О СЧАСТЛИВОЙ ЖЕНЩИНЕ…
О СЧАСТЛИВОЙ ЖЕНЩИНЕ…
(Послесловие к роману Евдокиии Нагродской ‘Гнев Диониса’)
(Послесловие к роману Евдокиии Нагродской ‘Гнев Диониса’)
М. В. Михайлова. О счастливой женщине…, Нагродская Евдокия Аполлоновна, Год: 1994
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Мария Михайлова
Источник: Нагродская Е. Гнев Диониса. — М.: Изд. группа ‘Прогресс’ — ‘Литера’, 1994.
Роман, последнюю страницу которого сейчас перевернул читатель, в свое время, в 1910 году, был сенсацией. Неизвестный автор, захватывающая интрига, прикосновение к острым темам, обсуждение дискуссионных проблем: взаимоотношение полов, родительский долг, супружеская верность, ответственность перед творческим да-ром и искусством — все это обеспечило успех, который превзошел все ожидания. Немалый ти-раж книги разошелся в считанные дни, потребовались новые и новые переиздания. И так вплоть до революции 1917 года, когда десятая публика-ция ‘Гнева Диониса’ стала последней.
Читателям Советской России знакомство с творчеством Евдокии Аполлоновны Нагродской (1866—1930) было заказано. Во-первых, потому, что является ‘типичной выразительницей мещанской идеологии’ (так гласила ‘Литературная энциклопедия’ 1934 года), во-вторых, потому, что стала белоэмигранткой. Не спасло наследие писа-тельницы, или хотя бы ‘Гнев Диониса’, то, что провозгласительница новой революционной поло-вой морали Александра Коллонтай в Тате, главной героине романа, увидела прообраз ‘новой жен-щины’, решительной, смелой, способной освободиться от власти мужчины, перебороть свою страсть и полностью отдаться творчеству. Несомненно, в такой трактовке образа сквозила программа-максимум, которую большевизм предлагал женщине. Коллонтай даже считала, что точку в романе следовало поставить в том месте, где Тата покидала своего возлюбленного, унося под сердцем его ребенка. Всю остальную часть романа Коллонтай охарактеризовала как ‘придуманную’, созданную на потребу буржу-азной морали.
К счастью, Нагродская или не знала, или не прислушивалась к подобным советам. Потому и вышел из-под ее пера не программный документ, а живая история, подкупающая своей естественностью, непредсказуемой запутанностью и не-упорядоченной сложностью. Хотя, что греха таить, автор, несомненно, хотела создать произведение, способное помочь женщинам, научить их быть счастливыми, пусть даже в обход общепринятой морали, но сохраняя при этом доброту и человечность. Этот легкий налет дидактизма ничуть не портит общего впечатления, а скорее подталки-вает к мысли, что нет безвыходных ситуаций. Этот светлый, гуманный взгляд на мир и природу человека отмечали все, кто когда-либо писал о произведениях Нагродской. Его она смогла про-нести через всю жизнь.
Уже в эмиграции, в Париже, будучи немолодой и не совсем здоровой, она производила то же впечатление счастливой женщины, которое остается в памяти читателя и от ее героинь, не пасующих перед трудностями, остающихся чувствительными, эмоциональными, заблуждающимися, робкими, отважными, безоглядными, твердыми, сдержанными, стойкими — словом, совмещающими в себе все те противоположные качества, которые и образуют тот уникальный сплав, что именуется женщиной. Знавшие Нагродскую всегда вспоминали ее некрасивое, но выразительное лицо, лукавые, светящиеся задором глаза, жизнерадостный юмор. Общение с ней было подарком для собе-седника. Она могла поддержать любой разговор, ее суждения были нешаблонны, остры.
Впрочем, оригинальность ее взгляда на вещи, самостоятельность позиции читатель мог ощутить и в ‘Гневе Диониса’, хотя современники и упрекали ее в некритическом следовании теории знаменитого австрийского ученого Отто Вейнингера о женственных мужчинах и мужественных женщинах, изложенной им в исследовании ‘Пол и ха-рактер’, в 1903 году буквально потрясшем всю Европу. Однако зависимость писательницы от ставшей популярной теории кажется весьма пре-увеличенной. Ведь главный тезис О. Вейнингера — отсутствие у женщины души, ее неспособность существовать в сфере этических представлений. Нагродская же, напротив, всячески подчеркивает душевность обладающего женским началом Старка и известную холодность и даже рациональ-ность (при всей буре охвативших ее чувств!) Тэты. Также нельзя утверждать, что начисто лишено этического основания решение, предложенное Старком в ситуации, связанной с рождением ребенка. Кроме того, Нагродская не одаривает Тату и гениальностью, на которую, по Вейнингеру, могут претендовать только мужчины. Писательница, по-видимому, совершенно справедливо заключа-ет, что гений как среди женщин, так и среди мужчин — явление достаточно редкое…
Автора ‘Гнева Диониса’ упрекали и в некото-рой искусственности фабулы, схематизме сюжета, геометрической правильности расстановки персонажей, нарочитой скомбинированности встреч, расставаний, совпадений и случайностей, наконец — в неспособности художественно выявить главную идею произведения, для словесного изложения которой понадобился практически не участвующий в действии герой. Однако и эти за-мечания представляются несправедливыми, по-скольку именно занимательность сюжета, изобилующего непредвиденными поворотами (чего стоит только одно неосуществившееся ожидание читателя: мы уверены, что Старк окажется демони-ческим соблазнителем, а он становится нежным и преданным возлюбленным), парадоксальность по-ведения героев (реакция Ильи на признание жены, например) держит читателя в постоянном напряжении, заставляя все время гадать — что же будет дальше…
Эти упреки может опровергнуть и признание самой писательницы: ‘Знаете, я ведь пишу для себя. Не могу не писать. Воображение рисует типы, сцены, разговоры. И мне интересно самой, что выйдет из этих отношений. Иногда герои меня не слушаются, живут, действуют по-своему’ (‘Последние новости’, 23 мая 1930 г.).
Возможно, и ‘Гнев Диониса’ она писала ‘для себя’. По крайней мере, существует легенда, что, начав писать довольно рано, она не спешила публиковаться. Ее друзья решили к какому-то празднику преподнести ей подарок: напечатали одну из рукописей. Она не придала этому особого значения и уехала за границу, где вскоре и получила телеграмму следующего содержания: ‘Весь тираж распродан. Готовим второе издание’. Так появился ‘Гнев Диониса’. Так началась ее устойчивая известность, продлившаяся до последних дней, хотя сама Нагродская никогда не стремилась быть на виду, в эмиграции не уча-ствовала ни в каких кружках и объединениях (поэтому, кстати, так скудны биографические сведения о ней).
О своих творческих принципах она рассказала в одном из лучших рассказов — ‘Сын’ (1915), героиня которого целиком погружена в воображаемый мир, мир грез и фантазий. Но в отличие от мальчика Вани, с которым она делится сокровенным и который тоже увлекается вымышленными историями, где действуют главным образом разбойники да колдуны, она твердо стоит на том, что надо выдумывать про ‘простое’, т.е. про жизнь, но при этом обязательно сохранять дистанцию, которая и отделяет скучную ‘правду’ обыденно-сти от яркой ‘лжи’ книжной выдумки.
Эту способность отчетливо прописывать ха-рактеры, быть приметливой в деталях, тонко чув-ствовать психологию, настроение человека, верно угадывать динамику его характера Е. Нагродская, несомненно, унаследовала от матери, знаменитой Авдотьи Яковлевны Панаевой, бывшей в течение 15 лет гражданской женой Н. А. Некрасова и по-дарившей русской литературе, по словам К. Чуковского, ‘самую аппетитную книгу во всей нашей мемуарной словесности’ — свои ‘Воспоминания’, где ‘живописно, драматично, ослепитель-но ярко’ запечатлены А. Григорьев и Ф. Достоевский, Л.Толстой и А. Фет, А. Добролюбов и А. Герцен. Надо думать, что и воспитанием и образованием Нагродская также обязана матери, всю жизнь страдавшей от отсутствия детей и познав-шей только в 4 6 лет радость материнства. Они-то и позволили писательнице не только весьма профессионально судить об изобразительном искусстве (некоторые критики даже подумали, что автором ‘Гнева Диониса’ является художница), не только глубоко понимать красоту природы и чужих стран, но и быть хозяйкой довольно известного в 1910-х годах салона, собиравшего по четвергам на Мойке самую разношерстную публику, в который заглядывали и такие знаменитости, как Михаил Кузмин.
Нагродской написано много. В России — романы ‘Борьба микробов’, ‘У бронзовой двери’, ‘Злые духи’, рассказы, полные мистики и таинственных происшествий. В Германии и Франции — повести ‘Правда о семье моей жены’, ‘Записки Романа Васильевича’, наконец, трехтомное исто-рическое повествование о нескольких поколениях дворянской семьи, охватывающее эпоху Екатерины II и Александра I, — ‘Река времен’. Но несмотря на то, что во всех них присутствуют и занимательность, и удивительное переплетение судеб, и искусное чередование трогательных и драматических сцен, везде автор умело завязывает сюжетные узлы и так же удачно их распутывает, проводя своих героев через жизненные лабиринты, — ни в одном из них нет той внутренней правды переживаний, той напряженной эмоциональности и исповедальной искренности, по которой всегда тоскует истинный и благодарный читатель и которая есть в ‘Гневе Диониса’.