Маленький и носильщик, Яхонтов Евгений Николаевич, Год: 1911

Время на прочтение: 8 минут(ы)

Юношеский сектор издательств а ‘ Пролетарий ‘
1926

Библиотека молодого рабочего

Е. Яхонтов

Маленький и носильщик

 []

( Хабарда *)

*) — Хабарда — обычный в Закавказье возглас: ‘берегись! сторонись!’

I

Было это только его прозвище, а звали его Василием, чаще — — Васо, фамилия его была Гамреклидзе.
Отца его задавила машина около Сурамского тоннеля, а мать умерла, когда ему было пять лет.
Он вырос на улице, как вырастают сотни безродных, брошенных детей, питаясь то там, то здесь у добрых соседей и одеваясь в обноски, которые ему давали из богатых домов.
Восьми лет, в Лохмотьях, сквозь дыры которых проглядывало его смуглое тельце, он бегал по улицам с пучками афиш и газет и, догоняя на городском проспекте офицеров, господ с важными лицами, заглядывал им в лицо и кричал: ‘Газеты, газеты, газеты!’
— Ишь, чертенок, какой шустрый! — говорили офицеры, следя глазами за его загоревшими, быстро мелькавшими по асфальту тротуара босыми ножками.
— Бедное дитя, — томно вздыхали барыни. — Какой маленький и хорошенький! — и вынимали из своих сумочек копейки.
— На, мальчик, на!
Мальчик брал деньги и совал в руки барыни афишу или газету.
— Не надо, глупый, не надо! Это так, тебе…
Но Васо плохо понимал по-русски и настойчиво навязывал газету даме, зная, что даром на свете ничего не дают.
— Ну какой ты, право! Говорю тебе, не надо!
Васо летел дальше, сверкая пятками, и кричал:
— Газеты, газеты! — ‘Чудачка барыня! — думал он, — деньги дала, газету не берет’.

II

На перекрестке двух улиц, около гостиницы ‘Колхида’, всегда стояло, сидело или просто лежало на тротуаре несколько мушей [ муша носильщик тяжестей ] . —
Почти все они были земляки, почти все из горных северных уездов губернии.
Здоровые и крепкие, будто выкованные из упругой стали, эти люди тяжелым трудом зарабатывали себе кусок хлеба.
На спине каждого из них было прилажено веревочное седло, надевавшееся, как ранец, на плечи, а у широкого кожаного пояса висел пучок толстых веревок.
Переносили разные предметы, часто большой стоимости. Дорогие шкафы, столы, разная мебель, бурдюки с вином, ящики, — все это перебывало на крепких спинах мушей.
Муша втаскивал на своей спине на второй и третий этаж громадный рояль, втаскивал шаг за шагом, осторожно, не зацепив и не стукнув ни разу дорого стоящий инструмент о стену.
Когда не было работы, муши или занимались мирною беседою, или дремали под ласковыми лучами кавказского солнца.
И небо казалось так далеко от земли, и так прекрасно, что не хотелось отрывать от него взора.
Одни из мушей тихо мурлыкали под нос песни своих гор, другие переносились мыслями в свои деревни на высоких горах, где солнце еще ласковее светит и небо еще прекраснее.
— Муша! Муша ! — раздается откуда-то крик, и десяток бедняков срывается с места и, тяжело шлепая по каменным плитам: тротуара обутыми в кожаные лапти ногами, несется на голос.
Но нужен только один, девять уныло плетутся назад, выжидая, что и до них дойдет очередь. А на спину счастливца, захватившего работу, двое или трое рабочих, пыхтя и надрываясь, водружают какую-нибудь махину, которую муша тащит часто очень далеко, в дальний конец города, за 20 — -30 коп.
Так живут муши изо дня в день, зарабатывая тяжким трудом жалкие гроши.

III

Когда Васо немного подрос и освоился с уличною жизнью, он свел знакомство с мушами.
Часто, распродав свои газеты, Васо шел к мушам, робко садился на край тротуара и слушал рассказы этих сильных и суровых людей.
Муши не гнали мальчика от себя. Сначала они не замечали его, но когда Васо стал приходить чаще, они вступили с ним в беседу.
— Эй, бичо [ бичо — мальчик ] , иди к нам поближе, не бойся: не укусим! — поманил к себе один из мушей.
Васо подошел.
— Ты чей будешь?
Мальчик задумался.
— Я?.. Ничей я… — ответил он.
— Вот тебе и на! Да отец-то есть у тебя?
— Нет, дяденька. Умерли оба — отец и мать…
— Э-э-э!.. — протянул муша. — Твое дело плохо… ты еще маленьким такой, тебе лет десять есть?
— Не знаю.
— Вот, братцы, — обратился говоривший к товарищам, сидевшим поодаль, — мальчуган-то без отца, без матери, сирота круглый.
Кое-кто из мушей поднялся и подошел к Васо.
— — А как зовут тебя, мальчишка?
— Васо.
— У меня сынишка дома остался, такой же, как этот, десяти лет, — задумчиво сказал один.
— И у меня… — произнес тихо другой.
И замолчали.
Эти бедные люди, такие здоровые, вспомнили каждый об оставленных в родной деревне дорогих детях и грустили по ним. И тоска делала их жалкими, будто они сами были беспомощными детьми, заброшенными в неприветливый город.
— Ты где же живешь, мальчуган? — спросил высокий, тот самый, который первый сказал, что оставил в деревне сына.
— Я — так, где придется.
— Хочешь, иди к нам, будешь с нами жить. У нас тебя никто не обидит, не дадим. А то, верно, достается порой от мальчишек?
Васо чистосердечно сознался, что, действительно, мальчишки иногда бьют его, отнимают даже выручку от газет, раз и газеты изорвали.
— Ну, вот видишь! Айда к нам. У нас все ребята дружные.
Васо поселился у мушей. Высокий муша, Соломон, скоро привязался к мальчику. Он вел с ним долгие беседы о своей деревне, о доме.
— А вы, дяденька, зачем здесь, в городе, когда у вас дома жена и дети остались? — полюбопытствовал однажды Васо.
— Эх, дурачок ты,. Васо! Мал еще, не понимаешь. Дома у меня пять душ — жена, трое детей да, мать-старуха, всех кормить нужно, а у меня в деревне земли всего две кцевы [ кцева — около одной трети десятины ] , кукурузы посадить негде. На своих двух кцевах весною я посадил немного фасоли, луку. Вот этим и живет семья, а муку покупаем. Если бы я не зарабатывал здесь, в городе, своей спиной, так всем, пожалуй, пришлось бы волком выть с голоду.
— Не веселая здесь жизнь. Работаешь, работаешь, хуже ишака, а пищи хорошей — раз в год поешь. Какая наша пища: чурек да кусочек сыру, иногда стакан вина, мяса и не увидишь никогда. Да, брат, плохо бедному человеку! — продолжал, вздыхая, муша.
— Д вы, дяденька, много зарабатываете в месяц? — деловым тоном спросил Васо.
— Я?. . — Соломон усмехнулся. — Рублей 15 выручу, а в хороший месяц и все 20.
— Ой, ой! — удивился Васо. — Так много!?
— Ну, и чудак же ты, парень! Разве это много? Целый день, с утра до ночи, работаешь, спишь на земле, ешь, что придется. Силу свою тратишь… Да разве это много за такую-то работу?
— Я, дяденька, тоже мушою сделаюсь, когда вырасту. Право! Заработаю себе много денег и лавку открою.
— Ишь ты какой! Видно, что городской: сейчас — лавку.
Васо твердо остановился на мысли сделаться мушою, потому что занятие это казалось ему очень выгодным, а главное — нравилось ему.

IV

Поселившись у мушей, Васо мало-помалу забросил свой первоначальный промысел — продажу газет. Он занялся другим делом.
С утра он занимал пост около лавок, которые тянулись длинными рядами, и выжидал покупателей. Тут были лавки бакалейные, гастрономические, мясные, молочные, фруктовые, овощные, колбасные, булочные. Эти лавки с утра посещались разными барынями и господами, которые делали здесь покупки и заставляли мальчишек нести купленное, конечно, за вознаграждение.
Васо зорко высматривал добычу, и только стоило какой-нибудь барыне с целым десятком свертков или корзиной в руках крикнуть: ‘бичо!’ — он, опережая всех, летел на зов и кричал благим матом: ‘Хабарда! Хабарда !’
— Ишь, ты, чертенок голопятый, раскричался! Вот я тебе покажу! — грозил ему городовой, здоровенный солдат с рыжими, как мочала, усами. — Нетто можно здесь порядок нарушать!
Но эти нравоучения не производили на Васо никакого действия. Схватив ношу, он устремлялся за владельцем ее, ловко расталкивал прохожих руками и кричал: ‘Хабарда! Хабарда !’
Над городом стоял гам: трещали звонки конок, продавцы расхваливали свои товары, приезжий крестьянин энергично подгонял ударами палки маленького ослика, гнувшегося под тяжестью корзин с углем, и отчаянно кричал: ‘Углей, углей!’ Стучали подковы лошадей о камни мостовой, дребезжали колеса экипажей, повозок, тачек, а над всем этим хаосом звуков звонкою ноткою, ясно и отчетливо выделялось одно слово: ‘Хабарда! Хабарда !’
С тех пор Васо и прозвали ‘Хабарда’.
И лавочники, и покупатели звали его не иначе, как ‘Хабарда’.
Надо было кому-нибудь поскорее отправить домой покупку или послать с каким-нибудь поручением — знали, что никто не сделает этого так быстро, аккуратно и так надежно, как ‘Хабарда’.
Кричали: ‘Хабарда!’ И ‘Хабарда’ являлся как из-под земли.

V

В послеобеденные часы, когда оживление уляжется на улицах и реже раздаются крики ‘муша!’ и ‘бичо!’, муши распола га лись на тротуаре на отдых. Сняв свои безобразные. тяжелые ранцы, они подкладывали их под голову и сладко дремали, будто это были мягкие пуховые подушки, а не твердые, как камень, веревочные кочки.
Васо тоже отдыхал, но спать он не мог. Он ложился на спину и подолгу смотрел в небо..
Небо было голубое, и в нем плыли белые, как вата, и легкие, как пух, маленькие облачка.
Васо долго и пристально следил за облачками, и в голове его зарождались разные мысли.
— Дяденька, куда это облака идут?
Задремавший Соломон поднял к небу лицо и, подумав, сказал:
— В Персию. Там — Персия, а вон там — Турция.
Васо хотел спросить, что это за Персия и Турция, но Соломон уже опять умостился на своем ранце, и неловко было его беспокоить.
Когда по улице пролетал вдруг стрелою богатый экипаж, запряженный дорогими конями, Васо, встревоженный в своем спокойном созерцании неба, приподнимался и долго смотрел вслед экипажу.

VI

Время шло. В 15 лет Васо надел на спину веревочное седло и сделался настоящим мушою.
— Рано тебе еще, паренек, — говорил ему Соломон. — Подрос бы еще, окреп бы…
— Ничего, дядя Соломон! Я и теперь любому муше не уступлю. Видишь, какой я уж большой.
Соломон смотрел на статную, развитую не по летам фигуру Васо и качал головою..
— Рано еще приниматься за такой труд! Рано!
Хабарда начал зарабатывать хорошо. Молодое тело его было крепко и гибко, ноги не дрожали и верно становились под тяжестью ноши.
На спину Васо взваливали бурдюк с вином, мешки с мукою, тяжелые ящики, разное добро, и он разносил все это по городу, быстро, осторожно, почти не останавливаясь,, чтобы перевести дух.
И, как прежде, переходя шумные улицы,, запруженные галдящею и снующею взад и вперед толпою, он кричал во все горло : ‘Хабарда! Хабарда !’
Все в городе и теперь звали его Хабардою.
Мальчишки, продавцы газет, каким и он когда-то был, кричали, приветствуя его:
— Здравствуй, Хабарда! Как живешь?
Лавочники, когда им нужен был носильщик, видя Хабарду в толпе, не кричали: ‘муша!’ а звали его: ‘Хабарда, сюда!’
И он везде поспевал.
— Ты, парень, не очень-то надрывайся над работой… — предостерегал его Соломон. — Береги себя: много нашего брата погибает смолоду.
— Ничего, дядя Соломон! Смотри, какие у меня руки!
Хабарда завертывал рукава и показывал сильные, мускулистые руки.
— Не в руках дело, чудак! Не надорвись.
— Ладно! .
— И чего ты суетишься? Думаешь — все деньги, какие есть в городе, заберешь в свой кошель?! Не заберешь, хлопец!
— Погоди, дядя, заработаю, будем с тобой богачами. Лавку откроем! Хо-ро-шо!

VII

Из мастерской немца Френкеля надо было отнести заказчику тяжелые железные ворота.
Вызвался нести Хабарда за 60 копеек.
— Ой, Хабарда, не берись, не донесешь! — предупреждали его товарищи.
Дяди Соломона не было.
— Я не донесу?! — вызывающе сказал Хабарда и подставил спину. — Кладите!
Четыре человека подняли ворота и положили на спину Хабарды.
Хабарда уперся руками в согнутые колени и подождал, пока ношу уложат на спине так, чтобы она давила прямо на спину и не сползала ни влево, ни вправо.
Первые шагов десять Хабарда прошел свободно, было, правда, очень тяжело.
Потом у него вдруг зашумело и зазвенело в ушах, как будто над самою головою зазвонили в большой колокол в соборе.
Голова закружилась, в глазах потемнело, и Хабарда почувствовал, что с ним творится что-то неладное.
Он остановился и хотел крикнуть оставшимся сзади людям, чтобы они скорее сняли ворота, но голоса у него не было, ноги дрожали и гнулись, будто что-то оборвалось у него внутри, и Хабарда, потеряв сознание, рухнул на мостовую под тяжестью непосильной ноши.
Сбежались люди , подняли ворота, а Хабарду — едва живого — отведи., в больницу.

* * *

На городском проспекте в ясные, солнечные дни круглый год можно видеть Хабарду.
В нем не узнать уже теперь того маленького черноглазого мальчика, который когда-то бегал по улицам и кричал: ‘Газеты, газеты!’
Не осталось в нем и тени того Хабарды, сильного и крепкого юноши, который, шутя, бегом переносил на своей спине восьмипудовые мешки.
Исхудавший, желтый и слабый, сидит Хабарда на самом припеке, и все ему холодно, все он кутается в изорванную, старую солдатскую шинель.
Большими грустными глазами смотрит Хабарда на прохожих и не решается просить у них милостыни, редко кто почувствует на себе полный мольбы взгляд Хабарды и бросит ему монету.
А все проходят мимо… мимо…

———————————————————————

Источник текста: Маленький носильщик /Е. Яхонтов. — Харьков: Юнош. сектор изд-ва ‘Пролетарий’, 1926. — 18 с., 17 см. — (Б-ка молодого рабочего).
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека