Михаил Евграфович Салтыков, Скабичевский Александр Михайлович, Год: 1889 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

Михаилъ Евграфовичъ Салтыковъ.

(Некрологъ и нсколько воспоминаній о немъ).

А. Скабичевскаго.

Въ лиц Михаила Евграфовича Салтыкова Россія утратила одного изъ тхъ великихъ геніевъ человческаго слова, имена которыхъ, переживая тысячелтія, служатъ, съ одной стороны, яркими свточами въ исторіи развитія человчества, а съ другой — жестокими бичами, немилосердно понукающими лнивую клячу исторіи, и грозными обличителями человчества передъ судомъ истины и правды. Такихъ именъ очень немного, и ничего не стоитъ тотчасъ-же всхъ ихъ перечесть. Вотъ они: Аристофанъ, Ювеналъ, Эразмъ Роттердамскій, Раблэ, Сервантесъ, Мольеръ, Свифтъ, а у насъ — грибодовъ, Гоголь и, наконецъ, Салтыковъ. Геній Салтыкова отличался тмъ, что представлялъ собою весьма рдкое и поистин чудесное явленіе полной независимости отъ своей матеріальной, физической оболочки. Для него не существовало того періода полнаго расцвта и развитія, который у простыхъ смертныхъ совпадаетъ обыкновенно съ окончательнымъ развитіемъ физическаго организма, съ такъ-называемымъ возрастомъ мужества, а затмъ слдуетъ, если не паденіе таланта вмст со старостью, то, во всякомъ случа, отсутствіе въ немъ дальнйшаго роста и развитія. Талантъ Салтыкова непрестанно развивался до самаго послдняго мгновенія жизни, до того момента, когда холодющая рука не въ силахъ уже была исполнять внушеній неугомоннаго генія. Ни преклонный возрастъ, ни хилость организма, ни продолжительная и мучительная болзнь,— ничто не могло задержать, хотя-бы на минуту, это развитіе, и, вслдствіе этого, нкоторыя изъ послднихъ произведеній Салтыкова достигли такой общечеловческой высоты, что безъ малйшихъ преувеличеній можно поставить ихъ на одномъ ряду съ безсмертными памятниками сатиры, врод ‘Похвалы глупости’ Эразма или ‘Донъ-Кихота’ Сервантеса.

Раздляя со всею Россіею глубокую скорбь объ утрат такого великаго генія, составляющаго нашу лучшую гордость и славу, поспшимъ Воздать ему послдній долгъ, посвятивъ нсколько посильныхъ строкъ воспоминаніямъ о его труженической жизни и свтлой и въ то-же время оригинальнйшей личности.

II.

М. Ев. Салтыковъ родился 15-го января 1826 года, въ сел Спасъ-Уголъ, Калязинскаго узда, Тверской губерніи. Родители его были довольно богатые мстные помщики, о древности рода которыхъ нечего распространяться, такъ какъ самая фамилія Салтыковыхъ — одна изъ самыхъ распространенныхъ, общеизвстнйшихъ и непрестанно повторяющихся въ исторіи чуть не со временъ Іоанна Грознаго,— достаточно свидтельствуетъ о родовитости нашего безсмертнаго сатирика, и вмст съ тмъ, о татарскомъ происхожденіи его предковъ.

Проведя первые годы своей жизни въ сельскомъ уединеніи, на полномъ барскомъ приволь среди простора полей, Салтыковъ семи лтъ, въ самый день рожденія, 15 то января 1833 года, былъ посаженъ за азбуку, причемъ первымъ наставникомъ его, по обычаю того времени, былъ свой же крпостной человкъ, живописецъ Павелъ. Но у этого перваго наставника ‘изъ народа’ мальчикъ занимался не боле года, а затмъ поступилъ подъ руководство своей старшей сестры, Надежды Евграфовны, вышедшей изъ московскаго Екатерининскаго института въ 1834 году, и ея подруги по институту Авдотьи Петровны Василевской, поступившей въ домъ Салтыковыхъ въ качеств гувернантки. Кром этихъ двухъ двицъ, священникъ села Заозерья, Иванъ Васильевичъ, преподавалъ мальчику, сверхъ Закона Божія, латинскій языкъ по грамматик Кошанскаго и студентъ Троицкой духовной академіи Матвй Петровичъ Салманъ два года сряду проживалъ въ имніи Салтыковыхъ на лтнихъ вакаціяхъ, подготовляя его къ экзамену. Подготовленіе это было настолько успшно, что въ август 1836 г., когда Салтыкову было уже 10 лтъ, онъ могъ быть принятъ въ третій классъ шестикласснаго московскаго дворянскаго института, только что преобразованнаго въ то время изъ университетскаго пансіона.

Московскій дворянскій институтъ имлъ привиллегію отправлять каждые полтора года своихъ отличнйшихъ учениковъ въ царскосельскій лицей, гд они и поступали на казенное содержаніе. Привиллегіи этой удостоился и Салтыковъ, и, пробывъ два года въ московскомъ дворянскомъ институт, онъ былъ въ 1838 году переведенъ въ лицей, въ то время находившійся еще въ Царскомъ Сел.

Судя по всему, порядки въ лице въ то время были очень строгіе и начальство вс усилія употребляло, чтобы вывтрить изъ лицея традиціонный духъ Куницина и Пушкина. Но бороться съ этимъ духомъ было чрезвычайно трудно, особенно въ виду свжей еще могилы Пушкина, умершаго всего годъ назадъ такою трагическою и обаятельною для юношества смертію. Какъ ни преслдовало начальство стихотворство, но рдкій мальчикъ, мало-мальски талантливый и воспріимчивый, не мечталъ о слав Пушкина и не длался поэтомъ съ перваго-же класса лицея. Это обстоятельство и было причиною, съ одной стороны, ранняго пробужденія страсти къ литературной дятельности въ Салтыков съ десятилтняго возраста, т. е. съ перваго-же класса лицея, а съ другой — столь-же ранняго предубжденія противъ него начальства. Такъ, мы видимъ, что не мало доставалось ему за стихотворство и чтеніе книгъ не только со стороны администраціи училища, начиная съ гувернеровъ, но и со стороны учителя русскаго языка Гроздова. Эти преслдованія оправдывались и обострялись тмъ, что стихи Салтыкова не всегда, конечно, были невиннаго и сентиментальнаго характера, и тщетно пряталъ ихъ мальчикъ въ рукава куртки и даже за голенища, запретные стихи находились,— и слдовала кара вмст со сбавкою балла изъ поведенія. Достаточно сказать, что въ продолженіе всего пребыванія въ лице онъ при 12-ти бальной систем никогда не получалъ изъ поведенія больше 9-ти, не исключая и послднихъ двухъ мсяцевъ передъ выпускомъ, когда всмъ сплошь ставился полный баллъ. Поэтому, въ аттестат, полученномъ Салтыковымъ, значится ‘при довольно хорошемъ поведеніи’, а это показываетъ, что средній баллъ въ поведеніи за послдніе два года былъ ниже восьми. Правда, что здсь участвовали не одни стихи, а вмст съ тмъ и такъ называемыя ‘грубости и шалости’: то пуговица оказывалась разстегнутою или совсмъ потерянною, то треуголка надта съ поля, а не по форм (что было необыкновенно трудно и составляло цлую науку), то юноша былъ пойманъ съ папироской во рту и т. п.

III.

Но во 2-мъ класс не было уже такихъ строгостей относительно чтенія и стихотворства. Воспитанникамъ дозволялось даже выписывать на свой счетъ журналы и они подписывались на ‘Отечественныя Записки’, ‘Библіотеку для чтенія’, ‘Сынъ Отечества’, ‘Маякъ’ и ‘Revue Etrang&egrave,re’. Что-же касается до стихотворства, то въ каждомъ курс предполагался продолжатель Пушкина, такъ въ ХІ-мъ — Пушкинымъ былъ B. Р. Зотовъ, который печаталъ свои стихи въ ‘Маяк’, и издатель Бурачокъ не въ шутку провозгласилъ его вторымъ Пушкинымъ, въ XII-мъ — Пушкинымъ былъ Н. П. Семеновъ, въ XIII-мъ-М. Е. Салтыковъ, въ XIV-мъ — В. П. Гаевскій и т. д. Журналы читались воспитанниками съ жадностью, особенно, конечно, ‘Отечественныя Записки’, а въ нихъ наибольшее вліяніе оказывали на юношей критическія статьи Блинскаго.

Первые свои стихи Салтыковъ напечаталъ въ ‘Библіотек для чтенія’, по его словамъ, въ 1840 году. Потомъ до 1843 года онъ ничего не печаталъ, а въ 1843 и 1844 годахъ помстилъ довольно много стихотвореній въ ‘Современник’ Плетнева. Но это были послднія его стихотворенія, съ выходомъ изъ лицея онъ оставилъ въ стнахъ его свои мечты сдлаться вторымъ Пушкинымъ. Впослдствіи-же онъ даже не любилъ, когда кто-либо напоминалъ ему о стихотворныхъ грхахъ его молодости, красня, хмурясь при этомъ случа и стараясь всячески замять разговоръ. Однажды онъ высказалъ даже о поэтахъ парадоксъ, что вс они, по его мннію, сумасшедшіе люди.

— Помилуйте,— объяснялъ онъ:— разв это не сумасшествіе — по цлымъ часамъ ломать голову, чтобы живую, естественную человческую рчь втискивать, во что бы то ни стало, въ размренныя римованныя строчки! Это все равно, что кто-нибудь вздумалъ-бы вдругъ ходить не иначе какъ по разостланной веревочк, да непремнно еще на каждомъ шагу присдая.

Конечно, это была не больше, какъ одна изъ сатирическихъ гиперболъ великаго юмориста, потому что на самомъ дл онъ былъ тонкій знатокъ и цнитель хорошихъ стиховъ и Некрасовъ постоянно ему одному изъ первыхъ читалъ свои новыя стихотворенія.

IV.

Въ 1844 году Салтыковъ кончилъ курсъ лицея, уже переименованнаго въ Александровскій и переведеннаго въ Петербургъ, на Камепноостровскій проспектъ. Вышелъ онъ съ чиномъ X класса, т. е., въ черной половин своего курса, составлявшей меньшинство, такъ какъ въ курс, состоявшемъ изъ 23 воспитанниковъ, 15 выпущено девятымъ классомъ и лишь 8 десятымъ. По окончаніи-же курса онъ поступилъ на службу въ канцелярію военнаго министерства, при княз Чернышев.

Подобно Пушкину, первые три года по выход изъ лицея Салтыковъ очень бурно и разсянно справлялъ ‘праздникъ жизни, молодости годы’. По своей страсти все представлять въ комическомъ вид, не щадя и самого себя, Салтыковъ разсказывалъ о себ нсколько анекдотовъ изъ этого періода своей жизни, которые по своей крайней курьезности вполн совпадаютъ съ жанромъ его сатиръ.

Но этотъ праздникъ молодости продолжался недолго и кончился не мене печально, чмъ и у Пушкина. Въ 1847 году Салтыковъ выступилъ опять на литературное поприще въ новомъ уже вид, въ качеств не стихотворца, а прозаика. Первые его опыты въ этомъ род были помщены въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’, именно,— въ ноябр 1847 г. ‘Противорчія’ и въ март 1848 г.— ‘Запутанное дло’. Въ произведеніяхъ этихъ вы видите очень еще блдные зачатки той сатирической соли, какая развилась въ послдующихъ произведеніяхъ Салтыкова. Во-первыхъ, въ т мрачныя времена было не до сатиры, а во-вторыхъ, Салтыковъ находился, очевидно, подъ вліяніемъ тхъ соціальныхъ идей, какія бродили въ то время въ кружкахъ петербургской интеллигенціи, и въ вышеозначенныхъ произведеніяхъ его преобладаетъ рефлексія въ дух этихъ идей. Строгая цензура того времени пропустила безпрепятственно оба разсказа, несмотря на то, что второй, ‘Запутанное дло’, появился въ март 1848 г., когда въ правительственныхъ сферахъ начиналась уже паника подъ первымъ впечатлніемъ только что разразившейся февральской революціи. Въ публик первые разсказы Салтыкова, надо полагать, не произвели ни малйшей сенсаціи, и критика ихъ почти не замтила.

Между тмъ, въ продолженіе 1848 г., подъ впечатлніемъ французской революціи, обратившейся въ общеевропейскую, обнаружился ршительный поворотъ въ нашихъ внутреннихъ длахъ въ сторону крайней реакціи. Возникло дло Петрашевскаго, былъ учрежденъ Бутурлинскій комитетъ, какъ высшее цензурное вдомство, наблюдавшее не только надъ общественною прессою, но и надъ казенною, и имвшее право длать замчанія и выговоры отъ Высочайшаго имени даже министрамъ. И надо было случиться, чтобы однимъ изъ первыхъ распоряженій Бутурлинскаго комитета было строгое замчаніе, данное военному министру гр. Чернышеву за цензурныя неисправности въ ‘Русскомъ Инвалид’, находившемся подъ редакціей барона Корфа. Это обстоятельство вооружило гр. Червышева противъ литераторовъ, и, какъ нарочно, въ то время, какъ графъ Чернышевъ находился еще подъ впечатлніемъ полученнаго имъ замчанія, явился къ нему Салтыковъ, какъ подчиненный, проситься въ отпускъ. Дло было подъ Рождество, и Салтыковъ намревался провести праздники на свобод, вроятно, у родныхъ. Упустивши совершенно изъ виду, что чиновникъ его занимается литературою, гр. Чернышевъ тутъ только вспомнилъ объ этомъ.— ‘Вы, кажется, въ журналахъ пишете?’ — спросилъ онъ Салтыкова — На утвердительный отвтъ послдняго гр. Чернышевъ потребовалъ, чтобы онъ представилъ ему свои сочиненія.— ‘Тогда мы и посмотримъ, можно-ли васъ отпускать,’ — прибавилъ онъ къ этому. Салтыковъ представилъ министру свои два разсказа, напечатанные въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’. Министръ, не читая ихъ самъ, поручилъ Н. Кукольнику написать о нихъ ему докладъ. Заклятый врагъ натуральной школы, Н. Кукольнинъ представилъ докладъ министру въ такомъ род, что гр. Чернышевъ только ужаснулся, что такой опасный человкъ, какъ Салтыковъ, служитъ въ его министерств,— и тотчасъ-же препроводилъ докладъ Кукольника въ Бутурлинскій комитетъ, а Салтыкова уволилъ изъ министерства. Бутурлинскій комитетъ препроводилъ докладъ Кукольника въ III отдленіе, и вотъ въ одинъ прекрасный день передъ квартирой Салтыкова остановилась ямская тройка съ жандармомъ, и объявлено ему было повелніе тотчасъ-же хать въ Вятку. Все это было сдлано такъ поспшно, что Салтыковъ едва усплъ сложить въ чемоданъ свои пожитки, и долженъ былъ ссть на тройку въ легкой шубенк, едва достаточной для петербургскаго обихода, а между тмъ, какъ нарочно, въ то время онъ былъ боленъ болзнью, требовавшей, чтобы онъ сидлъ въ жарко натопленной комнат и особенно остерегался холода. Лишь по снисходительности жандарма, брату Салтыкова было дозволено, пріобртя на скорую руку шубу, вполн годную для далекаго путешествія на перекладныхъ, нагнать путешественника уже за шлиссельбургской заставой и избавить его отъ опасности замерзнуть дорогою.

Около семи лтъ, до ноября 1855 г., пробылъ Салтыковъ въ Вятк, служа сначала въ штат губернскаго правленія, потомъ чиновникомъ особыхъ порученій при губернатор, и, наконецъ, совтникомъ губернскаго правленія. Въ 1855 году Салтыковъ былъ переведенъ на службу въ Петербургъ, и въ слдующемъ 1856 году онъ женился на Елизавет Аполлоновн Болтиной, отъ которой посл смерти его осталось двое дтей, сынъ Константинъ и дочь Елизавета. Государственную службу онъ продолжалъ до 1868 года, когда окончательно вышелъ въ отставку съ мста вице-губернатора въ Рязани.

Съ 1856 года начинается и литературная популярность Салтыкова, которую онъ сразу пріобрлъ посл первыхъ же своихъ ‘Губернскихъ очерковъ’, помщенныхъ имъ во вновь возникшемъ тогда и весьма либеральномъ ‘Русскомъ Встник’. Въ журнал этомъ онъ сотрудничалъ до 1860 годя, когда перешелъ въ ‘Современникъ’, гд вскор сдлался соиздателемъ Некрасова, вмст съ тремя другими близкими сотрудниками ‘Современника. Сотрудничество его въ ‘Современник’ продолжалось до 1866 года, т. е. до закрытія этого журнала. Затмъ, въ 1868 году онъ вступилъ въ ‘Отечественныя Записки’, вслдъ за переходомъ этого журнала въ аренду къ Некрасову — здсь онъ, будучи уже въ отставк, неустанно работалъ вплоть до закрытія ‘Отечественныхъ Записокъ’ въ 1884 году, причемъ съ 1878 года, т. е. со смертію Некрасова, былъ утвержденъ отвтственнымъ редакторомъ этого журнала. Вотъ, начиная съ 1856 по 1886 г., какія сочиненія были имъ изданы въ продолженіе тридцати лтъ, предварительно, конечно, напечатанныя въ вышеупомянутыхъ изданіяхъ:

1) Губернскіе очерки, 2 тома, 2) Сатиры въ проз, 1 т., 3) Невинные разсказы, 1 т., 4) Исторія одного города, 1 т., 5) Признаки времени и Письма о провинціи, 1 т., 6) Господа ташкентцы, 1 т., 7) Дневникъ провинціала въ Петербург, 1т.,

Помпадуры и помпадурши. 1 т.: 9) Благонамренныя рчи, 2 т., 10) Въ сред умренности и аккуратности, 1 т., 11) Сказки и разсказы, 1 т., 12) Убжище Монрепо, 1 т., 13) Господа Головлевы, 1 т., 14) Письма къ тетеньк, 1 т., 15) За рубежомъ, 1 т., 16) Современныя идилліи, 1 т., 17) Недоконченныя бесды, 18) Пошехонскіе разсказы, 19) Пестрыя письма, 20) Мелочи жизни, 21) Двадцать три сказки. Послдній годъ своей литературной дятельности и жизни онъ ознаменовалъ помщенными въ ‘Встн. Европы’ разсказами, носящими заглавіе ‘Пошехонская старина’, въ которыхъ, оставивъ въ сторон свой сатирическій бичъ, онъ снова возвысился до той объективной эпичности, которую онъ обнаружилъ ране въ своемъ произведеніи ‘Господа Головлевы’.

VI.

Среди людей, много знавшихъ М. Евгр. Салтыкова, ходили въ обществ баснословные слухи о его мнимыхъ суровости, жесткости и даже бранчливости, съ какими онъ, будто бы, обращался съ людьми не только близкими, но и совершенно незнакомыми, которыхъ въ первый разъ видлъ. Вслдствіе этихъ слуховъ, начинающіе авторы, впервые являвшіеся въ редакціи журналовъ, въ которыхъ онъ участвовалъ, со своими скромными начинаніями, сильно потрухивали и робли. Но эти слухи крайне преувеличены. Дйствительно, его лицо носило по большей части суровое и нсколько даже мрачное выраженіе, а въ нервномъ голос очень часто слышались ноты болзненной раздражительности, что могло пугать каждаго непривычнаго человка. Но все это не мшало ему быть человкомъ, въ сущности, крайне добрымъ, съ мягкимъ и даже нжнымъ сердцемъ, неспособнымъ отказывать въ чемъ либо людямъ и, вообще, оставаться безучастнымъ къ ихъ нуждамъ. Случалось часто, что обращались къ нему за авансомъ сотрудники, забравшіе не мало уже денегъ и потерявшіе, повидимому, всякое право на новые авансы. Салтыковъ выходилъ изъ себя въ такихъ случаяхъ. Грозный голосъ его начиналъ раздаваться по всмъ комнатамъ редакціи: ‘Это невозможно? кричалъ онъ,— это чортъ знаетъ что такое!.. Мы и безъ того роздали безвозвратно до 30 тысячъ. Что-же съ нами будетъ, наконецъ, чмъ-же это кончится?’ и т. д. И кончалось всегда тмъ, что, накричавшись вдоволь, онъ бралъ листъ бумаги и писалъ ордеръ въ контору о выдач сотруднику суммы, которую тотъ просилъ. Мн случалось слышать отъ провинціальныхъ чиновниковъ, служившхъ подъ его начальствомъ, что начальникъ онъ былъ рдкій, какъ ни робли порою отъ его, повидимому, грозныхъ окриковъ, но никто его не боялся, а, напротивъ того, вс очень любили его за то, что онъ входилъ въ нужды каждаго мелкаго чиновника и былъ крайне снисходителенъ ко всмъ ихъ слабостямъ и недостаткамъ, которые не приносили прямого вреда служб. Точно также и въ редакціяхъ мелкіе служители врод конторщиковъ и метранпажей прямо говорили: ‘Что намъ Михаилъ Евграфовичъ! Онъ только такъ, кричитъ, кричитъ, а мы его нисколько не боимся’! Да еще бы и бояться имъ было его, когда разъ при мн былъ такой случай, что онъ съ ужаснымъ гнвомъ набросился на метранпажа за то, что тотъ слишкомъ скоро набралъ весь отданный въ типографію матеріалъ для книжки и явился просить новаго матеріала. ‘Чего вы торопитесь?— кричалъ Салтыковъ:— дите вы что ли рукописи? Ему не успешь дать рукопись, ужъ у него и готово? Да что вы въ недлю хотите набрать книжку, что ли? Родить мн прикажете для васъ рукописей? Набрали, такъ ждите теперь, а отъ меня вы больше ничего раньше недли не получите, ничего!.. Убирайтесь!..’ Понятно, что, слушая такія рчи, метранпажъ едва удерживался отъ смха.

Страхъ, который внушалъ Салтыковъ робкимъ людямъ, происходилъ, главнымъ образомъ, отъ двухъ его достоинствъ: отъ крайняго прямодушія и нервнаго отвращенія ко всему фальшивому и неискреннему. Какъ только онъ видлъ что-либо подобное, его тотчасъ же начинало коробить, онъ не могъ высказать человку въ глаза того впечатлнія, которое тотъ на него производитъ, и высказать со всмъ тмъ саркастическимъ остроуміемъ, которымъ онъ былъ надленъ. Не гнвъ его былъ страшенъ, а скоре, именно, т шуточки, которыми онъ способенъ былъ уничтожить собесдника. Поэтому очень было опасно посылать его о чемъ-либо ходатайствовать въ высшія инстанціи. Всегда могло кончиться тмъ, что вмсто того, чтобы распутать какое-нибудь пустое недоразумніе, Салтыковъ не вытерпитъ и наговоритъ чего-нибудь такого, что наживетъ себ новыхъ враговъ и еще боле запутаетъ дло.

Но за то, если Салтыковъ усматривалъ въ человк природный умъ, честность и искренность, онъ длался съ такимъ человкомъ крайне мягокъ, деликатенъ, любезенъ и вполн откровененъ. Въ обществ-же Салтыковъ былъ блестящимъ собесдникомъ. Довольно сказать, что онъ принадлежитъ къ числу тхъ рдкихъ писателей, которые говорятъ, какъ пишутъ, и когда вамъ приходилось его слушать, разговоръ его производилъ на васъ, буквально, такое-же впечатлніе, какое вы выносили изъ его произведеній, съ тою, къ тому-же, разницею, что въ разговорной рчи онъ не стснялся никакими цензурными и иными условіями, и это былъ уже не эзоповскій языкъ нкоторыхъ его сатиръ. Особенно блисталъ онъ искусствомъ однимъ, двумя словами, часто по одному какому-нибудь чисто вншнему признаку, очертить какую-нибудь личность въ самомъ комическомъ вид, въ то-же время, чрезвычайно врно. Такъ, напримръ, однажды, объ одномъ случайномъ постител редакціи, котораго онъ не долюбливалъ, онъ сдлалъ такое замчаніе: ‘Ну, что такое NN! На немъ штаны-то сидятъ, какъ на покойник’.— И этимъ однимъ словомъ онъ опредлилъ не только покрой брюкъ, но и вс умственныя и нравственныя качества писателя.

Какъ редакторъ беллетристическаго отдла, Салтыковъ представлялъ изъ себя нчто незамнимое. Довольно сказать, что онъ не ограничивался однимъ только правильнымъ выборомъ для журнала изъ всего доставляемаго въ редакцію матеріала: онъ самъ создавалъ беллетристику. Одни лишь произведенія весьма крупныхъ талантовъ оставались имъ нетронутыми. Съ произведеніями второстепенныхъ и посредственныхъ беллетристовъ онъ не церемонился и, подвергая ихъ самой тщательной обработк, длалъ порою неузнаваемыми. Люди, не знавшіе о тхъ операціяхъ, какія производилъ Салтыковъ надъ разсказами второстепенныхъ беллетристовъ, особенно-же такъ называемыми ‘лтними’, приходили въ удивленіе порою, отчего это т самые писатели, которые подъ редакціею Салтыкова помщаютъ весьма недурные разсказы, въ другія изданія приносятъ вещи, оказывающіяся ниже всякой критики и совершенно неудобныя для печатанія. Мало-мальски умные беллетристы не обижались при вид, какъ патріархально-отеческая рука редактора сглаживаетъ и сравниваетъ вс шероховатости и недостатки ихъ юныхъ твореній, и выносили изъ его редакторской работы богатые уроки для себя. Но, конечно, встрчались и самолюбивые недотроги, требовавшіе, чтобы ни одного слова не было измнено или выкинуто изъ ихъ великихъ твореній и вставали на дыбы. Я никогда не забуду, какъ одна сентиментальная романистка прибжала къ сотруднику Салтыкова съ горькими жалобами на него и разразилась самыми отчаянными рыданіями. Дло оказалось въ томъ, что она желала окончить романъ свой смертью героини отъ чахотки, а Салтыковъ взялъ, вдругъ, да и сочеталъ героиню съ героемъ законнымъ бракомъ.

Жилъ Салтыковъ, особенно подъ конецъ жизни, весьма замкнутою жизнью въ тсномъ кругу нсколькихъ друзей, чуждаясь въ то-же время литературныхъ знакомствъ. Лто онъ проводилъ то въ своемъ Monrepos, въ окрестностяхъ Ораніенбаума, пока не продалъ его, то гд-нибудь на дач, изрдка узжалъ за границу, куда-нибудь на воды но совту врачей, но онъ терпть не могъ заграничныхъ путешествій и всегда съ большою неохотою приготовлялся къ нимъ. За границею имъ овладвала смертельная скука и тоска по родин, и онъ возвращался изъ своей поздки гораздо раньше, чмъ предполагалъ, узжая.

Здоровье его впервые пошатнулось въ 1875 г., онъ заболлъ тогда такими сильными припадками ревматизма, что лишился ногъ и тогда-же доктора признали въ немъ органическій порокъ сердца. Ухалъ онъ за границу лтомъ въ 1875 г. почти въ безнадежномъ состояніи, и вс думали, что его вскор не станетъ, но опытные доктора, въ томъ числ г. Блоголовый, утверждали, что онъ можетъ прожить еще лтъ десять со своею болзнью. И, дйствительно, возвратился онъ изъ-за границы въ слдующемъ году почти совсмъ здоровымъ, бодрымъ и на ногахъ, и лишь непрестанный кашель и одышка свидтельствовали о болзни сердца, подтачивавшей его жизнь.

Особенно сильно пошатнулось его здоровье весною въ 1885 г. Ухавши, затмъ, лтомъ за границу, вмсто обычнаго поправленія здоровья, онъ, напротивъ того, возвратился осенью еще больне Къ обычнымъ симптомамъ болзни сердца, кашлю и одышк, присоединилось общее нервное разстройство, выражавшееся въ конвульсіяхъ и подергиваніяхъ всхъ членовъ и, кром того, ненормальною дятельностью почекъ. Къ довершенію всего, въ такомъ состояніи ему пришлось въ октябр мсяц схватить крупозное воспаленіе легкихъ. Но такова была, все-таки, сила организма его, боровшагося со всми этими недугами, что онъ вынесъ даже эту болзнь, которую рдко выносятъ въ его годы и боле сильные организмы. Во всякомъ случа, силы его были окончательно истощены этою страшною болзнью, и оправившись отъ нея, онъ продолжалъ медленно, но замтно угасать. Послдніе четыре года жизни онъ выходилъ изъ дома только при перездахъ на дачу и обратно, порою едва двигался и по комнатамъ. Вся жизнь его сосредоточилась въ письм. Трогательное и въ своемъ род величественное зрлище представлялъ собою этотъ изможденный болзнью старецъ, ежечасно глотавшій то микстуры, то порошки и пилюли, и въ то-же время не перестававшій съ утра до ночи работать и выпускать одно произведеніе за другимъ, все боле и боле совершенныя. Мн пришлось постить его въ послдній разъ въ 20-хъ числахъ марта и, какъ ни казался онъ плохъ, тмъ не мене онъ показывалъ мн начатую работу, жалуясь, что болзнь мшаетъ ему писать съ такою быстротой, съ какою ему хотлось-бы. Энергическія хлопоты объ изданіи полнаго собранія своихъ сочиненій были послднимъ актомъ его жизни. (‘Новости’).

Первыя произведенія И. Е. Салтыкова.

Нашъ вкъ.

(Отрывокъ).

Въ нашъ странный вкъ все грустью поражаетъ.

Немудрено: привыкли мы встрчать

Работой каждый день, все налагаетъ

Намъ на душу особую печать.

Мы жить спшимъ. Безъ цли, безъ значенья

Жизнь тянется, проходитъ день за днемъ —

Куда, къ чему? не знаемъ мы о томъ.

Вся наша жизнь есть смутный рядъ сомннья.

Мы въ тяжкій сонъ живемъ погружены.

Какъ скучно все: младенческія грезы

Какой-то тайной грустію полны,

И шутка какъ-то сказана сквозь слезы!

И лира наша вслдъ за жизнью ветъ

Ужасной пустотою: тяжело!

Усталый умъ безвременно коснетъ

И чувство въ насъ молчитъ усыплено.

Что-жъ въ жизни есть веселаго? Невольно

Нмая скорбь на душу набжитъ

И тнь сомннья сердце омрачитъ…

Нтъ, право, жить и грустно, да и больно!…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

1844. Февраль.

Весна.

(Изъ моихъ отрывковъ).

У…ву, въ воспоминаніе прежняго.

Люблю весну я: все благоухаетъ

И смотритъ такъ привтливо, свтло.

Она нашъ духъ усталый пробуждаетъ,

Блистаетъ солнце — на сердц тепло!

Толпятся мысли быстрой чередою,

Ни облачка на неб — чудный день!

Скажите же, уже-ль печали тнь

Васъ омрачитъ? Чудесной тишиною

Объятъ весь міръ, чуть слышно какъ поетъ

Надъ быстрой рчкой иволга уныло…

Весною вновь все дышетъ и живетъ

И чувствуетъ невдомыя силы.

И часто мы вдвоемъ съ тобой встрчали

Весною солнце раннею порой,

Любили мы смотрть, какъ убгали

Ночныя тни, скоро за горой

И солнце появлялось: видъ прелестный!

Чуть дышетъ тихій втеръ, все молчитъ,

Вдали село объято сномъ лежитъ

И рчка вьется, свжестью чудесной

Проникнутъ воздухъ чистый, надъ ркой

Станицы птицъ, кружась, летаютъ, поле

Стадами покрывается, душой

Все вновь живетъ и проситъ сердце воли…

А вечера весенніе?…

1844. Мартъ.

Рыбачк.

Изъ Гейне.

О милая двочка! быстро

Челнокъ твой направь ты ко мн,

Сядь рядомъ со мною и тихо

Бесдовать будемъ во тьм.

И къ сердцу страдальца ты крпче

Головку младую прижми —

Вдь морю себя ты ввряешь

И въ бури и въ ясные дни:

А сердце мое то-же море —

Бушуетъ оно и кипитъ,

И много сокровищъ безцнныхъ

На дн своемъ ясномъ хранитъ.

1841.

Изъ Байрона.

Разбитъ мой талисманъ, исчезло упоенье!

Такъ вчно должно намъ здсь плакать и страдать,

Мы жизнь свою влачимъ въ нмомъ самозабвеньи,

И улыбаемся, когда-бъ должны рыдать…

И всякій свтлый мигъ покажетъ, что страданье,

Одно страданіе насъ въ жизни нашей ждетъ,

И тотъ, кто здсь живетъ далекъ земныхъ желаній,

Какъ мученикъ живетъ!

1842.

Зимняя элегія.

Какъ скучно мн! Безъ жизни, безъ движенья

Лежатъ поля, снгъ хлопьями летитъ,

Безмолвно все, лишь грустно въ отдаленьи

Пснь запоздалая звучитъ.

Мн тяжело. Уныло потухаетъ

Холодный день за дальнею горой.

Что душу мн волнуетъ и смущаетъ?

Мн грустно: боленъ я душой!

Я здсь одинъ, тяжелое томленье

Сжимаетъ грудь, ряды нестройныхъ думъ

Меня тснятъ, молчитъ воображенье,

Изнемогаетъ слабый умъ!

И мнится мн, что близко, близко время —

И я умру въ разгар юныхъ силъ…

Да, эта мысль мн тягостна, какъ бремя…

Я жизнь такъ нкогда любилъ!

Да! тяжело намъ съ жизнью разставаться…

Но близокъ онъ, нашъ грозный смертный часъ,

Сомннья тяжкія намъ на душу ложатся:

Богъ всть, что ждетъ за гробомъ насъ…

1843.

Музыка.

Я помню вечеръ, ты играла,

Я звукамъ съ ужасомъ внималъ,

Луна кровавая мерцала —

И мраченъ былъ старинный залъ…

Твой мертвый ликъ, твои страданья,

Могильный блескъ твоихъ очей,

И устъ холодное дыханье,

И трепетаніе грудей —

Все мрачный холодъ наввало.

Играла ты… я весь дрожалъ,

А эхо звуки повторяло,

И страшенъ былъ старинный залъ.

Играй, играй: пускай терзанье

Наполнитъ душу мн тоской,

Моя любовь живетъ страданьемъ,

И страшенъ ей покой!

1843.

Изъ Байрона.

Когда печаль моя, какъ мрачное виднье,

Глубокой думою чело мн оснитъ,

Прольетъ мн на душу тяжелое сомннье

И очи ясныя слезою омрачитъ —

О, не жалй меня: печаль моя ужъ знаетъ

Темницу грустную и мрачную свою,

Она вселяется обратно въ грудь мою,

И тамъ въ томленьи изнываетъ.

1842.

‘Пантеонъ Литературы’, 1889

Михаилъ Евграфовичъ Салтыковъ.

А. Скабичевскаго.

Первыя произведенія И. Е. Салтыкова.

Нашъ вкъ.

Весна.

Рыбачк.

Изъ Байрона.

Зимняя элегія.

Музыка.

Изъ Байрона.

Читайте также: