МЕТА ГОЛЬДЕНИСЪ.
МЕТА ГОЛЬДЕНИСЪ.
Повсть.
‘Милостивый государь.
Мета Гольденис, Шербюлье Виктор, Год: 1873
Время на прочтение: 75 минут(ы)
Меня предупреждали, милостивая государыня, что Вы имете la manie des mariages!
Вы говорите, у меня отличный характеръ, большой талантъ и вы убждены, что изъ меня выйдетъ хорошій семьянинъ, дальше, у васъ есть въ виду двушка, пишите вы, которая способна составить счастіе Тони Фламерина, вашего покорнаго слуги, такъ какъ во первыхъ, она нмка и такая же хорошая музыкантша, какъ вы, во вторыхъ, она обожаетъ живопись и въ особенности мои картины и въ третьихъ, любитъ поэзію и хозяйство. Портретъ заманчивъ! Я представляю себ эту блокурую красавицу въ кухонномъ фартук, правой рукой она размшиваетъ соусъ въ блестящей кастрюл, а въ лвой — держитъ 18-й томъ чувствительной поэмы и проливаетъ горькія слезы надъ бдствіями какой нибудь Клары или Эгмонта… Благодарю васъ за доброе желаніе, но уврены ли вы, что мой выборъ еще не сдланъ и что, однимъ словомъ, я свободенъ? А главное: вы пишите, что у вашей молодой пріятельницы голубые глаза! О эти голубые глаза!… Придется разсказать вамъ цлую исторію про нихъ. Я знаю, что вы умете хранить тайны вашихъ друзей и потому смло начинаю.
Мн было 25 лтъ и уже въ продолженіи трехъ годовъ я занимался живописью въ мастерской нашего общаго знакомаго художника Н. какъ получилъ письмо отъ отца. Мой отецъ, какъ вамъ извстно, простой честный ремесленникъ, нажившій себ порядочное состояніе, работая бочки и боченки. Онъ звалъ меня къ себ. Признаюсь откровенно, я собирался въ путь съ тревожнымъ чувствомъ: меня страшилъ видъ нахмуренныхъ отцовскихъ бровей, хотя на совсти у меня и не лежало никакого тяжкаго преступленія! Я страстно любилъ живопись, мн случалось по три недли сряду работать не отрываясь, но иногда, я по недлямъ не заглядывалъ въ мастерскую, вознаграждая себя за дни труда и занятій. Я былъ молодъ, втренъ, тщеславенъ, любилъ поражать своихъ скромныхъ товарищей крупной шалостью, дорогимъ кутежомъ…. увы! подобныя выходки стоили не дешево, а мои финансы находились не въ цвтущемъ состояніи!…
По прізд въ Бонъ, мсто моего рожденія, я засталъ отца на дворъ, съ трубкой въ зубахъ. Скрестивъ руки, онъ молча оглядлъ меня съ ногъ до головы….
— Тони Фламеринъ, — началъ онъ, покачивая лысой головой, — ты съумасшедшій человкъ….
— Съумашествія бываютъ разнаго рода — прервалъ я его довольно храбро, и мое…
— Приведетъ тебя въ домъ умалишенныхъ или въ больницу для бдныхъ,— перебилъ онъ меня,— ты захотлъ, во что бы то ни стало, быть живописцемъ, вообразилъ себя чуть не геніемъ… Правда, тутъ вина твоей матери, царство ей небесное! Добрая женщина забрала себ въ голову, что ея мальчикъ съ своими руками и нжнымъ лицомъ не можетъ быть такимъ же бондаремъ, какъ его отецъ…. Пусть! Я согласился, скрпя сердце, и отправилъ тебя въ контору ліонскаго фабриканта. Тамъ тебя прогнали, такъ какъ оказалось, что вмсто цифръ, конторскія книги были наполнены рисунками…. Мать твоя нашла, что эта пачкотня есть несомннный признакъ таланта и ты ухалъ въ Парижъ учиться живописи,— умирая, она оставила теб, своему баловню, 28,500 франк. Тони, сочти сколько у тебя осталось отъ наслдства матери?
Я молчалъ.
— Тони, — продолжалъ отецъ, — ты прожилъ въ Париж три года, не заработавъ ни копйки, но за то истратилъ 16,000 фр. изъ своего капитала?
Я согласился, что это много и при этомъ не могъ не улыбнуться, вспомнивъ одну маленькую ручку, дятельно помогавшую мн тратить эти 16,000 фр….
— Ты, кажется, намренъ шутить со мной! вскричалъ отецъ въ гнв, при вид моей улыбки.
— Нисколько, увряю тебя,— отвчалъ я, и хотлъ поцловать его, но онъ съ досадой отвернулся.
— Слушай, — началъ онъ успокоиваясь, я хочу теб сдлать предложеніе, но знай, что если ты откажешься, то между нами всё кончено и я тебя больше видть не хочу!
Предложеніе состояло въ слдующемъ, мой дядя, Георгъ Фламеринъ, ухавшій въ молодости въ Америку, сообщилъ, посл нсколькихъ лтъ молчанія, о цвтущемъ положеніи своихъ длъ и предлагалъ отцу взять меня къ себ въ качеств сына, помощника и наслдника. Старику холостяку должно быть прискучила одинокая жизнь! Условіемъ было, чтобъ я передъ отъздомъ въ Америку провелъ нсколько мсяцевъ въ Гамбург и Лондон для основательнаго изученія англійскаго и нмецкаго языковъ. Письмо оканчивалось такъ: ‘Должно быть мой племянникъ большой втренникъ, но это не бда: молодость должна перебситься! Мой совтъ,— жени его! Женитьба остепенитъ нашего молодца. Если Тони найдетъ хорошенькую двушку, которая согласится породниться со мной, то я приму ее съ искренней любовью и распростертыми объятіями?’
— Это уже слишкомъ!— вскричалъ я, взбшенный посягательствомъ на свою свободу, — не хочу я жениться!… Чертъ возьми! если человку предлагаютъ рюмку вина, то по крайней мр безъ мухъ….
— Дядя предлагаетъ теб обезпеченіе на всю жизнь, цлое богатство, пойми это!— кричалъ отецъ,— пожалуй, принеси его въ жертву своей живописи, предупреждаю тебя только, на меня не разсчитывай: я началъ ни съ чмъ и собственнымъ трудомъ пріобрлъ себ 4,000 фр. дохода. Пока я живъ, ты не получишь ни копйки, а я разсчитываю прожить долго еще! Завтра ты получишь твои оставшіеся 12,000 и длай съ ними, что хочешь, я не желаю быть больше твоимъ казначеемъ! Когда теб не останется другого выбора, какъ между Нью-Іоркомъ и больницей, тогда ты протянешь руку и выпьешь вино, которое предлагаетъ теб дядя, вмст съ мухой — это я теб предсказываю.
Отецъ былъ правъ. Здравый смыслъ, котораго не лишена была моя втряная голова, говорилъ мн, что пренебрегать предложеніемъ дяди не слдуетъ, моя живопись еще была далека отъ той поры зрлости, когда бы она могла доставить мн извстность и деньги. И такъ я ршился хать въ Гамбургъ для изученія нмецкаго языка, утшая себя, что никто не помшаетъ мн въ то же время заниматься и живописью.
И вотъ, въ одно прекрасное утро я простился съ отцомъ, увозя съ собой его благословеніе и 12,000 фр. въ карман. Въ дорог, между Бономъ и Женевой, я познакомился съ г. Бенедиктомъ Гольденисъ. Это былъ пожилой человкъ, пріятной и почтенной наружности. Онъ такъ много распространялся о бдности народнаго класса, о воспитаніи дтей, о религіи и милосердіи, что я въ нача принялъ его за духовнаго, но онъ оказался негоціантомъ, владльцемъ большой торговой фирмы въ Женев. Меня же онъ счелъ, кажется за одного изъ богатыхъ, балованныхъ сынковъ, путешествующихъ для собственнаго удовольствія. Я не разуврялъ его, признаюсь, что даже нарочно выставлялъ на видъ мой туго-набитый бумажникъ. Добрякъ, конечно, не подозрвалъ, что въ немъ заключалось всё мое богатство. При выход изъ вагона, г. Гольденисъ далъ мн свой адресъ и взялъ съ меня слово навстить его, въ случа, если я пробуду нсколько дней въ Женев.
Я не хотлъ останавливаться въ Швейцаріи, но,— человкъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ! На станціи въ буфет я нечаянно столкнулся съ однимъ изъ моихъ парижскихъ знакомыхъ.
Фамилія его была Гаррисъ, родомъ онъ былъ американецъ. Человкъ богатый и праздный, Гаррисъ проводилъ свою жизнь въ путешестіяхъ. Онъ обрадовался нашей встрч и уговорилъ меня пробыть нсколько дней въ Женев. Мы поселились вмст въ одной гостинниц и въ продолженіи двухъ недль съ ранняго утра до поздняго вечера бродили по окрестностямъ, катались по озеру, а ночи играли, въ пикетъ и пили.
Однажды мы похали кататься верхомъ, и къ вечеру, усталые и измученные остановились у деревенской гостинницы закусить и освжиться. Въ сторон, подъ большимъ деревомъ, обдала цлая семья, пріхавшая вроятно погулять и подышать свжимъ воздухомъ. Противъ меня, молодая двушка, лтъ 18-ти разрзывала жареную курицу. Я заглядлся на свжее личико, выглядывавшее изъ подъ блой, небрежно накинутой на голову, косынки. Гаррисъ, смясь, спросилъ меня, что я нашелъ замчательнаго въ этой дурнушк?
Дурнушка была смугла, маленькаго роста, съ темными каштановыми волосами, съ кроткими голубыми глазами, и родинкой на лвой щек. Она казалась далеко не красавицею: носъ ея былъ слишкомъ великъ, подбородокъ очень широкъ, а губы толсты, но вс эти недостатки выкупались свжестью, видомъ дтской невинности, ласковымъ взглядомъ, ангельской улыбкой и пвучимъ голосомъ! Хозяйничала она восхитительно. Четыре сестры и два брата, подставляли ей по очереди свои тарелки… Ея отецъ, сидвшій ко мн спиной, сказалъ ей ласково:
— Мета, ты ничего не оставила себ!
Голосъ его показался мн знакомымъ. Ея отвта я не разслышалъ, такъ какъ въ ту же минуту онъ повернулся въ мою сторону, и я узналъ почтенную наружность моего дорожнаго спутника, г. Гольденисъ. Я подошелъ къ нему, онъ принялъ меня съ распростертыми объятіями и представилъ своей жен, толстой некрасивой женщин. Я извинился, что не усплъ быть у него и онъ пригласилъ меня къ себ обдать на ся дующій день.
— Объясните мн,— сказалъ мн Гаррисъ, на возвратномъ нуги, — что вы намрены длать у этихъ Гольденисъ?
— Буду рисовать портретъ ихъ дочери!— отвчалъ я.
— Это просто глупость!— возразилъ Гарцисъ съ досадой, согласитесь, что у этой двушки, кром стройной таліи, прекрасной формы руки, ничего больше нтъ, лицомъ она положительно дурна!
— Видно, что вы не артистъ, мой бдный другъ, — сказалъ я, — иначе вы бы поняли, что красота Меты Гольденисъ выходить изъ ряда обыкновенныхъ красивыхъ лицъ! Со временемъ, эта дурнушка надлаетъ больше бдъ, чмъ любая красавица!
Г. Гольденисъ жилъ на дач, въ разстояніи нсколькихъ минутъ ходьбы отъ города. Я явился въ назначенный часъ, несмотря на стараніе Гарриса удержать меня. Хозяинъ дома принялъ меня радушно, представилъ мн всхъ своихъ семерыхъ дтей, и угостилъ подробнымъ разсказомъ объ ихъ подвигахъ, способностяхъ и остротахъ…. Я притворился восхищеннымъ, Сара Гольденисъ была на седьмомъ неб…. Мета, между тмъ, приходила и уходила, зажигала лампы, помогала горничной накрывать на столъ, и бгала въ кухню присмотрть за жаркимъ. Ея отецъ разсказалъ мн. что ее почти вс прозывали въ дом ‘мышкой’ за тихую неслышную походку и за ея способность поспвать всюду въ одно и то же время.
Обдъ мн понравился. Кофе мы пили на террасс, при свт луны, наслаждаясь благоуханіемъ розъ и жасминовъ. Г. Гольденисъ позвалъ дтей и заставилъ ихъ пть, Мета дирижировала и вела хоръ. Голосъ у ней былъ великолпный.
Въ десять часовъ глава семьи подалъ знакъ, пніе смолкло, ему подали библію, и посл минутнаго торжественнаго молчанія, патріархъ прочелъ главу изъ апокалипсиса. Чтеніе продолжалось съ полчаса.
— Вотъ наша ежедневная жизнь, — сказалъ онъ, на прощаніе, пожимая мои об руки, — вы встртили въ Швейцаріи нмецкую семью. Поврьте мн, только въ Германіи понимаютъ семейную жизнь, только въ этой стран существуетъ соединеніе душъ и чувство идеальной поэзіи, мн кажется, — прибавилъ онъ любезно, — вы достойны сдлаться нмцемъ!
Я согласился съ нимъ, не сводя глазъ съ Меты.
Возвращаясь домой, я рисовалъ себ картины тихой семейной жизни Я чувствовалъ желаніе, исправиться, остепениться, голубые глаза Меты сулили мн радость и безмятежный покой. Гаррисъ ждалъ меня съ картами и бутылкой рома передъ собой.
— Изъ какого это святилища вы явились?— вскричалъ онъ при моемъ вход, отъ васъ такъ и пахнетъ добродтелью!— и взявъ щетку, онъ принялся меня чистить съ головы до ногъ. Всми силами старался онъ взять съ меня слово не ходить больше къ Гольденисъ, но ему не удалось. Въ наказаніе, онъ пробовалъ напоить меня, но мои мысли были заняты Метой, и я не хотлъ пить.
Я открылся г. Гольденисъ въ своемъ желаніи научиться нмецкому языку, и онъ любезно предложилъ мн свои услуги. Преподаваніе, ради скорйшаго изученія, происходило каждый день, на мою просьбу написать портретъ его дочери, онъ согласился безъ труда, такимъ образомъ племянникъ дяди Жоржа проводилъ каждый день по нскольку часовъ въ жилищ добродтели. Уроки г. Гольдениса казались мн нестерпимо долгими, тогда какъ сеансы дочери слишкомъ короткими. Она не скучала со мной. То серьезная и строгая, то веселая и шаловливая, Мета все боле и боле правилась мн. Въ серьезныя минуты, она меня распрашивала о Лувр, о живописи, въ часы же дтскаго веселья, — заставляла говорить по нмецки, хохоча до слезъ надъ моимъ выговоромъ и ошибками. Я сталъ ее звать, какъ звали домашніе, ‘мышка’. Иногда она мн читала нмецкія баллады, одна изъ нихъ и теперь сохранилась въ моей памяти, особенно послднія строчки, который она произносила съ трогательнымъ выраженіемъ:
Die Augen thten ihm sinken
Trank nie kein Tropfen mehr.
Съ каждымъ днемъ уменьшалось мое отвращеніе къ женитьб и въ приписк дяди Жоржа я находилъ смыслъ. Торжественному краснорчію г. Гольденисъ, о прелестяхъ и наслажденіяхъ семейной жизни, я внималъ всмъ сердцемъ! Вотъ въ какомъ состояніи находился вашъ покорный слуга, какъ въ дом, гд обитало мое будущее счастіе, появилось новое лицо: нкто баронъ Грюнекъ. старый холостякъ лтъ 60, худой какъ спичка, съ вчнымъ кашлемъ, въ парик, одержимый постоянными ревматическими болями въ ногахъ. Радушіе, съ коимъ принимали эту мумію въ дом Гольденисъ, бсило меня. Онъ садился всегда рядомъ съ Метой, читалъ ей стихи, возилъ букеты, часто говорилъ съ ней вполголоса на несчастномъ нмецкомъ язык, который я все еще плохо понималъ. Однажды, ей захотлось пить, онъ принесъ ей стаканъ воды, Мета отпила немного и возвратила ему стаканъ, онъ залпомъ вылилъ себ въ ротъ оставшуюся воду, со словами: ‘настоящій нектаръ!’ Я сердился на Мету, что она переносила такъ терпливо его любезности, и однажды чуть не сдлалъ сцены, увидя, какъ фамиліарно онъ игралъ концами ея пояса.
Я счелъ нужнымъ объяснить свои намренія и вывесть изъ заблужденія добраго г. Гольденисъ, на счетъ моего рожденія и состоянія, и при первомъ его посщеніи разсказалъ ему мое дтство, юность, занятіе, разговоръ съ отцомъ и показалъ письмо дяди. На минуту онъ нахмурился, но потомъ по прежнему, дружески началъ распрашивать о нкоторыхъ подробностяхъ, упущенныхъ въ пылу признаній и горячо принялъ сторону отца и дяди. Онъ говорилъ, что карьера артиста не прочна, хотя безспорно, у меня большой талантъ, доказательствомъ — портретъ его дочери, но деньги не вредятъ таланту, напротивъ, служатъ ему средствомъ свободно развиваться и деньги дяди не помшаютъ мн рисовать въ свободное время.
— Впрочемъ, мы объ этомъ еще поговоримъ, а теперь позвольте вамъ сказать, мой юный другъ, что съ вашей стороны большая неосторожность держать при себ 12,000 фр., не говоря о томъ, что глупо проживать свои послднія деньги! Оставьте себ 2,000 на расходы, а 10,000 отдайте мн… Слава Богу, мои дла идутъ хорошо, я могу вамъ дать 10%, такимъ образомъ вы будете имть хоть маленькій, но врный доходъ. Надо же когда нибудь начать быть благоразумнымъ… Согласитесь доврить мн ваши деньги, и право, раскаяваться вамъ не придется…
Онъ говорилъ ласково, называя меня ‘мое милое дитя’. Я бросился и принесъ ему деньги. Г. Гольденисъ тутъ же написалъ мн росписку въ полученіи 10,000. ‘Вотъ это хорошо’, сказалъ онъ, пряча деньги и смотря на меня съ нжностью, ‘вы теперь, наврное, довольны собой… поврьте, вы сдлали первый шагъ къ исправленію…’ — и онъ обнялъ меня.
Я былъ счастливъ заключеннымъ торгомъ: въ поступк г. Гольденисъ я видлъ позволеніе открыть мое сердце его дочери и поощреніе моему сватовству. Въ продолженіи нсколькихъ дней я не могъ найти удобнаго случая объясниться съ Метой: несносный баронъ Грюнекъ не оставлялъ ее ни на минуту. Наконецъ, наступилъ день, когда ревматизмъ задержалъ его дома. Въ этотъ, памятный для меня, вечеръ, на милой двушк было блое платье, пунцовыя ленты въ волосахъ и такого же цвта поясъ. Ея прекрасныя, изящной формы руки были обнажены, она была серьезна, въ голубыхъ глазахъ таилось что-то, чего я не могъ разгадать.
Посл обда, она ушла въ садъ, я послдовалъ за ней и нашелъ ее сидящею на скамейк въ глубокой задумчивости. Мало по малу она разговорилась, называя мн нкоторыя изъ звздъ по имени, и разсуждая о будущей жизни, о ра…
— Мой рай здсь, на этой скамейк, шепнулъ я ей,— и въ этихъ голубыхъ глазахъ,— и съ этими словами я обнялъ и поцловалъ ее. Она тихо освободилась изъ моихъ объятій, но рука ее осталась въ моей, горячая и дрожащая… Вдругъ ее позвали, и я принужденъ былъ отложить до другого раза ршеніе моей участи.
Спалъ я въ эту ночь сномъ праведника, и проснулся счастливйшимъ человкомъ въ мір. У Гольденисъ меня ждали посл обда, но я не могъ выдержать и бросился туда утромъ, такъ хотлось мн поскоре высказаться и имть право назвать Мету своей невстой. Въ зал я не засталъ никого, но на террасс замтилъ Мету. Она сидла, облокотившись на маленькій столикъ, спиной къ двери. Шумъ небольшого бассейна въ саду заглушалъ мои шаги. Предъ ней лежалъ листъ бумаги, на которомъ было что-то нарисовано. Я тихо приблизился и заглянулъ: рисунокъ, съ котораго она не сводила пристальныхъ глазъ, сосстоялъ изъ внка незабудокъ, а въ средин, его было написано большими буквами ‘Баронесса Грюнекъ’.
Представьте себ, милостивая государыня, человка, котораго, посл теплой ванны, вдругъ окатили бы ледовой водой! Точно такое же ощущеніе испыталъ въ эту минуту вашъ покорный слуга! На цыпочкахъ ушелъ я съ террасы… въ гостиной мн бросился въ глаза ея портретъ, писанный мной. Я подошелъ и карандашомъ написалъ внизу: ‘она обожала звзды и барона Грюнека’, посл чего убжалъ, какъ воръ.
Пять дней я провелъ въ обществ Гарриса, путешествуя по горамъ. На другой день нашего возвращенія въ Женеву, онъ вбжалъ въ мою комнату, запыхавшись:
— Знаете-ли вы новость?— воскликнулъ онъ, добродтельный Гольденисъ — банкротъ, говорятъ, что кредиторы и десяти копекъ за рубль не получатъ.
Это извстіе поразило меня: врно я поблднлъ, потому что Гаррисъ вскричалъ смясь: ‘Тони, сынъ мой, неужели этотъ сладкорчивый старецъ усплъ поживиться на вашъ счетъ? О добродтельный патріархъ, обожающій поэзію и деньги, сочувствующій соединенію душъ, сердецъ и — кармановъ. Преклоняюсь и уважаю васъ, достойный г. Гольденисъ!…’
Я бросился вонъ, и полетлъ къ г. Гольденису. Едва переводя духъ отъ усталости, вбжалъ я въ кабинетъ хозяина. Онъ сидлъ въ кресл съ библіей въ рукахъ.
— Вотъ въ чемъ теперь мое единственное утшеніе,— сказалъ онъ мн, указывая на книгу.
— Можетъ быть, мошенники находятъ утшеніе въ библіи,— вскричалъ я въ бшенств: но гд же искать утшеній ихъ жертвамъ?
Онъ не разсердился, а поднялъ глаза къ небу, какъ бы призывая его въ свидтели своихъ страданій. На мои упреки, онъ отвчалъ текстами священнаго писанія, обвиняя въ своемъ несчастіи своихъ враговъ, и распространяясь въ жалобахъ и сожалніяхъ объ участи своей жены, этой святой женщины и своихъ бдныхъ дтей! Въ слдующей комнат слышался плачь, мн казалось, что я узналъ голосъ Меты, двушки, на которую я смотрлъ теперь какъ на баронессу Грюнекъ.
Я вынулъ изъ кармана его росписку и разорвавъ ее на четыре части, вышелъ съ твердымъ намреніемъ не переступать больше порога этого святилища добродтели. Въ этотъ же день я расплатился въ гостинниц и ухалъ въ Дрезденъ. На платформ, мимо меня быстро пробжалъ худой старикъ и бросился въ вагонъ. сосдній съ моимъ. Я узналъ барона Грюнекъ.
Въ Дрезденъ я пріхалъ безъ гроша, такъ что тотчасъ по прізд долженъ былъ продать брелоки и часть платья. Судьба послала ма добрыхъ людей въ лиц хозяевъ, у которыхъ я нанялъ квартиру. За мсяцъ я заплатилъ имъ, но за второй,— не могъ. Они полюбили меня, не требовали денегъ и кормили даромъ. Мн совстію было пользоваться ихъ деликатной добротой, и я старался пріучить себя довольствоваться малымъ. Въ продолженіи нсколькихъ недль, я обдалъ разъ въ три дня, а остальное время питался хлбомъ и водой. Здоровье мое нисколько не пострадало отъ этой діэты, а веселость возвратилась вмст съ надеждой на будущее. Цлые дни я проводилъ въ музе, рисуя копію съ картины Рембрандта, твердо увренный, что, съ окончаніемъ работы, судьба наконецъ поблагопріятствуетъ мн.
Это время голода и различныхъ лишеній я считаю теперь за самое счастливое въ моей жизни. Работалъ я съ наслажденіемъ, предавъ забвенію дядю Жоржа съ его деньгами и добродтельную семью патріарха.
Однажды, возвратясь въ свою каморку, я нашелъ у себя маленькій запечатанный пакетъ и письмо отъ г. Гольденисъ. Онъ узналъ мой адресъ отъ Гарриса, которому я писалъ изъ Дрездена. Торжественно пересыпая свое посланіе выписками и текстами Св. Писанія, достойный отецъ семейства писалъ мн, что онъ, благодаря Бога, вошелъ въ сдлку съ своими кредиторами, которые согласились получить 20 коп. за рубль, что, не имя возможности расплатиться со мною деньгами, онъ посылаетъ мн вещи своей дочери на сумму 2,000 фр., прося продать ихъ и вырученныя деньги взять въ уплату долга. Эта манера расплачиваться съ долгами заставила меня улыбнуться. Въ письм старика была записка отъ Меты, оыа заключала въ себ слдующее:
‘Я узнала, что отецъ долженъ вамъ. Онъ уврилъ меня, что цна браслета, который вы получите вмст съ письмомъ, равняется сумм долга. На всякій случай, посылаю и вс прочія мои вещи, которыми могу располагать, прошу употребить ихъ для погашенія долга моего отца. Желаю вамъ счастія, для насъ же оно потеряно безвозвратно и навсегда’.
Эта записочка тронула меня и примирила немного съ Метой. Я тотчасъ же снесъ вещи къ золотыхъ длъ мастеру, которому уже продалъ свои брелоки. Онъ оцнилъ браслетъ въ 500 фр., остальныя же вещи, какъ то: медальонъ, ожерелье и кольцо стоили по его словамъ вдвое. Я продалъ ему браслетъ, а прочее все отравилъ обратно Мет со словами: ‘Благодарю, это было лишнее’. Отцу же ея я написалъ слдующее: ‘Я веллъ оцнить присланный вами браслетъ, онъ стоитъ 500 фр., вы больше не должны мн ничего. Честный человкъ расквитался съ неблагоразумнымъ, втреннымъ, малымъ’. Въ тотъ же день я расплатился съ своими хозяевами и цлый день прошатался, стараясь опредлить а разгадать характеръ Меты, на слдующій же день я больше не думалъ о ней и по прежнему сидлъ предъ картиной Рембрандта, съ палитрой въ рук.
Картина моя приближалась къ концу, когда однажды я у видалъ въ галлере мущину высокаго роста, лицо котораго поразило меня своей строгой, мужественной красотой. Ему было лтъ 50, но на видъ онъ казался моложе, въ черныхъ густыхъ волосахъ его не было сдины, изящная манера, исполненная собственнаго достоинства, проницательный взлядъ, строгое лицо, и обворожительная улыбка… Я долго любовался имъ и потомъ опять принялся за свою работу, какъ вдругъ услышалъ позади себя голоса.:
— Если эта копія назначается для продажи, то я ее покупаю.
Я поспшно обернулся,— покупатель, котораго посылала мн судьба, былъ мой красивый незнакомецъ. Его фамилія была г. Мозеръ, передо мной стоялъ вельможа Франціи. Онъ проговорилъ со мной съ часъ и пригласилъ на слдующій день къ себ. Чрезъ недлю я началъ писать его портретъ, за которымъ работалъ около двухъ мсяцевъ и въ честь котораго онъ далъ обдъ всему дипломатическому корпусу.
На слдующій годъ я послалъ этотъ портретъ на выставку и онъ положилъ начало моей слав.
Я имлъ счастіе понравиться г. Мозеру, и вскор удостоился его доврія. Онъ всей душей былъ преданъ служб и пользовался извстностью какъ искусный, тонкій дипломатъ, человкъ твердыхъ и честныхъ правилъ. Онъ, кром того, пользовался довріемъ и уваженіемъ не только Французскаго двора, но и со стороны прочихъ иностранныхъ державъ.
Г. Мозеръ овдовлъ 7 или 8 лтъ тому назадъ и тяготился своей одинокой жизнью. Служба и умственныя занятія не изсушили его сердца, не сдлали его черствымъ, онъ былъ способенъ къ глубокой и искренней привязанности. Въ продолженіе трехъ мсяцевъ я видался съ нимъ каждый день, какъ вдругъ началъ замчать нкоторую перемну въ его всегда ровномъ характер: онъ сдлался задумчивъ и разсянъ. Я приписывалъ эту озабоченность государственнымъ дламъ, но въ одинъ вечеръ онъ вывелъ меня изъ заблужденія, начавъ съ того, что желалъ бы выслушать мое мнніе и спросить моего совта въ интересующемъ его дл. Онъ признался, что всмъ сердцемъ привязался къ женщин и, къ несчастью, къ женщин замужней. Увренный въ ея взаимной любви и уважая въ ней женщину прямую и честную, неспособную на систематичный преднамренный обманъ, онъ ршился увезти ее. Къ счастью, говорилъ онъ, что ея мужъ негодяй, а причинъ и доказательствъ къ разводу имется много… Но онъ не въ силахъ ждать, пока, разводъ будетъ совершенъ, и намренъ увезти ее съ тмъ, что бракъ будетъ совершенъ, какъ только она получитъ свободу.
— Положимъ г. Мозеръ будетъ счастливъ, отвчалъ я, но что станется съ государственнымъ человкомъ?
Онъ низко опустилъ голову.
— Государственный человкъ долженъ будетъ отказаться на нкоторое время отслужбы! Я возьму отпускъ: доктора находятъ климатъ Дрездена вреднымъ для моего здоровья. Мн будетъ тяжело оставить любимое занятіе, но — счастье даромъ не дается!
Онъ распространился въ похвалахъ предмета своей любви,— хвалилъ ея доброту, душевныя качества,— какъ юноша описывалъ всю прелесть ея ума, красоту лица… Хотя онъ не называлъ имени, но я догадался по описанію, что женщина, любимая г. Мозеромъ была г-жа N, креолка по рожденію, мужъ которой служилъ въ дипломатическомъ корпус и велъ жизнь холостяка, пренебрегая красавицей-женой. Я видалъ ее въ театр и разъ даже былъ представленъ ей г. Мозеромъ. Вс въ Дрезден восхищались и сожалли объ участи этой прелестной женщины. Внутренно, я согласился съ министромъ, что красоты она была идеальной, но большого ума я въ ней не замтилъ.
Въ этотъ вечеръ моими устами говорилъ одинъ изъ семи мудрецовъ Греціи! Всми силами старался я доказать г. Мозеру, что онъ собирается сдлать глупость, простительную 20-лтнему юнош, я предсказывалъ ему, что онъ будетъ счастливъ годъ, два, даже три, но потомъ бездйствіе возьметъ свое и онъ горько пожалетъ объ испорченной карьер, о невозможности продолжать службу на любимомъ поприщ.
— Я не навсегда прощаюсь съ службой,— прервалъ онъ меня,— какъ только она будетъ моей женой, я сдлаюсь опять дипломатомъ и министромъ.
— А если вы ошибетесь въ расчетахъ? если мужъ не согласится на разводъ, или съ своей стороны представить различныя затрудненія, и процессъ о развод, благодаря ему, будетъ длиться нескончаемо…
Онъ долго спорилъ со мной и наконецъ признался, что уже подалъ просьбу объ отпуск. Я принужденъ былъ замолчать.
Г-жа N. долго сопротивлялась просьбамъ любимаго человка. Эта честная душа не ршалась измнить своимъ обязанностямъ жены, она не принимала его жертвы, считала себя недостойной его любви… но трудно, невозможно было отказать этому человку и въ одинъ вечеръ г. Мозеръ съ радостнымъ лицемъ объявилъ мн о своемъ скоромъ отъзд. Чрезъ два мсяца я получилъ письмо: меня извщали, что счастливая чета поселилась въ Неапол, и приглашали написать портретъ обожаемой женщины…
Много шуму надлало въ Дрезден, это происшествіе, я думаю, слухи объ этой исторіи дошли и до васъ!
Въ конц зимы я покинулъ Дрезденъ, и тотчасъ по возвращеніи въ Парижъ написалъ дяд, отказываясь отъ его предложенія и наслдства, и ухалъ въ Италію. По дорог я захалъ въ Боннъ, гд пробылъ нсколько дней съ отцомъ. Онъ назвалъ меня съумасшедшимъ, но видъ моего набитаго кошелька смягчилъ его.
Я нашелъ г. Мозера веселымъ, довольнымъ и счастливымъ, не смотря на то, что мои предсказанія сбылись. Мужъ г-жи N. остался глухъ ко всмъ просьбамъ, угрозамъ, проклятьямъ и не соглашался на разводъ. Жену онъ къ себ, не требовалъ, его цлью было только не допускать ее выйти замужъ за г. Мозера.
— Богъ съ нимъ, онъ не можетъ намъ запретить чувствовать себя счастливыми!— говорилъ г. Мозеръ.
Портретъ г-жи N., которую я теперь буду называть г-жею Мозеръ, былъ скоро конченъ и принесъ мн счастіе. Ему я обязанъ славой, заказами, состояніемъ. Онъ былъ на выставк въ 187. году и возбудилъ всеобщій восторгъ, признаюсь, что этимъ успхомъ я обязанъ чудесной красот модели.
Я уже говорилъ, что г-жа Мозеръ не обладала ни блестящимъ умомъ, ни образованіемъ. Ея орографія хромала, читать она не любила, но эти недостатки выкупались, даже больше, они забывались при вид ея сердечной доброты, искренности, правдивости. Въ ея глазахъ можно было читать, какъ въ открытой книг вс ея чувства, каждую мысль, откровенная, чистосердечная улыбка придавала ей привлекательное выраженіе. Глядя на нее, казалось, что, даже въ шутку, не могли солгать эти правдивыя губы… Единственнымъ ея недостаткомъ была лность: она не могла встать раньше полудня, прогулка была ей въ тягость. Цлые дни она просиживала на диван, съ веромъ въ рук молча или разговаривая (это было ей всё равно), никогда не скучая, счастливая и довольная сознаніемъ, что она любима. Но, если надо было оказать кому нибудь услугу, помочь въ несчастіи,— она сбрасывала съ себя лнь и умла бгать и суетиться, безъ жалобъ и досады. Я съ искреннимъ уваженіемъ привязался къ ней всмъ сердцемъ и съ своей стороны усплъ заслужить ея дружбу.
Оба они, и мужъ и жена, старались удержать меня во Флоренціи, но меня тянуло въ Парижъ. Я ухалъ, общаясь навщать ихъ каждый годъ, и сдержалъ слово. Въ слдующее посщеніе я засталъ ихъ счастливыми выше всякихъ словъ рожденіемъ дочери, которая общала со временемъ сдлаться такой же красавицей, какъ ея мать. Мысль, что законъ запрещаетъ ему признать эту двочку дочерью, отравляла радость г. Мозера. Въ конц этого года г-жа Мозеръ заболла оспой, но судьба осталась милостива къ ней: болзнь мало испортила ее, пропала только свжесть и нжность кожи, но она все-таки осталась одной изъ прелестнйшихъ женщинъ въ Европ. Не знаю, какъ принялъ эту перемну въ ея наружности г. Мозеръ.— онъ былъ непроницаемъ на этотъ счетъ.
На слдующій годъ я былъ уже не такъ доволенъ своимъ посщеніемъ Италіи: г. Мозеръ, казалось мн, начиналъ сожалть о сдланномъ выбор, въ Европ происходило большое политическое движеніе, — онъ былъ недоволенъ дйствіями французскихъ дипломатовъ. Политика была постоянной темой его разговора и часто онъ восклицалъ съ горечью.
— Kanne мн, впрочемъ, дло, зачмъ я критикую ихъ дйствія — я всё забываю, что теперь не имю права голоса, что я теперь ничто!
Г-жа Мозеръ не догадывалась о его сожалніяхъ: въ ея присутствіи онъ всегда казался веселымъ. Передъ моимъ отъздомъ г. Мозеръ высказалъ мн свое желаніе пожить во Франціи, въ своемъ имніи, около Кремьё, но предстояло затрудненіе. Отъ перваго брака у него была дочь, замужемъ за графомъ д’Арси, замокъ котораго былъ всего верстахъ въ пяти отъ Шармили (имнія Мозера).
— Мой зять очень хорошій человкъ, говорилъ г. Мозеръ, но онъ строгихъ правилъ и, узнавъ о моихъ отношеніяхъ къ г-ж N., потребуетъ отъ своей жены прекращенія всякихъ сношеній со мной. Непріятно жить въ такомъ близкомъ сосдств съ родными и быть съ ними въ ссор. Нельзя-ли вамъ попробовать поговорить съ графомъ? Можетъ вамъ удастся уговорить его хоть на обмнъ визитовъ! Мн не хочется подвергать униженію г-жу Мозеръ — право, я вамъ буду очень благодаренъ.
Я общалъ приложить вс старанія ради спокойствія женщины, которую, какъ вамъ говорилъ уже, я глубоко уважалъ. Въ графин д’Арси я нашелъ женщину добрую, любезную, уговорить которую на знакомство съ г-жею Мозеръ мн не стоило большого труда. Она горячо любила отца и готова была, ради его, полюбить и избранную имъ подругу, но свобода ея дйствій зависла отъ г. д’Арси, который имлъ надъ ней большое вліяніе.
Въ граф я нашелъ человка прямого, честнаго, но нетерпливаго, вспыльчиваго, съ проницательнымъ, насмшливымъ взглядомъ ворчуна, а вмст съ тмъ и добрйшее существо въ мір. Онъ началъ съ того, что назвалъ своего свекра съумасшедшимъ, объявилъ, что онъ никогда не согласится на знакомство своей жены съ женщиной, которая не побоялась скандала, не дорожила свовмъ добрымъ именемъ, и кончилъ тмъ, что, терпливо выслушавъ мою горячую рчь въ защиту г-жи Мозеръ, далъ мн слово, что визитъ будетъ сдланъ тотчасъ по прізд владльцевъ Шармили, а потомъ — ‘увидимъ’, заключилъ онъ. Я былъ вполн доволенъ успхомъ своего дипломатическаго порученія: увренный, что подобныя дв личности, какъ г-жа д’Арси и г-жа Мозеръ, скоро поймутъ одна другую и сойдутся.
Изъ Арси я похалъ въ Боннъ къ больному отцу. Слишкомъ два мсяца я провелъ съ нимъ и онъ умеръ на моихъ рукахъ, вполн успокоенный насчетъ моей будущности и не сомнваясь въ моемъ талант. Смерть его сильно огорчила меня, всю зиму я работалъ безъ отдыха и къ весн выбился изъ силъ. Въ апрл я получилъ письмо отъ г. Мозера. Онъ писалъ мн, что видлся съ дочерью и зятемъ, и что примиреніе состоялось полное, такъ что даже графъ д’Арси, по случаю передлокъ и поправокъ въ своемъ замк, переселился на всё лто въ Шармили. ‘Прізжайте къ намъ,— гласило письмо, — можете работать здсь! Хотите пишите ваши картины или портретъ г-жи д’Арси,— мы васъ стснять побудемъ!’
Я принялъ приглашеніе, но передъ отъздомъ получилъ еще письмо отъ г. Мозеръ, съ просьбой захать въ Швейцарію съ порученіемъ къ одному женевскому пастору, котораго онъ просилъ рекомендовать гувернантку для его маленькой Лили. Этому ребенку было теперь уже пять лтъ и избалованной донельзя двочк нужна была наставница, объ этой-то нужной особ меня просили навести справки.
Мое сердце не забилось сильне при възд въ Женеву и при вид знакомыхъ мстъ: 6 лтъ сдлали меня равнодушнымъ. Пасторъ, къ которому я обратился за отвтомъ на мое порученіе, отвчалъ мн, въ замшательств, что онъ не ршается рекомендовать двушку въ домъ, гд ее ждетъ дурной примръ, онъ долженъ будетъ дать отчетъ Богу, если по его вин въ стад очутится заблудшая овца. Я не сталъ спорить съ благочестивымъ старцемъ и ушелъ ни съ съ чмъ. Въ гостинниц я неожиданно встртилъ Гарриса, который все еще находился въ Женев, живя изо-дня въ день и въ продолженіи 6-ти лтъ нашей разлуки всё собираясь ухать. Мы обрадовались другъ другу и, посл двухъ бокаловъ, выпитыхъ за мое здоровье, я долженъ былъ разсказать ему, гд былъ, что длалъ, куда ду. Я разсказалъ также о своихъ неудачныхъ поискахъ за гувернанткой.
— Какъ велико жалованье? спросилъ онъ.
— 4,000 фр. А что, разв вы имете ві, виду хорошую гувернантку?
— Нтъ, отвчалъ онъ равнодушно, но какъ знать, можетъ быть встрчу достойную особу.
На прощаніи я спросилъ его о семейств Гольденисъ.
— Старая лисица все еще старается своими лохмотьями разжалобить кредиторовъ, вы можете его встртить во всякое время дня на улиц. А ‘мышка’ неизвстно гд, ее что-то не видно,— да я, признаюсь вамъ, не интересуюсь этой патріархальной семьей…
Черезъ день я былъ въ Шармили, гд засталъ всхъ веселыми и счастливыми, даже г. д’Арси не ворчалъ и не сердился. Меня помстили въ прекрасной комнат съ прелестнымъ видомъ изъ оконъ, а г. Мозеръ веллъ исправить и отдлать полуразвалившійся павильонъ въ саду, который превратился въ прелестную мастерскую, гд я и поселился съ своими красками и палитрами.
Между тмъ въ дом былъ свой маленькій демонъ, сводившій всхъ съ ума. Съ прелестными большими глазами, бленькая, розовенькая, кудрявая Лили Мозеръ бывала иногда настоящимъ чертёнкомъ. Ее страшно баловали, и при малйшемъ противорчіи, граціозный ребенокъ превращался въ фурію, стекла бились, дорогой фарфоръ летлъ на полъ или въ голову и физіономію присутствующихъ, игрушки ломались, платья рвались и комедія кончалась истерикой, при вид которой нжные родители приходили въ ужасъ. Г-жа д’Арси, съ свойственнымъ ей тактомъ, не мшалась въ дло воспитанія, г. Мозеръ часто бранилъ дочь и общалъ наказать своенравную двочку, но такъ какъ угрозы оставались только угрозами, то и не производили ни малйшаго впечатлнія на Лили. Одинъ г. д’Арси ворчалъ и уговаривалъ г-жу Мозеръ принять боле строгія мры съ капризной двочкой, г-жа Мозеръ соглашалась съ нимъ, по — отъ слова до дла еще далеко!
Извстіе, привезенное мной изъ Женевы, произвело непріятное впечатлніе, г. Мозеръ уже хотлъ самъ отправиться за гувернанткой въ Парижъ, какъ я получилъ письмо отъ Гарриса. Мой пріятель писалъ, что нашелъ нужную особу и заключилъ съ ней условіе отъ имени г. Мозера. Черезъ день рекомендованная гувернантка вызжаетъ и такого-то числа будетъ на станціи въ Лмберье, куда онъ проситъ г. Мозера выслать за ней экипажъ. Затмъ, слдовали похвалы этой особ и твердая увренность, что г. и г-жа Мозеръ останутся довольны его рекомендаціей.
Письмо Гарриса непріятно подйствовало на меня. Зная хорошо моего пріятеля, я не доврялъ его рекомендаціи. Отказать? послать телеграмму?— но времени оставалось слишкомъ мало: во всякомъ случа, эта особа была уже въ дорог. Что мн было длать? я ршился во всемъ признаться г. Мозеру. Онъ весело выслушалъ меня.
— Посмотримъ,— сказалъ онъ,— если вашъ пріятель вздумалъ пошутить надъ нами и прислать какую-нибудь искательницу приключеній, мы съумемъ ее принять какъ слдуетъ!
— Можетъ быть она очень честная двушка,— замтила г-жа Мозеръ,— лучше постараемся принять ее безъ предубжденій. Я врю въ инстинктъ дтей: пусть Лили первая подастъ намъ свое мнніе, мы посмотримъ, какъ она приметъ ее!
Вечеръ прошелъ весело въ разговорахъ, шуткахъ и предположеніяхъ на счетъ ожидаемой гувернантки, а на другой день въ 3 часа карета была отправлена на станцію. Мы вс сидли въ гостиной въ ожиданіи прізда заинтересовавшей всхъ безъ исключенія особы. Наконецъ, послышался стукъ экипажа и черезъ минуту отворилась дверь. Незнакомка была въ шляпк и шали, густой вуаль закрывалъ лицо, но когда она подняла его, я съ удивленіемъ увидалъ знакомое лицо и хорошо-извстные глаза, стоившіе мн потери 10,000 фр.
Мета измнилась, похудла, но худоба шла къ ней больше, чмъ прежняя полнота и свжесть, глаза остались т же, только взглядъ сталъ глубже и печальне. Меня она не узнала: я сидлъ въ тни, нагнувшись надъ какимъ то рисункомъ. Смущенная, дрожа какъ въ лихорадк, стояла она съ минуту, я уже хотлъ встать и пойти къ ней на помощь, но г-жа Мозеръ предупредила меня.
— Милости просимъ,— сказала она, своимъ ласковымъ голосомъ,— не хотите-ли выпить чашку чаю съ дороги. И обнявъ Мету одной рукой, она хотла увести ее въ столовую, но двушка отказалась.
— Въ такомъ.случа, садитесь и позвольте вамъ представить маленькую двочку, съ которой вамъ придется вооружиться всмъ вашимъ терпніемъ!
Лили была въ самомъ дурномъ расположеніи духа: ей бы давно слдовало спать, но она непремнно хотла дождаться прізда гувернантки, вы вроятно знаете, какъ бываютъ милы дти, которыя хотятъ спать и не спятъ! При вид прізжей, Лили ушла въ уголъ и ни за что не хотла выйти изъ своего убжища.
Мета присоединила свои ласковыя убжденія къ просьбамъ и увщаніямъ г-жи Мозеръ, но всё было напрасно: Лили не трогалась съ мста, не отвчала и не поднимала своихъ прекрасныхъ глазъ. Мета сняла перчатки, шляпку, шаль, и подошла къ роялю. Не помню, говорилъ ли я вамъ, что она была замчательной музыкантшей? Музыка подйствовала на Лили. Бсенокъ тихо вышелъ изъ угла и какъ кошка подкралась къ роялю.
— Еще играй! сказала она, когда Мета кончила.
— Я устала.
— Завтра будешь играть?
— Буду, если Лили будетъ хорошо вести себя. И Мета сла въ кресло, не обращая больше вниманія на ребенка. Самолюбіе Лили было оскорблено этимъ невниманіемъ и равнодушіемъ, она подошла къ креслу, на которомъ сидла гувернантка.
— Какъ ты думаешь,— спросила двочка, тронувъ ее за рукавъ — поцлую я тебя или нтъ?
— Кто знаетъ! Иногда странныя вещи случаются на свт!
— Ты моя гувернантка, — я хочу, чтобъ ты меня не наказывала. Что это у тебя на щек?
Мета нагнулась къ ней и ребенокъ охотно позволилъ себя посадить на колни,
— Это родинка.
— Ты не такъ хороша, какъ мама,— лепетала двочка, разсматривая со вниманіемъ лицо Меты — но ты мн нравишься.
Черезъ 5 минутъ, Лили заснула на рукахъ гувернантки, которая съ улыбкой смотрла на нее. Г-жа Мозеръ хотла позвать няньку чтобы взять уснувшую двочку.
— Позвольте мн самой отнести ее, сказала Мета своимъ ласковымъ голосомъ, — я сама раздну и уложу вашу дочь!
— Она прелестна, сказала мн г-жа Мозеръ тотчасъ по ея уход.— Поблагодарите вашего друга за сокровище, которое онъ намъ рекомендовалъ.
Г. д’Арси недоврчиво улыбался.
—Нмка, ворчалъ онъ,— съ именемъ Меты, воспитанная на Шиллер и идеалахъ!.. Вы напрасно предложили ей чаю, обратился онъ къ г-ж Мозеръ,— она наврное питается только воздухомъ и поэзіей.
— Она прелестна и я уже люблю ее всей душой…
— Мн нравится, что она не кокетка, замтила г-жа д’Арси,— другая бы сняла свою толстую неуклюжую шаль въ передней.
— Жаль, что она не хороша собой, сказалъ г. Мозеръ.
— Уврены-ли вы, что она дурна? прервалъ я его,— не ввряйтесь первому взгляду… Я знавалъ людей, которые по прізд въ Римъ, находили его отвратительнымъ, а черезъ полгода не могли ршиться съ нимъ разстаться.
— Но мы только еще познакомились съ предмстьемъ, — возразилъ г. д’Арси, увидимъ какое впечатлніе произведетъ на насъ Колизей…
— Безъ шутокъ, прошу васъ, прервала его г-жа Мозеръ, — или мы попросимъ m-elle Гольденисъ дать вамъ нсколько уроковъ нмецкой идеальности.
— Д’Арси правъ, сказалъ г. Мозеръ,— я думаю, что Тони можетъ дать намъ свднія о m-ell Мет Гольденисъ. Не такъ-ли, Тони?
— Г. Гольденисъ, ея отецъ, находясь однажды въ затруднительныхъ обстоятельствахъ, занялъ у меня небольшую сумму, а дочь продала свой браслетъ, чтобъ расплатиться за отца. Такая хорошая черта достойна награды.
— А разбогатвши, вы, врно, возвратили ей десять браслетовъ за одинъ?
— Вовсе нтъ! Дочерямъ очень полезно научиться платить долги отцовъ…
— Теперь я успокоился, сказалъ г. Мозеръ смясь, влюбленный не отвтилъ бы такъ!
— Бдняжка! возразила г-жа Мозеръ, — въ такіе молодые годы и трудомъ зарабатывать свой хлбъ! Какой у ней хорошій взглядъ, право, вся ея чистая душа видна въ ея глазахъ, но, я вспомнила, вдь она протестантка, какъ же она будетъ учить Лили религіи?
— Пусть хоть сдлаетъ ее магометанкой, отвтилъ смясь г. Мозеръ,— лишь бы двочка не разбивала больше стеколъ въ оранжере и по бросала бы тарелками въ прислугу.
Съ этими словами вс разошлись. Проходя по корридору въ свою комнату, я заглянули въ полу отворенную дверь, ведущую въ дтскую, и увидалъ Мету, убирающую свои вещи въ комодъ. Я дождался, когда она повернулась въ мою сторону, и отворилъ дверь.
— Здравствуйте, сказалъ я,— узнали вы меня?
Она отшатнулась.
— Вы здсь?
— Разв вы не знали, что я гощу въ Шармили?
— Еслибы я это знала, то, можетъ быть, не прихала бы сюда. Жалю, что г. Гаррисъ не предупредилъ меня. Грустно, что въ дом, гд меня такъ хорошо приняли, я встрчаю врага!
— Врага! воскликнулъ я, — я ничего не помню и готовъ быть вашимъ другомъ. Будемъ друзьями, хотите?
— Я ничего не хочу, ничего не желаю, отвтила она съ грустью, — я нашла себ обязанность и буду молиться, чтобъ Богъ помогъ мн добросовстно исполнить се! Въ этой комнат мн нтъ дла ни до вашей вражды, ни до вашей дружбы!— И она захлопнула дверь.
Въ эту ночь собаки не дали мн покоя своимъ лаемъ, а на другое утро я узналъ, что шайка цыганъ поселилась въ сосдств съ Шармили. Г-жа Мозеръ обратилась по этому случаю къ Мет съ просьбой наблюдать хорошенько за Лили и не заходить далеко въ своихъ прогулкахъ.
Въ слдующіе затмъ дни я много гулялъ и работалъ и мало видалъ гувернантку. Мета же между тмъ побждала сердца обитателей Шармили. Съ Лили она скоро справилась Выговоривъ себ право распоряжаться ребенкомъ безъ посторонняго вмшательства, она, при первомъ бунт своенравной двочки, заперлась съ ней въ просторной комнат, гд нечего было ломать и бросать. Лили плакала и бсновалась, гувернантка спокойно работала. Въ продолженіи трехъ часовъ сряду шумъ и крикъ былъ ужасный: Мета шила, не обращая ни на что вниманія, покуда Лили, уставши отъ рева и крика, не заснула на полу. Посл двухъ, трехъ сценъ подобнаго рода, двочка покорилась и буянила всё рже и рже, манеры ея исправились, умъ развивался. Короче, въ непродолжительное время, перемна въ ребенк была поразительная! Скоро къ обязанностямъ гувернантки Мета добровольно приняла на себя обязанность домоправительницы. Г-жа Мозеръ, съ своей лнью и добротой, не была способна управлять домомъ и хозяйствомъ: люди не слушались ея, грубили, воровали и тащили..Скоро и хозяйство получило такое же преобразованіе, какъ Лили. За всмъ и всюду наблюдала Мета, безпрестанно слышалась по лстницамъ ея тихая мышиная походка, везд виднлось ея срое простенькое платьице, свжее и чистое, какъ она сама.
Въ 6 часовъ, ‘мышка’ мняла свою срую шкурку на черное шелковое платье, прикалывала пунцовый бантикъ въ свои темные волосы и являлась къ обду, за которымъ она разговаривала мало, безпрестанно наблюдая за Лили. Къ девяти часамъ она умывала Лили и сходила въ гостиную, гд уже ее ожидали съ нетерпніемъ. Вс, въ Шармили, обожали музыку и никто не умлъ ни играть, ни пть, — Мета садилась за рояль, пла и играла безъ устали, заканчивая свой репертуаръ Моцартомъ, котораго исполняла неподражаемо.
Чрезъ мсяцъ она сдлалась необходимой въ дом, даже г. д’Арси признавался, что начинаетъ мириться съ нмецкой идеальностью, г-жа Мозеръ не знала какъ благодарить Гарриса за подарокъ, который онъ имъ сдлалъ въ лиц Меты. Она называла се не иначе, какъ жемчужиной.
Однажды, она сказала мн, смущаясь и красня, что считаетъ своею обязанностью всё разсказать Мет и умоляла меня взять это на себя.
— Я буду въ отчаяніи, говорила она, — если m-lle Гольдеяись узнаетъ отъ постороннихъ, какое пятно лежитъ на рожденіи моей дочери. Я надюсь, что мы не утратимъ ея привязанности, но, если даже и такъ, нашъ долгъ объяснить ей то, что должно ей быть извстно еще до поступленія въ нашъ домъ.
Я вполн былъ согласенъ съ ней и общалъ исполнить ея порученіе при первомъ удобномъ случа.
Этотъ случай скоро представился. Встртивъ какъ-то вскор Мету, гуляющую съ Лили, я предложилъ имъ осмотрть приходское кладбище. Он об согласились и пошли со мной. Кладбище было въ нсколькихъ шагахъ, Лили тотчасъ же занялась цвтами, которыхъ тамъ было множество, а я остался вдвоемъ съ гувернанткой. Не знаю самъ, какъ случилось, что я заговорилъ совсмъ не о томъ, о чемъ намренъ былъ говорить: я вспомнилъ прежнія прогулки, разговоры, нмецкія баллады, вспомнилъ поцлуй въ саду и вмсто того, чтобъ исполнить порученіе г-жи Мозеръ, я вскричалъ, указывая на бгавшую недалеко Лили:
— Если бы 6 лтъ тому назадъ, Тони Фломеринъ женился, то теперь онъ и Мета Гольденисъ любовались бы игрой своей собственной куколки!
Мета вздрогнула и поспшно стала звать Лили домой.
— Я васъ разсердилъ? А кажется я только сказалъ правду!
— Незачмъ говорить о счасть, которое вы сами отвергнули!
— Позвольте, позвольте, кто изъ насъ двухъ отвергнулъ его, вы, или я?
И концомъ тростя я нарисовалъ на песк внокъ изъ незабудокъ, а въ средин начертилъ ‘баронесса Грюнекъ’.
Она долго безсознательно смотрла на рисунокъ, потомъ вдругъ вскрикнула.
— Теперь я понимаю надпись на моемъ портрет: ‘она обожаетъ звзды и барона Грюнекъ!’Этотъ внокъ и эти слова…. Боже мой, разв вы не узнали руку моей сестры Теклы? ей было извстно мое отвращеніе къ этому старику и вотъ она сдлала этотъ рисунокъ, съ цлью подразнить меня! И вы могли думать….
Она заплакала.
— Хотите, я вамъ скажу причину, отчего вы не пожелали жениться на бдной ‘мышк?’ Потому, что она была дочерью разорившагося человка!
Я подпрыгнулъ.
— Что г. Гольденисъ теперь разбогатлъ?
— Что за вопросъ! Разв безъ крайней необходимости онъ бы отпустилъ меня въ чужой домъ!
— Очень хорошо. И такъ, Тони Фламеринъ проситъ руки Меты Гольденисъ…
Она встала и перебила меня, громко призывая Лили, но Лили была далеко.
Я заставилъ ее ссть.
— Оставьте въ поко Лили,— сказалъ я,— и слушайте, что я вамъ скажу. 6 лтъ тому назадъ я любилъ васъ… Увренный, что былъ вами обманутъ, я старался заставить себя забыть свою любовь и усплъ въ этомъ! Чрезъ 6 лтъ я встрчаю васъ опять и признаюсь вамъ откровенно, что отъ души проклинаю стараго барона… Не будь его, вы бы были теперь моей женой. Но всё къ лучшему: тогда я былъ влюбленъ, какъ мальчишка, теперь же я васъ любію и уважаю, какъ женщину, качества которой ручаются мн за мое будущее счастіе. Тогда я былъ бднякъ, — а теперь я обезпеченъ и моя жена не узнаетъ нужды…
Она слушала меня, опустивъ голову, руки ея дрожали, при слов ‘обезпеченъ’, она сдлала жестъ негодованія.
— Моя милая ‘мышка’, продолжалъ я,— если вы откажете мн, я завтра же уду въ Парижъ и постараюсь никогда больше не видать васъ, скажите да, и я съ радости выучу Лили ходить на голов… Можетъ быть вамъ надо дать подумать?… Я буду ждать, только дайте мн надежду…
Она подняла голову.
— Нмцы о серьезномъ всегда говорятъ серіозно… у Француза же трудно различить шутку отъ дла… Я не могу сказать ни да, ни нтъ: я не довряю вамъ.
— Посмотрите на меня — видите, я серьезенъ. Вы не уйдете, не отвтивъ мн!
Я взялъ ее руку, она старалась вырвать ее, по напрасно: я держалъ крпко
— Отвчайте, Мета, я упрямъ, какъ нмецъ, предупреждаю васъ…
Она подняла на меня свои невинные глаза и сказала:
— Вы Французъ и артистъ! въ продолженіи шести лтъ вы не вспомнили меня… Мн надо подумать. Если чрезъ два мсяца… погодите — я суеврна!.. Сентября 186. г. мы съ вами видлись въ послдній разъ, у насъ въ саду,— тогда вы мн говорили почти то же, что ныньче.— 1-го сентября ныншняго года мы придемъ сюда, на это кладбище, и я вамъ скажу отвтъ. Согласны?
Я молча пожалъ ей руку.
— Теперь я позову Лили.
— Погодите немного,— я вамъ долженъ разсказать кое-что, что надюсь васъ заинтересуетъ и возбудитъ ваше участіе.
Она выслушала мой разсказъ со вниманіемъ, но съ первыхъ словъ ея брови нахмурились, а лицо измнилось. По окончаніи моего разсказа, она отвтила мн, что будь ей всё это извстно раньше, она бы не пріхала въ Шармили, а въ заключеніе привела нмецкую пословицу (wessen Brod ich esse, dessen Lied ich singe). Теперь же, еслибы я и захотла ухать, то не могла бы: такъ полюбила я ребенка, мн кажется, что я должна буду дать за него отвтъ Богу.
— Только до 1-го сентября, а тамъ, надюсь, у васъ будетъ мужъ, за счастье котораго вы будете отвчать передъ Богомъ!— сказалъ я смясь
Она спросила меня, кому изъ двухъ Мозеровъ принадлежитъ состояніе, и чье Шармили? Я сообщилъ ей, что г-жа Мозеръ не иметъ ничего, такъ какъ ея собственность осталась въ рукахъ ея перваго мужа, а г. Мозеръ иметъ 200,000 ливровъ ежегоднаго дохода.
Она задумалась.
У воротъ замка она обратилась ко мн.
— Какъ вы думаете, счастливы они, г. и г-жа Мозеръ?
— Если бы имъ можно было обвнчаться, они были бы еще счастливе.
— Человкъ рожденъ для порядка, возразила она,— когда онъ забываетъ его, порядокъ мститъ за себя!
Я улыбнулся ея серьезному тону.
— Я совершенно покоенъ за этотъ домъ, такъ какъ убжденъ, что судьба будетъ къ нему милостива, хоть ради того порядка, который царствуетъ въ вашихъ шкафахъ и комодахъ!
— Если хотите мн понравиться, отвчала она съ досадой, старайтесь быть помене Французомъ и артистомъ… Общайтесь никому не говорить о томъ, что нынче произошло между нами, продолжала она, — дайте слово, что раньте 1-го сентября вы не заговорите со мной объ…
Я успокоилъ ее.
За столомъ она удвоила вниманіе и предупредительность къ г-ж Мозеръ, какъ будто желая этимъ доказать ей, что теперь, когда ей стало всё извстно, она не мене любитъ и уважаетъ ее. А вечеромъ, прощаясь съ г-жей Мозеръ на сонъ грядущій, Мета взяла ея руку и поднесла къ губамъ.
— Ахъ, моя милочка, сказала ей г-жа Мозеръ,— вотъ въ первый разъ, какъ я вами недовольна, я вамъ покажу, какъ цлуются пріятельницы!— и она нжно поцловала Мету въ об щеки.
Въ продолженіи шести недль, Мета не нашла ни одной свободной минуты поговорить со мной: она не избгала, да и не искала свиданія. Кром того у ней прибавилось занятій. Г. д’Арси получилъ наслдство и ухалъ за полученіемъ его, взявъ съ собой и жену. Г. Мозеръ разстался съ дочерью съ сожалніемъ: занимаясь составленіемъ исторіи Флоренціи, онъ не могъ писать самъ, страдая глазами, дочь помогала ему въ его труд. Посл ея отъзда, онъ хотлъ взять секретаря, но Мета предложила свои услуги, и г. Мозеръ былъ въ восхищеніи отъ своего новаго помощника. Она писала красиве и разборчиве г-жи д’Арси, а главное, ей такъ нравилась исторія Флоренціи, что она съ трудомъ могла оторваться отъ этого занятія. Кром этой жизни, m-elle Мета почти что спасла жизнь владльцу Шармили. Страдая часто нервами и безсонницей, г. Мозеръ, для облегченія своихъ страданій, употреблялъ верховую зду. Разъ, на одной изъ подобныхъ прогулокъ, онъ сильно простудился и заболлъ воспаленіемъ легкихъ. Г-жа Мозеръ, ухаживая за мужемъ, скоро ослабла и заболла сама. Хотли послать за г-жей д’Арси, но Мета уврила, что ея силъ достанетъ и на уходъ за больными, и на управленіе домомъ, и на присмотръ за Лили, и сдержала слово! Она такъ умла ухаживать за больными, что скоро г. Мозеръ, капризный и нервный, какъ вс больные, не хотлъ имть никакой другой сидлки. Она имла вс необходимыя качества для этой обязанности: кротость, терпніе, легкую походку, нжное прикосновеніе, ласковую улыбку и неутомимость. Посл безсонной ночи, она засыпала на часъ въ кресл и просыпалась такой же проворной, свжей и сильной, какъ посл покойно проведенной ночи въ постел.
Выздоравливая, г. Мозеръ каждый день совершалъ прогулку въ паркъ, опираясь на руку Меты, между тмъ какъ Лили бжала впереди съ складнымъ табуретомъ… Г-жа Мозеръ не знала какъ отблагодарить свою несравненную жемчужину, и просила г-жу д’Арси привезти изъ Парижа хорошенькіе золотые часы съ брилліантами для подарка неутомимой тружениц.
Я ухалъ въ самый день прізда г-жи д’Арси. Мета, пожелала мн счастливаго пути, но не нашла нужнымъ спросить, скоро-ли я возвращусь: я-нашелъ, что она уже слишкомъ сдержанна!
Чрезъ недлю посл моего прибытія въ Парижъ, я получилъ письмо отъ г-жи д’Арси съ просьбой исполнить одно маленькое порученіе. Послднія строки ея письма были слдующія: ‘Мой мужъ и я, мы имемъ особенныя причины желать вашего немедленнаго возвращенія въ Шармили’. Я располагалъ хать въ Шармили въ конц мсяца, но, вслдствіе этого, заинтересовавшаго меня письма, поспшилъ отъздомъ. Г-жа д’Арси встртила меня на крыльц.
— Здсь происходятъ вещи, которыя намъ не совсмъ нравятся, сказала она мн въ полголоса.
— Что вы хотите сказать?
— Смотрите и наблюдайте,— дай Богъ, чтобъ мы ошибались!
Въ Шармили, казалось, было всё по прежнему, но, при внимательномъ наблюденіи, пожалуй, можно было замтить, что не всё идетъ, какъ слдуетъ. Г. Мозеръ, оправясь посл болзни, продолжалъ заниматься исторіей Флоренціи, но г-жа д’Арси была удалена отъ должности домашняго секретаря. Я замтилъ еще, что г. Мозеръ сохранилъ привычку каждый день, посл завтрака, прогуливаться съ Метой и Лили впродолженіи часа, даже двухъ, въ этихъ прогулкахъ никто не смлъ участвовать. Кром того, всегда ровный характеръ г. Мозера сдлался раздражительнымъ. Мета тоже была не въ своей тарелк: всегда аккуратная, дятельная, она теперь, случалось, прислуживала по цлымъ часамъ, ничего не длая, иногда же ею овладвала какая то лихорадочная суетливость, но надо было быть г. д’Арси, чтобъ вывести заключеніе изъ подобныхъ мелочей, не проще ли было предположить, что безсонныя ночи и хлопоты подйствовали на здоровье Меты!
Вечеромъ, въ день моего прізда, она запла арію изъ Донъ-Жуана, какъ вдругъ съ ней сдлалось дурно. Г. Мозеръ, сидвшій около рояля, вскочилъ и отнесъ ее на диванъ. Можетъ быть, онъ продержалъ ее дольше чмъ было необходимо, но вдь человкъ въ 50 лтъ не можетъ обладать проворствомъ юноши! На другой день, за обдомъ, г. д’Арси позволилъ себ пошутить надъ обморокомъ Меты, г. Мозеръ рзко заставилъ его замолчать.
Одна г-жа Мозеръ не подозрвала ничего дурного: она по прежнему ласково улыбалась, по прежнему сіяла добротой и красотой, вруя въ мужа, какъ въ Бога, и считая всхъ людей такими же правдивыми, какъ она сама, и неспособными ко лжи и притворству! Да, наконецъ, было ли въ самомъ дл, что нибудь такое, чтобы требовалось скрыть отъ нея? Я расположенъ былъ врить, что гжа д’Арси слишкомъ слпо соглашалась съ мнніемъ своего недоврчиваго подозрительнаго мужа. Однажды г. Мозеръ сказалъ ей при мн:
— О, что касается до тебя, моя милая, то я увренъ, скажи твой мужъ, что звзды видно въ полдень, и ты, посл минутной нершимости, ясно бы разглядла весь млечный путь на неб.
29-го августа я сидлъ въ мастерской, которая, если вы помните, была устроена въ садовомъ павильон. Желая заняться безъ помхи, я заперся на ключъ. Знакомые голоса въ саду заставили меня поднять голову и прислушаться. Лили просила няньку покачать ее на качеляхъ, и до меня долетлъ вскор ея веселый смхъ. Кто-то, между тмъ, подошелъ и повернулъ ручку моей двери, я не шевелился и шаги удалились.
Покуда Лили качалась, стучавшіеся ко мн, увренные, что мастерская пуста, ходили взадъ и впередъ по дорожк около павильона. До меня долетали отрывки фразъ, изъ которыхъ я сначала ничего не могъ разобрать, но, наконецъ, до слуха моего коснулась фраза, произнесенная пвучимъ знакомымъ голосомъ..
— Никто никогда еще не зналъ такъ хорошо людей!
Голоса приближались, тотъ же нжный голосъ продолжалъ.
— О, отчего я не королева, не императрица, я бы въ Шармили отыскала себ министра! Я бы сказала, что подобные ему люди должны жить для блага народнаго, для блага государственнаго, а не зарывать таланты, дарованные имъ Богомъ!..
Г. Мозеръ отвчалъ слегка дрожащимъ голосомъ.
— Вы жестоки. Разв вы не видите, что растравляете мою тайную рану!
— Простите меня, сказала она съ умоляющимъ выраженіемъ,— я забылась, не подумала….
— Вы имете право заставлять меня страдать, я вамъ обязанъ жизнью.
Голоса удалялись.
— Я не понималъ всей великости приносимой жертвы — долетло до меня.
— ‘Такъ вотъ о чемъ разговариваютъ, прогуливаясь въ парк’, подумалъ я, подымая упавшую кисть.
Черезъ нсколько минутъ я услыхалъ опять приближающіяся голоса.
— А сколько же по нашему мннію мн лтъ?
— Право не знаю — по моему лтъ сорокъ…
Онъ засмялся веселымъ смхомъ, въ которомъ слышалось удовлетворенное самолюбіе.
— Прибавьте еще двадцать и вы угадаете.
— Не можетъ быть — впрочемъ, ваша наружность не обманываетъ, вы моложавы, потому что обладаете молодостью сердца и ума…. Тише, не такъ высоко! крикнула она Лили, посл чего голоса опять удалились.
Черезъ нсколько минутъ мужской голосъ говорила.!
— Вы думаете, что и она также страдаетъ?
— Она такъ добра, отвчалъ тоненькій голосокъ,— она скрываетъ отъ васъ свои сожалнія, свою скуку, свою печаль: она вдь создана для свта… Судя по портрету, она должна была быть чудно-хороша!
Я готовъ былъ закричать, что она и теперь еще одна изъ самыхъ красивыхъ женщинъ Франціи, но, къ счастью, удержался. Мета продолжала.
— Мн кажется, если бы я имла несчастіе стать на дорог любимаго человка, то Богъ бы далъ мн столько силы, чтобъ разстаться съ нимъ, пожертвовать собой для него! Я была бы счастлива сознаніемъ, что заслужила его дружбу, его благодарность…
— Вотъ зминый языкъ! вырвалось у меня невольно.
— Что это? какъ будто кто-то говорилъ…. сказалъ г. Мозеръ,— Тони, вы здсь?— закричалъ онъ.
Я молчалъ.
— Вы ошиблись: я ничего не слыхала, сказала Мета. Сядемте здсь, прошу васъ, продолжала она,— я хочу поврить вамъ тайну и попросить вашего совта, не знаю, достанетъ ли только у меня твердости открыться вамъ…
— Я ничего не скрываю отъ васъ и буду счастливъ, если вы почтите меня вашимъ довріемъ.
Она начала, но такъ тихо, что я ничего не могъ разобрать, къ моему крайнему сожалнію. Нсколько разъ, мн казалось, какъ будто упоминали мое имя…
— Возможно ли?— вскричалъ, г. Мозеръ, — я никакъ не думалъ.
Она продолжала говорить…
— Что могу я посовтывать вамъ?— возразилъ онъ рзко, — что говоритъ ваше сердце?
— Я не понимаю сама себя…
— Любите вы Тони, или не любите?— спросилъ онъ голосомъ, въ которомъ слышалось раздраженіе.
Къ моему сожалнію, я не могъ разслышать отвта.
— Я затрудняюсь дать вамъ совтъ, отвчалъ онъ смягчаясь, — дружба также эгоистична, какъ и любовь. Въ эти три мсяца, ваше общество сдлалось мн такъ необходимо, что я дрожу при мысли лишиться васъ! Впрочемъ, я буду говорить въ вашемъ интерес, забывая о себ. Я очень люблю Тони, по сомнваюсь будете ли вы счастливы съ нимъ: онъ артистъ въ душ, прежде и больше всего онъ любитъ живопись и славу,— жена займетъ второстепенное мсто въ его сердц. Я думаю, что первое время вы будете служить ему игрушкой, а впослдствіи — экономкой. Я желалъ бы вамъ мужа, который имлъ бы одинаковые съ вами вкусы, который вполн бы оцнилъ васъ, — человка, который бы понялъ вашъ умъ, вашъ характеръ, ваше сердце, который бы избралъ васъ своей любимой подругой, повренной всхъ своихъ мыслей, сдлалъ бы васъ своимъ другомъ въ полномъ смысл этого слова.
— Значитъ, вы совтуете мн отказать ему? Мн остается только три дня на размышленіе.