М. Горькій. Мщане. Сцены въ дом Безсменова. Драматическій эскизъ въ 4 актахъ. Спб. 1902.
М. Горькій. Мщане. Сцены въ дом Безсменова. Драматическій эскизъ въ 4 актахъ. Спб. 1902.
‘Русское Богатство’, No 4, 1902
М. Горький. Мещане. Сцены в доме Безсеменова. Драматический эскиз в 4 актах, Горький Максим, Год: 1902
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Подзаглавіе этого перваго драматическаго опыта г. Горькаго — ‘Сцены въ дом Безсменова’ — гораздо боле соотвтствуетъ и форм, и содержанію пьесы, чмъ заглавіе — ‘Мщане’. По форм это именно ‘сцены’, разбитыя на четыре акта, но он могли бы занять и пять, и шесть актовъ, а могли бы и въ двухъ уложиться. Въ этомъ ‘драматическомъ эскиз’, какъ называетъ авторъ свою пьесу, характеры, положенія, отношенія опредляются сразу, въ первомъ же акт, и остальные три представляютъ собою только варьяціи все на ту же тему. Недаромъ вс четыре акта происходятъ, безъ перемны декорацій, въ одной и той же комнат дома старшины малярнаго цеха Безсменова, и недаромъ почти вс дйствующія лица тутъ же въ этомъ дом и живутъ: хозяинъ, его жена, его дти, пріемышъ, нахлбники, квартирантка, поденная швея, прислуга. Въ этомъ гнзд драма не развертывается, а повторяетъ себя изо дня въ день, изъ акта въ актъ. Что касается держанія, которое должно резюмироваться заглавіемъ ‘Мщане’, то тутъ авторъ допустилъ нкоторую двусмысленность каламбурнаго характера. Безсменовы — мщане по происхожденію и сословному положенію. Но одно изъ дйствующихъ лицъ, философствующій пьяный пвчій Тетеревъ, придаетъ, очевидно, съ одобренія или согласія автора, слову ‘мщане’ гораздо боле широкое значеніе. Онъ говоритъ, обращаясь къ старику Безсменову: ‘Вся жизнь — твой домъ, твое строеніе. И оттого мн негд жить, мщанинъ!’ И дале: ‘Жизнь испорчена! Она — скверно сшита… не по росту порядочныхъ людей сдлана жизнь, говорю я. Мщане сузили, окоротили ее, сдлали тсной… и вотъ, я есмь вещественное доказательство того, что человку негд, нечмъ, незачмъ жить’… Кто бы подумалъ, что ‘мщане’, хотя бы и ‘зажиточные’ врод старшины малярнаго цеха Безсменова, мщане, эти низшіе слои ‘средняго рода людей’, имютъ такое громадное вліяніе на ‘всю жизнь’! Но Тетеревъ каламбуритъ или пользуется каламбуромъ автора, смшивая людей мщанскаго званія съ людьми мщанскихъ или такъ называемыхъ буржуазныхъ принциповъ, каковыхъ могутъ держаться, и дйствительно держатся, представители самыхъ разнообразныхъ слоевъ общества, вплоть до ‘высшаго свта’. Въ одномъ мст Тетеревъ какъ бы противопоставляетъ мщанину ‘испанскаго дворянина’ дона Сезара де Базана, который, по мннію женскаго персонала пьесы, ‘настоящій герой’, и нравится тмъ, что ‘красиво одтъ’, а, по его мннію, ‘здоровый и веселый человкъ’, а ‘веселый человкъ — всегда славный человкъ’. Въ другомъ мст, онъ называетъ сына Безсменова, студента, исключеннаго изъ университета за безпорядки и теперь сожалющаго о томъ, что онъ принималъ въ нихъ участіе,— ‘мщаниномъ, который былъ гражданиномъ полчаса’. Мщанству, какъ принципу, могутъ быть съ разныхъ сторонъ противопоставлены очень разныя вещи, не имющія между собою ничего общаго,— и ‘героизмъ’ во вкус ‘испанскаго дворянина’, и всякій другой героизмъ, и ‘гражданскія’ чувства и подвиги, и очень скромные молодые порывы сердца, и всякія уродства отъ декадентства до садизма и лесбосской любви, и религіозный энтузіазмъ, и излюбленное г. Горькимъ пьяное босячество, и безумства Герострата или Нерона, и просто свободная жизнь артиста и проч., проч.,— словомъ все, что не укладывается въ традиціонныя рамки обыденной плоскости и срости. Съ другой стороны, однако, не мшаетъ вспомнить, что если мы нын презрительно говоримъ о мщанств, мщанскомъ вкус, мщанскомъ образ мыслей, и т. п., то когда-то ‘мщанская драма’ была протестомъ правды противъ ложно-классическихъ ходуль. Сведя мщанскіе принципы къ мщанскому сословію, г. Горькій предоставилъ Тетереву поприще для каламбуровъ, но вмст съ тмъ сузилъ и затемнилъ свою тему.
Тетеревъ — самая эффектная и вмст съ тмъ едва ли не единственная вполн оригинальная, ‘горьковская’ фигура въ пьес. Все остальное навяно Островскимъ, а частію даже прямо повторяетъ его. Это не упрекъ автору: вліяніе крупнйшаго изъ нашихъ драматурговъ, во всякомъ случа, не повредило первому драматическому опыту г. Горькаго,— это произведеніе яркое, далеко выдляющееся изъ современнаго скуднаго драматическаго репертуара, не смотря на многія слабыя стороны.
Домъ Безсменова есть одинъ изъ уголковъ ‘темнаго царства’ Островскаго, и происходятъ въ немъ т же самыя ‘сцены’, что и въ томъ темномъ царств: старики родители, свыкшіеся съ извстнымъ ‘мщанскимъ’ порядкомъ, съ извстной мщанской ‘правдой’, не могутъ помириться съ инымъ порядкомъ, съ иной правдой, которой представителями является молодое поколніе. Разница въ томъ, что у Островскаго борьба не всегда оканчивается пораженіемъ старой правды, какъ у г. Горькаго, и что читатель или зритель Островскаго ясно видитъ источникъ и весь ходъ борьбы, чего нельзя сказать о пьес г. Горькаго. Надо замтить, что хотя въ основ драматическаго эскиза г. Горькаго лежитъ протестъ противъ мщанства, но Дйствующія лица расположены въ немъ совершенно такъ, какъ разставляется мебель и развшиваются картины въ мщанскихъ домахъ,— вполн симетрично. Мы имемъ пару вполн единомыслящихъ стариковъ Безсменовыхъ, пару ихъ дтей — сына, исключеннаго студента Петра, недовольнаго тмъ, что онъ довелъ себя до исключенія, и дочь учительницу Татьяну, недовольную своимъ положеніемъ учительницы, имъ противопоставлена пара жизнерадостныхъ и довольныхъ своимъ положеніемъ студента же Шишкина и учительницы же Цвтаевой, затмъ слдуетъ еще пара бодрыхъ людей — машинистъ Нилъ и швейка Поля, вполн другъ къ другу подходящіе и благополучно вступающіе въ бракъ, есть еще пара бродягъ, или склонныхъ въ бродячей жизни и мечтающихъ о ней: пьянствующій пвчій Тетеревъ и пьянствующій же продавецъ пвчихъ птицъ Перчихинъ. (Мимоходомъ сказать, если Тетеревъ вполн оригиналенъ, то Перчихинъ очень напоминаетъ Кулагина въ ‘Гроз’). Особо стоитъ только молодая, разбитная вдова смотрителя тюрьмы Кривцова. И вс эти симетрично расположенныя дйствующія лица съ перваго же выхода обнаруживаютъ вс свои свойства и вс свои взаимныя отношенія: молодые Безсменовы сразу высказываютъ свою неудовлетворенность, старикъ Безсменовъ по первому абцугу рычитъ на всхъ, Нилъ при первомъ же своемъ появленіи ему ‘ грубитъ, при чемъ остается совершенно неяснымъ, какъ выработалось въ немъ это отношеніе къ пріемному отцу, равно какъ въ туман остается разногласіе стариковъ и молодыхъ Безсменовыхъ на счетъ ‘правды’: въ сущности это т яблоки, которыя не падаютъ далеко отъ яблони, на что справедливо и Тетеревъ указываетъ, читатель сразу видитъ, что Татьяна безнадежно любитъ Нила, а Нилъ любитъ Полю и т. д. Эти художественные изъяны — симетричность и отсутствіе всякаго развитія дйствія — длаютъ пьесу утомительно однообразною, не смотря на ея небольшіе размры и — прибавимъ, не смотря на отдльные счастливые и яркіе моменты. Моменты эти чисто словеснаго характера (дйствующія лица вообще больше говорятъ, разсуждаютъ, чмъ дйствуютъ) и выпадаютъ главнымъ образомъ на долю Перчихина и Тетерева, особенно послдняго. Какъ уже сказано, это оригинальная ‘горьковская’ фигура. Онъ не босякъ, но по натур бродяга и, какъ большинство босяковъ г. Горькаго, человкъ остроумный и краснорчивый, что даетъ ему возможность пространно философствовать въ пессимистическомъ дух. Жизни во во всей ея обширности и сложности онъ собственно не знаетъ, онъ знаетъ только уголокъ ея, но при его остроуміи и краснорчіи этого для него вполн достаточно, тмъ боле, что, по его мннію, ‘только философствуя, человкъ не лжетъ, ибо, философствуя, онъ просто выдумываетъ’. Онъ и выдумываетъ. И часто занимательно выдумываетъ…
Слдуетъ замтить, что излюбленный г. Горькимъ образъ философствующаго бродяги является на этотъ разъ въ новомъ освщеніи. Во-первыхъ, Тетеревъ ‘учился, и хорошо учился’ (въ семинаріи). Это длаетъ фигуру Тетерева боле жизненною, чмъ многіе прежніе бродяги г. Горькаго, философствовавшіе, никогда ни чему не учась и даже не зная грамоты. Во-вторыхъ, Тетеревъ уже не представляется ни самому себ, ни автору солью земли, какъ многіе изъ прежнихъ босяковъ. Старикъ Безсменовъ не безъ основанія говоритъ о немъ, что онъ только на видъ страшенъ. Онъ, напримръ, очень гордо заявляетъ тому же старику Безсменову: ‘Мн благородне пьянствовать и погибать, чмъ жить и работать на тебя и подобныхъ теб’. Въ дйствительности же онъ живетъ работой въ качеств пвчаго на свадьбахъ и похоронахъ, не разбирая, кто женится или умираетъ — Безсменовы ли, или ‘испанскіе дворяне’, или ‘граждане’. Тетеревъ и самъ признаетъ, что онъ только физически силенъ, а душой слабъ. Онъ, по его собственнымъ словамъ, и пьянствуетъ потому, что у насъ ‘удобне, спокойне быть пьяницей, бродягой, чмъ трезвымъ, честнымъ, дльнымъ человкомъ’. Будущее принадлежитъ не такимъ праздно, хотя и красноглаголящимъ бродягамъ, а ‘людямъ безжалостнымъ, прямымъ и твердымъ, какъ мечи’. Представителемъ этихъ послднихъ является машинистъ Нилъ,— фигура не новая въ нашей литератур, но новая для г. Горькаго. Нилъ не пьянствуетъ, не бродяжитъ, не ораторствуетъ на пессимистическія темы, не отлыниваетъ отъ работы. Онъ бодръ, силенъ, хочетъ работать и иметъ вполн опредленную положительную программу жизни. Онъ говоритъ: ‘Я знаю, что я не богатырь, а просто честный и здоровый человкъ, и все-таки говорю: ничего! Наша возьметъ! И на вс средства души моей, удовлетворю мое желаніе вмшаться въ (самую гущу жизни… мсить ее и такъ, и этакъ, тому — помшать, этому — помочь… вотъ въ чемъ радость жизни’! Жаль только, что Нилъ говоритъ слишкомъ книжнымъ языкомъ. Жаль также, что онъ безъ всякой нужды грубитъ отживающему старику Безсменову и даже дразнитъ его, показывая ему языкъ! Меченосцамъ это не пристало.
Во всякомъ случа, какъ первый драматическій опытъ г. Горькаго, ‘Мщане’ очень интересная вещь.