Письма
И. С. Аксакова, Н. П. Барсукова, П. С. Билярскаго, О. М. Бодянскаго, кн. П. А. Вяземскаго, В. П. Гаевскаго, Г. Н. Геннади, Н. В. Гербеля, Г. З. Елисеева, П. А. Ефремова, Н. И. Костомарова, М. А. Максимовича, В. И. Межова, М. П. Погодина, А. Н. Пыпина, М. М. Стасюлевича, М. И. Сухомлинова, H. С. Тихонравова и А. А. Хованскаго
къ библіографу С. И. ПОНОМАРЕВУ
МОСКВА.
Изданіе Л. Э. Бухгеймъ.
1915.
Въ настоящемъ сборник мы предлагаемъ вниманію интересующихся исторіей русской литературы письма И. С. Аксакова, Н. П. Барсукова, П. С. Билярскаго, кн. П. А. Вяземскаго, H. В. Гербеля, П. А. Ефремова, М. А. Максимовича, М. П. Погодина, А. Н. Пыпина, М. М. Стасюлевича, H. С. Тихонравова и другихъ — къ библіографу Степану Ивановичу Пономареву, какъ матеріалъ, изъ котораго можно почерпнуть нкоторыя свднія для біографіи авторовъ писемъ и освщенія литературныхъ отношеній того времени, съ одной стороны, и для характеристики библіографической дятельности С. И. Пономарева, съ другой.
Приводимыя письма выбраны изъ архива моего дда С. И. Пономарева. Изъ всей массы заключающихся въ этомъ архив писемъ наше вниманіе привлекли пока лишь указанныя выше, остальная часть архива еще не разобрана.
Сборнику писемъ мы предпосылаемъ ‘Матеріалы для біографіи С. И. Пономарева’ и ‘Хронологическій списокъ важнйшихъ его трудовъ’. Въ первыхъ собранъ матеріалъ, главнымъ образомъ, автобіографическаго характера, извлеченный нами изъ дневниковъ и семейной переписки Степана Ивановича. Не задаваясь цлью охарактеризовать Степана Ивановича, какъ человка и какъ библіографа, мы старались лишь намтить важнйшіе моменты его жизни, въ силу чего предпосылаемый очеркъ содержитъ въ себ, главнымъ образомъ, фактическія сообщенія.
Сдланныя нами въ нкоторыхъ мстахъ выполненія сокращенныхъ словъ въ письмахъ и вставки явно пропущенныхъ словъ заключены въ прямыя скобки — [].
Случайный порядокъ размщенія писемъ по авторамъ ихъ объясняется порядкомъ поступленія разршеній гг. наслдниковъ на ихъ опубликованіе.
Въ заключеніе считаемъ своимъ долгомъ принести глубокую благодарность любителю русской литературы Льву Эдуардовичу Бухгеймъ, благодаря любезному предложенію котораго мы смогли представить письма въ вид отдльнаго сборника. Л. Э. Бухгеймъ, принявъ на себя изданіе и составивъ къ письмамъ примчанія, не мало способствовалъ выполненію намченной задачи своимъ внимательнымъ отношеніемъ.
Глубокой признательностью мы обязаны также С. А. Ефремову, давшему намъ рядъ цнныхъ указаній, администраціи Румянцевскаго музея, М. К. Лемке, въ той или иной степени содйствовавшимъ выполненію нашей работы, О. Г. Аксаковой, А. П. Барсукову (ум.), кн. П. П. Вяземскому, И. А. Фонъ-Дамичу, Литературному фонду, В. А. Ляцкой, А. М. Максимовичу, Л. И. Стасюлевичъ, А. М. Сухомлиновой, Ю. А. Хованской — за любезное разршеніе опубликовать выбранныя нами письма.
Приложенный гравированный портретъ С. И. Пономарева исполненъ Т. Вегеромъ въ Лейпциг съ послдней фотографіи 1913 г.
Декабрь 1914 г.
МАТЕРІАЛЫ ДЛЯ БІОГРАФІИ СТЕПАНА ИВАНОВИЧА ПОНОМАРЕВА.
I.
Дтство.— Начальное обученіе.— Церковно-приходская школа.— Гимназія.
Степанъ Ивановичъ Пономаревъ родился 3 августа 1828 года {С. И. Пономаревъ день своего рожденія почему то относитъ къ 23 іюля 1828 года, между тмъ какъ въ метрическомъ его свидтельств сказано: ‘Дано сіе свидтельство въ томъ, что по поданнымъ города Конотопа Успенской церкви за 1828 годъ метрическимъ книгамъ записано такъ: у купца Ивана Пономарева я жены его Маріи сынъ Стефанъ рожденъ того тысяча восемь сотъ дватцать восьмого года Августа третьяго числа, крещенъ того числа приходскимъ священникомъ Симеономъ Пароурою, воспріемникомъ-былъ Конотопскій Городничій маіоръ Афанасій Соболевскій. Гевваря 31-го дня 1841 года’.} въ город Конотоп Черниговской губерніи. Ддъ его Иванъ Павловичъ Пономаревъ, купецъ, происходившій изъ великорусской семьи, во второй половин 18-го вка выхалъ изъ Тулы и поселился въ Конотоп. Онъ первый открылъ желзную торговлю въ Конотоп и оттого получилъ прозваніе ‘Желзняка’, которое перешло и къ потомству. Это прозвище дда и послужило въ будущемъ Степану Ивановичу Пономареву однимъ изъ многихъ его псевдонимовъ.
Сынъ И. П. Пономарева Иванъ Ивановичъ, родившійся въ 1787 году, нкоторое время помогалъ отцу, а затмъ самъ торговалъ на базар солью, рыбой, дегтемъ, и прочимъ, такъ называемымъ, чернымъ товаромъ. Кром того онъ имлъ примитивный воскобойный заводъ въ Конотоп и небольшой хуторъ съ паской въ 8 верстахъ отъ города близъ деревни Сарановки.
Въ теченіе 20 лтъ, съ 1809 по 1830 годъ, Иванъ Ивановичъ Пономаревъ былъ избираемъ: гласнымъ г. Конотопа (съ 1809 по 1812 г.), ратманомъ конотопской городовой ратуши (съ 1812 по 1818 г.), бургомистромъ (съ 1818 г. по 1820 г.) и, наконецъ, городскимъ головою (съ 1820 по 1830 г.). Дятельность его цнилась обществомъ купцовъ и мщанъ, которое и выразило ему благодарность въ ‘Похвальномъ лист’. Въ немъ указывается, что И. И. Пономаревъ ‘при справедливыхъ и усердныхъ поступкахъ и трудахъ длалъ пожертвованія и закладывалъ на общество въ предъ до ебора для уплаты въ Повтовое Казначейство подушной подат собственные свои деньги не бивъ ни за что въ штрафахъ и порокахъ’.
Отъ второго брака И. И. Пономарева съ Маріей Степановной, урожденной Порохонской, происходившей изъ малороссійской семьи, изъ рода дворянъ Черниговской губерніи (с. Ксензовки, Кролевецкаго узда), и родился сынъ Степанъ.
Изъ другихъ родственниковъ С. И. Пономарева стоитъ упомянуть о дяд его со стороны отца (также С. И. Пономарев), городскомъ голов въ 1847—48 гг., извстномъ пчеловод въ Конотопскомъ узд, написавшемъ книгу: ‘Практическія наставленія о пчеловодств’, изд. въ 1849 г. (см. о немъ ‘Сборникъ Русск. Историч. O-ва’ т. 62, СПБ. 1888 г.).
Отецъ С. И. Пономарева умеръ 1 декабря 1840 г., оставивъ жен и двумъ дтямъ небольшія средства.
Съ дтства С. И. Пономаревъ отличался слабымъ здоровьемъ, впечатлительностью и религіозностью.
Въ составленной въ конц 70-хъ годовъ С. И. Пономаревымъ записк для врачей, къ которымъ онъ обращался за совтомъ относительно своей прогрессирующей глухоты, онъ, между прочимъ, сообщаетъ слдующія свднія о своемъ дтств: ‘Родился я слабымъ, золотушнымъ… отъ самаго рожденія я былъ уже глуховатъ, это однако не мшало мн слышать обыкновенный разговоръ, слушать уроки и даже схватывать потихоньку на ухо, я не различалъ только шопота, не различалъ рчей въ отдаленіи и никогда не могъ разобрать псни, слышимой издали…. По временамъ слухъ становился то остре, то тупе, я слышалъ звуки, но не различалъ словъ, меня спросятъ: ‘ты живешь въ избушк?’ Я помолчу немного и отвчаю: ‘Безъ пушки’! Хохотъ! А я — маленькій — уйду, бывало, въ другую комнату и плачу: отчего я не слышу и отчего это люди смются надо мной, что я не слышу!’ Сохранился дневникъ С. И. Пономарева, начатый имъ (гимназистомъ 8-го класса Нжинской гимназіи) 8 октября 1847 года. Заглавіе его: ‘Путевыя замтки или Очерки жизни‘. Въ этомъ дневник мы находимъ слдующія строки о раннемъ его дтств, начальномъ обученіи и пребываніи его въ церковно-приходской школ:
‘Я началъ помнить себя около шести лтъ, изъ всхъ событій, которыя свжо еще остались въ памяти моей, я помню только одно: смерть меньшого брата Александра, самого его не помню, и когда онъ лежалъ уже на стол, я едва припоминаю блдное его лицо, помню хорошо только то, что маменька сидла у ногъ покойника въ кресл, возл нея на другомъ кресл стоялъ большой ящикъ съ пряниками, которые мн очень понравились, я лъ ихъ много съ наслажденіемъ и подчивалъ своихъ маленькихъ пріятелей, собравшихся на похороны. Какъ его отпвали, что дальше было, не помню, и какъ текла жизнь моя до 7 лтъ, не помню. Съ поступленіемъ въ школу многое становится для меня ясне: я учился прилежно, очень прилежно, забывалъ и гулять, и сть ея ученьемъ. Граматка была первою моею книгою, ученіе обыкновенно производилось въ лежачемъ положеніи на сундук, часто находили меня заснувшимъ надъ книгой. Бе помню, какъ я училъ уроки, но знаю, что учительница моя, двушка Матрена Терентьевна, была довольна мною и, кажется, ни разу не наказывала. Помню хорошо домъ и садъ учительницы, большой дворъ, деревья, на которыхъ прыгала красивая галка съ серьгами въ ушахъ, и которую общали мн не разъ за успхи, но общаніями все и кончилось. Изъ товарищей моихъ я очень немногихъ помню, именно: двухъ двочекъ, двоюродныхъ сестеръ, и брата ихъ, помню, что одну изъ нихъ я любилъ. Обращенія своего съ товарищами и отношеній ихъ не помню. Вмст со мною училась старшая сестра моя, которую я очень любилъ и плакалъ, если ее хотли наказать за неуспхи, но никогда не жертвовалъ собою.
‘Мы вс носили въ школу ‘сниданье’ {‘Сниданье’ — завтракъ.— Л. Р.} и, поучившись немного, по данному знаку учительницы принимались снидать, при чемъ всегда учительница наша удляла себ по частичк изъ припасовъ каждаго изъ насъ, особенно любила она сало, котораго отрзывала себ большіе куски. Мн всегда было досадно за ея жадность, и я съ трудомъ удерживалъ слезы… Въ домъ ко мн иногда приходили мои соученики и даже простые мальчики ровесники, къ приходу которыхъ я всегда приготовлялъ что-нибудь състное, что и подалъ съ гостями въ какомъ-нибудь скрытномъ мст, бывалъ и я съ сестрой у нихъ. Изъ игръ дтскихъ военныя игры мало занимали меня, хотя я всегда съ удовольствіемъ смотрлъ на ученіе солдатъ, боле всего я любилъ играть въ покотёло… Выучивши Граматку, я не училъ ни Часословца, ни Псалтири. Ученіе мое тмъ ограничилось у М. Т. По окончаніи ученія у М. Т. я поступилъ для дальнйшаго образованія въ школу къ кучерявому діакону, котораго при этомъ называли еще курносымъ. Новый учитель оказался строже и часто диралъ ея чубъ и за уши. Я уже читалъ довольно порядочно и даже училъ наизусть. Не помню только, гд я перешелъ на Россійскую грамоту. Боясь наказанія, я часто улепетывалъ изъ рукъ жестокосердаго діакона и прибгалъ домой, гд однако не баловали меня и отсылали обратно въ школу, но экзекуція уже не возобновлялась. Подросткомъ я любилъ ходить въ церковь и читалъ Часы и Псалтирь чрезвычайно бгло и тонко. Это было пріятно родителямъ.
‘Наконецъ діаконъ перемнилъ квартиру. Это былъ большой домъ съ большимъ садомъ, возл рчки. Тутъ уже коснулся я ариметики, но она долго не давалась мн.
‘Какъ, когда и почему прекратилъ я ученіе у діакона, не помню. Сестра уже не училась у него. Потомъ нашли, было, новаго учителя Грасса, но я у него пробылъ два или три дня. Охота моя къ ученію ослабла, и я отговорился строгостью учителя. Посл сего меня отдали въ приходское училище…
‘Помню боле всего ласки и нжную любовь моего отца, у котораго я былъ фаворитомъ и который любилъ меня боле, чмъ мать… Бывало всегда, когда онъ детъ куда-нибудь, беретъ и меня съ собою, часто вдвоемъ, и рдко еще съ кучеромъ, разъзжали мы по окрестностямъ. И я любилъ всегда эти путешествія… Въ дорог отецъ разговаривалъ со мною, какъ со взрослымъ, разсказывалъ многое изъ своей жизни, веселилъ меня анекдотами… Онъ очень любилъ гордиться мною среди гостей, заставлялъ меня говорить различные псалмы, духовныя загадки, различныя исторіи, что все забавляло гостей, а ему приносило много радости и удовольствія. Я былъ понятливъ, владлъ прекрасной памятью… Онъ восхищался этимъ, и самъ направлялъ рдкій даръ мой — память на особенно замчательное, нравственное, а иногда и шутливое… То-то бывалъ для меня праздникъ, когда къ намъ соберутся гости, большею частію знакомые (родные бывали рдко), или мы подемъ къ бабушк (по матери), въ Есензовку, и тамъ, среди многочисленнаго собранія, когда уже переговорятъ обо всемъ дльномъ, и пунши расположатъ гостей къ веселости, отецъ тотчасъ выдвигалъ меня на сцену, и я начиналъ ораторствовать при всеобщемъ вниманіи… Маменька ласкала меня по-своему, но меньше, чмъ папенька, она давала мн всегда лакомства, называла милыми и нжными именами и цловала меня въ голову и въ руки, но часто случалось, что въ тотъ же день или на другой влачила меня за волосы смо и овамо {Смо и овамо — туда и сюда.— Л. Р.} и награждала усердными колотушками, а по окончаніи экзекуціи давала цловать руку, какъ бы въ знакъ прощенія или благодарности за наказаніе…
‘Учился я прилежно и этимъ много радовалъ родителей, и многіе шалости и проступки мои были прощаемы ради хорошихъ успховъ. Въ училищ всегда отличало и ласкало меня начальство. Такъ какъ у меня былъ звонкій и чистый голосъ, то мн всегда поручали говоритъ привтственныя или благодарственныя рчи постителямъ на ‘Публичномъ экзамен’… Помню, когда я оканчивалъ уже курсъ училища и по обыкновенію говорилъ рчь (всегда сочиняемую учителемъ, и на этотъ разъ особенно прекрасную) съ одушевленіемъ и смлостію, всеобщій говоръ одобренія раздался въ зал, и многіе изъ знакомыхъ отцу постителей подходили къ нему и поздравляли его… Меня наградили книгою, превосходнымъ свидтельствомъ… Съ окончаніемъ училища отецъ, касалось, еще боле полюбилъ меня и всегда бралъ съ собою куда бы онъ ни халъ, такъ что во время ученія еще въ училищ и прежде того, въ каникулярное время, побывалъ въ Ромн {Ромны, Полтавской губ.— Л. Р.}, Кролевц, Путивл, Софронтіевой Пустын, въ Сосниц, Батурин, не говорю уже о селахъ и мстечкахъ… Въ дорог, на пол, всегда, бывало, пли молитвы, священные каноны, тропари и незамтно прізжали къ мсту стремленія… Я сказалъ уже, что никогда не скучалъ въ этихъ поздкахъ, въ дом же чьемъ-нибудь я всегда старался достать какую-нибудь духовную книгу и читалъ ее, не внимая ни чему, окружающему меня. Когда я завлекался чтеніемъ, меня едва могли оторвать отъ книги и часто прятали ихъ, желая, какъ говорили, сохранить мое здоровье и глаза. Любимою моею книгою была Четьи-Минеи, или Житія Св. Отцовъ, и я прочелъ вс части этой книги, т.-е. цлый годъ. Кром того, прочелъ весь Ветхій Завтъ со всми предисловіями и примчаніями, Патерикъ съ различными послсловіями, Олова Іоанна Златоустаго, Книгу поученій на каждую недлю года, Путешествіе Григоровича Барскаго и много другихъ меньшихъ книгъ… Я любилъ ходить въ церковь, прилежно слушалъ служеніе, читалъ и плъ самъ на клирос и всегда выходилъ изъ церкви съ какой-то духовною радостью. Кром этого, я пріобрлъ и навыкъ писать самому проповди и впослдствіи такъ полюбилъ это занятіе, что въ короткое время написалъ нсколько проповдей, которыя составлялъ изъ различныхъ книгъ, наблюдая только единство предмета, разумется безъ всякой главной идеи, безъ послдовательности мысли и безъ всякихъ выводовъ…’ {Дневникъ ‘Путевыя Замтки’ — 19 февраля, 1848 г.}
‘Первый опытъ мой въ этомъ род было слово на погребеніе одной знакомой старушки, составленное мною изъ общихъ мстъ, взятыхъ то у Іоанна Златоустаго, то въ книг поученій, изданной Синодомъ. За этотъ же первый опытъ получилъ я, согласно вол усопшей, 2 рубля серебромъ, сумма почти невиданная и для меня тогда чрезвычайно огромная. Усопшая назначила эти деньги тому священнику, который прочтетъ рчь надъ тломъ ея. Изъ священниковъ никого не нашлось, а я выступилъ на поприще, и первый дебютъ мой былъ удаченъ…
‘Эти рчи носилъ я для поправки своему Штатному Смотрителю И. П. Княгницкому и протоіерею Соборной церкви отцу Созонту Шумскому. Но первый изъ нихъ всегда много поправлялъ мои рчи, что очень было непріятно для меня, и я много обижался этимъ, а второй читалъ прилежно всякую рчь, какъ есть, и ничего не исправлялъ, да кром того подписывалъ лестныя похвалы и всякій разъ давалъ по 10 коп. ассигнаціями…
‘Кром рчей, составлявшихъ любимое мое занятіе дома, я отличался въ училищ ученическими сочиненіями, которыя прочитываемы были не разъ учителемъ русскаго яз. Г. В. Морозовскимъ, въ кругу гостей въ его дом или въ нашемъ…
‘Третій родъ занятій моихъ былъ — письма, составленіемъ которыхъ началъ заниматься я еще при жизни отца. Письма эти преимущественно были писаны къ дяд (по матери) П. С. Порохонскому въ С.-Петербургъ и писаны всегда въ патетическомъ тон, состояли изъ однихъ восклицаній {См. ниже стр. XVI.} и, по недавности занятій моихъ ими, составляли для меня труднйшій родъ сочиненій. Посл же частые случаи, требовавшіе всегда писемъ, до того возбудили мое рвеніе къ нимъ и сдлали ихъ для меня столь легкими, что я преимущественно ими только сталъ заниматься и охладился къ рчамъ и сочиненіямъ…
‘Во всхъ родахъ занятій моихъ принималъ самое дятельное участіе отецъ мой и какъ помощникъ, и какъ наставникъ, и какъ цензоръ’ {Предисловіе въ ‘Памятникамъ минувшихъ дней’ — сборнику, начатому С. И. Пономаревымъ въ 1-й годъ своего студенчества (15 февраля 1849 г.) съ намреніемъ вносить туда отрывки изъ своихъ писемъ и сочиненій.}… ‘Ему я обязанъ первою мыслію объ нихъ, и его похвалы и одобренія побуждали меня къ составленію новыхъ. И его почтилъ я надгробною рчью въ сороковой день посл смерти…
‘Бывая во время ярмарки въ Ромн, я всегда любилъ посщать комедіи, разумется сперва кукольныя, впрочемъ он скоро мн надоли,— видть вчно одно и то же, безъ всякихъ измненій и притомъ ничего особенно поразительнаго и ничего забавнаго — наскучило мн. При жизни отца я былъ только одинъ разъ въ театр, но ничего не осталось у меня въ памяти отъ этого раза. Едва помнится, что тогда я былъ въ театр Механическомъ что ли, въ которомъ безпрерывно производилось превращеніе куколъ въ цлыя группы, и мгновенно исчезало все это или превращалось въ одну огромную куклу, которая уменьшалась и увеличивалась до невозможности. По смерти отца уже я началъ ходить въ театръ. Хорошо помню это первое посщеніе театра. Тогда я познакомился съ ‘Ревизоромъ’ Гоголя, еще не зная ничего о Гогол, прекрасная и образцовая комедія его, естественно, произвела на меня очень пріятное впечатлніе и вкоренила зарождающуюся во мн любовь къ театру. Конечно, я не могъ тогда судить о игр актеровъ, но, прочитавши впослдствіи ‘Ревизора’ и письмо Гоголя о его представленіи въ СПБ., сколько мн помнится, въ Ромн онъ сыгранъ былъ очень хорошо, актерами были приняты во вниманіе вс совты и замчанія Гоголя, выраженные въ письм его о представленіи своей комедіи. Это посщеніе театра едва удалось мн, потому что, когда я просилъ у маменьки денегъ, она сначала едва ршилась дать, а потомъ однакожъ пожертвовала 20 к. сер. Цна въ галлере была тогда 25 к. сер. Въ тотъ годъ въ Ромн были дв труппы: одна изъ Харькова, прежде Млотковскаго, а теперь Дирекціи, другая — изъ Полтавы — Зелинскаго. Маменька, давая деньги, на возраженіе мое, что послднее мсто по 25 к. с., и что меня не пустятъ за 20 к., отвтила: ‘да пустють, ты малёнькій, ты тамъ попроси, скажи, що ты малёнькій, дакъ и пустють’. Это меня утшило, и я еще довольно рано отправился къ театру, робко подошелъ къ касс и съ умильной просьбой подаю семигривенникъ {Семигривенникъ — 20 коп.— Л. Р.} — не тутъ-то было: билета не даютъ, видя, наконецъ, что здсь ничего не выиграю, отправляюсь къ другому театру изъ Харькова. Какъ то двери въ театръ были отворены, дйствіе началось уже, предо мной мелькнули красивыя кулисы, показавшіяся мн чертогами, послышались громкій хохотъ и одобрительные крики ‘браво’. И затрепеталъ отъ удовольствія и, чуть не плача, подошелъ къ касс… увы! и здсь не берутъ, сколько я ни просилъ, сколько ни говорилъ о себ, что я маленькій что я ничего не пойму, меня не слушали и едва не прогнали. Съ ужасною скорбію вышелъ я изъ этого театра, отправился опять чуть ли не бгомъ къ театру Зелинскаго съ намреніемъ опять сдлать попытку и бжа придумывалъ, какъ бы лучше и трогательне высказать свое сильное желаніе и умилостивить строгаго блюстителя входа въ театръ, вхожу съ такою покорностію, съ такою просительною миною, съ такимъ наивнымъ объясненіемъ, что у меня нтъ боле ни копйки… Нтъ успха, что тутъ длать! Бда, я уже съ трудомъ удерживалъ слезы, и помнится, что какой то актеръ, увидвши меня стоящимъ, подходитъ ко мн и спрашиваетъ, чего я плачу? Я со всею откровенностію разсказалъ ему свое положеніе и началъ просить помочь мн. Онъ беретъ меня за руку, говоря, что поведетъ къ самому Зелинскому и попроситъ за меня, чтобы даромъ пустили. Но сколько ни ходили, не могли найти Зелин., и я опять остался ни съ чмъ: моего протектора отозвали, и я снова очутился въ самомъ жалкомъ положеніи въ виду кассы. Между тмъ, какъ показалось мн, началось уже представленіе. Вдругъ, къ счастію моему, жандармъ, стоявшій у входа въ театръ, подходитъ къ кассиру и говоритъ: ‘ваше благородіе, пустите этова маленькова, пять коп. сер. ужъ съ меня вычтите’. Услышавши это, я подошелъ къ касс, и — о радость! кассиръ даетъ мн желанный билетъ, со всхъ силъ бросился я на галлерею, забывъ поблагодарить своего заступника! Не стану разсказывать, что я чувствовалъ во время представленія, потому что я не помню ихъ хорошо, знаю только, что я долго помнилъ свое посщеніе театра, долго и часто разсказывалъ многимъ содержаніе піесы, часто видлъ ее во сн’ {Дневникъ ‘Путевыя Замтки’ — 19 февраля 1848 г.}.
По окончаніи, въ 1840 году, церковно-приходской школы Пономаревъ былъ отданъ въ Конотопское уздное училище, въ которомъ однако пробылъ недолга. Въ училищ онъ обратилъ на себя вниманіе штатнаго смотрителя И. П. Княгницкаго и по настоянію послдняго былъ опредленъ 28 іюля 1841 года въ І-й классъ Нжинской гимназіи.
Мать, повидимому, не склонна была къ дальнйшему образованію сына. Оставшись посл смерти мужа съ малыми дтьми, она, съ одной стороны, видла въ 12 лтнемъ сын помощника въ своемъ хозяйств, съ другой — боялась отпустить слабаго здоровьемъ, единственнаго сына въ далекій, по существовавшимъ въ т времена сообщеніямъ ‘на перекладныхъ’, неизвстный городъ. (Въ Конотоп не было въ то время средняго учебнаго заведенія). Кром того, при небольшихъ средствахъ, доставляемыхъ хозяйствомъ, она, вроятно, страшилась расходовъ, связанныхъ съ ученіемъ сына въ гимназіи. Была попытка устроить мальчика у родного ея брата Павла Степановича Порохонскаго, служившаго въ то время въ Петербург, въ Капитул орденовъ.
Такъ, въ письм отъ 10 мая 1841 г. племянникъ (С. И. Пономаревъ) пишетъ своему дяд: ‘Къ величайшему моему сожалнію узнаю, что вы не берете меня къ себ и не можете дать должной помощи… горю желаніемъ итти по ученой части, но не имю должныхъ къ сему средствъ, не имю пособій, чтобы жить въ другомъ город…. а посему я прошу Васъ, Высокопочтеннйшій Дядинька…. сдлайте же хотя немного большее подкрпленіе отъ того, которое вы писали въ письм, до тхъ поръ пока я выйду въ гимназіи и, когда дастъ Богъ, что буду имть состояніе, то я не забуду вашей милости и отблагодарю вамъ всеусерднйше….
Засимъ увдомляю васъ, что я могу уже читать и писать по латински и по нмецки тоже выучился’. (Мальчику было 12 лтъ).
На продолженіи образованія, по словамъ самого
О. И. Пономарева, настаивалъ его учитель, штатный смотритель конотопскаго узднаго училища Иванъ Петровичъ Княгницкій, подмтившій способности своего ученика и возлагавшій на нихъ большія надежды. ‘Продайте послднее платье, ботинки, а сына отдайте въ гимназію’, такъ обращался онъ къ матери О. И. Пономарева. Въ семь Пономаревыхъ г. Княгницкій пользовался уваженіемъ, какъ человкъ образованный, къ которому, вроятно, не разъ обращались за тмъ или инымъ совтомъ и съ мнніемъ котораго считались. Въ письм И. П. Княгницкаго къ студенту С. И. Пономареву читаемъ: ‘Почти изъ дтства Вашего я изучалъ Васъ и радуюсь, что ни въ одномъ изъ ожиданій своихъ не обманулся. Такъ убждалъ я прежде добрую Вашу мать!’ {Письмо И. П. Княгницкаго отъ 6-го іюня 1851 г.}.
Признательный ученикъ хорошо относился къ своему бывшему учителю и не порывалъ съ нимъ связи на гимназической скамь и въ годы своего студенчества. Въ сохранившихся письмахъ изъ Нжина къ своему двоюродному брату онъ называетъ Княгницкаго ‘геніемъ водителемъ’: ‘моему генію водителю безцннйшему Ивану Петровичу передай мое усерднйшее почтеніе и поклонъ’ {Письмо С. И. Пономарева къ брату отъ 1847 г.}.
Въ годы студенчества, прізжая на каникулы въ Конотопъ, онъ часто велъ съ нимъ бесды на литературныя темы, пользовался книгами изъ его библіотеки, а въ письмахъ сообщалъ о своихъ первыхъ выступленіяхъ въ печати, спрашивая его совта и отзыва {О томъ же свидтельствуютъ и письма И. П. Кидгницкаго къ своему бывшему ученику, выдержки изъ которыхъ приводимъ:
‘Въ тотъ же день хотлъ было насладиться тою бесдою, которая всегда доставляла мн, по сочувствію и влеченію къ Вамъ, истинное продолжительное удовольствіе… посылаю Вамъ нкоторыя изъ просимыхъ Вами книгъ’. (3/I.1850 г.)
‘Давно лишенъ я великаго удовольствія видть Васъ и бесдовать съ Вами, между тмъ какъ душа моя постоянно жевала бы быть въ общеніи съ Вами. Не сомнвайтесь въ томъ, что я люблю Васъ и даже уважаю за нравственныя Ваши качества столько, насколько можетъ питать эти чувства добрый братъ и другъ’… (31/V.1861 г.)
‘Письма Ваши будутъ для меня весьма утшительнымъ явленіемъ, чмъ то оживляющимъ однообразную, грустную, одинокую мою жизнь. Въ Ваши лта я любилъ прекрасное занятіе вестъ переписку со многими, длалъ попытки воспроизвесть что-либо литературное, порывы духа взносили меня даже въ область Драмы, но не бывши надленнымъ ни прямымъ даромъ, ни терпніемъ, оставилъ въ самомъ начал самолюбивыя надежды, предалъ огню жалкія произведенія фантазія своей и, увлекаясь обстоятельствами жизни, вступилъ въ другую труженическую сферу, для насущнаго куска’. (18, 19, 20/ІХ, 1851 г.).}.
О гимназическихъ годахъ Степана Ивановича, о занятіяхъ, о томъ или иномъ вліяніи на него товарищей, учителей свдній сохранилось мало. Извстно, что только первые 3 года мать оплачивала его квартиру, на 3-мъ году онъ получилъ урокъ за 5 руб. въ годъ, а съ 4-го класса онъ иметъ безплатную квартиру и 15 руб. въ годъ за занятія съ 2-мя дтьми. Этотъ заработокъ остается у него до окончанія гимназіи. Единственнымъ ‘документомъ’ этого періода является тетрадь его, ученика 4-го и 5-го класса, съ надписью: ‘Классъ IV-й 1844/45 года. Классъ V-й 1845/46 года’. Первыя страницы этой тетради заняты примромъ ‘простого’ и ‘распространеннаго періода’ на тему ‘человкъ искушается бдствіями’ съ отзывомъ учителя: ‘очень хорошо’. Дале идутъ описанія подъ заглавіемъ ‘Отрывки изъ дневника’ и сказка ‘Добро робы, добро и буде’ съ отзывомъ: ‘прекрасно’. Остальныя 64 страницы тетради заняты ‘Реторическими Упражненіями’, относящимися къ V классу, съ датой 6 сентября 1845 г. Тема этого ‘упражненія’: ‘Путевые очерки’ (губерніи: Черниговская, Кіевская, Волынская и Гродненская) съ отзывомъ учителя: ‘прекрасно’.
Въ предисловіи къ ‘Путевымъ очеркамъ’ мы читаемъ: ‘Мн кажется, что мои Путевые очерки нисколько не присвоиваютъ себ названія Реторическихъ описаній видннаго мною: я описывалъ все по чувству, а не по опыту. Требованіе многаго, совершеннаго, смю думать, еще не относится ко мн. Это передача мыслей, впечатлній неопытнаго юноши путника… а потому, если прозорливый глазъ опытнаго разбирателя моихъ очерковъ откроетъ мста, лишенныя занимательности… я питаюсь утшительною надеждою пріобрсти извиненіе и снисхожденіе этимъ строкамъ впечатлній, воспламенившихъ сердце юнаго путника, пылающаго рвеніемъ и увлекающагося подражаніемъ истинно-высокому, изъящному и прекрасному’.
Въ это же время у него возникаетъ переписка съ двоюроднымъ братомъ, освщающая намъ литературные вкусы С. И. Пономарева, мальчика-гимназиста. Такъ, въ письм отъ 14 окт. 1845 г. онъ пишетъ брату: ‘При этомъ имю пріятное удовольствіе сообщить Вамъ книгу ‘Ратиборъ Холмогродскій’. Если можно будетъ скоре прислать обратно ее, тмъ лучше. Въ книг Ратиборъ прочтите прежде изъясненія историческія, положенныя въ конц, это будетъ способствовать къ живости чтенія’.
Въ письмахъ своихъ къ брату онъ помщаетъ отрывки своего сочиненія, упомянутыхъ уже ‘Путевыхъ очерковъ’, съ припиской: ‘Для меня весьма бы пріятно было, если бы Вы въ письм своемъ посвящали нсколько мста и времени на разборъ каждаго отрывка, помщаемаго мною во всякомъ письм, и весьма желательно бы было слышать Ваше объ этомъ мнніе’.
Въ послднихъ классахъ гимназіи на С. И. Пономарева неотразимое вліяніе, по его собственному указанію, произвели творенія H. В. Гоголя, и это впечатлніе осталось навсегда. Нкоторые отрывки онъ заучивалъ наизусть и даже въ старости не могъ вспомнить Гоголя безъ того, чтобы не процитировать любимыя мста изъ ‘Мертвыхъ душъ’.
Любимому писателю онъ отводитъ слдующія строки своего гимназическаго дневника:
‘Вотъ другой томъ Москвитянина… Въ немъ приковываетъ все вниманіе читателя повсть Гоголя, это — высокое, чудное созданіе поэта по своей концепціи и творчеству. Какъ поразительна, удивительно-врна, понята имъ характеристика Франціи и величаваго Рима. Читая его, забываешь, что это твореніе поэта, и думаешь видть въ немъ философскій трактатъ о значеніи этихъ двухъ странъ. Восклицанія похвалы и удивленія невольно исторгаются изъ устъ при чтеніи. Изумляюсь Генію художника, который во всякомъ избранномъ имъ род сочиненія показалъ удивительную наблюдательность и точное знаніе предмета, имъ изображаемаго. Я принялъ намреніе написать по возможности характеристическую статью о литературной дятельности Гоголя и предвижу, что при всемъ моемъ слабомъ пониманіи его, говоря о каждомъ его созданіи, я напишу огромное сочиненіе, которое ни просмотрть, ни переписать, ни прочитать едва ли будетъ время. Такъ велика сила и разнообразіе его таланта, что и моя школьническая статья выйдетъ изъ предловъ обыкновенныхъ гимназическихъ сочиненій…
‘Гоголь не Геній, а сильный самобытный талантъ’.— Здсь можно бы сказать многое и pro и contra, тмъ боле, что выраженныя выше мысли не мои собственныя, а вычитанныя изъ книгъ, но я ршаюсь молчать и согласенъ признать Гоголя великимъ и самобытнымъ талантомъ, но, прибавлю отъ себя, живо обнаруживающимъ даръ Божій и особенное призваніе, на который (талантъ), по мннію г. Шевырева, имли сильное вліяніе: Италія — своею поэзіею, живописью и природою, Шекспиръ и В. Скоттъ — воспитаніемъ и развитіемъ его ясновидящей фантазіи, Гомеръ и Данте — силою полноты и простоты чудныхъ художественныхъ сравненій. Прибавьте къ этому его самородный возвышенный юморъ, который у него является такимъ удивительнымъ сліяніемъ смха и слезъ: съ одной стороны, онъ весь проникнутъ неистощимою игрою смха, съ другой, является плачущимъ глубоко, съ сильною грустію о томъ же самомъ, что подверглось беззаботному, сильному, рзкому осмянію…
‘Припомните его живописный, единственный, всеобъемлющій, неподражаемый слогъ, ненаглядность изображенія чего бы то ни было, отъ великаго до самаго малаго, и посмотрите: каковъ нашъ Гоголь? Какъ великъ и могучъ онъ въ литератур?..
‘Но я пишу не характеристику Гоголя и потому удерживаю напоръ мыслей, которыя возбуждаетъ во мн его самобытный огромный талантъ, но повторяю: страницы моей книги всегда открыты мыслямъ о немъ… Не чудно ли и не доказываетъ ли необъятность его таланта то, что, говоря о немъ, невольно вдохновляешься, и, вспоминая его творенія, испытывая при одномъ воспоминаніи чарующее ихъ вліяніе, жесткій и неплавный слогъ мыслителя превращается въ легкій, свободный, игривый языкъ и блеститъ поэтическими оборотами… До скорйшей встрчи, мой любимый чудный Поэтъ!..’ {‘Дневникъ. Путевыя Замтки’ — 21 окт. 1847 г.}
‘Недавно читалъ я Арабески Гоголя (1 часть) и сильно восхищался статьями его, помщенными тамъ’ Дремота духа помшала мн глубже и полне оцнить достоинство этихъ сочиненій его и изложить здсь свои мысли о нихъ. Когда достану вторую часть, тогда непремнно выражу свое сужденіе о Арабескахъ, а теперь скажу только, что я до сихъ поръ любилъ и уважалъ Гоголя, какъ поэта, прочитавши же я уважаю его еще боле, уважаю, какъ ученаго, и ученаго съ могучими силами, мыслями, съ оригинальнйшими и справедливйшими сужденіями, какія рдко, очень рдко случалось мн читать.— Остается теперь только достать послднее его сочиненіе ‘Выбранныя мста изъ переписки съ друзьями’, и я тогда прочту вс сочиненія его. Хотя, впрочемъ, у меня много предубжденія противъ этой переписки, образовавшагося вслдствіе отзыва журналовъ (От. 3., Совр., Ф. В., Б. д. Ч.), но я очень желалъ бы достать ее и прочесть’ {Дневникъ ‘Путевыя Замтки’ — 28 ноября 1847 г.}.
О Гогол говоритъ онъ и въ письмахъ къ брату, которыя съ 1847 г. превращаются въ ‘дружеско-братскій’ журналъ. Одинъ изъ такихъ журналовъ-писемъ
Прочитали? Поделиться с друзьями:
