Маленькие письма, Свенцицкий Валентин Павлович, Год: 1910 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

———————

Публикуется по: Свенцицкий В. Собрание сочинений. Т. 3. Религия свободного человека (1909-1913) / Сост., коммент. С. В. Черткова. М., 2014.

———————

МАЛЕНЬКИЕ ПИСЬМА

Друзья, мир вам!

Я далёкий, неизвестный друг ваш. Как хотел бы я быть с вами, любить вас, знать, жить вместе, радоваться одной, большой радостью!

Я буду писать вам ‘маленькие письма’ обо всём, что подскажет мне сердце. Я знаю, вы поймёте, вы ведь тоже много страдали — может быть, больше, чем я. А кто много страдал, тот многое поймёт.

Господи! можно же хоть в письмах говорить правду? Или мир так изолгался, что незаметно для себя отравляешься ядом этой лжи?

Да не будет!

Небо весеннее. Солнце яркое. Вода шумит. Жизнь, молодость, радость! И хочется мне в душе своей чувствовать одну только радость этой общей жизни!

Друзья мои! Вы не знаете меня. Позвольте же несколько слов написать о себе, чтобы вы хоть сколько-нибудь представляли, кто вам пишет, самое главное, основное скажу, а из дальнейших писем узнаете остальное. Всего сразу не скажешь.

Человек я самый обыкновенный, есть во мне и хорошее, и дурное. Делал и много гадостей на свете, случалось делать и хорошее. Я не хочу и не смею — учить! Учить очень легко. Учиться гораздо труднее.

Самое главное стремление моё, всегда было и есть, — уйти от мира. Вы поймите это по-настоящему, тогда только мы будем понимать друг друга. Уйти от мира — это вовсе не значит уйти в монастырь, вовсе не значит бросить всё и всех на произвол судьбы и заняться самоспасеньем, нет. Тут другое.

Нужно всегда, везде и всюду помнить одно: каждый час жизни должен быть прожит для Бога, каждый час жизни на шаг приближает смерть. Преступно терять время, Богом данное.

Если вы не потеряете это настроенье и всегда будете носить его в сердце, вы сразу увидите, что только Божье останется вокруг вас, все мирские желанья, вся суета и бессмысленная трескотня жизни рассеются в прах!

Не легко это. Знаю я. Но передо мной всегда стоял этот путь как неизбежный. ‘Прочь от мира’ — всегда звучало в душе моей властным призывом.

И вот, в данный момент как никогда громко звучит этот голос.

Да — читать лекции, видеться с людьми, которые готовы соприкоснуться с твоей душой. Уединённо писать и быть правдивым, отбросив всё самолюбивое, всё личное, подлое. И никаких ‘знакомств’, никакого ‘житья-бытья’, никакой ‘обывательщины’, которая полна сплетничества, взаимоосуждений, дрянных, грязных страстей.

Вот основной мотив моих настроений в настоящее время. Запомните его. Я не буду в своих письмах исповедоваться вам: это опасное дело, и чаще оно приносит вред, чем пользу.

Я буду описывать вам жизнь, буду описывать то, что привлечёт моё внимание. Но за всеми этими описаниями будет стоять моя живая душа, её почувствовать необходимо, чтобы за пёстрыми страничками ‘маленьких писем’ вы могли почувствовать то цельное, что видится их автору.

Трудно понять друг друга — особенно у нас, когда каждое слово завалено всяким мусором. Можно ли употреблять такие слова, как ‘Церковь’, ‘христианство’, ‘любовь’, ‘религия’ и пр., не объяснив, в каком смысле их употребляем?

Вот почему мне, может быть, придётся иной раз целое письмо посвятить объяснению того, в каком смысле употребляем то или иное слово. А то ведь и о. Восторгов, и покойный Грингмут произносили те же самые слова ‘Церковь’, ‘христианство’, которые употребляли и Ф. Достоевский, и Вл. Соловьёв.

И то, что кощунство у одних, то звучит вечной правдой у других.

Но, Бог даст, мало-помалу мы всё же друг друга поймём, полюбим и с Божьей помощью вместе ‘пойдём за Ним’.

МАСКАРАД

Ничто на свете не исчезает — всё видоизменяется.

Эта истина приложима не только к миру физическому, но в полной мере и к миру психическому, духовному.

Человеческие предрассудки, человеческие заблуждения, проистекающие из основных глубоких начал человеческого духа, не исчезают бесследно, а ‘преображаются’ сообразно с ‘веком сим’.

Ложь, которая две тысячи лет назад носила одну одежду, — в наше время надевает другую, чтобы не быть узнанной, она закрывается маской, приличествующей в ‘двадцатом веке’, нельзя, в самом деле, в веке аэропланов надеть тот же костюм, что и в веке человеческих жертвоприношений.

Но суть не меняется, ложь истиной не делается, призраки — не исчезают, а только видоизменяются. Из христианского мира вышла ересь о разделении плоти и духа в личности Иисуса Христа. Ересь осудили Соборы, прокляли, ‘окрестили’, — но ложь очень быстро ‘переоделась’ и вошла в нашу жизнь не в форме учения о личности Иисуса Христа, а в форме учения обо всей жизни. Мы всю жизнь нашу разделили на ‘плоть’ и ‘дух’, разделение это положили в основу всей цивилизации, не сумели отвлечённую истину о Богочеловеке-Христе претворить в реальную действительность.

Другая ложь вышла из язычества — это ложь многобожия.

‘Многобожие’ давно уже стало достоянием диких народов. Никто не станет серьёзно говорить об истинности поклонения идолам.

И в то же время, ложь многобожия, переодетая, устраивает наглый маскарад из нашей жизни. Ни один современный человек не молится одному Богу, не живёт для одного Бога.

У каждого есть бесчисленное количество идолов, которым он поклоняется и служит. Ложь ‘многобожия’ делает из современного ‘христианина’ человека с ‘двоящимися мыслями’, лишает волю его силы, дух его — цельности. Для того, чтобы наглый маскарад превратить в жизнь, надо, прежде всего, сорвать маски со всех замаскированных предрассудков, и прежде всего — маску со лжи.

—————

Что все люди лгут и что вся наша жизнь соткана из фальши, притворства и обмана, — я думаю, признают все, если не открыто, то в глубине собственной своей совести.

Один лжёт тоньше, другой грубее, один лжёт, как артист, другой — как сапожник, один лжёт, наряжаясь во фрак и смокинг, другой — в ‘косоворотку’ и стоптанные сапоги.

Отношения людей — это сплошной и систематический обман. Обман не только подлый, но и глупый, потому что все отлично знают, что они лгут, и никто в глубине души друг другу не верит. Лгут учёные, притворяясь, что они решили все вопросы и очень ‘спокойны’, когда на самом деле ничего не ‘решили’ и так же боятся смерти, как и ‘ничего не решавший’, лгут атеисты, что они ‘всё отрицают’, лгут ‘христиане’, что они ‘веруют’, ибо ‘кто говорит: ‘я люблю Бога’, а брата своего ненавидит, тот лжец’. Лгут и дети, и взрослые, и старики. И самое большое в жизни — любовь — превращено в какой-то торжествующий апофеоз фальши. Все мужчины лгут женщинам без исключения. И те, которые, ухаживая, говорят пошлости, и те, которые ведут умные разговоры, и те, которые рассказывают двусмысленные анекдоты, и те, которые говорят о философии. Каждое наше слово направлено ложью. Мы выработали особый ‘язык’ — фальшивый, слащавый, пересыпанный сотнями условных фраз, деликатных, благовоспитанных, на ‘вы’, которым никто не верит, но за попытку выбросить которые обижаются.

И может быть, никто во всём мире с такой силой не почувствовал этой стороны жизни, как Лев Толстой. Недаром вся наша культурная жизнь, лишённая своего лживого, мишурного покрова, рисуется ему как какое-то нелепое зрелище, где ‘оскотинившиеся люди носятся по земле на экспрессах и при свете электрических фонарей показывают, как они оскотинились’.

Но если общечеловеческая ложь стыдливо прикрывается громкими идеями, то в международных отношениях она уже до такой степени беззастенчива, до такой степени всеми ‘признана’, что трудно решить, более ли она смешна или отвратительна. Надо изумляться, для кого пишут все эти ‘ноты’, говорятся все эти ‘приветствия’? Ужели же есть хоть один человек на свете, который после стольких тысячелетий верит в ‘дружеские’ чувства дипломатов и серьёзно думает, что сильнейший сосед при первой удобной возможности не готов разорвать на куски слабейшего?

‘ПРОПОВЕДУЕМ ХРИСТА РАСПЯТОГО’

Русский народ — пьяный, грубый, невежественный народ. Тупость, жестокость, грязь и ложь душат человеческую жизнь.

И если мир не превратился в сплошное безумие, то это — не потому, что много праведников на земле, а потому, что в человечестве как в едином целом живёт великая идея о прекрасной, божественной жизни.

Люди грешат, падают, задыхаются во лжи.

Но они знают в каждом акте своего греха, своего падения, что это — их грех, что это — их зло, что тёмная жизнь их суть ложь и неправда.

Это сознание греха — есть религиозное сознание человечества.

Все люди измельчали, озверели, изолгались. Один сознаёт это в большей степени, другой — в меньшей. Но всё человечество в целом сознаёт, в полном объёме, что жизнь не такова, какою должна быть. Делами, жизнью своей, злою своей волей человечество утверждает на земле царство греха.

Религиозным сознанием своим — отвергает собственную свою безобразную жизнь.

За чудовищной реальной, действительной жизнью стоит великая мечта о жизни иной.

И чем ярче сознаётся эта мечта, тем ближе человечество к перерождению. Если же мечту эту уничтожить вовсе или подменить другой, — вся жизнь полетит в пропасть.

И подлинными вождями человечества должны быть названы те, кто приближал к нему мечту о божественной жизни, в которой Истина, Добро и Красота сливаются в единое целое. Кто делал более ярким образ вечной правды? Кто раскрывал новые скрытые черты прекрасного, кто всем этим до жгучей боли доводил сознание греха и ужаса действительной жизни и побуждал человеческую совесть разрывать цепи, сковывающие душу?

Вот почему есть глубокая внутренняя связь между пророками, поэтами и героями. Как бы ни жил поэт, его творения имеют для человечества пророческий смысл, ибо в своих произведениях он показывает людям красоту, незримую для обыкновенных глаз. Показывая красоту, он учит тому, какою жизнь должна быть.

Ибо жизнь должна быть прекрасной.

Какою бы ни была жизнь героя в целом, один его героический поступок имеет пророческий смысл, потому что новая жизнь должна переродить волю, должна сделать её бесстрашной, беспрерывно устремлённой к добру.

И в героическом подвиге раскрывается — какою должна быть человеческая воля.

Ближе к спасению не тот человек, который ‘чуточку’ добродетельнее, чуточку ‘почище’, кто ворует не миллионы, а гроши, кто пьёт не бутылками, а рюмками, кто имеет одну любовницу, а не десяток, — ближе к спасению тот, в ком ярче горит любовь к подлинной жизни, более жгучее сознание греха, кто — во зле сильнее — всем существом своим этого зла ‘не принимает’.

Добродетель и Истина меряются не вершками и гирями, они меряются кровавыми слезами человеческими.

Как отдельный человек — так и весь народ.

Моё глубочайшее убеждение, что русский народ — ‘богоносец’ именно в том смысле, что в нём, как ни в одном другом народе, сильно это сознание, что люди живут не ‘по правде’, и, как ни в одном народе, ярко горит мечта о новой жизни.

Пусть он пьёт, пусть до невероятной, нелепой, тупой жестокости доходит подчас в своей озлобленной тупой жизни.

Но найдите мне народ, в котором была бы такая трогательная мечта о праведной жизни.

Найдите страну, в которой бы литература до такой степени была бы проникнута думой о Вечном, о добре, с такой нестерпимой мукой совести останавливалась бы перед неразгаданным фактом — человеческого страдания!

Найдите в XIX столетии другое великое сердце, которое бы с такой же пророческой силой жаждало ‘вечной гармонии’, как великое сердце Достоевского!

Русский народ бессознательно живёт идеей вселенского христианства. ‘Учить’ его можно только одному: углублять, раскрывать, помогать осуществлять в жизни это христианство.

Учить так — это и значит: ‘проповедовать Христа распятого’.

К 50-ЛЕТИЮ ОСВОБОЖДЕНИЯ КРЕСТЬЯН

(Христианский праздник)

19 февраля — крестьянский и христианский праздник по преимуществу.

В этот день, пятьдесят лет тому назад, крестьяне были освобождены от крепостной зависимости.

Рабы — стали свободными.

Все, в ком есть живое человеческое сердце, с радостью отпразднуют пятидесятилетний юбилей ‘освобождения’.

Но ни в чьём сердце не отзовётся ’19 февраля’ чувством такого великого счастья, как в сердце каждого крестьянина и каждого христианина.

Празднуя освобождение крестьян, все будут праздновать прекращение ужасов дореформенного порядка.

Людей продавали, как животных, распоряжались и жизнью, и смертью. Запарывали на конюшнях. Нет таких жестокостей, от самых грубых до самых утончённых, — каких бы не знало крепостное право. Поруганию предавались и душа, и тело, и честь человеческая.

И все честные люди, вспоминая 19 февраля, эту страшную страницу русской истории, — скажут: ‘Ныне отпущаеши’…

Но никто не может сказать этого с таким жгучим чувством и боли за прошлое, и радости за то, что прошлое миновало, как те, кого били, кого мучили, кого бесчестили, — как наши мученики-крестьяне.

Празднуя освобождение крестьян, люди будут праздновать победу ‘гуманных идей’, новую ступень ‘прогресса’, шаг на пути к общечеловеческому счастью…

Христиане будут праздновать этот день как торжество высшей правды.

Ибо только христианство провозглашает полную и окончательную свободу, и потому только оно одно может ненавидеть рабство во всём его объёме и значении.

Как ни велики были физические и нравственные страдания крепостных крестьян, самым ужасным злом всё же были не розги, не насилие над честью, не изнурительный труд, а самая идея рабства, царившая полновластно в сознании не только тех, кто владел рабами, но и в сознании тех, которыми владели.

Превращение человека в вещь или в животное, в ‘скотину’, которую можно ‘выгнать’ на базар и продать, — вот в чём главный ужас. И не в ‘гуманности’ тут дело. Не в ‘жестокости’. А в том, что кощунственная идея рабства отравляла свободную душу человека, лишала её сознания себя как носителя божественного начала, — а стало быть, систематически отравляла многомиллионный народ, лишая его жизнь высшего смысла.

Отмена крепостного права не ‘с неба упала’, её подготовили сложные экономические и духовные причины. Ко времени освобождения сознание не только ‘образованных’ людей, но и крестьян внутренне уже осудило рабство.

Но 19 февраля это было признано всенародно и окончательно. И с этого дня начинается новая жизнь русского крестьянина.

Празднуя великий день пятидесятилетия со дня освобождения, мы не хотим закрывать глаза на действительность. Пятьдесят лет ‘свободной жизни’ своей крестьянин голодал, страдал и от бесправия, и от невежества, пил, умирал в грязи и холоде, и великая реформа освобождения ещё не сделала его ‘счастливым’. И, радуясь крестьянскому и христианскому празднику, мы с тою же силой, с которой радуемся, — с той же страдаем, страдаем — что радость наша не может быть полной.

Мы дожили до того дня, о котором мечтал Пушкин, мы увидали: ‘Рабство, падшее по манию царя’.

Но по-прежнему не видим ещё ‘народ не угнетённый’ и по-прежнему, вместе с Пушкиным, можем спросить: ‘И над отечеством свободы просвещённой / Взойдёт ли, наконец, прекрасная заря?’

Празднуя 19 февраля, мы думаем о будущем…

Скоро ли народ перестанет быть угнетён невежеством, голодом, бесправием? Скоро ли к людям, которые нас поят и кормят, прекратится чрезмерное презрение? Скоро ли признают за мужиком право быть настоящим человеком, который имеет право на кусок хлеба и на удовлетворение высших потребностей духа? Скоро ли? Скоро ли за все труды его и страдания — ему дадут хотя бы крохи того просвещения и благ культуры, которыми наслаждаются те, кто называет себя ‘высшим классом’? И надо всей страной нашей ‘взойдёт ли, наконец, прекрасная заря’?

Мы празднуем великий праздник, но ждём ещё более великого. Мы ждём его с надеждой и верою, как Светлое Христово Воскресение!

ХРИСТОС И ИУДА

В пасхальные дни, в дни ‘красные’, радостные, ‘праздника праздников’ и ‘торжества из торжеств’, не любят вспоминать чёрной тени самоубийцы-предателя.

Пусть дни нашей ‘Пасхи’ далеки от подлинно христианского праздника, пусть ‘визиты’, куличи, пасхи и окорока мало имеют общего с воистину воскресшим. Но всё же много хорошего есть и в той радости, которую из года в год приносит Пасха-красная, и заутреня с тёплыми свечами, и крашеные яйца, и радостное ‘Христос воскресе’ — всё это сближает людей, волнует и умиляет душу.

Вот почему забывают об Иуде. Стараются сделать вид, что его вовсе и не было. Слишком много и так в нашей жизни печали и горя, чтобы омрачать счастливейший день в году.

А мне, напротив: никогда так неотступно не вспоминается Иуда, как именно в пасхальные дни.

Тайна Иуды осталась до сих пор неразгаданной.

Попытки разгадать её — до последней Леонида Андреева — в общем должны быть признаны неудачными.

Все жгучие вопросы, связанные с страшным именем Иуды, до сих пор остаются в силе.

Зачем предал Иуда своего Учителя?

Зачем тридцать сребреников? Зачем плата, явно не могшая соблазнить Иуду, зачем плата — явно для ‘насмешки’, для ‘издевательства’?

Зачем бросил Иуда сребреники к ногам фарисеев?

Зачем лишил себя жизни? Угрызения совести? Значит, любил? Значит, понимал, Кого предаёт? Но зачем тогда предал?

Здесь тайна не только души Иуды, его жизни, его личной трагедии. Здесь тайна мировая, тайна какой-то изначальной связи добра и зла.

Пусть мы ещё не разгадали этой ‘мировой загадки’, может быть, долго ещё не разгадаем её, может быть, не разгадаем никогда. Но с несомненностью мы знаем одно: связь добра со злом тесная, роковая и изначальная, вне всяких сомнений. Мы знаем страшную и таинственную истину: у каждого святого дела есть свой Иуда-предатель.

Если отрешиться от ближайших событий ‘дня’, загораживающих общую картину жизни, и посмотреть на всё с высоты, не теряясь в мелочах, замечая лишь основные черты исторического движения, — то и в судьбах целых народов можно видеть ту же евангельскую трагедию. Нельзя думать об этом без трепета, без ужаса. Точно заглядываешь в какую-то запретную и страшную область, где всё тайна, где скрыты сокровенные нити всего.

В судьбах народов не только повторяется крестный путь Христа, Голгофа Его, и смерть, и воскресение, но и предательство Иуды, — выявляется страшный образ ‘сопроводителя добра’. Не в виде отдельных лиц, а в виде особых исторических сил.

В судьбах русского народа с такой потрясающей силой выражен лик страдающего Христа, что мы, как за радостью Пасхи, не хотим видеть за этой скорбью страшного лица Иуды. Врагами России мы считаем ничтожных шутов в духе Пуришкевичей. Но зло, сопровождающее многострадального русского Христа, — Иуда-предатель русской жизни — и глубже, и страшней .

Какая будущая судьба его?

В Евангелиях это раскрыто. Он ещё не завершил своего дела. Но когда завершит: бросит сребреники к ногам фарисеев. Уйдёт в чёрную пустоту небытия, как Иуда-предатель, и русский народ воскреснет, как воскрес Христос!

В ПУТЬ-ДОРОГУ!

Каждый год, в середине лета перед молодёжью встаёт вопрос: по какой дороге идти?

Делать выбор приходится сразу на всю жизнь. В зависимости от того, по какому адресу послано ‘прошение’, человеку суждено быть доктором, инженером, агрономом, учителем или адвокатом.

Очень немногие определённо сознают своё ‘призвание’, большинство в выборе своём руководствуется всевозможными внешними соображениями.

Ведь ‘призвания’ все наперечёт: доктор, учитель, математик, естественник, агроном, техник, адвокат. Вот и всё. Но в эти определённые рамки могут укладываться очень немногие человеческие души. Для большинства людей вся сложность, все разнообразные оттенки их внутреннего мира, все скрытые духовные силы их — не могут найти никакой ‘определённой’ формы для своего приложения. И им остаётся ‘выбирать’ деятельность, сообразуясь с целым рядом внешних обстоятельств: семейных, экономических и т. д., оставляя вопрос о ‘призвании’ в стороне.

Особенно беден выбор для женщины. Здесь ‘призвание’ ограничивается почти исключительно медициной и педагогикой, всё же остальное — ‘для заработка или для себя’.

У Бунина в ‘Деревне’ есть очень хорошее выражение: ‘жизнь проходит, как вода между пальцев’. Именно так проходит она у большинства. И опять-таки не по вине отдельного человека.

Вы подумайте только: учится человек в гимназии. Ему говорят, что жизнь его впереди. И сам он гимназические годы ещё не считает ‘настоящей’ жизнью. Оканчивает гимназию, поступает в высшее учебное заведение. Теперь ему говорят, что вот он кончит и начнёт жить. Сам он спешит, чтобы поскорее прошли четыре года, чтобы получить диплом, стать самостоятельным и начать жить. Кончает, женится, поступает на службу и через два-три года начинает с грустью вспоминать свою ‘молодость’, которая была ‘так прекрасна’, ему уже кажется, что ‘жизнь’ прошла, что впереди ряд тяжёлых однообразных дней… Подрастают дети, их отдают в гимназию и опять так же говорят им, что ‘жизнь впереди’.

Так и проходит она, как вода между пальцев. Течёт незаметно — и ничего не остаётся.

Кто же, в конце концов, виноват?

Вся суть в том, что общественная жизнь наша застыла в неподвижных, однообразных рамках и не даёт выхода живым, творческим силам человеческой души. Человек учится, развивается, чувствует избыток сил, они просятся наружу, он готов отдать всего себя, только бы знать — как, в какой форме. Но оказывается, что у нашей общественности ничего, кроме ‘адвоката’ и ‘доктора’, в запасе не имеется.

Отсюда ‘разочарование’ и такой излюбленный теперь выход, как самоубийство.

Жить — это значит расти внутренне и проявлять свои духовные силы вовне.

Но если мой внутренний рост скован определёнными, чуждыми мне рамками, а силы мои не находят себе выхода, — я перестаю жить. Мелькают дни, мелькают люди, я хожу на службу, рождаю детей, но не живу вовсе.

И оказывается, в конце концов, что всё сводится к ‘заработку’, всё, что обещали под словом ‘начнёшь жить’, — сводится к той или иной ‘службе’.

Для того, чтобы жизнь не уходила, как вода, она должна реформироваться сверху донизу. Из механической, застывшей, безнадёжно-консервативной (не в политическом, разумеется, а в духовном смысле) она должна стать истинно общественной. Не замкнуто-индивидуальной, а коллегиальной в высшем смысле этого слова.

Тогда понадобятся люди. Понадобятся не акушерки и учительницы, а все силы души человеческой. И будет дана им работа, будет дан выход. Каждый человек со всей сложностью своей найдёт иное определённое место, своё истинное призвание.

И будет жить. Он будет замечать, что живёт. Потому что ‘деятельность’ и ‘жизнь’ сольются у него воедино.

Тогда, выходя в путь-дорогу, молодые люди не будут ломать голову, куда ‘лучше’ послать прошение. Они будут смело идти вперёд, потому что будут верить, что всегда найдут возможность отдать свои силы на благо общества. Тогда перед молодёжью будет стоять только одна задача: до конца развить свою личность, сделать из себя вполне человека. А какое ‘место’ придётся занять, — это будет зависеть уже от того, кто каким человеком станет.

Вот почему в путь-дорогу будут люди выходить тогда радостные и смелые, а не узко-расчётливые, как сейчас. И вся жизнь будет не однотонной серой, а живой и яркой.

И мне хотелось бы всем выходящим в путь-дорогу пожелать не ‘успеха’, как это принято, а твёрдой решимости повести жизнь совершенно по новому пути и увлечь за собой грядущие поколения!..

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ‘ЛОШАДКА’

Счастливым родителям захотелось подшутить над своим маленьким сыном, и они задали ему щекотливый вопрос:

— Кого ты больше любишь: папу или маму?

Мальчик очень наивно, но совершенно искренно ответил:

— Лошадку!

Если бы взрослые люди могли отвечать так же искренно, как дети, то по поводу ‘китайских событий’ на вопрос:

— Чего вы больше хотите: войны с Китаем или мира?

Каждый должен был бы ответить:

— Конституции!

Во всём, что сейчас пишется о возможной войне с Китаем, мне чувствуется изумительная неискренность: люди говорят об одном, а думают совершенно о другом.

Цензурные условия? — Но, Боже мой, нельзя же сваливать всё на цензуру!

‘Война с Китаем необходима: Китай угрожает Европе, нарушен торговый договор, необходимо учреждение консульств’, и прочее, и прочее, и прочее…

Так пишет часть правой и часть левой печати.

Они говорят про ‘папу’ и про ‘маму’ — и думают, каждый по-своему, разумеется, о ‘лошадке’.

Левые думают: китайцы разобьют вдребезги русских, а после неудачной войны можно снова ждать освободительного движенья. Без освободительного движения — нам не дождаться настоящей конституции.

Правые думают: мы китайцев шапками закидаем — и загладим впечатление от японской войны. Победоносная война — несёт подъём патриотического чувства. Она может упрочить реакцию. А нормальным порядком Думу совсем не упразднишь.

Другая часть и правой, и левой печати пишет, наоборот, что война не нужна и тоже разбирает всевозможные ‘доводы’, вроде консульств и торговых договоров. А сами так же думают о ‘лошадке’, только в обратном порядке: правым кажется, что китайцы нас победят, и потому возможна новая революция, а левым кажется, что мы победим — и наступит реакция.

Почему бы так прямо о ‘лошадке’ и не говорить?

Ведь несомненно же, что война, если обсуждать исключительно ‘китайские’ поводы, — явная бессмыслица.

Учреждение нескольких новых консульств — сущие пустяки, да и китайское правительство на это уже согласилось. А торговый договор, если и имеет значение, то до того ничтожное, что само русское правительство указывает не на реальный ущерб русской промышленности от его нарушения, а на вопрос ‘принципиальный’.

Но ведь, если воевать из-за всякого ‘принципиального вопроса’, так это ни одного дня мирной жизни не будет.

Итак, все пишут о ‘папе’ и ‘маме’, — а думают о ‘лошадке’!

Но в этом-то и всё несчастье.

Надо бы писать и не о ‘папе’, и не о ‘маме’, и думать не о ‘лошадке’, а об человеке. А человека-то, народ-то и забыли. Надо думать, прежде всего, о народном благосостоянии. И тогда весь ‘китайский вопрос’ осветится по-новому.

Война принесёт народу новое разорение, новые слёзы, может быть, новые унижения и, во всяком случае, вырвет из среды его десятки, а то и сотни тысяч молодых рабочих сил. Она ляжет страшным гнётом на обедневшее, голодающее крестьянство, в виде новых налогов, она снова отравит его душу картинами смерти и ужаса.

Достаточно вспомнить всё это, чтобы не поднялась рука призывать к войне не только ради каких-то никому не нужных консульств и ‘принципиальных’ вопросов, — но и ради тайных мыслей о политической ‘лошадке’.

Достаточно вспомнить человека, чтобы понять безумие войны.

ГРАЖДАНЕ, КОТОРЫХ ‘ИЩУТ’

В газетах появилось сообщение, что следователь по важнейшим делам ‘разыскивает’ Максима Горького.

Этот поистине изумительный факт обсуждался в целом ряде статей.

Было над чем посмеяться и над чем понегодовать: знаменитого писателя, о месте жительства которого на острове Капри знает каждый грамотный человек, — никак не может найти русское правосудие.

Всё это очень смешно. Но нам, простым русским гражданам, право, не до смеха.

Ведь ‘ищут такого-то’ имеет вовсе не такой невинный смысл.

Это значит вот что: ищут, т. е. публикуют о поиске такого-то, и если человек будет найден после публикации, то его арестовывают как ‘скрывавшегося’.

Как видите — смешного довольно мало.

Положение русских граждан совершенно безвыходное, прямо отчаянное.

Можете ли вы поручиться, что какой-либо следователь не ‘разыскивает’ вас в данный момент? Можете ли вы поручиться, что вы не ‘скрываетесь’? И что в один прекрасный день, когда вы, ничего не подозревая, отправитесь на прогулку, ‘выследивший’ вас господин приятной наружности не отправит в ближний участок?

Сейчас вы гражданин, а через полчаса — ‘находка’ ревностного ‘агента’.

Если вы просто гражданин, у вас всё же есть смутная надежда, что, если вы ничего не украли, никого не убили, вас никто ‘разыскивать’ не будет, и вы можете гулять сравнительно спокойно.

Но если вы, сохрани Бог, имеете отношение к литературе, то ваше положение совершенно безнадёжное. Вы решительно не можете поручиться, что та или иная ваша статья не найдена государственным преступлением, и потому, выходя из дому на самую весёлую прогулку, каждый раз должны снаряжаться так, чтобы ‘агент’ не застал вас врасплох.

Может быть, кому-нибудь это смешно, — мне, по крайней мере, совсем не смешно.