъ на пріятельскія проклятія трехъ или четырехъ другихъ кучеровъ, ожидавшихъ позда.
— Послушай-ка, Элбриджъ, когда же подаришь ты мн эту старую шляпенку, что у тебя на голов?— спросилъ одинъ изъ нихъ такимъ зычнымъ голосомъ, что Элбриджъ услыхалъ бы его за добрую полумилю, хотя разстояніе между ними было не боле восьми футовъ.
— Зачмъ теб другая подержанная шляпа, распроклятый старый колпакъ?— огорошилъ его въ свою очередь Элбриджъ.
Тотъ весь скорчился отъ веселаго смха и хлопнулъ себя по ног. Но тутъ послышался свистъ локомотива, онъ выпрямился снова и произнесъ: ‘Ладно! машина запыхтла, наконецъ!’ словно цль его была достигнута.
Изъ позда вышли только мистеръ Герришъ и Нортвикъ. Мистеръ Герришъ никакъ не могъ прійти въ себя отъ того замчательнаго обстоятельства, что прохалъ всю дорогу отъ Бостона въ одномъ позд съ Нортвикомъ, не зная объ этомъ, но Нортвикъ отнюдь не былъ расположенъ раздлять его изумленіе. Онъ быстро проскользнулъ мимо мистера Герриша и услся на мсто приготовленное ему Элбриджемъ въ санкахъ.
Было около шести часовъ, когда Нортвикъ поднялся къ южной окраин улицы, было еще такъ свтло, что, пожалуй, можно было читать, и маленькая тонкая фигура человка, выросшая словно изъ подъ земли посреди дороги, выступила съ поразительной яркостью. Человкъ этотъ, должно быть, лежалъ въ снгу, потому что лошади съ внезапнымъ испугомъ рванулись назадъ, въ сторону отъ прозжей дороги, словно онъ ихъ отстранилъ рукою, заставивъ рысаковъ и сани окунуться въ ухабы снга.
Онъ остановился на мгновеніе. Но и этого мгновенія было достаточно ему, чтобы окинуть Нортвика презрительнымъ взглядомъ, а затмъ прошелся по дорог неспшнымъишагомъ до глубокой выбоины въ снгу, шедшей отъ ближайшаго дома. Здсь онъ остановился и смотрлъ, какъ трудно было Нортвику успокоить лошадей и вывести ихъ снова на дорогу. Онъ не сказалъ ни слова, Нортвикъ тоже хранилъ молчаніе. Элбриджъ проворчалъ сквозь зубы: ‘Онъ опять нализался’, а лошади дружно рванулись впередъ, зазвенвъ всми своими бубенчиками.
Нортвикъ не разжималъ губъ вплоть до възда въ сосновую аллею, которая съ большой дороги вела къ его дому. Сосны были еще окутаны снгомъ, а ихъ нижнія втви были зарыты въ сугробы.
— Что такое съ жеребцомъ?— спросилъ Нортвикъ.
— Должно, тотъ малый не больно понимаетъ свое дло, сдается мн, одна подкова плохо прилажена.
— Не мшало бы осмотрть ее.
Нортвикъ передалъ возжи Элбриджу и вышелъ изъ санокъ у гранитной лстницы, которая вела въ нижній этажъ его деревянныхъ палатъ. Входъ открывался за широкую веранду въ вид портика съ рзными ажурными украшеніями изъ дерева. Несмотря на вншнее впечатлніе чего-то крайне непрочнаго, присущее всякой деревянной постройк, домъ Нортвика внушалъ съ перваго же взгляда идею о полнйшемъ комфорт и уютности. Кругомъ веранды были окна съ двойными рамами. Изъ оконъ лился мягкій, ласкающій зрніе, свтъ электрическихъ лампъ, разгонявшій вечерній сумракъ. Когда двери дома распахнулись передъ Нортвикомъ, его обдало пріятнымъ тепломъ вмст съ благоуханіемъ цвтовъ и вкуснымъ запахомъ обда.
— Обдъ сейчасъ подаютъ, сэръ,— доложилъ лакей, кладя пальто и шляпу Нортвика съ почтительной аккуратностью на столъ въ передней.
Нортвикъ остановился въ раздумь. Онъ стоялъ у отдушины и разсянно держалъ свои руки въ пріятной теплот, струившейся изъ паровыхъ трубокъ снизу.
— Барышни думали, что вы прідете домой съ слдующимъ поздомъ,— объяснилъ лакей, когда изъ столовой донеслись звуки голосовъ.
— Что у нихъ гости?— спросилъ Нортвикъ.
— Точно такъ, сэръ. Пасторъ, сэръ, мистеръ Уэдъ, сэръ.
— Я прійду немного погодя,— сказалъ Нортвикъ, собираясь подняться наверхъ.— Скажите, что я поздно позавтракалъ передъ выздомъ изъ города.
— Слушаю, сэр,— отвчалъ лакей.
Нортвикъ поднялся наверхъ, звуки его шаговъ заглушались толстымъ пушистымъ ковромъ, и повернулъ въ кабинетъ, примыкавшій въ его спальн. Кабинетъ этотъ былъ гостиной его жены впродолженіи немногихъ лтъ ея жизни въ этомъ дом, который онъ построилъ для нея и въ которомъ супруги разсчитывали скоротать вмст вкъ свой. Комната эта выходила на югъ и изъ нея открывался видъ на оранжереи и сады, тянувшіеся позади дома вплоть до дремучаго лса, за которымъ ютились живописныя дачи Южнаго Гатборо. Она сама поставила свою качалку въ амбразур окна на солнечной сторон и Нортвикъ не позволилъ касаться этой качалки со времени ея смерти. Въ одной изъ нишь онъ отвелъ мсто несгораемому шкапу, гд хранились его бумаги. Жена его предназначала этотъ шкапъ для серебра, но боязнь ночныхъ воровъ заставила ее измнить свое намреніе и она всегда держала серебро въ буфет, въ столовой.
Всю свою жизнь она была трусливымъ созданіемъ и, выйдя замужъ, чувствовала себя въ безопасности только въ присутствіи Нортвика. Портретъ ея, написанный Гуэтомъ {Извстный американскій художникъ. Прим. переводч.}, вислъ надъ каминомъ и въ немъ отразилась типичная черта ея душевнаго склада, хотя художникъ постарался извлечь самые выгодные эффекты изъ блокурой красоты этой хрупкой женщины среднихъ лтъ, онъ придалъ ея лицу въ общемъ выраженіе согласовавшееся скоре съ его собственнымъ независимымъ, смлымъ стилемъ, чмъ съ дйствительностью. Въ сущности, она была одною изъ тхъ женщинъ съ куринымъ умомъ и мелкою душою, представляющихъ самое заурядное явленіе въ жизни, стремленія ихъ чрезвычайно ограничены и узки, а страхи и тревоги до крайности разнообразны. Ея скопидомческій инстинктъ пережилъ дни тяжелой борьбы, когда онъ являлся подспорьемъ инстинкту наживы въ Нортвик. Она жила и умерла въ сладкой увренности, что содйствовала его благосостоянію, сберегая аккуратно всевозможный ничего нестоющій и никому ненужный хламъ. Но Нортвикъ былъ съ нею счастливъ пассивно, и посл ея смерти онъ часто вспоминалъ о ней, хотя при жизни мало придавалъ ей значенія, вслдствіе ея несносныхъ треволненій и полнйшей безполезности въ серьезныхъ длахъ.
Ему часто казалось, что онъ ни о чемъ не думаетъ, а затмъ онъ открывалъ, что думаетъ о ней. Въ такіе дни онъ тосковалъ и больно чувствовалъ ея потерю. Но, быть можетъ, тутъ скоре дло было въ привычк, а не въ привязанности. Теперь онъ опустился на свое вертящееся кресло и повернулъ его отъ письменнаго стола, стоявшаго на ковр передъ каминомъ, онъ взглянулъ въ глаза портрета, ощущая ея неуловимое присутствіе въ немъ и страстно желая успокоить свою душу въ ея душ. Она была единственнымъ существомъ, которое онъ могъ заставить по своему желанію не видть его такимъ, каковъ онъ былъ на самомъ дл. Она никогда бы не поврила даже его словамъ, скажи онъ ей, что онъ воръ. А такъ какъ онъ намревался идти все дальше и дальше по пути воровства, то ея любовь сгладила бы ему этотъ путь, слпо принявъ т умозрнія и соображенія, которыя лежали въ основ его намреній и служили для нихъ прикрытіемъ подъ видомъ вынужденныхъ обстоятельствъ. Онъ думалъ, что даже родная мать не могла бы оказать ему такую поддержку, она могла бы имть къ нему состраданіе, но онъ не нашелъ бы у нея поблажки. Въ тайник своего сердца, подъ видомъ всевозможныхъ оговорокъ, Нортвикъ отлично зналъ, что никакое состраданіе не могло ему помочь. Но онъ нуждался въ немъ. Мы вс нуждаемся иногда въ томъ, что для насъ отрадно и дурно. Сдлавшись воромъ и намреваясь въ душ имъ остаться, онъ искалъ въ изображеніи лица покойной жены убжища отъ взгляда всхъ живыхъ людей. Лицо это не могло считать его за вора.
Это слово такъ сильно занимало его мысль, что казалось вотъ-вотъ оно сорвется у него съ языка. Этимъ словомъ назвалъ его предсдатель совта директоровъ общества, когда фактъ его мошенническихъ продлокъ съ компанейскими книгами былъ поставленъ ему на видъ съ такою ясностью, что съ его стороны стало невозможнымъ даже безумное отрицаніе, къ которому инстинктивно прибгаетъ каждый преступникъ. Остальные директора сидли смущенные и печальные и не произнесли ни слова. Заурядная пошлость повседневной жизни не развила въ нихъ способности къ сильному выраженію своихъ эмоцій. Однако, предсдатель совта вскочилъ съ своего мста и подошелъ къ Нортвику съ угрожающимъ видомъ.
— Что значить вся эта канитель, милостивый государь? Я скажу вамъ сейчасъ, что она такое. Это значить, что вы — воръ, милостивый государь, все равно, какъ еслибы вы стащили у меня кошелекъ изъ кармана или украли мою лошадь, или унесли мое пальто изъ передней.
Онъ трясъ сжатымъ кулакомъ у самаго носа Нортвика и казалось вотъ-вотъ схватитъ его за горло. Впослдствіи онъ больше другихъ директоровъ склонялся къ милосердію. Онъ подалъ голосъ за то, чтобъ Нортвику были даны три дня отсрочки на приведеніе въ порядокъ его длъ и на представленіе директорамъ доказательства, что онъ обладаетъ сполна средствами, какъ онъ утверждалъ, для пополненія дефицита.
— Мн хотлось бы, чтобы вамъ удалось раздлаться съ этимъ ради вашего семейства,— сказалъ ему предсдатель на прощанье,— но все равно, милостивый государь, вы воръ.
Онъ величественно заложилъ руки въ карманы, когда остальные директора, прощаясь съ Нортвикомъ, обмнялись съ послднимъ безсмысленными рукопожатіями, и прошелъ мимо него торопливымъ шагомъ, не глядя на него. Затмъ онъ неожиданно вернулся назадъ я сказалъ ему приблизительно слдующее:
— Если бы дло касалось лишь одного васъ, я съ радостью потерялъ бы большую сумму чмъ та, которую вы у меня украли, лишь бы имть удовольствіе видть, какъ на ваши руки констебль наднетъ кандалы въ этой комнат и отведетъ васъ въ тюрьму по улиц, на виду у всхъ. Вы одинъ честный человкъ, ни одинъ человкъ не сдлалъ бы того, что сдлали вы, не будь онъ мошенникомъ въ душ. Вы цлые годы плутовали съ книгами и съ такою дьявольскою ловкостью умли замазать всмъ глаза, что по сей день никто ничего не подозрвалъ. Вы употребили много ума на вашу мошенническую работу, милостивый государь, вы затратили на нее весь свой умъ сполна, не будь вы такъ рьяны въ вашемъ стремленіи воровать удачно, вы бы старались воспользоваться своими кражами съ большимъ умомъ. У васъ могло бы остаться кое-что изъ наворованнаго, но, повидимому, вы все промотали глупйшимъ образомъ, ни дать ни взять, какъ мелкотравчатый жуликъ… Да, милостивый государь, по моему, вы принадлежите именно къ этому низкосортному типу воровъ. Я не могу уважать васъ даже въ вашей собственной сфер дятельности. Но я хочу дать вамъ просимую вами возможность ради вашей дочери. Она постоянно бывала у меня въ дом вмст съ моей дочерью, я привыкъ смотрть на нее, какъ на своихъ родныхъ дтей, и я готовъ сдлать все, чтобы избавить отца ея отъ тюрьмы. Поймите меня хорошенько! У меня нтъ ни малйшаго сочувствія къ вамъ, Нортвикъ. Мн было бы пріятно увидть такого мошенника, какъ вы, въ арестантской куртк, за работою сапожныхъ щетокъ. Но вамъ будетъ дана возможность отправиться домой и поразмыслить, въ состояніи ли вы расплатиться такъ или иначе. Пока что, васъ оставятъ въ поко. Въ теченіе трехъ дней вы сохраните передъ свтомъ свой декорумъ… Но если вамъ угодно знать мое желаніе, то для васъ было бы лучше всего — по дорог домой быть раздавленнымъ встрчнымъ поздомъ.
Слова и взгляды этого человка были выжжены въ памяти Нортвика, которая теперь, казалось, обладала способностью воспроизводить ихъ одновременно. Нортвику живо представилось его багровое лицо съ глазами на выкат и его огромный, колеблющійся животъ, которымъ онъ ударился о косякъ двери, когда, уходя, быстро повернулся во второй разъ. Остальные директора стояли тутъ же кругомъ, въ застегнутыхъ до верху пальто,— одни изъ нихъ были въ шляпахъ и имли такой видъ, словно ихъ пришибло обухомъ, другіе держали свои шляпы въ рукахъ, опустивъ глаза внизъ съ подобающимъ отсутствіемъ выраженія, словно на похоронахъ. Затмъ они удалились, оставивъ его одного въ кабинет казначея.
Если бы предсдатель воздержался отъ бурнаго выраженія своего негодованія, Нортвикъ могъ бы уйти изъ собранія посл огласки своихъ растратъ, безъ вреда для своего личнаго достоинства. Но при данныхъ обстоятельствахъ онъ чувствовалъ себя, что называется, сбитымъ съ позиціи, однако, благодаря преобладающему свойству его характера, онъ снова подбодрился и вернулъ свою прежнюю неунывающую самоувренность. Такая перемна настроенія совершилась въ немъ очень быстро. Онъ слишкомъ привыкъ ‘воображать’ себя человкомъ, который употребляетъ ввренные ему вклады на различныя предпріятія рискованнаго характера, порою успшныя, а подчасъ прогоравшія, но во всхъ случаяхъ обезпеченныя его личною честностью и денежной благонадежностью. Въ самомъ дл, онъ уже не разъ пополнялъ до чиста вс взятыя имъ суммы и, практикуя эти сдлки, понемногу сталъ такъ же врить самому себ, какъ врили ему люди, не подозрвавшіе о его неправильныхъ дйствіяхъ. Ему льстило, такъ или иначе, полное довріе, которое они къ нему питали, хотя онъ и считалъ, что ему оказывали только должное. Онъ всегда заслуживалъ довріе и пользовался имъ со стороны лицъ, вступавшихъ съ нимъ въ дловыя отношенія, и мало-по-малу сталъ смотрть на капиталъ товарищества, какъ на свой собственный въ практическомъ смысл. Когда онъ вступилъ въ это общество, оно было значительно обязано своимъ процвтаніемъ его умному и заботливому управленію, и только въ послднее время, запутавшись непріятнйшимъ образомъ въ этихъ желзнодорожныхъ спекуляціяхъ, онъ увидалъ нчто неправильное въ своихъ тайныхъ заимствованіяхъ изъ довренной ему кассы. Это было несоблюденіе установленныхъ формальностей,— онъ и не думалъ отрицать этого, но лишь простое несоблюденіе — и только. А тутъ его убытки внезапно возросли, и онъ уже не былъ въ состояніи покрыть ихъ. Вотъ тогда-то онъ впервые прибгнулъ къ тому способу веденія торговыхъ книгъ, который, по выраженію разсвирпвшаго предсдателя, былъ мошенническимъ. Даже на эту крайнюю мру онъ смотрлъ, какъ на законное средство самозащиты на время, пока ему не удастся покрыть своихъ убытковъ другими боіе счастливыми спекуляціями. По временамъ счастіе, какъ будто, улыбалось ему, и всякій разъ, когда онъ представлялъ самому себ ‘въ лицахъ’ свое объясненіе съ директорами, что онъ длалъ часто, въ особенности за послднее время, ему легко удавалось убдить ихъ въ благонамренности своихъ побужденій и благопристойности своего поведенія, обративъ ихъ вниманіе на эти удачные ‘гешефты’ и за вроятность, полнйшую вроятность, что въ извстный моментъ онъ будетъ въ состояніи уплатить все. Онъ называлъ такой образъ дйствій ‘займомъ’, и благодаря долговременной привычк отпускать себ самому эти ссуды и возмщать ахъ, понемногу освоился съ смутной мыслью, что товарищество само принимало участіе въ этихъ тайныхъ ссудахъ, что было почти ршенное дло.
Рзкія слова предсдателя явились первымъ указаніемъ, которое коснулось самого существа его дланной самоувренности, онъ ясно увидалъ, что его поступокъ ставилъ его во всхъ отношеніяхъ на одну линію съ тми безумными расхитителями общественной собственности, разоблаченіе и бгство которыхъ въ Канаду сдлалось общимъ мстомъ въ каждой утренней газет. Въ присутствіи директоровъ онъ отказывался признаться въ этомъ самому себ, но когда они удалялись и онъ остался одинъ, истина предстала передъ нимъ во всей своей неприглядной нагот. Онъ уподобился тмъ дуракамъ, поступая точь въ точь какъ они и такимъ же манеромъ. И побужденіе, и основанія у него были т же, что у нихъ. Вс они пользовались для своихъ рискованныхъ длъ и длишекъ чужими деньгами, въ надежд возмстить ихъ, а затмъ оказывались несостоятельными и старались ‘улизнуть’ подъ шумокъ, по выраженію газетъ.
Дополнитъ ли онъ это сходство и улизнетъ ли подобно имъ? Онъ еще не хотлъ признаться самому себ, что уже ршилъ этотъ вопросъ. Онъ никогда не думалъ, не гадалъ, что ему надобно будетъ прійти къ такому ршенію, но когда предсдатель пожелалъ ему по пути домой погибнуть отъ несчастнаго столкновенія встрчныхъ поздовъ, у него мгновенно блеснула мысль, что одною изъ трехъ предстоявшихъ передъ нимъ альтернативъ было ‘улизнуть’. Онъ могъ выбрать самоубійство, что предполагалось ‘благороднымъ’ способомъ выйти изъ затруднительнаго положенія, тогда семьи его не коснулся бы позоръ его преступленія. Вопросъ о самоубійств иногда обсуждался въ его присутствіи и вс до единаго соглашались, что оно было единственнымъ исходомъ для джентльмена, разъ тотъ укралъ чужія деньги и не былъ въ состояніи вернуть ихъ. Существовало нчто другое для человка другого пошиба, съ мене покладистой совстью: предстать на судъ за растрату и утайку товарищескихъ вкладовъ и понести заслуженное наказаніе. Или же ему оставалось ‘улизнуть’, если только онъ способенъ на такое низкое дло. Вопросъ для Нортвика заключался въ томъ, былъ ли онъ способенъ на такое низкое дло, и ‘улизнувъ’ не становился ли онъ тмъ самымъ въ разрядъ людей, способныхъ на пакости, и тайное бгство, само по себ, не длало ли его человкомъ низкаго сорта?
Это былъ жестокій вопросъ для его личнаго достоинства, неприкосновенность котораго онъ такъ тщательно оберегалъ. Онъ носилъ въ себ чувство приличія, можно сказать, отъ рожденія. Если у него было какое-либо врожденное влеченіе, то это было влеченіе къ почету, желаніе, чтобы его уважали за ту личину, которую онъ принималъ на себя.
Желаніе почета было въ немъ еще сильне оттого, что отецъ его никогда имъ не пользовался. Быть можетъ, наслдственная черта нашла въ немъ выраженіе, перейдя черезъ одно поколніе, быть можетъ, какое-нибудь вліяніе, предшествовавшее его рожденію, создала эту типичную особенность его характера. Мать его постоянно старалась поддержать достоинство человка, за котораго вышла замужъ, въ глазахъ своихъ сосдей, но мужъ ея никогда не помогалъ ея усиліямъ. Онъ получилъ званіе врача, но никогда не занимался врачебною практикою. Занимаясь продажей лкарствъ и книжнымъ дломъ въ деревн, онъ больше заботился о ея просвщеніи, чмъ о процвтаніи своей аптеки. Онъ любилъ собирать до полуночи старыхъ друзей и знакомыхъ въ своей лавк вокругъ печки, гд пылали дрова, и разсуждать съ ними о нравственности и религіи. Разъ вечеромъ, отрицая непреложность библейскаго вдохновенія, онъ отпустилъ лкарство на своему рецепту не изъ той банки, что слдовало, и больной умеръ, вслдствіе его ошибки. Позоръ и бдственное положеніе сокрушили сердце его жены. Но онъ дожилъ до глубокой безцвтной старости, пользуясь поддержкою своего сына, при полнйшемъ отсутствіи занятій. Старшій Нортвикъ иногда говорилъ о своемъ сын и объ его успхахъ, говорилъ не хвастливо, а съ нкоторымъ сарказмомъ объ источник его щедрости, какъ о дтищ, обманувшемъ его надежды. Онъ звалъ его Мильтомъ и говорилъ, что, по его мннію, Мильтъ долженъ быть теперь самодовольнйшимъ человкомъ въ штат Массачусетсъ, при этомъ Нортвикъ-отецъ длалъ предположеніе, что есть вещи достойныя большаго вниманія, чмъ матеріальныя блага. Онъ не говорилъ, какія именно, да врядъ ли съ его мнніемъ согласилось бы большинство обитателей этой деревни, не признало бы также это большинство, что казначею Понкуассэтскихъ заводовъ можно было считать себя обиженнымъ судьбою, имя отца, который пустилъ его на житейское поприще съ именемъ Джона Мильтона. Добрые деревенскіе люди звали его также Мильтомъ въ разговорахъ между собою, пожалуй, нашлись бы между ними и такіе вольнодумцы, которые назвали бы его такъ и въ глаза, еслибы ему вздумалось когда-нибудь вернуться въ свою родную деревню. Но онъ не думалъ объ этомъ. Добрые люди знали, по слухамъ, что у него была великолпная лтняя резиденція въ Гатборо, гд онъ проводилъ свое время, когда не жилъ въ своемъ дом, въ Бостон, а когда имъ удавалось проврить черезъ дачниковъ, которые звали его или слыхали о немъ, какъ далеко онъ пошелъ въ гору, они были смутно польщены фактомъ его житейскихъ успховъ, точь въ точь какъ многіе изъ насъ гордятся своею принадлежностью къ націи, въ которой мы являемся фиктивно обогащенными нашимъ согражданствомъ съ массою всевозможныхъ милліонеровъ. Они не осуждали Нортвика за то, что онъ ни разу не пріхалъ повидаться съ отцомъ и ни разу не пригласилъ его погостить у себя, вдь они ежедневно видали стараго Нортвика и понимали, что онъ былъ, какъ говорится, совсмъ не ко двору человку, сіявшему такимъ ослпительнымъ блескомъ всеобщаго почета… Старый Нортвикъ ничего, ровнехонько-таки ничего не сдлалъ для Мильта, никогда даже не бывалъ съ нимъ, малый оставилъ его и самъ проложилъ себ дорогу, и старикъ не вправ жаловаться, коли, чего добраго, Мильтъ прекратитъ выдачу ему пайка, что-то тогда запоетъ старикашка…
Однако, мстное мнніе едва ли справедливо обвиняло стараго Нортвика въ плохомъ исполненіи его отцовскихъ обязанностей. Его строгіе судьи не могли понять, до какой степени нкоторыя способности, если не наклонности, унаслдованныя Нортвикомъ отъ отца содйствовали созданію того самаго почетнаго положенія, передъ которымъ они благоговли. Ранніе разговоры о книгахъ, знакомство съ чисто вншней стороной литературы, какъ оно ни было ограничено, помогло Нортвику поздне прослыть за человка образованнаго, если не начитаннаго, у людей, которые сами было мене начитаны, чмъ образованы. Вс люди, съ которыми, благодаря своимъ дарованіямъ, ему пришлось сойтись въ Бостон, вышли изъ стнъ Гарвардскаго университета и никакъ не могли вообразить себ знакомаго съ такими благородными, спокойными манерами, какъ у Нортвика, который бы не получилъ также университетскаго образованія. По нкоторымъ безошибочнымъ признакамъ, которые остаются присущими намъ въ теченіе всей жизни, они тотчасъ же узнавали въ немъ провинціала и стали думать, что онъ вышелъ изъ свжеиспеченнаго университета. Они говорили: ‘вы изъ Дартмутскаго университета, Нортвикъ, не правда ли?’ или ‘Я думаю, вы изъ Уильямскаго университета’. А когда Нортвикъ отвчалъ отрицательно, они забывали объ этомъ и у нихъ сложилось какъ-то само собою убжденіе, что онъ учился въ одномъ изъ этихъ провинціальныхъ университетовъ. Точно такимъ же образомъ думали — отчасти благодаря его имени — что онъ принадлежалъ къ одной изъ тхъ старинныхъ пасторскихъ фамилій, которыя встрчаются въ горахъ и въ которыхъ вся молодежь изучаетъ греческихъ классиковъ, а весною занимаются сахаровареніемъ, и что его родная мать подготовляла его къ университету.
И въ самомъ дл, было что-то пасторское въ манерахъ и въ походк Нортвика. Многіе даже думали, что онъ готовилъ себя къ пасторской служб и занялся торговыми предпріятіями, чтобы помочь своему семейству. Ложное представленіе о его литературныхъ познаніяхъ находило себ наглядное подтвержденіе въ библіотек, занимавшей выдающееся мсто какъ въ его бостонскомъ дом, такъ и въ его резиденціи въ Гатборо. Въ Гатборо у него, дйствительно, была обширная библіотека, такъ прелестно и роскошно обставленная, что сразу внушала вамъ мысль о высокообразованномъ семейств. Члены его предпочитали проводить въ ней время и рдко бывали въ гостиной, которая была гораздо меньше. Эта великолпная комната, блая съ золотомъ, на сверной сторон дома, открывалась только для танцевъ, когда собиралось много гостей. Большинство постителей совсмъ не видали ея и она оставалась запертой,— такая же загадочная, какъ память о жен Нортвика. Добрые люди думали, что жена его умерла во время, чтобы избавить его и дтей отъ обидныхъ послдствій одного изъ тхъ романическихъ союзовъ по любви, ради котораго честный человкъ пожертвовалъ собою двушк, стоявшей гораздо ниже его по уму. Никому изъ его кружка не было извстно, что въ основу его благосостоянія было положено приданое, принесенное ею, и непоколебимое постоянство ея вры въ него. Она была, какъ большинство женщинъ, преданной дочерью церкви, но въ дйствительности ея закономъ былъ Нортвикъ, а такъ какъ ничто не освящаетъ такъ сильно божества, какъ слпая преданность его поклонниковъ, то Нортвикъ по временамъ длался достойнымъ ея вры въ него, именно благодаря сил этой вры.
По своему, онъ отвчалъ на ея любовь взаимностью, онъ былъ не такого рода человкъ, чтобы разбрасывать свои влеченія направо и налво, быть можетъ, потому, что влеченій этихъ было у него немного и ихъ легко было удержать вмст, быть можетъ, отчасти потому, что убжденія не позволяли ему сворачивать съ прямой дороги долга. Онъ былъ не только вренъ жен въ пассивномъ смысл, но оставался преданъ ей неизмнно въ боле положительномъ значеніи этого слова. Когда они выступили въ большой свтъ и его дловитость и дарованія сблизили его съ людьми гораздо боле высокаго поста, чмъ онъ самъ, онъ уступилъ ея боязливому нежеланію воспользоваться удобнымъ случаемъ возвышенія на общественной лстниц и держался съ нею въ сторон. Доле, чмъ ему было нужно, онъ сохранилъ обликъ провинціала, что развило въ немъ скрытность извстнаго рода, которая заставляетъ насъ держаться на сторож. Только посл смерти жены, когда его дочери стали появляться чаще въ тхъ сферахъ, куда имъ давали доступъ его богатства и дловыя связи, онъ началъ изрдка бывать въ великосвтскихъ салонахъ. Но длалъ онъ это, главнымъ образомъ, для дтей, а самъ продолжалъ оставаться вполн врнымъ памяти своей жены и, повидимому, ему ни на минуту не приходила мысль о вторичной женитьб.
Онъ всталъ со стула, на которомъ сидлъ, вглядываясь въ ея портретъ, и направился къ несгораемому шкапу возл окна. Но онъ остановился здсь, нагнувшись надъ шкапомъ, чтобы открыть секретный замокъ, и бросилъ черезъ плечо быстрый взглядъ въ темное окно. Хорошо знакомая красота пейзажа неудержимо потянула его къ окну. Онъ зналъ тогда же, что глядитъ на эту красоту въ послдній разъ, хотя въ слдующее мгновеніе былъ способенъ доказывать совершенно обратное и оправдывать заране обдуманный поступокъ намреніями поскоре вернуть растраченныя деньги и выйти съ честью изъ затруднительнаго положенія.
Онъ долго пробылъ въ раздумь передъ каминомъ. Луна уже взошла и озарила темныя купы сосенъ съ южной стороны и группу надворныхъ строеній. Послднія играли, такъ сказать, роль передаточнаго механизма въ его домашней жизни, служа всмъ ея нуждамъ и удовольствіямъ. Подъ оранжереями съ ихъ длинными стекляными стнками, отражавшими лучи луннаго свта на подобіе гладкой поверхности воды, была установлена огромная паровая печь, которая снабжала эти оранжереи лтнимъ климатомъ посредствомъ тяжелыхъ трубъ, уложенныхъ подъ основаніемъ и проведеннымъ въ каждую комнату роскошнаго дома. Изъ высокой домовой трубы надъ теплицами перистыми клочьями вырывался паръ и ночнымъ втеркомъ разносился, въ вид прозрачныхъ серебристыхъ струекъ. Позади теплицъ находились прохладные виноградники. А дале, налво, стояли конюшни. Въ чистенькомъ, уютномъ уголк этой низкой громады Нортвикъ замтилъ свтящіяся окна домика, гд жилъ кучеръ со своей семьей. Позади конюшенъ находились коровникъ и молочная ферма съ мызой. Дловые друзья Нортвика говорили въ шутку, что иногда у него можно было купить масло боле чмъ наполовину дешевле того, во что оно обходилось ему самому, и эта шутка льстила Нортвику, чувствовавшему себя въ своемъ помсть такимъ же важнымъ, какъ какой-нибудь феодальный баронъ. Его молочная ферма была очень велика, и притомъ съ превосходными пастбищами, рогатый скотъ его значился въ родословной книг образцовыхъ породъ, онъ воспитывалъ лошадей, которыхъ продавалъ иногда какому-нибудь пріятелю. Лошади его настолько отличались отъ первоначальныхъ своихъ родичей, что сами по себ представляли почти особую расу, они считались десятками и сотнями въ его конюшняхъ и на его лугахъ. Вся группа построекъ, занятыхъ подъ конюшни и скотный дворъ, была такъ велика, что походила на древню, устроенную на общинныхъ началахъ.
Въ затишь лунной ночи Нортвикъ любовался своими владніями, словно то было расширеніе и дополненіе его самого, до такой степени полно воспроизводили они его личные вкусы и такъ тсно была съ ними связана исторія честолюбивыхъ стремленій всей его жизни. Онъ понималъ съ безпощадною ясностью, что, уходя отсюда, онъ въ буквальномъ смысл отрывается отъ всего этого. И въ этомъ будетъ его истинное мученіе, вдь дти могутъ пріхать къ нему, а домъ его останется позади его. Но, вдь, онъ удаляется отсюда только на время, пока будетъ въ состояніи возстановить свое доброе имя, вернется при условіяхъ, которыя ему не трудно будетъ поставить, когда онъ снова почувствуетъ подъ ногами твердую почву. Онъ подумалъ о томъ, какое счастіе, что въ этотъ промежутокъ времени помстье не могло быть отчуждено, какое счастіе, что въ самомъ начал онъ перевелъ его законнымъ порядкомъ на имя жены въ т дни, когда еще имлъ полное право сдлать это, а она завщала его своимъ дтямъ съ воспрещеніемъ отчуждать его. Лошади и рогатый скотъ могутъ быть и, по всей вроятности, будутъ проданы,— онъ содрогнулся при этой мысли,— но земля и домъ — сполна, кром мебели и картинъ, принадлежали дтямъ и должны были остаться въ ихъ пользованіи неприкосновенно. Картины были его собственностью, ему приходилось лишиться ихъ вмст съ рогатымъ скотомъ и лошадьми. Но взамнъ ихъ онъ возьметъ десять — двнадцать тысячъ долларовъ, эту сумму онъ долженъ прибавить къ своимъ потерямъ и постараться по возможности примириться съ этимъ.
Во всякомъ случа, чтобы ни говорили и ни длали, оставался въ проигрыш главнйшимъ образомъ онъ. Если онъ былъ воромъ, какъ сказалъ тотъ человкъ, то онъ могъ доказать, что обкрадывалъ себя на два доллара за каждый долларъ, украденный имъ у всякаго другого. Если онъ намренъ теперь усугубить свое воровство, унеся съ собою сорокъ три тысячи долларовъ изъ компанейскаго капитала, которыя были въ его распоряженіи, то, разумется, онъ имлъ въ виду не одинъ лишь свой личный интересъ. Деньги эти должны послужить ему средствомъ для возмщенія всхъ прежнихъ убытковъ, да притомъ т самые люди, съ которыми онъ будетъ въ состояніи сполна расплатиться, благодаря упомянутымъ деньгамъ, считали ихъ потерянными.
Въ душ Нортвика вспыхнуло почти гордое чувство, когда онъ уяснилъ себ этотъ вопросъ. Добавочное воровство представлялось почти въ свт долга, въ самомъ дл, его обязанностью было удовлетворить тхъ, кому онъ причинилъ вредъ, если допустить, что онъ причинилъ его кому-либо, и первымъ долгомъ его было обезпечить за собою средства выполнить эту обязанность. Если эти деньги, которыя, такъ сказать, само Провидніе оставило въ его рукахъ, были бы имъ просто-на-просто переданы теперь обществу, то он отнюдь не поправили бы сущности дла, а его лишили бы всякой надежды вернуть своимъ компаньонамъ всю сумму, ‘занятую’ имъ. Снова онъ пришелъ къ этому слову, оно его подкрпило, и онъ снова повернулся къ шкапу, чтобы отворить секретный замокъ и заручиться этими деньгами, такъ какъ чувствовалъ теперь нездоровую потребность имть ихъ въ своихъ рукахъ, но внезапно ему сдлалось дурно,— была ли то дурнота душевная или желудочная, Богъ всть,— онъ приподнялся и прошелся по комнат.
Онъ увидалъ, что, несмотря на наружное спокойствіе, которому онъ дивился въ самомъ себ, онъ находился подъ какимъ-то сильнымъ внутреннимъ гнетомъ и долженъ освободиться отъ этого тяжелаго ощущенія, если хочетъ довести свое дло до конца. Онъ приподнялъ оконную раму и, придерживая ее рукою, постоялъ на холоду, вздрагивая отъ пахнувшей въ комнату сильной струи морознаго воздуха. Но холодъ подкрпилъ его, и, когда спустя нсколько минутъ онъ опустилъ окно, слабости его какъ не бывало. Однако, онъ все еще откладывалъ свое ‘дло’. Времени у него было довольно. Онъ повидается съ дочерьми и скажетъ имъ, что ему необходимо ухать съ первымъ утреннимъ поздомъ.
Онъ снялъ башмаки, надлъ туфли и тужурку, онъ вышелъ на площадку лстницы и прислушался къ голосамъ, доносившимся изъ библіотеки. Онъ могъ уловить только женскіе голоса и заключилъ изъ этого, что молодой человкъ, обдавшій съ его дочерьми, уже ушелъ. Онъ прошелъ назадъ въ свою спальню и въ зеркал увидалъ передъ собою лицо вора безъ маски. Однако, онъ смотрлъ въ зеркало вовсе не съ тою цлью, чтобы получить такое изображеніе самого себя: онъ только хотлъ узнать, не подумаютъ ли его дти, что онъ боленъ, при вид его блднаго лица.
Нортвикъ крпко любилъ обихъ своихъ дочерей, если онъ высказывалъ больше нжности къ младшей, то это происходило оттого, что она ласкалась къ своему отцу боле по новому, по городскому. Старшая, которая была гораздо старше по лтамъ, слдовала старомодному деревенскому обычаю сдержанности, она оставалась безмолвной и продолжала сидть, когда отецъ входилъ въ комнату, хотя съ удовольствіемъ и участіемъ смотрла на обмнъ нжностей между нимъ и ея сестрой. Ее звали Аделиной, какъ звали и ея мать, и она казалась теткой своей юной сестры. Она была худа и высока, и страдала плохимъ пищевареніемъ, вслдствіи чего казалась на видъ слабе, чмъ была на самомъ дл. Она сообразовалась съ перемной окружающей обстановки, перемной, съ которою она свыклась почти также сознательно, какъ ея родители, и одвалась богато и по мод, она больше всего любила шелковыя платья коричневаго или темнаго цвта. Она носила множество колецъ на своихъ тонкихъ костлявыхъ пальцахъ.
Другую дочь Нортвика звали Сюзэтой,— это имя было ей дано по капризу ея матери. Но сокращеніе его въ односложное ласкательное лучше шло къ величавой красот этой двушки, чмъ полное имя, въ которомъ слышится что-то соблазнительно-заманчивое.
— Отчего ты не пришелъ къ намъ, папа?— спросила она.— У насъ былъ мистеръ Уэдъ, онъ остался къ обду.
Она улыбнулась и ему было больно видть ее въ такомъ необычайно счастливомъ настроеніи. Онъ сознавалъ, что ему было бы легче оставить ее огорченною, по крайней мр въ этомъ случа не онъ бы сдлалъ ее вполн несчастною.
— Мн надо было кое-что пересмотрть,— сказалъ онъ.— Я думалъ что успю прійти прежде, чмъ онъ уйдетъ.
Глубокое кожаное кресло стояло передъ каминомъ. Здсь сидлъ молодой пасторъ, а барышни помстились по бокамъ камина. Нортвикъ опустился въ кресло и, взглянувъ мелькомъ на слабо тикающіе часы, стоявшіе передъ нимъ на подставк изъ чернаго мрамора, прибавилъ какъ бы невзначай:
— Я долженъ ухать завтра съ утреннимъ поздомъ въ Понкуассэтъ и мн еще предстоитъ привести кое-какія дла въ порядокъ.
— Разв тамъ случились какіе-нибудь непріятности?— спросила молодая двушка, вернувшись на свое старое мсто. Одною рукою она держалась за уголокъ каминной доски, а на другую руку опустила свою голову. Отецъ ея также сильно чувствовалъ ея чудную красоту, какъ всякій посторонній человкъ.
— Непріятности?— повторилъ онъ.
— Съ рабочими.
— О, нтъ. Ничего такого! Почему пришло теб это въ голову?— спросилъ Нортвикъ, быстро соображая, нельзя ли извлечь какую-нибудь выгоду изъ перспективы, вызванной въ его ум вопросомъ его дочери. Онъ почувствовалъ минутное облегченіе, вообразивъ, что его вызвали на заводъ по случаю непріятностей съ рабочими.
— Этотъ несносный плутишка Путнэй распространяетъ всевозможные слухи.
— Пока нтъ никакихъ основаній думать, что стачка рабочихъ отзовется и на нашихъ людяхъ,— сказалъ Нортвикъ,— но все же мн кажется лучше, если я буду на мст.
— А мн казалось, что ты могъ бы поручить это дло управляющему,— возразила молодая двушка,— не тратя своихъ силъ и здоровья.
— Разумется, могъ бы,— отвчалъ Нортвикъ, какъ бы отказываясь отъ признанія заслуги за его поведеніемъ,— но вс старые рабочіе хорошо меня знаютъ, что…
Онъ остановился, словно сказанное не требовало комментаріевъ. А его старшая дочь замтила:
— Вотъ онъ опять закутилъ по старому. Право, по моему, слдовало бы сдлать что-нибудь для него, ради его семейства, если не почему-либо другому. Элбриджъ говорилъ Джемсу, что ты почти перехалъ черезъ него, возвращаясь домой.
— Да,— отвчалъ Нортвикъ.— Я увидалъ его только въ ту самую минуту, какъ онъ выскочилъ изъ-подъ лошадиныхъ копытъ.
— Онъ добьется того, что будетъ убитъ въ одинъ прекрасный день,— сказала Аделина съ какимъ-то ужасомъ удовольствія, живо представляя себ катастрофу. Такое ощущеніе удовольствія, смшаннаго съ ужасомъ, испытываютъ часто нжныя, изящныя женщины.
— Для него это было бы самое лучшее,— замтила ея сестра,— да и для его родныхъ тоже. Когда человкъ становится только обузою и позоромъ для самого себя и для всхъ, кто къ нему близокъ, ему надобно умереть какъ можно скоре.
Нортвикъ сидлъ, глядя на прелестное лицо своей,дочери, но вмсто него онъ увидлъ разсерженное и ненавистное лицо предсдателя совта и услыхалъ его слова: ‘Для васъ было бы лучше всего по дорог домой быть раздавленнымъ встрчнымъ поздомъ’.
Онъ тихо вздохнулъ.
— Мы не всегда знаемъ суть дла,— сказалъ онъ.— Я думаю, мы не должны такъ говорить.
Затмъ онъ прибавилъ съ тою снисходительностью въ прегршеніямъ другихъ, которую мы чувствуемъ въ своей душ, когда сами жаждемъ пощады своимъ собственнымъ грхамъ:
— Путнэй очень способный человкъ, одинъ изъ способнйшихъ адвокатовъ во всемъ штат и очень честный. Онъ могъ бы добиться всего, еслибы бросилъ пить. Не хочу я судить его, быть можетъ, у него есть…
Нортвикъ снова вздохнулъ и закончилъ неопредленно:
— Свои причины.
Сюзэта засмялась.
— Какой ты всегда|сдержанный, папа! И какой ты снисходительный!
— Я уврена, что мистеръ Путнэй отлично знаетъ, съ кмъ иметъ дло, онъ можетъ преспокойно бранить тебя, сколько ему угодно,— сказала Аделина.— Но я не понимаю, какъ такіе почтенные люди, какъ докторъ Моррэллъ и миссисъ Моррэлъ, могутъ переносить его. У меня нтъ такого терпнія какъ у доктора Моррэлля, и у миссисъ Моррэллъ. Разумется, они переносятъ также миссисъ Уилмингтонъ.
Сюзэта подошла къ отцу поцловать его.
— Ну, я ухожу спать, папа. Если ты желалъ посидть со мною дольше, то долженъ былъ придти сюда раньше. Вроятно, я не увижу тебя завтра утромъ. Итакъ, прощай, папа, желаю теб спокойной ночи. Когда ты вернешься домой?
— Не ране, какъ черезъ нсколько дней, быть можетъ,— отвчалъ несчастный.
— Какая жалость! А ты всегда такъ же сильно тоскуешь по дому, когда узжаешь?
— Нтъ, ее всегда.
— Ну, такъ постарайся быть веселе на этотъ разъ. А если теб придется пробыть тамъ долго, позови меня. Не правда ли, ты позовешь?
— Да, да. Позову,— отвчалъ Нортвикъ.
Двушка крпко прижала къ себ его голову, а затмъ тихо удалилась изъ комнаты. Въ дверяхъ она остановилась и послала ему воздушный поцлуй.
— Слушай, папа!— сказала Аделина.— Имя ‘миссисъ Уилмингтонъ’ сорвалось у меня съ языка нечаянно. Она не можетъ выносить этого имени, я знаю, оно заставило ее уйти. Но ты, пожалуйста, не безпокойся объ этомъ папа. Мн кажется, теперь все идетъ, какъ слдуетъ.
— Что такое идетъ, какъ слдуетъ?— разсянно спросилъ Нортвикъ.
— Эта исторія съ Джэкомъ Уилмингтономъ. Я знаю, она, наконецъ, дйствительно, перестала думать о немъ, мы должны быть очень рады, если этого увлеченія больше нтъ. Я не врю, что онъ такъ дуренъ, какъ объ немъ говорятъ, но онъ выказалъ себя малодушнымъ, а этого она не можетъ простить въ мужчин. Вдь сама она такая энергичная.
Нортвикъ не думалъ о Уилмингтон. Онъ думалъ о самомъ себ и въ глубин своей преступной души, въ тхъ ея тайникахъ, гд не было мста всмъ его отговоркамъ, гд онъ ясно сознавалъ себя воромъ, онъ спрашивалъ себя, неужели энергія его родной дочери помшаетъ ей простить его малодушіе? Мы безусловно вримъ въ то, что насъ сильно страшитъ, ему не пришло въ голову спросить, неужели нетерпимость къ слабодушію является необходимымъ результатомъ сильной души? Онъ только зналъ, что самъ онъ ужасно малодушенъ.
Онъ всталъ и на одно мгновеніе остановился у камина, повернувъ къ дочери свое безстрастное красивое лицо, словно собирался говорить съ нею. Онъ былъ высокаго роста, очень худощавъ, гладко выбритъ, за исключеніемъ сдющихъ бакенбардовъ у самыхъ ушей, на одной линіи съ ними. У него былъ правильный профиль, гораздо боле привлекательный чмъ выраженіе его лица, когда онъ смотрлъ на васъ прямо. Онъ взялъ хрустальный шаръ, лежавшій на мраморной подставк, и принялся его разглядывать, словно читая свое будущее въ его прозрачныхъ глубинахъ, а затмъ положилъ его опять на мсто съ выраженіемъ безпомощности. Когда онъ заговорилъ, слова его не имли никакого отношенія къ тому, о чемъ говорила его дочь.
— Мн надобно пойти наверхъ и собрать кое-какія бумаги, которыя хочу взять съ собою. А затмъ постараюсь немного заснуть. Встать надо рано.
— А когда можно ждать твоего возвращенія?— спросила дочь, покорно принимая его молчаніе относительно любовнаго увлеченія ея младшей сестры. Она знала, что это обозначало его полное согласіе со всмъ, что Сю и она найдетъ лучшимъ сдлать.
— Наврно не знаю, ничего не могу сказать теперь. Спокойной ночи. Къ немалому ея удивленію онъ подошелъ въ ней и поцловалъ ее, обыкновенно онъ оказывалъ ласки только Сю, Аделина такъ же мало ждала отъ него выраженія его отцовскихъ чувствъ, какъ мало сама ихъ вызывала своимъ сдержаннымъ обращеніемъ съ нимъ.
— Что съ тобою, папа!— вскричала она, обрадованная этимъ непривычнымъ проявленіемъ нжности.
— Прикажи Джэмсу уложить мои вещи въ небольшой чемоданъ и послать ко мн Элбриджа черезъ часъ,— сказалъ онъ, уходя въ переднюю.
Нортвику было теперь пятьдесятъ девять лтъ, но уже въ сравнительно молодые годы онъ перевидалъ на свт много такого, что заставило его усомниться въ господств нравственнаго начала во вселенной. Въ дтств ему внушили то, что внушается каждому изъ насъ. Его учили врить въ существованіе высшей силы, которая накажетъ его, если онъ будетъ поступать дурно, и наградитъ его, если онъ будетъ поступать хорошо, или, по меньшей мр, въ первомъ случа будетъ довольна, а во второмъ — недовольна его поведеніемъ. Сначала правило это приняло форму увщанія и на первомъ план его стоялъ фактъ наказанія и неудовольствія. Случалось, что не всегда хорошіе поступки сопровождались осязательной наградой или ощутительнымъ довольствомъ, но зато дурныя дла никогда не оставались безъ заслуженной кары. Такимъ принципамъ подчинялись намренія, если не вс поступки этого человка, и онъ продолжалъ сообразовываться съ ними въ теченіе многихъ лтъ, посл того, какъ жизненный опытъ, а въ особенности близкое знакомство съ длами торговаго міра доказали полную несостоятельность этой доктрины. Онъ видлъ и зналъ массу случаевъ, гд не только честный образъ дйствій не получалъ, повидимому, награды, но безчествые поступки оставались безнаказанными. Относительно безчестныхъ поступковъ опытъ его наблюденій показалъ ему, что поступки эти не влекли за собою ни несчастій, ни даже какого бы то ни было неудобства, разъ все было шито и крыто. Въ большинств случаевъ дурныя дла такъ и оставались подъ спудомъ. Это, однако, не поколебало принциповъ Нортвика, ему все-таки хотлось держаться благонадежнаго образа мыслей и дйствій, даже въ отдаленномъ, непредвиденномъ случа. Но это дало ему смлость входить въ компромисы съ своими принципами и временно поступать не по хорошему, а затмъ заглаживать это нехорошее, прежде чмъ онъ будетъ ‘накрытъ’, или прежде чмъ онъ попадетъ на замчаніе у верховной власти.
А теперь случились такія обстоятельства, которыя заставили его подумать въ моментъ нежданно обрушившейся на него бды, когда открылись его неправильныя дйствія, что эта власть все время неусыпно слдила за нимъ, и что онъ напрасно льстилъ себя надеждой уйти отъ нея… Ему казалось, что его положеніе было отмчено какимъ-то драматизмомъ, длавшимъ его сокрушеніе еще боле чувствительнымъ. Вообще, онъ мало читалъ, но иногда, уступая настойчивому желанію своихъ дочерей, ходилъ съ ними въ театръ и разъ видлъ ‘Макбета’. Онъ слышалъ кругомъ шумные отзывы объ игр актера въ роли Макбета, но сохранилъ про себя свое мнніе объ этой трагедіи, она показалась ему несоотвтствующей тому, что онъ видлъ въ дйствительной жизни: случись вс эти событія именно такимъ образомъ, они не стали бы смущать совсть и мучить душу этого преступнаго человка. Онъ думалъ, что въ дйствительности ничего подобнаго не бываетъ. Трагедія эта дала ему скоре плохое мнніе о Шекспир, тмъ боле плохое, что Нортвикъ судилъ о немъ съ самоувренностью мало развитого человка.
Теперь же трагедія эта припомнилась ему и онъ съ тоскою сознался въ душ, что въ ней все было правда. Онъ также быстро понесъ расплату за свой грхъ. Притомъ сердце его терзали именно т вещи, которыя было тяжеле всего перенести. За послднее время здоровье его пошатнулось и физическія силы измнили ему. Его душевныя тревоги изнуряли его, и никогда еще въ жизни онъ не нуждался такъ сильно въ уютномъ, покойномъ пристанищ у себя дома, какъ въ эту минуту, когда былъ вынужденъ покинуть его. Никогда еще не дорожилъ онъ такъ сильно всей этой обстановкой, никогда еще не казался ему домъ его такимъ прекраснымъ и великолпнымъ. И, однако, все это было ничтожно сравнительно съ мыслью о его дтяхъ, въ особенности о его младшей дочери, которую онъ любилъ безъ памяти и которую собирался покинуть на позоръ и разореніе. Слова, сказанныя ею съ гордымъ чувствомъ увренности въ немъ, ея легкомысленное осужденіе этого пьяницы, которому, по ея мннію, было лучше умереть, чмъ сдлаться обузою и позоромъ для своего семейства,— язвили его и, не переставая, раздавались въ его ушахъ. Въ голов его быстро проносились безумныя мысли, сумасшедшія побужденія и желанія отказаться отъ бгства. Потомъ онъ начиналъ раздумывать, что оставшись онъ ничуть не поправитъ дла, ни къ чему не послужитъ даже его смерть, разомъ ничто не поможетъ, но его отъздъ будетъ въ высшей степени цлесообразенъ и полезенъ. Онъ долженъ ухать. Отъздъ его разобьетъ сердце его родной дочери, поставивъ ее лицомъ къ лицу съ его позоромъ, и она должна будетъ перенести это. Онъ не думалъ о своей старшей дочери, онъ только думалъ, что это неминуемое несчастіе не могло такъ гибельно повліять на нее.
— Боже мой, Боже мой!— простоналъ онъ, поднимаясь къ себ на верхъ.
Аделина окликнула его изъ комнаты:
— Что съ тобой папа?
Безсознательное чувство совстливости, такъ часто сказывающееся въ минуты великаго лицемрія, помшало ему сказать маленькую ложь, онъ поднялся на верхъ, не отвтивъ дочери ни слова. Онъ позволилъ себ нсколько дольше отдаться чувству жалости къ самому себ,— старому человку, насильно отторгнутому отъ своего дома, въ душ его была слпая, безъосновательная злоба противъ людей, заставлявшихъ его уйти, тогда какъ даже въ эту минуту онъ заботился объ ихъ интересахъ. Но войдя къ себ въ комнату, онъ стряхнулъ съ себя это гнвное чувство и принялся за работу. Ему надобно было сдлать очень многое,— разобрать и привести въ порядокъ бумаги на неопредленное время своего отсутствія, съ одинаковою заботливостью онъ сдлалъ распоряженія о нкоторыхъ незначительныхъ расходахъ по компанейскимъ дламъ и составилъ инструкцію дтямъ относительно ихъ образа дйствій, пока онъ не дастъ о себ всти. Впослдствіи эта странная точность стала предметомъ пересудовъ и толковъ среди тхъ, кого она близко касалась, нкоторые видли въ ней новое доказательство, что человкъ этотъ былъ отъявленный плутъ и мошенникъ, хитрую уловку придать смягчающее объясненіе своему управленію вообще доходами компаніи, а другіе видли въ этомъ любопытный примръ невольнаго вліянія дловыхъ инстинктовъ, не покидавшихъ этого человка даже при такихъ обстоятельствахъ, когда онъ долженъ былъ дйствовать, руководясь исключительно сильнйшими эгоистичными побужденіями.
Вопросъ этотъ остался нершеннымъ даже при окончательномъ обсужденіи совершившагося факта, когда выяснилось, что именно въ тотъ самый моментъ, какъ Нортвикъ высказалъ такую заботливость объ интересахъ общества въ мелочахъ, онъ совершилъ новый обманъ, удержавъ большую денежную сумму принадлежавшую обществу. Но въ этотъ моментъ Нортвикъ не считалъ, чтобы эти деньги необходимо принадлежали обществу, боле чмъ ему принадлежали домъ и ферма его дочерей. Несомннно, деньги эти составляли часть той суммы, которую онъ ‘занялъ’ или взялъ у общества и употребилъ на необычайно прибыльное дло, но общество не заработало этихъ денегъ и, прижавъ его, какъ говорится, въ стн, принуждая его немедленно возмстить вс ссуды взятыя имъ у общества безъ вдома послдняго, оно тмъ самымъ какъ бы оправдывало его захватъ изъ этой части.
Нортвикъ былъ слишкомъ уменъ и не облекалъ свои разсужденія въ точную форму, но имъ руководила своеобразная логика безъ словъ, позволявшая ему идти дальше въ томъ же направленіи и украсть больше тамъ, гд уже было украдено такъ много. Обстоятельства сложились такъ счастливо, что не только его маклеръ прислалъ ему чекъ на такую большую сумму его прибылей, но Нортвикъ противъ обыкновенія размнялъ чекъ на наличныя деньги и положилъ ихъ въ несгораемый шкафъ, не отправивъ въ банкъ. Теперь онъ усматривалъ во всемъ какое то указаніе свыше, хотя въ то время казалось, будто онъ бросаетъ ужасный вызовъ судьб и нчто въ род приглашенія ночнымъ ворамъ. Онъ самъ себ показался ночнымъ воромъ, когда затворилъ двери, спустилъ оконныя гардины и, ставъ передъ несгораемымъ шкафомъ, принялся отпирать потайной замокъ. Онъ весь дрожалъ. А когда наконецъ, механизмъ уступилъ его усилію, слабо звякнувъ замкомъ, Нортвикъ отскочилъ въ сильномъ испуг. Въ это самое мгновеніе послышался рзкій стукъ въ дверь и Нортвикъ крикнулъ сдавленнымъ голосомъ, словно его внезапно разбудили:
— Кто тамъ? Что такое?
— Это я,— отвчалъ Элбриджъ.
— А! Хорошо! Отлично! Подожди одну минутку! Ахъ… Приходи лучше черезъ десять-пятнадцать минутъ. Я еще не совсмъ готовъ.
Нортвикъ произнесъ первыя отрывочныя фразы у шкафа, гд онъ стоялъ, въ какомъ-то ужасномъ бреду, рчь его стала спокойне, когда онъ подбжалъ къ своему письменному столу, чтобы схватить револьверъ. Онъ и самъ не зналъ, почему казалось ему, что Элбриджъ попробуетъ ворваться въ комнату, быть можетъ, потому, что его привело бы въ ужасъ присутствіе всякаго человка тамъ, возл двери его кабинета. Онъ скоро понялъ, что ему нечего бояться за деньги,— онъ боялся за самого себя, совершая эту кражу.
Элбриджъ кашлянулъ по другую сторону двери и отвчалъ съ легкою нершительностью въ голос: ‘Слушаю’. Нортвикъ услыхалъ топотъ его удаляющихся шаговъ по лстниц.
Онъ снова вернулся къ шкафу и открылъ тяжелую дверцу, сопротивленіе ея помогло ему стряхнуть съ себя нервное возбужденіе. Затмъ онъ вынулъ деньги изъ ящика, сосчиталъ, сунулъ во внутренній карманъ своего жилета и застегнулъ его. Послдовательный рядъ этихъ привычныхъ дйствій успокоилъ его постепенно. Онъ зажегъ спичку и развелъ огонь въ камин, что забылъ сдлать раньше. Теперь онъ былъ въ состояніи заняться снова своими приготовленіями и письменными длами.
Когда Элбриджъ пришелъ снова, Нортвикъ громко крикнулъ: ‘Войди!’ подошелъ къ двери и отперъ замокъ.
— Я позабылъ, что заперъ ее на ключъ,— небрежно сказалъ онъ.— Какъ думаешь, лошадь эта будетъ хромать?
— Да, мн сильно не нравится, какъ она ходитъ. Надо бы ее расковать.
Элбриджъ остановился у письменнаго стола, распространяя сильный задахъ конюшни въ жарко натопленной комнат.
Разумется, позаботься объ этомъ,— сказалъ Нортвикъ.— Я узжаю утромъ и не знаю наврное, сколько времени пробуду въ отсутствіи.
Нортвикъ успокоилъ свою совстливость, возстававшую противъ лжи, этой условной фразой и продолжалъ давать Элбриджу инструкціи насчетъ лошадей въ его отсутствіе. Онъ досталъ изъ записной книжки деньги и передалъ ему на расходы, а затмъ сказалъ:
— Я хочу ухать съ пятичасовымъ поздомъ, который приходитъ въ Нонкуасэтъ въ девять. Ты можешь отвезти меня туда на вороной кобыл.
— Слушаю,— отвчалъ Элбриджъ, но въ тон его голоса чувствовалось колебаніе, это не ускользнуло отъ Нортвика.
— Что такое случилось?— спросилъ онъ.
— Не знаю… Съ нашимъ мальчикомъ что-то не ладно.
— Что съ нимъ?— спросилъ Нортвикъ съ сочувствіемъ, ему стало какъ-то легче отъ того, что онъ могъ ощущать состраданіе къ бд ближняго.
— Да вотъ докторъ Морреллъ только что былъ здсь и боится, что это кру!..
Послдняя буква застряла въ горл Элбриджа, онъ проглотилъ ее.
— О, надюсь, что нтъ,— сказалъ Нортвикъ.
— Онъ опять придетъ… ему надо было побывать еще въ другомъ мст… Но я вижу, что ни къ чему это,— проговорилъ Элбриджъ съ терпливымъ отчаяніемъ. Онъ снова взялъ себя въ руки и голосъ его звучалъ ясно.
Нортвикъ отступилъ въ ужас передъ набжавшимъ на него мракомъ. Безъ сомннія, то была тнь отброшенная небесами, но ея густой мракъ наполнялъ душу какимъ-то невольнымъ ужасомъ, окутывая землю.
— Ну, конечно, ты и не думай оставлять жену свою. Дай знать по телефону Симпсону, чтобы онъ пріхалъ за мной.
— Слушаю.
Съ этими словами Элбриджъ удалился.
Нортвикъ слдилъ за нимъ, какъ онъ шелъ по обледенлому двору къ кучерскому дому, въ уютномъ уголку обширныхъ конюшенъ. Окна въ немъ все еще весело свтились отъ горвшихъ лампъ, наполняя сердце Нортвика мучительнымъ чувствомъ нмой зависти. Должно быть, ребенокъ заболлъ внезапно, потому что дочери его не знали объ этомъ. Онъ подумалъ сперва, что надобно позвать Аделину и послать ее къ этимъ бднымъ людямъ, но затмъ разсудилъ, что она все равно не можетъ помочь длу, поэтому везачмъ доставлять ей безполезнаго огорченія. Скоро бдняжк понадобятся вся ея сила. Мысль его вернулась къ личнымъ заботамъ, отъ которыхъ его отвлекла на мгновеніе тревога за чужую бду. Но услыхавъ звяканіе бубенчиковъ докторскихъ санокъ, възжавшихъ во дворъ, Нортвикъ ршился пойти туда самъ и выказать участіе, которое должно было чувствовать его семейство по поводу этого несчастнаго случая.
У Элбриджей никто не отвчалъ на его стукъ въ дверь, и Нортвикъ отворилъ ее самъ. Онъ прошелъ въ комнату, гд Элбриджъ и жена его были съ докторомъ. Маленькій мальчикъ вскочилъ въ своей кроватк и боролся со смертью, раскинувъ ручонки.
— Вотъ! вотъ опять его душитъ!— рыдала мать.— Элбриджъ Ньютонъ, неужели ты ничего не можешь сдлать? Охъ, пособите ему, спасите его, докторъ Моррелъ! Охъ, какъ вамъ не гршно заставлять его такъ мучиться!
Она бросилась къ ребенку, выхватила его изъ рукъ доктора и стала его укачивать, стараясь облегчить его. Вдругъ малютка затихъ и она закричала:
— Вотъ, я знала, что смогу его успокоить! А вы-то, здоровые, сильные мужчины, на что годитесь вы, всякій…
Она взглянуло на личико ребенка, лежавшаго у нея на рукахъ, а затмъ на доктора и изъ ея груди вырвался дикій вопль, вопль человка пораженнаго мучительной болью.
У Нортвика заныло сердце. Онъ почувствовалъ себя боле, чмъ безполезнымъ здсь. Онъ пошелъ въ домъ фермера и попросилъ его жену пойти къ Ньютонамъ, у которыхъ только что умеръ ребенокъ. Онъ услыхалъ, какъ она вошла туда, прежде чмъ дошелъ до своего дома, а когда очутился у себя въ комнат, услыхалъ бубенчики докторскихъ санокъ, вызжавшихъ изъ аллеи.
Ему все мерещились голосъ и взглядъ этой матери, у которой смерть отняла ребенка. Она была раньше мастерицей въ шляпномъ магазин и большой вертушкой, она безумно влюбилась въ Элбриджа, которымъ распоряжалась съ того момента, какъ они поженились, съ какою-то неистовою преданностью вознаграждая себя за его хладнокровіе безпрестанными порывами чрезмрной чувствительности, во всхъ случаяхъ жизни. Но почему-то она напомнила Нортвику его родную мать, и онъ позавидовалъ маленькому мальчику, который только что умеръ.
Сообразивъ, что родители захотятъ устроить своему первенцу торжественные похороны, онъ написалъ Элбриджу записку и вложилъ въ нее одинъ изъ билетовъ, взятыхъ имъ у общества. Онъ надялся, что Элбриджъ приметъ отъ него эти деньги на расходы, которые ему предстояли въ такое время.
Затмъ онъ подкатилъ свое кресло къ огню и протянулъ ноги немного отдохнуть, если возможно, передъ отъздомъ. Ему бы очень хотлось лечь въ постель, но онъ опасался проспать въ случай, если Элбриджъ позабудетъ извстить Симпсона по телефону. Но онъ не думалъ чтобы такая небрежность была возможна со стороны Элбриджа, и тихо вврился испытанной точности своего слуги. Вдругъ онъ вскочилъ, разбуженный звономъ бубенчиковъ у подъзда, а затмъ трескучими звуками электрическаго звонка надъ его кроватью въ слдующей комнат. Онъ подумалъ въ первую минуту, что это полицейскій чивовникъ пришелъ арестовать его, но тотчасъ же вспомнилъ, что только его домашнимъ было извстно существованіе этого звонка, и порядкомъ удивился, какъ могъ его отыскать Симпсонъ. Онъ надлъ пальто и теплые калоши, схватилъ чемоданъ, быстро спустился съ лстницы и вышелъ изъ дому. На крыльц его ожидалъ Элбриджъ, принявшій отъ него чемоданъ.
— Какъ! А гд же Симпсонъ?— спросилъ Нортвикъ.— Разв ты не могъ его вызвать?
— Не безпокойтесь, сударь,— сказалъ Элбриджъ, открывая дверцу крытыхъ саней и осторожно усаживая Нортвика,— я самъ могу васъ отвезти. Мн думалось, вамъ будетъ спокойне хать въ крытыхъ саняхъ,— холодновато.
Звзды казались ледяными точками въ морозномъ неб. Шероховатый снгъ хрустлъ, словно древесный уголь, подъ ногами Элбриджа. Онъ заперъ дверцу саней, затмъ вернулся и тихонько пріотворилъ ее.
— Не хотлось мн, чтобы Симпсонъ или кто другой повезъ васъ на поздъ, ни въ какомъ случа не хотлось. Слезы подступили къ глазамъ Нортвика, онъ пытался сказать: ‘Ну, спасибо теб, Элбриджъ’, но дверца захлопнулась прежде, чмъ онъ пришелъ въ себя. Элбриджъ услся на свое мсто и лошади тронулись. Нортвикъ былъ въ состояніи разстаться со своимъ домомъ лишь подъ однимъ условіемъ, что онъ узжаетъ, по обыкновенію, не надолго. Ему приходилось держаться того же образа мыслей съ самимъ собою по дорог на станцію. Выходя изъ экипажа, онъ обратился къ Элбриджу по слдующими словами:
— Я оставилъ для тебя записку на моемъ письменномъ стол. Мн жаль узжать изъ дому… въ такое время… когда у тебя…
— Вы пришлете депешу, когда васъ встртить?— прервалъ его Элбриджъ.
— Да,— отвчалъ Нортвикъ.
Онъ вошелъ на станцію, гд было такъ уютно и тепло отъ огромной отдушины, расположенной посреди комнаты, ярко освященной, въ ожиданіи позда, который слегка запоздалъ. Захлопнувшаяся за Нортвикомъ дверь разбудила маленькую черную фигурку, наклонившуюся впередъ на скамейк въ углу. Это былъ пьяный адвокатъ. Между этими двумя людьми существовали кое-какіе счегы общаго и личнаго характера, они не говорили между собою. Но теперь, при вид Нортвика, Путнэй выступилъ впередъ и сурово устремилъ на него свои глаза.
— Нортвикъ! Извстно ли вамъ, кого вы намревались раздавить прошлымъ вечеромъ?
Нортвикъ, въ свою очередь, посмотрлъ на него съ тмъ полунасмшливымъ, полупокровительственнымъ видомъ, который принимаетъ за себя человкъ относительно лица не столь богатаго, но съ большихъ умственнымъ всомъ.
— Я не видалъ васъ. Я васъ замтилъ, мистеръ Путнэй, только въ ту минуту, какъ нахалъ на васъ… Лошади…
— Извстно ли вамъ, кого вы намревались раздавить?! загремлъ маленькій человкъ такимъ голосомъ, котораго нельзя было предположить въ его хрупкомъ тльц.— Не пытайтесь слишкомъ часто длать это! Вы не можете преступать закона, несмотря на… для этого не хватитъ вамъ всхъ вашихъ милліоновъ. Э? Такъ что ли?— спросилъ онъ, пробуя перейти изъ высокопарнаго въ шутливый тонъ, но въ пьяномъ вид не будучи въ состояніи поддержать его.
Нортвикъ не отвтилъ ему. Онъ прошелъ на другой конецъ станціи, предназначенный для дамъ, а Путнэй не послдовалъ за нимъ туда. Пришелъ поздъ, Нортвикъ вышелъ и слъ въ вагонъ.
Предсдатель совта директоровъ компаніи, обозвавшій Нортвика воромъ и тмъ не мене давшій ему возможность оправдать себя, проснулся посл безсонной ночи въ тотъ самый часъ, когда неисправный должникъ скрылся. Онъ принялъ приглашеніе на обдъ, надясь, забыть про Нортвика, но при всякой перемн блюдъ и винъ ему казалось, что онъ иметъ съ нимъ дло. Вернувшись домой въ одиннадцатомъ часу, онъ прошелъ въ свою библіотеку и слъ у пылавшаго камина. Жена его ушла спать, а сынъ и дочь были на балу, и вотъ онъ сидлъ здсь одинъ, нетерпливо покуривая трубку.
Лакею, пришедшему узнать, не надобно ли его барину что-нибудь, онъ приказалъ идти спать, ему нечего было дожидаться молодыхъ людей. Гилари питалъ къ прислуг вниманіе этого рода и любилъ оказывать его на дл. Ему пріятно было сознавать, что онъ длалъ это и теперь, въ тотъ самый моментъ, когда вс привычки его жизни должны были стушеваться передъ громадными и разнообразными тревогами, осаждавшими его умъ.
У него былъ идеалъ, какъ онъ долженъ вести себя въ качеств джентльмена и гражданина, и онъ не могъ скрыть отъ самого себя, что онъ, именно онъ, способствовалъ мошеннику ускользнуть отъ карающаго правосудія, убдивъ совтъ дать Нортвику возможность выпутаться изъ бды. До настоящаго времени его идеалы не мшали его благосостоянію, полнйшему спокойствію его ума, точно также они не вредили его матеріальному преуспянію, хотя идеалы эти были значительно выше тхъ, которыми довольствуется обыкновенно совсть торговаго человка. Онъ считалъ себя обязаннымъ, какъ человкъ извстнаго происхожденія и общественныхъ традицій, имть гражданское мужество, и онъ обладалъ имъ въ высокой степени. Онъ былъ убжденъ, что долгъ его по отношенію къ государству обязываетъ, его не длать ничего, что могло бы принизить высокіе образны личной честности и отвтственности. Онъ отличался пріятнымъ сознаніемъ своихъ гражданскихъ обязанностей отъ тхъ людей съ покладистой нравственностью, которые придерживаются всевозможныхъ шаткихъ понятій по разнымъ вопросамъ. Имя его имло значеніе не только, какъ имя капиталиста,— многія имена въ этомъ отношеніи были гораздо выше его,— но оно было равносильно понятіямъ — благонадежность, честность, ненарушимая врность. Онъ, дйствительно, любилъ эти понятія, хотя несомннно любилъ ихъ мене за ихъ сущность, чмъ за то, что они были душевными свойствами Ибна Гилари. Онъ не ожидалъ, чтобы вс другіе обладали ими, но по своей жизненной теоріи требовалъ, чтобы они считались главными добродтелями. Онъ былъ глубоко проникнутъ сознаніемъ ихъ высокаго значенія и не придавалъ особаго значенія другимъ мене важнымъ качествамъ своей души, длавшимъ его не только сноснымъ, но даже милымъ человкомъ. Онъ не зналъ за собою никакихъ слабыхъ струнъ, и всякая погршность въ поведеніи гораздо больше изумляла его, чмъ огорчала, нелегко было ему сознаться въ ней, но какъ только онъ замчалъ ее, тотчасъ же не только хотлъ, но страстно стремился исправить ее.
Промахъ, сдланный имъ въ дл Нортвика,— если только это былъ промахъ,— представлялъ особыя, своеобразныя затрудненія, какъ это вообще бываетъ съ ошибками въ жизни. Ошибки и промахи принимаютъ безконечно сложныя формы и маскируются, какъ и все остальное. Въ иныя мгновенія Гилари очень ясно видлъ свою ошибку, тогда ему казалось, что если Нортвикъ улизнетъ, ему ничего другого не остается, какъ вторично уплатить изъ своего кармана деньги, украденныя Нортвикомъ, и тмъ удовлетворить требованія правосудія со стороны его обманутыхъ товарищей. А затмъ снова поступокъ его представлялся ему дломъ разумной пощады, какимъ онъ казался ему въ ту минуту, когда онъ убждалъ совтъ дать этому человку возможность возстановить свое честное имя, какъ единственное, что они могли сдлать съ полною увренностью въ благопріятномъ исход при данныхъ обстоятельствахъ, согласно здравому смыслу и требованіямъ ихъ интересовъ. Но теперь для него стало ясно, какъ Божій день, что такой человкъ, какъ Нортвикъ, ничего не сдлаетъ, а просто улизнетъ, получивъ къ тому благопріятную возможность, и ему показалось, что онъ явился его сообщникомъ, когда употребилъ силу своей личной честности въ защиту Нортвика передъ своими товарищами. Онъ очутился въ глупйшемъ положеніи,— въ этомъ не могло быть никакого сомннія,— и ему нельзя было выйти изъ него безъ мучительнаго поношенія своей гордости, своего самоуваженія.
Посл долгаго раздумья онъ посмотрлъ на часы и увидлъ, что было еще рано для его молодежи вернуться домой. Ему нетерпливо хотлось повидаться съ сыномъ, обсудить положеніе дла съ его точки зрнія и узвать, въ какомъ вид оно представляется со стороны. Онъ уже говорилъ ему объ учетахъ Нортвика и о томъ, какъ поршилъ, совтъ поступить съ виновнымъ, но то было въ пылу дйствія, онъ говорилъ въ торопяхъ съ Маттомъ, который пришелъ домой въ ту самую минуту, какъ онъ уходилъ на званый обдъ. Онъ еще не усплъ тогда одуматься.
Гилари былъ въ томъ возраст, когда человку пріятно излагать свои тревоги передъ сыномъ, и во взгляд, который его сынъ выражалъ по поводу его тревогъ, Гилари, казалось, находилъ иную, тоже собственную точку зрнія, но боле новую и свжую. Вдь сынъ былъ не только моложе, но и сильне его, у него былъ совсмъ другой темпераментъ, при томъ же участіи и часто при тхъ же принципахъ Онъ не оправдалъ ожиданій Гилари въ нкоторыхъ отношеніяхъ, но въ нихъ же удовлетворилъ его родительской гордости. Отецъ разсчитывалъ, что сынъ займется торговыми предпріятіями, и Маттъ охотно отдался занятіямъ на Донкуасэтскихъ заводахъ, гд долженъ былъ сдлаться управляющимъ по естественному теченію вещей. Но въ одинъ прекрасный день онъ вернулся домой и объявилъ отцу, что у него зародились сомннія насчетъ существующихъ отношеній труда и капитала, и пока онъ не уяснитъ себ своихъ взглядовъ по этому вопросу, онъ считаетъ за лучшее отказаться отъ участія въ длахъ компаніи. Это было чувствительнымъ разочарованіемъ для Гилари, онъ не скрылъ своихъ мыслей отъ сына, но не сталъ съ нимъ ссориться. Онъ отнесся съ мужественной терпимостью къ страннымъ понятіямъ Матта не только потому, что слпо обожалъ своихъ дтей и считалъ, вс ихъ дйствія хорошими, если даже дйствія эти вели къ заблужденіямъ, но потому, что умлъ уважать принципы ближняго, если то были дйствительно принципы. У него были свои принципы и, если Матту было угодно имть свои, пусть себ ихъ иметъ. Онъ вполн поддержалъ намреніе Матта създить за границу и пожелалъ, дать ему гораздо больше денегъ, чмъ юноша хотлъ взять, чтобы произвести изслдованія, составлявшія предметъ его путешествій. Когда, онъ вернулся и издалъ монографію о работ и заработной плат въ въ Европ, Гилари уплатилъ расходы и принималъ вполн безкорыстное участіе въ медленной и скудной продаж этой небольшой книги, словно она ничего ему не стоила.
Притомъ же въ свое время Ибнъ Гилари былъ большимъ мечтателемъ, онъ пошелъ наперекоръ самымъ достопочтеннымъ традиціямъ, торговаго міра въ Бостон, явившись ярымъ аболюціонистомъ. Его личныя стремленія къ кореннымъ общественнымъ реформамъ формулировались просто: вс мы въ отдльности годимся только для извстной степени передоваго движенія мысли, весьма немногіе способны къ. безконечному прогрессу. И Гилари не примкнулъ къ движенію, увлекшему его сына. Но онъ понималъ, какъ его сынъ сталъ тмъ, чмъ онъ былъ, и любилъ его такъ сильно, что почти благоговлъ передъ нимъ именно за то, что называть его ‘турусами’ насчетъ промышленнаго рабства. У него повеселло на сердц, когда онъ услыхалъ, наконецъ, скрипъ дверной щеколды внизу. Тяжелой поступью торопился онъ спуститься по лстниц, отворить и впустить молодежь. Онъ подошелъ къ двери въ ту минуту, какъ они отворили ее. Подъ вліяніемъ мимолетнаго радостнаго чувства, охватившаго его душу при вид дтей, онъ весело привтствовалъ ихъ и обнялъ дочь, всю закутанную въ пушистые мха и нжный шелкъ.
— Охъ, не цлуй моего носа,— вскричала она,— онъ заморозитъ тебя до смерти, папа! Что это ты до сихъ поръ на ногахъ? Что-нибудь случилось съ мамой?
— Нтъ. Она уже была въ постели, когда я пришелъ домой. А мн захотлось посидть и узнать, весело ли ты провела время?
— Да разв ты когда-нибудь видлъ, чтобы я скучала? Я веселилась сегодня, какъ никогда. Танцовала до упаду и мн было такъ весело, такъ весело, словно я снова обратилась въ ‘розовый бутонъ’. Но разв ты не знаешь, что для старичковъ очень дурно такъ поздно засиживаться?
Они поднялись на лстницу, и когда очутились возл библіотеки, она вошла туда и сунула свои руки въ длинныхъ перчаткахъ въ каминъ, держа ихъ высоко надъ огнемъ, и взглянула на часы.
— О, еще не такъ поздно! Только пять.
— Нтъ, рано,— сказалъ ея отецъ въ шутливо самонадянномъ тон, который только отцы могутъ принимать со своими взрослыми дочерьми.— Еще цлый часъ, прежде чмъ Матту пришлось бы встать, чтобы выгнать скотъ въ поле, живи онъ въ Вардлэ.
Гилари подарилъ Матту старое фамильное мсто въ Вардлэ и всегда шутилъ насчетъ того, какъ онъ будетъ честно зарабатывать свой насущный хлбъ, обрабатывая землю.
— Не говори объ этомъ сельскохозяйственномъ ангел!— сказала молодая двушка, отбрасывая свое пышное платье одною рукою и придерживая его локтемъ, чтобы удобне грть другую руку у огня. Для большаго удобства она опустилась на колни передъ каминомъ.
— Былъ ли онъ паинькой?— спросилъ отецъ.
— Паинькой! Спроси у всхъ наивныхъ двочекъ, съ которыми онъ танцовалъ, у всхъ глупыхъ двченокъ, съ которыми онъ говорилъ! Стоитъ мн только подумать, какъ бы славно я провела время съ нимъ въ качеств наивной двочки, не будь я его сестрой,— я теряю всякое терпніе.
Она вскинула глаза на своего отца, все ея прелестное личико, съ неправильными чертами, дышало страннымъ очарованіемъ. Затмъ съ граціей, которая управляла каждымъ ея движеніемъ, каждымъ ея жестомъ, она такъ легко вскочила на ноги, словно цвтокъ, пригнутый втромъ и снова вернувшійся къ своему отвсному положенію. Отецъ любовался ею съ такимъ нжнымъ восхищеніемъ, какое могъ бы чувствовать влюбленный.
Въ дйствительности, она была юнымъ, женственнымъ образомъ его самого, съ тмъ-же обыкновеннымъ лицомъ, но прелестное изящество сполна было ея собственное. Цвтъ ея лица не былъ, какъ у отца ея, краснымъ и рзкимъ, но гладкимъ и ровнымъ, блымъ отъ щекъ до горла. Ея широкій плащъ упалъ на кресло позади нея, и она предстала — высокая и гибкая, со своимъ, капризнымъ личикомъ, склонившимся на шейк чудной красоты.
— Да если бы мы вс были рогатымъ скотомъ,— сказала она,— онъ не могъ бы обращаться съ нами лучше.
— Слышишь, Маттъ,— обратился Гилари къ сыну, который вошелъ въ комнату, сложивъ свое верхнее платье внизу ‘съ толкомъ, съ чувствомъ, съ разстановкой’. Его любовь къ аккуратности и къ порядку составляли предметъ подтруниванія надъ нимъ въ семейств.
— Она жалуется на меня, что я заставилъ ее идти пшкомъ домой?— спросилъ онъ, въ свою очередь, съ невозмутимостью, которая была другимъ предметомъ подтруниванія.— Не думалъ, что ты выдашь меня, Луиза.
— Я не выдавала тебя. Я знала, что ты самъ себя выдашь,— возразила Луиза.
— Заставилъ тебя идти пшкомъ домой?— сказалъ отецъ.— Вотъ отчего у тебя такія холодныя руки.
— Он уже успли согрться… теперь. Да если бы моимъ рукамъ было вдвое холодне, я не обратила бы вниманія на нихъ въ такомъ важномъ дл.
— Какое дло?
— А преступное пренебреженіе къ ногамъ, даннымъ мн Богомъ?!. Но вдь тутъ всего нсколько шаговъ, и я была въ теплыхъ калошахъ.
Она слегка подвинулась къ огню и указала на калоши, лежавшія на полу. Она ихъ сбросила изъ-подъ юбокъ.
— Уфъ! Но какъ было холодно!
Она протянула къ огню атласную туфельку.
— Да, ночь была прохладная. Но ты, повидимому, пришла домой молодцомъ и никакой бды теб отъ этого не будетъ, если сейчасъ же ляжешь въ постель,— сказалъ ея отецъ.
— Это намекъ, чтобы я ушла?— спросила она, наслаждаясь теплотою, проникавшей сквозь носокъ ея туфельки.
— Нисколько. Намъ было бы пріятно, если бы ты просидла здсь всю ночь съ нами.
— А! Ну, теперь я знаю, на что ты намекаешь. Дловая бесда?
— Дловая бесда, да.
— Ну, а я какъ разъ въ удар послушать дльныхъ рчей. Мн надола ‘пріятная’ болтовня.
— Почему бы Луиз не остаться и не поговорить съ нами о длахъ, коли ей охота? По моему, очень худо, что женщинъ отстраняютъ отъ дла, словно оно ихъ не касается,— сказалъ сынъ.— Въ девяти случаяхъ изъ десяти оно касается ихъ гораздо больше, чмъ мужчинъ.
Онъ произнесъ эту сентенцію съ свтлой, дружественной улыбкой мыслителя и стоялъ въ ожиданіи ухода сестры съ терпніемъ, котораго не раздлялъ его отецъ. Въ тонкихъ башмакахъ онъ былъ ростомъ шести футовъ слишкомъ, и его мощная фигура рзко выдлялась изъ бальнаго фрака, который, казалось, мало ей соотвтствовалъ. Все его лицо было красиво и правильно, большая пышная борода не скрывала необыкновенно свжаго, прекраснаго рта.
— Я раздляю твое мнніе въ отвлеченномъ смысл,— отвчалъ отецъ.— Если бы это дло было моимъ или дломъ въ обыкновенномъ смысл этого слова…
— Ну, такъ, зачмъ же ты сказалъ, что это относится къ ‘длу’?
Молодая двушка обняла руками шею отца и уронила головкой шарфъ, на коверъ возл своего плаща и калошъ.
— Не скажи ты, что у васъ будетъ дловая бесда, я бы уже давно была въ постели.
Затмъ, словно чувствуя, что отецъ нетерпливо ждетъ ея ухода, она прибавила, ‘Спокойной ночи’, поцловала его, крпко прижавшись къ нему, сказала: ‘Спокойной ночи, Маттъ’ и вышла. Длинная перчатка, выскользнувшая откуда-то изъ ея платья, растянулась позади нея на полу, словно пытаясь слдовать за нею.
Гилари, обернувшись къ сыну, почувствовалъ легкій уколъ въ щеку булавкою, которая перемстилась изъ ея боа въ воротникъ его сюртука, а Маттъ тмъ временемъ подбиралъ съ полу плащъ, калоши, шарфъ и перчатку. Онъ бережно положилъ плащъ на софу, обитую кожей, размстивъ тамъ же шарфъ и перчатку, поставилъ калоши въ надлежащемъ порядк на полъ, а затмъ вернулся какъ-разъ кстати, чтобы избавить отца отъ булавки, которая его колола и которую онъ старался увидать, ворочая глазами.
— Что это за діавольская штука?— вскричалъ онъ съ бшенствомъ.
— Булавка Луизы,— отвчалъ Маттъ такъ невозмутимо-спокойно, словно тутъ было ея настоящее мсто, а назначеніе ея состояло въ томъ, чтобы колоть щеку отца. Онъ пошелъ вколоть булавку въ шарфъ, а затмъ сказалъ:
— Мн кажется, тутъ дло идетъ о Нортвик.
— Да,— отвчалъ Гилари, все еще сердясь на уколовшую его булавку,— я сильно опасаюсь, какъ бы не удралъ этотъ жалкій мошенникъ.
— Ты ожидалъ, что у него будетъ возможность сдлать это?— спокойно спросилъ Маттъ.
— Ожидалъ ли!— выпалилъ отецъ.— Не знаю, чего я ожидалъ. Я могъ ожидать отъ него всего, кром обыкновенной честности. На собраніи я держался того мннія, что наша единственная надежда — дать ему возможность оправдаться. Онъ изворотливъ, какъ угорь, и могъ вернуть убытки. Я ему не врилъ, но думалъ, что, при желаніи онъ въ состояніи выплатить по частямъ убытки, а судомъ съ него ничего не возьмешь. Какъ говорится, съ голаго взятки гладки.
— Совершенно резонно,— согласился сынъ, со своей спокойною улыбкой.
— Я не пощадилъ его, но убдилъ другихъ пощадить его. Я сказалъ ему въ глаза, что онъ воръ.
— О!— произнесъ Маттъ.
— Да разв это не правда?— сердито возразилъ отецъ.
— Да, да. Я думаю, его можно назвать этимъ именемъ.
Маттъ выразилъ свое согласіе съ видомъ человка, имющаго свои оговорки, что еще боле усилило раздраженіе отца.
— Очень хорошо, сударь!— загремлъ онъ.— Ну такъ я назвалъ его этимъ именемъ. И полагаю, ему будетъ полезно узнать это.
Гилари не сталъ повторять всхъ рзкостей, высказанныхъ имъ Нортвику, хотя намревался сдлать это, очень гордясь ими, но что-то въ голос его сына остановило его въ эту минуту.
— Вс товарищи согласились со мной и мы дали ему льготу, о которой онъ просилъ у насъ.
— Вамъ ничего другого не оставалось сдлать. Это врно.
— Разумется, врно! Это былъ единственно дльный исходъ въ данномъ случа, хотя все представится въ иномъ свт, когда обнаружится, что онъ удралъ въ Канаду. Я сказалъ ему, что для него лучше всего было бы наткнуться на встрчный поздъ по дорог домой, что не будь его семейства, не будь его дочери, которая такъ дружна съ Луизой, мн было бы пріятно увидть, какъ его повели бы, въ кандалахъ, по улиц два констебля.
Маттъ не сдлалъ никакаго замчанія, быть можетъ, онъ не считалъ цлесообразнымъ критиковать отца, быть можетъ, вниманіе его было боле занято вопросомъ, о которомъ упомянулъ его отецъ.
— Тяжело это будетъ для этого прелестнаго созданія.
— Тяжело будетъ для массы созданій прелестныхъ и непрелестныхъ,— возразилъ отецъ.— Никого изъ насъ это не разоритъ, но многихъ изъ насъ встряхнетъ отвратительнйшимъ образомъ. На время, быть можетъ, одинъ — два человка очутятся въ критическомъ положеніи.
— Ахъ, это совсмъ не то. Это — страданіе, это не позоръ. Это не иметъ ничего общаго съ горемъ, въ которое повергаетъ васъ грхъ нашего отца.
— Ну, конечно, это совсмъ иное!— сказалъ Гилари, нетерпливо уступая сыну.— Но миссъ Нортвикъ всегда казалась мн молодой особой довольно непреклоннаго сорта, никогда не могъ я понять, за что наша Луиза ее полюбила.
— Он вмст учились,— пояснилъ сынъ,— она довольно рзкая особа, мн кажется, или можетъ быть рзка. Но именно по этой причин, мн иногда казалось, что о ней легко составить несправедливое мнніе. Я думаю, въ ней то обаяніе, которое гордая двушка представляетъ для такой двушки, какъ Луиза.
Гилари спросилъ съ боле кажущимся, чмъ дйствительнымъ уклоненіемъ въ сторону:
— А какъ ея дла съ Джэкомъ Уилмингтономъ?
— Не знаю. Кажется, вс такія дла, въ которыхъ нтъ ничего ршеннаго, имютъ въ себ нчто таинственное. Мы ожидаемъ, что люди должны жениться и длу конецъ, хотя, быть можетъ, въ дйствительности, дло не такъ просто.,
— Съ нимъ, кажется, случился какой-то скандалъ?
— Да, но я этому никогда не врилъ.
— На меня онъ всегда производилъ впечатлніе какого-то неотесаннаго чурбана, но какъ бы то ни было, онъ, кажется, не такой негодяй, чтобы оставить двушку, потому что…
— Потому что отецъ ея мошенникъ?— подсказалъ Маттъ.— Нтъ, совсмъ не думаю, чтобы онъ былъ такимъ. Но есть всегда множество другихъ обстоятельствъ, которыя приходится принимать въ разсчетъ, помимо своихъ чувствъ и даже принциповъ. Я не могу ршить, какъ бы поступилъ Уилмингтонъ. Какъ предполагаешь ты дйствовать въ ближайшемъ будущемъ относительно Нортвика?
— Я общалъ ему, что его не станутъ ‘травить’, пока онъ будетъ стараться оправдать себя. Если же мы откроемъ, что онъ удралъ, мы должны передать это дло въ руки сыскной полиціи. Такъ мн кажется.
Отвращеніе выразилось на лиц Гилари, бывшемъ врнымъ зеркаломъ вохъ его душевныхъ эмоцій.
— Аппаратъ правосудія не отличается особенной привлекательностью,— промолвилъ сынъ съ сочувственной улыбкой,— даже въ томъ случа, когда человкъ не совершалъ преступленія. Но я не знаю ничего возмутительне коммерческаго или, какъ мы его называемъ, длового аппарата. Нкоторая доля грязи, повидимому, остается на хлб каждаго въ то время, какъ онъ его зарабатывалъ, или на его длахъ даже и въ томъ случа, когда онъ наживалъ ихъ большими кушами, какъ это практикуется въ нашемъ сословіи.
Эти послднія слова дали отцу возможность вымстить на сын недовольство самимъ собою.
— Я бы попросилъ тебя, Маттъ, не говорить со мною этимъ высокопарнымъ языкомъ бродячаго делегата. Я оставляю тебя въ поко съ твоими бреднями и, мн кажется, ты можешь легко сообразить, что я тоже не хочу, чтобы меня задвали.
— Извини, пожалуйста,— сказалъ молодой человкъ,— я не хотлъ сдлать теб непріятное.
— Ну такъ я не длай!
Спустя минуту Гилари прибавилъ, возвращаясь къ сознанію собственной неправоты:
— Вся эта исторія въ высшей степени мн противна, но я не вижу, какъ могъ бы я поступить иначе. Знаю, я самъ навлекъ на себя отвтственность въ извстномъ смысл, давъ Нортвику возможность выпутаться изъ бды. Но, право, ничего другого не оставалось. Если онъ обманетъ оказанное ему довріе, отъ этого самый фактъ ничуть не измнится, но я не могу скрыть отъ самого себя, что отчасти ожидалъ съ его стороны возможности обмана.
— Мн кажется,— отвчалъ сынъ,— это естественно заставляетъ тебя предполагать, что онъ убжитъ.
— Да.
— Но твое предположеніе не устанавливаетъ еще самаго факта.
— Нтъ. Но вопросъ въ томъ, не обязываетъ ли это меня дйствовать такъ, какъ если бы существовалъ уже самый фактъ, не долженъ ли я, разъ у меня явилось это подозрніе, принять теперь же нкоторыя мры, чтобы узнать, ухалъ-ли Нортвикъ дйствительно, или нтъ, вмст съ сыскной полиціей энергично слдить за нимъ, хотя и общалъ ему, что ни малйшая тнь не коснется его, пока не пройдутъ льготные три дня.
— Это щекотливый вопросъ,— сказалъ Маттъ,— или, врне это скверный вопросъ. Однако, ты принимаешь свои страхи за совершившійся фактъ и вс вы должны были имть свои опасенія еще ране. Я не думаю, чтобы даже виновная совсть обязывала кого бы то ни было къ занятію сыщика.
Матгъ снова засмялся съ тою нжной любовью, которую онъ питалъ къ отцу.