Мера за меру, Шекспир Вильям, Год: 1604

Драматургия
Время на прочтение: 84 минут(ы)
Скачать в PDF

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ШЕКСПИРА
ВЪ ПРОЗ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

ТОМЪ ПЯТЫЙ.

I. Мра за мру.— II. Тимонъ Аинскій.— III. Зимняя сказка и IV. Лукреція.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
КЪ ЖУРНАЛУ
‘ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРНІЕ’
за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДЕВА.
1893.

МРА ЗА МРУ.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

Винченціо, герцогъ.
Анджело, намстникъ.
Эскалъ, старый придворный.
Клаудіо, молодой человкъ.
Люціо, безпутный молодой человкъ.
Еще двое такихъ же молодыхъ людей.
Профосъ, смотритель тюрьмы.
Томасъ, Питэръ, монахи.
Судья.
Варрій.
Локоть, простоватый охранитель порядка.
Накипь, глупый горожанинъ.
Потшникъ, слуга Передерженной.
Эбхурсонъ, палачъ.
Барнардинъ, распутный узникъ.
Изабелла, сестра Клаудіо.
Маріанна, невста Анджело.
Джульетта, возлюбленная Клаудіо.
Франциска, монахиня.
Передерженная, сводня.
Придворные, офицеры, граждане, мальчикъ, свита.

Дйствіе происходитъ въ Вн.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Комната въ герцогскомъ дворц.

Входятъ Герцогъ, Эскалъ, придворные и свита.

Герцогъ. Эскалъ.
Эскалъ. Что прикажете, государь?
Герцогъ. Объяснять теб основные законы по управленію страною — было бы съ моей стороны излишнею словоохотливостью. Твои познанія въ этомъ дл настолько превышаютъ мои собственныя, что никакого полезнаго совта я дать теб не могу. Остается только прибавить къ твоимъ способностямъ еще власть, и пусть эти способности длаютъ свое дло. Нравы нашихъ подданныхъ, обычаи нашего города, формы общественнаго судопроизводства и въ теоріи, и на практик теб знакомы короче, чмъ кому-нибудь изъ лучшихъ извстныхъ мн законовдовъ (Подаетъ Эскалу бумагу). Тутъ изложены вс подробности возлагаемаго на тебя порученія, отъ которыхъ я бы не желалъ, чтобы ты отступалъ. Передайте Анджело, что я прошу его сюда (Одинъ изъ придворныхъ уходитъ). Какъ думаешь, Эскалъ, справится онъ съ этимъ дломъ? Ты долженъ знать, что мы по особому побужденію именно его оставляемъ своимъ намстникомъ на время нашего отсутствія. Мы вручаемъ ему право и грозно карать, и любовно миловать, предоставляемъ ему вс права нашей безграничной власти. Что ты на это скажешь?
Эскалъ. Если въ Вн есть человкъ вполн достойный такой милости и такой чести, это, конечно, Анджело.

Входитъ Анджело.

Герцогъ. А, вотъ и онъ.
Анджело. Всегда покорный вол вашей свтлости, я тотчасъ же явился выслушать ваши приказанія.
Герцогъ. Въ твоей природ, Анджело, есть такія рзко очерченныя черты, благодаря которымъ вся жизнь твоя для наблюдателя становится вполн ясной. Самъ ты и твои способности не настолько составляютъ твою личную собственность, чтобы ты имлъ право расходовать свои добродтели только на себя, а себя только на нихъ. Небо обращается съ нами,— какъ мы обращаемся съ факелами, мы зажигаемъ ихъ не для нихъ самихъ, точно такъ же, если наши добродтели не замтны другимъ, это почти равняется полному ихъ отсутствію. Прекрасный умъ познается только по прекраснымъ своимъ проявленіямъ, и природа никогда никому не отпускаетъ даромъ даже малйшаго совершенства, она, какъ разсчетливая богиня, всегда оставляетъ за собою право съ лихвою взыскивать за свои дары, требуя и благодарности, и процентовъ за ссуженное. Однако, я вижу, что только даромъ трачу слова, поучая человка, способнаго и безъ того проявить высокія свои качества. Вотъ теб полномочія, Анджело, будь за время нашего отсутствія нами самими. Пусть и смертные приговоры, и милосердіе въ Вн исходятъ только съ твоихъ устъ и изъ твоего сердца. Хотя къ уважаемому Эскалу я обратился ране, чмъ къ теб, онъ все-таки будетъ вторымъ, а не первымъ. Бери же полномочія (Вручаетъ ему пергаментъ).
Анджело. Не торопитесь, государь, изслдуйте хорошенько, какого качества тотъ металлъ, на которомъ вы хотите вычеканить такой благородный и высокій образъ.
Герцогъ. Безъ отговорокъ. Нашъ выборъ палъ на тебя по долгомъ и зрломъ размышленіи. Прими же полномочія. Необходимость торопиться отъздомъ такъ велика, что мы только объ этомъ и думаемъ, не имя времени ждать ршенія многихъ очень важныхъ вопросовъ. Если будетъ время и того потребуютъ обстоятельства, мы извстимъ васъ о себ письмомъ, а также надемся, что и вы не будете оставлять насъ безъ извстій о происходящемъ здсь. Затмъ, прощайте. Исполняйте же возложенныя на васъ обязанности, я нисколько не сомнваюсь, что он исполнены будутъ прекрасно.
Анджело. Позвольте, ваша свтлость, хоть проводить васъ сколько-нибудь.
Герцогъ. Я вынужденъ торопиться такъ сильно, что не могу допустить никакихъ проводовъ. Клянусь честью, что теб нечего заботиться о возданіи мн какихъ бы то ни было почестей. Ты теперь здсь такой же полный властелинаъ, какъ и я самъ. По своему усмотрнію и по тому, что теб подскажетъ совсть, можешь смягчать законы или длать ихъ боле суровыми. Дай мн руку, я желаю ухать тайно. Народъ свой я люблю, но не люблю выставляться ему на показъ. Хотя громкіе заздравные возгласы и неистовые клики восторга очень лестны, но они не доставляютъ мн ни малйшаго удовольствія. Не думаю, чтобы тотъ, кому они нравятся и кто выискиваетъ случая ими насладиться, былъ человкомъ вполн благоразумнымъ. Прощайте еще разъ.
Анджело. Молю, чтобы небеса послали вамъ успхъ въ длахъ.
Эскалъ. Счастливаго пути вамъ, ваша свтлость, и такого же счастливаго возвращенія.
Герцогъ. Благодарю. Прощайте (Уходить).
Эскалъ. Графъ, я хочу просить васъ дозволить мн переговорить съ вами безъ всякихъ стсненій, чтобы насколько возможно обстоятельне выяснить наше положеніе. На меня возложены обязанности, мн даны полномочія, но въ чемъ заключаются первыя, какъ широки вторыя, мн ршительно неизвстно.
Анджело. Поврьте, что и я знаю не больше вашего. Отправимтесь вмст, разсмотримъ подробно полномочія и, надюсь, мы скоро узнаемъ на этотъ счетъ все, что знать намъ необходимо.
Эскалъ. Слдую за вами (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Площадь.

Входятъ Люціо и двое молодыхъ людей.

Люціо. Если нашъ герцогъ, какъ и другіе герцоги, не сойдется въ условіяхъ съ королемъ венгерскимъ, вс они дружно нападутъ на короля.
1-й молодой человкъ. Да ниспошлютъ небеса миръ, по только намъ, а не королю венгерскому.
2-й молодой человкъ. Аминь.
Люціо. Ты кончаешь тмъ же, чмъ морскіе разбойники. Въ море они выходятъ со всми десятью заповдями, но затмъ по дорог одну изъ нихъ вычеркиваютъ.
2-й молодой человкъ. Которую:— ‘Не укради?’
Люціо. Ну, да, именно ее.
1-й молодой человкъ. Да, такая заповдь и капитану корабля, и всей его команд заповдывала именно то, чмъ они промышляютъ и зачмъ вышли въ море. Такъ и у насъ едва-ли есть одинъ солдатъ, которому пришлось бы по вкусу слово миръ, о которомъ упоминается въ предъобденной молитв.
2-й молодой человкъ. А я, напротивъ, не встрчалъ ни одного солдата, которому это слово пришлось бы не по душ.
Люціо. Врю, что не встрчалъ, потому что ты никогда не бываешь тамъ, гд читаютъ молитвы.
2-й молодой человкъ. Будто бы? Нтъ, я бывалъ тамъ, по крайней мр, разъ двнадцать.
1-й молодой человкъ. Какъ! Неужто слушалъ молитвы, даже написанныя стихами.
2-й молодой человкъ. Всевозможными размрами и на всевозможныхъ языкахъ.
1-й молодой человкъ. И относящіяся ко всевозможнымъ вроисповданіямъ?
Люціо. Чтожь изъ этого? Какъ бы ни спорили между собою богословы, молитва все-таки остается молитвой. А вотъ ты сколько бы ни молился, все-таки остаешься безпутнымъ бездльникомъ.
l-й молодой человкъ. Согласенъ, но вся разница между нами вызвана только ножницами…
Люціо. Отдлившими бархатъ отъ кромки… Ты кромка.
1-й молодой человкъ. А ты бархатъ, самый лучшій бархатъ, тканный въ три шелковины, тройной и тщательно подстриженный. Но, по-моему, лучше быть кромкой отъ англійскаго сермяжнаго сукна, чмъ французскимъ бархатомъ, выстриженнымъ, какъ выстриженъ ты. Я говорю по опыту, слышишь? по опыту.
Люціо. Врю и убжденъ, что опытъ этотъ достался теб не дешево. Вслдствіе того, въ чемъ ты сознавался самъ, я готовъ выпить за твое здоровье, но ни за что на свт не соглашусь пить съ тобой изъ одного стакана.
1-й молодой человкъ. Я, вроятно, что нибудь на себя навралъ?
2-й молодой человкъ. Не знаю, навралъ или нтъ. Это судя по тому, схватилъ ты кое-что или не схватилъ.
Люціо. Смотрите, кто жалуетъ сюда? сама синьора ‘Угодливость’.
1-й молодой человкъ. Не дешево обошлись мн т непріятности, какими я обязанъ гостепріимному ея крову.
2-й молодой человкъ. Прошу тебя, скажи, сколько он теб стоять?
1-й молодой человкъ. Отгадай самъ.
2-й молодой человкъ.Тысячи три долларовъ ежегодно?
1-й молодой человкъ. Къ сожалнію, даже больше.
Люціо. Съ придачею французской короны, иначе называемой ‘corопа Veneris’.
l-й молодой человкъ. Ты все приписываешь мн разныя болзни. Увряю тебя, однако, что ты сильно ошибаешься… У меня нтъ ровно ничего такого.
Люціо. Знаю, что ровно ничего, потому что самый мозгъ у тебя въ костяхъ сгнилъ отъ распутной жизни. Да, милый мой, ты многимъ ей обязанъ.

Входитъ Передержанная.

1-й молодой человкъ. Какъ поживаешь? Въ какомъ бедр сильне у тебя ломота — въ правомъ или въ лвомъ?
Передерженная. Ну, отстань, отстань! Сейчасъ схватили и потащили въ тюрьму человка, цна которому тысячъ въ пять разъ выше, чмъ всмъ вамъ вмст.
2-й молодой человкъ. Кого же это? Сдлай одолженіе, скажи.
Передерженная. Кого же, какъ не Клаудіо, самого синьора Клаудіо.
1-й молодой человкъ. Клаудіо въ тюрьм? не можетъ этого быть.
Передерженная. Можетъ, коли оно такъ и есть. Самая видла, какъ его схватили, какъ повели. Хуже всего то, что дня черезъ три ему еще отрубятъ голову.
Люціо. Шутить въ такомъ дл было бы глупо. Говори безъ всякихъ шутокъ, врно ты это знаешь?..
Передерженная. Какъ нельзя врне, а все за то, что благодаря ему, у синьоры Джульетты оказался ребенокъ.
Люціо. Теперь и я начинаю врить, что это такъ. Онъ общалъ зайти ко мн еще два часа тому назадъ и не пришелъ, между тмъ онъ всегда врно держалъ данное слово.
2-й молодой человкъ. Къ тому же это извстіе какъ разъ сходится съ тмъ, о чемъ мы недавно говорили.
l-й молодой человкъ. А боле всего сходится оно съ вывшеннымъ указомъ.
Люціо. Пойдемте. Постараемся хорошенько разузнать въ чемъ дло (Уходитъ вмст съ обоими молодыми людьми).
Передерженная. Вотъ изволь теперь радоваться. Благодаря войн, потогонному леченію, разнымъ указамъ, тюрьмамъ и бдности, я должна остаться безъ дла (Входитъ Потшникъ). Что скажешь новаго?
Потшникъ. А того въ самомъ дл повели въ тюрьму.
Передерженная. За что?
Потшникъ. За женщину.
Передерженная. Что же онъ сдлалъ?
Потшникъ. Ловилъ форелей въ чужихъ водахъ.
Передерженная. Такъ что она теперь съ ребенкомъ.
Потшникъ. Онъ изъ двицы сдлалъ женщину, да еще съ ребенкомъ. А слышали вы про новый указъ?
Передерженная. Какой указъ?
Потшникъ. Вс непотребные дома въ предмстіяхъ должны быть закрыты.
Передерженная. А городскіе?
Потшникъ. Останутся на смена. Не сдобровать и имъ, если какой-нибудь добрый человкъ за нихъ не вступится.
Передерженная. Что же сдлаютъ съ нашими заведеніями?
Потшникъ. Сломаютъ ихъ до основанія.
Передерженная. Да это какой-то общественный переворотъ! Что же будетъ со мною?
Потшникъ. Не бойтесь. Хорошій юрисконсультъ безъ практики не останется. Перемна помщенія еще не требуетъ прекращенія ремесла, и я по-прежнему останусь у васъ подручнымъ. Успокойтесь же. Надъ вами сжалятся, да и какъ не сжалиться, когда вы на служб обществу проглядли вс глаза.
Передерженная. Нечего намъ здсь длать, подручный Томасъ. Уйдемъ по добру-по здорову.
Потшникъ. Смотрите, профосъ ведетъ въ тюрьму синьора Клаудіо, и Джульетта съ ними (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Тамъ-же.

Входятъ Профосъ, Клаудіо, Джульетта и стража, затмъ Люціо и двое молодыхъ людей.

Клаудіо. Что это значить, любезный? Ты водишь меня по улицамъ, словно на показъ всему свту. Если ршено засадить меня въ тюрьму, веди меня туда прямо.
Профосъ. Длаю я это не по собственному зложелательству, а по строгому предписанію синьора Анджело.
Клаудіо. Изъ этого я вижу, что полубогиня ‘Власть’ хочетъ заставить насъ расплачиваться за проступки, принимая въ разсчетъ не стоимость монеты, а ея всъ. Скира небесъ кого хочетъ милуетъ, а кого не хочетъ миловать, того караетъ. Тмъ не мене это все-таки считается правосудіемъ.
Люціо. Что это значитъ? За что ведутъ тебя въ заключеніе?
Клаудіо. За своеволіе, другъ Люціо, за избытокъ своеволія. Какъ непомрное обжорство непремнно влечетъ за собою продолжительный постъ, такъ за злоупотребленіе своеволіемъ слдуетъ неволя. Да, мы, какъ крысы, жадно пожирающія разставленную имъ отраву, безразсудно увлекаемся соблазнительною приманкою грха:— вкушаемъ и умираемъ.
Люціо. Если бы я зналъ, что, будучи взятъ подъ стражу, я окажусь въ состояніи разсуждать такъ хладнокровно и здраво, я непремнно послалъ бы кое за кмъ изъ своихъ заимодавцевъ. Но я все-таки скажу, что несравненно пріятне безпутствовать на свобод, чмъ предаваться въ тюрьм нравственнымъ размышленіямъ. Въ чемъ провинился ты, Клаудіо?
Клаудіо. Объяснять, въ чемъ именно, было бы новымъ и еще боле тяжкимъ грхомъ.
Люціо. Въ чемъ же ты виноватъ:— въ убійств?
Клаудіо. Нтъ.
Люціо. Въ прелюбодяніи?
Клаудіо. Пожалуй, называй хоть такъ.
Профосъ. Ну, идите, идите, пора.
Клаудіо. Дай сказать еще хоть слово. На одно слово, Люціо (Отводитъ его въ сторону).
Люціо. Хоть на цлую сотню, если это можетъ принесть теб пользу. Неужто за прелюбодяніе подвергаютъ теперь такимъ гоненіямъ?
Клаудіо. Вотъ въ какомъ положеніи я очутился. По взаимному соглашенію и по самому честному договору, я пріобрлъ право раздлить ложе Джульетты. Ты ее знаешь, она мн совершенно тоже, что жена. Для того, чтобы нашъ бракъ сдлался вполн законнымъ, недостаетъ исполненія кое-какихъ вншнихъ формальностей, да торжественной публичной огласки. Обойтись безъ всего этого мы ршили ради того, чтобы не лишиться ея приданаго, находящагося до сихъ поръ въ сундукахъ у ея родныхъ, отъ которыхъ мы скрывали нашу взаимную любовь, чтобы признаться въ ней при боле благопріятныхъ обстоятельствахъ. Однако, тайна нашихъ отношеній приняла у Джульетты слишкомъ крупные размры.
Люціо. Въ вид ребенка?
Клаудіо. Къ несчастію, да. Новый-же намстникъ герцога… Новизна-ли положенія туманитъ его зрніе и даже совсмъ ослпляетъ его, оттого-ли, что государство для него только верховой конь, которому онъ, новичекъ, едва успвшій вскочить на сдло, хочетъ тотчасъ-же дать почувствовать остріе шпоръ и тмъ пояснить коню, что онъ полный его повелитель, или, наконецъ, потому, что тиранство свойственно какъ самому сану, такъ и тому, кто его занимаетъ?— не знаю. Но какъ-бы то ни было, новый правитель снова вызываетъ къ жизни вс старые карательные законы, давно, словно ржавое оружіе, покоившіеся на полкахъ и покоившіеся такъ долго, что въ теченіе девятнадцати зодіаковъ ни одинъ изъ нихъ не примнялся къ длу. Вотъ теперь, чтобы создать себ грозное имя, онъ примнилъ дремавшій и забытый законъ ко мн. Разумется, все это длается для того, чтобы создать себ славу карателя.
Люціо. Ручаюсь, что такъ. Значитъ, теперь между твоими плечами и головой связь такая тонкая, что достаточно одного вздоха влюбленной молочницы, чтобы связь эта порвалась. Подошли кого-нибудь къ герцогу, попроси у него пощады.
Клаудіо. Уже посылалъ, но его нигд не могутъ отыскать. Прошу тебя, Люціо, окажи мн услугу. Сегодня сестра моя поступаетъ въ монастырь и начинаетъ свое послушничество. Сообщи ей, насколько опасно мое положеніе, и уговори ее отъ моего имени пріобрсти себ друзей среди приближенныхъ суроваго намстника и даже повидаться съ нимъ самимъ. Я возлагаю на нее сильнйшія надежды, потому что одна безмолвная рчь ея молодости способна разжалобить самыхъ безжалостныхъ мужчинъ. Кром этого, она одарена счастливою способностью, если захочетъ, убждать своими доводами всхъ безъ исключенія.
Люціо. Молю Бога за ея успхъ, какъ для того, чтобы спасти теб жизнь, такъ и для того, чтобы спасти отъ печальной участи и другихъ, подобно теб обреченныхъ на вчное воздержаніе. Горько мн будетъ, если ты лишишься жизни изъ-за глупой потхи. Я сегодня же отправлюсь къ твоей сестр.
Клаудіо. Благодарю, добрый другъ.
Люціо. И увижусь съ нею черезъ два часа.
Клаудіо. Идемъ, профосъ (Вс уходятъ).

СЦЕНА IV.

Съ мужскомъ монастыр.

Входятъ Герцогъ и братъ Томасъ.

Герцогъ. Нтъ, добрый отецъ, откинь эту мысль! Не думай, чтобы слюнявая стрла любви могла проникнуть въ хорошо обороняемое сердце мужчины. То, что вынуждаетъ меня просить у тебя тайнаго убжища, много важне и почтенне всхъ помысловъ кипучей юности.
Томасъ. Можете вы, ваша свтлость, сообщить мн, въ чемъ дло?
Герцогъ. Теб, отецъ, боле чмъ кому-либо другому извстно, какъ я всегда любилъ уединеніе, какъ мало дорожилъ сборищами, среди которыхъ полный просторъ порывамъ юности, роскоши и безсмысленному задору. Я передалъ синьору Анджело, человку не только строгихъ, но и суровыхъ правилъ, и намстничество въ Вн, и безграничную мою власть. Вс воображаютъ, будто я ухалъ въ Польшу, а такъ какъ слухъ этотъ распустилъ я самъ, вс ему поврили. Теперь, святой отецъ, желаешь ты узнать, зачмъ я это сдлалъ?
Томасъ. Желаю, государь.
Герцогъ. У насъ есть суровыя постановленія, страшно жестокіе законы, необходимые, какъ удила для слишкомъ рьяныхъ коней, но мы за послднія четырнадцать лтъ дозволили дремать этимъ законамъ, словно престарлымъ львамъ, боле не выходящимъ на добычу, но спокойно доживающимъ вкъ въ своихъ пещерахъ. И вотъ, какъ грозные пучки прутьевъ, связанные снисходительнымъ отцомъ только для устрашенія, а не для того, чтобы ихъ употреблять въ дло, становятся съ теченіемъ времени источниками не страха, а насмшекъ, справедливые наши законы утратили грозный характеръ и начинаютъ казаться какъ будто мертвыми даже для самихъ себя, разнузданнность водитъ за носъ правосудіе, грудной ребенокъ бьетъ кормилицу, и тмъ почти уничтожается всякій порядокъ.
Томасъ. Но, вдь, и вы, ваша свтлость, могли, если угодно, и сами развязать руки правосудію, и проявленія его, исходя отъ васъ, были бы много дйствительне, чмъ исходя отъ Анджело.
Герцогъ. Боюсь, что это оказалось бы слишкомъ ужъ грознымъ, такъ какъ я самъ виноватъ въ излишней свобод, которою злоупотребляетъ народъ. Съ моей стороны было излишнимъ проявленіемъ тиранства, еслибы я сталъ преслдовать и карать этотъ народъ за то, что самъ же я ему дозволилъ нмымъ своимъ согласіемъ. Поэтому, святой отецъ, я возложилъ эту обязанность на Анджело. Прикрываясь моимъ именемъ, онъ можетъ карать безпощадно, не подвергая меня никакой отвтственности, никакимъ нареканіямъ. Для наблюденія же за его дятельностью я, подъ видомъ монаха вашего ордена, стану посщать и знать и простонародье. Поэтому-то я прошу тебя добыть мн монашескую одежду и научить меня держаться такъ, чтобы походить на настоящаго монаха. Есть у меня для моихъ поступковъ еще и другія побужденія, но я сообщу теб ихъ въ боле досужее время. Добавлю только одно: Анджело строгъ, онъ постоянно обороняетъ себя противъ зависти и едва сознаетъ, что кровь кипитъ въ немъ самомъ, и что хлбъ на самомъ дл вкусне камня. Посмотримъ, измнитъ-ли его власть, и тогда узнаемъ, слдуетъ-ли врить тому, что видятъ наши глаза (Уходятъ).

СЦЕНА V.

Въ женскомъ монастыр.

Входятъ Изабелла и Франциска.

Изабелла. А кром этихъ, есть у монахинь какія-нибудь права и преимущества?
Франциска. Кажется т, которыя ты видишь, достаточно велики.
Изабелла. Это врно, и мн большаго не нужно. Я, напротивъ, желала бы, чтобы уставъ въ монастыр Святой Клары былъ еще строже.
Люціо (За сценой). Эй, миръ сему жилищу.
Изабелла. Кто-то зоветъ.
Франциска. Голосъ мужчины. Милая Изабелла, поверни ключъ и спроси у пришедшаго, что ему нужно, теб позволено это длать, а мн нтъ, ты еще свободна. Когда ты примешь обтъ монашества, и теб нельзя будетъ говорить ни съ однимъ мужчиной иначе, какъ въ присутствіи настоятельницы. Но даже и въ ея присутствіи теб придется разговаривать съ мужчиной не иначе, какъ съ закрытымъ лицомъ, а если лицо открыто, придется отказаться отъ разговоровъ. Вотъ онъ зоветъ опять, отвть же ему, прошу тебя (Уходитъ).
Изабелла. Миръ и благоденствіе! Кто же зоветъ?

Входитъ Люціо.

Люціо. Привтъ теб, двушка, если твои свжія щеки, гласящія, что ты до сихъ поръ двушка, говорятъ правду. Не можешь-ли ты дать мн возможность повидаться съ Изабеллой, одной изъ послушницъ этого монастыря, то-есть съ прелестной сестрой несчастнаго ея брата Клаудіо.
Изабелла. Почему же братъ ея несчастный? Простите за этотъ вопросъ, но онъ необходимъ, тмъ боле, что я и есть та самая Изабелла, сестра Клаудіо.
Люціо. Несравненная моя красавица, вашъ братъ шлетъ вамъ дружескій свой поклонъ. Чтобы объяснить вамъ дло въ двухъ словахъ, скажу прямо, что онъ въ тюрьм.
Изабелла. О, какое горе! За что же онъ попалъ туда?
Люціо. Будь судьею я, вашъ братъ получилъ бы но только благодарность, но и награду за то, что самъ наградилъ ребенкомъ свою возлюбленную.
Изабелла. Прошу васъ перестать издваться надо мною.
Люціо. Я и не думаю издваться. Хотя у меня есть обыкновеніе не давать спуска двственницамъ, а всегда, подобно кулику, шутить языкомъ и пть далеко отъ гнзда, то-есть отъ сердца, съ вами поступить такъ я не могу. Я считаю васъ святымъ, божественнымъ созданіемъ, съ которымъ, вслдствіе отреченія его отъ грховнаго міра, каждый обязанъ говорить, какъ съ праведницей.
Изабелла. Вы не замчаете, что, насмхаясь надо мною, сами начинаете кощунствовать.
Люціо. Не думайте этого. Вотъ вамъ въ короткихъ словахъ вся правда. Вашъ братъ и его возлюбленная цловались и обнимались, а такъ какъ все, что хорошо питается — тучнетъ, то даже воздланное и засянное поле посл поры цвтнія даетъ плодъ и обильную жатву. Вотъ и чрево двицы своею тучностью доказало, что оно хорошо и воздлано, и обсмянено.
Изабелла. Вы, кажется, объясняете мн, что кто-то забеременлъ отъ брата? Ужь не кузина-ли моя Джульетта?
Люціо. Разв она вамъ родственница?
Изабелла. Нтъ, она сестричка мн не родная и не двоюродная, а названная. У школьныхъ подругъ обыкновеніе называть другъ друга разными ласковыми именами.
Люто. Да, она.
Изабелла. Уговорите его скоре съ нею обвнчаться.
Люціо. Вопросъ вотъ въ чемъ. Герцогъ ухалъ изъ Вны какъ-то странно, давъ понять кое-кому изъ знатнйшихъ здшнихъ обывателей,— въ томъ числ и мн — что насъ въ недалекомъ будущемъ ожидаютъ какіе-то важные подвиги. Но вотъ, черезъ государственныхъ людей, знакомыхъ съ тайнами управленія, мы вдругъ узнаемъ, что между увреніями герцога и настоящими его намреніями лежитъ цлая бездна. За его отсутствіемъ, пользуясь неограниченною властью, государствомъ управляетъ синьоръ Анджело, у человка этого въ жилахъ течетъ не кровь, а растаявшій снгъ, онъ не только никогда не знавалъ ни игривыхъ уколовъ чувственности, ни разнживающаго вліянія любовной страсти, но, напротивъ, ради спасенія души, онъ при помощи умственнаго труда и воздержанія обуздываетъ и заглушаетъ въ себ малйшіе проблески плотскихъ влеченій. Вотъ онъ, чтобы нагнать ужасъ на населеніе, чтобы исправить нравы и сокрушить свободу, давно привыкшіе безпечно баловаться на глазахъ у безчеловчнаго закона, словно мыши около льва, отрылъ забытый законъ, по точному и жестокому смыслу котораго вашему брату, совершившему проступокъ, какъ разъ запрещенный этимъ закономъ, грозитъ теперь смертная казнь. Вслдствіе этого, намстникъ приказалъ отвести вашего брата въ тюрьму и, чтобы казнь виноватаго послужила примромъ для другихъ, дйствительно намренъ лишить его жизни. Итакъ, все погибло безвозвратно, если вы своими трогательными мольбами не съумете смягчить сердце непреклоннаго Анджело. Въ этомъ-то и заключается сущность моего посредничества между вашимъ братомъ и вами
Изабелла. И намстникъ дйствительно намренъ казнить Клаудіо?
Люціо. Приговоръ уже подписанъ, и профосъ получилъ приказаніе принести его въ исполненіе.
Изабелла. Чмъ же при моихъ жалкихъ средствахъ могу я быть ему полезной?
Люціо. Нтъ, не жалкія, у насъ для этого есть могучія средства.
Изабелла. Какія же? Сомнваюсь, чтобы он у меня были.
Люціо. Наши сомннія въ себ — предатели. Он заставляютъ насъ уклоняться даже отъ попытки, когда безъ нихъ побда могла бы остаться за нами. Ступайте къ намстнику, и пусть онъ убдится по опыту, что къ желаніямъ двицъ мужчины иногда относятся снисходительне, чмъ боги къ мольбамъ смертныхъ. Когда он преклонятъ колни и зальются слезами, все исполняется согласно ихъ требованіямъ.
Изабелла. Посмотрю, и сдлаю все, что могу.
Люціо. Но только поскоре.
Изабелла. Сію же минуту, только сообщу все настоятельниц. Благодарю васъ. Поклонитесь отъ меня брату. Не позже, какъ сегодня же вечеромъ, я извщу его объ исход моей попытки.
Люціо. Прощайте.
Изабелла. Прощайте, добрый синьоръ (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Комната въ дом Анджело.

Входятъ Анджело, Эскалъ, Судьи, Профосъ, чиновники и слуги.

Анджело. Ни подъ какимъ видомъ не слдуетъ обращать законъ въ простое огородное пугало для прожорливыхъ птицъ. Онъ не долженъ оставаться неподвижнымъ. Иначе, вслдствіе привычки къ нему, онъ обратится въ чучело, на которое птицы садятся безъ всякаго страха.
Эскалъ. Положимъ, такъ. Но не будемъ же и чрезмрно жестоки. Пусть наша острая скира только слегка обрубаетъ втви, но рубить стволъ до корня не слдуетъ, и тогда получится исправляющая, но не истребляющая мра. Горько мн, когда я подумаю объ этомъ молодомъ человк. Отецъ его былъ такой благородный, такой знатный человкъ. Не упускайте этого изъ вида, Анджело. Хотя я убжденъ, что вы человкъ самой безукоризненной нравственности, но подъ вліяніемъ собственныхъ страстей не случалось-ли и вамъ самимъ, когда время помогало мсту, а мсто желанію, когда непобдимыя требованія вашей крови имли возможность осуществить то, къ чему васъ влекло,— не случалось-ли вамъ оказываться виновнымъ именно въ томъ же, за что вы осуждаете теперь другого? Неужто вы никогда, даже въ мысляхъ, не оказывались достойнымъ такой-же кары закона?
Анджело. Подвергаться искушенію, почтенный Эскалъ, дло одно, пасть подъ вліяніемъ искушенія — другое. Нисколько не отрицаю, что и на произносящемъ смертные приговоры суд, въ числ двнадцати присяжныхъ, пожалуй, найдется воръ, а можетъ быть два-три человка окажутся хуже самого подсудимаго. Судъ караетъ, вдь, только за то, что передъ нимъ изобличено. Какое дло закону до того, что вора судитъ воръ? Явленіе самое понятное. Попадается намъ на земл алмазъ, мы наклоняемся, поднимаемъ его. Мы наклонились именно потому, что увидали его, безъ этого мы прошли бы мимо, не обращая на него ни малйшаго вниманія. Вы не станете оправдывать виноватаго на томъ основаніи, что я могъ бы совершить тотъ же проступокъ. Скажите мн лучше, что я, осуждающій виноватаго на жестокую кару, могу самъ оказаться виноватымъ въ томъ же, за что караю теперь другого, пусть теперешній приговоръ ему будетъ приговоромъ и мн, пусть онъ влечетъ за собою ничмъ неустранимую смерть. Виноватый долженъ умереть.
Эскалъ. Пусть будетъ такъ, какъ ршила твоя мудрость.
Анджело. Гд профосъ?
Профосъ. Здсь. Что угодно будетъ вамъ, синьоръ, приказать мн?
Анджело. Распорядись, чтобы завтра въ девять часовъ утра Клаудіо былъ уже казненъ. Приведи къ нему духовника, пусть приготовится, такъ какъ онъ дошелъ до крайняго предла своего земного странствованія (Профосъ уходитъ).
Эскалъ. Да проститъ его небо, какъ да проститъ оно и всмъ намъ. Иные возвышаются вслдствіе своихъ пороковъ, другіе же гибнутъ, благодаря своимъ хорошимъ качествамъ. Иные здравыми и невредимыми выходятъ изъ цлой чащи преступленій, не подвергаясь за нихъ ни малйшей отвтственности, другихъ за малйшій проступокъ постигаетъ неумолимая кара.

Входятъ Локоть и полицейскіе, ведущіе Накипь и Потшника.

Локоть. Ведите, ведите ихъ сюда! Есть въ общественномъ колес государства такіе непотребные бездльники, которые не признаютъ никакихъ законовъ, только и длаютъ, что всю жизнь вертятся въ непотребныхъ домахъ. Давайте, давайте ихъ сюда!
Анджело. Что это значитъ, синьоръ? Какъ васъ зовутъ и чего вамъ нужно?
Локоть. Съ позволенія вашей милости, я полицейскій чиновникъ своего государя. Мое имя — Локоть и, опираясь на правосудіе, я привелъ къ вашей милости двухъ отъявленныхъ ‘задльниковъ’.
Анджело. Задльниковъ?За какое же дло привелъ ихъ ты сюда? Или ты, можетъ быть, хочешь сказать ‘бездльниковъ?’
Локоть. Съ позволенія вашей милости, я и самъ хорошенько не знаю, кто они такіе? Но я твердо убжденъ, что они отъявленные негодяи, не имющіе никакой ‘профанаціи’, безъ которой не долженъ обходиться ни одинъ порядочный человкъ христіанской націи.
Эскалъ. Прекрасно! Онъ очень способный полицейскій.
Анджело. Что же дале? Какого они званія?.. Тебя, кажется, зовутъ ‘Локоть?’ Ну, Локоть, что же ты не продолжаешь?
Потшникъ. Онъ не можетъ, синьоръ. Въ этомъ локт есть изъянъ.
Анджело. А самъ ты кто такой?
Локоть. Онъ-то, синьоръ? Онъ, съ вашего позволенія, правая рука у сводни, да и самъ, говорятъ, тоже полусводникъ! Ну, разв хорошій человкъ станетъ служить у скверной женщины, заведеніе которой, находившееся въ предмстіи, говорятъ, разрушено до основанія. А теперь она держитъ заведеніе въ город, и заведеніе прегнусное.
Эскалъ. По чемъ ты это знаешь?
Локоть. Отъ своей жены, которую я ‘детестую’ самымъ прекраснымъ образомъ передъ вашею милостью.
Эскалъ. Какъ? отъ жены?
Локоть. Да, ваша милость, а она,— благодаря Богу,— женщина честная.
Эскалъ. Такъ ты, можетъ быть, за это ее и детестуешь?
Локоть. Да, ваша милость, я и отъ своего имени, и отъ имени жены детестую, что если этотъ домъ — не домъ такой жалкой твари, какъ сводня, онъ во всякомъ случа самый скверный домъ.
Эскалъ. Какъ-же могъ ты это узнать?
Локоть. Опять-таки, съ позволенія вашей милости, отъ жены. Будь моя жена, съ позволенія вашей милости, женщина падкая на блудодянія, на прелюбодянія и на всякія иныя скверныя дянія, изъ нея вышла-бы мерзйшая потаскушка.
Эскалъ. Какъ-же это?
Локоть. Да при содйствіи этой самой госпожи Передерженной. Но она плюнула нахалу въ рожу и съ умла за себя постоять.
Потшникъ. Нтъ, съ позволенія вашей милости, было это совсмъ не такъ.
Локоть. Не такъ? Такъ докажи это, честный человкъ, передъ лицомъ всей вотъ этой сволочи. Да, докажи!
Эскалъ (Намстнику). Разберете вы что-нибудь въ этой путаниц?
Потшникъ. Пришла она къ намъ беременная, съ позволенія вашей милости, и попросила, чтобы ей дали пость варенаго чернослива. А у насъ, какъ нарочно, во всемъ дом оказалось только дв черносливины и лежали-то он въ такое непоказанное время на десертной тарелочк, которой цна не боле трехъ пенсовъ. Вы, ваша милость, конечно, видали такія тарелочки. Не настоящія он фарфоровыя, но все-таки хорошія.
Эскалъ. Къ длу, къ длу! Оно не въ тарелк.
Потшникъ. Разумется, не въ ней, даже и на булавочную головку. Въ этомъ вы, ваша милость, совершенно правы. Ну, вотъ теперь я и перехожу къ длу. Какъ я уже имлъ честь заявить, самая эта госпожа Локоть, будучи, какъ я говорилъ, беременна на сносяхъ какъ я уже сообщилъ, пожелала покушать варенаго чернослива. Но, какъ я уже докладывалъ, у насъ на тарелк оставалось всего дв черносливины, а это можетъ засвидтельствовать находящійся здсь-же господинъ Накипь, такъ-какъ онъ-то и сълъ весь остальной черносливъ. И сълъ онъ его, какъ я уже имлъ честь передавать, не даромъ, а, имю честь повторить, заплативъ за него хорошую цну… Помните это, господинъ Накинь, я еще не могъ дать вамъ три пенни сдачи?
Накипь. Да, не могъ, это врно.
Потшникъ. Именно такъ. Вы, если помните, грызли зерна изъ чернослива.
Накипь. Въ самомъ дл такъ.
Потшникъ. Ну, и прекрасно! Если помните, я говорилъ вамъ тогда, что тотъ-то и тотъ-то никогда не исцлятся отъ своего недуга, если не станутъ воздерживаться отъ того-то и отъ того-то.
Накипь. Правда и это.
Потшникъ. У васъ прекрасная память, какъ я вижу.
Эскалъ. А я вижу, что ты несноснйшій олухъ. Но къ длу! Что за обида была нанесена госпож Локоть, вызвавшая съ стороны мужа послдней настоящую жалобу? Дойдемъ-ли мы, наконецъ, до этой обиды?
Потшникъ. Нтъ, ваша милость, вы не можете дойти до этого.
Эскалъ. Да и не желаю.
Потшникъ. А дойти вамъ, съ позволеніи вашей милости, все-таки придется. Умоляю васъ взглянуть на предстоящаго здсь господина Накипь. Онъ восьмидесяти фунтовый господинъ ежегоднаго дохода, а отецъ его умеръ въ самый день всхъ святыхъ. Вдь такъ? въ самый день?
Накипь. Нтъ, наканун.
Потшникъ. Ну и прекрасно, когда подтверждаете. Итакъ, съ позволенія вашей милости, вотъ этотъ господинъ сидлъ на низенькомъ кресл въ ‘Виноградной’ комнат, а эта комната самая его любимая. Вдь любимая, не такъ-ли?
Накипь. Да, комната эта открытая, а зимой оно очень пріятно.
Потшникъ. Правды, надюсь, здсь столько, что и дваться некуда.
Анджело (Эскалу). Этому не предвидится конца, какъ русской ночи, когда ночи тамъ длинны безмрно. Самъ я удалюсь, а васъ попрошу дослушать дло и буду очень радъ если вы найдете возможность пересчь ихъ всхъ.
Эскалъ. Мн кажется, что этого не миновать. До свиданія, синьоръ (Анджело уходитъ). Ну, какая обида была нанесена жен Локтя? Спрашиваю объ этомъ еще разъ.
Потшникъ. Еще разъ? Одинъ-то разъ ей ровно ничего не длали.
Локоть. Прошу вашу милость, спросите у него, что этотъ господинъ сдлалъ моей жен?
Потшникъ. И я тоже прошу вашу милость.
Эскалъ. Хорошо. Что сдлалъ этотъ господинъ ясен Локтя?
Потшникъ. Умоляю вашу милость, посмотрите на лицо этого господина, а вы, добрйшій господинъ Накипь, посмотрите прямо въ глаза его милости… Я прошу объ этомъ съ добрымъ намреніемъ. Ваша милость, видите вы его лицо?
Эскалъ. Вижу.
Потшникъ. Нтъ, нтъ, прошу васъ, вглядитесь какъ слдуетъ.
Эскалъ. Вглядлся.
Потшникъ. Видите вы въ его лиц что-нибудь дурное?
Эскалъ. Ничего такого не вижу.
Потшникъ. А я подъ присягой готовъ показать, что лицо — самое худшее, что въ немъ есть. А теперь, когда дознано, что лицо — самое худшее, что въ немъ есть, какъ могъ онъ сдлать что-нибудь дурное жен блюстителя порядка.
Эскалъ. Довольно основательно. Что скажешь ты на это?
Локоть. А то, что и домъ у нихъ — домъ подозрительный, что этотъ лакеишка — лакеишка подозрительный и что хозяйка его тоже женщина подозрительная.
Потшникъ. А я, ваша милость, вотъ этою рукою клянусь, что его жена подозрительне всхъ насъ,взятыхъ вмст!
Локоть. Врешь, лакеишка, врешь, гнусный лакеишка. Не настало еще время, когда ее хоть въ чемъ-нибудь подозрвали. Ни съ мужчиной, ни съ женщиной, ни съ ребенкомъ — ни съ кмъ!
Потшникъ. Да ее, ваша милость, подозрвали съ нимъ самимъ, прежде чмъ онъ на ней женился.
Эскалъ. Кто же здсь безтолкове:— блюститель или нарушитель порядка? (Локтю) Правду онъ говоритъ?
Локоть. Ахъ онъ, подлецъ! Ахъ онъ, холопишко! Ахъ онъ злющій ‘Ганнибалъ!’ Меня-то подозрвали съ нею ране, чмъ я на ней женился? Если когда-нибудь подозрвали меня съ нею, а ее со мною, пусть я боле не буду должностнымъ лицомъ его свтлости! Докажи это, злющій Ганнибалъ, докажи! иначе я притяну тебя къ суду за оскорбленіе меня дйствіемъ!
Эскалъ. А когда онъ дастъ теб затрещину, можешь обвинять его въ клевет.
Локоть. Именно такъ. Душевно благодарю вашу милость за совтъ. Какъ же вы, ваша милость, прикажете мн поступить съ этимъ злющимъ мерзавцемъ въ настоящемъ случа?
Эскалъ. Если ты въ самомъ дл подозрваешь въ разныхъ, совершаемыхъ тайно пакостныхъ длахъ, которыя теб очень хотлось бы раскрыть, дай ему продолжать прежнія продлки, пока теб не станетъ доподлинно извстно, что онъ такое.
Локоть. Душевно благодаренъ вашей милости. А ты гнусный холопишко, смотри, до чего ты себя довелъ:— теб опять приходится приниматься за старое! Слышишь? опять за старое, за старое!
Эскалъ (Накипи). Гд вы родились, почтеннйшій?
Накипь. Здсь, синьоръ, въ Вн.
Эскалъ. У васъ восемьдесятъ фунтовъ родоваго дохода?
Накипь. Да, если такъ угодно вашей милости.
Эскалъ. Хорошо (Потшнику). Какимъ ремесломъ занимаешься?
Потшникъ. Я подручный въ харчевн, въ харчевн бдной вдовы.
Эскалъ. Какъ прозвище твоей хозяйки?
Потшникъ. Госпожа Передержанная.
Эскалъ. Она всего только разъ была замужемъ?
Потшникъ. Какой разъ! Цлыхъ девять! По послднему она и есть Передержанная.
Эскалъ. За девятью мужьями! Подойдите, господинъ Накипь. Мн очень не нравится, что вы знаетесь съ кабатчиками. Они все изъ васъ высосутъ, а вы отправите ихъ на вислицу. Ступайте, господинъ Накипь, и чтобы я больше не слыхалъ о васъ ни слова.
Накипь. Благодарю вашу милость! Самъ бы я ни въ одно питейное заведеніе ни ногой, да другіе затаскиваютъ.
Эскалъ. Ладно! но чтобы этого больше не было. Слышите это, господинъ Накипь? Прощайте (Накипь уходитъ). Теперь подойди ты, господинъ подручный. Твое имя, господинъ подручный?
Потшникъ. Помпей.
Эскалъ. Я еще?
Потшникъ. Ягодица.
Эскалъ. Такъ! Он у тебя въ самомъ дл крупне всего, поэтому тебя въ самомъ скотскомъ смысл можно до нкоторой степени считать Помпеемъ великимъ. Ты, Помпей, занимаешься отчасти сводничествомъ, прикрывая это ремесло ремесломъ подручнаго въ харчевн. Вдь такъ? Говори правду, это будетъ для тебя лучше.
Потшникъ. На самомъ дл, синьоръ, я бднякъ, которому надо же чмъ нибудь жить.
Эскалъ. И ты живешь чмъ? Сводничествомъ? Какого ты мннія объ этомъ ремесл? Законно оно или нтъ?
Потшникъ. Было бы законно, еслибы законъ его дозволялъ.
Эскалъ. Однако, Помпей, ты долженъ знать, что законъ его не дозволяетъ и никогда не дозволитъ этого въ Вн.
Потшникъ.Значитъ,вы,ваша милость, намрены искалчить всю городскую молодежь, сдлать изъ нея евнуховъ.
Эскалъ. Нтъ, Помпей, нисколько.
Потшникъ. Если такъ, она, по моему глупому разуму, станетъ продолжать то же, что длала прежде. Если вашей милости угодно будетъ издать указъ построже противъ всякихъ гулякъ, развратниковъ и непотребныхъ женщинъ вамъ нечего будетъ ополчаться ни противъ сводень, ни противъ сводниковъ.
Эскалъ. Уже и безъ того наступаютъ слишкомъ суровыя времена. Только и будутъ длать, что вшать да рубить головы.
Потшникъ. Если вы лтъ десять подрядъ все будете вшать да рубить головы все за ту же провинность, вы по истеченіи этого срока рады будете хоть указомъ доставать откуда бы то ни было новыя головы. Если этотъ порядокъ продержится въ Вн хоть десять лтъ сряду, я за три пенни въ день найму самый роскошный въ ней домъ. Доживете до этого и вспомните, что говорилъ вамъ Помпей.
Эскалъ. Спасибо, добрый Помпей. Въ благодарность за твое предсказаніе я дамъ теб полезный совть. Не доводи себя до того, чтобы тебя за какую бы то ни было провинность, будь это даже за то, что ты живешь тамъ, гд живешь, снова привели ко мн. Иначе я буду травить тебя до самаго твоего логовища и относительно тебя, Помпей, явлюсь настоящимъ Цезаремъ, то-есть, говоря по-просту, велю отхлестать тебя кнутомъ. На этотъ разъ, Богъ съ тобой. Ступай, Помпей.
Потшникъ. Благодарю вашу милость за совтъ, но насколько я ему послдую, ршатъ обстоятельства и собственная моя плоть.
Меня хлестать кнутомъ?— Ну, нтъ!
Пускай извозчикъ хлещетъ клячу,
Эскалъ. Теперь пожалуй сюда ты, господинъ Локоть! Пожалуй сюда, господинъ блюститель порядка. Давно состоишь ты въ этой должности?
Локоть. Уже, съ позволенія вашей милости, семь лтъ съ половиной.
Эскалъ. По тому умнію, съ какимъ ты исполняешь свое дло, я догадался съ разу, что на служб ты уже давно. Ты говоришь, цлыхъ семь летъ?
Локоть. Съ половиною, ваша милость.
Эскалъ. Вотъ какъ! Служба у тебя нелегкая, и я нахожу, что съ тобою поступаютъ крайне несправедливо, заставляя тебя исполнять ее столько лтъ безъ перерыва. Неужто въ твоемъ околотк нтъ другихъ способныхъ людей?
Локоть. Говоря, ваша милость, по правд,— очень не много хоть что-нибудь смыслящихъ въ этомъ дл. Выберутъ кого-нибудь изъ нихъ, а они радехоньки тотчасъ же заставить меня исполнять ихъ обязанности, что я и длаю за небольшое вознагражденіе.
Эскалъ. Послушай, доставь мн имена шести или семи наиболе способныхъ людей, живущихъ въ твоемъ околотк.
Локоть. Къ вамъ на домъ, ваша милость?
Эскалъ. Да. Прощай (Локоть уходитъ). Какъ вы думаете, который теперь часъ?
Судья. Да уже часовъ одиннадцать.
Эскалъ. Пойдемте ко мн обдать.
Судья. Благодарю.
Эскалъ. Жаль мн Клаудіо, но помочь ему я не могу ничмъ.
Судья. Синьоръ Анджело уже черезъ-чуръ безпощаденъ.
Эскалъ. Что же длать? Крайняя строгость необходима. Не то настоящая милость, что нердко кажется ею. Чрезмрная снисходительность безпрестанно нарождаетъ новые проступки… А все-таки, бднаго Клаудіо жаль, нтъ ему спасенія. Идемте (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Другая комната у Анджело.

Входятъ Профосъ и Слуга.

Слуга. Онъ слушаетъ дло, но скоро выйдетъ. Тогда я доложу ему о васъ.
Профосъ. Сдлай одолженіе (Слуга уходитъ). Узнаю окончательное его ршеніе, можетъ быть, онъ и смягчитъ приговоръ. Да и провинился-то онъ какъ будто во сн. Порокъ этотъ свойственъ обоимъ поламъ, всмъ возрастамъ, и несчастный долженъ теперь поплатиться за него жизнью.

Входитъ Анджело.

Анджело. Ты зачмъ, профосъ? Что теб нужно?
Профосъ. Вамъ все-таки угодно, чтобы Клаудіо умеръ завтра?
Анджкло. Вдь, я уже сказалъ, что да. Зачмъ же являться за вторичнымъ приказаніемъ?
Профосъ. Чтобы исполненіе приговора не оказалось черезъ-чуръ поспшнымъ. Я, съ вашего позволенія, синьоръ, замчу, что не разъ видалъ, какъ посл казни судъ раскаивался въ своей суровости.
Андясело. Это не твое дло, а мое: или исполняй свои обязанности, или откажись отъ мста. Мы прекрасно обойдемся и безъ тебя.
Профосъ. Прошу прощенія у вашей милости. Что же, однако, прикажете намъ длать съ несчастною Джульеттою? Она совсмъ на сносяхъ.
Анджело. Помстите ее немедленно въ какое-нибудь боле удобное мсто.

Входитъ Слуга.

Слуга. Пришла сестра осужденнаго и проситъ допустить ее къ вамъ.
Анджело. А, у него есть сестра?
Профосъ. Есть, добрйшій синьоръ. Она въ высшей степени добродтельная двушка, собирающаяся на-дняхъ поступить въ монастырь, если уже не поступила.
Анджело. Приведи ее сюда (Слуга уходитъ). А ту блудницу помстить куда слдуетъ. Пусть ей не будетъ отказано ни въ чемъ необходимомъ, но безъ излишествъ. Мы дадимъ на это особое предписаніе.

Входитъ Изабелла и Люціо.

Профосъ (Собираясь уходитъ). Счастливо оставаться, синьоръ.
Анджело. Нтъ, подожди (Изабелл). Добро пожаловать. Что вамъ угодно?
Изабелла. Я огорченная просительница. Угодно вамъ, синьоръ, выслушать меня?
Анджело. Хорошо. Въ чемъ же ваша просьба?
Изабелла. Есть порокъ, ненавистный мн боле всхъ другихъ, и я желала бы, чтобы наказаніе за него было самое строгое. Тяжело мн просить за человка, одержимаго этимъ порокомъ, но просить все-таки приходится. Да, я должна просить, такъ какъ для меня нтъ выбора въ борьб между хотніемъ и нехотніемъ.
Анджело. Въ чемъ-же дло?
Изабелла. Мой брать приговоренъ къ смертной казни. Осуждайте его преступленіе, но не его самого.
Профосъ (Про себя). Боже, пошли ей силу умилостивить его!
Анджело. Осуждать проступокъ, а не совершившаго его? Какъ-же это, когда проступокъ осужденъ уже ране, чмъ совершенъ. Подумайте, до какого ничтожества низвелась-бы моя власть, еслибы я сталъ карать только осужденные закономъ проступки, а самихъ виноватыхъ оставлялъ бы на свобод?
Изабелла. Законъ долженъ быть справедливъ, но не жестокъ… Итакъ, былъ у меня братъ, а теперь его больше нтъ. Господь да хранитъ вашу милость (Идетъ къ двери).
Люціо (Тихо Изабелл). Разв такъ просятъ? Приступите къ нему опять, молите его, бросьтесь передъ нимъ на колни, цлуйте край его одежды. Вы слишкомъ холодны. Понадобись вамъ булавка, вы и той не стали бы просить такъ равнодушно. Говорю вамъ, вернитесь къ нему снова.
Изабелла. Значитъ, ршено?— Братъ непремнно долженъ умереть?
Анджело. Да, спасенія для него нтъ.
Изабелла. Есть! Еслибы вы захотли простить его, ни небо, ни люди не осудили бы васъ за такое милосердіе.
Анджело. Тмъ не мене я его не прощу.
Изабелла. Однако, могли бы, еслибы захотли.
Анджело. Знайте:— чего я не хочу, того и не могу.
Изабелла. Могли-бы, и никому-бы отъ этого не было убытка, еслибы ваше сердце было такъ-же полно состраданія, какъ полно мое.
Анджело. Просить теперь поздно, приговоръ уже произнесенъ.
Люто (Изабелл). Вы слишкомъ холодны.
Изабелла. Поздно? Нтъ, я всегда могу вернуть назадъ сказанное слово. Поврьте, что ни царскій внецъ, ни мечъ полководца, ни жезлъ правителя, ни мантія судьи даже и на половину не украшаютъ такъ великихъ міра, какъ милосердіе, лучшая изъ принадлежностей власти. Если бы на вашемъ мст находился мой братъ, а вы на его и провинились такъ-же, какъ онъ, конечно, онъ не былъ бы такъ жестокосердъ, какъ вы.
Анджело. Прошу васъ удалиться отсюда.
Изабелла. То-ли бы оказалось, еслибы по Божьей вол власть имла я, а вы были-бы Изабеллой. О, я показала бы вамъ тогда различіе въ положеніи судьи и осужденнаго.
Люціо (Тихо Изабелл). Продолжайте задвать его за живое. Вы попали въ самую жилку.
Анджело. Вашъ брать осужденъ закономъ, и вы только даромъ тратите слова.
Изабелла. О, горе, горе! Было время, когда каждая живая душа обречена была на гибель, однако Тотъ, Кто боле другихъ имлъ право карать, нашелъ, вмсто кары, средство спасти несчастныхъ. Что сталось бы съ вами, если бы Онъ, отъ Кого исходитъ высшее правосудіе, сталъ судитъ васъ на основаніи только того, что вы есть? Подумайте объ этомъ, и вы, какъ вновь народившійся человкъ, почувствуете на своихъ устахъ слова всепрощенія.
Анджело. Довольно, красавица! Вашъ братъ осужденъ не мною, а закономъ. Будь онъ мн близкимъ родственникомъ, братомъ, даже сыномъ, исходъ остался бы такимъ-же, какъ теперь. Завтра виноватый умретъ.
Изабелла. Завтра? Такъ скоро? О, сжальтесь, сжальтесь надъ нимъ! Онъ не приготовленъ къ смерти! Даже для нашего стола мы убиваемъ птицу, сообразуясь съ временами года. Неужто къ служенію небесамъ мы отнесемся съ меньшимъ уваженіемъ, чмъ къ потребностямъ собственнаго грубаго ‘я?’ О, добрый, добрый мой синьоръ, одумайтесь! Подвергался-ли до сихъ поръ кто-нибудь смерти за такой проступокъ? А мало-ли людей виноватыхъ въ томъ-же самомъ?
Люціо. Прекрасно сказано.
Анджело. Хотя законъ и спалъ, но онъ не умиралъ. Было-бы меньше преступленій такого рода, еслибы первый нарушитель постановленія былъ своевременно подвергнутъ должной кар. Теперь законъ проснулся и зорко слдитъ за тмъ, что происходитъ на его глазахъ. Онъ, словно пророкъ, глядя въ зеркало, видитъ, какое уже находящееся въ зародыш зло должно вылупиться изъ насиженнаго яйца и народиться къ жизни, если мы не съумемъ пресчь зло и покончить съ нимъ тамъ-же, гд оно началось.
Изабелла. Выкажите хоть сколько-нибудь состраданія!
Анджело. Никогда не выказываю я его такъ много, какъ въ т минуты, когда проявляю наибольшую справедливость. Тутъ я выказываю состраданіе къ людямъ, которыхъ совсмъ не знаю, но которые впослдствіи могли бы сдлаться жертвами потворства злу. Я являюсь вполн сострадательнымъ, потому что человка, совершившаго одинъ проступокъ, я лишаю возможности совершить другой. Поймите, что простить вашего брата я не могу, и онъ умретъ завтра-же, будьте въ этомъ уврены.
Изабелла. Вы будете первымъ, изрекшимъ такой приговоръ, а братъ первымъ, кто палъ его жертвой. Прекрасно имть силу исполина, но только тиранъ можетъ пользоваться такою силою безъ разбора.
Люціо (Тихо Изабелл). Сказано превосходно!
Изабелла. Еслибы сильные міра могли такъ-же распоряжаться громами, какъ самъ Юпитеръ, этимъ громамъ не было-бы покоя. Самое ничтожное облеченное властью лицо потрясало небо своимъ громомъ, и онъ не смолкалъ-бы никогда. Только и слышался бы одинъ громъ. О, милосердый Боже! Ты своими срными стрлами чаще расщепляешь могучіе столтніе дубы, чмъ слабую мирту, а человкъ, гордый своею ничтожною, своею минутною властью, забываетъ то, о чемъ ему слдовало бы помнить прежде всего, то-есть, о своей бренной природ, словно злая обезьяна, выдлывающей передъ глазами неба такія шутки, что, будь ангелы такъ-же смшливы, какъ люди, вс они дохохотались бы до смерти.
Лющо. Налегайте, налегайте на это, я вижу, онъ начинаетъ сдаваться.
Профосъ. О небо, пошли ей успхъ!
Изабелла. Мы не можемъ судить о нашихъ братьяхъ по самимъ себ. Сильные міра могутъ издваться надъ святынею. У нихъ это называется остроуміемъ, мы-же, стоящіе не такъ высоко, считаемъ это кощунствомъ.
Люціо. Милая двушка, ты на врной дорог, продолжай въ томъ-же дух.
Изабелла. То, что у полководца — только сердитое слово, на язык у солдата становится прямымъ богохульствомъ.
Люціо. Слушайтесь моихъ совтовъ: — побольше этакою.
Анджело. Почему-же вы свои изреченія относите именно ко мн?
Изабелла. Потому что власть, хотя и она можетъ ошибаться, какъ все на свт, иметъ въ самой себ нчто врод цлебнаго средства, врачующаго. Постучитесь къ себ въ грудь и спросите у сердца, не знакомо-ли ему нчто похожее на грхъ моего брата, и если оно сознается въ грх, такомъ-же естественномъ, какъ и грхъ брата, не дозволяйте ему вносить въ ваши уста хоть бы одно слово, неумолимо требующее смерти несчастнаго Клаудіо.
Анджело. Въ ея рчахъ столько ума, что и мой умъ начинаетъ имъ увлекаться. — Прощайте.
Изабелла. Нтъ, великодушный синьоръ, воротитесь!
Анджело. Хорошо, я подумаю. Приходите завтра.
Изабелла. Послушайте, чмъ я хочу васъ подкупить. Воротитесь-же, добрйшій синьоръ.
Анджело. Какъ! Подкупить меня?
Изабелла Да, такими дарами, которые раздлитъ съ вами небо.
Люціо. Хорошо, что спохватились, иначе бы вы все испортили.
Изабелла. Не жалкими кружками чеканнаго золота, не каменьями боле или мене драгоцнными, смотря по той стоимости, которую придаетъ имъ прихоть, а искренними молитвами, которыя успютъ донестись до небесъ ране, чмъ взойдетъ солнце! Да, молитвами истинно честныхъ и непорочныхъ двъ, чуждыхъ всего мірского.
Анджело. Приходите ко мн завтра.
Люціо (Изабелл). Прекрасно, все обстоитъ благополучно. Идемте.
Изабелла. Да хранитъ Господь вашу милость!
Анджело (Про себя). Аминь. Да, такъ, потому что я на пути къ искушенію, на которомъ только и можно спастись молитвами.
Изабелла. Въ какомъ-же часу могу я завтра придти къ вашей милости?
Анджело. Въ какомъ хотите… только до обда.
Изабелла. Да хранятъ васъ небеса (Уходитъ съ Люціо и Профосомъ).
Анджело. Отъ тебя самой, отъ твоей непорочности! Что же это такое?.. Да, что?.. Ея это вина или моя? Кто боле виновенъ — искушающій или искушенный? Нтъ, она не виновата! Въ ней нтъ и тни грха, да она и не думаетъ искушать. Это я, лежа на солнц рядомъ съ фіалкой, начинаю подъ благодатнымъ лучемъ издавать не благоуханіе цвтка, а зловоніе падали. Неужто цломудріе женщины способно соблазнить насъ сильне, чмъ ея втренность. Неужто на земл мало пустырей, и намъ необходимо разрушать святилища, чтобы тамъ, гд стояли они, возводитъ притоны для таящагося въ насъ порока? Ахъ, гнусно все это, гнусно! Что ты длаешь, Анджело? Кто и что ты на самомъ дл? Теб хочется опозорить ее за то, что составляетъ главную ея прелесть. О, пусть братъ ея остается живъ. Разбойникамъ позволительно грабить, когда сами судьи не боле какъ грабители. Боже мой, неужто я полюбилъ ее? Да! иначе почему же мн такъ страстно хотлось бы слушать ее еще, еще… и еще упиваться ея лицезрніемъ? Ужь не грезится-ли мн все это? О, лукавый врагъ человчества, чтобы изловить праведника, ты, вмсто приманки, насаживаешь на уду самую праведность. Нтъ въ мір опасне такого искушенія, которое, приманивая добродтелью, влечетъ насъ къ грхопаденію. Никогда ни одна прелестница, съ сугубыми своими чарами искусства и природы, не могла распалить моихъ страстей, но эта непорочная двушка завладла мною всецло, а между тмъ до сихъ поръ, видя, какъ люди безумствуютъ подъ вліяніемъ любви, я только улыбался и удивлялся, какъ можетъ это быть (Уходитъ).

СЦЕНА III.

Въ тюрьм.

Входятъ Герцогъ, одтый монахомъ, и Профосъ.

Герцогъ. Миръ и благодать теб, профосъ, такъ какъ, если я не ошибаюсь, ты — профосъ?
Профосъ. Да, я профосъ. Что угодно вамъ, добрйшій братъ?
Герцогъ. Движимый какъ собственнымъ человколюбіемъ, такъ и уставомъ святого нашего братства, я навщаю удрученныхъ горемъ людей даже въ стнахъ тюремъ. Пользуясь обычными своими правами, я попрошу васъ познакомить меня съ наиболе несчастными узниками, объяснивъ мн причину ихъ заключенія, чтобы я, сообразуясь съ этимъ, могъ подыскать слова утшенія, снособныя тронуть ихъ души. Помогите же мн исполнить священную мою обязанность.
Профосъ. Если бы понадобилось, я былъ бы готовъ сдлать еще больше (Входитъ Джульетта). Вотъ, смотрите, идетъ одна изъ моихъ узницъ. Она двушка благороднаго происхожденія, но подъ вліяніемъ пылкой юности она сдлала прорху въ честномъ своемъ имени! Она беременна, а совиновникъ ея приговоренъ къ смертной казни. Человкъ онъ молодой, боле пригодный на то, чтобы не разъ еще совершить проступокъ такого же рода, чмъ умереть.
Герцогъ. Когда же назначена казнь?
Профосъ. Кажется, завтра (Джульетт). Я сдлалъ для васъ все, что нужно. Немного погодя, васъ переведутъ въ другое помщеніе.
Герцогъ. Милая дочь моя, раскаиваешься ты въ своемъ проступк?
Джульетта. Глубоко раскаиваюсь и терпливо несу свой позоръ.
Герцогъ. Я научу тебя, какъ допросить свою совсть и узнать, искренно ли твое раскаяніе или оно только напускное?
Джульетта. Я съ радостью готова научиться.
Герцогъ. Любишь-ли ты человка, изъ-за котораго гибнешь?
Джульетта. Люблю всею душою, не мене, чмъ ту женщину, изъ-за которой гибнетъ онъ.
Герцогъ.Значитъ, крайне предосудительный проступокъ былъ совершенъ вами по взаимному соглашенію?
Джульетта. По взаимному.
Герцогъ. Въ такомъ случа, ты гршне его.
Джульетта. Сознаю это, отецъ мой, и горько раскаиваюсь.
Герцогъ. Это похвально, дочь моя, если только раскаяніе не есть слдствіе позора, который навлеченъ на тебя твоимъ грхомъ. Въ такомъ случа сердечное сокрушеніе мирить насъ только съ самими нами, а не съ небомъ, оно служитъ доказательствомъ, что мы не изъ любви, а изъ одного страха желаемъ примириться съ небесами.
Джульетта. Я сокрушаюсь только о грх, позоръ-же переношу тернливо.
Герцогъ. Пусть и дале будетъ такъ-же. Надъ твоимъ совиновникомъ, какъ я слышалъ, казнь совершится завтра. Пойду и напутствую его. Да пребываетъ надъ тобою благодать небесъ. Benedicite (Уходитъ).
Длсульетта. Онъ долженъ умереть завтра! О, жестокій законъ судьбы, заставляющій меня жить, когда каждая минута этой жизни — смертельная мука!
Профосъ. Да, жаль его, жаль (Уходитъ).

СЦЕНА IV.

Комната у Анджело

Входитъ Анджело.

Анджело. Хочу молиться, хочу мыслить и но могу:— молитву, какъ и мысль, разсеваютъ разyые земные предметы. На долю небесъ остаются одни безсодержательныя слова, тогда какъ вс помыслы, не слушаясь моей воли, полны одною Изабеллой. На язык у меня одно только безсознательно произносимое имя небесъ, а въ сердц, упорно и постоянно возрастая, сказывается одна только жгучая страсть. Заботы объ управленіи страной стали для меня чмъ-то въ род хорошей, но уже много разъ прочитанной книги, то-есть, чмъ-то безплоднымъ и скучнымъ. Даже суровость свою, которою я такъ гордился,— о, да не услышитъ никто моихъ словъ!— я промнялъ бы на пушинку, беззаботно вертящуюся въ воздух по вол втра. О, высокое положеніе, власть, какъ часто своимъ вншнимъ обликомъ и видомъ, своею одеждою вы не только возбуждаете въ глупцахъ страхъ, но даже обманчивымъ блескомъ своимъ прельщаете людей умныхъ! О, человческая кровь, ты всегда будешь оставаться только кровью! Пусть на рогахъ у дьявола напишутъ: ‘добрый ангелъ’ и они уже ни для кого боле не будутъ его гребнемъ (Входитъ слуга). Что нужно?
Слуга. Какая-то монахиня Изабелла проситъ, чтобы ее допустили къ вашей милости.
Анджело. Проводи ее сюда (Слуга уходитъ). О, небеса! Зачмъ кровь моя заставляетъ такъ сильно биться сердце? Зачмъ она его лишаетъ умнія владть собою, а у всхъ остальныхъ силъ отнимаетъ свойственныя имъ способности. Такъ глупая толпа относится къ человку, лишившемуся чувствъ. Она окружаетъ его всею своею массою и тмъ мшаетъ притоку свжаго воздуха, могущаго оживить больного. Такъ же еще и подданные любимаго монарха, оставляя свои обыденныя занятія, въ порыв надодливой преданности, тснятся около него до такой степени, что ихъ неумлая любовь принимаетъ видъ обиды (Входитъ Изабелла). Что скажете, прелестная двушка?
Изабелла. Я пришла узнать ваше ршеніе.
Анджело. Мн было бы пріятне, если бы вы, не спрашивая, догадались, каково оно. Жить вашъ братъ не можетъ.
Изабелла. Не можетъ? Да будетъ надъ вами милость Божія (Хочетъ идти).
Анджело. Пожалуй, онъ могъ бы жить такъ же долго, какъ вы или я, но онъ все-таки долженъ умереть.
Изабелла. По вашему приговору?
Анджело. Да.
Изабелла. Умоляю васъ, скажите, когда же должно это совершиться, чтобы можно было,— окажется-ли этотъ срокъ длиненъ или коротокъ,— какъ слдуетъ приготовить несчастнаго къ смерти и тмъ спасти его душу.
Аидлсело. Какъ отвратительны гнусные эти пороки! Лучше простить того, кто похитилъ у природы уже существующаго человка, чмъ оставить безъ наказанія одного изъ тхъ омерзительныхъ сластолюбцевъ, которые на фальшивыхъ монетахъ чеканятъ образъ и подобіе Божіе. Одинаково преступно беззаконно уничтожать законное существованіе, какъ вливать негодный металлъ въ запретныя формы и тмъ вызывать на свтъ существованіе незаконное.
Изабелла. На небесахъ одна правда, на земл другая.
Анджело. Вы такъ думаете? Я ловлю васъ на слов и сейчасъ докажу вамъ вашу ошибку. Что было бы для васъ легче:— предоставить жизнь вашего брата на волю справедливаго закона или спасти ее, или заставить ваше тло служить тому же сладостному грху, благодаря которому опозорена любимая вашимъ братомъ двушка?
Изабелла. О, поврьте, я скоре отдала бы тло, чмъ душу.
Анджело. Рчь не о вашей душ. Вынужденные грхи, какъ бы ни была велика ихъ численность, въ вину намъ не ставятся.
Изабелла. Что хотите вы этимъ сказать?
Анджело. Не ручаюсь, впрочемъ, за безусловную справедливость того, что я сказалъ, такъ какъ мн, быть можетъ, придется говорить совершенно противоположное. Отвтьте только на слдующее: я, въ силу неумолимаго закона, осудилъ вашего брата на смертную казнь. Можетъ быть, спасеніе жизни этого брата будетъ истиннымъ подвигомъ благочестія?
Изабелла. О, спасите его, а отвтственность за это я возьму на свою душу. Такой поступокъ даже не грхъ, а само благочестіе.
Анджело. Если вы его спасете, взявъ отвтственность на свою душу, вы придадите одинаковый всъ и грху, и милосердію.
Изабелла. Когда, моля за жизнь брата, я совершаю грхъ, позвольте, о, небеса, мн самой нести за него отвтственность! Если ваше согласіе на мою мольбу тоже грхъ, я стану замаливать его утромъ и вечеромъ, прося, чтобы каждое ваше прегршеніе причислялось къ моимъ и ни одно изъ нихъ не вмнялось вамъ.
Анджело. Послушайте, ваша мысль совсмъ не слдитъ за моею. Вы или въ самомъ дл ничего не знаете, или только притворяетесь непонимающею, а это не годится.
Изабелла. Пусть я ничего не понимаю, пусть не годна ни на что хорошее,— все равно! Лишь бы только небеса не обидли меня сознаніемъ своихъ недостатковъ.
Анджело. Оцнивая себя ниже своей стоимости, мудрость, очевидно, желаетъ предстать въ еще большемъ блеск. Прикрывая себя черною маскою, красота говоритъ о себ вдесятеро громче, чмъ выставляясь напоказъ.Теперь слушайте. Для того, чтобы вы лучше меня поняли, я буду говорить прямо, даже грубо. Вашъ братъ осужденъ на смертную казнь.
Изабелла. Знаю.
Анджело. По закону, совершенное имъ преступленіе подлежитъ именно этому наказанію.
Изабелла. Знаю и это.
Анджело. Предположимъ, что спасти вашего брата можно однимъ только средствомъ,— замтьте, что ни этого средства, да и никакого другого я не предлагаю, а говорю только такъ, къ слову,— да, предположимъ, что средство это состоитъ въ томъ, чтобы вы, сестра осужденнаго, плнили одно высокопоставленное лицо, имющее, благодаря своему исключительному положенію, громадное вліяніе на судей и поэтому могущее исторгнуть вашего брата изъ оковъ карающаго закона и спасти ему жизнь,— такъ какъ, повторяю, иного средства спасенія нтъ,— пожертвовавъ въ пользу этого предполагаемаго лица всми сокровищами своего тла. Что сдлали бы вы въ такомъ случа?
Изабелла. Для брата я сдлала бы тоже, что для себя самой. Еслибы надо мной тяготлъ смертный приговоръ, я скоре стала бы, какъ рубинами, гордиться кровавыми слдами, оставленными на моемъ тл бичомъ, скоре, сорвавъ съ себя вс покровы, бросилась бы въ объятія смерти, какъ на страстно желанное ложе, чмъ предала свое тло на поруганіе, на позоръ.
Анджело. Итакъ, вашему брату остается только умереть.
Изабелла. Ито же длать, если нтъ другого исхода? Легче ему умереть разомъ, чмъ искупившей его сестр обречь себя на вчную смерть.
Анджело. А разв такой поступокъ съ вашей стороны будетъ мене жестокъ, чмъ то ршеніе закона, противъ котораго вы возстаете?
Изабелла. Позорный выкупъ и добровольное прощеніе далеко не изъ одной семьи. Между честнымъ прощеніемъ и позорнымъ искупленіемъ нтъ никакого родства.
Анджело. А какъ-же, помнится, вы сами возставали противъ жестокости закона и называли вину вашего брата скоре шалостью, чмъ порокомъ?
Изабелла. О, простите меня, синьоръ! Нердко бываютъ случаи, когда, чтобы добиться желаемаго, мы говоримъ не то, что думаемъ. Мы, ради того, что любимъ, готовы иногда до нкоторой степени извинять то, что ненавидимъ.
Анджело. У всхъ есть свои слабости.
Изабелла. Казните-же брата, тогда одинъ онъ окажется жертвою слабости.
Анджело. Да и женщины достаточно хрупки тоже.
Изабелла. Да, какъ т зеркала, въ которыя он смотрятся и передъ которыми ломаются. Бдныя женщины! пусть помощникомъ имъ будетъ небо! Мужчины пользуются этимъ и губятъ ихъ. Мало сказать, что мы слабы и хрупки! Мы еще въ десять разъ слабе, потому что настолько-же нжны, какъ и наше сложеніе и, помимо этого, всегда склонны врить всмъ лживымъ клятвамъ.
Анджело. Врю вашему мннію о собственномъ вашемъ пол, поэтому,— зная, что и вы не настолько сильны, чтобы одерживать верхъ надъ своими недостатками,— буду говорить смло. Я ловлю васъ на слов: — будьте тмъ, что вы есть, то-есть оставайтесь женщиной, желая быть большимъ, вы перестанете быть ею. Если вы дйствительно женщина,— а вашъ вншній видъ доказываетъ это совершенно ясно,— облекитесь и вы въ предопредленную ливрею.
Изабелла. Я умю говорить только однимъ языкомъ. Любезный синьоръ, умоляю и васъ продолжать говорить со мною тмъ-же языкомъ, какъ прежде.
Анджело. Поймите-же меня вполн:— я люблю васъ.
Изабелла. Мой братъ тоже любилъ Джульетту, и вы ршили, что онъ долженъ за это умереть.
Анджело. Изабелла, онъ не умретъ, если и ты согласишься меня полюбить.
Изабелла. Я знаю, что для испытанія другихъ вашъ санъ дозволяетъ вамъ казаться хуже, чмъ вы на самомъ дл.
Анджело. О, ты можешь мн врить! Клянусь честью, что высказалъ только свои намренія и желанія!
Изабелла. Ахъ, честь эта слишкомъ ничтожна для того, чтобы ей врить, а какъ гнусны намренія и желанія! О, лицемріе, лицемріе! Берегись, Анджело, я ославлю тебя! Подпиши сейчасъ-же прощеніе брату или я, не щадя словъ, повдаю всему міру, что ты такое!
Анджело. Кто-же повритъ теб, Изабелла? Противъ тебя будутъ свидтельствовать мое незапятнанное имя, безупречная строгость моей жизни и высокое положеніе, занимаемое мною въ государств. Мн не трудно будетъ опровергнуть твои слова, ты подавишься своимъ доносомъ, и тебя-же обвинятъ въ клевет. Однажды начавъ, я дамъ теперь полную волю своей чувственности! Отвть-же согласіемъ на мою бшенную страсть. Отбрось же всякое жеманство, всякую надодливую стыдливость, съ которою вс женщины притворно отворачиваются отъ того, что имъ хочется самимъ. Отдай мн свое тло, и ты спасешь этимъ брата. Иначе ему не только не миновать смерти, но я за твой отказъ обращу его казнь въ безконечную, медленную и мучительную пытку. Жду завтра-же твоего отвта, или страсть, такъ бшенно овладвшая теперь мною, превратитъ меня въ изверга относительно твоего брата. Что-же до твоихъ угрозъ — разсказывай, что хочешь: моя ложь окажется сильне твоей правды (Уходитъ).
Изабелла. Что-же длать? Кому жаловаться? Если я стану разсказывать, мн никто не повритъ. О, какъ опасны вы, уста, однимъ и тмъ-же языкомъ изрекающіе и помилованіе, и смертный приговоръ, заставляющіе законъ преклоняться передъ ихъ прихотями, согласно одному своему произволу сцпляющіе вмст и правыхъ, и виноватыхъ, чтобы идти туда, куда имъ прикажутъ они же, эти неумолимые уста. Пойду къ брату. Онъ хотя и не устоялъ въ борьб съ чувственностью, но въ душ онъ человкъ честный, и будь у него не одна голова, а цлыхъ двадцать, онъ скоре согласился бы вс до одной сложить на кровавую плаху, чмъ допустить сестру подвергнуться такому поруганію. Итакъ, пусть братъ умретъ, а ты, Изабелла, оставайся цломудренной, цломудріе дороже брата. Однако, я все-таки скажу ему объ условіяхъ намстника, а потомъ для спасенія его души приготовлю его къ смерти (Уходитъ).

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Въ тюрьм.

И ходитъ Герцогъ, Клаудіо и Нрофосъ.

Герцогъ. Такъ ты все еще надешься, что Анджело проститъ?
Клаудіо. Для несчастныхъ,— надежда цлебное средство. Я надюсь, что останусь живъ, хотя и умереть тоже готовъ.
Герцогъ. Разсчитывай на одну только смерть, тогда и жизнь покажется теб слаще и смерть сносне. Разсуждай съ жизнью такъ: — ‘Лишившись тебя, я утрачу только то, о чемъ, кром глупцовъ, никто не пожалетъ. Ты только слабое дыханіе, рабски послушное всмъ поднебеснымъ вліяніямъ, и въ томъ жилищ, гд пребываешь сама, ты умешь поддерживать одно лишь горе. Ты не боле какъ игрушка смерти, потому что, какъ ты ни стараешься убжать отъ нея, ты все-таки попадаешься ей прямо навстрчу. Ты не благородна, потому что все привлекательное, имющееся въ теб, вскормлено подлостью. Ты ни въ какомъ случа не храбра, такъ-какъ теб даже несчастный червякъ страшенъ своимъ мягкимъ и нжнымъ жаломъ. Самый сладкій твой отдыхъ-сонъ, и ты часто прибгаешь къ нему, а смерти боишься, межъ тмъ какъ она — тотъ-же сонъ, только вчный. Тебя нельзя считать чмъ-то самостоятельнымъ, потому что вся-то ты не боле какъ скопленіе безчисленныхъ порошинокъ, возникшихъ изъ праха. Счастливой назвать тебя тоже нельзя, такъ-какъ ты вчно гоняешься затмъ, чего у тебя нтъ, и пренебрегаешь тмъ, что имешь. Ты не устойчива, потому что силы твои постоянно находятся подъ вліяніемъ странныхъ измненій луны. Хотя ты богата, но въ то-же время и бдна, потому что теб, подобно ослу, чья спина гнется подъ тяжестью золотыхъ слитковъ, приходится нести свои сокровища на протяженіи одного только перевала, а затмъ тебя отъ нихъ избавляетъ смерть. Друзей у тебя тоже нтъ, такъ-какъ собственныя твои внутренности, ютящіяся въ твоей утроб и величающія тебя своею матерью, не перестаютъ проклинать подагру, сыпи и простуды за то, что эти болзни не поканчиваютъ съ тобою скоре. Нтъ у тебя ни юности, ни старости, но ты, какъ въ послобденномъ сн, грезишь то о той, то о другой, а межъ тмъ блаженная твоя юность выпрашиваетъ милостыню у разбитой параличомъ старости, а когда она состарится, у нея уже нтъ ни страстности, ни огня, ни силъ, ни красоты, чтобы вполн наслаждаться своими богатствами’. Что еще имется въ томъ, что называется жизнью? Въ ней таятся тысячи смертей, а между тмъ мы боимся смерти, полагающей конецъ всему этому разладу.
Клаудіо. Прими смиренную мою благодарность. Теперь я вижу, что, стремясь къ жизни, мы встрчаемъ смерть, а стремясь къ смерти, находимъ жизнь. Пусть-же приходитъ она, неумолимая.

Входитъ Изабелла.

Изабелла. Послушайте! Миръ вамъ, благодать и доброе согласіе.
Профосъ. Кто тамъ? Войдите. Доброе пожеланіе стоитъ привтливаго приглашенія.
Герцогъ. Сынъ мой, я скоро навщу тебя опять.
Клаудіо. Благодарю тебя, святйшій отецъ.
Изабелла. Мн необходимо сказать брату два или три слова.
Профосъ. Добро пожаловать. Смотрите, синьоръ, вотъ ваша сестра.
Герцогъ. Профосъ, на одно слово.
Профосъ. Сколько угодно.
Герцогъ. Спрячь меня такъ, чтобы я могъ слышать ихъ разговоръ (Уходитъ съ Профосомъ).
Клаудіо. Что же, сестра, чмъ ты меня утшишь?
Изабелла. Утшу самымъ, самымъ радостнымъ извстіемъ, лучше котораго быть не можетъ. У синьора Анджело есть какое-то дло на небесахъ, вотъ онъ и отправляетъ туда тебя своимъ посломъ, и ты останешься тамъ навки. Итакъ, приступи немедленно къ послднимъ сборамъ, ты узжаешь завтра.
Клаудіо. Неужто нтъ никакого средства?
Изабелла. Нтъ, одно средство есть, но оно, спасая голову, разсчетъ сердце пополамъ.
Клаудіо. Однако же оно есть?
Изабелла. Да, братъ, ты можешь избавиться отъ смерти. Въ твоемъ судь возгорлось дьявольское милосердіе, если ты прибгнешь къ нему, ты не умрешь, но будешь до самого гроба жить въ оковахъ.
Кл’аудіо. Вчное заточеніе?
Изабелла. Да, вчное заточеніе и при томъ такое строгое, что будь передъ тобою весь необъятный міръ, въ которомъ ты могъ бы двигаться, цпь все-таки не дастъ теб сдлать ни шагу.
Клаудіо. Какого же рода это средство?
Изабелла. Такого, что стоитъ теб къ нему прибгнуть, оно мигомъ сорветъ съ тебя покровы чести и оставить тебя совершенно нагимъ.
Клаудіо. Объясни же, въ чемъ дло?
Изабелла. Я боюсь за тебя, Клаудіо, боюсь, какъ бы ты, любя эту полную треволненій жизнь, не предпочелъ еще шесть или семь лтъ жизни вчной чести. Хватитъ-ли у тебя мужества умереть? Смерть не такъ страшна, какъ она намъ кажется. Что же касается боли,— знай, что и жалкая букашка, которую мы нечаянно раздавили ногою, чувствуетъ такую же боль, какъ и умирающій гигантъ.
Клаудіо. За что приписываешь ты мн такой позоръ? Неужто ты въ самомъ дл думаешь, что во мн совсмъ нтъ ршимости, и что я способенъ на одн только цвтистыя слова да на нжныя изліянія? Если умереть неизбжно, я встрчу вчную темноту, какъ невсту, и крпко сожму ее въ объятіяхъ.
Изабелла. Тотъ, кто произнесъ такія слова, дйствительно мой братъ! Этотъ возгласъ — какъ будто вырвавшійся изъ могилы крикъ отца. Да, ты долженъ умереть, ты слишкомъ благороденъ, поэтому ты не захочешь быть обязаннымъ жизнью гнусному средству. Этотъ намстникъ, не смотря на свой вншній обликъ праведника, на свое безстрастное лицо, на свою разсудительную рчь, на свою способность ледяными словами язвить молодость и распугивать легкомысліе и веселье, какъ появленіе сокола распугиваетъ мелкихъ пташекъ, на самомъ дл настоящій дьяволъ. Еслибы вытрясти всю его внутреннюю грязь, оказалась бы яма, такая же бездонная, какъ адъ.
Клаудіо. Ты говоришь о полуцарственномъ Анджело?
Изабелла. Да, объ этой лживой адской ливре, прикрывающей своими роскошными убранствами проклятйшее и гнуснйшее тло. Повришь-ли, Клаудіо? онъ согласенъ освободить тебя, если я отдамъ ему свою двственность?
Клаудіо. О, Боже, нтъ, быть этого не можетъ!
Изабелла. Однако, оно такъ и есть. За эту отвратительную плату онъ готовъ дать теб позволеніе сколько угодно гршить такъ же, какъ ты согршилъ. Сегодня же ночью я должна совершить то, о чемъ даже подумать противно, если не совершу, ты завтра же умрешь.
Клаудіо. Ты этого не сдлаешь.
Изабелла. О, еслибы я могла купить твое спасеніе цною жизни, я такъ-же легко разсталась бы съ нею, какъ съ ничтожной булавкой.
Клаудіо. Благодарю тебя, дорогая Изабелла.
Изабелла. Приготовься же, Клаудіо, такъ какъ завтра же ты долженъ умереть.
Клаудіо. Хорошо. Такъ и въ немъ есть страсти, побуждающія его плевать въ лицо тому самому закону, который самъ онъ возстановляетъ и къ которому хочетъ внушить уваженіе. Значитъ, это не грхъ или, по крайней мр среди остальныхъ смертныхъ грховъ самый ничтожный.
Изабелла. Что ты считаешь самымъ ничтожнымъ?
Клаудіо. Если бы за этотъ грхъ дйствительно не было прощенія, разв такой мудрый, суровый мужъ, какъ Анджело, ршился бы за мигъ наслажденія подвергнуться вчной кар? О, Изабелла!
Изабелла. Что хочешь ты сказать, мой братъ?
Клаудіо. Умирать страшно.
Изабелла. А жить, утративъ честь, постыдно.
Клаудіо. Положимъ, такъ. Но умереть, отправиться невдомо куда, лежать неподвижно и гнить въ холодной могил! Утратить жизненность, полную тепла и движенія, чтобы превратиться въ безчувственную глыбу, межъ тмъ какъ испытавшему столько наслажденій духу придется купаться въ огненномъ поток или, пребывая въ пространств толсторебраго льда, вчно дрожать отъ невыносимаго холода, или, будучи подхваченнымъ буйнымъ втромъ, съ невообразимою быстротою вчно кружиться около висящаго въ воздух міра, или очутиться среди тхъ несчастнйшихъ изъ несчастныхъ, которыхъ необузданное, ничего наврно не знающее воображеніе не можетъ представить себ иначе, какъ воюющими! Это слишкомъ ужасно! Нтъ, самая тяжелая, полная горя земная жизнь, удрученная годами, болзнями, нищетой и неволей — рай въ сравненіи съ тмъ, что насъ пугаетъ въ смерти.
Изабелла. О, горе мн, горе!
Клаудіо. Дорогая сестра, спаси мн жизнь! Какой-бы грхъ ты ни совершила для спасенія брата, природа не только отпуститъ теб этотъ грхъ, но даже превратить его въ добродтель.
Изабелла. Прочь отъ меня, животное! Вроломный трусъ! Гнусный негодяй, даже не понимающій, что такое честь! Ты хочешь поддерживать человческое свое существованіе при помощи моего паденія. Но подумай, разв не своего рода кровосмшеніе — быть обязаннымъ жизнью позору родной сестры? Не знаю, что и подумать! Ужъ не измнила-ли моя мать моему отцу, потому что отъ такого человка, какъ мой отецъ, не могъ-бы народиться такой отвратительный, такой безпутный побгъ. Я отъ тебя отрекаюсь! Умри, погибни! Еслибы мн стоило только наклониться, чтобы избавить тебя отъ грозящей теб участи, я не сдлала-бы даже этого! У меня найдутся тысячи молитвъ о томъ, чтобы ты умеръ, и ни одного слова о томъ, чтобы ты остался жить.
Клаудіо. Нтъ, выслушай меня, Изабелла!
Изабелла. Прочь! О, какъ это гнусно, гнусно, гнусно! Въ грхъ ты, какъ я вижу, впалъ не случайно, ты имъ промышлялъ! Жалость къ теб оказалась бы сводней (Идетъ къ выходу). Теб слдуетъ умереть и чмъ скоре, тмъ лучше.
Клаудіо. О, выслушай меня, Изабелла!

Герцогъ возвращается.

Герцогъ. Позволь мн, юная послушница, сказать теб одно, одно только слово.
Изабелла. Что вамъ угодно?
Герцогъ. Если у тебя есть свободное время, мн хотлось-бы теперь-же переговорить съ тобою. Согласіемъ на мою просьбу ты принесешь пользу и себ.
Изабелла. Свободнаго времени у меня нтъ, если я промедлю здсь, другія мои обязанности останутся неисполненными. Впрочемъ, для васъ я готова остаться, только не надолго.
Герцогъ (Тихо Клаудіо). Сынъ мой, я слышалъ все, что произошло между тобою и твоею сестрой. У Анджело никогда и въ мысляхъ не было подкупить, совратить ее. Изучая человческія свойства вообще, онъ хотлъ только испытать ея нравственность, исполненный непоколебимой чести, суровый отказъ ея очень его порадовалъ. Я духовникъ Анджело и знаю, что такъ оно и есть, какъ я говорю, поэтому готовься къ смерти. Не ослабляй своего мужества несбыточными надеждами. Завтра ты будешь казненъ. Ступай, молись, преклонивъ колни, и готовься къ смерти.
Клаудіо. Дай мн прежде вымолить прощеніе у сестры. Жизнь до того мн опротивла, что я буду радъ отъ нея избавиться.
Герцогъ. Будь-же твердъ въ этихъ мысляхъ. Прощай (Клаудіо уходитъ, Профосъ возвращается). Послушай, Профосъ, на одно только слово.
Профосъ. Что угодно теб, святой отецъ?
Герцогъ. Чтобы ты, едва вернувшись, ушелъ опять. Дай мн поговорить съ этою двушкою наедин. Мой степенный нравъ, какъ и моя одежда, ручаются теб, что для двушки изъ этого разговора никакой бды не послдуетъ.
Профосъ. Тмъ лучше (Уходитъ).
Герцогъ. Дочь моя, рука, надлившая тебя красотою, не обидла тебя и добротой. Доброта, слишкомъ щедро расточающая дары красоты, скоро лишаетъ красоту и доброты, но благость, будучи душою всего твоего существа, будетъ вчно служить теб лучшимъ украшеніемъ. Случай помогъ мн узнать про то нападеніе, которому твое цломудріе подверглось со стороны Анджело, и я удивился бы поведенію намстника, еслибы по многочисленнымъ примрамъ не зналъ, что такого рода слабости вполн свойственны бренной природ человка. Какъ-же думаешь ты поступить, чтобы разомъ отклонить требованія Анджело и спасти брата?
Изабелла. Сейчасъ пойду и объявлю ему свое ршеніе. Лучше умереть моему осужденному закономъ брату, чмъ мн родить незаконнаго ребенка. Но, Боже мой, какъ жестоко ошибается въ Анджело добрый герцогъ! Если онъ когда-нибудь вернется, и мн удастся говорить съ нимъ, я или даромъ потрачу слова, или открою герцогу глаза насчетъ его намстника.
Герцогъ. Это было-бы недурно. Однако, при настоящемъ положеніи дла, намстникъ съуметъ обратить твое обличеніе въ ничто:— онъ скажетъ, что подвергалъ тебя испытанію, и только. Поэтому послушайся моего совта и помоги моему человколюбію сдлать доброе дло, средство-же къ спасенію явится тогда само собою. Я убжденъ, что ты, оставшись вполн честной, можешь оказать бдной, обиженной двушк важную услугу, которой она вполн достойна, а вмст съ тмъ вырвать и брата изъ когтей неумолимаго закона, нисколько не вредя этимъ собственной своей милой личности. Ты окажешь также большую услугу герцогу, если ему суждено вернуться и узнать то, что происходило здсь въ его отсутствіе.
Изабелла. Дай мн услышать дальнйшія твои слова. Я готова исполнить все, что не покажется гнуснымъ честному моему пониманію.
Герцогъ. Добродтель всегда смла, а сердечная доброта никогда ничего не боится. Скажи, слыхала-ли ты когда-нибудь о Маріанн, сестр Фрэдрика, извстнаго морехода, погибшаго на мор?
Изабелла. Слыхала я о ней, но никогда ничего, кром хорошаго, не было сопряжено съ ея именемъ.
Герцогъ. Ей предстояло выйти замужъ за этого самаго Анджело. Онъ былъ обрученъ съ нею, и день свадьбы уже назначенъ. Между тмъ, въ промежутокъ времени, отдлявшій обрученіе отъ дня свадьбы, пришло извстіе, что Фрэдрикъ вмст съ кораблемъ погибъ въ мор, а вмст съ нимъ утонуло и все приданое его сестры. Теперь смотри, какъ тяжко отразилось все это на судьб молодой двушки. Она разомъ лишилась и благороднаго нжно любившаго ее брата, уже успвшаго прославиться, и приданаго, то-есть, основы всего будущаго ея счастія, а вмст съ тмъ и съ другимъ, и жениха своего, Анджело, казавшагося такимъ честнымъ.
Изабелла. Неужели это правда? Анджело бросилъ ее въ несчастій?
Герцогъ. Да, бросилъ, предоставляя ей лить слезы. Ни одной слезинки ея не осушилъ онъ своимъ утшеніемъ. Подъ предлогомъ открытія чего-то позорившаго ее, онъ отрекся отъ всхъ своихъ клятвъ. Словомъ, онъ отдалъ ее на добычу тоск, и несчастная до сихъ поръ тоскуетъ по немъ. Онъ-же остался безчувственнымъ камнемъ, котораго обливаютъ, но не трогаютъ ея слезы.
Изабелла. Какую-же славную услугу оказала-бы смерть, еслибы вырвала у жизни эту страдалицу! Какая-же гнусность сама эта жизнь, допускающая жить и процвтать такого человка? Но чмъ-же могу я помочь бдной двушк?
Герцогъ. Теб не только легко будетъ заживить ея раны, но ты и брата спасешь отъ смерти, и себя отъ оскверненія.
Изабелла. Скажи, святой отецъ, какъ-же это сдлать?
Герцогъ. Двушка до сихъ поръ любитъ Анджело страстно. Возмутительная его измна, которая, казалось бы, должна была уничтожить въ сердц женщины всякую любовь, на самомъ дл, какъ преграды, встрчаемыя на пути потокомъ, только усугубляютъ его силу, только увеличила ее. Отправься же къ Анджело, отвть на его страсть притворнымъ согласіемъ. Скажи, что уступаешь его требованіямъ, но съ непремннымъ условіемъ недолго оставаться наедин, а также, чтобы все произошло въ подходящемъ мст среди полнаго мрака и молчанія. Если онъ на это согласится, мы уладимъ и все остальное. Мы вмсто тебя подошлемъ къ Анджело ту двушку. Затмъ ихъ свиданіе огласится, а это должно заставить Анджело загладить свою вину относительно покинутой невсты. Такимъ образомъ окажется, что жизнь твоего брата спасена, твоя честь незапятнанна, а бдная Маріанна вознаграждена за вс страданія, а преступный намстникъ, наконецъ, уличенъ. Я уговорю ее и научу её всему, что необходимо для успха нашего плана. Если ты сумешь ловко довести до конца все дло, тебя за обманъ ожидаетъ двойная награда. Что ты на это скажешь?
Изабелла. Одна мысль объ этомъ вполн меня успокаиваетъ. Я убждена въ полномъ успх.
Герцогъ. Все зависитъ отъ твоего умнія. Иди сейчасъ же къ Анджело, если онъ потребуетъ, чтобы ты сегодня ночью раздлила съ нимъ ложе, согласись. Я же тмъ временемъ отправлюсь въ предмстіе св. Луки и отыщу тамъ скромный домикъ, гд живетъ покинутая Маріанна, тамъ-то мы съ тобою и встртимся. Кончай же скоре съ Анджело, чтобы и все дло покончить скоре.
Изабелла. Благодарю васъ, святой отецъ, за ваше утшительное участіе. До свиданія (Уходитъ въ разныя стороны).

СЦЕНА II.

Улица передъ тюрьмой.

Входитъ Герцогъ, одтый монахомъ, навстрчу ему попадаются Локоть, Потшникъ и Полицейскіе.

Локоть. Если нтъ никакихъ средствъ помшать вамъ торговать мужчинами и женщинами, какъ домашнимъ скотомъ, намъ придется имть дло только съ темнымъ и свтлымъ бастардомъ.
Герцогъ. Боже мой, это что еще такое?
Потшникъ. Всякое веселье исчезло изъ міра съ тхъ поръ, какъ изъ двухъ ростовщиковъ боле снисходительный раззорился, а боле безжалостному, чтобы ему было потепле, законъ предоставляетъ подбитую и обшитую мхомъ мантію… да и не однимъ, а двумя:— лисьимъ и овечьимъ, какъ бы для обозначенія, что мхъ лукавой лисы какъ нельзя лучше годится для обшивки.
Локоть. Ну, иди же, почтеннйшій, иди! Благослови васъ Богъ, добрый монашествующій братъ.
Герцогъ. Желаю того и теб, братъ-отче. Въ чемъ провинился передъ тобою этотъ человкъ?
Локоть. Видите, онъ провинился не передо мною, а передъ закономъ. Сдается мн, что онъ также и воръ. Мы нашли у него очень подозрительную отмычку, которую и препроводили къ намстнику.
Герцогъ. Стыдись, негодяй! Ты сводникъ, непотребный сводникъ, живущій тмъ грхомъ, которому заставляешь служить другихъ. Подумай, какъ отвратительно набивать брюхо и прикрывать гршное тло выручкой отъ такого гнуснаго порока. Скажи самому себ:— ‘а вдь и пью я, и мъ, живу и одваюсь только благодаря ихъ грязному, скотскому вожделнію’. Неужто ты воображаешь, что такое протухшее существованіе можно назвать жизнью? Ступай и исправься. Слышишь, исправься.
Потшникъ. Конечно, святой отецъ, оно немного припахиваетъ, но я могъ бы доказать…
Герцогъ. Если дьяволъ доставляетъ теб доказательства, это ясный признакъ, что ты ему служишь. Полицейскіе, отведите его въ тюрьму. Такое грубое животное не исправится безъ наказанія и поученій.
Локоть. Его надо представить къ намстнику, тотъ, однажды, уже предостерегалъ его и такихъ, какъ онъ, непотребниковъ не попуститъ. Если вотъ этотъ въ самомъ дл промышляетъ сводничествомъ, лучше бы ему быть за цлую милю отсюда по своему длу, чмъ стоять передъ лицомъ грознаго синьора Анджело.
Герцогъ. О, еслибы вс были такими, какими иные желаютъ казаться, то-есть, добродтельными безъ всякой примси лицемрія!

Входитъ Люціо.

Локоть. Будьте покойны, святой отецъ:— его шея такъ же стянется веревкой, какъ и ваши чресла.
Потшникъ. А, вотъ и спасеніе въ вид поручителя. Видите этого знатнаго молодого человка? Мы съ нимъ пріятели.
Люціо. Что это значитъ, благородный Помпей? Ужь не слдуешь-ли ты за колесницею Цезаря или, быть можетъ, теб самому устраиваютъ тріумфальное шествіе? За какіе же, впрочемъ, подвиги? Статуи Пигмаліона, только что обратившіяся въ женщинъ, добывать не трудно, для этого стоитъ только сунуть пустую руку въ карманъ, а затмъ вынуть ее сжатою въ кулакъ и уже не пустою. Что же скажешь ты на это, а? Что же ты не отвчаешь на мои вопросы? Вдь я не псни пою, а разговариваю съ тобою. Или ты, быть можетъ, охрипъ отъ послдняго ливня? Что же скажешь ты на это, разбитый меринъ? Такъ-ли и теперь все идетъ на свт, какъ шло до сихъ поръ? Какимъ слдуетъ быть по послдней мод:— унылымъ и скупымъ на слова или какимъ-нибудь еще? Просвти мое невдніе.
Герцогъ. Все такъ же, такъ же, какъ прежде, даже хуже.
Люціо. Какъ поживаетъ мое сокровище, а твоя хозяйка? Продолжаетъ маклеровать живымъ товаромъ? А?
Потшникъ. Она такъ обълась мяса, что теперь сама сидитъ въ кадк съ горячею водою.
Люціо. Что же, прекрасно, такъ и слдуетъ иначе быть не должно. Потаскушка всегда является въ свжемъ вид, а сводня въ просоленомъ и съ перцемъ. Куда это тебя ведутъ? Въ тюрьму?
Потшникъ. Къ несчастію, такъ.
Люціо. Что же, нельзя сказать, чтобы упрятать туда тебя было не за что. Прощай, Помпей. Ступай, говори, что отправилъ туда тебя я. За долги или за что нибудь другое.
Локоть. За сводничество, синьоръ, за сводничество.
Люціо. Если такъ, сажайте его. Тюрьма — заслуженная сводникомъ кара, гд же и сидть ему, какъ не въ тюрьм? А Помпей иметъ на это несомннное право: — онъ сводникъ, сводникъ старый, онъ и родился-то сводникомъ. Прощай, Помпей. Да, Помпей, поклонись отъ меня тюрьм. Какимъ ты будешь теперь исправнымъ мужемъ, Помпей:— таскаться перестанешь и постоянно будешь сидть дома.
Потшникъ. Я все-таки не перестаю надяться, добрйшій синьоръ, что вы возьмете меня на поруки.
Люціо. Нтъ, такого одолженія отъ меня не ожидай. Напротивъ, я готовъ хлопотать, чтобы увеличить срокъ твоего заключенія. Покорись своей участи терпливо, иначе ты докажешь, что ты человкъ задорный. Прощай же, милйшій Помпей. Да благословитъ васъ Богъ, святой отецъ.
Герцогъ. И васъ также.
Люціо. А что, Помпей, Бригита все еще продолжаетъ штукатуриться?
Локоть. Иди своею дорогой, иди.
Помпей. Такъ вы не хотите поручиться за меня?
Люціо. Когда нибудь въ другой разъ, Помпей, не теперь. Не знаете-ли, святой отецъ, что на свт новаго… да, новаго?
Локоть. Идемъ, идемъ, почтенный.
Люціо. Ступай въ собачью конуру, Помпей, ступай (Локоть, Потшникъ и Полицейскіе уходятъ). Не слышно-ли чего нибудь новаго о герцог.
Герцогъ. Ровно ничего. Можетъ быть, что нибудь слышали вы?
Люціо. Одни говорятъ будто онъ у русскаго императора, другіе — будто въ Рим. Но гд онъ на самомъ дл, какъ вы думаете?
Герцогъ. Ничего не знаю, но гд бы онъ ни былъ, желаю ему всего хорошаго.
Люціо. Какая дикая, сумасбродная съ его стороны фантазія тайкомъ скрыться изъ своего государства и приняться за ремесло нищаго бродяги, для котораго онъ никогда не былъ рожденъ. Въ его отсутствіе синьоръ Анджело герцогствуетъ усердно, даже черезъ-чуръ усердно.
Герцогъ. И прекрасно длаетъ.
Люціо. Немного побольше снисхожденія къ блудодянію было бы съ его стороны не лишнимъ. Онъ уже черезчуръ суровъ въ этомъ отношеніи. Не такъ-ли, отецъ?
Герцогъ. Нельзя иначе. Самъ порокъ слишкомъ распространенъ, искоренить его можно одною только строгостью.
Люціо. Да, признаюсь, у этого порока родство очень значительное и связи у него богатыя, и пока люди станутъ продолжать сть и пить, будетъ существовать и онъ. Увряютъ, будто Анджело явился на свтъ не такъ, какъ вс — не отъ мужчины и женщины,— а какимъ-то инымъ, особымъ путемъ. Правда это, отецъ?
Герцогъ. Какъ бы могло это быть?
Люціо. Одни увряютъ, будто его вмсто икры выметала сирена, другіе — будто онъ зачатъ парой трески — самцомъ и самкой. Одно извстно, что когда онъ мочится, жидкость эта тотчасъ же обращается въ ледъ. Несомннно также то, что онъ существо совсмъ непроизводительное.
Герцогъ. Вы большой шутникъ, и языкъ у васъ бойкій.
Люціо. Посудите сами, разв не безчеловчно лишать человка жизни за то, что его возмутившійся гульфикъ произвелъ переполохъ. Отсутствующій герцогъ, конечно, этого бы не сдлалъ. Не захотлъ бы онъ казнить человка, даже если бы у того была цлая сотня незаконнорожденныхъ дтей. Напротивъ, онъ скоре заплатилъ бы изъ своего кармана за вскормленіе цлой тысячи пригулковъ. Онъ самъ имлъ наклонность пошаливать, самъ былъ мастеромъ по этой части, поэтому опытъ научилъ его снисхожденію.
Герцогъ. Никогда не слыхалъ, чтобы отсутствующій герцогъ любилъ гоняться за женщинами. Его наклонности влекли его совсмъ не туда.
Люціо. Нтъ, почтенный отецъ, вы сильно ошибаетесь.
Герцогъ. Не думаю.
Люціо. Онъ-то не любилъ побаловаться съ женщинами? Да съ какою угодно, хоть съ пятидесятилтней нищенкой… Не даромъ же онъ имлъ обыкновеніе класть по червонцу въ нищенскую чашку вашимъ побирушкамъ. О, за нимъ водилось много разныхъ гршковъ. Любилъ онъ также и выпить, это я вамъ говорю.
Герцогъ. Мн сильно сдается, что вы взводите на него небылицы.
Люціо. Я, отецъ мой, былъ однимъ изъ близкихъ къ нему людей. Онъ отличался замчательною осторожностью и, мн кажется, я знаю настоящую причину, заставившую его скрыться.
Герцогъ. Какая же это причина? Скажите на милость.
Люціо. Нтъ, извините, не могу, эту тайну слдуетъ крпко держать за зубами. Могу говорить только намеками. Большая часть его подданныхъ считала его человкомъ высокаго ума.
Герцогъ. Онъ и былъ такимъ, въ этомъ нтъ ни малйшаго сомннія.
Люціо. Онъ-то? полноте! Онъ человкъ поверхностный, невжественный, легковсный.
Герцогъ. Не знаю, что это съ вашей стороны: зависть, глупость или ошибка? Онъ и за образъ жизни, за управленіе страною могъ-бы, какъ мн кажется,удостоиться при случа боле лестнаго отзыва. Стоитъ только взглянуть на то, что сдлано, и даже сама зависть вынуждена будетъ признать его ученость, его государственныя и военныя способности. Поэтому вы говорите, совершенно не зная его, а если знаете, васъ сильно ослпляетъ недоброжелательство.
Люціо. Почтенный отецъ, я знаю его и люблю.
Герцогъ. Любя его, вы говорили-бы съ большимъ знаніемъ, а зная — съ большею любовью.
Люціо. Поврьте, я знаю то, что знаю.
Герцогъ. Трудно вамъ поврить, потому что вы сами не знаете, что говорите. Если герцогъ когда-нибудь возвратится,— а объ этомъ молимся мы вс,— я вызову васъ дать отвтъ въ его присутствіи. Если вы отзывались о немъ съ полнымъ убжденіемъ въ своей правот, вы тогда, конечно, не побоитесь повторить то-же, что говорили сейчасъ. Я обязанъ потребовать васъ къ отвту, поэтому позвольте узнать ваше имя.
Люціо. Я Люціо, герцогъ знаетъ меня хорошо.
Герцогъ. Онъ узнаетъ васъ еще лучше, если я доживу до возможности сообщить о васъ то, что слдуетъ.
Люціо. Я васъ не боюсь.
Герцогъ. Вроятно, въ надежд, что или герцогъ никогда не возвратится, или что я слишкомъ мало опасный противникъ? Да и въ самомъ дл, большого вреда я причинить вамъ но могу, вдь вы это всего отопретесь.
Люціо. Скоре дамъ себя повсить, чмъ отопрусь. Ты, монахъ, сильно во мн ошибаешься. Но будетъ объ этомъ. Не можешь-ли ты сказать мн, казнятъ завтра Клаудіо или не казнятъ?
Герцогъ. За что же его казнить?
Люціо. Какъ за что? Зато, что онъ воронкой наполнилъ бутылку. Желалъ бы я, чтобы герцогъ, о которомъ мы сейчасъ говорили, былъ уже здсь. Безъ него безплотный его намстникъ, при помощи непомрно предписываемаго всмъ воздержанія, совсмъ лишитъ государство молодого приплода. Даже воробьямъ за ихъ извстную всмъ похотливость запрещено вить гнзда подъ кровлей намстника. Дла, которыя совершаются во мрак, герцогъ такъ бы во мрак и оставилъ, не сталъ бы онъ вытаскивать ихъ на дневной свтъ. Право, жаль, что онъ до сихъ поръ не возвратился. Я не шучу:— Клаудіо въ самомъ дл приговоренъ къ смерти за то, что слишкомъ вольно обошелся съ женскою юбкою. Прощай, почтенный мой отецъ, прошу, помолись за меня. А герцогъ, скажу теб еще разъ, даже по постнымъ днямъ не брезгаетъ бараниной. Время его уже, конечно, значительно ушло, но онъ и до сихъ поръ готовъ побаловаться даже съ нищей, хотя бы отъ нея несло чернымъ хлбомъ и чеснокомъ. Передавай кому угодно то, что я теб говорю. Прощай (Уходитъ).
Герцогъ. Въ этомъ мір смертныхъ, ни власть, ни величіе не могутъ избжать злословія. Клевета, наносящая свои удары въ тылъ, способна нанести тяжкія раны самой незапятнанной добродтели. Есть-ли на свт властелинъ, способный своимъ могуществомъ остановить желчь на устахъ злорчія? Однако, кто же это идетъ?

Входятъ Эскалъ, Профосъ, Передерженная и Полицейскіе.

Эскалъ. Ведите, ведите ее въ тюрьму.
Передерженная. Добрйшій мой, добрйшій господинъ, будьте ко мн милосерды! Вы, добрйшій мой господинъ, слывете самымъ сострадательнымъ человкомъ.
Эскалъ. Тебя предостерегали не разъ и не два, а ты опять попадаешься все въ томъ же. Ты способна вывести изъ себя само милосердіе и сдлать его жестокимъ.
Профосъ. Осмлюсь доложить вашей милости:— она уже одиннадцать лта промышляетъ сводничествомъ.
Передерженная. Но врьте, ваша милость, — все это самымъ гнуснымъ образомъ взнесъ на меня нкто Люціо. Госпожа Кэтъ, по прозвищу ‘Дешевая’, была отъ него беременна еще во времена герцога. Онъ общалъ на ней жениться, да какъ-же! А ребенку въ день Филиппа и Якова исполнится ровно годъ съ четвертью. Я сама его вскормила, а теперь отецъ его вотъ какъ меня обижаетъ!
Эскалъ. Человкъ этотъ въ самомъ дл крайне разнузданный. Вызвать его ко мн, а ее ведите въ тюрьму. Ни слова боле: — ступай (Полицейскіе, уводятъ Передерженную). Профосъ, мой соправитель Анджело неумолимъ и Клаудіо будетъ завтра казненъ. Пошли за духовникомъ и позаботься обо всемъ необходимомъ, чтобы осужденный могъ приготовиться къ смерти, какъ подобаетъ христіанину. Будь мой соправитель такъ-же сострадателенъ, какъ я, ничего подобнаго не было-бы.
Профосъ. Ваша милость, вотъ этотъ почтенный монахъ былъ уже у него и приготовилъ его къ смерти.
Эскалъ. Добраго вечера, святой отецъ.
Герцогъ. Миръ вамъ и благодать.
Эскалъ. Откуда вы?
Герцогъ. Я не здшній, но мн по вол случая придется прожить здсь нсколько времени. Я принадлежу къ благотворительному братству и недавно прибылъ съ особымъ порученіемъ святйшаго отца.
Эскалъ. Что-же новаго въ свт?
Герцогъ. Ничего, кром того, что добро болетъ такою сильною лихорадкою, что излечить ее можетъ одно только полное его упраздненіе. Вс только одного и жаждутъ: новизны и новизны. Теперь настолько-же опасно являться на какомъ-бы то ни было поприщ отсталымъ, устарвшимъ, насколько почетно быть непостояннымъ въ своихъ предпріятіяхъ. Честность стала такою рдкостью, что обществу ршительно нельзя ни на что положиться, безчестныхъ-же обмановъ повсюду столько, что поневол проклинаешь всякое дло сообща. Вотъ эти-то загадочныя явленія сильно озабочиваютъ человческую мудрость. Новость эта, однако, довольно таки стара, тмъ не мене она каждый день является новостью. Сдлайте одолженіе, скажите, что за человкъ былъ вашъ герцогъ?
Эскалъ. Какъ человкъ, онъ преимущественно отличался тмъ, что старался познать самого себя.
Герцогъ. А какія развлеченія, какія наслажденія любилъ онъ наиболе?
Эскалъ. Онъ скоре любилъ чужое, чмъ собственное веселье. Онъ отличался изумительнымъ воздержаніемъ. Предоставимъ его, однако, его судьб, молясь, чтобы эта судьба была къ нему милостива. Теперь позвольте мн спросить, въ какомъ настроеніи нашли вы Клаудіо? Я слышалъ, вы его навщали.
Герцогъ. Онъ согласенъ, что судья нисколько не былъ къ нему несправедливъ, поэтому онъ безропотно покоряется приговору правосудія. Несмотря, однако, на это, слабость человческой природы обольщала его несбыточною надеждою на возможность избжать казни, но я мало-по-малу убдилъ его въ тщет этихъ надеждъ, и теперь онъ готовъ къ смерти.
Эскалъ. Вы вполн безукоризненно исполнили свою обязанность какъ относительно небесъ, такъ и относительно узника. Я хлопоталъ за этого человка до крайнихъ предловъ, дозволяемыхъ мн моею осторожностью, но мой собратъ былъ непреклоненъ и этимъ вынудилъ меня замтить, что правосудіе его черезчуръ уже сурово.
Герцогъ. Полное право на такую суровость ему даетъ собственная его безупречная, праведная жизнь. Она дозволяетъ ему быть неумолимымъ. Однако, если ему случится споткнуться, онъ ни у кого не найдетъ пощады.
Эскалъ. Отправлюсь навстить узника. Прощайте.
Герцогъ. Миръ съ вами (Эскалъ уходитъ). Тотъ, кто хочетъ управлять небесной скирой, долженъ самъ быть настолько-же святъ, какъ и суровъ. Онъ самъ по собственной совсти обязанъ знать, чему давать ходъ:— снисхожденію или негодующей добродтели. Онъ къ другимъ долженъ относиться такъ-же, какъ относился-бы къ самому себ. Позоръ тому, кто караетъ за пороки, которымъ подверженъ самъ. Тройной позоръ теб, Анджело, что, исторгая чужія сорныя травы, ты даешь разростаться своимъ. О, какія гнусности могутъ гнздиться въ человк, хотя по наружности онъ и кажется ангеломъ! Какъ могутъ текущія времена уподоблять пороки добродтелямъ и тончайшею паутиной связывать самыя крупныя явленія? Я обязанъ противопоставить пороку всю свою власть. Когда сегодня ночью Анджело станетъ сжимать въ объятіяхъ когда-то любимую, но потомъ отвергнутую двушку, я посредствомъ ловко прикрытаго обмана заставлю его сдержать когда-то данныя имъ клятвы (Уходитъ).

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

У Маріанны.

Пажъ сидитъ у ногъ Маріанны и поетъ.

Пажъ (Поетъ). Прочь отъ меня, коварныя уста,
Что мн клялись въ любви съ такою страстью,
То не любовь была, а лишь мечта,
Сгубили вы меня своею властью.
Вашъ поцлуй всю жизнь мн отравилъ.
Да, отравилъ!
И вру въ счастіе навкъ убилъ,—
Навкъ убилъ!
Маріанна. Перестань пть и ступай скоре отсюда. Вотъ идетъ утшитель, такъ часто укрощающій мятежное мое горе. (Пажъ удаляется, входитъ герцогъ, переодтый, какъ прежде). Святой отецъ, молю васъ о прощеніи. Мн стыдно, что вы застали меня слушающею псни. Пусть извиненіемъ послужитъ мн хоть то, что он доставляютъ мн не радость, а только растравляютъ мое старое горе.
Герцогъ. Не тревожься, хотя музыка иметъ волшебную силу заставлять дурное находить хорошимъ, а хорошее наталкивать иногда на дурное. Сказки, дочь моя, никто не спрашивалъ меня здсь сегодня? Этотъ самый часъ я назначилъ, чтобы пришли къ теб повидаться со мною.
Маріанна. Никто не спрашивалъ, я весь день сидла дома.

Входитъ Изабелла.

Герцогъ. Врю, время встрчи настало только теперь. Прошу тебя, удались ненадолго, можетъ-быть, я попрошу тебя вернуться сейчасъ-же и для твоей-же пользы.
Maріанна. Вы всегда были такъ ко мн добры (Уходитъ).
Герцогъ. Добро пожаловать. Очень вамъ радъ. Что скажете новаго о милйшемъ намстник?
Изабелла. У него есть садъ, съ западной стороны обнесенный каменною стною и прилегающій къ виноградинку. Въ виноградникъ ведутъ ворота, отпирающіяся вотъ этимъ большимъ клюнемъ, а вотъ этотъ меньшій ключъ отпираетъ небольшую калитку, ведущую изъ виноградника во фруктовый садъ. Я дала слово сойтись съ нимъ тамъ въ глухую полночь.
Герцогъ. Хорошо ли извстна вамъ дорога?
Изабелла. Я собрала о ней самыя точныя и врныя свднія. Полный преступнаго рвенія, Анджело дважды показывалъ мн этотъ путь и какъ шепотомъ, такъ и тлодвиженіями старался обратить мое вниманіе на каждую мелочь.
Герцогъ. Не сговорились-ли вы съ нимъ о чемъ-нибудь, что необходимо знать ей?
Изабелла. Только о томъ, что сойдусь съ нимъ сегодня въ потьмахъ. При этомъ я предупредила его, что долго оставаться не могу, потому что приду со служанкой, находящеюся въ полномъ убжденіи, что я явлюсь, чтобы хлопотать за брата.
Герцогъ. Придумано превосходно. Но я ничего еще не сказалъ объ этомъ Маріанн. Дочь моя, иди сюда и послушай (Маріанна возвращается). Прошу познакомиться съ этою двушкою, она пришла помочь намъ.
Изабелла. Да, отъ всей души рада это сдлать.
Герцогъ. Убждена ли ты, что я глубоко тебя уважаю?
Маріанна. Святой отецъ, могу-ли сомнваться, когда имю столько доказательствъ, что такъ и есть?
Герцогъ. Возьми же новую свою знакомую подъ руку и пройдись съ нею. Она кое-что теб разскажетъ, а я подожду здсь вашего возвращенія. Приходите, однако, скоре, ночь уже начинаетъ окутывать землю своими покровами.
Маріанна. Пройдемтесь (Уходитъ съ Изабеллой).
Герцогъ. О, санъ! о, величіе! На васъ устремлены цлые милліоны коварныхъ глазъ, о вашихъ дяніяхъ ходятъ цлыя кипы нелпыхъ розсказней, основанныхъ на самыхъ гнусныхъ, лживыхъ и противорчивыхъ слухахъ. Сколько тысячъ остроумныхъ выходокъ приписываютъ вамъ собственныя свои праздныя измышленія, возлагая за это отвтственность на васъ (Маріанна и Изабелла возвращаются). Ну, что? Согласна она?
Изабеллл. Согласна на все, если вы только посовтуете.
Герцогъ. Не только совтую, но и умоляю.
Изабелла. Разговаривать вамъ съ нимъ много не придется, только, уходя, не забудьте сказать тихо и ласково:— ‘Помните же слово, данное мн насчетъ брата’.
Маріанна. Не бойтесь, не забуду.
Герцогъ. И ты, моя дочь, тоже не бойся ничего. По прежней вашей помолвк онъ вамъ все-таки мужъ. Такое сближеніе между вами совсмъ не грхъ, и обманъ вполн оправдывается несомнннымъ вашимъ правомъ на измнника. Идемте же. Ране, чмъ пожать, необходимо посять (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Комната въ тюрьм.

Входятъ Профосъ и Потшникъ.

Профосъ. Иди сюда, бездльникъ! Можешь ты отрубить человку голову?
Потшникъ. Если онъ холостой, могу, женатому же — нтъ. Женатый, вдь, глава своей жены, а женщин отрубить голову я не въ состояніи.
Профосъ. Сдлай одолженіе, брось свои глупыя шутки, а дай мн отвтъ прямой. Завтра утромъ Клаудіо и Бернардино должны быть казнены, а у нашего палача нтъ необходимаго помощника. Если ты согласишься ему помочь, тебя отпустятъ на свободу, если же откажешься, высидишь полный срокъ и къ тому же при выход отсюда тебя на дорогу выскутъ самымъ жестокимъ образомъ, потому что ты былъ уличеннымъ сводникомъ.
Потшникъ. Благодтель мой, я съ незапамятныхъ временъ былъ беззаконнымъ сводникомъ, а теперь какъ же мн не согласиться сдлаться законнымъ палачомъ? Но прежде, чмъ приступить къ длу, мн хотлось бы запастись кое-какими свдніями отъ моего товарища.
Профосъ. Эй, Эбхурсонъ! Куда же онъ двался?

Входитъ Эбхурсонъ.

Эбхурсонъ. Вы, ваша милость, изволили меня звать?
Профосъ. Вотъ этотъ дуралей согласенъ быть завтра твоимъ помощникомъ. Если найдешь удобнымъ, найми его на весь годъ, и пусть онъ живетъ здсь съ тобою. Если же это покажется теб неудобнымъ, пусть онъ послужитъ теб только завтра, а затмъ ты можешь его отпустить на вс четыре стороны. Носъ поднимать передъ тобою ему нечего:— онъ самъ не боле какъ сводникъ.
Эбхурсонъ. Сводникъ? Помилуйте, ваша милость, онъ совсмъ опозоритъ наше священнодйствіе.
Профосъ. Ну, полно! Между вами полное равновсіе, подложи еще хоть перышко на одну чашку всовъ — она тотчасъ же пойдетъ книзу (Уходитъ).
Потшникъ. Вы, ваша благообразная милость,— такъ какъ хотя рожа у васъ совсмъ какъ у висльника, но все-таки я считаю васъ благообразнымъ,— называете свое занятіе священнодйствіемъ?
Эбхурсонъ. Да, священнодйствіемъ.
Потшникъ. Не потому-ли, почтенный господинъ, что, какъ я слыхалъ не разъ, всякій занимающійся искусствомъ,— хоть бы рисованьемъ,— тоже священнодйствуетъ. Значить и наши потаскушки, разрисовывая себ лицо, тоже занимаются искусствомъ, а я, кому он служатъ орудіемъ для промысла, тоже священнодйствую? Но какое священнодйствіе въ вшаніи людей?— хоть повсьте, не знаю.
Эбхурсонъ. Оно священнодйствіе! Да, повторяю — священнодйствіе.
Потшникъ. Докажите.
Эбхурсонъ. Каждое платье съ честнаго человка впору, вдь, вору? Если оно вору и узко, честный человкъ находитъ, что оно все-таки слишкомъ широко, если же оно широко, воръ все-таки находитъ, что оно слишкомъ узко. Вотъ, можетъ быть, такимъ то образомъ платье честнаго человка вору все-таки въ пору.

Профосъ возвращается.

Профосъ. Ну, что, договорились?
Потшникъ. Да, ваша милость, я готовъ ему помогать, ибо нахожу, что ремесло палача простительне ремесла сводника, палачу чаще приходится просить прощенія.
Профосъ (Палачу). Помни же, что топоръ и плаха должны быть готовы завтра къ четыремъ часамъ утра.
Эбхурсонъ. Ну, бездльникъ, идемъ, мн надо обучить тебя будущему твоему ремеслу. Идемъ же.
Потшникъ. Милостивйшій господинъ, я научусь ему очень скоро. Если вамъ придется испытывать мою ловкость на себ, я убжденъ, что вы останетесь мною довольны. Долженъ же я, говоря по правд, отплатить вамъ хоть чмъ нибудь за вс ваши ко мн милости.
Профосъ. Пришлите сюда Бернардино и Клаудіо (Эбхурсонъ и Потшникъ уходятъ). Къ одному я чувствую глубокое состраданіе, другой же не вызвалъ бы во мн ни искры жалости, если бы даже былъ роднымъ моимъ братомъ. Онъ убійца (Входитъ Клаудіо. Профосъ показываетъ ему бумагу). Вотъ вашъ смертный приговоръ, Клаудіо. Теперь мертвая полночь, а въ восемь часовъ утра вы получите безсмертіе. Гд же Бернардино?
Клаудіо. Онъ такъ-же крпко закованъ въ цпи сна, какъ усталый путникъ посл тяжкихъ и честныхъ трудовъ. Никакъ не могутъ его добудиться.
Профосъ. Этому не поможетъ никто. Ступайте, готовьтесь къ смерти (За сценой стучатъ). Стучатся. Да подкрпитъ васъ небо (Клаудіо уходитъ, въ дверь стучатъ снова). Сейчасъ! Можетъ быть это помилованіе несчастному Клаудіо (Входитъ Герцогъ, по прежнему одтый монахомъ). Добро пожаловать, честной отецъ.
Герцогъ. Пусть самые милостивые духи ночи будутъ твоими спутниками, добрйшій Профосъ. Никто не приходилъ сюда за послдніе часы?
Профосъ. Съ того часа, какъ приказано тушить огни, ршительно никто.
Герцогъ. Даже Изабелла не приходила?
Профосъ. Даже и она.
Герцогъ. Значитъ он об скоро будутъ здсь.
Профосъ. Съ какими нибудь добрыми встями для Клаудіо?
Герцогъ. Да, есть надежда.
Профосъ. Намстникъ безпощаденъ не въ мру.
Герцогъ. Нтъ, нтъ, не говорите этого. И суровая жизнь, и суровое правосудіе идутъ у него параллельно. Онъ святымъ воздержаніемъ укрощаетъ въ себ то, что стремится искоренять въ другихъ. Его только тогда можно было-бы считать тираномъ, если-бы онъ снисходительно относился къ себ за то, что караетъ въ другихъ. Теперь онъ только справедливъ (Стучатъ въ дверь). Вотъ должно-быть он (Профосъ уходитъ). Какой добрый этотъ Профосъ. Человколюбіе въ желзномъ тюремщик встрчается очень рдко. Опять? Что значитъ этотъ стукъ? Какимъ нетерпніемъ долженъ быть одержимъ духъ того, кто такъ неистово колотитъ кулакомъ неподатливую дверь.

Профосъ возвращается и продолжаетъ разговаривать съ кмъ-то стоящимъ за дверью.

Профосъ. Пусть стоить тамъ, пока но встанетъ привратникъ и не отопретъ ему. Привратника уже разбудили.
Герцогъ. Не получено-ли какого-нибудь приказа, отмняющаго казнь Клаудіо, или молодой этотъ человкъ все-таки долженъ умереть?
Профосъ. Ничего не получено.
Герцогъ. Какъ ни близокъ разсвтъ, вы, профосъ, услышите кое-что новое ране, чмъ наступитъ утро.
Профосъ. Можетъ-быть, вамъ это извстно лучше, но мн кажется, что помилованіе не придетъ совсмъ. Не было у насъ такихъ примровъ. Кром того, намстникъ, предсдательствуя на суд, торжественно объявилъ, что пощады не будетъ (Входитъ гонецъ). Это гонецъ отъ него.
Герцогъ. Онъ принесъ помилованіе Клаудіо.
Гонецъ. Мой повелитель посылаетъ вамъ этотъ приказъ. Кром того онъ приказалъ мн передать вамъ на словахъ, чтобы вы тотчасъ же исполнили все сказанное въ предписаніи, не руководствуясь для уклоненія отъ немедленнаго исполненія ни временемъ, ни мстомъ, ни какими-бы то ни было иными соображеніями. Затмъ, прощайте, потому что, если я не ошибаюсь, утро уже близко.
Профосъ. Не премину исполнить (Гонецъ уходитъ).
Герцогъ (Про себя). Это помилованіе Клаудіо, купленное цною грха, въ который впалъ самъ милующій. Зло длаетъ быстрые грхи, когда иметъ возможность опираться на безграничную власть. Если порокъ является милосердымъ, милосердіе его доходитъ до оправданія виновнаго изъ сочувствія къ самой вин. Что-же? Какія всти?
Профосъ. Такія, какихъ я и ожидалъ. Синьоръ Анджело, вроятно, боясь какихъ-нибудь послабленій съ моей стороны, ршается, противъ своего обыкновенія, еще разъ напомнить мн о возложенной на меня обязанности. Меня это крайне удивляетъ, потому что ране съ нимъ никогда ничего подобнаго не бывало.
Герцогъ. Будьте добры, прочтите. Я слушаю.
Профосъ (Читаетъ). ‘Какіе-бы ни дошли до васъ слухи, противорчащіе тому, что я пишу, не врьте имъ. Клаудіо долженъ быть казненъ въ четыре часа утра, а Бернардино вскор посл полудня. Для того, чтобы я могъ удостовриться вполн, пришлите мн голову Клаудіо къ пяти часамъ. Мое предписаніе должно быть исполнено въ точности, на это есть важныя причины, но высказывать ихъ теперь я еще не могу. За уклоненіе отъ своей обязанности вы поплатитесь головою’. Отецъ мой, что скажете вы на это?
Герцогъ. Что это за Бернардино, котораго приказано казнить посл полудня?
Профосъ. Онъ цыганъ по происхожденію, но вскормленъ и выросъ здсь. Онъ сидитъ въ тюрьм уже цлыхъ девять лтъ.
Герцогъ. Какъ-же случилась такая странность, что герцогъ не освободилъ или не казнилъ его въ свое время? Я слыхалъ, что герцогъ имлъ обыкновеніе поступать такимъ образомъ.
Профосъ. Друзья заключеннаго постоянно выхлопатывали ему отсрочки. Помимо того, до тхъ поръ, пока бразды правленія не перешли къ намстнику, противъ обвиняемаго не могли собрать ни какихъ дйствительно вскихъ и вполн ясныхъ уликъ.
Герцогъ. А теперь собрали?
Профосъ. И такія неопровержимыя, что даже самъ преступникъ сознался.
Герцогъ. Выказалъ-ли онъ въ тюрьм хоть сколько-нибудь раскаянія? Вообще, какъ отнесся онъ къ объявленному ему приговору?
Профосъ. Этому человку смерть кажется нисколько не страшне сна посл опьяненія. Онъ одинаково беззаботно, безстрашно и нагло относится какъ къ прошедшему и настоящему, такъ и къ будущему. Не боясь загробной жизни, онъ не дорожитъ и земною.
Герцогъ. Вроятно, недоставало надлежащихъ назиданій?
Профосъ. Онъ не хочетъ никого слушать. Въ тюрьм онъ постоянно пользовался большою свободою. Предложите ему бжать, онъ едва-ли захотлъ-бы воспользоваться свободою. Пьянъ онъ бываетъ по нсколько разъ въ день и не отрезвляется по цлымъ недлямъ. Не разъ будили мы его какъ бы для того, чтобы вести его на казнь, показывали ему подложныя предписанія, но это не производило на него ни малйшаго впечатлнія.
Герцогъ. Мы поговоримъ о немъ посл. По вашему лицу, Профосъ, я вижу, что вы человкъ честный и ршительный. Я не ошибаюсь, и старый опытный глазъ мн не измняетъ, полагаясь на него, я пойду на удачу. Вы сейчасъ получили предписаніе казнить Клаудіо, а между тмъ самъ Анджело, какъ мн извстно, виновенъ не мене осужденнаго имъ молодого человка. Для того, чтобы доказать это вамъ самымъ нагляднымъ образомъ, я прошу только четырехдневнаго срока, а для этого вы должны сейчасъ-же оказать мн не совсмъ безопасную для васъ услугу.
Профосъ. Какую-же, честной отецъ?
Герцогъ. Отложить казнь осужденнаго.
Профосъ. Какъ-же я могу это сдлать, когда самый часъ казни означенъ крайне точно и когда, помимо этого, я получилъ строжайшее приказаніе, подъ страхомъ самому быть казненнымъ, прислать голову осужденнаго всемогущему Анджело. Даже малйшее уклоненіе отъ этого подвергнетъ меня той-же участи, какъ и Клаудіо.
Герцогъ. Если ты будешь слдовать моимъ указаніямъ, клянусь обтами нашего братства, я избавлю тебя отъ всякихъ бдъ. Утромъ, вмсто Клаудіо, вели казнить Бернардино и пошли намстнику его голову.
Профосъ. Анджело видалъ ихъ обоихъ и узнаетъ по лицу.
Герцогъ. Смерть отлично уметъ измнять человческія лица, а вы еще можете помочь ей въ этомъ. Остригите волосы, сбрейте бороду у казненнаго и скажите, будто сдлали это по просьб самого осужденнаго. Вы знаете по опыту, что такого рода желанія у приговоренныхъ къ смерти являются довольно часто. Клянусь вамъ всмъ, что есть для меня святого, васъ за это ожидаютъ не нареканія, а благодарность. Я съумю отстоять васъ хотя-бы цною собственной жизни.
Профосъ. Простите меня, святой отецъ, но это будетъ противно моей присяг.
Герцогъ. Кому-же вы присягали: — герцогу или его намстнику?
Профосъ. И ему, и кому прикажетъ.
Герцогъ. Вы, надюсь, не найдете ничего преступнаго въ своемъ проступк, если его одобритъ герцогъ?
Профосъ. Нтъ никакого вроятія, чтобы онъ одобрилъ.
Герцогъ. Есть не только вроятіе, но и полная достоврность. Ты, насколько я вижу, такъ боязливъ, что ни мое одяніе, ни моя искренность, ни мои доводы не въ силахъ тебя убдить, поэтому, чтобы разсять твой страхъ и твои сомннія, я пойду дале, чмъ мн бы хотлось. Смотри, вотъ подпись и печать герцога. Ты, конечно, отлично знаетъ и почеркъ его, и печать.
Профосъ. Знаю и то, и другое.
Герцогъ. Герцогъ извщаетъ, что скоро вернется. Если хочешь, прочти это сейчасъ-же самъ, и ты увидишь, что онъ будетъ здсь черезъ два дня. Анджело этого не знаетъ, даже не подозрваетъ. Онъ сегодня-же получитъ странныя и разнорчивыя письма. Изъ одного онъ узнаетъ, что герцогъ будто-бы умеръ, изъ другого, будто тотъ пошелъ въ монахи, но ни одно не сообщитъ ему того, что сказано здсь. Смотри, предразсвтный часъ уже будитъ пастуха. Не смущайся, не задавайся вопросомъ, какъ все это уладится. Ты недоумваешь до сихъ поръ, но твои недоумнія скоро разсятся. Позови палача, и пусть голова Бернардино падетъ. Я сейчасъ исповдую его и приготовлю его душу для перехода въ лучшій міръ. Ты, кажется, все-таки мн не довряешь, вотъ это разсетъ послднія твои сомннія. Уже свтаетъ. Идемъ (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Другая комната въ тюрьм.

Входитъ Потшникъ.

Потшникъ. Я здсь совсмъ, какъ дома, словно у насъ въ торговомъ заведеніи. Да, право, можно подумать, будто я все еще у Передерженной, до того здсь много постоянныхъ ея гостей. Здсь, во-первыхъ, находится господинъ ‘Опрометчивый’, подписавшій обязательство въ сто девяносто семь фунтовъ, но вмсто денегъ получившій сколько-то оберточной бумаги и негоднаго къ употребленію инбиря, выручивъ за это наличными всего пять марокъ. Бда въ томъ, что спроса на инбирь не было никакого, такъ какъ вс старухи перемерли. Потомъ здсь сидитъ нкто господинъ ‘Скачекъ’ по жалоб нкоего господина ‘Трехнитнаго’, торгующаго шелковыми тканями, сшившаго для своего заказчика три пары платья изъ атласа персиковаго цвта. Заказчикъ расплатиться за платье не могъ, вотъ ‘Трехнитный’ и кормить его теперь здсь… но только не персиками. Сидятъ здсь еще юный ‘Втрогонъ’, такой же юный господинъ ‘Широкая-Глотка’, затмъ господинъ ‘Мдная Шпора’ и недоросль ‘Коли-Руби’, человкъ превосходно владющій всякимъ оружіемъ, и не мене юный господинъ ‘Облзлый’, убившій дюжаго весельчака ‘Пудинга’. Затмъ господа ‘Тычь въ Рыло’, неустрашимый боецъ, и великій скиталецъ, честный ‘Башмачная завязка’, а еще необузданный ‘Полстклянки’, заколовшій ‘Стклянку’, помимо этихъ еще, по крайней мр, человкъ сорокъ, отъ которыхъ намъ было не мало поживы, а теперь сами они живутъ, чмъ Богъ послалъ (Входитъ Эбхурсонъ). Эй, помощникъ, зови Бернардино сюда.
Потшникъ. Господинъ Бернардино, господинъ Бернардино, вставайте. Васъ собираются вшать.
Эбхурсонъ. Эй, Бернардино, поворачивайся же!
Бернардино (За сценой). Чтобы чума на васъ напала! Что вы тамъ орете? Кто вы такіе?
Потшникъ. Ваши друзья, милйшій господинъ Бернардино, а именно палачъ и его помощникъ. Сдлайте одолженіе, вставайте и пожалуйте на казнь.
Бернардино (За сценой). Отвяжись ты, подлецъ! Я хочу спать.
Эбхурсонъ. Прикажи ему вставать да поскоре.
Потшникъ. Сдлайте одолженіе, господинъ Бернардино, проснитесь, а посл того, какъ вамъ отрубятъ голову, спите, сколько угодно.
Эбхурсонъ. Ступай за нимъ и приведи его сюда.
Потшникъ. Онъ, кажется, и самъ идетъ… Да, идетъ. Я слышу, какъ шумитъ его солома.
Эбхурсонъ. А топоръ ты положилъ на плаху?
Потшникъ. Положилъ.

Входитъ Бернардино.

Бернардино. Ну, чего теб, Эбхурсонъ? Что новаго?
Эбхурсонъ. Мой совтъ теб, почтенный, погрузиться въ молитвы, такъ какъ приказъ казнить тебя пришелъ.
Бернардино. Врешь, бездльникъ! Я пропьянствовалъ всю ночь и теперь совсмъ не расположенъ…
Потшникъ. Тмъ лучше, любезный. Когда человкъ пропьянствовалъ всю ночь, а рано утромъ его вздернутъ на вислицу, онъ можетъ крпко проспать и весь остальной день, и слдующій.
Эбхурсонъ. Смотри сюда:— вотъ идетъ духовный твой отецъ. Теперь видишь самъ, шучу я или нтъ?

Входитъ герцогъ, по прежнему одтый монахомъ.

Герцогъ. Сынъ мой, узнавъ, что теб такъ скоро придется покинуть этотъ міръ, я, движимый чувствомъ человколюбія, пришелъ напутствовать, утшать тебя и молиться съ тобою.
Бернардино. Но никакъ не со мною. Я пропьянствовалъ всю ночь, пусть мн дадутъ побольше времени, чтобы приготовиться, или пускай выколотять у меня дубинами изъ башки весь мозгъ. Я не соглашусь умереть сегодня,— это врно.
Герцогъ. Однако, теб необходимо примириться съ своею участью, поэтому умоляю тебя взглянуть серьезно на предстоящій теб путь.
Бернардино. Клянусь чмъ угодно:— не хочу умирать я сегодня и не намренъ слушать никакихъ увщаній.
Герцогъ. Послушай, однако…
Бернардино. Ни одного слова! Если теб нужно что-нибудь мн сказать, приходи ко мн въ казематъ, я не выйду изъ него во весь день (Уходитъ).

Появляется Профосъ.

Герцогъ. Ни для жизни онъ не годится, ни для смерти. У него зачерствлое сердце. Ступайте за нимъ и силою тащите его на плаху (Палачъ и Потшникъ уходятъ).
Профосъ. Ну, что, честной отецъ, каковъ по вашему мннію приговоренный?
Герцогъ. Онъ нисколько не подготовленъ къ смерти. Отправить его на тотъ свтъ въ такомъ состояніи просто было бы преступно.
Профосъ. Сегодня ночью, въ тюрьм у насъ умеръ отъ жестокой горячки извстный морской разбойникъ Рагоцино. Онъ былъ однихъ лтъ съ Клаудіо, и волосы, и борода у него такіе же, какъ у того. Не лучше-ли будетъ, если мы закоснлому гршнику дадимъ время покаяться, а намстника вполн удовлетворитъ голова, похожая на голову Клаудіо.
Герцогъ. Само небо посылаетъ намъ такую неожиданность. Исполните какъ можно скоре все, что нужно, такъ какъ назначенный намстникомъ часъ не позволяетъ намъ медлить ни минуты. Ступайте, снарядите какъ подобаетъ голову умершаго и отошлите ее къ намстнику согласно его требованіямъ. Я же тмъ временемъ постараюсь убдить закоренлаго гршника покаяться, чтобы умереть, какъ слдуетъ христіанину.
Профосъ. Честной отецъ, все будетъ исполнено, какъ вы предписываете. Но, вдь, и Бернардино долженъ быть казненъ сегодня же. Какъ же продлить жизнь Клаудіо такъ, чтобы не подвергать неизбжной опасности собственную жизнь, если узнаютъ, что онъ живъ?
Герцогъ. А вотъ какъ. Заключите и Бернардино, и Клаудіо въ какое-нибудь потайное мсто. Прежде чмъ солнце начнетъ свтить нашимъ антиподамъ, вы увидите, что опасаться вамъ боле нечего.
Профосъ. Вполн полагаюсь на васъ.
Герцогъ. Поспшите же отправить голову къ Анджело (Профосъ уходитъ). Напишу теперь къ намстнику письмо, а доставить его поручу Профосу. Письмомъ этимъ я извщу Анднсело о немедленномъ своемъ возвращеніи, а также и о томъ, что по особо важнымъ причинамъ я обязанъ придать своему возвращенію какъ можно боле торжественности, а поэтому требую, чтобы сановники встртили меня у священнаго источника, находящагося въ одной мил разстоянія отъ города. Оттуда въ надлежащемъ порядк начнется наше шествіе, и я вернусь вмст съ Анджело.

Профосъ возвращается.

Профосъ. Вотъ голова, я отнесу ее самъ.
Герцогъ. Прекрасно. Только возвращайтесь скоре, мн необходимо передать вамъ нчто такое, чего, кром васъ, не долженъ слышать никто.
Профосъ. Медлить не стану (Уходитъ).
Изабелла (За сценой). Миръ и благодать…
Герцогъ. Это голосъ Изабеллы. Она врно пришла узнать, получено-ли помилованіе брата, но я сразу не сообщу ей о выпавшемъ на ея долю счастіи, а затмъ, въ такую минуту, когда она будетъ ожидать этого всего мене, я разомъ превращу ея отчаяніе въ небесную радость.

Входитъ Изабелла.

Изабелла. Простите…
Герцогъ. Добраго утра, милая и прекрасная моя дочь.
Изабелла. Такое вниманіе со стороны святой личности должно явиться для меня пророчествомъ. Прислалъ-ли, наконецъ, намстникъ помилованіе брату?
Герцогъ. Да, онъ избавилъ Клаудіо не отъ смерти, а отъ жизни. Вашему брату отрубили голову и уже отнесли ее къ Анджело.
Изабелла. Нтъ, не можетъ этого быть!
Герцогъ. Однако, это такъ. Докажите, что вы двушка разсудительная и переносите свое горе съ сдержаннымъ терпніемъ.
Изабелла. Побгу къ злодю и выцарапаю ему глаза.
Герцогъ. Васъ даже къ нему не допустятъ.
Изабелла. Бдный Клаудіо! Несчастная Изабелла! Гнусный міръ! Проклятый Анджело!
Герцогъ. Вс ваши проклятія ни ему не принесутъ никакого вреда, ни вамъ ни малйшей пользы, поэтому лучше отъ нихъ воздержаться. Предоставьте въ вашемъ дл быть судьею небу. Слушайте, что я скажу вамъ, и вы поймете, что каждое мое слово — неопровержимая истина. Осушите ваши слезы. Герцогъ возвращается завтра, мн сообщилъ это одинъ монахъ, его духовникъ. Получивъ увдомленіе о возвращеніи государя, Оскалъ и Анджело готовятся встртить своего повелителя у городскихъ воротъ и тамъ сдать ему свои полномочія. Если вы согласны, я укажу вамъ тропинку, по которой вы дойдете до желаннаго торжества надъ негодяемъ. Вы не только отомстите Анджело, но еще пріобртете расположеніе герцога и всеобщее уваженіе.
Изабелла. Я во всемъ готова слдовать вашимъ совтамъ.
Герцогъ. Вручите вотъ это письмо брату Питэру. Оно то самое, въ которомъ возвщается возвращеніе герцога. Скажите, что оно лучше всего ручается за мое желаніе сегодня же ночью повидаться съ Питэромъ въ дом Маріанны. Тамъ я во всей подробности разскажу ему и про ваше, и про ея дло. Онъ проводитъ васъ къ герцогу, а вы, не колеблясь, ршительно и смло бросьте свое обвиненіе въ лицо Анджело. Что же касается меня, я, въ силу даннаго обта, не могу идти вмст съ вами. Отнесите же это письмо и съ облегченнымъ сердцемъ осушите свои заплаканные глаза. Утратьте всякую вру въ священный мой орденъ, если я сбиваю васъ съ надлежащаго пути. Однако, кто же это?

Входитъ Люціо.

Люціо. Миръ вамъ, святой отецъ. Гд же Профосъ?
Герцогъ. Отлучился куда-то.
Люціо. Прелестная Изабелла, мои щеки блднютъ при вид красноты твоихъ глазъ. Надо вооружиться терпніемъ. Мн самому приходится вмсто обда ограничиваться водою да отрубями. Чтобы спасти голову, не дерзаю переполнять желудка. Одинъ сытный обдъ — и голова моя пропала. Но, говорятъ, что, ко всеобщей радости, герцогъ возвращается завтра. Клянусь теб, Изабелла, я искренно любилъ твоего брата. Однако, не люби нашъ причудливый герцогъ окружать себя потемками, сиди онъ дома,— твой братъ не подвергся бы такой бд (Изабелла уходитъ).
Герцогъ. Синьоръ, едва-ли герцогъ будетъ вамъ благодаренъ за ваши отзывы о немъ. Хорошо, по крайней мр, что въ нихъ нтъ ни одного слова правды.
Люціо. Гд же теб, монахъ, знать герцога такъ хорошо, какъ знаю его я. Онъ лучшій охотникъ по извстной дичи, чмъ ты предполагаешь.
Герцогъ. Вамъ когда нибудь придется отвчать за свои слова. Прощайте.
Люціо. Нтъ, подожди! Пойдемъ вмст, я еще не то поразскажу теб про герцога.
Герцогъ. Если ваши слова справедливы, вы и такъ уже насказали слишкомъ много, если же он — выдумки, то и одной уже слишкомъ много.
Люціо. Разъ меня потребовали къ нему за то, что я сдлалъ ребенка одной двиц.
Герцогъ. Сдлали ей ребенка?
Люціо. Ну, да, сдлалъ, однако вынужденъ былъ клятвенно отречься отъ своего поступка. Иначе они женили бы меня на гнилой слив.
Герцогъ. Синьоръ, ваши разговоры боле занимательны, чмъ пристойны. Будьте здоровы.
Люціо. Нтъ, я провожу тебя до конца улицы. Если мои рчи кажутся не въ мру сальными, я сдлаю ихъ попостне. Скажу теб, монахъ, я нчто врод смолы: если къ кому прилипну, тотъ не скоро отъ меня избавится (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Комната у Анджело.

Входятъ Анджело и Эскалъ.

Эскалъ. Каждое письмо его непремнно противорчитъ предыдущему.
Анджело. Да, самымъ страннымъ и необъяснимымъ образомъ. Въ его поступкахъ замтна значительная доля умопомшательства. Не дай Богъ, конечно, но что, если онъ въ самомъ дл помшался? Зачмъ понадобилось, чтобы мы встртили его за воротами города и тамъ вручили ему свои полномочія?
Эскалъ. Не могу понять.
Анджело. Зачмъ также приказываетъ онъ, чтобы мы за часъ до прибытія огласили въ город, что каждый, кто иметъ основаніе жаловаться на несправедливость, обязанъ предъявлять свои жалобы на улиц?
Эскалъ. Это-то, положимъ, онъ объясняетъ. Онъ хочетъ за одинъ разъ поршить со всми жалобами и тмъ оградить насъ отъ дальнйшихъ обвиненій, которыя утратятъ такимъ образомъ всякую противъ насъ силу.
Анджело. Хорошо. Прошу васъ, велите огласить приказъ герцога. Завтра утромъ я зайду за вами пораньше. Оповстите и другихъ сановниковъ, долженствующихъ участвовать въ шествіи.
Эскалъ. Будетъ исполнено. Будьте здоровы.
Анджело. Доброй ночи (Эскалъ уходитъ). Отъ этой неожиданности меня совсмъ перевернуло, она сдлала меня совсмъ непохожимъ на самого себя, отняла у меня способность соображать, какъ слдуетъ поступать дале. Двушка растлна и растлна такимъ высокостоящимъ лицомъ, которое съ преувеличенною безпощадностью относилось къ такого рода поступкамъ… О, какъ жестоко могла бы она свидтельствовать противъ меня, если бы двичья стыдливость не мшала ей провозгласить громогласно, какая бда постигла ея двственность. Однако, что же длать, если у нея хватитъ смлости говорить?.. Нтъ, разсудокъ заставитъ ее молчать:— власть моя слишкомъ велика! Прежде чмъ какая нибудь огласка дерзнетъ пятнать мое имя, я своимъ могуществомъ заставлю замолчать обвинителя!.. Я помиловалъ бы Клаудіо, если бы не боялся, что его кипучая юность, подстрекаемая опаснымъ чувствомъ ненависти, разглашеніемъ тайны, какою позорною цною была куплена отмна смертнаго приговора, грозитъ мн въ самомъ недалекомъ будущемъ жестокимъ возмездіемъ. Однако, я все-таки былъ бы радъ, еслибы небо какими-нибудь судьбами сохранило его въ живыхъ. На нашу бду, когда мы допустили сбиться съ пути суровую свою нравственность, мы уже не знаемъ, чего желать и чего пожелать (Уходитъ).

СЦЕНА V.

Вн городскихъ стнъ.

Входитъ Герцогъ, въ приличномъ его сану одяніи, и братъ Питэръ.

Герцогъ (Вручая монаху письмо). Когда настанетъ надлежащая минута, ты подашь это письмо мн. Профосу извстны вс наши намренія и планы. Когда длу будетъ дано надлежащее движеніе, сообразуйся строго съ полученными наставленіями и неуклонно преслдуй главную нашу цль, хотя бы, согласно требованіямъ обстоятельствъ, пришлось прибгать или къ одной уловк, или къ другой. Ступай. Сообщи Флавіо, гд я остановился. Предупреди также Валенція, Ролана и Красса, скажи имъ, чтобы они съ музыкой вышли къ городскимъ воротамъ. Однако, прежде всего пришли ко мн Флавіо.
Братъ Питэръ. Исполню въ точности (Уходитъ).

Появляется Варрій.

Герцогъ. Душевное теб спасибо, Варрій, ты не замедлилъ исполнить то, чего я отъ тебя требовалъ. Идемъ вмст. Нкоторые изъ ближайшихъ друзей, любезный мой Варрій, скоро выйдутъ ко мн на встрчу. Идемъ же (Уходятъ).

СЦЕНА VI.

Улица близь городскихъ воротъ.

Входятъ Изабелла и Маріанна.

Изабелла. Мн крайне тяжело, что я вынуждена говорить такъ неопредленно, тогда какъ хотлось бы сразу высказать всю правду, но обвинять его такимъ образомъ надлежитъ вамъ, а не мн. Добрый монахъ совтуетъ поступить такъ съ доброю будто бы цлью.
Maріанна. Его слдуетъ слушаться во всемъ.
Изабелла. Помимо этого онъ предупреждаетъ, чтобы я не удивлялась, если ему придется говорить не въ мою пользу, а въ пользу противной стороны. Онъ увряетъ, что это лекарство помогаетъ именно своею горечью.
Маріанна. Хотлось бы, чтобы братъ Питэръ…
Изабелла. Вотъ и онъ.

Входитъ братъ Питэръ.

Братъ Питэръ. Идемте. Я отыскалъ такое мсто, мимо котораго герцогъ пройдетъ непремнно. Трубы прогремли уже дважды, знатнйшіе граждане и сановники собрались у городскихъ воротъ. Вступленія герцога въ Вну ожидаютъ съ минуты на минуту. Идемте же скоре (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Площадь близь городскихъ воротъ.

Маріанна подъ покрываломъ, Изабелла и братъ Питэръ стоятъ въ сторон. Съ одной стороны входятъ Герцогъ, Варрій и свита, съ другой Анджело, Эскалъ, Люціо, Профосъ, сановники и граждане.

Герцогъ (Обращаясь къ Анджело). Очень радъ встрч съ тобою, достойный мой кузенъ (Эскалу). Душевно радъ видть тебя, мой старый и врный другъ.
Анджело и Эскалъ. Поздравляемъ васъ, ваша свтлость, съ благополучнымъ возвращеніемъ.
Герцогъ. Сердечно благодарю васъ обоихъ несчетное количество разъ. Мы постоянно имли о васъ свднія. Слухи, доходившія до насъ, отзывались о вашемъ правосудіи самымъ лестнымъ образомъ. Потому пусть ожидающимъ васъ наградамъ предшествуетъ всенародное изъявленіе нашей благодарности.
Анджело. Милостивыя ваши слова заставляютъ меня считать себя еще боле обязаннымъ вашей свтлости.
Герцогъ. Высокія твои качества говорятъ сами за себя такъ громко, что я оскорбилъ бы тебя, затаивъ признаніе ихъ въ тайник моего сердца, когда он стоятъ того, чтобы вырзать ихъ на мди, дабы избавить отъ всеизглаживающей руки времени. Дай мн руку. Пусть мои подданные видятъ, какъ мы вншними знаками уваженія, благодарности и любви чествуемъ внутреннія твои добродтели. И ты, Эскалъ, и ты долженъ идти на другую мою сторону, оба вы надежныя для меня опоры.
Братъ Питэръ (Изабелл, выступая съ нею впередъ). Теперь самое время, бросьтесь передъ нимъ на колни и говорите громче.
Изабелла. Правосудія, свтлйшій герцогъ! Устреми царственныя очи свои на оскорбленную… О, какъ желала бы я сохранятъ право сказать:— двушку! О, доблестный государь, не развлекай своего царственнаго взора ничмъ, ничмъ, пока не обратишь вниманія на мою вопіющую жалобу и не окажешь мн правосудія. Да, я требую правосудія, правосудія, правосудія!
Герцогъ. Говори, чмъ ты оскорблена, кмъ и какъ? Вотъ нашъ доблестный синьоръ Анджело, обратись къ нему, въ короткихъ словахъ разскажи въ чемъ дло, и онъ окажетъ теб правосудіе.
Изабелла. Великій государь, ты за возмездіемъ приказываешь мн обратиться къ дьяволу. Выслушай меня самъ, потому что за все, что я теб скажу, ты обязанъ или казнить меня, если будетъ доказано, что я говорю неправду, или дать мн полное возмездіе. Выслушай же меня, умоляю тебя, выслушай!
Анджело. Государь, я боюсь, что голова у нея не совсмъ въ порядк. Недавно она обращалась ко мн съ просьбой о помилованіи ея брата, приговореннаго закономъ къ смерти.
Изабелла. Будто бы закономъ?
Анджело. Я ничего не ожидаю отъ нея, кром самыхъ рзкихъ и странныхъ рчей.
Изабелла. Да, рчь моя будетъ и рзка, и странна, но за то правдива. Если я скажу, что Анджело клятвопреступникъ, разв это не будетъ странно? Что Анджело убійца, разв это тоже не странно? Что Анджело прелюбодй, лицемръ, похититель двичьей невинности, разв все это не будетъ странно?
Герцогъ. Да, странно до крайности.
Изабелла. Но въ то же время такъ же справедливо, какъ то, что вотъ здсь стоитъ самъ онъ, тотъ же Анджело, о которомъ идетъ рчь. Да, обвиненія мои такъ же справедливы, какъ сама истина, потому что истина будетъ оставаться истиной до конца счисленія.
Герцогъ. Уведите ее. Несчастное созданіе! Говорить такія вещи заставляетъ ее больной мозгъ.
Изабелла. О, герцогъ, если ты вришь, что блаженство не ограничивается однимъ только этимъ міромъ, заклинаю тебя, не пренебрегай моими словами, не предполагай, будто я сумасшедшая. Не считай несбыточнымъ то, что только кажется неправдоподобнымъ. Разв самымъ разнузданнымъ негодяямъ трудно казаться такими же воздержными постниками, такими же безукоризненно справедливыми и праведными, какъ самъ Анджело? А между тмъ, тотъ же самый Анджело, при всемъ блеск своего положенія, при всемъ своемъ величіи и почет, можетъ оказаться отъявленнйшимъ злодемъ. Поврьте, добрйшій государь, стой онъ ниже, чмъ онъ стоитъ теперь, онъ оказался бы полнйшимъ ничтожествомъ… или даже нтъ, не ничтожествомъ, а полнйшимъ подлецомъ, такимъ извергомъ, какому нтъ никакого названія.
Герцогъ. Она, нисколько не сомнваюсь въ томъ, что она помшана, а между тмъ, клянусь честью, въ ея безумныхъ рчахъ проглядываетъ бездна здраваго смысла. Такой связной послдовательности въ мысляхъ и въ словахъ я никогда не замчалъ у сумасшедшихъ.
Изабелла. Отстраните отъ себя эту мысль, добрйшій герцогъ! Не считайте меня сумасшедшей только на томъ основаніи, что я говорю будто бы несообразныя вещи. Напрягите, напротивъ, свой высокій умъ и при его содйствіи вызовите истину изъ того тайника, въ которомъ она какъ будто скрывается, и дайте ей восторжествовать надъ ложью, кажущеюся истиной.
Герцогъ. Даже у людей, нисколько не сумасшедшихъ, рдко встртишь такъ много здраваго смысла. Что же хотла ты разсказать?
Изабелла. Я сестра Клаудіо, приговореннаго намстникомъ къ смерти за прелюбодяніе. Я въ то время была послушницею въ монастыр. Братъ прислалъ за мною какого-то Люціо.
Люціо. Съ позволенія вашей свтлости, я тотъ самый Люціо и есть. Я пришелъ къ ней, чтобы отъ имени ея брата уговорить ее попытать счастья у намстника и вымолить у него помилованіе Клаудіо.
Изабелла. Да, это онъ и есть.
Герцогъ (Обращаясь къ Люціо). Я не давалъ теб права вмшиваться въ разговоръ.
Люціо. Да, ваша свтлость, не давали, но и молчать тоже не приказывали.
Герцогъ. А теперь желаю, чтобы молчалъ, прими это къ свднію и моли Бога, чтобы не запнулся языкъ, когда теб придется отвчать за самого себя. Молчи-же.
Люціо. Ручаюсь вашей свтлости…
Герцогъ. Никто твоихъ ручательствъ не требуетъ. Берегись.
Изабелла. Сказанное этимъ молодымъ человкомъ составляетъ часть моего разсказа.
Люціо. Прекрасно.
Герцогъ. Можетъ быть, и прекрасно, но очень дурно то, что ты опять позволяешь себ говорить не въ очередь (Изабелл). Продолжай.
Изабелла. Я отправилась вотъ къ этому гнусному, подлому намстнику…
Герцогъ. Въ этихъ выраженіяхъ опять проглядываетъ помшательство.
Изабелла. Извините, ваша свтлость, выраженія какъ нельзя боле идутъ къ длу.
Герцогъ. Ну, это посмотримъ. Итакъ, къ длу.
Изабелла. Я буду говорить кратко, не вдаваясь въ излишнія подробности. Незачмъ разсказывать, какъ я молила его на колняхъ, какъ опровергала его доводы, какъ отстаивала свои. Все это было бы длинно. Затмъ съ грустью, со стыдомъ приступаю къ горькой развязк. Мерзавецъ этотъ объявилъ мн, что только въ томъ случа помилуетъ брата, когда я соглашусь отдать цломудренное свое тло во власть его сластолюбія. Посл продолжительной борьбы, любовь къ брату заглушила во мн требованія чести, и я отдалась этому извергу. Едва начало свтать, какъ онъ, насытивъ свою похоть, отправилъ въ тюрьму приказъ тотчасъ же отрубить голову моему брату.
Герцогъ. Какъ это мало правдоподобно.
Изабелла. О, хорошо бы для меня, если бы въ моихъ словахъ было такъ-же мало правды, какъ и правдоподобія!
Герцогъ. Клянусь небомъ, ты или сумасшедшая, сама не знающая, что говоришь, или тебя подстрекаетъ злоба, питаемая тобою противъ синьора Анджело. Во-первыхъ, честность его не подлежитъ ни малйшему сомннію, во-вторыхъ, не посмлъ бы онъ такъ неумолимо преслдовать порокъ, которому подверженъ самъ. Еслибы самъ онъ былъ настолько же гршенъ, не сталъ бы онъ такъ сурово преслдовать твоего брата и не казнилъ бы его такъ неумолимо. Тебя кто-нибудь подучилъ. Говори правду, но чьимъ наущеніямъ ршилась ты жаловаться на намстника?
Изабелла. Итакъ, вотъ все, чего мн удалось добиться! О, всеблагія силы небесныя, подкрпите мое терпніе, а когда время созретъ, разоблачите зло, скрывающееся подъ личиною святости! Да хранитъ вашу свтлость небо отъ такого горя, подъ гнетомъ котораго ухожу я, оскорбленная такъ жестоко и недобившись вры въ то, что я говорила!
Герцогъ. Вижу я, теб хотлось бы уйти. Схватить ее и отвести въ тюрьму. Можемъ-ли мы допустить, чтобы ядовитое дыханіе клеветы пятнало человка, настолько намъ близкаго. Тутъ непремнно кроется гнуснйшій заговоръ (Изабелл). Зналъ-ли кто-нибудь о твоемъ намреніи идти сюда и жаловаться?
Изабелла. Зналъ отецъ Лодовико, человкъ, котораго я очень желала бы видть здсь.
Герцогъ. Врно твой духовникъ? Кто здсь знаетъ этого Лодовико?
Люціо. Я знаю, ваша свтлость. Это человкъ постоянно ввязывающійся въ чужія дла. Онъ мн сильно не по душ. Будь онъ лицомъ не духовнымъ, а свтскимъ, я вздулъ бы этого нахала на славу за кое-какія рчи, высказанныя противъ васъ, ваша свтлость, во время вашего отсутствія.
Герцогъ. Хорошія, должно быть, рчи, если судить но тому, что онъ ршился натравливать эту несчастную на нашего намстника! Розыскать этого монаха.
Люціо. Не дале, какъ вчера, я ихъ обоихъ, то-есть и его, и ее видлъ вмст въ тюрьм. Этотъ наглый монахъ страшный негодяй.
Братъ Питэръ. Да будетъ надъ вашею свтлостью благословеніе небесъ! Государь, я стоялъ неподалеку и слышалъ, какъ усердно стараются обмануть ваше царственное ухо. Во-первыхъ, вашего намстника уличаютъ совершенно облыжно. Онъ такъ-же неповиненъ въ грх съ нею, какъ еще не народившійся младенецъ.
Герцогъ. Мы такъ и думали. Знаешь-ли ты того Лодовико, о которомъ говорила эта женщина?
Братъ Питэръ. Знаю за человка въ высшей степени добродтельнаго и святого, нисколько не нахальнаго и не любящаго вмшиваться въ чужія дла, какъ отзывается о немъ вотъ этотъ молодой человкъ. Клянусь честью, онъ никогда не позволялъ себ никакихъ нечестивыхъ рчей противъ вашей свтлости.
Люціо. Поврьте мн, государь, онъ поносилъ васъ самымъ гнуснымъ образомъ.
Братъ Питэръ. Довольно! Настанетъ, быть-можетъ, время, когда ему удастся оправдаться лично, но въ настоящую минуту, государь, онъ одержимъ тяжелою болзнью. Тмъ не мене, узнавъ, что на доблестнаго синьора Анджело хотятъ жаловаться, онъ сталъ настоятельно требовать, чтобы я, явившись сюда, сообщилъ какъ-бы собственными его устами, что,— но его мннію,— правда, и что ложь. Самъ-же онъ, когда бы этого ни потребовали, готовъ подтвердить свои показанія и присягой, и вскими доказательствами. Что-же касается этой женщины, дабы оправдать доблестнаго сановника, обвиняемаго въ глаза и всенародно, я буду изобличать ее во лжи прямо въ лицо, пока она не сознается что солгала.
Герцогъ. Послушаемъ твои обличенія, святой отецъ (Стража уводитъ Изабеллу, Маріанна подъ покрываломъ выступаетъ впередъ). Не смшно-ли все это теб, дорогой мой Анджело? Боже мой, какъ самонадянны бываютъ иногда глупцы! Подайте мн что-нибудь, на что я могъ-бы ссть. Ну, любезный кузенъ Анджело, такъ-какъ мы хотимъ сохранить въ этомъ дл полное безпристрастіе, будь самъ судьею въ собственномъ дл. Вотъ эта женщина, монахъ, не принадлежитъ-ли къ числу твоихъ свидтелей? Если такъ, вели ей открыть лицо, а потомъ пусть говоритъ.
Маріанна. Простите, государь, но лицо свое я открою только тогда, когда мн прикажетъ это мужъ.
Герцогъ. Ты замужемъ?
Маріанна. Нтъ, государь.
Герцогъ. Такъ двица?
Маріанна. Нтъ, государь.
Герцогъ. Значитъ, вдова.
Маріанна. Нтъ, государь, и не вдова.
Герцогъ. Какъ-же такъ: — ни двушка, ни замужняя, ни вдова?
Люціо. Государь, она, должно быть, потаскушка, изъ нихъ, вдь, многія ни двицы, ни замужнія, ни вдовы.
Герцогъ. Заставьте замолчать этого человка. Посмотримъ, какъ онъ станетъ разглагольствовать, когда ему придется отвчать за себя.
Люціо. Готовъ, государь, на все.
Маріанна. Каюсь, государь, что я никогда не была замужемъ, какъ и въ томъ, что я боле не двственница. Я познала своего мужа, но ему неизвстно, что онъ меня позналъ.
Люціо. Должно-быть, пьянъ былъ, иначе этого ничмъ не объяснишь.
Герцогъ. Жаль, что и ты не въ такомъ-же состояніи. Тогда ты, можетъ быть, меньше давалъ бы воли языку. Молчи.
Люціо. Слушаю, государь.
Герцогъ. Однако, все это нисколько не касается Анджело.
Маріанна. Сейчасъ приступлю къ его защит, государь. Женщина, обвиняющая его въ прелюбодяніи, обвиняетъ въ томъ моего мужа и вину его относитъ къ такому времени, когда онъ, находясь въ моихъ объятіяхъ, наслаждался любовью.
Анджело. Обвиняетъ она кого-нибудь еще, кром меня?
Маріанна. Насколько мн извстно, нтъ.
Герцогъ. Какъ, нтъ? Ты говоришь о своемъ муж?
Маріанна. Мужъ этотъ, государь, именно и есть Анджело. Ему самому неизвстно, что, думая познать Изабеллу, онъ позналъ меня.
Анджело. Страшное заблужденіе! Дай намъ увидать твое лицо.
Маріанна. Когда приказываетъ мужъ, я повинуюсь (Открываетъ покрывало). Вотъ, жестокосердый Анджело, лицо, на которое, по тогдашнимъ твоимъ клятвамъ, нельзя было наглядться. Вотъ рука, которая почти уже была скована брачнымъ договоромъ съ твоею. Вотъ тло, взявшее на себя исполнить то, что общала Изабелла, и которое, вмсто ея тла, насытило твою страсть у тебя-же въ бесдк.
Герцогъ. Знаешь ты эту женщину?
Люціо. Только тлесно, какъ она увряетъ сама.
Герцогъ. Молчи, негодяй!
Люто. Слушаю, государь.
Анджело. Я вынужденъ, государь, сознаться, что знаю эту женщину. Лтъ пять тому назадъ, шли даже кое-какіе переговоры о брак между мною и ею, однако переговоры эти почти тотчасъ были прерваны частью потому, что приданое ея боле не соотвтствовало общанному, но главнымъ образомъ потому, что она легкомысленнымъ поведеніемъ значительно запятнала добрую свою славу. Съ тхъ поръ, то-есть, за послднія пять лтъ, клянусь вамъ честью, я ни разу не говорилъ, не видался съ нею и даже ничего о ней не слыхалъ.
Маріанна. О, государь, клянусь вамъ такъ-же врно, какъ то, что свтъ льется на землю съ небесъ, какъ то, что слово исходитъ изъ дыханія, а правда неразлучна, съ добродтелью,— я жена этого человка, если только могутъ быть крпки клятвы на однхъ словахъ. Не дале, какъ въ ночь на прошедшій вторникъ, онъ, мой повелитель, у себя въ бесдк обнималъ и цловалъ меня, какъ жену. Если это правда, я поднимусь съ колнъ безъ всякаго затрудненія, если неправда, пустъ навсегда останусь въ этомъ положеніи, какъ мраморное изваяніе.
Анджело. До сихъ поръ я только улыбался, но теперь, добрйшій мой повелитель, прошу васъ вручить мн мечъ правосудія. Мое терпніе подвергалось достаточно долгому испытанію. Я вижу, что эти жалкія безразсудныя женщины поступаютъ такъ, повинуясь подстрекательству какого-нибудь боле важнаго лица, натравившаго ихъ на меня. Позвольте, государь, приступить къ разоблаченію ихъ козней.
Герцогъ. Отъ всей души даю теб это позволеніе и, если клевета будетъ доказана, разршаю прибгать къ какимъ угодно мрамъ наказанія. Неужто ты, глупый монахъ, и ты, зловредная женщина, дйствующіе заодно съ тою, которую отсюда увела стража, да, неужто вы могли вообразить, что, какъ бы вы не клялись и не распинались, мы повримъ вашимъ наговорамъ на человка, тогда-какъ доблесть и честь его скрплены печатью нашего доврія? Нтъ, созовите съ небесъ всхъ святыхъ, и если они станутъ свидтельствовать противъ Анджело, я и имъ не поврю. Возьмись за это дло, любезный Эскалъ, и помоги намъ добраться до источниковъ гнусныхъ козней. Клеветниковъ подстрекалъ еще какой-то монахъ, розыскать его.
Братъ Питэръ. Очень желалъ бы, государь, чтобы онъ былъ здсь, потому что жаловаться обихъ женщинъ подбивалъ именно онъ. Вашъ Профосъ знаетъ, гд его найти, онъ можетъ привести его сюда.
Герцогъ. Ступай, пусть явится сейчасъ же (Профосъ уходитъ). А для тебя, мой врный, мой испытанный кузенъ, конечно, важне, чмъ для кого-либо другого, чтобы дло это разъяснилось вполн. Когда же нанесенная теб обида будетъ доказана вполн, суди и осуждай виновныхъ, какъ теб угодно. Я на нсколько минуть удалюсь отсюда, но вы не уходите, пока судьба клеветниковъ не будетъ ршена окончательно.
Эскалъ. Все разберемъ, государь, самымъ тщательнымъ образомъ (Герцогъ уходитъ). Синьоръ Люціо, вы, кажется, говорили, что отецъ Лодовико человкъ негодный?
Люціо. Клобукъ не длаетъ еще монахомъ, въ немъ, кром одежды, нтъ ровно ничего святого. Онъ о герцог отзывался самымъ непотребнымъ образомъ.
Эскалъ. Мы попросимъ васъ побыть здсь до его прихода и повторить при немъ то, что онъ говорилъ. Монахъ этотъ, вроятно, окажется дйствительно отъявленнымъ негодяемъ.
Люціо. Въ этомъ онъ не уступитъ никому въ Вн.
Эскалъ (Одному изъ свиты).Вы приведите Изабеллу сюда опять. Хочется мн еще поговорить съ нею. Синьоръ Анджело, позвольте мн допросить ее еще разъ. Увидите, какъ я ее проберу.
Люціо. Ну, судя по ея разсказу, не лучше, чмъ онъ.
Эскалъ. Что вы сказали?
Люціо. Мн кажется, вашей милости удобне было бы это сдлать съ ней наедин, тамъ она, вроятно, согласилась бы, но при другихъ, пожалуй, постыдится.

Входитъ Изабелла, сопровождаемая стражей, вскор затмъ появляются снова одтый монахомъ Герцогъ и Профосъ.

Эскалъ. Я съумю выпытать ее темнымъ допросомъ.
Люціо. Прекрасно сдлаете: женщины впотьмахъ длаются очень уступчивыми.
Эскалъ. Подойдите сюда, милйшая. Вотъ эта молодая особа отрицаетъ все, что вы говорили.
Люціо. Синьоръ, вотъ и бездльникъ, о которомъ я говорилъ, идетъ сюда съ Профосомъ.
Эскалъ. Прекрасно. Пожалуйста, не заговаривайте съ нимъ, пока мы васъ не попросимъ.
Люціо. Ни гу-гу.
Эскалъ. Монахъ, подойди сюда. Сознавайся, ты подговорилъ этихъ женщинъ клеветать на доблестнаго Анджело? Об он признались, что ты.
Герцогъ. Неправда.
Эскалъ. Знаешь-ли, гд ты?
Герцогъ. Знаю, и съ такимъ глубокимъ уваженіемъ къ высокому вашему сану, съ какимъ иногда преклоняются передъ дьяволомъ изъ-за того, что престолъ у него огненный. Гд же герцогъ? Ему слдовало бы выслушать меня самому.
Эскалъ. Герцога олицетворяемъ теперь мы, и отвтъ ты обязанъ давать намъ. Говори правду.
Герцогъ. Непремнно, хотя и рзкую. О, жалкія созданія! Вы, кажется, хотите поручить лисиц судить ягненка? Если такъ, прощай возможность возстановить истину. Герцогъ опять куда-то исчезъ, и дло это теперь пропащее! Самъ герцогъ поступилъ несправедливо, бросивъ дло на произволъ судьбы. Вмсто того, чтобы способствовать блестящему нашему оправданію, поручаетъ ршеніе нашей судьбы тому же самому негодяю, котораго мы собрались уличать.
Люціо. Вотъ мерзавецъ-то! Это тотъ самый, о которомъ я говорилъ.
Эскалъ. Какъ? Неужто, наглый, позорящій свое званіе монахъ, теб мало, что ты подговорилъ вотъ этихъ женщинъ взводить клевету на стоящаго передъ тобою достойнйшаго мужа?— ты еще гнусными своими устами длаешь его собственныя уши свидтелями своихъ клеветъ и смешь прямо въ лицо обзывать его мерзавцемъ? Мало этого:— ты дерзаешь изрекать хулу на самого герцога, дерзаешь укорять его въ несправедливости! Схватить его и подвергнуть пытк! Мы изъ тебя до тхъ поръ станемъ вытягивать жилы, пока не узнаемъ настоящихъ твоихъ замысловъ. Герцогъ-то несправедливъ?!
Герцогъ. Перестань горячиться. Твоему герцогу такъ же мало придетъ на умъ хоть бы вотъ этотъ палецъ повредить мн, какъ и самому себ. Я не подданный его и не здшній уроженецъ. Во время моего пребыванія по дламъ въ его владніяхъ, я усплъ разглядть многое, что здсь творится, и убдился, что въ вашемъ город развратъ кипитъ, бьетъ ключемъ и готовъ излиться черезъ край, я убдился, что существуютъ законы, назначеніе которыхъ — карать всякія преступленія, но онымъ проступкамъ оказывается между тмъ такое покровительство, что издаваемые противъ нихъ указы, словно правила въ цирюльняхъ, не устрашаютъ, а только смшатъ.
Эскалъ. Онъ клевещетъ на государство. Ведите его въ тюрьму.
Анджело. Какія улики имете противъ него вы, синьоръ Люціо? Это, вдь, тотъ самый человкъ, о которомъ вы говорили?
Люціо. Тотъ самый. Подойди-ка сюда, почтеннйшее выбритое темя. Узнаешь ты меня?
Герцогъ. По голосу я припоминаю, что видлъ васъ, и кажется въ тюрьм, когда герцогъ еще отсутствовалъ.
Люціо. Видлъ? Ну, а помнишь, что ты говорилъ про герцога?
Герцогъ. Какъ нельзя лучше.
Люціо. Да? Такъ? Значитъ, по твоему герцогъ въ самомъ дл и развратникъ, и дуракъ, и трусъ, какъ ты утверждалъ въ то время?
Герцогъ. Прежде чмъ приписывать эти отзывы мн, вамъ, синьоръ, слдовало бы помняться личностью со мною. Вы дйствительно говорили о герцог и все это, и многое еще похуже.
Люціо. Ахъ ты проклятая тварь! Да разв я не отодралъ тебя за носъ въ наказаніе за твои рчи?
Герцогъ. Клянусь вамъ, господа, я люблю герцога такъ же, какъ самого себя.
Анджело. Слышите, чмъ посл всхъ своихъ гнусностей этотъ негодяй хочетъ себя облить?
Эскалъ. Съ этимъ мерзавцемъ нечего даромъ тратить слова. Въ тюрьму его и какъ можно скоре! Эй, Профосъ, закуй его покрпче въ цпи и не давай боле разговаривать. Захвати также съ собою и этихъ негодяекъ, и ихъ соумышленника (Профосъ хочетъ взятъ Герцога подъ стражу).
Герцогъ. Не торопись, любезный, повремени немного.
Анджело. А, онъ еще противится? Помоги-ка взять его Люціо.
Люціо. Ну-ка, любезный, ну, ну, ну! Зачмъ понадобилось теб, лживому бездльнику, скрывать свою бритую башку? Покажи намъ холопскую свою рожу! Хоть и не хочется теб, а ты все-таки ее покажешь. Да, ты ее покажешь, хотя бы она вся покрыта была гнойными прыщами. Да, покажи намъ свою омерзительную образину, а затмъ отбывай на вислиц свой законный часъ (Срываетъ съ монаха капюшонъ и узнаетъ Герцога).
Герцогъ. Ты, негодяй, первый длаешь меня снова герцогомъ. А ты, Профосъ, знай, что троихъ этихъ честныхъ личностей я беру на поруки (Обращается къ Люціо, старающемуся скрыться). Нтъ, погодите, любезный синьоръ, не старайтесь улизнуть. Между мною и вами сейчасъ должны произойти объясненія. Задержать его.
Люціо. Ну, все это, пожалуй, можетъ покончиться хуже, чмъ вислицей.
Герцогъ (Эскалу). Теб я прощаю все, что ты говорилъ. Садись, а мы, съ позволенія синьора Анджело, займемъ его мсто. Если у него хватить словъ, хитрости и нахальства оправдываться, пусть онъ прибгнетъ къ этому ране, чмъ услышитъ мой разсказъ, а затмъ пусть не разглагольствуетъ боле.
Анджело. Грозный мой повелитель, преступленіе мое явилось бы ничтожнымъ рядомъ съ моимъ нахальствомъ, если бы я могъ предполагать, что вина моя не вполн разгадана, когда я вижу ясно, что проступокъ мой такъ же хорошо извстенъ вашей свтлости, какъ и божественному Провиднію. Поэтому не длите моего позора дальнйшимъ разбирательствомъ дла. Да будетъ признаніе и моимъ осужденіемъ. Немедленный приговоръ, а затмъ смерть — вотъ вся та милость, о которой я молю.
Герцогъ. Подойди, Маріанна. Говори, былъ ты съ нею обрученъ?
Анджело. Былъ, государь.
Герцогъ. Ступай, обвнчайся съ нею сейчасъ же. Обрядъ этотъ совершишь ты, святой отецъ, а затмъ приведешь ихъ снова сюда назадъ. Профосъ, ступай съ ними и ты (Анджело, Маріанна, Братъ Питэръ и Профосъ уходятъ).
Эскалъ. Государь, меня мене изумляетъ странность проступка, чмъ отсутствіе въ Анджело чувства чести.
Герцогъ. Подойди поближе, Изабелла. Прежній монахъ теперь твой государь. Однако, такъ какъ, не смотря на перемну во вншности, сердце мое осталось такимъ же, какъ и было, я и теперь по прежнему готовъ помогать теб совтами и быть твоимъ ходатаемъ.
Изабелла. Простите, ваша свтлость, что я, не зная, кто вы, дерзала безпокоить, утруждать васъ своими просьбами.
Герцогъ. Прощаю, но и ты, прелестная двушка, будь настолько же снисходительна и къ намъ. Я знаю, смерть твоего брата тяжелымъ камнемъ лежитъ у тебя на сердц. Тебя, можетъ быть, удивляетъ, зачмъ я, стараясь спасти ему жизнь, самъ между тмъ скрывался, зачмъ, пользуясь своею властью, не предотвратилъ гибельной его кончины? О, милое и доброе созданіе, я никогда не предполагалъ, что смертный приговоръ исполненъ будетъ такъ поспшно, и это перевернуло вс мои планы. Миръ его праху! Жизнь, наслаждающаяся своимъ существованіемъ, не боясь смерти, лучше той, которая вчно находится подъ ея страхомъ. Утшься хоть тмъ, что твоему брату выпала именно такая доля, онъ теперь вполн счастливъ.

Анджело, Маріанна, Братъ Питэръ и Профосъ возвращаются.

Изабелла. Постараюсь, добрйшій мой повелитель.
Герцогъ. Вотъ сюда идетъ новобрачный, посягавшій на твою такъ хорошо обороняемую честь, и теб, ради Маріанны, слдовало бы его простить. Однако, такъ какъ онъ самъ преступилъ законъ, за нарушеніе котораго казнилъ твоего брата, то-есть, покушался на святое твое цломудріе, а затмъ, не исполнилъ клятвы избавить твоего брата отъ смерти, само правосудіе вопіетъ собственными устами виноватаго:— ‘Анджело отвтитъ за Клаудіо! Смерть за смерть! Пусть чрезмрная поспшность и такая же медлительность сами отвчаютъ за себя! Приговоръ за приговоръ и мра за мру!’ Теперь, Анджело, когда твое преступленіе доказано до полной очевидности, запирательство не повело бы ни къ чему. Слушай же наше ршеніе:— мы приговариваемъ тебя къ смерти на той же плах, на которой погибъ Клаудіо. Казнь должна быть совершена такъ же поспшно, какъ и тогда. Ведите его!
Маріанна. Добрый мой повелитель, надюсь ты далъ мн мужа не для того, чтобы насмяться надо мною?
Герцогъ. Насмялся надъ тобою самъ же твой мужъ. Бракъ этотъ я счелъ необходимымъ для спасенія собственной твоей чести. Вся твоя жизнь, благодаря уступк, сдланной тобою Анджело, безъ этого брака навсегда омрачилась бы позоромъ. Безъ него стало бы немыслимымъ то хорошее, которое, быть можетъ, еще ожидаетъ тебя въ будущемъ. Все его состояніе должно бы по закону перейти въ государственную казну, но мы, въ силу нашего сочувствья къ теб, длаемъ его вдовьимъ твоимъ наслдіемъ. Это поможетъ теб найти другого мужа.
Маріанна. Другого, даже лучшаго мужа, государь, я не желаю.
Герцогъ. Не проси за него:— наше ршеніе неизмнно.
Маріанна (Падая на колни). О, повелитель, молю тебя!
Герцогъ. Вс мольбы напрасны. Ведите его на казнь.
Маріанна. О, государь, повремените! Милая Изабелла, преклони колни рядомъ со мною, присоедини мольбу свою къ моей, и вся дальнйшая моя жизнь будетъ принадлежать теб, да, всю жизнь я стану служить теб, какъ раба.
Герцогъ. Съ твоей стороны безумно обращаться къ ней съ такою просьбою. Если она преклонитъ колни, чтобы испрашивать помилованіе за такое преступленіе, духъ ея брата разрушитъ сковывающіе его каменные своды и въ ужас увлечетъ ее отсюда.
Маріанна. Изабелла, милая Изабелла, стань рядомъ со мною на колни и не говори хоть ни слова,— говорить буду я — а подними только съ мольбою руки. Увряютъ, будто въ самыхъ лучшихъ людяхъ гнздятся пороки, и будто чаще всего эти люди, отдавъ должную дань своей человческой природ, становятся еще лучше прежняго. Тоже самое можетъ произойти и съ моимъ мужемъ. О, Изабелла, неужто ты откажешься преклонить колни рядомъ со мною?
Герцогъ. Своею смертью онъ искупитъ смерть Клаудіо.
Изабелла (Бросаясь на колни). Великодушный государь, благоволите отнестись къ осужденному такъ, какъ будто братъ мой еще живъ. Мн начинаетъ казаться, что имъ руководила полная искренность, пока онъ не увидалъ меня. Если это такъ, не приговаривайте его къ смертной казни. Братъ мой осужденъ былъ по закону, такъ-какъ онъ дйствительно виноватъ былъ въ томъ проступк, за который поплатился потомъ жизнію. Что-же касается Анджело, злое его намреніе не повлекло за собою никакихъ дурныхъ послдствій, поэтому слдуетъ считать, что это намреніе умерло на пути. Мысль человческая суду не подлежитъ, а намреніе человка — только мысль.
Маріанна. Только мысль, государь!
Герцогъ. Вс ваши мольбы ни къ чему не поведутъ. Встаньте (Он встаютъ). На память мн приходитъ еще одно преступленіе. Скажи, Профосъ, какъ случилось, что Клаудіо казненъ былъ не въ обычный часъ?
Профосъ. По особому предписанію намстника, государь.
Герцогъ. Предписаніе было форменное?
Профосъ. Нтъ, государь, оно сообщено было мн черезъ гонца.
Герцогъ. За это мы отршаемъ тебя отъ должности.Отдай ключи.
Профосъ. Простите, государь! Сдавалось мн, что это не совсмъ, какъ слдуетъ, но я не зналъ наврное, такъ-ли это въ самомъ дл? Пообсудивъ-же все хорошенько, я раскаялся въ своей опрометчивости, и вотъ доказательство:— въ тюрьм еще есть человкъ, котораго слдовало казнить по тайному приказанію, а онъ живъ до сихъ поръ.
Герцогъ. Кто-же это?
Профосъ. Нкій Бернардино.
Герцогъ. Жаль, что ты не сдлалъ того-же для Клаудіо. Ступай, приведи его сюда, дай мн на него взглянуть (Профосъ уходитъ).
Эскалъ. Синьоръ Анджело, я глубоко скорблю о томъ, что вы, будучи всегда такимъ разумнымъ и воздержнымъ, оступились такъ неосторожно подъ вліяніемъ плотскихъ чувствъ и потомъ такъ непростительно превысили власть, карая другого за такую-же слабость, какой вы поддались сами.
Анджело. Я и самъ скорблю о томъ, что причиняю вамъ такую глубокую скорбь. Мн самому такъ невыносимо тяжело, что я скоре готовъ молить о смерти, чмъ о помилованіи. Я достоинъ смерти, поэтому и зову ее.

Профосъ возвращается, ведя съ собою Бернардино, Клаудіо и Джульетту. Лицо Клаудіо сильно закутано.

Герцогъ. Который-же Бернардино?
Профосъ. Вотъ этотъ, государь.
Герцогъ. Мн объ этомъ человк говорилъ монахъ. Слушай, пріятель:— разсказываютъ, будто душа у тебя въ конецъ зачерствлая, будто за предлами земной жизни ты не признаешь ничего, поэтому и ведешь жизнь вполн сообразную съ этими понятіями. Ты приговоренъ къ смерти, но я прощаю теб вс твои земныя прегршенія, однако за это помилованіе я самъ какъ милости прошу:— исправься и приготовь себя къ лучшему будущему. Не лишайте его, святой отецъ, полезныхъ назиданій, передаю его въ ваши руки. А это что за закутанный молодецъ?
Профосъ. Другой спасенный мною узникъ. Приказано было и ему отрубить голову въ одно время съ Клаудіо. Онъ до того похожъ на послдняго, что ихъ, право, можно принять одного за другого (Открываетъ лицо Клаудіо).
Герцогъ (Изабелл). Если онъ похожъ на Клаудіо, я въ память твоего брата прощаю его. Ты-же, красавица, дай мн руку, сказки, что согласна быть моею женою, и онъ тоже станетъ моимъ братомъ. Все это объяснится подробне въ свое, боле удобное время. По всему происходящему синьоръ Анджело можетъ догадаться, что онъ спасенъ, а такое заключеніе я вывожу изъ того, что глаза его снова оживились. Твой проступокъ обратился не противъ, а за тебя:— вмсто кары, ты получаешь за него счастіе. Смотри-же, люби жену, ея прекрасныя качества не только не уступаютъ твоимъ, но даже много ихъ превосходятъ… Какъ ни расположенъ я сегодня прощать всмъ, но здсь есть человкъ, простить котораго я не могу. Ты, Люціо, ты холопъ, отзывавшійся обо мн, какъ о дурак, о трус, о сластолюбивомъ прелюбод, объясни, чмъ заслужилъ я такое нелестное мнніе?
Люціо. Поврьте, государь, говорить такимъ образомъ меня заставилъ господствующій обычай злословить. Когда вы желаете повсить меня за мои слова, это въ вашей вол, но я былъ бы очень счастливъ, если бы вы, вмсто того, чтобы вшать, просто приказали бы меня высчь.
Герцогъ. Сначала тебя и выскутъ, но потомъ все-таки повсятъ. Послушай, Профосъ, оповсти по всему городу, что гд-то есть женщина, опозоренная вотъ этимъ развратникомъ, а что есть такая, я знаю изъ собственныхъ его клятвенныхъ увреній, онъ даже хвастался, что у нея есть отъ него ребенокъ. Розыскать ее, и какъ только она явится, тотчасъ же повнчать ее съ ея обольстителемъ. Посл же бракосочетанія высчь его и повсить.
Люціо. Умоляю вашу свтлость, не заставляйте меня жениться на непотребной. Вы сами сейчасъ сказали, что я снова сдлалъ васъ герцогомъ, не длайте же меня въ награду за это рогоносцемъ.
Герцогъ. Клянусь честью, ты на ней женишься. На этомъ условіи я прощаю теб твое злорчіе и вс другія прегршенія. Отведите его въ тюрьму и позаботьтесь, чтобы приказанія мои были исполнены какъ можно скоре.
Люціо. Государь, женитьба на потаскушк хуже сченія, хуже повшенія, она разомъ и позоръ, и смерть.
Герцогъ. Вполн заслуженная кара за клевету на государя. Возстанови же, Клаудіо, честь обольщенной тобою двушки. Маріанна, будь счастлива, а ты, Анджело, люби ее, я былъ ея духовникомъ и знаю, что нравственность у нея безукоризненная. Благодарю тебя, врный другъ мой Эскалъ, за великую твою доброту, въ будущемъ тебя за нее ожидаетъ боле блестящая награда, Благодарю тебя, Профосъ, за твое усердіе и за умніе хранить тайны, въ самомъ недалекомъ будущемъ мы назначимъ тебя на боле высокую должность. Прости его, Анджело, что онъ, вмсто головы Клаудіо, принесъ теб голову Рагоцино, вина эта сама себя оправдываетъ. Дорогая Изабелла, сильно заботясь о твоемъ счастьи, я хочу предложить, чтобы отнын все мое было твоимъ, а все твое моимъ. Проводите меня вс во дворецъ, тамъ вы услышите то, что мн осталось вамъ разсказать и что узнать вамъ слдуетъ (Вс уходятъ).
ПРИМЧАНІЯ къ ПЯТОМУ ТОМУ

‘МРА ЗА МРУ’.

‘Мра за мру’ впервые появилась въ in-folio 1623 года. Относительно времени происхожденія этой пьесы Шекспира у насъ нтъ никакихъ вншнихъ фактическихъ указаній. Такимъ образомъ, у насъ остаются только внутренніе признаки, т. е., главнымъ образомъ, языкъ, стихосложеніе и общій тонъ всей пьесы, по которымъ мы можемъ съ нкоторой вроятностью заключить, къ какому періоду дятельности Шекспира эта пьеса принадлежитъ. Языкъ и стихосложеніе имютъ совершенно тотъ же характеръ, какой имъ присущъ въ ‘Гамлет’ и въ ‘Юлі Цезар’. Значитъ, созданіе этой драмы мы должны отнести приблизительно къ эпох 1601—1604 гг. Что же касается до общаго тона, до настроенія, въ которомъ находился Шекспиръ, когда писалъ ‘Мра за мру’, то изъ этомъ отношеніи вс три только-что указанныя драмы поразительно похожи другъ на друга, Это сходство такъ велико, что прямо обращаетъ на себя вниманіе читателя. Поэтому, не будетъ слишкомъ смлымъ заключить, что вс три пьесы написаны въ одинъ, сравнительно очень короткій промежутокъ времени, подъ давленіемъ однхъ и тхъ же умственныхъ и нравственныхъ заботъ, въ одномъ и томъ же душевномъ настроеніи,— можетъ быть, подъ впечатлніемъ однхъ и тхъ же вншнихъ условій. Настроеніе это выразилось полнымъ пессимизмомъ, безотрадными взглядами на жизнь. Въ Шекспир этого періода можно даже усмотрть значительный упадокъ духа. Періодъ комедій на этотъ разъ, очевидно, окончился, молодость прошла, оставивъ посл себя одно лишь разочарованіе и какое-то недовріе къ жизни.
Въ царствованіе Карла II, Давенайнъ,— извстный въ то время драматургъ, считавшійся незаконнымъ сыномъ Шекспира, слилъ въ одну пьесу ‘Мра за мру’ и комедію ‘Много шуму изъ ничего’, и такимъ образомъ возникшая комедія изъ двухъ пьесъ Шекспира была представлена на королевскомъ театр въ 1673 году. Нсколько поздне либреттистъ Джильдонъ передлалъ ‘Мра за мру’ въ пьесу, которая была поставлена на театр Линкольна въ 1700 году.— Гаррикъ, не смотря на то, что былъ однимъ изъ самыхъ горячихъ поклонниковъ генія Шекспира, не ршился поставить на своемъ театр ‘Мра за мру’, которая считалась пьесой чрезвычайно неприличной. Кембль, боле смлый, поставилъ ее въ 1789 г., но, не смотря на значительные урзки, которые онъ сдлалъ въ пьес, драма Шекспира успха не имла. Въ Англіи и до сихъ поръ избгаютъ давать ‘Мра за мру’, за то въ Германіи эта драма пользуется огромной популярностью.
Считаемъ не лишнимъ напомнить, что Пушкинъ пересказалъ ‘Мра за мру’ въ поэм, которую озаглавилъ ‘Анжело’, по имени одного изъ главныхъ дйствующихъ лицъ шекспировской драмы. Для того, чтобы показать, какъ Пушкинъ обработалъ этотъ сюжетъ, укажемъ, между прочимъ, на одинъ монологъ, знаменитый монологъ, начинающійся словами: ‘Разсчитывай на одну только смерть’ (III, 1). Весь этотъ длинный монологъ, въ которомъ выразился весь пессимизмъ Шекспира, у Пушкина совершенно пропущенъ. Нашъ поэтъ замнилъ его слдующими стихами:
Старикъ доказывалъ страдальцу молодому,
Что смерть и бытіе равны одно другому,
Что здсь и тамъ одна безсмертная душа
И что подлунный міръ не стоитъ ни гроша.
Съ нимъ бдный Клавдіо печально соглашался,
А въ сердц милою Джильеттой занимался.
Мы сказали, что между ‘Мра за мру’ и ‘Гамлетомъ’ существуетъ большая аналогія. Эта аналогія заключается не только въ общемъ настроеніи, но и въ нкоторыхъ, очень любопытныхъ частностяхъ. Такъ, напримръ, слова Гамлета: ‘То die to sleep’ (умереть — заснуть) почти дословно повторены Клавдіемъ: ‘Ау, but to die, and go we know not where…’ (Такъ, но умереть, отправиться невдомо куда…) Затмъ, опасенія Гамлета относительно того, что будетъ по смерти, соотвтствуютъ словамъ Изабеллы, которая повторяетъ ту же самую мысль: ‘tho sense of death is most in apprehension’ (ощущеніе смерти боле всего въ опасеніи). Слова Гамлета, обращаемыя къ Офеліи: ‘Be thou as chaste as ice, as pure, as snow, thou shalt not escape calumny’ (будь ты цломудренна какъ ледъ, чиста какъ снгъ,— не избжать теб клеветы) — напоминаютъ слова герцога въ ‘Мра за мру’: ‘Ни власть, ни санъ не избавляютъ въ этомъ мір отъ нареканія, не щадитъ грозящая съ тыла клевета и чистйшей добродтели’. Наконецъ, сомннія относительно того, что будетъ посл смерти, выражены въ ‘Мра за мру’ гораздо сильне, чмъ въ знаменитомъ монолог Гамлета.— ‘То be or not to be’. Это въ особенности относится къ словамъ Клавдіо: ‘Положимъ такъ, но умереть, отправиться невдомо куда, лежать неподвижно и гнить въ холодной могил! Утратить жизненность, полную тепла и движенія, чтобы превратиться въ безчувственную глыбу, межъ тмъ, какъ испытавшему столько наслажденій духу придется купаться въ огненномъ поток, или пребывая въ пространств толсторебраго льда, вчно дрожать отъ невыносимаго холода, или, будучи подхваченнымъ буйнымъ втромъ, съ невообразимою быстротою вчно кружиться около висящаго въ воздух міра, или очутиться среди тхъ несчастнйшихъ изъ несчастныхъ, которыхъ необузданное, ничего наврно не значащее воображеніе не можетъ представить себ иначе, какъ воющими!..’ (III, 1, стр. 38). Этотъ монологъ Пушкинъ прекрасно резюмировалъ слдующимъ образомъ:
Такъ… однакожь… умереть,
Идти невдомо куда, во гроб тлть,
Въ холодной тснот… увы! земля прекрасна
И жизнь мила. А тутъ: войти въ нмую мглу,
Стремглавъ низвергнуться въ кипящую смолу,
Или во льду застыть, иль съ втромъ быстротечнымъ
Носиться въ пустот, пространствомъ безконечнымъ…
Стр. 6. ‘Слово миръ, о которомъ упоминается въ предъобденной молитв’. Въ молитвенник, напечатанномъ въ 1564 году (въ годъ рожденія Шекспира), по приказанію королевы Елисаветы, говорится: ‘благодарственная молитва посл каждой трапезы, должна оканчиваться слдующимъ образомъ: ‘Deus servet Ecelesium — Regem vel Reginam custodiat — Cousiliarios ejus regat — Populum Universum tueatur — et Pacem nobis donhet perpetuam’.
Стр. 7. ‘По моему, лучше быть кромкой отъ англійскаго сермяжнаго сукна, чмъ французскимъ бархатомъ, выстриженнымъ, какъ выстриженъ ты’.— Джонсонъ утверждаетъ, что эта шутка относительно выстриженнаго бархата есть намек на потерю волосъ, вслдствіе такъ называемой французской болзни (англичане называютъ французской болзнію ту болзнь, которую французы долгое время навивали неаполитанскою болзнію). Люціо, признавая, что его собесдникъ иметъ большой опытъ во французской болзни, готовъ пить за его здоровье, но воздерживается пить изъ одного стакана посл него. Во времена Шекспира господствовало мнніе, что стаканъ, изъ котораго пило лицо, страдающее заразной болзнью, могъ передать болзнь другому лицу.
Стр. 7. ‘Съ придачей французской кроны’.— Въ англійскомъ подлинник въ этомъ мст находится не переводимая игра значеніями слова Sound,— здоровый и звучный.
Стр. 9. ‘Скира небесъ кого хочетъ милуетъ, а кого не хочетъ миловать, того караетъ’.— Посланіе апостола Павла къ Римлянамъ, гл. IX, стихъ 15.
Стр. 13. ‘Подобно кулику, шутить языкомъ и пть далеко отъ гнзда, то-есть, отъ сердца’,— значитъ, какъ куликъ, который, чтобы обмануть охотника, кричитъ, отлетвъ далеко отъ гнзда.
Стр. 16. ‘Иные здравыми и невредимыми выходятъ изъ цлой чаши преступленій’, въ оригинал ‘Brakes of vice’ — ‘квашня преступленій’.
Стр. 17. ‘Неимющіе никакой ‘профанаціи’.— Profanation — нечестіе, оскверненіе, поруганіе святыни, вмсто profession — вроисповданіе, ремесло, промыселъ.
Стр. 17. ‘Отъ своей жены, которую я ‘детестую’,— ‘Whom I detest, т. е., которую ненави,у. Слово detest Локоть употребляетъ вмсто protest — клянусь, свидтельствую, заявляю.
Стр. 19. ‘А я подъ присягой готовъ показать’. Въ подлинник вмсто слова depose — показывать. Накипь употребляетъ слово suppose — полагать, предполагать.
Стр. 19. ‘И хозяйка его тоже женщина подозрительная’. Тутъ Локоть, а за нимъ и Потшникъ употребляютъ вмсто слова suspected,— подозрваемый, подозрительный, по созвучію слово respected — уважаемый.
Стр. 20. ‘Ганнибалъ’ — вмсто Каннибалъ.
Стр. 30. ‘Ихъ неумлая любовь принимаетъ видъ обиды’. Комментаторъ Тайруайтъ видитъ въ этихъ словахъ намекъ на короля Якова I. И дйствительно, основатель въ Англія династіи Стюартовъ не любилъ публичныхъ овацій, онъ, какъ утверждаетъ сэръ Симмонсъ Ивъ въ своихъ ‘Запискахъ’, желалъ чумы тмъ, которые толпились, чтобъ его видть: ‘Would bid a pox or a plague on such as flocked to see hоm’.
Ctp. 42. ‘Съ темнымъ и свтлымъ бастардомъ’. Тутъ игра значеніями слова bastard — родъ сладкаго винограднаго вина и незаконнорожденный.
Стр. 43. ‘Она такъ обълась мяса, что теперь сама сидитъ въ кадк’. При тогдашнемъ потогонномъ леченіи извстныхъ болзней, кадки замняли ванны.
Стр. 53. ‘Палачу чаще приходится просить прощенія’. Одно мсто изъ комедіи ‘Какъ вамъ угодно’ объясняетъ мысль Потшника: ‘Палачъ,— говоритъ Сильвій,— сердце котораго очерствло отъ постояннаго зрлища смерти, никогда не спускаетъ скиры на шею своей жертв, не испросивши предварительно у ней прощенія’.
Стр. 55. Герцогъ: ‘Онъ принесъ помилованіе Клаудіо’. Въ изданіи 1623 года это говоритъ Профосъ, предшествующую-же фразу Герцогъ. Мы измняемъ это по Найту и другимъ комментаторамъ, потому что за нсколько словъ передъ этимъ Профосъ отрицаетъ возможность ожидаемой герцогомъ отмны.
Стр. 58. ‘Здсь много постоянныхъ ея гостей’. Это перечисленіе обитателей тюрьмы очень ярко освщаетъ, по мннію Джонсона, состояніе нравовъ во времена Шекспира. Кром тхъ обычаевъ, странности которыхъ общи всмъ вкамъ, мы имемъ здсь четырехъ забіякъ и одного путешественника. Весьма вроятно, что оригиналы этихъ портретовъ были тогда извстны публик.
Стр. 58. ‘Вмсто денегъ получившій сколько-то оберточной бумаги’. Ростовщики въ эпоху Шекспира, какъ впрочемъ это бываетъ и въ наше время, давали занимаемую сумму не сполна наличными, а и товаромъ, не лучше, по большей части, чмъ обыкновенная оберточная бумага, почему и назывались торговцами оберточной бумаги. Въ ‘Защит мошенничества’ (1592 г.) извстный тогда писатель Робертъ Гринъ изображаетъ критическое положеніе несчастнаго, принужденнаго занять ‘сто ливровъ, изъ которыхъ сорокъ наличными, а шестьдесятъ различнымъ товаромъ, въ род струнъ для лютни, лошадей изъ картона и оберточной бумаги’. Господинъ ‘Опрометчивый’, какъ кажется, былъ жертвой операціи подобнаго-же рода.
Стр. 58. ‘Потомъ здсь сидитъ по жалоб господина Трехнитнаго’… сшившаго для своего закащика три пары платья изъ атласа персиковаго цвта’. Здсь не переводимая игра словъ: suit — жалоба, искъ и платье, peach-colored — персикоцвтный и реас — обвинять, доносить.
Стр. 72. ‘Клобукъ не длаетъ еще монахомъ’. Въ англійскомъ текст по-латыни: ‘Cucullus non facit monachnin’.
Стр. 74. ‘Словно правила въ цирюльняхъ’. Въ цирюльняхъ собиралось много тунеядцевъ, а потому хозяева ихъ, для предотвращенія безчинствъ и для поддержанія хоть какого-нибудь порядка, составляли нчто въ род правилъ, и большею частью въ стихахъ. Правила эти прибивались къ дверямъ и нарушенія ихъ наказывались штрафами. Докторъ Кенрикъ, одинъ изъ издателей Шекспира въ прошломъ вк, видлъ такія правила въ одной цирюльн графства Іоркскаго. Въ своемъ изданіи онъ приводитъ ихъ дословно:
‘Первый пришедшій будетъ первый обритъ. Поэтому не приходите слишкомъ поздно. А пришедши, ведите себя прилично, ибо тотъ, кто не будетъ исполнять этихъ правилъ, заплатить штрафъ. А потому, держите ухо востро.
1) Кто входитъ сюда въ большихъ сапогахъ со шпорами, не долженъ двигаться, а если обнаружится какое-либо движеніе и заднетъ кого-нибудь своими шпорами, долженъ поставить кружку пива, каждый разъ.
2) Кто невжливо и грубо садится на мсто другого, поставитъ бутылку пива и такимъ образомъ получитъ урокъ вжливости.
3) Кто будетъ ругаться и клясться, долженъ будетъ выкинуть изъ своего кошелька семь пенсовъ.
4) Когда цирюльникъ разсказываетъ исторіи, вс должны молчать, а кто его будетъ прерывать, долженъ будетъ поставить бутылку элю.
5) Кто не можетъ или не хочетъ снять съ головы свою шляпу, когда его причесываютъ, заплатитъ кружку пива.
6) А кто не можетъ или не хочетъ платить, будетъ отправленъ лишь на половину причесаннымъ.
Стр. 75. ‘Отбывай на вислиц свой законный часъ’. Повшенный, по англійскимъ законамъ, долженъ висть никакъ не мене часа.
Шекспир Вильям
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Мера за меру, Шекспир Вильям, Год: 1604
  2. Мера за меру, Шекспир Вильям, Год: 1604
  3. Начало комедии ‘Мера за меру’, Шекспир Вильям, Год: 1604
  4. Мера за меру, Шекспир Вильям, Год: 1604
  5. Мера за меру, Шекспир Вильям, Год: 1604
  6. Отрывки из ‘Генриха IV’, Шекспир Вильям, Год: 1597
  7. Много шуму из пустяков, Шекспир Вильям, Год: 1599
  8. Два веронца, Шекспир Вильям, Год: 1594
Электронная библиотека