Маленькое слово о ‘Кин’.
Маленькое слово о ‘Кин’.
Н. П. Россовъ.
‘Саратовскій Встникъ’, No 40, 1912
Маленькое слово о ‘Кине’, Россов Николай Петрович, Год: 1912
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Имя слабость иногда появляться въ печати съ замтками относительно тхъ или другихъ вопросовъ искусства, ршаюсь обременить здшнюю публику миленькимъ словомъ о великомъ актер Кин. Осмлюсь думать, что мое не совсмъ обычное толкованіе этой роли даетъ мн нкоторое право поговорить о немъ печатно.
Дюма, написавшій ‘Кина’, конечно не классикъ, но все же очень изящный, трогательный писатель, что въ наше время иметъ большое значеніе для молодежи. Пусть нсколько наивны, мелодраматичны такія пьесы, какъ ‘Кинъ’, но въ нихъ есть тотъ неуловимый, тонкій ароматъ красоты, блестящаго остроумія и непосредственность чувствъ, какими только отличались люди двадцатыхъ годовъ прошлаго столтія.
Встрча съ Дюма на сцен или въ чтеніи очень напоминаетъ случайную встрчу съ засохшимъ цвткомъ въ давно нераскрываемой книг. Помните несравненное стихотвореніе Пушкина ‘Цвтокъ засохшій, безуханный’… и т. д. Если не помните, то мн очень трудно объяснить секретъ очарованія такихъ писателей, какъ Дюма.
Блинскій не любилъ французовъ, а Дюма за его ‘Кина’ почти презиралъ, но мн кажется, что это произошло отъ того, что онъ подошелъ къ ‘Кину’ съ такой-же стороны, съ какой Левъ Толстой подошелъ къ Шекспиру, т. е. только этически, со стороны нравственнаго міровоззрнія. Въ Толстсмъ это понятно, онъ почти отрекается отъ благъ жизни, отрицая себя даже въ лучшихъ своихъ произведеніяхъ. А это равносильно отрицанію вообще литературы. Дидактика, стремленіе учить ‘и учить больше словами’, чмъ образами, доходитъ у Толстого до какого-то религіознаго культа. Поэтому Шекспиръ съ его красочной жизнью съ олицетвореніемъ человческихъ страстей отъ самыхъ низшихъ до самыхъ высшихъ могъ показаться Толстому даже чмъ-то безнравственно языческимъ. Но Блинскій любилъ жизнь не только духа, но и тла, зналъ, какое благородное, чарующее вліяніе можетъ произвести иногда самая повидимому земная вещь, будучи направлена по хорошему пути, и потому мн непонятно, за что Блинскій такъ нападаетъ на ‘Кина’.
‘Кинъ — это актерская мечта. Сыграть Кина — значитъ прикоснуться къ его генію, что очень трудно. Къ его распутству, что значительно легче. Геній — это удлъ немногихъ избранниковъ, безпутство, красивое, завлекательное безпуство, какимъ Дюма-pè,re украсилъ своего Кина, списавъ его портретъ съ Фредерика Леметра, гораздо доступне. Сколько россійскихъ актеровъ обожгли крылья своихъ дарованій на этомъ огн. Дйствительный Кинъ былъ сумраченъ, дикъ и застнчивъ. Это его угнетало, онъ пилъ… Въ сорокъ лтъ, наверху своей славы, онъ былъ хромъ отъ подагры и хриплъ остатками когда-то очаровательнаго голоса. Обаяніе Кина всецло держалось на его могущественномъ темперамент. Но искусство давалось ему не легко’.
Я сейчасъ, къ сожалнію, не помню, кто авторъ этихъ, поистин неоцненныхъ строкъ для каждаго актера, кром Барная.
Барнай прежде всего игралъ Кина въ костюм начала девятнадцатаго вка. Это удивительно длаетъ стильнымъ не только Кина, но и все его общество. Нкоторая мягкость, чопорность и изысканность тогдашнихъ костюмовъ сообщаютъ актеру и въ жестахъ, и въ голос, въ манер произносить слова соотвтствующую окраску,— придаютъ всъ и какую-то своеобразную аристократичность всей пьес.
Особенно хорошъ у Барная первый выходъ, гд актеръ борется съ массой разнообразныхъ чувствъ: и декадное смущеніе сына народа передъ привычнымъ ледянымъ спокойствіемъ свтскаго общества, и болзненно-чуткое самолюбіе великаго, прославленнаго артиста, смшанное съ худо скрываемымъ безпокойствомъ уронить свое достоинство передъ ‘ней’ и передъ его другомъ по названію, могущественнымъ красавцемъ принцемъ Уэльскимъ (которому, какъ брату короля, довольно было въ то время одного слова, чтобы уничтожить Кина со всей его ‘славой’ на вчныя времена), наконецъ и невольная, нсколько подчеркнутая элегантность въ одежд, жестахъ, нкоторая изысканность, торжественность, почти восторженность въ рчи отъ волненія — все это удивительно картинно и страстно, а главное психологически врно передавалъ Барнай. И меня всегда сильно смущало, почему даже такой великій артистъ какъ Росси, въ роли Кина, какъ бы ‘снисходилъ’ только къ окружающему и даже къ принцу Уэльскому. Это положительно неврно и лишаетъ Кина всякой глубины и жизненности.
Кинъ, такимъ образомъ упрощенный, Кинъ, какъ олицетвореніе дешевой актерской удали, кричащаго разврата и гордости, граничащей съ наглостью, едва ли интересенъ… Но Кинъ, какъ геніальное дитя народа, полное самобытной поэзіи и кипучаго темперамента, Кинъ, какъ пламенный, язвительный протестъ противъ гнусныхъ предразсудковъ сословности, какъ искренно влюбленный съ нкоторымъ рыцарствомъ въ роскошную красавицу, пышную графиню Кефельдъ, иметъ большое значеніе, по крайней мр, для молодежи.
Конечно, все это возможно только безъ пятаго акта. Иначе ‘Кинъ’ — довольно плоская пьеса и впечатлніе отъ нея равно нулю.
Засохшій цвтокъ — повторяю опять это сравненіе,— найденный не какъ сокровище въ давно забытой книг, а въ мусор, среди перегнившихъ растеній, наряду съ массой опавшихъ листьевъ, не займетъ ничмъ воображенія, не тронетъ сердца.
Дюма-отецъ, какъ я сказалъ, нжный изящный писатель, онъ создалъ 4 акта ‘Кина’ изумительно, съ громаднымъ талантомъ, но кровь галла-‘негра’ или врне, французское воспитаніе, какъ то вдругъ выступили изъ береговъ, затемнили его художественный инстинктъ — и онъ пятымъ актомъ безжалостно уничтожилъ все свое своеобразно поэтически реальное созданіе.