МАКАРЪ.
МАКАРЪ.
(Очеркъ таёжной жизни).
——
——
——
——
——
——
——
——
——
——
——
——
——
—-
——
Макар, Пантелеев Лонгин Фёдорович, Год: 1879
Время на прочтение: 30 минут(ы)
Макаръ все очень хорошо помнитъ: родное село, семью, онъ можетъ, если вамъ угодно, пересчитать всю многочисленную вотчину своего барина, помнитъ даже самыя незначительныя обстоятельства своего прошлаго, до сей поры, напримръ, не забылъ, какъ староста Матвй надавалъ ему однажды горячихъ подзатыльниковъ, заставъ его на барскомъ гороховищ. Но это прошлое какъ-то мало интересуетъ его, даже о жен и дочери онъ никогда не вспоминаетъ по собственному побужденію.
Есть, впрочемъ, одно обстоятельство, которое нетолько неизгладимо запечатллось въ его памяти, но которое даже зачастую является ему въ сновидніяхъ и притомъ въ самыхъ радужныхъ краскахъ.
Макаръ былъ изъ помщичьхъ крестьянъ. У его барина имлся винокуренный заводъ, и при немъ, разумется, приличный подвалъ. Вотъ къ этому-то подвалу Макару посчастливилось подобрать ключи, и цлый годъ онъ ходилъ въ него, какъ въ свою сокровищницу.
Кто знаетъ, какъ долго тянулось бы это благополучіе, еслибы печальная случайность не выдала Макара. Разъ онъ заснулъ въ подвал и былъ накрытъ самимъ бариномъ. Пробужденіе повлекло за собой высылку въ Сибирь, такъ какъ оказалось, что Макаръ, независимо отъ удовлетворенія собственной прихоти, не малое количество спирта продалъ и на сторону.
Съ тхъ поръ прошло боле 10 лтъ, но и теперь Макаръ не можетъ равнодушно пройти мимо виннаго подвала.
Ужь десять лтъ, какъ Макаръ познакомился съ пріисками, куда попалъ въ первый же годъ по прибытіи въ Сябирь и гд усплъ перебывать во всякой работ.
Собственно онъ поваръ по профессіи, и надо правду сказать, поваръ недурной. Самъ Августъ фон-Грогъ, главноуправляющій многихъ пріисковъ, снискавшій себ во всей тайг славу тонкаго знатока по гастрономической части, но боле всего прославившійся изобртеніемъ превосходнаго напитка изъ соедененія такихъ двухъ всмъ доступныхъ матеріаловъ, какъ водка и 60-тикопеечный тенерифъ, такъ этотъ самый фон-Грогъ не разъ говаривалъ о Макар:
— Онъ очень хорошій поваръ, и я сейчасъ же взялъ бы его къ себ, да одно бда: не надеженъ.
И это правда, что на Макара положиться никакъ нельзя.
Положимъ, онъ поступилъ на мсто. Первая недля проходитъ блистательно. Макаръ всхъ плняетъ своимъ искуствомъ и экономіей, уметъ угодить и пріисковому управляющему, и послднему разрзному служак {Разрезной служащій, т. е. служащій, находящійся на земляной работ.}, который за цлое лто, кром щей и каши, ничего не видитъ.
Иногда Макаръ выдумываетъ такія хитрыя блюда, что даже самъ управляющій недоумваетъ, какъ приступится къ какому-нибудь пирожному, съ зажженой свчкой посредин.
Призывается Макаръ.
— А съ какого же угла надо начинать? спрашиваетъ нсколько смущенный управляющій.
— Сначала нужно стку снять, а потомъ вотъ отсюда и начинайте, свчка-то и не загаснетъ…
До глубины души растроганный управляющій отдаетъ приказъ: подавать Макару всякій день по чарк водки посл обда и ужина. Макаръ усердно благодаритъ и, въ свою очередь, общаетъ быть всегда трезвымъ и исполнительнымъ.
Но легкое облако уже набгаетъ въ теченіи слдующей недли. И чмъ дальше, тмъ горизонтъ боле и боле омрачается.
Приходитъ управляющій изъ конторы посл полуденной сдачи золота, и очень удивленъ, что обдъ еще не поданъ.
— Что же обдъ?
— Не готовъ-съ, заминаясь, отвчаютъ прислуга.
Управляющій уже понимаетъ. Онъ бжитъ въ кухню, тамъ взорамъ его представляется слдующая картина. Плита не затоплена и полученная провизія стоитъ нетронутою, по всей же длин кухоннаго стола привольно разлегся Макаръ. Одна ноги свисла со стола, рука, какъ то неестественно свернувшаяся, служитъ вмсто подушки, худощавое лицо еще боле вытянулось, усы ощетинились…
— Макаръ! строго взываетъ управляющій.
Одинъ лишь легкій храпъ, съ тонкимъ присвистомъ, служитъ отвтомъ со стороны Макара. Спрашивается, чье ожесточенное сердце не размягчится при вид такой кроткой картины?
Къ вечеру, однако, Макаръ проснется и ужинъ кое-какъ приготовитъ, даже какимъ-нибудь непостижимымъ соусомъ попытается загладить обденное прегршеніе. Но злой духъ начинаетъ все больше и больше овладвать имъ. Ни брань, ни ласки не возвращаютъ его на путь добродтели. Правда, онъ каждое утро даетъ управляющему сто клятвенныхъ общаній, что навки отрекается отъ сатаны и всхъ длъ его, но всякій поданный обдъ свидтельствуетъ, что для Макара самая страшная клятва не боле какъ пустой звукъ. Наконецъ, цлыя недли проходятъ крайне безпорядочно, со всхъ сторонъ идутъ на Макара жалобы.
— Только провизію переводитъ, докладываетъ матеріальный, то есть пріисковый прикащикъ, завдывающій хозяйственной частью.
Управляющій и самъ хорошо понимаетъ, что отъ Макара ждать нечего, но ему хотлось бы удержать его до своихъ имянинъ. До нихъ осталось всего какія-нибудь три недли, и обыкновенно по случаю ихъ съзжается чуть не половина тайги. Но Мажаръ самъ ускоряетъ развязку.
Разъ утромъ, вмсто того, чтобы почтительно выслушать отъ управляющаго заказъ обда съ легкой нравоучительной приправой, Макаръ совершенно неожиданно начинаетъ требовать водки. Разумется управляющій ршительно отказываетъ.
— Пожалуйте разсчетъ! дерзко заявляетъ Макаръ.
— Ахъ, ты, такой сякой! вонъ сейчасъ же! неистово кричитъ управляющій.
— Пожалуйте разсчетъ, тогда и уйду, еще боле возвышая голосъ, продолжаетъ Макаръ.
Вмсто словъ, распаленный управляющій выталкиваетъ Макара въ шею, требуетъ конторщика и велитъ немеллзино разсчитать Макара.
— Чтобъ духу его не было на пріиск!
Но пока въ контор составляютъ разсчегъ, Макаръ куда-то безслдно пропадаетъ.
— Врно, ушелъ на Ивановскій пріискъ пьянствовать, докладываетъ управляющему его ближайшій помощникъ, обыкновенно носящій названіе станового {Нашихъ же становыхъ въ Сибири называютъ засдателями.}.
Проходитъ дня три-четыре и заблудшее дтище возвращается на пріискъ, избирая для этого ночную пору. На слдующее утро, управляющій, котораго сердце уже отлегло, узнаетъ о возвращеніи Макара и велитъ позвать его къ себ.
Макаръ является. Онъ замтно похудлъ, а главное, обнаруживаетъ разительную перемну въ одежд. На ногахъ, вмсто щегольскихъ кунгурскихъ сапоговъ, являются опорки, кумачевая рубаха замнилась рубищемъ, пропитаннымъ потомъ и грязью, дабовые штаны куда-то исчезли и ноги Макара едва прикрыты продырявленными и до невозможности заношенными холщевыми портами.
Нчто похожее на смущеніе проглядываетъ въ лиц Макара. Не то, чтобъ онъ чувствовалъ угрызенія совсти, или терзался неизвстностью будущаго. Нтъ, думы его навваются совсмъ другими соображеніями.
— Оно, положимъ, теперь не т времена, соображаетъ Макаръ:— однако, не ровёнъ часъ…
Александръ Антипычъ (такъ зовутъ управляющаго) еще не очень давно слылъ за ‘варвара’. Это не совсмъ благозвучное прозваніе онъ получилъ за наклонность и притомъ весьма ршительную къ кровопролитію изъ своихъ собственныхъ рукъ.
Рдко обходилось, чтобы утромъ на раскомандировк, т. е. распредленіи рабочихъ по спеціальнымъ занятіямъ, изъ ста человкъ, не удостоилъ онъ лестнаго вниманія по физіономіи, по крайней мр, десятка полтора. Не мене того былъ щедръ и на розги. То время еще не за горами, когда на пріискахъ правомъ наказывать рабочаго розгами — конечно, не по закону, а въ силу сложившихся отношеній — располагалъ нетолько управляющій, но даже всякій служащій. И можно сказать, что только лнивый не практиковалъ этого права. Мало того, на нкоторыхъ пріискахъ, во время работы, передъ глазами рабочихъ раскладывались пуками розги, дабы, и въ созерцаніи ихъ рабочіе находили для себя новый источникъ ревности въ труду.
Разъ Александръ Антипычъ, еще въ бытность свою становымъ, докладываетъ главноуправляющему, что, обходя пріискъ вечернимъ досмотромъ, засталъ онъ караульнаго спящемъ, и при этомъ, конечно, считая необходимымъ заявить о своей неупустительности, прибавилъ, что караульный, по его распоряженію, уже искупилъ свою вину. Однако, въ отвтъ на этотъ докладъ послдовала слдующая неожиданная резолюція:
— Ну, этого впередъ больше не длать!
Еслибъ въ эту минуту надъ головой Александра Антипыча нежданно-негаданно разразился сильнйшій ударъ грома, онъ бы мене былъ ошеломленъ, чмъ услыхавъ такія слова. Между тмъ, главноуправляющій внушительно продолжалъ:
— Слышишь, чтобъ этого больше не было: — если что случится, то отсылать къ исправнику!
Въ первую минуту Александръ Антипычъ думалъ даже оставить службу, но куда же дваться среди лта? Пока онъ пребывалъ въ такихъ сомнніяхъ и колебаніяхъ, положеніе вещей разъяснилось само собой. А именно: получено было достоврное извстіе, что по настоянію высшаго начальства, состоялось опредленіе об отдач подъ судъ одного изъ наиболе видныхъ пріисковыхъ управляющихъ по обвиненію въ истязаніи рабочаго.
Прошло съ тхъ поръ пять-шесть лтъ, и ‘варваръ’ мало-помалу угомонился, осталась только привычка ‘лаяться’, но руки уже настолько обуздали, что кровопролитный зудъ въ нихъ созывается рдко. Но все же иногда даетъ себя знать, и это было небезъизвстно Макару.
— Изъ какихъ странъ пожаловали, Макаръ Кузьмичъ? посмиваясь спрашиваетъ управляющій.
Макаръ молчитъ.
— Ахъ, ты, безшабашная голова, посмотри-ко, на что ты похожъ.
Макаръ продолжаетъ упорно молчать.
— Теб ли было не житье! вмшивается становой.
— Поставьте его на канавку, ршаетъ управляющій, обращаясь къ становому.
На прежнее мсто Макаръ уже не могъ разсчитывать: оно было занято Семеномъ Булгаромъ, въ сущности, такимъ же Maкаромъ. Настаивать на требованіи разсчета онъ тоже не могъ, изъ подписавшійся къ такъ называемому ‘общему контракту’. Онъ обязанъ былъ до 10-го сентября безпрекословно исполнять всякую пріисковую работу и притомъ за плату, какую угодно будетъ назначить управленію, только не мене десяти копеекъ въ сутки.
Близится 10-е сентября. Ныншній разъ Макаръ ждетъ его съ лихорадочнымъ нетерпніемъ. Соображая свой заборъ, онъ разсчитываетъ, что ему, какъ бывшему въ зимовк, по меньшей мр, придется на руки въ разсчетъ 80 р. Къ тому же, старый управляющій смняется, значить, некому Макара уговаривать, чтобъ остался въ новую зимовку. Его ршеніе разстаться съ пріискомъ твердо и неизмнно.
Въ голов Макара странное раздвоеніе. Въ одной половин рисуются заманчивыя картины енисейской кутежки: дешевая водка (дешевая по сравненію съ контрабандной на пріискахъ), музыканты, дамы, если не блистающія молодостью и красотой, то все же очаровательныя для таёжнаго человка по своей любезности и предупредительности. И надъ всмъ этимъ какой-то заманчивый чадъ.
Въ другой половин головы Макара мелькаетъ и такое соображеніе: нельзя ли-де съ этими 80 р. пуститься въ мелочную торговлю, или начать калачи и сайки печь? Вообще за что-нибудь приняться, чтобы потомъ не мыкать горя?
Всего оригинальне, что об половины думаютъ заразъ, а не такъ, чтобы одна противопоставляла свои соображенія другой. Ничего похожаго на внутренній разладъ въ Макар нтъ, къ тому же, теперь все стушевывается передъ однимъ страстнымъ желаніемъ: поскоре получить разсчетъ и выбраться изъ промысловой каторги на вольную волюшку.
А 10-е сентября не за горами, до него осталась всего какая-нибудь недля. Для опытнаго взгляда это видно сразу. На работу выходятъ гораздо поздне и, несмотря на строгій приказъ управляющаго, даже его правая рука, становой, далеко не обнаруживаетъ обычной энергіи и распорядительности по утрамъ, когда приходится будить рабочихъ. Операція, повидимому, самая не хитрая, но признано всми опытными людьми, что безъ энергіи, т. е. поминутной ругани, не подымешь рабочихъ съ ихъ жесткаго ложа не то что къ четыремъ часамъ утра, но даже и къ полудню. Работы тянутся вяло, даже въ хорошую погоду уроки, т. е. замренное количество земли къ выработк, не доработываются, присмотръ служащихъ боле формальный. Одни на все рукой махнули, такъ какъ знаютъ, что хозяинъ веллъ ихъ совсмъ разсчитать 10-го сентября, другіе, которые остаются для зимовыхъ работъ, сами даютъ себ нкоторую льготу: вдь надо же когда-нибудь и имъ имть отдыхъ.
Только одинъ управляющій суетливе прежняго, у него, кром обычныхъ текущихъ длъ, подходитъ много новыхъ, подготовительныхъ къ будущему году. А, между тмъ, все длается въ половину противъ прежняго, даже лучшими рабочими. Оттого управляющій нетолько ‘горячку поретъ’, но и постоянно ругается. Но уже въ рабочихъ нтъ прежняго почтительнаго вниманія, а иные даже позволяютъ себ огрызаться.
И лошади будто чуютъ близость разсчета. Иногда какой-нибудь карька, таща далеко не полную таратайку песку, вдругъ останавливается безъ всякой видимой причины.
— Что, старый чортъ, отстаешь? кричитъ на него конюхъ, ведущій передового коня (пески возятся всегда парами):— думаешь, разсчетъ пришелъ? вотъ я тебя, овинный!
Но карька, несмотря на угрозы, не обнаруживаетъ прежней готовности, онъ точно и въ самомъ дл предался глубокомысленному соображенію.
У рдкаго пріисковаго рабочаго нтъ какой-нибудь карнаухой жучки или безхвостаго пестрика. Вс обязанности послднихъ ограничиваются лишь подаваніемъ лапы и служеніемъ на заднихъ ногахъ, по первому намеку о томъ со стороны хозяина. Зато и права не велики: получать по временамъ пинки и трепку за ухо — вотъ все, на что он могутъ разсчитывать отъ своихъ патроновъ. Заботы же о прокормленіи лежатъ всецло на нихъ самихъ.
Несмотря на все это, собачья натура сказывается вполн. Неотступно слдуютъ Жучки за своими хозяевами, совершая съ ними длинные переходы изъ жилыхъ мстъ на пріиски и обратно.
Съ приближеніемъ разсчета, он становятся замтно безпокойными, днемъ куда-то снуютъ, а по ночамъ большими стаями собираются на одномъ излюбленномъ мст. А когда все на пріиск уляжется, то стройно затягиваютъ заунывную псню. Въ ней он оплакиваютъ проходящее лто, когда на всякомъ пріиск хлбные куски и корки валяются въ изобиліи, когда во время побойки скота для засолки мяса на ихъ долю достается не мало кишекъ, внутренностей, а иногда, по недогляду караульнаго, и очень лакомыхъ мясныхъ кусковъ. Это счастливое время проходитъ, на смну ему приближаются голодные дни, когда сами собаки длаются добычей ненасытныхъ волковъ.
Пропоютъ эту псню разъ, и, какъ бы подавленныя ея меланхоличностью, замолчатъ, понуривъ головы. Но не пройдетъ и пяти минуть, какъ старая Жучка снова ее запоетъ, и къ ней мигомъ пристаетъ весь хоръ.
Этотъ однообразный концертъ длится обыкновенно всю ночь, до самого утра, когда призывъ къ работамъ напоминаетъ членамъ почтенной компаніи, что пора разойтись, тмъ боле, что нкоторымъ надо явиться къ своимъ хозяевамъ и поздравить ихъ съ добрымъ утромъ.
У Макара нтъ друга въ общепринятомъ смысл этого слова, но у него есть въ настоящую минуту большой пріятель, едоръ Непомнящій.
Когда совершилось разжалованіе Макара изъ поваровъ въ чернорабочіе, онъ былъ, какъ намъ уже извстно, назначенъ на канавку — работа до такой степени легкая, что для добраго рабочаго могла считаться наказаніемъ, какъ мало оплачиваемая.
Въ этомъ пріятномъ занятіи онъ столкнулся съ едоромъ Непомнящимъ, который, зная, что ему задатка не отработать даже на самой наилучше вознаграждаемой работ, въ увлекательномъ ничего недланьи находитъ для себя совершенно подходящее времяпрепровожденіе.
Въ начал каждаго мсяца, на пріиск бываетъ выписка, т. е. выдача рабочимъ за ихъ счетъ необходимыхъ предметовъ изъ одежды, обуви, а также кирпичнаго чаю и табаку. Во всемъ этомъ рабочему не отказывается, какъ бы много онъ ни былъ долженъ. За то предметы роскоши, т. е. сахаръ, масло, мука пшеничная и франтовскія вещи, какъ то: поярковыя шляпы, ситцевыя рубахи, плисъ, даба и проч. выдаются лишь по соображенію — не слишкомъ ли великъ долгъ? Разумется, на цну забираемыхъ предметовъ длается умренная накидка, въ размр отъ 20 до 100%.
Въ первоначальныхъ намреніяхъ едора Непомнящаго было оставаться на пріиск отнюдь не доле іюльской выписки, по полученіи которой онъ предполагалъ окольными путями пробраться въ жилыя мста, и прожить лто у какого нибудь знакомаго крестьянина на заимк.
Крестьяне лтомъ охотно принимаютъ бглыхъ, и помщаютъ ихъ на заимкахъ, т. е. уединенныхъ запашкахъ, отстоящихъ отъ деревень верстъ на 10, а иногда и на 20. За хлбъ и ежедневную чарку водки, работаетъ бглый на крестьянина въ самую нужную для послдняго пору, а когда подходитъ осень, то крестьянинъ заводитъ такую рчь:
— Вчера, паря, мн старшина на дорог попался: у тебя, говоритъ, кто на заимк проживаетъ? смотри, я этого художества не люблю! Жаль мн тебя, паря, да видно надо намъ распрощаться, спасибо за работу. Тутъ вотъ сухари пшеничные, насыпь ихъ себ въ котомку, сколько взойдетъ.
Ну, конечно, нтъ такого скряги, который бы для подобнаго случая пожаллъ поставить полштофъ водки. А на утро, смотришь, лтняго гостя и слдъ простылъ.
Судьба, вообще довольно благосклонная къ едору Непомнящему — онъ шесть разъ нанимался на пріиск, бралъ приличный задатокъ, и только одно лто проработалъ до 10-го сентября — нын повернулась къ нему спиной. Въ конц апрля, онъ сильно заболлъ цынгою и поправился только въ половин іюля, когда уже не стоило бжать, но за то и работа, вообще же особенно привлекательная для бродячей натуры едора Непомнящаго, теперь потеряла для него всякій интересъ. Въ самомъ дл, большой задатокъ, взятый имъ въ волости, и дорого стоившую дорогу, въ теченіе которой едора три раза одвали, потому что онъ сейчасъ же раздвался въ ближайшемъ кабак — все это вообще было трудно отработать, даже при самой лучшей плат. А пролежавъ слишкомъ два мсяца въ больниц, нечего о томъ было и думать.
Управляющій, хотя и разжаловалъ Макара, но, въ видахъ какой нибудь экстренной надобности въ немъ, продолжалъ ему благоволить, а потому позволилъ въ свободное время ‘стараться’.
‘Старанье’ заключалось въ томъ, что Макаръ, посл работъ, бралъ тачку, наполнялъ ее пескомъ изъ дозволеннаго мста и промывалъ эти пески на такъ называемой американк, попросту деревянномъ жолоб въ поларшина ширины, а длины отъ одной сажени и боле. За золото, добываемое путемъ старанья, записывается въ заслугу отъ 1 до 2 руб. за золотникъ. Но Макаръ много забиралъ сахаромъ, масломъ, а боле всего водкой.
Натура общительная и сострадательная, онъ не могъ по временамъ не длиться водкой съ едоромъ Непомнящимъ, который, кром рдкихъ хозяйскихъ порцій, не имлъ другихъ средствъ къ удовлетворенію своей склонности къ этому напитку.
едоръ платилъ за то трогательною услужливостью, то прочиститъ за Макара какихъ нибудь три вершка канавки, то поможетъ ему ‘отбить’ {‘Отбитъ’, технически терминъ, значитъ отдлить золото, при посредств воды, отъ тяжелыхъ породъ.} старательское золото — операція, положимъ, совсмъ легкая, но требующая нкоторой снаровки.
Но, главное, онъ обнаруживалъ сильнйшее участіе и живйшій интересъ къ результатамъ Макарова старанья, всегда сопровождая пріятеля до конторы, куда сдавалось старательское золото.
Макаръ проходилъ въ контору, а едоръ Непомнящій поджидалъ на крыльц.
— Ну, что, вдь угадалъ? вышло почитай больше трехъ золотниковъ? спрашивалъ едоръ Непомнящій возвращающагося Макара.
— Нтъ, братъ, далеко не вытянуло, только 2 1/2 золотника записали.
— Что же, и то очень хорошо, вдь и всего-то песковъ было дв тачки.
— А въ субботу съ одной тачки было три золотника, да еще доли за конторой остались.
— Такъ вдь то, братецъ, была богатющая жила. А что, Антипычъ шибко сердитъ? онъ давеча больно лаялся на машин.
— Нтъ, совсмъ тихій.
— Значитъ, бутылочку разршимъ?
— Да еще спирту.
— Вотъ такъ ладно! И отъ чужого благополучія едоръ Непомнящій даже привскочилъ на одной ног.
— Это что! говоритъ Макаръ, нсколько презрительно пощелкивая по бутылк: — вотъ мы въ Енисейск кутнемъ, такъ кутнемъ!
— Такъ ты ужь поршилъ, значитъ, взять разсчетъ? спрашивалъ едоръ, хотя чуть ли не сто разъ слышалъ объ этомъ отъ Макара.
— То есть ни единой минуты не останусь посл разсчета.
— И я, братъ, ухожу, чорта тутъ выживешь!
— Да вдь ты, пожалуй, тотчасъ же и назадъ вернешься.
— Это ты думаешь, что я въ Енисейск въ зимовку наймусь у ‘батиньки’ (подъ этимъ прозваніемъ пріобрлъ себ громкую извстность одинъ изъ мстныхъ золотопромышленныхъ дятелей, доведшій до артистическаго совершенства эксплуатацію и рабочихъ, и кармановъ своихъ доврителей):— нтъ, братъ, меня Окуневъ звалъ къ себ на побойку скота, да и тутъ я еще подумаю!
Передъ разсчетомъ обыкновенно бракуютъ лошадей. Почему нибудь негодныхъ къ пріисковой работ пускаютъ въ продажу по дешевой цн, и покупщиками преимущественно являются рабочіе. Тутъ дло не обходится безъ нкоторыхъ мистерій. Зачастую случается, что добраго коня въ послдніе дни нарочно заковываютъ, и онъ, разумется, начинаетъ хромать.
— Съ чего же сивка захромалъ? спрашиваетъ управляющій конюховаго старосту.
— Да вдь онъ, Александръ Антипычъ, почитай все лто припадалъ, помните, посл Троицы цлую недлю не работалъ. Ну, а теперь и совсмъ разбился отъ непогоды.
Дйствительно, съ 20-го августа идутъ частые дожди въ перемежку со снгомъ.
— Смотри, Сергй, да онъ не закованъ ли?
— Никакъ нтъ-съ, вдь я самъ за этимъ постоянно наблюдаю.
Стоило бы управляющему только приказать снять подкову съ больной ноги и онъ увидалъ бы, какъ нагло надуваетъ его староста. Но управляющему некогда, къ тому же, онъ черезчуръ усвоилъ себ успокоительный принципъ: за всмъ не усмотришь. И вотъ подъ предлогомъ, что сивка, пожалуй, и совсмъ искалчится по осенней бездорожиц, его, вмсто того, чтобъ отправятъ на кормежку (пріисковыя лошади зиму кормятся вдали отъ пріисковъ, иногда верстъ за 600, въ мстахъ, гд дешевъ фуражъ), его пускаютъ въ бракъ, чмъ и достигается задушевное желаніе какого-нибудь пріятеля старосты.
— Ахъ, Макаръ! какихъ нын богатыхъ коней пущаютъ въ бракъ! Антипычъ точно ошаллъ — веллъ даже лысаго карька выбраковать! тономъ знатока говоритъ едоръ Непомнящій.
— Неужели и впрямь, лысаго карьку продаютъ? зарясь спрашиваетъ Макаръ.
— Что лысый карько! гндка солдата спущаютъ.
— Ну, братъ, я гндка куплю, безпремнно куплю.
— Теб и на руку купить коней, въ Енисейск продашь съ барышенъ.
Собствено о барышахъ едоръ не особенно помышлялъ, но вотъ еслибъ избжать пшаго хожденія, прохавшись на Макаровомъ кон — это было бы, конечно, не дурно.
— Да ты знаешь ли, какой конь гндко? патетически восклицалъ Макаръ: — вдь я разъ на немъ посл работъ ночью на Селиконъ за водкой създилъ (взадъ и впередъ будетъ верстъ 40), и онъ какъ ни въ чемъ не бывало утромъ опять въ работу пошелъ. Ужь чтобы тамъ ни взяли, а гндка я куплю!
Проходя мимо прогона и уже заране считая себя обладателемъ гндка, Макаръ далъ ему хлба, ласково потрепалъ по груди, да, кстати, на пути сунулъ за пазуху плохо лежавшій ременный черезсдельникъ. Вещица полезная, хоть бы для того, чтобъ подтянуть впослдствіи потникъ на томъ же гндк.
— А что, Макаръ Кузмичъ, собираешься въ Енисейскъ выходить? спрашиваетъ нашего героя коровница Пелагея, двица или замужняя женщина — неизвстно, ибо въ билет она обозначается Пелагея безъ прозванія.
— А ты думала, что ваша нація только здсь водится? нтъ, милая, въ Енисейск есть почище.
Какъ вс таёжные молодцы, Макаръ выражается сильно, иногда картинно, но объ утонченности не особенно заботится.
Пелагея за истекшее лто была предметомъ его нжной страсти. Въ любви онъ былъ въ одно и тоже время романтикъ и реалистъ. Романтикомъ Макаръ былъ въ томъ смысл, что слаще бабы для него была лишь водка. Изъ-за бабы онъ такъ же готовъ былъ пуститься въ какое угодно рискованное предпріятіе, какъ-то: стянуть что-нибудь изъ амбара, ночью воровски постараться въ богатой жил, безъ позволенія, дать стркача на чужой пріискъ, даже вступить въ поединокъ съ человкомъ, завдомо его сильнйшимъ. Но все же баба стояла въ его сознанія неизмримо ниже водки. Послднею онъ нетолько до страсти любилъ, но и суеврно уважалъ. Никогда онъ о водк не выражался презрительно или съ насмшкой. Часто, держа стаканъ въ рук и будучи пьянъ до послдней степени, онъ предавался философскому раздумью, пытаясь тщетно разршить давно занимающій его вопросъ:
— И откуда эта сила въ водк?
На бабъ, напротивъ, смотрлъ онъ свысока, какъ на лакомство, и даже баловствомъ называлъ ухаживанье за ними. Нетолько не признавалъ за ними ума, но и въ добродтель ихъ не врилъ, зная по личному опыту, что всякую бабу можно преклонить сахаромъ, водкой, ситцевымъ платкомъ и т. п. А держать бабу въ рукахъ можно, по его мннію, лишь при всякомъ удобномъ случа перебирая ей ребра и позвонки. Тутъ сказывался его реализмъ, неподкрашенный никакимъ наружнымъ лоскомъ.
Чмъ ближе 10-е сентября, тмъ больше вьется едоръ Непомнящій около Макара, даже начинаетъ принимать попечительный тонъ.
— А ты бы, паря, покрпился эти дни! что хорошаго, какъ по третьегоднишнему вс денежки спустишь до обда.
— Ну, нтъ, ныньче этого не будетъ! Завтра капли въ рогъ не возьму! только бы купить гндка, а тамъ ни единой минуты не останусь на пріиск.
— Да ты бы купилъ пару, а то хоть и цлую тройку, вдь коней съ барышемъ продашь въ Енисейск! Съ деньгами же только одинъ грхъ: того и гляди оставишь гд нибудь на зимовь {По дорог отъ сверныхъ пріисковъ до Енисейска (около 200 верстъ) нтъ жилыхъ поселеній, а есть только станціи, устроенныя золотопромышленниками, он называются зимовьями. Содержатели станцій, зимовщики, получаютъ отъ золотопромышленниковъ столь недостаточное вознагражденіе, что имъ приходятся наверстывать на рабочихъ, преимущественно во время прохода послднихъ на пріиски и обратно. Въ томъ другомъ случа, зимовщики умютъ ловко разуть ихъ изъ сапогъ въ лапти.}.
— Это и впрямь, что съ деньгами опасно. Купить разв пару? на одной самъ поду, а на другую хоть ты садись, вдь ты въ городъ тоже собираешься?
— Какъ же, чудакъ, не собираться, вдь ужь говорилъ я теб, что меня Окуневъ звалъ.
Въ бутылк, которую пріятели распили, оставалось съ стаканъ водки. Макаръ хотлъ-было съ нею покончитъ, но вспомнилъ о завтрашнемъ дн и остановился.
— Въ самомъ дл, надо покрпиться, подумалъ онъ.
Но что же длать съ драгоцннымъ напиткомъ? отдать едору — жирно будетъ, черезъ его горло и то не мало прошло Макарова добра.
Макаръ вспомнилъ о Пелаге. Ея срый глазъ (другой у нея былъ какъ-то совсмъ затянутъ), лоснящіяся щеки и вся фигура, довольно плотная, вдругъ предстала въ его воображеніи съ особеннымъ оттнкомъ привлекательности. Мигомъ бутылка очутилась за пазухой, и Макаръ чуть не рысью направился къ дону станового, у котораго Пелагея исполняла обязанности прислуги.
Чтобъ таёжная женщина осталась глуха къ искушеніямъ водки, этого положительно не случается. Увидавъ бутылку, Пелагея поспшила выказать Макару всю предупредительность стараго, добраго друга. Только становой, человкъ давно женатый и боле чмъ не первой молодости, завидя Макара, зарычалъ, какъ зврь, потревоженный въ берлог, и заругался нехорошими словами.
За то кроткая, добродтельная Анна Семеновна, много терпвшая отъ легкомыслія своего супруга (и сама съ горя платившая ему чуть не двойной монетой), была какъ нельзя боле довольна такимъ явнымъ посмяніемъ со стороны Пелагеи надъ чувствами ея благоврнаго. Но послдній былъ неисправимъ, или врне сказать, приговоренъ Пелагеей: самые очевидные факты измны не могли охладить его.
Вотъ и 10-е сентября наступило. День, какъ всегда, сренькій, слегка сыплется дождь.
Безъ понужденія со стороны станового, уже третій день запьянствовавшаго, а потому на все махнувшаго рукой, рабочіе живо поднялись. Въ этотъ день урокъ замряется нсколько меньше обыкновеннаго. Но его всегда кончаютъ къ обду, т. е. къ 11 часамъ.
Когда-то въ этотъ день и совсмъ не работали, но во время восточной войны, одна золотопромышленная компанія пожертвовала на войну все золото, которое будетъ добыто въ этотъ день, и рабочіе согласились проработать. Съ тхъ поръ такъ и завелось, что 10-го сентября везд работаютъ.
Въ контор еще съ вечера готовы разсчетные листы (заслуга за 10-e сентября вносится впередъ полностью за цлый день), деньги привезены.
Уроки отработаны, машина еще не успла проглотить послднюю таратайку песковъ, а изъ разрза {Разрзомъ называютъ на пріиск земляную выемку, которая образуется посл выработки золотосодержащихъ песковъ.} уже все опрометью бросились на пріискъ.
О какихъ-нибудь стройныхъ шествіяхъ съ флагами, пніемъ приличныхъ случаю псенъ, словомъ, о какой-нибудь декораціи, столь обычной на Запад, на енисейскихъ пріискахъ и не слыхивали. Точно гонимые лютымъ врагомъ бгутъ рабочіе, одинъ другого перегоняя, и, миновавъ казармы, прямо устремляются въ контору. Тамъ въ одномъ окн выдаютъ разсчетные листы, а въ другомъ — деньги.
Получилъ свой листокъ и Макаръ. Недолго онъ подержалъ его въ рукахъ: онъ грамат не знаетъ. Конечно, есть на пріиск изъ рабочихъ двое-трое знающихъ эту хитрую штуку, есть даже основательный резонъ хорошенько поврить листокъ. Вс пріисковые рабочіе питаютъ полнйшее недовріе къ конторамъ, къ тому же рдкій матеріальный пропуститъ случай записать рабочему въ выдачу лишнюю пару рукавицъ, или фунтъ сахару. Но время ли теперь заниматься повркой!
Мысленно пославъ матеріальнаго ко всмъ чертямъ, Макаръ, не долго думая, врзывается въ толпу стоящихъ у окна, гд выдавались деньги, и, по нкоторомъ времени, получаетъ свои 86 руб. 13 1/4 коп.
И вотъ не прошло одного часа съ минуты окончанія работъ, какъ вс рабочіе получили додачу, и, за исключеніемъ небольшого числа остающихся въ зимовку, взваливши котомки на плечи, пустились въ дорогу. На пріиск, гд было 200 человкъ, теперь не остается и 20.
Въ тайг торговля крпкими напитками запрещена, только золотопромышленники имютъ право привозить въ опредленномъ количеств спиртъ, но продавать рабочимъ не могутъ, а разршается отпускать его рабочимъ безвозмездно въ видахъ улучшенія содержанія.
Но въ день разсчета близь всякаго мало-мальски порядочнаго пріиска, за ближайшей горой, открывается вольная, безпатентная торговля. Пренебрегая отдаленностью пріисковъ и нкоторыми помхами, въ род кордоннаго казака, поставленнаго по дорог на пріиски, на Питскомъ зимовь, добрые енисейскіе граждане давно уже завезли къ днямъ разсчета вполн достаточное количество спирта.
Въ открытыхъ ими распивочныхъ и на выносъ, спирта продается замчательно дешево: 2 руб. за бутылку въ 70о. Но случается, что цна доходить и до 3 р., что составитъ 50 руб. за ведро, стоющее въ Енисейск не дороже 7 руб. и притомъ въ 80о крпости. Расходы на привозъ, считая въ томъ числ и кордоннаго казака, не превышаютъ 2 р. 50 к. на ведро. Затмъ, вся разница отъ 20 до 40 р. на ведро составляетъ премію енисейцамъ за ихъ предпріимчивость, смлость и заботливость о рабочихъ, которымъ администрація до сихъ поръ отказываетъ въ прав пропиваться еще на пріискахъ при вполн легальной обстановк.
Пріисковый людъ хмлетъ необыкновенно быстро, еще разсчетъ не окончился, а у всхъ ужь въ головахъ шумитъ. Макаръ, однако, крпился, а едоръ былъ трезвъ ужь потому, что у него въ лист значилось: ‘остался долженъ 48 р. 73 3/4 к.’
Конечно, счастливцевъ, подобныхъ едору, бываетъ не особенно много, человкъ 5—8 на сотню, но за то такихъ, у которыхъ вся додача не превышаетъ 5 р., бываетъ иногда чуть не половина. Съ этимъ скромнымъ капиталомъ надо и праздникъ справить и въ волость домой прійдти, т. е. сдлать путешествіе не мене, какъ въ 500 верстъ. Мало того, предстоитъ прожить до новой наемки, начинающейся обыкновенно въ ноябр.
Въ особомъ прогон стоять забракованные кони, къ великому огорченію Макара, гндка тамъ не оказалось, не видно было также и карька лысаго. Макаръ, однако, считалъ постыднымъ ретироваться, началъ прицниваться.
— Что, Макаръ, не коня ли хочешь купить? спрашиваетъ управляющій.
— Да кони-то, Александръ Антипычъ, шибко плохи.
— Ахъ ты, чучело гороховое, много ты въ нихъ смыслишь!
Макаръ и самъ очень хорошо зналъ, что въ коняхъ ничего не смыслитъ, что потому не слдовало бы ему и путаться въ это дло. Но путешествіе верхомъ въ Енисейскъ представлялось ему столь заманчивымъ, что онъ чувствовалъ себя не въ силахъ удержаться отъ покупки коня. Къ тому же, его добрый геній, едоръ, нашептывалъ:
— А вотъ сивка, что съ мокрецами, добрый конь, настоящій возовикъ! эти мокрецы — пустое, ихъ можно вывести.
Макаръ, напуская на себя развязность знатока, пощупалъ сивк грудь, заглянулъ въ зубы, ради чего-то энергически дернулъ его за хвостъ, и кончилъ тмъ, что сторговалъ за 20 руб.
Тогда староста подалъ ему недоуздокъ и Макаръ съ торжествомъ вывелъ сивку изъ прогона. При поддержк едора, новый владлецъ кое-какъ взобрался на кона. Но, какъ онъ ни старался его пришпорить на переступь, сивка, состарвшійся въ пріисковой работ, не чувствовалъ никакой охоты къ этому алюру, остался глухъ ко всмъ ласкамъ и поощреніямъ, и иначе, какъ шагомъ, не хотлъ идти.
Это очень огорчило Макара, почему-то воображавшаго, что сивка долженъ хорошо идти переступью. Макаръ то откинется назадъ, то совсмъ повалится на гриву, и въ этомъ положеніи, отбросивъ всякую гуманность, нещадно награждаетъ сивку ударами. Въ отвтъ на это, упрямый конь разъ брыкнулъ задними ногами и притомъ настолько солидно, что у Макара прошла охота настаивать на своемъ. Затаивъ свое разочарованіе, Макаръ ршается купить блоножку, котораго продаютъ за слабосиліе. Но за то блоножка несомннно шелъ переступью. И къ общему удивленію, Макаръ далъ за блоножку 25 руб., т. е. купилъ его безъ торгу.
— Да ты, Макаръ, забери и остальныхъ коней, смясь сказалъ кто-то: — вонъ тамъ въ углу стоитъ пара — кони добрые, ты не смотри, что у нихъ теперь по три ноги, авось къ весн выростетъ и по четвертой.
— Не ямщиной ли, Макаръ Кузьмичъ, заняться хочешь, что накупаешь коней? говоритъ нарядчикъ Стершковъ: — торопись подбирать связку (т. е. четырехъ лошадей), не звай, ждетъ слухъ, что отъ рязановскихъ хотятъ придти покупать коней, такъ теб надо упредить ихъ.
Макаръ очень хорошо понималъ, что вс эти совты и пожеланія были смха ради, но вотъ именно въ пику насмшникамъ, сначала только для виду, онъ начинаетъ торговать рыжку карнаухого. безспорно добраго коня, но, къ сожалнію, сильно запаленнаго. Начавши не серьёзно, но подзадоренный новыми насмшками, Макаръ кончилъ тмъ, что купилъ и рыжку.
— Будетъ теб, говорить заботливо едоръ, изведешь вс деньги — пожалуй, на дорогу не хватитъ.
Макаръ внялъ голосу благоразумія и удалился со сцены.
— Надо бы сдло вьючное раздобыть, а то спину коню набьютъ котомки, да вдь Антипычъ, пожалуй, не продастъ.
— Чего покупать, замчаетъ едоръ: надо слова два молвить Яшк Безродному, онъ теперь вьючить хозяйскихъ коней къ отправк.
Яшка Безродный, хотя въ Троицынъ день и подрался съ Макаромъ не на животъ, а на смерть, но зла не помнилъ и въ требуемой услуг не отказалъ, разумется, получивъ за то бутылку водки. Сдло, со всми необходимыми принадлежностями, было немедленно запрятано въ котомку и навьючено лишь за пріискомъ.
Спустя полчаса, между Яшкой и матеріальнымъ происходило слдующее объясненіе:
— Иванъ Александровичъ! пожалуйте еще одно вьючное сдло.
— Да я же теб выдалъ сколько слдуетъ.
— Вы мн дали пять штукъ, надо семь, а изъ двухъ, что у меня оставались, одно совсмъ не годится — вотъ извольте посмотрть, и съ этими словами, онъ подалъ матеріальному совсмъ разбитую деревку съ какими-то обрывками вмсто ремней.
— Это откуда взялось такое борозно (т. е. никуда негодная вещь)? у насъ такого не было.
— Какъ же небыло, да это сдло еще отъ Берендаковскихъ вмст съ пріискомъ перешло.
— Что ты мн сказки-то разсказываешь! это сдло не наше, меня, братъ, не надуешь.
— Да мн чего надувать-то, корысть что ли какую отъ этого получу!
— Вы вс мошенники.
— Это кто еще мошенники, возразилъ самоувренно Яшка.— Вотъ еслибы я обмривалъ, да обвшивалъ или хозяйское добро потихоньку на чужой станъ переводилъ — ну, тогда, пожалуй, былъ бы мошенникъ.
Матеріальный, не желая выслушивать на свой счетъ какихъ-нибудь боле нескромныхъ разоблаченій, съ сердцемъ выбросилъ изъ выбора новую деревягу. Но старая негодная осталась въ рукахъ Яшки и при случа опять сыграетъ роль, только что нами описанную.
Макаръ былъ человкъ признательный. Прежде, чмъ уйти съ пріиска, гд онъ за разное время прожилъ боле трехъ лтъ, онъ зашелъ проститься съ управляющимъ. Тотъ пожелалъ Макару счастливаго пути, а, главное, не запьянствовать дорогой.
— Будьте спокойны, это художество я ужь теперь бросилъ!
— Хорошо, коли бросилъ, только на долго ли?
— Да какъ Богъ поможетъ, статься можетъ, и навсегда. А за ваше здоровье слдовало бы на послдокъ рюмочку выпить…
— Ну, вотъ видишь, надолго ли тебя стало.
— Да вдь только одну, и притомъ за ваше здоровье, какая же изъ того можетъ быть бда?
Управляющій веллъ подать.
А тамъ еще по одной Макаръ выпилъ у матеріальнаго и станового.
— Пора, Макаръ, смотри, скоро завечеретъ, не успешь сегодня добраться до Селидона.
Макаръ услся на блоножку, оправился, хозяйскимъ оконъ еще разъ взглянулъ на мшки, наложенные на третьяго коня, и сдлалъ замчаніе едору, чтобы тотъ поглядывалъ за своимъ конемъ. Затмъ, снялъ шапку, перекрестился и нсколько взволнованнымъ голосомъ произнесъ:
— Прощай, Любкошъ {Названіе золотоносной рчки.}, а славное здсь было житье, сколько одной водки выпито! Но не усплъ онъ кончить, какъ откуда ни возьмись Пелагея.
— Путь-дорога, Макаръ Кузьмичъ!
— Прощай, кривая! равнодушно отвтилъ Макаръ.
Мысль объ Енисейск и необыкновенной любезности тамошнихъ красавицъ сдлала его въ эту минуту совершенно равнодушнымъ къ прелестямъ Пелагеи. Онъ даже подумалъ:
‘Тамъ этакимъ вся цна пятакъ’.
— Ишь зазнался! въ догонку послала ему Пелагея, задтая за живое пренебреженіемъ Макара:— чтобъ теб дальше Николаевскаго не дохать.
Впрочемъ, мысль объ Енисейск лишь на минуту мелькнула въ голов Макара, его теперь наполняетъ совсмъ особое чувство. Какъ это ни странно для него самого, но онъ хорошо сознаетъ, что детъ на своемъ собственномъ кон, что позади его слдуетъ его же вьючный конь, мало того, даже едоръ, съ которымъ еще вчера Макаръ стоялъ вмст на канавк, теперь собственно говоря, не боле, какъ конюхъ Макара.
‘А вдь только уполномоченные, да управляющіе здятъ съ конюхами, подумалъ Макаръ:— простой служака завсегда детъ одинъ’.
Нчто похожее на улыбку, не ту надменную, самодовольную, что повременимъ осняетъ чело какого-нибудь чиновнаго или финансоваго выскочки, а простодушную, безъ утайки говорящую: ‘ишь какая теб, собачьему сыну, линія вышла’, пріятно оттнило вытянутое и испитое лицо Макара. Что-то доброе, мягкое проскользнуло по его душ, и онъ ласково потрепалъ блоножку по ше. Даже пожаллъ, что въ торопятъ забылъ захватить на приск овса.
— Скотинку надо кормить, чтобы она работала, наставительно замтилъ онъ про себя.
И какъ легко было добыть пуда два овса — стоило только дать старост рублевку. А теперь придется на зимовьяхъ платить два рублика за пудъ! Разв на Николаевскомъ попытаться — тамъ можетъ быть дешевле.
— А что, въ самомъ дл, не завернуть ли въ Николаевскій? Тамъ теперь дымъ коромысломъ, гуляетъ приходящаго народу видимо-невидимо.
Макаръ собственно о гульб не думаетъ, но его тянетъ на Николаевскій пріискъ тщеславіе.
— Ты что, едоръ, остановился?
— Да подкову поднять, пригодится, можетъ быть. Постой-ко, Макаръ, твой блоножка расковался, такъ и есть — подкова-то, должно быть, его. Ахъ, паря, дорога больно плоха, какъ ты подешь на некованномъ?
— Да, видно надо завернуть на Николаевскій въ Василью, у него можно будетъ подковать.
Сдлавъ своротъ въ сторону и прохавъ не боле полуверсты, наши путешественники были уже на Николаевскомъ.
Николаевскій пріискъ не работается боле 10-ти лтъ и на немъ, кром караульнаго, никто не живетъ. Но, находясь почти въ центр пріисковъ, онъ сдлался любимымъ становищемъ проходящихъ рабочихъ.
Когда Макаръ и едоръ подъхали къ главному стоку, гд жилъ караульный, они нашли на пріисковой площадк человкъ 200 рабочихъ, расположившихся различными группами. Большая часть изъ нихъ завернула сюда лишь на минуту, чтобы сождать почему-нибудь отставшихъ пріятелей. Еще немногіе были, что называется, въ подпитіи, но зато вс были навесел.
Караульный и его жена поминутно сновали. Одному даютъ лепешку, другому щей, съ большинствомъ ведутъ разговоръ мимикой насчетъ водки. Этого благодтельнаго снадобья запасено вдоволь для добрыхъ гостей и отпускается оно очень дешево: 30 коп. за чайную чашку.
Первый день торговля не важная, изъ проходящихъ почти всякій выпьетъ по чашк, немногіе боле. Зато на другой, на третій день приходятъ настоящіе желанные гости. Это, по большей части, рабочіе, оставшіеся въ зимовк: они получаютъ льготу отъ работъ съ 10-го 16-е сентября. Въ зимовк остаются или т, что не любятъ бродить и по цлымъ годамъ работаютъ въ одной компаніи и, значитъ, имютъ въ разсчет порядочную додачу, или же, напротивъ, такіе, которымъ въ разсчетъ ничего не приходится. Эти послдніе обыкновенно берутъ небольшой задатокъ, хоть 5 р., и не скрываютъ, что берутъ его на кутежку.
Оставшіеся въ зимовк не довольствуются тмъ, что кутятъ на своемъ пріиск. Тутъ, въ это время, хотя дисциплина и исчезаетъ, но все какъ-то стснительно. Настоящіе кутилы уходятъ для полнаго простора на пустые станы, т. е. на пріискъ, гд работы съ нкоторыхъ поръ остановились. На такихъ пріискахъ проживаютъ только караульные. Одинъ изъ самыхъ любимыхъ пустыхъ становъ — Николаевскій пріискъ.
Представьте себ нсколько сотъ человкъ рабочихъ, которые, кое-какъ повъ 10-го сентября, затмъ, втеченіи нсколькихъ дней, питаются одной водкой. Пьетъ же водку какой-нибудь Иванъ Непомнящій до тхъ поръ, пока есть деньги, сколько бы онъ ихъ въ разсчетъ ни получилъ. Но если онъ заправскій кутила, то этихъ денегъ ему не хватитъ до 16-го числа, когда опятъ начинаются работы. А что не пропьетъ, то вытащатъ добрые пріятели. Въ такихъ доброжелательныхъ пріятеляхъ никогда не бываетъ недостатка.
Пьютъ добрые люди, поютъ псни, впрочемъ, ни одной до конца не дотянутъ. Притомъ, если Иванъ Непомнящій съ ближайшей къ нему компаніею начинаетъ ‘внизъ по матушк по Волг’, это нисколько не мшаетъ за тмъ же столомъ сидящему Григорью Ерлыкову тянуть почему-то особенно ему симпатичныя слова ‘воръ-воробей’. ‘Внизъ по матушк’ брошено недоптымъ и сосди принялись за ‘солнце на закат’, а Григорій все продолжаетъ свое ‘воръ-воробей’. Наконецъ, видимо приходить въ паосъ и разражается такимъ ревомъ, что все разноголосое общество на минуту смолкаетъ. Довольный тмъ, что ему удалось всхъ переголосить, Григорій и самъ замолчитъ.
— А чего онъ, братцы мшаетъ намъ пть, какъ бы опомнившись вдругъ заявляетъ Иванъ Непомнящій. И не долго думая вцпляется Григорью въ волосы.
Послдній, конечно, не затрудняется дать надлежащій отвтъ, адресуя его прямо въ физіономію Ивану Непомнящему. Но это маленькое недоразумніе скоро прекращается, благодаря главнымъ образомъ тому обстоятельству, что, въ настоящемъ случа, довольно широкій столъ раздляетъ нашихъ пріятелей. Однако, бываетъ и такъ, что столкновеніе принимаетъ боле острый характеръ. Присутствующая публика сначала слдитъ въ качеств празднаго зрителя. По нкоторомъ времени, наиболе воспріимчивые не выдерживаютъ и устремляются въ битву, нанося удары, и не разбирая кому они достаются. Проливаются буквально потоки крови. Ни мольбы о пощад, ни воплей и стенаній отъ физической боли, ни торжествующихъ криковъ побдителей — ничего подобнаго не замтилъ бы въ это время посторонній наблюдатель, только слышится все покрывающій тяжелый гулъ, и тянется довольно долго, повидимому, совершенно безцльное разсыпаніе ударовъ направо и налво.
Но въ силу какой-то естественной центростремительности, мало по малу удары начинаютъ обрушиться на кого нибудь одного и за частую совсмъ не на того, кто затялъ драку. Сначала онъ довольно стоически выноситъ градъ ударовъ, все усиливающійся и усиливающійся, какъ будто ждетъ — а вотъ туча сейчасъ отойдетъ въ сторону. Но туча нетолько не отходитъ, а становится все грозне. Сначала изъ глазъ усиленно сыплются искры, каждый ударъ затмъ отзывается дче и остре. Но вотъ въ глазахъ длается мутно, а потомъ и совсмъ темно. Вдругъ чей-то ударъ въ грудь точно ножекъ входитъ въ сердце несчастнаго, онъ валится, и хриплый вопль его заглушаетъ вс гогочущіе голоса.
Тутъ кидается въ толпу караульный. Изъ страха уголовщины, онъ, какъ только затялась драка, все время оставался въ казарм въ выжидательномъ положеніи и велъ примирительную пропаганду между наимене пьяными. Теперь при ихъ поддержк ему кое-какъ удается прекратить битву и развести дерущихся. Т не сразу приходятъ въ себя, особенно сильно побитые лзутъ снова въ битву.
Но бдительность караульнаго, а больше всего утомленіе бойцовъ полагаютъ предлъ дальнйшему пролитію крови. Продолжается лишь словесная перепалка.
— Ужь ты постой, разбойничья харя, сверчу я ее теб когда нибудь на сторону! кричитъ Маркъ-Волчекъ, физіономія котораго представляетъ сплошной кровавый бифштексъ.
— Ладно, мало теб досталось, возражаетъ Тарасъ изъ французовъ:— въ другой разъ угощу почище.
Мало по малу и перебранка стихаетъ. Снова раздается разноголосое пніе, друзья и враги принимаются за прерванную попойку.
Наскучатъ псни, надостъ междоусобіе, принимаются за женъ, закожныхъ или гражданскихъ, все равно.
Женщинамъ въ эти дни веселія достается жутко. Любя не мене мужчинъ водку, он охотно принимаютъ участіе въ попойкахъ, но играя въ нихъ пассивную роль, подвергаются всю дикимъ капризамъ обезумвшихъ отъ пьянства мужей, любовниковъ и случайныхъ пріятелей. Недаромъ мужчины иронически прозвали разсчетъ ‘бабьимъ праздникомъ’. Иной молодецъ бьетъ свою подругу такъ, что, со стороны глядя, можно подумать, ужь не подрядъ ли онъ взялъ свести ее со свта и притомъ возможно мучительнйшимъ способомъ. Публика все это видитъ, но никому и въ голову не придетъ вмшаться въ нечеловческую забаву. Наконецъ, у нашего пріятеля устаютъ руки и онъ бросаетъ обезпамятвшую женщину. Кажется, ей не встать съ мста.
— Небось, он живучи какъ кошки, заявляетъ какой нибудь сострадательный зритель въ отвтъ на нсколько опасливое замчаніе новичка служащаго.
И въ самою дл, таёжныя женщины удивительно отходчивы. Не успешь оглянуться, а потерпвшая уже въ веселою обществ пріятелей ея мужа или любовника, пьетъ вино и распваетъ псни. Такъ ли же легко у нея на душ — этого утверждать не берусь.
Несмотря на суровую строптивость мужей, таёжныя женщины въ то же время поразительно легкомысленны, за кусокъ сахару, глотокъ водки он готовы отдаться хоть самому чорту. До поры до времени, мужья смотрятъ на это какъ бы на естественное зло, пожалуй даже какъ на бабье право, мало того, иногда эксплуатируютъ, какъ доходную статью. Но достаточно, по большей части, самаго ничтожнаго повода и часъ расплаты приходитъ во всей его ужасающей суровости. Впрочемъ, главная расплата всегда откладывается на разсчетъ — тутъ обыкновенно припоминаются вс годичныя прегршенія, и даже искупленныя.
Однако, есть основаніе думать, что мужьями при этой варварской расправ руководитъ не столько мстительное чувство, какъ потребность въ своего рода разнообразіи.
Въ самою дл, прекрасная вещь водка, очень можетъ бытъ, что лучше ея нтъ ничего на свт, но все же одурь возьметъ, если только пить, пить и ничего больше. А вотъ сначала выпить, потомъ побить жену, опять выпить и опять побить — такимъ манерою не наскучитъ жить всю жизнь. А для вящаго разнообразія, можно поцарапаться съ кмъ нибудь изъ пріятелей.
Между промысловымъ рабочимъ людомъ, какъ и вообще въ Сибири, весьма развитъ такъ называемый гражданскій бракъ. Дло объясняется тмъ, что вступленіе въ законный бракъ обставлено разными формальностями, а справки ‘о неимніи препятствій’ зачастую продолжаются по нскольку лтъ, и ни къ чему не приводятъ. Къ тому же, и денежные расходы велики.
Вс живавшіе въ Сибири подтвердитъ, что гражданскія супружества отличаются несравненно боле мягкимъ характеромъ отношеній, чмъ законныя. И притомъ, за рдкими исключеніями, это очень прочныя отношенія, разв только смерть ихъ прерываетъ. Но все-таки у прекраснаго пола сказывается постоянное стремленіе къ легализированію своего положенія.
— А что, Леонидъ едорычъ, не пришла ли наша ‘справка’? спрашиваетъ какая-нибудь пріисковая Марья.
— Нтъ еще, не пришла.
— Что же это какъ она долго ходитъ?
Марья въ простот и не подозрваетъ, что интересующая ее справка просто лежитъ безъ движенія: вдь ужь скоро будетъ четыре года, какъ подано прошеніе.
— Не знаю, милая, да ты о чемъ хлопочешь? вдь вы съ Шехуринымъ ладно живете, онъ тебя не бьетъ.
— Живемъ-то мы ладно, а все же лучше повнчаться — грха меньше.
Наконецъ, наступаетъ шестой годъ, а справки все нтъ. Между тмъ, Шехурину пофартило, т. е. посчастливилось на старательскомъ золот и въ карман у него завелись кое-какіе экстраординарные гроши. Далъ онъ отцу Матвю лишнюю красненькую, такъ тотъ повнчалъ его и безъ справокъ.
Шихуринъ изъ трезвыхъ. Не то, чтобы совсмъ не пилъ водки — такихъ вы не найдете на пріискахъ днемъ съ огнемъ — но онъ никогда не напивался до безпамятства. Въ день бракосочетанія онъ выпилъ умренно, но, несмотря на то, почелъ первою и священною обязанностью побить свою супругу, которую до того времени пальцемъ не трогалъ.
Тотъ же Леонидъ едорычъ видитъ Марью въ слезахъ.
— Ну, что Марья, не говорилъ ли я теб, что лучше не внчаться.
— Да кто его зналъ, былъ тихій, а тутъ точно ошаллъ…
Но вернемся къ прерванному повствованію.
Если составится кружокъ любителей въ три листика, то, наврно, среди его окажется молодецъ хотя и выпившій не мало, но, тмъ не мене, совершенно владющій собой. Онъ-то собственно и подбиваетъ на игру, изъ каковыхъ самая любимая, конечно, три листика.
Конечно, не безъ того, чтобы подчасъ и недосталось такому молодцу, иной проигравшійся рабочій начинаетъ требовать трешника на водку, и, разумется, получаетъ отказъ.
— Дай же, Майловъ, три рубля.
— На что теб деньги?
— Говорятъ теб, дай! настойчиво продолжаетъ Монаховъ, спустившій Майлову все до гроша.
— Поди ты жъ лшему…
— Такъ вотъ ты каковъ! разсвирпвъ, закричитъ Монаховъ, и, не долго думая, давай душить Майлова.
Эпизодъ до такой степени обычный, что даже никто не обратитъ на него вниманія.
— А, Макаръ! закричало нсколько голосовъ, завидя нашего пріятеля.
— Смотри ребята, какой онъ сталъ важный, даже коника завелъ, замтилъ артельщикъ Кириленко, работавшій на томъ же Михайловскомъ, гд былъ и Макаръ.
Вс обступили Макара и стали разсматривать его коней. Кто хвалилъ покупку, кто ее ни во что не ставилъ.