M. E. Салтыков-Щедрин в его переписке с Н. А. Некрасовым, Евгеньев-Максимов Владислав Евгеньевич, Год: 1925 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 25 минут(ы)

‘Былое’: Неизвестные номера журнала.— Кн. 2.

Л.: Лениздат, 1991. — (Голоса революции).

В. ЕВГЕНЬЕВ-МАКСИМОВ¹

M. E. САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН В ЕГО ПЕРЕПИСКЕ С Н. А. НЕКРАСОВЫМ

(По неизданным материалам)

М. Е. Салтыков и Н. А. Некрасов в 60-х, а главным образом в 70-х годах находились в теснейшем деловом и личном контакте, так как стояли у кормила одних и тех же журналов. Они, в полном смысле этого слова, являлись в это время знаменосцами одного и того же литературно-общественного направления, проповедниками одной и той же идеологии. Но в предшествующее десятилетие — в 50-е годы — этого контакта между ними не существовало, мало того, они, по-видимому, не слишком симпатизировали друг другу. Хотя первое, относящееся к 1857 г., упоминанине Некрасова о Салтыкове-Щедрине, в связи с его литературным дебютом, ‘Губернскими очерками’, носит вполне благожелательный характер {В письме к Тургеневу от 30 июня 1857 г. (Пыпин Н. А. Некрасов. СПБ, 1905, с. 173) Некрасов называет сотличной’ статью Чернышевского о ‘Губернских очерках’, в которой Чернышевский, поставив Щедрина на одну доску с Гоголем и Тургеневым, заявлял: ‘Губернские очерки&gt, мы считаем не только прекрасным литературным явлением,— эта благородная и превосходная книга принадлежит к числу исторических фактов русской жизни. ‘Губернскими очерками&gt, гордится и долго будет гордиться наша литература. В каждом порядочном человеке русской земли Щедрин имеет глубокого почитателя. Честное имя его между лучшими и полезнейшими и даровитейшими детьми нашей родины. Он найдет себе много панегиристов, и всех панегириков достоин он. Как бы ни были высоки те похвалы его таланту и знанию, его честности и проницательности, которыми поспешат прославлять его наши собратия по журналистике, мы вперед говорим, что все похвалы не будут повышать достоинств книги, им написанной’.}, но каким-нибудь месяцем спустя Некрасов, недавно возвратившийся из-за границы и плохо еще разбиравшийся в новых для него впечатлениях русской жизни, которая за годовое почти отсутствие его в России далеко ушла вперед, готов был бранить русскую литературу вообще (‘все доносы на квартальных да на исправников — однообразно и бездарно’), в частности, сетовать на ‘односторонность’ Чернышевского и называть Щедрина, этого ‘гения эпохи’, туповатым, грубым и страшно зазнавшимся господином‘ {Набранные разрядкой слова мы берем из подлинного письма Некрасова к Тургеневу от 27 июля 1857 г. А. Н. Пыпин, печатая это письмо в своей книге о Некрасове, из ложной тенденции замалчивать отрицательные отзывы писателей передового лагеря друг о друге, не включил этих слов в текст письма, заменив их многоточием.}.

Впрочем, в этих резких и, конечно, по существу своему, глубоко несправедливых словах сказалось, по-видимому, неприятное впечатление от личного знакомства с Салтыковым, угловатость в манерах и обхождении которого общеизвестны и не на одного Некрасова действовали отрицательно. Достаточных же оснований утверждать, что Некрасов в корне изменил свое благожелательное мнение о Салтыкове, как писателе, эти слова, несмотря на их резкость, все же, думается, не дают. Как бы то ни было, в конце 1857 г. на страницах некрасовского ‘Современника’ (No 10) Салтыков напечатал ‘картину провинциальных нравов’ ‘Жених’, в 1859 г.— рассказ ‘Развеселое житье’ (No 2), а с 1860 г. становится почти исключительным сотрудником ‘Современника’, в конце же 1862 г. входит в редакционную коллегию журнала.

Характерно, что относящиеся к концу 50-х и самому началу 60-х годов упоминания о Некрасове в его переписке свидетельствуют, что и его отношение к Некрасову в это время не было доброжелательным. Так, в письме 1859 г. к Анненкову² из Рязани {В тех случаях, когда мы ссылаемся на письма Салтыкова, не оговаривая источника, речь идет о письмах, напечатанных Н. В. Яковлевым в издании ‘Письма Салтыкова-Щедрина’ (Л., 1925).} Салтыков сетует на Некрасова за то, что он, несмотря на его просьбы, не удосужился прочесть его рассказа, предназначенного к помещению в ‘Современнике’ (очевидно, речь идет о ‘Развеселом житье’). В следующем письме тому же адресату (от 3 февраля) Салтыков, сообщая о похвалах Некрасова его рассказу, добавляет: ‘Я как-то не доверяю его похвале, потому что он все в воздухе нюхает и заботится только о том, чтоб на публику впечатление было’. В письме к Анненкову начала 1860 г. (от 27 января) Салтыков заявляет, что ‘с Некрасовым тяжело иметь дело’, и выражает желание перейти в ‘Библиотеку для чтения’ — к Дружинину³. Однако переход этот все же не состоялся, разрывать с ‘Современником’, который, по признанию самого Салтыкова (в письме к Дружинину от 13 февраля 1860 г.), ‘всего более в ходу’ у русской читающей публики, о ‘честной деятельности’ которого ‘говорят даже на актах в гимназиях’,— Салтыков не решался. Жалеть об этом ему, разумеется, не пришлось. Оставшись в ‘Современнике’, он остался в главном русле русской литературы своего времени, он связал свое имя с именами общепризнанных ‘властителей дум’ 60-х годов — Чернышевского и Добролюбова. Да и недостатки Некрасова, на которые он указывал в своих письмах, оказались, при более близком соприкосновении с ним, не столь существенными, как это представлялось ему ранее. А затем — и в этом, быть может, основная причина сближения Салтыкова с Некрасовым — Салтыков не мог не почувствовать в Некрасове идеологически и даже психологически родственного себе писателя. Проведение аналогии в указанном смысле между произведениями того и другого — дело специального и, без сомнения, могущего дать весьма ценные результаты исследования. Не задаваясь целями такого исследования, считаю все же не лишним отметить, что через творчество и Салтыкова, и Некрасова красною нитью проходит страстная, все существо названных писателей проникающая любовь к родной природе, к родному народу. Эта органическая, ‘нутряная’, если так можно выразиться, любовь лежит в основе и салтыковского, и некрасовского ‘народничества’. Некрасов, обращаясь в 1875 г. к Салтыкову, уезжавшему за границу, со стихотворным пожеланием: ‘О нашей родине унылой в чужом краю не позабудь!’,— мог быть совершенно уверенным в том, что этого не случится, ибо Салтыков еще на страницах своих ‘Губернских очерков’ признавался: ‘Перенесите меня в Швейцарию, в Индию, в Бразилию, окружите какою хотите роскошною природою, накиньте на эту природу какое хотите прозрачное и синее небо,— я все-таки везде найду милые серенькие тоны моей родины, потому что я всюду и всегда ношу их в моем сердце, потому что душа моя хранит их, как лучшее свое достояние’. Эти слова, в сущности, повторяют то, что в том же 1857 году было сказано Некрасовым в его ‘Тишине’. Здесь поэт, обращаясь к ‘родной стороне’, восклицает:

За дальним Средиземным морем,

Под небом ярче твоего,

Искал я примиренья с горем,

И не нашел я ничего…

Как ни тепло чужое море,

Как ни красна чужая даль,

Не ей поправить наше горе,

Размыкать русскую печаль.

А разве известная тирада Салтыкова из удивительного по своему лирическому подъему рассказа ‘Христос Воскресе!’ о ‘сером армяке’, который целый год обливает потом кормилицу-землю, не находит себе десятков параллелей в творчестве ‘печальника горя народного’?

Число подобных примеров можно было бы во много раз увеличить, но и приведенных достаточно, чтобы судить о том, что уже в 1857 г. Салтыков и Некрасов, еще очень мало зная друг друга и, как мы видели, не слишком даже симпатизируя один другому, были братьями по убеждениям, так как ими владело одно и то же настроение, одно и то же пламя пылало в их сердцах…

Вот это сродство убеждений и настроений и обусловило собою тот факт, что Салтыков, порвавший в начале 1862 г. с чиновничьею службой (на этот раз не окончательно), причалил свою ладью к корме того большого журнального корабля, который назывался ‘Современником’. Причалил, несмотря на то, что данный момент был одним из наиболее тяжелых в истории этого журнала. В июне 1862 г. ‘Современник’ был запрещен на целых восемь месяцев и арестован его главный сотрудник — Н. Г. Чернышевский. И это запрещение, и этот арест были вызваны усилением реакции как в правительстве, так и среди представителей имущих классов и стремлением реакционеров, с помощью крутых мер, расправиться с ненавистным ‘нигилизмом’. И если Салтыков не побоялся в это именно время занять в редакции ‘Современника’ одно из наиболее видных мест, то в этом нельзя не усмотреть и проявления солидарности с направлением журнала, и акта некоторого гражданского мужества. С другой стороны, отношения между Салтыковым и Некрасовым вполне уже, надо думать, урегулировались, базируясь на чувствах взаимного уважения и доверия. Как раз в исходе 1862 г. произошло, если судить по воспоминаниям Елисеева⁴ (см. нашу статью ‘Редакция ‘Современника’ в 1866 г.’.— Голос мин., 1915, No 1), некоторое охлаждение между Некрасовым и ближайшими сотрудниками ‘Современника’ Антоновичем⁵ и Елисеевым. Они готовы были подозревать Некрасова (и совершенно неосновательно, как выяснилось в скором будущем) чуть ли не в ренегатстве и имели в виду прекратить свое сотрудничество в ‘Современнике’. Салтыков, очевидно, совершенно не разделял этих подозрений, ибо именно в это время вошел в редакцию ‘Современника’. Письмо Салтыкова к Некрасову от 29 декабря 1862 г. не оставляет никакого сомнения в том, что Некрасовым были доверены Салтыкову такие дела, которые составляют функцию если не самого редактора, то, во всяком случае, одного из соредакторов. Салтыков, судя по этому письму, вел сношения с цензурными инстанциями, принимал от авторов статьи и оценивал их литературные достоинства, имел голос при установлении порядка печатаемого в номере материала, отправлял материал в типографию и т. д. С другой стороны, его сотрудничество в ‘Современнике’ в 1863—1864 гг. было исключительно интенсивным. Без всякого преувеличения можно сказать, что он был самым плодовитым его сотрудником. Так, например, по данным А. Н. Пыпина, Салтыковым в 1863 г. было напечатано в ‘Современнике’ 25 статей и заметок и 12 рецензий, что, в общей сложности, составляет огромный том в 550 страниц убористой печати. Однако обследование разысканных мною конторских книг ‘Современника’ приводит к убеждению, что в списке Пыпина имеются значительные пробелы. По моим подсчетам, сверх указанных Пыпиным, Салтыков в 1863 г. напечатал в ‘Современнике’ 4 статьи и заметки и 7 рецензий, занимающих 77 страниц. В результате получаются колоссальные цифры: 29 статей и заметок и 19 рецензий, составляющих 627 страниц.

И это итог сотрудничества Салтыкова в течение одного только года! Само собой разумеется, что Некрасов не только должен был доверять ему, но и чрезвычайно ценить его, раз он дал ему возможность столь широкого сотрудничества в ‘Современнике’. И он не ошибся в своих расчетах. Салтыков, заполняя страницы ‘Современника’ своими писаниями, делал важное и нужное дело: его публицистика 1863—1864 гг. была в своем основном итоге проникнута пламенным и неукротимым стремлением — дать отпор все усиливавшемуся реакционному поветрию и, без сомнения, в пределах возможного достигала своей цели. В упомянутой уже книге Пыпина подробно излагается содержание наиболее важных по своему общественному значению публицистических статей Салтыкова этого времени, а потому, не загружая статью повторением уже сказанного покойным исследователем, отмечу, что констатированное выше идеологическое сродство Салтыкова и Некрасова в эту пору их совместной деятельности выступало в еще более ярких формах, чем — раньше. Вот два примера разительного совпадения в полемических выпадах того и другого. Достаточно было Салтыкову посмеяться над оппортунистом Краевским⁶, издателем ‘Отеч. Зап.’ и ‘Голоса’, который, стараясь уверить, кого следует, в своей благонадежности, не уставал твердить, что ‘Ледрю-Роллен был, да вышел весь’, газету же свою превратил в ‘Куриное эхо’, от первой до последней строки умилявшееся якобы наступившему в курином мире благоденствию, как Некрасов посвящает редакции ‘Куриного эха’ целую сатиру, в которой, буквально повторяя Салтыкова, вкладывает в уста Краевского, между прочим, такие слова:

Но теперь с Ледрю-Ролленом

Баста! Вышел весь!

И наоборот: достаточно было Некрасову, разошедшемуся с Тургеневым вследствие его принципиальных несогласий с направлением Чернышевского и Добролюбова, составить себе отрицательное мнение о романе ‘Отцы и дети’ (в относящемся к середине 1861 г. стихотворном ‘Послании к Тургеневу’ поэт упрекает своего бывшего друга в том, что он, ‘едва луч блеснул сомнительного света, задул свой факел и ждет рассвета’, направляя ‘удары’ ‘на идущих до конца’), как Салтыков не усомнился заявить о ‘страшной услуге’, оказанной делу русского прогресса Тургеневым, окрестившим представителей молодого поколения ‘нигилистами’.

Несмотря на интенсивность литературной работы Салтыкова в 1863— 1864 гг., он не чувствовал себя вполне удовлетворенным ею и начал подумывать о возврате к прежнему роду деятельности. Здесь, надо думать, прежде всего сказывалась приобретенная им в течение долгих лет и еще не атрофировавшаяся привычка к практической деятельности, которая в большей мере давалась чиновничьей службой, чем литературой. Ведь из дошедших до нас воспоминаний о Салтыкове-чиновнике мы знаем, что он вкладывал в свою службу много кипучей энергии, много искреннего стремления быть полезным и умел (редкое качество для чиновников старого режима!) служить не лицам, а делу. Затем прямая и угловатая натура Салтыкова не мирилась с необходимостью приспособляться к требованиям цензуры, ладить с цензорами, вообще идти на многое множество всяких компромиссов, без чего очень трудно, почти невозможно было обойтись передовому литератору того времени. В воспоминаниях Панаевой-Головачевой⁷ содержится не лишенный колоритности рассказ об обстоятельствах, предшествующих отходу Салтыкова от литературы: ‘Я была свидетельницей, однажды, страшного раздражения Салтыкова против литературы. Не могу припомнить названия его очерка или рассказа, запрещенного цензором… Салтыков явился в редакцию в страшном раздражении и нещадно стал бранить русскую литературу, говоря, что можно поколеть с голоду, если писатель рассчитывает жить литературным трудом, что он не заработает на прокорм своей старой лошади, на которой приехал, что одни дураки могут посвящать себя литературному труду при таких условиях, тогда как какой-нибудь вислоухий камергер имеет власть не только исказить, но и запретить печатать умственный труд литератора, что чиновничья служба имеет перед литературой хотя то преимущество, что человека не грабят, что он каждое утро отсидит известное число часов на службе и получает каждый месяц жалованье, а вот он теперь и свищи в кулак. Салтыков уверял, что он навсегда прощается с литературой, и набросился на Некрасова, который, усмехнувшись, ему заметил, что не верит этому…’

Точно желая доказать свою правоту, Салтыков в конце 1864 г. оставляет ‘Современник’ и вновь поступает на службу. Хотя его впечатления от Пензы и пензенской казенной палаты, председателем которой он был назначен, были безотрадны, хотя его надежды иметь некоторый досуг от служебных занятий, который мог бы быть использован в интересах литературной работы, не оправдались, но -все же первые два года, т. е. 1865 и 1866 гг., он твердо выдерживал наложенный на себя искус, почти ничего не писал и не печатал в ‘Современнике’. Однако переписку с Некрасовым поддерживал. Одно из его писем к этому последнему (от 8 апреля) весьма интересно в том отношении, что вскрывает скептическое, если не сказать отрицательное его отношение к тем сотрудникам ‘Современника’, которые пытались ‘заступить место’ сосланного Чернышевского и умершего Добролюбова, в особенности к М. А. Антоновичу. Осенью 1867 г. и в течение всего 1868 г. переписка между Салтыковым и Некрасовым стала особенно интенсивной. Дело в том, что после годового с лишним бездействия, вызванного запрещением ‘Современника’ (в мае 1866 г.), Некрасов решил вернуться к журнальной деятельности и остановился на мысли заарендовать ‘Отеч. Зап.’ А. А. Краевского. Эту мысль Некрасов развивал на особом собрании литераторов в октябре 1867 г., на котором присутствовал и Салтыков, находившийся в Петербурге, перед тем, чтобы ехать на место своего нового назначения — в Рязань. Из воспоминаний Елисеева (отрывки из них мною напечатаны в ст. ‘Некрасов и Елисеев’.— Голос минувшего, 1916, No 2) известно, что план Некрасова признавался, в общем, приемлемым, но вопрос о том, кому быть ответственным редактором ‘Отеч. Зап.’, возбудил ‘страстные дебаты’. Так как не было никакой надежды на то, что в звании редактора будет утвержден кто-либо из бывших сотрудников ‘Современника’, то Некрасов, за неимением другого исхода, считал возможным оставить в качестве ответственного, хотя и фиктивного, редактора Краевского, Салтыков же и Елисеев горячо восстали против этого, утверждая, что ‘это будет измена направлению ‘Современника». ‘Некрасову пришлось напрячь всю силу своей диалектики, чтобы заставить их уступить…’ Салтыков должен был, однако, уехать в Рязань раньше, чем переговоры с Краевским пришли к благополучному завершению, а как только это произошло,— Некрасов прислал ему телеграмму с предложением участвовать в ‘Отеч. Зап.’. Сотрудничество Салтыкова в ‘Отеч. Зап.’ сразу же приняло необычайно деятельный характер: даже по данным далеко не полной библиографии А. А. Шилова⁸, приложенной к книге К. Арсеньева⁹ о Салтыкове, в 1868 г. Салтыков печатался в восьми NoNo ‘Отеч. Зап.’. Само собой разумеется, что интенсивное сотрудничество должно было вызвать и интенсивную переписку. И действительно, в ‘Письмах Салтыкова’ находим 15 писем (NoNo 36—50) Салтыкова к Некрасову, относящихся к последним двум месяцам 1867 г. и первым пяти месяцам 1868 г. Содержание их преимущественно касается тех произведений, которые пересылались Салтыковым Некрасову для помещения в ‘Отеч. Зап.’, и вопросов, связанных с их напечатанием. В нескольких письмах имеются упоминания о той чисто-редакторской работе, которую Салтыков взял на себя по просьбе Некрасова,— подготовке к печати романа Решетникова¹⁰ ‘Где лучше’. Общий тон писем свидетельствует о наличности между корреспондентами отношений, основанных на готовности помогать друг другу и доверии. Так, например, Салтыков не только ‘сердечно’ благодарит Некрасова за ‘выказываемое теплое к нему участие’, в частности за заем в размере 2500 руб., но и обращается к нему за советами по вопросам чисто литературного характера, например: ‘стоит ли продолжать’ начатое им произведение. Я имею возможность познакомить читателей еще с тремя до сих пор неизвестными письмами Салтыкова к Некрасову 1868 г.

Рязань, 21 марта [1868 г.]

Посылаю Вам, уважаемый Николай Алексеевич, разбор ‘Бродящих сил’ {Разбор двух повестей В. Авенариуса, объединенных в книге под заглавием ‘Бродящие силы’, появился в No 4 ‘Отечественных записок’ за 1868 г.}. Извините, более не успел, не по недостатку времени, а оттого, что мною овладела страшная тоска. К майской книжке пришлю все остальное {В майской книжке кроме очередного ‘Письма из провинции’ помещена неподписанная рецензия Салтыкова на книгу Д. Д. Минаева ‘В сумерках. Сатиры и песни’.— СПб, 1868.}. Тут же, кстати, будет святая, и времени выйдет довольно. Отчего Вы не печатаете фельетон? {Речь идет об очерке ‘Легковесные’, впоследствии введенном в ‘Признаки времени’. Очерк этот хотя и был напечатан в ‘Отеч. Зап.’, но лишь в 9-й кн. 1868 г. Причина задержки в напечатании очерка была,очевидно, цензурная: по напечатании ‘Легковесные’ вызвали серьезное неудовольствие цензуры и навлекли на ‘Отеч. Зап.’ обвинение в ‘сродстве’ с ‘Современником’.} Оттого ли, что он не хорош, или оттого, что печатать его не время теперь? Скажите, пожалуйста, прямо, ибо это необходимо для моих соображений. Я было собрался другой фельетон писать.

Мои ‘Письма из провинции’ весьма меня тревожат. Здешние историографы {В ‘Письмах из провинции’ (первое было напечатано в февральском номере ‘Отеч. Зап’., 1868 г.) Щедрин бичевал провинциальную администрацию, называя ее представителей ‘историографами’.}, кажется, собираются жаловаться, а так как тут все дело состоит в том, я ли писал эти письма или другой, и так как, в существе, письма никакого повода к преследованию подать не могут, то не согласится ли Слепцов {Вас. Алекс. Слепцов, известный беллетрист, сотрудничал в ‘Современнике’ и ‘Отеч. Зап.’, ум. в 1878 г.} или кто другой назвать себя отцом этого детища, в случае, ежели будут любопытствующие узнать это. Впрочем, я оставляю это на Ваше усмотрение, потому что я теперь потерял всякую меру. Скоро, кажется, горькую буду пить. Так оно скверно.

Весь Ваш М. Салтыков

Рязань, 25 марта [1868 г.]

Многоуважаемый
Николай Алексеевич!

Отвечать СПБ. Вед. {Имеется в виду, надо думать, No 80 ‘СПБ. Вед.’ 1868 г., в котором были напечатаны письма сторонников земства с выражением огорчения по поводу критического отношения Щедрина к работе земства, выразившегося в его очерке ‘Новый Нарцисс, или Влюбленный в себя’ (‘Отеч. Зап.’, No 1 за 1868 год).} значило бы только раздувать глупейшую историю, которая, несомненно, упадет сама собою. Да и на что отвечать? На каком основании утвердиться? Основание это есть, но оно нецензурное.

В этом-то вся и беда, что мы не можем высказывать всей своей мысли. Я намеревался писать о священных отечественных нужниках и о каплунах — статья эта могла бы быть косвенным ответом на вздорные нападки по поводу ‘Нарцисса’, но отложил это писание до напечатания первого посланного Вам фельетона. Теперь я вижу, что фельетон мой, по обстоятельствам, едва ли может быть напечатан, и на святой пришлю Вам другой фельетон, который будет служить ответом Пб. Ведомостям {По-видимому, такого фельетона Салтыков не написал.}. Роман Решетникова такой навоз, который с трудом читать можно. Однако я его выправляю и думаю, что в этом виде можно будет его печатать. Боюсь, не надувает ли Вас Решетников и не есть ли этот роман его перепечатка романа ‘Глумовы’, когда-то печатавшегося в Рус. Слове {Двойная ошибка Салтыкова: 1) Роман ‘Глумовы’ печатался не в ‘Русск. слове’, а в ‘Деле’ 1866—1867 гг. и 2) Роман Решетникова ‘Где лучше’, присланный ему на просмотр, ничего общего с ‘Глумовыми’ не имеет.}. Я ‘Глумовых’ не читал, но есть признаки, которые наводят сомнение. Во всяком случае, послезавтра я эту работу кончу и вышлю Вам роман.

Здесь все узнали, кто автор ‘Писем из провинции’,— и дуются без-, мерно.

Разумеется, нельзя думать, чтобы 2-е письмо смягчило впечатление. Мне очень трудно и тяжело, почти неминуемо убираться отсюда. Нельзя ли пристроить меня при новом управлении Никол. железн. дорогой чем-нибудь вроде директора по счетной части, или в новом поземельном банке. Я был бы крайне рад, потому что обстоятельства мои из рук вон плохи.

Весь Ваш
M. Салтыков

Готового у меня ничего нет.

[Петербург,
сентябрь — октябрь 1868 г.]*

* Дата письма устанавливается приблизительно: Е. П. Ковалевский, о котором упоминается в письме, скончался 21 сентября 1868 г., некролог его появился в октябрьской книжке ‘Отеч. Зап.’. Следовательно, письмо могло быть написано или в конце сентября, или в самом начале октября.

Посылаю Вам, многоуважаемый Николай Алексеевич, две формы ‘Современных Заметок’ {Под таким заглавием в ‘Отеч. Зап.’ в 1868 г., с некоторыми, правда, перерывами, печатались статьи Розанова ¹². Та статья, о которой упоминает здесь Салтыков, появилась в No 10 ‘Отеч. Зап.’.}. Я думаю, что букет их не совсем понравится. Поправлять и исключать тут нечего, потому что все одинаково. По мнению моему, фельетонная форма вообще мало пригодна для ‘Внутреннего обозрения’, ибо она неминуемо влечет к подбору фактов в известном смысле. Но все-таки должно сказать, что статья Розанова очень хороша, только она неминуемо навлечет целую историю!

Посылаю Вам еще некролог Ковалевского {Егор Петрович Ковалевский (1809—1868), государственный деятель, путешественник, писатель, один из основателей и первый председатель Литературного фонда. В 40-х и 50-х гг. сотрудничал в ‘Современнике’ и принадлежал к числу хороших знакомых Некрасова.}. Я извлек, что мог, из ‘Вестника Европы’, но так как я знал покойного очень мало, то статья моя вышла весьма слаба. Вы, конечно, дадите себе труд исправить ее и дополнить.

Ваш М. Салтыков

——

Нет надобности распространяться, что эти три письма представляют и историко-архивный, и биографический интерес. Они, во-первых, дают возможность установить авторство Салтыкова в отношении рецензии на ‘Бродящие силы’ и статьи (некролога) о Е. П. Ковалевском, во-вторых, содержат отзывы о произведениях двух сотрудников ‘Отеч. Зап.’ (Решетникова и Розанова), в-третьих, объясняют, почему Салтыков не отвечал на нападки, вызванные ‘Новым Нарциссом’, и, в-четвертых, позволяют утверждать, что одним из главных мотивов его окончательного на этот раз ухода со службы явилась враждебность местной бюрократии, негодовавшей на него за его ‘Письма из провинции’.

Следующая группа имеющихся в моем распоряжении писем Салтыкова относится к весне 1869 г., когда Некрасов находился за границей, а Салтыков, освободившийся из ‘служебной тины’, уже стоял у кормила ‘Отеч. Зап.’ в качестве одного из членов редакционного триумвирата. Эти письма — числом три — неодинаковы по своему значению. В то время, как первое из них относится к разряду более или менее обычных деловых писем одного соредактора к другому, продолжающему и во время своего отсутствия интересоваться делами журнала, второе и третье касаются одного из крупнейших эпизодов тогдашней литературной жизни. О нем необходимо вспомнить.

При организации новой редакции ‘Отеч. Зап.’, в исходе 1867 г., Некрасов обратился с приглашением участвовать в журнале не только к Салтыкову и Елисееву, но и к двум другим ближайшим сотрудникам ‘Современника’ — Ю. Г. Жуковскому¹³ и М. А. Антоновичу (к Жуковскому непосредственно, а к Антоновичу, по-видимому, через посредство Жуковского). Однако обращение это оказалось безрезультатным, ибо Жуковский предъявил Некрасову такие материальные требования (половинное участие в доходах), на которые Некрасов не мог согласиться. В результате Некрасов, Елисеев, а затем и Салтыков объединились в ‘Отеч. Зап.’, а Жуковский и Антонович попытались обосноваться в новом журнале ‘Современное обозрение’ — Тиблена¹⁴, самое название которого как бы подчеркивало связь его с запрещенным ‘Современником’. В то время, как ‘Отеч. Зап.’ почти сразу завоевали себе симпатии читающей публики и приобрели значительное число подписчиков, ‘Современное обозрение’ очень быстро захирело. Раздраженные плачевным исходом их начинания и искренно, надо думать, веря в то, что Некрасов и его сотоварищи, примирившись с ответственным редакторством {‘Ответственное редакторство’ Краевского являлось чистейшей фикцией: на него пришлось согласиться за отсутствием какого-либо другого исхода. Согласно договору, Краевский совершенно не мешался в редакционные дела, довольствуясь крупной суммой, которую он получал в качестве собственника ‘Отеч. Зап.’.} А. А. Краевского, с которым ‘Современник’ вел ожесточенную полемику, изменили своим радикальным убеждениям, Жуковский и Антонович раннею весною 1869 г. выпустили брошюру ‘Материалы для характеристики современной русской литературы’, в которой упрекали Некрасова в ренегатстве, силились доказать, что за год своего существования под новой редакцией ‘Отеч. Зап.’ проявили полнейшую бессодержательность и пустоту, а присоединившихся к Некрасову бывших сотрудников ‘Современника’ третировали, как ‘нестоющих людей’ (выражение Жуковского), как легковесную ‘шешуру и шелуху’, летающую по воле ветра (выражение Антоновича). По целому ряду причин, на которых здесь не место останавливаться, Некрасов, подвергшийся наибольшим оскорблениям со стороны авторов брошюры, предпочел им ответить молчанием, брошенную же Жуковским и Антоновичем перчатку подняли Салтыков и Елисеев, В апрельской книжке ‘Отеч. Зап.’ за 1869 г. появилась обширная, в 11 печатных страниц, рецензия Салтыкова на ‘Материалы’ и большая, в два печатных листа, статья Елисеева ‘Ответ на критику’. В своей рецензии Салтыков без обиняков заявлял, что в основе распри Жуковского и Антоновича с Некрасовым лежали ‘некоторые неудавшиеся денежные расчеты’ первых двух и что нападки их на него, Салтыкова, можно объяснить только тем, что они, ‘снедаемые бессильной яростью на бывшего хозяина’, находятся в состоянии ‘полной невменяемости’. ‘Сколько лет,— спрашивал Салтыков,— и в каком протухлом, уединенном месте должны были прожить эти, пользующиеся правом невменяемости, кусатели, чтобы воспитать в себе столь чудовищную неразборчивость в обращении со словом?’ ‘Полный мерзости, угроз и припоминаний’ ‘ультиматум’ Антоновича Салтыкову, о котором последний говорит в печатаемом ниже письме к Некрасову от 18 апреля, и был вызван этою именно рецензией Салтыкова.

Петерб., 5 апреля [1869 г.]

Посылаю Вам, многоуважаемый Николай Алексеевич, сейчас полученные мной и адресованные на Ваше имя письмо и поэму Жемчужникова {Речь идет о написанной в 1868 г. поэме А. М. Жемчужннкова ¹⁵ ‘Пророк и я’, в первоначальный текст которой, по-видимому, входило и стих. ‘Кентавр’. Поэма была переслана Салтыковым Некрасову, который в письме от 5 мая 1869 т. к Жемчужникову дал о ней подробный отзыв. Напечатать поэму в ‘Отеч. Зап.’ Некрасов затруднялся, и она в них не появилась.}. Я телеграфировал ему (на его счет) Ваш парижский адрес.

Поэму я читал: некоторые места, которые кажутся мне неудобными в цензурном смысле, отметил. Мне несколько странною кажется идея поэмы, полемизировать с Катковым¹⁶ и ‘Вестью’. Есть место, где ‘Весть’ может привлечь автора к суду. Прочтите и, буде случай найдется, объяснитесь с автором, который тоже едет в Италию.

‘Отеч. Записки’ будут, как я полагаю, отосланы в цензуру во вторник, т. е. 8-го числа, а 10-го, вероятно, выйдут. Елисеев несколько задерживает с своей статьей, которая уже в типографии, но я еще не видал ее. Впрочем, все благополучно. В понедельник мы собирались в Вашей квартире, и Василий предложил нам разнообразную закуску. Более писать покуда нечего. Кланяйтесь Ал. Ник., Петру Ив., Анне Алексеевне¹⁷. В ‘Вестнике Европы’ мою книгу учтиво обругали {В No 4 ‘Вестника Европы’ напечатана рецензия на книгу Салтыкова ‘Признаки времени и письма из провинции’, рецензия, в общем, благожелательна, но в ней, действительно, несколько раз указывается на бедность ‘сколько-нибудь определенными идеалами’.} на тему — не видно, дескать, какие у него политические и общественные убеждения, а остроумие, мол, есть. Писал эту труху развязный малый Суворин, но тут же в ‘Воспоминаниях о Белинском’ И. С. Тургенев весьма трогательно говорит: как бы рад был Белинский, если б увидел такие таланты, как Салтыков, Толстой и Решетников {Здесь Салтыков, несомненно, имеет в виду следующее место из статьи Тургенева, напечатанной в No 4 ‘Вест. Европы’ 1869 г.: ‘Как бы порадовался он (т. е. Белинский) поэтическому дару Л. Н. Толстого, силе Островского, сатире Салтыкова, трезвой правде Решетникова’.}.

Все это передал мне П. В. Анненков, а я ‘Вестника Европы’ еще не видел. Сейчас иду в типографию.

Ваш М. Салтыков

П-бург, 18 апреля [1869 г.] Нельзя не позавидовать Вам, многоуважаемый Николай Алексеевич, что Вы, по крайней мере, находитесь хоть временно вне литературных наших помой. Не хотелось бы даже писать Вам об них, чтоб не испортить Ваше расположение духа, но пишу единственно потому, что нужно же Вам знать, что тут делается.

На этот раз Вы уже в стороне, на сцену выступаю я. На днях я получил, в форме письма, ультиматум от г. Антоновича, в котором он требует ответа, мне ли принадлежит рецензия, напечатанная в No 4 ‘Отеч. Зап.’. Мерзостей, угроз и припоминаний, которыми наполнено это гнусное письмо, я не берусь передавать Вам, письмо это сохранится мною, как монумент и доказательство, до каких пределов может доходить литературное бешенство, я Вам покажу этот любопытный документ при свидании. Ультиматум дает мне сроку неделю, чтобы ретрактироваться, а затем, дескать, пойдут обличения. Обличения эти обещаются поставить на точку измены и т. д. Я, разумеется, ничего не отвечал и отвечать не буду (т. е. на письмо), а буду ждать обличений, которые, вероятно, появятся в приложении к ‘Космосу’ {Журнал, в котором сотрудничал тогда М. А. Антонович.}. Посмотрим, что будет, а между тем, сознаюсь откровенно, я очень сильно чувствую Ваше отсутствие из Петербурга, хотя и прошу Вас не принимать это с моей стороны за просьбу или настояние возвратиться сюда. Я опасаюсь, чтобы обличения не произвели какого-нибудь недоразумения в редакции ‘Отеч. Зап.’. Я показывал, впрочем, письмо Елисееву и Унков.,¹⁸ и они сказали, что это гнусные пустяки, о которых не стоит говорить. Я объяснялся с Елис. довольно подробно, и он не изменил своего мнения. Для меня ясно, что все, что ни напишет этот негодяй, будет клевета и притом сознательная, но, во всяком случае, это так отвратительно, что просто бежал бы из этого нужника, называемого (ошибочно) русской литературой. Напишите, во всяком случае, что Вы думаете.

Напишите также, когда выйдет в Париже 2-ой том романа Виктора Гюго, чтобы нам как-нибудь не нажить процесса {В ‘Отеч. Зап.’ в No 4, 5, 6 и 7 печатался роман В. Гюго ‘Человек, который смеется’.}. Майская книжка у нас, вероятно, будет с 10 мая готова. Набрано уже листов до 14 или более, но белых листов доставлено лишь только три.

Кланяйтесь А. Н. и всем Вашим.

М. Салтыков

[Петербург], 22 мая [1869 г.] Я к Вам недавно писал в Париж по прежнему адресу, многоуважаемый Николай Алексеевич, и в письме этом подробно излагал наши петербургские обстоятельства. Вероятно, Вы письмо это уже получили. А. и К. {Под ‘А. и К’ Салтыков, надо думать, разумел Антоновича и Компанию.} покуда не показывают особенных признаков жизни, только в вышедшем на днях приложении к ‘Космосу’ поместили статейку {Имеется в виду статья, напечатанная в приложении No 1 к ‘Космосу» (2-е полугодие) на с. 84—102.} по поводу воспоминаний Тургенева, ругнули Вас да, кстати, и меня назвали ‘шелухою’, летающею по воле ветров. Как я подвернулся тут — нельзя понять, но, видно, теперь всякий повод хорош, чтоб задеть меня. Но, вообще говоря, статейка дрянная и не стоит внимания, тем более что приложения к ‘Космосу’ расходятся, говорят, не более, как в 200 экземплярах. О книге Рождественского {Ив. Рождественский в 1869 г. выпустил полемическую брошюру против Антоновича и Жуковского по поводу их нападок на Некрасова под заглавием: ‘Литературное падение гг. Антоновича и Жуковского’.} я Вам уже писал, по-моему, она ни то ни сё, но я слышал, что Жуковский ее хвалит, следовательно, она достигла отчасти своей цели. Жуковский, впрочем, присылал меня спросить, не хочу ли я прочитать его ответ на мою статью в ‘Отеч. Записках’, с тем чтобы я исправил его, если он покажется мне резким, я отвечал, что предпочитаю читать мерзости печатные и исправлять статьи, противу меня написанные, не намерен. Где он намеревается печатать этот ответ и когда — неизвестно, но с тех пор ни гугу, а Европеус {А. И. Европеус (1827—1885) был близок к редакции ‘Современника’ и, хотя не являлся сотрудником журнала, участвовал в редакционных сборищах и обедах.}, который, конечно, все это знает, перестал ко мне ходить. Я, впрочем, встретил на днях Жуковского у Лермонтова²⁰, и он подошел ко мне первый, но разговора у нас никакого не состоялось. Я хочу написать детский рассказ под названием ‘Повесть о том, как один пономарь хотел архиерейскую службу сослужить’, и посвятить ее Ант. Но все это оставляю до Вашего приезда.

До сих пор, т. е. до сего числа, у ‘Отеч. Зап.’ 5615 подписчиков, а с даровыми 5675. По-моему, недурно, остается свободных 325 экземпляров, которые к концу года, вероятно, подберутся. Надо сказать правду, что летние месяцы журнала очень бесцветны. Но это, право, не моя вина. Я ничего своего не помещаю, потому что берегу силы для осени. Из прочих сотрудников тоже кто мало делает. Июньская книжка выйдет около 6-го числа. Я написал туда статью по поводу ‘Обрыва’ {Статья M. E. Салтыкова об ‘Обрыве’ не подписана автором, она называется ‘Уличная философия’.}, т. е. не касаясь собственно романа, а философии Гончарова. Прежде, нежели печатать, я был настолько осторожен, что дал статью на просмотр Елисееву, который сегодня прислал мне письмо, что статья очень хороша.

У нас материала много, но все материал средний, т. е. самый скучный. Не знаем, как его сбыть. Лавров²¹пудами присылает, каждую книжку по 3 ¹/₂ листа печатаем — и не видать конца {Ст. Лаврова в No 4 ‘Отеч. Зап.’ — ‘Антропологи в Европе’ занимает 51 стр., ст. в No 5 и 6 — ‘Цивилизация и дикие племена’ — 118 стр. Таким образом, Салтыков нимало не преувеличивал, говоря, что ‘Отеч. Зап.’ каждую книжку по 3 ¹/₂ листа печатают.}. Еще угрожает М. А. Маркович²²: к августовской книжке — записками причетника, а с сентября — романом в 4-х частях {‘Записки причетника’ печатались в ‘Отеч. Зап’ 1869 г. (No 9—12) и 1870 г. (No 10—11). Таким образом, это произведение, очевидно, и заменило тот большой роман, о котором упоминает Салтыков.}. Теперь она уехала и не оставила даже материала переводного, обещала, но, Бог весть, исполнит ли.

Я через месяц уеду в деревню на месяц, т. е. возвращусь в начале августа. Обе книжки (июльскую и августовскую) перед отъездом организую, причем в августовскую помещу несколько своих рассказов (маленьких) — и фельетон {В августовской книжке Салтыков напечатал только очередные ‘Письма из провинции’. Под ‘несколькими рассказами (маленькими)’ он, вероятно, разумел ‘Испорченные дети’, напечатанные в следующей (9-й) книжке.}.

Зайцеву²³ писал в одно и то же время, как и Вам, в Париж, но ни от него, ни от Якоби²⁴ не получаем статей {И В. А. Зайцев, и зять его д-р Якоби, жившие тогда в Париже, предполагали прислать статьи о выборах во французскую палату депутатов. Прислал ли статью Якоби — неизвестно, статья же Зайцева была прислана, но редакция ‘Отеч. Зап.’, по цензурным соображениям, не смогла ее напечатать.}, так что июньская книжка выйдет без них.

Прощайте, будьте здоровы, напишите поопределеннее, когда Вы будете.

Ваш М. Салтыков

——

Остальные, относящиеся к 1869 году, письма Салтыкова к Некрасову напечатаны в собрании Н. В. Яковлева²⁵ (NoNo 52 и 53). Из них, как и из публикуемых мною, видно, что отношения между писателями становились все ближе и ближе. Уже инцидент с брошюрой Антоновича и Жуковского не мог в этом смысле пройти бесследно, так как объектом их нападок послужили, правда не в одинаковой мере, оба писателя, а самый факт нападок, да еще несправедливых, естественно, сближает тех, кто является их жертвой. С другой стороны, рецензия Салтыкова на ‘Материалы’, столь уязвившая Антоновича и Жуковского, должна была быть приятной Некрасову, хотя автор ее, очевидно, вполне сознательно, отнюдь не становился в позу присяжного апологета Некрасова. Тем не менее в течение пятилетия, с 1870 г. по 1874 г. включительно, их переписка не была деятельной, что объясняется тем, что особенно долгих перерывов в их деловом контакте почти не было. Несколько писем, относящихся к началу 70-х гг., напечатано в ‘Архиве села Карабихи’²⁶(из них наибольший интерес представляет письмо от 28 июля 1872 г., написанное под впечатлением известия о получении ‘Отечественными записками’ первого предостережения), в собрании Н. В. Яковлева дается текст семи писем и записок (NoNo 54, 55, 56, 71—74) этих лет, которые по содержанию своему не являются сколько-нибудь значительными. То же приходится сказать и об имеющихся у меня письмах и записках Салтыкова начала 70-х годов.

Петербург, 14 апреля 1870 г.

Прочитайте, пожалуйста, рацею, которую получил от Анненкова, по делу Потанина {10 апреля 1870 г. Салтыков письменно просил П. В. Анненкова, исполнявшего в то время обязанности секретаря Общ-ва для пособия нуждающимся литераторам и ученым (‘Литературного фонда’), посодействовать выдаче вспомоществования Г. Н. Потанину. Однако Комитет Общ-ва в заседании 13 апреля постановил ‘собрать сведения о положении просителя’, признав, очевидно, свидетельство Салтыкова недостаточным. Этим и объясняется неудовольствие Салтыкова против комитета.}²⁷. Вот до какого свинства дошел этот подлый комитет, что адресоваться туда за пособием значит просто компрометировать себя. Я не знаю, что делать, тем более что мне неизвестно даже, не вдовец ли Потанин. Вы намеревались заехать ко мне завтра утром, нельзя ли не позднее 127г часов, ибо нужно, посоветовавшись с Вами, съездить к Анненкову. Пожалуйста, привезите обратно записку Анненкова, она нужна, как документ.

Ваш Салтыков

[Петербург, январь 1872 г.]

Сюда приехала Смирнова {С. И. Смирнова (1852—1921) в 70-х гг. была деятельной сотрудницей ‘Отеч. Зап.’, напечатав в них несколько своих повестей и романов, имевших значительный успех.}, которая будет завтра около 2-х часов утра (несколько ранее) у меня. Так как в пятницу она уезжает обратно, то не зайдете ли Вы ко мне, чтоб познакомиться с нею. Она очень желает. Ежели деньги за ее янв. книжку {В январе 1872 г. на страницах ‘Отеч. Зап.’ начался печатанием роман С. И. Смирновой — ‘Соль земли’.} не отосланы, то прикажите не отсылать.

Салтыков

[Петербург, 1 февраля 1872 г.]

Николай Алексеевич,

родился сын Константин {Надежды Салтыкова на литературную карьеру его доныне здравствующего сына, как известно, не оправдались. Совсем недавно, в 1922 г., К. М. Салтыков выпустил книгу ‘Интимный Щедрин’, в которую, наряду с не лишенными интереса подробностями, рисующими семейную жизнь и домашний обиход его отца, внес немало черт, представляющих облик великого писателя односторонне и субъективно.}, который, очевидно, будет публицистом, ибо ревет самым наглым образом. Происшествие сие случилось сего 1-го февраля в 3 ¹/₂ часа ночи.

Салтыков

[Петербург, март 1872 г.]

По обыкновению, Унковский напутал, и я не буду сегодня на бенефисе Горбунова²⁸, чему я, впрочем, очень рад.

Пожалуйста, напишите к Смирновой и, кстати, напомните ей о присылке 3-й части. Пожалуйста. Ее непременно отобьют.

Салтыков

Не уговоритесь ли с Унковским завтра или послезавтра вечером ко мне. Дайте знать. Давно у меня никто не был.

11*

Я конец Бобррыкинской²⁹ статьи (собственно критическую часть) значительно сократил. По-моему, это пустословие, соединенное с сквернословием. А впрочем, посмотрите (всего четыре гранки), может быть, Вы найдете, что для удовлетворения Бобор[ыкина] нужно и восстановить кое-что.

М. Салтыков

* Определить дату [двух] этих писем по их содержанию невозможно. Руководствуясь их внешностью (бумага, почерк), их надлежит отнести к 70-м годам, вернее всего к началу их.

Вчера я был несколько пьянее вина.

Ваш М. Салтыков

30 декабря

Сегодня проснулся с таким изобилием смешных мыслей, какого давно не было.

Витенево *, 20 июня [1872 г.]

Совестно мне тревожить Вас, уважаемый Николай Алексеевич, но приходится. Не можете ли Вы ссудить меня 200 рублей, сделав распоряжение, чтобы мне выдал эти деньги И. Г. Соловьев. Если это возможно, то пришлите Соловьеву письмо об этом, чтоб он мне или кому я прикажу выдал деньги. Я 30 июня думаю быть в Москве, а потому хорошо бы, если к этому времени пришло Ваше письмо к Соловьеву. Если Вы имеете что-нибудь написать мне, то сделайте это к тому же времени через Соловьева же. На дальнейшее время мой адрес таков: 3-я Мещанская, дом Аббакумовой, Александре Александровне Кардановской для передачи M. E. Салтыкову. Желал бы я также знать, долго ли Вы пробудете в Карабихе.

Я еще не видел последнего No ‘Отеч. Зап.’, но, судя по отзыву П-бургских Вед., должно быть, Де-мерт³⁰ что-нибудь сильное сморозил {В No 6 ‘Отеч. Зап.’ в статье Демерта ‘Наши общественные дела’ содержались указания, что в борьбе за концессию на постройку Вяземской жел. дор. ‘С.-Петерб. Вед.’ определенным образом поддерживали домогательства группы, капиталистов-евреев с Абр. Моис. Варшавским во главе. Эти указания остро уязвили газету Корша и вызвали с ее стороны ряд резких нападок на Демерта и на ‘Отеч. Зап.’.}. Я хотел написать коротенькую заметку, но, во-первых, не знаю Демертовой статьи, а, во-вторых, жду, не будет ли еще чего-нибудь со стороны Петербургских Ведомостей. Негодяй Буренин³¹, который не постыдился сказать, что мой предпоследний фельетон написан на Боборыкина, конечно, и на будущее время не воздержится от своих пакостей {Салтыков не ошибся в своих предположениях. Присяжный полемист ‘СПб. Вед.’ В. Буренин в No 170 газеты не преминул обрушиться на него за печатавшийся в ‘Отеч. Зап.’ ‘Дневник провинциала’. Буренину, с крайней резкостью отвечал Н. К. Михайловский в No 7 ‘Отеч. Зап.’ на последних стр. своих ‘Литературных и журнальных заметок’. Так как в том же No журнала и Демерт отвечал ‘СПб. Вед.’, то в напечатании полемической заметки Салтыкова, о которой он говорит в своем письме, уже не было надобности, и она так и не появилась в печати.}. Поэтому будущую неделю пережду и посмотрю, что будет. Так как мое объяснение не может быть длинно, то к 8 июля оно поспеет в Петербург.

Суворина я в Москве видел, но он мне показался несколько сконфуженным, хотел быть у меня и даже назначил час, но не пришел. Впрочем, по последнему фельетону Вы можете судить, как легкомыслен и как выдохся этот человек.

Работа моя идет довольно медленно, впрочем, в августовскую книжку наверное пошлю фельетон, а к сентябрьской подготовлю и рассказ-фельетон {В августовском No ‘Отеч. Зап.’ 1872 г. Салтыков напечатал очередной очерк цикла ‘Дневник провинциала’, а в сентябрьском только ‘Ташкентцев’.}.

Дела мои гадки до крайности. Крестьяне затрудняют выкуп по имению и оброков не платят.

Брат пьет запоем и, как кажется, при последнем издыхании. Что из всего этого выйдет — ума не приложу. 30 июня я еду в Москву собственно для того, чтоб видеться с братом, который к тому времени приедет туда же, или, вернее, его туда привезут. Боюсь, что вовсе останусь без куска хлеба. Может быть, и опять придется ехать в Углич: поэтому-то и прошу у Вас денег.

Как писать при таких условиях?

Деньги я уплачу в два раза: при выдаче за август и за сентябрь.

Поклонитесь от меня Зинаиде Николаевне³².

Весь Ваш
М. Салтыков

* Так называлось имение Салтыкова, в 25 верстах от Москвы, купленное им в 1861—1862 гг. и описанное в ‘Благонамеренных речах’.

——

Читатель видит, что приведенные письма, если не считать письма от 20 июня 1872 г., интересного в биографическом и историко-литературном отношениях (отзывы о Буренине), не слишком значительны по своему содержанию. Однако они, в особенности записки о рождении сына и записка от 30 декабря, могут служить лишним подтверждением того, что в рассматриваемый период деловой контакт и деловая близость между Салтыковым и Некрасовым успели перейти в личный контакт и личную близость ³³.

4. Елисеев Григорий Захарович (1821—1891), публицист, один из редакторов ‘Отечественных записок’ и некрасовского ‘Современника’, был близок к Н. Г. Чернышевскому, позже отошел от его радикальных взглядов.

5. Антонович Максим Алексеевич (1835—1918), критик, публицист, переводчик, философ, в начале 1860-х гг. был близок к организации ‘Земля и воля’.

6. Краевский Андрей Александрович (1810—1889), журналист.

7. Панаева Авдотья Яковлевна (1820—1893), писательница, гражданская жена И. А. Некрасова.

8. Шилов Алексей Алексеевич (1881—1942), историк, архивист, библиограф.

9. Арсеньев Константин Константинович (1837—1919), юрист, литературный критик, журналист, публицист, общественный деятель. Здесь имеется в виду книга: Салтыков-Щедрин (Лит.-обществ. характеристика). Спб., 1906.

10. Решетников Федор Михайлович (1841—1871), писатель.

11. Авенариус Василий Петрович (1839—1923), писатель.

12.. Розанов Леонтий Иванович (1835—1890), публицист.

13. Жуковский Юлий Галактионович (1822— 1907), экономист, публицист, управляющий Государственным банком, сенатор.

14. Тиблен Николай Львович (1825 — не установлен), прогрессивный издатель и типограф.

15. Жемчужников Алексей Михайлович (1821—1908), поэт-сатирик, один из авторов сочинений Козьмы Пруткова.

16. Катков Михаил Никифорович (1818—1887), журналист, публицист, редактор реакционной газеты ‘Московские ведомости’.

17. Ал. Ник. — Ераков Александр Николаевич (1817—1886), инженер путей сообщения, близкий знакомый Салтыкова, Петр. Ив.— Петр Иванович Сизеневский, врач Н. А. Некрасова, Анна Алексеевна — Анна Алексеевна Буткевич, рожденная Некрасова (1823—1882),

сестра и близкий друг Н. А. Некрасова, гражданская жена Еракова.

18. Унковский Алексей Михайлович (1828—1893), адвокат, либеральный деятель крестьянской реформы 1861 г., публицист.

19. Рождественский Иван Александрович (1849—1876), публицист, критик.

20. Лермонтов Геннадий Васильевич (1836—1900), мировой судья, ‘один из приверженцев Чернышевского’.

21. Лавров Петр Лаврович (1823—1900), публицист, философ, теоретик народничества, выдающийся деятель русского освободительного движения.

22. Маркович Мария Александровна (1833—1907), рожденная Вилинская, писательница, псевдоним — Марко Вовчок.

23. Зайцев Варфоломей Александрович (1842—1882), критик, публицист, участник революционного движения.

24. Якоби Павел Иванович (1840—1905), врач, публицист, участник польского восстания 1864 г., эмигрант.

25. Яковлев Николай Васильевич (1891—1981), литературовед, исследователь творчества M. E. Салтыкова-Щедрина и А. С. Пушкина, ученик E. E. Максимова.

26. См.: Архив села Карабихи: Письма Н. А. Некрасова и к Некрасову. М., 1916 (книга издана К. Ф. Некрасовым, племянником поэта).

27. Потанин Григорий Николаевич (1835—1920), путешественник, этнограф, публицист.

28. Горбунов Иван Федорович (1831—1895), писатель, актер, рассказчик бытовых сцен.

29. Боборыкин Петр Дмитриевич (1836—1921), писатель.

30. Деммерт Николай Александрович (1835—1876), писатель, публицист.

31. Буренин Виктор Петрович (1841—1926), писатель, поэт-пародист, публицист, драматург, переводчик.

32. Зинаида Николаевна — Фекла Онисимовна Некрасова, рожденная Викторова (1851—1915), жена А. Н. Некрасова.

33. Статья не закончена.

В. ЕВГЕНЬЕВ-МАКСИМОВ1

M. E. САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН В ЕГО ПЕРЕПИСКЕ С Н. А. НЕКРАСОВЫМ

КОММЕНТАРИИ

Читайте также:

В. ЕВГЕНЬЕВ-МАКСИМОВ¹