А. Зорич
А. Зорич
Медаль
Медаль
——————————————————————
Медаль, Зорич А., Год: 1926
Время на прочтение: 4 минут(ы)
В Жигулях, перед Самарой, на повороте у маленькой пристаньки ниже Ставрополя, стремительно бежавшей кормой пароход смял и перевернул рыбачью душегубку с детьми, вертевшуюся у дебаркадера на волнах.
С парохода и с дебаркадера видели, что двое ребят, вынырнув пониже кормы, набирая воздух разинутыми ртами и наотмашь загребая руками, поплыли и выплыли благополучно на буксирную баржу у пристаньки. Третьему, который барахтался беспомощно, захлебываясь и крича испуганно в пенившейся от винта воде, с парохода бросили пробковый круг, он нацепил, было, пробки себе под мышки, но круг, как это часто бывает, слез ему на ноги, он перевернулся в воде вниз головою и течением его занесло под пристань. Бледные, взволнованные люди на пристани торопливо садились с шестами в баркас, но было очевидно, что шестами невозможно в ту короткую и единственную минуту, которая отделяла мальчика от гибели, разыскать и извлечь его из-под пристани.
Тогда с парохода, с мостика, с трехсаженной высоты, перекрестившись размашисто и на лету со свистом вбирая полной грудью разрезаемый воздух, кинулся в воду лоцман Аким Жук. Старый волгарь, рожденный, выросший и состарившийся на воде, он плавал как пробка, несмотря на свои 53 года, он легко и без передышки в оба конца переплывал половодную весеннюю реку, искусно ловил в воде брошенные сверху гривенники и нырял, побивая российские рекорды, на 8 саженей по течению. И для него не составило сейчас особого труда и даже беспокойства на три минуты уйти с разгона в воду под темные и скользкие, поросшие мхами, ветхие своды пристаньки, долгая и трудная волжская рыбачья жизнь воспитала в нем, кроме того, хорошее и крепкое чувство долга перед каждым, кого постигало несчастье на воде. Работая уверенно всем напрягшимся телом, цепляясь за обшивку и балки, он залез под пристань и сейчас же увидал болтавшиеся беспомощно ноги застрявшего в скрепах мальчика, он потянул за собой бесчувственное уже тело, и через минуту оба они показались на поверхности. Их подобрал и передал на пристань баркас.
Пароход отошел в Самару и в Самаре, куда уже было сообщено о происшествии, едва только спустили трап, лоцмана пригласил к себе представитель общества спасания на водах. Представитель общества спасания на водах, молодой человек в кремовых брючках с обшлагом, приветствуя и поздравляя матроса, долго ‘ значительно тряс его руку. Воодушевившись моментом и плененный, видимо, изяществом собственной речи, молодой человек произнес, совершенно некстати упомянув о севастопольской обороне и народной песне ‘Варяг’, весьма обширную тираду о пользе отечественных водных путей и высокой миссии того о-ва, которого он является почетным членом, затем молодой человек сказал напыщенно, что Республика ценит отважных людей и что лоцману будет выдана поэтому за спасение погибавшего серебряная медаль на розовой ленте, — пока же просил дать канцелярии некоторые необходимые сведении.
В канцелярии Аким Жук впервые изложил тот рассказ о происшествии, который в дальнейшем так часто пришлось ему воспроизводить и который он начинал неизменно описанием некоего стороннего обстоятельства: ‘ ..А я вижу, на нефтянке сидит какой-то с удочкой, удит и ноги свесил, мы их не уважаем, удильщиков — с одного конца червяк, с другого — дурак’…
В канцелярии отпустили его, записав эти показания, место службы, жительства, возраст и семейное положение, и он отправился, было, уже на пароход, чтобы попить чайку на стоянке, но по дороге его перехватил агент ГПУ. Агента ГПУ, помимо рассказа о самом происшествии, который терпеливо был изложен лоцманом в прежних, весьма живописных деталях, интересовали почему-то подробности жизни и деятельности самого спасителя: где и как, и когда именно появился он на свет, какое получил воспитание и образование, чем занимался до Февральской революции, ‘и после таковой до Октябрьской, и после таковой по настоящий день’, состоит ли в какой партии и, если нет, то почему именно, владеет ли каким имуществом сам или родители, как относится к воинской повинности и по какому разряду единой тарифной сетки получает содержание, агент был, кроме того, педант и ревностный служака: он не удовлетворялся обычными общими ответами, но входил в мельчайшие подробности и в подтверждение показаний требовал поминутно то те, то другие документы. Заполнив в протоколе 34 графы, агент к третьему гудку отпустил, наконец, лоцмана на пароход.
В Астрахани его вызвали в суднадзор. Суднадзор интересовали преимущественно обстоятельства характера технического — о скорости хода на повороте и о сигнальных гудках. Но, вместе с тем, представителям суднадзора хотелось из первых уст услышать и о самом происшествии тож. Аким Жук повторил поэтому в третий раз свой рассказ о нефтянке, о дураке, о червяке и о тонувшем мальчике. Здесь опять составили протокол и опять спрашивали о родителях, об имущественном положении, о возрасте, стаже и политических воззрениях, — и тоже сказали про медаль.
В обратный рейс на пароход сел ревизор движения, оказалось, что дело касается и его, потому что он, вооружившись бланками и самопишущей ручкой ‘Монблан’, явился немедленно в рубку и просил сызнова и подробно изложить обстоятельства дела.
В Саратове лоцмана всю стоянку продержал в конторе инспектор участка, инспектор участка кусал пальцы с досады, что, не опросивши, пропустил старика в первый рейс и настойчивостью и чрезвычайной многочисленностью вопросов хотел теперь загладить этот обидный недосмотр.
Снова и снова Аким Жук повторил свой несложный и отлившийся уже в прочный стереотип рассказ: ‘…А я вижу, на нефтянке сидит какой-то с удочкой, удит, мы их не уважаем…’ и т. д. Самый рассказ надоел ему до чрезвычайности и даже опротивел, он никак не мог понять, зачем это нужно, чтобы десятки людей в десятках одинаковых протоколов и анкет записывали одни и те же слова, переводя понапрасну время и бумагу, ему повсюду жали руку и говорили о награде и о медали, лишая его пока что отдыха и заработка, ибо он не мог уже, как раньше, в артели грузить на стоянках груз.
Он чувствовал, что это утомляет и раздражает его, и начинал уже сожалеть о великолепном прыжке с мостика.
В Самаре его опять позвали на пристань. Агент ГПУ позабыл освидетельствовать его учетную воинскую карточку, а представитель общества спасания на водах желал узнать, с какого времени он состоит в профсоюзе и не является ли спасенный родственником или близким ему лицом.
Затем различные должностные лица говорили с ним по этому делу в Ставрополе, в Симбирске, в Казани и Чебоксарах. Каждого из них интересовали какие-нибудь частные, но совершенно необходимые им для служебной переписки детали, все они проявляли к старику полное расположение и были сконфужены и несколько разочарованы сухой лаконичностью его ответов.
Когда пришли в Нижний, артель произвела кое-какие подсчеты, и выяснилось, что за этот рейс Аким Жук потерял две трети своего обычного месячного заработка. Он только что нацепил козелки на плечи, чтобы идти в пакгауз для погрузки, когда по телефону его снова вызвали в правление. В правлении он прождал два с половиной часа и, войдя к концу занятий в начальнический кабинет и узнавши, что говорить с ним хотят все по тому же делу ‘о спасении юноши под пристанью в местечке Екатериновке и о награждении спасителя медалью на розовой ленте’, поклонившись, умоляюще сказал:
— Не матузьте, пустите вы меня на покаяние. Другой раз не прыгну, вот те Христос!..
Источник текста: А. Зорич. Буква закона. Фельетоны. — Москва, 1926 г. (Библиотека ‘Прожектор’. Номер девятнадцатый, издание газеты ‘Правда’).