Меланхолическая прогулка одной молодой россиянки, Неизвестные Авторы, Год: 1803

Время на прочтение: 4 минут(ы)

Меланхолическая прогулка одной молодой россиянки

(Издатель не знает имени сочинительницы, но знает, что она умна и любезна, читатели тоже узнают. Вопреки всему, что сказано и написано против женщин-авторов, их творения имеют для нас какую-то особенную приятность.)

В половине августа 1800 года — в то время, когда жестокая судьба ежедневно разила меня новыми ударами, и когда горести довели сердце мое до отчаяния — удаленная от света, в один тихий и приятный вечер ходила я в поле, одна, далеко от дома, не чувствуя ни усталости, ни робости. Все мысли мои были заняты бедным другом моим и нашими общими горестями… Луна освещала неровные шаги мои, редкие звезды блистали на темной тверди. Воображение мое устремилось наконец в будущее, и мысль о вечности привела меня в трепет. Я с некоторым ужасом измеряла беспредельные миллионы веков… Но душа моя утешилась мыслью, что страдания наши временны… Временность! слово любезное, очаровательное для слуха несчастных!.. И что есть несчастье для смертного? Минутная боль… Младенцы малодушные! (Так называю всех людей.) Перестаньте жаловаться!
Правда, что судьба только манит человека удовольствиями, а в самом деле готовит ему на всяком шагу бедствия, но довольно, что страдания его временны, и что в виду у нас тихое пристанище. Взглянем вперед и успокоимся!
Всесовершенному не угодно было произвести нас для счастья. ‘Люди живут и мучатся’, сказал один философ. Прибавим еще: ‘Рассуждают, умствуют, просвещаются’… Для чего? По крайней мере не для счастья! Сей великий ум, который парит под небесами, есть бедный раб земных стихий, головная боль может в одну минуту растопить крылья сего Икара: он упадет во прах ничтожества… В моей ли воле заставить молчать сердце, которое в сию минуту бьется гораздо сильнее обыкновенного? От меня ли зависят даже собственные мои желания? Могу ли переменить свойства души моей, и сердцу, образованному для меланхолии, сказать: ‘Будь весело и беспечно?’… О природа! Ты конечно не велишь мне ответствовать за всесильный произвол твой — мне, невольной исполнительнице каждого твоего мановения!.. Если орудие музыкальное испортится, если струны его порвутся, и весь искусный механизм разрушится: кто виновен?.. К счастью, не люди будут судить нас, но Тот, для Кого причина и действие есть одно!
Старание избежать несчастий есть труд напрасный. По закону рока мы желаем, мучимся, наслаждаемся, вновь желаем, вновь мучимся, и цепь сия прерывается только во гробе… Мучения наши в нас самих, в друзьях наших, в злодеях и во всей природе! Но, смертный, ожидай развязки!
Когда люди (твари чувствительные и разумные!) сверкают кинжалами над головой друг друга, когда злоба их, подобно змее ядовитой, шипит, извивается вокруг моего сердца, когда адские фурии хохочут над моим отчаянием: тогда — прости мне, о Всевышний! — тогда бываю слаба, дерзаю роптать и жаловаться, смотря на небо! Но когда миролюбивая смерть, кроткая утешительница горестных, явится моему воображению с видом ласковым и приветливым, с обетом верного успокоения, с надеждой темной, но милой сердцу: тогда мир с его бедствиями кажется мне только суетным, а не ужасным — люди несчастными, а не злобными… Смерть мирит меня с жизнью, и я повторяю: ‘Что есть несчастье временного человека?’ Скоротечны радости, но зато и горести не вечны! Самая причина их истребляется от времени… Всегда ли сердце мое станет трепетать так сильно? Всегда ли обманчивые надежды будут волновать слабую мою душу?.. Нет! Час разрушения приблизится, и пылкие страсти угаснут, воображение охладеет и мечты оставят меня в покое. Придет время, и все минувшее забудется — еще здесь, на земле, забудется… Краска на щеках моих уже не будет изображать душевных движений, лучи глаз моих притупятся, и все прелести земные лишатся для них магической силы своей… Прихоти сластолюбца и разум мудрого истощаются вместе с физическими силами и здоровьем. Так будет и со мной. Раздоры ума с ветреным сердцем умолкнут. Повинуясь вечному уставу судеб, охладею для горестей и радостей, наконец сие нечто мыслящее, умственное, обратится в нечто материальное, теплота, меня живящая, возвратится к своему началу, а оставшийся тлен произрастит розу или полынь!
Может быть, в сие для меня спокойное, а для тебя горестное время, пойдешь ты, о мой друг! в ясную, лунную ночь питать свою меланхолию видом тихой природы. Лучи кроткого месяца вольют в твою душу томную нежность. Древесная тень, пятнами лежащая на траве — мертвое безмолвие — приметное колебание воздуха — все будет вместе пленять и ужасать тебя. Внезапно лист упадет с ветви и шорохом своим возбудит твое внимание. Ты скажешь: ‘Вот подобие жизни человеческой! Вчера свежая зелень его изображала здоровые соки, ныне время или случай отделяют его от жизненной системы дерева, но он не исчезнет в мире, и смешается с прахом для нового растительного образования. Что ж будет с нами по смерти?’… Тяжелый вздох твой отзовется в тишине воздуха, и милые глаза твои наполнятся слезами. В сию минуту блеснет огонь электрический и осветит медленные шаги твоей задумчивости. Его приятный, голубой цвет прельстит тебя, и ты пожалеешь, что он исчез так мгновенно. Случай предупредит твое желание: вторичный блеск его разольется в воздухе, и бледные уста твои оживотворятся улыбкой… Знаешь ли, о милый друг! Чем ты прельщаешься, и что столь приятно вокруг тебя светится? Это части бытия, некогда любезного твоему сердцу, это последние его остатки… Слушай… Сей блеск составился из минеральных частиц, излетевших из могилы друга твоего, из его праха!.. Я окружаю тебя, ношусь над тобой, освещаю шаги твои, ты мною дышишь, и того не чувствуешь! О любезная! Мы не исчезнем в мире, но почто не дозволено мертвым сливаться мыслью с душой живых друзей? Почто не дозволено открывать таинства, нас за гробом ожидающего? Почто железная стена разделяет души единообразные? Или сходство есть одна случайность? Неужели симпатия, которая так мило влекла меня к твоему сердцу, не только здесь, но и там будет склонностью запрещаемой? Бескорыстная связь сердец наших, главная отрада жизни моей, ужели не есть предопределение Вышнего? И я, окружая тебя, буду окована молчанием? Никакое потрясение не взволнует души твоей? Никакая мечта не предстанет твоему воображению, и нежное чувство не скажет тебе о моем присутствии?
Если душа и по разрушении тела сама в себе не изменится, то с каким весельем буду следовать за тобой и вспоминать все милые удовольствия, которые находила я в бесценной дружбе твоей — те приятные беседы, где малое число людей, соединенных искренностью, утешало меня в горестях, хотя часто и произвольных, но с другой стороны неизбежных для слепой молодости и сердца неопытного! Я покупала дорогой ценой сии удовольствия в жизни: но могу ли жалеть о том? Они были сердечные! Нежная любовь и благодарность к вам, друзьям чувствительным, будет моим счастьем и по смерти!.. Когда же тень моя нечаянно приблизится к жестоким людям, которых несправедливость и злоба губила меня (ах! ни кроткое мое терпение, ни беззащитное состояние, не могли тронуть их каменного сердца!) — тогда дух мой содрогнется и, не желая мести, не требуя божественного правосудия, с невольным ужасом поспешит удалиться, благодаря Небо за то, что минувшая жизнь не есть уже для меня настоящая, и что бедствия мои с разрушением грубой телесности пресеклись навеки!

——

Меланхолическая прогулка одной молодой россиянки: [Прозаич. отр.] // Вестн. Европы. — 1803. — Ч.8, N 7. — С.193-200.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека