M. ОСОРГИН. ‘ПОВЕСТЬ О СЕСТРЕ’
M. ОСОРГИН. ‘ПОВЕСТЬ О СЕСТРЕ’
1931 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
М. Осоргин. ‘Повесть о сестре’, Куприн Александр Иванович, Год: 1931
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Куприн А. И. Пёстрая книга. Несобранное и забытое.
Пенза, 2015.
Не только необходимо, но и радостно писать об Осоргине, следя за тем, как в зрелые годы, знаменующие поворот к спокойной мудрости, растет, крепнет и расширяется его бодрый и добрый талант. Сама судьба, знающая всю мощную силу первичных жизненных восприятий, милостиво позаботилась о Михаиле Андреевиче, окружив его детство, отрочество и юность благоприятными условиями и богатыми впечатлениями, которые впоследствии обратятся для писателя в обширный словарь и в неиссякаемый материал.
В ранние полусознательные годы — свободная, привольная жизнь в дружной, ласковой, заботливой семье, глубокая дальняя провинция, Прикамский край, отроги Уральских гор. Богатая хлебородная губерния, не без гордости называющая себя житницей средней и скверной России, коренное население из государственных крестьян, никогда не знавших над собою ига крепостничества, откуда и непринужденный, ловкий, меткий язык. Полноводная Кама, одна из прекраснейших российских рек, о которой камчане сказывают, что не она впадает в Волгу, а наоборот, Волга — один из ее притоков. Великолепные хвойные леса, горы, обширные поля, тенистые островки. Великое множество зверья, птиц, цветов, ягод, грибов и бабочек. Рыбная ловля, купанье, коньки и лыжи, легкие лодки. Чистый воздух, прозрачное небо… Нет! Горе тем русским писателям нового поколения, детство которых протекает в тесных городских каморках с единственным видом из окна на соседний брандмайер.
Потом Москва, удивительнейший город, с Москвой-рекою, с Сивцевым Вражком, с Охотным Рядом, с Манежем на Моховой, с Кремлем и Кузнецким мостом, с Кривоколенным переулком, с Иверской, со старым Пименом и с Николой на Курьих ножках, с Собачьей площадкой, Живодерней и множеством тупиков.
А в Москве, как центр, как пуп заветного города, — Московский университет, старейший из всех русских высших училищ, возлюбленная заранее aima mater со своими традициями и привилегиями, проказами, буйством и свободолюбием. Первая пылкая клятва в вечной дружбе и невинные кутежи. Первая робкая любовь и первые жалкие рифмованные строки, написанные в сладком бреду, когда голова пылала, волосы ерошились дыбом, а руки были, как лед.
Потом неизбежная, как корь, полоса горячего, самоотверженного социализма.
Партии, ночные споры до хрипоты, протесты, митинги, массовки, подпольная литература, пылкие и нелепые прокламации, а потом, как полагается, сначала Бутырки, а из них ссылка в места столь или не столь отдаленные, из которых один путь — самовольный уход из России, нелегальное положение и скудная эмигрантская жизнь… Но в молодости все переносится легко и все, что прошло, то будет мило. А за то перед юношей невзыскательным, терпеливым и любящим жизнь, открывается совсем новый мир — Европа. И вот уже бродит молодой писатель по городам и весям благословенной Италии, где каждый шаг, каждый взор, каждый звук, каждый жест — красота и прелесть.
Вот жизненная школа Осоргина. Как много было в ней и радостных и горьких минут, встреч, знакомств и приключений, восторгов и разочарований, выигрышей и проигрышей, сколько вольных, бродяжнических впечатлений, из запаса которых Осоргин свободной рукой черпает свои чудесные повести и рассказы. И три магнита прошлого особенно мощно притягивают его творческие вкусы: Кама, Москва-река и Тибр. И мотивы, взятые оттуда, особенно сильно волнуют нас. ‘Сивцев Вражек’, ‘Очерки современной Италии’, ‘Там, где был счастлив’, ‘Повесть о сестре’ и другие произведения Осоргина всегда звучат его любимыми лейтмотивами.
Сегодня я вторично прочитал ‘Повесть о сестре’. Прочитал с вниманием, гораздо более глубоким, чем в первый раз, и твердо знаю, что пройдет некоторое время, и я снова разверну эту книжку в синем переплете, с белыми литерами, и опять унесусь воображением в чужую мне семью, к незнакомым мне людям. Не это ли притягательное свойство книги, больше и яснее всяких критических мудрствований свидетельствует о ее прочной добротности? Говорить же о ней в печати можно с полной свободой, ибо Осоргин предпослал ей предисловие: ‘В этой книжке записан рассказ пожилого чиновника, сейчас беженца, о его умершей сестре. Тот, чье имя на обложке, только постарался сохранить простоту рассказа, придать ему обычную литературную форму…’
Ну что же? Честь, и хвала, и благодарность М.А. Осоргину за его любовную и тщательную работу. ‘Повесть о сестре’ оказалась превосходной книгой: чистой, понятной, написанной свободным пером и потому незабываемой, редкость для современной литературы.
В нынешних романах о детях в младенческом периоде совсем не упоминается: будущий исследователь современной беллетристики может подумать, что в наше дикое время все дети вымерли от какой-то свирепой мировой эпидемии или вовсе перестали появляться на свет Божий благодаря абортам. Осоргин смело и в то же время очень мило начинает свою повесть с детей:
‘ — Катя, ты что там делаешь?
— Ах, мамочка, мне некогда, я рождаю сына.
Мать, сквозь смех, старается быть серьезной и строгой: ‘Иди сюда, раз я тебя зову. Успеешь наиграться’. Катя вбегает с куклой и большими ножницами. У куклы настоящие волосы, но неровно обрезаны и торчат клочьями. Одна рука куклы беспомощно болтается на нитке.
— Что ты делаешь?
— Мамочка, я ее стригла, потому что я, мамочка, больше не хочу дочери. У меня дочерей много, и с ними большая возня, а это будет сын, и его уже зовут Сережей. И мне еще нужно пришить руку, на случай сраженья. Он у меня очень смелый и всех колотит.
— Ну, Катюх, как хочешь, а, по-моему, жалко такие волосы.
— Мне тоже, мамочка, жалко, но знаешь, ради детей…’.
Эти куклы через много лет опять войдут в повесть, как нужный и тонкий рефрен. Катя вышла замуж, Катя уже беременна и, за отъездом мужа, живет в родном доме…
‘Однажды я услышал в ее комнате тихий и оживленный разговор. Говорил голос Кати, и никто ей не отвечал. Я прокрался к двери и заглянул. Катя с длинной косой, в светлом платье, сидела на Лизиной кровати, окруженная куклами. Самую большую, ту, которая открывала и закрывала глаза, Катя держала на руках, приглаживая ей какой-то бантик. И я услышал, как она сердитым шепотом говорила:
— Ах, тебе не нравится, тебе не нравится красный? Очень жаль, очень жаль, но другого нет. Пока походи с таким, а потом мама тебе купит голубенький. Да ну же, не вертись’.
В нашей далекой невозвратимой прежней жизни — такой доверчивой, ладной, чистой и прочной — одною из ее невинных прелестей было восторженное обожание старшей сестры — возвышенного, неземного, прекрасного существа, утешительницы, советчицы, доброй и ласковой покровительницы, предмета рыцарской гордости.
Но замужняя жизнь Катюши складывается несчастливо. На подробности семейного раскола автор осторожно опускает занавес, но достаточно горьких слов, где-то вычитанных, которые Катюша с отвращением бросила мужу:
— Муж, спустившийся до горничной, приглашает жену отдаться лакею.
И вот растоптана, искалечена, забрызгана грязью светлая жизнь исключительной, редкой женщины, созданной Богом в добрый час лада, любви, радости творчества и неиссякаемого добра. Внешняя жизнь остается прежней: холодный, комфортабельный дом, определенные часы для завтраков и обедов, обязательные знакомства, хорошие, умные, приличные дети (нельзя же их подвергать ужасам развода и разрозненной жизни).
Но внутри, в душе Катюши полное разорение и холодный мрак. Одна мысль о мужской любви кажется ей омерзительной.
И когда ее брат получает из далекой Москвы от племянника Володи известие о том, что мама скончалась после вторичной операции, он не потрясен и не удивлен. Еще раньше, плывя на пароходе по Каме вместе с Катюшей, он, в один предутренний час, понял, что душа его возлюбленной сестры опустела и умирает. И сам жизнерадостный Котик меркнет и гаснет душою без сестры в провинции на казенной службе. Можно было бы озаглавить новое произведение Осоргина ‘Повестью о двух сестрах’, если бы другая младшая сестра, Лиза, не терялась и не стушевывалась бы окончательно рядом с живым, блестящим, прекрасным образом Катюши. Лиза обыкновенная, совсем обыкновенная женщина. Муж у нее очень милый и добродушный человек, с брюшком и лысиной, не очень молодой, не очень умный, но веселый и приятный. Лиза, методичная, хозяйственная и заботливая, сразу создала себе ту жизнь, которая ей была нужна: очаг, любящего мужа, удобную квартиру, полную уюта. С особенным удовольствием она говорит: ‘Мой муж, мы с мужем’. Она счастлива по-своему, и счастлива вполне.
1931 г. был плодовитым для Осоргина. В течение его он написал и издал еще другую книгу — ‘Чудо на озере’. Рассказать о ней мне не позволяет ни время, ни место. А жаль!
Рецензия на книгу М.А. Осоргина впервые напечатана в ‘Новой газете’. — Париж. — 1931. — 15 марта. — No 2.
— Осоргин Михаил Андреевич, настоящая фамилия Ильин (1878 — 1942) — русский писатель. Входил в круг знакомых Куприна. В 1922 г. с группой оппозиционно настроенных представителей отечественной интеллигенции (Н. Бердяев, Н. Лосский и др.) выслан из СССР. Жил в Берлине, с 1923 г. — в Париже. Слава большого писателя пришла к Осоргину в эмиграции, где созданы и опубликованы произведения: ‘Сивцев Вражек’ (1928), ‘Вещи человека’ (1929), ‘Повесть о сестре’ (1931), ‘Свидетель истории’ (1932), ‘Вольный каменщик’ (1937) и др.
Близкое знакомство Куприна и Осоргина относится к парижскому периоду. В статье ‘Старый начетчик’ (1925) Куприн в связи с высказываниями русской эмиграции по вопросу возвращения в Россию характеризовал Осоргина и его талант: ‘Ну, Осоргина я еще понимаю. Молодой человек, лет тридцати трех, недурной наружности, свистун, весельчак и наездник (вернее — поддужный), кроме того, парень, не лишенный острого, хваткого, развязного таланта. Ему легко: ошибся, засмеялся, пожал плечами, и все прошло, поскакал дальше. Любимец публики, балованное дитя’. После выхода крупных произведений главным достоинством его книг рецензент считал доброту, простоту, чистоту и зоркость автора. Осоргин — один из представителей зарубежной критики, обратившийся к творчеству Куприна. После выхода сборника ‘Храбрые беглецы’ (1928) из общего потока рассказов для детского чтения Осоргин выделил рассказ ‘Козлиная жизнь’ (Мих. Осоргин. Куприн. — Последние новости. — 1930. — 29 мая. — No 3354). В преддверии выхода романа ‘Юнкера’ Осоргин поместил благожелательную рецензию ‘Москва и молодость’ (Последние новости. — Париж. — 1932. — 20 октября. — No 4229). На выход книги ‘Жанета’ откликнулся рецензией ‘Новая книга Куприна’ (Последние новости. — 1934. — 4 августа). Печатается по первой публикации.