Мисс Мери, Сю Эжен, Год: 1851 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 132 минут(ы)

МИССЪ МЕРИ.

РОМАНЪ.

Соч. Евгенія Сю.

ПРОЛОГЪ.

Осенью 1840 года, нсколько путешественниковъ дожидались въ контор дилижансовъ, въ Кале, отправленія кареты въ Парижъ.

Въ углу залы сидла хорошенькая двушка, лтъ восемнадцати или двадцати, робкая и задумчивая. На колняхъ у ней лежалъ дорожный мшокъ, въ ногахъ маленькій кожаный чемоданъ. На ней была надта широкая клтчатая шаль и соломенная шляпка съ розовою подкладкой, изъ-подъ которой падали длинные свтлорусые волосы.

Двое очень молодыхъ людей, пріятной наружности, изящно одтые, въ фуражкахъ и съ дорожными несессерами въ рукахъ, перешептывались, стоя поодаль отъ путешественницы, и повременамъ поглядывали на нее съ удивленіемъ, до того явнымъ, что оно переставало быть почтительнымъ. Два втренника, вроятно, подшучивали насчетъ двушки, потому-что часто они довольно громко смялись, смотря на нее украдкою. Возл молодыхъ людей стоялъ человкъ, лтъ пятидесяти, гладко выбритый, съ маленькими рыжими бакенбартами, въ которыхъ начинала пробиваться сдина, въ бломъ галстух, повязанномъ на-крестъ подъ длиннымъ свтло-желтымъ жилетомъ, чорномъ однобортномъ сюртук, панталонахъ и штиблетахъ орховаго цвта, и съ хлыстикомъ въ рук. Судя по безукоризненной опрятности одежды, это былъ кучеръ изъ хорошаго англійскаго дома, скинувшій съ себя ливрею. Онъ зналъ по-французски, и при одной шутк, которая сорвалась съ языка молодыхъ людей, шутк, вроятно, не совсмъ умстной, покраснлъ и взглянулъ на путешественницу. Но въ это время, молодые люди вышли изъ конторы, и одинъ, смясь, сказалъ другому:

— Твое предположеніе отзывается самонадянностью.

— Ба! Конечно, маленькая миссъ очень недурна, но очень похожа на горничную, которая детъ во Францію, искать счастія.

— Держу пари.

— Браслетъ въ двадцать пять луидоровъ.

— Если ты проиграешь, браслетъ украситъ хорошенькую ручку Жюльетты.

— Если выиграю, то подарю его этому прелестному созданью.

— Идетъ!

И молодые люду удалились.

Двушка, печальная и задумчивая, не обратила никакого вниманія на двухъ шалуновъ, и вышла изъ раздумья только при восклицаніи человка въ чорномъ сюртук и орховаго цвта штиблетахъ, который подбжалъ къ ней, какъ будто не вря своимъ глазамъ, и закричалъ по-англійски:

— Боже мой! Миссъ Мери!

И онъ снялъ щляпу съ выраженіемъ глубочайшаго уваженія.

— Вилльямъ! Вы здсь, добрый Вилльямъ? сказала двушка съ такимъ же удивленіемъ.— Я думала, что вы въ Париж.

— Только-что оттуда, миссъ Мери. Вы перехали съ своимъ семействомъ во Францію?

— Нтъ, Вилльямъ, батюшка, маменька и сестры остались въ Дублин. Я одна ду въ Парижъ.

— Вы дете въ Парижъ, одн…. вы, миссъ Мери?

И Вилльямъ смотрлъ на двушку съ возрастающимъ безпокойствомъ.

На губахъ ея навернулась печальная улыбка.

— Я могу, добрый Вилльямъ, говорить съ вами откровенно, продолжала двушка.— Вы были старйшимъ и самымъ врнымъ слугою въ нашемъ дом, вы знали меня ребенкомъ…

— Какъ же, миссъ Мери! Когда вы были пяти лтъ, я вожу, бывало, подъ уздцы крошечную старую лошадку, Шетлендъ, а сэръ Лаусонъ, вашъ батюшка, поддерживаетъ васъ на сдл…

— И вотъ, Вилльямъ, мой батюшка совершенно разорился отъ банкрутства одного друга, за котораго онъ поручился, Мыза-Лаусонъ и вс земли проданы. Теперь мой батюшка занимаетъ скромную должность актуаріуса въ Дублин, и эта должность, посланная нечаянною милостью, едва даетъ ему средство содержать себя, маменьку и сестеръ. Я ду во Францію, поступить домашней учительницей. Мн доставилъ это мсто французской консулъ, съ которымъ батюшка былъ коротко знакомъ въ Дублин.

— Сэръ Лаусонъ разорился! Мыза продана… все продано! сказалъ Видльдмъ, цсчально сложивъ руки.— Какъ, миссъ Мери! Сэръ Лаусовъ даже не оставилъ себ любимую охотничью лошадь, Гленъ-Эртли? Онъ продалъ красивую, чистокровную вороную кобылу Блекъ-Флу, которую я самъ дрессировалъ для васъ? А упряжныя лошади что? Тоже проданы!… А чудесныя рабочія лошади, а деревенскія коровы, а стада, а свора?… Все продано, все! Боже мой, что вы говорите, миссъ Мери? Нтъ, это невозможно! Чтобы сэръ Лаусонъ разорился, онъ, богатйшій дворянинъ въ цломъ графств! Нтъ, этого не можетъ быть!

— Да, Вилльямъ, такая перемна счастія и мн сперва казалась невроятною, но потомъ, терпніе и мужество пришли мн на помощь.

— И вы дете одн, миссъ Мери? Возможно ли это? Совершенно одн, даже безъ служанки!

— Маменька моя и сестры сами прислуживаютъ себ, я буду длать, какъ он. Я думала, Вилльямъ, что вы обзавелись въ Париж.

— Увы, миссъ Мери! Судьба наказала меня за то, что я не послушалъ добрыхъ совтовъ сэра Лаусона, и отошелъ отъ него, когда маленькое наслдство упало на меня съ облаковъ. Проклинаю свое глупое товарищество съ двоюроднымъ братомъ, Тоби, который потащилъ меня съ собою въ Парижъ, торговать ирландскими лошадьми! Счастье не повезло намъ, я лишился всего. А знаете, миссъ Мери, куда я теперь сбирался? Не зная бдствія, постигшаго ваше семейство, я халъ на Мызу-Лаусонъ, въ полной увренности на доброе сердце вашего батюшки, который сказалъ мн: ‘Вилльямъ, не съ твоею честностью быть барышникомъ. Вспомни хорошенько: тебя обманутъ, ты прошь свое наслдство, но такъ какъ ты служилъ мн двадцать лтъ, и ты славный человкъ, то теб всегда найдется мсто на Мыз-Лаусонъ, если, по несчастію, ты лишишься того, что имешь’.

— Бдный Вилльямъ! Но съ вашей честностью и расторопностью, вы легко можете опредлиться въ хорошій домъ.

— Ахъ, не объ этомъ я думаю, миссъ Мери! Я думаю о томъ, какъ вы, никогда непокидавшая своихъ родителей, подете одн, и такъ далеко, въ публичной карет.

— Я вамъ сказала, Вилльямъ, что разореніе наше придало мн мужество.

— О, миссъ Мери, еслибъ мн было чмъ заплатить за поздку въ Парижъ, я попросилъ бы у васъ позволенія проводить васъ до мста, хотя бы потомъ я долженъ былъ поступить въ грумы или конюха, чтобы заработать деньги для возвращенія въ Ирландію.

— Вы добрый и достойный человкъ, Вилльямъ, я растрогана вашею преданностью, и благодарю васъ отъ всего сердца.

— Боже мой! Боже мой! и какъ подумаешь, вс несчастія обрушились разомъ! сказалъ старый слуга съ горестнымъ участіемъ.— А что подлываетъ, миссъ Мери, вашъ двоюродный братецъ, капитанъ Дугласъ?

Двушка покраснла, на прелестномъ и кроткомъ лиц ея выразилась тяжелая грусть, и она отвчала измнившимся голосомъ:

— Братецъ воротится изъ Индіи черезъ два года, мы недавно получили отъ него письмо.

— Да, а чрезъ годъ слдовало сыграть вашу свадьбу, потому-что капитанъ помолвленъ за васъ, миссъ Мери, сговоръ вашъ былъ радостью для всего дома, и вашъ батюшка задалъ праздникъ всей прислуг, домашней и съ фермы. И вотъ теперь сватьба, которой такъ желали ваши родные, можетъ не состояться, миссъ Мери! И однакожъ…. но нтъ, отчего же ей не быть?

— Едва ли возможенъ этотъ союзъ, Вилльямъ: братецъ мой, Дугласъ, очень богатъ, а мы обднли и слишкомъ горды.

Разговоръ этотъ, кажется, былъ тягостенъ для двушки: слезы выступили у ней на глазахъ, она отвернулась, и посл минутнаго молчанія, сказала боле-спокойнымъ голосомъ:

— Я очень рада, что встртила васъ, Вилльямъ, если вы прідете въ Дублинъ, то скажете моимъ роднымъ, что я была здорова передъ отъздомъ изъ Кале.

— Ахъ, миссъ Мери, и вы дете одн! Это ужасно!…

— Отчего же? Въ этомъ путешествіи нтъ ничего ужаснаго Правда, я одна, но я осталась очень довольна пассажирами которые хали со мною сюда изъ Дублина.

— Въ Англіи — другое дло: тамъ не удивляются, если двушка путешествуетъ одна.

— Конечно, однакожъ я слышала, что во Франціи уважаютъ беззащитную женщину.

— Ахъ, миссъ Мери! вскричалъ Вилльямъ, вздохнувъ при мысли о шуткахъ двухъ молодыхъ людей: еслибъ вы знали!… Я плохо знаю по-французски, однакожъ понимаю кое-что.

— Что хотите вы сказать, Вилльямъ?

Пока миссъ Мери и старый слуга разговаривали на конц залы, дверь шумно распахнулась, и вошелъ еще одинъ пассажиръ, задыхаясь отъ усталости и понукая носильщика, который сгибался подъ тяжестью чемодана, двухъ дорожныхъ мшковъ, и множества корзинъ, узловъ и ящиковъ. Путешественникъ этотъ былъ толстякъ, лтъ шестидесяти, угрюмый, сварливый и смшной наружности, за нимъ вошли четверо молодыхъ людей, одтыхъ не такъ красиво, какъ два шалуна, которыхъ шутки заставили честнаго Вилльяма покраснть. Эти четверо только-что плотно позавтракали. Румяный цвтъ лица, громкій разговоръ, частые припадки веселости, и тлодвиженія, не очень соблюдавшія законъ равновсія, свидтельствовали, что они были не совсмъ трезвы.

— Какая, право, досада, сказалъ одинъ изъ нихъ: что мы будемъ разлучены отсюда до Парижа,— двое внутри дилижанса и двое на имперіал!

— Господа! предлагаю сдлать подписку, и пробить имперіалъ, чтобы намъ можно было разговаривать во всю дорогу.

— Кончено! сдлаемъ форточку въ имперіал! закричали въ голосъ вс товарищи.

Старикъ подошелъ къ кассиру и завелъ съ нимъ громкимъ голосомъ, слдующій разговоръ, который гуляки слушали повидимому, съ величайшимъ любопытствомъ.

— Назадъ тому часъ, я присылалъ сюда взять мсто, сказалъ толстякъ.

— Далеко ли, Сударь?

— Разумется’ въ Ла-Ботардьеръ.

— А гд находится Ла-Ботардьеръ?

— Какъ! закричалъ старикъ, разгнванный такимъ незнаніемъ: вотъ забавный вопросъ! Ла-Ботардьеръ — въ Ла-Ботардьер, какъ Парижъ въ Париж. Повторяю вамъ, что часъ тому, сюда приходилъ человкъ, взять для меня мсто внутри дилижанса, я ду въ Парижъ, оттуда въ Туръ, и потомъ въ Ла-Ботардьеръ.

— Эй! господа! сказалъ одинъ изъ веселыхъ пассажировъ, указывая на толстяка: полюбуйтесь на него! Экой шутъ! Посмотрите, какой на немъ колпакъ съ козырькомъ! А плащъ-то каковъ, а сапоги на мху!

— Если онъ сидитъ внутри кареты, будетъ надъ чмъ потшиться мн и Турнекену!

— Какая уморительная фигура!

— Открываю подписку надодать ему изо всей силы на всхъ обдахъ, во всю дорогу. Онъ, кажется, задорный малый.

— Задорный! Какое наслажденіе!… Приди въ наши объятія, если ты задоренъ… и мы дадимъ теб случай побситься. При слов Ла-Ботардьеръ, весельчаки разразились хохотомъ, и когда толстякъ обернулся и нахмурилъ брови, вс четверо вдругъ приложили руку подъ козырекъ, и поклонились ему съ пріятною улыбкой. Старикъ заворчалъ и опять повернулся къ кассиру.

— Точно такъ, сказалъ кассиръ, взглянувъ на списокъ пассажировъ: мы уже получили задатокъ, отдано шестое мсто. Только оно и оставалось внутри дилижанса.

— Какъ! значитъ, я не сижу въ углу, не справа? Объявляю вамъ, что я беру мсто въ углу.

— Невозможно, сударь, повторяю вамъ, что осталось только шестое мсто.

— Въ середин, впереди! Да вы шутите надо мною?

— Въ такомъ случа, сударь, не здите, и вы потеряете только задатокъ.

— Но это грабежъ! Такъ поступать съ пассажирами!… Постойте. Есть ли женщины въ карет?

— Одна дама.

— Отъ часу не легче…. только этого недоставало! За общимъ столомъ, лучшій кусокъ — дам, жарко ей — опускайте окна, холодно — поднимайте…. Это невыносимо!… ‘Не здите, и вы только потеряете задатокъ!’ Удивительная любезность! Прекрасное путешествіе!… Хорошо начинается!… Усладительная перспектива! Сидть, неизвстно съ кмъ, прибавилъ сварливый старикъ, искоса посмотрвъ на четырехъ весельчаковъ, которые не спускали съ него глазъ.

— Берете вы мсто, или нтъ?

— Беру: мн нельзя не хать въ Ла-Ботардьеръ…. Беру это мсто, потому-что меня вынуждаютъ, приступаютъ съ ножемъ къ горлу, и грозятъ удержать задатокъ, но я надюсь, что между пассажирами найдутся порядочные люди, которые не захотятъ, чтобы человкъ моихъ лтъ сидлъ на шестомъ мст, на корточкахъ.

— Ужъ это ваше дло, сударь, уговаривайтесь съ пассажирами. Позвольте записать ваше имя.

— Одоаръ-Жозефенъ Ла-Ботардьеръ, жительство имю въ замк Ла-Ботардьеръ, въ общин Ла-Ботардьеръ.

Едва сварливый старикъ произнесъ свое имя и фамилію, какъ четыре молодые весельчака, непропустившіе ни одного слова изъ этого разговора,— потому-что разгнванный пассажиръ кричалъ во все горло,— залились гомерическимъ смхомъ. Ла-Ботардьерской помщикъ взглянулъ на нихъ съ угрожающимъ видомъ, и вышелъ изъ конторы, заплативъ за свое мсто.

— Великолпный Жозефенъ! сказалъ одинъ изъ молодыхъ товарищей: обязуюсь не спускать глазъ съ Жозефена во всю дорогу.

— Предлагаю, господа, привязать бумажный хвостъ Одоару.

— Согласенъ, съ условіемъ, чтобы этотъ хвостъ былъ завитъ ла Ботардьеръ!

И вс четверо вышли за толстякомъ, скользя на носкахъ, покачиваясь изъ стороны въ сторону, и распвая хоромъ:

Bon, bon,

La Botaidire!

Bon, bon

La Botardon!

Когда они удалились, въ контору вошли молодые люди, державшіе пари.

Пока разыгрывались эти сцены, миссъ Мери, видя съ какими спутниками ей приходится хать до Парижа, долго разговаривала въ полголоса съ Вилльямомъ, безпокойство ея увеличивалось, наконецъ она ршилась на что-то съ величайшимъ усиліемъ, и подошла къ одному изъ молодыхъ шалуновъ, на котораго указалъ ей Вилльямъ.

Этотъ молодой человкъ, при всей своей втренности, доказанной шутками насчетъ незнакомки, принадлежалъ, какъ и его товарищъ, къ хорошему обществу, былъ хорошъ собою и съ благородными пріемами. Миссъ Мери обратилась къ нему съ замшательствомъ, нжностью и достоинствомъ, которыя придавали еще боле выразительности ея хорошенькому личику, и сказала ему по-французски:

— Милостивый государь, позвольте попросить васъ на два. слова.

Молодой человкъ, чрезвычайно удивленный и восхищенный такою неожиданностью, бросилъ на своего друга взглядъ, говорившій: ‘я выигралъ пари’, поклонился двушк, и пошелъ за нею къ окну, возл котораго стоялъ Вилльямъ.

Присутствіе посторонняго при разговор съ хорошенькою незнакомкою, и особенно посторонняго въ кучерскихъ штиблетахъ, сначала не понравилось молодому человку, но предполагая, что молодая Англичанка была горничная, отыскивающая мста, онъ пересталъ удивляться, что она состоитъ подъ покровительствомъ человка въ штиблетахъ. Однакожъ, молодой человкъ снова поклонился миссъ Мери, и сказалъ:

— Сударыня, я съ удовольствіемъ готовъ къ вашимъ услугамъ.

— Милостивый государь, я не имю чести быть вашею знакомой, но, полагаясь на французское великодушіе, хочу просить у васъ услуги, большой услуги.

— Располагайте мною, какъ вамъ угодно, отвчалъ молодой человкъ, начинавшій замчать, что молодая миссъ владетъ французскимъ языкомъ съ совершенствомъ, недоступнымъ для служанки и говоритъ съ тонкимъ знаніемъ приличій.

— Я изъ Ирландіи, милостивый государь, продолжала миссъ Мери: превратности судьбы, постигшія мое семейство, котораго этотъ честный слуга,— и она указала на Вилльяма,— не покидалъ въ продолженіе двадцати лтъ, заставили меня занять мсто учительницы во Франціи, и я отправляюсь въ Парижъ, одна въ публичной карет. Это дальнее путешествіе нисколько не безпокоило бы меня, еслибы вс пассажиры, съ которыми придется мн хать, были такъ же прекрасно воспитаны, какъ вы, милостивый государь, но къ сожалнію, иногда встрчаются люди, непонимающіе, какъ тягостно, и слдовательно, какъ достойно уваженія положеніе двушки, которая въ первый разъ покидаетъ родительскій домъ и должна хать одна на чужую сторону.

— Я не думаю, сударыня, отвчалъ втренникъ, смущаясь боле и боле: я не думаю, чтобы нашелся негодяй, который осмлился бы забыть къ вамъ уваженіе.

— Я знаю, что женщина, съ которою обходятся невжливо, всегда можетъ заставить уважать себя, но эта крайность такъ унизительна, такъ ужасна, что мн тягостно бы іо бы прибгать къ ней. Потому, милостивый государь, я ршилась обратиться къ вамъ и просить услуги, которая покажется вамъ странною, но которой я смю ожидать отъ вашего добраго и благороднаго сердца.

— Говорите, сударыня, сдлайте милость, говорите, отвчалъ молодой человкъ, тронутый достоинствомъ этихъ словъ: я сочту себя счастливымъ, если буду въ состояній оказать вамъ услугу, какая бы она ни была.

— Насъ шестеро въ карет, изъ женщинъ только я одна, позвольте мн хать до Парижа подъ именемъ вашей сестры, я говорю по-французски на столько, чтобы сдлать поддльной родство правдоподобнымъ. Согласитесь, милостивый государь, будьте великодушны, и общаю вамъ съ древнимъ ирландскимъ чистосердечіемъ, — я всегда буду вамъ благодарна. Этотъ врный слуга, передъ которымъ я обращаюсь къ намъ съ просьбою, по-крайней-мр скажетъ моимъ родителямъ, что путешествіе мое началось благополучно.

Въ молодой путешественниц, въ пріятномъ, нсколько иностранномъ ея выговор, было столько простосердечія, прямодушія, что молодой человкъ, растроганный, взволнованный этимъ обращеніемъ къ его сердцу, упрекая себя въ душ за первыя, несовсмъ благородныя шутки, отвчалъ миссъ Мери почтительнымъ тономъ:

— Мн чрезвычайно лестно, сударыня, довріе, которымъ угодно вамъ почтить меня, и я постараюсь выполнить, какъ можно лучше, роль вашего брата — до Парижа.

Судя по лицу молодаго человка, миссъ Мери не могла сомнваться въ его искренности, и сказала съ выраженіемъ трогательной благодарности:

— Если, милостивый государь, у васъ есть матушка и сестра, скажите имъ, по возвращеніи, что вы сдлали сегодня для незнакомки,— и он полюбятъ васъ еще боле.

И миссъ Мери, съ чистосердечною непринужденностью, отличительной чертою ирландскаго характера, подала молодому человку маленькую ручку, стянутую перчаткой, и сказала:

— Благодарю васъ, миссъ Лаусонъ вритъ вашему слову.

— И миссъ Лаусонъ, отвчалъ молодой человкъ, коснувшись руки незнакомки: можетъ быть уврена, что Теодоръ Фавроль никогда не измнялъ своему общанію.

— О, благодарю васъ, джентльменъ! благодарю: вскричалъ добрый Вилльямъ, свидтель этой сцены.

— Господа, готовьтесь садиться, сказалъ кондукторъ.

— Добрый Вилльямъ, сказала миссъ Мери старому слуг, посл того какъ Фавроль, изъ скромности, отошелъ отъ нихъ: вроятно, вы воротитесь въ Дублинъ?

— Точно такъ, миссъ Мери, отвчалъ слуга, и въ глазахъ его навернулись слезы: у меня есть нсколько знакомыхъ, можетъ быть, я пріищу мсто.

— Какъ только вы прідете, Вилльямъ, ради Бога, повидайтесь съ моимъ батюшкой. Онъ очень безпокоился, онъ былъ въ отчаяніи, когда отпускалъ меня одну, и непремнно проводилъ бы меня, еслибъ издержки на эту поздку не отняли у моей матушки и сестеръ хлба на цлый мсяцъ.

— Боже! что я слышу, миссъ Мери?… Вы говлрите о куск хлба!

И слуга утеръ глаза.

— Что длать, Вилльямъ, надо покориться судьб. Вы разскажете батюшк, какъ я поступила съ однимъ изъ моихъ спутниковъ, кажется, что поступить такъ было всего лучше, если врить вашимъ словамъ, добрый Вилльямъ, хотя при вашемъ знаніи французскаго языка, вы могли нсколько обмануться въ словахъ этого молодаго человка.

— О, я не ошибся, миссъ Мери, но, вроятно, джентльменъ раскаялся, узнавъ изъ вашихъ словъ, что мы леди… Дай Богъ, чтобъ онъ сдержалъ свое общаніе… и защищалъ васъ! Потому-что другіе, которые только что вышли, распвая и коверкаясь, за толстякомъ, заставляютъ меня опасаться за васъ, миссъ Мери. Для чего не отложили вы поздки?

— Я было думала объ этомъ, видя, что въ карет нтъ ни одной женщины, но вс мста заняты на завтра и на послзавтра, мн пришлось бы потерять трое сутокъ,— а жизнь въ гостинниц дорога для моего бднаго кошелька, сказала миссъ Мери, мило улыбнувшись: у меня осталось ровно столько, чтобы дохать до мста, съ величайшею разсчетливостью. Но успокойтесь, Вильямъ: молодые люди, которые пли и танцовали, скоре сумасшедшіе, нежели злые, во всякомъ случа покровительство Фавроля заставитъ ихъ уняться… Въ просьб моей, быть-можетъ, много смлости, но батюшка и матушка обсудятъ ее. Скажите имъ, Вилльямъ, что когда вы встртились со мною въ Кале, я была совершенно здорова… Скажите имъ, что я пошлю письмо изъ перваго города, въ которомъ мы остановимся, еще скажите Роз, Эвелин, Нанси, что сестра Мери нжно вспоминаетъ объ нихъ, а маленькой Арабелл скажите, прибавила двушка, улыбнувшись сквозь слезы, что если она будетъ умницей, то старшая сестра, Мери, пришлетъ ей изъ Франціи хорошенькую куклу къ елк, дтскому празднику на любимой нашей родин…

— О, миссъ Мери, я какъ теперь вижу въ гостиной мызы Лаусонъ зеленыя ёлки, въ свчахъ, обвшанныя цвтами и подарками! Какое веселье, какой праздникъ во всемъ дом!

— Это прекрасное время прошло, Вилльямъ… Скажите же всмъ, которыхъ я люблю, что Мери съ ними, несмотря на разлуку….

— Страшно подумать, миссъ Мери! Вы дете учить у чужихъ людей! вскричалъ слуга, будучи не въ силахъ удержать свои слезы. Нтъ, нтъ, я не хочу, я не могу даже подумать объ этомъ… Въ послдній разъ, когда я видлъ васъ на мыз, вы хали на верховой лошади, между сэромъ Лаусономъ и капитаномъ Дугласомъ, вы были веселы, счастливы, а ваша матушка и сестрицы хали въ красивой зеленой коляск, запряженной парою чудесныхъ срыхъ лошадей, и маленькой Джони сидлъ на козлахъ! Это было по утру, вы собирались на загородную прогулку….

— Я не буду жалть о счастливомъ прошломъ, если только возвратясь къ родителямъ найду ихъ, не въ такомъ бдственномъ положеніи, въ какомъ они теперь… Знаете, добрый Вилльямъ, что меня всего боле тревожитъ посл разлуки съ родными? Разлука съ нашей Ирландіей! Только теперь я вполн почувствовала, какъ люблю свою родину.

— Господа, по мстамъ! сказалъ кондукторъ: скоре, по мстамъ.

И увидвъ у ногъ миссъ Мери кожаный мшокъ, прибавилъ отрывисто:

— Помилуйте, сударыня, ваши вещи давно должны лежать на имперіал. О чемъ вы думали?

— Извините, сказалъ миссъ Мери, въ смущеніи: я не знала.

При грубомъ замчаніи кондуктора, Вильямъ покраснлъ какъ ракъ, и бросилъ на него сердитый взглядъ, но присутствіе Мери укротило ярость слуги, онъ схватилъ чемоданъ сильною рукою и бросилъ себ на плечо.

Въ эту минуту Фавроль приблизился къ двушк чрезвычайно любезно и почтительно’ и сказалъ:

— Я не позволилъ бы себ, сударыня, употреблять во зло выгоды моей роли, но я считаю нелишнимъ просить васъ подать мн руку, для большаго правдоподобія.

— Съ удовольствіемъ, милостивый государь, отвчала, улыбнувшись, миссъ Мери.

Потомъ, молодой человкъ указалъ на своего товарища, и сказалъ:

— Я долженъ былъ, сударыня, посвятить моего товарища въ нашу тайну. Позвольте имть честь представить его: Жоржъ Монфоръ.

Товарищъ молодаго человка почтительно поклонился миссъ Мери, она отвтила ему наклоненіемъ головы, и вс трое, вмст съ Вилльямомъ, пошли во дворъ, гд стоялъ дилижансъ.

Фавроль подалъ руку миссъ Мери, и помогъ ей войти въ карету. Тогда Вилльямъ, у котораго щеки смокли отъ слезъ, сказалъ молодому человку на дурномъ французскомъ язык и прерывающимся голосомъ:

— Умоляю васъ, джентльменъ, берегите миссъ Мери. Ея батюшка, сэръ Лаусонъ, кавалеръ, былъ однимъ изъ богатйшихъ помщиковъ джентльменовъ въ цломъ графств, у него стояло восемь превосходныхъ лошадей, и вс чистокровныя ирландскіе, джентльменъ, у него была, джентльменъ, свора изъ двадцати-пяти собакъ для охоты на лисицъ. Вы видите, что миссъ Мери — леди, и заслуживаетъ, что бы въ ней приняли участіе…

Квкъ ни бьдла наивна рекомендація Вилльяма, выражавшаго сожалніе и участіе съ своей кучерской точку зрнія, однако она могла имть благопріятное вліяніе. Многіе люди тмъ боле сочувствуютъ бдности, что ей предшествовало пышное довольство.

Фавроль отвчалъ Вилльяму:

— Будьте спокойны, честный человкъ, я исполню относительно миссъ Мери вс обязанности брата, и брата самаго преданнаго и почтительнаго.

Молодой человкъ не думалъ, что ему скоро придется быть защитникомъ своей сестры. Миссъ Мери опять показалась у дверей дилижанса и, улыбаясь, сказала кондуктору:

— Кажется, вы сказали, что мое мсто въ середин, съ правой стороны?

— Точно такъ.

— Но это мсто занято пассажиромъ, который уже заснулъ крпкимъ сномъ. Мн совершенно все-равно, гд не сидть, но я боюсь, въ свою очередь, занять чужое мсто.

И она вышла изъ кареты, въ которую взошелъ кондукторъ, и пассажиры услышали слдующій разговоръ:

— Господинъ пассажиръ, сказалъ кондукторъ: это не ваше мсто, здсь сидитъ дама. Что?.. Отвчайте же!

— Берегитесь, кондукторъ: Жозефенъ Ла-Ботардьеръ изволитъ почивать.

— Предлагаю, господа, поцаловать его въ лобъ, пока онъ спитъ.

— Да, кажется, онъ глухъ, продолжалъ кондукторъ.— Проснитесь, милостивый государь, сдлайте одолженіе. Пора хать.

— Кондукторъ, вы позволяете намъ разбудить Одоара, для общественной пользы?

— Сдлайте милость, господа: надо кончить.

И четыре сумасброда начали кричать во все горло.

— Пожаръ! Ла-Ботардьеръ горитъ!

— Жозефенъ, внемли мой крикъ!

— Одоаръ, отвть на мои стоны!

— Жозефенъ, открой милые глазки!

— Одоаръ, дай насладиться твоимъ взоромъ!

Фавроль начиналъ хмурить брови въ неудовольствіи на эти прелюдіи, предвщавшія, повидимому, бурное путешествіе.

— Повторяю вамъ, милостивый государь, сказала миссъ Мери мнимому брату: мн совершенно все-равно, гд не сидть. Я не хочу быть причиною спора.

Но Фавроль бросился въ карету, въ которой ботардьерскій помщикъ укрпился за грудою плащей, мшковъ и узловъ, такъ, что можно было видть только маковку его головы, въ чорномъ толковомъ колпак, натянутымъ на глаза подъ фуражкой. Несмотря на ужасную кутерьму, толстякъ продолжалъ храпть. Фавроль, желая кончить непріятную сцену, сначала пошевелилъ Ла-Ботардьера слегка, но потомъ толкнулъ его такъ нетерпливо, что соня уже не могъ притворяться спящимъ, и раскричался, какъ человкъ, котораго будятъ въ расплохъ.

— Кто сметъ будить меня такъ? Кто позволивъ себ нарушать мой сонъ?

И обратясь къ Фавролю, толстякъ спросивъ:

— А вы кто такой? Я не знаю васъ.

Ла-Ботардьеръ еще дальше натянулъ фуражку на глаза, и проворчалъ сквозь зубы:

— Это, ршительно невыносимо!

— Милостивый государь, отвчалъ Фавроль, начавъ съ величайшимъ хладнокровіемъ перекладывать пожитки сварливаго старика на переднюю скамейку: имю честь замтить вамъ, что вы заняли мсто моей сестры, и не сомнваюсь, что вы поспшите уступить его.

Появленіе Фавроля въ карет и учтивая твердость, съ какою онъ говорилъ о сестр, нсколько успокоили веселую непринужденность хохотуновъ, и Ла-Ботардьеръ, увидвъ переселеніе своихъ пожитковъ, закричалъ защитнику миссъ Мери:

— По какому праву, милостивый государь, налагаете вы руку на мою собственность? Я первый занялъ это мсто, тмъ хуже для опоздавшихъ. Мои лта позволяютъ мн остаться въ этомъ углу.

— Никто, милостивый государь, такъ не уважаетъ сдины, какъ я, отвчалъ Фавроль: но имю честь еще разъ повторить вамъ, что это мсто принадлежитъ моей сестр, итакъ, надюсь, что вы поспшите удалиться, въ противномъ случа, милостивый государь, я вынужденъ буду заставить васъ.

— Ужасное путешествіе! закричалъ сварливый старикъ. Когда наконецъ я доду въ Ла-Ботардьеръ?

— Душевно желаю вамъ дохать какъ можно скоре, сказалъ Фавроль.

И потомъ прибавилъ, обратясь къ четыремъ весельчакамъ:

— Господа, я ду съ сестрою, позвольте надяться, что вы умрите свои возгласы во-время поздки. За это я буду вамъ искренно благодаренъ.

— Съ удовольствіемъ, милостивый государь, отвчалъ одинъ изъ весельчаковъ: вы имете на это полное право. Должно уважать даму.

— И мы попросили бы того же самаго, еслибъ съ нами была сестра, замтилъ другой. Будьте покойны, милостивый государь, мы любимъ хохотать, но умемъ уважать молодую особу.

— Благодарю, господа, благодарю, отвчалъ Фавроль: въ этомъ я былъ увренъ.

Онъ вышелъ изъ кареты и посадилъ миссъ Мери, которая, сожаля о маленькой непріятности, сла съ правой стороны, внутри кареты. Возл нея помстился ея мнимый братъ, а впереди его товарищъ. Въ то мгновенье, какъ двушка въ послдній разъ сдлала прощальный знакъ Вилльяму, утиравшему слезы, дилижансъ тронулся, и одинъ изъ гулякъ, высунувъ голову изъ дверецъ, закричалъ фальцетомъ съ имперіала:

— Скоре, почтальонъ, ради Бога, скоре: этакъ мы никогда не прідемъ въ Ла-Ботардьеръ!

I.

Г. и г-жа Морвиль жили въ своемъ прекрасномъ помсть, въ Туррен. Морвиль, отставной кавалерійскій офицеръ, былъ лтъ сорока-пяти, и не совсмъ крпкаго здоровья, что легко можно было замтить по его блдному лицу. Отъ времени до времени, у него открывалась старинная рана, имвшая тяжелыя послдствія, которыя онъ скрывалъ сколько могъ, отъ своей жены. Г-жа Морвиль была нсколько моложе мужа, не отличалась особенною красотою, но живость и выразительная пріятность физіономіи замняли этотъ недостатокъ красоты.

Разъ утромъ, — черезъ недлю посл отъзда миссъ Мери изъ Кале,— Морвиль вошелъ въ комнату жены, и показалъ ей незапечатанное письмо.

— Вчера вечеромъ, любезная Луиза, сказалъ онъ: я написалъ письмо къ моему брату. Вотъ оно. Прочтемъ вмст, и я пошлю его на почту, если ты не перемнила своего мннія.

— Нтъ, мой другъ, нисколько, съ той минуты, какъ я ршилась на это, у меня тяжелый камень упалъ съ сердца.

— Вотъ что я пишу брату….

— Дай Богъ только чтобы письмо не опоздало въ Дублинъ.

— Надюсь, по-крайней-мр, что оно придетъ во-время. Я отправлю его съ первымъ курьеромъ министерства иностранныхъ длъ. Посл завтра онъ будетъ въ Париж, а на пятые сутки въ Дублин, если только перездъ изъ Англіи въ Ирландію не замедлитъ дурная погода, что очень возможно. Вотъ что я пишу брату.

И Морвиль прочелъ слдующее письмо:

‘Любезный Огюстъ,

‘Письмо это очень удивитъ тебя, оно совершенно противорчитъ тому, которое ты получилъ отъ 19-го числа, но посл долгаго и серьезнаго размышленія, Луиза и я ршились окончательно насчетъ миссъ Мери. Всякому другому, кром тебя, мой другъ, я счелъ бы обязанностью объяснить, что такую скорую перемну мыслей.не должно приписывать ни втрености, ни жалкому непостоянству взгляда на вещи самыя важныя въ жизни. Ты знаешь меня, теб извстна твердость характера Луизы, ты знаешь ея нжную и просвщенную привязанность къ нашей Альфонсин, и потому поймешь, что только серьозныя причины заставили насъ отказаться сегодня отъ того, что за недлю, мы приняли съ благодарностью. Словомъ, мы формально отказываемся взять въ учительницы двицу Мери Лаусонъ, отказываемся съ сожалніемъ, съ большимъ сожалніемъ. То, что ты писалъ намъ объ этой особ, заране расположило насъ въ ея пользу, потому-что жена и я привыкли безусловно и слпо врить въ твое здравое сужденіе и твой свтлый взглядъ. Ты писалъ, что миссъ Мери учительница, какія встрчаются рдко, и намъ въ-особенности нравилось то, что двица Лаусонъ, до-сихъ-поръ обучавшая только своихъ сестеръ, чужда всякаго педантизма.

‘Мы приняли услуги миссъ Мери, потому-что она правилась намъ во всхъ отношеніяхъ: привыкла къ тихой деревенской жизни, выросла на глазахъ благороднйшаго отца и высоко-образованной матери, сердца прекраснаго, отличная музыкантша, рисуетъ превосходно, получила основательное и разнообразное воспитаніе, говоритъ по-французски и по-итальянски такъ же правильно, какъ no-англійски…. Повторяю, мой другъ, ты открылъ сокровище, и мы приняли его съ восхищеніемъ. Я опираюсь на рдкія качества двицы Лаусонъ, чтобы убдить тебя, что мы оцняемъ ихъ вполн, и если отказываемся отъ этого сокровища, то единственно потому, что жена и я, здраво обсудивъ дло, ршились не брать учительницы для Альфоисины.

‘Объясненіе побудительной причины завлекло бы меня слишкомъ далеко. Мы полагаемъ, что ты можешь, если найдешь умстнымъ, показать начало письма семейству миссъ Мери, мы высказываемъ здсь, со всею откровенностью, живйшее сожалніе и уваженіе къ этой молодой особ. Скажи г-ну и г-ж Лаусонъ, что насъ тронуло довріе, которое доказали они, поручая намъ миссъ Мери, и что она жила бы у насъ какъ у родныхъ. Въ послднемъ письм ты говорилъ, что двица Лаусонъ детъ черезъ дв недли въ Дублинъ. Ныншнее письмо наше, вроятно, дойдетъ къ теб такъ, что ты во-время успешь сообщить родителямъ миссъ Мери о перемн нашего намренія. Я написалъ бы теб ране, но, повторяю теб, Луиза и я сошлись въ мысляхъ объ этомъ предмет только вчера вечеромъ.

‘Жена и дочь цалуютъ тебя. Жераръ перешелъ въ классъ реторики. Къ концу учебнаго года, онъ возвратится къ намъ, но я пошлю его въ Парижъ не прежде, какъ черезъ два года для изученія естественныхъ наукъ. Ему еще не исполнилось восьмнадцати лтъ, и мн хотлось бы, чтобы онъ созрлъ передъ моими глазами, прежде нежели попадетъ въ вихрь Латинскаго Квартала.

‘Дядя мой, Ла-Ботардьеръ, ухалъ въ Дюнкирхенъ по какому-то длу, несмотря на убдительныя просьбы, онъ захотлъ, для сокращенія расходовъ путешествовать одинъ, въ дилижанс. Скоро онъ воротится въ свое помстье и будетъ нашимъ сосдомъ, по обыкновенію. Я вижу, что ты хмуришь брови, теб не нравится такое сосдство, но ты ошибаешься: увряю тебя, дядюшка нашъ, при всей сварливости характера, въ душ добрый человкъ.

‘Прощай, любезный Огюстъ. Наше убжище длается намъ миле съ каждымъ днемъ, и мы радуемся при мысли, что, года черезъ два, скопимъ для Альфонсины хорошее приданое. Приближается время, когда надо будетъ подумать о томъ, какъ бы пристроить наше милое дитя…. Кстати, помнишь ли ты одного изъ моихъ друзей и товарища по полку, Фавроля? Недавно я встртился съ нимъ въ Париж, и мы говорили о семейной жизни, потому-что у него есть сынъ, лтъ двадцати, двухъ или двадцати-трехъ, воспитывавшійся въ одномъ училищ съ Жераромъ. Жераръ былъ въ младшемъ класс, когда сынъ Фавроля уже оканчивалъ курсъ. ‘Твоей дочери шестнадцать лтъ, сказалъ мн Фавроль: отчего бы не выдать ее замужъ за моего сына?’ Слова на втеръ, скажешь ты, брать, но у Фавроля большое имніе, онъ чрезвычайно любезный человкъ, и если сынъ похожъ на него…. Но здсь я останавливаюсь, не хочу представлять изъ себя басню о молочниц и кружк молока… Прежде всего надо припасти Альфонсон хорошее приданое, мы занимаемся этимъ дломъ, безъ всякихъ пожертвованіи, мы живемъ здсь господами, истрачивая вчетверо мене, чмъ въ Париж, мы такъ привыкли къ уединенію, что, приготовивъ приданое для Альфонсины, тотчасъ же подумаемъ о приданомъ для Жерара.

‘Ты почти обнадежилъ насъ, что, весной, прідешь къ намъ съ женою и дтьми, ожидаемъ васъ вс, считая въ томъ числ и мадамъ Пиволе, которая попрежнему услаждаетъ, а подъчасъ и надодаетъ намъ небылицами и сказками, заставившими тебя хохотать до слезъ.

‘Прощай еще разъ, другъ мой. Твердо надемся, что ты оправдаешь насъ въ глазахъ миссъ Мери и ея родителей. Сканіи имъ, что еслибъ мы не ршились не брать учительницы для Альфонсины, то съ величайшею признательностью приняли бы услуги миссъ Мери.

‘Поцалуй за насъ жену и дтей, и напиши намъ съ первою почтой.

‘Весь твой,

‘А. Морвиль’.

II.

— Г-жа Морвиль, молча, выслушала письмо, и потомъ сказала мужу.

— Прекрасно написано, мой другъ, если даже предположить, что миссъ Лаусонъ и ея родители — люди очень щекотливые, все-таки твои доводы таковы, что нисколько не оскорбляютъ ихъ самолюбія.,

— И такъ, любезная Луиза, ты ршилась? Подумай хорошенько, отказавшись одинъ разъ, намъ уже невозможно будетъ снова приглашать миссъ Лаусонъ.

— Что сказать теб, мой другъ? У меня ужасный недостатокъ: я ревнивая мать! Еслибъ ты зналъ, сколько я страдала, молча, въ послдніе три года, безпрестанно видя посредницу между мною и дочерью!…

— Луиза, Луиза, сказалъ Морвиль съ нжнымъ упрекомъ, я часто бранилъ тебя за это. Хотя эта ревность происходитъ изъ прекраснаго чувства — страстной любви къ дочери, однакожъ безразсудна. Подобно многимъ другимъ женщинамъ, ты не получила такого воспитанія, чтобы могла сама учить свою дочь музык, рисованью и иностраннымъ языкамъ: надо покориться этому маленькому несчастію.

— Нтъ… это большое несчастіе, мой другъ. О, сколько разъ я плакала о недостатк своего образованія! Мать должна бы давать умственную пищу своей дочери, какъ даетъ ей тлесную жизнь.

— Да, это было бы лучше, лучше было бы, еслибъ я могъ самъ учить Жерара: онъ жилъ бы тогда съ нами, но противъ невозможности есть одно средство — терпнье, мы живемъ въ пятнадцати миляхъ отъ Тура, и не можемъ выписывать сюда учителей для Альфонсины. Намъ должно было взять учительницу домой, иначе наша дочь отстала бы, по воспитанію, отъ другихъ дтей, а это важный недостатокъ для будущаго. Въ наше время, многіе мужчины требуютъ отъ женщины, и не безъ причины, многосторонняго образованія.

— Но Альфонсина уже довольно знаетъ…

— Почти.

— И можетъ усовершенствоваться одна.

— Конечно, но только ея воспитаніе еще далеко не докончено.

— Другія женщины знаютъ еще меньше.

— Правда, и ты доказала мн милая Луиза, что возвышенный характеръ и доброе сердце замняютъ воспитаніе.

— И такъ — что же?

И потомъ г-жа Морвиль прибавила, улыбнувшись:

— Конечно, мое ршеніе нсколько самонадянно, однакожъ мн въ тысячу разъ пріятне, чтобы дочь моя была не слишкомъ учоною, нежели страдать отъ безразсудной, но тяжелой ревности. Сказать теб правду? Эта свтская жизнь, отъ которой теб слдовало бы удерживать меня, и которую ты одобряешь….

— Зачмъ же мн удерживать тебя, Луиза? Очень понятно, что ты ищешь развлеченія въ обществ нашихъ сосдей. Безъ этого, теб наскучила бы такая одинокая жизнь.

— Однакожъ, вдь она не наскучила теб?

— Не только не наскучила, но даже нравится, у меня не очень крпкое здоровье, я люблю уединеніе, занятія, и я не такой варваръ, чтобы сталъ лишать тебя удовольствій потому только, что они не въ моемъ вкус.

— Поврь, мой другъ, что, при всей любви къ свтскимъ удовольствіямъ, я мене искала бы ихъ, еслибъ дочь была ближе ко мн, да, я часто остаюсь по нскольку дней у сосдей, потому-что, говорю себ: ‘дочь не нуждается во мн, у ней есть компаньонка’,— и тогда сердце мое ноетъ отъ ревности.

— Луиза, посмотримъ на дло серьозно: разв ты могла завидовать нашей послдней учительниц, мамзель Лагранжъ? Ты видла, какъ Альфонсина любила ее, и какъ тебя любила?

— Но дочь моя оставалась съ нею чаще, нежели со мною…. Мамзель Лагранжъ почти играла въ куклы съ Альфонсиной, чего я уже не могла….

— И что же?

— Мн это было такъ тяжело, что я ршилась не брать учительницы. Теб покажется смшно, однакожъ подумай, легко ли было мн видть, что посторонняя женщина учитъ мою дочь тому, чему я не въ состояніи учить ее сама? Скажу теб еще одно. Я терпла присутствіе мамзель Лагранжъ, потому-что она была до крайности дурна собою, еслибъ она была хорошенькая, или лучше Альфонсины, я бы не вытерпла.

— Да, Луиза, теперь я вижу, за что мы отказываемся отъ миссъ Мери.

— Миссъ Мери? Признаюсь, мой другъ, что ужъ лучше я согласилась бы оставить у себя мамзель Лагранжъ.

Г-жа Морвиль замолчала, и потомъ продолжала съ чистосердечіемъ, которое придало трогательную прелесть ея выразительному лицу:

— Впрочемъ, другъ мой, я не злая женщина. Къ-счастію я во-время замтила, что, въ письм къ брату, ты забылъ очень важную вещь.

— Что же?

— Post-scriptum.

— По какому случаю?

— Братъ твой пишетъ, что мсто, которое мы предлагали миссъ Лаусонъ, не только обезпечивало на два или на три года существованіе этой двушки, но что почти все свое жалованье она хотла посылать въ Дублинъ, чтобы помогать своей матери и четыремъ сестрамъ…. Бдняжки! Еслибъ ты зналъ, какъ мн ихъ жаль!

— Такъ какъ, Луиза, твое доброе сердце предупредило мой вопросъ, то признаюсь, что только это обстоятельство и заставило меня призадуматься о перемн нашего плана. Я придумывалъ средство….

— Недоговаривай, мой другъ, сердце мое обливается кровью…— Выслушай: мы назначили миссъ Мери въ годъ дв тысячи четыреста франковъ, и отказываемся отъ нея не изъ экономическихъ разсчетовъ….

— Конечно нтъ.

— Нельзя ли сдлать, чтобы семейство миссъ Мери получало эти дв тысячи четыреста франковъ въ продолженіе двухъ или трехъ лтъ, не въ вид вознагражденія, но какъ-нибудь иначе?

— Невозможно! Ты читалъ, что пишетъ теб братъ, г. Лаусонъ не только не принялъ бы милостыни, но счелъ бы твое предложеніе за величайшую обиду.

— Жаль, моя милая, что въ настоящую минуту, ты не такъ изобртательна, какъ мадамъ Пиволе! сказалъ, улыбнувшись, г. Морвиль: надо послать за нею.

— Объясни, пожалуйста.

— Неужели я такъ безразсуденъ, чтобы сталъ предлагать ежегодную милостыню г. Лаусону или его дочери? Разв нельзя иначе предложить эту услугу?… Вотъ что: Альфонсина начинаетъ говорить по-англійски. Попросимъ брата прислать хорошихъ англійскихъ книгъ, которыя еще не переведены. Понимаешь?

— Чудесная мысль! Онъ предложитъ миссъ Мери сдлать подстрочный переводъ для Альфонсины…

— А мы оцнимъ трудъ, какъ намъ заблагоразсудится. Я думаю, что это не оскорбитъ самаго тонкаго самолюбія…. Сейчасъ припишу post-scriptum и запечатаю письмо.

Въ ту минуту, какъ г. Морвиль выходилъ изъ комнаты, ему встртилась Альфонсина.

— Я пишу къ твоему дядюшк, сказалъ онъ дочери: не будетъ ли отъ тебя какихъ порученій?

— О, нтъ, папенька: я уже столько разъ употребляла во зло снисходительность дядюшки. Напишите только, что я кланяюсь ему, тетушк и кузинамъ.

— Это уже написано. Значитъ, мн остается запечатать письмо, разумется, приписавъ post-scriptum, прибавилъ онъ, обращаясь къ г-ж Морвиль.

III.

Альфонсин было шестнадцать лтъ, она очень походила на мать, не была хорошенькою, но лицо ея было пріятное, выразительное, и въ немъ отражалась чистота души и откровенность характера.

Когда г. Морвиль ушелъ изъ залы, Альфонсина сказала матери:

— Скажите, маменька: въ этомъ письм къ дядюшк говорится о миссъ Лаусонъ?

— Да, моя милая.

— Значитъ, ршено: она прідетъ?

— Какъ тяжело ты вздохнула! сказала г-жа Морвиль: разв ты боишься новой учительницы?

— Бояться — не боюсь, но еслибъ мн предоставили выбрать….

— Такъ что же?

— Я лучше осталась бы безъ учительницы.

— Кажется, мамзель Лагранжъ не мучила тебя.

— О, нисколько! У нея былъ прекрасный характеръ, она очень любила меня… словомъ, какъ сестру.

— Да, вы не могли жить одна безъ другой, милая Альфонсина, и ты гораздо чаще была съ нею, нежели со мной.

— Это очень понятію: уроки….

— И посл уроковъ….

— Иначе и быть не могло. Разв, мамаша, ты стала бы бгать со мною, или играть въ куклы? Ты знаешь, что, назадъ тому два года, я еще играла въ куклы.

— И мамзель Лагранжъ играла съ тобою. Надо отдать справедливость: она очень любила тебя.

— Да, когда была довольна моими уроками, а безъ того была такая строгая, престрогая! Впрочемъ она никогда не сердилась напрасно, была довольна всмъ, и никогда не роптала.

— Словомъ, теб жаль ее?

— Конечно. Не скоро найдете такую учительницу…. Ужъ, врно, не замнитъ ее миссъ Лаусонъ!

— Ты думаешь?

— Мамзель Лагранжъ была такая кроткая, и притомъ такая учоная: играла на фортепіано, умла рисовать, объясняла все такъ понятно…. Я такъ привыкла къ ней въ три года….

— Но возвратимся къ миссъ Мери.

— Умоляю тебя, мамаша, не говори объ ней, мы еще успемъ подумать, когда она прідетъ.

— Отчего же она теб не нравится?

— О, я вижу ее, какъ теперь, эту миссъ Мери: длинная Англичанка, холодная, молчаливая, безъ улыбки, съ огромными…. вотъ этакими… зубами.

— Не совсмъ лестный портретъ.

— Притомъ, будь она фениксъ, она никогда не замнитъ для меня бдную мамзель Лагранжъ….

— Успокойся, Альфонсина. Хочешь, я обрадую тебя?

— Чмъ?

— Папенька пишетъ въ Дублинъ, къ твоему дяд, чтобы миссъ Мери не прізжала.

— Можетъ ли быть? весело вскричала двушка.

И потомъ, спохватясь, сказала:

— Но я не знаю, право, радоваться ли такой перемн…. Значитъ, у васъ есть кто-нибудь въ виду, вмсто миссъ Мери?

— Никого.

— Никого?

— Папенька и я ршили, что у тебя не будетъ учительницы. Довольна ты?

— Очень.

Альфонсина задумалась.

— Но, кто же мамаша, спросила она: докончитъ мое воспитаніе?

— Ты сама, другъ мой. Теперь ты такъ хорошо играешь на фортепіано, такъ хорошо рисуешь, и такъ хорошо знаешь по-англійски и по-итальянски, что можешь усовершенствоваться одна, безъ учительницы. Впрочемъ, что я говорюодна, нжно прибавила г-жа Морвиль: я не буду отходить отъ тебя. Хотя, къ несчастно, я не могу замнить для тебя учительницу, хоть я не музыкантша, однакожъ у меня слухъ довольно вренъ для того, чтобы различить, такъ ли ты играешь или поешь, я не умю рисовать, однакожъ увижу, врно ли ты копируешь. Что же касается исторіи и географіи, то на это есть у тебя книги. И притомъ, прибавила г-жа Морвиль, разстроганная до слезъ: ты не будешь взыскательна, неправда ли?… Словомъ, я постараюсь, чтобы ты не жалла о своей учительниц.

Альфонсина обняла мать:

— О, ты замнишь ее, вскричала двушка: я буду любить ее въ теб, какъ прежде въ ней тебя любила!

— И я не только буду раздлять съ тобой занятія, сказала г-жа Морвиль, въ восхищеніи отъ поцалуя дочери: я буду раздлять съ тобою удовольствія, буду твоею веселою и доброю подругой, вс мои мгновенья будутъ посвящены теб, словомъ, я постараюсь воротить потерянное время.

Въ сосдней комнат вдругъ послышались шумные шаги и крикъ, и въ дверяхъ показалась женщина, низенькая, толстая, съ связкою ключей за поясомъ и въ колпак, подъ которымъ волоса, чорные какъ смоль, были подобраны въ вид башни. Это была мадамъ Пиволе, когда-то кормилица Альфонсины, а теперь ключница. Она верне вкатилась, нежели вбжала, подняла руки вверхъ и закричала:

— Ахъ, сударыня, какое несчастіе! Г. Ла-Ботардьеръ!… Какое ужасное происшествіе!…

Пиволе упала въ кресло и опрокинула голову, какъ въ обморок. Г-жа Морвиль и Альфонсина уже не разъ были обмануты преувеличенными разказами своей ключницы, однакожъ подошли къ ней съ безпокойствомъ.

— Радй Бога, мадамъ Пиволе, скажите, что случилось? спросила г-жа Морвиль.— Что сдлалось съ г. Ла-Ботардьеромъ?

— Разв дядюшка мой воротился изъ путешествія? въ свою очередь спросила двушка: да отвчай же!

— Ахъ, сударыня! ахъ, барышня! отвчала кормилица, горестно качая головою: все кончено!

— Да что кончено?

— Это ужасно! Несчастный г. Ла-Ботардьеръ…. Правда, у него былъ дурной характеръ, но все-таки жаль!… Какая участь….

— Разв дядюшка здсь? спросила двушка.

— Договаривайте, пожалуста! съ нетерпніемъ сказала г-жа Морвиль: вы держите насъ на иголкахъ. Что случилось?

— Извините, сударыня, я такъ перепугалась… Сію минуту я была на главномъ двор, продолжала ключница прерывающимся голосомъ и вытирая лобъ: вдругъ, вижу, детъ по алле камышевый шарабанъ….

— Экипажъ дядюшки?

— Запряженный блою лошадью, которую, бдняжка, онъ называетъ, которую онъ звалъ Ронсво.

— Какъ? которую онъ звалъ! вскричала г-жа Морвиль, съ отчаяніемъ сложивъ руки.— Да ты не думаешь о томъ, что говоришь?

— Выслушайте, сударыня, выслушайте!… Я вижу издалека, детъ камышевый шарабанъ, онъ халъ очень скоро, сверхъ обыкновенія…

— Какое наказаніе! Да кончай скоре!

— Шарабанъ уже подъхалъ шаговъ на пятдесятъ къ ршетк замка, и вдругъ…. вдругъ…. Ахъ, сударыня!

— Дальше!…

— Выстрлъ. Рансво закусилъ узду и полетлъ какъ бшеный, а потомъ…. ужасное несчастіе!

— Ты помшалась! вскричала г-жа Морвиль…. Дядюшка здсь, я слышу его голосъ.

Въ-самомъ-дл Ла-Ботардьеръ кричалъ грубымъ голосомъ въ другой комнат:

— Все это очень возможно! Но я требую, чтобъ этого негодяя выгнали отсюда сію же минуту.

И г. Ла-Ботардьеръ явился во всемъ величіи дородности. Только шляпа его была сплющена и измята безъ милосердія, и отъ этого наряда озлобленное лицо толстяка сдлалось еще смшне.

— Ахъ, дядюшка! вскричала двушка, бросившись обнимать ла-Ботардьера.— Какъ маменька и я перепугались за васъ! Къ счастію, не случилось ничего дурнаго.

— Какъ, ничего? закричалъ старикъ: пугать мою лошадь выстрлами! Это ничего по вашему?

— Дядюшка, сказала г-жа Морвиль: это, врно, сторожъ хотлъ разрядить ружье, вовсе не предвидя….

— Все-равно! Ронсво испугался, понесся во всю прыть, задлъ за тумбу, шарабанъ чуть не опрокинулся, и моя шляпа — полюбуйтесь на нее — упала подъ колесо!… Не остановись Ронсво у ршетки, я не знаю, что-бы случилось, меня измяло бы колесами…. Это ничего по вашему?

— Конечно, это ужасно, дядюшка, замтила г-жа Морвиль: но Альфонсина хотла сказать, что это ничего въ сравненіи съ несчастіемъ, которое могло бы произойти отъ этого случая.

Пока г-жа Морвиль разговаривала съ сварливымъ старикомъ, Альфонсина подошла къ Пиволе и сказала ей съ нжнымъ упрекомъ:

— Видишь ли, что дядюшка совершенно здоровъ.

— Я пойду приготовить комнату для г. Ла-Ботардьера, сказала ключница и ушла преспокойно.

IV.

Когда Пиволе вышла, ла-Ботардьеръ бросился въ кресло, и вытирая лобъ, закричалъ:

— Объявляю вамъ, племянникъ, что я сейчасъ же ворочусь въ Ла-Ботардьеръ, если вы не прогоните негодяя, который испугалъ мою лошадь, злоумышленно разрядивъ ружье при моемъ приближеніи.

— Позвольте, дядюшка. Роберъ стоялъ за стною павильона, и не могъ видть васъ.

— Прекрасно, сударь! вы заступаетесь за своихъ лакеевъ, идете противъ меня!

И толстякъ пошелъ къ дверямъ.

— Сію же минуту заложить Ронсво!

— Перестаньте, дядюшка, сказала г-жа Морвиль, взявъ его за руку и сажая на мсто: вы угрожаете для шутки.

— Повторяю вамъ, племянница, или я удалюсь отсюда сію минуту, или онъ!

— Очень хорошо, дядюшка, сказалъ г. Морвиль: Роберъ удалится. Но только позвольте вамъ замтить, что онъ отецъ семейства, у него трое дтей и старушка мать.

— Это не причина пугать Ронсво. Племянничекъ, вы слишкомъ милостивы къ людямъ, которые посягаютъ на жизнь вашего дяди!

— Ваше желаніе, дядюшка, будетъ исполнено, сказалъ г. Морвиль, переглянувшись съ женою: Роберъ удалится отсюда.

— Удалится! Этого мало, я хочу, чтобы его выгнали немедленно, въ моемъ присутствіи.

— Очень хорошо, дядюшка, онъ уйдетъ сегодня же, я сейчасъ прикажу моему управляющему. Теперь позвольте, дядюшка, узнать о вашей поздк…. Вы, должно-быть, недавно воротились въ Ла-Ботардьеръ?

— Ужъ двое сутокъ, слава Богу! Я думалъ, что никогда не доду домой: такъ надоло мн это проклятое путешествіе!

— Значитъ, вы недовольны поздкой?

— Недоволенъ!… Да, я никогда позабуду этого путешествія! Оно было такъ же пріятно, какъ пріемъ, который ожидалъ меня у васъ.

— Разв, дядюшка, васъ опрокинули изъ экипажа? спросила г-жа Морвиль….

— Только этого недоставало!

— Вроятно, дядюшка, у васъ была непріятная встрча, какимъ часто бываетъ подверженъ путешественникъ въ публичныхъ каретахъ?

— Часто? Нтъ, сударыня! вскричалъ старикъ: не думаю, чтобы часто встрчались такія безстыдныя путешественницы въ сопровожденіи такихъ дерзкихъ негодяевъ!

Г-жа Морвиль, опасаясь, чтобы разговоръ не принялъ оборота, оскорбительнаго для скромности дочери, шепнула ей:

— Посмотри, Альфойфрна, приготовила ли мадамъ Пиволе комнату для дядюшки?

Двушка вышла.

— Кого же, дядюшка, спросилъ г. Морвиль, улыбнувшись: вы встртили въ дилижанс?

— Двчонку съ двумя подлипалами, изъ которыхъ одинъ, ея возлюбленный, безъ всякаго уваженія къ моимъ лтамъ, всю дорогу осыпалъ меня дерзостями, къ величайшему удовольствію своей спутницы. Да, надо мной трунили, и какъ еще трунили! Такъ какъ я неоднократно высказывалъ свое желаніе пріхать поскоре въ Ла-Ботардьеръ,— желаніе очень естественное, когда дешь въ такой дерзкой компаніи,— то эти наглые дурачье безпрестанно спрашивали у кондуктора: ‘Гд же ла-Ботардьеръ? Мы еще не пріхали въ Ла-Ботардьеръ? Да скоро ли мы будемъ въ Ла-Ботардьер?’ Срамники! Но я тоже не хожу въ карманъ за словомъ, и платилъ съ процентами…. Вотъ какова ныншняя молодежь!

— Къ счастію, дядюшка, есть исключенія.

— Нтъ!

— Вы исключите, дядюшка, моего сына, Жерара, сказалъ г. Морвиль.

— Его! Дайте ему связаться съ такою двчонкой: будетъ не лучше другихъ.

— По-крайней-мр, продолжалъ г. Морвиль: мы постараемся, чтобы онъ не посщалъ дурныхъ обществъ.

— Такъ и слдуетъ…. Представьте себ, что эта двчонка, безъ всякаго почтенія къ моей сдин, начала съ того, что послала своего возлюбленнаго гнать меня съ мста, которое я занялъ въ углу экипажа, и принудила меня ссть шестымъ, на корточкахъ, чего я терпть не могу! За общимъ столомъ ей подносили первой, потомъ ея двумъ почитателямъ и прочимъ пассажирамъ,— и ко мн доходили объдки. Этимъ еще не кончилось: одинъ изъ негодяевъ повторялъ за каждымъ обдомъ: ‘Мальчикъ, подай цыпленка ла-Ботардьеръ! Рост6ифъ ла-Ботардьеръ! Угря Ла-Ботардьеръ!’ А дурачье такъ и заливаются смхомъ! Подумаешь какъ остроумно! Мы слова садились въ карету, и вмсто дессерта, меня угощали шептаньемъ, улыбочками, которыми не переставала обмниваться эта двчонка съ своими любезными. Но за-то, выходя изъ кареты и входя въ карету, я всякой разъ старался наступать ей на ноги,— и негодница не смла пикнуть… Въ противномъ случа, я бы раздлался съ нею посвоему!

— Въ-самомъ-дл, дядюшка, сказала г-жа Морвиль: ужасно подумать, что честная двушка можетъ встртиться въ публичной карет съ такими созданьями.

— И забавне всего то, что эта искательница приключеній выдавала своего любезника за братца!

— Это непростительная ложь! замтила г-жа Морвиль.

— Для такихъ созданій не существуетъ приличій, но какъ мн хотлось удостовриться въ обман, то я спросилъ у кондуктора имя братца. Кондукторъ посмотрлъ въ списокъ, и сказалъ: Г. Теодоръ Фавроль.

— Какъ вы сказали, дядюшка?

— Теодоръ Фавроль… А вы разв знаете этого негодяя, который съ своею пріятельницей, преслдовалъ меня, какъ ужасный кошмаръ, до самаго Парижа?

— Я не знаю этого молодаго человка, дядюшка, но если онъ сынъ г-на Фавроля, служившаго полковникомъ въ одномъ со мной полку, то отецъ этого молодаго человка — мой старинный другъ. Еще сегодня утромъ, я писалъ своему брату, что, будучи въ послдній разъ въ Париж, я встртилъ г-на Фавроля отца, и что онъ сказалъ мн, смясь: ‘Отчего бы намъ не женить нашихъ дтей, когда они будутъ въ совершенныхъ лтахъ?’

— Поздравляю! Чудесная партія для вашей дочери!… Сверхъ того, посл непріятностей между этимъ нахаломъ и мною, такой союзъ былъ бы низостью.

— Ради Бога, выслушайте, дядюшка….

— Какъ! я избжалъ этого кошмара, чтобы встртиться съ нимъ здсь? Вы никогда не увидите меня!

— Умоляю васъ, дядюшка, успокойтесь, сказала г-жа Морвиль: мужъ мой говоритъ вамъ о шутк, которая проскользнула въ разговор… Притомъ Альфонсина еще не въ тхъ лтахъ, чтобы выдавать ее замужъ.

— А когда она достигнетъ тхъ лтъ?

— Дядюшка правъ, Луиза, поспшно сказалъ г-нъ Морвиль: хоть я и не очень строгъ, и знаю, что въ молодости многія вещи извинительны, однакожъ признаюсь, дядюшка, посл сказаннаго вами о молодомъ Фаврол, я получилъ о немъ невыгодное мнніе….

— И если вы увидитесь съ отцомъ этого баловня, продолжалъ злопамятный старикъ: поздравьте его отъ моего имени съ сынкомъ и съ его возлюбленною искательницею приключеній… Представьте себ: покамстъ кондукторъ читалъ имя этого Фавроля, я заглянулъ въ списокъ… и такъ какъ въ карет была только одна женщина, то я узналъ, что она приняла англійскую фамилію. Замтьте, что она француженка, и говоритъ по-французски не хуже васъ и меня. Но это обстоятельство не помшало ей принять ложную фамилію Лаусонъ… Что съ вами? спросилъ г. Ла-Ботардьеръ, замтивъ удивленіе племянника и племянницы:— что съ вами? Что нашли вы удивительнаго въ моихъ словахъ? Разв не случалось, чтобы французская авантюристка принимала англійскую фамилію? Да отвчайте-же! Вы сидите какъ дв тумбы.

— Дйствительно, дядюшка, мы смшались, отвчалъ г. Морвиль.

И потомъ обратился къ жен:

— Понимаешь ты что-нибудь?

— Этого не можетъ-быть, мой другъ, тутъ, врно, ошибка, недоразумніе, отвчала г-жа де-Морвиль: и притомъ фамилія Лаусонъ очень часто встрчается въ Англіи.

— Какая ошибка? какое недоразумніе? спросилъ Ла-Ботардьеръ.— О чемъ вы толкуете?

— Извините, дядюшка, отвчалъ г. де-Морвиль: вы уврены, что въ списк стояло точно имя двицы Лаусонъ?

— Вы думаете, что я слпъ? Разв я не умю сложить Л, а, у, с, о, н, ъ? У меня есть довольно важныя причины помнить это противное имя.

— И вы уврены, что эта особа француженка?

— Повторяю вамъ, она говоритъ по-французски, какъ мы съ вами!

— Не знаете, дядюшка, откуда она хала? Не изъ Англіи ли? съ безпокойствомъ спросила г-жа Морвиль.

— Вы хали съ нею изъ Дюнкирхена, дядюшка, или встртились съ нею только въ Кале?

— Вы надодаете мн! закричалъ сварливый старикъ: я сказалъ вамъ, что эта искательница приключеній отравила все мое путешествіе, а вы еще спрашиваете объ ней! Это нестерпимо!

Въ эту минуту, мадамъ Пиволе съ таинственнымъ видомъ вошла въ комнату, и сказала шопотомъ, какъ будто боясь, чтобъ ее не услышали:

— Баринъ… барыня…

— Еще что? спросилъ г. Морвиль: что вамъ нужно?

— Необыкновенное, сударь, неслыханное происшествіе….

— Говорите, пожалуйста, безъ всякихъ предосторожностей и безъ пантомимъ, да только поскоре.

Но мадамъ Пиволе продолжала по прежнему шопотомъ, и очень догадливо обратилась къ дяд своихъ господъ, надясь найти въ немъ усерднаго слушателя.

— О, еслибъ вы знали, г. Ла-Ботардьеръ, какое удивительное происшестіе!

— Что тамъ? спросилъ старикъ: да у васъ, мадамъ Пиволе, глаза закатились подъ лобъ?.. Что случилось?

— Представьте себ сударь, назадъ тому два часа, г. Морвиль послалъ въ городъ письмо…

— Ну.

— Съ Жозефомъ.

— Да говорите же! Васъ надо тянуть за языкъ.

— Вотъ Жозефъ и повезъ письмо, по вмсто того, чтобы хать верхомъ, отправился въ телжк, потому-что жен управляющаго надо было побывать въ город.

— Тутъ пока еще нтъ ничего удивительнаго.

— Позвольте… Жозефъ прізжаетъ въ городъ, останавливается въ трактир, но въ это время прізжаетъ дилижансъ изъ Парижа.

— Чортъ побери вс дилижансы, когда меня нтъ въ нихъ!

— Позвольте. Когда дилижансъ остановился, изъ него вышла украдкой, женщина въ салоп, закрытая вуалью. Съ нею было двое мужчинъ, страшныхъ, бородатыхъ, и одинъ держалъ подъ и плащемъ огромный кинжалъ.

— Кинжалъ? спросилъ г. Ла-Ботардьеръ, пойманный на удочку червячкомъ мадамъ Пиволе: а что же эта женщина подъ вуалью?

— Женщина подъ вуалью вошла въ трактиръ, спросила, гд находится замокъ Морвиль, и предлагала огромную сумму тому, кто отвезетъ ее туда.

Г. и г-жа де-Морвиль начали слушать внимательне разсказъ ключницы, зная, что вс ея баснословныя преувеличенія всегда основывались на дйствительномъ происшествіи, и хотя она длала изъ мухи слона, однакожъ все-таки муха существовала на дл.

— А! такъ эта дама подъ вуалью спрашивала, гд замокъ Морвиль? сказалъ Ла-Ботардьеръ съ возрастающимъ любопытствомъ.

— Точно такъ, сударь… однакожъ не поднимала вуали… На ту пору, въ трактир случился Жозефъ. Онъ сказалъ незнакомк, что служитъ кучеромъ у г. Морвиля, и что если таинственной дам надо сообщить что-нибудь владтелямъ замка, то онъ исполнитъ порученіе….

— Что же сдлалъ Жозефъ? съ нетерпніемъ спросилъ г. Морвиль.

— Въ эту самую минуту воротилась мадамъ Дюбрёль, жена управляющяго, и узнавъ отъ Жозефа о просьб незнакомки, вызвалась привезти ее въ замокъ.

— Какъ, вскричалъ г. Морвиль: эта дама пріхала сюда съ мадамъ Дюбрёль?

— А вы никого не ждете къ себ? перебилъ Ла-Ботардьеръ.

— Нтъ, дядюшка, отвчалъ г. Морвиль.— Ну, что же эта дама? продолжалъ онъ, обращаясь къ Пиволе: — кончайте скоре!

— Пріхала сюда съ мадамъ Дюбрёль.

— Зачмъ не сказать этого съ самаго начала! Гд же она? Да отвчайте же!.. У мадамъ Дюбрёль или здсь?

Мадамъ Пиволе поглядла по сторонамъ, торопливо начала шарить въ карман, вытащила визитную карточку, и сказала тихимъ голосомъ:

— Незнакомка внизу, въ лтней гостиной, она просила передать эту карточку барын.

Г. Морвиль, топнувъ ногою, вырвалъ карточку изъ рукъ мадамъ Пиволе и прочиталъ громко и машинально:

Мисъ Мери Лаусонъ.

V.

При имени Лаусонъ, г-жа Морвиль и Ла-Ботардьеръ вскрикнули почти въ одно время, но на разные тоны.

— Значитъ, она раньше ухала изъ Ирландіи! вскричала г-жа Морвиль.

— Не можетъ быть, что это та самая особа, которую дядюшка встртилъ въ дилижанс, сказалъ г. Морвиль.

— Это черезъ-чуръ! съ негодованіемъ закричалъ Ла-Ботардьеръ! Какъ! Этотъ кошмаръ преслдуетъ меня и здсь? Какая дерзость!

— Дядюшка, одно изъ двухъ, сказалъ г. Морвиль: или двица, которая ждетъ въ зал, миссъ Мери Лаусонъ, учительница, приглашенная нами по рекомендаціи моего брата, Огюста, и въ такомъ случа не можетъ быть, чтобъ вы путешествовали съ нею….

— Отчего же не можетъ быть?

— Оттого, что Огюстъ, котораго вы знаете, дядюшка, какъ меня, могъ предложить въ учительницы моей дочери только порядочную особу.

— Вашъ братецъ, Огюстъ — взбалмошный, сорви голова! сказалъ старикъ… Хорошо ручательство! Его одурачила эта искательница приключеній — вотъ и все.

— Извините, дядюшка, сказала г-жа Морвиль нжнымъ, но твердымъ голосомъ: мы убждены, что въ такомъ важномъ обстоятельств, братъ мой долженъ былъ дйствовать съ величайшею осмотрительностью, и не ошибся въ выбор.

— А! вскричалъ взбшенный Ла-Ботардьеръ: такъ по вашему я слпъ… я дуракъ… неумю отличать порядочныхъ и честныхъ людей отъ негодяевъ!

— Мы не сомнваемся въ томъ, что вы разсказали, дядюшка, отвчалъ г. Морвиль: но только оказывается, что есть дв двицы Лаусонъ: одна пріхала къ намъ съ рекомендательнымъ письмомъ отъ моего брата, а другая хала съ вами въ дилижанс…

— Фамилія Лаусонъ, вроятно, часто встрчается въ Англіи, прибавила г-жа Морвиль.

— Чортъ побери всхъ Лаусоновъ! вскричалъ старикъ: если они вс похожи одни на другихъ, то самыхъ лучшихъ стоитъ потопить.

Дверь отворилась, и въ гостиную вбжала Альфонсина.

— Папенька! маменька!… Вы не знаете? Пріхала миссъ Мери! Она внизу, въ зал, я сейчасъ съ нею разговаривала.

— Какъ! ужъ ты ее видла? спросила г-жа Морвиль.

— Я вошла въ залу сказать, чтобы приготовили комнату для дядюшки, и застаю тамъ молодую особу… Какая хорошенькая! я остолбенла, тмъ боле, что не ожидала ни кого встртить. Она встала, подошла ко мн и сказала по-французски, съ нжнымъ и робкимъ видомъ:

— Можетъ-быть, я имю честь говорить съ мадмуазель Морвиль?

— Точно такъ.

Тогда она вынула изъ маленькаго сафьяннаго бумажника письмо, подала мн и сказала:

— Сдлайте милость, передайте это письмо г-ж Морвиль, которой я уже послала свою карточку. Это письмо отъ г. Огюста де-Морвиля, дублинскаго консула.

При этихъ словахъ я вспомнила объ учительниц, которую общалъ намъ прислать братъ моего батюшки, и отвчала:

— Вроятно, вы миссъ Мери Лаусонъ?

— Да, я выхала изъ Дублина нсколько ране, нежели располагала прежде, и назадъ тому семь дней, сла въ дилижансъ въ Калё.

— Ну, такъ и есть! закричалъ Ла-Батардьеръ: это та самая….

— Дядюшка! съ живостью сказалъ г. Морвиль: подумайте, что здсь моя дочь! Отвчаю вамъ честью, что вы совершенно ошибаетесь, и прошу васъ помнить, что, съ этой минуты, миссъ Мери — учительница Альфонсины.

— А! такъ я ошибаюсь! сказалъ старикъ.

И, приблизившись къ племянниц, которая не понимала разговора своего отца съ Ла-Ботардьеромъ и съ удивленіемъ смотрла на обоихъ, прибавилъ:

— Ты говоришь, племянница, что эта двица ухала, семь дней тому, изъ Кале?

— Да, дядюшка, она сказала.

— Какова она лицомъ?

— Премиленькая! И такая добрая, кроткая!… Представь себ, мамаша, мамзель Лагранжъ, но только красавицу.

— Объ этомъ я не спорю, отрывисто сказалъ старикъ… А какіе у ней волосы?

— Свтлорусые.

— Она и есть. Голубые глаза?

— Да.

— Въ соломенной шляпк съ розовою подкладкой?

— Да, дядюшка. Такъ вы видли ее?

— Кажется имлъ это счастіе. На ней шерстяная шаль съ блыми и зелеными клтками, и такія же ботинки?

— Да, дядюшка, отвчала двушка, удивляясь боле и боле, между-тмъ какъ Ла-Ботардьеръ злобно улыбаясь, обратился къ г. и г-ж Морвиль и сказалъ съ торжествующимъ видомъ:

— Ну что же? Я былъ слпъ, я ошибался! Вы отвчали своею честью, любезный племянничекъ!

— Мамаша, прибавила двушка, замтивъ негодованіе дяди, и цодавая г-ж Морвиль письмо, которое отдала ой миссъ Мери: вотъ рекомендація моего дядюшки, изъ Дублина. Не сойдете ли вы, или папаша, къ миссъ Мери? Она ужъ такъ давно ждетъ одна, бдняжка!

— Побудь, моя милая, съ миссъ Мери, сказалъ г. Морвидь, видя, что дядюшка готовъ поднять тревогу за ласковый пріемъ двицы Лаусонъ: мы сейчасъ придемъ.

Двушка ушла прежде, нежели изумленный Ла-Ботардьеръ пріискалъ слова, впрочемъ, онъ вскор разразился взрывомъ яростнаго негодованія.

— Какъ! и посл того, что я сказалъ, вы осмлитесь оскорблять меня? Примете это созданье? Думалъ ли я!

— Мадамъ Пиволе, строго сказалъ г. Морвиль, замтивъ присутствіи ключницы, которая теперь тихонько пробиралась къ дверямъ, чтобы разсказать людямъ о таинственномъ приключеніи: уйдите въ эту комнату.

И онъ отворилъ дверь маленькаго будуара, смежнаго съ гостиной.

— Въ эту комнату, сударь? закричала мадамъ Пиволе, пятясь назадъ: а зачмъ я туда пойду?

— Побудьте тамъ, пока я васъ позову… Скоре! прибавилъ г. Морвиль, отворивъ дверь и толкнувъ ключницу локтемъ. Идите же!

— Какъ! меня сажаютъ въ тюрьму! закричала мадамъ Пиволе жалобнымъ голосомъ, повинуясь однакожъ приказанію господина… Да я еще не завтракала! Вы хотите уморить меня голодомъ, вы…

Послднія слова мадамъ Пиволе пропали для слушателей, потому-что г. Морвиль втолкнулъ ее въ комнату и заперъ на ключъ. Потомъ, приблизившись къ Ла-Ботардьеру, онъ сказала’ Почтительно, но съ твердостью.

— Дядюшка, я обращаюсь къ вашей справедливости, къ вашему расположенію къ намъ, если хотите, умоляю васъ именемъ моей матери, сестры нашей, помочь намъ въ трудномъ и необъяснимомъ обстоятельств….

— Необъяснимомъ… Посл того, что я сказалъ вамъ? Да вы сметесь надо мною? Вы еще сомнваетесь, что эта искательница приключеній — мой кошмаръ?

— Теперь я увренъ, дядюшка, что вы путешествовали съ двицей Лаусонъ, которую мы ждали, и которая теперь сидитъ у насъ въ зал.

— Прогоните ее — и концы въ воду!

— Потрудитесь распечатать и прочесть это письмо моего брата, Огюста.

— Зачмъ?

— Умоляю васъ, дядюшка.

Старикъ пожалъ плечами съ бшенымъ нетерпньемъ, и прочиталъ письмо.

— Ну, чтоже доказываетъ это письмо? спросилъ Ла-Ботардьеръ: оно доказываетъ только то, что братъ вашъ одураченъ интриганткой.

— Вотъ въ этомъ то, милостивый государь, сказала г-жа Морвиль, и различны наши мннія: миссъ Лаусонъ не можетъ быть интриганткой!

Ла-Ботардьер неврилъ своимъ ушамъ.

— Повторите, что вы сказали?

— Позвольте вамъ замтить, продолжала г-жа Морвиль: что мы убждены, что мой зять не ошибся въ выбор учительницы.

— А, га! замтилъ старикъ сардоническимъ тономъ: значитъ, я обманщикъ, выдумщикъ, ни дать ни взять, ваша мадамъ Пиволе!

— Ради Бога, не сердитесь, добрый дядюшка, сказалъ г. Морвиль: мы поставлены между двумя крайностями, или намъ должно удалить отсюда, какъ недостойную, двушку, которую рекомендовалъ мн брать, или же думать, что, можетъ-быть ваши воспоминанія не совсмъ врны, и что вы перемшали многія обстоятельства своего путешествія съ миссъ Лаусонъ.

— А! по-нашему, я завираюсь? выжилъ изъ ума?

— Очень часто случается, дядюшка, что воспоминанія представляются намъ съ большею или меньшею живостью, и отъ этого происходятъ невольныя заблужденія…

— Очень можетъ быть также, прибавила г-жа Морвиль: что непріятности путешествія раздражили васъ, что вы были въ расположеніи духа, неблагопріятномъ для миссъ Лаусонъ и что невольно обманувшись въ поведеніи…

— Когда этотъ наглой Фавроль оскорблялъ меня грубостями въ продолженіе всей поздки, по наущенію этой безстыдницы!…

— Правда, это родство, между Фавролемъ и миссъ Мери не совсмъ понятно для меня, дядюшка, однакожъ, извините, что настаиваю на этомъ предмет,— уврены ли вы, что память ваша не ошибается въ томъ, что касается обращенія между миссъ Мери и Фавролемъ?

— Вы хотите вести меня къ допросу! Какая дерзость!…

— Но, дядюшка, съ живостью сказала г-жа Морвиль: тутъ дло идетъ о томъ, чтобы безчестно удалить молодую особу, которую мы имемъ право считать самою благородною. Я — мать, милостивый государь, и понимаю въ эту минуту, что почувствовала бы я, еслибъ оклеветали мою дочь.

— А, сударыня! Такъ я клеветникъ…. Вотъ за кого считаютъ меня!

Ла-Ботардьеръ всталъ, посмотрлъ на часы, и сказалъ:

— Теперь два часа. Если къ тремъ часамъ вы не прогоните отсюда эту искательницу приключеній,— я ворочусь въ Ла-Ботардьеръ — и вы никогда не увидите меня. Мн слдовало бы тотчасъ же ухать, но изъ уваженія къ памяти моей сестры, которую вы призвали, я даю вамъ время одуматься. Берегитесь! Ршившись разъ, я буду глухъ къ вашимъ просьбамъ и мольбамъ. Это будетъ вчный разрывъ. Прощайте, сударь: я подожду вашего ршенія.

— Еще одно слово, милостивый государь, сказалъ г. Морвиль съ достоинствомъ: какъ ни тяжело было бы мн отказаться отъ вашей дружбы, но у меня достанетъ мужества, чтобы скоре принести эту ужасную жертву, нежели осудить кого бы то ни было на безславіе, и не дать ему средствъ оправдаться.

— Какъ вамъ угодно! сказалъ Ла-Ботардьеръ: черезъ часъ, я доставлю вамъ случай доказать этотъ прекрасный героизмъ, господинъ Дон-Кихотъ искательницъ приключеній!

И несговорчивый старикъ въ бшенств вышелъ изъ гостиной.

Когда г. и г-жа Морвиль остались одни, онъ сказалъ:

— Въ-самомъ-дл, только глубокое уваженіе къ брату моей матери заставило меня удержаться, его жестокость, упрямство и надменность выходятъ изъ границъ…. Невыносимый характеръ!

— Конечно, мой другъ, неожиданный пріздъ миссъ Мери огорчилъ меня до крайности. Еще сегодня утромъ я говорила съ тобою со всею откровенностью, потомъ я разговаривала съ Альфонснной — и вынесла изъ этой бесды самыя пріятныя надежды, теперь вс наши планы разстроились, сердце мое разрывается, но при всемъ томъ безчестно было бы уступить слпо всмъ требованіямъ твоего дяди.

— Поняла ли ты что-нибудь изъ этихъ требованій?

— Его требованіе удалить бднаго Робера за невольную ошибку служить новымъ доказательствомъ нестерпимаго характера, который съ каждымъ днемъ длается хуже, еслибы миссъ Мери не выдавала себ за брата Фавроля, — обстоятельство непонятное для меня, — то я легко объяснила бы себ, почему твой дядюшка возненавидлъ эту двушку…. Она была невольною причиной множества непріятностей, насмшекъ, конечно непростительныхъ, но при своемъ самолюбіи, упрямств, онъ смотрлъ на вс эти непріятности въ увеличительное стекло.

— Разумется. Это опять та же исторія, которую сегодня утромъ я напомнилъ Огюсту…. Когда дядя похалъ со мною въ театръ, онъ ршительно надолъ сосдямъ, и при малйшемъ возраженіи, ссылался на свои почтенныя лта и выставлялъ меня щитомъ.

— И такъ какъ ты не поддерживалъ его въ этомъ послднемъ несчастномъ путешествіи, то онъ навлекъ на себя тысячу непріятностей. Это очень понятно, но какъ объяснить это мнимое родство миссъ Лаусонъ и Фавроля? Дядя, вроятно, не лжетъ, онъ не зналъ этого молодаго человка, а сказалъ намъ его фамилію. А эти вольности въ обращеніи шалуна и миссъ Мери? Положимъ, что дядя твой преувеличиваетъ, однакожъ….

— Однакожъ, что думать объ Огюст, который такъ невроятно ошибся въ миссъ Лаусонъ?

— Можетъ-быть, желая помочь бдному семейству, бнъ на многія вещи смотрлъ сквозь пальцы.

— Луиза, подумай, что ты говоришь? У брата моего столько здраваго смысла и души, что онъ не выбралъ бы въ учительницы для нашей дочери…. Но, полно: малйшее подозрніе было бы оскорбленіемъ!

— Хорошо. Но что скажешь ты о мнимомъ родств съ двадцатилтнимъ шалуномъ?

— Луиза, невозможно, однакожъ заставлять Миссъ Лаусонъ такъ долго дожидаться…. Это обидно для нея, она въ двухъстахъ миль отъ своей родины, одна одинехонька, она пріхала въ домъ, въ которомъ иметъ право ожидать благосклоннаго пріема, — а вотъ ужъ больше часа, какъ мы заставляемъ ее ждать!… Это обидное нарушеніе приличій. Надо сейчасъ же ршить дло.

— Какъ? Спросить ее о томъ, что разсказалъ твой дядя?

— Это было бы оскорбленіемъ для миссъ Лаусонъ.

— Однакожъ, мой другъ, нельзя же пренебрегать словами твоего дяди. Что касается меня, то я не вврю своей дочери учительниц, на которую падаетъ хотя малйшее подозрніе.

— И я тоже. Но подумай, что она ждетъ насъ, и что, съ каждою минутой ея положеніе и наше длаются затруднительне и тягостне.

— Пусть подождетъ! нетерпливо сказала г-жа Морвиль:— зачмъ она такъ торопилась хать?

— Луиза, это жестоко, это несправедливо! миссъ Лаусонъ собственно изъ усердія поспшила пріхать къ намъ.

— Ты правъ. Я раскаяваюсь въ своихъ словахъ. Бдное созданье! Она боялась потерять мсто, которое неожиданно представилось ей… Иногда я сама не помню, что говорю…. Врно эта двушка родилась подъ несчастною планетой, что пріхала сюда!

Разговоръ г. и г-жи Морвиль былъ прерванъ приходомъ дочери.

— Какъ, дитя мое, съ упрекомъ сказалъ ей г. Морвиль: ты оставила миссъ Лаусонъ одну, вмсто того, чтобы пробыть съ нею до-тхъ-поръ, пока мы придемъ?

— Извини, папенька, робко отвчала двушка: еслибъ ты зналъ, въ какомъ замшательств эта бдная двушка!… Вроятно, ее очень безпокоитъ, что она не видитъ ни тебя, ни мамаши…. Мн жалко стало, не потому, чтобъ она показала свое удивленіе…. Напротивъ, она отзывалась съ благодарностью о моемъ дядюшк, который живетъ въ Дублин, и объ его семейств, но я хорошо замтила, что, дожидаясь васъ, миссъ Мери длалась все задумчиве и задумчиве, мн даже показалось, что изъ глазъ ея выкатилась слеза, Тогда я сказала ей: ‘Не удивляйтесь, миссъ, что папенька и маменька еще не пришли къ вамъ, къ нимъ только-что пріхалъ мой дядюшка, котораго они очень долго не видали’.

— Хорошо, моя милая! нжно сказалъ г. Морвиль: сердце удивительно подсказало теб.

— Я думаю, папаша, потому-что, при этихъ словахъ, миссъ Лаусонъ какъ-будто сдлалось легче, лицо ея прояснилось, и когда я встала со стула, она сказала мн: ‘Умоляю васъ, мадмуазель, не безпокойте для меня г. и г-жу Морвилль, очень понятно, что они остаются съ своимъ родственникомъ, пріхавшимъ изъ путешествія!’ Однакожъ, я побжала за вами, и могу сказать вамъ только то, что я вовсе не боюсь миссъ Мери, и почти рада, что письмо, которое послали вы къ дядюшк въ Дублинъ, опоздало. Мн кажется, что миссъ Мери вполн вознаградитъ меня за потерю мадмуазель Лагранжъ.

— Милая Луиза, сказалъ г. Морвиль жен: намъ должно встртить миссъ Мери.

— Но обдумалъ ли ты, мой другъ? спросила г-жа Морвиль съ безпокойствомъ.

— Будь спокойна, я все обдумалъ. Сойдемъ въ залу.

Въ ту минуту, какъ г. и г-жа Морвиль хотли выйти изъ гостиной, въ сосдней комнат раздался стонъ.

— Боже мой! Слышалъ, папаша: кто это плачетъ?

— А, это мадамъ Пиволе, отвчалъ г. Морвиль: знаю…. Подожди насъ, Альфонсина, въ своей учебной комнат.

— Вы придете ко мн туда съ миссъ Мери, не правда ли? Я покажу ей свои рисунки, тетради….

— Хорошо, мой другъ, только подожди насъ, сказалъ г. Морвиль дочери. Она вышла.

— Но что же скажешь ты миссъ Лаусонъ? спросила г-жа Морвиль.

— Ужъ я знаю, отвчалъ г. Морвиль: мы объяснимъ дло, нисколько не оскорбляя миссъ Мери.

Сказавъ это, онъ освободилъ мадамъ Пиволе изъ заключенія, и сказалъ ей строгимъ голосомъ:

— Послушайте, Пиволе: вы сію минуту слышали, что говорилъ мой дядюшка о двиц, съ которою онъ халъ въ дилижанс. Онъ, по ошибк, смшалъ ее съ мадмуазель Лаусонъ, пріхавшею къ намъ. Объявляю вамъ, что если вы осмлитесь повторить хоть одно слово изъ того, что говорилъ мой дядюшка въ минуту заблужденья, вы не пробудете здсь двадцати четырехъ часовъ… Не перебивайте…. Я помню, что вы были кормилицею моей дочери, что вы мн служили врно, я обезпечу ваше существованіе, но повторяю, ваша ложь и глупость начинаютъ надодать мн. При первой вашей выдумк въ этомъ род, вы оставите нашъ домъ — и навсегда. Вспомните Дюпона, который тридцать лтъ служилъ моей матушк, онъ также употреблялъ во зло нашу снисходительность. Я назначилъ ему пенсію и выслалъ его изъ дому…. Понимаете?…

Посл этихъ словъ, сказанныхъ съ твердостью, не позволявшею сомнваться въ исполненіи угрозы, г. Морвиль поспшно пошелъ съ женою къ миссъ Мери.

Едва только господа удалились, Пиволе закричала:

— И онъ способенъ на это! У него достанетъ духу выгнать меня съ пенсіономъ, какъ выгналъ несчастнаго Дюпона!… Вотъ и благодарность! Хорошо же, ты заплатишь мн за все, прекрасная Англичанка!

VI.

Когда г. и г-жа Морвиль вошли въ залу, миссъ Мери встала и подошла къ нимъ скромно и съ граціозною непринужденностью.

— Извините, мадмуазель, сказалъ г. Морвиль: что мы не встртили васъ раньше.

— Я узнала отъ мадмуазель Морвиль, отвчала миссъ Мери: что къ вамъ пріхалъ вашъ родственникъ.

— Точно такъ, сказалъ г. Морвиль, бросивъ на жену значительный взглядъ, котораго впрочемъ не замтила Мери, потому-что она стояла робко, потупивъ глаза: мн кажется даже, что дядюшка мой, г. Ла-Ботардьеръ, имлъ честь хать съ вами изъ Кале.

При имени сердитаго старика, миссъ Лаусонъ удивилась, но въ лиц ея не выразилось ни малйшаго замшательства. Она подняла глаза на г. Морвиля, и сказала простодушно:

— Я очень сожалю, что, можетъ-быть, невольно сдлала это путешествіе непріятнымъ для вашего дядюшки.

— Какимъ образомъ? спросила г-жа Морвиль.

— Я не думаю, сударыня, чтобы эти подробности, касающіяся лично до меня, заслуживали вашего вниманія.

— Напротивъ, отвчалъ г. Морвиль: мы не можемъ быть равнодушны къ тому, что касается до васъ.

— Пріхавъ въ Кале, сказала миссъ Мери: я была въ затруднительномъ положеніи, потому-что старый нашъ слуга, съ которымъ я случайно встртилась въ контор дилижансовъ, заставилъ меня опасаться очень вроятныхъ непріятностей путешествія.

— Какихъ же непріятностей? спросила г-жа Морвиль.

— Этотъ старый слуга слышалъ, что двое молодыхъ людей, которые должны были хать вмст со мною, отзывались обо мн…. не очень обдуманно, покраснвъ, прибавила миссъ Мери.— Они видли, что я одна, не знали меня, и одинъ изъ нихъ, по втрености своей, сказалъ нсколько словъ…. не длающихъ ему чести, и не лестныхъ для меня…

— Какъ это низко! съ живостью сказалъ г. Морвиль…. Такъ отзываться о беззащитной женщин!

— Впрочемъ я должна сказать, продолжала миссъ Мери: что молодой человкъ, который сначала такъ ошибся во мн, потомъ благородно и великодушно загладилъ дурную мысль въ-продолженіе всего путешествія, и не заставилъ меня сожалть о поступк, который, безъ сомннія, покажется вамъ страннымъ.

— Какой же это поступокъ?

— Путешествуя въ первый разъ, зная, что въ карет только я одна изъ женщинъ, опасаясь шумной веселости многихъ моихъ спутниковъ, можетъ-быть, преувеличивая послдствія втрености двухъ молодыхъ людей, о которыхъ я сказала вамъ, сударыня, и особенно опасаясь, чтобы мн не пришлось прибгнуть къ крайности, унизительной и тягостной для женщины, именно напоминать объ уваженіи, на которое иметъ право женщина,— я попросила одного изъ молодыхъ людей, судившаго обо мн слишкомъ легко, принять меня подъ свою защиту во-время поздки, и чтобы эта защита казалась боле пристойною, я предложила г. Фавролю…. его фамилія…. назваться его сестрою. Онъ согласился, и я никогда не забуду предупредительности и благородства, съ какими г. Фавроль исполнилъ роль брата…. Вы видите, сударыня, это былъ, съ моей стороны, очень смлый поступокъ, но….

— Но я понимаю его вполн! поспшно сказала г-жа Морвиль, тронутая чистосердечіемъ миссъ Мери и затруднительностью положенія, въ которое она была поставлена.— Признаюсь, что, несмотря на свои лта, я боялась бы путешествовать одна въ публичной карет, и поступила бы, какъ вы, еслибъ мн пришла въ голову такая счастливая мысль…. Съ тою только разницей, прибавила г-жа Морвиль, улыбнувшись: что я попросила бы г. Фавроля назваться моимъ сыномъ.

— Намъ весьма жаль, мадмуазель, сказалъ г. Морвиль: что мы были причиною путешествія, которое оставило въ васъ такія тяжелыя воспоминанія.

— Дйствительно, теперь, когда я знаю, что г. Ла-Ботардьеръ вашъ родственникъ, мн тяжело подумать, что, при покровительств г. Фавроля, мое присутствіе въ карет, гд я встртилась съ вашимъ дядюшкой, можетъ-быть, увеличило для него непріятности этой поздки. Къ сожалнію, прочіе пассажиры забыли, что приличіе требуетъ сносить, молча, нкоторыя неудовольствія, вмсто того, чтобы мстить за нихъ насмшками, тмъ боле достойными сожалнія, что он направлены на человка почтенныхъ лтъ.

— Между-нами сказать, замтилъ г. Морвиль: дядюшка мой не совсмъ сговорчиваго характера, что, можетъ-быть, вы и сами замтили…. Мы глубоко уважаемъ брата моей матушки, однакожъ знаемъ по опыту, что онъ склоненъ къ ршительнымъ выходкамъ….

— Извинительнымъ въ его лта, кротко сказала миссъ Мери: и оттого я чрезвычайно рада, что ни на минуту не теряла уваженія къ сдинамъ вашего дядюшки, такимъ же, какъ сдины моего отца, и мн очень жаль, что въ двухъ или трехъ случаяхъ, г. Фавроль…. не говорю, выведенный изъ терпнія, но терпливый, не столько какъ бы слдовало…. не могъ, несмотря на мои настоятельныя просьбы, воздержаться отъ нсколькихъ словъ, впрочемъ, смю васъ уврить, невыходившихъ изъ границъ, за которыя не долженъ переходить благовоспитанный человкъ.

— И неудивительно, сказалъ г. Морвиль: отецъ г. Фавроля — мой старинный другъ, человкъ въ высшей степени благородный, и я удивился бы, еслибъ его сынъ — оставимъ въ сторон шалость, впрочемъ благородно заглаженную — велъ себя не какъ порядочный человкъ.

— Ахъ, милостивый государь, если вы знакомы съ отцомъ г. Фавроля, простодушно сказала миссъ Мери: скажите мн, гд онъ живетъ, и я пошлю адресъ моей матушк, которой я описала вс обстоятельства моего путешествія. Она будетъ очень рада поблагодарить г. Фавроля за великодушный поступокъ его сына.

— Желаніе ваше такъ похвально, что я поспшу тотчасъ же исполнить его, отвчалъ г. Морвиль.

— Еще одна просьба, сказала, улыбнувшись, миссъ Мери: сдлайте одолженіе, представьте меня вашему дядюшк, я очень желала бы доказать ему, что совершенно забыла его вспыльчивость, впрочемъ простительную для пожилаго человка, раздраженнаго непріятностями долгаго и неудобнаго путешествія.

— Я увренъ, сказалъ г. Морвиль: что дядюшка мой будетъ сожалть о своей несправедливости къ вамъ.

— Я совсмъ не желаю этого, я все забыла…. Я желаю только заслужить расположеніе вашего дядюшки, какъ желала бы заслужить расположеніе всего вашего семейства, которому я и мои родные столько обязаны….

— Помилуйте….

— Я хочу доказать вамъ, что мое положеніе при мадмуазель Морвиль — нечаянная помощь для моего семейства и для меня, въ превратностяхъ счастія, чмъ боле вы убдитесь, какъ много мы обязаны вамъ, тмъ боле, надюсь, поврите, что я постараюсь исполнять какъ можно лучше свой долгъ при вашей дочери, долгъ, впрочемъ чрезвычайно пріятный, если судить по нсколькимъ минутамъ, которыя провела я съ нею.

— Я узналъ отъ брата, какъ драгоцнна будетъ ваша помощь для окончательнаго образованія Альфонсины.

— Такъ-какъ мы говорили о вашемъ брат, милостивый государь, продолжала миссъ Мери: то позвольте вручить г-ж Морвиль посылку, которую онъ просилъ передать.

И миссъ Мери подала матери Альфонсины красивый сафьянный футляръ.

Едва г-жа Морвиль взгяпула на то, что заключалось въ этомъ футляр, какъ вскрикнула въ восхищеніи и обратилась къ мужу.

— Да взгляни, мой другъ! Моя невстка съ дтьми!… Какое сходство!

— Въ-самомъ-дл, живетъ и дышетъ! сказалъ г. Морвиль.

— А эти дв крошки, продолжала г-жа Морвиль: посмотри, какъ чудесно они сгруппированы на колняхъ у матери!… Какая очаровательная картина!

— Я никогда не видлъ такого прелестнаго портрета, продолжалъ г. Морвиль, разсматривая, вмст съ женою, акварель, столько же замчательную граціей позы, чистотой рису и ка и нжностью колорита, какъ поразительнымъ сходствомъ лица.

— Твой братъ, Огюстъ, ршительно балуетъ меня…. Трудно было прислать подарокъ, который бы доставилъ мн боле удовольствія, сказала г-жа Морвиль, не сводя глазъ съ акварели.

Потомъ она обратилась къ миссъ Мери.

— Душевно благодарю васъ, что вы взялись доставить мн этотъ портретъ. Знаете, у васъ, въ Ирландіи, есть первоклассные художники!

— Почему вы заключаете? наивно спросила миссъ Лаусонъ, приведенная въ замшательство похвалами этой акварели.

— Конечно! замтилъ г. Морвиль, снова разсматривая портретъ: въ этой акварели — рдкія достоинства.

— Въ-самомъ-дл, вы приводите меня въ замшательство, покраснвъ сказала миссъ Мери: эта акварель — моей работы.

— Право? сказала г-жа Морвиль.— Да у васъ удивительный талантъ къ живописи!

— Вы слишкомъ снисходительны, единственное достоинство этого портрета заключается, можетъ-быть, въ сходств. Невстка ваша пожертвовала мн нсколько сеансовъ передъ моимъ отъздомъ изъ Дублина, и я не могла найти благопріятнйшаго случая, чтобы оправдать въ вашихъ глазахъ то что братецъ г. Морвиля, вроятно, писалъ о моихъ способностяхъ къ рисованью.

— Признаюсь, мадмуазель, сказала г-жа Морвиль: такой талантъ превосходитъ вс наши надежды.

Въ сосдней комнат, тамъ, гд училась Альфонсина, послышалась прелюдія на фортепіано, и потомъ тема изъ Моцарта, которую двушка начала играть, дожидаясь своей новой учительницы.

— Врно, это играетъ мадмуазель Морвиль? тихо спросила миссъ Мери, внимательно прислушиваясь.

— Она, отвчала г-жа Морвиль.

Миссъ Лаусонъ слушала довольно долго, съ замтнымъ удовольствіемъ, и невольно била такта’ кончикомъ хорошенькой ножки, говоря въ полголоса:

— Хорошо…. очень хорошо…. вотъ это немножко скоро…. надо потише…. хорошо…. чудесно!… О!… Опять слишкомъ скоро, ноты не отдляются, какъ слдуетъ… Вотъ такъ, это лучше…. гораздо лучше…. Браво! Этотъ пассажъ исполненъ прекрасно.

— Итакъ, мадмуазель, сказала г-жа Морвиль, восхищенная откровенною похналою миссъ Мери, между-тмъ какъ Альфонсина продолжала играть: вы довольны?

— Очень довольна. Многія фразы переданы очаровательно, съ превосходнымъ музыкальнымъ чувствомъ, въ другихъ, которыя потрудне, еще недостаетъ чистоты и изученія.

Миссъ Мери встала и указавъ глазами на дверь классной комнаты, сказала улыбнувшись, г-ж Морвиль:

— Позволите мн вступитъ въ отправленіе своей должности?

— Съ радостью, но только мы боимся употреблять во зло вашу обязательность, отвчалъ г. Морвиль: можетъ-быть, вамъ надо отдохнуть?

— Нисколько. Я очень счастлива, что нашла въ вашей дочери талантъ, столь близкій къ совершенству, и хочу высказать ей это, какъ можно скоре.

Г. и г-жа Морвиль вошли съ миссъ Мери въ классную комнату, увидвъ миссъ Лаусонъ, Альфонсина покраснла и встала изъ-за фортепіано.

— Я слышала, какъ вы играли піесу Моцарта, сказала миссъ Мери: и пришла поздравить васъ, и сдлать вамъ нсколько замчаній. Вы видите, что я спшу казаться строгою или, врне, не я, а вы спшите, потому-что совершенство многихъ пассажей рзко отдляется отъ тхъ, которые вы еще не такъ хорошо изучали. Не угодно ли вамъ еще разъ сыграть эту піесу?

— Съ удовольствіемъ, отвчала, садясь за фортепіано, Альфонснна, восхищенная благосклонностью миссъ Мбри.

По мр того, какъ двушка играла, учительница длала ей замчанія, исполненныя врности и вкуса, и обнаруживавшія глубокія познанія въ музык, потомъ, чтобы соединить практику съ теоріей, попросила Альфонсину уступить ей стулъ, и съиграла ту же піесу въ совершенств, указывая мста, переданныя ею не такъ, показывая разницу въ исполненіи, и такъ искусно, скромно, съ такою добротой, что г. и г-жа Морвиль, очарованные вполн, каждую минуту обмнивались удивленнымъ взглядомъ.

Слуга вошелъ въ классную комнату, и сказавъ г. Морвилю, что его проситъ къ себ г. ла-Ботардьеръ.

Г. Морвиль вспомнилъ и взглянулъ на стнные часы: они показывали три, а злопамятный старикъ далъ племяннику срокъ до трехъ часовъ, Чтобы ршиться изгнать или нтъ Робера, лсничаго, и миссъ Мери, учительницу.

Услышавъ фамилію Ла-Ботардьеръ, миссъ Лаусонъ сказала, улыбнувшись, г. Морвилю:

— Сдлайте милость, вспомните мою просьбу и ваше общаніе насчетъ вашего дядюшки.

— Непремнно, отвчалъ г. Морвиль, съ маленькимъ замшательствомъ.

И оставивъ жену и дочь съ миссъ Мери, онъ пошелъ къ дяд.

Г. Ла-Ботардьеръ ходилъ въ бшенств по комнат. Увидвъ племянника, старик сказалъ отрывисто:

— Ухала?

— Позвольте, дядюшка….

— Безъ объясненій! Ухала или нтъ?

— Но позвольте, дядюшка, я….

— Еще разъ спрашиваю, выгнали ее, или нтъ?

— Нтъ, дядюшка, и я пришелъ….

— Больше ни слова!

Ля-Ботардьеръ подбжалъ къ камину и дернулъ снурокъ колокольчика.

— Позвольте, дядюшка, замтить вамъ, что надо, по-крайней-мр, выслушать человка, прежде нежелй ршишься на послднюю мру. Удлите мн нсколько минутъ, и вы узнаете сами, какъ несправедливо было ваше негодованіе на миссъ Мери.

Слуга явился на звукъ колокольчика.

— Заложить Ронсво сію же минуту, сказалъ ему Ла-Ботардьеръ: и подвезти экипажъ къ крыльцу.

Слуга вышелъ.

— Дядюшка, сказалъ г. Морвиль: вы не захотите разойтись со мною навсегда за то только, что я поступаю, какъ честный человкъ.

— Прекрасно! Вы называете это честностью! Хотите, чтобы я сошелся лицомъ къ лицу съ безстыдницей, которая выдастъ волокиту за брата….

— Миссъ Лаусонъ очень понятно объяснила намъ, почему она должна была просить защиты у г. Фавроля, и выдавать себя за его сестру.

Ла-Ботардьеръ разразился сардоническимъ смхомъ и вскричалъ:

— Однакожъ, племянничекъ, вы большой простофиля! въ ваши годы позволять такъ себя дурачить!

— Умоляю васъ, дядюшка, удлите нсколько минутъ разговора миссъ Мери, и вы убдитесь, какъ вы ошиблись въ ней.

— Г. Морвиль! закричалъ взбшенный старикъ: это предложеніе похоже на дерзость!

— Извините, милостивый государь, отвчалъ г. Морвиль, едва удерживаясь: это — предложеніе человка, который не можетъ и не хочетъ поступить безстыднымъ образомъ, хотябы долженъ былъ лишиться дружбы своего дяди.

— Перестаньте! Какая тутъ дружба? Кто дорожитъ дружбой дурака Ла-Ботардьера! насмшливо закричалъ старикъ: вы боитесь лишиться наслдства дяди, и однакожъ, и вамъ и вашимъ дтямъ должно сегодня же отказаться отъ этого наслдства! Слышите, господинъ Дон-Кихотъ искательницъ приключеній?

Г. Морвиль онмлъ отъ негодованія при этихъ оскорбительныхъ словахъ.

Въ это время вошла г-жа Морвиль, и сказала Ла-Ботардьеру:

— Дядюшка, я видла, что подали вашъ экипажъ. Не можетъ-быть, чтобъ вы такъ скоро оставили насъ.

— Э, ге! замтилъ старикъ съ злою улыбкой: вотъ какъ боятся, чтобъ Ронсво не увезъ наслдства! А, что, не прибжитъ ли еще Альфонсина держать дядю за полу, чтобы онъ не улетлъ съ своимъ наслдствомъ?

Г-жа Морвиль, ошеломленная словами старика, смотрла на мужа, какъ-будто желая узнать причину такого пріема. Г. Морвиль сказалъ ей твердымъ голосомъ:

— Луиза, если ты уважаешь себя и меня — ни слова!… Это было бы теперь низостью!

— Низостью! повторила г-жа Морвиль: что это значитъ, мой другъ?

— Я объясню вамъ, сказалъ Ла-Ботардьеръ: вообразите, моя милая, что супругъ вашъ… отъявленный рыцарь безкорыстія! Поздравляю васъ…. Я предложилъ ему выбрать одно изъ двухъ — или меня, или эту авантюристку, которая дурачитъ всхъ васъ, то-есть, говоря прямо, выбрать или ее, или шестдесятъ тысячъ франковъ годоваго дохода, которые приноситъ ла-ботардьерское помстье, не считая того, что я сберегъ, и что могло бы достаться вамъ по наслдству….

— Не говорите! вскричала съ негодованіемъ г-жа Морвиль.

И потомъ прибавила, обратясь къ мужу:

— Ты правъ, мой другъ: одно лишнее слово было бы низостью.

Слуга отворилъ дверь, и сказалъ старику:

— Экипажъ поданъ.

Ла-Ботардьеръ взялъ дорожный мшокъ, пошелъ къ дверямъ, но, не переступая черезъ порогъ, еще разъ обратился къ г. Морвилю.

— Мн очень жаль васъ, предлагаю вамъ въ послдній разъ, или отказаться отъ наслдства, или выгнать интригантку, которая морочитъ васъ, и испортитъ вашу дочь.

— Извините, милостивый государь, что я не имю чести проводить васъ до крыльца, съ достоинствомъ отвчала г-жа Морвиль старику.

— Прекрасно! вскричалъ г. Морвиль, сжавъ руку жены: прекрасно, Луиза!

Ла-Ботардьеръ выбжалъ, въ бшенств хлопнувъ дверью, и вскор послышался стукъ шарабана, быстро удалявшагося изъ замка.

VII.

Посл отъзда Ла-Ботардьера, г. и г-жа Морвиль нсколько минутъ не говорили ни слова.

— Конечно, мой другъ, надо сожалть объ этомъ разрыв, наконецъ сказала г-жа Морвиль: намъ уже невозможно сойтись съ твоимъ дядею, но мы исполнили свой долгъ.

— Благодарю, отвчалъ г. Морвиль, сжимая руку жены: благодарю, что такъ благородно ты отвергла даже мысль объ уступк своенравію ослпленнаго старика.

— Могла ли я дйствовать иначе, мой другъ, посл тор какъ миссъ Лаусонъ такъ естественно, такъ откровенно объяснила намъ обстоятельства своего путешествія, сначала казавшіяся намъ неизъяснимыми? И притомъ, сколько могли мы судить до-сихъ-поръ, похвалы, которыми твой братъ осыпалъ миссъ Мери, скоре были ниже истины.

— Прекрасно, Луиза, прекрасно!

— Что это значитъ, мой другъ?

— Признаюсь, посл преждевременнаго прізда миссъ Лаусонъ, которой мы не ожидали боле, посл сегодняшняго разговора, въ которомъ ты высказала довольно грустныя вещи,— я опасался, что ты не встртишь миссъ Лаусонъ такъ, какъ встртила ее. Я боялся, что, не раздляя нелпой злобы моего дяди на эту молодую особу….

— Послушай, мой другъ, сказала г-жа Морвиль: ты знаешь, что я дйствую по первому увлеченію. Не скрываю отъ тебя, пріздъ миссъ Лаусонъ безпокоилъ меня, не скажу огорчалъ, по многимъ причинамъ. Я пошла съ тобою въ залу, въ расположеніи мыслей, неблагопріятномъ для этой двушки, но я не могла устоять противъ ея красоты, чистосердечія и скромности…. И сказать ли?… Я невольно восхищалась ея рдкою красотою, передъ которою Альфонсина кажется почти безобразною….

— Перестань, Луиза, улыбнувшись сказалъ г. Морвиль: я — отецъ, слпе или, пожалуй, проницательне тебя, увряю тебя, что выразительное и милое личико Альфонсины ничего не теряетъ передъ правильною красотою миссъ Мери.

— Ты говоришь мн о преувеличеніяхъ, а самъ-то какъ преувеличиваешь! Миссъ Лаусонъ — красавица, какой никогда я не встрчала, и несправедливо было бы сравнивать ее съ Альфонсиной.

— И сохрани меня Бэгъ отъ такого сравненія! Зачмъ оно? У Альфонсины своя красота, у миссъ Мери своя…. Одинъ богатъ и счастливъ при десяти тысячахъ ливровъ дохода, другому надо сто тысячъ.

— По-крайней-мр, теперь и Альфонсина, и братъ ея не должны разсчитывать на это счастіе.

— Я не понимаю тебя.

— Я знаю твоего дядю, онъ не измнитъ своему слову, слдовательно, каждый изъ нашихъ дтей лишается сегодня, по-крайней-мр, двадцати-пяти тысячъ франковъ дохода.

— Конечно, это несчастіе…. Да что же длать?

— Разумется, нечего, что сдлано, то сдлано…. Однакожъ согласись, что миссъ Лаусонъ не принесла намъ особеннаго счастія?

— Лаура, и ты говоришь это, ты, которая такъ благородно отвчала на оскорбительныя слова моего дяди?

— И не раскаиваюсь въ своихъ словахъ, и еще разъ поступила бы точно такъ же…. Но ты не запретишь мн думать, что если безкорыстіе и справедливость прекрасныя чувства, то иногда они стоятъ довольно дорого.

— Напротивъ, я хочу запретить теб думать, любезная Луиза, нжно сказалъ г. Морвиль.— Ты сама сказала сейчасъ, и справедливо, что первыя увлеченія твои прекрасны. Почему? Потому, что ты слдуешь порыву благороднаго сердца, но иногда размышленія портятъ все, и я не хотлъ бы, Луиза, чтобъ ты размышляла…. Да, я запрещаю теб сожалть о первыхъ увлеченіяхъ сердца, всегда справедливыхъ и великодушныхъ.

— Ты правъ, подобно теб, я была возмущена оскорбительными подозрніями твоего дяди на самихъ насъ и его несправедливостью къ мисси Мери. Однакожъ сію минуту, я почти готова была упрекнуть бдную двушку въ потер этого наслдства. Странная вещь человческое сердце!

— Но эти противорчія, эти быстрыя перемны мыслей во взгляд на вещи не имютъ ничего опаснаго, когда он происходятъ между нами двоими. Мы знаомъ другъ-друга, знаемъ, что длается въ душ насъ обоихъ. Предположи, что ты высказала бы этотъ несправедливый упрекъ въ присутствіи миссъ Мери, и посуди сама, Луиза, какой тягостный былъ бы ударъ для этой чувствительной и образованной души?

— Это былъ бы низкій поступокъ!

— Да, потому-что миссъ Мери предстоитъ одно изъ двухъ: или сносить и терпть все, молча, или отказаться отъ мста, которымъ она должна поддерживать свое семейство.

— Бдная двушка!

— Раскаяваясь въ дурной мгновенной мысли, ты говоришь мн: ‘странная вещь человческое сердце’ — и я понимаю тебя, потому-что знаю тебя двадцать лтъ, и умю тебя цнить, но, говоря откровенно, любезная Луиёа, могла ли бы ты этою фразой: ‘странная вещь человческое сердце’, заставить миссъ Мери забыть жестокое оскорбленіе.

— Нтъ, нтъ, она была бы въ прав оскорбиться…. Ахъ, мой другъ, какъ жаль, что наше письмо послано такъ поздно!

— Нтъ, Луиза, надо, напротивъ, радоваться этому, потому-что теперь воспитаніе Альфонсины будетъ полное. Я нехотя уступилъ твоему желанію не брать учительницы, но я увренъ въ твою материнскую любовь, и надюсь, что ты каждый день будешь радоваться прізду миссъ Мери.

— Я понимаю, мой другъ, справедливость твоихъ замчаній. Притомъ, изъ уваженія къ твоему брату, къ моей дочери, къ себ-самой, и особенно къ этой двиц, вполн достойной участія я должна, сколько возможно облегчить ея положеніе…. Но, прибавила г-жа Морвиль, я ршилась удержать одно завоеваніе.

— Какое?

— Посл отъзда мадмуазель Лагранжъ, дочь моя спитъ въ нашихъ комнатахъ, а не во второмъ этаж, гд прежде она спала возл своей гувернантки. Я ршилась не отпускать отъ себя Альфонсину, отъ этого я буду видть ее лишній часъ утромъ и вечеромъ. Какая ненасытная мать!

— Чудесно, Луиза! Это очень естественно. Миссъ Мери, увидвъ съ самаго начала, что у насъ заведенъ такой обычай, не будетъ удивляться, что Альфонсина спитъ, не рядомъ съ ея комнатой.

— Скоро обдъ, мой другъ, а я не знаю, приготовила ли Пиволе комнату для миссъ Мери.

— Я позову Пиволе, отвчалъ г. Морвиль, дернувъ колокольчикъ: и напомню ей, чтобъ она удерживала свой языкъ и не выдумывала насчетъ миссъ Лаусонъ, потому-что, объясняя по своему несправедливыя обвиненія, которыми дядюшка мой осыпалъ миссъ Мери, нестерпимая Пиволе наплететъ самыхъ непріятныхъ исторій.

— Къ-счастію, мой другъ, эти нелпые слухи изъ нижняго этажа никогда не дойдутъ до ушей мадмуазель Лаусонъ. Но ты очень хорошо сдлаешь, если поговоришь построже съ мадамъ Пиволе.

Ключница вошла въ залу съ видомъ обиженной жертвы.

— Мадамъ Пиволе, сказала г-жа Морвиль: приготовили вы спальню и маленькую гостиную для мадмуазель Лаусонъ?

— Для мамзель Лаусонъ? спросила ключница, будто непонимая: комнату для мамзель Лаусонъ?

— Да, для учительницы моей дочери, съ нетерпніемъ отвчала г-жа Морвиль: да вы какъ-будто воротились съ того свта.

— Чуть было не попала на тотъ свтъ отъ голода, отвчала Пиволе, боязливо поглядывая на комнату, куда ее заперли: и мн позволительно не знать, что у мадмуазель Альфонсины есть новая учительница, мамзель Лаусонъ. Я не имю привычки справляться о томъ, что не касается до меня.

— Желаю, чтобъ вы держались этого правила, строго сказалъ г. Морвиль, потому-что, повторяю, мадамъ Пиволе, если вы осмлитесь вплетать имя миссъ Лаусонъ въ ваши глупыя исторіи (предупреждаю васъ, ничто не ускользнетъ отъ моихъ ушей), то вы не пробудете здсь двадцати четырехъ часовъ. Мн очень грусти о повторять такія непріятныя вещи, зная вашу привязанность къ намъ и честность, и я надюсь, что вы не поставите меня въ необходимость прибгать къ такимъ мрамъ.

— Будьте уврены, сударь, что я стану держаться вашихъ приказаній, покорно отвчала ключница: сознаюсь въ своей вин, и только прошу у васъ и у барыни дать мн время и случай исправиться.

— Давно бы такъ, мадамъ Пиволе, отвчала г-жа Морвиль.— Скажите Жюльенн, что она назначена для прислуги миссъ Мери.

— Слушаю.

— Приготовьте сейчасъ же комнату для мамзель Лаусонъ, и велите хорошенько истопить, потому-что въ этихъ комнатахъ давно никто не жилъ, а сегодня ужасно сырая и холодная погода.

— Слушаю. Не прикажете ли сдлать, во второй комнат, постель для мамзель Альфонсины, какъ было при мамзель Лагранжъ?

— Нтъ, Альфонсина будетъ спать возл меня.

— Очень хорошо.

— Да не забудьте отнести въ комнату миссъ Мери чайницу и чайникъ, она Англичанка, и вроятно, привыкла часто пить чай.

— Все будетъ исполнено, отвчала Пиволе, и ушла, оставивъ въ господахъ убжденіе, что она исправилась и расположена къ миссъ Мери.

VIII.

Оставивъ господъ, Пиволе начала создавать въ плодовитомъ воображеніи самыя хитрыя козни противъ прекрасной Англичанки. Сначала она пошла въ комнату, гд хранилось блье, отворила шкафы, выбрали пару тонкихъ простынь, потомъ еще пару самыхъ толстыхъ, назначенныхъ для прислуги, взяла узелъ подъ мышку и пошла въ комнату учительницы, приговаривая:

— Эти простыни еще слишкомъ тонки для тебя, прекрасная Англичанка! Если ты пожалуешься,— а ты очень горда и не станешь жаловаться, — я скажу, что Жюльенна ошиблась. Еще не такія простыни давала я плакс Лагранжъ! А, мои любезныя! Вы хотите занимать въ дом первое мсто посл господъ, а меня посадить на второе… Вы обдаете съ господами, тогда какъ я, почище васъ, я, которая служила пятнадцать лтъ, обдаю въ кухн… А! вы хотите завладть Альфонсиной, которую я вскормила своимъ молокомъ, и думаете, что мадамъ Пиволе — дура, станетъ все терпть! Нтъ, мои голубушки., нтъ! Если я съумла выгнать шпильками первую учительницу, о которой нельзя было ничего сказать, она была слишкомъ гадка для этого… то неужели не съумю выпроводить вторую, эту прекрасную искательницу приключеній, какъ справедливо сказалъ г. Ла-Ботардьеръ, котораго она успла поссорить съ моими господами!.. Онъ ухалъ взбшенный, и въ прихожей сказалъ Батисту: ‘Никогда не будетъ моей ноги въ этомъ дом’.

Онъ слъ въ шарабанъ, и такъ отхлесталъ несчастнаго Росево, что лошадь понеслась въ галопъ. Если г. Ла-Ботардьеръ никогда не ступитъ сюда ногою, то онъ непремнно лишитъ наслдства и барина, и барыню, и Альфонсину. Хорошо, прекрасная Англичанка! Ты думаешь, что это сойдетъ теб съ рукъ? Нтъ, голубушка! Нынче же вечеромъ приступлю къ длу!

Сказавъ это, ключница пошла въ комнату, которую сперва занимала мадмуазель Морвиль, возл комнаты учительницы. Об эти комнаты, раздлявшіяся маленькою гостиной, были хорошо меблированы, но такъ какъ въ нихъ давно не жили, а въ этотъ осецній день погода была дождливая и холодная, то въ комнатахъ стояла страшная стужа. Чтобы остудить ихъ еще боле, Пиволе отворила два большія окна въ спальн, принадлежавшей прежде Альфонснн, бросила на постель дв грубыя простыни: камина не затопила, не оставила на столик ни чайника, ни чайницы, и съ самодовольствіемъ осматривая мрачную и холодную комнату, въ которую врывался осенній втеръ, сказала:

— Безъ риску нтъ и выигрыша! Если мн удастся сегодня вечеромъ уложить прекрасную Англичанку въ этой комнат, не забудетъ она первой ночи въ замк Морвиль…. Однакожъ нельзя такъ обнаруживать свои планы, Альфонсина, или сама барыня, наврно, придутъ посмотрть, исполнила ли я приказанія.

Мадамъ Пиволе пошла въ комнату, дйствительно назначенную для учительницы, постлала на постель дв тонкія простыни, затопила каминъ, заперла окна, опустила занавсы, поставила на видъ чайникъ и чайницу, словомъ, исполнила вс приказанія.

Вскор г-жа Морвидь пришла посмотрть, хорошо ли приготовлена комната для миссъ Мери.

— Я сама приготовила все, что надо, сударыня, сказала ключница: я хотла, чтобы все было въ исправности.

— Мн это очень пріятно, мадамъ Пиволе, сказала г-жа Морвиль, выходя изъ комнаты.

Пиволе заперла натопленную комнату, спрятала ключъ въ карманъ, прошла по маленькой гостиной, раздлявшей эти дв спальни, и такъ какъ планъ ея былъ обдуманъ со всхъ сторонъ, то въ комнат, которая выходила въ длинный корридоръ, освщенный множествомъ оконъ, она отворила два окна, надясь, что втеръ выбьетъ нсколько стеколъ. Окончивъ эти приготовленія, Пиволе пошла обдать, и съ нетерпніемъ ждала минуты, когда мадмуазель Лаусонъ придетъ въ свою комнату. За чаемъ, Пиволе, зная, что господа скоро лягутъ, взяла свчу и спряталась въ билліардной, черезъ которую миссъ Лаусонъ должна была войти въ корридоръ, и оттуда подняться въ свою комнату. Пиволе торжествовала при мысли, что учительница пойдетъ одна въ свою спальню,— что, впрочемъ, было несовсмъ вроятно, потому-что г-жа Морвиль, или, по-крайней-мр, ея дочь, особенно въ первый разъ, непремнно проводили бы миссъ Мери до дверей, изъ вжливости, и для того, чтобы показать, гд она будетъ жить.

Мадамъ Пиволе была въ величайшемъ волненіи, въ одной рук она держала салопъ Альфонсины, въ другой свчку. Вскор дверь гостиной отворилась, и ключница услышала голосъ г-жи Морвиль, которая говорила миссъ Мери:

— Если вы ршительно не позволяете, чтобы я проводила васъ, то меня замнитъ Альфонсина.

Въ-самомъ-дл, двушка вышла съ миссъ Лаусонъ.

— Сдлайте милость, не безпокойтесь, сказала миссъ Мери.

— Но я должна же сперва показать вамъ, гд ваши комнаты, и потомъ узнать, все ли для васъ приготовлено, хотя мамаша и входила въ вашу комнату передъ обдомъ.

— Значитъ, вамъ не зачмъ безпокоиться, потому-что маменьк вашей угодно было позаботиться обо мн.

— Барышня, надньте, пожалуйста, салопъ, сказала Пиволе Альфонсин.

— Зачмъ? Чтобы подняться на верхъ? Что съ тобою?

— Незнаю, барышня, кто-то забылъ запереть окна въ корридор, втромъ выбило стекла, такъ и хлещетъ дождь…. Вы можете простудиться.

— Теперь, мадмуазель Альфонсина, сказала миссъ Мери: я ршительно вступаю въ роль учительницы, и требую, чтобъ вы не ходили дале.

— Мадмуазель Мери, вы знаете, что моя кормилица любитъ преувеличивать!

— Увряю васъ, барышня, что тутъ нтъ никакихъ преувеличеній, отвчала ключница,— я проходила по корридору, и меня до-сихъ-поръ пробираетъ дрожь. А вы такая слабенькая, у васъ болитъ грудь!

— У меня! Давно ли?

И обратясь къ миссъ Мери, Пиволе сказала ей очень почтительно:

— Смю ли, сударыня, попросить васъ не позволять мамзель Альфонсин провожать васъ?… въ гостиной жарко, а въ корридор сквозной втеръ….

— Милая Альфонсина, сказала миссъ Мери неотразимо очаровательнымъ голосомъ: я не требую…. нтъ, я умоляю васъ не провожать меня.

Альфонсина, боясь показаться упрямою, уступила, хотя съ сожалніемъ, желанію миссъ Мери, и сказала:

— По-крайней-мр, надньте этотъ салопъ, кормилица говоритъ, что въ корридор ужасный холодъ.

— Хорошо, я возьму салопъ, улыбнувшись отвчала миссъ Мери.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

Г-жа Морвиль, возвратясь изъ замка Нуарфёль, не нашла никакой перемны въ быту домашнихъ.

Такъ проходили дни и мсяцы…

Учительница жила постоянно возраставшею любовью къ учениц и воспоминаніями о родныхъ и Генрих Дуглас, жила въ этомъ маленькомъ мір такъ счастливо, какъ могла быть счастлива вдали отъ милыхъ существъ, оставленныхъ въ Дублин, и твердо переносила послдствія злыхъ выдумокъ Пиволе. Миссъ Мери была слишкомъ горда и великодушна, чтобы жаловаться на нихъ. Прелесть ея слишкомъ подйствовала на г-жу Морвиль, которая такимъ-образомъ мало-по-малу вылечилась отъ материнской ревности. Притомъ же лестные отзывы сосдей объ успхахъ Альфонсины, и искусство и скромность, съ какими миссъ Мери всегда становилась на второй планъ, чтобы выставлять достоинства своей ученицы, угодили гордости г-жи Морвиль, и она перестала смотрть на молодую Ирландку какъ на соперницу своей дочери.

Миссъ Мери отказывалась всякій разъ, какъ ее приглашали на прогулки по окрестностямъ или на деревенскіе праздники, и уходила въ свою комнату. Она умла избгать всхъ терній своего положенія, и нашла трудную средину между привлекательною кротостью и достоинствомъ, заставляющимъ себя уважать.

Въ начал іюня, г-жа Морвиль должна была хать въ Парижъ и привести сына на каникулы. Наканун, отъзда, пока Альфонсина помогала ей сбирать вещи въ дорогу, г-жа Морвиль весело сказала:

— Способна ли ты не выдать тайну?

— О мамаша, неужели ты сомнвается?

— Ты должна скрыть эту тайну даже отъ миссъ Мери.

— Вотъ это трудно, но отвчаю теб, мамаша, что мы дв, она и я, не проговоримся.

— По-крайней-мр, ни слова папеньк. Мы приготовимъ ему сюрпризъ.

— О, въ такомъ случа, будь спокойна!

— Въ прошлую зиму, ты знаешь, насъ приглашали родные и знакомые, мн хочется дать балъ въ тотъ самый день, какъ я ворочусь изъ Парижа съ Жераромъ…. Я уже уговорилась съ Пиволе и садовникомъ… Чудо, что у насъ будетъ! Папенька не долженъ ничего знать объ этомъ… до прізда гостей.

— Ахъ, какъ это прекрасно!

— Мы введемъ Жерара въ его комнату. Во-время бала, и только тогда онъ увидитъ твой портретъ, который написала миссъ Мери…

— Да это прелесть!

— Но я хочу, чтобъ ты также играла хорошенькую роль на праздник….Я хочу, чтобъ тобою восхищались, милая Альфонсина.

— Восхищались? Не думай объ этомъ, мамаша.

— Напротивъ, я очень думаю, и горжусь заране впечатлніемъ, которое ты произведешь… Послушай: на большомъ вечер у мадамъ Нуарфёль, дочь ея, Флавія, которая играетъ на фортепіано совсмъ не такъ хорошо какъ ты, потому-что ее учила по миссъ Мери,— Флавія играла на фортепіано піесу, имвшую огромный успхъ… Если бы ты видла, какъ радовалась мадамъ Нуарфёль, когда ее поздравляли съ талантомъ дочери, какъ она была счастлива! Я тоже хочу насладиться такимъ торжествомъ…. При помощи миссъ Мери, ты сдлала необыкновенные успхи въ музык, ты маленькая виртуозка….

— Но, мамаша, вдь я никогда не играла на фортепіано при чужихъ.

— Тмъ лучше! тмъ лучше! Эффектъ будетъ неожиданный. Теб станутъ апплодировать!… Боюсь только, чтобъ я не заплакала, какъ безумная.

— Милая мамаша, какъ ты меня любишь!

— Я тебя люблю: это очень просто. Каждая мать любитъ своихъ дтей, но не вс матери имютъ право гордиться своими дочерьми.

— Я боюсь, очень боюсь, мамаша, чтобъ твои ожиданія не обманулись.

— Почему?

— Ты хочешь, чтобъ я играла въ публик?

— Я только объ этомъ и мечтаю.

— Къ-несчастію, я играю піесы, которыя не произведутъ ни малйшаго эффекта: не многимъ нравятся сонаты Моцарта и Бетховена.

— Я неочейь много понимаю въ музык, но я уврена, что миссъ Мери учила тебя не однимъ скучнымъ этюдамъ.

— Она учитъ меня, мамаша, и не думаетъ заставить меня блистать передъ публикой.

— Въ такомъ случа, зачмъ и учиться?

— Чтобы знать.

— Знать! Это прекрасно, однакожъ надо, чтобы вс знали, что ты знаешь.

— Боже мой! да я желаю только, чтобы ты и папаша были довольны, больше ничего не надо, ни мн, ни миссъ Мери.

— Очень можетъ быть, но я взыскательне.

— Однакожъ, мамаша…

— Альфонсина, я хочу… прошу тебя!

— Въ такомъ случа, я попрошу миссъ Мери, чтобъ она выбрала мн піесу.

— Кажется, ты можешь попросить совта у меня.

— О музык?

— Разумется, о музык. Разв я не могу имть свой вкусъ, какъ другіе?

— Конечно.

— Я говорила теб о Флавіи. Она играла новую, очень эффектную піесу Тальберга.

— Тальберга! сказала Альфонсина, съ ужасомъ сжавъ руки: Тальберга? Да ты не знаешь, мамаша, что онъ пишетъ претрудныя піесы, которыя требуютъ огромнаго искусства! Мои руки слишкомъ малы для его піесъ: въ этомъ я невиновата. Миссъ Мери, ты знаешь, не любитъ льстить, еще недавно она сказала, что co-временемъ я сдлаюсь хорошей музыкантшей, но никогда не буду артисткой.

— Я не спрашиваю о томъ, что думаетъ миссъ Мери,

— Извини, мамаша, я не хотла сердить тебя.

— Давно бы такъ! Не понимаю только, отчего ты упрямишься… Флавія, которой учительница далеко отстала отъ миссъ Мери, произвела большой эффсктъ піесой Тальберга. Ты можешь, если захочешь, имть такой же успхъ, и все-таки противоречишь мн… Это невыносимо! Я думаю, что миссъ Мери прежде всего должна была научить тебя повиноваться матери.

При этомъ упрек, Альфонсина не могла удержаться отъ слезъ. Г-жа Морвиль, сожаля о своихъ жесткихъ словахъ, обняла дочь и посадила къ себ на колни, какъ ребенка. Двушка забыла минутную печаль и отвчала на ласки матери. Когда облако прошло, Альфонсина, улыбаясь сквозь слезы, еще катившіяся изъ глазъ, сказала матери:

— Какъ только, мамаша, ты прідешь въ Парижъ, пришли мн твою любимую піесу, и я выучу ее къ торжественному дню.

Г-жа Морвиль ухала, и черезъ нсколько дней прислала ноты. Это были варіаціи Тальберга на Mose Россини. Мери была огорчена такимъ выборомъ, пересматривая наводненіе нотъ, требующихъ удивительнаго механизма, но когда Альфонсина пересказала ей свой разговоръ съ матерью, учительница не возражала боле и велла учениц разучивать Mose.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Поздка г-жи Морвиль продолжалась нсколько дней, и она вскор воротилась съ Жераромъ.

II.

Жераръ пріхалъ изъ Парижа съ матерью утромъ, въ шесть часовъ, и тотчасъ же пошелъ въ комнату къ отцу, гд тогда была и Альфонсина. Посл объятій и поцлуевъ, двушка начала съ любопытствомъ разсматривать брата, котораго не видла уже съ годъ.

— Да взгляни, папаша, какъ выросъ Жераръ! говорила она выпрямившись и прижимаясь лвымъ плечомъ къ правому плечу молодаго человка.— А, братишка, ты отпускаешь усы? Какіе хорошенькіе, тоненькіе! Подойди-ка къ свту, поближе къ окну. Мамаша, ты и не замтила, что у него теперь глаза темноголубые? Это прелестно — темноголубые глаза и чорные волосы.

Жераръ охотно давалъ себя осматривать сестр. Это былъ красивый молодой человкъ, лтъ восемнадцати, стройный, съ матовымъ лицомъ, на которомъ, при малйшемъ душевномъ ощущеніи, вспыхивалъ живой румянецъ.

Г-жа Морвиль и сынъ ея пошли отдохнуть, до завтрака. Только въ эту пору Жераръ долженъ былъ увидть миссъ Мери, которой имени не произнесъ онъ ни разу посл своего прізда, но за-то Альфонсина часто повторяла ему съ торжествующимъ видомъ.

— Погоди, вотъ ты узнаешь мою миссъ Мери! Увидишь, увидишь.

Вроятно для того, чтобы лучше видть, Жераръ переодлся, и когда вошелъ въ залу, не смя искать глазами, тутъ ли миссъ Мери, Альфонсина сказала ему со-смхомъ:

— Какой ты красавецъ, Жераръ! Совершенно молодой человкъ. Какой галстухъ! Блый жилетъ съ перламутровыми пуговицами, лакированные сапоги. Вотъ какъ! лакированные сапоги… Денди! Къ теб этотъ нарядъ идетъ гораздо лучше, нежели круглая шляпа, толстые башмаки съ пряжками и голубые бумажные чулки.

При этихъ воспоминаніяхъ, Жераръ покраснлъ еще боле, потому-что въ двухъ шагахъ отъ себя увидлъ миссъ Мери. Онъ почтительно поклонился.

— Г. Жераръ, сказала учительница: сестрица ваша мн такъ часто говорила о васъ, что мы — уже старые знакомые.

За завтракомъ, Жераръ украдкою посматривалъ на миссъ Мери. Когда встали изъ-за стола, г-жа Морвиль однимъ словомъ оледенила веселость своей дочери.

— Альфонсина, сказала г-жа Морвиль: а что же Mose¹!

— Ахъ, мамаша, вздохнувъ отвчала двушка: я разучиваю эту піесу каждый день, и еще сегодня буду играть съ миссъ Мери. Она скажетъ теб, что я стараюсь, сколько могу.

— Я отдаю полную справедливость старанію Альфонсины, сказала учительница: но только эта піеса….

— Знаю, съ живостью перебила г-жа Морвиль: эта піеса, должна произвести большой эффсктъ, я непремнно хочу, чтобы дочь моя играла ее — и будетъ играть.

Посл завтрака, Альфонсина взяла брата за руку и отвела въ сторону.

— Ну что?

— Что? отвчалъ Жераръ простодушно: о чемъ ты спрашиваешь, Альфонсина?

— А миссъ Мери?

— Миссъ Мери…

— Да, какъ она теб кажется?

— Очень недурна….

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Г. Морвиль, возвратясь съ прогулки, только за обдомъ узналъ, что вечеромъ будетъ въ замк праздникъ, и похвалилъ жену за счастливую мысль, хотя въ душ предпочиталъ уединеніе свтскому шуму.

Жераръ тихонько пробрался въ комнату г-жи Морвиль, унесъ палочку помады, которою хотлось ему подчернить усы, потомъ воротился въ свою комнату, измялъ пять или шесть галстуховъ, завязывая узелъ, и разорвалъ дв пары палевыхъ перчатокъ, вспоминая страшное предсказаніе перчаточника: ‘Не берите такихъ тсныхъ, непремнно лопнутъ’. Наконецъ, исходивъ комнату вдоль и поперегъ, чтобы разносить новые башмаки, бросилъ послдній взглядъ въ зеркало, и сошелъ въ гостиную, боясь, чтобы ему не пришлось остаться глазъ на глазъ съ миссъ Мери. Молодой человкъ вздохнулъ свободне, когда увидлъ въ гостиной г. и г-жу Морвиль.

Черезъ нсколько минутъ явилась туда и Альфонсина, въ красивомъ туалет, который мать привезла ей изъ Парижа.

На миссъ Мери было надто простенькое блое кисейное платье, съ короткими рукавцми, до половицы закрывавшее плечи, ни ленты, ни цвтка не было въ ея волосахъ, падавцшхъ вокругъ лица длинными шелковистыми кольцами. Однакожъ, г-жа Морвиль ревниво удивилась красот молодой Ирландки и, окинувъ ее взоромъ съ ногъ до головы, не могла не сказать съ какою-то желчью, намекая на покрой платья, которое не скрывало ни прелестныхъ рукъ, ни прелестныхъ плечъ двушки:

— Я думаю, миссъ Лаусонъ, что приличне было бы надть платье съ высокимъ лифомъ и длинными рукавами.

— Конечно, кротко отвчала двушка: но у меня нтъ другаго бальнаго платья.

Г-жа Морвиль не знала что сказать на этотъ отвтъ, напоминавшій бдность миссъ Мери, и въ душ проклинала балъ, на которомъ молодая учительница могла произвести тмъ большее впечатлніе, что до-сихъ-поръ она всегда старалась держаться въ сторон.

Бдная Альфонсина, осужденная играть тему изъ Mose, подошла къ фортепіано и положила ноты, она не слышала замчанія матери о туалет миссъ Мори, и сказала почти умоляющимъ голосомъ:

— Мамаша, такъ это ршено, я играю Mose?

Она не могла скрыть глубокій вздохъ, и съ отчаяніемъ взглянула на учительницу, какъ будто говоря:

— Вступитесь за меня въ послдній разъ, избавьте меня отъ піесы Тальберга!

Учительница поняла опасенія своей ученицы, и сказала въполголоса г-ж Морвиль:

— Долгъ учительницы и любовь моя къ Альфонсин позволяютъ мн говорить откровенно.

— Что-же вы хотите сказать?

— Я опасаюсь, что Альфонсина не сыграетъ Mose въ совершенств.

— Въ такомъ случа, сухо замтила г-жа Морвиль: это значитъ, что не заставляли ее разучить піесу, какъ слдуетъ.

— Успхъ Альфонсины, еслибъ только можно было на него надяться, доставилъ бы мн большое счастіе, и я всми силами старалась содйствовать ему, отвчала учительница, удивленная рзкими словами г-жи Морвиль, которая до-тхъ-поръ была къ ней очень благосклонна.— Поврьте, что въ этомъ случа, нельзя упрекнуть Альфонсину.

— И такъ, я должна думать, что, врно, есть какое-нибудь упущеніе съ вашей стороны…. Вамъ не нравилось, что я выбрала піесу.

— Позвольте….

— Я никогда не позволю, чтобы вооружали противъ меня дочь.

— Помилуйте, но….

— И такъ какъ вы говорили о своихъ обязанностяхъ, то знайте, что первая обязанность учительницы — угождать лицамъ, которыя почтили ее своимъ довріемъ.

И г-жа Морвиль пошла на-встрчу гостямъ, которыхъ уже встртили ея мужъ и Жераръ. Миссъ Мери была скоре изумлена, нежели оскорблена жесткими словами г-жи Морвиль. Къ счастію, эти слова не дошли до ушей Альфонсины.

Комнаты замка наполнялись гостями. Вс эти сосди, жившіе въ шести или семи миляхъ въ окрестности, были знакомы между собою, принимали одни другихъ, или въ Париж или въ деревн, и оттого общество въ замк походило на семейство. Этимъ и можно извинить настойчивость, съ какою г-жа Морвиль хотла выставить на показъ музыкальныя способности своей дочери.

Жерару на каждомъ шагу встрчались молодые люди, которые, замтивъ пушокъ на его подбородк, допускали его въ свою бесду, и не скрывали отъ него своихъ замчаній о дамахъ и двицахъ, пріхавшихъ на вечеръ. Въ ту минуту, какъ Жераръ входилъ въ залу съ своими новыми друзьями, его остановилъ у дверей г. Бланкуръ, молодой франтъ, который слылъ за свтскаго человка не въ одномъ Тур. Ловкій, развязный, онъ пользовался репутаціей счастливца въ любовныхъ похожденіяхъ, и Жераръ былъ очень доволенъ, когда Бланкуръ дружески взялъ его подъ руку.

— Скажите, любезный Жераръ, спросилъ онъ: кто эта молодая особа…. вотъ эта? На ней блое кисейное платье и наколка изъ волосъ. Не видите?… Теперь говоритъ съ нею ваша сестрица.

Жераръ, привставъ на цыпочки, посмотрлъ по направленію, которое указалъ ему Бланкуръ, и потомъ, опустившись на каблуки, отвчалъ съ небрежностью:

— Эта двица?… Это учительница моей сестры.

Жераръ хотлъ-было уйти, по Бланкуръ еще разъ остановилъ его.

— Какое прелестное лицо, какъ стройна! Какой розовый и чистый цвтъ лица! Врно, Англичанка? Настоящая гравюра изъ кипсека…. Нтъ, никогда въ жизни я не видлъ ничего благородне и очаровательне!

Потомъ, пристально посмотрвъ на Жерара, который покраснлъ, самъ не зная отчего, Бланкуръ сказалъ ему въ-полголоса:

— А! такъ вотъ у кого вы берете уроки!

И Бланкуръ, оставивъ Жерара въ величайшемъ смущеніи, подошелъ къ хорошенькой дам, которая только-что вошла въ залу.

Въ большой зал раздались два-три аккорда фортепіано: наступилъ часъ испытаній Альфонсины. Инструментъ окружили маменьки и двицы, потомъ, подруги Альфонсины открыто сговорились дйствовать въ ея пользу, и говорили ей:

— Смле! Не бойся! Все пойдетъ хорошо!

Возл артистки стояла миссъ Мери, она не могла въ эту ужасную и торжественную минуту разлучиться съ своею ученицей, и раздляла съ нею безпокойство. Наконецъ, все утихло, г-жа Морвиль подала знакъ. Альфонсина съ отчаяніемъ взглянула на учительницу, которая пожала ей руку,— и началось исполненіе Moise.

Нельзя не пожалть бдныхъ дтей, которымъ даютъ играть на фортепіано такую пальцеломную музыку, какъ Mose Тальберга. Это не музыка, а урокъ гимнастики, и читатель не удивится, если мы скажемъ ему, что черты Альфонсины приняли страдальческое выраженіе, и что слушатели не могли различить мелодію сквозь путаницу украшеній.

Жераръ, нжно любившій сестру, мучился, можетъ-быть, еще боле Альфонсины, осуждалъ выборъ піесы, и сказалъ съ досадой:

— Вс учительницы на одинъ покрой, чтобы выставить свой талантъ, он выбираютъ для ученицъ піесы, которыя имъ не по силамъ — и моя бдная сестра сдлалась жертвою такого тщеславія.

Г-жа Морвиль была огорчена вдвойн, и какъ хозяйка дома, и какъ мать, ревнивая досада ея на миссъ Мери возрастала вмст съ неуспхомъ Альфонсины и шопотомъ, который возбуждала рдкая красота учительницы.

Однакожъ, когда муки Альфонсины кончились, раздалось нсколько рукоплесканій, но — увы!— ее ободряли только сострадательныя подруги.

— Вы апплодируете тому, что наконецъ я освободилась, не правда ли? спросила Альфонсина, вставъ изъ-за фортепіано. Вы правы. Слава Богу, конецъ!

Двушка не чувствовала отъ своей неудачи печали, которая мучитъ обманутое тщеславіе или разбитую самоувренность: она должна была повиноваться, употребила вс усилія, чтобы угодить — и не имла успха. Вотъ и все. Притомъ же, миссъ Мери утшила ее нсколькими словами, въ искренности которыхъ невозможно было сомнваться:

— Бдняжка! вы сыграли даже лучше, нежели я смла надяться!

Кром группы молодыхъ страдалицъ, вс прочіе были холодны, и Жераръ, разстроенный, вышелъ изъ залы.

Г-жа Морвиль была въ затруднительномъ положеніи и отъ неуспха дочери, оскорбительнаго для материнской гордости, и отъ мысли, что гости, можетъ-быть, станутъ судить о миссъ Мери по учениц, и знаменитая миссъ Лаусонъ, жемчужина домашнихъ учительницъ, безцнное сокровище, о которомъ столько наговорено сосдямъ, будетъ оцнена по успхамъ Альфонсины. Г-жа Морвиль подошла къ миссъ Мери, и сказала ей въ-полголоса.

— Надюсь, что вы сядете за фортепіано, и докажете, что я не ошиблась въ выбор учительницы для моей дочери, я не хочу, чтобы судили объ учительниц по учениц.

— Избавьте меня, если можно, отъ этой обязанности, отвчала миссъ Мери умоляющимъ голосомъ.

— Мадмуазель Лаусонъ, сказала г-жа Морвиль громко и повелительнымъ тономъ: сядьте за фортепіано, мы слушаемъ васъ.

— Да, да, мы слушаемъ! закричали въ одинъ голосъ молодыя ученицы, въ надежд, что она избавитъ ихъ отъ игры.

Альфонсина наклонилась къ учительниц, которая еще колебалась, играть или нтъ, и шепнула:

— Умоляю васъ, миссъ Мери, заставьте забыть мою игру!

Молодая Ирландка повиновалась, твердо ршившись избгать всякаго, сколько-нибудь замтнаго соперничества съ ученицей, и вмсто того, чтобы играть піесу, наполненную эффектами, выбрала простое адажіо Гайдна.

Г. Морвиль, нисколько не виноватый въ выбор Moise и неприсутствовавшій при исполненіи этой піесы, въ это время вошелъ въ залу, и изъ приличія, никто не говорилъ ему о неуспх дочери. Поэтому г. Морвиль могъ вполн предаться удовольствію, которое почувствовалъ онъ при первыхъ аккордахъ адажіо. Вскор, вс слушатели раздлили съ нимъ это удовольствіе. Любители остановились въ дверяхъ, вытянувъ шеи, даже Жераръ, бывшій въ сосдней комнат, покорился впечатлнію, произведенному на всхъ, и при безмолвіи, которое вдругъ возстановилось, жадно слушалъ жемчужныя ноты.

Прелесть этой музыки, исполненной смысла, понятной для каждаго, проникла въ сердце каждаго, плохіе знатоки музыки, которые до-сихъ-поръ били тактъ совершенно некстати, теперь изумлялись своему ритмическому инстинкту, и мрно покачивали головою. Вс удивились, найдя столько удовольствія въ такой простой вещи, и удивились еще боле, когда композиторъ остановился ровно тамъ, гд кончалась его мысль, и не прибавилъ къ ней ни одной лишней ноты. Однакожъ слушатели еще не апплодировали, потому-что многіе ни за что не ршатся высказать свое одобреніе, пока не узнаютъ имени артиста. Впрочемъ, одобрительный шопотъ со всхъ сторонъ не позволялъ сомнваться объ успх миссъ Мери.

Альфонсина, едва удерживая свою радость, обернулась къ подругамъ, и свтлое лицо ея какъ-будто говорило:

— Это еще не все, сейчасъ услышите!

Въ этотъ день г-жа Морвиль переходила отъ сожалнія къ сожалнію. Миссъ Мери торжествовала не только красотою: рдкій талантъ ея возбудилъ общій восторгъ — и этотъ восторгъ вызвала сама г-жа Морвиль, съ безразсудною гордостью приказавъ ей играть на фортепіано. Двойной успхъ жестоко поразилъ гордость матери Альфонсины, но ей должно было, молча, перенести досаду. Могла ли г-жа Морвиль упрекнуть свою учительницу въ томъ, что она исполнила ея приказаніе?

Благосклонность слушателей не пробудила честолюбія въ миссъ Мери, и она сыграла три вальса Бетховена, каждый не боле четырехъ строчекъ.

— Прелестно! вскричалъ Жераръ, по окончаніи перваго вальса, и подойдя къ двери, сказалъ г. Морвилю:

— Кто это, папенька, играетъ на фортепіано?

— Миссъ Мери, отвчалъ г. Морвиль, почти не оборачиваясь, потому-что миссъ Мери начала играть второй вальсъ.

Вс были очарованы непреодолимою прелестью звуковъ, и когда, взявъ послдній аккордъ, миссъ Мери встала изъ-за фортепіано, раздался залпъ апплодисментовъ, и многіе пошли поздравлять учительницу. Миссъ Мери смшалась, она была почти огорчена похвалами, понимая, что он возбудятъ досаду въ г-ж Морвиль, на лиц которой выражалось видимое неудовольствіе, когда знакомыя говорили ей, одна перебивая другую:

— Правда ваша, мадамъ Морвиль: ваша учительница — жемчужина!

— Сокровище!

— Какъ вы счастливы, что можете располагать такою виртуозкой!

— А сколько она получаетъ жалованья?

Миссъ Мери хотла-было воспользоваться маленькимъ шумомъ и уйти изъ залы, но Альфонсина, радуясь успху учительницы боле, нежели радовалась бы своему собственному, подбжала къ миссъ Мери, поцловала, граціозно обняла руками ея талію и уронила голову къ ней на плечо: добрая двушка совершенно забыла свою неудачу, и думала только о торжеств миссъ Мери. Между лицами, поздравлявшими учительницу, Бланкуръ особенно отличался разнообразіемъ и нжностью комплиментовъ.

Жераръ, покраснвъ, приблизился къ миссъ Мери, заране придумывая, что бы ей сказать, какъ вдругъ замтилъ Бланкура, который разговаривалъ съ нею. Сердце Жерара сжалось, онъ мысленно назвалъ развязнаго франта фатомъ, и остановился печально, спрашивая у себя, сказать ли робкое привтствіе посл похвалъ, вроятно остроумныхъ, Бланкура, или показаться въ глазахъ миссъ Мери неучемъ, храпя принужденное молчаніе. Жераръ не зналъ, что длать, къ-счастію, въ это время подошелъ къ нему слуга и сказалъ, что Альфонсина проситъ его принести вещь, которую она забыла на камин, передъ часами.

Жераръ обрадовался случаю, и тотчасъ же ушелъ.

Изъ слушателей миссъ Мери, никто не былъ въ такомъ восхищеніи какъ г. Морвиль, потому-что онъ ни разу не слышалъ образцовыхъ произведеній, которыя она играла. Альфонсина замтила отца, стоявшаго поодоль, и протянула къ нему руку. Онъ подошелъ къ дочери, отдалъ съ своей стороны дань таланту учительницы, и уже хотлъ уйти, но Альфонсина остановила его, и сказала:

— Папаша, останься, ради Бога, на минутку.

Г. Морвиль ждалъ недолго.

— Папенька! вскричалъ Жераръ, держа въ рук маленькую рамку и пробиваясь сквозь толпу: сестрица! какой прелестный сюрпризъ!

— Что такое? спросилъ г. Морвиль.

— Будто ты не знаешь? сказалъ Жераръ, подавая отцу картину.

— Портрет Альфонсины! вскричалъ г. Морйиль.

— Да, ея портретъ, и какъ прекрасно сдланъ! Альфонсина, живая Альфонсина!

— Въ-самомъ-дл, сказалъ г. Морвиль, разсматривая портретъ, и потомъ прибавилъ:

— Я знаю только одного художника, который такъ удивительно пишетъ портреты.

— Кто же это? спросилъ Жераръ, пока портрет переходилъ изъ рукъ въ руки по групп, которая составилась вокругъ учительницы.— Ради Бога, папенька, скажи, кто написалъ этотъ Портретъ?

Альфонсина взяла учительницу за руку, сдлала Жерару маленькій реверансъ, и сказала, улыбнувшись:

— Вотъ кто!

— Миссъ Мери! вскричалъ Жераръ.

— Да, милостивый государь, отвчала Альфонсина.

И потомъ шепнула ему, но такъ, что молодая Ирландка могла слышать:

— Надюсь, что теперь вы не будете спрашивать у меня: ‘А разв уметъ рисовать твоя миссъ Мери’?

Учительница улыбнулась. Жераръ смшался, проговорилъ нсколько словъ въ свое оправданіе, поблагодарилъ миссъ Мери и нетерпливо взялъ портретъ изъ рукъ Бланкура, который обернулся къ нему спиною, и сказалъ учительниц:

— Если, мадмуазель, вы играете, какъ Малибранъ, то, по-крайней-мр, не рисуйте какъ мадамъ Мирбель!… Клянусь, вы завладли всми совершенствами, и затмваете женщинъ, у которыхъ только одно достоинство — изумительная красота.

— Экой счастливецъ, этотъ Бланкуръ! подумалъ Жераръ, слушая пошлости неотразимаго франта: сейчасъ найдется, что сказать! А я-то какъ глупъ въ глазахъ миссъ Мери: не могъ придумать ничего въ похвалу ея таланту, даже не съумлъ поблагодарить за портретъ….

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

За концертомъ слдовалъ балъ. Г-жа Морвиль выписала оркестръ изъ Тура, множество танцоровъ спшили ангажировать миссъ Мери, и чрезвычайно удивились, не видя ея въ залахъ.

— Мадамъ Морвиль, сказала учительница, отведя ее въ дальній будуаръ: позвольте мн удалиться. Я устала, не такъ здорова, а балъ продолжится до утра.

— Такъ вы не хотите остаться на балу? поспшно отвчала г-жа Морвиль, не стараясь скрыть пріятное удивленіе.

И прибавила ласковымъ голосомъ, который рзко противорчилъ прежнимъ жесткимъ словамъ:

— Какъ вамъ угодно, миссъ Мери. Но если вы спрашиваете моего согласія, то позвольте мн дать его съ условіемъ.

— Съ какимъ же? скажите….

— Съ условіемъ, что вы забудете и простите мн минутную вспыльчивость, которой я не могла преодолть, и которая, безъ сомннія, васъ огорчила. Неуспхъ Альфонсины, можетъ-быть, извинитъ меня въ вашихъ глазахъ.

— Помилуйте…

— Я причиною этого неуспха, любезная миссъ Мери, и сознаюсь въ своей вин. Я поступила, какъ совершенная невжда, когда выбрала эту несчастную піесу и упрямо требовала, чтобы ее сыграла моя дочь. Предсказанія ваши сбылись. Несмотря на вс ваши старанія, на вс уроки, Альфонина доказала, что Mose свыше ея силъ. У меня не достало даже здраваго смысла сознаться въ своемъ странномъ выбор, я забылась до того, что наговорила вамъ грубостей. Простите мн, миссъ Мери…

— Ради Бога, не извиняйтесь. Я помню, какъ вы страдали отъ того, что Альфонсина, при всемъ желаніи угодить вамъ, не могла оправдать ваши ожиданія.

— Миссъ Мери! миссъ Мери! сказала Альфонсина, весело вбгая въ комнату: что это вы прячетесь? Васъ вс ищутъ, васъ хотятъ ангажировать, Богъ знаетъ, на сколько кадрилей…. и на первый вальсъ. Если балъ продолжится двое сутокъ, вы и то не успете исполнить желанія всхъ танцоровъ.

— Я большая эгоистка, моя милая, улыбаясь отвчала миссъ Мери: вы будете жертвою этой страсти къ танцамъ, я не охотница до баловъ, и маменька ваша позволяетъ мн удалиться.

— Какъ, миссъ Мери! Вы не танцуете даже двухъ кадрилей?

— Ни одного.

— Ни одного? Нтъ, милая миссъ Мери, вы наврно не откажетесь отъ одного: Жераръ не сметъ ангажировать васъ, онъ признался, что боится васъ, и поручилъ мн просить васъ.

— Хорошо, я согласна танцевать съ Жераромъ сколько угодно кадрилей.

— О, благодарю васъ, тысячу разъ благодарю, милая миссъ Мери! закричала двушка, между-тмъ какъ г-жа Морвиль съ какимъ-то безпокойствомъ смотрла на учительницу.— Сейчасъ побгу сказать брату…. Какъ онъ обрадуется, бдняжка Жераръ!

— Одно слово, Альфонсина, сказала учительница, удержавъ ее за руку: общаю кадриль, но только мы будемъ танцевать завтра, когда хотите. Прощайте, моя милая, веселитесь побольше.

И миссъ Мери скрылась, несмотря на убдительныя просьбы ученицы.

Молодая Ирландка угадала досаду г-жи Морвиль, которая боялась, чтобы на балу учительница еще разъ не затмила ея дочери. Оттого, когда миссъ Мери изъявила желаніе удалиться, г-жа Морвиль, женщина отъ природы добрая, чистосердечно извинилась въ своей минутной горячности.

Балъ продолжался до утра. Альфонсина веселилась, какъ дитя. Жераръ не танцовалъ и прогуливался, ночью, въ парк. При восход солнца, когда послдніе экипажи разъхались, Жераръ вздохнулъ свободне.

— Слава Богу, разъхались! Только бы убрался подальше этотъ противный Бланкуръ! Самъ не знаю, почему я сталъ ненавидть этого человка.

III.

Балъ, данный въ замк Морвиль, имлъ, по разнымъ личнымъ причинамъ, непріятныя послдствія для нкоторыхъ его обитателей, такъ-что они съ радостью опять вступили въ колею тихой семейной жизни.

Разъ утромъ, черезъ нсколько дней посл бала, г. Морвиль, находясь въ комнат съ женою, сыномъ, дочерью и миссъ Мери, сказалъ г-ж Морвиль:

— Я взялъ Жерара домой на два года, для того, чтобы, до поступленія въ юридическій факультетъ, онъ докончилъ свое воспитаніе, одному ему работа наскучитъ, поэтому мы будемъ заниматься вмст, то, что я усплъ забыть, я вспомню вмст съ нимъ, успхи его будутъ для меня вдвое драгоцнне, какъ плодъ моихъ трудовъ. Жераръ совершенно согласенъ съ моими намреніями, и занятія будутъ для насъ гораздо пріятне.

Г-жа Морвиль и Альфонсина обрадовались этому плану, надясь доле не разлучаться — одна съ сыномъ, другая съ братомъ. Г. Морвиль продолжалъ:

— Но я одинъ не въ состояніи исполнить эту обязанность. Конечно я могу руководить Жерара въ чтеніи классиковъ, могу даже вспомнить математику, которую проходилъ въ сенсирской школ, но я никогда не учился черченью. Жераръ тоже не иметъ большой склонности къ нему, и признался, что ему боле нравится живопись. Поэтому, миссъ Мери, сказалъ г. Морвиль, обращаясь прямо къ учительниц: намъ необходима ваша помощь. Позвольте Жерару присутствовать при урокахъ, которые вы будете давать его сестр, и пользоваться вашими совтами.

Миссъ Мери изъявила согласіе наклоненіемъ головы. Альфонсина была въ восхищеніи, что нашла въ брат соперника и товарища по занятіямъ, и сказала:

— Тутъ недостаетъ еще одного условія.

— Какого?

— Чтобы Жераръ присутствовалъ также при урокахъ пнія, и своимъ баритономъ помогалъ намъ въ дуэтахъ и тріо.

Напрасно и говорить, что миссъ Мери съ обычною обязательностью уступила желанію Альфонсины.

Планъ ученія исполнялся съ строжайшею точностью, семейство жило въ совершенномъ согласіи, г-жа Морвиль, кажется, навсегда отказалась отъ припадковъ ревности, и даже просила учительницу давать совты Жерару, который иногда былъ скучень, впадалъ въ задумчивость, обнаруживалъ какой-то неровный характеръ.

Жераръ былъ очень послушенъ въ сношеніяхъ съ миссъ Мери, и длалъ быстрые успхи въ музык и рисовань, вообще, искусства правились ему боле, нежели классическія и литературныя занятія съ отцомъ.

Между счастливыми перемнами въ характер Жерара, родители не могли не замтить, что изъ вспыльчиваго и шалуна онъ сдлался тихимъ и мечтательнымъ.

Это мечтательное настроеніе духа дошло до того, что онъ началъ писать стихи, и поврялъ свои опыты миссъ Мери. Онъ выбралъ Виргиліевскую форму, разговорную элегію, но не такую пастушескую, какъ классическіе образцы. Миссъ Мери не желала быть судьею, и совтовала автору показывать свои первые опыты отцу. Жераръ не противоречилъ учительниц, но только пересталъ писать элегіи. Однакожъ поэтъ попробовалъ рифмы надъ романсомъ и положилъ его на музыку. Миссъ Мери спла, по просьб сочинителя, мелодію, не произнося словъ, и старательно исправила ошибки противъ гармоніи. Еще съ меньшею удачею написалъ Жераръ первую картину съ натуры. Разъ учительница замтила, что за урокомъ рисованья онъ частенько поднималъ на нее глаза, и что карандашъ его бгалъ по лоскутку бумаги, положенному на верхній край картона. Мери, отдавая Жерару поправленный рисунокъ, нечаянно уронила картонъ, вмст съ картономъ полетли на полъ и вс лежавшія въ немъ бумаги. Альфонсина поспшила поднять ихъ прежде, нежели Жераръ усплъ встать съ мста, схватила одинъ лоскутокъ и весело закричала:

— Миссъ Мери, вашъ портретъ!

— Отдай, Альфонсина! сказалъ Жераръ, покраснвъ до ушей: отдай мн эту бумажку. Ахъ, какая ты несносная!

Но портретъ уже лежалъ передъ глазами учительницы.

— Видно, что художникъ не хотлъ польстить, сказала Альфонсина, наклонившись черезъ плечо учительницы, въ то время какъ Жераръ, растерявшись, воротился на мсто.

— Портретъ хорошъ въ цломъ, отвчала миссъ Мери: но детали не очень тверды.

Учительница взяла карандашъ. При первой черт, Альфонсина вскрикнула, миссъ Мери обернулась.

— Разв, милая Альфонсина, сказала она: вы не позволяете мн сдлать въ эскиз мосьё Жерара исправленія, на которыя я имю право вдвойн — какъ модель и, главное, какъ учительница рисованья?

Головной уборъ портрета и самый портретъ быстро измнились подъ легкимъ карандашомъ миссъ Мери. Альфонсина приложила руку къ губамъ, чтобы удержаться отъ смха, братъ ея не смлъ поднять глазъ.

Превращеніе кончилось.

— Удивительное сходство! вскричала Альфонсина.— Какъ дв капли воды!

И схвативъ бумажку, показала брату, крича ему подъ ухо:

— Пиволе! Настоящая Пиволе! Живая Пиволе! Посмотри, какъ величественно она выдумываетъ какую-то нелпость.

Жераръ отвернулся отъ портрета, двушка схватила лоскутокъ и побжала изъ комнаты.

Посл урока, миссъ Мери уложила картоны, отнесла ихъ въ кабинетъ, и воротилась. Бдный Жераръ не трогался съ мста, крупныя слезы текли по его щекамъ, онъ былъ въ такомъ отчаяніи, чувствовалъ себя такъ униженнымъ, что миссъ Мери стало досадно на невинную шутку, и она сказала брату своей ученицы, дружески протянувъ ему руку:

— Помиримтесь, мосьё Жераръ. Чтобы загладить свою шутку, я завтра же начну снимать портретъ съ вашей маменьки, и подарю его вамъ въ pendant къ портрету Альфонсины. Можетъ-быть, за это вы простите мн портретъ Пиволе.

— Ахъ, миссъ Мери, сказалъ Жераръ, взявъ руку учительницы: ахъ, миссъ Мери, какія вы добрыя!… еслибъ вы знали…. я нарисовалъ вашъ портретъ…. невольно….

— Какъ, мосьё Жераръ, смясь сказала двушка: вы снимали съ меня портретъ невольно?…. Это, признаюсь, нсколько извиняетъ васъ.

И миссъ Мери ушла изъ залы, оставивъ въ ней одного Жерара.

Альфонсина унесла эскизъ, обратившійся въ Пиволе, чтобы показать его ключниц.

— Вотъ теб! Смотри и восхищайся, сказала она кормилиц: довольна ли?

— Это вы рисовали, мамзель Альфонсина? сппосила Пиволе, съ удовольствіемъ разсматривая свое изображеніе.— Трудно судить о себ, но кажется, что портретъ очень похожъ.

— У меня еще нтъ такого таланта.

— Такъ это рисовалъ мосьё Жераръ?

— Онъ сдлалъ эскизъ, а сходство и жизнь придала этому портрету опытная рука миссъ Мери.

— Въ-самомъ-дл? Такъ она удостоила снять и мой портретъ! отвчала Пиволе съ притворнымъ добродушіемъ…. Экая добренькая! Но доброе дло не остается безъ награды…. Подождите: поживемъ — увидимъ.

— Что это значить? У тебя эти два слова вчно вертятся на губахъ.

— Больше я ничего не могу сказать. Помните, какъ отдлалъ меня вашъ папенька, когда я сказала что лекарь не вылечитъ старухи Шено?

— Пиволе, я ршительно не узнаю тебя, съ нкотораго времени ты сдлалась такая скрытная, все молчишь.

— Погодите, барышня, поживемъ — увидимъ. Я сберегу портретъ, который сняла съ меня миссъ Мери, это заставитъ меня помнить объ ней. Я приколю его четырьмя булавками въ своей комнат.

— Какъ! отвчала Альфонсина, помирая со смху: ты хочешь приколоть мою миссъ Мери четырьмя булавками?

— Совершенно такъ, барышня, тутъ мало четырехъ булавокъ: надо сто, тысячу, да вбить ихъ покрпче, по головку!

— Вотъ такъ! теперь ты настоящая Пиволе.

— Поживемъ — увидимъ, пробормотала ключница, покачивая головою.

Въ это время пришла миссъ Мери, позвать Альфонсину, и прервала разговоръ ея съ Пиволе. Когда он удалились, ключница начала ворчать сквозь зубы:

— Да, да, прекрасная Англичанка! я колю булавками не одинъ портретъ, а тебя самое! Ты слишкомъ горда, не подаешь виду, что булавки мои колятъ тебя, ты жалуешься — а это мн съ руки. Прежде всего, я заставила тебя самое прислуживать себ, постаралась, чтобы услуги Терезы сдлались теб несносными…. Булавка! Ты любишь пить утромъ чай: я забываю положить сахару въ твою сахарницу…. Булавка! Жаку велно чистить твои полусапожки, я надрзаю ихъ кремнемъ у подошвы, ты не хочешь носить чиненые сапоги и покупаешь новые. Я разоряю тебя на обувь, прекрасная Англичанка!… Въ прошлый мсяцъ, ты сносила три пары полусапожекъ…. Булавка, опять булавка! Я уговорилась съ Маріанной, чтобъ она сушила твое блье на шиповник. Отъ этого, оно сквозитъ какъ ршето, и на прошлой недл ты должна была купить полотна на дюжину рубашекъ. По скупости, ты сама ихъ скроила и шила ночью. Я узнала это по огаркамъ, и два дня сряду велла Жаку не ставить свчь въ твои подсвчники…. Хороши булавочки! За обдомъ, теб подаютъ самый послдній кусокъ, и всякій разъ забываютъ подать теб любимое блюдо…. Ты ни разу не попробовала пломъ-пудинга, отвратительнаго англійскаго рагу, которое господа мои велятъ готовить изъ угожденія теб, а если барыня или баринъ замтятъ, что теб не подано и спросятъ: ‘Какъ, миссъ Мери, вы не кушаете пуддинга?’, ты не хочешь подать виду, что тебя обнесли, и отвчаешь съ гордостью: ‘Покорно благодарю, я сыта’. А на самомъ дл, у тебя текутъ слюнки, смотря какъ дятъ другіе…. Вотъ каковы мои булавочки! Но это еще не все…. Поживемъ — увидимъ.

Пиволе нисколько не преувеличивала, перечисляя свои подвиги.

Посл прізда въ замокъ Морвиль, миссъ Мери была жертвою тысячи мелочныхъ непріятностей, но переносила ихъ молча, изъ уваженія къ себ и изъ состраданія къ прислуг, которую выгнали бы изъ дому при первомъ слов. Миссъ Мери огорчало только то, что она должна была, для замна испорченныхъ вещей, входить въ расходы и безпрестанно тратить жалованье, которое она откладывала для своего семейства. Впрочемъ, она не писала ни слова объ этихъ низкихъ козняхъ ни роднымъ, ни Дугласу, боясь опечалить ихъ. Часто, по ночамъ, она глотала горькія слезы, но въ присутствіи г. и г-жи Морвиль или ихъ дочери всегда казалась спокойною и довольною.

Опасенія Генриха Дугласа сбылось отчасти. Онъ зналъ напередъ, какія тяжелыя испытанія ожидали молодую учительницу.

IV.

Въ начал сентября, мсяца черезъ три посл бала, даннаго въ замк Морвиль, у г-жи Нуарфёль было назначено большое открытіе охоты, за которою слдовалъ балъ. Г-жа Морвиль была приглашена со всмъ семействомъ и съ миссъ Мери, перломъ домашнихъ учительницъ. По миссъ Мери не приняла приглашенія по двумъ причинамъ: во-первыхъ, чтобы не возбудить зависти въ г-ж Морвиль, оскорбленной успхомъ учительницы посл концерта, въ которомъ она играла поневол, и во-вторыхъ потому, что ея здоровье было разстроено. Какъ ни пренебрегала двушка мелкими непріятностями, булавочками, по выраженію Пиволе, однакожъ эти булавки нанесли ей тяжелую рану. Къ этому присоединилась тоска по родин. Миссъ Мери казалось, что атмосфера вокругъ нея сгущается боле и боле съ каждымъ днемъ, она понимала, что положеніе ея длалось двусмысленнымъ, и еслибъ миссъ Мери не видла необходимости держаться своего мста, для пособія семейству, она оставила бы замокъ Морвиль. Вс эти обстоятельства разстроили здоровье миссъ Мери, но она мужественно скрывала причину своихъ страданій, и отказалась отъ приглашенія г-жи Нуарфёль, сказавшись больною.

Г. Морвиль также отказался, ссылаясь на то, что ему необходимо спокойствіе и что онъ уже давно не охотится. Жераръ, какъ Нимвродъ еще неопытный, сказалъ, что ему гораздо пріятне ходить на охоту въ имніи Морвиль, съ своими лсничими, и возвращаться домой съ дичью, нежели теряться въ толп искусныхъ стрлковъ, возбуждать ихъ насмшки и лишать себя удовольствія. По-крайней-мр этимъ отговорился Жераръ, чтобы не хать къ г-ж Нуарфёль.

Условились, что г-жа Морвиль подетъ одна, съ дочерью. При этомъ случа, Альфонсина длала первый выходъ въ свтъ, она спрашивала совтовъ у матери и миссъ Мери, и, за дв недли впередъ мечтала объ ожидавшихъ ее удовольствіяхъ.

Одно обстоятельство огорчало Альфонсину: миссъ Мери была нездорова, ея блдность и слабость безпокоили семейство Морвиль, но учительница увряла, что эта легкая болзнь скоро пройдетъ, и что семь дней отдыха, во-время отсутствія Альфонсины, непремнно поправятъ ея здоровье.

Альфонсина нжно поцловала учительницу и ухала съ матерью. Съ этой минуты, миссъ Мери не выходила изъ своей комнаты. Каждое утро, и по нскольку разъ въ день, г. Морвиль посылалъ узнавать объ ея здоровь, и хотя она сначала отказывалась лечиться, однакожъ потомъ согласилась.

— Миссъ Мери, сказалъ докторъ Морвилю: больна неопасно, однакожъ у ней сильная лихорадка. Лихорадка эта возбуждаетъ безпокойство, особенно какъ симптомъ, потому-что ею начинаются многія болзни. Если же лихорадка пройдетъ, то болзнь не будетъ имть никакихъ послдствій.

Жераръ, получая извстіе о здоровь миссъ Мери только отъ отца, выходилъ изъ дому утромъ, будто затмъ, чтобы охотиться, и возвращался вечеромъ съ пустою сумою. Отецъ и сынъ обдали вдвоемъ, оба скучные, задумчивые, не разговаривая, и только извстія доктора о положеніи больной нарушали это молчаніе. Посл обда, Жераръ жаловался на усталость, а г. Морвиль уходилъ въ свою комнату.

Дни проходили за днями. Здоровье миссъ Мери начинало возбуждать безпокойство въ доктор, онъ говорилъ, что болзнь можетъ перейти въ тифозную горячку. Двушка написала въ постели записку г. Морвилю, умоляя его не извщать жену и дочь о ея положеніи и не отравлять удовольствій Альфонсины. Г. Морвиль исполнилъ желаніе миссъ Мери. Отъ времени до времени, Альфонсина писала къ брату, съ наивнымъ восторгомъ разсказывала ему объ увеселеніяхъ, и набрасывала ему портреты многихъ гостей, пріхавшихъ въ замокъ Нуарфёль. Вотъ что писала она въ одномъ изъ послднихъ писемъ:

‘Между гостями мадамъ Нуарфёль, мамоньк особенно понравилась одна особа, уже знакомая теб по репутаціи. Особа эта — господинъ. Онъ учился вмст съ тобою, только онъ былъ въ старшемъ класс, а ты въ младшемъ. Не жди, чтобы я сказала, какъ его зовутъ: я играю въ мистификаціи даже съ незнакомцемъ, котораго, впрочемъ, ты скоро узнаешь, потому-что маменька пригласила его пріхать къ намъ погостить, чтобы вы возобновили знакомство. Намъ сказывали, что незнакомецъ уже съ годъ былъ погруженъ въ мрачное уныніе, я замтила въ немъ только задумчивость, которая рзко отдляется отъ шумной веселости другихъ гостей. Мн нравится такая задумчивость! Господинъ этотъ предупредителенъ и любезенъ какъ нельзя боле, и я очень довольна, что маменька пригласила его погостить у насъ. Папаша узнаетъ объ этомъ приглашеніи изъ другаго письма, въ одно время съ тобою, но, умоляю тебя, не спрашивай папеньку объ имени, которое я отъ тебя скрываю. Папеньк приказано не говорить теб ничего, и скрыть отъ тебя еще два очень важные секрета.

‘Прощай, мн хочется помучить твое любопытство. Еще два слова: въ письм къ миссъ Мери, я забыла сказать, что мн поручено наговорить ей тысячу комплиментовъ. Горжусь ими и посылаю ихъ, вмст съ своею мыслью, доброй и прекрасной подруг, которая сдлала для меня занятія пріятными и доставила мн годы счастія. Словомъ, скажи миссъ Мери, что я люблю ее, какъ всегда, отъ глубины сердца’.

Съ тою же почтой, г. Морвиль получилъ слдующее письмо отъ жены:

‘Надюсь мой другъ, что все исполнится, какъ мы желали. Я уже говорила теб, въ послднемъ письм, что мы поступили прекрасно, и если ничего не сбудется, то, по-крайней-мр, мы не оскорбили самолюбія твоего стараго друга и его сына, отъ котораго я въ восхищеніи. Теодоръ Фавроль былъ со мною очень откровененъ, и мы поговорили обстоятельно, Вотъ что онъ сказалъ мн:

‘— Не скрываю, мадамъ Морвиль: цлый годъ я былъ одержимъ глубокою страстью, страстью столько же безумною, какъ несчастною и безполезною, потому-что особа, которая вселила въ меня эту страсть, не знала о ней. Въ то время, батюшка не разъ говорилъ мн о женитьб, но я постоянно отказывался, во-первыхъ, потому-что я былъ влюбленъ, а во-вторыхъ, мн казалось, что честный человкъ не долженъ жениться, если у него сердце несвободно. Время и размышленіе показали мн, что такая любовь — безумна, мало-по-малу она угасла, и отъ нея осталась только чрезвычайная усталость холостой жизни и пламенное желаніе насладиться тихими радостями семейства. Батюшка мой, замтивъ во мн такое расположеніе, снова заговорилъ о своемъ намреніи женить меня на мадмуазель Морвиль. Я съ радостью ухватился за эту надежду, еслибы только могъ понравиться вашей дочери, въ достоинствахъ которой я нисколько не сомнвался. Дйствительность превзошла мои надежды, и я сочту счастливйшимъ тотъ день, когда буду имть честь вступить въ ваше семейство. Батюшка мой, согласно съ вами и г. Морвилемъ, полагалъ, что прежде нежели мадмуазель Альфонсина узнаетъ наше намреніе, надо чтобъ она увидла и узнала меня, не какъ искателя ея руки, но какъ человка посторонняго. Я понялъ такую утонченную осторожность и душевно благодаренъ вамъ, Меня пригласили къ нашей общей знакомой, г-ж Нуарфёль, собственно для этой встрчи. Дай Богъ, чтобъ она была мн благопріятна!

‘Я отвчала Фавролю, что онъ понравился Альфонсин. Въ-самомъ-дл, двушка, до-сихъ-поръ недумавшая о плать и прическ, теперь занимается туалетомъ, хочетъ знать, что думаетъ или говоритъ о ней Фавроль, и въ зал ищетъ его глазами. Словомъ, другъ мой, они — пара. Еще сегодня утромъ, Фавроль умолялъ меня сообщить наши виды Альфонсин, уврялъ, что испытаніе было и такъ продолжительно, и что, какъ открытый искатель руки Альфонсины, онъ легче можетъ сблизиться съ нею, говорить ей прямо. Все это было высказано въ такихъ прекрасныхъ выраженіяхъ, такимъ убдительнымъ голосомъ, что, несмотря на общаніе не давать слова безъ твоего согласія, я чуть не сказала Фавролю: да.

‘Итакъ я жду съ слдующею почтой твоего позволенія, чтобы сказать это да, жду тмъ съ большимъ нетерпніемъ, что какая-то мадамъ Демазюръ, у которой есть взрослая дочка, закидываетъ сти на Фавроля, преслдуетъ его на всякомъ шагу, и такъ какъ дочь ея хорошенькая и вовсе неробка, то, я думаю, лучше высказать наши намренія открыто: это, по-крайней-мр, будетъ уздечкой для мадамъ Демазюръ.

‘Вотъ еще другое доказательство, что Фавроль нравится Альфонсин. Ты знаешь, что она ни о комъ не скажетъ дурнаго, и однакожъ она говоритъ съ желчью о мадамъ Демазюръ и особенно объ ея дочери, которая очень любезничаетъ съ Фавролемъ, до того, что сегодня утромъ я застала Альфойсину въ слезахъ. Я спросила у ней, о чемъ она плачетъ, бдняжка отвчала, что у ней болитъ голова. Но это выдумка, я вспомнила, что вчера, когда хотли танцовать подъ фортепіано, дерзкая мамзель Демазюръ подошла къ Фавролю, который разговаривалъ съ нами, и сказала:

‘— Вы забыли, мосьё Фавроль, общаніе танцовать со мною первый кадриль?

Бдный Фавроль вынужденъ былъ сдаться на такую безстыдную аттаку, но шепнулъ мн:

‘— Поврьте, что еслибъ мн хотлось танцовать, я ангажировалъ бы мадмуазель Альфонсину.

Бдняжка была весь вечеръ скучна до крайности. (Между нами сказать, она, кажется, будетъ очень ревнива). Повторяю, сегодня утромъ она плакала.

‘Видишь, мой другъ, намъ надо ршиться поскоре. Нуарфёли умоляютъ меня погостить у нихъ еще нсколько дней. Съ своей стороны, я не вижу тутъ ничего неприличнаго, и мн хотлось бы пробыть здсь по доле, чтобы мадамъ Демазюръ искусала себ ногти отъ зависти. И ей не стыдно посылать дочь ангажировать молодаго человка, который вовсе и не думалъ танцовать съ нею! Если же Фавроль будетъ объявленъ женихомъ, то вс возможныя Демазюръ взбсятся отъ зависти. Такъ имъ и слдуетъ, а я позабавлюсь ихъ бшенствомъ!

‘Прощай, мой другъ, поцлуй Жерара, и отвчай съ слдующей почтой.

‘Л. де-М’.

‘Я забыла спросить, поправляется-ли миссъ Мери, и сообщить теб странную выдумку Альфонсины. Ты знаешь, что Фавроль былъ покровителемъ миссъ Мери во-время путешествія изъ Кале въ Парижъ, и она часто отзывалась о немъ съ уваженіемъ и благодарностью въ присутствіи Альфонсины. Знаешь, что вздумала наша милая дочка? Скрыть отъ Фавроля, что миссъ Мери у насъ учительницей, чтобы позабавиться ихъ неожиданной встрчей. Это — ребячество, на которое я нисколько не возражала, и даже дала за тебя слово Альфонсин, что ты за-одно съ нами…. Ахъ, я забыла еще тайну! Я пригласила Фавроля провести у насъ нсколько дней. Альфонсина желаетъ, чтобы ты не говорилъ объ этомъ приглашеніи Жерару, и готовитъ ему сюрпризъ. Пожалуйста, скрой и эту тайну, и, главное, отвчай поскоре. Демазюры нестерпимы своими претензіями’.

Г. Морвиль согласился на просьбу жены, она осталась у Нуарфёлей, и Фавроль былъ объявленъ женихомъ Альфонсины.

Миссъ Мери поправилась посл трудной болзни, когда г-жа Морвиль воротилась съ дочерью и Фавролемъ отъ Нуарфёлей.

Два сюрприза совершились разомъ.

Жераръ очень обрадовался, узнавъ въ жених сестры школьнаго товарища, Фавроля, а этотъ остолбенлъ отъ удивленія, когда узналъ въ учительниц своей невсты ту самую двицу, въ которую онъ такъ долго былъ влюбленъ безъ памяти.

V.

Широкая рчка, служившая сверною границей замка Морвиль, глубоко заслонялась берегами и омывала подошву довольно высокаго утеса, похожаго на натуральную стну, на вершин которой былъ построенъ павильонъ, изъ нсколькихъ комнатъ. Семейство Морвиль иногда переселялось сюда на лтнее время, чтобы наслаждаться обширною и красивой панорамой.

Въ первыхъ числахъ февраля, видъ изъ павильона былъ унылый и однообразный: голыя деревья сливались черными купами на горизонт, затянутомъ зимнимъ туманомъ, въ эту пору года павильонъ протапливали, и въ немъ частенько бывали постители, но они отправлялись сюда не обществомъ, какъ люди, для которыхъ удовольствіе иметъ двойную цну, когда его раздляешь съ другими, но отдльно, и почти избгали другъ друга, приходя въ это убжище, въ которое вели дв лстницы, одна внутренняя, другая наружная, послдняя соединялась съ бельведеромъ.

Теодоръ Фавроль уже съ четверть часа сидлъ въ библіотек, расположенной въ первомъ этаж. Посл долгой нершимости, онъ написалъ записку, всталъ и отдалъ ее слуг, который ждалъ въ прихожей.

— Отнеси это письмо, сказалъ Фавроль, указывая на адресъ: я жду здсь отвта.

Лакей ушелъ. Фавроль повернулся, чтобы идти въ библіотеку, и встртилъ брата Альфонсины.

На блдномъ и похудавшемъ лиц Жерара были видны слды неподдльной печали: это былъ уже молодой человкъ, начинавшій жизнь страданьями.

— Теодоръ, я ждалъ тебя, сказалъ онъ Фавролю.

— Ты ждалъ меня? Значитъ, сію минуту я слышалъ твои шаги на лстниц, которая ведетъ въ бельведеръ?

— Нтъ.

— Однакожъ я готовъ держать пари, что ты скрывалъ свое восхожденіе и шелъ на носкахъ охотничьихъ сапоговъ.

Жераръ протянулъ ногу, обутую въ простой сапогъ, и сказалъ:

— Врно, кто-нибудь изъ прислуги шелъ въ бельведеръ.

— Все-равно, отвчалъ Фавроль: но если ты ждалъ меня съ четверть часа, отчего же ты не вошелъ сюда?

— Я слышалъ, что ты веллъ лакею ждать письма, я хотлъ говорить съ тобою наедин.

— Чортъ возьми! сказалъ Фавроль съ принужденною улыбкой: значитъ, дло важное?

— Очень важное.

И молодые люди пошли въ библіотеку, о трехъ окнахъ, обращенныхъ на поле. Въ углу висла длинная койка, на которой пріятно засыпаешь, покачиваясь, въ жаркіе лтніе дни, широкія и глубокія кресла, разставленныя тамъ и сямъ, манили къ чтенію или размышленіямъ. Въ этой комнат, семейство Морвиль часто собиралось, въ счастливые дни, читать вмст любимую книгу, или предаваться, посл прогулки, наслажденіямъ бесды.

Фавроль слъ, у стола, на которомъ лежала раскрытая книга, Жераръ помстился неподалеку отъ жениха своей сестры, облокотился на столъ, положилъ голову на ладонь и молчалъ.

— Жераръ, я слушаю, сказалъ Фавроль.

— Въ конц осени, ты встртилъ мою матушку и сестру у Нуарфёлей. Давнишнее желаніе моего отца и твоего осуществилось отчасти, ты просилъ руки моей сестры — и получилъ согласіи. Вскор прошелъ слухъ, что Теодоръ Фавроль женится на двиц Морвиль…. Все это, повторяю, случилось въ конц осени.

— Кчему эти воспоминанія?

— Выслушай. Матушка моя пригласила тебя, какъ жениха моей сестры, погостить у насъ въ замк. Во-время оно, ты встртился въ дорог съ учительницей Альфонсины. Сестра, по шалости, хотла позабавиться удивленіемъ, которое произведетъ на тебя неожиданная встрча съ этой особой. Все наше семейство участвовало въ этомъ заговор, и разъ утромъ, Альфонсина, смясь отъ души, представила васъ другъ другу за завтракомъ. Лицо твое измнилось, когда ты увидлъ учительницу….

— Значитъ, ты очень внимательно наблюдалъ меня? съ желчью перебилъ Фавроль.

Жераръ смшался отъ этого вопроса, однакожъ отвчалъ не поднимая глазъ:

— Сестра такъ часто говорила, что эта неожиданная встрча удивитъ тебя, что каждому любопытно было видть, какой эффектъ произведетъ двойное удивленіе.

— Въ такомъ случа, ты не могъ не замтить, съ какимъ ледянымъ равнодушіемъ встртила меня миссъ Мери?

— Я говорю не о миссъ Мери, возразилъ Жераръ, затрепетавъ при этомъ имени: я говорю о теб, Теодоръ, и я видлъ какъ ты смшался въ присутствіи учительницы моей сестры.

— Жераръ! Это похоже на допросъ, допросъ тмъ боле странный, что я уже кончалъ курсъ, когда ты только-что начиналъ учиться латинскимъ склоненіямъ….

— Въ другое время, такія слова раздражили бы меня, задумчиво отвчалъ Жераръ: но теперь, признаюсь, сердце мое исполнено новыхъ, высокихъ чувствованій, которыя погасили во мн ребяческое самолюбіе…. да, теперь меня не оскорбитъ твоя презрительная улыбка.

— Хорошо! сказалъ Фавроль, удивленный голосомъ Жерара: поговоримъ серьозпо.

— Я такъ и началъ съ первыхъ словъ. До твоего прізда къ намъ, въ семейств пашемъ царствовали миръ и счастіе, а теперь… какая перемна! Батюшка мой ходитъ мрачный, убитый, Альфонсина не въ состояніи разсять его, онъ избгаетъ даже моего присутствія, и когда мы остаемся вдвоемъ, его упорное молчаніе обдаетъ меня холодомъ, матушку гложетъ тайная печаль, сестру невозможно узнать: съ каждымъ днемъ, она длается блдне, слабе, молчаливе. Напрасно докторъ увряетъ, что въ болзненномъ состояніи Альфонсины нтъ ничего опаснаго: это состояніе безпокоитъ, ужасаетъ меня….

Фавроль прервалъ рчь и пошелъ отворить наружную дверь павильона, потому-что на лстниц послышались шаги. Дйствительно, въ комнату вошелъ слуга, тотъ самый, котораго онъ послалъ съ письмомъ. Фавроль вышелъ съ нимъ изъ библіотеки и заперъ за собою дверь.

— Ну, что моя записка? шепнулъ онъ, смотря на дверь: что моя записка?

— Я отдалъ ее, сударь.

— Какой отвтъ?

— Миссъ Мери будетъ здсь въ двнадцать часовъ.

— Здсь? въ павильон?

— Точно такъ, сударь, она сказала: въ павильон Утеса.

— Хорошо, ступай, и никому ни слова.

Фавроль воротился въ библіотеку.

Слуга выходя изъ павильона, сказалъ себ подъ носъ:

— Вотъ удивится-то мадамъ Пиволе, когда я разскажу ей дло!

Фавроль засталъ Жерара въ прежнемъ положеніи, только лицо молодаго человка сдлалось еще печальне, нежели при начал разговора.

— Теодоръ, сказалъ ему Жераръ, не поднимая глазъ: если я спрошу у тебя, какое письмо ты такъ усердно скрываешь отъ меня, если спрошу во имя нашего общаго счастія — ты будешь отвчать?

— Нтъ! сухо возразилъ Фавроль.

Оба замолчали. Черезъ минуту, Жераръ сказалъ спокойнымъ голосомъ:

— Сейчасъ я говорилъ теб о несчастій, которое тяготетъ надъ нашимъ семействомъ, говорилъ о печали, которая убиваетъ мою сестру.

— Откровенно говоря, Жераръ, отвчалъ Фавроль посл минутнаго размышленія: ты неудачно выбралъ день для своихъ увщаній, не хочу сказать — упрековъ: въ нихъ нтъ смысла.

— Я не выбиралъ этого дня, важно сказалъ Жераръ: нтъ, я не выбиралъ, я ждалъ, пока несчастіе моихъ родныхъ, вмст съ моими собственными страданіями, переполнитъ мру, и тогда я сказалъ себ: ‘Пора’! Я просилъ тебя поговорить со мною и говорю теб: ты причиною страданія тхъ, которые такъ дороги моему сердцу.

— Я?

— Ты?

— Теб сказали это или отецъ, или мать….

— Ничего не сказали, я люблю ихъ и угадываю ихъ мысли.

— Ты ошибаешься.

— Не ошибаюсь. Отецъ мой, связанный тсною дружбой, съ твоимъ семействомъ, не сметъ, какъ и матушка, торопить тебя, назначить день такъ давно условленнаго союза. Еще мене ршатся они сказать: ‘все разрушено’! потому-что бдная сестра моя любитъ тебя…. любитъ тебя, къ-несчастію, страстно. Теперь отвчай: благородно ли откладывать твою женитьбу на неопредленный срокъ? Если ты ршился не жениться на Альфонсин, то въ-прав ли ты оставаться здсь доле?

— Прекрати эти вопросы! вскричалъ Фавроль: не принуждай меня отвчать.

— Я не хочу ссориться, это только удалило бы меня отъ цли. Еще разъ, да или нтъ? Думаешь ты отказаться отъ брака, который наши родители считаютъ дломъ уже оконченнымъ?

— Я не перемнилъ своего желанія….

— Жениться на моей сестр?

— Да.

— Когда же?

— Впослдствіи.

— Назначь время.

— Разв можно назначить день свадьбы, когда сестра твоя больна?

— Радость оживитъ ее.

— Дитя!

— Это не отвтъ, твоя нершимость убиваетъ сестру, дай ршительный отвтъ, заставь Альфонсину врить въ твои общанія, и она поправится, будетъ счастлива.

— Хорошо, я уговорюсь съ твоимъ батюшкой, и мы назначимъ день.

— Хорошо, пойдемъ къ батюшк.

— Только не сегодня.

— Почему?

— Потому-что не хочу.

— Отступаешь!

— Положимъ, отступаю! вскричалъ Фавроль, выведенный изъ терпнія настойчивостью Жерара.— Я былъ слишкомъ добръ, что слушалъ тебя! Ты думаешь меня дурачить? Разв я не вижу твоей настоящей мысли? Разв ты сталъ бы такъ жарко вступаться за сестру, еслибъ я сказалъ теб: ‘не смотри на меня, какъ на соперника, я не думаю мшать твоей любви’? А, теперь ты молчишь, краснешь!

— Мн не зачмъ молчать и краснть: будущность моя свободна.

— А разв я до такой степени связалъ свою независимость, что не могу воротить ее?

— Наконецъ ты сознаешься, что готовъ отказаться отъ моей сестры?

— А ты сознаешься, что вступился такъ изъ зависти?

— Это черезь-чуръ! вскричалъ Жераръ, покачнувшись на стул.

Потомъ, ставъ прямо предъ Фавролемъ, который тоже всталъ, сказалъ ему:

— Долой маску! Теодоръ, ты любишь миссъ Мери!

— Да!

— Я также люблю ее!

— Тмъ хуже для тебя.

Дверь библіотеки вдругъ отворилась, и вошла миссъ Мери.

VI.

Молодые люди остолбенли, увидвъ миссъ Мери, но она подошла къ нимъ очень спокойно, отворила окно и сказала:

— Извините, господа: мадмуазель Альфонсина желала провести здсь нсколько минутъ, чтобы полюбоваться прекраснымъ днемъ.

Фавроль и Жераръ обмнялись выразительнымъ взглядомъ, боясь, не услышала ли учительница ихъ разговора, когда входила въ библіотеку, но въ словахъ и голос двушки не было замтно ни малйшаго безпокойства.

— Мосьё Фавроль, сказала она самымъ естественнымъ тономъ: сдлайте одолженіе, помогите мн придвинуть диванъ къ окну, мадмуазель Морвиль хочетъ отдохнуть въ этомъ павильон.

Пока Фавроль помогалъ миссъ Мери, она продолжала, обратясь къ Жерару:

— Сестрица ваша прогуливается по парку въ коляск: бдняжка очень слаба, очень устала, постарайтесь ее разсять.

Жераръ, смотря на Фавроля, который молча укладывалъ на диван подушки, не ршался оставить его даже на минуту наедин съ миссъ Мери. Учительница, замтивъ замшательство Жерара, сказала ему нжнымъ голосомъ:

— Такъ вамъ неугодно побыть съ Альфонсиной?

Жераръ побжалъ, но не заперъ дверей.

Едва только онъ скрылся изъ комнаты, Фавроль быстро приблизился къ миссъ Мери, и сказалъ ей шопотомъ, съ таинственнымъ видомъ:

— Я получилъ вашъ отвтъ, мадмуазель. И такъ, вы придете?

— Я даю только такія общанія, которыя хочу сдержать, простодушно отвчала учительница.

— Вы придете въ полдень?

— Въ двнадцать часовъ, громко сказала миссъ Мери, и устремила на Фавроля твердый и свтлый взглядъ, заставившій его опустить глаза: а пока потрудитесь оставить меня здсь одну, скоро будетъ сюда мадмуазель Морвиль.

Фавроль, удивленный холоднымъ пріемомъ миссъ Мери, который, по его мннію, не соотвтствовалъ условленному свиданію, поклонился, повторивъ въ-полголоса:

— Въ двнадцать часовъ

Въ эту минуту, вошла Пиволе, и сначала не замтивъ ни Фавроля, ни миссъ Мери, стоявшихъ у окна, быстро пошла къ дверямъ лстницы бельведера. Когда Фавроль выходилъ изъ комнаты, ключница обернулась и остановилась, какъ-будто удивленная, что застала постороннихъ въ библіотек. Молодой человкъ уже спустился съ лстницы, по служанка все еще стояла на порог, осматривая учительницу съ злобнымъ любопытствомъ.

— Мадмуазель Морвиль еще прогуливается? спросила миссъ Мери.

— Альфонсина? отвчала Пиволе отрывисто: Альфонсина плачетъ!

— Плачетъ! повторила миссъ Мери.— Что съ нею случилось?

— Случилось то… что она недолго будетъ плакать по вашей милости. Понимаете?

— Что это значитъ, мадамъ Пиволе?

— А вотъ мы потолкуемъ! вскричала ключница, не отвчая учительниц, и подошла къ ней такъ грозно, что миссъ Мери невольно отступила. Служанка воспользовалась этимъ, и сдлала еще шагъ впередъ.

Мисс Мери, сожаля, что уступила невольному страху, увидла на стол корзинку, которую она принесла, чтобы заняться вышиваньемъ, пока Альфонсина будетъ отдыхать на диван, сла къ столу, взяла свертокъ кисеи, вышитой до половины, и, вдвая нитку, сказала ключниц, изумленной такимъ хладнокровіемъ:

— Въ чемъ дло, мадамъ Пиволе?

Кормилица Альфонсины, видя, что учительница, однимъ простымъ движеніемъ, обратила великую сцену въ обыкновенный разговоръ, совершенно сбилась съ толку, но спертый гнвъ разразился взрывомъ.

— Такъ вы думаете сказала она: что можно, ни съ того ни съ сего, пріхать изъ-за границы, съ какого-нибудь острова… не забудьте, возлюбленная, что вы островитянка, вбейте себ хорошенько въ голову!.. вы думаете, что можно въхать въ домъ, въ которомъ и не слыхали объ васъ, сидть возл господъ, за столомъ, въ гостиной, везд! Вы думаете, что можете отнять у меня ребенка, котораго я вскормила своимъ молокомъ, да, я! и что люди, которые служатъ двадцать лтъ, перенесутъ это равнодушно! Нтъ, прекрасная островитянка….

— Потрудитесь, мадамъ Пиволе, немного отодвинуться, сказала миссъ Мери съ невозмутимымъ спокойствіемъ: вы стойте у окна и загораживаете свтъ.

— Если я загораживаю свтъ, вскричала ключница, однакожъ повинуясь, по привычк, миссъ Мери и становясь къ сторон: если я загораживаю свтъ, то есть островитянки, которыя загораживаютъ свое поведеніе, прикидываются невинностью, а сами заводятъ возлюбленныхъ въ Индіи! Э, ге! Правда, оно и удобне, и не стсняетъ тхъ, которымъ вздумается занять мсто этихъ возлюбленныхъ… ухавшихъ въ Индію!

Миссъ Мери не отвчала на эту грубость, но сердце ея сжалось, когда она услышала, что такъ позорятъ чистое, благородное чувство, единственное ея утшеніе во дни испытаній. Слезы покатились у ней изъ глазъ, и она хотла-было уступить Пиволе и пойти къ Альфонсин, но остановленная собственнымъ достоинстомъ, учительница осталась въ павильон, и продолжала вышивать, хотя иголка дрожала въ ея рук.

Ключница, раздраженная презрительнымъ спокойствіемъ миссъ Мери, которую она надялась оскорбить, продолжала еще съ большею желчью:

— Но такъ-какъ индйскій возлюбленный далеко, то островитянки ищутъ возлюбленныхъ поближе, подъ рукою…

Миссъ Мери пошатнулась, но едва встала она со стула, ноги ея подкосились, и безумная женщина, радуясь успху пустой клеветы, сказала съ злою улыбкой:

— Ну, что съ вами длается, прекрасная островитянка? Кажется, вамъ дурно?

— Посмотрите, пожалуйста, не уронила ли я катушку бумаги, отвчала двушка кроткимъ голосомъ, превозмогая душевное волненіе.

Пиволе, повинуясь по привычк, наклонилась искать катушку подъ столомъ, но тотчасъ же встала.

— Да что я за дура! вскричала она: разв я ваша служанка? Нтъ, нтъ, а вотъ ты будешь моей служанкой, потому-что я знаю вс твои секреты…. Хороши секреты! Начнемъ считать, островитянка: во-первыхъ, возлюбленный изъ Индіи, во-вторыхъ, г. Морвиль, въ-третьихъ, бдняжка Жераръ, вчетвертыхъ… да, у тебя есть и четвертый!… его зовутъ Фавроль, котораго ты отнимаешь у моей бдняжки, Альфонсины…. Нтъ, Пиволе не вытерпитъ!…

— И ты осмлилась сказать это, презрнная! закричалъ голосъ, дрожавшій отъ гнва.

Ключница обернулась и увидла Жерара, который, входя, услышалъ послднія грубости Пиволе. Молодой человкъ хотлъ разразиться выговорами, но учительница укротила гнвъ Жерара благороднымъ движеніемъ руки, и потомъ сказала ему:

— Вы оставили сестрицу, Жераръ?

— Да, миссъ Мери, кажется, прогулка утомила ее, притомъ Альфонсина такъ молчалива и печальна, что я не хотлъ оставаться съ нею одинъ, въ настоящую минуту, я не чувствую въ себ способности развлекать. Я пришелъ просить васъ пойти со мною къ сеетр.

Миссъ Мери обрадовалась этому приглашенію. Такимъ-образомъ, она спасла свое достоинство, не подавая виду, что бжитъ отъ нелпыхъ обвиненій, и, взявъ Жерара подъ руку, скорыми шагами вышла изъ павильона.

— Ступай, ступай себ прекрасная островитянка, сказала кормилица, провожая миссъ Мери глазами: долго будетъ идти кровь отъ булавочекъ, которыя воткнула я теб прямо въ сердце! А, ты хочешь отнять у меня Альфонсину! Подожди еще не кончено: это только начало.

И подойдя къ дверямъ павильона, она прибавила:

— Дурень Шено, врно, пришелъ сюда. Хорошо, что островитянка и Жераръ убрались во-время.

Пиволе осторожно отперла дверь и кликнула:

— Шено! любезный Шено!

При этомъ имени раздался на лстниц стукъ деревянныхъ сапоговъ, и показался старикъ, одтый пастухомъ, съ длинною палкою. На лиц его отражалось совершенное отсутствіе смысла. Старикъ вытаращилъ глаза на Пиволе съ видомъ глубочайшаго уваженія.

— Теперь настало время, почтеннйшій Шено, торжественно сказала ключница: не должно отступать.

— Не должно, мадамъ Пиволе.

— Я велла теб придти сюда, чтобы хорошенько уговориться…. Время дорого, я не знала, что придутъ въ павильонъ. Ты очень хорошо сдлалъ, что поднялся на бельведеръ, когда услышалъ что идутъ.

— Точно такъ, мадамъ Пиволе, я побжалъ наверхъ, когда увидлъ, что идутъ сюда.

Мадамъ Пиволе услышала стукъ экипажа, и живо сказала пастуху, указывая на дверь, въ которую онъ вошелъ:

— Скоре, Шено, скоре бги съ этой маленькой лстницы. Я пришлю къ теб Робена.

— Слушаю!

Черезъ нсколько секундъ въ библіотеку вошла Альфонсина.

VII.

Альфонсина вошла въ библіотеку, поддерживаемая съ одной стороны учительницей, съ другой Жераромъ. Бдную двушку невозможно было узнать: чорные глаза ея, сверкавшіе лихорадочнымъ блескомъ, казались еще больше на блдномъ матовомъ лиц, исхудавшемъ отъ болзни, Альфонсина сла къ окну на диванъ, потомъ протянулась на немъ, положила голову на подушки, и закрыла глаза, даже не взглянувъ на пейзажъ, который разстился по ту сторону рки.

— Хорошо ли вамъ такъ, Альфонсина? прибавила миссъ Мери.

— Не надо ли теб чего-нибудь, сестрица? спросилъ Жераръ.

Альфонсина молчала.

— Если хочешь, мы воротимся въ паркъ? продолжалъ братъ.

— Нтъ, я лучше останусь здсь, наконецъ произнесла Альфонсина слабымъ голосомъ.

— Не отослать ли, сестрица, коляску? Она воротится за тобою черезъ два часа.

— Нтъ, отвчала двушка, обернувшись лицомъ къ спинк дивана.

И потомъ сказала въ какой-то нетерпливой лихорадочной нершимости:

— Отошли экипажъ, я пойду пшкомъ.

Жераръ пошелъ къ дверямъ, но сестра воротила его:

— Нтъ, нтъ, пусть лучше останется коляска… я слишкомъ слаба, не могу ходить.

Три свидтеля этихъ болзненныхъ капризовъ не говорили ни слова. Спустя секунду, Альфонсина сказала:

— Я хочу остаться одна.

Жераръ печально удалился, Пиволе пошла вслдъ за нимъ, нжно взглянувъ на Альфонсину и бросивъ на миссъ Мери взглядъ торжествующей злобы. Учительница осталась одна съ больною. Альфонсина какъ-будто успокоилась, вки ея смежились, дыханье сдлалось правильне, она, казалось, уступала сну, навянному прогулкой. Миссъ Мери стояла, опершись рукою на диванъ, и наклонилась, чтобы поцловать Альфонсину, но двушка быстро отвернулась и сказала отрывисто:

— Я не сплю!

Потомъ, она снова закрыла глаза.

— Вы не спите, Альфонсина? спросила удивленная миссъ Мери: вы чувствовали, что я хотла васъ поцловать и отвернулись.

— Да, сухо отвчала двушка, не раскрывая глазъ и не перемняя положенія: да я захотла отвернуться отъ васъ.

— За что же вы отвергаете мои ласки?

— Я не люблю васъ.

— Что вы говорите? вскричала миссъ Мери, не вря своимъ ушамъ: вы не любите меня?

— Нтъ.

— За что же? съ какого времени? Еще сегодня утромъ вы такъ искренно благодарили меня за мои попеченія.

— Утромъ я не знала того, что знаю теперь.

— Что же вы узнали, дитя мое?

— Не называйте меня такъ… мн дурно отъ этихъ словъ.

— Альфонсина! Ради Бога скажите, что за причина такой перемны?

— И вы еще спрашиваете?

— Спрашиваю, скрестя руки! Ради Бога, не отвчайте мн съ закрытыми глазами, можно подумать, что вамъ страшно меня видть.

— Потому-то я и закрываю глаза, что боюсь видть васъ.

— Боитесь, Альфонсина? Подумайте, что вы говорите, отвчала миссъ Мери съ изумленіемъ.

И потомъ прибавила почти шопотомъ:

— Бдняжка! лихорадка помутила въ ней разсудокъ.

— О, я въ полномъ разсудк, сказала Альфонсина, слыша слова учительницы: да, къ-несчастію, я въ полномъ разсудк.

— Въ такомъ случа, Альфонсинэ, ради самаго Неба говорите прямо! Вы терзаете меня! Что съ вами?

— Что?… Я ревную!

И сказавъ это слово, вырвавшееся изъ груди какъ раздирающій вздохъ, двушка быстро приподнялась на диван, и устремила глаза на учительницу.

Миссъ Мери, испуганная этимъ неожиданнымъ движеніемъ, отступила назадъ и вскрикнула горестно:

— Вы, Альфонсина, ревнуете ко мн!

— Да, ревную! Фавроль любитъ васъ. Сегодня утромъ, онъ писалъ вамъ и вы назначили свиданіе… здсь. Мн сказала Пиволе. Она видла, какъ слуга принесъ вамъ письмо отъ Фавроля. Докажете, что это ложь.

— Я никогда не лгу, Альфонсина, кротко отвчала миссъ Мери: Фавроль писалъ мн сегодня утромъ и я назначила ему свиданіе въ этомъ павильон.

— Вотъ видите! проговорила двушка, заливаясь слезами: онъ любитъ васъ и вы его любите!

— Бдное дитя! Теперь я понимаю все, сказала про себя миссъ Мери.— Господи, прости мн, что свои горести помшали мн узнать причину страданій этого любимаго и невиннаго существа.

И, ставъ на колни передъ Альфонсиной, которая все еще не отнимала рукъ отъ лица, смоченнаго слезами, сказала:

— Дитя мое, выслушайте меня!

— Нтъ, оставьте меня, я сказала, что боюсь васъ… Я не хочу видть васъ, проговорила Альфонсина, будучи не въ силахъ удержать рыданій.— И вы такъ обманули меня… надлали столько зла мн, которая васъ такъ любила!.. Ахъ, зачмъ вы пріхали во Францію?… Не даромъ маменька не хотла, чтобъ вы пріхали къ намъ!… Проклинаю тотъ день, когда бы вступили въ нашъ домъ.

— Не говорите этого Альфонсина, вы лишите меня мужества, которое мн теперь необходимо, потому-что долгъ, который слдуетъ мн исполнить, трудне нежели я думала. Горесть, которую вы до-сихъ-поръ таили въ себ, наконецъ обнаружилась, въ первомъ порыв, она была несправедлива и ужасна. Ахъ, бдное дитя, вы очень огорчили меня!

И слезы вырвались изъ глазъ миссъ Мери.

— А я-то, разв я не мучусь? отвчала Альфонсинэ, заливаясь слезами.

— Да, вы страдаете болзнью, странною въ ваши лта, и оттого вы такъ несправедливо обвинили меня. Но, моя милая, вы вскор узнаете несправедливость своихъ подозрній, и уничтожить ихъ — будетъ моимъ послднимъ долгомъ….

Неожиданный приходъ Жерара прервалъ слова миссъ Мери.

Онъ вошелъ медленно и въ нершимости остановился на порог, потомъ превозмогъ себя, и приблизился къ двумъ двушкамъ.

Учительница, пораженная выраженіемъ лица молодаго человка, спрашивала его взоромъ. Съ минуту Жераръ молчалъ, щеки его, поблднвшія отъ печали, вдругъ вспыхнули, и онъ сказалъ сестр взволнованнымъ голосомъ, не смя поднять глаза на учительницу:

— Альфонсина, ты хотла остаться одна съ миссъ Мери, я не ршался придти къ теб, но сознаюсь, я теряю мужество, на мн тяготетъ тайна — источникъ несчастія моей жизни. Я могъ бы открыть эту тайну миссъ Мери, когда мы бывали вдвоемъ, но я разсудилъ, что лучше высказать ее прямо…. при теб…. Можетъ-быть, миссъ Мери оцнитъ ее, притомъ она любитъ тебя, и надюсь, по этой любви, выслушаетъ, не сердясь, меня, твоего брата.

Когда Жераръ заговорилъ о любви миссъ Мери, Альфонсина задрожала, горько улыбнулась, и поворотилась на другую сторону, чтобы скрыть свои слезы, между-тмъ какъ учительница смотрла съ возрастающимъ удивленіемъ на молодаго человка.

— Объяснитесь, Жераръ, сказала она: какую хотите вы поврить мн тайну?

Братъ Альфонсины снова покраснлъ, въ лиц его выразилась глубокая тоска, онъ хотлъ говорить, но волненіе чувствъ заглушало слова, глаза его наполнились слезами, онъ упалъ на колни у дивана, на которомъ отдыхала Альфонсина, поцловалъ ее, прижался лицомъ къ ея груди, и проговорилъ голосомъ, прерываемымъ слезами:

— Сестра, добрая моя сестра…. умоляю тебя…. скажи миссъ Мери…. что я ее люблю!

— Ты! вскричала двушка съ горестнымъ изумленіемъ.

И обвивъ брата руками, она произнесла сквозь рыданья:

— Бдный братъ!… Мы оба несчастны!…

Братъ и сестра, упавъ лицомъ одинъ на грудь другаго, судорожно обнялись и молча заплакали, Жераръ былъ въ испуг, какъ-будто онъ совершилъ преступленіе, Альфонсина видла въ любви брата источникъ новыхъ несчастій.

Миссъ Мери, глубоко растроганная нжностью и благородствомъ Жерара, полагавшаго свою робкую и чистую любовь подъ защиту невинности Альфонсины, съ участіемъ смотрла на брата и сестру, думая только о томъ, какъ бы вылечить одного — отъ безумной любви, другую — отъ безумной ревности.

Жераръ, чувствуя, что по щекамъ его текутъ жгучія слезы Альфонсины, поднялъ голову и сказалъ:

— Ты плачешь? Теб жаль меня?

— Да, бдный братъ! отвчала двушка: да, потому-что ты не знаешь той, которую любишь…. Она здсь на горе всмъ намъ!

— Всмъ! повторилъ Жераръ, схвативъ сестру за руку: Альфонсина, что ты говоришь? Она, миссъ Мери, геній доброты?

— Миссъ Мери, рыдая отвчала двушка: да, миссъ Мери…. геній доброты! Ты не знаешь, что….

Учительница слегка приложила руку къ губамъ Альфонсины, и сказала почти умоляющимъ голосомъ:

— Умоляю васъ, дитя мое, ни слова боле, посл вы раскаетесь въ своихъ подозрніяхъ. Ради Бога, выслушайте меня, и вы также, Жераръ. Мы все трое находимся въ какомъ-то двусмысленномъ положеніи, взглянемъ прямо на истину, и тогда мы снова будемъ уважать другъ друга, и будемъ снова чувствовать взаимную привязанность, которой ничто не нарушитъ, если мы объяснимся откровенно….

Миссъ Мери взяла за руки Жерара и сестру его, не смотря на ея сопротивленіе, и продолжала:

— И такъ, поговоримъ откровенно. Я — почти старая двушка, прибавила она, грустно улыбнувшись: вы, Жераръ, уже молодой человкъ, и Альфонсина вскор сдлается женщиной, потому-что она выйдетъ за-мужъ.

При этомъ намек на разрушенныя надежды, сестра Жерара, не поднимая глазъ на миссъ Мери, содрогнулась.

— Объяснимся безъ оговорокъ, продолжала учительница: выскажемъ даже то, что могло бы огорчить насъ, по-крайней-мр, мы узнаемъ, чего держаться. Хотите, Альфонсина?

— Зачмъ? отвчала двушка.

— Я, съ своей стороны, общаю не произносить ни слова, которое обнаружило бы или скрыло мою мысль, сказалъ Жераръ, утирая слезы, и съ боязнью ждалъ вопроса миссъ Мери.

— Скажите, Жераръ, спросила учительница: старалась ли я привлечь васъ къ себ, когда вы пріхали сюда изъ Парижа?

— Я не говорилъ этого, миссъ Мери, отвчалъ удивленный Жераръ.

— Я не обвиняю васъ, я только спрашиваю: завлекала я васъ?

— Никогда!

— Старалась ли я пріобрсти ваше расположеніе, лаская ваше самолюбіе?

— Напротивъ, миссъ Мери, я видлъ, что, согласно съ желаніемъ батюшки, вы всегда длали мн выговоръ, когда я поступалъ дурно, и хвалили меня за хорошее. Иногда, вы были даже очень строги ко мн.

— Еще вопросъ. Посл расположенія своего къ вамъ, разв я перемнила вдругъ свое обращеніе, и возбудила въ васъ печаль или досаду?

— Конечно, нтъ, миссъ Мери, часто, я отдалялся отъ васъ, потому-что вы были окружены лицами, которыхъ присутствіе огорчало меня. Но когда я возвращался къ вамъ, вы встрчали меня всегда одинаково, вы, кажется, и не подозрвали причинъ, которыя удаляли меня отъ васъ или приближали къ вамъ. Признаюсь, эта самая ровность и возбуждала во мн живйшую печаль.

— И такъ, Жераръ, вы не обвиняете меня въ кокетств? Вы сознаетесь, что я не старалась возбуждать въ васъ любовь, въ которой вы признались вашей сестр? Не правда ли, вы согласитесь, что я невиновата въ любви, которая заставила васъ страдать?

— Увы, миссъ Мери! Вы невиноваты въ томъ, что я васъ люблю.

— Любезная Альфонсина, продолжала миссъ Мери, обратясь къ двушк, которая неподвижно присутствовала при этомъ допрос, еще не догадываясь, до чего хотла учительница довести Жерара: какъ вы думаете, по правд ли отвчалъ вашъ братъ? Раздляете ли вы его мысли обо мн?

— Кажется… да, нершительно отвчала Альфонсина.

— Теперь, мосьё Жераръ, поговоримъ со всею откровенностью, сказала миссъ Мери.— Не будемъ закрывать глазъ передъ истиной, какъ бы ни была она тяжела…. Вы любите меня!… На что же вы надялись?

— Вы слышали, миссъ Мери, сію минуту, какъ я умолялъ сестру сказать вамъ, что люблю васъ…. Можете ли вы подозрвать во мн дурныя мысли?

— Я врю вамъ. Жераръ. Въ такомъ случа, на что же вы надялись?

— На что? повторилъ Жераръ, остолбенвъ отъ этого вопроса.

И обратясь къ сестр, сказалъ:

— Ты слышала, Альфонсина? миссъ Мери спрашиваетъ, на что я надялся?

Жераръ замолчалъ, и потомъ отвчалъ дрожащимъ голосомъ:

— Я надялся, миссъ Мери, жениться на васъ, провести жизнь съ вами и сестрою….

— Желаніе это длаетъ мн честь, мосьё Жераръ, потому-что оно родилось изъ чистаго и благороднаго чувства. Но подумали ль вы, что мн уже двадцать шесть лтъ, да, ровно двадцать шесть!… Я почти старая двушка, прибавила миссъ Мери съ прелестною улыбкой.— И притомъ, вспомните, Жераръ, что будучи приглашена сюда въ домъ, чтобы подлиться своими знаніями съ вашею сестрицей, я обманула бы довріе вашихъ родителей, еслибъ согласилась на ваше предложеніе. Я покинула свою родину, оставила всхъ, кого люблю, чтобы помогать имъ своимъ трудомъ, и ворочусь домой съ состояніемъ, которымъ я обязана единственно безумной страсти!… Подумайте, Жераръ….

— Значитъ, вы не любите меня, миссъ Мери, вы никогда не полюбите меня! вскричалъ Жераръ. Что же сдлается со мною?

— Я хочу, чтобъ вы сдлались…. или, врне, остались моимъ другомъ, и надюсь, что вы помянете меня добрымъ словомъ, потому-что я оставляю здшній домъ. Я ду….

— Вы…. миссъ Мери…. вы дете! вскричали разомъ Жераръ и Альфонсина, одинъ съ отчаяніемъ, другая съ удивленіемъ и невольною радостью, потому-что она видла въ отъзд миссъ Мери отъздъ своей соперницы.

— Бдное дитя! сказала учительница, взявъ ее за руку: какъ жестоко вы страдали! Одна всть о моемъ отъзд уже успокоиваетъ васъ….

Затмъ, обратясь къ Жерару, миссъ Мери сказала съ невыразимою прелестью:

— Вы любите меня, мой другъ? Не правда ли? Спросите же у своего добраго и нжнаго сердца, и скажите, станете ли вы сожалть о томъ, что я найду счастіе въ кругу своего семейства?

Слова ‘мой другъ’ нсколько утшили Жерара, но Альфонсина еще не врила учительниц, и устремивъ на нее проницательные глаза, машинально повторила:

— Такъ вы въ-самомъ-дл узжаете?

— Должность моя оканчивается очень естественно вашимъ замужствомъ, отвчала миссъ Мери.

Жераръ сомнительно покачалъ головою.

— Но вы знаете, что этотъ бракъ невозможенъ, прошептала Альфонсина.

— Я думаю совершенно иначе, дитя мое, но что бы ни случилось, я ду непремнно.

Эти слова разсяли послднее сомнніе Альфонсины, потомъ, подъ вліяніемъ новой, страшной мысли, она оттолкнула руку учительницы и закричала, заливаясь слезами:

— Если вы удете, Фавроль тоже подетъ за вами, это вамъ хорошо извстно…. И мой братъ, бдняжка братъ мой, умретъ съ тоски!

— Нтъ, Фавроль не подетъ за мною, отвчала учительница нжнымъ и трогательнымъ голосомъ: нтъ, братъ вашъ не умретъ съ тоски. Мн извстно его благородное сердце и здравый умъ, и я уврена, что онъ откажется отъ невозможнаго, да, потому-что кром причинъ, о которыхъ я сейчасъ сказала вашему брату, у меня есть еще одна, самая ршительная.

— Что это значитъ? вскричали въ одинъ голосъ Жераръ и Альфонсина: объяснитесь, миссъ Мери.

— Разница въ лтахъ и важность моихъ обязанностей, любезная Альфонсина, до-сихъ-поръ заставляли меня говорить съ осторожностью, хотя многое мн пріятно было бы поврить вашему сердцу. Теперь, мое дитя, вы возмужали отъ горестей, власть моя надъ вами кончается, вы перестаете быть моею ученицей…. Хотите ли вы быть моею подругой?

— Я! вскричала Альфонсина, еще недоврчиво, но уже начиная уступать прелести любимаго голоса.— Хочу ли я быть вашею подругой?

— Да, любезныя дти, продолжала миссъ Мери, смотря то на Жерара, то на Альфонсину: теперь я могу поврить вамъ тайну, о которой до-сихъ-поръ должна была молчать.

— Какая же это тайна? спросила Альфонсина, и глаза ея сверкнули нетерпньемъ.

Миссъ Мери наклонилась къ брату и сестр, опустила глаза, покраснла и сказала почти шопотомъ:

— И я то же…. люблю.

Жераръ закрылъ лицо руками, чтобы скрыть душевное волненіе, потому-что однимъ этимъ словомъ миссъ Мери разрушила вс его надежды, но Альфонсина задрожала и вскрикнула, сжавъ руки миссъ Мери:

— Вы любите Фавроля?

— Нтъ! отвчала учительница, смотря въ глаза Альфонсин: нтъ, я люблю не Фавроля!

Сомннія Альфонсины разсялись, она обняла миссъ Мери и осыпала ея слезами и поцлуями.

Жераръ, приподнявъ голову и стараясь подавить глубокую горесть, сказалъ робко, глухимъ голосомъ:

— Миссъ Мери, умоляю васъ…. только одно слово!… Вы любите….

Слезы прервали его слова.

— А давно…. вы любите?

— До отъзда изъ Ирландіи, отвчала миссъ Мери: я была обручена съ тмъ, кого люблю, родители мои благословили насъ обоихъ.

— Бдный братъ! сказала Альфонсина, обнимая Жерара: не унывай, миссъ Мери любила прежде, нежели узнала тебя.

— Правда твоя, сестра: у меня достанетъ твердости, отвчалъ молодой человкъ, обративъ къ ней лицо, смоченное слезами.

— Поврьте, миссъ Мери, продолжалъ онъ: я буду достоинъ вашей дружбы, достоинъ вашего доврія.

— Надюсь, мой другъ, сказала миссъ Мери, сжавъ руку Жерара.— Высказать ли вамъ мои надежды?… Путешествіе очень полезно въ ваши лта. Быть-можетъ, современемъ вы прідите въ Ирландію, и тогда… вы узнаете человка, котораго прошу васъ любить, какъ брата, поврьте мн, онъ заслуживаетъ этой любви.

— О, миссъ Мери, я всегда буду уважать человка, избраннаго вашимъ сердцемъ, отвчалъ Жераръ почтительно приложивъ къ губамъ руку учительницы.

— Миссъ Мери, кто-то идетъ сюда, съ живостью сказала Альфонсина.

— Это, врно, Фавроль. Вы знаете, что я назначила ему здсь свиданіе.

При этомъ имени, пробудившемъ ревность Альфонсины и Жерара, оба они вздрогнули, молодой человкъ утеръ слезы, чтобы ихъ не замтилъ соперникъ. Учительница, угадывая замшательство, сказала Альфонсин:

— Уйдите, мой другъ, съ братомъ по лстниц бельведера, надюсь, что разговоръ мои съ Фавролемъ послужитъ вамъ въ пользу…. Вотъ онъ… Уйдите, уйдите поскорй.

— Увы, добрая миссъ Мери, отвчала, двушка, опираясь на руку брата: признаюсь, я счастлива и утшена только въ-половину.

— Будьте тверды, моя милая, сердце мое говоритъ, что сегодня вы будете счастливы и утшены вполн.

Въ то время, какъ братъ и сестра поднимались по лстниц бельведера, Фавроль показался въ дверяхъ библіотеки.

VIII.

Фавроль вошелъ смло, ршительно, и сказалъ миссъ Мери:

— Благодарю васъ, мадмуазель, что вы удлили мн нсколько минутъ разговора.

— Кажется, очень важнаго.

— Вы догадываетесь объ его содержаніи?

— Можетъ-быть.

— Въ такомъ случа, приступаю, безъ предисловій, прямо къ длу…. Я люблю васъ: это нелпо, безумно — не спорю, но я полюбилъ васъ назадъ тому два года, я насилу вылечился отъ этой любви, потому-что считалъ васъ потерянною для меня, я увидлъ васъ снова — и полюбилъ еще съ большею страстью, еще безумне, нежели въ первый разъ. Говорите, что угодно, думайте, что хотите, я люблю васъ! Въ этотъ разъ, вы должны выслушать меня: я люблю васъ, у меня есть причины любить васъ, и я хочу любить васъ всегда.

— Мосьё Фавроль, отвчала миссъ Мери съ благородною и трогательною простотою: назадъ тому около двухъ лтъ,— какъ сами вы сію минуту напомнили,— я обратилась къ вашему покровительству, опасаясь нашихъ товарищей по дилижансу, людей, повидимому, не такъ хорошо воспитанныхъ, и вы оказали мн защиту, о которой я всегда вспоминаю съ благодарностью, я думаю, что вы не забыли о ней, какъ бы ни было странно ваше признаніе….

— Мн кажется, миссъ Мери, въ этомъ признаніи нтъ ничего обиднаго для васъ, можетъ ли женщина, какъ бы высоко ни была она поставлена въ свт, обижаться за то, что ее любятъ, что говорятъ ей о любви?

— Настойчивое признаніе длается оскорбительнымъ, если женщина вынуждена сказать мужчин: ‘какъ ни лестна ваша любовь, милостивый государь, но я не могу отвчать на нее’.

— Это относится ко мн?

— Да.

— Слдовательно, вы не любите меня?

— Нтъ, и умоляю васъ перемнить разговоръ.

— Конечно, миссъ Мери, вы боле чувствовали бы состраданія къ влюбленному, который томится и плачетъ, я прошелъ эти ступеньки: я тоже томился и плакалъ, когда разстался съ вами въ Париж, я былъ въ отчаяніи, потому-что нтъ ничего печальне невозможности, но теперь, я вижу васъ, говорю съ вами…. Скажу прямо: вмсто того, чтобы тратить силу на безплодное отчаяніе, мн гораздо лучше употребить эту силу на уничтоженіе разлучающихъ насъ препятствій…. Поступить иначе, значило бы, по моему мннію, быть слабымъ или безумнымъ, но я ни слабъ, ни безумецъ, хотя и влюбленъ въ васъ до безумія, я хочу, чтобъ вы любили меня, и вы будете меня любить.

— Очень сожалю, мосьё Фавроль, что разговоръ, на который я смотрю очень серьозно, обращается въ шутку, потому-что я скоро узжаю отсюда.

— А, такъ вы принимаете этотъ разговоръ за шутку!

— Иначе я не могу назвать эту комедію восторженной любви.

— Мн нравится это опредленіе: комедія! Но знаете миссъ Мери: эта комедія слишкомъ близко подходитъ къ истин, потому-что комедія часто кончается похищеніемъ.

— Похищеніемъ! повторила миссъ Мери. Подумайте въ чьемъ дом вы говорите это?

— Оттого-то я и спшу выйти изъ этого дома. Я знаю наизусть, миссъ Мери, вс ваши возраженія. Все что бы ни сказали вы про мадмуазель Морвиль, я уже говорилъ себ тысячу разъ, и громко, и про себя, и днемъ и ночью, она очень нравилась мн — и понятно: въ ней отражался нашъ отблескъ. Клянусь честью, еслибъ я не увидлъ васъ опять, я бы съ удовольствіемъ женился на ней и, надюсь, она была бы очень счастлива со мною, потому-что я все-таки порядочный человкъ, но, какъ порядочный человкъ, признаюсь откровенно, не хочу жениться не любя на мадмуазель Морвиль. Родные не захотятъ сдлать ее несчастною… И притомъ, разв еще возможенъ этотъ бракъ посл такого ршительнаго поступка?

— О какомъ это поступк вы говорите?

— О томъ, что я намренъ увезти васъ.

— Вы еще не выкинули этой мысли изъ головы?

— Я уже составилъ планъ, все готово. Впрочемъ вы сказали одно слово, которое нсколько поколебало мои планы.

— Я обратилась къ вашей чести… это поколебало васъ? сказала миссъ Мери, испуганная ршительнымъ тономъ Фавроля.

— Нтъ, вы сказали, что скоро узжаете отсюда.

— Очень скоро.

— И потому я долженъ измнить свой планъ.

Фавроль побжалъ къ дверямъ лстницы бельведера, заперъ ихъ, и спряталъ ключъ въ карманъ.

— Но объясните, что вы длаете? вскричала учительница.

— Очень просто, мадмуазель: вы не выйдете отсюда до вечера…. Къ семи часамъ будутъ готовы лошади, я явлюсь за вами, и мы оставимъ замокъ.

Фавроль расказалъ свой планъ съ такою увренностью, что миссъ Мери сперва презрительно улыбнулась, но потомъ начала трепетать. Въ этомъ пустомъ павильон, ей нельзя было надяться ни на какую помощь….

Все измнило ей. Еще поутру, въ надежд вскор воротиться къ роднымъ, и въ увренности встртить Генриха Дугласа, который долженъ былъ пріхать въ Дублинъ, миссъ Мери радовалась, что она примиритъ вс страсти, такъ неожиданно пробужденныя, успокоитъ заблудшіе умы, и оставитъ въ замк Морвиль пріятное воспоминаніе. Но миссъ Мери слишкомъ много разсчитывала на свою твердость, на свое хладнокровіе, на прямоту своихъ намреній….

Миссъ Мери употребила послднее усиліе.

— Не можетъ быть, чтобъ вы настаивали на такомъ низкомъ намреніи! вскричала она, простирая къ Фавролю умоляющія руки.

— Извините, миссъ Мери, отвчалъ Фавроль: начинаетъ смеркаться, время дорого. Я долженъ оставить васъ здсь одну.

Фавроль явился однимъ прыжкомъ у порога библіотеки, но едва отворилъ дверь, какъ очутился лицомъ къ лицу съ здоровымъ мужчиною, въ сюртук песочнаго цвта, и сапогахъ со шпорами и отворотами, забрызганныхъ грязью. Фавроль отступилъ въ изумленіи, и въ то же мгновеніе услышалъ голосъ Мери:

— Вилльямъ! добрый Вилльямъ! Само Небо посылаетъ васъ!

Фавроль узналъ кучера, который, за два года передъ тмъ, такъ убдительно просилъ его защитить молодую путешественницу, узжавшую изъ Кале. Миссъ Мери, взволнованная появленіемъ Вилльяма, который, вроятно, привезъ ей извстія изъ Ирландіи, была не въ силахъ даже подойти къ врному слуг, и оперлась на спинку креселъ. Фавроль скрылъ свое бшенство, почтительно поклонился, и сказалъ:

— Это требуетъ новыхъ перемнъ въ план, и я усердно займусь дломъ. Счастіе такъ близко улыбается мн, что нельзя отчаиваться.

Фавроль снова поклонился, и вышелъ.

IX.

Миссъ Мери наконецъ преодолла душевное волненіе, произведенное неожиданнымъ пріздомъ Вилльяма, и сказала честному слуг, смотрвшему на нее съ восхищеніемъ:

— Вы пріхали изъ Дублина, добрый Вилльямъ? Ну, что подлываютъ мой батюшка, маменька, сестры?

— Вс, слава Богу, здоровы, вс здоровы, отвчалъ Вилльямъ, отирая слезы ладонью

— А вы недавно видли ихъ, Вилльямъ? Вы привезли мн свжія извстія?

— Точно такъ, миссъ Мери, я видлся съ вашими родными всякій день. Но милости мистера Лаусона, которому угодно было поручиться за меня, я купилъ въ долгъ карету и пустился въ извозъ. Длишки, благодаря Бога, идутъ помаленьку. Я сто. въ предмстьи, близехонько отъ квартиры вашего батюшки, и такъ-какъ мн всякій день случается объздить почти весь городъ, то я и захожу къ мистриссъ Лаусонъ, узнать, нтъ ли какихъ порученій, и избавляю вашихъ сестрицъ отъ ходьбы.

— Добрый Вилльямъ! Бдныя сестры! Что, они мало зарабатываютъ?

— О, теперь он сдлались искусными мастерицами, рисуютъ на верахъ маленькія гирлянды, деревца, ручейки. Купцы, которымъ иногда я отвожу работу, не могутъ нахвалиться, я просилъ ихъ платить подороже за работу, и два раза мн удавалось получать прибавку.

Вилльямъ выразилъ свое удовольствіе громкимъ смхомъ, и потомъ продолжалъ,

— О, теперь въ вашемъ дом дла поправляются, не то, что было передъ вашимъ отъздомъ, миссъ Мери. На деньги, которыя вы посылаете роднымъ, завели мебель…. Впрочемъ, нечего вамъ и говорить, что мистриссъ Лаусонъ уметъ вести хозяйство, и вы обрадуетесь, когда мы привеземъ васъ подъ родительскую кровлю.

Это мы поразило миссъ Мери. Слуга не имлъ привычки говорить о себ въ первомъ лиц множественнаго числа. Сердце двушки затрепетало надеждой, и она устремила безпокойный взоръ на Вилльяма, который, не зная сокровенныхъ мыслей учительницы, продолжалъ:

— Я не даромъ говорю мы. Вотъ въ чемъ дло, миссъ Мери. Разъ вечеромъ, пораньше воротившись съ извозу, я пошелъ къ мистриссъ Лаусонъ, отдать отчетъ о покупкахъ. Мистеръ Лаусонъ читалъ газету, сестрицы ваши рисовали, матушка чинила блье, а маленькая Арабелла уже давно улеглась. Вдругъ, кто-то стучится въ дверь съ улицы. Посщеніе это удивило всхъ, потому-что ваши родные никого не принимаютъ. Старшая сестрица ваша взяла свчку и побжала отворить дверь.

‘— Дай-то Богъ, чтобы это была не печальная всть! сказала батюшк мистриссъ Лаусонъ.

А батюшка отвчалъ:

‘— Не бойся, моя милая. Господь уже смиловался надъ нами.

Однакожъ, я таки боялся, потому-что сестрица ваша, отворивъ дверь, быстро побжала вверхъ по лстниц, не говоря ни слова, и на поворот лстницы стукнуло объ стну желзо. Наконецъ, сестрица показалась въ дверяхъ, остановилась, не могла выговорить ни слова — такъ сильно она была взволнована!— и за нею вошелъ высокій молодой мужчина въ артиллерійскомъ мундир….

— Генрихъ! вскричала миссъ Мери, на которую всть эта произвела глубокое впечатлніе, несмотря на ораторскія предосторожности Вилльяма.

И посл минутнаго молчанія, двушка сказала, нсколько успокоившись:

— А, такъ Генрихъ Дугласъ воротился! Ну что, Вилльямъ, его приняли такъ же ласково, какъ прежде?

— О, непремнно! Сестрицы ваши вскрикнули отъ радости и побжали къ нему на-встрчу, матушка хотла-было встать, и опустилась въ кресло, отъ сильнаго волненія, мистеръ Лаусонъ тоже былъ взволнованъ, и протянулъ руку Генриху, который крпко сжалъ ее въ своихъ рукахъ и сказалъ вашему батюшк: ‘Извините, дядюшка, что я пришелъ къ вамъ такъ поздно, я сошелъ съ корабля только сегодня, и прежде всего похалъ къ батюшк, за городъ, потомъ, я пріхалъ сюда, исполнить долгъ, не мене священный моему сердцу.’ Вотъ его собственныя слова, миссъ Мери, прибавилъ Вилльямъ: я слушалъ въ оба и не проронилъ ни слова.

— Продолжайте, добрый Вилльямъ, отвчала двушка, слушая съ невыразимымъ счастіемъ простодушный разсказъ и стараясь присутствовать, мыслію, при этой трогательной сцен: продолжайте, не забудьте ни одной подробности. О, еслибъ вы знали, съ какимъ блаженствомъ я слушаю васъ!

— Ничего не забуду, миссъ Мери! Я вижу и слышу, какъ-будто все это происходитъ передъ моими глазами.

‘— Надюсь, любезный Генрихъ, продолжалъ мистеръ Лаусонъ: что зять мой въ добромъ здоровь?

‘— Я пробылъ у батюшки не боле часу, отвчалъ мистеръ Генрихъ: онъ сказалъ мн: ‘позжай повидаться съ моею сестрой и ея мужемъ. Если они узнаютъ, что ты въ Дублин и не поспшилъ побывать у нихъ, то усомнятся въ нашемъ поведеніи, а это сомнніе было бы стыдомъ для насъ.’

Батюшка вашъ съ удивленіемъ смотрлъ на мистеръ Генриха, какъ будто дожидаясь, миссъ Мери, чтобы онъ объяснилъ эти слова, но вашъ двоюродный братецъ не заставилъ долго ждать, и сказалъ, обратясь къ вашимъ родителямъ:

‘— Съ дозволенія моего батюшки, сэра Джона Дугласа, я пришелъ просить, мистеръ и мистриссъ Лаусонъ, руки вашей любезной дочери, миссъ Мери, и позволенія хать за нею во Францію.

Учительница не могла удержаться отъ слезъ, и сдлала Вилльяму знакъ, чтобы онъ продолжалъ разсказъ:

— Тогда, миссъ Мери, батюшка вашъ отвчалъ:

‘— Любезный Генрихъ, отдаю вамъ руку нашей благочестивой дочери, и въ душ благословляю васъ обоихъ.’ Матушка ваша не отвчала, миссъ Мери: она подозвала мистеръ Генриха и поцловала его въ лобъ. Потомъ дошла очередь до вашихъ сестрицъ, он тоже расцловали его, а я радовался при мысли, что вы вскор воротитесь домой…. Но я не зналъ еще, какая радость готовилась мн на этотъ вечеръ. Когда вс успокоились, мистеръ Генрихъ сказалъ вашему батюшк: ‘Если позволите, дядюшка, я завтра же ду во Францію, въ замокъ Морвиль.’ — Позволяю съ удовольствіемъ, любезный Генрихъ, отвчалъ вашъ батюшка: и дамъ вамъ письмо, въ которомъ буду благодарить г. и г-жу Морвиль за любовь ихъ къ нашему милому ребенку.

— Какъ! Онъ детъ сюда? вскричала миссъ Мери, отнявъ отъ глазъ своихъ платокъ, чтобы скоре прочесть отвтъ въ глазахъ Вилльяма.

— Позвольте еще минутку, миссъ Мери! Вамъ угодно узнать вс подробности, такъ потрудитесь же выслушать. Получивъ позволеніе хать за вами, мистеръ Генрихъ сказалъ: ‘Вы согласитесь, дядюшка, что мн неловко явиться въ-расплохъ къ миссъ Мери, которая не ждетъ меня, и къ г. и г-ж Морвиль, которые не знаютъ меня. Поэтому, пусть лучше кто-нибудь приготовитъ миссъ Мери къ моему скорому прізду, и мн могъ бы пособить въ этомъ случа Вилльямъ’. Нечего и говорить, миссъ Мери, что я обрадовался приглашенію. На другой же день, я поручилъ свою карету товарищу, и похалъ съ мистеръ Генрихомъ, въ полной увренности, что, какъ курьеръ, я увижу васъ нсколькими часами ране.

— Но гд же онъ? Гд вы оставили его? Сейчасъ прідетъ онъ? спросила миссъ Мери съ безпокойствомъ при мысли о затруднительномъ и тягостномъ положеніи, въ которые она была поставлена между Морвилемъ и Фавролемъ.

— Я разстался съ г. Дугласомъ въ Тур: онъ отправится оттуда въ три часа, а такъ-какъ почтовыя лошади здсь плохи, то, вроятно, прибудетъ въ замокъ вечеромъ.

— Это будетъ поздно, сказала про себя миссъ Мери, и потомъ продолжала.— Вилльямъ, какъ бы ни показалось вамъ страннымъ мое намреніе, однакожъ должно, чтобы Генрихъ не прізжалъ сюда, мы сами подемъ къ нему на-встрчу.

— Прикажите, что угодно, миссъ Мери, и я буду повиноваться, зажмуря глаза.

— Г. Генрихъ Дугласъ не давалъ вамъ никакихъ порученій?

— Извините, миссъ, отъ радости я совсмъ сбился съ толку. Вотъ, во-первыхъ, письмо къ вамъ, а вотъ письмо вашего батюшки къ г. и г-ж Морвиль.

— Видли васъ въ замк? спросила миссъ Мери, распечатывая записку, въ которой Генрихъ Дугласъ увдомлялъ ее, что, получивъ чинъ, онъ нашелъ возможность ускорить свое возвращеніе въ Европу, и пріхать ране срока, назначеннаго въ послднихъ письмахъ. Записка эта предупредила его пріздъ нсколькими часами.

Увидвъ, что миссъ Мери принимается въ третій разъ перечитывать письмо Генриха Дугласа, Вилльямъ отвтилъ на ея вопросъ.

— Пріхавъ въ замокъ, сказалъ онъ: я обратился съ вопросомъ къ слуг. Онъ осмотрлъ меня съ ногъ до головы, и началъ говорить съ толстою женщиной, которая стояла на двор. Она тоже осмотрла меня, показала въ эту сторону, и слуга повелъ меня въ павильонъ.

— Вы пріхали верхомъ?

— Верхомъ, миссъ Мери, настоящимъ курьеромъ. Г. Дугласъ прідетъ сюда въ карет, которую нанялъ въ Кале.

— Замтили вы, не было ли какого экипажа на послдней станціи, въ Сентъ-Илер?

— Была дорожная коляска.

Разговоръ Вилльяма съ миссъ Мери былъ прерванъ приходомъ г. Морвиля. Онъ былъ печаленъ, озабоченъ, кажется, удивился присутствію Вилльяма и сказалъ учительниц.

— Альфонсина воротилась съ братомъ…. Скоро смеркнется…. Я зналъ, что вы въ павильон, отсутствіе ваше начало меня безпокоить.

— Благодарю васъ за участіе, отвчала миссъ Мери.— Мосьё Морвиль, у меня есть до васъ просьба.

— Къ вашимъ услугамъ.

Миссъ Мери показала на бумагу и перья, лежавшія на стол, и сказала:

— Не угодно ли вамъ приказать своему кучеру дать въ распоряженіе нашему старому слуг — она указала на Вилльяма — экипажъ и лошадь?

Г. Морвиль, изумленный просьбою миссъ Мери, хотлъ что-то спросить у нея, но подумавъ, что учительница, можетъ-быть, не желаетъ объясняться при постороннемъ, слъ къ столу, не говоря, ни слова, написалъ, и отдалъ бумагу миссъ Мери. Двушка подошла къ Вилльяму, стоявшему у дверей, отдала записку, и сказала по-англійски:

— Идите, Вилльямъ, сію-минуту въ замокъ, отдайте это приказаніе кучеру, и какъ только экипажъ будетъ заложенъ, подъзжайте къ концу аллеи, сюда, направо отъ павильона. Если прислуга станетъ разспрашивать васъ, отвчайте, что вы исполняете приказаніе г. Морвиля. Подождите, Вилльямъ! прибавила учительница, написавъ на лоскутк нсколько строчекъ: вы позовете горничную мадмуазель Альфонсины, и попросите ее отнести въ карету вс вещи, которыя записаны на этой бумажк.

Вилльямъ пошелъ исполнить приказанія миссъ Мери.

Въ нсколькихъ шагахъ отъ павильона, ему встртилась Пиволе. Крайне удивленная пріздомъ Вилльяма въ замокъ и тмъ, что учительница такъ долго остается въ павильон, ключница пошла разузнать дло, но замтивъ, что туда идетъ г. Морвиль, она спряталась въ кусты, дала ему пройти впередъ, и потомъ пошла по его слдамъ.

— Тутъ нечего и сомнваться, говорила она про себя: свиданіе! Я сейчасъ же увдомила бы мадамъ Морвиль, еслибъ не хотла напередъ узнать, все ли еще разговариваетъ съ островитянкой этотъ мужчина въ бломъ сюртук и сапогахъ съ отворотами.

Пиволе вскор узнала, что ей было нужно. Увидвъ Вилльяма, выходившаго изъ павильона, она подошла къ нему, и съ совершенною готовностью предложила свои услуги, которыя старый слуга принялъ тмъ охотне, что затруднялся исполнить приказанія миссъ Мери.

— Чудесно! думала Пиволе: прежде всего увдомимъ барыню, что супругъ ея сидитъ вдвоемъ съ островитянкой, а потомъ отправимъ поскоре Робена къ старику Шено. Нтъ, въ этотъ разъ ты не увернешься отъ меня, прекрасная Англичанка!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ночь подвигалась.

Г. Морвиль и миссъ Мери были вдвоемъ въ павильон Утеса.

Едва только Вилльямъ ушелъ, г Морвиль сказалъ учительниц:

— Миссъ Мери, самое простое приличіе запрещало мн спросить у васъ при постороннемъ, зачмъ вы приказали заложить экипажъ. Могу ли я теперь предложить вамъ этотъ вопросъ?

— Я исполнила бы ваше желаніе, еслибъ даже вы не сдлалали мн вопроса… Я поду въ этомъ экипаж въ Туръ, а оттуда отправлюсь въ Англію.

Г. Морвиль не врилъ своимъ ушамъ, и вскричалъ:

— Какъ, миссъ Мери! Вы сказали….

— Я сказала, что ду въ Англію, куда зовутъ меня родители….

— Узжаете!… Такъ неожиданно!

— Но смотрите на этотъ неожиданный отъздъ, какъ на неуваженіе къ вамъ. Нтъ, я уже ршилась хать прежде, нежели Вилльямъ увдомилъ меня о намреніяхъ моихъ родителей, и поврьте, что только важныя, очень важныя причины заставили меня на это ршиться.

— Вы дете! повторилъ г. Морвиль.

— Еслибы даже не призывали меня родители, продолжала миссъ Мери: все-таки я должна хать… Оставляя вашъ домъ, я убгаю горестныхъ послдствій. Вы — человкъ опытный мосьё Морвиль, неужели не могли вы предвидть, что сынъ вашъ невольно увлечется чувствомъ? Благоразумно ли было безпрестанно сближать его со мною во-время занятій Альфонсины? Нтъ, нтъ, изъ одного вниманія къ моему положенію, вы должны были бы удерживать своего сына отъ опасности, о которой я не говорила вамъ единственно изъ уваженія къ себ.

— Что вы говорите? вскричалъ г. Морвиль: Жераръ любитъ васъ?

— И кого обвинять въ этомъ, васъ или меня?

Г. Морвиль закрылъ лицо руками и прошепталъ:

— Это слишкомъ! Это слишкомъ!

Миссъ Мери продолжала:

— А дочь ваша разв мене заслуживаетъ сожалнія? Разв томительная болзнь бднаго ребенка не возбудила въ васъ подозрнія? Неужели не угадали вы настоящей причины этой болзни?

Г. Морвиль посмотрлъ на миссъ Мери съ удивленіемъ и и безпокойствомъ, и потомъ сказалъ:

— Вы знаете, что докторъ приписываетъ болзнь Альфонсины нервнымъ припадкамъ.

— Ваша родительская любовь могла бы угадать ошибку доктора.

— Что это значитъ?

— И вы ничего не подозрвали, когда г. Фавроль безпрестанно откладывалъ свою женитьбу на вашей, дочери?

— Отсрочка эта очень легко объясняется положеніемъ здоровья Альфонсины.

— Но истинная причина страданіи вашей дочери — ревность.

— Ревность? Альфонсина ревнуетъ?

— Да, она ревнуетъ меня, по благодаря Бога, я успла ее разуврить.

— Альфонсина ревнуетъ васъ, миссъ Мери?… Къ кому же?

— Къ Фавролю.

— Онъ любитъ васъ?

— Ему кажется, что любитъ, но ничуть не бывало. Этотъ минутный капризъ вкуса, раздраженный моимъ равнодушіемъ, вскор погаснетъ, Фавроль скоро покорится истинному влеченію своего сердца, и бракъ заставитъ Альфонсину забыть печали. Теперь, подумайте, какая отвтственность тяготла бы на васъ, еслибъ вы разрушили счастіе своихъ дтей!

Слова учительницы спасительно подйствовали на Морвиля. Онъ приподнялъ голову, и подавая руку миссъ Мери, сказалъ твердымъ и трогательнымъ голосомъ:

— Миссъ Мери, не отталкивайте моей руки! Это рука человка, который при вашемъ голос пробуждается отъ тягостнаго сна. Вы открыли мн глаза… Урокъ ужасный, но онъ не будетъ безплоднымъ. Клянусь вамъ, прибавилъ г. Морвиль, сжимая руку учительницы: клянусь вамъ, миссъ Мери!

— И я врю вамъ, отвчала учительница: да, я врю въ эту священную клятву!

— Гнусная клятва! гнусная, какъ уста, которыя произнесли ее! раздался гнвный голосъ г-жи Морвиль, которая, узнавъ отъ Пиволе, что миссъ Мери назначала ея мужу свиданіе въ павильон, вошла въ библіотеку въ то самое мгновенье, какъ Морвиль взялъ учительницу за руку, и миссъ Мери говорила ему взволнованнымъ голосомъ:

‘— Я врю въ эту священную клятву.’

Г-жа Морвиль объяснила эти слова по-своему: ошибка извинительная, если принять въ соображеніе болтовню Пиволе и то, что г. Морвиль разговаривалъ съ миссъ Мери въ уединенномъ павильон, и притомъ вечеромъ.

X.

Хотя въ павильон уже было темно, однакожъ г. Морвиль замтилъ блдность жены и горестное выраженіе ея лица.

Миссъ Мери, боле удивленная, нежели обиженная оскорбительными словами г-жи Морвиль, не потеряла спокойнаго достоинства.

— А, такъ-то вы обманывали меня! запальчиво кричала мать Альфонсины, смотря то на мужа, то на учительницу: назначате по вечерамъ свиданіе въ павильон!

— Луиза! вскричалъ г. Морвиль: умоляю тебя, образумься. Ты вришь доносу низкой женщины….

— Я врю собственнымъ глазамъ!

— Я очень хорошо знаю, мадамъ Морвиль, сказалъ мужъ: какую можно извлечь пользу изъ вашего слпаго гнва, но я не стерплю, чтобъ вы при мн клеветали на миссъ Лаусонъ.

— Если вы уважаете меня, милостивый государь, съ живостью возразила миссъ Мери: то заклинаю вабъ, не вступаться за меня, я не хочу быть причиною ссоры между вами и вашей супругой.— Мадамъ Морвиль, продолжала миссъ Мери, обращаясь къ ней: бываютъ подозрнія, до того жалкія, безумныя, что они не въ состояніи оскорбить честнаго человка, въ настоящую минуту вы не владете собою, и я не стану отвчать на слова, въ которыхъ вы скоро раскаетесь сами. Проживъ здсь два года, я изучила васъ, мадамъ Морвиль, и если иногда безропотно терпла вашу вспыльчивость, то терпла потому, что часто видла ваше доброе сердце.

— Довольно, мадмузель, довольно! Не думайте убаюкать меня лицемріемъ и низкою лестью.

— Я только желаю, чтобъ вы сознались въ своемъ заблужденіи. Говорите, я слушаю, и общаю не прерывать васъ.

Это общаніе и хладнокровіе миссъ Мери сначала озадачили г-жу Морвиль. Какъ всегда бываетъ съ людьми вспыльчиваго характера, она почерпала новую пищу своему гнву въ упорств и возраженіхъ, но часто также смирялась передъ молчаніемъ и спокойствіемъ. Однакожъ ревность снова подстрекнула г-жу Морвиль.

— Извольте, мадмузель, я доставлю вамъ удовольствіе, вскричала она: выскажу все, что лежитъ у меня на сердц. Вс вы, мои милыя, на одинъ покрой…. Кому непріятно жить въ довольств? Но къ-несчастію, мадмузель, случается, что жена, которая уже не можетъ бороться съ прелестью, увлекательностью и талантами наемной учительницы, наконецъ теряетъ терпнье, и употребляетъ весьма простое средство: въ одно прекрасное утро, или въ прекрасный вечеръ, она говоритъ учительниц:

‘— Мадмуазель Лаусонъ, я здсь хозяйка!

И въ припадк гнва, г-жа Морвиль указала на дверь.

‘— Мадмузель Лаусонъ, я здсь хозяйка и не угодно ли вамъ….’

— Остановитесь, мадамъ Морвиль! вскричала двушка такъ гордо, что г-жа Морвиль не договорила начатой фразы: ни слова боле, для вашей и для моей пользы! Есть оскорбленія, недоступныя для меня.

— Для моей пользы? повторила г-жа Морвиль: что это значитъ? Угроза?

— Просьба, мадамъ Морвиль, я хочу, чтобъ, разставаясь со мной, вы сохранили ко мн уваженіе. Вотъ почему я прошу васъ не увлекаться порывомъ, о которомъ вы будете сожалть, вотъ почему прошу васъ выслушать меня. Вотъ мой отвтъ на ваши подозрнія: черезъ четверть часа подадутъ къ павильону карету, въ которой г. Морвиль позволилъ мн дохать до Тура, оттуда я отправляюсь въ Англію….

— Вы дете! съ изумленіемъ вскричала г-жа Морвиль.— Нтъ, нтъ, это ложь или новыя сти!…

— Луиза, сказалъ г. Морвиль: съ часъ тому, я веллъ, по просьб миссъ Мери, заложить карету, сію минуту она будетъ у воротъ парка.

Г-жа Морвиль совершенно растерялась при извстіи объ отъзд миссъ Мери.

— Теперь сознаюсь, мадамъ Морвиль, сказала учительница: мое присутствіе въ вашемъ дом было причиною несчастій, о которыхъ я глубоко сожалю, потому-что нисколько невиновата въ нихъ.

— Виноваты или нтъ, вскричала г-жа Морвиль: но только вы внесли къ намъ въ домъ несчастіе, какъ назадъ тому два года, еще до вашего прізда сюда, я говорила г. Морвилю, который заране принималъ вашу сторону.

— Г. Морвиль поступалъ по врожденному чувству справедливости. Скажите, разв справедливо было бы обвинять меня въ несчастіяхъ, которыхъ я была невольною причиной?

— Такъ кто-же виноватъ?

— Я не вызывала этого вопроса, и мой долгъ — отвчать на него со всею откровенностью. Прежде всего, мадамъ Морвиль, позвольте мн не врить, чтобы человкъ вносилъ съ собою въ домъ несчастіе.

— Но, къ-сожалнію, доказательства у насъ на-лицо!

— Точно такъ, они есть, но я думаю, что присутствіе мое въ другомъ семейств не произвело бы этихъ несчастій. Позвольте мн досказать, прибавила миссъ Мери, замтивъ нетерпливое движеніе г-жи Морвиль.— Еслибы я была въ другомъ семейств, гд строже соблюдаются обязанности, гд различіе характеровъ, вмсто того, чтобы развиваться съ каждымъ днемъ, сглаживается, побждается строгостью мыслей и примровъ, то, надюсь, въ такомъ семейств не случилось бы несчастій, которыя ставятъ мн въ упрекъ….

— А! такъ вы упрекаете меня и мужа въ неисполненіи долга?

— Я удаляюсь безплодныхъ упрековъ, мн только хотлось убдить васъ что съ вашимъ добрымъ сердцемъ и здравымъ смысломъ, вы не можете врить въ такой фатализмъ моего присутствія у васъ.

— Я знаю только одно, возразила г-жа Морвиль: до вашего прізда, мы были счастливы и спокойны, а теперь вы узжаете, оставляя насъ въ горести.

— О, мадамъ Морвиль, для меня будетъ самымъ несчастнымъ днемъ въ жизни тотъ, когда я уду изъ вашего дома съ убжденіемъ, что вы станете проклинать мое имя!

— Слова, миссъ Мери, слова! Если вы точно узжаете и приготовились къ отъзду заране, то я врю, что васъ оклеветали, однакожъ, все-таки дядя лишилъ моихъ дтей наслдства, дочь моя хвораетъ, сына невозможно узнать.

— Еще одно слово, мадамъ. Вы пригласили меня докончить воспитаніе вашей дочери. Скажите, по совсти ли я исполнила свою обязанность?

— О, я говорю прямо и хорошее и дурное. Да, вы докончили воспитаніе Альфонсины сверхъ нашихъ надеждъ, но не въ этомъ дло.

— Однакожъ, я пріхала къ вамъ только затмъ, чтобы докончить воспитаніе вашей дочери, и если я исполнила свой долгъ, то меня не въ чемъ упрекнуть. Но этого мало, нтъ, я не хочу оставить здсь несчастія, печали, я не забуду, какъ обласкали меня въ вашемъ дом.

— Но еще разъ, мадмуазель, это слова, но и самыя пріятныя слова не возвратятъ моимъ дтямъ наслдства, отъ котораго отказалъ имъ дядя!

— Г. Ла-Ботардьеръ возметъ назадъ свой приговоръ, я почти смю общать вамъ это.

— Вы?

— Да.

Г-жа Морвиль злобно улыбнулась, пожала плечами, и потомъ сказала:

— И, вроятно, возвратите здоровье моей дочери?

— Надюсь, потому-что она уже начала поправляться. Вотъ почему я сейчасъ умоляла васъ воздержаться отъ обидныхъ для меня словъ, я говорила вамъ, что не хочу вынести изъ вашего дома ничего, кром уваженія и привязанности, я говорила правду, и я уврена, что вы будете уважать и любить меня съ той минуты, какъ миръ и счастіе снова поселятся въ вашемъ семейств.

— О, непремнно! отвчала г-жа Морвиль съ выраженіемъ желчи и недоврчивости: но до-тхъ-поръ вы не запретите мн проклинать случай, который привелъ васъ сюда.

Неожиданное появленіе Пиволе, за которою въ нсколькихъ шагахъ шелъ Вилльямъ, прервало разговоръ.

— Все готово, мадмуазель, сказала ключница: карета стоитъ на конц аллеи, я уложила вс вещи, которыя передала мн Тереза — чемоданъ, шляпку, шаль, салопъ, потому-что теперь холодно, очень холодно, надо, мадмуазель, потепле закутаться.

— Вы хотите хать, миссъ Мери, сказалъ г. Морвиль: ваше желаніе священно для насъ, но позвольте, по-крайней-мр, надяться, что мы увидимся когда-нибудь.

— Не знаю, однакожъ надюсь, до отъзда изъ Франціи, исполнить общаніе, которое сію-минуту я имла честь дать г-ж Морвиль.

Сказавъ это, учительница поклонилась хозяйк дома. Г-жа Морвиль, уступая врожденной доброт, готова была просить миссъ Мери отложить поздку, но гордость и досада удержали ее. Мать Альфонсины отвтила сухо, едва кивнувъ головою, на поклонъ учительницы, и миссъ Мери вышла, спокойно, благородно, за ней слдовали ключница и Вилльямъ.

Пока миссъ Мери шла по алле, ведущей къ воротамъ парка, у которыхъ уже стояла карета съ двумя фонарями, Пиволе говорила про себя съ торжествующимъ видомъ:

— Наконецъ, прекрасная Англичанка, тебя выпроводили, но ты еще не знаешь, что ждетъ тебя у пруда. Шено съ компаніей уже приготовлены, фонари предупредятъ ихъ о приближеніи кареты, а твой землякъ, англійскій островитянинъ, не справится съ шестерыми.

Садясь въ карету, миссъ Мери сказала кучеру:

— Жозефъ, далеко ли отсюда до городка Сентъ-Илеръ?

— Два часа зды.

— А отъ Сент-Илера до замка Ла-Ботардьеръ?

— Съ милю.

— Могу ли я, завтра утромъ, найти въ сент-илерской гостинниц карету, чтобы хать въ Ла-Ботардьеръ?

— Найдете.

— Въ такомъ случа, Жозефъ, вези меня не въ Туръ, а въ Сент-Илеръ.

— Слушаю, отвчалъ кучеръ, возл котораго услся Вильямъ.

— Какъ! Она детъ по сент-илерской дорог! въ отчаяніи вскричала Пиволе: значитъ, они не подутъ по дорог, на которой Шено ждетъ прекрасную Англичанку! О, злодйка, я расквитаюсь съ тобою!

XI.

Замокъ Ла-Ботардьеръ, съ почернвшими стнами, срыми шторами, рвами наполненными стоячею водою, безмолвнымъ дворомъ и ржавою желзною ршеткой, которая почти никогда не отворялась, былъ съ виду также негостепріименъ, какъ и его владтель.

На другой день утромъ посл отъзда миссъ Мери изъ замка Морвиль, Ла-Ботардьеръ читалъ у камина газету. Ширмы, развернутыя полукружіемъ посреди просторной залы, съ печальными и голыми стнами, защищали сварливаго старика отъ сквознаго втра, который врывался въ щели четырехъ оконъ съ мелкими стеклами, украшенныхъ желтыми бумажными занавсками. Ла-Ботардьеръ, въ замшевомъ жилет и такихъ же панталонахъ, съ небрежно повязаннымъ на голов фуляромъ, изъ-подъ котораго падали клочья срыхъ волосъ, грлся у камина, тмъ охотне, что ноги его защищались отъ сильнаго огня картонными ширмами, похожими на переднюю часть ботфортъ. Погрузившись такимъ образомъ въ широкое кресло и положивъ ноги на скамейку, Ла-Ботардьеръ вкушалъ угрюмыя прелести одиночества.

— Конечно, разсуждалъ онъ самъ съ собою: конечно, нельзя сказать, что я очень веселюсь. Дни мои тянутся, вечерамъ нтъ конца, но за то какъ пріятно подумать, что ты одинъ, что тебя никто не сердитъ, что теб не надодаютъ постители, словомъ, что ты живешь какъ хочешь, приходишь и уходишь когда теб вздумается, не стсняя себя ни для кого! Правда, когда прізжалъ ко мн племянникъ съ семействомъ, или когда я самъ здилъ въ замокъ Морвиль, жилось иначе, бывали и пріятные дни…. Я говорилъ на-распашку, рзалъ правду каждому, никто не осмливался мн возражать: выгода, какую находишь только у родныхъ, умющихъ почитать сдины. А попробуй-ка другимъ сказать въ глаза правду: о, какъ взбсятся! Между-тмъ въ замк Морвиль я могъ ворчать, браниться безпрекословно. Да что я за дуракъ, что жалю объ этихъ людяхъ: это неблагодарные, корыстолюбцы!… Съ какимъ наслажденіемъ я говорю самъ себ: ‘Они злятся, сходятъ съ ума, что я лишилъ ихъ наслдства! Не проходитъ дня безъ того, чтобы они не сожалли о моемъ имніи.’ И притомъ, когда я бывалъ у нихъ, они то же здили ко мн, и всегда нечаянно, какъ они говорили, для сюрприза, а для меня нтъ ничего нестерпиме нежданныхъ гостей. Но, благодаря Бога, теперь я избавился отъ этой скуки, отравлявшей мою жизнь,

Въ отвтъ на это презрніе къ свту, раздался пронзительный свистокъ привратника: такъ, по старинному обычаю, извщали въ замк Ла-Ботардьеръ о рдкихъ гостяхъ.

При этомъ звук, Ла-Ботардьеръ покачнулся въ креслахъ, нахмурилъ брови и грозно закричалъ:

— Кто осмливается безпокоить меня, когда я никого не жду?

Амбруазъ, старый слуга, такой же сварливый какъ господинъ, и глухой до крайности, вошелъ въ залу, шаркая ногами, и, вытянувъ шею черезъ ширмы, сказалъ господину,

— Гости, сударь.

— Я никого не прцнимаю, проворчалъ Ла-Ботардьеръ, усаживаясь въ кресл.

— Двица, сударь, продолжалъ Амбруазъ, не разслышавъ ни слова изъ отвта господина: двица, Англичанка.

— Англичанка!

— Изъ замка Морвиль.

— Англичанка…. изъ замка Морвиль! повторилъ Ла-Ботардьеръ.— Не можетъ быть…. какая дерзость!..

— И эту двицу Англичанку зовутъ миссъ Мери.

— Негодная искательница приключеній! вскричалъ Ла-Ботардьеръ, вставая съ креселъ: какъ! она осмлилась преслдовать меня даже здсь!

— Точно такъ, сударь, я попрошу ее войти сюда, отвчалъ Амбруазъ, полагая, что понялъ желаніе господина.

Слуга пошелъ къ дверямъ.

— Амбруазъ! закричалъ старикъ: проклятый глухарь! Слушай же, я не хочу, чтобъ….

— Слушаю, сударь, отвчалъ слуга, отворяя дверь.

Амбруазъ отперъ дверь и сказалъ грубымъ голосомъ:

— Пожалуйте, пожалуйте, сударыня.

Слуга отодвинулъ полоску ширмъ, и Ла-Ботардьеръ очутился лицомъ къ лицу съ миссъ Мери, которая, войдя въ полукружіе, сказала старику:

— Смю надяться, милостивый государь, что вы извините мое посщеніе, узнавъ какая причина привела меня сюда.

— Сударыня, нтъ никакой причины посщенія, которое я долженъ назвать страннымъ, необычайнымъ, дерзкимъ, вызывающимъ….

— Именно такъ, прервала миссъ Мери съ кроткою и милою улыбкой: вызывающимъ ваше сердце на великодушіе, и я уврена, что вы отвтите на мой вызовъ.

— Ошибаетесь, сударыня, сухо возразилъ старикъ: я вовсе невеликодушенъ…. И гд видли вы доказательства моего великодушія?

— Это все-равно, еслибъ мн сказали, что васъ нтъ на свт, потому-что вы живете въ уединеніи и не видитесь съ тми, которые васъ любятъ. Я хочу врить, я врю въ доброту вашего сердца. Разв это преступленіе?

Миссъ Мери сдлала удареніе на этомъ слов. Она была такъ прекрасна, такъ обворожительна, что Ла-Ботардьеръ не могъ не замтить, въ присутствіи этого юнаго и прелестнаго существа, свта, озарившаго его мрачное и скучное одиночество. Однакожъ, еще невполн покорившись этой мысли, онъ отвчалъ съ недовольнымъ видомъ:

— Я не охотникъ, сударыня, до разговоровъ. Вы пріхали ко мн, что вамъ угодно?

— О, Боже мой! я желаю самой простой вещи: я желаю, чтобъ вы снова полюбили своихъ родныхъ.

— Право! вскричалъ Ла-Ботардьеръ, не вря своимъ ушамъ.

И потомъ продолжалъ съ возрастающимъ гнвомъ:

— Давно бы такъ! Это, по-крайней-мр, чисто, на-отрзъ, другіе пошли бы къ этой нелпости ораторскими закоулками, по вы….

— О, я адвокатъ-новичекъ, улыбнувшись отвчала миссъ Мери: я иду прямо къ длу, разсчитывая на правоту дла и на правосудіе судьи, и зная, что твердые умы не любятъ пустыхъ словъ.

— Чмъ дальше, тмъ лучше! Значитъ, сударыня, вы прямо просите меня помириться съ племянникомъ и его семействомъ?

— Да.

— И разумется — вы къ тому ведете — сдлать племянника своимъ наслдникомъ?

— Очень естественно!

— Естественно! А, такъ вы думаете, сударыня, что это естественно?

Старикъ залился сардоническимъ смхомъ, и сказалъ:

— Славно! Я тоже люблю иногда странности, а, право, очень странно, когда такое гнусное дло защищаетъ адвокатъ….

— Котораго не любишь? Не такъ ли? прервала миссъ Мери съ нжною улыбкою.— Но справедливость требуетъ, чтобы адвоката, по-крайней-мр, выслушали.

— О, говорите, говорите. Вы не ошиблись: я изъ числа тхъ твердыхъ умовъ, на которые не дйствуютъ пустыми словами.

Но несмотря на такой торжественный аргументъ, старику было пріятно слышать свжій и нжный голосъ двушки посл грубаго голоса А мору аза и другихъ слугъ.

— Я слушаю васъ, сударыня, сказалъ Ла-Ботардьеръ.— Любопытно узнать, съ чего вы начнете. Вроятію, вы прежде всего захотите расположить меня въ свою пользу, и станете говорить объ отвратительной поздк изъ Кале?

— Если я буду говорить о ней, то собственно за тмъ, чтобы выразить свое сожалніе, именно пожалть, для чего не пришло мн въ голову просить вашего покровительства на время этой поздки.

— Удивительная пришла бы вамъ мысль!

— Еслибъ я, беззащитная иностранка, обратилась къ вамъ, вы отказали бы мн?

— Ужъ этого я, право, не знаю.

— Вы не говорите нтъ, и вы правы, потому-что, при всей вспыльчивости, иногда несправедливой, у васъ доброе сердце.

— Та-та-та, вы хотите польстить мн.

— Потому-что говорю о вашемъ добромъ сердц?

— Конечно.

— Разв не любили вы, разв не любили вы нжно свою сестру?

— А, ее…. да, отвчалъ старикъ съ невольною нжностью.— О, любилъ, очень любилъ!

— Врю, это видно по вашему волненью.

— Ошибаетесь, сударыня, поспшно отвчалъ Ла-Ботардьеръ, боясь, чтобы миссъ Мери не взяла верхъ надъ нимъ: я вовсе невзволнованъ.

— Кчему отпираться?

— Я предвижу ваши слова, вы скажете, что если я любилъ сестру, то долженъ любить племянника, его жену и ихъ дтей: это другое дло! Это неблагодарные, корыстолюбцы, которые мечтаютъ только о наслдств!

— Вы произнесли слова злыя, несправедливыя, безразсудныя!

— Сударыня! вскричалъ Ла-Ботардьеръ: въ первый разъ мн осмливаются сказать въ лицо….

— Правду, не такъ ли? Это моя привычка, я не могу перемнить ее. Но прошу васъ отвтить на мои вопросъ: что было причиною вашего разрыва съ Морвилями? Мой пріздъ.

— Конечно.

— Еслибы они согласились не брать меня въ учительницы, вы не разошлись бы съ г. и г-жою Мбрвиль?

— Нтъ.

— Словомъ, вы не прізжали въ замокъ потому только, что я была тамъ?

— Да, сударыня, да!

— Въ такомъ случа, милостивый государь, теперь ничто не мшаетъ вамъ видться съ родными: я оставила замокъ Морвиль — и навсегда.

— Какъ! вы больше не учите моего племянника?

— Нтъ. Но позвольте еще одно слово. Вы упрекаете г. Морвиля въ корысти, которая, говорите вы, заставляетъ его желать вашего наслдства? Еслибъ было такъ, еслибъ г. Морвиль и его супруга были такихъ продажныхъ чувствъ, то неужели поколебались бы они пожертвовать мною, когда вы сказали имъ: ‘Я лишу васъ наслдства, если вы оставите у себя двицу Лаусонъ?’

— Что жъ изъ этого слдуетъ? Это доказываетъ только, что имъ лучше хотлось забрать дурь въ голову, нежели получить наслдство!

— Мы скоро сойдемся въ мысляхъ: вашъ племянникъ и жена его — люди не алчные, не корыстолюбивые, но упрямые, словомъ, они не хотли изгнать бдную иностранку, не давъ ей оправдаться, иностранку, которая взялась учить ихъ дитя, чтобы доставить кусокъ хлба своему отцу, матери и тремъ сестрамъ, оставленнымъ въ бдственномъ положеніи. Скажите же, скажите, милостивый государь, прибавила миссъ Мери взволнованнымъ голосомъ, отъ котораго невольно забилось сердце Ла-Ботардьера: неужели г. и г-жа Морвиль заслужили ваше негодованіе за то, что были справедливы ко мн?

— Если это такъ, то признаюсь….

Старик опомнился, и продолжая бороться съ обаятельнымъ вліяніемъ миссъ Мери, сказалъ:

— Но отчего же ни племянникъ, ни жена его не писали мн о томъ, что вы говорите?

— Они послали къ вамъ своихъ дтей,— вы не хотли принять ихъ. Посл такого отказа, что же оставалось длать г. Морвилю и его супруг? Вы подозрвали ихъ въ алчности, собственное достоинство не позволило имъ искать другихъ средствъ къ сближенію съ вами: вы могли бы подозрвать въ немъ какую-нибудь низкую мысль.

— Не отпираюсь, но….

— Еще одно слово. Вы согласны, что родственники ваши, не исполняя вашего желанія, дйствовали по благородному чувству. Къ-несчастію, мое присутствіе, было вамъ ненавистно.

— Ненавистно! Ненавистно! О, сударыня, это уже слишкомъ.

— Противно, если угодно?

— Противно! Нисколько….

— Ну, такъ не нравилось?

— Нтъ, нтъ, сударыня, вовсе нтъ.

— Я оставила замокъ Морвиль. Зачмъ вамъ доле бороться съ благороднымъ чувствомъ, которое влечетъ васъ къ семейству, привыкшему любить и уважать васъ?

— Какъ! Вы думаете, я такъ слабъ, что соглашусь принять этихъ неблагодарныхъ?

— Я уврена, что не проходитъ дня безъ того, чтобъ въ! не сказали себ: ‘Хорошо было то время, когда я здилъ въ замокъ Морвиль! Правда, иногда я ворчалъ, бранился, но это не мшало мн быть порядочнымъ человкомъ, не удаляло отъ меня никого, меня встрчали всегда ласково и съ уваженіемъ’. Такъ и слдовало: вы были для г. Морвиля братомъ любимой матери….

— Позвольте, сударыня….

— Нтъ, нтъ! вы не можете предпочитать тягостное одиночество наслажденіямъ семейной жизни! О, не запирайтесь: вы сожалете о прежнихъ отношеніяхъ къ семейству г. Морвиля! Наконецъ, будьте чистосердечны. Какую жизнь ведете вы здсь? Жизнь холодную, безцвтную, однообразную, ничто не привлекаетъ вашей души, ничто не восхищаетъ вашего ума, вы не довольны ни собой, ни другими, и лучшіе дни ваши т, когда ничто не развлекаетъ вашей пасмурной скуки. Предоставьте одинокую скуку тмъ, которыхъ печальная судьба лишила радостей семейства, наслаждайтесь же ими, и не гнвите Бога.

Старикъ слушалъ миссъ Мери съ возрастающимъ волненіемъ, прелесть, прямодушіе, разсудительность, трогательная красота двушки произвели на него глубокое и неожиданное впечатлніе.

— Мадмуазель, вскричалъ онъ посл минутнаго размышленія: угодно ли вамъ отвчать откровенно на мои вопросы?

— Я и не умю отвчать иначе.

— Я вовсе не дуракъ, я знаю своего племянника, и что бы ни чувствовалъ я противъ него, сознаюсь, что онъ человкъ очень благоразумный. Я смотрлъ на васъ съ предубжденіемъ, если племянникъ мой держалъ васъ два года учительницей, значитъ — предубжденія мои ложны, сверхъ-того, я узналъ отъ постороннихъ, что вы образовали мою племянницу въ совершенств.

— Надюсь, что вскор вы сами оцните Альфонсину.

— Не въ томъ дло. Для чего оставили вы замокъ? Миссъ Мери, вы чистосердечны, и я умоляю васъ говорить безъ обиняковъ.

— Я оставила замокъ Морвиль по двумъ причинамъ: во-первыхъ, воспитаніе Альфонсины почти окончено, во-вторыхъ….

— Вы не ршаетесь сказать… Во-вторыхъ, племянникъ мой обходился съ вами не такъ, какъ вы заслуживали!

— Позвольте….

— Онъ сдлалъ васъ несчастною, этого я не ожидалъ.

— Выслушайте меня.

— Извольте вы сами выслушать меня!.закричалъ старикъ.— А! они сдлали васъ несчастною? Это неудивительно, но будьте спокойны, если хотите, я отмщу за васъ и за себя.

— Я не понимаю васъ.

— Миссъ Мери, вы честная и благородная особа….

— Смю сказать это утвердительно.

— У васъ нтъ состоянія?

— Нтъ.

— Вы любите свое семейство?

— Всми силами души!

— Вы были бы въ восхищеніи, еслибъ могли составить счастіе батюшк, матушк и сестрамъ?

— Это — мое пламенное желаніе.

— Итакъ, миссъ Мери, у васъ есть средство составить счастіе вашего семейства, ваше собственное, и сверхъ-того отмстить моему негодному племяннику, потерявшему должное уваженіе….

— Право, милостивый государь, я….

— Миссъ Мери, вскричалъ Ла-Ботардьеръ, въ смущеніи взглянувъ на свой замшевый костюмъ: я не могу объясниться въ такомъ облаченіи, дайте мн время выбриться, благопристойно одться, и тогда….

Старикъ отворилъ дверь и закричалъ:

— Амбруазъ! Амбруазъ! Жди меня въ спальн.

Потомъ, обратясь къ учительниц, Ла-Ботардьеръ прибавилъ:

— Извините, миссъ Мери, что оставляю васъ одну, черезъ полчаса я ворочусь, и тогда, прибавилъ старикъ съ торжествующимъ лицомъ: и тогда я объяснюсь категорически.

Старикъ сдлалъ удареніе на этомъ нарчіи, по его мннію, исполненномъ глубокаго значенія, и вышелъ изъ залы, крича во все горло:

— Амбруазъ! Амбруазъ! Не слышитъ, проклятый глухарь!

Эта неожиданная выходка изумила миссъ Мери.

— Я ровно ничего не понимаю изъ его словъ, говорила себ двушка.— Куда онъ пошелъ? Зачмъ оставилъ меня одну? Какъ жаль, что я не успла предупредить его, что сюда прідетъ Генрихъ! Я опасаюсь новой глупости Фавроля, но, кажется, я поступила не совсмъ безразсудно, назначивъ своему истинному защитнику свиданіе у г. Ла-Ботардьера.

Въ эту самую минуту миссъ Мери услышала на двор лошадиный топотъ.

— Это онъ! это Генрихъ! вскричала двушка: онъ обогналъ карету, чтобы поскоре увидть меня.

Сердце ея забилось, она была такъ взволнована, что не могла тронуться съ мста, хотя въ сосдней комнат слышала шаги Генриха Дугласа.

По вмсто жениха, котораго съ такимъ нетерпніемъ три года ждала миссъ Мери, въ залу вошелъ Фавроль, блдный, забрызганный грязью.

XII.

Миссъ Мери, такъ жестоко обманутая въ ожиданіяхъ и испуганная нечаяннымъ появленіемъ Фавроля, поблднла какъ смерть, и не могла не вскрикнуть.

— Наконецъ, мадмуазель, я догналъ васъ, проведя цлую ночь въ поискахъ, сказалъ Фавроль.— Откровенно говоря, я очень радъ, что нашелъ сегодня утромъ потерянное вчера ввечеру. Но успокойтесь: несмотря на раздражительность, которой причину вы знаете, я не выйду изъ границъ уваженія. Однакожъ, сколько я буду почтителенъ къ вамъ, столько же твердъ въ своемъ намреніи, и ни что не заставитъ меня теперь отказаться отъ своихъ плановъ.

Миссъ Мери, уничтоженная этими словами, опустилась на стулъ, оробла и проговорила сквозь слезы:

— О, еслибъ вы знали, какъ я страдаю, вы пожалли бы меня!

— Не знаю, миссъ Мери, какая щекотливость не позволяла вамъ вчера выслушать меня въ дом, далеко отСгоДа, йо Здсь вы свободны, я пришелъ узнать свою участь, и не оставлю васъ, пока вы не ршитесь окончательно, посл зрлаго размышленія….

Миссъ Мери задрожала, она услышала на двор стукъ почтовой кареты. Въ этотъ разъ уже нечего было сомнваться: это былъ Генрихъ Дугласъ. Голова двушки закружилась при мысли объ угрожавшихъ ей несчастіяхъ, и когда она опомнилась, въ дверяхъ залы стояла мужественная и спокойная фигура Генриха Дугласа, котораго ввелъ не Амбруазъ, но другой слуга, чрезвычайно удивленный такимъ необыкновеннымъ стеченіемъ гостей въ замк Ла-Ботардьеръ.

Увидвъ жениха, миссъ Мери испустила глухой крикъ, и влажные глаза ея въ испуг и нжно остановились на серьозномъ и прекрасномъ лиц двоюроднаго брата, котораго она такъ долго не видала. Капитанъ Генрихъ Дугласъ прошелъ все разстояніе, отдлявшее его отъ двушки, — потому-что она не могла сдлать ни шагу, — и подалъ ей руки. Миссъ Мери опустила на нихъ свои руки, не говоря ни слова, и слезы покатились по ея лицу.

Фавроль былъ пораженъ этою неожиданною сценой, и отошелъ въ-сторону. Генрихъ Дугласъ обернулся, замтилъ его, и, сожаля, что обнаружилъ свое волненіе при постороннемъ, отступилъ назадъ и поклонился Фавролю съ вжливостью, которая почти извиняла невольное несоблюденіе, приличій, потомъ, указавъ на миссъ Мери, сказалъ Фавролю:

— Милостивый государь, я уже три года не видалъ своей любезной кузины, миссъ Лаусонъ. Надюсь, вы извините, прибавилъ онъ, поклонившись: что я прежде не замтилъ вашего присутствія.

Фавроль былъ почти увренъ, что стоитъ лицомъ къ лицу съ соперникомъ, однакожъ, уступая свтскимъ приличіямъ, отъ которыхъ нельзя отказаться безъ грубости, отвтилъ капитану поклономъ и проговорилъ нсколько незначительныхъ словъ, которыхъ не договариваешь, если хочешь казаться порядочнымъ человкомъ, не зная, что сказать.

Миссъ Мери съ боязнью слдила за взглядами двухъ молодыхъ людей, потомъ ршительно подошла къ Фавролю и сказала, указывая глазами на Генриха:

— Имю честь представить вамъ моего двоюроднаго брата, капитана Дугласа. Мы были обручены въ дни боле счастливые, однакожъ онъ не переставалъ меня любить, даже въ то время, когда несчастія постигли мое семейство. Г. Дугласъ пріхалъ за мною во Францію, и мы отправимся въ Англію, просить моего батюшку благословить нашъ союзъ.

— Съ кмъ я имлъ честь кланяться? спросилъ глазами Дугласъ, обращаясь къ учительниц.

— Это г. Фавроль, отвчала миссъ Мери: женихъ дочери г. Морвиля, моей любезной и достойной ученицы.

— Мадмуазель, отвчалъ Фавроль, поблднвъ отъ злости: если вы такъ ясно опредлили свои отношенія къ нимъ,— Фавроль указалъ на Дугласа,— то я считаю долгомъ опредлить свое положеніе съ такою же ясностью.

Потомъ онъ сказалъ, обратясь къ Генриху:

— Правда, нсколько времени считали меня за искателя руки двицы Морвиль, но въ ея семейств я встртилъ миссъ Мери, съ которою, назадъ тому два года, я имлъ честь путешествовать изъ Кале въ Парижъ, и….

— Какъ, милостивый государь! Такъ это вы, прервалъ Генрихъ Дугласъ съ выраженіемъ чистосердечной благодарности: такъ это вы берегли миссъ Лаусонъ съ братскою заботливостью, во-время долгаго путешествія? О, какъ я счастливъ, что могу выразить признательность семейства миссъ Мери за вашъ благородный поступокъ! Позвольте же, милостивый государь, пожать вамъ руку….

Сказавъ это, капитанъ Дугласъ подалъ руку Фавролю. Въ это время глухой и отдаленный шумъ, похожій на стукъ человка, который ломится въ дверь, чтобы ее отворили, привлекъ вниманіе трехъ лицъ, и они невольно обернулись въ ту сторону, гд былъ корридоръ. Но это обстоятельство не могло надолго разстроить чувства, которыми они были заняты. Миссъ Мери замтила, что въ ту минуту, какъ ея женихъ такъ чистосердечно подалъ руку Фавролю, этотъ, вмсто отвта на дружеское привтствіе, презрительно окинулъ его взоромъ съ ногъ до головы. Впрочемъ, Дугласъ не замтилъ надменности своего соперника, потому-что и самъ былъ занятъ отдаленнымъ шумомъ. Миссъ Мери, поддерживаемая послднею надеждой, сказала жениху, когда Фавроль и Дугласъ вышли изъ минутной разсянности:

— Да, г. Фавроль берегъ меня какъ братъ, въ-продолженіе поздки изъ Кале въ Парижъ, и первымъ дломъ моимъ было написать матушк о любезности г. Фавроля.

— Позвольте же, милостивый государь, пожать вамъ руку, прямодушно сказалъ капитанъ, снова подавая руку Фавролю: и выразить вамъ благодарность семейства миссъ Мери и мою.

— Прежде, нежели я подамъ вамъ руку, гордо отвчалъ Фавроль, отступивъ на шагъ, вмсто того, чтобы отвтить на дружескія слова жениха Мери: я долженъ сообщить вамъ нкоторыя обстоятельства, послдствія встрчи моей съ мадмуазель Лаусонъ. Выслушавъ меня, вы согласитесь, что ваша благодарность была, по-крайней-мр, преждевременною.

Миссъ Мери насилу держалась на ногахъ, видя возрастающую опасность. Дугласъ, удивленный до крайности отвтомъ Фавроля и еще не принимая отвта за обиду, спрашивалъ миссъ Мери глазами о причин такой странной выходки Фавроля, и потомъ сказалъ ему съ достоинствомъ:

— Мн очень тяжело было бы подумать, что я ошибся, отблагодаривъ васъ за благородный поступокъ съ мадмуазель Лаусонъ.

— Милостивый государь, отвчалъ Фавроль: мадмуазель Лаусовъ сказала правду, да, я думалъ жениться на дочери г. Морвиля, но мадмуазель Лаусонъ не сказала вамъ, что посл нашей встрчи въ замк Морвиль, пламенная и почтительная любовь моя къ ней, начавшаяся во-время поздки изъ Кале въ Парижъ, проснулась еще съ большею страстью. По этому, я ршился на все…. понимаете, милостивый государь?… я ршился на все, чтобы жениться на мадмуазель Лаусонъ.

Капитанъ Дугласъ внимательно выслушалъ своего соперника, и сказалъ съ невозмутимымъ спокойствіемъ:

— Я вижу въ вашихъ словахъ чувство, длающее честь и вамъ и миссъ Мери. Вы любите ее? Это неудивительно: я знаю, чего она стоитъ. Вы желаете жениться на ней? Это удивляетъ меня тмъ мене, что у меня тоже самое желаніе. Остается только узнать, предпочитаетъ ли васъ моя кузина.

— Милостивый государь! вскричалъ Фавроль, еще боле взбшенный хладнокровіемъ своего соперника: я люблю миссъ Мери такъ же благородно, какъ вы, мое имя стоитъ вашего, я занимаю въ свт такое же положеніе, какъ и вы, и я не вижу, почему вы заслуживаете предпочтенія.

— О, противъ этого я ни слова! возразилъ Дугласъ съ британскою флегмой.— Ваша любезность къ миссъ Лаусонъ во-время поздки доказываетъ, что вы образованный человкъ и можете только благородно любить особу, достойную такого уваженія, какъ миссъ Мери. Что касается вашего имени и положенія въ свт, то я нисколько не сомнваюсь въ нихъ: иначе г. и г-жа Морвиль не согласилась бы отдать вамъ руку своей дочери. Наши права на любовь миссъ Мери совершенно равны, но, располагая выборомъ, она отдаетъ мн преимущество. Въ этомъ предпочтеніи нтъ ничего оскорбительнаго для васъ, и я, право, не знаю, почему вы отказались пожать руку, которую, увряю васъ, я подалъ вамъ отъ души.

— Милостивый государь, вскричалъ Фавроль, выведенный изъ терпнья спокойнымъ благоразуміемъ Генриха Дугласа: во Франціи жмутъ руку сопернику, скрестивъ напередъ съ нимъ шпагу.

— О, что я вамъ сдлала? сказала миссъ Мери Фавролю, громко зарыдавъ.

Дугласъ постарался успокоить ее жестомъ и взоромъ, и съ холоднымъ достоинствомъ отвчала’ Фавролю:

— Во Франціи, какъ въ Англіи, милостивый государь, люди благовоспитанные, какъ мы, не произносятъ важныхъ словъ необдуманно, особенно когда эти слова могутъ огорчить особу, достойную глубокаго уваженія.

И взоръ Дугласа какъ.-будто сказалъ Фавролю: ‘Если угодно, я готовъ къ вашимъ услугамъ, но только не пугайте миссъ Мери’.

Потомъ, убдившись, что соперникъ понялъ его, Дугласъ продолжалъ:

— Впрочемъ, милостивый государь, я увренъ, вы согласитесь со мною,— если, подобно мн, желаете разсять безпокойство миссъ Лаусонъ, обманувшейся въ смысл вашихъ словъ,— что положеніе насъ обоихъ не требуетъ такой ршительной развязки.

— Я говорю то же, потому-что, какъ вы, желаю разсять безпокойство миссъ Лаусонъ, отвчалъ Фавроль, сдлавъ удареніе на этой двусмысленной фраз, такъ, чтобы соперникъ ясно угадалъ его мысль.

Миссъ Мери, выведенная изъ ужаснаго сомннія, отерла слезы, и, въ порыв радости, сказала Фавролю дрожащимъ голосомъ:

— Извините, что я на минуту усомнилась въ вашемъ сердц.

Фавроль поклонился, едва скрывая гнвъ принужденною улыбкой, какъ вдругъ шумъ, который они уже слышали, раздался снова.

— Врно, кто-нибудь запертъ въ сосднихъ комнатахъ, сказалъ Фавроль.

Онъ не усплъ выговорить и шумъ еще не затихъ, какъ Альфонсина и Жераръ вбжали въ комнату, и двушка бросилась на руки учительницы.

— Вотъ она! вотъ она, любезная и добрая миссъ! По-крайней-мр, мы можемъ съ нею проститься!

XIII.

Фавроль, поставленный въ чрезвычайно непріятное положеніе между миссъ Мери и Дугласомъ, растерялся еще боле при появленіи мадмуазель Морвиль. Ему было такъ тяжело, неловко, что онъ невольно спрятался за ширмы, и такимъ-образомъ ускользнулъ на минуту отъ глазъ Альфонсины и Жерара.

Двушка, не замтивъ Дугласа, бросилась обнимать учительницу.

— О, злая миссъ! говорила Альфонсина: узжаете, даже не простившись! Отнимаете у насъ даже это утшеніе!…

— Только сегодня утромъ, прибавилъ Жераръ: я узналъ отъ нашего кучера, что вы провели ночь въ сент-илерской гостинниц. Я тотчасъ похалъ туда съ Альфонсиной, и намъ сказали, что вы отправились въ Ла-Ботардьеръ….

— И мы похали искать васъ, не боясь гнва дядюшки, продолжала Альфонсина.— Но гд же этотъ ужасный и милый дядюшка? Я ршилась на все, чтобы….

Двушка обернулась и увидла Дугласа. Молча, смотрла она на него нсколько секундъ, и потомъ, пристально взглянувъ на миссъ Мери, сказала ей съ улыбкой:

— Это онъ…. Кажется, я не ошиблась?

Альфонсина подошла къ жениху своей учительницы, и сказала ему съ развязностью, которою почти всегда отличается простота:

— Вы не знаете меня, милостивый государь, но я знаю васъ и люблю…. со вчерашняго утра, прибавила она взглянувъ на учительницу: да, вчера утромъ я узнала, что миссъ Мери будетъ обязана вамъ счастіемъ, котораго она заслуживаетъ.

Альфонсина граціозно подала руку Дугласу.

— И я зналъ васъ, мадмуазель, отвчалъ онъ съ спокойною нжностью: я зналъ, что вами гордилась моя кузина, все семейство ея знаетъ и любить васъ, и назадъ тому пять дней, престарлый батюшка миссъ Мери, ея матушка и сестры повторяли мн, когда я узжалъ во Францію: ‘Скажите любезной учениц Мери, что мы обнимаемъ ее какъ дочь, какъ сестру, и никогда не забудемъ, какъ облегчила она своею прелестью и кротостью трудное положеніе чужестранки, удаленной отъ родины’.

Генрихъ Дугласъ поклонился и почтительно поцловалъ руку двушки. Альфонсина покраснла, дв слезы блеснули въ ея глазахъ, и она сказала миссъ Мери:

— Такъ вы говорили обо мн въ своихъ письмахъ?

— Какъ же не подлиться своимъ счастіемъ съ тми, которыхъ любишь? нжно отвчала учительница Альфонсины,

Фавроль все еще стоялъ за ширмами, и ему очень польстила благодарность, которую такъ выразительно высказалъ Дугласъ его невст.

Миссъ Мери взяла Жерара за руку и представила капитану:

— Г. Жераръ Морвиль, братъ моей любезной Альфонсины.

— Мы тоже старые знакомые, хотя ни разу не встрчались, отвчалъ Генрихъ: мадмуазель Лаусонъ часто высказывала мн прекрасное мнніе о брат своей ученицы, и я сочту себя счастливымъ, мосьё Жераръ, если вы предложите мн свою дружбу съ такимъ же удовольствіемъ, какъ я предлагаю вамъ свою.

Жераръ, растроганный признательностью миссъ Мери, которая, въ своихъ письмахъ, такъ много хвалила его, что даже человкъ такихъ лтъ, какъ Дугласъ, просилъ его дружбы, нашелъ въ этомъ нжномъ доказательств уваженія сладостное утшеніе за печаль, возбужденную въ немъ безумною любовью къ миссъ Мери. Жераръ бросилъ на учительницу и на Альфонсину взглядъ, понятный для обихъ, и отвчалъ Дугласу:

— Милостивый государь, миссъ Мери часто говорила намъ, что благородные люди всегда вознаградятъ насъ своимъ уваженіемъ за добрыя чувства и за мужественное самоотверженіе въ трудныя минуты жизни…. Я не думалъ, что такъ скоро осуществятся прекрасныя слова миссъ Мери.

— Я тоже не думала, мосьё Генрихъ, и вы возвращаете счастіе брату и сестр, большое счастіе, прибавила Альфонсина почти весело, что очень удивило миссъ Мери, думавшую въ эту минуту о любви двушки къ Фавролю.

Удивленіе учительницы не скрылось отъ Альфонсины.

— Я знаю, миссъ Мери, чему вы удивляетесь, сказала она: но видите ли, со вчерашняго дня многое перемнилось!

— Что это значитъ, мой другъ?

— Вчера вечеромъ, думая, что я васъ больше не увижу, я много плакала, и наплакавшись, начала размышлять, я думала, что жизнь моя перемнится, потому-что до-сихъ-поръ, миссъ Мери, вы были моимъ любимымъ руководителемъ… И знаете, въ чемъ провела я первую ночь посл нашей разлуки? Я отыскивала въ своемъ сердц ваши уроки, ваши совты, вы давали мн ихъ такъ нжно, что въ то время они казались мн пріятною бесдой. Посудите же о моемъ счастіи, удивленіи, когда я почувствовала, что прекрасныя смена, брошенныя вами за два года, развились во мн, дали ростки и принесли плодъ. Тогда, можетъ-быть, въ первый разъ, любезная миссъ Мери, я поняла и благословила воспитаніе, которое вы мн дали. И хотите ли, мосьё Генрихъ, видть самое свжее доказательство благотворнаго вліянія примра миссъ Мери?… Представьте: насталъ ужасный день, въ который — да вы не поврите!— я начала ревновать ее, да, ревновать!…

При этихъ словахъ, учительница безпокойно взглянула на ширмы, за которыми спрятался Фавроль.

— Я сознаюсь въ этой ревности, мосьё Генрихъ, продолжалала Альфонсина съ трогательною наивностью: чтобы наказать себя за увлеченіе дурнымъ чувствомъ и отдать должную дань честности миссъ Мери, и твердости, которую почерпнула я изъ ея уроковъ! О, безъ нихъ еще долго страдала бы я ужасной болзнью, ревностью! Но миссъ Мери сказала мн только одно слово — и я поврила. И какъ было не поврить? Это еще не все, вы узнаете, мосье Генрихъ, какую извлекла я пользу изъ вліянія миссъ Мери….

— Кчему, дитя мое, вспоминать прошлое? сказала учительница съ возрастающимъ безпокойствомъ, вспомнивъ о Фаврол и видя, какой оборотъ принимаетъ разговоръ.

— Кчему, любезная миссъ Мери? возразила Альфонсина.— Чтобы высказать передъ тмъ, который любитъ васъ, все, чмъ я обязана вамъ, и заставить его дорожить вами еще боле. И такъ, мосьё Генрихъ, я сначала страдала, считала себя униженною, увидвъ, что мн предпочли миссъ Мери, по вскор, разсудокъ, сердце, мужество побдили это огорченіе, и я спросила у себя: какъ могла я даже удивиться, что отдаютъ предпочтеніе миссъ Мери, которая стоитъ выше меня ршительно всмъ — умомъ, талантами, образованностью, красотою? Я поняла, что если выбирать одно изъ двухъ — свтъ или его отблескъ,— то г. Фавроль долженъ предпочесть миссъ Мери.

Дугласъ машинально искалъ своего соперника глазами, но Фавроль, увлеченный прелестью двушки, которою онъ пренебрегъ на минуту, слушалъ ее съ возрастающимъ участіемъ.

Альфонсина не поняла движенія Дугласа.

— Я разсю ваше удивленіе двумя словами, сказала она съ наивностью: батюшка думалъ выдать меня за-мужъ за сына своего стараго друга. Я радовалась, какъ я радовалась этому браку! Но г. Фавроль, увидвъ возл меня миссъ Мери, забылъ меня для нее! Это очень просто, и вы не удивитесь этому, мосьё Генрихъ.

— Милая Альфонсина, какое благородное у васъ сердце! сказала учительница, тронутая этими словами.

— Не вы ли, миссъ Мери, научили меня быть скромною? Не вы ли говорили мн, что въ жизни часто приходится сносить горе терпливо? Что же тогда я сдлала? Узнавъ, что г. Фавроль совершенно невинно могъ полюбить васъ больше, нежели меня, я сочла долгомъ возвратить ему слово, которое онъ далъ моимъ родителямъ.

— Какъ! вскричалъ Жераръ: ты хочешь…

— Какъ! повторила Альфбисина, съ выраженіемъ дружескаго упрека: теб удивительно, что я первая разрываю обязательство, заключенное въ другое время, при другихъ обстоятельствахъ? Но чего ты хочешь, бдный братъ? Все перемнилось, планъ, нкогда общавшій мн счастіе, стсняетъ г. Фавроля, ставитъ его въ непріятное положеніе….

— Фавроль самъ виноватъ, что измнилъ своему слову, горестно отвчалъ Жераръ.

— Бдный братъ! нжно сказала Альфонсина, намекая на его любовь къ миссъ Мери: я не могу не сожалть искренно о тхъ, которые любятъ или любили безнадежно…. Отъздъ миссъ Мери будетъ жестокимъ ударомъ для Фавроля, но по-крайней-мр, я постараюсь вывести его изъ щекотливаго отношенія къ нашимъ родителямъ. Дай Богъ ему найти подругу, которая любила бы его такъ, какъ я его люблю! Для чего не сознаться, что я люблю его? произнесла Алфонсина дрожащимъ голосомъ въ отвтъ на движеніе учительницы, которая думала о Фаврол, невидимомъ свидтел этой сцены.

Фавроль, растроганный до слезъ этою простодушной, страждущей любовью, начиналъ раскаиваться въ безразсудной прихоти, которой пожертвовалъ онъ, быть-можетъ, счастіемъ своей жизни, и слушая двушку, находилъ въ ней вс рдкія качества ума и сердца, которыя почиталъ въ миссъ Мери.

Альфонсина продолжала, обратясь къ учительниц и Жерару:

— И отчего же не признаться, что я люблю Фавроля? Назадъ тому четыре мсяца, папенька, маменька и ты, Жераръ, разв не говорили мн, чтобъ я его любила? Неужели онъ потерялъ вс качества, за которыя хвалили его? Неужели онъ мене заслуживаетъ уваженія и любви, потому только, что любитъ миссъ Мери? Нтъ, нтъ, такое предпочтеніе только возвышаетъ его въ моихъ глазахъ, и если я желаю освободить Фавроля отъ даннаго общанія….

— То онъ умоляетъ васъ позволить ему не отказываться отъ слова, даннаго вашему семейству! вскричалъ Фавроль, вышедъ изъ-за ширмъ и приблизившись къ Альфонсин.

Двушка вскрикнула, покраснла, и прижалась лицомъ къ груди миссъ Мери.

— Ты здсь? вскричалъ Жераръ: ты здсь, Теодоръ! Такъ ты былъ здсь!…

— Да…. да…. я слышалъ все, прибавилъ Фавроль, утирая слезы: да, я все слышалъ, братъ мой. Благородная и твердая двушка! И я еще могъ отказываться отъ нея?… Жераръ, проститъ ли она меня? О, я посвящу всю свою жизнь на то, чтобы заставить ее позабыть горести, которыхъ я былъ причиною!

— Я попрошу за тебя, любезный Теодоръ — и надюсь, сказалъ Жераръ, подходя къ сестр, которая обнявъ миссъ Мери, положила голову ей на плечо.

Тогда Фавроль пошелъ къ Дугласу, и сказалъ:

— Порядочные люди, милостивый государь, не стыдятся сознаваться въ своихъ ошибкахъ: я сознаюсь въ своихъ и прошу ихъ забыть.

— Он уже забыты, я помню только услугу, которую вы оказали мадмуазель Лаусонъ, посл ея прізда во Францію. Но чувству благодарности, я подалъ вамъ руку, позвольте же подать ее еще разъ.

Фавроль крпко пожалъ руку Дугласу.

Альфонсина, еще не смя поднять голову отъ плеча учительницы, прошептала ей, но такъ, что Фавроль могъ слышать:

— Любезная Мери, разв я похожа на васъ, что онъ можетъ меня любить? Скажите мн — и я вамъ поврю.

Учительница хотла отвчать, но въ эту самую минуту вошли въ залу г. и г-жа Морвиль. Фавроль побжалъ къ нимъ и закричалъ:

— Умоляю васъ, во имя счастія моей жизни,— я не смю теперь сказать, счастія вашей дочери,— забудьте минутное заблужденіе, и согласитесь на мой бракъ съ Альфонсиной!

Крикъ Ла-Ботардьера прервалъ этотъ трогательный разговоръ.

XIV.

Г. и г-жа Морвиль, ихъ дти, миссъ Мери, Дугласъ и Фавриль съ безпокойствомъ ожидали появленія Ла-Ботардьера, который, кажется, былъ очень взбшенъ, если судить по слдующему разговору его съ старымъ слугою въ сосдней комнат:

— Проклятый Амбруазъ! кричалъ Ла-Ботардьеръ: глухарь! Цлый часъ оставляетъ меня въ заперти!

— Разв я виноватъ, сударь, отвчалъ Амбруазъ: что втромъ захлопнуло дверь въ прихожей, и вы не могли выйти?

— Я стучался, чуть не сломалъ кулаки, проклятый глухарь!

— Быть не можетъ, сударь, чтобъ вы такъ крпко стучали, я ровно ничего не слышалъ, то-есть мн показалось, будто хлопаетъ штора. Еслибъ вы стучали покрпче, я непремнно бы отперъ.

— Еще онъ же выговариваетъ мн! Отвчай: Англичанка еще въ зал?

— Чего изволите?

— Я спрашиваю: въ зал миссъ Мери? заревлъ Ла-Ботардьеръ.— Ну, слышалъ въ этотъ разъ?

— Вы кричите такъ, что можно слышать за милю…. Въ зал, сударь, и другіе тоже въ зал.

— И другіе? повторилъ Ла-Ботардьеръ.— Какіе тамъ другіе?

— Чего изволите, сударь?

Но старикъ, не отвчая Амбруазу, быстрыми шагами вошелъ въ залу, въ которой думалъ поговорить наедин съ миссъ Мери, потому-что, воспользовавшись разговоромъ Амбруаза съ господиномъ, она попросила прочихъ стать за ширмы.

— Что бредитъ этотъ Амбруазъ о другихъ? ворчалъ сквозь зубы Ла-Ботардьеръ.

Но вскор на губахъ его навернулась улыбка, и онъ сказалъ, какъ можно нжне:

— Любезная миссъ Мери, теперь я могу объясниться…. Я не оставилъ бы васъ такъ долго одну, еслибы проклятый глухарь, Амбруазъ, не держалъ меня цлый часъ взаперти….

Учительница замтила, что Ла-Ботардьеръ скинулъ утренній костюмъ, и предсталъ въ чорномъ фрак, ослпительно бломъ галстух и такомъ же ослпительно бломъ жилет. Миссъ Мери догадалась о цли такой перемны, и торжествовала, что исполнитъ общаніе, данное родителямъ Альфонсины. Надежда на успхъ удвоила смлость миссъ Мери, и она сказала старику, который, съ улыбкою на губахъ, сбирался объяснять причину превращенія замшеваго камзола въ чорный фракъ:

— Я думаю, милостивый государь, для васъ все-равно продолжать нашъ разговоръ въ другой комнат?

— Конечно, сударыня, но…

— Въ такомъ случа, пойдемте со мною, отвчала миссъ Мери, и пошла въ сосднюю комнату, боясь, чтобы разговоръ ея съ Ла-Ботардьеромъ, при скрытыхъ свидтеляхъ, не оскорбилъ его самолюбія.

— Любезная миссъ Мери, сказалъ Ла-Ботардьеръ, оставшись съ нею вдвоемъ въ другой комнат: учтивый мужчина долженъ повиноваться, не только вол, даже капризамъ прекраснаго пола. Вамъ угодно было продолжать начатый разговоръ не въ зал, а здсь…. Повинуюсь! Впрочемъ, вотъ въ двухъ словахъ то, что хотлъ я вамъ сказать: мн шестдесятъ лтъ, и у меня столько же тысячь франковъ годоваго дохода…. Одиночество будетъ для меня теперь вдвое нестерпиме, если вы не станете раздлять его со мною…. Я приму ваше семейство съ должною честью, если ему угодно будетъ поселиться у насъ…. Словомъ, милая миссъ Мери, хотите ли вы сдлаться баронессой де-Ла-Ботардьеръ?

— Прежде нежели я отвчу на это предложеніе, длающее мн большую честь….

— Нтъ, сударыня, вы длаете мн честь….

— Мн хотлось бы узнать, такъ ли точно тяготитъ васъ это одиночество, какъ вы говорите.

— Любезная миссъ Мери, клянусь вамъ, я умру со скуки…. Съ первыхъ словъ нашего разговора, вы прочли въ моемъ сердц печальную истину, въ которой не позволяло мн сознаться ложное самолюбіе.

— Ради Бога, обдумайте свои слова, говорите чистосердечно.

— Жизнь невыносима для меня, это врно, какъ то, что меня зовутъ Жозефеномъ! Еслибъ вы знали, что за скука зависть отъ такихъ болвановъ, какъ глухарь Амбруазъ, который сію минуту заперъ меня, не думая, что я задохнусь отъ злости!

— Это простой случай, и я еще не уврена, что вы зрло обдумали свое намреніе.

— Милая миссъ Мери, клянусь вамъ….

— Дозвольте, вы сказали, что желаете пригласить мое семейство и что вы найдете съ нимъ счастіе?

— Это моя мечта, мое единственное желаніе!

— Однакожъ, у васъ есть родные, и вы два года не видлись съ ними?… Какъ же вы хотите, чтобъ я поврила…?

— Любезная миссъ Мери, прервалъ Ла-Ботардьеръ: я докажу однимъ словомъ, что сердце мое не зачерствло….

— Докажите!

— Вы знаете, что у меня есть справедливыя причины не ладить съ родными?

— Я вовсе не допускаю справедливости этихъ причинъ,

— Все-равно! Несмотря на эти причины, справедливыя или нтъ, я тысячу разъ готовъ былъ простить моему племяннику, да! и сказать ему: ‘будемъ друзьями по-прежнему’, но меня удерживалъ ложный стыдъ.

— Врю вамъ, врю за вашъ искренній голосъ. И такъ, вамъ только хотлось бы жить посреди родныхъ, которые васъ душевно любятъ?

— Да, съ молодою и прекрасною особой, какъ вы, миссъ Мери, у которой столько прелести, ума и талантовъ.

— Допустивъ, что портретъ несовсмъ невренъ, я думаю, что желаніе ваше очень можетъ осуществиться.

— О, любезная миссъ!

— Однакожъ, еще одно слоро, вы знаете мою откровенность.

— Знаю, удивляюсь ей, восхищаюсь, любезная миссъ!

— Вы сказали мн свои лта?

— Шестдесятъ.

— Мн двадцать четвертый годъ.

— Большая разница!

— Очень большая, и я безстыдно обманула бы васъ, да и вы сами не поврили бы мн, еслибъ я сказала, что женщина моихъ лтъ можетъ любить….

— Старика! Неужели, миссъ Мери, я такъ глупъ, что искалъ бы такъ много? Нтъ, нтъ, я любилъ бы васъ какъ отецъ, и попросилъ бы только, чтобъ вы были привязаны ко мн, какъ дочь.

— Чудесно, мосьё Ла-Ботардьеръ! Сколько я могла понять ваши слова, у васъ одно желаніе — наслаждаться семейными радостями возл молодой, хорошенькой особы, умной и воспитанной, которая заботилась бы о васъ, какъ дочь объ отц?

— Да, да, любезная миссъ Мери! Вотъ мое единственное желаніе, вотъ моя единственная мечта! съ восхищеніемъ вскричалъ Ла-Ботардьеръ, готовясь броситься на колни передъ учительницей.

Но миссъ Мери во-время предупредила драматическое колнопреклоненіе, взяла Ла-Ботардьера за руку и повела въ залу. Старикъ машинально пошелъ за нею, ожидая развязки.

— Никто не узнаетъ, сказала миссъ Мери: зато я никогда не забуду вашего благороднаго предложенія. Къ-сожалнію, я не могу принять его: я уже три года обручена съ человкомъ, котораго нжно люблю. Вы увидите у себя родныхъ, которые почтутъ за счастіе угождать вамъ, и двицу милую, умную, образованную, которая будетъ любить васъ, какъ отца.

Съ этими словами, отъ которыхъ остолбенлъ Ла-Ботардьеръ, миссъ Мери подвела его къ дверямъ залы и сказала:

— Альфонсина! Жераръ! Обнимите вашего любезнаго дядюшку!

И братъ съ сестрою кинулись на шею старику. Вслдъ за ними вышли г. и г-жа Морвиль.

Неожиданное свиданіе съ родными окончательно поразило Ла-Ботардьера. Онъ былъ глубоко разстроганъ отказомъ миссъ Мери, и еще не опомнившись отъ печали, уже десять разъ усплъ обнять Альфонсину, ея брата и Морвиля.

Неугомонный и сварливый старикъ былъ тмъ боле разстроганъ ласками, что отказъ миссъ Мери расположилъ его къ нжности. Ла-Ботардьеръ былъ опечаленъ, и въ эту тяжелую минуту любовь родныхъ явилась ему утшеніемъ. Глаза старика наполнились слезами, и сжимая въ своихъ объятіяхъ Альфонсину и Жерара, онъ сказалъ учительниц съ грустнымъ упрекомъ:

— Ахъ, миссъ Мери…. миссъ Мери!

— Разв я не сдержала своего общанія? отвчала она, мило улыбнувшись.— Вы въ кругу родныхъ, которые любятъ васъ, прижимаете къ сердцу двушку, которая любитъ васъ, какъ отца….

— Полно, сказалъ старикъ, подавая руку племяннику: все забыто. Я вы будете меня любить, несмотря на мое ворчанье?

— Будемъ, любезный дядюшка, отвчала г-жа Морвиль: только браните насъ побольше.

— Въ такомъ случа, будьте спокойны: я сохраню вашу привязанность, отвчалъ старикъ.

Потомъ, увидвъ Фавроля, котораго хотлъ-было представить ему г. Морвиль, старикъ закричалъ:

— Кошемаръ, преслдовавшій меня изъ Кале!

— Теодоръ Фавроль, женихъ моей дочери, дядюшка, сказалъ г. Морвиль.

— Теперь, милостивый государь, я членъ вашего семейства, отвчалъ будущій супругъ Альфонсины, поклонившись Ла-Ботардьеру: я также имю право на вашу брань, я желаю только одного — загладить несчастное путешествіе изъ Кале, въ-продолженіе котораго я невольно имлъ несчастіе не понравиться вамъ.

— Ладно, ладно, господинъ зубоскалъ! отвчалъ старикъ: я прощаю вамъ, но съ условіемъ, чтобы на свадьб моей племянницы подавали цыплятъ ла-Ботардьеръ, какъ говорили ваши товарищи, такіе же зубоскалы! А, помните, миссъ Мери, этихъ дерзкихъ негодяевъ? прибавилъ старикъ, обернувшись въ ту сторону, гд стояла учительница.

Миссъ Мери подвела къ нему Дугласа.

— Еще одинъ! вскричалъ Ла-Ботардьеръ.— Да что это! У меня вс назначили свиданіе?

— Да, мосьё Ла-Ботардьеръ, и цль этого свиданія общее счастіе, отвчала миссъ Мери.— Позвольте представить вамъ г. Генриха Дугласа, моего жениха, который по приказанію моего батюшки, пріхалъ за мною во Францію.

Дугласъ поклонился старику, лицо котораго снова сдлалось печальнымъ, и онъ сказалъ, вздохнувъ, жениху миссъ Мери:

— Вы счастливы, милостивый государь, вы женитесь на достойной особ!

Альфонсина взяла старика за руки, и сказала:

— Добрый дядюшка! мы часто будемъ говорить о миссъ Мери.

— Надюсь, отвчалъ старикъ, обнимая племянницу: потому-что миссъ Мери была отчасти нашею общею учительницей

— Правда, правда любезный дядюшка! сказала г-жа Морвиль взволнованнымъ голосомъ, обративъ на миссъ Мери взглядъ, выражавшій извиненіе и благодарность.— Воспоминаніе о миссъ Мери будетъ драгоцнно для всхъ насъ!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Черезъ нсколько минутъ посл этого трогательнаго разставанья, г. и г-жа Морвиль, ихъ дти, Фавроль и Ла-Ботардьеръ собрались на крыльц замка, и печальнымъ взоромъ слдили за почтовою каретой, на козлахъ которой сидлъ Вилльямъ. На поворот аллеи, которая тянулась противъ главныхъ воротъ, миссъ Мери выглянула въ окно кареты, и въ послдній разъ махнула платкомъ, въ знакъ прощанія.

Нежданные гости Ла-Ботардьера воротились въ замокъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Черезъ мсяцъ, въ Дублин, въ ту минуту какъ цо совершеніи внчанья, родные и друзья Генриха Дугласа и миссъ Мери Лаусонъ, тснились, чтобы подписать свидтельство о бракосочетаніи явились дв дамы.

Пожилая дама написала на свидтельств:

Луиза Морвиль.

Молодая.

Альфонсина Фавроль.

Капитанъ Дугласъ показалъ эти два имени своей молодой жен, заглушенной поздравленіями. Миссъ Мери испустила радостный крикъ, обняла свою прелестную ученицу, и увидла возл нея г-жу Морвиль.

— Разв вы не ждали насъ? шепнула ей Альфонсина: разв я не люблю васъ больше, нежели вс, которые дасъ любятъ? Вы научили меня быть счастливою, и подражать вамъ?— для меня первое наслажденіе.

Конецъ.

‘Сынъ Отечества’, NoNo 1—2, 1852

МИССЪ МЕРИ.

Соч. Евгенія Сю.

ПРОЛОГЪ.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

XIV.

Читайте также: