‘Мечта любви’, Беляев Александр Романович, Год: 1912

Время на прочтение: 3 минут(ы)
Неизвестный Александр Беляев. Театральные Заметки.

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f)

‘Мечта любви’

Есть цветы и цвета, которые дополняют друг друга. В соединении они составляют гармоническое целое, выигрывая от такого соседства. Но есть и такие, которых соседство губит, — хотя каждым в отдельности можно залюбоваться. Создаваемые актером сценические образы похожи на цветы. У одного актера из всех его ролей получается разнообразный, но гармонический букет, у других — каждой ролью можно любоваться, как цветком, но сопоставьте несколько ролей и цветы этого букета отнимут свежесть красок друг у друга.
Я любовался каждой ролью г-на Глаголина порознь. ‘Милый Жорж’ — чудесная оранжерейная орхидея. ‘Наполеон’ — дикий шиповник, ‘Луганский’ (Мечта любви) — милая наивная полевая ромашка. Но соедините эти цветы в букет, каждый из цветов побледнеет и, увы, не потому, что орхидея и ромашка так далеки друг от друга, а потому, что и дикий шиповник, и даже от природы не пахнущая ромашка, пахнут у г. Глаголина орхидеей… ‘Милый Жорж’ француз, ‘Наполеон’ француз. Возможно, что они и родственники. По крайней мере, у них много общего. Тот же капризный тон, тот же полу-растерянный, полу-наивный взгляд, тоже недоуменное выражение и даже, — как это не удивительно, — почти тот же легкий удельный вес умственного багажа.
Образ Луганского самостоятельней и на нем не так чувствуется влияние прототипа и шедевра глаголинского творчества — ‘Милого Жоржа’.
Луганский — наивный, искренний, экспансивный, непосредственный — настоящий полевой цветок, рисуется г. Глаголиным оригинальными красками.
Но и от этого образа исходит сильный аромат орхидеи.
Г. Глаголин и в этой роли не изменяет своему ‘томному’ тону милого, немножко слабого, немножко капризного ребенка, почти женщины. Женственности вообще много в игре г. Глаголина.
И, затем некоторое однообразие во всех ролях его дикции.
Это даже не салонная дикция, это некий импрессионизм в области дикции. Умышленно небрежный выговор, произношение в нос, вся четкость русского произношения затушевана на французский лад, все произношение как-то завуалировано, часто даются одни звуковые намеки и приходится скорее угадывать, чем воспринимать слухом произносимое слово.
Когда слышишь эту своеобразную дикцию в 1-м aкте (‘Мечта любви’), находишь объяснение в том, что, быть может, выпитое шампанское и волнение парализовала у Луганскаго правильную артикуляцию языка. Но Луганский не пьет и не волнуется так во 2-м акте, а между тем ‘развинченность речи’ остается прежняя. Да и может ли человек от волнения растерять в своей речи все слоги, сохранив одни междометия?
A y r. Глаголина бывают такие моменты.
Надо сказать, что без отношения к роли, сама по себе эта дикция очень мила, временами почти музыкальна.
Но, если нельзя требовать даже от крупного артиста, каким является г. Глаголин, чтобы он для каждой роли создавал свою характерную дикцию, мы можем ожидать, что дикция, окрашенная в резко индивидуальные тона, не будет повторяться в различных ролях, и тем сближать эти роли, понижая оригинальность каждого образа.
Артист Качалов великолепно ‘грассирует’ в роли барона, но уже ни в какой другой роли этого мы не услышим.
Не следует забывать, что простая, общепринятая дикция — только средство словами нарисовать тот или иной образ. Такой дикции мы можем почти не замечать. ‘Окрашенная’ же характерная дикция (грассированье, шепелявенье, заикание и т. п.) превращается из средства в самодовлеющий элемент художественного воплощения. Поэтому-то и нужно этот элемент, эти краски, переносить с осторожностью с одного портрета на другой, чтобы по известному закону ‘смешанных’ красок не потускнели оба портрета.
Недостаточно разнообразен и удачен и грим артиста. В особенности это относится к тушевке глаз, которым неизменно придается характер ‘недалекости’.
Рецензия моя разрослась, и я, к сожалению, опять не имею возможности остановиться подробнее на прекрасном исполнении г-жи Будкевич и очень милой игре г-жи Гофман и других исполнителей и еще ни слова не сказал о новой пьесе, лебединой песне Косоротова. Надеюсь восполнить этот пробел при повторении пьесы, — на что она имеет полное право, обладая если и меньшей, по сравнению с Рышковскими пьесами, сценичностью, то большею литературностью.

________

Трупа Д.И.Басманова ставит сегодня в 3-й раз пьесу Якова Гордина ‘За океаном’. Пьеса идет по уменьшенным ценам. Завтра повторяют пьесу Косоротова ‘Мечта любви’.

‘Смоленский вестник’. — Смоленск. — 1912. — No 163. — (20.07). — С. 3

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека