МЕДНЫЙ КРЕСТ
МЕДНЫЙ КРЕСТ
(Из записок Кавказского артиллериста)
Александр Раевский.
(Московские Ведомости. 1854. No 11 (26 января). Литературный отдел. С. 41).
Медный крест, Раевский Александр, Год: 1854
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Я был молод, очень молод, когда участвовал во второй экспедиции 1845 года. Я служил в горной батарее под командою полковника Г***: мир памяти твоей добрейший человек! В моем взводе было два старых солдата: Егор Алексеев и Назар Калинич Калинин. Оба Георгиевские кавалеры.
14-го июля 1845 года отряд наш, под командою полковника Б***, оставя накануне Андию, шел по направлению к уроч. Мечи-Кале. Битва не умолкала ни на минуту, в особенности в арриергарде и в цепях. Поздно вечером дошли мы до Цилитлинской горы, она была укреплена завалами, и мы решились завтра взять ее штурмом. Выбрались охотники, пошел и я с моими единорогами. Смерклось. Мы расположились впереди отряда почти у подошвы горы. Я поверил людей и приказал обоим старикам остаться. Мне было жаль брать их почти на верную смерть, жаль потому, что срок их службы кончался, и они, по возвращении из похода, должны были идти в отставку. Недовольные старики неохотно повиновались.
Взошедшая луна озарила редкую картину. Все охотники, по принятому обычаю, купались в речке, все надевали чистое белье. Много было значения в этом простом обряде, в этом спокойном приготовлении к смерти. Стало поздно. За темными облаками скрылась луна, и мы, завернувшись кто во что мог, легли заснуть может быть в последний раз. Я лежал недалеко от моих орудий, завернувшись в Андийскую бурку. Мне не спалось. В моей памяти проносилась вся прошлая жизнь моя, я вспоминал про всех, близких моему сердцу, и мне стало грустно, грустно, потому что перед смертию мне некому было искренно пожать руку, сказать последнее ‘прости’. Мысли эти были непродолжительны, их сменили другие, я уже мечтал, как мы разобьем Горцев, как возьмем завалы и проч. и проч. В это время что-то захрустело в кустах, которые были вокруг нас, это заставило меня вспомнить, что мечтать под носом у неприятеля вредно. Я схватился за ручку пистолета и напрягал зрение, чтобы объяснить себе причину шума. Гляжу: кто-то ползком двигается ко мне. Должно быть, лазутчик, подумал я, и курок моего пистолета тихо щелкнул.
— Кто тут? — спросил я.
— Это мы, ваше благородие. Я и Калинин.
И действительно, за темною фигурою поднялась и другая.
— Зачем вы пришли, когда я приказал остаться?
Старики молчали.
— Да уж воля ваша командирская, — начал Алексеев, — подумали, подумали мы с Калининым да и сказали друг другу: за что нас командир оставил, иль мы хуже иных прочих. Пойдем Калинин, сказал я Назару, а он и говорит: пойдем Егор, коли умирать, так умирать всем, ну взяли да и пошли. Уж делайте, ваше благородие, что хотите, лишь не гоните нас стариков.
— Ваше благородие, — начал Калинин, … али мы вас прогневили, али …
— Ну хорошо, хорошо! ложитесь же, ребята.
— Эка ночка, — молвил Калинин, — хоть глаз выколи.
— Да, не светло.
— Эх! ваше благородие. Это ничего. Вот беда как на том свете попадешь в темное место.
— Бог милостив, Калинин.
— Так, ваше благородие, да вот что…
— А что?
— Ваше благородие, не осердитесь на старика. Много прожил я на белом свете, много послужи Царю-Государю, все видел, все произошел Назар Калинин! А не приходилось ещё ему видеть, чтобы Русский человек шёл на смерть без святого креста на шее.
Я вспомнил, что потерял крест и, купаясь вместе со мною, Калинин заметил, что его у меня нет. Признаюсь, мне стало стыдно.
— Как быть, Калинин, потерял.
— Эх, ваше благородие, знаете ли, что без креста дело плохо. Мало того, что убьют наверняка, да и там не попадешь в хорошее место. Так, ваше благородие, говорю не я, а все говорят, и уж такой-то есть закон положен: нет креста — не жить человеку, не видать ему Царствия Небесного!…
Он замолчал и потом начал снова. Голос его изменился и, право, умирая, я буду помнить слова эти, этот голос, полный непередаваемого выражения.
— Ваше благородие, мне уже за пятьдесят. Ни родных, ни знакомых я чай не найду в моей деревушке, если и вернусь назад. Пожил я на моём веку, видел и добра, и худа, — ну и полно! Пора мне старому хрену и на покой. Вам ещё жить надо, надо послужить Государю, заслужить себе почёт и доброе слово. А умирать вам рано. Пред Богом все равны, ваше благородие, не осердитесь на меня, не побрезгайте солдатом. Пусть же умру я старик, меня может Бог простит, а вы ещё поживите, птенец малый…
И Назар Калинич снимал с себя единственный медный крест, данный ему при крещении. Руки старика дрожали, когда он надевал на меня этот заветный крест, в эту минуту он обрекал себя за меня на верную, по его понятиям, смерть. Я… Да мне не стыдно признаться, я заплакал как дитя и как отца обнял старого солдата.
Настало утро. Солнце вставало из-за гор, и золотые лучи его осветили, вместе с пышною картиною природы, горсть удальцов в белых рубашках. Ряды строились. Тихая молитва пронеслась но нашим рядам, все скинули шапки, все головы поднялись к небу, туда, где нет ни печалей, ни скорбей бедной жизни человека, неслась эта молитва, для многих последняя на земле, от того-то тепла и искрення была она.
Туман ещё закрывал гору. Мы молча начали подниматься. Я шёл впереди взвода, около меня шли оба старика. Лица их были покойны, в глазах светился юношеский огонь. Вот потянул свежий ветерок, туман, как занавес, начал подниматься, и грозные завалы чёрной полосою открылись перед нами. Чрез несколько минут длинный ряд блестящих винтовок опустился на гребень завала. Между нами было не более 120 саженей. Я взглянул вверх: над нами неизмеримым шатром расстилалось бесконечное небо, неизъяснимая прелесть дышала в этом голубом океане. Вот залился чей-то звонкий голос, и удалая родная песня раздалась в наших рядах, весело, мододецки грянули охотники:
Не будите молоду
Раным-рано поутру… и пр.
Чудное, магическое действие произвела эта песня, всё забыто, всё ни почём! Едва кончился первый куплет, как легкое облачко вырвалось из завала, убийственный залп грянул.
— С передков! Первое! — скомандовал я, картечь осыпала неприятеля, загремело ‘ура!’, мы бросились, и смятый неприятель бежал, очищая завал за завалом. Гора была взята. Взойдя на вершину, я остановил орудия, оглянулся, — многих не было около меня.
Где Калинин, Алексеев?
Но ответ был не нужен… Назар Калинич, несмотря на плечо, из которого сочилась кровь от новой раны, верный своему обычаю, спокойно закуривал свою коротенькую трубку, что он имел обыкновение делать по окончании боя.
— Что брат Калинин! Зацепило?
— Пустяки! Пуля слегка оцарапала. Поздравляю с победой, ваше благородие.
Мы обнялись.
Восемь лет прошло с тех пор, и в эти восемь лет многое, многое изменилось, многих нет в нашей дружной семье. Где ж они? Иных увлекла судьба на иной путь, другие заснули вечным сном под сенью скал Дагестана и вековых лесов Чечни. Теперь, смотря на мой медный крест, сопровождавший меня во всех битвах, вспоминая прошлое, тяжело становится на душе моей, невольно станет жаль чего-то. Грустно.
Скоблево, 17-го января 1854 года