Мармион. Часть первая, Скотт Вальтер, Год: 1808

Переводы
Время на прочтение: 50 минут(ы)
Скачать в PDF

МАРМІОНЪ,
или
БИТВА ПРИ ФЛОДДЕНЪ ФИЛД.

Сочиненіе

Сира Валтера Скотта.

Переводъ съ Французскаго.

ВЪ ДВУХЪ ЧАСТЯХЪ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

МОСКВА.
Въ Типографіи И. Степанова. При Императорскомъ Театр.
1828.

Печать позволяется

съ тмъ, чтобы по напечатаніи, до выпуска въ продажу, представлены были въ Цензурный комитетъ: одинъ экземпляръ сей книги для Цензурнаго Комитета, другой для Департамента Народна то Просвщенія, два экземпляра для Императорской Публичной Библіотеки и одинъ для Императорской Академіи Наукъ. Москва, 1,827 года, Октября 20 дня.

Цензоръ Сергй Аксаковъ.

ПРЕДУВДОМЛЕНІЕ.

Я думаю, никому не покажется удивительнымъ, если какой-нибудь Авторъ въ другой разъ старается снискать благосклонность Публики, тмъ боле, когда онъ уже прежде заслужилъ оную всеобщимъ одобреніемъ, впрочемъ можно совершенно увритъ Гг. читателей, что Авторъ Марміона не заставитъ ихъ скучать при чтеніи его вторичнаго творенія и не уменьшитъ того всеобщаго одобренія, каковое заслужилъ онъ за первую свою поэму (Послдній Бардъ). Это новое твореніе иметъ основаніемъ своимъ похожденія вымышленныхъ лицъ, но издано въ свтъ подъ названіемъ Битвы Флодденъ-Филдъ, потому что судьба Героевъ тсно соединена съ симъ достопамятнымъ сраженіемъ. Хотя Авторъ въ семъ повствованіи показываетъ годъ сей эпохи и описываетъ правы и обычаи того времени, но за всмъ тмъ, этотъ поэтическій романъ ничего не иметъ общаго съ исторіею, а еще и того мене съ высокимъ понятіемъ объ эпопеи, впрочемъ всеобщее вниманіе, каковое заслужила поэма Послдняго Барда, заставляетъ надяться поэта, что сіе твореніе принесетъ Публик еще большее удовольствіе, ибо въ немъ живою кистію изображены нравы феодальныхъ временъ, отъ чего сіе романическое повствованіе длается весьма занимательнымъ.
Поэма начинается съ первыхъ дней Августа, а битва Флодденъ Филдъ оканчивается 9 Сентября 1515 года.

ВВЕДЕНІЕ
КЪ
ПЕРВОЙ ПСНИ.

Ноябрское небо мрачно и холодно, листья желтютъ и валятся съ деревъ, посреди маленькаго нашего сада, окруженнаго со всхъ сторонъ крутыми горами, вы недавно едва примчали тихій ручей, на берегахъ котораго росъ млкій лсъ и котораго волны съ приятностію журчали, но нын онъ разлившись вдаль и раздлившись на многіе рукава, протекаетъ посреди кустарниковъ, лишенныхъ зелени, наполняетъ поляны и съ яростнымъ стремленіемъ перескочивши чрезъ скалы, упадаетъ съ оныхъ каскадами, гд получивъ еще большую быстроту и покрывшись черною пною, низвергается въ Твидъ. Блестящіе осенніе цвты уже не украшаютъ лсовъ, покрывающихъ наши холмы, пурпуровый ихъ видъ боле не отражается на зеркальной поверхности Твида.— Веракъ пропалъ на Нееднам, который нкогда гордился великолпіемъ своихъ красотъ, верхушки сей горы покрылись блднымъ цвтомъ, а соединенныя между собою вершины Пера обнажились. Стада, поспшно оставляя сіи высоты, сбгаютъ въ глубокія долины, огражденныя горами, гд он еще утоляютъ свой гладъ увядшею травою, согрваемою нсколькими слабыми лучами, он, кидая во кругъ себя робкіе взоры, смотрятъ съ сожалніемъ на увядшую мураву и дождливое небо, наконецъ отъ холма, питавшаго ихъ цлое лто, тянутся къ дальнему ручью Гленкійнонъ, пастухъ, почувствовавъ изморь, закутался въ широкую свою епанчу. Собаки его уже съ радостнымъ лаемъ не бгаютъ во кругъ стада, но дрожа отъ холода, лежатъ у ногъ своего хозяина, или слдуютъ за нимъ, лниво поднимая по временамъ голову и потомъ опять ее опуская, какъ бы предчувствья жестокость страшной бури.
Мои дти, также сильные, проворные и живые, какъ дти всхъ на горныхъ жителей, предчувствуя наступленіе печальнаго времени года, сожалютъ о своихъ астрахъ, воспоминаютъ о лтнихъ играхъ и спрашиваютъ меня вздыхая: ‘Возвратится ли опять весна, птицы и стада будут ли опять радоваться? и украсится ли цвтами боярышникъ?’
Да, маленькіе болтуны, астры снова украсятъ ваши куртинки въ саду, боярышникъ опять разцвтетъ, изъ цвтовъ котораго вы любите плести гирлянды, овечки опять будутъ пастися на лугахъ и птички снова заноютъ въ рощицахъ, и когда вы предадитесь съ ними вмст радости и рзвости, то сіи приятные дни покажутся вамъ весьма краткими.
Весна опять по неизмняемому ходу временъ года возвратится, вдохнетъ жизнь нмой и безчувственной матеріи, природа, повинуясь ея плодоносному вліянію, явится снова во всемъ своемъ блеск. Но увы! какая опять весна возвратится для прогнанія зимы, царствующей въ моемъ отечеств!— Какой всемогущій голосъ можетъ сказать:— ‘Возстань лежащій въ сырой могил опытный полководецъ и храбрый воинъ?’ Кто вдохнетъ въ насъ общее чувство для всегдашняго занятія счастіемъ Англіи и вооружить нашу руку побдоноснымъ мечемъ? Весеннее солнце снова оживитъ полевые цвты, но напрасно оно будетъ разливать свою роскошь въ тхъ мстахъ, гд слава плачетъ на могил Нельсона! напрасно она разгонишь торжественную темноту, покрывающую, о Питтъ! твою священную гробницу!
Воспоминаніе о сихъ именахъ никогда не изгладится изъ сердецъ Англичанъ. Они скажутъ своимъ дтямъ: здсь почиваетъ герой, погибшій побдителемъ въ волнахъ Гибралтара! Онъ подобенъ былъ всениспровергающему грому, своею быстротой и непреодолимымъ чувствомъ. Гд онъ не возставалъ противу враговъ своего отечества, везд поражалъ ихъ непредвиднными перунами, наконецъ онъ бросилъ свои громы на сіи берега, и метеоры сіи прокатились, блеснули и разсыпались…. для того, чтобы на всегда исчезнуть. Не меньшаго сожалнія нашего достоинъ и тотъ мудрецъ, который наставлялъ сего непобдимаго воина, и коего могущественная рука бросала перуны на Египетъ, Копенгагенъ и Трафалгаръ, предопредленный свыше къ высокимъ предпріятіямъ, онъ приобрлъ, къ счастію Англіи, еще въ юности мудрость опытнаго старца. Но, увы! небо въ наказаніе за наши преступленія повергло его прежде-временно въ могилу! Честь сего добродтельнаго гражданина стремилась къ высокимъ предпріятіямъ. Онъ презиралъ могущество гордости, не покорялся обольщеніемъ гнусной скупости, жилъ только для одного Албіона. Возмутившееся войско привелъ къ правиламъ спасительнаго повиновенія, и укротивши ихъ буйную отважность, устремился къ защит знаменитаго дла и служилъ, покровительствуя законамъ, на которыхъ основывалась его свобода.
Ахъ! мы бы довольны были, если бы ты жилъ хотя и лишенный власти. Ты бы подобно бодрому часовому на башн крпости бодрствовалъ надъ Англіею, когда бы угрожали ей опасности, ты бы, какъ свтлый маякъ освщалъ путь нашимъ кормчимъ, какъ твердый столпъ, оставшійся одинъ по среди развалинъ, подпиралъ бы колеблющійся тронъ, но увы! нын сей столь необходимый оплотъ сокрушенъ, спасительный маякъ погасъ, не бодрствуетъ уже на холм часовый, котораго голосъ спасалъ Англію. Вспомните ту бодрость, которая не оставляла его до самой послдней минуты. Уже смерть носилась надъ его одромъ и радовалась своей добыч, но онъ, какъ несчастный Палинюръ, не оставляя своего опаснаго поста, отвергая вс совты требовавшіе отъ ихъ успокоенія, держалъ еще слабою рукою кормило правленія, но наконецъ корабль, лишившись своего кормщика, подвергся ярости бурной стихіи. Если во всхъ храмахъ, находящихся на равнинахъ Великобританскихъ, раздавался мирный звонъ колокола для того, чтобы возвстить поселянамъ праздникъ, въ который они должны собираться туда, для прославленія творца, если спокойствіе отечества для васъ драгоцнно, то оросите слезами безчувственный камень: подъ нимъ спитъ смертнымъ сномъ Питтъ.
Не бойтесь дать свободу вашимъ вздохамъ, ибо соперникъ его лежитъ близь него, не страшитесь произнести сихъ словъ: миръ праху твоему! Ужасъ не поразитъ васъ на могил Фокса. Оплакивайте потерю талантовъ для Англіи въ то время, когда она имла въ нихъ великую нужду, проливайте слезы о семъ непостижимомъ геніи, глубокихъ свденіяхъ, невроятной чувствительности, блестящемъ воображеніи, могущественномъ ум, который все постигалъ, все сокрушалъ и все соединялъ, и столько рдкихъ совершенствъ, такъ рано сокрыты подъ надгробнымъ камнемъ. О ты, который сожалешь, что онъ при всхъ сихъ совершенствахъ не могъ на всегда предохранить себя отъ погршностей, удали отъ себя сію жестокую мысль и уважай его смертный сонъ!
Здсь оканчиваются вс земныя предпріятія для Героевъ, Патріотовъ, Бардовъ и Королей, здсь длается неподвижною и замерзаетъ рука страшнаго воина, здсь безмолвствуютъ уста, воспвавшія славу отечества, или говорившія для защиты его, по подъ сводомъ послдніе звуки священнаго гимна, какъ бы ангеломъ, еще повторяются: Миръ людямъ на земли живущимъ въ согласіи, здсь отвергаются вс предубжденія, и хотя сердца Англичанъ могутъ его отвергнуть и удалить несправедливое пристрастіе, но никогда не забудутъ, что Фоксъ умеръ какъ Англичанинъ!… Когда почти вся Европа покорялась могуществу Франціи: Австрія разстроена, Пруссія раззорена и великодушныя намренія Россіи не сбылись, тогда Фоксъ, отвергши съ негодованіемъ безчестный миръ, не принялъ оскверненной масличной втви, сдлался великимъ предводителемъ къ слав своего отечества и прославилъ флагъ отечественныхъ кораблей. Небо, въ награду его врности и подвиговъ, назначило ему часть въ сей славной гробниц, и никогда подъ холоднымъ мраморомъ не покоился вмст прахъ, столь великихъ людей.
Одаренные необыкновенными способностями, которыя превозносили ихъ выше обыкновенныхъ людей, они никогда но примру слабыхъ душъ не достигали до властей низкими интригами, но подобно баснословнымъ богамъ, могущественныя ссоры ихъ потрясали Королевства и націи, посмотрите, подъ знаменемъ сихъ соперниковъ цлая Англія съ гордостію стоитъ, и въ цлой Британіи раздаются одн сіи слова: Фоксъ и Питтъ! Никогда волшебство не могло сравняться съ подобными длами, хотя бы въ глубин мрачныхъ пещеръ есаллискихъ мудрый Магъ захотлъ съ помощію своего искуства изсушитъ океанъ и совратить планеты отъ предназначеннаго имъ пути, но увы! талисманъ сихъ двухъ именъ утратилъ свою силу съ прекращеніемъ жизни. Геній, таланты — все погребено подъ хладнымъ мраморомъ и гд… Какъ это поучительно для человческой гордости! Небо еще боле соединило сихъ двухъ начальниковъ между собою! Пролейте слезу на гробницу Фокса: она скатится на могилу его соперника, скажите погребальную молитву надъ камнемъ Пишша: огласитъ она въ то же время и монументъ Фокса,— а торжественное эхо, всегда въ сихъ мстахъ находящееся, кажется, безпрестанно повторяетъ послдніе звуки вашего голоса.— Несогласіе ихъ кончилось съ жизнію, и они по неизмняемому общему закону отдавши долгъ природ, въ могил сдлались братьями, какихъ не найдете между живыми.— Гд можно сыскать двухъ человкъ, могущихъ, сравнишься съ ними?
Спите мужественныя сердца до тхъ поръ, когда всеобщій гласъ при послднемъ издыханіи, природы пробудитъ васъ въ самой мрачной могил, и если стенанія вашего отечества не могутъ нарушишь холоднаго молчанія вашихъ монументовъ, то сколько же слабы и безсильны къ сему вс мои сожалнія! Но вы будете прославляться въ псняхъ пограничнаго Трубадура, коего огромная арфа до сихъ поръ прославляла одинъ климатъ Каледоніи, Бардъ, восхищенный вашими длами, воспоетъ ваши безсмертныя имена.
Остановись мечта, помедли хоть минуту разочаровывать мое обольщенное воображеніе! Не могу забыть столь высокаго предмета, когда душа моя несовершенно еще успокоилась! Ахъ! вс слезы, изторгнутыя печалію, вс восторги души, весь тотъ жаръ, которымъ воодушевляется Бардъ въ минуты своего вдохновенія и вс благороднйшія движенія соединены во мн, вмст, скорбь, удивленіе, словомъ все что оставляетъ великія и возвышенныя чувства, Присоединяются къ большему усилію ихъ и исторгаются изъ моего серди, а при священномъ и торжественномъ восхищеніи, но все это будетъ слабая дань признательности!… вс мои совты слабы…. очарованіе исчезаетъ, подобно страннымъ фигурамъ инея, которыя разрушаются при появленіи первыхъ лучей утра, творенія моей музы исчезаютъ мгновенно, сіи готическіе своды, сіи надгробные камни, сіи обширные, темные и высокіе корабли, все исчезаешь, а съ ними вмст и ты, о приятная мечта! и отдаленные звуки хора достигаютъ для того до моего слуха, чтобы здсь прекратиться, и я наконецъ мало по малу узнаю пустынный лугъ, густый лсъ, окружающій мою дачу, и своихъ рзвыхъ дтей, коихъ крики смшиваются съ плескомъ волнъ Твида.
Природа, чтобы поправить своего воспитанника, прельстившагося предметомъ выше силъ своихъ, говоритъ ему: ‘Лучше для тебя блуждать туда и сюда, и скучные часы проводить вдали отъ болотъ, окруженныхъ ломкимъ тростникомъ и не преслдовать взоромъ своимъ волнующагося Твида, свободно слушать пронзительный ревъ коровы, котораго трели она созразмряетъ съ своею медленною походкою, или тамъ слушать близь гробницы сына Фингалова, повсть стараго пастуха, который, но своей невинной простот, часто отъ страха прерываетъ свой разсказъ.
Но ты, любезный другъ, лучше всхъ можешь намъ разсказать о семъ (ибо ни кто лучше тебя не знаешь сихъ древнихъ романовъ) ты можешь намъ представить, сколько еще имютъ власти надъ піитическою душею сіи разсказы древнихъ временъ, напрасно вка простираютъ свои окостенлыя руки къ строкамъ Барда, при повствованіи его о знаменитыхъ длахъ старинныхъ воиновъ еще бьется сердце съ какимъ-то непонятнымъ восхищеніемъ, или когда рыцарь входитъ въ околдованный дворецъ Морганомъ, презрвъ чары и угрозы демоновъ, проникаетъ въ гибельную часовню и разговариваетъ съ непогребеннымъ трупомъ, или чтобы тронуть сердце, госпожи Гановръ онъ нападаетъ на гордаго Тарквина въ самой его пещер и освобождаетъ шесдесятъ рыцарей, или наконецъ несовершенно очистившись, чрезъ покаяніе, предпринимаетъ набожный отыскъ святаго Греаля и видитъ во сн явленіе, котораго на яву ни когда ему уже не видать.
Лира нашихъ поэтовъ любитъ такія чудеса, они еще находятся въ волшебныхъ псняхъ Спенсера, они примшиваются также къ небеснымъ выдумкамъ Мильтона, и Дриденъ наполнилъ ими безсмертное свое твореніе о кругломъ стол. Король и прихотливый дворъ внимаютъ благороднымъ вдохновеніямъ піита и предпочитаютъ ихъ по справедливости дкимъ сатирамъ, комедіямъ и народнымъ пснямъ. Лиши ихъ сихъ славныхъ предметовъ, тогда огонь священной музы осквернится и геній унизится
Восхищенные воспоминаніемъ сихъ славныхъ именъ, мы, какъ переродившіеся дти прошедшаго поколнія, стремимся сокрушить копье въ твоихъ излитыхъ владніяхъ, о геній рыцарства! и мы идемъ отыскивать ту очарованную башню, гд ты давно уже спишь, не внемля сильнымъ мольбамъ угнтенныхъ. Но если сверная лира тебя пробудитъ, то явись въ полномъ вооруженіи, съ щитомъ, копьемъ, шлемомъ, украшеннымъ гордымъ султаномъ и шарфомъ, сопутствуемый феями, гигантами, драконами, рыцарями, карлами, волшебниками вооруженными магическими прутьями и красавицами дущими на блыхъ парадныхъ лошадяхъ. Пусть вокругъ тебя соберутся: чистая любовь, краснющая при открытіи своемъ, тайна едва постигаемая, честь съ неочерненнымь щитомъ, вниманіе съ неподвижнымъ взоромъ, страхъ, отъ картинъ коего трепетало бы невинное любопытство, врность которая бы не измнялась ни мученіями, ни временемъ, ни самою смертію, и наконецъ мужество великодушнаго льва, опирающагося на свой страшный мечъ.
Твои успхи, любезный Штевартъ, доказали, что можно получить лавровый внокъ и за дубы Ейшенскіе, подъ тнію которыхъ Барды прославляли Аскапарта, гордаго Бевиса и могущественнаго Короля Рукса, который въ Болдревоодскомъ лсу раненъ своимъ любимцемъ. Дубы Ейшенскіе снова прославлены тобою въ старинныхъ балладахъ, которыя ты плъ для того, чтобы понравиться прекрасной Оріан, героямъ Кольскимъ, Амадису столь славному своими набгами и побжденному на ристалищ вроломными волшебниками: — ты прославлялъ въ новыхъ стихахъ таинственную любовь Портеноткса, но тмъ я не хочу боле развлекать твоего вниманія и съ благоговеніемъ буду слушать исторію о рыцар древняго Албіона.

Конецъ введенію къ первой псни.

МАРМІОНЪ,

ПСНЬ ПЕРВАЯ.

Замокъ.

I.

Уже солнце закатилось за высокую скалу Норгамъ и пустынныя горы Тсвіотскія. Послдніе лучи его еще освщали быстрыя волны Твида, башни, донжонъ, бойницы на время загражденные желзными ршетками, куда приходили оплакивать свой жребій плнники, и стны окружавшія замокъ. Воины на валахъ прохаживались при сумрак вечернемъ, отбрасывая отъ себя гигантскія тни, ратные доспхи ихъ отражали послдніе лучи, подобно ослпляющимъ молніямъ.

II.

Прекрасное знамя Святаго Георгія мало по малу начинало терять блескъ своихъ цвтовъ, при удаленіи дневнаго свтила. Вечерній втерокъ едва поввая, игралъ тяжелыми и широкими флюгерами башенъ. Ночные патрули отправились въ свои объзды. Ворота замка были уже заперты, и часовой прохаживаясь мрнымъ шагомъ подъ темнымъ сводомъ главнаго входа, въ полголоса напвалъ старинную военную пснь.

III.

Но въ другъ въ дали раздался шумъ, часовой посмотрлъ во вс стороны и примтилъ на холмахъ Горнклифскихъ, отрядъ рыцарей вооруженныхъ копьями, которые въ стройномъ порядк хали за своимъ Штандартомъ. Впереди халъ предводитель, на которомъ латные доспхи блистали подобно молніи среди черной тучи, онъ давши шпоры своему коню, мгновенно домчался до полисада первыхъ укрпленій, затрубилъ въ рогъ, и часовой услышавъ знакомые звуки, спшилъ увдомить начальника Норгама, а этотъ рыцарь тотчасъ призвалъ своего оруженосца, Гофмаршала и Земскаго Судью.

IV.

Раскубрите бочку Мольвлозскаго, приготовте яствы вкусныя, опустите подъемные мосты, чтобы вс Герольды собрались, барды настроили бы свои арфы и загрмли бы трубы, чтобы приздъ Маршала привтствовали залпомъ изъ пушекъ. Тотчасъ сорокъ ратниковъ, высокаго роста, спшили отворить желзныя ворота и поднявши тяжелую ршетку, разломали полисадникъ и опустили подъемный мостъ.

V.

Лордъ Марміонъ шпорилъ своего коня, который гордо галопировалъ на мосту, и когда при одномъ изъ скачковъ шлемъ его упалъ и повисъ на сдл, то вс узнали его по смуглому челу, которое было свидтелемъ одной изъ кровопролитнйшихъ битвъ, а рубецъ украсившій оное, есть несомннное доказательство его подвиговъ на равнинахъ Босвордскихъ. Его нахмуренныя брови и огненный взоръ, открывали высокомрный и пылкій духъ, а морщины при размышленіи украшавшія его чело, показывали душу способную къ великимъ предпріятіямъ, благоразумную и твердую въ исполненіи предположенныхъ намреній. Густые его усы и черные волоса начали уже блть, но не столько отъ бремени лтъ сколько отъ военныхъ трудовъ. Его ростъ и крпость въ мышцахъ съ перваго взгляда показы вали, что онъ не принадлежитъ къ числу рыцарей пресмыкающихся по придворнымъ заламъ, но что онъ въ поединк опасный противникъ, а въ войск опытный предводитель.

VI.

Вооруженный съ ногъ до головы, онъ одтъ былъ въ броню, сдланную изъ серебра и милинской стали. Его крпкій шлемъ дорогой цны, былъ покрытъ полированнымъ золотомъ, посреди перьевъ, которыя небрежно разввались сверху онаго, изображенъ былъ черный соколъ съ разпростертыми крыльями, которыми казалось онъ разскалъ воздухъ, спша къ защит своихъ птенцовъ. Въ голубомъ пол его щита была представлена таже птица съ слдующимъ девизомъ: Смерть моимъ врагамъ!
Поводья и узда на его лошади были вышиты голубымъ шелкомъ, голубые рубины украшали волнистую гриву оной и богатый бархатный чепракъ того же цвта, по послдній еще съ золотымъ шитьемъ.

VII.

За Лордомъ Марміономъ хали два оруженосца, въ жилахъ которыхъ текла кровь знаменитыхъ рыцарей. Они оба жаждали заслужить золотыя шпоры, привыкли уже укрощать бранную лошадь, натягивать лукъ и снимать въ карусели съ невроятнымъ искуствомъ кольцо. Кром сего они еще отличались своею вжливостію, умли съ пріятностію танцовать, сервировать столомъ, сочинять любовные романсы и пть ихъ съ чувствомъ.

VIII.

За ними слдовали по четыре человка въ рядъ, вооруженные алебардами и молотами, изъ которыхъ одни несли страшное копье Марміона, а другіе вели его вьючныхъ лошадей и одну парадную, для тхъ случаевъ, когда рыцарю угодно будетъ дать отдыхъ своей бранной лошади. Одинъ изъ нихъ самый врный несъ его гербъ, на которомъ въ голубомъ пол представленъ былъ хвостъ ласточки, а внизу соколъ съ разпростертыми крыльями. Наконецъ за сими шли по два въ рядъ двадцать ратниковъ въ черныхъ епанчахъ и голубыхъ кафтанахъ съ гербами Марміона, изображенными на грудяхъ. Они вс выбраны изъ лучшихъ ветерановъ Англичанскихъ, вс мтко стрляли, сильная рука ихъ натягивала лукъ въ шесть футовъ, съ котораго пущенная стрла всегда мтко попадала въ самаго дальняго непріятеля, вооружены были вс рогатинами и колчанами висящими на поясахъ.
Пыль, покрывавшая людей и лошадей явно показывала, что они сдлали не малый походъ.

IX.

Теперь вспомнимъ и о воинахъ замка съ ихъ мушкетами, копьями и шишаками. Они собрались посреди двора, для принятія благороднаго рыцаря, тамъ же сшояли барды, трубачи и кассонеры, держа въ рукахъ засженные факелы. Когда взошла рашь Марміона въ замокъ, то такой раздался громъ отъ пушекъ, что кажется, вс башни древняго и крпкаго Норгама зашатались.

X.

Воины салютовали пиками, трубачи играли на трубахъ, пушки гремли на валахъ, трубадуры согласно пли, акомпанируя своимъ арфамъ, каждый привтствовалъ отъ чистаго сердца благороднаго Марміона.— Когда онъ, проходя дворъ, разсыпалъ золото, то раздался крикъ: блаженствуй въ Норгам Марміонъ, храброе и великодушное сердце, блаженствуй съ твоимъ конемъ краса рыцарей Англіи!

XI.

Два проводника, одтые въ военное платье съ серебренными щитами, ожиданіи рыцаря на лстниц, которая вела отъ башенъ къ донжонамъ. Здсь то они съ великою пышностію принимали и поздравляли владтеля Фонтелай, Люттер-Варда, Скривельбей города и замка Тамвордскаго. Марміонъ для снисканія ихъ признательности, слезши съ коня далъ имъ золотую цпь въ двнадцать маркъ всомъ. Щедрость! вскричали герольды, да здравствуетъ Марміонъ, рыцарь золотаго шлема, да не пострамится никогда щитъ его въ бояхъ и да защищаетъ его мужественное сердце!

XII.

Потомъ они его ввели въ залу, въ которой дожидались уже хозяева Норгама. Звукъ трубъ возвстилъ его приходъ и герольды закричали громкимъ голосомъ: Посторонитесь владтели, дайте мсто Лорду Марміону, рыцарю золотаго шлема! Кому неизвстна его побда на сейм Готисвольдскомъ? гд Рялфъ де Вилтонъ напрасно ему противоборствовалъ. Онъ принудилъ его уступить ему свою даму, соперничество и отдать свои владнія Королю. Мы были свидтелями блестящаго и вмст жалкаго зрлища на семъ славномъ поединк. Мы видли, какъ Марміонъ разгромилъ щитъ Вилтона и опрокинулъ его при цломъ сейм, мы видли побдителя, получившаго сей султанъ, которымъ вправ онъ гордишься. Мы зрли въ числ его трофеевъ щитъ побжденнаго. Дайте мсто рыцарю сокола! Посторонитесь благородные рыцари! дайте мсто тому, кто приобрлъ на это право въ рукахъ съ мечемъ! дайте мсто Марміону Фонтенайскому!

XIII.

Тогда подошелъ къ рыцарю владтель Гуггъ ле Геронъ, Баронъ Твизельскій и Фордскій, Губернаторъ Поргама, который указалъ ему почтенное мсто подъ богатымъ балдахиномъ.
Праздникъ былъ великолпный, и въ продолженіи его одинъ высокій Шотландскій трубадуръ плъ пснь о кровавой злоб, акомпанируя на арф, онъ разсказалъ какимъ образомъ, жестокіе Тирвалисы, вс Ридлей, могущественный Виллимондсвикъ, Дикъ де Гардриддингъ, Гугги де Гавдонъ и Вилл Отеваллъ, напали на владтеля Албини Фетерстонгонскаго и умертвили Деядман-Шава.— Марміонъ едва имлъ терпніе до конца выслушать его варварскую пснь, но зная что трудъ Трубадура и прозьба дамы, никогда не остаются безъ удовлетворенія, одарилъ его щедро.

XIV.

Знаменитый рыцарь, сказалъ Герон, я думаю что ты изъ вжливости согласится остаться на нсколько времени въ семъ бдномъ замк, побойся твои бранные доспхи не покроются ржавчиной и твой борзый конь не будетъ безъ дйствія. Никогда осьми дней не проходило безъ того, чтобы у насъ не было сраженія или нсколькихъ поединковъ. Шотландцы привыкли управлять ретивымъ конемъ и бросать мтко копьемъ. Да защититъ насъ Святый Георгій! мы самую безпокойную жизнь ведемъ съ такими сосдями. Останься съ нами на нсколько времени и ты увидишь самъ, какъ мы здсь сражаемся. Прошу тебя рыцарь сказать намъ имя твоей дамы, при сихъ словахъ Марміонъ не могъ не покраснть.

XV.

Губернаторъ, примтивши перемну въ его лиц, далъ знакъ оруженосцу, который тотчасъ взялъ большой кубокъ и налилъ въ него до самыхъ краевъ вина пурпуроваго цвта: рыцарь, пейте за здоровье, котораго намъ желаю, онъ сказалъ ему, по прежде прошу тебя удовлетворить моему любопытству, что сдлалось съ тмъ молодымъ и прекраснымъ пажемъ, который теб всегда подавалъ пить? Въ послдній разъ когда мы встртились въ замк Раби, я всегда смотрлъ на это прекрасное дитя, и видлъ какъ въ глазахъ его блистали слезы, подобныя перламъ, которыя напрасно онъ старался удержать, его нжная рука, кажется, со всмъ не похожа на пажескую руку, привыкшую чистить оружіе, точить желзо или сдлать браннаго копя, его тоненькіе пальчики, кажется, боле способны управлять веромъ для прохлады дамы, заплетать ея волосы или помогать ей прекраснымъ шелкомъ вышивать на разныхъ матеріяхъ. Лице его было бло какъ снгъ, полоса небрежно разсыпались золотыми пуклями, и когда онъ вздыхалъ, то прелестныя складки его краснаго платья никакъ не могли остановишь біенія его груди. Ужели ты оставилъ его для какой нибудь дамы? или лучше этотъ благородный пажъ не былъ ли вмст и великодушною повелительницею твоего сердца.

XVI.

Эта шутка непонравилась Марміону, онъ бросилъ на него нсколько огненныхъ взоровъ, но укротивши свой гнвъ, отвчалъ ему хладнокровно: это дитя, столько вамъ поправившееся, не могло снести свернаго климата. Хотите ли больше знать? Я оставилъ его больнымъ въ Линдисфарин, кажется этаго уже достаточно для васъ. По ваше поведеніе, государь, мн такъ непонятно, почему ваша дама сего дня, своимъ присутствіемъ не пожелала украсишь эту залу. Этой дам, столь благоразумной и столь прекрасной, можетъ быть, помшали нкоторые благочестивые обты?
Марміонъ излилъ всю свою злобу въ семъ отвт и видлъ, что клевета на щетъ почтенной дамы, сдлалась пріятнымъ разговоромъ для всхъ.

XVII.

Рыцарь притворился какъ бы не понявшимъ его ироніи, отвчалъ ему съ пренебреженіемъ: какая бы птица получивши свободу захотла остаться въ клтк. Норгамъ такъ дикъ! эт ршетки, эт стны съ зубцами, эт мрачныя башни, всякому вдохнутъ къ нему ненависть! Моя любезная дама сей день предпочла провести весело и на свобод при двор прекрасной Королевы Маргариты. Такъ мы можемъ скоре сберечь свору нашихъ борзыхъ, удержать въ рук нетерпливаго сокола, нежели привязать къ себ непостоянную красоту? Но дайте свободу и этой птиц, она до тхъ поръ къ вамъ не возвратится, покуда крылья ея не утомятся.

XVIII.

Хорошо, подхватилъ рыцарь, если Лэди Геронъ при двор Королевы супруги Іакова, то вы видите во мн посланника, готоваго съ удовольствіемъ отвести ей вс ваши нжныя комплементы. Я посланъ ко двору Шотландскому нашимъ Монархомъ и требую отъ васъ врнаго проводника какъ для меня, такъ и для моей свиты. Я не былъ въ Шотландіи съ тхъ поръ, какъ Іаковъ присоединился къ сему мнимому Принцу Варбеку, къ сему обманщику Фламандцу, который за свои обманы получилъ въ награду вислицу. Я предводительствовалъ тогда частію рати Сурея, когда онъ громилъ вковые башни Ейтоны.

XIX.

Конечно, отвчалъ Геронъ, проводники васъ не задержатъ въ Норгам. Мы имемъ здсь людей, которые проводятъ васъ до самаго Дюнбара. Но увы! они могутъ сказать вамъ, какое обыкновеніе имютъ монахи сосдняго монастыря: они угнали стада Роделарденія и привели въ безпокойства мирныхъ обитателей.

XX.

Весьма благодаренъ за такихъ проводниковъ, вскричалъ Марміонъ: во время войны у васъ нтъ другихъ охранителей, кром мародеровъ, но я ду съ мирнымъ предложеніемъ и вмст долженъ узнать отъ Короля Іакова, для чего онъ во всхъ мстахъ своего Королевства собираетъ войска, и если думаетъ защищать границы отъ нашихъ хищниковъ, то я надюсь разогнать пустой страхъ и подозрніе Короля. Мн кажется въ семъ случа будетъ надежнйшимъ проводникомъ моимъ Геролдъ или миролюбивый монахъ, или какой нибудь путешествующій пастырь, или даже и добрый пилигримъ.

XXI.

Губернаторъ съ минуту помолчавъ, потомъ потерши свой лобъ, отвчалъ: я бы съ удовольствіемъ желалъ вамъ доставить проводника какого требуете, но не могу ни какъ дать вамъ въ путеводители моихъ герольдовъ. Эти люди одни безъ всякой опасности могутъ исполнять въ Шотландіи вс мои препорученія, и хотя сія крпость основана Епископомъ, но духовные люди рдко насъ посщаютъ. Нашъ Капеланъ не возвращался уже боле къ намъ съ послдняго собора, для него малою показалась цна, платимая нами ему за обдню, и онъ убжалъ въ Кафсдральный соборъ Дюргамскій, гд молитъ Бога, чтобы онъ насъ избавилъ отъ опасности.
Нашъ Викарій Норгамскій къ несчастію весьма тученъ, — не взлзетъ на лошадь.
Аббатъ Шоресводскій — этотъ укротилъ бы самаго ретиваго коня изъ всхъ вашихъ, но онъ поссорился съ лучшимъ ратникомъ въ замк, который поклялся при первой встрч вонзишь ему въ бокъ свой кинжалъ.
Братъ Иванъ Тимлудскій, могъ бы быть лучшимъ вашимъ проводникомъ, онъ хорошій разскащикъ за столомъ, бывалъ везд, знаетъ вс Замки и города, гд онъ пилъ хорошее вино и имлъ вкусный столъ отъ Невкастеля до Голироода, но онъ иметъ жестокаго врага въ благочестивомъ Бугшриг. Братъ Иванъ, непріятель ссоръ, а особливо поединковъ, мало иметъ охоты, но встрчается съ нимъ. Впрочемъ, можетъ быть онъ и осмлится оставить замокъ подъ покровительствомъ вашимъ.

XXII.

Молодой Зелби, сидвшій на конц стола и молча разрзывая до сихъ поръ жаркое для своего дяди и Лорда, наконецъ съ почтеніемъ прервавши ихъ разговоръ, сказалъ: любезный дядюшка, какъ жалко будетъ намъ, когда случится какое нибудь несчастіе съ братомъ Иваномъ! этотъ человкъ такъ веселъ! Нтъ ни одной забавы, ни одной игры, которую бы онъ собою не оживилъ, кто лучше его играетъ въ шахматы? кто постъ такъ псни какъ онъ?— когда рождественскіе морозы заставляютъ насъ собираться къ камину, и когда мы не можемъ ни звриною ловлею заниматься’ ни длать набговъ на Шотландію? Между тмъ, какъ братъ Иванъ въ безпечной лни теперь сидитъ передъ каминомъ и не перестаетъ печь земляныя яблоки или опоражнивать бутылки! Вчера вечеромъ пришелъ въ Норгамъ проводникъ гораздо лучше брата Ивана.— Почести! сказалъ Геронъ, племянникъ справедливо говоритъ, посмотримъ, продолжай.

XXIII.

За симъ опять началъ говорить Зелби. У насъ здсь есть благочестивый пилигримъ, который ходилъ во Іерусалимъ и былъ въ Рим, онъ лобызалъ камень Святаго гроба, посщалъ вс Святыя мста въ Палестин и Аравіи, блуждалъ по горамъ Арменіи, гд онъ видлъ еще остатки Ноева ковчега, переплывалъ чрезъ то красное море, которое разверзлось при удар пророческаго жезла и благословлялъ въ пустын Синайскую гору, на которой посреди молній и громовъ данъ законъ. Онъ принесъ съ собою раковины Свят. Хакова Кампестельскаго, видлъ плодоносный Монтфирратъ и тотъ грошъ, куда стаскаются жители Сицилійскіе и гд святая Розалія отрекшись отъ свта, бесдовала съ однимъ Богомъ.

XXIV.

Этотъ пилигримъ со слезами испрашивалъ прощенія въ своихъ грхахъ въ церкв Св. Побдоноснаго Георгія въ Норвиг, также въ церкв Св. Кутбера и Св. Беда. Онъ знаетъ вс дороги въ Шотландіи и посщалъ вс церкви въ Графств Фортскомъ. Онъ мало стъ, много бодрствуетъ и не льетъ ничего кром колодезной или рчной воды. Ботъ врный путеводитель по равнинамъ и горамъ, но что касается до брата Ивана, то онъ знаетъ дорогу только туда, гд вкусный столъ и боле всего заботится о томъ, чтобы не дулъ ему втеръ прямо въ лицо.

XXV.

Весьма благодаренъ, сказалъ Лордъ Марміонъ, и не хочу, чтобы братъ Иванъ, этотъ почтенный человкъ подвергнулся для меня хотя малйшей опасности. Если пилигримъ захочетъ быть моимъ проводникомъ до Голироода, то онъ найдетъ во мн лучшаго своего покровителя.— Я не общаю ему ни раковокъ, ни чотокъ, но нсколько сотъ прекрасныхъ, полновсныхъ золотыхъ. Впрочемъ я люблю этихъ набожныхъ путешественниковъ, они всегда могутъ въ дорог, особенно по горамъ прогонятъ скуку какою нибудь пснію, стихотвореніемъ, романсомъ, или любопытною повстію.

XXVI.

Ахъ, благородный рыцарь, прервалъ его Зелби, и положилъ одинъ палецъ на губы, для приданія большей таинственности своимъ словамъ: этотъ человкъ настоящій мудрецъ, можетъ быть, онъ постигнулъ глубину премудрости, посредствомъ трудовъ своихъ. Онъ говоритъ часто самъ съ собою и утверждаетъ, что только ему одному можно зрть то лице, съ которымъ онъ бесдуетъ. Вчера вечеромъ мы подошли къ двери его кельи подслушать и услышали таинственныя, непонятныя для насъ слова, и это продолжалось до самаго утра, хотя съ нимъ никого другаго не было. Иногда мн казалось, что съ нимъ разговаривалъ другой голосъ, что вы скажите на это? Я ни чего не вижу здсь добраго.

XXVII.

Что нужды, сказалъ Марміонъ. Увряю васъ, что этотъ пилигримъ будетъ моимъ проводникомъ. И такъ благородный юноша прошу васъ позвать въ сію залу этаго пилигрима.
Пилигримъ былъ позванъ и введенъ въ залу, черный капишонъ закрывалъ его лице, роба его была такого же цвта, на широкихъ плечахъ его красными суконными нитками были вышиты ключи Св. Петра. Раковины украшали его шапку. Распятіе отъ Лорсты висло у него на ше. Для путешествія употреблялъ онъ сандаліе, въ одной рук былъ у него странническій посохъ, на которомъ висла дорожная киса, высушенная тыква вмсто бутылки и обязательство. Засохшая пальмовая втвь въ другой рук, служила отличительнымъ признакомъ путешественника святой земли.

XXVIТІ.

Въ зал не было ни одного рыцаря, который бы ростомъ превышалъ его, и который бы имлъ шалію благородне и величественне его. Онъ не дожидался, пока скажутъ ему подойти, но самъ подошелъ и слъ напротивъ Марміона какъ бы былъ равный ему. Онъ казался утомленнымъ отъ трудовъ, чело его было уныло и покрыто морщинами, и когда онъ старался улыбаться, то бросалъ всюду мрачные и блуждающіе взоры. Мать давшая ему жизнь, едва бы его узнала, взирая на сіи блдныя ланиты и загорлое отъ солнца чело.
Ахъ какъ скоро нужды, недостатки, путешествія и печали перемняютъ черты лица и самыхъ лучшихъ нашихъ друзей. Страхъ можетъ придать намъ нсколько лишнихъ лтъ, и въ одну ночь осребрить наши волоса, тяжкіе труды черты лица нашего длаютъ угрюмыми. Бдность и старость не столь глубокими награждаютъ насъ морщинами, какъ отчаяніе. Счастливъ смертный, изъятый отъ всхъ сихъ трудовъ! этотъ бдный пилигримъ все это совершенно позналъ.

XXIX.

Лордъ Марміонъ спросилъ его: желаетъ ли онъ быть его проводникомъ, пилигримъ согласился и сказалъ что съ первыми лучами дневнаго свтила онъ отправится въ дорогу къ Шотландскому двору. Но, прибавилъ къ сему еще пилигримъ, я не могу долго пробыть въ дорог, торжественные обты призываютъ меня на берега Св. Андрея въ пещеру, гд каждое утро и вечеръ блаженный Репридъ смшиваетъ свои канты съ громкимъ эхомъ.— Путешествіе мое должно кончиться при чудесномъ источник Св. Филлипа, коего воды имютъ свойство укрощать страсти и одарять разумъ. Пресвятая Два Марія благоволила, чтобы вбеихъ священныхъ мстахъ нашло покой и мое сердце, или перестало бы оно биться и на всегда!
Въ сію самую минуту пажъ владтеля Герона палилъ въ серебряную стопу полунощное питье и ставши на колна предъ Лордомъ Марміономъ, просилъ чтобы онъ выпилъ, пожелавъ господину его пріятнаго сна. Стопа переходила изъ рукъ въ руки и одинъ только пилигримъ отказался прикоснуться къ ней своими губами, не смотря на убдительное прошеніе Зелби. Этимъ кончился столъ. Трубадуры перестали пть и вскор въ замк ничего не слышно было, кром мрныхъ шаговъ часоваго.

XXX.

Марміонъ всталъ вмст съ зарею. Онъ тотчасъ пошелъ въ домовую церковь и слушалъ обдню, совершаемую братомъ Иваномъ. Посл сего предложили вкусный завтракъ Марміону, и какъ скоро трубачи заиграли походный маршъ, то вс сли на лошадей. Барона и его хозяина провожали придворные рыцари, Марміонъ благодарилъ Губернатора, который съ своей стороны также разсыпалъ передъ нимъ свои вжливости.
Эта церемонія продолжалась до тхъ поръ, пока прошелъ весь кортежъ Марміона и онъ самъ отправился. Посл сего еще долго спорили съ эхомъ звуки трубъ, пушечная пальба оглашала валы и берега Шотландскіе, густое дымное облако, блое какъ снгъ, закрывало замокъ съ его вковыми башнями, пока наконецъ оно изчезло надъ ревущими волнами Твида и снова прояснился горизонтъ.

Конецъ первой псни.

ВВЕДЕНІЕ
ко
ВТОРОЙ ПСНИ.

Ахъ! какъ нын обнажены сіи равнины, гд нкогда возвышался старинный лсъ! Опустошены покрытыя млкимъ лсомъ долины, гд нкогда жили олени и дикіе козы! Этотъ боярышникъ, котораго, можетъ быть, колючія втви видли изчезнувшими три вка, этотъ пустынный бояришникъ можетъ ли намъ возвстишь о всхъ сихъ перемнахъ, видимыхъ нами на поверхности земной, могутъ ли молодые побги его, приклоняющіеся при каждомъ порыв втра, сказать намъ: тамъ развсистый дубъ своими гигантскими втьвями покрывалъ землю, не много подале ясень своего зеленью украшалъ скалу и господствовалъ надъ терновникомъ съ кистями черныхъ ягодъ.— Въ то время внчали гору сосны, береза колыхалась на равнин и листы ея трепетали при малйшемъ дуновеніи втра, а ива на виснувъ глядлась въ ручей.— Мн кажется, я слышу и теперь расказы ея: старый олень приходилъ отдыхать въ моей тни въ знойный полдень, я видла осторожнаго волка, блуждающаго вокругъ меня, онъ разинувъ свою алчную пасть вылъ при свт луны, дикій вепрь глодалъ мою кору, между тмъ какъ лань и дикая коза рыскали по кустарникамъ. Часто я видала Монарховъ Шотландскихъ, дущихъ къ зубчатой башни Поварской, сопутствуемыхъ тысячами вассаловъ, охотниковъ съ натянутыми луками, разсыпавшись по всему лсу, ловцы медленно пробирались сквозь чащу онаго, сокольничьи держали своихъ соколовъ, готовыхъ кинуться на добычу и лсничіе въ своемъ нарядномъ зеленомъ плать гнались съ сворою за быстрымъ зайцомъ или стрляли дичь.— Мгновенно, стрла взвилась, свиститъ въ воздух, и добыча къ ногамъ падаетъ, между тмъ отъ скалы къ скал переносится шопотъ лошадей, лай собакъ, крики ловцовъ и веселые звуки охотничьяго рожка.— Воспоминаніе о сихъ очарованныхъ удовольствіяхъ живетъ еще посреди нашихъ пустынныхъ долинъ, на берегахъ Чяррова и густомъ лс Етрикскомъ, который долгое время былъ жилищемъ страшнаго изгнанника, по сей дворъ, посщавшій сіи лса во время охоты мене былъ счастливъ, нежели мы при своемъ состояніи на ловл. Скромныя утхи наши хотя безъ великолпія и ослпительнаго блеска, нашею непритворною радостію, любезный Маріотъ, не мене оживлялись. Вспомни моихъ отличныхъ гончихъ, пробгалъ ли я съ ними напрасно лса и холмы? Въ свободное время отъ ловли мы никогда не предавались скук, для разсянія котброй намъ служилъ всегда какой нибудь поэтъ древности или готическихъ временъ, — мы удивлялись обворожительнымъ сценамъ, ни пробгали ни одной алеи, ни одного ручейка безъ того, чтобы не прочесть надписи или не вспомнить на щетъ ихъ написанной баллады, и теперь на все это положена печать мертваго молчанія…. Твой замокъ опустлъ, о Бовгниль! Земледлецъ уже боле не слышитъ выстрловъ охотничьихъ ружей, коими оглашались горы, ни кто не хочетъ вспомнить о наслдіи отцевъ, гд они бывало наполнивши радостнымъ напиткомъ круговую чашу, пьютъ за здоровье владтеля холмовъ. Нтъ уже боле тхъ смертныхъ фей, которыя обитали въ рощицахъ Іяровскихъ, они пробгали по своимъ аллеямъ и разсаживали цвты, не видятъ уже боле молодаго Барона, который присутствіемъ своимъ оживлялъ пустынные лса Шерифскіе, и который своимъ тономъ, и своею походкою равнялся съ величествомъ Оберона.— Тамъ бывало красавица съ прелестями, которой не смла бы спорить Царица Сильфофъ, если бы она захотла сойти на землю со всми небесными очарованіями, проходила къ покровительствуемымъ ею. Старая няня уже боле не старается прислушиваться къ шуму шаговъ ея, не ждетъ уже по нскольку часовъ сряду, и не занимается украшеніемъ своей хижины для принятія ея, но печальная и задумчивая она вертитъ свою самопрялку или сиротамъ своимъ готовитъ ужинъ, благословляя руку питающую ихъ. Долина Іяръ, гд стсненные холмы едва позволяютъ протекать Твееду съ шумомъ и клокотаньемъ въ лпящихся каскадахъ, сія долина видла отъздъ своего владльца. Оставленный одинъ на берегу рки, я сожаллъ о молодыхъ моихъ спутникахъ, едва вступающихъ въ первыя лта юности. Счастливый возрастъ, когда рзвость соединяется съ пріятною небрежностію. Усвшись около меня съ какимъ удовольствіемъ они слушали о Валлос, когда я указалъ имъ гробницу, гд почиваетъ его священный прахъ. Ахъ! какимъ огнемъ ихъ глаза заблистали при моихъ разсказахъ, я и самъ въ то время улыбался, и не смотря на разность лтъ, чело мое покрылось тою же краскою, какая украшала ихъ щеки. Счастливые дти! эти невинныя чувства не могутъ долго продолжаться, увлеченные быстрыми волнами жизни, не позволено уже вамъ будетъ остановишься на сихъ берегахъ, судьба далеко отторгнетъ васъ отъ оныхъ и страсти будутъ надувать паруса и управлять кормиломъ вашего корабля. Впрочемъ для васъ всегда будетъ пріятно воспоминаніе о ручь и пустынной гор, да! мои друзья, безъ сомннія наступитъ время, когда укротятся ваши бурныя восторги и я надюсь часто будете размышлять, но безъ угрызенія совсти о дняхъ счастія и свободы, когда мы любили собираться на скатахъ холмовъ. Вспомнивъ о своихъ отсутствующихъ друзьяхъ мы сугубо чувствуемъ свое одиночество и находимъ какую то пріятность для себя, въ жалобахъ: это живое чувство потворствуетъ желанію, разлук и шишин любимой спутниц нжныхъ сердецъ, Хотя мятежъ мірской мшаетъ ихъ жалобамъ, но пріятной голосъ одинакого сердца весьма легко раждаетъ въ насъ смсь огорченій и удовольствій. Часто при вид на тихое озеро Святой Маріи въ моей душ пробуждались сіи мысли: ни тина, ни болотный тростникъ не мшаютъ мн воображать о его кристальной прозрачности, вдругъ на берегахъ его представляется мн гора и слабый слдъ сребристаго песка, едва примчаемый въ томъ мст, гд прокатилась струистая волна. Въ зеркальной поверхности тихихъ водъ его изображаются блестящія вершины холмовъ, на берегахъ ростетъ одинъ низкій папоротникъ и въ водахъ его не отражаются ни высокія дерева, ни млкій кустарникъ, выключая того мста, гд на узкой полос ростетъ нсколько печальныхъ елей. Сей дикій видъ раждаетъ тоже самое чувство и умножаетъ еще боле пріятную меланхолію въ душ. Тамъ уже не видно ни рощицъ, ни долинъ, въ которыхъ бы обитали подобные теб, ни пещеры, въ которой бы могли скрыться нсколько пастуховъ или бдныхъ дровосковъ. Для воображенія ни чего не остается, кром дальней пустыни, гд молчаніе располагаетъ насъ къ большей таинственности. Хотя посреди долинъ, окруженныхъ холмами извиваются тысячи ручьевъ вовремя лта, по воды ихъ текутъ тихо и слабое журчаніе ихъ утомляетъ слухъ, и шумъ отъ топота нашего коня потому только, кажется слышнымъ, что въ сихъ мстахъ царствуетъ глубокое молчаніе. Если никакое живое существо не встртится для развлеченія скуки, то мы чувствуемъ, что жилище смерти не далеко отъ насъ. Во время феодальныхъ набговъ лютый врагъ не пощадилъ церковь Богородицы, близь которой почиваетъ земледлецъ посл утолительной своей жизни. Онъ завщалъ передъ смертію, чтобы кости его положить въ томъ мст, гд покоятся прахи его добрыхъ предковъ. Ахъ! если лта укротятъ волненіе моихъ страстей, если, судьба разсторгнетъ вс связи, привязывающія меня къ жизни, то какъ будетъ для меня пріятно, я часто думалъ самъ съ собою, поселится здсь и возобновить домикъ Капелана! Онъ будетъ для меня пріятнымъ жилищемъ, гд я буду вздыхать о Милтон! Какая прелесть смотрть на заходящее солнце за пустынную вершину Бургонскую и сравнивать умирающіе лучи его на скат холмовъ, или на зеркальной поверхности озера, съ прошедшими удовольствіями, молодость, талантъ, красота изчезли, оставивъ по себ печальныя воспоминанія и блыя волоса! Какая для меня сладость здсь удивляться руинамъ Дригонскимъ и мечтать о красотахъ Іяровскихъ! Я любилъ бы слушать тихій гулъ на гор при наступленіи бури и отдаленный свистъ ея крыльевъ, на которыхъ она несется къ гробниц мага, коего прахъ недостоинъ почивать въ мст опредленномъ для добродтельныхъ. Свъ на надгробный его камень, коего солнце никогда не освщаетъ (такъ думаетъ суеврство) я видлъ бы вздымающіяся волны озера по выше береговъ своихъ и дикаго лебедя ниспускающагося на блыхъ крилахъ своихъ, дабы смыть съ себя пыль въ ревущихъ волнахъ его. Наконецъ прогнанный бурею, я удалился бы въ мое опустлое жилище, освщенное слабою лампою и размышлялъ бы о какой нибудь романтической поэм, потомъ обманутый собственными идеями, я услышалъ бы вдали крикъ выпа, какъ таинственный голосъ, посредствомъ котораго волшебный старецъ требовалъ бы у меня прежняго своего жилища. Воображеніе мое представило бы мн странную и ужасную фигуру, и наконецъ очнувшись отъ своихъ грезъ, я бы улыбнулся ложному своему страху. Но я бы особенно полюбилъ провождать такой образъ жизни, избгши ударовъ прихотливаго счастія, коему я прежде приносилъ непомрныя жертвоприношенія и думалъ бы, что каждый часъ посвященный симъ пріятнымъ мечтамъ приближаетъ меня къ дорог на небо. Подобная пустота наполняетъ душу того, чье сердце неспокойно и чтобы забыть гнтущіе его тайны, онъ ищетъ пристанища посреди всегдашней борьбы стихій, и мой пилигримъ избралъ себ жилище самое дикое и самое печальное — какова мрачная гора Лошкень. Тамъ пронзительные крики орла оглашаютъ островъ и берега, стремительные потоки съ ревомъ падаютъ съ скалъ, вчные туманы разпростерли свой мрачный покровъ надъ озеромъ, коего кипящія волны низвергаются въ глубокую пропасть. Сдое испареніе всегда наполняетъ оную, а ревущіе потоки, какъ бы осуждены орошать пещеру главнаго какого нибудь демона, который повинуясь чарамъ волшебника, потрясаетъ скалами, которыя его гнтутъ. Видъ пилигрима гармонируетъ съ сею сценою ужаса: мн кажется, я вижу дно пропасти, гд клокочутъ пнящіяся волны, какъ волнистая грива коня и оросивши гробницу исполина текутъ по долин Мофатской.
О Миріотъ! повторяющій на берегахъ Изиса, псни нашихъ бардовъ, приклони твой слухъ къ моимъ стихамъ: ты узнаешь сколь. несчастенъ тотъ, котораго окружаютъ таинства.

Конецъ введенія ко второй псни.

МАРМІОН,
ПСНЬ ВТОРАЯ.

Монастырь.

I.

Втеръ разогнавши дымныя облака надъ Поргамомъ уже боле не волновалъ алмазной поверхности водъ Твида, по повявъ на сверное море надувалъ парусы малыхъ судовъ, которыя плыли въ Монастырь Витьи, находящійся на остров Святаго Кутберта.
При попутномъ втр корабль, какъ стрла летлъ по волнамъ и матросы улыбаясь смотрли на носъ его, съ какою быстротою онъ разскалъ зеленоватую морскую пну.— Они вс, равно какъ ихъ пассажиры, были довольны счастливымъ плаваніемъ, на верхней палуб игуменья Свят: Гииды сидла на почтенномъ мст, окруженная пятью прекрасными монахинями и смотрла на шумящія волны.

II.

Какое прелестное зрлище видть сихъ благочестивыхъ двъ, подобныхъ птицамъ, въ первый разъ вылетвшимъ изъ гнзда: они робки и въ то же время любопытны удивляются всему, что ни поражаетъ ихъ взрры, ибо все для нихъ ново.
Одна перечитываетъ свои благочестивыя молитвы, разсматривая канатъ и паруса, другая блднетъ при всякомъ приближеніи лнящейся волны и въ страх препоручаетъ себя всмъ святымъ, третія испускаетъ пронзительный крикъ, увидя черную и круглую голову тюленя, поднявшаго оную по выше волнъ, четвертая поправляетъ свое покрывало, которое старается сорвать съ нее морской втеръ: можетъ быть, она страшится, чтобы любопытный взоръ не узрлъ чела ее, посвященнаго небу а можетъ быть, она воспользовавшись этою минутою, хочетъ показать прелестную ручку или стройный станъ. Каждой монахини чистое и невинное сердце упивалось удовольствіями отъ сего путешествія, одна только игуменья и послушница Клара никакого не принимали въ семъ участія.

III.

Игуменья Святой Витби, происходила отъ знаменитаго рода, она еще въ молодости приняла покрывало и оставила свтъ не узнавши его. Она была прекрасна и безъ сомннія имла нжное сердце, но никогда не знала человка, который бы вздыхалъ по ней, не знала какое могущество имли ея глаза и никогда не могла въ мысляхъ своихъ представить любви безъ того, чтобы вмст и не вообразить стыда и безчестія.— Вс ея надежды, вс ея страхи и удовольствія были совершенно заключены въ стнахъ Монастыря, честолюбіе ея все состояло въ томъ, чтобы служить Св. Гиид, а не изсчетныя богатства въ удлъ свой она получила для того, чтобы сооружить восточную башню монастыря, по ея усердію церковь святой украсилась отличною рзбой, равно какъ и раку оной изъ слоновой кости, ея же ревность освтила драгоцнными каменьями, бдность благословляла ея милосердіе, и утомленный странникъ въ стнахъ Витби находилъ спокойное пристанище.

IV.

Платье игуменьи Святой Гииды было черное и ея уставъ былъ первый посл жестокихъ Доминиканскихъ уложеній, блдное ея лице и сухощавость свидтельствовали о ея трудахъ и строгихъ епитиміяхъ хотя въ глазахъ ея блисталъ еще и огнь молодости. И не смотря на се достоинство и важность, она была исполнена пріятностей, въ поступкахъ ея никакой не было замтно жестокости, но одна любовь къ своимъ сестрамъ.
Это путешествіе опечалило ея душу: ея требовали въ Линдинсфарнъ съ дряхлымъ Аббатомъ Свят. Кутберта и настоятельницей Тинсмутской на сборъ Свят. Бенуа, для ршенія участи двухъ преступниковъ, уличенныхъ въ вроотступничеств.

V.

Я не скажу о сестр Клар ничего, кром того, что она была молодая, прекрасная, любезная и нжная блица рано узнавшая несчастіе. Она любила рыцаря, который потерявши свою честь, драгоцннйшую самой жизни, не существовалъ уже боле для нее. Родственники хотли ея насильно отдашь за человка, котораго вс достоинства состояли въ одномъ богатств, но Клара съ растерзанною душою ршилась предпочесть покрывало и погребеніи на вки свои прошедшія надежды и свою увядающую молодость въ мрачномъ монастыр.

VI.

Устремивъ взоры свои на носъ корабля, она казалось, размышляла о волнахъ и хотла постигнуть быстроту ихъ теченія, но мысли ея были заняты совершенно другими картинами.
Она вообразила себ обширную степь подъ знойнымъ небомъ, гд не вялъ втерокъ и не плескались волны. Тамъ разгоряченное воображеніе ея видло, какъ рука незнакомца бросила нсколько горстей горячего песка на бездыханный трупъ, за симъ видла прибжавшую чекалку, которая разрыла сію пустынную могилу… Несчастная обратила глаза свои къ небу: посмотрите какая горесть изображена въ ея взорахъ.

VII.

Нжная, прекрасная и удрученная горестію… и сколько прелестей, о Клара! ты бы каменное сердце тронула. Барды поютъ на арфахъ, что свирпый левъ забываетъ свою лютость взирая на беззащитную и робкую дву, по страсти людей жесточе зврства львинаго, и зависть соединившись съ гнусною скупостію заключали преступный договоръ для погибели Клары. Ядъ и кинжалъ угрожалъ ея жизни, и узники, содержащіеся на остров Свят. Кутберта были участниками въ семъ, адскомъ заговор.

VIII.

Между тмъ, корабль плылъ около Нортумберландскихъ горъ. Города и замки съ своими башнями въ прелестномъ порядк представлялись взорамъ монахинь. Потомъ они весьма скоро оставили позади себя луга Тин смудскіе, наконецъ посреди лса примтили гордую башню Стесетонъ де Лаваль. Они видли воды Блита и Винзбека съ шумомъ текущія по лсу и потомъ впадающія въ море. Они привтствовали колокольню Виддернитонга, который произвелъ столь знаменитыхъ рыцарей. Потомъ проходя островъ Консттъ, сіи набожныя двы молили великаго угодника, который нкогда обиталъ на сихъ берегахъ, наконецъ Варквортъ знаменитый именемъ Перси, обратилъ на себя ихъ вниманіе, он вс набожно крестились подслушивая подземныя эха Дунстанборугскія, повторяемыя ревущими волнами, которыя низвергались въ глубокія пещеры за симъ колоколня Бамбаругская остановила ихъ взоры на себ, наконецъ скоро показался пустынный замокъ Короля Ида, построенный на высокой скал, казалось, его зубчатымъ стнамъ и башнямъ грозилъ океанъ. Посл сего корабль удалился отъ береговъ и на всхъ парусахъ плылъ въ заливъ Святаго острова.

IX.

Вода въ мор на сей разъ поднялась такъ высоко, что затопила почти вс окресности Свят. Кутберта.— Приливъ и отливъ бывалъ то къ острову, то къ матерой земл. Два раза каждый пилигримъ по суху проходила. къ церкви Святаго Кутберта и два раза волны изглаживали слды его шаговъ и странническаго посоха.
По мр приближенія корабля, постепенно глазамъ представлялся древній Монастырь, — строеніе грозное, обширное и состроенное изъ темнокрасныхъ камней на берегу морскомъ.

X.

Аббатство Святаго Кутберта, былъ остатокъ Саксонской Архитектуры, до узнанія правилъ сего искуства. Его тяжелые своды возвышались въ два ряда поддерживаемые безобразными низкими колонами. Датскіе язычники напрасно пытались громишь его стны, противящіяся двнадцать вковъ клокочущимъ морскимъ волнамъ, всегдашнимъ порывамъ втра и морскимъ разбойникамъ, не мене сихъ страшнымъ, ихъ прочная толщина пренебрегаетъ угрозами океана, втра и сверныхъ народовъ. Однакожъ нкоторыя части строенія были выстроены въ новйшемъ вкус и названы переходомъ Датчинъ, но хотя морскіе втры разрушили лпную работу представлявшую лики святыхъ и изгладили выдавшіеся углы башней, за всмъ тмъ аббатство могло еще противоборствовать, какъ храбрый ветеранъ, украшенный рубцами.

XI.

Когда они подошли къ Монастырскимъ башнямъ, то двы Святой Гильды запли кантату ихъ покровительниц — и плескъ волнъ, и ревъ втра смшивали дикую гармонію съ обворожительными тонами ихъ голосовъ. За симъ скоро набожныя души не возмущенныя ревомъ волнъ отвчали робкимъ путешественницамъ. Монахи Святаго Кутберта шли съ процессіею на берегъ морской для встрчи ихъ съ хоругвіею, крестомъ и мощами.
Жители острова съ радостными криками, презирая ярость моря, притащили корабль къ берегу. Игуменья Святой Гильды, примчанія заслуживающая, своимъ покрываломъ и апостольникомъ, стояла на палуб корабля и раздавала благословенія и знаменія креста.

XII.

Я ни говорю о пріем, каковаго удостоились двы Святой Глиды и о пир которымъ ихъ почтили.— Каждая изъ нихъ пробжала монастырь, темные его переходы, церкви, галлереи и вс сокровенныя мста, куда не могъ проникать взоръ посторонняго наблюдателя. Наконецъ насытивши свое любопытство набожныя сестры собрались вокругъ камина, къ которому румяный вечеръ и холодный морской втеръ заставилъ ихъ прибгнуть.— Сіи два набожныя общества поперемнно превозносили достоинства своихъ святыхъ и похвалы сіи не могли причинишь скуки ни одной изъ монахинь, ибо всякому извстно, какъ уважали он тхъ святыхъ, подъ особеннымъ покровительствомъ которыхъ находились.

XIII.

Монахини Святаго Витба разсказывали съ торжествующимъ видомъ, какимъ образомъ три могущественные Барона сдлались Вассалами ихъ монастыря, которымъ между тмъ на рогахъ играли пснь въ. поношеніе и громко кричали слдующія слова: да будетъ безчестно имя тхъ, которые изъ маловажной потери дичи убиваютъ пресвитера Святой Гильды!
Посл сего каждый годъ до вознесенія Гербертъ Брусе и Перси осуждены исправлять набережную на нашемъ берегу. Они разсказывали, какимъ образомъ Королева Саксонская, прекрасная Едсльфелдъ убжала въ ихъ монастырь. Они говорили еще о могуществ Святой Гильды, которая тысячу змй обратила въ камни и что слды сего чуда можно видть еще и теперь въ окрестностяхъ ихъ монастыря, потомъ они разсказывали, какимъ образомъ морскія птицы надлетвъ надъ башни Витби, низпускались на землю для поклоненія образу Святой Гильды.

XIV.

Монахини Святаго Кутберта также не мене превозносили хвалами своего покровителя: они разсказывали сколько разъ его тло перемняло гробницы съ того времени, какъ монахи преслдуемые Датчанами, блуждали цлые семь лтъ по дебрямъ и горамъ съ драгоцннымъ залогомъ его смертныхъ остатковъ. Наконецъ они остановились въ Мелроз, хотя сіе мсто любилъ святой при жизни, по оно не должно было обладать его мощами.— Несказанное чудо вокругъ его каменной гробницы явилось блистаніе подобное тому, которое видали плавающихъ по волнамъ морскимъ до самаго аббатства Талмудскаго, но и здсь онъ почивалъ не долго. Святый путешественникъ направилъ стопы свои къ Югу, удивилъ своимъ чуднымъ пришествіемъ Шестерлестреста и Рипкона, будучи привтствуемъ сначала Вардилавомъ съ радостію и страхомъ наконецъ онъ избралъ своимъ знаменитымъ убжищемъ мста, гд возвышается великолпный соборъ на берегахъ Веара. Въ сей готической церкви Дургама почиваетъ его тло.

XV.

Но какъ можно разсказать вс чудеса? Неустрашимый Король Шотландскій и его сынъ, предводительствуя Галвеглейцами, быстрыми какъ сверные втры, рыцари Лодона, покрытые непроницаемою бронею и воины Тевиздамскіе обратились въ бгство при вид его хоругви. Онъ для отмщенія оскорбленнаго своего могущества вооружилъ Великаго Алфреда противъ Датчанъ, отъ него обратился въ бгство Вильгелмъ Батардъ, когда онъ разбилъ на голову Нормандцовъ, опустошавшихъ Нортумберландъ.

XVI.

Между тмъ, какъ вокругъ камина продолжались набожные разговоры, сцена отчаянія приготовлялась въ таинственномъ подземельи острова, гд трибуналъ произносилъ смертный приговоръ, самая мрачная темница не представляла столь плачевнаго позорища какъ сей погрбъ. Его вырылъ набожный Колвуфъ, который оплакивалъ въ немъ свои грхи, когда онъ промнялъ корону и скипетръ Саксонскій на клабукъ и четки. При самомъ вход его, замерзали чувства отъ ужаса, туда никогда не продиралъ ни дневный свтъ, ни свжій воздухъ. Этотъ подземный вертепъ назывался погребомъ покаянія. Прелатъ Секгелмъ приказалъ бросать въ сіе мсто тла тхъ гршниковъ, кои умерли съ смертнымъ грхомъ и не могли быть погребены въ оград церковной, нын же оно обратилось въ мсто казни. Если отчаянные крик жертвъ поражали слух ходящихъ на поверхности сего мста, то они творя знаменіе креста увряли другихъ, что они слышали вопли нераскаянныхъ преступниковъ.

XVII.

Въ монастыр носилось несовершенно врное преданіе о семъ подземельи покаянія, и выключая Аббата и нсколькихъ монаховъ никто не зналъ гд оно находилось, Исполнитель смертнаго приговора и жертва приходили туда съ завязанными глазами, сами не зная но какой дорог.— Сводъ въ семъ мст былъ низкій и темный, боковыя стны высчены въ скал, полъ въ семъ подземельи состоялъ изъ однихъ надгробныхъ камней съ грубыми ошлпками, до половины покрытыхъ землею, и въ нкоторыхъ мстахъ поврежденныхъ рукою времени. Стны были покрыты водяными каплями, которыя также собравшись на свод въ вид дождя падали на гробницы съ единообразнымъ шумомъ. Ломпада висящая посреди свода на желзной цпи, казалось боролась съ темнотою и густыми испареніями, во мелькающее пламя отъ нее было достаточно для того, чтобы видть страшный трибуналъ сего мста.

XVIII.

Туда призваны были начальники трехъ монастырей, которые вс принадлежали къ ордену Свят. Бенуа, и коихъ уложенія были начертаны на желзной доск. Тамъ при первомъ взгляд узналъ я Игуменью Свящ. Гильды, которая нсколько времени была съ открытымъ лицемъ, но потомъ опустила свое покрывало, чтобы скрыть біенія своего сердца и слезы изторгнутыя состраданіемъ изъ ея глазъ. По гордому виду, черному капишону и волнующейся роб я узналъ настоятельницу Талмудскую, блдную какъ смерть, а сей старецъ, глаза коего уже омрачены тяжестію лтъ, съ угрюмымъ видомъ и морщинистымъ челомъ, одинъ только нспоказывавщій и малйшаго знака состраданія, былъ Аббатъ Святаго Кутберта, который за свой строгій нравъ прозванъ Святымъ Линдшфарна.

XIX.

Предъ сими тремя судіями стояли: два преступника, хотя оба приговоренные къ одной казни, но одинъ изъ нихъ заслуживалъ наше состраданіе. Пажеское платье не могло скрыть его пола. Фуфайка и епанча небрежно накинутыя не сокрыли всхъ его прелестей. Этотъ преступникъ надвинувъ свой шлемъ на глаза, старался скрыть сокола и гербъ Марміона, вышитые на его груди.— Но по приказанію настоятельницы исполнитель казни снялъ шлемъ съ головы обвиненнаго и развязалъ шелковую ленту, которою были связаны локоны его длинныхъ волосъ. Тогда узнали въ семъ преступник Констанцію де Беверлей, постриженную сестру Фонтевролтъ, которую церковь давно уже отвергла отъ себя и предала смерти за оскверненіе ея обта и побгъ изъ монастыря.

XX.

Смертная блдности разлившаяся по всему ея лицу представляла страшный контрастъ съ блескомъ ея прекрасныхъ русыхъ волосъ. Ея важный видъ, спокойный взоръ обнаруживалъ твердость и то постоянство, съ каковыми она готова была подвергнуться всякаго рода пышкамъ.— Она стояла неподвижно и столь была блдна, что казалось не возможно было примтить въ ней малйшаго дыханія, движенія глазъ и волненія груди какъ первыхъ признаковъ жизни, она была похожа боле на восковую фигуру, коей рука артиста дала образъ человческій, по не могла вдохнуть жизни.

XXI.

Другой съ лею былъ преступникъ, одинъ изъ тхъ закоснлыхъ злодевъ, которые совершаютъ злодянія изъ жадности къ золоту, и не знаютъ другой препоны, кром страха.— Ибо совсть ихъ давно уже подавлена бременемъ тяжелыхъ преступленій. Воля ихъ заключается въ одномъ удовлетвореніи сей низкой страсти, и вс орудія, какія только изобрлъ адъ, они щитаютъ позволительными, для исполненія самыхъ ужасныхъ злодяній, не страшась во время ночи видть грозящія тни своихъ жертвъ и едва только мысль о смерти можетъ ихъ иногда остановить на пути злодянія.
Этотъ злосчастный несъ свой клабукъ и капишонъ, безъ стыда рыдалъ и валялся по земл какъ презрнное животное, между тмъ, какъ Констанція ожидала своего приговора безмолвно не проливъ и одной слезы.

XXII.

Такъ это несчастная не изспустила ни одного вопля, но весь свой ужасъ при вид двухъ тсныхъ впадинъ, высченныхъ въ толстой стн обнаружила одною смертною блдностію. Виновная узница осуждена перешагнуть порогъ сей темницы съ тмъ чтобы на всегда лишится дневнаго свта.
Нсколько кореньевъ съ не большимъ количествомъ чернаго хлба и воды были положены въ сіи жилища смерти. Два монаха одтые въ доминиканское платье, потупивъ дикіе и мрачные взоры свои въ землю, стояли неподвижно противъ стны, каждый изъ нихъ держалъ въ рук по заеженному факелу, коихъ свтъ смшавшись съ дымнымъ облакомъ освщалъ входъ каждой впадины, подл коего лежали кучи цемента, обдланныхъ камней и вс инструменты нужныя для закладки входовъ.

XXIII.

Сіи исполнители приговоровъ были выбраны изъ тхъ людей, коихъ природная вражда отдлила отъ рода человческаго, а злоба и ненависть заключила ихъ въ стнахъ монастырскихъ. Они отчаявались въ благости неба изнуряли себя жестокими трудами, надясь чрезъ то изгладить слды адскихъ своихъ злодяній. Они взошли въ подземелье, не заботясь о томъ въ какомъ находятся мст.

XXIV.

Когда слпой Аббатъ всталъ для произнесенія сентенціи, которою преступниковъ осудили живыхъ погребоши, тогда несчастная Констанція, собравъ вс свои силы пробовала говорить и прорвать судейскій приговоръ. Безмолвная сцена сія прерывалась, удушающими ея стопами и шумомъ подобнымъ журчащему надъ сводомъ ручью, хотя этотъ шумъ происходилъ отъ плеска морскихъ волнъ, ибо стны подземелья были такъ толсты, что едва можно было слышать ревъ бури, не смотря на то, что подземелье граничило съ моремъ.

XXV.

Констанція употребила послднія усилія для приведенія въ движеніе своей крови, готовой уже замерзнуть въ ея сердц, глаза ея открылись и легкая розовая краска показалась на ея губахъ, совершенное подобіе тхъ листьевъ, которые странникъ находитъ на вершинахъ Тевлотскихъ, при приближеніи осеннихъ втровъ. ‘Lmo бы говорить въ столь страшную минуту она старалась собрать послднія свои силы… кого не тронетъ такое присутствіе духа и въ женщин столь прекрасной?

XXVI.

Я не хочу выплакивать у васъ милости, сказала она, я очень твердо уврена, что напрасно бы просила у васъ отсрочить на нсколько минутъ мою смерть. Я не требую отъ васъ, что бы вы молились обо мн, если медленная смерть, которой я подвергаюсь не въ состояніи загладить моихъ преступленіи, то какую пользу могли бы принести мн вс ваши молитвы? Я положилась на об, щанія вроломца, бросила монастырь, осквернила покрывало и въ теченіи трехъ лтъ, подавивъ свойственную моему полу гордость, пресмыкалась въ пажескомъ плать между служителями того, котораго я обожала, и который строго наказалъ безумную жертву — посвятившую ему вс свои надежды, какъ въ семъ, такъ и въ будущемъ мір… Онъ увидлъ Клару… Она прекрасне и богаче Констанціи! она заставила его забыть свои клятвы! но увы! я не первый примръ вроломства людей, рокъ не исполнивши моихъ надеждъ, никогда не мстилъ женщин такъ жестоко, какъ мн.

XXVII.

Король способствовалъ требованіямъ своего любимаго рыцаря, напрасно Клара предпочитала ему соперника. Марміонъ оклеветалъ Вилтона и обвинилъ какъ измнника, а поединокъ все прочее ршилъ. Посл взаимной клятвы и обыкновенныхъ молитвъ они ршились биться на копьяхъ и и едва началось сраженіе, какъ закричала толпа: — Побда Марміону и смерть его сопернику.
Эт преступныя бумаги могутъ лучше вамъ объяснить его невинность Вилтона.
Потомъ Констанція вынула бумаги сохраняемыя ею до сихъ поръ на своей груди, бросила ихъ на столъ и съ. минуту помолчавъ, призвавши въ помощь послднія силы, начала продолжать слдующими словами,

XXVIII.

Но Гименей былъ еще далекъ отъ того, чтобы освятить брачное ложе вроломнаго Марміона, ибо Клара ушла въ Монастырь Вишби, чтобы избгнуть отъ сего ненавистнаго ей замужества. Король Генрихъ узнавши о ея побг, вскричалъ: всякое упорство ея тщетно, рыцарь, Клара будетъ твоею супругою, что нужды произнесла ли она свой обтъ или нтъ.
Одно средство еще оставалось мн. Король назначилъ Марміона посланникомъ въ Шотландію, и я ожидала здсь его для спасенія себя и вмст Клары. Трусъ, котораго вы видите, предъ-щенный моимъ золотомъ поклялся, что какъ скоро онъ прійдетъ въ монастырь Витби, то ядъ его, тотчасъ отправитъ въ небо мою соперницу.— Этотъ безчестный человкъ худо сдержалъ свое общаніе, его подлость погубила насъ обихъ.

XXIX.

По не думайте по чистосердечному моему признанію, чтобы угрызеніи совсти заставляли меня говорить,— нтъ я хочу умереть съ тою надеждою, что никогда другая женщина не будетъ раздлять брачное ложе съ марміономъ. Эт бумаги я берегла со тщаніемъ и когда рушились вс мои надежды., то я хочу доставить ихъ Королю Генриху и тогда отъ скиры палача не ускользнетъ голова моего вроломнаго обольстителя, котораго жизнь уже для меня никакой цны не иметъ. Теперь служители смерти располагайте моею участію…. Я научилась всмъ пренебрегать… но какая вамъ нужда продолжать моя страданія… рано или поздно смерть кончитъ ихъ.

XXX.

Но исполнители жестокихъ приговоровъ Рима, страшитесь еще Констанціи и въ гроб, въ который она нисходитъ живая. Если проснутся позднія угрызенія совсти Марміона, на мщеніе его будетъ толъ ужасно, что вы бы съ охотою предпочли ему другой набгъ Датчанъ. Такъ я оставляю вамъ посл себя цлой адъ. Жертвенникъ колеблется, жезлъ Епископскій посрамляется и бшенство прилтаетъ къ вамъ на крыліяхъ со всениспровергающимъ убійствомъ. Если эти своды столь толстые разсторгнутся волнами морскими, и когда какой нибудь путешественникъ найдетъ мои блыя кости посреди полуразрушенныхъ камней, и не вдая о жестокости служителей Алтаря, удивится нашедши здсь сіи смертные остатки.

XXXI.

Взоры Констанціи были устремлены къ небу, лице сдлалось грознымъ, волосы волновались по плечамъ, всклокоченные кудри закрывали чело, ростъ се казался исполинскимъ, а отчаяніе придало голосу ея какіе то пророческіе звуки. Трибуналъ пришелъ въ удивленіе и трепетъ, исполнители смертнаго приговора бросили робкіе взоры но вдохновенную жертву, и думали, что они уже слышатъ бурю ею предсказываемую. Глубокое молчаніе царствовало подъ мрачными сводами до тхъ поръ, пока старецъ обративши глаза свои къ небу, лишенные уже давно дневнаго свта произнесъ сентенцію: — преступные сестра и братъ ваши бдствія кончились — идите съ миромъ.
Потомъ трое судей удалились изъ сего ужаснаго погрба, который былъ и мстомъ. судилища и казни. Но кто можетъ описать исполненіе приговора.

XXXII.

Еще члены Трибунала не прошли и ста ступеней, еще не дышали они свжимъ воздухомъ, какъ услышали въ мрачныхъ извилинахъ подземелья раздавшіеся крики отчаянія и удушающія вопли. Они спшили выдти изъ сего тартара, но ужасъ сковавъ ихъ ноги, заставилъ трепещущими руками творить знаменія креста, чрезъ что думала они укротишь ужасъ въ. своихъ сердцахъ. И посл сего долго казалось имъ, что они при торжественномъ молчаніи ночи, слышатъ еще вздохи виновныхъ жертвъ своихъ. Наконецъ по приказанію ихъ монастырскій колоколъ возвстилъ отшествіе души изъ сего міра. Эти погребальные звоны медленно прошли по волнамъ морскимъ и отразились на горахъ Нортумберландскихъ, а эхо донесло изчезающіе уже почти ихъ звуки до пустыни Варквордской.— Гд пустынникъ взялъ тотчасъ свои большія четки, поселянинъ Бамборугскій поднявши голову въ полупросонкахъ бормоталъ молитву, и боязливый олень на горахъ Тивіатекихъ открывши свои широкія ноздри и посматривая робко во вс стороны, слушалъ сіи погребальные звуки.

Конецъ второй псни.

ВВЕДЕНІЕ
къ
ТРЕТЬЕЙ ПСНИ.

Подобно утреннимъ апрльскимъ туманамъ, которые простершись по лугамъ постепенно прогоняются свтомъ и изображаютъ ламъ посреди полей подобіе различныхъ сценъ сей жизни, исполненной: и радостями и печалями, или подобно ручью текущему съ сверныхъ горъ, который то съ яростнымъ стремленіемъ клокочетъ по скату, то укротивши бгъ своихъ сребристыхъ волнъ, кажется, засыпаетъ въ долин или подобно слабымъ втрамъ осеннимъ, которые непостоянствомъ своимъ обманываютъ слухъ, и когда думаешь, что они перестали дуть, то порывы ихъ мгновенно усиливаются, моя романтическая муза, то паритъ подъ облаками, то утомившись собственными грезами и и входитъ на землю. Но за всмъ тмъ нашимъ взорамъ правится преслдовать убгающія тни и неправильныя извилины ручья, нашъ слухъ любить внимать дыханію слабыхъ осеннихъ втровъ, когда они играютъ полузасохшими листьями,— непостоянные, какъ туманы, ручей и осенніе втры, свободно изливайтесь на бумагу мои стихи!—
Нужно ли мн напоминать теб Ерскинъ, что моя муза мало теб нравится, за то можетъ быть она обольщаетъ читателей, переходя по перемнно отъ пріятнаго и легкаго слога къ высокому и страстному? Когда посреди сихъ прихотей Піита иногда благородные восторги вырываются, тогда ты по своей ко мн снисходительной дружб, забываешь вс мои ошибки и частно мн такъ говоришь: если ты хочешь свободныя минуты свои посвятишь піитическимъ мечтамъ, то перемни свой непостоянный нравъ, и тогда ты почерпать ихъ будешь изъ истинныхъ источниковъ, подражай великимъ писателямъ, смотри съ благородною завистію на безсмертныя лавры, которыми увнчаны ихъ памятники, изъ глубины могилы робкій бардъ слышитъ ихъ еще и теперь гласъ, который даетъ ему уроки, сыщи между ими славнаго путеводителя, или но дорог проложенной ими и не сбивайся на стезю барда временъ варварскихъ, который и самъ часто блуждаетъ по неизвстнымъ ему дорогамъ, ужели ты думаешь, что нашъ вкъ непредставляетъ классическихъ предметовъ? почтенный памятникъ Брюнсвина ужели не можетъ вдохнуть какой нибудь благородной элегіи? Какъ! ни одного стиха, ни одной слезы, ни одного вздоха, когда мужество жертвуетъ собою за благо отчизны? И герой сихъ славныхъ временъ! Когда вознесенная была на высоту величія своего воинственная Австрія, Россія, Франція и вся союзная Европа, тогда явилось на горизонт Брандебурргское свтило, ты не хотлъ жить для того, чтобы видть когда либо затмніе на равнинахъ Іена. Герой несчастный!… но не въ твоей воли было перемнить законы судьбы, задавить гидру при самомъ ея рожденіи, сокрушить жезлъ назначенный для наказанія преступной земли. Герой несчастный не въ твоей было власти спасти Пруссію, въ тотъ самый день, въ который она съ такою поспшностію ринулась на поле битвы, вооружавшись копьемъ, но забывши щитъ! Нтъ — напрасно ты старался соединишь мужество съ благоразуміемъ, ты думалъ — безчестно для твоихъ сдыхъ волосъ сносишь сію послднюю обиду, жесточайшую изъ всхъ, видть Королевства раздленными, щиты гербовъ повергнутыми въ прахъ и справедливость поруганную хищникомъ, быть свидтелемъ поношеній, каждому изъ дтей тобою взлелянныхъ и несчастій, которыхъ ты ничемъ не могъ бы смягчить, небо по своему милосердію назначило теб почтенную жизнь, но смерть стократъ почтенне была. Ахъ! когда неожиданныя непогоды разразятся надъ Германіей) въ день мщенія, когда отчаяніе воспламенитъ сердца однимъ энтузіазмомъ, достойнымъ ея сыновъ, тогда явится новый Арменгусъ, который при первыхъ ударахъ за защиту своихъ правъ, пойдешь на гробницу Брюннвина отточить свой мочь. Кто боле его прославился изъ тхъ героевъ крестоносцевъ, кои всегда неустрашимы были въ оковахъ и въ бояхъ, и которыхъ оружіе съ одинакимъ успхомъ дйствовало какъ на земл, такъ и на водахъ, кто съ такимъ мужествомъ держалъ копье, бразды правленія? или знамя, когда первый восходилъ на валъ, защищаемый съ отчаяніемъ музульманами противъ его непобдимыхъ полковъ. Чей славный голосъ подобный громовому пробудилъ молчаніе на Ледовитомъ мор, когда храбрые Россіяне и Шведы погибали въ его волнахъ, или чтобы воспть достойно сего воина, должно сказать, что онъ изторгнулъ лавры у побдителя своего уже окостенвшею рукою на берегахъ Александріи.
Возобновивъ древнюю славу нашего театра, если ты желаешь получить улыбку отъ трагической музы, то повтори опять высокіе тоны нкогда издаваемые сею арфою, которая виситъ на священныхъ берегахъ Авона.— Посл двухъ вковъ молчанія, смлая волшебница, пылая благороднымъ энтузіазмомъ осмлилась отторгнуть сіе сокровище отъ сдыхъ втвей ивы и заставила слушать пустынныя рощи о ненависти Монтфорта и о любви Базиля, Лебеди Авона, пробужденные вдохновенными ея пснями, думали что ихъ Шакспиръ еще живетъ {Miss Ioanna Bellie.}.
Такъ твоя дружба, обольщая твой разумъ, желаетъ разточать похвалы и мн непринадлежащія и приписываетъ моимъ мечтамъ предметы выше моихъ силъ. Но скажи мн, любезный Ерскинъ, постигнулъ ли ты тайну того могущества, которому покоряется все, и которое по своему произволу управляетъ нашею послушною душею, того могущества, коего источникъ нашъ не извстенъ, и котораго опредлить мы не можемъ? Если оно возбужденіе раждающееся вмст съ жизнію человка, которое соединяетъ, вс наши чувства и вс наши способности и длается частію насъ самихъ, тмъ боле, что зависитъ отъ нашего существованія, или если оно, то чему по справедливости даемъ названіе силы привычки, раждающейся съ первыми лтами нашими, это могущество всмъ извстно, и которое съ самаго начала своего управляетъ душою безусловно какъ, Царица и прикрпляетъ насъ въ своимъ законамъ невидимыми цпями, между тмъ, какъ разумъ и вкусъ напрасно стараются защищать свои нрава.— Брось взоры на востокъ, спроси у Бема, живущаго подъ знойнымъ небомъ Батавіи, для чего онъ не можетъ преодолть своего желанія, хотя нсколько минутъ подышать свжимъ воздухомъ на горахъ? Довольный высотою сихъ стнъ, нависнувшихъ надъ спящими водами въ сихъ каналахъ онъ теб будетъ отвчать:
Съ самаго моего младенчества я любилъ видть блые паруса, удаляющіеся отъ сихъ деревъ. Спроси у пастуха, застигнутаго непогодою, который гонитъ свое разсянное стадо въ разорванной эпанч, для чего дикіе взоры его всегда устремлены къ свернымъ горамъ, гд онъ родился. Пересели его на смющіеся луга Англіи, представь предъ глаза его вс ея богатства, потомъ спроси его можетъ ли онъ найдти счастіе посреди сего изобилія, на сихъ плодоносныхъ равнинахъ, украшенныхъ смющимся полисадомъ изъ грабилы, которымъ также окружены луга и рощи, и который покрываетъ нарядныя хижины, разсянныя тамъ и сямъ… Нтъ, нтъ, онъ не промняетъ безплодныя вершины горъ Лошагера, на сіи роскошныя мста, смющіяся луга Девона по заставятъ забыть его сдыхъ верховъ Бен-Невиса и озера Гарри.
Между тмъ, какъ я подражаю согласію піоновъ безъ искуства, которые правились мн въ дтств, нсколько дикихъ изъ сихъ тоновъ возобновляютъ во мн мысли первыхъ лтъ юности. Чувства, родившіяся съ первыми днями моей жизни, силятся воспламенить мою скуку и вдохнуть ей сіи псни. Я еще вижу скалы, коихъ верхи скрываются въ облакахъ, и сію нагорную башню, кося видъ рисуется въ часы моихъ мечтаній. Нтъ уже близь меня ни величественной рки, которую бы воспла по достоинству моя героическая муза: ни рощицы, тайной свидтельницы первыхъ вздоховъ, которые могли бы мн вдохнуть повсть истинной любви, тихій ручей едва заслуживаетъ признательность пастушеской свирли. Однакожь сіи зеленыя горы и лазоревое небо пробуждаетъ мой геній. Сцена, на которую я бросалъ взоры не представляетъ ничего, кром обнаженныхъ косогоровъ, на которыхъ изрдка по временамъ вижу зеленую мураву, образующую смющійся дернъ. Дитя горы уметъ находить пустынные цвты и гирлянды жимолости, висящіе но скаламъ и на руинахъ стнъ. Мракъ сихъ таинственныхъ мстъ для меня пріятне всхъ тхъ, которые освщаются солнцемъ, и сія шатающаяся башня мн представляетъ величайшее твореніе могущества человческаго. Я слушаю стараго пастуха, раскалывающаго мн о набгахъ южныхъ мародровъ, которые простерли свое грабительство до горъ Тевютскихъ, отягченные богатою добычею возвратившись въ свои жилища, я слышу какъ криками своими во время праздничнаго пиршества они оглашаютъ ихъ, я мню, что слышу еще завываніе бури подъ полуразвалившимися сводами замка, мн кажется, что я примчаю страшныя фигуры, вс покрытыя рубцами сквозь ршетки оконъ, и такимъ образомъ повстями то веселыми, то печальными сокращаю часы, сидя у камина, тамъ воспоминаю о хитростяхъ любви, о прелестяхъ дамъ, о набгахъ рыцарей, о побгахъ Валлиса и Брюса и о тхъ послднихъ битвахъ, на которыхъ Шотландскіе племена побивали Англинскія арміи. Свши на пол я возобновляю сіи войны, заставляя сражаться голыши противъ моихъ раковинъ, и въ другой разъ вижу льва Каледоніи, разбившаго южные полки.— Я чувствую, непонимая самъ какое то удовольствіе представляя сіи фигуры, исполненныя добросердечія, которыя окружаютъ мой отечественный каминъ. Этотъ старикъ съ сребристыми власами живетъ въ сосдней хижин, мудрый безъ всякаго ученія, простый и добрый какъ истинный Шотландецъ. Его живые и проницательные взоры свидтельствуютъ, о томъ, какой онъ былъ въ молодости, потомъ я по перемнно представляю различныхъ сосдовъ и довольствуюсь справедливостію, которой за деньги не льзя купить. Вотъ почтенный служитель, неутомимый и любезный хозяинъ, коего жизнь текла, какъ жизнь мудраго и праведника. Часто мои шумныя игры и шалости прерывали его рчь, ибо я былъ своевольный и упрямый, однимъ словомъ, дитя, взлелянное слпымъ случаемъ, но при всхъ своихъ капризахъ, я всегда казался любезнымъ и забавнымъ.
Отъ такого воспитанника можешь ли ты требовать, чтобы онъ въ твореніяхъ своихъ подражалъ классической поэзіи! Нтъ Ерскинъ, нтъ, позволь дикому вереску цвсти на холм, обработывай если ты хочешь свои тюлпаны и подчищай свои виноградныя втви, но позволь жимолости по ея произволу извиваться и дикому терновнику рости на свобод. Нтъ, мой милый другъ, хотя твои похвалы и одобряли иногда мои псни, хотя твоя справедливая критика и исправляла иногда назенія мысли и дурные стихи, но слушай опять меня съ свойственною теб благосклонностію и въ томъ пощади друга. Позволь моимъ стихамъ изливаться свободно, подобно осеннему втру, туманамъ и ручьямъ.

Конецъ введенія къ третьей псни.

МАРМИОНЪ,
ПСНЬ ТРЕТЬЯ.

Гостинница.

I.

Марміонъ продолжалъ свое путешествіе цлый день. Пилигримъ волъ его чрезъ горы, проселочными дорогами по тснымъ долинамъ, орошаемымъ небольшими рчками, на берегу которыхъ росли березки. Они всегда старались удалятся отъ большой дороги, опасаясь мародеровъ Мерси, которыхъ жадность къ грабежу могла бы замедлить ихъ путешествіе.— Часто они примчали боязливую лань, которая съ самой верхушки горы смотрла на пробирающихся всадниковъ, каменный птушокъ вспархивалъ съ своего гнзда и, нестся на черныхъ крыльяхъ чрезъ пустыри, олень прыгалъ по дикому терновнику, убгая убійственной стрлы. Уже солнце совершило половину Дневнаго своего теченія, когда они достигли до высотъ Ламермоорскихъ, откуда поворотивъ къ сверу, къ вечеру уже примтили небольшую деревню и башни Гифордскіе.

II.

Въ семъ замк они не надялись на гостепріимство, ибо владтель Гифордскій отправился въ лагерь Короля Шотландскаго, оставивъ въ замк одного благоразумнаго управителя, который ни за что не захочетъ отпереть воротъ замка незнакомымъ друзьямъ или непріятелямъ въ столь поздное время.
Въхавши въ деревню, Марміонъ примтилъ домъ съ вывскою, на которой изображена была бутылка съ виноградною втвію, онъ тотчасъ остановилъ свою лошадь, и хотя трактиръ показался ему огромнымъ, но мало красивымъ. За то думалъ онъ, что теплый каминъ и хорошій столъ заплатятъ мн, за вс мои безпокойства.
Всадники соскочилисъ своихъ лошадей и стукъ шпоръ раздался на заднемъ двор. Они поставивъ лошадей въ конюшню требовали овса, сна, огня и ужина. Разные крики ихъ раздавались по всему дому. Услужливый трактирщикъ, соразмривъ трудъ свой съ цною за каждаго, припалъ себя уже довольно награжденнымъ.

III.

Скоро усилившееся въ камин пламя позволяло окинуть бглымъ взоромъ всю гостинницу, и въ одномъ изъ наугольниковъ на обкаптившейся перекладин висла вкусная зимняя провизія. Тамъ примтить можно было конченыхъ гусей и многихъ водяныхъ птицъ сушенныхъ, окорака ветчины и другія части вкусной дичи.
Пчь занимала обширный полукругъ, вокругъ которой стояла вся домашняя посуда, а на стнахъ висли копья, щиты и другія оружія, употребляемыя въ Шотландіи.
Марміонъ придвинувъ дубовый стулъ къ камину занялъ почтенное мсто, и тотчасъ приказалъ людямъ своей свиты за здоровье его опорожнить нсколько кружекъ добраго пива, услужливый хозяинъ раскубрилъ для врныхъ вассаловъ новую бочку, давно уже стоявшую въ его погреб.

IV.

Воины не были врагами радости и охотно смялись при каждомъ остромъ словц. Марміонъ также приказалъ подать себ вина и принялъ участіе въ ихъ радости, никогда не было человка столь надмннаго между вельможами и столь опытнаго полководца, какъ Марміонъ. Онъ умлъ покорять буйныя сердца воиновъ, а сіи любили слдовать за своимъ предводителемъ, то пылкимъ, то трудолюбивымъ, то искреннимъ и великодушнымъ, любителемъ вина и трубудуровъ, не устрашимъ на пролом и любезнымъ въ кругу женщинъ. Начальникъ съ такимъ характеромъ съ своими воинами могъ бы проникнуть отъ знойныхъ степей Индіи до вчныхъ льдовъ новой Цембли.

V.

Пилигримъ опершись на свой странническій посохъ, стоялъ напротивъ Рыцаря.— Капитонъ его не закрывалъ почти и до половины озабоченнаго, сухощаваго его лица. Онъ разсматривалъ Марміона, который не могши стерпть его испытующаго взора, старался потупить свои глаза, нахмуривъ брови, но вдругъ нечаянно свирпый взоръ его, встртился со взоромъ пилигрима, который не переставалъ его наблюдать.

VI.

Хохотъ сей трупы по немногу началъ уменьшаться, ибо многіе изъ воиновъ и оруженосцевъ замтивъ, мрачный взоръ и густую бороду своего таинственнаго проводника, совершенно забыли свою радость. За симъ скоро угрюмое молчанье начало царствовать въ зал, изрдка прерываемое шопотомъ нкоторыхъ пажей, изъ коихъ каждый склонившись къ уху своего товарища, говорилъ ему тихимъ голосомъ:
Святая два! я никогда не видалъ подобнаго человка! какая бледность! пламенный взоръ его подобно мелкающей ламп освщаетъ его капишонъ! и какъ пристально онъ смотрлъ на нашего господина. Неправдали что всякая лошадь Лорда Марміона красиве его. Я не могу боле сносить этихъ печальныхъ и мрачныхъ взоровъ

VII.

Чтобы разсять ужасъ овладвшій сердцами сихъ людей, при вид сей блдной фигуры, которую угасающее пламя въ камин длало еще печальне, Марміонъ позвалъ одного изъ своихъ оруженосцевъ: Фиц-Евстацъ, сказалъ онъ ему, знаешь ли ты какую нибудь балладу, которая бы хотя на минуту позабавила насъ? а то мы начинаемъ уже засыпать.

VIII.

Я не могу надяться прельстить вашъ слухъ, Государь, привыкшій слушать голосъ Константа. Я не знало по чему вы не призовете къ себ лучшаго нашего трубадура, оставшагося назади. Константъ превосходилъ всхъ бардовъ, когда онъ игралъ на арф и побждалъ всхъ любовниковъ, когда бралъ въ руки Лютню. Никогда, клянусь Святымъ Валентиномъ, срый дроздъ не плъ съ такою мелодіею, какъ онъ весною въ лск, никогда соловей не возхищалъ такъ вечерняго эха, какъ онъ, напвая свои меланхолическіе романсы. Я весьма сожалю, не смотря ни на какую побудительную причину о томъ, что мы лишились его и завидую тмъ его пснямъ, которыя слушали волны, скалы и даже самые угрюмые монахи Линдисфарна. Но теперь я хочу вамъ повторишь, какъ только могу, его любимое рондо.

IX.

Голосъ Фицъ-Евстаца былъ нжный, въ псн его описывалась какая то дикость и печаль. Она имла большое сходство съ нкоторыми изъ тхъ псенъ, которыя я слышалъ повторяемыми нашими нагорными жителями, когда они нисходятъ въ долины, для своихъ полевыхъ работъ. Сперва одинъ изъ нихъ рзкимъ голосомъ плъ, потомъ громкій хоръ присоединялся къ нему. Сидя на холм, я часто слушалъ сіи псни, которыя, казалось, насильно изторгали вздохи изъ сердца удаленнаго отъ своей родины. Я мнилъ тогда, сколько бы могла эта гармонія раздирать мою душу на влажyыхъ поляхъ Сускегала, въ лсахъ Кентускихъ или на берегахъ обширнаго озера Онтаріо, если бы я тамъ услышалъ несчастнаго изгнанника, рыдающаго по своимъ милымъ горамъ Шотландскимъ.

X.

Псня.

Въ какой пустын дикой, ты обитаетъ любовникъ врный! Кто отъ предмета моей страсти, меня осмлился удалить навсегда? Пріиди подъ свжую тнь, гд струится ручеекъ, и гд красуются шепчущими листьями ива и береза.

Xоръ.

Гд красуются шепчущими листьями ива и береза.
Здсь никогда побудетъ рокотать надъ тобою ревъ бури, по литъ будетъ слышать вздохи чистыхъ водъ и зефировъ. Но нтъ въ убжищ пустынномъ, вдали, отъ предмета своей страсти остался ты любовникъ врный увы! и навсегда.

Xоръ.

Остался ты любовникъ врный увы! и навсегда.

XI.

Гд тлетъ прахъ неврнаго, клявшагося врною любовію, чтобы лучше обольстишь преданное ему сердце. По гд его клятвы? я вижу бгствомъ и трусостію обезславленъ его штандартъ, я слышу его умирающій голосъ, смшавшійся съ криками бгущихъ.

Хоръ.

Я слышу его умирающій голосъ смшавшійся съ криками бгущихъ. Коршунъ закрывши крилами померкшія взоры неврнаго, споритъ съ алчнымъ волкомъ, о его труп, покрытомъ кровавымъ рубищемъ. Истинная добродтель посметъ плакать о его несчастій, а стыдъ и поношеніе живутъ на его могил.

Хоръ.

А стыдъ и поношеніе живутъ на его могил.

XII.

Молчаніе и печаль слдовали за сими меланхолическими тонами, Марміонъ думалъ, что сей романсъ предсказывалъ ему скорую немилость Короля и безчестную смерть. Онъ закрылъ лице своею епанчею и оставался въ семъ положеніи нсколько времени, опершись челомъ на руку.
Ахъ если бы можно было читать въ его душ или бы постигнуть его мысли, то я думаю самый презрнный изъ его рабовъ за цну столь горкихъ сокрушеній не захотлъ бы имть Лютерванда и Фонтенаи.

XIII.

О совсть! твоими стрлами глубоко поражаются гордыя души! страхъ будущаго наказанія ужасенъ какъ для трусовъ, такъ тягостенъ для отважныхъ. Но сіи послдніе, награжденные отъ природы ршительнымъ умомъ умютъ извлекать стрлы горести, когда сердца ихъ увядаютъ подъ глубокими ударами оныхъ.
Въ самомъ дл Марміонъ поднялъ голову и улыбаясь къ Фиц-Евстау, сказалъ ему: непонятно, при пніи тобой романса въ ушахъ моихъ раздался звонъ погребальнаго колокола, которымъ въ монастыряхъ возвщаютъ, что одна изъ сестеръ изпустила послдній вздохъ. Скажи мн, что бы значило сего рода предсказаніе?
Тогда пилигримъ съ самаго угара ни слова не сказавшій, въ первый разъ прервалъ свою угрюмую молчаливость: смерть особы, некогда тобою обожаемой, отвчалъ онъ Марміону.

XIV.

Марміонъ, коего неустрашимость никогда не оставляла въ опасности, Марміонъ, коего гордость никогда не смирялась противъ раздраженныхъ взоровъ Короля, и коего могущественный голосъ заставлялъ молчать самаго отважнаго воина, и этотъ Марміонъ сдлался нмымъ, объятый непроизвольнымъ страхомъ, угнтенный совстію и смущенный словами пилигрима не могъ найдти никакого отвта.
Такъ то тайный судія — совсть гложетъ преступныя сердца, и въ семъ случа достаточно малйшаго обстоятельства, для потерянія присутствія духа. Одно слово безъ намренія или случайно произнесенное смшиваетъ самыхъ мудрыхъ, и ограниченный умъ презрннаго изъ рабовъ достаточенъ для того, что бы посрамить взоры самыхъ гордыхъ вельможъ.

XV.

Но смущеніе Марміона казалось не имло никакой достаточной причины. Съ тхъ поръ, какъ освободился онъ отъ оковъ Констанціи, думалъ, что тайны его вмст съ жертвою должны погребсшись подъ мраморными сводами хладной могилы. Когда разтерзанная отчаяніемъ, пренебреженная любовница по перемнно переходила отъ про бъ къ упрекамъ, и наконецъ потерявши его уваженіе, она посягнула на жизнь Клары, тогда самъ Марміонъ свою бглянку возвратилъ церкви, не предвидя той участи, какую онъ ей приготовлялъ, во думалъ, что для заглажденія грховъ накажутъ ея ссылкою въ отдаленный монастырь. Что же касается до него, то онъ какъ любимецъ Генриха VIII, мало страшился перуновъ Рима, ибо зналъ, что его Трибуналъ за золото оправдываетъ преступниковъ, и этотъ то самый Марміонъ привелъ тайно Пресвитерей, которые безъ всякаго сопротивленія овладли беззащитною жертвою.— Люди его думали, что Государь ихъ оставляетъ своего любимца — пажа по причин его молодости или по какимъ нибудь подозрніямъ и страшились о семъ въ слухъ говорить. Горе безумному Вассалу, осмлившемуся вмшаться въ тайны своего властелина.

XVI.

До сей самой минуты совсть его спала, и онъ думалъ, что Констанція живетъ безопасно въ монастыр, но ея любимый романсъ и непонятное пророчество пилигрима, были какъ бы злополучнымъ предзнаменованіемъ, отъ котораго пробудились угрызенія совсти и представились ему недавніе примры монашескаго мщенія. Оставленная и преданная Констанція представлялась его воображенію такою же прекрасною и нжною какъ въ тотъ день, когда она побжденная его вроломными клятвами, ушла изъ мирной обители для него. Онъ мнилъ видть во всхъ чертахъ ея лица разлившійся румянецъ стыдливости, воображалъ ее безмолвною, смятенною и представилъ ту минуту наконецъ, когда торжествующая любовь его въ смятеніи, заставила ея скрыть свой ужасъ, свои стыдъ на груди Марміона.

XVII.

Увы! думалъ онъ самъ съ собою, какъ Констанція перемнилась съ того преступнаго года и какую дало развращеніе смлость сей женщин, нкогда столь робкой, и симъ скромнымъ взорамъ. Стыдъ уже не украшаетъ ланитъ ея своимъ румянцемъ, она лишилась двственной чистоты и всхъ прелестей своего пола, и этому всему я виновникъ? Такъ она для меня пожертвовала своимъ покоемъ на земли и своимъ блаженствомъ въ будущей жизни.
Праведное небо! сказалъ онъ, во всей полнот вообразивъ черноту сей картины, представившейся предъ его глаза. Праведное небо! какъ моя рука посмла отторгнуть любимую розу отъ ея стебля, или любимый предметъ рано потерялъ свои прелести, которыми очаровано было мое сердце? Мирное жилище монастыря сдлалось для Констанціи мрачною темницею, ея потрясенная душа возстала противъ своихъ правъ и возненавидла печальную келію, вс монастырскія уложенія казались ей жестокими, а труды ея въ ономъ, лютостію, и всему этому причиною я! Два раза Марміонъ поднимался съ мста, что бы приказать своимъ людямъ садится на лошадей и два раза воспоминаніе о приказаніяхъ его Государя останавливало сей восторгъ, какъ влажное испареніе, мгновенно попавшее на разгарающееся только пламя, два раза старался онъ ободриться, повторяя самъ себ, если бы я не предалъ ее на жертву, то ни кто бы не смлъ изторгнуть и одного волоса изъ ея русыхъ кудрей.

XVIII.

Между тмъ, какъ сожалніе и возобновившаяся любовь раздирала душу Марміона, какъ два урагана, терзающія разомъ сердце. Лош-Венпагаръ, хозяинъ, великой разсказщикъ слушалъ пилигрима, а иногда и самъ вставлялъ въ сю разговоръ нсколько словъ, потомъ онъ началъ говоришь слдующимъ образомъ:
Почтеннйшій пилигримъ, такіе благочестивые люди, какъ вы, посщаютъ отдаленныя земли, научаются искуству предузнавать будущее по одному слову, по одному знаку, или по теченію свтилъ небесныхъ, но здсь не далеко есть мсто, въ которое Рыцарь, если онъ въ самомъ дл поладилъ, презрвши страхъ отправится, то узнаетъ свою будущую участь, если на сей разъ преданія нашихъ предковъ насъ не обманываютъ. Сіи слова возбудили любопытство людей Марміона, ибо простолюдины всегда любятъ чудесное.
Рыцарь холодно посмотрвъ на хозяина, позволялъ ему разсказать о семъ мст, и Шотландецъ съ веселымъ духомъ началъ свое повствованіе такъ.

XIX.

Повсть разсказанная трактирщикомъ.

Великой ученый могъ бы вамъ сказать, сколько лтъ прошло съ того времени, когда Александръ (третій Король воинственнаго сего имени) обладалъ Шотландскимъ Престоломъ, и въ какое время онъ посщалъ Сира Гиго тогдашняго владтеля сей деревни. Лордъ Гифордскій былъ храбрый Рыцарь и колдунъ, производившій самыя могущественныя чары въ полунощные часы. Имя его еще и теперь упоминается, въ нкоторыхъ старинныхъ балладахъ, гд онъ извстенъ подъ именемъ основателя вертепа духовъ. Я бы весьма желалъ, Лордъ Рыцарь, чтобы вы по больше пожили въ сей деревн и возымли бы охоту постить сію пещеру.— Она обширна, глубока и находится подъ сводами замка. При взгляд на видъ скалы, въ которой она изсчена и на фигуру сводовъ, легко можно догадаться, что она построена не руками человческими, и что это есть твореніе колдовства. Мн разсказывалъ покойный мой ддушка, что ужасные крики и стукъ тхъ адскихъ работниковъ, которые трудятся по приказанію волшебника Гуго, сходны съ ревущими волнами, низвергающимися въ пещеры Дюнбарскія.

XX.

Король желалъ постить Лорда Гифордскаго въ его Замк, ибо мучась неизвстностію и собравъ войска свои на берегахъ морскихъ, желалъ дожидаться Норвежскихъ и Датскихъ кораблей при усть рки Клады. Ибо могущественный Гаконъ подъ свои знамена созвалъ всхъ воиновъ Норвежскихъ, которые гордясь своими гигантскими силами угрожали Шотландіи и островамъ: Бюту, Аррану, Кюннигаму и Килъ.
Лордъ Гифордскій въ своей пещер услышалъ звукъ рога Александрова и показался Королю, не имя времени сбросить съ себя странный и ужасный нарядъ. Его епанча была подбита лисьимъ мхомъ, на голов была остроконечная шапка такая точно, какую носили Фараоновы воины какъ историки утверждаютъ, поясъ его былъ изъ пергаменту, а другіе, какъ говорятъ, изъ кожи мертвеца, на которомъ представлены по порядку вс небесныя созвздія, на башмакахъ его изображены были кресты и магическіе знаки, въ рук держалъ онъ вверхъ поднятый мечь.

XXI.

Частыя сношенія съ адомъ обезобразили лице его чрезвычайными морщинами, а всегдашній трудъ и воздержаніе изсушили его тло.— Взоръ его страшился свтила небеснаго, ибо онъ мало привыкъ къ его лучезарности: собственные слуги едва смли взирать на него въ семъ наряд, ибо преданіе гласитъ, что онъ рдко показывался имъ при дневномъ свт. Знаю, сказалъ онъ, охриплымъ и прерывающимся голосомъ, знаю причину, побудившую моего Государя постить сіе мсто, но пожалйте Государь о тхъ трудахъ, которыми я утшенъ при изученіи непостижимыхъ таинствъ и берегитесь узнать отъ меня будущее, которое вы съ такою жадностію желаете постигнуть, впрочемъ если ваша рука крпка, сердце мужественно, то храбрость боле можетъ сдлать, нежели моя наука.

XXII.

Демоны гордые и жалкіе обитатели среднихъ странъ атмосферы, носящіеся на бурныхъ облакахъ читаютъ будущее въ постоянныхъ и блуждающихъ звздахъ, хотя теченіемъ ихъ и распоряжаетъ верховная сила. Одинъ изъ сихъ демоновъ, котораго я хотлъ недавно вопросить, не смотря на обыкновенныя мои заклинанія, могущія потрясти въ самомъ основаніи мрачный тартаръ, крамольный сей демонъ не прервалъ своего молчанія. Но вы, которые не вдаете о своемъ преимуществ, вы пресловутые рабы ада, живущіе тамъ гд отверзаются гробницы и голоса умершихъ исповдуютъ свой проступки, вы т, отъ могущества коихъ я долженъ получить то, въ чемъ отказываетъ мн моя наука.
Много благодаренъ, отвчалъ нашъ храбрый Король, я тебя прошу объ одномъ, представь мн сего упрямца, и я клянусь теб этимъ мечемъ, какъ подаркомъ Ричарда львиное сердце, что заставлю сего демона мн повиноваться. Волфъ, примнія не устрашимость и мужество Короля, продолжалъ свои заклинанія, думая чрезъ то уменьшить его отважность.
Клянусь кровію Малколма, вамъ будутъ отвчать.— Призжашпе сюда въ полночь, остановитесь вонъ тамъ, близь холма, когда вы найдете тамъ полукружную стну, оканчивающуюся на верху холма и, входъ съ южной стороны, тогда затрубите въ рогъ и демонъ предстанетъ предъ васъ въ образ вашего смертельнаго врага, бросьте въ него ваше копье, дайте шпоры лошади, нападите на привидніе, призывайте въ помощь Святаго Георгія, если вы его побдите, то узнаете отъ него все вами желаемое, а если ваше мужество васъ оставитъ въ семь поединк… то я не отвчаю за вашу жизнь.

XXIII.

Лишь только на башн полночный колоколъ ударилъ часъ, то Король вооружившись слъ на лошадь и отправился въ назначенное мсто одинъ.— Онъ остановился близь насыпнаго вала стариннаго лагеря… Господинъ Рыцарь! вы можете его видть на лвой сторон, выхавши изъ деревни. Тамъ Пикты для собственной крови ископали ровъ, окрестности вокругъ лагеря мрачны и дики, внутри же ростетъ душистая зелень, наши дти весьма хорошо знаютъ это мсто и тамъ рвутъ перовые цвты весною, но горе заблудившемуся страннику, если онъ осмлится проникнуть туда ночью. Внутри вала заключалась довольно обширная равнина, служившая вмсто ристалища. Четыре пролома образовали четыре входа со всхъ четырехъ странъ свта, Король въхавши въ южный проломъ остановился и не теряя бодрости затрубилъ въ рогъ, тогда показался ему съ сверной стороны Король Англинскій, который въ сіе время воевалъ въ святой земл боле, нежели за тысячу миль. Вооруженіе его было точно такое, какое употребляютъ въ Великой Британіи, Леопардъ блисталъ на его щит, лошадь подъ нимъ была Арабская, ростомъ онъ былъ съ Едуарда. Въ самомъ дл, это онъ, подумалъ Шотландецъ, который уже давно зналъ, что сей Государь былъ ему смертельный врагъ.

XXIV.

При семъ явленіи патъ Монархъ задрожалъ, но потомъ его могущественное сердце пренебрегло всми страхами, и наконецъ они ринулись другъ на друга. При первомъ удар Рыцарь привидніе и съ своимъ конемъ валялся въ пыли, но одинъ отломокъ отъ его копья пробилъ забрало Александра и слегка ранилъ его.
Александръ скопилъ немедленно съ лошади и угрожалъ демону, пронзить, его своимъ мечемъ, если онъ не откроетъ ему успховъ воины. Тогда онъ увидлъ славныя ровнины Ларгскія, покрытыя Гигантскими остовами, какъ памятниками посрамленія Датчанъ. Онъ видлъ въ самомъ пылу сраженія самаго себя, потрясавшимъ воинственнымъ бердышомъ и опрокинувшимъ торжественную колесницу гордаго Гакона, между тмъ черные враны Далемарскіе вилися надъ привидніями сихъ Королей.
Говорятъ также, что въ сію достопамятную ночь, Александръ еще больше узналъ о своей будущей судьб. Посл сихъ общанныхъ побдъ, онъ возсталъ противъ народовъ свера и они видли Королевскую столицу пожранную пламенемъ, дворецъ и башни обращенные въ пепелъ, и зарево отъ пожара оныхъ, освтило мракъ ночный, между тмъ какъ побдители Вассалловъ въ тріумф.

XXV.

Довольной сими счастливыми предсказаніями Король самъ предводительствовалъ своею арміею, онъ разбилъ и побдилъ Датчанъ, но всякій годъ, когда наступала та ночь, въ которую онъ сражался съ духомъ, кровь текла изъ его раны и причиняла ему легкую боль, тогда Лордъ Гифордъ улыбаясь ему говорилъ:
Какъ вы не храбры, а все таки не много струсили.
Давно уже спитъ вчнымъ сномъ, Король Шотландскій въ церкви Дюмферлинской! О Пресвятая Два, даруй душ его миръ!
Но ристалище еще и теперь показывается, которое находится на верхушк холма, для всякаго Паладина, который осмлится вступишь въ бой съ привидніемъ. Многіе Рыцари туда здили, но вс они дорого заплатили за свою трусость, и какъ преданія, гласятъ то: Валласъ и Гилбертъ одни только остались побдителями на семъ подинк.
Вотъ и конецъ моей повсти.

XXVI.

Стаканы были большіе, пиво крпкое и слушатели трактирщика безъ сомннія долго бы еще продолжали свои ученыя Комментаріи о сей новости, если бы Марміонъ не подалъ знака, посл котораго оруженосцы пошли за своимъ господиномъ. Другіе же ратники изъ его свиты утомленные дорогою и опьянвъ отъ вечерней попойки, полеглись во кругъ огня, ихъ щиты и шлемы служили мн вмсто постели, и скоро вс они заснули глубокимъ сномъ. Умирающее пламя отъ полусгорвшихъ головешекъ, то освщало сію труппу, то опять закрывало ея мрачною завсой.

XXVII.

Фиц-Евстацъ пошелъ спать въ обширный сарай на сно.— Луна изрдка, проглядывая изъ за облаковъ освщала его зеленую епанчу, въ которою онъ весь завернулся. Ему мечтались сны приличные его возрасту, то занимался онъ звриною ловлею посреди густаго лса и на берегахъ журчащаго ручья, то видлъ онъ соколовъ и свору добрыхъ борзыхъ, то грзились ему турниры, кольцы въ каруселяхъ и поединки, а можетъ быть вновь раждающаяся любовь, волшебною кистію изображала ему будущія удовольствія.
По вдругъ кто то подошелъ къ нему тихо и осторожно. Онъ отъ сего шороха проснувшись, мнилъ видть привидніе, изрдка освщаемое луною, которое стояло передъ нимъ, на шлем коего волновались перья. Фиц-Евстацъ дрожа отъ страха, едва хотлъ было схватишь свой мочь, какъ узналъ по голосу въ семъ привидніи своего господина.

XXVIII.

Фиц-Евстацъ, вставай! я тщетно сонь призывалъ къ себ. Повсть сего поселянина родила во мн какіе то страшныя мысли и взволновала мою кровь, но можетъ быть ночный воздухъ успокоитъ это волненіе…. Я хочу сей часъ хать къ сему удивительному Рыцарю. Вставай, любезный Евстацъ, осдлай моего коня и берегись, чтобы не разбудишь коего нибудь изъ моихъ Вассаловъ. Эти легкомысленные рабы, распивши нсколько бутылокъ пива, прибавятъ къ прежней повсти ей подобную.
Потомъ Рыцарь и оруженосецъ сошли по тихоньку. Фицъ-Евстацъ отперши конюшню началъ сдлать коня Марміонова, а между тмъ какъ сей шопотомъ говорилъ ему:

XXIX.

11е случалось ли теб слышать, мой добрый оруженосецъ, что въ минуту моего рожденія Святый Георгій, который украшалъ домашнюю церковь моего отца, упалъ съ своей мраморной лошади, какъ бы утомленный. Хитрые Капеланы утверждали, что сей ратоборецъ мн уступалъ свою лошадь. И я теперь для поврки сего предсказанія желалъ бы встртишься съ симъ безплотнымъ Рыцаремъ. Я люблю сражаться и побдивши его, сдлалъ бы ему одинъ вопросъ. Но тщетное желаніе! Духи, если они существуютъ, поколніе слабое, которые только поютъ и пляшутъ на берегахъ рки или моря, при рев водопадовъ, или бгаютъ вокругъ вковаго дуба.
Сказавши сіи слова Марміонъ слъ на лошадь и ни мало не медля ухалъ изъ гостинницы.

XXX.

Фиц-Евстацъ долго преслдовалъ его глазами и прислушивался къ шагамъ его лошади, отъ коихъ шумъ постепенно ослабвая, наконецъ изчезъ и уврилъ его что Марміонъ направилъ путь свой къ древнему лагерю Пиктовъ.
Что это значитъ, думалъ Фиц-Евстацъ какъ могла рыцаря, который какъ худой протестантъ съ трудомъ врилъ тому, что признала священнымъ церковь, такъ встревожить смшная повсть, онъ слъ на лошадь въ полночь, надвши вс ратные свои доспхи, и мнитъ встртиться съ духомъ, вооруженнымъ всякаго рода оружіемъ.
Фиц-Евстацъ мало зналъ, сколько могутъ страсти потрясши самаго отважнаго. Жестокость была для него ложнымъ существомъ, выдуманнымъ нашимъ разгоряченнымъ воображеніемъ, но мы изнуренные собственными страхами наконецъ требуемъ путеводителя, не смотря на то, что этотъ путеводитель есть слпой случай.

XXXI.

Впрочемъ Фиц-Евстацъ мало безпокоился и терпливо ожидалъ возвращенія Рыцаря, какъ вдругъ услышалъ онъ топотъ отъ скачущей лошади, которая, казалось, неслась прямо къ деревн. Сей шопотъ, то утихалъ, то длался сильне, особенно когда лошадь начала бжать по мостовой. Фиц-Евстацъ еще издали узналъ коня Марміонова, который возвращался скоре, нежели отправился. Онъ вскочилъ съ лошади съ такою поспшностію, что едва было не упалъ, и отдавши лошадь своему оруженосцу ушелъ не сказавъ ни слова.— Но проглянувшая на сей разъ луна позволила видть Фиц-Евстацу, что соколъ на его шлем былъ покрытъ пылью и знаки на лвомъ боку и на бедрахъ у лошади доказывали, что она была не безъ работы. И сіи особенные знаки грзились ему во сн, и какъ Фиц-Евстацъ не старался успокоится, но сонъ его былъ коротокъ, безпокоенъ и прерываемъ страшными сновидніями. Я думаю ни одинъ изъ оруженосцевъ не дожидался съ такою нетерпливостію первыхъ лучей солнца, и не слушалъ съ такимъ восхищеніемъ первую псню утренняго жаворонка, какъ онъ.

Конецъ III. псни и I. части.

Скотт Вальтер
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Мармион. Часть вторая, Скотт Вальтер, Год: 1808
  2. Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов. Часть третья, Скотт Вальтер, Год: 1819
  3. Иванов вечер, Скотт Вальтер, Год: 1808
  4. Стихотворения, Скотт Вальтер, Год: 1875
  5. Сент-Ронанские воды. Часть вторая, Скотт Вальтер, Год: 1823
  6. Веверлей, или Шестьдесят лет назад. Часть II, Скотт Вальтер, Год: 1814
  7. Опасный замок, Скотт Вальтер, Год: 1831
  8. Легенда о Монтрозе, Скотт Вальтер, Год: 1819
Электронная библиотека