МАЛЕНЬКІЕ БАРАБАНЩИКИ.
МАЛЕНЬКІЕ БАРАБАНЩИКИ.
(Расказъ Р. Киплинга. Переводъ съ англійскаго.)
‘И поведетъ ихъ малое дитя’.
Маленькие барабанщики, Киплинг Джозеф Редьярд, Год: 1888
Время на прочтение: 34 минут(ы)
Въ армейскихъ спискахъ онъ до сихъ поръ значится — ‘Передовымъ, принцессы Гогенцоллернъ-Зигмарнигенъ-Анснахской, собственнымъ ея величества, легкимъ пхотнымъ, 329 полкомъ’, но вся армія, во всхъ казармахъ, называетъ его не иначе, какъ — ‘Бглымъ’. Можетъ-быть, со временемъ онъ что-нибудь сдлаетъ, чтобы заставить уважать свое новое прозвище, но покамстъ солдаты страшно стыдятся его и всякій, кто назоветъ ихъ ‘бглыми’, рискуетъ головой.
Достаточно крикнуть два слова въ конюшн одного изъ кавалерійскихъ полковъ, чтобы вызвать оттуда всхъ людей на улицу съ ругательствами, нагайками и швабрами, но шепните только: ‘бглые!’ и весь 329 полкъ схватится за ружья.
Единственнымъ извиненіемъ ему служитъ то, что онъ вернулся и употребилъ вс силы, чтобы кончить дло, какъ слдуетъ. Но военный міръ знаетъ, что сначала его побили, раскатали на вс корки, что онъ трясся отъ страха и бжалъ съ поля — солдаты знаютъ это, офицеры знаютъ и конная гвардія тоже, а когда начнется новая война, узнаетъ и непріятель. Между линейными полками есть два-три отмченныя черною чертой, на войн они ее сотрутъ и не завидую я тмъ войскамъ, которымъ придется выносить на себ это очищеніе.
Офиціально предполагается, что храбрость англійскаго солдата вн всякаго сомннія и, какъ общее правило, это врно. Исключенія — изъ приличія — скрываются, и о нихъ упоминаютъ только въ случайныхъ откровенныхъ бесдахъ посл ужина, въ офицерскихъ столовыхъ. Тогда приходится слышать странные и ужасные разсказы о солдатахъ не послдовавшихъ за своими офицерами, о приказаніяхъ отданныхъ тми, кто не имлъ на это никакого права и о такомъ позор, который окончился бы полною катастрофой, еслибы не постоянное счастіе англійскаго оружія. Слушать подобные разсказы непріятно, и въ столовыхъ говорятъ объ этомъ вполголоса, сидя предъ каминомъ, а юные офицеры, склонивъ головы, думаютъ про себя, что, благодаря Бога, ‘ихъ’ люди никогда не будутъ вести себя такъ постыдно.
Однако, за эти случайные проступки нельзя относиться къ англійскому солдату безъ снисхожденія, хотя этого отзыва онъ не долженъ знать. Можетъ же генералъ, обладающій среднею сообразительностью, тратить по шести мсяцевъ на обсужденіе особенностей тхъ военныхъ дйствій, которыя ему поручены, позволительно полковнику но три мсяца ошибаться въ оцнк способностей своего полка выведеннаго уже въ поле, даже ротный командиръ можетъ обманываться въ характер и настроеніи ввренной ему кучки людей,— за что же порицать солдата и въ особенности современнаго намъ солдата, если онъ дрогнетъ и побжитъ съ поля? Потомъ его можно разстрлять или повсить, pour encourager les autres, но въ газетахъ бранить его не слдуетъ, потому что это доказывало бы отсутствіе такта и было бы безполезною тратой бумаги.
На служб пробылъ онъ, положимъ, четыре года. Еще два года и онъ будетъ отпущенъ домой. Наслдственныхъ нравственныхъ правилъ у него нтъ, а четырехъ лтъ слишкомъ мало, чтобъ онъ проникся мужествомъ и сознаніемъ своего священнаго долга передъ полкомъ. Ему хочется пьянствовать, хочется веселиться, а въ Индіи ему хочется наживать деньги, и ни малйшаго желанія у него нтъ выносить боль и страданія. Образованіе онъ получилъ какъ разъ достаточное для того, чтобы на половину понимать значеніе отдаваемыхъ ему приказаній и судить о свойствахъ ранъ чистыхъ, колотыхъ и огнестрльныхъ. Такъ, когда ему приказываютъ развернуть фронтъ передъ атакой, онъ понимаетъ, что во время этого маневра ему грозитъ большая опасность быть убитымъ и подозрваетъ, что имъ жертвуютъ, ради выигрыша десяти минутъ времени. Онъ или развернетъ фронтъ съ отчаянною торопливостью, или замшкается, или подастся впередъ, или дрогнетъ, смотря по тому, какой дисциплин его подчиняли въ теченіе четырехъ лтъ.
Вооруженный недостаточными познаніями, съ проклятыми задатками воображенія, разъдаемый напряженнымъ себялюбіемъ низшихъ классовъ и не поддерживаемый никакими полковыми традиціями, молодой солдатъ внезапно встрчается съ врагомъ, который на Восток всегда уродливъ, обыкновенно — высокъ и волосатъ и зачастую, шумливъ. Если, посмотрвъ вправо и влво онъ увидитъ около себя старыхъ солдатъ, прослужившихъ по двнадцати лтъ, которые, какъ ему извстно, нанимаютъ дло, и атакуютъ, штурмуютъ или демонстрируютъ безъ замшательства, онъ чувствуетъ себя успокоеннымъ и смло прикладывается, чтобы стрлять. Онъ становится еще спокойне, если услышитъ какъ старшій но годамъ — научившій его военному длу, а при случа и колотившій его, разъяснитъ ему шепотомъ: ‘Они будутъ орать еще минутъ пять. Затмъ бросятся на насъ и тогда мы ихъ схватимъ за волосы!’
Съ другой стороны, если онъ около себя видитъ только людей одного срока службы съ нимъ, если эти люди блднютъ, нервно хватаются за собачку курка и спрашиваютъ: ‘какого чорта они тамъ разорались’: если въ то же время ротные командиры, изнемогая отъ жары въ своихъ затянутыхъ шарфахъ, кричатъ имъ: ‘Первая шеренга, привинти штыкъ! Смирно тамъ, смирно! Прицлъ на три сотни, нтъ на пятьсотъ! Ложись вс! Смирно! Первая шеренга, на колно!’ и т. д., ему длается не по себ, и онъ чувствуетъ себя окончательно несчастнымъ, когда слышитъ, какъ стоявшій рядомъ съ нимъ товарищъ падаетъ со стукомъ стальныхъ щипцовъ, ударившихся о ршетку камина и со стономъ оглушеннаго быка. Еслибъ ему можно было сдвинуться съ мста и послдить за дйствіемъ своего огня на врага, онъ почувствовалъ бы себя веселе и у него могла бы появиться даже страсть къ драк, которая,— вопреки общему представленію,— находится подъ управленіемъ холоднаго бса — отъ нея трясетъ людей словно въ лихорадк. Если-же его оставляютъ стоять на мст и въ желудк онъ начинаетъ ощущать холодъ, а во время этого кризиса на него кричатъ и онъ слышитъ приказанія, которыя никогда не были отданы, тогда онъ бжитъ съ поля, бжитъ въ разбродъ, а во всемъ свт нтъ ничего ужасне бгущаго съ поля англійскаго полка. Когда наступаетъ самое худшее и паника становится дйствительно эпидемическою, тогда лучше не мшать людямъ бжать куда имъ вздумается, а ротнымъ командирамъ, ради собственной безопасности, лучше искать спасенія въ непріятельскихъ рядахъ. Если-же солдатъ удастся вторично вывести въ поле, то встртиться съ ними непріятно — во второй разъ ужь они не побгутъ. Лтъ черезъ тридцать отъ настоящаго времени, когда намъ удастся дать полуобразованіе всмъ носящимъ брюки, наша армія будетъ прекрасною, но совершенно ненадежною машиной. Она будетъ знать слишкомъ много и длать слишкомъ мало. Поздне, когда вс солдаты будутъ находиться на одномъ уровн развитія съ ныншними офицерами, она завоюетъ весь міръ. Говоря попросту, для отчетливой и скорой мясницкой работы надо брать на службу или неучей или джентльменовъ, а лучше всего неучей подъ командой джентльменовъ. Разумется идеальный солдатъ, какъ сказано въ солдатскомъ календар,— долженъ самъ мыслить самостоятельно, но къ несчастью, прежде, чмъ онъ выработаетъ эту добродтель, ему приходится пройти черезъ предварительную фразу размышленія о самомъ себ, а отъ этого геніи сбиваются съ пути. Неучъ можетъ быть не скоро научается самостоятельно мыслить, но онъ проникнутъ стремленіемъ убивать, а путемъ наказаній его легко выучить умнью спасать свою кожу и протыкать чужую. Проводящій время въ молитв полкъ Шотландскихъ горцевъ подъ предводительствомъ офицеровъ-пресвитеріаицевъ можетъ на дл оказаться нсколько страшне тысячи неотвчающихъ за себя ирландскихъ разбойниковъ подъ начальствомъ неврующихъ молокососовъ. Но все-таки этимъ доказывается общее правило, что однимъ полуобразованнымъ людямъ нельзя доврять. У нихъ такія идеи о цнности жизни и такое воспитаніе, которое не научило ихъ идти впередъ и пользоваться всми шансами. Имъ не даютъ поддержки обстрленныхъ товарищей, и пока этой поддержки не будетъ организовано — о чемъ хлопочутъ многіе полковые командиры — они гораздо чаще могутъ обезчестить себя, чмъ это сообразно съ ростомъ имперіи и достоинствомъ арміи.
Офицеры у нихъ такъ хороши, что лучше и не надо, потому-что подготовка ихъ начинается рано, а Господь такъ устроилъ, что англійскій юноша изъ среднихъ слоевъ общества превосходитъ всякихъ иныхъ юношей во всемъ, что касается выдержки, мозговъ и смлости. По этой причин, почти дитя, въ восемнадцать лтъ, съ жестяною саблей въ рук и радостью въ сердц, онъ будетъ стоять на своемъ посту, ничего не длая, до тхъ поръ, пока его не свалятъ съ ногъ. Если ему приходится умереть, онъ умираетъ, какъ джентльменъ. Если же онъ остается живъ, то пишетъ домой, что его ‘искромсали’, ‘подрзали’, или что-нибудь въ этомъ род и преслдуетъ правительство просьбами о вознагражденіи за рану, вплоть до объявленія новой маленькой войны, а тогда онъ принимаетъ ложную клятву передъ медицинскимъ комитетомъ, льститъ полковому командиру и ухаживаетъ за адъютантомъ до тхъ поръ пока его не пошлютъ опять на передовую линію.
Это разсужденіе приводитъ меня прямо къ пар самыхъ ужасныхъ бсенятъ, которые когда-либо били въ барабанъ или дули въ трубу въ любомъ оркестр любаго англійскаго полка: Свою гршную карьеру они окончили открытымъ бунтомъ, за что и были подстрляны. Джекинъ и Лю-Пигги Лю — оба были дерзкими, дрянными мальчишками барабанщиками, которыхъ неоднократно тамбуръ-мажору ‘Бглаго’ полка проходилось кормить березовою кашей.
Джекинъ былъ малорослымъ мальчикомъ лтъ четырнадцати и Лю былъ приблизительно того-же возраста. Когда за ними не просматривали, они пьянствовали и курили. Ругались они, какъ ругаются въ казармахъ,— со стиснутыми зубами и безъ достаточнаго повода: а дрались аккуратно разъ въ недлю. Джекинъ происхожденіемъ своимъ обязанъ былъ какой-то Лондонской клоак, а Лю не имлъ никакихъ свдній о своемъ происхожденіи и единственными воспоминаніями его ранняго дтства были воспоминанія о наслажденіи слушать полковой оркестръ. Гд-то въ глубин своей маленькой, угрюмой души онъ скрывалъ искреннюю любовь къ музык и природа совершенно ошибочно снабдила его головой херувима, такъ что красивыя дамы любовавшіяся полкомъ въ церкви называли его не иначе, какъ ‘прелестью’. Правда, он ни разу не слышали его ядовитыхъ замчаній на счетъ ихъ манеръ и нравственности, когда онъ вмст съ музыкантами маршировалъ назадъ въ казармы и обдумывалъ новые поводы къ драк съ Джекиномъ.
Остальные мальчишки-барабанщики ненавидли своихъ двухъ товарищей изъ-за нелогичности ихъ поведенія. Джекинъ могъ колотить Лю, и Лю могъ совать Джекина головой въ грязь, но всякое нападеніе со стороны встрчалось соединенными силами обоихъ, и послдствія бывали непріятныя. Оба они были Измаилами музыкантской, но Измаилами состоятельными, потому что, въ свободное время отъ дракъ съ другими мальчишками, они, ради развлеченія казармъ, торговали своими еженедльными драками и такимъ образомъ собирали деньги.
Въ тотъ день, когда начинается разсказъ, между пріятелями возникли несогласія. Они только-что попались въ куреніи, а это вредно для маленькихъ мальчиковъ употребляющихъ крпкій солдатскій табакъ, и Лю выразилъ убжденіе, что Джекинъ ‘весь провонялъ отъ того, что трубку держитъ въ карман’, и что на немъ лежитъ отвтственность за березовую кашу, которой ихъ только-что накормили.
— Говорю теб, что я спряталъ трубку за казармами, миролюбиво объяснилъ Джекинъ.
— Ты подлый врунъ, хладнокровно отвтилъ Лю.
— А ты подлый ублюдокъ, возразилъ Джекинъ, сильный сознаніемъ, что его собственное происхожденіе неизвстно.
Ну, а въ пространномъ словар казарменной брани есть одно слово, которое не можетъ остаться безъ отвта. Можно, ничмъ не рискуя, назвать человка ‘воромъ’. Можно даже назвать его ‘трусомъ’ и увидть только, какъ въ отвтъ у васъ мимо уха пролетитъ сапогъ, но нельзя намекать на чье-либо незаконное происхожденіе, не приготовившись подтвердить свои слова ударами въ зубы.
— Ты могъ бы подождать, пока я оправлюсь отъ порки, печально замтилъ Лю, устремляясь на Джекина съ кулаками.
— Я теб и не такую еще порку задамъ, искренно промолвилъ Джекинъ и хватилъ Лю по лбу. Все окончилось бы благополучно и этотъ разсказъ, какъ говорится въ книгахъ, не былъ бы написанъ, еслибы злая судьба не надоумила сына ротнаго квартирмейстера явиться на мсто сраженія, какъ разъ посл первой сшибки. Это былъ рослый дтина, лтъ двадцати-пяти, шатавшійся безъ дла и вчно нуждавшійся въ деньгахъ, а у мальчишекъ, какъ онъ зналъ, водились деньги.
— Опять деретесь, сказалъ онъ.— Я разскажу это отцу, а онъ донесетъ фельдфебелю.
— А вамъ какое дло? спросилъ Джекинъ и ноздри у него непріязненно раздулись.
— О! Мн-то все равно. Только вамъ достанется, а вы и такъ ужь слишкомъ часто попадались, чтобъ это прошло вамъ даромъ.
— А какого чорта знаете ав о томъ, что мы длаемъ? спросилъ херувимчикъ Дю.— Вы не военный, а грязный штатскій лнтяй!
И онъ зашелъ къ нему съ лваго фланга.
— Вы суете свой скверный носъ куда васъ не спрашвають, и все это потому, что застали двухъ джентльменовъ, ршающихъ свой споръ кулаками! Убирайтесь домой, къ своей черномазой мамаш, а не то вамъ попадетъ! предупредилъ Джекинъ.
Дтина попытался наказать мальчиковъ, ударивъ ихъ головой объ голову. Этотъ планъ удался бы, еслибы Джеки въ не хватилъ его кулакомъ въ животъ, а Лю ногой по бедрамъ. Полчаса дрались они, задыхаясь и вс въ крови, и съ серьезнымъ урономъ, торжественно повалили своего врага на землю, какъ крысоловки валятъ шакала.
— Теперь, задыхаясь крикнулъ Джекинъ,— я теб задамъ! а онъ колотилъ упавшаго по лицу, а Лю упражнялся надъ остальными частями поверженнаго тла. Рыцарство не особенно сильно развито у мальчиковъ-барабанщиковъ. Они дерутся такъ же впрочемъ, какъ и т, кто лучше ихъ,— чтобъ оставить свою мтку на враг.
Ужасенъ былъ видъ пораженнаго, когда ему наконецъ удалось спастись бгствомъ, ужасенъ былъ гнвъ ротнаго квартирмейстера, но еще ужасне была сцена въ дежурной комнат, когда оба негодяя явились къ отвту по обвиненію въ покушеніи на убійство ‘штатскаго’.
Ротный квартирмейстеръ жаждалъ уголовнаго преслдованія, а его сынъ лгалъ. Мальчики стояли, вытянувшись предъ начальствомъ, и черныя тучи уликъ росли.
— Съ вами, чертенята, больше хлопотъ, чмъ со всмъ остальнымъ полкомъ, сердито замтилъ полковникъ.— Выговоръ длать вамъ — все равно, что внушать что-нибудь стн, а въ карцеръ или подъ арестъ васъ сажать неудобно. Надо васъ опять выдрать.
— Виноватъ, сэръ, не позволите ли вы намъ, сэръ, сказать что-нибудь въ свое оправданіе? спросилъ Джекинъ.
— Это еще что?! Вы, кажется, хотите разсуждать со мной? возразилъ полковникъ.
— Нтъ, сэръ, отвтилъ Лю.— Но если къ вамъ придетъ человкъ, сэръ, и скажетъ, что онъ донесетъ на васъ, сэръ, изъ-за того, сэръ, что у васъ вышла маленькая непріятность съ пріятелемъ, и захочетъ вытянуть у васъ денегъ, сэръ…
Дежурная комната зазвенла отъ общаго хохота.
— Ну? спросилъ полковникъ.
— Вотъ это самое, сэръ, и хотлъ сдлать этотъ низкій мошенникъ, и сдлалъ бы, сэръ, еслибы мы ему не помшали. Мы его только чуть-чуть пощелкали, сэръ. Онъ никакого права не имлъ соваться не въ свое дло, сэръ. Пускай меня высчетъ тамбуръ-мажоръ, сэръ, пусть любой капралъ на меня доноситъ, но чортъ… но… правильно ли будетъ, сэръ, если штатскій станетъ сплетничать на военнаго.
Новый взрывъ хохота потрясъ стны дежурной комнаты, но полковникъ былъ невозмутимо серьезенъ.
— Какъ ведутъ себя эти мальчики? спросилъ онъ у старшаго полковаго сержанта.
— Судя по отзывамъ капельмейстера, сэръ, отвтилъ этотъ уважаемый фельдфебель — единственный человкъ въ полку, котораго боялись мальчики,— они длаютъ всякія пакости, но никогда не лгутъ.
— Разв похоже, сэръ, чтобы мы изъ шалости ползли на этого долговязаго? спросилъ Лю, указывая на обиженнаго.
— Выговоръ, выговоръ! ршилъ полковникъ,— а, когда мальчики вышли, онъ прочелъ сыну ротнаго квартирмейстера длинное наставленіе о вред вмшательства въ чужія дла и отдалъ распоряженіе, чтобы капельмейстеръ строже держалъ барабанщиковъ.
— Если одинъ изъ васъ явится сюда съ малйшею царапиной на лиц, прогремлъ капельмейстеръ,— я скажу тамбуръ-мажору, чтобъ онъ спустилъ съ васъ шкуру. Поймите это, вы — чертенята!
Затмъ онъ раскаивался въ своихъ словахъ все время, пока Лю, казавшійся маленькимъ ангеломъ въ красномъ мундир, разыгрывалъ воинственную мелодію, замняя трубача, находившагося въ госпитал. Несомннно Лю былъ истиннымъ музыкантомъ и въ восторженныя минуты выражалъ желаніе играть на всхъ инструментахъ.
— Ничто не мшаетъ вамъ, Лю, сдлаться самому капельмейстеромъ, сказалъ капельмейстеръ, который самъ написалъ нсколько вальсовъ, и день и ночь работалъ, совершенствуя свой оркестръ.
— Что онъ теб сказалъ? спросилъ Джекинъ, посл класса.
— Сказалъ, что я буду ловкимъ,— капельмейстеромъ и что меня пригласятъ тогда въ офицерскую столовую и угостятъ хересомъ.
— Разв?! Сказалъ, что ты не будешь военнымъ? Вотъ какъ. Лучше-то онъ ничего не нашелъ? Когда я окончу свой срокъ какъ мальчикъ-барабанщикъ — чистый стыдъ, а не служба, и не считается на пенсію — я пойду въ рядовые. Черезъ годъ, зная вс входы и выходы, какъ я ихъ знаю, я буду капраломъ, а черезъ три года меня произведутъ въ унтеръ-офицеры. Я не женюсь тогда, нтъ! Я буду служить и выучусь офицерской повадк, а тогда переведусь въ другой полкъ, гд меня не знаютъ. Тамъ я выйду въ офицеры! И тогда я позову васъ, мистеръ Лю, и вамъ придется постоять въ передней, пока буфетный унтеръ-офицеръ вынесетъ вамъ рюмку хересу!
— Чтобъ я пошелъ въ капельмейстеры? Да, никогда! Я тоже буду офицеромъ. Надо держаться одной вещи, какъ говоритъ школьный учитель. Полкъ вернется домой не раньше, какъ черезъ семь лтъ, а тогда я уже буду капраломъ.
Такъ разсуждали мальчики о своей будущности и цлую недлю вели себя съ примрнымъ благочестіемъ. Впрочемъ, Лю усплъ за это время объясниться въ любви тринадцатилтней дочери фельдфебеля, ‘не для того’, какъ объяснялъ онъ Джекину, ‘чтобы жениться: нтъ, но просто, чтобы набить руку’. Черноголовая Крисъ Делиганъ радовалась этому объясненію больше, чмъ всмъ предшествовавшимъ, остальные маленькіе барабанщики пришли въ неимоврное бшенство, а Джекинъ проповдывалъ объ опасностяхъ ‘возни съ юпками’.
Но ни любви, ни поученіямъ не удалось бы удержать Лю на путяхъ добродтели, еслибы не распространился слухъ о командировк полка на дйствительную службу, на войну, которую для краткости мы назовемъ ‘войной разоренныхъ племенъ’. Въ казармы слухъ этотъ проникъ раньше даже, чмъ въ офицерскую столовую, а изо всхъ девятисотъ человкъ въ казармахъ не набиралось и десяти, которые видли бы какую-либо стрльбу, кром учебной. Полковникъ, двадцать лтъ тому назадъ, участвовалъ въ пограничной экснедиціи, одинъ изъ майоровъ несъ дйствительную службу въ Канской области и наказанный дезертиръ въ рот С. помогалъ при очищеніи отъ толпы городскихъ улицъ въ Ирландіи — только и всего. Полкъ не былъ въ дл уже много лтъ. Большая часть строевой массы насчитывала всего три-четыре года службы, субалтерны были моложе тридцати лтъ, и рядовымъ и унтеръ-офицерамъ одинаково ничего не говорили цвта полковаго знамени, новаго знамени, освященнаго архіепископомъ въ Англіи, предъ отправкой полка въ Индію.
Они стремились на передовую линію — даже рвались въ дло, но они не имли никакого понятія о томъ, что такое воина и некому было имъ разъяснить это. Это былъ образованный полкъ, процентное отношеніе школьныхъ атестатовъ стояло очень высоко и большинство солдатъ, кром грамоты, обладало и другими познаніями. Они набирались со строгимъ соблюденіемъ территоріальной идеи, но сами объ этой иде не имли никакого понятія. Набирали ихъ изъ подонковъ слишкомъ плотно населеннаго мануфатурнаго округа. Военная служба отростила мясо и мускулы на ихъ тонкихъ костяхъ, но не могла вложить смлости въ сердца потомковъ людей, которые цлыми поколніями слишкомъ много работали за слишкомъ ничтожную плату, потли въ сушильняхъ, склонялись надъ станками, кашляли отъ свинцовыхъ паровъ и дрогли на баркахъ. Эти люди нашли въ войскахъ пищу и отдыхъ, а теперь они знали, что имъ предстоитъ бить ‘негровъ’, которые бгутъ какъ только имъ покажешь палку. Поэтому всть о поход они привтствовали веселыми кликами, а субалтерны разсчитывали на производство и на сбереженіе жалованья. Въ главной квартир говорили: ‘329 полкъ цлое поколніе не былъ въ огн. Втянемъ его мало-помалу, назначивъ охранять сообщенія’. Такъ бы и сдлали, еслибы не то обстоятельство, что въ англійскихъ полкахъ ощущалась большая необходимость на передовой линіи, а сомнительные туземные полки могли быть назначены для пополненія мене отвтственныхъ обязанностей. ‘Сведите ихъ въ одну бригаду съ двумя обстрленными полками’, говорили въ главной квартир. ‘Быть-можетъ ихъ и пощиплютъ немного, но они научатся своему длу, пока дойдутъ до мста. Ничего нтъ лучше ночной тревоги и маленькой рзни отсталыхъ, чтобы полкъ ловко держалъ себя въ пол. Подождите, пока у нихъ перержутъ съ полдюжины часовыхъ!’
Полковникъ доносилъ съ восхищеніемъ, что настроеніе людей прекрасное, что лучшаго полка и желать нельзя и что онъ совершенно надеженъ. Майоры улыбались скромно, но самонадянно, субалтерны вальсировали по столовой посл обда и чуть не перебили другъ друга на учебной стрльб изъ револьверовъ. Но въ сердцахъ у Джекина и Лю царило уныніе. Какъ поступятъ съ барабанщиками? Пойдетъ ли оркестръ съ полкомъ? Многихъ ли барабанщиковъ возьмутъ съ собою.
Они держали совтъ, сидя на дерев и покуривая.
— Это будетъ здоровою подлостью, если они насъ оставятъ въ депо, вмст съ женщинами! Ты-то будешь радъ, замтилъ Джекинъ насмшливо.
— Изъ-за Крисъ, хочешь ты сказать? Но что такое женщина, и даже цлое депо женщинъ въ сравненіи съ полевою службой? Ты знаешь, что я самъ такъ же хочу въ походъ, какъ и ты, отвтилъ Лю.
— Хотлъ бы я теперь быть трубачемъ, печально сказалъ Джекинъ.— Тома Нидди они возьмутъ, а насъ нтъ, а я Тома могу въ щепки расшибить!
— Такъ пойдемъ и расшибемъ Тома, чтобъ онъ никогда больше не могъ трубить. Ты подержишь его за руки, а я его поколочу, предложилъ Лю, приготовившись спрыгнуть съ втки.
— Нтъ, это тоже не годится. Намъ неудобно теперь разсчитывать на свою репутацію, она плоха. Если оркестръ останется въ депо, насъ не возьмутъ, объ этомъ и думать нечего. Если оркестръ пойдетъ, насъ могутъ тоже оставить по нездоровью. Здоровъ ли ты Пиги? спросилъ Джекинъ тыкая Лю въ бока кулакомъ.
— Да, сказалъ Лю и ругнулся.— А докторъ говоритъ, что у тебя сердце слабое отъ куренія на-тощакъ. Выставь-ка грудь, я попробую.
Джекинъ выпрямился и выставилъ грудь, а Лю ударилъ по ней кулакомъ изо всей мочи. Джекинъ поблднлъ, задохнулся, закашлялся, закатилъ глаза и сказалъ:
— Ладно: все въ порядк.
— Годишься, ршилъ Лю.— Я слышалъ, что можно убить человка, ударивъ его по грудной кости.
— А все же это намъ не поможетъ отправиться въ походъ, замтилъ Джекинъ.— Не знаешь, куда насъ посылаютъ?
— Кто его знаетъ. Куда-то на границу, бить язычниковъ, волосастыхъ, рослыхъ мошенниковъ, которые вывернутъ тебя на изнанку, если доберутся. Говорятъ, у нихъ женщины хороши.
— А добыча?
— Ни гроша, говорятъ, надо рыться въ земл и искать, что эти негры тамъ спрятали. Они — нищіе.
Дженннъ выпрямился, стоя на втк и окинулъ взглядомъ поле, внизу.
— Лю, сказалъ онъ,— полковникъ идетъ. Полковникъ — славный малый. Пойдемъ переговоримъ съ нимъ.
Лю чуть не свалился съ дерева при этомъ смломъ предложеніи. Такъ же какъ и Джекинъ, онъ не боялся ни Бога, ни человка, но были границы отважности даже и у маленькаго барабанщика, а говорить съ полковникомъ, это…
Но Джекинъ уже соскользнулъ по стволу дерева на землю и замаршировалъ по направленію къ полковнику, который шелъ погруженный въ мысли и мечтая о крест ордена Бани, быть-можетъ даже о командорскомъ крест… разв же онъ не командовалъ однимъ изъ лучшихъ армейскихъ полковъ — 329-мъ передовымъ?
Въ это время онъ замтилъ подходившихъ къ нему мальчиковъ. Предъ тмъ ему торжественно доносили, что ‘барабанщики бунтуютъ’, а Джекинъ и Лю у нихъ вожаками. Это смахивало на заговоръ.
Мальчики остановились за двадцать шаговъ, сдлали еще установленные четыре шага впередъ и одновременно отдали честь, вытянувшись, какъ дв тростинки и не превышая ихъ ростомъ.
Полковникъ находился въ добродушномъ расположеніи, мальчики казались такими покинутыми и беззащитными на этомъ открытомъ пол, а одинъ изъ нихъ былъ красавецъ.
— Что вамъ надо? спросилъ полковникъ, узнавъ ихъ.— Или вы хотите напасть на меня здсь, въ открытомъ пол? Хотя я не вмшиваюсь въ ваши дла, даже… онъ подозрительно потянулъ носомъ воздухъ,— если вы и курите.
Надо было ковать желзо, пока оно горячо. Сердца у нихъ бились усиленно.
— Простите насъ, сэръ, началъ Джекинъ.— Полкъ выступаетъ въ походъ, сэръ?
— Вроятно, любезно отвтилъ полковникъ.
— Пойдетъ ли съ нимъ оркестръ, сэръ? спросили оба разомъ, и потомъ, помолчавъ: — Мы вдь пойдемъ, сэръ? Не такъ ли?
— Вы! удивился полковникъ, отступивъ немного, чтобы лучше видть ихъ маленькія фигуры.— Вы?! да вы умрете на первомъ переход.
— Не умремъ, сэръ. Мы можемъ идти съ полкомъ куда угодно, сэръ,— на парадъ и куда прикажите, оказалъ Джекинъ.
— Если Томъ Кидъ пойдетъ, его придется сложить, какъ перочинный ножикъ, вступился Лю.— У него очень слабы жилы на обихъ ногахъ, сэръ!
— Очень… Что?
— Очень слабы жилы, сэръ. Отъ этого он пухнутъ посл парадовъ. Если онъ не можетъ идти, мы можемъ, сэръ.
Еще разъ посмотрлъ на нихъ полковникъ пристально и ннимателыю.
— Да, оркестръ пойдетъ, отвтилъ онъ также серьезно, какъ бы отвтилъ товарищу-офицеру.— Есть у котораго-нибудь изъ васъ родители?
— Нтъ, сэръ, радостно отнтили Лю и Джекинъ.— Мы оба сироты, сэръ. Нами не кому интересоваться, сэръ.
— Бдные вы крошки. И вы хотите идти въ походъ съ полкомъ? Зачмъ?
— Я ношу мундиръ уже два года, отвтилъ Джекинъ.— Тяжело, сэръ, когда человка ничмъ не награждаютъ за его службу.
— А… а… если я не пойду, сэръ, прервалъ его Лю,— капельмейстеръ говоритъ, что онъ возьметъ да сдлаетъ изъ меня треклят… хорошаго музыканта, сэръ. А я не успю и служб научиться, сэръ.
Долго не отвчалъ имъ полковникь. Затмъ онъ сказалъ спокойно:
— Если докторъ позволитъ, пожалуй, можете отправляться. Только я бы не сталъ курить, еслибы былъ на вашемъ мст.
Мальчики отдали честь и скрылись. Полковникъ пошелъ домой и разсказалъ все жен, которая чуть не расплакалась при этомъ разсказ. Полковникъ былъ очень доволенъ. Если ужь дти такъ настроены, то чего не сдлаютъ солдаты.
Джекинъ и Лю торжественно вошли въ ту комнату въ казармахъ, гд помщались маленькіе музыканты и цлыя десять минутъ отказывались отъ какихъ бы то ни было разговоровъ. Затмъ, раскраснвшись отъ гордости, Джекинъ не выдержалъ:
— Я сейчасъ бесдовалъ съ полковникомъ. Славный старикашка — этотъ полковникъ. Говорю я ему: ‘полковникъ, говорю, пустите меня въ походъ вмст съ полкомъ’. ‘Ладно, говорилъ, идите въ походъ, эхъ кабы побольше было, говоритъ, такихъ, какъ вы между этими грязными чертенятами, что бьютъ въ треклятые барабаны!’ Кидъ, если ты будешь бросать въ меня своею обмундировкой, за то, что я для твоей же пользы говорю правду — ноги у тебя вспухнутъ!
Тмъ не мене въ комнат разыгралась генеральная баталія, потому что мальчиковъ сндали зависть и негодованіе, а какъ Джекинъ, такъ и Лю вели себя далеко не примирительно и неблагоразумно.
— Я пойду проститься со своею двочкой, сказалъ Лю, чтобъ оставить за собой послднее слово.— Не смйте трогать моего инструмента, потому что онъ нуженъ для походной службы, такъ какъ меня особенно приглашалъ съ собой полковникъ.
Онъ вышелъ изъ казармъ и принялся свистать подъ деревьями, позади семейныхъ бараковъ, до тхъ поръ, пока къ нему вышла Крисъ. Обмнявшись предварительными поцлуями, Лю объяснилъ положеніе длъ.
— Я иду въ походъ съ полкомъ, сказалъ онъ отважно.
— Пигги, ты маленькій лгунъ, отвтила Крисъ,— но сердце подсказывало ей, что она ошибается, такъ какъ Лю не имлъ привычки лгать.
— Сама ты лгунья, Крисъ, возразилъ Лю, обнимая ее.— Я иду въ походъ. Когда полкъ будетъ выступать, ты увидишь, что и я пойду съ нимъ весело и молодцовато. Давай, по этому случаю, еще разъ поцлуемся.
— Еслибы ты остался въ Депо, какъ бы слдовало, ты могъ бы цловаться со мной сколько хочешь, замтила Крисъ со слезами и протягивая губы.
— Тяжело, Крисъ, я согласенъ, что тяжело, но что же мужчин длать? Еслибъ я остался въ Депо, ты сама обо мн иначе бы думала.
— А все же лучше, еслибы ты остался. Никакое думанье не сравнится съ поцлуями.
— А никакія поцлуи не сравнятся съ медалью, которую можно носить на груди, на мундир.
— Теб не дадутъ никакой медали.
— А вотъ увидишь — дадутъ. Мы пойдемъ съ Джекиномъ одни изо всхъ маленькихъ барабанщиковъ. Кром насъ пойдутъ все взрослые и мы получимъ свои медали вмст съ ними.
— Могли же они взять кого-нибудь другаго, а не тебя — Пигги. Тебя наврное убьютъ, ты такой предпріимчивый. Останься со мной Пигги, въ Депо, и я буду тебя любить весь вкъ.
— А теперь разв не будешь, Крисъ? Ты говорила, что будешь.
— Конечно, буду, но такъ-то было бы покойне. Подожди, пока немножко выростешь, а то ты одного роста со мной.
— Я служу уже дна года и не упущу случая отвдать походной службы, и ты меня не удерживай. Я вернусь Крисъ, а когда стану совсмъ мужчиной, то женюсь на теб — женюсь, когда буду капраломъ.
— Общаешь, Пигги?
Лю вспомнилъ о планахъ на будущее, которые они строили вмст съ Джекиномъ, но Крисъ подставила губки такъ близко къ его губамъ…
— Общаюсь!.. И помоги мн Богъ! сказалъ онъ.
Крисъ обняла его за шею.
— Больше я тебя не стану удерживать, Пигги. Ступай и добывай себ медаль, а я сдлаю теб новый кисетъ, хорошій кисетъ, какъ я теперь умю.
— Расшей его своими волосами и я буду его носить въ карман, пока живъ.
Тогда Крисъ опять расплакалась и свиданіе окончилось. Возбужденіе среди маленькихъ барабанщиковъ возрасло до горячечныхъ предловъ, и жизнь Джекина и Лю стала незавидною. Не только позволили имъ зачислиться на службу двумя годами раньше крайняго пріемнаго возраста — четырнадцати лтъ,— но еще, повидимому, вслдствіе ихъ крайней юности, разршаютъ теперь идти въ походъ, а этого — на памяти мальчиковъ — не случалось ни съ однимъ маленькимъ барабанщикомъ.
Оркестръ, который долженъ былъ отправиться съ полкомъ, уменьшенъ былъ до положенныхъ по комплекту двадцати человкъ, остальные возвратились въ ряды. Джекинъ и Лю причислены были къ оркестру сверхъ комплекта, хотя они предпочли бы попасть въ ротные трубачи.
— Впрочемъ, не бда, ршилъ Джекинъ посл медицинскаго осмотра.— Надо еще благодарить за то, что насъ берутъ. Докторъ сказалъ, что если мы могли вынести то, что намъ попало отъ сына ротнаго квартирмейстера, такъ вынесемъ и походъ.
— И вынесемъ, отвтилъ Лю, нжно посматривая на криво сшитый тряпичный кисетъ, подаренный ему Крисъ, которая украсила его наружную сторону локономъ волосъ изображавшимъ расплывающееся Л.
— Лучше я не сумла, сказала она со слезами,— а не хотла, чтобы мать или ротный портной помогали мн. Береги его, Пигги, и помни, что я тебя очень люблю.
Въ состав девятисотъ шестидесяти человкъ промаршировали они на желзнодорожную станцію и вс живущіе въ мст ихъ стоянки вышли на улицу посмотрть, какъ они уходятъ. Маленькіе барабанщики, скрипя зубами, смотрли вслдъ Джекину и Лю, маршировавшимъ вмст съ оркестромъ, замужнія женщины рыдали на платформ, а полкъ до хрипоты надрывался въ прекращавшихся кликахъ.
— Славный народъ, замтилъ полковникъ, обращаясь къ старшему офицеру и слдя за тмъ, какъ садились въ вагонъ первыя четыре роты.
— На вс руки, отвтилъ тотъ,— только мн кажется, что они слишкомъ молоды и нсколько изнжены для предстоящей работы. На границ теперь очень холодно.
— О, они крпки, сказалъ полковникъ.— А болзней, конечно, не избжать.
И повезли ихъ на сверъ, все на сверъ, оставляя въ сторон караваны верблюдовъ, цлыя арміи лагерныхъ служителей, и легіоны нагруженныхъ муловъ. Съ каждымъ днемъ, станціи становились все людне и людне, и наконецъ съ ревомъ подкатилъ поздъ къ безнадежно загроможденной платформ, отъ которой расходились шесть временно устроенныхъ линій, пропускавшихъ ежедневно по шести поздовъ въ состав сорока вагоновъ каждый, гд раздавались свистки, бабу обливались потомъ, а интендантскіе офицеры бранились съ разсвта и до поздней ночи среди разметанной вихремъ соломы изъ кормовыхъ вагоновъ и ржанія тысячи лошадей.
— Спшите, въ васъ сильно нуждаются на передовой линіи, было привтствіемъ, услышаннымъ 329-мъ полкомъ. Люди, перевозимые въ вагонахъ Краснаго Креста, говорили то же самое.
— Не столько эта треклятая драка, со стонами объяснялъ гусаръ съ повязанною головой собравшейся около него кучк восторженныхъ слушателей изъ 329-го полка,— не треклятая драка, хотя и ея не мало, а треклятая пища и треклятый климатъ — вотъ что скверно. Всю ночь морозъ, за исключеніемъ того, когда идетъ градъ, а днемъ жгучее пекло отъ солнца, и вода воняетъ такъ, что съ ногъ сваливаетъ. У меня голова словно разбитое лицо, а кром того чахотка, да и кишки никуда не годится. Въ тхъ мстахъ радости мало, ужь могу намъ сказать.
— А на что негры похожи? спросилъ одинъ изъ рядовыхъ.
— Въ томъ позд везутъ нсколько плнныхъ, ступайте, поглядите на нихъ. Это аристократы тамошніе, а простой народъ еще много уродливе. А если хотите знать, чмъ они дерутся, достаньте изъ-подъ моего сиднья длинный ножъ, который тамъ лежитъ.
Они вытащили изъ-подъ сиднья и въ первый разъ увидли страшный трехугольный афганскій ножъ съ костяною ручкой. Онъ былъ почти такой же большой, какъ Лю.
— Вотъ этимъ такъ можно пробрать, вырвался слабый возгласъ у одного изъ солдатъ.
— Этимъ можно руку у плеча отхватить, словно кусокъ масла отрзать. Я раскроилъ черепъ тому мерзавцу, который работалъ этимъ ножемъ, но тамъ еще много такихъ-же осталось. Колоть они не умютъ, но рубятся какъ черти.
Солдаты перешли черезъ рельсы, чтобы поглядть на плнныхъ Афганцевъ. Эти рослые, черноволосые, мрачные сыновья Бенъ-Изранля не походили ни на одного изъ негровъ, которыхъ когда-либо приходилось видть 329 полку. Солдаты не сводили съ нихъ глазъ, а Афганцы хладнокровно поплевывали и, опустивъ глаза, переговаривались въ полголоса.
— Лопни мои глаза, что за уродливыя свиньи! воскликнулъ Джекинъ, находившійся въ тылу процессіи. Эй ты, старый шутъ, какъ это тебя сюда законопатили? А? Какъ это тебя не повсили изъ-за твоей скверной рожи? А?
Самый рослый изъ плнныхъ обернулся — оковы на немъ звякнули — и уставился на мальчика.
— Смотрите, сказалъ онъ товарищамъ на своемъ нарчіи.— Они дтей посылаютъ противъ насъ. Что это за народъ! что за глупый народъ!
— Э-э! отвтилъ ему Джекинъ, весело кивая головой.— Позжай-ка въ нашу страну, всего тамъ добудешь, будешь жить какъ какой-нибудь раджа, это лучше, чмъ у себя тамъ коптть. Прощай, старичекъ. Береги свою красивую рожицу и смотри веселй.
Солдаты хохотали и начали свой первый переходъ, узнавъ, что въ солдатской жизни есть еще кое-что кром пива и игры въ кегли. Громадный ростъ и зврская дикость негровъ, которыхъ они научились теперь называть ‘язычниками’, произвели на нихъ глубокое впечатлніе, а еще непріятне было впечатлніе отъ разныхъ походныхъ неудобствъ. Два десятка старыхъ солдатъ научили бы весь полкъ, какъ удобне устраиваться на ночь, но старыхъ солдатъ въ полку не было и какъ говорили встрчныя войска — они жили ‘свиньями’. Они испытали на себ всю обманчивую прелесть походной кухни, верблюдовъ, палатокъ и выбившихся изъ силъ муловъ. Они изучали маленькихъ животныхъ, живущихъ въ вод и плодомъ этого изученія явилось нсколько случаевъ дизентеріи.
Посл своего третьяго перехода, они были пріятно удивлены сюрпризомъ въ вид желзнаго кованнаго ядра, попавшаго въ лагерь съ разстоянія въ семьсотъ шаговъ и выбившаго мозги изъ головы одного изъ рядовыхъ, сидвшихъ у огня. Это отняло у нихъ покой на цлую ночь и было началомъ непріятельскаго огня съ дальней дистанціи, разсчитаннаго именно на то, чтобы лишить ихъ покоя. Днемъ они только изрдка, видли дымки, срывавшіеся со скалъ, мимо которыхъ лежалъ ихъ путь. По ночамъ виднлись вспышки выстрловъ и происходили непріятныя случайности, подымавшія весь лагерь на ноги и побуждавшія людей стрлять безъ толку въ темноту, а иногда и въ сосднія палатки. И тогда они начинали неистово ругаться и клялись, что все это прекрасно, но только не война.
И дствительно, это не было войной. Полкъ не могъ останавливаться, чтобы наказать застрльщиковъ, стрлявшихъ въ него съ придорожныхъ скалъ. Его обязанностью было идти впередъ на соединеніе съ полками Шотландцевъ и Гуркасовъ, которые входили съ нимъ въ одну бригаду. Афганцы это знали и знали также по первымъ своимъ выстрламъ, что они имютъ дло съ полкомъ новичковъ. Поэтому они и посвятили себя задач — не давать покоя 329 полку. Они ни за что бы не ршились на это съ полкомъ обдержаннымъ, съ маленькими хитрыми Гуркасами, которые по ночамъ сами любили подкарауливать своихъ преслдователей,— съ рослыми, страшными молодцами, одтыми въ женскія юпки, которые молились вслухъ по ночамъ, стоя на часахъ и чье хладнокровное спокойствіе нельзя было нарушить никакими внезапными нападеніями,— или съ этими презрнными Сейками, которые казались такими неподготовленными къ отраженію врага, а между тмъ чувствительно наказывали тхъ, кто старался воспользоваться этою видимою неосторожностью. Этотъ полкъ блыхъ былъ совсмъ въ другомъ род, волъ себя совершенно иначе. Онъ спалъ крпкимъ ‘кабаньимъ’ сномъ и какъ кабанъ бросался во вс стороны, когда его будили. Часовые его ходили такимъ тяжелымъ шагомъ, который можно было слышать на разстояніи четверти мили, стрляли по всякому двигающемуся предмету, хотя бы это былъ оселъ, котораго нарочно подгоняли къ нимъ, а разъ выстрливъ не знали, какъ защититься отъ умлаго нападенія изъ засады, и при утреннихъ лучахъ солнца оказывались лежавшими съ перерзаннымъ горломъ, возбуждая въ своихъ товарищахъ ужасъ и чувство неудовлетворенной обиды. Затмъ у нихъ были отстававшіе лагерные служители, которыхъ можно было очень легко и безопасно прирзать. Ихъ стоны безпокоили блыхъ мальчишекъ, а безъ ихъ услугъ эти блые не знали какъ обойтись.
Такъ-то, съ каждымъ переходомъ, непріятель становился все смле и полкъ судорожно топтался на одномъ мст при каждомъ нападеніи, за которое онъ не могъ отомстить. Самымъ серьезнымъ торжествомъ врага была внезапная ночная атака, закончившаяся подрзываніемъ веревокъ, удерживавшихъ палатки, причемъ осло полугнилое полотно и послдовала знаменитая рзня солдатъ, боровшихся и выбивавшихся изъ силъ, чтобы выбраться изъ-подъ полотна. Это было великимъ подвигомъ и потрясло и безъ того потрясенныя нервы 329 полка. Вся отвага, которую ему пришлось выказать за это время, проявлялась обыкновенно въ два часа пополуночи, причемъ имъ удавалось подстрлить нсколько своихъ же товарищей и они утрачивали сонъ на остальную часть ночи.
Унылый, недовольный, охладвшій, загнанный и больной, въ оборванныхъ и нечищенныхъ мундирахъ явился 329 полкъ на соединеніе со своею бригадой.
— Я слышалъ, что у васъ былъ тяжелый походъ, сказалъ бригадный командиръ. Но онъ измнился въ лиц, когда увидалъ госпитальные списки.
— Это совсмъ плохо, сказалъ онъ самъ себ.— Они какіе-то гнилые. И обратившись къ полковнику, добавилъ:— къ несчастью я не могу васъ поберечь. Намъ нужны вс наши силы, иначе я бы далъ вамъ дней десять на поправку.
Полковника передернуло.
— По чести, сэръ, отвтилъ онъ,— нтъ никакой необходимости беречь насъ. Моихъ людей все время тревожили и задирали, а имъ не удалось отплатить за это. Имъ теперь только того и нужно, чтобы дорваться до врага.
— Не могу сказать, чтобы мн понравился 329 полкъ, по секрету сказалъ бригадный командиръ своему помощнику. Онъ утратилъ всю свою выправку и видъ его таковъ, что можно думать, онъ пришелъ съ той стороны границы. Боле заморенныхъ людей я никогда не видалъ.
— Поправятся, когда пойдутъ въ дло. Парадный лоскъ у нихъ стерся немного, но они скоро пріобртутъ полевую полировку, отвтилъ помощникъ.— Ихъ затормошили и они не понимаютъ еще въ чемъ дло.
Дйствительно, они этого не понимали. До сихъ поръ на нихъ только сыпались удары и тяжелые удары, отъ которыхъ имъ плохо пришлось. Кром того, начались болзни и сводили сильныхъ людей въ могилу. А хуже всего, и офицеры ихъ такъ же плохо знали страну, какъ солдаты, хотя показывали видъ, что знаютъ. Состояніе 329-го полка было самое неудовлетворительное, но люди думали, что все будетъ хорошо, лишь бы имъ дорваться до врага. Случайныя перестрлки не удовлетворяли ихъ, а штыками не разу еще не приходилось работать. Можетъ-быть это было къ лучшему, потому что длиннорукіе Афганцы съ ножами доставали врага на разстояніи восьми футовъ и могли вынести больше, чмъ три Англичанина вмст. Солдатамъ 329-го полка хотлось пострлять въ непріятеля залпами, всми семьюстами ружьями сразу. Это желаніе указывало на ихъ настроеніе.
Гуркасы пришли къ нимъ въ лагерь и на ломанномъ, казарменномъ язык попытались завязать съ ними товарищескія отношенія, предлагали имъ трубки съ табакомъ и угощеніе у маркитанта. Но солдаты 329-го полка, незнакомые съ натурой Гуркасовъ, обращались съ ними, какъ стали бы обращаться со всякими другими ‘неграми’ и маленькіе человчики, въ зеленыхъ мундирахъ, ушли отъ нихъ къ своимъ друзьямъ-Шотландцамъ и съ гримасами разсказали имъ свою неудачу: ‘Этотъ проклятый блый полкъ никуда негоденъ. Сердитые — у! Грязные — у! Джонни недоволенъ!’ На это Шотландцы отвтили шлепками и запретили Гуркасамъ бранить англійскій полкъ, а Гуркасы мрачно усмхались, потому что Шотландцы были ихъ старшими братьями и пользовались всми привилегіями родственниковъ. Другіе солдаты, еслибы вздумали тронуть Гуркасовъ, могли поплатиться за это головами.
Три дня спустя бригадный командиръ подготовилъ сраженіе согласно со всми правилами военнаго искусства и особенностями афганскаго темперамента. Въ горахъ непріятель собирался большими массами и движеніе зеленыхъ знаменъ указывало на то, что на помощь регулярнымъ войскамъ Афганцевъ являются горныя племена. Полтора эскадрона уланъ составляли всю свободную кавалерію въ распоряженіи генерала, а два горные единорога, позаимстнованные у колонны, находившейся за тридцать миль — всю артиллерію.
— Если они устоятъ, а я думаю, что устоятъ, мы увидимъ такой пхотный бой, который стоитъ посмотрть, сказалъ бригадный командиръ.— Мы сдлаемъ все, какъ слдуетъ. Полки пойдутъ въ атаку подъ музыку, а кавалерію мы оставимъ въ резерв.
— И другаго резерва не будетъ? спросилъ кто-то.
— Не будетъ, потому что мы ихъ искрошимъ, отвтилъ бригадный генералъ, который былъ необыкновеннымъ генераломъ и не врилъ въ необходимость резерва въ бою съ Афганцами. И дйствительно, когда, подумаешь объ этомъ, еслибъ англійская армія во всхъ своихъ маленькихъ длахъ поджидала резервовъ, то границей Великобританской имперіи и до сихъ поръ служилъ бы Брайтонскій берегъ.
Эта битва должна быть знаменитою битвой.
Три полка, дебушировавъ изъ трехъ разныхъ ущелій, куда они предварительно спустятся съ высотъ, должны были съ трехъ сторонъ сойтись въ нижней части долины къ общему центру, гд стояло то, что мы назовемъ афганскою арміей. Такимъ образомъ оказывалось, что три стороны долины заняты были Англичанами, а четвертая находилась въ исключительномъ владніи Афганцевъ. Въ случа пораженія, Афганцы могли бжать въ горы, гд огонь горныхъ племенъ долженъ былъ прикрывать ихъ отступленіе. Въ случа побды, эти племена спустятся съ горъ и докончатъ пораженіе Англичанъ.
Единороги предназначались для встрчи гранатами натиска Афганцевъ, еслибъ они вздумали пойти въ атаку сомкнутымъ строемъ, а кавалерія, находившаяся въ резерв въ правомъ ущельи, должна была слегка стимулировать бгство врага, которое послдуетъ вслдъ за общею атакой Англичанъ.
Бригадный командиръ избралъ для себя мсто на скал, откуда открывался видъ на долину и сидя тамъ, онъ долженъ былъ наблюдать за ходомъ битвы. 329 полку предназначалось дйствовать въ центр, Гуркасы должны были наступать слва, а Шотландцы-справа, такъ какъ предполагалось, что лвое крыло непріятеля требовало самаго дружнаго натиска. Не каждый день можно было сойтись съ Афганцами въ открытомъ пол, и бригадный командиръ ршилъ воспользоваться этимъ обстоятельствомъ, какъ можно лучше.
— Еслибъ у насъ было еще хотя нсколько человкъ, жаловался онъ,— мы могли бы окружить ихъ и окончательно уничтожить. А при настоящихъ нашихъ силахъ, я боюсь, что намъ придется ограничиться рзней во время преслдованія. Это очень жаль.
329 полкъ наслаждался безмятежнымъ покоемъ въ продолженіе послднихъ пяти дней и, несмотря на дизентерію, началъ подбадриваться. Но солдаты не чувствовали себя счастливыми, потому что не знали, какая предстоитъ имъ работа, а еслибъ и знали, то не сумли бы за нее взяться. Вс эти пять дней, въ которые старые солдаты научили бы ихъ сути дла, они обсуждали постигшія ихъ невзгоды: какъ такой-то утромъ еще былъ живъ, а къ вечеру умеръ, съ какими стонами и страданіями отдалъ Богу душу другой подъ афганскимъ ножомъ. Смерть была новою и ужасною вещью для сыновей механиковъ привыкшихъ умирать скромно въ постели, а заботливый уходъ за ними въ казармахъ не пріучилъ ихъ смотрть на нее съ меньшимъ ужасомъ.
На разсвт зазвучали рожки, 329 полкъ съ преждевременнымъ энтузіазмомъ высыпалъ изъ палатокъ, не выждавъ раздачи кофе и сухарей, и былъ вознагражденъ тмъ, что его продержали на холоду подъ ружьемъ все время, пока остальные полки исподволь готовились къ бою. Весь свтъ знаетъ, какъ трудно снимать штаны съ Шотландцевъ. Еще трудне сдвинуть ихъ съ мста до тхъ поръ, пока они сами не убдятся въ необходимости торопиться.
Люди 329 полка ждали, опираясь на ружья и прислушиваясь къ протесту своихъ пустыхъ желудковъ. Полковникъ тотчасъ же постарался помочь бд, какъ только узналъ, что дло начнется не сразу и настолько это ему удалось, что кофе посплъ, какъ разъ къ тому времени, когда полкъ двинулся впередъ съ музыкантами во глав. И тутъ даже время было плохо разсчитали, такъ какъ 329 полкъ спустился въ долину десятью минутами раньше назначеннаго срока. Достигнувъ открытаго мста, музыканты зашли правымъ плечомъ впередъ и остановились за скалой, играя маршъ, а полкъ прошелъ мимо нихъ.
Видъ для непривычнаго глаза открылся довольно непріятный: позиція въ нижней части долины занята была цлою арміей — настоящими регулярными полками въ красныхъ мундирахъ, стрлявшими — въ этомъ не было никакого сомннія — пулями Мартини, которыя зарывались въ землю шагахъ во ста впереди передней шеренги наступавшаго полка. Черезъ это изрытое пространство ему предстояло пройти и онъ открылъ балъ глубокими поклонами свиствшимъ пулямъ, присдая весь одновременно, словно его поджаривали на вертел. Пріученные съ грхомъ пополамъ заботиться сами о себ, люди этого полка дали залпъ, по той простой причин, что ружья очутились на прицл, а руки потянули за собачки. Пули можетъ быть и долетли до часовыхъ въ горахъ, но разумется не причинили никакого вреда стоявшему впереди непріятелю, а громъ выстрловъ заглушалъ командныя слова.
— Богъ мой! воскликнулъ бригадный командиръ, сидя на скал, господствовавшей надъ должной.— Этотъ полкъ испортилъ всю картину. Торопите остальныхъ и пусть единороги начинаютъ.
Но единороги, слдуя обходнымъ путемъ, наткнулись на осиное гнздо въ вид глинянаго форта и засыпали его гранатами съ дистанціи въ восемьсотъ шаговъ, причиняя большей вредъ его защитникамъ, не привыкшимъ къ орудіямъ съ такимъ дьявольски врнымъ боемъ.
329 полкъ продолжалъ двигаться впередъ, но уже укороченнымъ шагомъ. Гд же были остальные полки и почему у этихъ ‘негровъ’ ружья Мартини? Инстинктивно солдаты пошли въ разсыпную, ложилась, стрляли на удачу, перебгали нсколько шаговъ впередъ, затмъ опять ложились, какъ полагалось по уставу. Въ такомъ строю каждый изъ нихъ чувствовалъ себя страшно одинокимъ и ради собственнаго успокоенія старался держаться ближе къ товарищу.
Тогда звукъ выстрла изъ винтовки его сосда заставлялъ его стрлять въ свою очередь, какъ можно скоре, опять-таки для того, чтобъ успокоить себя громомъ выстрловъ. Награда не заставила себя долго ждать. Когда люди выпустили по пяти патроновъ, они оказались окутанными непроницаемымъ дымомъ и пули начали зарываться въ двадцати, тридцати шагахъ предъ фронтомъ, такъ какъ отъ тяжести штыка дуло гнулось книзу и вправо, а руки ослабвали отъ отдачи ружья. Ротные командиры безпомощно старались что-либо разглядть въ дыму, изъ нихъ боле нервные разгоняли его своими касками.
— Выше и лве! командовалъ охрипшій отъ крику капитанъ.— Не годится! Перестаньте стрлять, пока дымъ отнесетъ въ сторону.
Три или четыре раза прозвучали рожки, передавая этотъ сигналъ, пока его послушались и 329 полкъ ожидалъ увидть враговъ лежащими въ подкошенныхъ рядахъ. Легкій втерокъ отнесъ дымъ влво, оказалось, что непріятель сохраняетъ свою позицію и, повидимому, не понесъ никакого урона. Четверть тонны свинцу было зарыто въ нсколькихъ десяткахъ шаговъ предъ фронтомъ, какъ видно было по взрытой земл.
На враговъ это нисколько не повліяло. Они ждали пока уляжется эта горячка и спокойно стрляли въ самую средину пространства, окутаннаго дымомъ. Одинъ изъ рядовыхъ 329 полка разстроилъ всю свою роту своими предсмертными стонами, другой порывисто дышалъ, катаясь по земл, третій, съ прострленнымъ животомъ, громко кричалъ, умоляя товарищей прикончить его и избавить отъ страданій. Таковы были случайности, и слышать, и видть это было очень неуспокоительно.
Дымъ разошелся и превратился въ полупризрачный туманъ. Тогда непріятель началъ кричать, съ дикими криками отдлилась отъ скалъ черная масса и съ ужасающею быстротой покатилась по земл. Она состояла, вроятно, изъ трехсотъ человкъ, не боле, которые готовы были кричать, стрлять и рубить, если окажется успшнымъ натискъ пятидесяти охотниковъ, бжавшихъ во глав толпы. Эти пятьдесятъ были Гази, наполовину обезумвшіе отъ опьяняющихъ напитковъ и доведенные религіознымъ фанатизмомъ до бшенства. Когда они бросились впередъ, огонь Англичанъ прекратился, среди наступившей тишины раздалась команда сомкнуться и принять ихъ въ штыки.
Всякій, кто понималъ дло, могъ бы объяснить 329 полку, что единственнымъ средствомъ отразить натискъ Гази — были залпы съ дальнихъ дистанцій, человкъ, ршившійся умереть, жаждущій смерти, чтобы попасть въ рай, въ девяти случаяхъ изъ десяти, долженъ убить человка, у котораго осталось еще нкоторое предубжденіе въ пользу жизни, если ему только удастся до него ширяться. Когда слдовало сомкнуться и идти впередъ, 329 полкъ дйствовалъ разсыпнымъ строемъ, а когда ему слдовало развернуться и открыть огонь, онъ сомкнулся и выжилалъ не стрляя.
Человку, поднятому съ постели, въ просонкахъ, и не накормленному, свойственно быть въ дурномъ расположеніи духа, и его душевное настроеніе не улучшается, когда ему приходится стоять въ ожиданіи и видть, какъ сверкаютъ глаза у трехсотъ рослыхъ дьяволовъ, съ бородами, покрытыми пной, съ трехфутовыми ножами въ рукахъ, несущихся съ бшеными криками.
329 полкъ слышалъ какъ прозвучали рожки у Гуркасовъ, призывая ихъ къ атак, а слва раздалось пищаніе шотландскихъ волынокъ. Онъ попытался удержаться на мст, хотя штыки запрыгали внизъ и вверхъ, какъ весла у лодки во время бури. Затмъ солдаты столкнулись грудь съ грудью съ врагами и на собственномъ опыт убдились въ ихъ поразительной физической сил. Натискъ окончился криками боли и ножи начали свою работу среди неописуемыхъ сценъ. Солдаты толкались на мст и наносили удары наудачу, попадая зачастую въ товарищей.
Ихъ фронтъ прорвался, какъ листъ бумаги, пятьдесятъ охотниковъ прошли насквозь, а слдовавшая за ними толпа, опьяненная успхомъ, дралась теперь такъ же бшено, какъ и они сами.
Затмъ заднимъ рядамъ приказано было сомкнуться и субалтерны бросились въ счу, но… оказались покинутыми. Задніе ряды слышали шумъ битвы впереди, слышали крики и стоны, видли темную, густую кровь, отъ которой длается страшно… Они не хотли оставаться… Это было то же самое, что тогда, во время ночныхъ нападеній на лагерь… Пусть офицеры отправляются въ адъ, если хотятъ, а они убгутъ отъ ножей.
— Впередъ! кричали субалтерны, а солдаты, проклиная ихъ, отступали, держась ближе другъ къ другу, и повертывали назадъ.
Чартерисъ и Девлинъ — субалтерны задней роты — одни бросились на встрчу смерти, въ убжденія, что ихъ люди за ними послдуютъ.
— Трусы! вы убили меня! проревлъ Девлинъ и упалъ подъ ударомъ ножа, разрубившаго его отъ плеча до половины груди, а новый отрядъ его людей, все отступая и отступая, топталъ его подъ ногами, стараясь добраться до ущелья, изъ котораго вышелъ ‘бглый’ полкъ.
‘Цловался съ нею въ кухн я, цловался съ ней и въ зал.
‘Гей, ребята, вс за мной!
‘Ай люли, люли, люли!’
Гуркасы высыпали на высоты и спускались изъ ущелья подъ звуки своего полковаго марша. Черныя скалы унизаны были темнозелеными пауками, а трубы весело звучали:
‘Утромъ! утромъ! при солнечномъ свт!
‘Когда Гавріилъ въ трубу затрубитъ!’
Заднія роты Гуркасовъ подходили, спотыкаясь о камни. Переднія шеренги останавливались на минуту, чтобы посмотрть на разстилавшуюся внизу долину и поправить обувь. По рядамъ послышались восклицанія удовольствія при вид врага. Вдь для встрчи съ нимъ Гуркасы и спшили сюда. Враговъ было много. Развлечься будетъ чмъ. Маленькіе человчки крпче сжали рукоятки кукрисовъ и выжидательно поглядывали на своихъ офицеровъ, какъ глядятъ собаки, когда имъ собираются бросить поноску. Мстность, занятая Гуркасами, опускалась легкимъ скатомъ къ долин и имъ было хорошо видно все, что тамъ происходило. Сидя на скалахъ, они наблюдали, такъ какъ офицеры не хотли тратить силъ на отбитіе натиска гази, начавшагося за цлую милю отъ нихъ. Пускай блые сами позаботятся объ этомъ.
— И! и! замтилъ субадаръ-майоръ, обливаясь потомъ.— Эти проклятые дурни стоятъ сомкнутымъ строемъ! На что сомкнули строй? Теперь надо залпы! Ухъ!
Съ насмшливымъ негодованіемъ слдили Гуркасы за отступленіемъ — будемъ вжливы — Бглаго полка и сопровождали его проклятіями и замчаніями.
— Они бгутъ! Блые бгутъ! Полковникъ Саибъ, нельзя ли и намъ немножко пробжаться? пробормоталъ Рёнбиръ Та-Тапа, старшій джемадаръ.
Но полковникъ совсмъ этого не хотлъ.
— Пусть достанется этимъ канальямъ, сердито сказалъ онъ.— Подломъ имъ! Ихъ сейчасъ же вернутъ назадъ. Онъ посмотрлъ въ бинокль и замтилъ какъ сверкнула офицерская сабля.
— Они бьютъ ихъ саблями, этихъ проклятыхъ рекрутовъ! Какъ гази-то врубились! сказалъ онъ.
Въ бгств ‘Бглый’ полкъ увлекъ за собой своихъ офицеровъ. Въ узкомъ ущель бгущей толп пришлось сплотиться и задняя шеренга дала неувренный залпъ, посл чего гази прекратили преслдованіе, не зная сколько войскъ можетъ скрывать ущелье, къ тому же всегда неблагоразумно преслдовать блыхъ людей слишкомъ далеко. Гази вернулись, какъ волки, къ свое логовище, удовлетворенные бойней, которую они произвели и добивая по пути раненыхъ, лежащихъ на земл. Четверть мили отступалъ ‘Бглый’ полкъ, и теперь, въ ущель сбился къ кучу, извивался отъ боли и дрожалъ отъ деморализующаго страха, а офицеры, доведенные до полнаго бшенства, колотили солдатъ рукоятками и тупою стороной сабель.
— Назадъ, трусы! Назадъ, бабы! Направо кругомъ! Въ ротныхъ колоннахъ! Стройся — собаки! кричалъ полковникъ, и субалтерны осыпали людей проклятіями. Но полкъ хотлъ уйти… уйти куда-нибудь… скрыться отъ этихъ безжалостныхъ ножей… Съ криками и восклицаніями, онъ нершительно метался изъ стороны въ сторону, пока слва Гуркасы провожали возвращавшуюся толпу гази послдовательными залпами изъ дальнобойныхъ винтовокъ.
Музыканты ‘Бглаго’ полка, находившіеся подъ защитой скалы, бжали при первой сшибк. Джекинъ и Лю убжали бы вмст съ ними, но, коротконогіе, они отстали, и въ то время, когда музыканты смшались уже съ полкомъ, они поняли, что имъ придется бжать однимъ и безо всякой поддержки.
— Назадъ! За скалу, задыхаясь крикнулъ Джекинъ.— Тамъ они насъ не замтятъ.
И они вернулись на то мсто, гд лежали брошенные инструменты: сердца у нихъ чуть не разрывалось, колотясь о ребра.
— Вотъ такъ красиво, нечего сказать! сказалъ Джекинъ ложась на землю.— Красивая картинка для англійской пхоты! Черти проклятые! Удрали и насъ здсь оставили! Что же намъ длать?
Лю завладлъ брошенною бутылкой, которая конечно оказалась наполненною ромомъ. Онъ сталъ пить изъ нея до тхъ поръ, пока не закашлялся.
— Пей, отрывисто отвтилъ онъ:— увидишь, они вернутся черезъ нсколько минутъ.
Джекинъ выпилъ, но незамтно было никакихъ признаковъ возвращенія полка. Они слышали неопредленный шумъ изъ ущелья и видли какъ мимо проскользнули гази, прибавляя шагу подъ выстрлами Гуркасовъ.
— Мы одни остались изо всего оркестра, и врне смерти, что они заржутъ насъ, замтилъ Джекинъ.
— Я живой не дамся! сказалъ Лю тяжелющимъ голосомъ и размахивая своею маленькою, музыкантскою сабелькой. Ромъ начиналъ оказывать свое дйствіе на него, такъ же какъ и на Джекина.
— Постой! Я знаю кое-что лучше драки, возразилъ Джекинъ, пораженный внезапною мыслью, которою онъ обязанъ былъ преимущественно рому.— Дадимъ знать нашимъ проклятымъ трусамъ, чтобъ они вернулись. Канальи язычники ушли. Пойдемъ Лю! Насъ не тронутъ. Бери флейту и давай мн барабанъ. Сыграемъ имъ старый маршъ! Вонъ часть людей идетъ назадъ. Вставай маленькій пьяница. Правое плечо впередъ, скорымъ шагомъ — маршъ!
Онъ накинулъ на плечо барабанную перевязь, сунулъ товарищу въ руки флейту, и мальчики замаршировали изъ-за скалы на открытое мсто, невроятно коверкая первые такты ‘марша великобританскихъ гренадеровъ’.
Какъ сказалъ Лю, немногіе солдаты ‘Бглаго’ полка угрюмо и пристыженно возвращались подъ вліяніемъ побоевъ и ругательствъ, красные мундиры виднлись уже въ начал долины, а за ними сверкали колеблющіеся штыки. Но между этими нестройными рядами и непріятелемъ, который съ афганскою подозрительностью боялся, что поспшное отступленіе скрываетъ засаду, и не двинулся съ мста, простиралось около полмили открытаго пространства, занятаго только ранеными.
Мотивъ марша разростался стройне и мальчики держались плечомъ къ плечу. Джекинъ бшено билъ въ барабанъ, а флейта тонко и жалобно пищала, но маршъ разносился далеко, долетая даже до Гуркасовъ.
— Идите же. собаки! бормоталъ Джекинъ. Долго ли намъ еще играть. Лю уставился глазами прямо предъ собой и маршировалъ выпрямившись, какъ на парад.
И со злобною насмшкой надъ отдаленною толпой бглецовъ раздавался старинный маршъ старой арміи:
‘Вс хвалятъ Александра —
‘Великій былъ герой!
‘Онъ Гектора, Лизандра
‘И всхъ затмилъ собой!’
Вдали у Гуркасовъ раздалось хлопанье въ ладоши, а съ другой стороны ревли Шотландцы, но ни одного выстрла не раздалось ни съ англійской, ни съ афганской стороны. Только дв красныя точки двигались по открытому пространству, направляясь прямо на врага.
‘Но всхъ героевъ свта
‘Затмилъ одинъ примръ,
‘Та-ра-ра-ра и это —
‘Англійскій гренадеръ!’
Солдаты ‘Бглаго’ полка собрались густою толпой у выхода въ долину. Бригадный командиръ, сидя на своей скал, не могъ ни одного слова произнести отъ бшенства. Непріятель все еще не двигался. Вс замерли, слдя за дтьми.
Джекинъ остановился и ударилъ сборъ, которому съ отчаяннымъ носкомъ аккомпанировала флейта.
— Направо, кругомъ! Держись Лю, ты пьянъ, скомандовалъ Джекинъ. Они повернулись и зашагали назадъ.
‘Герои не слыхали
‘Орудій грозный зовъ,
‘И пороха не знали’,
— Идутъ! воскликнулъ Джекинъ.— Валяй, Лю!
‘Чтобъ бить своихъ враговъ!’
‘Бглый’ полкъ высыпалъ въ долину. Что говорили солдатамъ офицеры въ этотъ часъ позора и униженія осталось неизвстнымъ, такъ какъ ни офицеры, ни солдаты объ этомъ не разсказывали.
— Они опять идутъ! крикнулъ афганскій мулла.— Не убивайте мальчиковъ! Возьмите ихъ живьемъ, они примутъ нашу вру.
Но раздался первый залпъ и Лю упалъ внизъ лицомъ. Джекинъ устоялъ было, но закружился на мст и прислъ въ то время, какъ ‘Бглый’ полкъ шелъ впередъ, въ ушахъ у солдатъ все еще раздавались проклятія офицеровъ, а сердца грызло чувство позорнаго стыда. Половина людей видла, какъ убили барабанщиковъ и не подала никакого знака, даже не вскрикнула. Въ полномъ порядк, скорымъ шагомъ, безъ выстрла, шли они прямо по долин.
— Вотъ это настоящая атака, тихо промолвилъ командиръ Гуркасовъ, съ этого слдовало бы и начать. Впередъ, ребята!
— Улю-лю-лю-лю! заревли Гуркасы и спустились въ долину съ веселымъ звономъ кукрисовъ, этихъ зловщихъ гуркасскихъ ножей.
Справа не было никакого натиска, Шотландцы помолились Богу (для мертваго вдь совершенно безразлично, гд его убьютъ — при Ватерло или въ пограничной стычк), развернули фронтъ и начали стрлять, какъ стрляли всегда, то-есть не горячась и безъ интерваловъ, а единороги, разрушивъ дерзкій глиняный фортъ, о которомъ было уже говорено, посылали гранату за гранатой въ толпы окружавшія зеленыя знамена на высотахъ.