Мастерица, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1889

В дороге
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Скачать в PDF

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ПОЛНОЕ СОБРАНЕ СОЧИНЕНЙ
СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА
И КРИТИКО-БОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА

ТОМЪ ДВНАДЦАТЫЙ

ИЗДАНЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ. ПЕТРОГРАДЪ
1917

Мастерица.
Очеркъ.

I.

— Господи иусе Христе, помилуй насъ…— выкрикивали особымъ раскольничьимъ речитативомъ тонкіе дтскіе голоса подъ расписаннымъ окномъ опалубленной новымъ тесомъ избы раскольничьей мастерицы Таисьи.
‘Молитвовались’ эти голоса не одинъ разъ, пока мастерица ‘отдавала аминь’. Потомъ шелкала въ воротахъ желзная запорка, а тесовая распашная калитка точно проглатывала притихавшую гурьбу маленькихъ двочекъ съ повязками на лбу. Мальчиковъ Таисья не учила, а только двочекъ, причемъ, по древнему обычаю, вс ея выученицы щеголяли въ особыхъ повязкахъ на голов,— длалась изъ ситца или дешевенькой парчи полоса въ два вершка шириной, подшивалась съ исподней стороны выбойкой, отворачивалась по краямъ веселаго цвта тьмой, а на концахъ пришивались вязки изъ такой же тесьмы — вотъ и готова повязка. Спереди она прикрывала лобъ, а на затылк повязывала тонкія дтскія косички. Двочки въ такихъ повязкахъ походили на черничекъ, Таисья славилась своею строгостью, и выученицы боялись ея, какъ огня Она не выпускала изъ рукъ ременной лстовки, которой и наказывала лнивыхъ на мст преступленія безъ всякой пощады, такъ что худенькія дтскія плечи часто покрывались синими пятнами и рубцами отъ матушкиной науки,— выученицы звали свою мастерицу ‘матушкой’.
Дворъ у мастерицы былъ темный, закрытый тесовою крышею наглухо,— въ Красномъ-Яру лсу было много, и знакомые мужики, желавшіе научить своихъ дочерей мастерству, навозили Таись всякаго добра. Поднявшись на крыльцо, устланное домашней работы половикомъ, двочки шли въ темныя сни, отдлявшія переднюю избу отъ задней, я отсюда уже попадали въ мастерскую, т.-е. въ заднюю избу. Изба была небольшая и очень скупо освщалась небольшими окошками: большая русская печь занимала почти половину всего помщенія, а широкія полати ‘застилали’ свтъ, особенно когда кто входилъ въ избу съ освщенной яркимъ солнцемъ улицы. Около стнъ шли широкія деревянныя лавки, крашеныя кубовой краской, въ углу стоялъ большой зеленый кіотъ съ большими и малыми образами своего древлеотеческаго письма. Между кіотомъ и окномъ была приколочена деревянная заставка, въ которой лежали старопечатанныя и рукописныя книги, ладанъ, восковыя скитскія свчи (безъ золота, какъ у православныхъ) и мдная кицея на ножкахъ (кадильница съ деревянной ручкой). Когда Таисья уходила изъ дому, она завшивала святыню особой пеленой съ нашитымъ на нее изъ позумента восьмиконечнымъ раскольничьимъ крестомъ. Въ переднемъ углу стоялъ крашеный деревянный большой столь, за которымъ и происходило мастерство.
Войдя въ избу, двочка клала установленный началъ передъ кіотомъ и потомъ кланялась Таись въ ноги, приговаривая:
— Матушка, прости и благослови…
— Богъ васъ проститъ, Богъ благословитъ,— длано-ласковымъ тономъ отвчала Таисья и въ свою очередь отвшивала уставной поклонъ.
Двочки разбирали свои указки и усаживались каждая за свою книгу. Младшія учили старинную азбуку, постарше читали часовникъ, еще постарше учили кафизмы, а самыя старшія ‘говорили кануны’ — верхъ мудрости, какую могла Таисья удлять своимъ выученицамъ.
— Повторяйте зады,— говорила мастерила для начала дла.
Этого было достаточно, чтобы изба сейчасъ же наполнилась пвучими дтскими голосами, механически повторявшими каждое слово десятки разъ, пока оно на вки вчные не отпечатывалось въ дтскомъ мозгу. Самая бойкая выученица едва въ голъ достигала того, что могла разбирать простыя слова по складамъ, а бглое чтеніе славянской печати усваивалось не раньше двухъ, трекъ лтъ. Книгъ гражданской печати Таисья не признавала, и все мастерство шло по славянской печати. Читали нараспвъ, немного въ носъ, какъ требуетъ того древлее четъе-птье. Когда ученица сбивалась, Таисья подсаживалась сама и речитативомъ, чеканя слова и отбивая слоги съ удареніями, поправляла ее. Такъ какъ учили вс вслухъ, то вся комната наполнялась смшанной волной звуковъ и тонкимъ гудньемъ, какъ въ пчелиномъ уль.
Когда машина была пущена въ ходъ, Таисья садилась съ чулкомъ на лавку и погружалась въ сладкую педагогическую дремоту. Но чуть проскользалъ малйшій неврный звукъ, какъ она сейчасъ же просыпалась, точно мельникъ, который и во сн слышитъ неврный помолъ. Въ своемъ синемъ косоклинномъ сарафан Таисья имла такой строгій видъ, точно игуменья. На голов она носила темный платокъ, надвинутый на глаза. Блдное, восковое лицо съ плотно сжатыми губами, ввалившимися глубоко темными глазами и утинымъ носомъ никогда не было красиво, но всегда было строго и сдержанно-умно. Таисья никогда не улыбалась, точно вся она когда-то очень давно застыла да такъ и не могла оттаять.
Если самой Таись что-нибудь недосужилось, она приглашала старика Ипатыча. Онъ забирался на полати и оттуда руководилъ занятіями. Книги было не нужно, потому что Ипатычъ зналъ всю науку наизусть. Когда выученица запутывалась ‘въ урок’ или въ ‘задачахъ’, онъ громко кричалъ ей съ полатей и заставлялъ повторятъ. Въ свое время Инатычъ считался въ Красномъ-Яру лучшимъ мастеромъ, но сталъ ‘скудаться поясницей и ногами’, а мастерство ушло. Онъ и дома все лежалъ на полатяхъ. Въ Красномъ-Яру Ипатычъ славился, какъ лучшій знатокъ демественнаго пнія по крюкамъ,— никто такъ твердо не умлъ вытягивать крюки, какъ Ипатычъ.
Мастерство начиналось въ 8 часовъ утра, потомъ въ 12 ученицы бгали домой обдать, а посл обда опять учились, пока можно было читатъ безъ огнія. При огн Таисья не учила, потому что съ лучиной нельзя, а со свчами невыгодно. Да и такъ ужъ установилось прежними мастерицами, такъ старое не переиначивать — будетъ и дня, особенно лтомъ.
Такъ дло шло годъ за годомъ, и ничто не смущало покоя Таисьи. Правда, земство открыло въ Красномъ-Яру небольшую школу и выслало сюда учительницу, но она не могла быть конкуренткой Таись, потому что ‘проходила’ одну ‘гражданскую печать’. Въ земскую школу посылали ребятъ обмірщавшіеся люди, которые повихнулись въ святоотеческихъ преданіяхъ, но такихъ было пока немного, и мастерица Таисья не унывала съ своими канунами и каизмами. Она такъ сама врила въ истинное значеніе своего ремесла, что не могла допустить что-нибудь другое. И отцы и дды учились, такъ дтямъ-то не перемнять-стать. Да и старые люди не глупе были ныншнихъ. Раскольничья педагогія сложилась въ теченіе не одной сотни лтъ и достигла замчательныхъ по воспитательному значенію результатовъ, и можно только удивляться, какимъ образомъ изъ выучениковъ и выученицъ, зубрящихъ кануны, часословы и кафизмы, вырабатываются вс эти начетчики и начетчицы, уставщики, мастерицы и вообще руководящая раскольничья старшина. Есть какіе-то незримые пути, посредствомъ которыхъ переливается спеціальная закваска изъ одного поколнія въ другое, и раскольничья школа занимаетъ здсь, безъ сомннія, одно изъ первыхъ мстъ.
Итакъ, у Таисьи шло дло хорошо, какъ у тысячъ другихъ потаенныхъ раскольничьихъ мастерицъ. Бда пришла на нее нежданно-негаданно. Разъ утромъ пришелъ къ ней Инатычъ, вызвалъ въ снцы и сообщилъ:
— Попа новаго благословеннаго {Благословенными попами раскольники называютъ единоврческихъ священниковъ.} въ Яръ прислали.
— Ну? Мало ли ихъ здсь перебывало… Опять какого-нибудь запивоху прислали, на исправу.
— То-то вотъ и не угадала… Особенный попъ-то изгаданъ. Костянтипомъ звать… Онъ, слышь, тоже робятъ будетъ учить и по нашимъ книгамъ…
— Нно-о?..
— Я теб говорю. Оборотистый попъ… Гд такого и выискали. Теперь ухалъ въ лсъ: надлъ азямъ, подобралъ волосы, подпоясался, да на возъ, да въ лсъ… Самъ, слышь, и дрова будетъ рубить и сно косить. На вс руки источникъ, а чтобы виномъ зашибать — ни-ни!
— Глаза отводитъ что-нибудь… Видали мы ихъ, благословенныхъ-то. Разв хорошаго человка пошлютъ въ Яръ?.. Побьется, побьется и броситъ…
— Можетъ, и броситъ, а только большой разговоръ промежду нашихъ пошелъ.
Красный-Яръ, какъ глухой раскольничій уголъ, на консисторской бирж не имлъ никакой цны. Сюда отправляли въ ссылку напрокудившихъ и вообще повихнувшихся, главнымъ образомъ тхъ вдовцовъ, которые пили запоемъ. Взгляды высшей духовной власти и мстныхъ консисторій діаметрально противоположны: если первая обращаетъ особенное вниманіе на т мста, гд необходима упорная борьба съ расколомъ, то послдняя мряетъ, ихъ количествомъ жалованья и годовыми доходами. Въ числ такихъ ссыльныхъ угловъ, куда отправляли на исправленіе запойныхъ вдовцовъ, былъ и Красный-Яръ. Рдко кто здсь заживался — или умретъ, или сопьется вконецъ, а если понравится, то сейчасъ же получитъ переводъ въ лучшее мсто. Понятно, что появленіе молодого и непьющаго попа Константина произвело общую сенсацію.
Ипатычъ началъ приходить къ Таись каждое утро и каждый разъ приносилъ какую-нибудь непріятную новость.
— Какъ-то похалъ онъ въ кузницу лошадь ковать,— разсказывалъ старикъ, разводя руками.— Ну, завели лошадь въ станокъ… Кузнецы-то съ похмелья и ходятъ около лошади, какъ именинники. Смотрлъ-смотрлъ на нихъ попъ-то да и говоритъ: ‘Да разв такъ лошадей-то куютъ?’ Ухватилъ самъ подкову, сейчасъ ее въ горнъ, накалилъ, направилъ и давай подковывать самъ. Кузнецы-то только ахнули, какъ онъ орудуетъ… Онъ и кузнецъ, и плотникъ, и дроворубъ, и косарь — вотъ такъ благословенный попъ!.. А ребятъ выучиваетъ, слышь, въ три мсяца…
Таисья больше не спорила, а выслушивала эти разсказы молча, по-монашески опустивъ глаза. Она привыкла относиться съ недовріемъ ко всему, что носило печать никоніанства, а единоврческую церковь называла ‘ловушкой’. Ее смущали главнымъ образомъ эти разговоры между старообрядцами: дался имъ этотъ попъ, галдятъ да судачатъ.

II.

— Погоди, упыхается,— говорила Таисья, выслушивая вс эти новости.— Новая метла чисто мететъ…
Но попъ Константинъ не упыхивался, а какъ будто сразу всего себя и не оказываетъ. Главное, везд самъ, благо по церкви дла немного — прихожане числились только по метрикамъ. Была при церкви земля, которая лежала пустая,— попъ за нее и взялся первымъ дломъ. Расчистилъ, распахалъ, удобрилъ, посялъ, а къ осени былъ съ своимъ хлбомъ. Попадья орудуетъ въ огород и впереди другихъ бабъ поспваетъ. Потомъ привезъ попъ откуда-то пару чурокъ съ пчелами и выставилъ въ огород,— до него въ Красномъ-Яру о пчелахъ только слыхали. Красуется колосомъ поповская пашня, гудитъ поповская пчела, а попъ ужъ топоромъ постукиваетъ, только щепы летятъ. Служить въ церкви приходится только по праздникамъ, а въ будни попъ цлое утро занимается съ ребятишками. Сначала училъ ихъ у себя въ квартир, а потомъ охлопоталъ въ волости избушку. Когда онъ выучилъ первыхъ ребятишекъ, къ нему навели другихъ. По шерсти всмъ пришелся легкій на всякую работу попъ Константинъ, и повели къ нему ребятъ люди древляго благочестія, потому будетъ ребятамъ у мастерицъ да у мастеровъ муку мученическую принимать. Схватило и Таисью за живое, когда отъ нея взяли двухъ двчонокъ да свели къ попу.
— Каково онъ поворачиваетъ, благословенный-то?— злорадствовалъ Ипатычъ, подзадоривая Таисью.— Я, гритъ, вашей вры не трогаю: одному, слышь, Богу молимся. Ребятъ въ два мсяца выучу, а тамъ, какъ знаете… Вонъ онъ какой! Главная причина, наравн съ мужикомъ во всякой работ, да еще и за поясъ заткнетъ, ежели съ косой или съ топоромъ.
Нейдетъ у Таисьи попъ изъ головы. Годъ прошелъ, а попъ все такой же, только еще завидуще сдлался на всякую работу. Свои же раскольники поднимаютъ мастерицъ на смхъ,— ребятъ только мучатъ наши мастерицы, учились бы у попа сами, какъ дло длать. Но не ученьемъ попъ взялъ,— въ земской школ гражданской печати еще скоре и лучше выучивали,— а взялъ онъ своей простотой да мужицкой работой. И жизни человкъ примрной — водки не пьетъ, табаку не куритъ, ни сучка ни задоринки, и на свон мсто не жалуется. ‘Много ли мн, попу, надо?’ — говоритъ и посмивается.
Терпла-терпла Таисья и надумала: пойду, скажу попу свое бабье словечко — не състъ онъ меня. Встала утромъ пораньше, прибрала все по хозяйству, спосылала за Ипатычемъ, чтобы присматривалъ за ребятишками, а сама къ попу. Въ Красномъ-Яру всего дв улицы — одна на самомъ берегу озера, а другая въ полугор. Дворовъ пятьсотъ волостные насчитывали, когда подать собирали. Деревянная единоврческая церковь стояла на мысу, а поповскій домъ напротивъ. Озеро Искуль большое да свтлое и со всхъ сторонъ точно синей стной обнесено высокими горами. Въ южномъ Урал такихъ озеръ сотни. По другую сторону села выпала съ горъ рчонка Каменка, а по ней и покосы, и пашни, и всякое угодье. Башкирская была земля, да мало-по-малу захватили ее русскіе насельники. Идетъ Таисья по улиц и любуется Краснымъ-Яромъ и озеромъ: угодное мсто старички-раскольнички высмотрли, когда бжали изъ Расеи. На озер, въ дальнемъ конц, и посейчасъ три острова Крестовыми называются. На нихъ были раскольничьи скиты, да позорены, а народъ каждую весну идетъ черезъ Красный-Яръ на эти острова, чтобы помолиться на могилкахъ у своихъ раскольничьихъ угодниковъ — старца Пахомія, да другого старца Пафнутія болящаго, да третьяго старца Паисія страстотерпца-постника.
Поповскій домъ тремя окошками выходилъ прямо на озеро. Подошла Тансья и помолитвовалась у крайняго окна, а попъ голову изъ окошка высунулъ и аминь отдалъ.
— Добро пожаловать, Таисья Тимоевна,— говоритъ попъ, когда Таисья вошла въ поповскую горницу.
Помолилась Таисья на образа,— не ‘мазанные’, а писанные образа у попа,— и говоритъ:
— А ты какъ меня знаешь, отецъ благословенный?
— Какъ мн тебя не знать, когда у насъ и ремесло съ тобой одно. Садись — гостья будешь, а въ ногахъ правды нтъ.
Собой попъ Константинъ не великъ да кряжистъ, бородка рыжая, глаза срые, быстрые, а руки все въ карманахъ заплатаннаго подрясника прячетъ. Говоритъ рчисто, съ повадкой, хоть бы и не попу въ пору. Оглядла Таисья своимъ бабьимъ глазомъ всю горницу — богатства не замтно, а чистенько. Значатъ, попадья угодница свое дло править. Вонъ и половички на полу домотканные и везд занавсочки да салфеточки — свое женское дло, некупленное. Понравилось Таись въ поповской горниц: согласно живутъ, видно, хозяева и трудничаютъ каждый по своей части. Вышла и попадья, еще молодая бабочка совсмъ, а платокъ на голов по-крестьянски повязанъ. Поздоровалась съ гостьей и засуетилась,— такая ласковая да привтливая попадья.
— А я къ теб, отецъ благословенный, съ своимъ бабьимъ словомъ пришла,— заговорила Таисья.— Ужъ не взыщи, ежели что и не ладно молвятся. Дло наше темное, неученое… У насъ только и свту въ окошк, что Красный-Яръ, а дальше-то не бывала.
— Ну, въ чемъ дло?
— Да вотъ насчетъ твоего легкаго ученья пришла поговорить съ тобой, отецъ благословенный. Скоро ты выучиваешь ребятишекъ, а того не подумаешь, что неладно это.
— Какъ неладно? Ты два года будешь мозолить ребятишекъ, а я въ два мсяца оболваню. Спасибо сказываютъ ваши же старообрядцы.
— Все это ладно, да не больно, отецъ благословенный… Конечно, наше учеба долгая, трудная, а твоя легкая,— только это нехорошо. Все нынче на легкую руку норовятъ сдлать, оттог и народъ пошелъ легкій… Онъ въ грамот у тебя легко обернулся и въ другомъ мст тоже легкаго захочетъ. Какъ ты на этотъ счетъ полагаешь, отецъ благословенный? Вдь другая легкая-то копеечка заберется въ карманъ, такъ и тяжелыя денежки уведетъ за собой… Недаромъ пословица молвится: домашняя гривна дороже зазжаго рубля. Да и Богъ-то, отецъ благословенный, велитъ трудиться и въ пот лица своего снискивать хлбъ, а вы все легче стараетесь длать да пріятне… Ваша-то легкая грамота ни къ чему не идетъ, выучится, а потомъ гармонію купитъ, а наша трудная работа совсмъ другое. Вотъ ты, умный человкъ, и разсуди, какъ будетъ лучше-то?
Эти слова заставили попа Константина задуматься: въ словахъ Таисьи была извстная доля правды, и притомъ правды оригинальной. Какъ это ему раньше въ голову не приходила такая мысль.
— По-своему ты пожалуй, права Таисья Тимоеевна,— отвтилъ онъ посл своего раздумья,— только не досказала всего. Не въ одной учеб дло.
— Не всякое слово молвится, а о другомъ и помолчать во-время… Вотъ я шла сюда и противъ тебя думала, а какъ увидла твои-то заплатки такъ, пожалуй, и по-другому подумаю. Одно нехорошо, ручки вотъ въ карман все держишь.
— Я что. Привычка…
— А ты подумай,— ежели привычка!.. Вонъ городскіе-то шелковые попы ваши, такъ т у насъ совсмъ нараспашку ходятъ.— тоже нехорошо. Прости на глупомъ бабьемъ слов, волосъ дологъ да умъ коротокъ.
— Хорошо, хорошо…— засмялся Константинъ, и ласково посмотрлъ своими быстрыми глазами на мастерицу.— Ты — моя гостья, и всякое лыко въ строку.
Посидла Таисья поговорила еще о разныхъ пустякахъ и ушла. Понравился ей попъ,— этотъ не пропадетъ и рчистъ нечего сказать. Въ зубахъ слово не завязнетъ.
Завернула она къ нему и въ другой разъ. Закинула какое-то задлье къ попадь, а потомъ выждала, когда попадья вышла изъ комнаты, и сказала:
— Вотъ что, отецъ благословенный… Сколько ты здсь жалованья получаешь?
— Рублей семнадцать въ мсяцъ наберется….
— А доходу?
— Рубля два въ мсяцъ тоже наберется…
— Мало.
— Немного, но какъ кто привыкъ жить. Пока не жалуюсь, а тамъ пахать буду больше — вотъ и хлбъ.
— Такъ, такъ.. Врное твое слово, отецъ благословенный. Ты это правильно сказалъ… Одна у всхъ кормилица-земля… Только все-таки погляжу-погляжу я на тебя, а неподходящее это дло отцу благословенному. Нашлось бы и другого дла…
— Богъ любитъ труды: сейчасъ одно длаю, а подвернется другая работа — за нее примусь.
— Такъ-то оно такъ, да только можно маленько и иначе…
Таисья оглянулась, подошла къ попу поближе и прошептала:
— Переходи ты къ намъ отецъ благословенный… Полюбился ты всмъ здсь, а цны теб нтъ настоящей у твоего-то начальства. Въ золот будешь ходить…
— Спасибо на добромъ слов. Таисья Тимоеевна, а золота мн ничьего не нужно… Да и нехорошо, когда человкъ съ одного берега перебгаетъ на другой. Вотъ сейчасъ вы меня уважаете, а тогда сами посметесь, что польстился благословенный попъ на легкое житье.
— Ну, анъ, извини, что не въ пору сказала.
Ипатычъ дожидался возвращенія Таисьи съ особеннымъ нетерпніемъ.
Сомустилъ всхъ попъ, а съ чмъ-то она придетъ отъ него? Говорокъ она баба, да какъ бы ошибочку какую не сдлала.
— Ну что, Таисьюшка?— спрашивалъ Ипатычъ, когда мастерица вернулась.
Таисья не сразу отвтила. Раздлась, сла на лавку къ столу, подперлась рукой и молчитъ.
— Укрпился попъ… а?— приставалъ Ипатычъ,
— Это не попъ, а наша погибель…— отвтила мастерица, безсильно опуская руку.— Нашимъ-то исправленнымъ попамъ учиться у него…
1889.
Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Да, виновен…, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1895
  2. В услужении, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1897
  3. У теплого моря, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1898
  4. В горах, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1883
  5. Медвежий угол, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1891
  6. Авва, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1884
  7. Могилки, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1901
  8. Савка, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1895
Электронная библиотека