Математическій проектъ реформы соціологіи на началахъ философскаго идеализиа.
Математическій проектъ реформы соціологіи на началахъ философскаго идеализиа.
——
——
П. Тихомировъ.
Математический проект реформы социологии на началах философского идеализма, Тихомиров Павел Васильевич, Год: 1903
Время на прочтение: 45 минут(ы)
Тихомиров П. В. Математический проект реформы социологии на началах философского идеализма // Богословский вестник 1903. Т. 1. No 2. С. 341-402 (2-я пагин.).
Книга П. А. Некрасова: ‘Философія и логика науки о массовыхъ проявленіяхъ человческой дятельности (пересмотръ основаній соціальной физики Кетле). Изданіе Математическаго Общества, состоящаго при Императорскомъ Московскомъ Университет. Математическій сборникъ. Т. XXIII. Москва. Уннверситетская типографія, Страстной бульваръ. 1902. Ц. 70 коп. (стр. І+138)’, вызванные ею споры и ея научно-философское значеніе.
Математика въ семь наукъ всегда пользовалась и досел пользуется почетной и завидной репутаціей образцовой науки по точности ея методовъ и выводовъ, по безспорности содержанія и по отсутствію въ ея исторіи такихъ революцій, не разъ переживавшихся другими науками, которыя бы заставляли вс вками достигнутые результаты ‘вмнять яко не бывшіе’ и начинать всю науку сначала, — въ ней каждое новое открытіе, каждый новый методъ лишь обогащаютъ ея содержаніе, расширяютъ сферу ея приложенія и усовершенствуютъ прежніе пріемы и методы. He удивительно поэтому, что она нердко являлась и является для однхъ наукъ недосягаемымъ образцомъ, которому он тщетно пытались подражать (напр., для философіи, — ср. знаменитую книгу Спинозы ‘Ethica more geometrico demonstrata’), для другихъ — мриломъ и залогомъ ихъ научности (напр., естествознаніе постольку приближается къ идеалу научности, поскольку уметъ, какъ говоритъ Максуэль, ‘свести изученіе природы къ опредленію величинъ путемъ дйствій надъ числами’), и вообще, въ глазахъ образованныхъ людей она пользуется безусловнымъ (нердко, впрочемъ, чисто платоническимъ) уваженіемъ. Отсюда вполн понятно, что голосъ представителей этой науки, общающихъ ея плодотворное приложеніе въ той или иной научной области, ни въ какомъ случа не можетъ остаться ‘гласомъ вопіющаго въ пустын’, a непремнно долженъ вызвать разносторонніе отклики и обсужденія. Къ числу такихъ многообщающихъ предложеній со стороны математики и принадлежитъ названное выше изслдованіе г. Попечителя Московскаго учебнаго округа П. А. Некрасова. Почтенный авторъ, бывшій профессоръ математики и ректоръ Московскаго университета, въ печати извстенъ, между прочимъ, курсомъ своихъ лекцій по теоріи вроятностей. Близко соприкасается съ этимъ его главнымъ трудомъ и разсматриваемое изслдованіе, имющее въ виду, по словамъ автора, раскрыть ‘возможность, благодаря успхамъ теоріи вроятностей, усовершенствовать логику науки о массовой человческой дятельности’.
‘Потрудившись много, говоритъ онъ, надъ чисто математическими вопросами по теоріи вроятностей, a именно — надъ новымъ ученіемъ о вроятностяхъ среднихъ величинъ, составляжшщхъ основу для раскрытія въ различныхъ родахъ массовыхъ случайныхъ явленій математической закономрности, я хочу теперь опять вернуться къ теоріи среднихъ величинъ, но съ другою цлью. По примру Зюссмильха, Бюффона, Кондорсе, Лапласа и Кетле, я хочу взглянуть на теорію вроятностей съ ея дисциплинами, какъ на втвь логики точныхъ индуктивныхъ наукъ, имющихъ дло съ массовыми проявленіями политической, общественной и духовно-нравственной жизни людей, и предполагаю воспользоваться здсь успхами теоріи вроятностей, сдланными посл Кетле, для усовершенствованія этой логики въ соотвтствующихъ частяхъ. Такое усовершенствованіе сдлалось возможнымъ благодаря главнымъ образомъ знаменитому мемуару П. Л. Чебышева: ‘О среднихъ величинахъ’. Эта усовершенствованная логика вмст съ философіей, на которую она опирается, проливаетъ боле яркій свтъ на философскія категоріи ненаходимости, свободы, стсненія, причины, вліянія и цли, устраняя ту спутанность, какая существовала во взглядахъ на свободу, свободную волю и пр., оцнивая напряженіе или степень вліянія числовымъ мриломъ, изучая стсненія и изоляторы, являющіеся спутниками свободы и независимости, и открывая математическую закономрность въ массовыхъ независимыхъ случайныхъ явленіяхъ свободно-нравственнаго человческаго сообщества (стр. 1— 2)’.
Какъ и слдовало ожидать, такое заманчивое общаніе, идущее, притомъ, отъ представителя такой авторитетной науки, какъ математика, вскор же посл появленія книги встртило разносторонніе отзывы и въ печати (сначала въ газетахъ, a потомъ и въ журналахъ) и въ ученыхъ обществахъ, и есть основанія думать, что споры по поднятому авторомъ вопросу еще не скоро прекратятся. Въ самомъ дл, изслдованіе П. А. Некрасова затрогиваетъ слишкомъ много разностороннихъ научныхъ и даже практическихъ интересовъ, чтобы не послужить въ нкоторомъ род яблокомъ раздора для философовъ, соціологовъ, богослововъ, политиковъ, моралистовъ и др. Съ формальной стороны задачей всхъ этихъ споровъ было и будетъ — выяснить, въ какой мр законны и плодотворны ‘математическія притязанія’ автора. Собственно научный интересъ только въ этомъ и состоитъ. Но масса методологическихъ и практическихъ интересовъ, связанныхъ съ ршеніемъ этого вопроса уже раздвинули и, вроятно, еще больше раздвинутъ его далеко за его естественные предлы. Съ философской точки зрнія, — какъ удачно указалъ одинъ изъ противниковъ П. А. Некрасова въ своемъ реферат въ психологическомъ обществ (Ф. В. Софроновъ), — затрогивается вопросъ объ отношеніи умозрнія къ опыту, о законности или незаконности ‘наложенія на дйствительность умозрительныхъ схемъ’, другими словами, — о прав пользоваться умозрительными понятіями при разработк чисто научныхъ проблемъ, крайній взглядъ на этотъ предметъ, формулированный тмъ же референтомъ Ф. В. Софроновымъ, состоитъ въ томъ, что ‘задача философіи — сдлать себя ненужной для науки’, само собою понятно, что весьма многіе философы сочтутъ своимъ долгомъ протестовать противъ такой резиньяціи и продолжать споръ уже не о тезисахъ П. А. Некрасова, a вообще о задачахъ философіи. Затмъ, соціологи и политико-экономисты, приверженцы т. н. ‘историческаго матеріализма’, марксисты, вообще представители разныхъ оттнковъ позитивизма — будутъ стараться отвергнуть въ непріятной имъ книг и т цнныя указанія, которыя въ ней безспорно есть. Наконецъ, и религіозно-нравственные и политическіе взгляды автора, родственные христіанскому теизму и славянофильству, — хотя они, на нашъ взглядъ, не слишкомъ ужъ прочно связаны съ основной идеей книги, — тоже не могутъ не вызывать нкоторой вспышки стариннаго антагонизма, существующаго въ нашемъ образованномъ обществ. Все это длаетъ книгу П. А. Некрасова весьма интереснымъ явленіемъ нашего времени, заслуживающимъ боле или мене внимательнаго ознакомленія съ нимъ.
Философское содержаніе своей книги резюмируетъ самъ авторъ въ тезисахъ, поставленныхъ имъ на обсужденіе Московскаго психологическаго общества 25 января с. г., каковые тезисы мы и приведемъ немного ниже. Но для полнаго ея пониманія необходимо нсколько коснуться и ея математической стороны, въ этихъ тезисахъ почти не затронутой, {Съ математической стороны работа П. А. Некрасова обсуждалась въ засданіи Московскаго математическаго общества 24 сентября 1902 года.} a также и того положенія, какое она хочетъ занять относительно исторически опредлившихся направленій въ соціологической наук.
Вотъ разъясненія, какія даетъ авторъ относительно основныхъ понятій теоріи вроятностей, необходимыхъ для полнаго пониманія его соціологическихъ и философскихъ взглядовъ.
‘Къ такимъ понятіямъ, говоритъ онъ, принадлежитъ прежде всего понятіе о вроятности случайнаго явленія. Вроятность случайнаго явленія A опредляется на основаніи разсмотрнія всхъ случаевъ (шансовъ), могущихъ имть мсто въ томъ данномъ процесс, въ которомъ должно осуществиться или не осуществиться случайное явленіе А. Если такихъ случаевъ насчитывается т, если вс они равновозможны и несовмстимы въ данномъ процесс и если изъ нихъ и случаевъ неизбжно ведутъ къ осуществленію явленія A (какъ причины ведутъ къ слдствію), a прочіе m — n случаевъ ведутъ къ неосуществленію его, то вроятность явленія A опредляется дробнымъ числомъ n/m. Такъ, если въ урн имется m шаровъ, изъ которыхъ n блые, a остальные черные, и если изъ этой урны извлекается на удачу одинъ шаръ, то вроятность появленія благо шара представится числомъ {*}.
{* Чтобы данное здсь сжатое опредленіе понятія вроятности не вызвало какихъ нибудь недоразумній. y читателей неспеціалистовъ, считаемъ не лишнимъ привести слдующія боле подробныя и ясныя опредленія изъ лекцій П. А. Некрасова: ‘Посмотримъ, что нужно знать, чтобы выразить вроятность ожидаемаго событія E числомъ. Будемъ называть обстоятельства, осуществленіе которыхъ неизбжно ведетъ къ осуществленію даннаго событія Е, статочностями, благопріятствующими этому событію, — обстоятельства же, осуществленіе которыхъ ведетъ къ неосуществленію даннаго событія Е, статочностями, неблагопріятствующими этому событію. Чтобы выразить числомъ вроятность даннаго событія Е, нужно опредлить статочности какъ благопріятствующія, такъ и неблагопріятствующія этому событію, при чемъ необходимо, чтобы вс эти статочности удовлетворяли слдующимъ тремъ условіямъ:
1) чтобы вс он были равновроятны, или, какъ принято выражаться, равновозможны,
2) чтобы статочности эти были несовмстимы, т. е. чтобы при осуществленіи одной статочности было невозможно осуществленіе въ томъ же испытаніи какой либо изъ остальныхъ статочностей,
3) чтобы статочности эти были всевозможны въ томъ смысл, что яри данномъ опыт одна изъ этихъ статочностей непремнно должна осуществиться’. (Теорія вроятностей. Лекціи ординарнаго профессора Императорскаго Московскаго Университета П. А. Некрасова. Стр. 2—3).}
Другое основное понятіе, играющее важную роль, есть особое понятіе о независимости случайныхъ явленій, устанавливаемое въ теоріи вроятностей. Два случайныхъ явленія A и В называются независимыми одно относительно другого, если вроятность осуществленія одного изъ нихъ не способна измняться a posteriori по удостовреніи осуществленія другого явленія. Такъ при бросаніи на удачу двухъ монетъ вскрытія орла на той и на другой монет будутъ двумя независимыми явленіями. Точно также въ обстоятельствахъ жизни двухъ лицъ могутъ быть не мало явленій независимыхъ: смерти того и другого лица въ данный срокъ будутъ, напримръ, вообще явленіями независимыми. Примромъ зависимыхъ случайныхъ явленій могутъ служить пожары въ двухъ сосднихъ домахъ, если дома эти недостаточно хорошо изолированы отъ перехода огня съ одного дома на другой. Точно также заболванія двухъ лицъ, бывшихъ въ соприкосновеніи, контагіозно-заразною болзнью будутъ зависимыми случайными явленіями. Требованіе съ угрозой и исполненіе этого требованія, подстрекательство къ преступленію подкупомъ или уговоромъ и совершеніе преступленія, братская или товарищеская просьба и ея исполненіе, приказаніе начальства и исполненіе этого приказанія, наставленіе учителя и поведеніе ученика — все это суть явленія попарно зависимыя. Зависимость одного изъ двухъ случайныхъ явленій отъ другого иначе будемъ называть вліяніемъ второго на первое. Характеръ зависимости (вліянія), какъ показываютъ вышеприведенные примры, весьма различенъ. Въ этихъ примрахъ мы видимъ зависимость физическую, физіологическую, психологическую и, наконецъ, духовно нравственную. Въ двухъ зависимыхъ случайныхъ явленіяхъ можно различать степень взаимной зависимости’ (стр. 17—18).
Дале авторъ устанавливаетъ понятія о стаціонарномъ и нестаціонарномъ процесс и о зависимости стаціонарной и нестаціонарной. При ‘предположеніи постоянства доступныхъ познающему уму достоврныхъ условій того процесса, къ которому принадлежатъ случайныя явленія A и В, самый процессъ называется стаціонарнымъ, и зависимость при такихъ обстоятельствахъ — стаціонарною …. Стаціонарная зависимость и стаціонарная независимость могутъ принадлежать къ состоянію познаваемаго человка и въ такомъ случа могутъ живо имъ ощущаться. Здравомыслящій человкъ сообразуетъ свое поведеніе съ подобными состояніями. При этомъ человкъ, чувствующій свою зависимость отъ данныхъ обстоятельствъ, способенъ подъ впечатлніемъ свдній, полученныхъ относительно этихъ обстоятельствъ, переживать переоцнку своего состоянія, связанную въ сущности съ безсознательною переоцнкою вроятностей. Если, напримръ, человкъ гуляетъ въ лсу и испытываетъ спокойное состояніе личной безопасности, то лишь до тхъ поръ, пока онъ увренъ въ этой безопасности, но это состояніе его немедленно измняется, если онъ узнаетъ объ опасности и даже если онъ только заподозритъ опасность. Точно также рабъ чувствуетъ стаціонарную зависимость отъ господина, преступникъ переживаетъ стаціонарную зависимость отъ суда, отъ полиціи и пр.’ (стр. 18—19). Но ‘въ естественномъ ход вещей условія каждаго процесса, достоврно извстныя познающему уму, съ теченіемъ времени и обстоятельствъ … могутъ измняться, нарастая ‘въ ту или другую сторону и вліяя на вроятности свойственныхъ процессу случайныхъ явленій, подлежащія переоцнк. Такой процессъ назовемъ нестаціонарнымъ. Если В есть явленіе, представляющее измненіе или наростаніе данныхъ условій разсматриваемаго процесса, и A есть свойственное этому процессу случайное явленіе, то случайное явленіе A будемъ считать зависимымъ (нестаціонарно) отъ явленія В, если его вроятность измняется вслдствіе наступленія явленія В. Если же эта вроятность не измняется при наступленіи явленія В, то случайное явленіе A будемъ называть независимымъ (нестаціонарно) отъ явленія В . (стр. 19—20)’ {‘Числовая величина нестаціонарнаго вліянія явленія В на случайное явленіе A выражаетъ степень или напряженіе вліянія: она должна быть нулемъ, если явленіе A независимо отъ В, a затмъ эта числовая величина можетъ измняться по мр усиленія вліянія В на случайное явленіе А. Это усиленіе вліянія можетъ совершаться по двумъ направленіямъ: положительному и отрицательному, такъ какъ оно можетъ простираться до того или другого изъ двухъ крайнихъ случаевъ фатальной необходимости: либо до неизбжности, либо до невозможности осуществленія случайнаго явленія A при осуществленіи явленія В. Въ этихъ крайнихъ случаяхъ явленіе В бываетъ причиною либо осуществленія, либо неосуществленія явленія А’ (стр. 21).}.
Слдующимъ основнымъ понятіемъ теоріи вроятностей является понятіе послдствія. ‘Вліяніе, говоритъ авторъ, не ведетъ къ своимъ результатамъ фатально, тогда какъ причина фатально ведетъ къ слдствію. {Въ отличіе отъ логическаго слдствія (consequentia) изъ основаній (rationes), результатъ причины (causa) лучше-бы называть дйствіемъ (effectus). П. T.} Вліяніе, можно сказать, эластично, т. е. способно измнять свое напряженіе отъ независимости (отъ нуля) до фатальной необходимости и притомъ по двумъ направленіямъ: положительному и отрицательному. Результатъ вліянія, оцниваемаго указаннымъ мриломъ, будемъ называть послдствіемъ, отличая послдствіе отъ слдствія. Оцнка напряженія и качества (направленія) вліянія особенно важна въ области психическихъ вліяній, вызывающихъ разныя послдствія’ (стр. 23).
Наконецъ, слдуетъ также отмтить упоминаемое авторомъ понятіе нравственной достоврности. ‘Нравственно достоврныя заключенія теоріи вроятностей, говоритъ авторъ, имютъ безконечно малые шансы иногда не осуществиться, эти шансы однако такъ малы, что неосуществленіе нравственно достоврнаго заключенія казалось бы почти чудомъ’ {Въ своихъ лекціяхъ П. А. Некрасовъ поясняетъ понятіе о нравственной достоврности слдующимъ примромъ. ‘Пусть на горизонтальную плоскость бросается безконечно тонкая игла АВ. Опредлить вроятность того, что эта игла, остановившись, приметъ направленіе, непараллельное данной линіи MN’. Нетрудно доказать, что изъ безконечнаго числа статочностей, т. е. возможныхъ направленій, которыя приметъ упавшая на плоскость игла, только дв не благопріятствуютъ разсматриваемому событію: изъ безконечнаго множества угловъ, подъ которымъ игла можетъ быть наклонена къ данной заране на плоскости линіи, только два угла — въ 0® и въ 180® выражаютъ направленіе, параллельное данной линіи, вс же остальные — 2 угловъ выражаютъ требуемое задачей непараллельное направленіе, — слдовательно, вроятность разсматриваемаго событія будетъ въ предл — 1. ‘Тмъ не мене, прибавляетъ авторъ, нельзя считать абсолютно достоврнымъ того, что разсматриваемое событіе осуществится, т. е. игла АВ ляжетъ непараллельно MX. Coбытіе это нравственно достоврно. Можно держать какое угодно пари съ надеждой почти на врный выигрышъ, но нельзя абсолютно утверждать, что событіе это непремнно осуществится’ (Теорія вроятностей, стр. 11).}.
Что касается отношенія П. А. Некрасова къ исторически опредлившимся направленіямъ въ разработк соціологіи, то онъ является горячимъ противникомъ позитивизма и таковымъ же приверженцемъ идеализма. ‘Математики, физики, астрономы, естествоиспытатели вмст съ философами и теологами, говоритъ онъ, создали въ логик точныхъ наукъ особый отдлъ, связанный съ теоріей вроятностей и и способный проливать свтъ на проявленія политической, общественной и духовно-нравственной дятельности самого человка. До Кетле эта логическая дисциплина вмст съ ея приложеніями развивалась правильнымъ, успшнымъ путемъ. Паскаль, Ферматъ, Яковъ Бернулли, Джонъ Граунтъ, Лейбницъ, Эдмундъ Галлей, священникъ Зюссшільхъ, Даніилъ Бернулли, Бюффонъ, Кондорсе, Лангранжъ, Лапласъ, Коши, Фурье, много другихъ предшественниковъ и современниковъ Кетле и самъ Кетле успшно работали надъ усовершенствованіемъ, съ одной стороны, математическихъ дисциплинъ и въ томъ числ теоріи вроятностей, a съ другой, — надъ созданіемъ точной индуктивной науки о человческой дятельности, и помогли улучшенію участи человка содйствіемъ созданію гуманныхъ по цли общеполезныхъ учрежденій.
При этомъ до Кетле индуктивная наука о человк, благодаря непорванной связи не только съ математикой, но и съ ея философіей, самыми крупными представителями которой были Декартъ, Паскаль и Лейбницъ, быстро переносила всякій успхъ теоріи вроятностей въ практику, находя ему надлежащее примненіе въ сфер человческой дятельности. Лейбницъ далъ своею монадологіей возможность принимать во вниманіе въ числ силъ психику особей (монадъ) и расширятъ предлы точнаго знанія въ эту важнйшую сторону идеализма. Эта связь точной математической логики и ея философіи съ индуктивной наукой о человк оживляла и двигала эту науку въ такой же мр, какъ другіе отдлы точной индуктивной науки.
Такъ было до Кетле, a потомъ обстоятельства существенно измнились. Вскор идеями Кетле заинтересовались обширные образованные классы, a въ особенности историки, статистики и юристы, какъ близко стоящіе къ проявленіямъ человческой дятельности. Это любознаніе образованныхъ классовъ удовлетворялось однако не изъ первоисточниковъ, a въ боле популярномъ изложеніи. Бокль посредствомъ своей знаменитой ‘Исторіи цивилизаціи въ Англіи’ познакомилъ съ идеями Кетле историковъ, a Берлинскій профессоръ Адольфъ Вагнеръ посвятилъ въ эти идеи статистиковъ и юристовъ. Къ несчастію, эти талантливые популяризаторы и ихъ многочисленные послдователи, мало знакомые съ подходящими къ длу философіей и логикой (какими были философія Декарта, Паскаля и Лейбница и теорія вроятностей), увлеклись позитивною логикой съ ея философіей.
Эта послдняя логика — по преимуществу діалектико-эмпирическая, созданная лицами, не владвшими математическимъ умозрніемъ и избгавшими его. Она чрезмрно налегала на эмпирическую сторону, не умя облечь свои сырые фактическіе матеріалы въ точную форму, a при попыткахъ объединенія часто отвергала самыя главныя силы и возводила въ роль главныхъ факторовъ условія вншняго сходства и второстепенныя обстоятельства.
Чтобы увидать ту пропасть, которая посл такого разрыва стала отдлять прежнее направленіе индуктивной науки о проявленіяхъ человческой дятельности отъ новаго, достаточно сказать, что ране Стюарта Милля позитивизмъ не пользовался теоріей вроятностей и въ лиц Огюста Конта возставалъ противъ подобныхъ математическихъ дисциплинъ, a затмъ и Милль сначала совсмъ исключилъ теорію вроятностей изъ своей ‘Системы логики’, причисливъ ее къ заблужденіямъ, и лишь потомъ (въ позднйшемъ изданіи) допустилъ ея обрывки, a его послдователи пошли дале, воспользовавшись трудами Кетле. Но это, конечно, не могло поправить сущности дла вслдствіе глубочайшей философской разности прежняго и новаго направленія……
…Въ результат этого разрыва связи индуктивной науки о проявленіяхъ человческой дятельности съ прежнимъ идеалистическимъ направленіемъ произошло слдующее. Теорія вроятностей и т ея апріорныя схемы, которыя могли бы послужить съ пользою для успховъ точной индуктивной науки о человк, сдлали посл Кетле дальнйшіе крупные шаги, но эти результаты, извстные лишь ограниченному кругу математиковъ, около полустолтія почти не получаютъ примненія въ наук о человк. Въ то же самое время въ наук о проявленіяхъ человческой дятельности й въ ея примненіяхъ къ жизни производится обширная и энергичная работа ломка, полная горячаго увлеченія, но не только не всегда производительная, a подчасъ прямо даже вредная, какъ опирающаяся на ошибочныя предпосылки и ведущая къ утопіямъ. Въ этой кипучей работ посылки соціальной физики Кетле приняты безъ надлежащей критики, такъ что ни одной существенной ошибки въ воззрніяхъ Кетле не было исправлено, вс эти воззрнія даже ломались съ другою цлію: они облекались въ позитивную окраску, съ которою Кетле, ученикъ Лапласа и сторонникъ философскаго идеализма, не имлъ ничего общаго, на выводы наклеивались позитивистскіе ярлыки, подысканъ для Кетле предшественникъ въ лиц Огюста Конта, не смотря на то, что ‘соціальная физика’ Кетле и соціологія Конта исходили изъ существенно различныхъ философскихъ и логическихъ основъ. Въ такомъ противоестественномъ сочетаніи наука о проявленіяхъ человческой дятельности распространилась въ широкихъ образованныхъ кругахъ историковъ и юристовъ и привлекла боле доврчивыхъ къ увлеченію утопіями, a боле скептичныхъ къ чувству разочарованія вслдствіе явныхъ практическихъ неудачъ и научнаго застоя’ (стр. 3—6).
Взгляды Кетле авторъ не принимаетъ вполн догматически. Онъ указываетъ y Кетле дв крупныхъ ошибки, которыя и предлагаетъ исправить. Первую ошибку онъ видитъ въ томъ, что ‘значеніе многихъ важныхъ силъ, напримръ, силъ моральныхъ и интеллектуальныхъ, y Кетле обезцнивается зачисленіемъ ихъ въ разрядъ причинъ пертурбаціонныхъ или случайныхъ, которыя въ итог стушевываются. Напротивъ, силы физіологическія и физическія, какъ дйствующія постоянно, получаютъ слишкомъ высокую оцнку въ своемъ вліяніи на массовый процессъ’. Вторую ошибку Кетле авторъ видитъ въ его допущеніи, что ‘регулярность массоваго общественнаго процесса является послдствіемъ лишь большого числа, которое какимъ то чудомъ непремнно создаетъ закономрно дйствующій въ отношеніи случайныхъ явленій соціальный организмъ’ (стр. 84—85).
Обращаясь теперь къ ‘философскимъ и логическимъ основаніямъ’ проектируемой П. А. Некрасовымъ ‘соціальной физики’, мы признаемъ за лучшее, какъ сказали выше, изложить это содержаніе его книги въ тезисахъ, формулированныхъ имъ самимъ для обсужденія въ психологическомъ обществ. Вотъ эти тезисы:
‘1. Познавательныя средства соціальной физики или науки о массовыхъ общественныхъ проявленіяхъ человческаго бытія и жизнедятельности отличаются особеннымъ богатствомъ. Такъ какъ къ основнымъ единицамъ этой физики принадлежитъ и самъ познающій человкъ, то онъ можетъ постигать свойства ихъ не только вншнимъ опытомъ, но и внутреннимъ. Эта особенность длаетъ соціальную физику, по сравненію съ другими науками (какъ-то: физикой, химіей, біологіей), боле богатою понятіями, доступными непосредственной психологической поврк.’
‘2, При такой ясности понятій нкоторая отсталость развитія въ XIX вк соціальной физики по сравненію съ ходомъ развитія другихъ наукъ представляетъ явленіе ненормальное, вызванное преходящими причинами и подлежащее устраненію при помощи боле совершенной научной методологіи (логики). Этою отсталостью только и можно объяснить стремленіе XIX вка къ матеріалистическому истолкованію духовныхъ свойствъ человка, вызванное, очевидно, частью чрезвычайно быстрыми успхами физическихъ и техническихъ знаній, частью экономическою борьбою. Соціальная наука пошла даже путемъ лишь подражанія другимъ наукамъ (какь въ аналогіяхъ Спенсеровской соціологіи), тогда какъ она скоре должна бы сдлаться богатйшимъ по содержанію образцомъ для другихъ наукъ во многихъ отношеніяхъ.’
‘3. Соціальная физика строитъ свои выводы на данныхъ физіологіи и психологіи человка, получая свднія о психическихъ свойствахъ человка главнымъ образомъ изъ внутренняго опыта. Эти психологическія данныя соціальная физика включаетъ въ свои умозрительныя схемы для изслдованія явленій, происходящихъ на арен общественной дятельности людей, a затмъ повряетъ эти схемы статистическимъ и историческимъ наблюденіемъ, т.е. смотритъ на охватываемыя этими апріорными схемами явленія чрезъ другое гносеологическое окно (вншній опытъ). Такимъ образомъ, соціальная физика создаетъ условія для особаго соціально-психологическаго эксперимента, провряющаго, исправляющаго и обогащающаго самую психологію. Этотъ экспериментъ, соединенный съ широкимъ, но осторожнымъ и точнымъ умозрніемъ, способенъ, слдовательно, создать благотворное научное движеніе сразу въ двухъ тсно связанныхъ областяхъ гуманитарнаго знанія: 1) въ психологіи и 2) въ соціальной физик.’
‘4. Логика соціальной физики должна опираться на философское и математическое умозрніе и наблюденіе. При этомъ она должна шире воспользоваться умозрительными дисциплинами теоріи вроятностей, примняя ихъ тамъ, гд дйствуютъ сокровенные мотивы и разныя причины, недоступныя познающему уму. Эти умозрительныя дисциплины способны включать въ кругъ изслдованія вс важнйшія понятія, связанныя съ существомъ человка.’
‘5. Въ основ математическаго умозрнія, обнимаемаго теоріей вроятностей, лежитъ философскій детерминизмъ Лейбнмца и Лапласа, выражаемый въ формул: нѣ,тъ дйствія безъ причины. Отношеніе этой аксіомы къ понятію о свободной вол опредлено y Лапласа такими словами: ,.Самая свободная воля не можеть безъ опредляющаго мотива породить дйствія, такъ какъ еслц при всхъ совершенно одинаковыхъ двухъ положеніяхъ она дйствовала бы въ одномъ случа и удерживалась бы дйствовать въ другомъ, то ея выборъ былъ бы слдствіемъ безъ причииы: она была бы тогда, говоритъ Дейбницъ, слпою случайностью эпикурейцевъ’.
Въ свойствахъ свободной воли заключенъ творческій сверхфизическій принципъ и притомъ весьма различный по его могуществу, зависящему отъ личныхъ силъ и свойствъ. Это личное могущество мыслимо и въ безконечной степени, какъ всемогущество Божества теистическихъ міровоззрній.’
‘6. Въ основахъ теоріи вроятностей играетъ важную роль также индетерминизмъ, съ которымъ (какъ и съ детерминизмомъ) связано даже самое опредленіе вроятности. Этотъ индетерминизмъ по отношенію къ свободной вол опредляетъ самое ея могущество сообразно количеству и роду возможныхъ для нея ршеній въ ея актахъ. Но индетерминизмъ воли относится лишь къ этимъ возможностямъ, a если бы индетерминизмъ обнаруживался въ самыхъ актахъ свободной воли, то это возможно лишь въ субъективномъ или относительномъ смысл. Такой относительный индетерминизмъ актовъ свободной воли бываетъ либо индифферентизмомъ, предоставляющимъ добровольно окончательное опредленіе дйствія другимъ факторамъ, либо признакомъ истощенія силъ существа, бдности его духовнаго содержанія въ отношеніи этого самаго акта и подчиненности этого существа въ данномъ случа другимъ силамъ, напримръ, другимъ боле одареннымъ средствами и боле способнымъ къ мотиваціи существамъ. Такъ какъ притомъ въ обоихъ случаяхъ этой дилеммы всегда находится въ міропорядк посторонняя причина, опредляющая дйствіе, то этотъ субъективный или относительный индетерминизмъ объективно и абсолютно переходитъ всегда въ детерминизмъ.
По отношенію къ возрастающему по степени могущества ряду личныхъ состояній свободной воли это сочетаніе индетерминизма съ детерминизмомъ сохраняетъ постоянно свою философскую силу, и лишь въ предл, въ безконечномъ могуществ Безусловнаго, т.е. Божества, говорить о неизбжности такого сочетанія детерминизма съ индетерминизмомъ нтъ основанія.’
‘7. Сочетаніе детерминизма съ индетерминизмомъ, разсматриваемое въ теоріи вроятностей, можно назвать свободнымъ детерминизмомъ. Этотъ детерминизмъ не иметъ ничего общаго съ фатализмомъ матеріалистовъ и позитивистовъ, такъ какъ онъ не удраздняетъ творческихъ свободныхъ силъ, дйствующихъ въ міровомъ процесс, и представляетъ собою вмст съ классификаціей бытія по родамъ и видамъ лишь методологическій принципъ, необходимый для яснаго и связнаго пониманія этого процесса. Помимо этого принципа научное познаніе не возможно.’
‘8. То ‘я’, которое составляетъ психику человка, иметъ различныя стороны, представляющіяся какъ психическія силы. относящіяся къ областямъ сердца (моральныя) и ума (интеллектуальныя) и участвующія въ мотиваціяхъ свободной воли. Свободная воля есть заключительный актъ этихъ силъ, и въ этомъ смысл она въ каждомъ своемъ акт можетъ быть названа равнодйствующею всхъ психическихъ силъ духовно разумнаго существа.’
‘9. Соціальная физика, прибгая къ математическому умозрнію, принимаетъ во вниманіе вс вліяющіе факторы и условія общественной жизни, стремясь всми силами постигнуть прежде всего достоврную причинную связь явленій и лишь при недоступности для познающаго ума причинъ какого-либо явленія примняя теорію вроятностей. Слдовательно, теорія вроятностей иметъ значеніе въ изслдованіи результатовъ дйствія непоститнутыхъ причинъ, результатовъ, связанныхъ съ сокровенными и иногда съ самыми возвышенными свойствами и сторонами человческаго существа.’
’10. Въ соціальныхъ отношеніяхъ своихъ каждый человкъ руководится инстинктивно умозрніями теоріи вроятностей. Каждый человкъ чувствуетъ и признаетъ, напримръ, во взаимныхъ отношеніяхъ людей тайны ихъ психики, а по тому умозрительно оцниваетъ соціальное состояніе свое и своихъ согражданъ лишь посредствомъ предположеній, иногда достоврныхъ, a чаще боле или мене возможныхъ, и вмст съ тмъ сообразуетъ поведеніе свое съ этою оцнкою и съ собственною своею нравственною и физическою природою. Такимъ образомъ устанавливается взаимное вліяніе людей другъ на друга. Точно такъ же каждый человкъ чувствуетъ и признаетъ тайны природы, что я устанавливаетъ различныя вліянія и взаимодйствіе между нимъ и природою. Во всхъ этихъ случайностяхъ человческій умъ длаетъ оцнку и сообразуетъ съ нею свои дйствія, поступая какъ воинъ на пол сраженія, который то идетъ впередъ, овладвая этимъ полемъ, то ищетъ прикрытія, то падаетъ пораженный.
Вс эти основанныя на здравомъ смысл и примняемыя часто лишь по инстинкту умозрнія каждаго лица, дйствуютъ въ немъ какъ интеллектуальная активная сила, соединяясь съ этическими, эстетическими и прочими сторонами его существа. Эти умозрнія можетъ разсматривать и теорія вроятностей, которая перелагаетъ ихъ на счеты, давая точное мрило для оцнки напряженія и направленія (по цлямъ) всякихъ вліяній, связанныхъ съ понятіемъ о случайности.
По напряженію своему данное вліяніе бываетъ различнымъ, начиная независимостью даннаго дйствія лица отъ даннаго вліянія окружающей среды и кончая тою или другою изъ двухъ видовъ необходимости: либо неизбжностью даннаго дйствія, либо невозможностью его.’
’11. Въ области соціально психическихъ явленій играютъ роль въ качеств условій, опредляющихъ сферы независимости и сферы вліянія каждаго лица, моральные или эстетико-этическіе элементы, въ число которыхъ входятъ эгоистическій, утилитарно-альтруистическій и аскетическо-нравственный принципы. Вмст съ этими принципами въ соціальной физик получаютъ огромное значеніе связанныя съ ними понятія о цляхъ, о польз и вред, о любви и ненависти, о добр и зл и о законахъ нравственномъ и гражданскомъ, нормирующихъ съ точки зрнія этихъ понятій соціальныя отношенія, предустанавливающихъ цли и дйствующихъ въ соціальной физик въ качеств вліяющихъ моральныхъ психо-силовыхъ условій или постулатовъ. ‘
’12. Кром психическихъ моральныхъ и интеллектуальныхъ вліяній людей другъ на друга, каждый человкъ подверженъ физическимъ и физіологическимъ вліяніямъ, зависящимъ отъ племенныхъ, климатическихъ, экономическихъ и другихъ условій и обстоятельствъ, Эти вліяющіе факторы природы, дйствующіе фатально, при современномъ состояніи и успхахъ знанія содержатъ въ себ все мене и мене тайнъ и сами по себ рже нуждались бы въ примненіи теоріи вроятностей, если бы въ соціальной физик, эти вліяющіе факторы не переплетались съ психическими вліяніями, которыя борются иногда съ фатальными силами природы. Эти фатальныя силы не всегда подавлять человка, сами часто повинуются вол человка, получаютъ лишь служебное значеніе, уступая первенствующую роль проявленіямъ активной психической силы человка.’
’13. Основной соціально-психическій законъ стаціонарнаго состоянія массоваго общественнаго процесса вытекаетъ изъ теоремы Чебышева о среднихъ величинахъ и характеризуетъ массовыя проявленія нестсненной дятельности свободной воли. Этотъ законъ, эмпирически подтверждаемый статистикой моральныхъ явленій, можно выразить такъ:
Въ стаціонарномъ массовомъ общественномъ процесс случайныя явленія, представляющія результаты нестсненной дятельности свободной воли, будучи взаимно независимы, именно въ силу этой независимости должны изъ года въ годъ повторяться въ одинаковыхъ приблизительно итогахъ. Если съ этими массовыми случайными явленіями связаны опредленныя соотвтственныя числа, то u среднія аримтическія этихъ чиселъ должны, повторяться изъ года въ годъ приблизительно въ однхъ и тхъ же величинахъ. ‘
’14. Соціально-психическіе законы нестаціонарнаго состоянія массоваго общественнаго процесса теоретически получаются трудне. При установленіи этихъ законовъ и именно при изслдованіи условій устойчивости и неустойчивости состоянія и развитія каждаго соціальнаго организма важное значеніе иметъ слдующій психологическій постулатъ:
По моральному направленію своему человческая воля консервативна, перемны этого направленія составляютъ особый нелегко совершающійся переворотъ въ личной жизни.
Этотъ основной постулатъ вытекаетъ изъ понятія о свободной вол, составляемаго на основаніи внутренняго наблюденія: отсутствіе консервативности или твердости воли, выражающееся въ постоянныхъ колебаніяхъ ея направленія, не мирится съ понятіемъ о свободной вол и называется безволіемъ. Свободная воля отстаиваетъ свое направленіе боле или мене упорно, иногда, несмотря ни на какія вліянія и воздйствія. Консервативность свободной воли подтверждается бъ соціальной физик эмпирически. Такъ, статистика моральныхъ явленій, выполненная въ связи съ тою нестаціонарностью общественнаго процесса, которая обусловлена колебаніями хлбныхъ цнъ, обнаруживаетъ, что съ пониженіемъ цны хлба хотя и уменьшается число кражъ, но увеличивается число преступленій противъ личности, a это показываетъ, что и накормленный носитель преступной воли не исправляется, a продолжаетъ проявлять свою преступную волю.
Консервативность свободной воли однако не безгранична. Въ соціальной жизни бываютъ даже иногда моменты усиленнаго скопленія коллизій, составляющихъ перемну направленія воли гражданъ, и въ такихъ случаяхъ общество переживаетъ особую психическую нестаціонарность, представляющую перевороты общественной жизни.’
’15. Примненіе всхъ вышеуказанныхъ философскихъ и математическихъ умозрній и связанныхъ съ ними наблюденій къ различнымъ задачамъ соціальной физики открываетъ въ явленіяхъ общественнаго организма особую соціальную гармонію, являющуюся лишь частнымъ случаемъ универсальной регулярности или гармоніи, понятіе о которой сложилось въ умахъ Лейбница и другихъ философовъ и которая реально проявляется въ законахъ вселенной. Въ уясненіи характера какъ соціальной, такъ и универсальной гармоніи играютъ роль, во-первыхъ, различныя обособленія (изоляціи) процессовъ и, во-вторыхъ, нкоторое объединеніе обособленныхъ процессовъ. Познающій умъ съ одной стороны усматриваетъ не только личную обособленность своего ‘я’, данную во внутреннемъ и вншнемъ опыт, но также данную лишь во вншнемъ опыт обособленность другихъ живыхъ индивидуумовъ, занимающихъ различный рангъ во вселенной. Сверхъ того существуетъ пассивная обособленность различныхъ неживыхъ процессовъ. Съ другой стороны познающій умъ видитъ въ міровомъ порядк объединенія обособленныхъ процессовъ (живыхъ и неживыхъ), выражающееся во взаимныхъ отношеніяхъ ихъ. Эти взаимныя отношенія суть вліянія, оцниваемыя, какъ выше уже сказано было, въ теоріи вроятностей числовымъ мриломъ. Такимъ образомъ, именно въ указанныхъ выше какъ обособленіяхъ (изоляціяхъ, стсненіяхъ), такъ и объединеніяхъ и заложены начала частью независимости (для живыхъ существъ свободы), частью фатальной необходимости и частью такой зависимости, которая занимаетъ промежуточное положеніе между независимостью и необходимостью.’
’16. Фатальная связь причины со слдствіемъ составляетъ не единственный видъ регулярности, въ которой выражается универсальная гармонія. Ученіе о среднихъ величинахъ, въ центр котораго стоитъ знаменитая теорема Чебышева, приводящая въ предл къ достоврнымъ заключеніямъ о массовыхъ независимыхъ случайныхъ явленіяхъ, представляетъ другую форму регулярности, относящейся къ универсальной гармоніи. Такимъ образомъ, въ міровомъ порядк регулярность выражается двояко: не только въ точныхъ фатальныхъ законахъ (связанныхъ съ необходимостью), но и въ точныхъ свободныхъ законахъ (связанныхъ съ независимостью и осуществляющихся въ массовыхъ явленіяхъ). Къ точнымъ свободнымъ законамъ психики относятся между прочимъ, законы массовыхъ проявленій нестсненной дятельности свободной воли, имющіе мсто въ стаціонарномъ массовомъ соціальномъ процесс и вполн подтверждаемые статистикою моральныхъ явленій. Теорію вроятностей, которая открываетъ эту двустороннюю регулярность въ міровомъ порядк, по справедливости можно было бы назвать теоріей универсальной гармоніи.’
’17. Мысль объ этой универсальной гармоніи можетъ быть съ успхомъ противопоставлена увлеченію матеріализаціей духовно-нравственныхъ свойствъ человка, господствовавшему въ XIX вк, — увлеченію, которое отличается узостью взгляда и противоестественностью и которое въ глазахъ его послдователей казалось заманчивымъ, благодаря единству (монизму), вносимому имъ въ міровоззрніе. Но этому матеріалистическому монизму можно противопоставить боле широкій монизмъ психическій, допускающій творческіе акты воли, a потому наилучшимъ образомъ объясняющій непонятную безъ этого творчества эволюцію и прогрессъ.’
’18. Этотъ психическій монизмъ данъ въ монадологіи Леіібница и въ сходныхъ съ нею системахъ. Монадологія содержитъ въ себ философскія начала для умозрительнаго изученія вышеуказанныхъ обособленій и объединеній, существующихъ въ міропорядк и приводящихъ къ универсальной гармоніи. Эти начала вмст съ умозрительными дисциплинами теоріи вроятностей даютъ возможность построить исключительно на психик монадъ соотвтствующее міровоззрніе, которое назовемъ свободно-монистическимъ (противополагая его фатально-монистическому или матеріалистическому).
Возникаетъ вопросъ, какъ объяснить на основаніи этого міровоззрнія механико-подобные процессы. Возможны и дйствительно существуютъ въ опыт соціальной гармоніи, во-первыхъ, такіе механико-подобные психическіе процессы, которые совершаются въ силу добровольнаго или принудительнаго повиновенія нкоторому исключающему свободу императиву (приказу, общепринятому обычаю и т. п.). Но въ психическомъ мір возможны и другого рода механико-подобные процессы, важные для объясненія характера всей универсальной гармоніи. Для осуществленія этихъ механико-подобныхъ монадологическихъ процессовъ не нужно какого-либо невроятнаго договора или принужденія всхъ особей или монадъ всей вселенной дйствовать въ извстныхъ случаяхъ однообразно механически въ разныхъ концахъ міра, но достаточно, чтобы особи эти носили въ себ внутренній духовный законъ причинности, выражающійся въ психическихъ актахъ воли, и чтобы затмъ воля каждой особи обладала въ извстной сфер независимостью. Эти независимыя дйствія и приведутъ въ массовыхъ результатахъ къ свободнымъ точнымъ законамъ, столь же непреложнымъ, какъ механическіе законы физики. Такимъ образомъ, духовная независимость или свобода способна пораждать особую механико-подобную регулярность,
’19. Основанное на монадологіи свободно-монистическое міровоззрніе даетъ выходъ во вс стороны бытія. Оно обнимаетъ не только дуализмъ Аристотеля и Декарта, но и плюрализмъ. выражающійся въ явленіяхъ физическихъ, химическихъ. біологическихъ, соціальныхъ и т. д. Н. В. Бугаевъ говоритъ {Н. В. Бугаевъ, ‘Основы эволюціонной монадологіи’. Изъ журнала: ‘Вопросы философіи и психологіи’. Москва. 1893.}: ‘Монадологическое міросозерцаніе не противорчитъ наук. основывается на ней и идетъ рука объ руку съ идеальными задачами этики, соціологіи и со всми глубочайшими ученіями о Безусловномъ’.
’20. Указанное свободно-монистическое міровоззрніе, какъ зиждующееся на духовномъ начал, лучше, шире и естественне объясняетъ конкретную универсальную гармонію и морально-интеллектуальный прогрессъ, нежели фатально-монистическое міровоззрніе съ его непостижимою эволюціей. Свободно-монистическое міровоззрніе боле мирится и съ чувствомъ человка, a потому легко воспринимается сердцемъ и врою. Но это міровоззрніе сложне, a потому оно трудне воспринимается чистымъ умозрніемъ, что и служитъ тормозомъ для распространенія его не только среди полуинтеллигенціи, но и той высокообразованной интеллигенціи, которая слишкомъ зарылась въ отдльныя спеціальности, изучая ихъ оторванными отъ великаго цлаго и преувеличивая ихъ значеніе.
Эта боле высокая сложность свободно-монистическаго міровоззрнія математически характеризуется тмъ, что законы свободно-монистической гармоніи требуютъ для своего выраженія не только уравненій и анализа непрерывныхъ измненіи величинъ, связанныхъ между собою лишь уравненіями, но и понятій о прерывномъ, изучаемомъ помощію аритмологическихъ сочетаній {См. Н. В. Бугаевъ, ‘Математика и научно-философское міросозерцаніе’, (‘Вопросы философіи и психологіи’. Москва. 1899).} и неравенствъ. Такое осложненіе вытекаетъ изъ несовмстимости свободы съ уравненіями, посредствомъ которыхъ выражаются лишь фатальные законы. Свобода исключается уравненіями и можетъ быть математически выражена лишь аритмологическими сочетаніями и неравенствами.’
’21. Эта сложность математическихъ умозрній однако не можетъ быть причиною отказа отъ свободно-монистическаго міровоззрнія въ научныхъ изслдованіяхъ, тмъ боле, что при затрудненіяхъ облечь какую-либо часть свободно-монистической гармоніи въ точныя формулы, соотвтствующія данной конкретной области, это міровоззрніе не препятствуетъ пользоваться и эмпирическими пріемами изслдованія, которые могутъ индуктивно привести впослдствіи къ точнымъ формуламъ. Эти эмпирическіе законы получаютъ лишь другую философскую оцнку по сравненію съ эмпирическими законами матеріалистовъ и позитивистовъ.’
’22. Соціальная физика не можетъ не затрогиватъ въ своихъ схемахъ вопросовъ вры, поскольку послдняя является вліяющимъ факторомъ въ видимой дятельности людей. Поэтому для успховъ соціальной физики вредно не только стремленіе къ матеріалистическому истолкованію духовно-нравственныхъ способностей человка, но и то благонамренное увлеченіе, которое стремится устранить изъ области науки о человк вс духовно-нравственные элементы подъ предлогомъ передачи ихъ въ область религіи и вры, предоставляя наук имть дло лишь съ видимыми и вообще доступными эмпиризму проявленіями. Такое подраздленіе областей вры и научнаго знанія противоестественно, такъ какъ хотя наука дйствительно должна имть дло съ видимыми и доступными эмпиризму явленіями, но она, сверхъ того, должна объяснять ихъ причины, a восходя къ причинамъ, она не можетъ не встртиться съ невидимыми и недоступными эмпиризму духовно-нравственными элементами. Такимъ элементомъ является, напримръ, нравственный законъ, какъ императивъ, весьма вліятельный, ршающій множество соціальныхъ проблемъ, но не вытекающій ни изъ эгоизма личнаго, ни изъ альтруизма въ смысл общественнаго эгоизма и требующій отъ личности и отъ общества самоотверженія во имя высшей правды. Здсь области соціальной физики и религіи неизбжно сливаются, a искусственное раздленіе ихъ должно порождать неизбжныя недоразумнія во вредъ какъ наук, такъ и вр. Наука и религія должны идти навстрчу другъ другу съ разныхъ сторонъ (отъ области сердца и отъ области ума). Если, слдовательно, соціальная физика и должна имть дло только съ видимыми и осязаемыми проявленіями человческой дятельности, то ея философія, на которую опирается ея логическая схема, должна руководиться классическимъ изреченіемъ: рhіlosophia est rerura humanarum divinaruraque scientia.
Какъ мы сказали, книга П. A. Некрасова встртила разносторонніе отзывы и въ печати и въ ученыхъ обществахъ. Изъ газетныхъ отзывовъ мы считаемъ не лишнимъ отмтить фельетоны проф. А. И. Введенскаго въ No 302 ‘Московскихъ вдомостей’ и г. Z въ NoNo 292 и 295 ‘Русскихъ вдомостей’, a изъ журнальныхъ — рецензію проф. С. С. Глаголева въ No 1 ‘Вры и разума’ за 1903 г. и проф. А. И. Введенскаго въ No 1 ‘Вры и церкви’ с/г. Что же касается устныхъ сужденій, то мы приведемъ нкоторыя изъ слышанныхъ нами въ двухъ засданіяхъ психологическаго общества 25 января и 1 февраля с/г.
Проф. Введенскій въ обоихъ своихъ отзывахъ относится къ рецензируемой книг весьма сочувственно и причислятъ ее къ числу тхъ произведеній, ‘которыми въ исторіи науки отмчаются поворотныя точки’, она, по его мннію, ‘вноситъ въ постановку и разработку вопроса нчто новое, опираясь при этомъ на прочно установленные въ послднее время въ области математическихъ знаній тезисы’. Основнымъ-же (собственно философскимъ) вопросомъ книги онъ считаетъ ‘вопросъ о закономрности или, иначе, о свободныхъ законахъ регулярности явленій, прежде всего явленій человческой исторіи, a потомъ, по перенесенію, и явленій всей вообще міровой жизни’. Съ спеціально богословской точки зрнія рецензентъ признаетъ книгу П. А. Некрасова ‘незамнимымъ пособіемъ’ при научной разработк вопроса о промысл Божіемъ.Тмъ не мене рецензентъ не во всемъ согласенъ съ авторомъ. Онъ длаетъ ему два, — на нашъ взглядъ совершенно справедливыхъ, — упрека: 1) въ противорчивомъ опредленіи свободной воли (авторъ опредляетъ свободную волю какъ ‘особую психическую силу, слагающуюся изъ всхъ душевныхъ силъ, — сердечныхъ и умственныхъ, — какъ ихъ равнодйствующая и дающая вншнему физическому импульсу направленіе по ея выбору’, — если равнодйствующая’. то, стало быть, вторичная, производная, a не особая самостоятельная сила) и 2) въ напрасномъ связываніи судьбы своего ученія съ Лейбницевскимъ монадизмомъ.
Столь же сочувственно отзывается и проф. Глаголевъ. Онъ признаетъ работу П. А. Некрасова ‘вносящею въ высшей степени цнное прибавленіе къ даннымъ для ршенія. проблемы о свобод воли’. Признаетъ онъ эту работу весьма важной и для богословія, поскольку изъ нея видно, чти ‘математики и богословы, — представители наукъ — наиболе безспорной и наиболе оспариваемой, — оказываются совершенно согласными по своимъ воззрніямъ’. ‘Трудъ, — прибавляетъ онъ, — изданный математическимъ обществомъ и появившійся въ математическомъ сборник, совершенно съ равнымъ правомъ могъ быть изданъ обществомъ богослововъ и быть напечатаннымъ въ сборник богословскомъ. Для богослова должно быть отрадно, что идеи, которыя лежатъ въ основ его воззрній, раздляются представителями самой строгой и точной отрасли знанія’. Что касается недостатковъ работы, то и по мннію проф. Глаголева, ‘важнйшій пунктъ, вызывающій недоумніе въ книг П. А. Некрасова, это — его опредленіе свободы воли’. Рецензентъ обстоятельно раскрываетъ недостатки этого опредленія и показываетъ, что съ данными механики, физики и физіологіи (почва, на которую, — прибавимъ мы, — не долженъ бы отказываться стать и г. Некрасовъ, слд., разногласіе между нимъ и рецензентомъ — не непримиримое) вполн гармонируетъ опредленіе свободы воли, какъ ‘способности выбора между ршеніями’. ‘Авторъ, говоритъ С. С. Глаголевъ, опредляетъ свободу воли то какъ особую высшую силу, то какъ равнодйствующую психическихъ силъ. Что нибудь одно: или особая сила. или равнодйствующая. Вдь понятіе равнодйствующей силы есть только фикція механики. Существуютъ лишь силы составляющія. Но зная направленіе и напряженіе этихъ силъ, механика мыслитъ возможнымъ замнить ихъ одною, дйствіе которой даетъ тотъ же результатъ, и затмъ разсматриваетъ результатъ, какъ произведенный равнодйствующей. Но ясно, что это понятіе совершенно фиктивное. Мы желали бы думать и мы находимъ для себя опору и во многихъ отдльныхъ мстахъ и въ общемъ содержаніи книги, что нашъ авторъ смотритъ на свободу воли иначе. Онъ самъ опредляетъ ее еще, какъ силу регулирующую. Но равнодйствующая опредляется другими силами, a регулирующая опредляетъ дйствіе другихъ силъ. Если есть свобода воли, a нашъ авторъ фактъ ея существованія считаетъ самоочевидною аксіомою, то она есть сила регулирующая, она заключается въ способности выбора между ршеніями’ (В. и P., стр. 25—26). Разъясненій рецензента насчетъ того, какъ механика, физика и физіологія ‘указываютъ особенныя мста и состоянія, когда вмшательство свободы воли требуется, чтобы въ дальнйшемъ сообщить явленіямъ опредленное направленіе’ (стр. 26—28), мы приводить не будемъ, отсылая интересующихся ими къ самой стать почтеннаго рецензента. Повторимъ только, что эти поправки отнюдь не идутъ въ разрзъ съ основными идеями разбираемой книги u легко могли бы быть приняты ея авторомъ.
Довольно отрицательно, хотя и сдержанно, относится къ книг П. А. Некрасова рецензентъ ‘Русскихъ вдомостей’. Между прочимъ онъ оспариваетъ мысль о возможности основать науку о массовыхъ явленіяхъ на строгой математической логик и настаиваетъ на преимущественномъ значеніи въ этой наук фактовъ и наблюденій. Затмъ онъ возражаетъ противъ дленія законовъ на фатальные и свободные, противъ излишней категоричности дленія воли на добрую и злую, противъ принятаго П. А. Некрасовымъ пониманія нравственнаго закона и т. п. Вс эти возраженія въ боле подробной форм ставились автору при обсужденіи его тезисовъ 25 января, и онъ тогда же давалъ на нихъ свои отвты. Чтобы безъ нужды не повторяться, мы не будемъ останавливаться теперь на критическихъ замчаніяхъ г. Z, a переходимъ къ описанію названнаго засданія психологическаго общества.
Здсь прежде всего мы должны оговориться, что не претендуемъ на безусловную точность и полноту въ передач всхъ преній. Продолжительность диспута (съ 8 1/2 часовъ вечера до 12 часовъ ночи), множество оппонентовъ и разнообразіе возраженій и, наконецъ, трехнедльный слишкомъ промежутокъ между составленіемъ настоящаго описанія и описываемымъ событіемъ — все это условія, длающія показанія даже самой хорошей памяти не особенно точными и близкими къ дйствительности. Впрочемъ, за врность дйствительности общаго нашего впечатлнія какъ отъ всхъ преній, такъ и отъ многихъ отдльныхъ возраженій мы можемъ ручаться. Къ тому же, нкоторыя возраженія и отвты на нихъ нами записаны {Кром того, мы съ благодарностью должны упомянуть что наша настоящая запись этихъ преній была проврена воспоминаніями проф. П. П. Соколова, бывшаго на первомъ засданіи 25 янв.}.
Засданіе открыто было предсдателемъ общества проф. Л. М. Лопатинымъ. Первое слово предоставлено было П. А. Некрасову. Диспутантъ сказалъ, что постановкой своихъ тезисовъ на обсужденіе психологическаго общества онъ прежде всего желаетъ исполнить свой давнишній долгъ передъ обществомъ — въ качеств его члена, нравственно обязаннаго участвовать въ его работахъ, a затмъ, какъ не философъ по спеціальности, желаетъ проврить свои философскія мннія сужденіями компетентнаго философскаго ареопага. Указалъ онъ при этомъ на нкоторую трудность полнаго взаимнаго пониманія между философами и математиками, но прибавилъ, что прочитавши книгу проф. Moсковской дух. академіи А. И. Введенскаго: ‘Законъ причинности и реальность вншняго міра’, онъ убдился въ полной возможности и предъ спеціалистами философами отстаивать свои философскія мннія по существу, соглашаясь однако заране принять упреки въ нкоторой неточности своей философской терминологіи и своихъ опредленій нкоторыхъ философскихъ понятій. Затмъ онъ резюмировалъ вкратц свои основные философскіе взгляды, сравнительно подробно раскрытые въ его книг, и сказалъ, что тезисы не исчерпываютъ всего содержанія его книги, a — лишь т ея части, которыя онъ особенно хотлъ поставить на обсужденіе философскаго собранія.
Слдующее слово предоставлено было кн. Д. Н. Цертелеву (философъ). Чтобы примнять математическое умозрніе къ объясненію соціальныхъ явленій, — сказалъ оппонентъ, — надо знать законъ, который открывалъ бы возможность предъявлять извстные запросы къ объясняемымъ явленіямъ. Математика даетъ только формулы, примнимость которыхъ остается условной, пока не установлено, что подлежащія объясненію явленія дйствительно обладаютъ тмъ самымъ характеромъ, на какой разсчитаны формулы. Но въ подлежащихъ обсужденію тезисахъ П. А. Некрасова такого закона, управляющаго соціальными явленіями, не указано.
П. А. Некр. отвчалъ, что въ проявленіяхъ человческой дятельности причинность обнаруживается не въ вид желзной необходимости или фатальной принудительности, a часто въ боле эластичной форм ‘вліянія’, способнаго имть различныя степени напряженія и оставляющаго мсто для дятельности свободной воли. Это и есть законъ соціальной жизни, позволяющій опредлять вроятность тхъ или иныхъ явленій въ этой области по формуламъ, разсчитаннымъ именно на явленія въ извстномъ смысл случайныя.
Д. Н. Церт.: Но вліяніе даже самаго малаго напряженія всетаки есть причина по отношенію къ обусловливаемому имъ ршенію воли, слд., послднее есть необходимый, a не случайный продуктъ своихъ условій.
Некр.: Мотивы не принуждаютъ волю къ ршенію, a лишь склоняютъ.
Церт:. Но мотивъ всетаки дйствуетъ на волю, какъ причина, хотя и не данная раныде своего дйствія, онъ дйствуетъ посредствомъ представленія изв. (желательнаго) результата въ будущемъ, яо это всетаки — причинное воздйствіе.
Некр.: Я не отрицаю причинной зависимости и въ свободной вол.
Церт.: Это — противорчіе…
Некр.: Споръ о самомъ понятіи свободной воли вывелъ бы насъ далеко за предлы моего изслдованія о соціальной физик.
Вторымъ оппонентомъ выступилъ проф. П. В. Преображенскій (натуралистъ). Его возраженія были направлены противъ тезисовъ 8, 13 и 14. Понятіе равнодйствующей силы, слагающейся изъ силъ интеллектуальной я эмоціональной, не годится для опредленія свободной воли. Это — совершенно неудачное перенесеніе въ психологію механическихъ понятій.
Некр.: Этотъ 8-й тезисъ я и самъ признаю формулированнымъ неудачно. Противъ моей ‘равнодйствующей’ мн пришлось читать возраженія и въ печатныхъ рецензіяхъ, и я охотно отказываюсь отъ самаго термина, но всетаки настаиваю на участіи ума и чувства въ ршеніяхъ воли. Вмсто ‘равнодйствующая’ я предлагалъ бы терминъ ‘результатъ’.
Преобр.: Кром того, мн кажется незаконнымъ ограничивать опредляющія волю вліянія только представленіями и чувствованіями.
Некр:. Хотя я и затрудняюсь представить себ въ какой либо другой форм вліяніе на сознательную волю, но не буду спорить противъ возможности, — въ такомъ случа, ршеніе воли будетъ всетаки ‘результатомъ’ всхъ дйствующихъ на нее вліяній.
Пр.: Понятіе ‘стаціонарнаго’ общественнаго процесса (тез. 13) есть чистая абстракція. Въ дйствительной жизни такихъ процессовъ нтъ.
Некр:. Да. Но для возможности научнаго изслдованія. мы должны разсматривать нестаціонарный массовый процессъ, какъ составленный изъ послдовательной смны во времени стаціонарныхъ стадій. Это тотъ же пріемъ, что и въ математическомъ анализ безконечно малыхъ, когда, напр., мы кривую линію разсматриваемъ, какъ сумму безконечно малыхъ прямыхъ, непрерывно измняющееся движеніе — какъ составленное изъ безконечно малыхъ неизмняющихся движеній и т. п. Въ естественнонаучномъ изслдованіи стаціонарность создается путемъ экспериментальнымъ, искусственно.
Пр.: Консервативность человческой воли по ея нравственному направленію (тез. 14) трудно допустима съ біологической и психологической точекъ зрнія, потому что жизнь именно и состоитъ въ постоянномъ, хотя и медленномъ, видоизмненіи всхъ наличныхъ сторонъ живущаго существа, не исключая и нравственной, a затмъ эта консервативность противорчитъ понятію свободной воли, выраженіемъ которой Вы считаете эту консервативность.
Некр.: Измненія не всегда состоятъ въ перемн направленія, a чаще въ усиленіи его. Затмъ, я не отрицаю и качественныхъ измненій (ср. конецъ тезиса). Дале, медленность и постепенность измненій сохраняетъ возможность хотя бы въ небольшіе промежутки времени считать направленіе воли консервативнымъ, a разбивать нестаціонарный процессъ на отдльныя стаціонарныя стадіи намъ все равно необходимо при его научномъ изслдованіи. Что же касается свободной воли, то мн, напротивъ, кажется, что постоянныя ея колебанія въ нравственномъ направленіи скоре надо было бы назвать безволіемъ.
Третьимъ оппонентомъ былъ извстный литераторъ В. А. Гольцевъ. Какъ позитивистъ по своему научному направленію, онъ прежде всего вступился за честь основателя позитивизма Огюста Конта, къ которому П. А. Некрасовъ отнесся не просто отрицательно, какъ къ представителю противоположныхъ научныхъ взглядовъ, a и съ нкоторой довольно значительной долей нравственнаго порицанія, какъ къ иниціатору зловреднаго направленія въ соціологіи, надолго затормозившаго успхи этой науки. Между тмъ, Контъ, какъ нравственная личность, заслуживаетъ всяческаго уваженія. Какъ ученый и, притомъ, математикъ (котораго многіе выдающіеся математики считали своимъ учителемъ), онъ заслуживалъ бы боле деликатнаго отношенія именно со стороны математика, каковъ П. А. Н-въ. Затмъ оппоненту кажется непонятнымъ, какъ мыслитель, наклонный къ христіанскому теизму, готовый написать на своемъ знамени славянофильскій девизъ — ‘самодержавіе, православіе и народность’, въ основу своего соціологическаго воззрнія кладетъ положеніе атеиста Лапласа: ‘нтъ дйствія безъ причины’. Дале онъ сталъ оспаривать тезисъ 4, — будто теорія вроятностей способна помочь намъ проникнуть и въ такія области, гд ‘дйствуютъ сокровенные мотивы и разныя причины, недоступныя познающему уму’, — что недоступно познающему уму, то надо предоставить религіозной вр, и никакая теорія вроятностей не поможетъ намъ постичь не постижимое. Отмтилъ онъ потомъ нкоторую странность терминологіи въ томъ, что П. А. Н-въ противопоставляетъ свое воззрніе ‘отвлеченному’ идеализму, какъ будто можетъ быть еще ‘конкретный’ идеализмъ. Боле же всего оппонентъ остановился на различеніи диспутантомъ свободы ‘благотворной’ и ‘неблаготворной’ и на связанныхъ съ этимъ различеніемъ практическихъ указаніяхъ политическаго характера. Чисто теоретическій вопросъ о примненіи теоріи вроятностей къ изученію соціальныхъ явленій, довольно безобидное метафизическое понятіе свободы воля въ обработк диспутанта оказываются совершенно неожиданно чреватыми самыми осязательными практическими выводами и политическими указаніями. Такъ, говоря объ ‘изоляторахъ’, какъ необходимыхъ спутникахъ гражданской свободы, П. А. Н-въ въ своей книг (стр. 121) обрушивается на анархистовъ и фанатиковъ политическихъ утопій, на ряду съ этимъ возстаетъ противъ космополитической идеи, какъ ‘вры въ возможность идеальнаго братства народовъ, живущихъ въ мир и любви’ (стр. 124), и въ заключеніе рекомендуетъ противопоставить связаннымъ съ этой идеей поползновеніямъ ‘бронированный кулакъ’. A говоря о нравственномъ воспитаніи свободной воли, хвалитъ англійскія школы, ‘не отступающія даже отъ физической репрессіи для блага наказуемыхъ’.
П. А. Некрасовъ на вс эти возраженія отвчалъ весьма обстоятельно. Какъ нравственную личность, онъ Огюста Конта нисколько хулить не желалъ и даже весьма цнитъ. Какъ математикъ, Контъ никакихъ выдающихся заслугъ предъ наукой не иметъ. Довольно непостижимымъ со стороны оппонента онъ считаетъ упрекъ себ въ послдованіи атеисту Лапласу. Вдь я, сказалъ диспутантъ, беру Лапласа въ свои руководители не по религіознымъ вопросамъ, а по вопросамъ научной методологіи, не совершенно ли для меня безразлично, — врилъ Лапласъ въ Бога или нтъ? A впрочемъ, мн хотлось бы знать, на чемъ Вы основываете свое причисленіе Лапласа къ атеистамъ.
Гольц.: на его собственномъ заявленіи Наполеону, что наука не нуждается въ гипотез Бога.
Здсь предсдатель общества Л. М. Лопатинъ сказалъ, что подобное заявленіе еще нисколько не свидтельствуетъ объ атеизм и могло бытъ сказано въ шутку, a Г. А. Рачинскій прибавилъ, что чисто научные вопросы дйствительно не нуждаются въ какихъ либо теологическихъ предположеніяхъ, и подобное заявленіе одинаково легко могъ сдлать и такой врующій человкъ, какъ Вл. С. Соловьевъ, a затмъ, само собою понятно, что предполагаемый атеизмъ Лапласа нисколько не опорочивалъ бы его принципа — ‘нтъ дйствія безъ причины’ — и нисколько не лишалъ бы врующаго человка права ссылаться на него.
Некр.: Упрекъ въ томъ, будто я претендую при помощи теоріи вроятностей познать непознаваемое, — совершенно несправедливъ, потому что y меня рчь идетъ не о томъ, что непознаваемо по существу, a лишь о томъ, чего полное и точное познаніе невыполнимо по сложности предмета и по недостатку всхъ необходимыхъ для такого познанія данныхъ. Въ нашихъ достоврныхъ научныхъ познаніяхъ часто оказываются дыры, не заполнивъ которыхъ, хотя бы и при помощи только боле или мене вроятныхъ разсчетовъ и соображеній, мы не могли бы съ успхомъ продолжать нашихъ изысканій. Насколько бываетъ трудно и сложно исчерпывающее познаніе какой нибудь группы отношеній, можно видть на извстной разршаемой въ астрономической механик задач о движеніи 3 тлъ. Чтобы формулировать условія этого движенія, надо составить, насколько припоминаю, 15 уравненій (9 для абсолютныхъ движеній этихъ тлъ и 6 для относительныхъ). Сколько же уравненій потребовалось бы для исчерпывающаго, всесторонняго познанія какого нибудь массоваго процесса въ проявленіяхъ человческой дятельности, гд число участвующихъ въ процесс индивидуумовъ несравненно многочисленне, природа каждаго несравненно сложне и, слдовательно. въ соотвтственной степени разнообразне какъ проявленія индивидуальной дятельности, такъ и взаимныя вліянія всхъ индивидуумовъ! Самое пылкое воображеніе отказывается составить понятіе даже только о размрахъ такой задачи. Въ этомъ смысл разршеніе ея и можно назвать непосильнымъ для человческаго ума. Но если мы не можемъ дать формулъ, опредляющихъ дйствіе всхъ крупныхъ и мелкихъ факторовъ въ данномъ массовомъ процесс, то мы всетаки не отказываемся отъ попытки выразить въ опредленныхъ формулахъ результаты этой сложной дятельности, поскольку признаемъ самый процессъ закономрнымъ и по скольку знаемъ природу производящихъ его силъ. Въ этомъ смысл теорія вроятностей и помогаетъ намъ проникнуть въ области, которыя съ иной стороны не поддаются точному познанію. Что касается ‘отвлеченнаго’ идеализма, то я противополагаю ему реальный идеализмъ (диспутантъ, насколько можно судить по его книг, разумлъ т. н. ‘идеалреализмъ’, направленіе, дйствительно знакомое исторіи философіи). Наконецъ, длаемые мн упреки въ реакціонныхъ тенденціяхъ, въ проповди бронированнаго кулака и школьной порки, я признаю незаслуженными и продуктомъ пониманія моихъ словъ въ дурномъ смысл. Я, конечно, — не сторонникъ политическихъ, административныхъ и школьныхъ насилій и никогда не считалъ достойнымъ ученаго такую негуманную проповдь. Я только говорилъ о томъ, что условія самосохраненія общественнаго организма могутъ въ нкоторыхъ случаяхъ оправдывать насильственныя средства, ведущія къ этой цли, при этомъ я главнымъ образомъ имлъ въ виду мры полицейской и судебной репрессіи, направленныя противъ преступныхъ организацій или отдльныхъ предпріятій, угрожающихъ благополучію гражданъ. Случаи же стсненія разрушительныхъ политическихъ стремленій или военной защиты своего отечества отъ нашествія иноземцевъ — это такіе исключительные случаи, когда ставится на карту самое существованіе государства, и я увренъ, что относительно подобныхъ случаевъ всякій здравомыслящій разсудилъ бы точно такъ же. To же скажу и о школьной репрессіи.
Гольц.: Такъ вы отказываетесь отъ благословенія бронированнаго кулака?
Некр. Отказываюсь.
Четвертымъ возражалъ проф. Д. Н. Анучинъ (натуралистъ). Сдлавъ нсколько замчаній противъ формулировки конца 4 тезиса (‘завис. отъ личныхъ свойствъ и силъ’), указавъ на необходимость въ 8 тезис къ выраженію ‘равнодйствующая всхъ психическихъ силъ’ прибавить ‘въ данный моментъ’ и высказавшись противъ примненія терминовъ ‘механическій’ и ‘механико-подобный’ къ психическимъ процессамъ (тез. 18), оппонентъ горячо возсталъ противъ пренебрежительнаго отношенія П. А. H—ва къ эволюціонной теоріи, выразившагося въ тезисахъ 17 — 19, a еще боле выступающаго въ книг. Такое отношеніе оппонентъ признавалъ боле чмъ непонятнымъ со стороны ученаго, особенно въ наше время, когда эволюціонизмъ проникъ дочти во вс отрасли знанія и везд оказался плодотворнымъ научнымъ принципомъ. Такое непониманіе важнаго значенія эволюціи повлекло за собою совершенно ненаучное отрицаніе эмпирическаго происхожденія нравственнаго закона и зависимости нравственнаго сознанія отъ культурнаго развитія общества (тез. 22).
П. А. Некрасовъ указанія на неточности терминологіи призналъ до извстной степени справедливыми, но нисколько не подрывающими самыхъ мыслей связанныхъ съ этими терминами, a умстность термина ‘механико-подобный’ даже защищалъ довольно настойчиво (и на нашъ взглядъ, убдительно). Что же касается эволюціонной теоріи, то, не смущаясь аподиктичностью заявленія проф. Анучина, онъ открыто выступилъ радикальнымъ противникомъ ея черезчуръ широкихъ притязаній и сказалъ, что для него эта идея развитія, не руководимаго Творцомъ, кажется чмъ то столь же непонятнымъ, какъ perpetuum mobile.
Разумется, при такомъ принципіальномъ несогласіи, серьезный споръ продолжаться не могъ. Оппонентъ пытался было, не вдаваясь въ принципіальный споръ объ эволюціонной теоріи вообще, отдльными примрами иллюстрировать свою мысль о зависимости нравственнаго сознанія отъ уровня культурнаго развитія, но П. A. H—въ, соглашаясь нердко съ фактической стороной этихъ примровъ, не принималъ ихъ истолкованія въ желательномъ для оппонента смысл.
Посл этого выступилъ проф. Г. Г. Аппельротъ (математикъ) съ довольно пространными разъясненіями понятій ‘недоступное познающему уму’, ‘детерминизмъ’ и ‘индетерминизмъ’. П. A. H — въ заявилъ, что въ этихъ разъясненіяхъ онъ не видитъ какихъ либо возраженій себ, a лишь раскрытіе своихъ собственныхъ мыслей. Оппонентъ согласился и сказалъ, что онъ именно это и хотлъ сдлать.
Съ чрезвычайно живымъ и всхъ весьма заинтересовавшимъ возраженіемъ выступилъ проф. В. К. Млодзевскій (математикъ). Онъ горячо протестовалъ противъ притязаній математиковъ что либо доказать или установить вн сферы собственной ихъ науки. Математика наука формальная. Всесильная въ своей собственной сфер, она безусловно не можетъ установить или оправдать какое либо содержательное положеніе или принципъ. Послдніе всегда устанавливаются другими науками (естествознаніемъ, философіей и пр.) Математика примнима во многихъ областяхъ знанія, — можетъ быть, въ гораздо многочисленнйшихъ, чмъ теперь даже можно подозрвать, но понятія, надъ которыми она оперируетъ, самые принципы, съ точки зрнія которыхъ длается ея примненіе, вырабатываются отнюдь не ею. Даже такое родное для математики понятіе, какъ понятіе пространства, въ своей метафизической природ и гносеологическомъ значеніи отнюдь не можетъ быть изслдовано математикой. Въ своемъ существ пространство остается для математики совершенно неизвстнымъ. Значеніе для философіи неэвклидовской геометріи часто было не въ мру преувеличиваемо. Вопросъ о пространств, въ конц концовъ, есть вопросъ философскій, хотя и надо прибавить, что философы, не знакомые основательно съ математикой, не могутъ правильно уяснить себ многихъ его сторонъ. Справедливость математическихъ выводовъ въ той или иной научной области всегда условна, — въ зависимости отъ научной состоятельности понятій и принциповъ, съ которыми хотятъ оперировать математически. Формальная математическая безукоризненность и точность выводовъ никогда не можетъ гарантировать послднимъ научной достоврности, разъ несостоятельны самые принципы и понятія. Математика — это превосходно организованная машина, которая превосходно обработаетъ свойственнымъ ей образомъ всякій матеріалъ, какой только мы въ нее вложимъ. Въ качеств результатовъ такой обработки она неповинна. Работа всегда будетъ выполнена безукоризненно, но результаты будутъ разные, смотря по матеріалу: хорошій матеріалъ — к результатъ хорошій, плохой матеріалъ — плохой и результатъ. Сказанное о математик вообще иметъ силу и въ отношеніи той ея втви, которая извстна подъ именемъ теоріи вроятностей. Послдняя примнима въ самыхъ разнообразныхъ областяхъ и можетъ быть утилизируема для самыхъ различныхъ цлей, и выводы ея будутъ вполн врны съ точки зрнія тхъ предположеній и допущеній, какія ране сдланы о сущности объясняемыхъ явленій, но вполн очевидно, что они будутъ также и вполн условны: ихъ матеріальная истинность будетъ зависть отъ истинности принциповъ, устанавливаемыхъ независимо отъ математики. Недаромъ эту отрасль математики называютъ именно теоріей вроятностей: она ничего не можетъ доказать или установить, кром собственныхъ теоремъ, примнимыхъ къ нкоторымъ предполагаемымъ (существующимъ въ дйствительности или вымышленнымъ, — все равно) условіямъ. Я потому, — прибавилъ оппонентъ, — съ такою подробностью остановился на выясненіи этого характера математики, что Ваша книга и Ваши тезисы на многихъ производятъ впечатлніе попытки дать математическое доказательство нкоторыхъ метафизическихъ ученій (напр., о свобод воли). Мн хотлось бы поколебать впечатлніе, будто Ваша книга что то доказала въ области нкоторыхъ философскихъ вопросовъ.
П. A. H—въ, Съ Вашими разъясненіями я вполн согласенъ и отнюдь не претендую давать математическое доказательство философскихъ истинъ. Примненіе теоріи вроятностей даетъ лишь схемы, a физика должна найти условія ихъ примненія. То же я долженъ сказать и относительно соціальной физики: схемы теоріи вроятностей примнимы къ ней при разнообразныхъ условіяхъ (философскихъ предположеніяхъ). Я только старался показать, что это примненіе не становится невозможнымъ и при включеніи въ число условій соціальнаго процесса свободы воли и при другихъ идеалистическихъ предположеніяхъ.
Млодз:. Но вдь для ршенія вопроса о свобод воли теорія вроятностей ничего не даетъ?
Некр.: Конечно, ничего не даетъ въ смысл положительнаго аргумента, но поскольку признаніе свободы воли считается многими соціологами несовмстимымъ съ закономрностью соціальныхъ процессовъ, постольку примнимость математической теоріи вроятностей къ изученію массовыхъ движеній и при признаніи свободной воли снимаетъ одно изъ сильныхъ возраженій противъ нея, потому что оказывается, что закономрность сохраняется и при свобод воли.
Посл этого слово было предоставлено проф. Андрееву (математикъ), который настойчиво оспаривалъ умстность представленія свободной воли не только ‘равнодйствующей моральныхъ и интеллектуальныхъ силъ’, какъ сказано въ тезис 8, но и ‘результатомъ’, какъ согласился называть диспутантъ уже во время преній. Волевой актъ качественно отличенъ отъ эмоціональныхъ движеній и умственной дятельности, a равнодйствующая отличается отъ слагаемыхъ лишь величиной и направленіемъ. Въ результат не можетъ оказаться того, чего нтъ въ производящихъ силахъ {Любопытно отмтить въ возраженіяхъ проф. Андреева одно замчаніе о свободной вол, весьма характерное для того пониманія свободы. которое раздляется многими изъ спорящихъ по этому вопросу и служитъ источникомъ немалой путаницы при разграниченіи детерминизма и индетерминизыа. ‘Свободная воля’, сказалъ между прочимъ г. Андр., есть собственно говоря, тавтологическое выраженіе, потому что связанная или задержанная воля не есть въ сущности уже и воля. Ниже мы скажемъ нсколько словъ объ этомъ воззрніи на волю.}.
Некр.: Но вдь ршенія воли зависятъ отъ чувствованій и представленій и безъ нихъ немыслимы.
Андр.: И всетаки ихъ нельзя всецло свести на чувствованія и представленія.
Декр.: A что яге такое они безъ послднихъ? Воля, не состоящая изъ извстныхъ чувствованій и представленій кажется мн просто безсодержательнымъ понятіемъ.
Здсь вмшивается предсдатель проф. Л М. Лопатинъ и разъясняетъ, что въ психологіи принято вс душевныя явленія длить на три группы: познаніе, чувство и волю. которыя, впрочемъ, обыкновенно бываютъ нераздльно слиты другъ съ другомъ въ каждомъ акт душевной жизни.
Пренія закончились словомъ проф. П. П. Соколова (философъ), который сказалъ приблизительно слдующее {Эти замчанія, по нашей просьб, были воспроизведены самимъ П. П. Соколовымъ и приводятся ниже въ его собственномъ изложеніи. П. Т.}:
‘Мн еще разъ хотлось бы коснуться вопроса о свобод воли, который сегодня такъ подробно обсуждался. Референтъ считаетъ волю творческою силой, дйствія которой по свидтельству нашего самосознанія и нравственнаго чувства не подчиняются обычному закону причинности. Но въ тоже время онъ называетъ ее равнодйствующей или результатомъ другихъ психическихъ вліяній и признаетъ основнымъ требованіемъ нашей мысли положеніе: ‘нтъ дйствій безъ причинъ’. Такимъ образомъ, предъ читателемъ его книги выступаетъ со всею рзкостью обычная антиномія: 1) воля свободна, такъ какъ о ея свобод говоритъ намъ наше внутреннее чувство, 2) воля несвободна, такъ какъ ея свободу не можетъ мыслить нашъ разумъ. Я не имю претензіи вполн разршить эту антиномію, представляющую лишь частный случай тхъ противорчій, которыя обнаруживаются всюду, гд сталкивается наше теоретическое отношеніе къ дйствительности съ практическимъ. По существу она, можетъ быть, даже совсмъ неразршима. Мн хотлось бы только выдвинуть нкоторыя подробности проблемы, на которыя не всегда обращается достаточное вниманіе. Законы: ‘нтъ дйствій безъ причинъ’ есть дйствительно основное требованіе нашего разума, и если мы хотимъ понять дйствія воли, они должны въ той или иной форм подчиняться этому закону наравн съ остальными явленіями міра. Но волевые акты отличаются отъ другихъ явленій тмъ, что ихъ причины лежатъ не только позади, но и впереди нихъ: это не только причины, дйствующія, но и причины конечныя, т. е. цли. Правда, цли существуютъ и въ природ, но здсь он принадлежатъ не самимъ вещамъ, a управляющему ими высшему разуму. Мы, частицы или отраженія этого разума, можемъ сами ставить себ эти цли, и въ этомъ состоитъ наша свобода. Это свобода нашей мысли, которая оцниваетъ по своимъ логическимъ и нравственнымъ законамъ свои представленія, признаетъ одни изъ нихъ боле разумными или боле достойными, чмъ другія, превращаетъ ихъ въ цли нашихъ стремленій и такимъ образомъ сама полагаетъ въ нихъ причины для нашихъ дйствій. Сама по себ цль есть только идея: но какъ скоро эта идея выдвигается мыслительнымъ процессомъ на передній планъ, она пробуждаетъ въ насъ горячее чувство, длается центромъ нашихъ интересовъ, получаетъ въ нашемъ сознаніи наибольшую живость, превращается въ нашу вру и благодаря всему этому становится силой, способной производить могучія дйствія. Такимъ образомъ, свобода принадлежитъ не вол, a разуму, управляющему волей. Если дйствіе обусловливается исключительно физическими или психологическими причинами и совершается безъ сознанія цлей или вопреки имъ, оно необходимо: если же оно опредляется логическими или моральными основаніями и происходитъ съ яснымъ сознаніемъ цлей, — оно свободно. Подъ именемъ свободы разума я понимаю не произволъ или безпричинный капризъ. Разумъ также подчиненъ закону причинности, но здсь этотъ законъ является въ совершенно особенной форм, — въ форм закона достаточнаго основанія, въ его актахъ также есть элементъ необходимости, но эта необходимость не физическая или психологическая, a логическая и нравственная. Зависимость разума отъ своихъ внутреннихъ основаній есть его зависимость отъ себя самого, логическая и моральная необходимость его актовъ есть его автономія. Понятіе свободы и сводится къ этой автономіи разума.
Если волевыя дйствія обусловливаются не только необходимыми причинами, но й свободно поставленными цлями, чмъ объяснить то постоянство ихъ, о которомъ свидтельствуетъ моральная статистика и которое длаетъ возможнымъ примненіе теоріи вроятностей къ изученію соціальныхъ явленій? Объясненіе этого постоянства нужно искать, мн кажется, съ одной стороны въ координаціи причинъ, управляющихъ волей, съ другой — въ координаціи ея цлей. Психологическія причины волевыхъ дйствій (темпераментъ, характеръ, умственный складъ, привычки, страсти) стоятъ въ зависимости отъ условій окружающей человка физической и общественной среды, a такъ какъ эти условія постоянны, то постоянны и порождаемыя ими дйствія. Въ свою очередь цли человческихъ дйствій находятся въ постоянной зависимости другъ отъ друга. Частныя цли индивидуума подчиняются его общимъ цлямъ, индивидуальныя цли подчиняются цлямъ соціальнымъ, наконецъ, и индивидуальныя, и соціальныя цли подчинены одной, универсальной цли, которою мы должны признать нравственный идеалъ. Благодаря этой координаціи цлей ихъ случайныя противорчія сглаживаются, и разнообразіе обусловленныхъ ими человческихъ дйствій сводится къ извстному однообразію. Подчиненіе частныхъ цлей человка его общимъ цлямъ образуетъ изъ нихъ своего рода индивидуальную систему, которая даетъ намъ возможность предвидть его поступки, подчиненіе личныхъ цлей отдльнаго человка цлямъ человческаго общества создаетъ соціальный порядокъ, обусловливающій постоянство массовыхъ проявленій человческой дятельности, наконецъ, подчиненіе индивидуальныхъ и соціальныхъ цлей одной общей міровой цли служитъ основой нравственнаго міропорядка, который долженъ превратить однообразіе индивидуальныхъ дйствій и постоянство соціальныхъ явленій въ абсолютную гармонію высшихъ сверхиндивидуальныхъ и сверхсоціальныхъ отношеній. Нравственный міропорядокъ не воплощенъ въ существующей дйствительности. Онъ есть только идеальная цль человческихъ стремленій, и содйствовать его осуществленію составляетъ долгъ каждаго изъ насъ.
Эти замчанія я, конечно, не считаю возраженіями противъ положеній референта. Въ нихъ я вижу лишь развитіе нкоторыхъ его взглядовъ и питаю увренность, что въ существенномъ онъ будетъ со мною согласенъ’.
П. А. Некрасовъ поблагодарилъ оппонента за сдланныя разъясненія и сказалъ, что онъ съ ними вполн согласенъ.
За позднимъ временемъ, пренія на этомъ и прекратились, хотя и было заявлено еще нсколькими лицами объ имющихся y нихъ возраженіяхъ. Предполагались между прочимъ возраженія проф. Л. М. Лопатина и наши.
Недлю спустя, 1 февраля с./г. состоялось новое засданіе психологическаго общества, на которомъ г. Ф. В. Софроновъ (земскій врачъ, но не мало занимающійся соціологіей и уже выступавшій въ печати съ своими работами) прочиталъ рефератъ: ‘Математика и умозрніе въ соціологіи’, посвященный критическому разбору книги П. А. Некрасова. Референтъ выступилъ ршительнымъ противникомъ разбираемой книги, можно сказать, по всмъ частямъ. Рефератъ написанъ очень живо и даже рзко. Основная мысль его — та, что мы не имемъ права вводить умозрительныя понятія въ разработку чисто научныхъ вопросовъ. Съ этой точки зрнія попытка П. A. H—ва соединить кавзальное объясненіе соціальныхъ процессовъ съ индетерминистичеекимъ должна быть совершенно отвергнута. He вдаваясь въ сколько нибудь подробное изложеніе этого реферата, мы здсь намтимъ только порядокъ главныхъ мыслей его. Референтъ прежде всего далъ сжатый очеркъ Кантовской теоріи познанія, объявивъ при этомъ взгляды Канта въ настоящее время цликомъ обязательными для всякаго философски образованнаго и научно мыслящаго человка. Затмъ онъ перешелъ къ обстоятельной защит позитивизма отъ тхъ упрековъ, какіе длаетъ ему П. А. Н., при чемъ прослдилъ историческій ростъ позитивизма, начиная съ Огюста Конта, продолжая англійскими позитивистами (Милль, Спенсеръ, Льюисъ, Бэнъ), нмецкими матеріалистами и позитивистами и оканчивая Вундтомъ и позитивистами-соціологами. Несостоятельность упрековъ позитивизму, по мннію автора, лишаетъ всю книгу Некрасова доказательности. Посл этого референтъ сказалъ, что разбираемая имъ книга претендуетъ защитить ученіе о свобод воли, и, открывши въ ней три доказательства въ пользу этого ученія, — интуитивно-нравственное, религіозное и математическое, — остановился на разбор послдняго (два первыхъ, какъ уже старыя и не разъ по достоинству оцненныя доказательства, онъ оставилъ въ сторон). Такъ какъ цнность этого доказательства въ конц концовъ зависитъ отъ ршенія вопроса объ отношеніи умозрнія къ опыту, то референтъ и остановился подробно на изложеніи своихъ взглядовъ на этотъ предметъ. Авторъ здсь всецло примкнулъ къ выводамъ Кантовой ‘Критики чистаго разума’ и утверждалъ, что хотя умозрительныя понятія и могутъ соединяться съ опытомъ, но лишь въ той мр, въ какой это оправдывается опытомъ, — что, напротивъ, подтверждаться въ какомъ либо отношеніи умозрніемъ наука отнюдь не можетъ и что вообще ‘наложеніе на дйствительность умозрительныхъ схемъ’ было бы выраженіемъ крайней некритичности и ненаучности. Посему и вводить въ объясненіе эмпирически даннаго соціальнаго процесса умозрительное понятіе свободной воли мы не имемъ никакого права. Философія по его словамъ, можетъ быть лишь общей формой науки, но въ дла ея мшаться не должна и даже, ‘говоря нсколько парадоксально, задача философіи — сдлать себя ненужной для науки’. Бъ заключеніе г. Софроновъ высказался ршительно въ отрицательномъ смысл противъ попытокъ идеалистической переработки соціологіи. Идеализмъ, по его словамъ, обыкновенно является спутникомъ тяжелой соціальной атмосферы и, пожалуй, предвстникомъ нкотораго освженія, которое можетъ быть внесено только струей здороваго реализма.
Оппонентами выступили: проф. А. И. Введенскій, мы, проф. Л. М. Лопатинъ и одинъ молодой натуралистъ (если мы не ослышались въ фамиліи) г. Багинскій.
Первый оппонентъ говорилъ въ защиту идеализма и телеологическаго принципа въ исторіи (въ дух Фулье). Второй упрекалъ референта въ усвоеніи книг Некрасова большихъ притязаній, чмъ сколько она иметъ въ дйствительности, въ двойственности его основной философской точки зрнія с(тараніе соединить Кантовскій критицизмъ съ позитивизмомъ), въ некритичномъ отношеніи къ Канту (игнорированіе допущеннаго самимъ Кантомъ догматизма въ постановк и ршеніи гносеологической проблемы, равно какъ и результатовъ, достигнутыхъ послкантовской критической философіей), въ непослдовательности при разграниченіи умозрнія и опыта (понятіе причинности, необходимое въ наук, есть однако умозрительное понятіе) и, наконецъ, въ отсутствіи критической осторожности при сужденіи о метафизик (отрицательное ршеніе метафизическихъ вопросовъ съ критической точки зрнія есть столь же ничмъ не оправдываемый догматизмъ, какъ и положительное, между тмъ какъ референтъ замтно склоняется къ отрицательному) {Въ связи съ этимъ послднимъ возраженіемъ мы высказали мысль о возможности, не поступаясь принципами критицизма, разработывать и въ настоящее время гипотетическую метафизику. Эту мысль мы иллюстрировали проектомъ подобнаго обсужденія вопроса о свобод воли. Ниже мы въ такомъ именно дух, но боле подробно излагаемъ свои воззрнія по этому вопросу.}. Л. М. Лопатинъ тоже указалъ на смшеніе y референта критической и позитивистической точекъ зрнія и настаивалъ на необходимости точнаго ихъ разграниченія (колебаніе въ этомъ пункт порождаетъ, напр., шаткость въ весьма важныхъ для основной мысли реферата сужденіяхъ о происхожденіи и значеніи математическихъ понятій), a затмъ оспаривалъ взглядъ референта на взаимоотношеніе умозрнія и опыта (умозрительныя понятія необходимы для развитія науки, a ограниченіе данными чистаго опыта было бы только тормозомъ для нея). Наконецъ, послдній оппонентъ, присоединяясь къ заключительнымъ замчаніямъ Л. М. Лопатина, развивалъ положеніе, что наука состоитъ изъ идей, и накопленіе опытныхъ данныхъ далеко еще не создаетъ ея. Свои сужденія онъ подкрплялъ рядомъ блестящихъ примровъ изъ физики и астрономіи.
Мы видли, сколько разнородныхъ вопросовъ затронуто книгой П. А. Некрасова и сколько новыхъ вопросовъ поднято въ обсужденіяхъ ея. Книга, вызывающая большіе споры и разногласія, есть во всякомъ случа полезное явленіе въ умственной жизни своего времени, какъ бы мы ни смотрли на достоинство развиваемыхъ авторомъ взглядовъ.
Всматриваясь въ изложенныя пренія по поводу книги П. А. Некрасова, мы должны признать, что главное ея собственно научное содержаніе преніями не только ничуть не подорвано, но даже очень мало ими затрогивалось. Это собственно научное содержаніе сводится къ слдующимъ тремъ утвержденіямъ или требованіямъ:
1) примнимость теоріи вроятностей къ изученію спеціальныхъ явленій,
2) необходимость включить въ число факторовъ соціальнаго процесса психику человка съ ея интеллектуальными, моральными, эстетическими и религіозными стремленіями:
3) необходимость въ виду этого реформировать программу собиранія статистическихъ данныхъ, каковое собираніе теперь часто бываетъ проникнуто позитивистическими и матеріалистическими тенденціями {*}.
{* При изложеніи содержанія книги П. А. Некрасова, мы не касались тхъ ея отдловъ, которые содержатъ указанія на новыя задачи статистики. Теперь же, чтобы не оставаться голословными, мы приведемъ одну выдержку, дающую, по словамъ автора, ‘общій планъ усовершенствованной логической схемы для изслдованія такого массоваго процесса, который въ ход своихъ массовыхъ случайныхъ событій представляетъ ту и другую регулярность (частію фатальную, частію свободную)’. Подробности этой схемы находимъ въ Ш глав (стр. 49—67), названный же ‘общій планъ’ и комментаріи къ нему — въ 9 и 10 параграфахъ I главы. ‘Данный естественный массовый процессъ, говоритъ здсь авторъ, можетъ быть нестаціонарнымъ въ продолжительный промежутокъ времени. Въ такомъ случа этотъ промежутокъ времени подраздляется на меньшіе промежутки такъ, чтобы въ эти послдніе промежутки массовый процессъ былъ стаціонарнымъ (для каждаго промежутка). Затмъ при изслдованіи массоваго стаціонарнаго процесса нужно произвести слдующую обширную и сложную работу.
I. Тщательнымъ наблюденіемъ привести въ извстность вс доступныя познающему уму достоврныя данныя, отъ которыхъ могутъ зависть свойственныя массовому процессу явленія, и по возможности опредлить отношеніе этихъ данныхъ къ упомянутымъ явленіямъ. Въ число этихъ данныхъ должны войти имющія мсто въ массовомъ процесс достоврныя условія, причины, вліянія, силы, цли и вообще всякія обстоятельства, способныя оказать какое либо воздйствіе на ходъ явленій, совершающихся въ этомъ массовомъ, процесс.
II. Выдлить въ массовомъ процесс явленія случайныя, т. е. такія, которыя, несмотря на вышеуказанное тщательное изученіе данныхъ и ихъ отношеній къ этимъ явленіямъ, остались невыясненными со стороны дйствія на нихъ опредленныхъ причинъ.
Ш. Подраздлить массовый процессъ на составляющіе его боле или мене изолированные простые процессы, въ которыхъ совершаются случайныя явленія, тщательно изучая индивидуальныя свойства каждаго простого процесса и отношеніе его къ окружающей сред, пріурочивая къ нимъ ло принадлежности вышеуказанныя случайныя явленія, оцнивая напряженіе и направленіе ихъ попарной взаимной стаціонарной зависимости посредствомъ вышеуказаннаго числового опредленія и стараясь посредствомъ этой оцнки постигнуть общее стаціонарное состояніе, въ которомъ находится массовый процессъ.
IV. Примнять къ случайнымъ явленіямъ, кои въ силу изолированности вышеуказанныхъ простыхъ процессовъ окажутся взаимно независимыми, теорію среднихъ величинъ, дающую по отношенію къ нимъ точные свободные законы.
На основаніи этой схемы получаются помощію теоріи среднихъ величинъ математически выраженные законы по отношенію къ массовымъ стаціонарно независимымъ случайнымъ явленіямъ. Эти законы можно назвать свободными законами стаціонарнаго состоянія свободнаго массоваго процесса. Законы статистическіе принадлежатъ къ этой категоріи……….
Первый пунктъ вышеуказанной схемы соотвтствуетъ тому боле старому взгляду на статистику и исторію, который можно назвать направленіемъ Ахенваля и Шлецера, четвертый же пунктъ соотвтствуетъ боле новому взгляду на статистику, который извстенъ подъ именемъ направленія Зюссмильха и Кетле. Оба эти направленія шли рядомъ, пока второе направленіе не перешло въ Миллевско-Вагнеровское. Съ тхъ поръ это направленіе и старое (Ахенвалевско-Шлецеровское) стали отвергать одно другое, попытки примирить эти два направленія оказывались неудачными……..
Ахенвалевско-Шлецеровское направленіе статистическаго и историческаго изслдованія — описательное и занимается изученіемъ всхъ сторонъ государства, поскольку он имютъ цлью благосостояніе государства какъ въ настоящемъ (по Ахеввалю), такъ и въ прошедшемъ (по Шлецеру). Это направленіе нмецкой статистики и исторіи разработывали ихъ послдователи. Такъ Ниманг, Іонакъ, Моне, Штейнъ и другіе распространили задачи этой статистики иа описаніе сторонъ не только государственной, ио и всякой общественной жизни. Штейнъ длитъ описательную статистику на три части: 1) статистика состояній, имющая цлью представить совокупность условій личной жизни, 2) статистика цлей, разсматривающая состоянія и факты, какъ условія новыхъ состояній, создаваемыхъ человческой дятельностью, и 3) статистика силъ и ихъ дйствія, устанавливающая размръ и родъ средствъ для данной цли.
Въ Германіи нашелся такимъ образомъ среди университетскихъ профессоровъ и ученыхъ сильный противовсъ Миллевско-Вагнеровскому направленію статистики. Но и во Франціи еще не заглохло старое направленіе въ изслдованіи правильнымъ статистическимъ методомъ массовыхъ общественныхъ явленій. Главнымъ представителемъ этого направленія является горный инженеръ Ле-Пле, основавшій монографическій методъ въ статистическихъ описаніяхъ нравственныхъ условій семейнаго быта……. Теорія среднихъ величинъ въ примненіи къ изслдованію проявленій общественной жизни прежде всего требуетъ именно описанія различныхъ условій, вліяній, цлей и состояній…….. Вс эти описанія на будущее время желательно боле согласовать съ усовершенствованною логическою схемою. Изученіе изоляціи и опирающейся на нее независимости или свободы вмст съ изученіемъ по напряженію и направленію вліяній, создающихъ изоляцію и свободу, должно составлять существенную сторону въ этомъ усовершенствованіи описательной статистики (стр. 40—44).}
Пренія касались либо частностей въ пониманіи психики, — въ чемъ диспутантъ, разумется, могъ смло уступить своимъ противникамъ, нисколько не отказываясь отъ своихъ принципіальныхъ требованій, — либо философскихъ выводовъ и предположеній диспутанта и ихъ отдаленныхъ политическихъ и педагогическихъ слдствій. Конечно, нельзя сказать, чтобы эти философскіе выводы и предположенія были совершенно безразличны для самой его научной схемы, нкоторые изъ нихъ связаны съ нею довольно органически, — но, во всякомъ случа, сколь бы сильной и даже сокрушительной мы ни признали собственно философскую оппозицію, научное достоинство книги остается непоколебленнымъ. Авторъ можетъ не настаивать на общеобязательности не только своихъ политическихъ и религіозныхъ взглядовъ (что само собою понятно), но и на свобод воли (потому что и детерминистъ можетъ быть идеалистомъ и признавать духовно нравственную личность соціальной силой) и на Лейбницевской философіи (потому что для людей, ищущихъ выхода отъ крайностей позитивизма и матеріализма, не сошелся же свтъ клиномъ на Лейбниц, есть не мало и другихъ системъ, даже боле отвчающихъ этой нужд). Но его ‘усовершенствованная логическая схема’, намъ думается, должна быть принята соціологами. Мы, не владя нужными знаніями по статистик и ея методамъ, не беремся, разумется, судить о томъ, насколько эта схема практически осуществима, и насколько плодотворными окажутся общаемые П. А. Некрасовымъ положительные результаты ея примненія, — вдаваться въ подробную научную оцнку ея мы и не собирались, предоставляя это спеціалистамъ соціологіи и статистики {Любопытно однако отмтить, что и соціологи, — въ род, напримръ, г. Софронова, — предпочитаютъ подвергать критик философскія воззрнія автора, a не т три приведенныхъ выше основныхъ положенія, къ которымъ, какъ мы сказали, сводится главное собственно научное содержаніе книги. Не есть-ли это косвенное признаніе полной справедливости и научной пригодности этихъ основныхъ положеній?}, a хотли лишь познакомить своихъ читателей съ тми новыми горизонтами, какіе открываетъ для наукъ объ обществ эта ‘схема’, — но принципіально мы считаемъ себя вправ высказать свое полное согласіе съ этой схемой, и оставаясь на чисто философской точк зрнія. Мы не думаемъ, чтобы матеріалистическое пониманіе соціальныхъ и историческихъ процессовъ можно было серьезно и научно отстаивать во всей его исключительности.
Мы намренно подчеркиваемъ указанное выше разграниченіе научной и философской стороны въ книг П. А. Некрасова. Критики его книги обязаны имть въ виду это различіе и полемику противъ философскихъ выводовъ и предположеній отнюдь не выдавать за опроверженіе обставленнаго этой философской арматурой собственно научнаго содержанія. Сказаннаго, полагаемъ, достаточно, чтобы въ предлагаемыхъ нами ниже поправкахъ къ воззрніямъ автора на свободу воли не усматривать попытки сколько нибудь подрывать научное значеніе его работы.
Философское содержаніе и философскій интересъ книги, какъ можно судить по приведеннымъ тезисамъ и преніямъ, не ограничиваются вопросомъ о свобод воля. Въ ней затронуто много другихъ — гносеологическихъ, метафизическихъ, этическихъ и богословскихъ темъ. Но обсужденіе воззрній автора по всмъ этимъ вопросамъ чрезвычайно расширило бы рамки и безъ того очень обширной нашей рецензіи. Поэтому мы ограничимся лишь замчаніями о свобод воли и отношеніи ея къ закономрности соціальныхъ процессовъ. Этотъ вопросъ, во всякомъ случа, ближе и тсне другихъ философскихъ вопросовъ связанъ съ научными принципами автора.
Въ ршеніи-же вопроса о свобод воли главное философское значеніе книги П. А. Некрасова вмст съ другими рецензентами и оппонентами мы полагаемъ въ томъ, что она провозглашаетъ и довольно оригинально обосновываетъ совмстимость свободы воли съ закономрностью соціальныхъ и историческихъ процессовъ. Это, конечно, не есть доказательство существованія свободы воли (подобно тому, какъ и несовмстимость свободы съ соціальной и исторической закономрностью, разсуждая съ чисто логической точки зрнія, еще не составляетъ доказательства ея несуществованія), но этимъ устраняется одинъ изъ сильныхъ косвенныхъ доводовъ противъ свободы воли {Впрочемъ, мы полагали-бы, что попытка собирать статистическія данныя по программ, въ принцип допускающей участіе въ соціальныхъ процессахъ свободной воли. могла бы оказать услугу философіи, доставивши нкоторый фактическій матеріалъ для обсужденія проблемы свободы.}: отрицаніе строгой закономрности соціальныхъ процессовъ, — если бы оно провозглашалось для защиты ученія о свободной вол, — скоре скомпрометировало бы защищаемую доктрину, чмъ содйствовало бы признанію ея истинности, не смотря на то, что чисто теоретически такое отрицаніе вполн возможно и ничего абсурднаго въ себ не заключаетъ. Книга П. А. Некрасова важна, какъ серьезная научная попытка уничтожить заинтересованность соціологіи и исторіи непремнно въ отрицательномъ ршеніи вопроса о свобод, чмъ расчищается путь научному безпристрастію въ его разработк, ничто такъ не мшаетъ удовлетворительной обработк философскихъ проблемъ, какъ разнаго рода посторонніе интересы, связанные съ ними. Другіе затронутые и вызванные книгой вопросы, какъ мы сказали, мене существенно связаны съ ея главной мыслью. Это обстоятельство иметъ двоякое значеніе: съ одной стороны, конечно, хорошо, что серьезные предметы лишній разъ подверглись научному и философскому обсужденію, но съ другой стороны, обиліе этихъ мене важныхъ для главной мысли вопросовъ способно нсколько помшать ея правильной оцнк, потому что люди, несогласные съ той или иной изъ этихъ многочисленныхъ частностей, легко вовлекаются въ оппозиціонное или даже отрицательное отношеніе ко всей книг, противъ чего мы выше и сочли нужнымъ выдвинуть разграниченіе собственнаго научнаго и философскаго ея содержанія. Это отчасти можно было наблюдать и во время преній 25 янв. и 1 февр.
Прежде чмъ перейти къ изложенію нашихъ взглядовъ gо главному философскому вопросу, затрогиваемому авторомъ и его рецензентами и оппонентами. т. е. по вопросу о свобод воли, намъ хотлось бы сказать нсколько словъ о своихъ впечатлніяхъ отъ всхъ письменныхъ и устныхъ обсужденій книги П. А. Некрасова, которыя изложены нами выше.
Большинство возраженій, какъ мы видли, направлялись противъ тезиса 8, который, наконецъ, и самимъ П. А. Н-ымъ былъ признанъ за формулированный неудачно. Но пренія, на нашъ взглядъ, выяснили не только неудачность формулировки, но и самой мысли о производномъ характер волевыхъ актовъ. Этотъ 8-й тезисъ, затмъ, почти всми оппонентами разсматривался, какъ содержащій опредленіе свободной воли. Это намъ кажется неправильнымъ. Строго говоря, опредленія свободной воли y H—ва нтъ, и его можно лишь извлекать изъ различныхъ мстъ его книги и тезисовъ, — обстоятельство, не замченное и не использованное надлежащимъ образомъ критиками. Поэтому пренія о свобод воли въ большинств казались намъ страдающими тмъ логическимъ недостаткомъ, который называется igпоratio elenchi. Кн. Цертелевъ сдлалъ было попытку остановиться на самомъ понятіи свободы, но диспутантъ отклонилъ ее. Затмъ, П. П. Соколовъ указалъ на антиномію свободы и причинности, хотя опредленія свободы не касался. Остальные же оппоненты, разсуждая о свобод воли, отнюдь не давали понять, что они подъ нею разумютъ. Въ печатныхъ рецензіяхъ А. И. Введенскаго и С С. Глаголева мы встрчаемся съ правильнымъ пониманіемъ дла, но не находимъ никакого протеста противъ формулы тезиса 5 въ той его части, которая касается свободы. Эта недоговоренность чувствовалась нами въ теченіе всхъ преній, a особенно сильно во время возраженія проф. Андреева, когда онъ сказалъ, что считаетъ понятіе свободной воли тавтологическимъ выраженіемъ. И мы имли самое ршительное намреніе указать на это, но не исполнили такового лишь по недостатку времени.
Возраженія противъ пріурочиванія ‘усовершенствованной логики’ соціальной науки къ Лейбницевской монадологіи, какъ къ ея философскому основанію, совершенно справедливы въ томъ смысл, что этимъ создается какъбы препятствіе для благопріятнаго пріема въ кругу приверженцевъ другихъ философскихъ доктринъ, хотя и не позитивистическихъ. Кром того, проблема свободы воли въ Лейбницевой философіи поставлена далеко не наилучшимъ образомъ. Но не трудно видть, что эта усовершенствованная логика ничего не потеряетъ, если и лишить ее указываемаго для нея авторомъ философскаго базиса, равно какъ и нисколько не пріобртаетъ, опираясь на этотъ базисъ. Лейбницевскій монадизмъ такимъ образомъ, остается въ данномъ случа личной философіей П. А. Некрасова, гармонирующей съ его логикой соціальной науки, но не длающей послднюю неудобопріемлемой для приверженцевъ другихъ философскихъ доктринъ.
Отрицательное отношеніе автора къ эволюціонной теоріи можетъ считаться существенною принадлежностью его индетерминизма лишь постольку, поскольку эволюціонизмъ идетъ объ руку съ матеріализмомъ. Конечно, по ныншнему времени выступать противъ эволюціи стало даже какъ то неприлично, но, во-первыхъ, для философа неприкосновенныхъ догматовъ не должно существовать, a во-вторыхъ, не такъ ужъ нерасторжимо и эволюціонизмъ связанъ съ матеріализмомъ.
Боле всего, повидимому, пріобртетъ противниковъ своей книг П. А. Некрасовъ (насколько можно судить по возраженіямъ В. А. Гольцева и Ф. В. Софронова и по нкоторымъ другимъ признакамъ) своимъ политическимъ credo. Но нужна большая. доза нетерпимости, чтобы изъ за этого не видть научныхъ достоинствъ книги. Вдь предлагаемая ею ‘усовершенствованная логическая схема’ сама по себ безусловно нейтральна по отношенію къ той или иной политической программ, потому что вс понятія, съ которыми она иметъ дло суть чисто формальныя. Это надо сказать и о различеніи свободы ‘благотворной’ и ‘неблаготворной’: что мы будемъ разумть подъ тою и другою, — зависитъ отъ того содержанія, какимъ мы наполняемъ въ своемъ сознаніи понятіе ‘конкретной гражданской свободы’ (ср. стр. 120). A отсюда и объектомъ ‘охраняющаго гражданскую свободу стсненія,, выражающагося въ нравственной и гражданской дисциплин и въ другихъ условіяхъ’ (тамъ же), могутъ быть весьма различныя вещи: въ Россіи запрещается и преслдуется одно, во Франціи совсмъ другое, въ Турціи нчто еще иное… И если П. А. Некрасовъ, сообразно своимъ политическимъ убжденіямъ, мыслитъ подъ благотворною гражданской свободой извстное содержаніе, то представители противоположныхъ политическихъ взглядовъ вполн могутъ это содержаніе замнить инымъ, не отказываясь отъ самой ‘логической схемы’ и ея научныхъ основаній. Вообще, для насъ совершенно непонятна такая логика, которая запрещаетъ религіозному человку пользоваться умными изреченіями ‘атеиста’, хотя бы и не касающимися религіи, или ‘либералу’ признавать научныя заслуги ‘консерватора’ даже въ области прикладной математики.
Что касается возраженій противъ книги П. А. Нв—а, сдланныхъ съ точки зрнія критической теоріи познанія (г. Софроновымъ), то мы, вполн соглашаясь какъ съ этою точкой зрнія, такъ и съ основной мыслью автора, — что въ разработку чисто научныхъ вопросовъ не слдуетъ вносить умозрительныхъ понятій, не находимъ всетаки этихъ возраженій сколько нибудь серьезно подрывающими научное достоинство книги H — ва, потому что послдняя вводитъ понятіе свободы не въ качеств чисто умозрительнаго понятія, a въ качеств одной изъ данныхъ внутренняго опыта, въ качеств одной изъ силъ соціальнаго процесса, подлежащихъ учету статистическимъ и математическимъ методомъ. И вдь самъ же г. Софроновъ признаетъ, что умозрительныя понятія, поскольку они реализованы въ опыт, не подлежатъ изгнанію изъ науки.
Прочіе пункты разногласія П. A. H—ва съ своими оппонентами — не слишкомъ важны.
Переходимъ теперь къ проблем свободы и посмотримъ, въ какомъ отношеніи къ ея ршенію стоитъ идея закономрности соціальныхъ процессовъ.
Мы видли, что примненіе математическаго метода (т. е. формулъ теоріи вроятностей) къ изученію массовыхъ проявленій человческой дятельности, предлагаемое и горячо защищаемое въ изслдованіи П. А. Некрасова, предполагаетъ, какъ свое conditio sine qua non, извстную закономрность въ соціальныхъ явленіяхъ (тез. 13.14. 16). Всякая закономрность мыслима обыкновенно лишь въ сфер явленій, подчиненныхъ закону причинности, — всякое однообразіе и правильность неизбжно отсылаютъ нашу мысль къ порождающимъ ихъ причинамъ (ср. тез. 5). Такъ какъ массовыя проявленія человческой дятельности представляютъ лишь сумму входящихъ въ ихъ составъ индивидуальныхъ дятельностей, то само собою понятно, что признаніе закономрности въ первыхъ implicite содержитъ въ себ признаніе закономрности и всякой индивидуальной дятельности, т. е. подчиненіе ея тому же закону причинности, — ибо вдь въ сумм не можетъ быть того, что не дано въ слагаемыхъ. Оставаясь послдовательнымъ, соціологъ не можетъ не признать причинно обусловленными и вс индивидуальныя дятельности. Каждый человческій поступокъ есть продуктъ изв. физіологическихъ и психологическихъ условій. Слдовательно, индивидуальная чел. дятельность подчинена законамъ физіологической и психологической причинности, что и признается П. А. Некрасовымъ (ср. тез. 3. 4. 5). Казалось бы, съ методологической точки зрнія положеніе соціолога въ этомъ случа очень просто: опираясь на ‘данныя физіологіи и психологіи’ (тез. 3), устанавливающія законы индивидуальной дятельности, изучать массовыя проявленія, какъ виды суммированія единичныхъ психофизіологическихъ продуктовъ <поступковъ). Но тотъ самый законъ причинности, который образуетъ основное методологическое предположеніе всякаго научнаго изслдованія, будучи примняемъ къ объясненію индивидуальной человческой дятельности, вступаетъ въ противорчіе съ свидтельствомъ нашего самосознанія. Связь дйствія съ причиной отличается характеромъ необходимости. Это — истина самоочевидная. Самосознаніе же наше свидтельствуетъ, что въ нашихъ поступкахъ чего либо рокового, неизбжнаго нтъ (по крайней мр, въ тхъ, которые мы сознательно считаемъ совершенными именно нами), слдовательно, признакъ необходимости въ отношеніяхъ нашихъ сознательныхъ поступковъ къ ихъ психофизическимъ условіямъ самосознаніемъ отрицается. Здсь мы дйствительно имемъ, какъ справедливо указалъ П. П. Соколовъ, антиномію. Такіе не связанные необходимо съ своими предшествующими условіями акты воли и называются свободными. Такимъ образомъ, понятіе свободы въ примненіи къ вол берется, какъ отрицаніе ея причинной обусловленности. Воля, поскольку свободна, — не подчинена закону причинности, a поскольку подчинена, — не свободна. Едва ли надо говорить, что самосознаніе отнюдь не свидтельствуетъ намъ о свобод всхъ ршеній нашей воли. Напротивъ, причинную зависимость большинства такихъ ршеній отъ предшествующихъ условій безпрекословно подтверждаетъ самосознаніе всхъ способныхъ къ самонаблюденію людей. Вопросъ о свобод воли всегда есть вопросъ только о свобод нкоторыхъ (сравнительно очень немногочисленныхъ) сознательно избранныхъ ршеній. Но и въ этомъ случа противорчіе съ принципомъ причиннности все равно остается во всей сил (‘нтъ дйствій безъ причины’, ‘есть дйствія безпричинныя’) и является большимъ скандаломъ для научнаго мышленія. Предъ мыслителями, занимавшимися изслдованіемъ этой антиноміи, искони открывались три пути:
1) отрицать всеобщность закона причинности,
2) истолковывать свидтельство нашего самосознанія, какъ субъективную иллюзію. т. е. отрицать свободу,
3) признать эту антиномію неразршимой.
Исторія философіи знаетъ представителей всхъ трехъ ршеній. Детерминизмъ, индетерминизмъ и точка зрнія Кантовскаго критицизма — вотъ три откровенныхъ и, отвлеченно разсуждая, законныхъ воззрнія на свободу и причинность. Для защитниковъ свободы воли естественно остается только первый путь. Но вотъ тутъ то и открывается предъ историкомъ любопытное зрлище совершенно нефилософской робости мысли: большинство индетерминистовъ усиленно стараются оградиться отъ упрековъ въ отрицаніи всеобщности закона причинности и для этого опредляютъ самую свободу воли, какъ особый видъ причинности. Этотъ замаскированный детерминизмъ служитъ источникомъ безконечной путаницы и недоразумній въ разсужденіяхъ о свобод воли. Это, — если можно такъ выразиться, — детерминистическое пониманіе свободы воли присуще и П. А. Некрасову, и большинству его оппонентовъ (ср. тез. 5, 8 и др.)Противъ него то намъ и хотлось бы самымъ ршительнымъ образомъ протестовать.
Что такое свобода воли?
Понятіе свободы есть одно изъ самыхъ неопредленныхъ и растяжимыхъ понятій. Терминъ ‘свобода’ употребляется въ чрезвычайно различныхъ, боле или мене обширныхъ, значеніяхъ. Въ своемъ самомъ обширномъ значеніи онъ прилагается въ качеств предиката не только къ вол человческой, но даже и къ неодушевленнымъ предметамъ и физическимъ явленіямъ. Часто говорятъ, напр.: ‘свободное мсто’ (=никмъ или ничмъ не занятое), механика говоритъ о ‘свободномъ’ паденіи тлъ и ‘свободномъ’ движеніи (въ пустот), физика — о ‘свободномъ’ электричеств химія — о ‘свободномъ» водород и т. п., эстетика — о ‘свободномъ’ творчеств, ‘свободной’ красот и т. д.
Во всхъ этихъ случаяхъ признакъ ‘свободный’ указываетъ только на отсутствіе какого либо ограниченія или стсненія для обнаруженія свойствъ или состояній тхъ предметовъ, къ которымъ онъ прилагается. Если человкъ, стремясь осуществить свое намреніе, не встрчаетъ препятствія, то его дйствіе мы можемъ съ этой точки зрнія назвать свободнымъ. Такую свободу приписываетъ себ человкъ, когда говоритъ: ‘я могу сдлать то, что хочу’.
Но пониманіе свободы въ этомъ обширномъ смысл, будучи приложено къ дйствіямъ человка, не проводитъ, собственно говоря, никакой грани между дйствіями человка произвольными и непроизвольными и, слд., не оправдывается свидтельствомъ нашего сознанія, потому что это сознаніе ясно различаетъ дйствія собственно нами сознательно опредленныя и избранныя отъ дйствій вызванныхъ вншнимъ принужденіемъ, и отъ дйствій, рефлективныхъ и автоматическихъ. Эта свобода, какъ справедливо замчаетъ Дробишъ {Drobisth, Die moral. Stalistik und die menschliche Willensfreiheit, SS. 58—59.}, есть только вншняя и обозначаетъ не иное что, какъ только то, что человкъ не стсненъ въ возможности вносить во вншній міръ измненія, соотвтствующія его внутреннимъ стремленіямъ. Допустимъ теперь, что внутреннія наши стремленія и, вообще, направленіе нашей воли — всегда себ самимъ равны, подобно тому, какъ во всякомъ тл, въ силу закона инерціи есть постоянное, всегда себ равное, стремленіе — неизмнно пребывать въ томъ состояніи, въ какое оно разъ поставлено (будь то состояніе покоя или состояніе движенія). Тогда не могло-бы быть и рчи ни о какой другой свобод, кром этой. Но тогда, соглашаясь съ Спинозою, что ‘unaquaeque res, quantum in se est, in suo esse perseverare conatur’ и ‘conatus, quo unaquaeque res in suo esse perseverare conatur, nihil est, praeter ipsius rei actualem essentiam’, мы должяы бы были признать это всегда себ самому равное направленіе нашей воли сущностью (essentia) нашего духа. A такъ какъ сущность вещи, если обнаруживается, то обнаруживается съ неизбжной необходимостью, то эту свободу или неотсненность въ обнаруженіи сущности духа человческаго, мы, собственно говоря, не могли бы и считать свободой. Вдь, если камень, будучи подброшенъ вверхъ и затмъ, въ силу тяготнія, падая на землю, безпрепятственно совершаетъ это паденіе, то мы не приписываемъ ему свободы въ собственномъ смысл… Слдовательно, свободу воли нужно искать не въ томъ, что человкъ можетъ сдлать, что хочетъ, a въ томъ, что онъ можетъ хотть иначе, чмъ хочетъ въ каждый данный моментъ, что направленіе его воли не всегда себ самому равно. ‘Само собою ясно, говоритъ Вл. Соловьевъ, что я могу длать то, что хочу, что мои дйствія опредляются моей волей и въ этомъ смысл свободны. Такой свободы никто никогда и не отвергалъ, но вопросъ не въ свобод нашихъ дйствій, a въ свобод нашей воли. Я длаю то, что хочу, но могу-ли я въ каждомъ данномъ случа хотть чтонибудь другое, нежели то, что въ дйствительности хочу?’ {Вл. Соловьевъ: ‘Критика отвлеченныхъ началъ’, стр. 82.}
Въ самомъ дл, что разумютъ, когда говорятъ, что воля человка свободна? — разумютъ, что человкъ можетъ въ каждый данный моментъ сдлать не только то, что желаетъ, но и что-либо другое, a поскольку дйствія человка производятся отъ его воли, то когда говорятъ, что человкъ можетъ сдлать что-либо другое, кром того, что онъ желаетъ въ каждый данный моментъ, — этимъ самымъ утверждаютъ, что онъ можетъ хотть иначе, чмъ желаетъ въ данный моментъ, и всякій по собственному опыту знаетъ, что наши стремленія по своей напряженности и по отношенію къ тмъ объектамъ, на которые бываютъ направлены, постоянно измняются. Мы можемъ желать чего-либо и — не желать, боле или мене желать, желать того или другого.
Но и это понятіе о свобод воли, какъ возможности хотть иначе, чмъ человкъ хочетъ въ каждомъ данномъ случа, взятое въ своемъ общемъ значеніи, не исключаетъ возможности сравнить движеніе нашей воли съ механическимъ движеніемъ, напр., матеріальной точки, a въ такомъ случа, конечно, не можетъ быть рчи о свобод. Вдь, и всякое матеріальное тло можетъ двигаться и не двигаться. двигаться такъ или иначе, — скоре или медленне, измнять направленіе своего движенія: для этого нужно только дйствіе на тло какой-нибудь вншней силы. И на нашу душу дйствуютъ возбужденія отъ вншняго міра: это доказываютъ намъ наши ощущенія и воспоминанія. Можетъ быть отъ этихъ воздйствій и зависитъ то, что направленіе нашей воли не всегда себ самому равно? Если такъ, то. очевидно, свободу должно считать иллюзіей. Слдовательно. понятіе о свобод воли, поскольку понятіе это противополагается понятію о механической необходимости, требуетъ, чтобы измненія въ направленіи нашихъ желаній признавались не зависящими отъ вншнихъ причинъ.
Понимаемая въ этомъ смысл свобода находитъ подтвержденіе въ сознаніи. Въ самомъ дл, когда человкъ утверждаетъ, что онъ можетъ начинать рядъ дйствій, то этимъ онъ говоритъ, что дйствія его не вынуждаются какой-либо вншней необходимостью, когда утверждаетъ, что онъ можетъ прерывать рядъ своихъ дйствій, то этимъ говоритъ, что измненія въ направленіи его хотній зависятъ не отъ какой-либо вншней силы. На этомъ основаніи мы можемъ опредлить свободную волю, какъ волю, не зависящую въ своемъ направленіи отъ вншнихъ принужденій.
Но и это опредленіе въ сущности — не полно и потому недостаточно, можно мыслить волю хотя и независящею отъ вншнихъ причинъ, но поставленною въ тсную неизмнную связь съ причинами внутренними, различные акты воли можно представлять въ такой зависимости отъ внутреннихъ психическихъ состояній, которая совершенно будетъ исключать возможность какихъ-бы то ни было свободныхъ дйствій. Напр., Лейбницъ и Кольфъ, признававшіе, что воля можетъ быть независима отъ прямыхъ вліяній вншняго міра, но за то всецло зависитъ въ своихъ ршеніяхъ отъ такого или инаго исхода борьбы между внутренними мотивами, Бенеке и Гербартъ, допускавшіе независимость воли отъ прямыхъ вншнихъ воздйствій, но зато признававшіе, что дйствія ея не составляютъ исключенія въ ряду другихъ психическихъ актовъ, надъ которыми законъ причинности господствуетъ во всей своей строгости, — не безъ основанія причисляются къ детерминистамъ. Слдовательно, къ понятію свободы должно присоединить признакъ независимости и отъ внутреннихъ психическихъ состояній. Въ самомъ дл, предположеніе строгой внутренней причинной зависимости между актами воли и другими психическими состояніями не оправдывается свидтельствомъ непосредственнаго сознанія человка: человкъ, совершивъ вчера изв. поступокъ и сегодня раскаиваясь въ немъ, сознаетъ, что онъ могъ-бы его не совершить, сознаетъ. слд., что поступокъ этотъ вовсе не былъ неизбженъ при его вчерашнемъ психическомъ состояніи. Мы не изслдуемъ и не намрены изслдовать, можно-ли этому свидтельству сознанія приписать полную объективную достоврность. Намъ важно только установить понятіе о свободной вол, которое стояло-бы въ согласіи съ непосредственнымъ человческимъ сознаніемъ.
Итакъ, свобода воли есть ея независимость отъ всякой необходимости, будь эта необходимость вншняя — принужденіе (coactio), или внутренняя — естественная необходимость (nйcessitas naturalis), т. е. исходящее изъ природы человка опредленіе его воли къ извстной дятельности, исключающее ея (воли) самоопредленіе.
Такимъ образомъ, въ пониманіи свободы мы становимся на сторону тхъ, которые противополагаютъ свободу причинности. Отрекаться отъ такого пониманія, считать его плодомъ неправильнаго взгляда на разумную нравственную свободу человка, нтъ основаній, потому что, съ одной стороны, между причинностью и безпричинностью (duo contradictoria) tertium non datur, предполагать же причинность въ актахъ воли значитъ считать ихъ необходимыми, a съ другой, — сдланное нами опредленіе беретъ свободную волю, такъ сказать an und fur sich, безъ отношенія ея къ разуму и нравственному чувству. Да и, вообще вс подобныя заявленія, что ‘свободная воля человка не есть безпричинный произволъ, мтко охарактеризованный на обыденномъ язык именемъ самодурства’, и т. п. на нашъ взглядъ суть не боле, какъ продуктъ какой-то странной боязливой недоврчивости къ пониманію противниковъ. Человку говорятъ: ‘ты смотришь на дло такъ то, этотъ взглядъ — неоснователенъ’… Вмсто того, чтобы отстаивать правильность своего взгляда, онъ обыкновенно спшитъ заявить: ‘я вовсе такъ не смотрю, такое пониманіе дла дйствительно было-бы нелпостью и пр.»
Итакъ, свобода воли есть способность къ самоопредленію, ршенія свободной воли не имютъ никакой иной причины, кром самой воли. Противъ такого именно представленія свободной воли и возставали детерминисты всхъ вковъ, {Vgl. Schaasschmitt, ‘Zur Widerlegung des Determinismus’ въ ‘Philosophische Monatshefte’, 1884. XX Bd. S. 194.} при чемъ одни старались доказать, что понимаемая въ этомъ смысл, свобода есть нелпйшая изъ фикцій, что всякое дйствіе должно имть причину и т. ц., разборъ этихъ основаній принадлежитъ метафизик. Другіе старались найти фактическое опроверженіе такой свободы и указывали на зависимость человческихъ дйствій отъ опредленныхъ мотивовъ, обусловливающихся взаимодйствіемъ вншней среды и опредленнаго характера человка, изслдовать эти основанія должна психологія.
Итакъ, свобода воли и причинная обусловленность всхъ человческихъ поступковъ суть вещи несовмстимыя. Спасти свободу воли {Мы намренно подчеркиваемъ, что говоримъ именно о свобод воли, a не чего либо другого. Мы видли, что П. П. Соколовъ, признавая понятія свободы и причинности взаимно исключающими другъ друга, призналъ дйствія воли нигд не изъятыми отъ причинной зависимости. Это есть открытое провозглашеніе детерминизма воли. Но причины, обусловливающія волю, — поставляемыя человческимъ разумомъ жизненныя цли, — сами обусловлены уже не кавзально въ обыкновенномъ смысл этого слова (изъ своихъ антецедентовъ), a логически. По отношенію къ цпи физическихъ, физіологическихъ, психологическихъ и соціальныхъ причинъ дятельность мышленія именно въ своихъ логическихъ операціяхъ является автономной, она, напротивъ, сама вводитъ въ ату цпь новые факторы (цли), становящіеся причинами ршеній воли. Такимъ образомъ, вмсто свободы воли собственно слдуетъ говорить о свобод мысли. Мы отнюдь не намрены вступать въ какую либо полемику съ своимъ достоуважаемымъ коллегой. Напротивъ, мы признаемъ его разршеніе антиноміи свободы и причинности весьма остроумнымъ и съ психологической точки зрнія удачнымъ. Можетъ быть, со временемъ боле глубокое изученіе человческой душевной жизни покажетъ, что и дйствительно о свобод воли надо перестать говорить, a вмсто того признать лишь автономность мышленія, отъ котораго въ конц концовъ зависятъ ршенія воли. Самосознаніе, свидтельствующее намъ о нашей свобод, можетъ найти въ этомъ свое удовлетворительное истолкованіе. Но, во всякомъ случа, въ настоящее время эта замна одной проблемы другою далеко не можетъ претендовать на общее признаніе. Точно также и автономность мышленія наврное не всякій согласится признать какъ разъ именно тмъ, о чемъ намъ свидтельствуетъ наше сознаніе своей свободы. Вдь и здсь, чтобы чувство свободы и отвтственности не оказывалось простой иллюзіей, надо допустить, что человкъ при данныхъ обстоятельствахъ могъ бы мыслить иначе, чмъ онъ на самомъ дл мыслитъ. Поэтому то мы и хотимъ, пока вопросъ о свобод именно воли въ философіи еще не снятъ съ очереди, изслдовать условія правильнаго ршенія этого вопроса. Это отнюдь не значитъ, что мы хотимъ дать такое ршеніе. Мы считали необходимымъ только выяснить понятіе о свобод воли, его отношеніе къ понятію причинности, значеніе идеи причинности, значеніе свободной воли, если она существуетъ, для соціологической и исторической науки и т. п.} можно только признаніемъ, что не вс акты воли причинно обусловлены и, слд., необходимы, что бываютъ случаи, когда условія не имютъ для воли опредляющаго значенія, когда ршенія ея совершенно независимы отъ своихъ психологическихъ условій, хотя бы по содержанію своему и совпадали (они могутъ одинаково и совпадать и не совпадать) съ тмъ, къ чему влекутъ условія. Вотъ здсь то соціологъ и историкъ дйствительно подпадаютъ чрезвычайно сильному искушенію отвергнутъ свободу воли, какъ помху къ научному разршенію своихъ задачъ. Закрывать глаза на это затрудненіе или какъ нибудь его затушевывать отнюдь не слдуетъ. Надо открыто признать его и ставить вопросъ прямо: надо ли пожертвовать всеобщностью закона причинности гс, слдовательно, отказаться отъ научнаго изслдованія соціальныхъ и историческихъ процессовъ? или лучше пожертвовать свободой воли? При одной такой постановк вопроса, можно заране и чмъ угодно ручаться, что и историкъ и соціологъ предпочтутъ отказаться отъ свободы воли, если только философскій интересъ не перевситъ въ ихъ глазахъ интереса ихъ наукъ. Но то, что еще дозволительно для историка и соціолога, — совершенно неумстно для философа. Для него этотъ argumentum ab utili не можетъ имть никакой цны. Онъ долженъ критически изслдовать принципы и понятія, догматически принимаемыя спеціальными науками. Посмотримъ же, что можетъ сдлать философія для свободы воли, поставленной въ такой явный и опасный для нея антагонизмъ съ исторической й соціальной закономрностью.
Намъ думается, что признаніе закона причинности необходимымъ методологическимъ предположеніемъ всякаго научнаго изслдованія еще не обязываетъ насъ къ признанію его объективнаго или гносеологическаго значенія во всемъ объем его притязаній. Съ другой стороны, и простое признаніе свободы воли еще ничего не говоритъ о тхъ размрахъ, въ какихъ эта свобода встрчается на практик. Этими двумя соображеніями уже намчается путь къ компромиссу между кавзальнымъ объясненіемъ человческой дятельности (столь необходимымъ для науки) и признаніемъ свободы воли, только компромиссъ здсь будетъ достигаться не искаженіемъ понятій, какъ въ другихъ случаяхъ, a лишь разграниченіемъ сферъ ихъ реальнаго значенія. Въ интересахъ науки, — чтобы свобода воли, если она существуетъ, или не проявлялась 6ы совсмъ, или проявлялась бы въ такихъ минимальныхъ размрахъ, которыми при изученіи массовыхъ процессовъ можно было бы пренебречь. Въ интересахъ индетерминизма, — чтобы законъ причинности не обладалъ такими всеобщностью и необходимостью, которыя бы длали абсурдомъ самую мысль о возможности безпричинныхъ дйствій.
Въ такой мр можетъ быть удовлетворенъ каждый изъ этихъ интересовъ?
Что касается интересовъ науки, то разсмотрніе тхъ реальныхъ условій, въ которыхъ могла бы проявляться свобода воли, показываетъ, что эти интересы индетерминизмомъ нарушаются дйствительно чрезвычайно мало. Свобода воли не есть, такъ сказать, творчество изъ ничего, a лишь свобода выбора между предстоящими сознанію возможностями дйствія. Генезисъ этихъ представленій — всецло во власти науки, потому что они суть естественный продуктъ психологическихъ условій лица. Затмъ, столь-же психологически естественны т чувства, какія возникаютъ вслдъ за сдланнымъ свободнымъ ршеніемъ отъ подавленія однихъ мотивовъ и удовлетворенія другихъ, — это опять достояніе науки. Такимъ образомъ, потребность науки разсматривать человка, какъ машину, достаточно удовлетворяется уже и при такомъ представленіи дла. Пертурбація, производимая въ научныхъ выкладкахъ психолога этимъ вмшательствомъ свободы, гораздо меньше той, какую, напримръ, производятъ въ разсчетахъ агронома непредвиднныя климатическія явленія, обычныя {Но не опредлимыя со стороны своихъ точныхъ размровъ, a лишь со стороны максимальныхъ.} опустошенія птицъ, червей, наскомыхъ и т. п. Если затмъ прибавить, что вмшательство свободы далеко не есть неизбжный ингредіентъ психическаго процесса, приводящаго къ извстному поступку, и что въ большинств случаевъ люди дйствуютъ, подчиняясь сильнйшему мотиву, — то окажется, что интересы науки страдаютъ и еще мене. Это невмшательство свободы происходитъ или отъ нераднія человка, или отъ слабости его воли, не могущей противостоять сил мотивовъ {Волю въ этомъ случа съ удобствомъ можно представлять себ, какъ нкоторый quantum силы, соизмримой съ силою мотивовъ, которые она можетъ ослаблять или усиливать, смотря по принимаемому ею направленію. Дйствіе этой силы на мотивы можно представлять или непосредственнымъ, или посредствуемымъ представленіями, которыя она для большаго успха вызываетъ себ на помощь. Мы не стоимъ за врность этого представленія, a только за его удобство. Мы полагали. бы возможнымъ также для иллюстраціи своего взгляда на волю и ея свободу воспользоваться одной аналогіей извстнаго психолога Дженса. Признавая существенной принадлежностью волевого акта усиліе при выбор между мотивами, онъ замчаетъ, что ‘при волевомъ усиліи намъ кажется, будто въ каждую минуту мы могли бы сдлать усиліе большимъ или меньшимъ сравнительно со сдланнымъ нами въ дйствительности’. Съ этимъ показаніемъ самосознанія стоитъ въ связи и его постановка вопроса о свобод воли. ‘Другими словами, .говоритъ онъ. намъ кажется, будто усиліе не находится въ постоянной зависимости отъ величины сопротивленія, которое оказываетъ извстный объектъ нашей воли, будто по отношенію къ окружающимъ обстоятельствамъ (къ вашимъ мотивамъ, къ складу нашего характера и проч.) оно представляетъ то, что на математическомъ язык называется ‘независимою перемнною’. Если степень нашего усилія представляетъ на самомъ цль независимую перемнную въ отношеніи къ окружающимъ условіямъ, то наша воля, какъ говорится, свободна. Если же, наоборотъ, степень усилія есть вполн опредленная функція, если мотивы, которые должны вліять опредленнымъ, вполн тчнымъ образомъ на ваше усиліе, оказывающее имъ равное противодйствіе, если эти мотивы были предопредлены отъ вчности, то воля наша несвободна, и вс наши дйствія обусловлены предшествующими дйствіями’ (У. Джэмсъ, Психологія. Пер. Лапшина. 1896. Стр. 380, ср. 368). Подробне наши взгляды на свободу воли раскрыты въ разбор реферата П. А. Каленова о вр и знаніи (Чтен. общ. люб. дух. просв., 1894, III), откуда мы и беремъ настоящія соображенія.}. Послдній случай иметъ мсто прежде всего y дтей, которыя всегда — рабы своихъ влеченій, y дикарей и мало развитыхъ людей, затмъ y людей съ сильно выраженнымъ темпераментомъ и, наконецъ, y разнаго рода душевнобольныхъ. Кром всхъ этихъ формъ ограниченія свободы есть еще одна, имющая весьма важное значеніе, — это опредленность характера. Характеръ мы понимаемъ, какъ сумму привычекъ къ извстнымъ дйствіямъ или извстнымъ способамъ дйствія. Привычка — чмъ старе, тмъ сильне. И существуетъ въ развитіи ея моментъ, когда она становится неодолимымъ деспотомъ поведенія человка. Здсь уже иногда человкъ даже при самомъ искреннемъ желаніи бываетъ не въ силахъ одолть себя. Если мы все это примемъ во вниманіе, то поймемъ, сколь минимальнымъ можетъ быть участіе свободы въ поступкахъ людей. Большаго удовлетворенія своихъ интересовъ наука, кажется, и желать не въ прав, когда апологетамъ свободы приходится отстаивать почти что только ея простое существованіе, a не проявленія (esse, a не operari, какъ выражается Шопенгауэръ). Интересамъ индетерминизма можетъ служить то утшительное соображеніе, что отрицаніе всеобщности причинной связи, сколь ни рзко расходится оно, съ требованіями научнаго мышленія, не есть всетаки логическій абсурдъ. Безусловное господство закона причинности надъ областью всего совершающагося въ мір не есть требованіе логики. Логика ни къ чему такому не обязываетъ. Ея прямая задача — опредлить законы согласія нашего мышленія съ самимъ собою, a не съ объективной дйствительностью: ergo, ни на какія реальныя утвержденія, т. е. на приговоры касательно совершающагося въ мір, она не иметъ права. Эта послдняя задача принадлежитъ теоріи познанія. Мы, говоря это, не забываемъ, что, напримръ, законы тожества и противорчія логика разсматриваетъ, какъ имющіе силу для объективной дйствительности, и потому считаетъ выводы изъ реальныхъ положеній, истинность коихъ дознана какимъ-либо путемъ {только отнюдь не путемъ логическаго анализа.}, полученные при помощи правилъ, основанныхъ на этихъ двухъ законахъ, — столь-же справедливыми относительно объективной дйствительности, какъ и положенія, послужившія основаніями вывода. Но, во-первыхъ, здсь мы имемъ простой фактъ субъективной необходимости мыслить такъ, a не иначе. Между тмъ, сознавая всю эту необходимость, мы можемъ, нисколько не, нарушая требованій логики, сомнваться въ приложимости законовъ тожества и противорчія къ вещамъ въ себ. Доказательствомъ служитъ примръ философовъ критической школы. Упрекать-же эту школу въ безцеремонномъ попраніи законовъ логики мене всего возможно. A во-вторыхъ, законами тожества и противорчія и исчерпывается сумма требованій, которыя логика предъявляетъ къ объективной дйствительности, хотя и не считаетъ себя вправ быть увренной въ ихъ исполненіи. Законъ-же причинности мы вовсе не согласны считать логическимъ закономъ мышленія. Логика, по нашему мннію, не иметъ ршигельно никакого права выставлять принципъ, что всякое явленіе иметъ свою причину. И мы полагаемъ, что логика нисколько не пострадала-бы, если-бы, этотъ принципъ оказался не врнымъ, т. е. если-бы, напримръ,законъ причинности не имлъ всеобщаго и необходимаго значенія, a допускалъ-бы исключенія или даже совсмъ не имлъ приложенія. Если-бы всеобще необходимое значеніе закона причинности было требованіемъ логики, то отрицаніе этого значенія, какъ и всякое отрицаніе прямыхъ логическихъ требованій, должно-бы казаться верхомъ нелпости, абсурдомъ, оно свидтельствовало-бы о крайне не, нормальномъ состояніи умственныхъ способностей мыслителя. A между тмъ Юмъ и Милль, два великихъ философа новаго времени, пріобрвшихъ себ безсмертную славу образцовой ясностью, трезвостью и дловитостью мысли, не задумались выступить съ своимъ скепсисомъ по этому вопросу {Милль въ своей Логик говоритъ, ‘я убжденъ, что всякому, кто привыкъ къ отвлеченію и анализу, захочетъ честно упражнять свои способности для предположенной цли и пріучить свое воображеніе создавать нужное представленіе, — будетъ не трудно представить себ, напримръ, что въ одной изъ многихъ сферъ, на которыя звздная астрономія длитъ теперь вселенную, событія могутъ слдовать одно за другимъ случайно, безъ всякаго опредленнаго закона. Ни въ нашей опытности, ни въ нашей духовной природ ничто не представляетъ достаточной или хоть какой-либо причины врить, чтобъ нигд этого не было’. (Сист лог., т. II, стр. 91).}. Уже одно это обстоятельство должно заставить серьезно призадуматься защитниковъ логической природы закона причинности.
Итакъ, пусть методологическимъ принципомъ соціологіи и исторіи остается положеніе: нтъ дйствія безъ причины, для подавляюще-превосходящаго большинства явленій этотъ принципъ будетъ совершенно вренъ, a проявленія свободной воли, — если они гд и будутъ имть мсто, — составятъ въ сравненіи съ нимъ ничтожную, можно сказать, исчезающую величину. И это — тмъ боле, что вдь ршенія сво <Так в скане>
чего либо безусловно новаго, не подготовленнаго ходомъ всей предшествующей жизни человка, въ нихъ мы имемъ лишь выборъ между предпосящимися сознанію и подготовленными жизнью (т. е. рядомъ физическихъ, физіологическихъ, психическихъ и соціальныхъ причинъ) возможностями поступка при данныхъ обстоятельствахъ, — слдовательно, если и нельзя съ точностью предсказать, какъ именно поступитъ въ данномъ случа свободный человкъ, то все-же число и качество возможныхъ для него поступковъ вполн доступны познающему уму.
Послднее обстоятельство длаетъ возможнымъ примненіе здсь теоріи вроятностей: равновроятность, несовмстимость и всевозможность (ср. стр. 345, пр.), очевидно, даны при каждомъ акт индивидуальнаго свободнаго выбора. Задача, разршаемая при помощи теоріи вроятностей, можетъ быть задана какъ относительно ішдивидуума, такъ и относительно боле или мене значительной группы ихъ (общества). Если, напр., при данныхъ обстоятельствахъ извстный индивидуумъ A можетъ совершить m поступковъ, въ числ которыхъ есть поступокъ В, то при совершенно свободномъ выбор, не обусловленномъ какимъ либо мотивомъ, вроятность, съ какою можно отъ индивидуума A ожидать поступка В = 1/m. Варіировать и осложнять эту задачу можно множествомъ способовъ: можно предположить, что въ жизни даннаго индивидуума A такія обстоятельства повторяются извстное число разъ въ изв. промежутокъ времени, можно представить, что въ обществ, состоящемъ изъ a индивидуумовъ, b индивидуумовъ находятся въ обстоятельствахъ, свободной воли лишь независимы отъ мотивовъ, но отнюдь не должны непремнно состояться вопреки мотивамъ. Добрая половина свободныхъ дйствій — таковы, что по существу совпадаютъ съ дйствіями, къ которымъ влекли сильнйшіе мотивы, т. е. человкъ весьма часто свободно поступаетъ такъ же, какъ поступилъ бы онъ, если бы и не проявлялъ своей свободы, a просто поступалъ по сильнйшему мотиву, въ этомъ случа характеръ своего поступка (свободный или несвободный) знаетъ только самъ человкъ, a для посторонняго наблюдателя ничего боле не остается, какъ только объяснять его изъ мотивовъ, т. е. причинно. Да и остальныя то свободныя ршенія вдь не создаютъ <Так в скане>
при которыхъ каждый изъ нихъ могъ бы, подобно A въ приведенномъ выше примр, совершить поступокъ В съ вроятностью = 1/m и т. д. Каждое изъ этихъ предположеній содержитъ данныя для постановки вопросовъ, разршаемыхъ при помощи теоріи вроятностей.
Какъ видимъ, предлагаемая нами поправка къ воззрніямъ П. А. Некрасова на свободу воли не только не мшаетъ признанію закономрности соціальныхъ процессовъ и, слдовательно, примненію къ ихъ изученію теоріи вроятностей, но еще открываетъ для послдней новую сферу приложенія: теорія вроятностей, оказывается, можетъ, говоря словами автора. ‘перелагать на счеты’ не только дйствія той свободы воли, какую онъ признаетъ, но и свободы боле радикальной, понимаемой въ смысл безпричиннаго выбора. A если такъ, то соціологія и исторія, признающія закономрность въ массовыхъ проявленіяхъ человческой дятельности, получаютъ уже полную сатисфакцію, потому что свобода воли перестаетъ въ какомъ бы то ни было смысл нарушать закономрность соціальныхъ процессовъ: закономрность, основанную на принцип причинности, свобода почти не нарушаетъ вслдствіе крайне малаго числа случаевъ, когда она можетъ проявляться, a т случаи, когда она предположительно проявляется, всетаки не ускользаютъ отъ учета при помощи теоріи вроятностей и, стало быть, въ массовомъ процесс даже и продукты свободы слагаются въ нчто закономрное.
Та свобода, которую признаетъ и защищаетъ П. А. Некрасовъ, не есть свобода воли, a частію свобода дйствія, частію же свобода личноти. Но, во всякомъ случа, и этой защитой онъ оказываетъ весьма цнную услугу какъ соціологіи, статистик и исторической наук, — настаивая на реальномъ значеніи въ массовыхъ проявленіяхъ человческой дятельности психическихъ факторовъ, игнорируемыхъ соціологами и историками матеріалистическаго направленія (см. выше, стр. 380, N 2), — такъ и идеалистической философіи.
1903 г. 19 февраля.