Любовь и ревность, Мари Жюль, Год: 1881 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 198 минут(ы)

ЖЮЛЬ МАРИ.
ЛЮБОВЬ И РЕВНОСТЬ

Часть первая.

ГЛАВА I.
Армія несчастныхъ.

Хижина стараго Трайнора, какъ и вс его подобныя въ графств Тайпрери, въ Ирландіи, походила на плохой сарай, въ который со всхъ сторонъ свободно проникалъ втеръ. Она была не боле пятнадцати футовъ въ длину и восьми или десяти въ ширину. Стны ея были сдланы изъ грязи и нсколькихъ камней изъ сосдней каменоломни. Крыша представляла кучу сучьевъ, на которые были навалены сверху камни, чтобы втеръ не разввалъ ихъ. Отверстіе, продланное въ крыш, служило трубою.

Снаружи, къ хижин, между кучами навоза, была проложена маленькая тропинка, вымощенная разбросанными на нкоторомъ разстояніи другъ отъ друга, плоскими камнями, которые указывали дорогу, оканчивавшуюся у двери.

Хижина стараго Филиппа Трайнора, фермера графа Гарри Дунсдаля, стояла въ горахъ, въ нсколькихъ стахъ шагахъ отъ деревни Фарней. Вся окрестность имла дикій и печальный видъ и почти вчно была покрыта туманами, окружавшими вершины горъ неуловимымъ покрываломъ. Отроги горъ, которые назывались Конорскимъ дефиле, скрывали собою деревню Фарней, расположенную въ боле плодородной долин, чмъ хижина стараго Филиппа.

Въ тотъ день, когда начинается описываемая нами драма, то есть весною 1862 года, туманъ, спускавшійся съ горъ, мало-по-малу разсялся, блдные лучи солнца освтили гранитъ скалъ и какой-то человкъ, шедшій изъ Фарнея, явился въ начал Конорскаго дефиле. Хотя онъ былъ закутанъ съ ногъ до головы въ ирландскій каррикъ, тмъ не мене, по его твердой походк, легко было угадать, такъ же какъ и по гибкости его движеній, что этотъ человкъ былъ очень молодъ.

На немъ были надта касторовая шляпа съ приподнятыми полями и темные бархатные панталоны, сверхъ которыхъ, выше колнъ, были надты кожаные штиблеты. Въ рукахъ онъ держалъ палку со свинцомъ на обоихъ концахъ, которой мстные крестьяне владютъ съ необычайной ловкостью и ударъ которой часто бываетъ смертеленъ.

Подходя къ хижин, онъ замедлилъ шаги и почти у самыхъ дверей остановился и слъ на камень. Лицо его вдругъ омрачилось.

Опершись руками на колна, онъ машинально глядлъ предъ собою на дикую, необработанную долину и погрузился въ глубокую задумчивость.

Лучи солнца, отразившіеся на противоположной голой скал, привели его въ себя.

— Къ чему колебаться, прошепталъ онъ. Днемъ раньше — днемъ позже — не все ли равно… Лучше узнать отъ меня.

Сказавъ это, онъ всталъ.

Это былъ высокій молодой человкъ съ гордыми, ршительными чертами лица, подъ густыми бровями сверкали черные глаза, а высокій лобъ указывалъ на сильный умъ. Взглядъ его былъ немного надмененъ, а губы улыбались насмшливо, но въ эту минуту, когда никто не наблюдалъ за нимъ, на лиц его выражалась нравственная усталость.

Онъ переступилъ съ одного камня на другой, открылъ дверь хижины и, наклонившись слегка, вошелъ.

Въ хижин сидло двое стариковъ: Филиппъ Трайноръ и Катерина, его жена, оба морщинистые, измученные.

Катерина пряла, что же касается Филиппа, то онъ курилъ изъ короткой, черной трубки.

Молодой человкъ подошелъ сначала къ Катерин, потомъ къ Филиппу, и поцловалъ обоихъ.

— Здравствуй, мать. Здравствуй, отецъ, сказалъ онъ звучнымъ и въ то же время кроткимъ голосомъ.

Нчто въ род радости мелькнуло на морщинистыхъ лицахъ стариковъ.

— Здравствуй, Робертъ, сказали они.

Окружающая обстановка доказывала страшную, полнйшую нищету.

Пестель была изъ сухихъ сучьевъ, на очаг стояла кое-какая посуда. Къ стн были придвинуты дв почернвшія отъ времени скамьи, около очага стояли два или три треногихъ табурета. Въ одномъ изъ угловъ лежали огородническія орудія. Надъ дверью было прилплено нсколько раскрашенныхъ картинокъ и между ними висло мдное распятіе.

Предъ очагомъ стоялъ столъ, а предъ нимъ табуретъ со спинкой — роскошь бдняковъ.

Робертъ опустился на эту табуретку.

Филиппъ продолжалъ курить, Катерина прясть. Но такъ какъ Робертъ съ безпокойствомъ глядлъ то на отца, то на мать, не ршаясь заговорить, то наступило довольно продолжительное молчаніе.

Наконецъ, онъ сказалъ:

— Вчера вечеромъ, вернувшись съ поля, я нашелъ у себя ожидавшаго меня пристава Бирна.

— Пристава Бирна?..

— Да.

Старуха перестала прясть, ея мужъ курить, оба съ безпокойствомъ взглянули на Роберта.

— Чего надо было отъ тебя Бирну? съ гнвомъ спросилъ старикъ.— Ты ему ничего не долженъ… ты не долженъ графу Дунсдалю… Ты платишь ему аккуратне, чмъ кто либо… Ты можетъ быть даже единственный во всемъ округ. Ты чуть не умираешь отъ истощенія, обработывая твое и наше поле, потому что мы съ матерью слишкомъ слабы и, благодаря теб, мы также ничего не должны… Ты помогаешь своимъ старымъ родителямъ, Богъ вознаградитъ тебя со временемъ, когда ты заведешь свою семью… Зачмъ же приходилъ къ теб Бирнъ?

Робертъ опустилъ голову и ничего не отвчалъ:

Тогда мать обратилась къ нему въ свою очередь:

— У тебя видъ человка, который скрываетъ дурное извстіе, сказала она. Что случилось?

— Случилось то, сказалъ Робертъ такъ тихо, что старики едва слышали его, что Бирнъ требуетъ отъ меня трехгодовой арендной платы, которой я не заплатилъ… моей и вашей…

— И ты долженъ эти деньги?

— Да.

— Значитъ ты насъ обманывалъ?

— Да, обманывалъ. Я хотлъ, чтобы вы жили спокойно и до сихъ поръ мн удавалось удалять отъ васъ всякую непріятность. Я все разсчитывалъ на хорошій урожай, который помогъ бы мн заплатить деньги, или на какой нибудь счастливый случай,— но этого не случилось.

— Это не твоя вина, я тебя не упрекаю. Я знаю, что ты долженъ платить каждый годъ половину той цны, которую стоило бы наше поле, если бы его продать.

— Въ первый разъ это можно сдлать, во второй тоже… но въ третій!..

— Однако, мн удалось дожить до моихъ лтъ и не быть должнымъ ничего… Но цною какихъ страданій!.. Я голодалъ цлую жизнь… Во всю мою жизнь я помню можетъ быть десять дней, когда я надался досыта. Впрочемъ, вы видите, мн пятьдесятъ лтъ, Катерин также, а мы такъ истощены, что боимся выходить изъ дома, когда дуетъ сильный втеръ.

Помолчавъ немного, онъ спросилъ:

— Что ты будешь длать?

— Ничего. Я буду живъ, за себя я не безпокоюсь. Я могу спать подъ открытымъ небомъ на дожд… Зимою я могу, въ случа надобности, поселиться въ трещин скалы, но вы…

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что я, вы и двсти фарпенскихъ и другихъ фермеровъ, которые такъ же должны, какъ и мы, будутъ выгнаны изъ своихъ домовъ, можетъ быть брошены въ тюрьмы и разорены. Ихъ стада будутъ схвачены, точно такъ же, можетъ быть, и все, что имъ принадлежитъ. Отцы должны будутъ удалиться въ горы, неся въ рукахъ остатки своего имущества, а матери поведутъ за собою или понесутъ на рукахъ дтей, которыя не умютъ ходить… Вы хорошо знаете, что такія вещи случаются не въ первый разъ. Я слишкомъ молодъ, чтобы помнить это, но говорятъ, что многіе умерли отъ холода и голода.

— Да, это правда. Ихъ имена навки запечатллись въ памяти всхъ насъ. Такъ уморъ Джони Петси, Макъ-Шіа, Кертеръ, О’Коннеръ, Тенди и многіе другіе,— я назвалъ только моихъ друзей. Въ то время хозяиномъ имнія былъ не Дунсдаль, а Норбюри. Такъ какъ онъ не имлъ состраданія къ бднякамъ, то бдняки осудили его. Петси, хижина котораго находилась въ одной мил отъ меня, убилъ его однажды, когда онъ прозжалъ верхомъ по лсу.

Старый Филиппъ всталъ. Его руки перестали дрожать, глаза сверкали.

— Робертъ, подними же голову. Можно подумать, что ты стыдишься меня, не смешь на меня взглянуть.

Молодой человкъ всталъ и выпрямился.

Все тоже выраженіе нравственной усталости виднлось у него на лиц, тогда какъ глубокая морщина перерзала лобъ.

Филиппъ задумался.

— Петси, сказалъ онъ, былъ членъ лиги, а я предсдательствовалъ въ тайномъ суд, приговоръ котораго осудилъ Норбюри. Я былъ въ то время начальникомъ Фарнейской общины. Но я слишкомъ старъ и меня замнилъ Джоэ. Ты по прежнему другъ Джоэ и его помощникъ?

— Да, по прежнему.

— Хорошо, я убжденъ, что онъ организуетъ сопротивленіе.

— Онъ видлся со всми фермерами.

— Что касается меня, то меня можетъ быть убьютъ, но я не выду изъ этого дома. Тутъ жили мои отецъ и мать, тутъ они умерли… Тутъ я страдалъ цлую жизнь съ Катериною, привязанность которой поддерживала меня… здсь ты родился и выросъ… Это поле перешло ко мн отъ отца, я считаю его моимъ, этотъ домъ мой. Если бы графъ Гарри не удвоилъ платы, мы платили бы ему. Когда его люди соберутся выгнать насъ, мы съ Катериной ляжемъ поперегъ двери, они могутъ взять насъ за ноги и выбросить вонъ… Но лучше умереть, чмъ страдать. Къ тому же ты отомстишь за насъ, Робертъ!.. Члены лиги отомстятъ за насъ.

Онъ неврной походкой направился въ темный уголъ хижины, гд лежали различныя огородническія орудія, и вынулъ оттуда блестящую тяжелую лопату.

— Несчастный, сказалъ онъ, я съ трудомъ могу поднять ее.

Сказавъ это, онъ передалъ лопату Роберту, который съ волненіемъ глядлъ на него.

— Возьми ее, въ твоихъ рукахъ она будетъ полезне… возьми и унеси, это мой предсмертный подарокъ. А не то Бирнъ укралъ бы ее у меня.

Въ эту минуту они стали прислушиваться.

Филиппъ, желавшій продолжать, замолчалъ.

По каменистой дорог послышался стукъ лошадиныхъ копытъ.

Лошадь остановилась предъ хижиной и рзкій голосъ крикнулъ:

— Эй, Филиппъ Трайноръ!

Робертъ и старикъ поблднли.

— Это онъ, сказалъ Филиппъ,— это Бирнъ.

— Эй! Трайноръ! откройте дверь!

Старикъ повиновался.

— Что вамъ отъ меня надо? спросилъ онъ.

— Графъ Гарри Дунсдаль требуетъ, чтобы вы заплатили слдуемыя ему деньги.

— Я не могу.

— Въ такомъ случа, тмъ хуже для васъ.

Приставъ бросилъ какую-то бумагу Трайнору, повернулъ лошадь и исчезъ, оставивъ посл себя на лицахъ обоихъ мужчинъ выраженіе гнва и отчаянія.

— Ты хорошо сдлалъ, Робертъ, что предупредилъ насъ,— ударъ былъ мене тяжелъ. Кром того, мы можемъ теперь поговорить. Садись.

Мать, огорченная пріздомъ пристава, оставила свою пряжу. Вдругъ она взяла палку и, опираясь на нее, съ трудомъ подошла и встала между сыномъ и мужемъ.

— Филиппъ, сказала она, ты всю жизнь свою былъ бунтовщикомъ и старость, отнявъ у тебя силы, не измнила твоихъ мыслей. Я не хочу, чтобъ ты подавалъ дурные совты Роберту. Что станется съ нами обоими, если нашего сына возьмутъ, удалятъ отсюда, приговорятъ, можетъ быть, къ смерти. Подумай обо всемъ этомъ.

— Что же ты предлагаешь, Катерина? Неужели ты способна съ улыбкой на лиц оставить этотъ домъ?.. Въ такомъ случа, уходи.

— Нтъ, я умру отъ этого, также какъ и ты.

— Ну, такъ что же?

— Надо добиться отсрочки.

Старый Трайноръ горько засмялся.

— Нельзя и думать добиться отсрочки. Бирнъ сейчасъ доказалъ намъ это. Никогда графъ или его управляющій, Варнеръ, не станутъ слушать нашихъ жалобъ.

— Въ такомъ случа надо заплатить.

Трайноръ съ удивленіемъ поглядлъ на жену.

— Ты спрятала гд нибудь деньги?

Она покачала головою и, понизивъ голосъ, прибавила:

— Ты знаешь, что мы могли бы быть почти богаты, если бы Робертъ хотлъ этого…

— Это мечта, на исполненіе которой мы столько разъ надялись…

— Что если мы поговоримъ съ нимъ объ этомъ?..

— Говори, если хочешь. Въ это время я покурю. Приходъ Бирна до такой степени взволновалъ меня, что мн кажется я не курилъ нсколько мсяцевъ.

Робертъ, читавшій въ это время бумагу пристава, ничего не слышалъ.

Мать подошла къ нему и съ безконечной нжностью поцловала его въ лобъ.

— Дитя мое, сказала она, ты знаешь, въ какомъ мы тяжеломъ положеніи. Если бы мы были молоды, то несчастіе, которое намъ угрожаетъ, казалось бы намъ мене тяжелымъ, но мы такъ стары… Ты одинъ можешь помочь и спасти насъ…

— Я готовъ. Но какимъ образомъ?

— Мы никогда не говорили теб о женитьб, продолжала она, хотя отецъ твой и я мы хотли бы предъ смертью поцловать нашихъ внуковъ. Сегодня я хочу поговорить съ тобою о женитьб.

Она сказала это глядя на молодаго человка, который вдругъ поблднлъ, тогда какъ при первыхъ словахъ старухи на лиц его выразилось безпокойство.

— Теб двадцать пять лтъ, продолжала мать. Въ Ирландіи люди женятся моложе. Вс твои фарнейскіе сверстники уже отцы семействъ. Разв ты не хочешь послдовать ихъ примру?.. отвчай?..

Робертъ молчалъ.

— Впрочемъ, ты ничего не потерялъ ожидая. Та, которую мы хотли бы, чтобъ ты взялъ себ въ жены, самая красивая изъ всхъ фарнейскихъ двушекъ, а ея отецъ самый богатый изъ всхъ фермеровъ графа Гарри…

— Люси Бринъ?..

— Да.

— Можетъ быть ея отецъ не такъ богатъ, какъ говорятъ и ваши надежды не оправдались бы. Къ тому же Люси Бринъ никогда не думала обо мн.

— Ты говоришь неправду. Уже не говоря объ отц, который говорилъ теб и намъ, что онъ съ удовольствіемъ согласился бы на твою женитьбу, сама Люси много разъ давала теб понять это. Она отказывалась отъ лучшихъ жениховъ во всемъ округ, потому что ждетъ тебя. Ты говоришь, что она никогда не думала о теб, но въ такомъ случа, ты одинъ изъ всей фарнейской молодежи не знаешь, что она безъ ума влюблена въ тебя. Сознайся лучше, что ты это знаешь, а хотлъ мн солгать?

— Да.

— Почему?

— Я ее не люблю.

— Всякій другой гордился бы любовью такой двушки, какъ Люси Бринъ. Твоя жизнь прошла бы съ нею счастливо и спокойно и вашему счастію завидовали бы вс.

— Говорю вамъ, что я ее не люблю.

— Она обладаетъ всми качествами, которыя ты могъ бы желать видть въ свей жен, кожа у нея бле, черты лица тоньше, волосы гуще, глаза блестяще, чмъ у самыхъ богатыхъ женщинъ Ирландіи. Сама графиня Елена, которая хороша какъ царица, не лучше ее. Люси Бринъ восхищаются вс, также какъ восхищаются женою Гарри Дунсдаля.

— Я не люблю Люси Бринъ, повторилъ Робертъ смущеннымъ голосомъ и опустивъ глаза.

— Я такъ и думала. Если бы ты любилъ ее, она давно уже была бы твоей… Или, можетъ быть, ты любишь другую?.. Если это такъ, то почему ты не довришься намъ?.. Скажи мн, любишь ли ты кого нибудь?

— Нтъ, съ усиліемъ отвчалъ сынъ.

— Въ такомъ случа, я съ боле спокойнымъ сердцемъ стану умолять тебя выслушать меня. Если ты не любишь ни одной изъ двушекъ, тогда то, чего я у тебя попрошу, не будетъ для тебя жертвой… Почему не жениться теб на Люси Бринъ?

— Я не хочу.

— Подумай о томъ, что ты говоришь, сынъ мой. Подумай, какъ унижаюсь я, прося тебя, прося за твоего отца и за меня… У фермера Брина есть цлый мшокъ золотыхъ сувереновъ, которые онъ подаритъ своей дочери въ день ея свадьбы. Тамъ гораздо боле чмъ надо для того, чтобъ не бояться на будущее время пристава Бирна и графа Гарри. Ты не можешь отказать мн, Робертъ, въ моей просьб. Эта женитьба дала бы теб богатство и спокойствіе, и любовь твоей жены, наконецъ, принудила бы тебя полюбить ее и кром того это дало бы намъ счастіе спокойно прожить до смерти подъ нашей кровлей… Подумай, сынъ мой, что если насъ выгонятъ отсюда зимой?..

— О! мать! требуй отъ меня какой хочешь жертвы! Возьми мою жизнь — она твоя.

— Ты слышалъ, я хочу только твоего счастія. Я не прошу твоей жизни.

— Нтъ, мать, я не могу… не могу.

Катерина молчала нсколько мгновеній, пристально глядя на сына своими черными, еще живыми глазами.

Трапноръ, куря трубку, невозмутимо слушалъ, какъ будто бы разговоръ между матерью и сыномъ не имлъ для него никакого интереса.

Старуха продолжала:

— Отказывая мн такимъ образомъ, ты долженъ имть серьезную причину,— что это за причина?

— Ея нтъ, вы ошибаетесь.

— У тебя въ сердц любовь, въ которой ты не смешь признаться. Ты честолюбивъ. Ты всегда одтъ, какъ человкъ выше твоего положенія. Ты ученый,— фарнейскій священникъ научилъ тебя латыни и многимъ другимъ вещамъ, названія которыхъ я не знаю. Это длаетъ тебя гордымъ и надменнымъ. Безъ сомннія, наша бдность тяготитъ тебя, а то довольство, которое принесла бы съ собою Люси Бринъ, не соотвтствуетъ твоимъ надеждамъ… Ты мечтаешь о другомъ… кого ты любишь?

— Никого.

— Поклянись въ этомъ.

Робертъ опустилъ голову и лицо его еще боле поблднло.

— Ты лжешь. Еще разъ спрашиваю тебя: кого ты любишь?

— О! матушка! съ волненіемъ вскричалъ Робертъ, прошу тебя, замолчи!..

Но старуха опустилась на колни, рыдая и умоляя, протягивая къ сыну руки.

— Люси Бринъ — честная двушка. Она столь же умна, какъ и красива и будетъ достойной тебя женою… Женись на ней, дитя мое… Возьми ее!.. Ты дашь намъ прожить нсколько лишнихъ мсяцевъ. Неужели ты осмлишься колебаться между той любовью, которую ты обязанъ къ намъ питать, и той любовью, которой ты стыдишься, такъ какъ не осмливаешься признаться въ ней намъ?..

— Неужели ты сомнваешься во мн, мать?

— Нтъ, значитъ ты соглашаешься?

— Встань, обними меня. Я не хочу видть тебя у моихъ ногъ.

Говоря это, онъ поднялъ мать.

— Ты соглашаешься?.. повторяла она, вытирая слезы.

— Дай мн подумать.

— Подумать!.. когда полиція угрожаетъ намъ, когда приставъ Бирнъ уже былъ у насъ!..

— Однако, я не могу ршиться въ нсколько минутъ на такое важное дло.

— Но медлить некогда.

— Можетъ быть существуетъ другое средство избавиться отъ угрожающаго намъ несчастія?

— Какое?

— Я пойду къ Чарльзу Варнеру, управляющему графа… Въ случа надобности я подкараулю самого графа и поговорю съ нимъ. Я буду просить ихъ уменьшить нашу арендную плату и дать мн отсрочку года на два для уплаты. Графъ знаетъ, что я имю большое вліяніе на окрестныхъ жителей… онъ побоится волненій въ округ… Онъ не долженъ забыть смерти Норбюри, котораго убили члены Лиги, и онъ можетъ быть выслушаетъ мою просьбу.

— Пожалуй, сдлай это, если хочешь. Но если онъ откажетъ, тогда ты согласенъ жениться?

Робертъ провелъ рукою по лбу, покрытому холоднымъ потомъ. Въ его душ происходила тяжелая борьба.

Мать съ безпокойствомъ ожидала его отвта.

Наконецъ онъ сказалъ едва слышно:

— Нтъ, это невозможно… Я не женюсь на Люси Бринъ… Я не въ состояніи этого сдлать.

Старуха почти совсмъ выпрямилась.

— Робертъ, сказала она, ты дурной сынъ.

Молодой человкъ отвернулся. нервная дрожь пробжала у него по тлу, но онъ не показалъ своего волненія.

Катерина отвернулась отъ него и снова сла на скамейку предъ очагомъ.

Она не сказала ни слова, но ея взглядъ, вмсто материнской нжности, выражалъ суровость и почти грубость.

Робертъ всталъ, накинулъ себ на плечи плащъ, взялъ лопату, данную отцемъ и направился къ двери.

— Прощайте, сказалъ онъ, я иду въ замокъ, просить графа Дунсдаля.

Онъ уже вышелъ за дверь, когда отецъ остановилъ его.

— Остановись, сказалъ онъ.

Робертъ вернулся.

— Я далъ говорить твоей матери, сказалъ Филлипъ, но я не одобряю, чего она требовала. Мы не имемъ права насиловать твое сердце и ты свободенъ не любить Люси Бринъ. Къ тому же деньги ея отца не принесли бы намъ никакой пользы. Ты сказалъ, что боле двухсотъ фермеровъ ожидаетъ такая же участь, какъ и насъ?

— Да.

— Много ли между ними членовъ Лиги?

— Вс или почти вс.

— Знаешь ли ты ихъ намренія? Хотятъ они заплатить или же откажутся и будутъ сопротивляться?

— Они готовы возмутиться.

— Въ такомъ случа мы не должны платить. Не забывай, что нашъ тайный законъ осуждаетъ, какъ измнниковъ, тхъ, которые воспользовались бы несчастіемъ другихъ, точно также, измнниками считаются т, которые не желаютъ раздлять общаго несчастія. Твоя женитьба на Люси Бринъ не спасла бы насъ отъ изгнанія.

— Но если графъ смягчится?

— Ты не можешь, не рискуя жизнью, просить его за себя или за меня, ты долженъ просить за всхъ несчастныхъ, которыхъ онъ собирается поразить. Если онъ согласится дать отсрочку теб, но не согласится дать ее другимъ, ты долженъ отказаться,— это твой долгъ.

— Хорошо.

ГЛАВА II.

Когда Робертъ вышелъ изъ отцовской хижины, солнце поднялось уже высоко и жаръ былъ удушливъ.

Онъ снялъ плащъ и, взявъ его на руку, пошелъ чрезъ Конорское дефиле и спустился по узкой тропинк, ведущей къ долин.

Спускъ со стороны горы былъ дикій и крутой.

Рдкіе кустарники росли между скалами, на которыхъ отражались ослпительные лучи солнца. Низкія сосны съ трудомъ держались корнями за камни. Но всюду, гд были деревья, были и хижины, каждый уголокъ земли казался обитаемымъ. Нсколько домашнихъ и дикихъ козъ попадались навстрчу молодому человку и сейчасъ же исчезали въ скалахъ.

Вокругъ царствовало глубокое молчаніе.

Въ воздух не было ни малйшаго втерка, не было ни жужжанія наскомыхъ, ни пнія птицъ, даже ящерицы спали въ отверстіяхъ скалъ.

У подошвы горы было немного свже. Лучи солнца падали въ траву не отражаясь.

Робертъ оставилъ каменистую тропинку, по которой онъ шелъ до сихъ поръ, и повернулъ на дорогу, которая проходитъ чрезъ деревню Фарней и ведетъ къ замку Дунсдаль.

По мр приближенія къ замку, наружность страны измнялась, на горизонт появились дубовые лса, рзкой линіей отдлявшіеся на ясной лазури неба. Предъ лсомъ видны были зеленыя, обработанныя поля, засянныя рожью, овсомъ, картофелемъ, видно было множество стадъ, которыхъ караулили только собаки, пони прыгали на свобод. И повсюду въ этомъ веселомъ пейзаж, подъ каждымъ деревомъ, среди каждаго поля виднлись хижины съ соломенными крышами.

Замокъ Дунсдаля стоялъ отъ деревни на разстояніи нсколькихъ миль. Чрезъ два часа посл выхода отъ отца, Робертъ Трайноръ пришелъ къ замку.

Графъ Гарри Дунсдаль былъ одинъ изъ богатйшихъ ирландскихъ помщиковъ. До сорока лтъ онъ велъ широкую жизнь въ Лондон и Париж, затмъ вдругъ, посл полугодоваго отсутствія, во время котораго его можно было считать умершимъ, онъ снова появился въ свт, ведя съ собою подъ руку актрису итальянку, Елену Леоти, замчательную красавицу, на которой онъ женился. Объ этой свадьб много болтали, но такъ какъ репутація Елены была безупречна и не давала никакихъ поводовъ къ скандаламъ, а также и потому, что она происходила изъ хорошаго неаполитанскаго семейства, то свтъ кончилъ тмъ, что простилъ то, что долго называлъ сумасшествіемъ графа, и даже совершенно пересталъ объ этомъ думать.

Гарри Дунсдаль любилъ свою жену и первые дни посл брака были днями безоблачнаго счастія. Боясь, чтобы Елена не пожелала снова появиться на театр, гд она пользовалась большимъ успхомъ, графъ оставилъ Парижъ и поселился въ Лондон. Онъ прожилъ тамъ четыре года. Что произошло въ эти четыре года въ его семейств?

Въ эти четыре года Гарри Дунсдаль два раза дрался на дуэляхъ, причины которыхъ остались неизвстными, и убилъ двоихъ людей. Затмъ онъ неожиданно ухалъ навсегда въ свой замокъ Дунсдаль, въ Ирландіи.

Онъ жилъ тамъ очень уединенно, въ теченіе четырехъ лтъ занимался только своими лошадьми и собаками и охотился шесть дней въ недлю. И дйствительно, у него были лучшія своры и лучшія конюшни во всей Англіи. У графа Гарри было его паръ собакъ, а въ его конюшняхъ пятьдесятъ кровныхъ лошадей. Содержаніе лошадей и собакъ стоило ему въ годъ отъ пяти до шести тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Большинство его собакъ стоили не мене двухсотъ гиней за штуку.

Графъ охотился во всякую погоду: въ дождь, въ ужасную грозу, случалось что онъ въ восемь часовъ прозжалъ около шестидесяти миль.

Средняго роста, широкоплечій, съ живыми глазами, прямымъ носомъ, энергическими и рзкими чертами лица, графъ Гарри Дунсдаль представлялъ собою совершенный типъ страстныхъ охотниковъ, подвиги которыхъ знамениты во всей Англіи, Ирландіи и Шотландіи.

Рзкій съ фермерами, очень часто даже жестокій, онъ не обращалъ вниманія на ненависть, которую внушалъ имъ. Вс жалобы крестьянъ отталкивались его скупостью и непоколебимостью. Правда, до него уже дошло нсколько угрозъ, но онъ былъ храбръ и не обращалъ на это вниманія. Впрочемъ, онъ имлъ обыкновеніе взваливать вс дловыя заботы на агента, который управлялъ его громаднымъ состояніемъ и жилъ вмст съ нимъ въ замк. Посл каждой угрозы новыя строгости доказывали крестьянамъ, что ихъ угрозы только раздражаютъ графа.

Подойдя къ ршетк, Робертъ Трайноръ остановился и сталъ ждать.

Фермеры графа не имли права входить во дворъ замка.

Проходившій мимо конюхъ спросилъ Роберта, что ему надо. Робертъ отвчалъ, что желаетъ видть Варнера.

Лакей отправился предупредить управляющаго, контора котораго занимала маленькій павильонъ, смежный съ однимъ изъ флигелей замка.

Прошелъ часъ.

Робертъ сидлъ на камн, глядя на фасадъ замка, его взглядъ перебгалъ отъ окна къ окну со странной настойчивостью. Но теперь глаза его сверкали, лобъ разгладился, все лицо оживилось и сердце билось сильне.

Наконецъ явился лакей и провелъ его въ контору.

Варнеръ былъ маленькій, худенькій человкъ, блондинъ съ голубыми глазами и хитрымъ видомъ.

Онъ сидлъ предъ письменнымъ столомъ, когда вошелъ молодой человкъ, и не пошевелился.

— А! это вы, Робертъ Трайноръ. Что вамъ надо?

— Поговорить съ вами, ваша честь.

— Вы пришли заплатить вашу арендную плату или плату вашего отца? Или можетъ быть вс фарнейскіе фермеры прислали васъ съ деньгами?

— Нтъ, ваша честь, я не пришелъ платить ни за себя, ни за отца, ни за другихъ,— я пришелъ совсмъ за другимъ.

— Говорите.

— Я пришелъ просить вашу честь дать отсрочку и уменьшить арендную плату.

— Въ такомъ случа, вы напрасно безпокоились.

— Почему?

— Уже не въ первый разъ подобныя просьбы передаются намъ и графъ всегда одинаково отказываетъ. Передать ему вашу просьбу было бы потеряннымъ трудомъ,— встрча будетъ такая же.

— Фарнейскіе фермеры никогда не были несчастне. Ваша честь живете здсь давно и знаете это такъ же хорошо, какъ и я.

— Имъ много разъ угрожали изгнаніемъ и они платили.

— Это правда, ваша честь, но на этотъ разъ они не заплатятъ. Прошлый и предпрошлый года были неурожайными и на всхъ фермахъ нтъ ни фартинга экономіи.

— Это большое несчастіе, Робертъ Трайноръ, большое несчастіе, но я не могу ничего сдлать.

— Не отказывайтесь выслушать меня, ваша честь. Я прошу не за себя, не за молодыхъ людей моихъ лтъ…

— Вы горды, Трайноръ. Вы не хотите наклонить голову,— я это знаю.

— Я прошу васъ за старухъ и стариковъ, которыхъ вы выгоняете изъ домовъ и которые, не имя силъ эмигрировать въ Америку, будутъ принуждены умереть отъ голода и холода, протягивая руки къ замку. Я прошу васъ за нихъ, а не за себя.

— И ваши родители принадлежатъ къ ихъ числу, Робертъ Трайноръ? Вы поступаете, какъ хорошій сынъ. Я понимаю ваше безпокойство и еслибы могъ помочь вамъ, я охотно бы это сдлалъ. Я уже раза два или три просилъ графа за фарнейскихъ крестьянъ и онъ давалъ имъ отсрочки, но теперь, я знаю, онъ твердо ршился на все. Мои просьбы будутъ напрасны. Вамъ остается только сдлать одно, Трайноръ.

— Что такое?

— Заплатить.

Робертъ пожалъ плечами и его голосъ, спокойный до этой минуты, вдругъ измнился и сдлался почти грубымъ.

— Фермеры не заплатятъ, сказалъ онъ.

Варнеръ всталъ изъ-за стола, пораженный этимъ отвтомъ, въ которомъ слышалась угроза.

— Если они не заплатятъ, мы выгонимъ ихъ изъ домовъ, продадимъ ихъ стада на ярмарк въ Тапирери и выручимъ за нихъ свои деньги.

Нсколько мгновеній прошло въ молчаніи.

Варнеръ нахмурилъ брови и старался прочесть на лиц молодого человка смыслъ его угрозы. Онъ хорошо зналъ Трайнора и былъ увренъ, что послднія слова были сказаны обдуманно. Къ тому же онъ зналъ, насколько жители округа были энергичны, храбры и ршительны. Было очевидно, что они ршились защищаться до послдней крайности, а разъ война будетъ объявлена, имъ придется вести жизнь постоянно полную опасностей, угрозъ и можетъ быть жестостей. Кровавыя репрессаліи, грабежи, пожары, убійства выступятъ на сцену. Тайное общество ‘Лига’ было могущественно и къ нему принадлежали почти вс крестьяне Ирландіи, вчно воюющіе съ владльцами земли, на которой они живутъ. Разъ въ какомъ нибудь уголк Ирландіи вспыхнетъ бунтъ, онъ угрожаетъ разлиться по всей стран.

Варнеръ думалъ обо всемъ этомъ.

— Робертъ Трайноръ, сказалъ онъ, наконецъ, я знаю, что вы пользуетесь большимъ вліяніемъ на фермеровъ, поэтому я долженъ смотрть на ваши слова, какъ на выраженіе мыслей всхъ вашихъ друзей.

— Можете, ваша честь.

— Хорошо, я пойду къ графу и передамъ ему вашу просьбу. Подождите меня.

Молодой человкъ слъ и сталъ ждать.

Варнеръ направился къ замку.

Въ этотъ день графъ случайно былъ дома, управляющаго сейчасъ же провели къ нему.

— Что случилось, Варнеръ? спросилъ графъ.

— Одинъ фарнейскій фермеръ, Робертъ Трайноръ, которому угрожаетъ изгнаніе, пришелъ просить дать ему отсрочку уплатить долгъ.

Графъ, ходившій взадъ и впередъ по комнат, остановился предъ Варнеромъ.

— Отсрочку!..

Онъ громко засмялся и пожалъ плечами. Затмъ, вынувъ изо рта сигару, сказалъ:

— Что вы объ этомъ думаете, Варнеръ?

— Если вамъ угодно, ваша честь, посовтоваться со мною, то я скажу, что было бы можетъ быть благоразумне не отталкивать просьбу этого человка.

— Благоразумне,— говорите вы,— почему?

— Изъ словъ Трайнора мн показалось, что крестьяне готовы возмутиться… Впрочемъ, я получилъ уже объ этомъ извщеніе съ другой стороны. Угрозы Трайнора, который, какъ вамъ извстно, одинъ изъ начальниковъ Лиги, подтверждаютъ мои свднія и не оставляютъ мн по этому поводу никакого сомннія. Возмущеніе въ графств Тайпрери было бы очень важно, такъ какъ около насъ находится главный рычагъ тайнаго общества, втви котораго растянуты по всей Ирландіи. Повторяю, ваша честь, что было бы благоразумне не доводить фермеровъ до крайности.

— Дайте отсрочку Трайнору.

— Онъ проситъ не за одного себя, а за всхъ фарнейскихъ фермеровъ.

— Но въ такомъ случа, это не просьба, а требованіе, почти приказаніе.

— Да, почти.

— Въ такомъ случа, Варнеръ, я прошу васъ не обращать никакого вниманія на эту просьбу.

— Однако…

— Прошу васъ кром того ускорить сборъ денегъ и не заботиться объ угрозахъ. Если крестьяне будутъ сопротивляться и откажутся отдать стада, я напишу въ Тайпрери и мн вышлютъ оттуда драгунъ. Скажите это Трайнеру, чтобъ онъ предупредилъ своихъ друзей, можетъ быть они подумаютъ.

— Я сомнваюсь. Тмъ не мене я исполню ваши приказанія.

— Да, я надюсь, что вы сдлаете это немедленно, Варнеръ.

Посл этого управляющій вернулся въ контору, а Дунсдаль вышелъ вслдъ за нимъ и докуривалъ свою сигару въ саду, приказавъ приготовить себ лошадь.

Робертъ Трайноръ пошелъ на встрчу Варнеру.

— Ну, что? спросилъ онъ.

— Я передалъ графу вашу просьбу, не скрывъ, что за нею скрываются угрозы.

— Ну, и что же?

— Милордъ далъ приказаніе не давать отсрочки. Мн отдано приказаніе преслдовать неплательщиковъ.

— Хорошо, сказалъ Робертъ. Я не настаиваю боле.

И, поклонившись Варнеру, онъ вышелъ.

Гарри Дунсдаль прогуливался по главной алле сада и Роберту, чтобъ выйдти за ршетку, надо было пройти мимо него.

Когда молодой человкъ подошелъ къ нему, онъ спросилъ:

— Вы Робертъ Трайноръ?

Фермеръ молча поклонился.

— Это вы осмлились угрожать мн возмущеніемъ, гнвомъ моихъ фермеровъ?

— Я не угрожалъ, а просилъ.

— Вы имете странную манеру просить. Вы явились ко мн въ замокъ съ лопатою въ одной рук и съ палкою съ свинцовымъ наконечникомъ въ другой.

— Эту лопату далъ мн моей отецъ, желающій, чтобъ Бирнъ не отнялъ ее у него. Что же касается палки, то я никогда съ нею не разстаюсь.

— Варнеръ передалъ вамъ мой отвтъ?

— Передалъ.

— Значитъ вы предупреждены, ступайте.

— Такъ какъ вашей чести было угодно обратиться ко мн, то позвольте мн напомнить вамъ нкоторыя, забытыя вами, подробности.

— Какія подробности? спросилъ графъ, нахмуривъ брови.

— Ваша честь живете въ стран четыре или пять лтъ и въ эти четыре-пять лтъ получали предупрежденія, на которыя не обращали вниманія,— пора подумать о нихъ.

— Берегитесь!.. поблднвъ вскричалъ Дунсдаль.

— Такъ какъ ваша честь желаете глядть на мои предупрежденія, какъ на угрозу, то я долженъ замтить вамъ, что это не первая, полученная вами, ‘лига’ ни на кого не нападаетъ измннически…

— Я прикажу отколотить васъ палками, Трайноръ!

— Когда вы изгнали фермера Нигема, который умеръ отъ холода и голода предъ вашимъ замкомъ вмст съ дтьми, ‘лига’ предупреждалъ васъ.

Дунсдаль стиснулъ зубы, нервно сжимая въ кулак хлыстъ.

Робертъ продолжалъ.

— Вторично вы получили предупрежденіе отъ ‘лиги’ тогда, когда сдлалось извстно, что вы не позволили одному изъ вашихъ фермеровъ взять къ себ на службу пастухомъ члена ‘лиги’…

— Трайноръ!.. Трайноръ!

— Въ третій разъ вы хотли овладть стадами двухъ моихъ друзей — Педи и Даніеля, тогда мы бросили въ рку приставовъ и сторожей, которыхъ вы послали…

— Негодяй!.. крикнулъ графъ.

Онъ поднялъ руку, чтобъ ударить Роберта хлыстомъ по лицу, но молодой человкъ наблюдавшій за нимъ, налету остановилъ его руку и быстро выхватилъ хлыстъ. Онъ инстинктивно поднялъ лопату и одно мгновеніе она готова была опуститься на голову Гарри.

Это была роковая минута.

Но Трайноръ былъ достаточно благоразуменъ и имлъ довольно силы воли, чтобъ сдержаться.

— Наконецъ, сказалъ онъ тихимъ голосомъ, слегка дрожавшимъ отъ волненія, неужели нужно напоминать вашей чести, что Норбюри былъ убитъ потому, что былъ жестокъ съ нами и что въ вечеръ его смерти потшные огни были зажжены на всхъ холмахъ въ Тайпрери, Корк и Манагон.

Графъ былъ страшно блденъ и сжималъ кулаки.

— Я прикажу отколотить васъ такъ, чтобъ вы всю жизнь сохраняли на себ знаки, Трайноръ, сказалъ онъ.

Высокая фигура крестьянина, казалось, сдлалась еще выше.

— Ваша честь ошибается, сказалъ онъ. Прибить Роберта Трайнора не такъ легко, какъ вы думаете.

Въ это время мимо проходилъ егерь графа, въ сопровожденіи нсколькихъ конюховъ. Они уже издали увидли споръ графа съ Робертомъ, вырванный хлыстъ, угрожающую лопату и раздраженіе обоихъ говорившихъ. Варнеръ послалъ ихъ нарочно прогуливаться недалеко отъ графа, боясь какого нибудь несчастія, и даже сама графиня Елена, увидавшая эту сцену изъ окна, вышла изъ замка и подбжала къ мужу.

— Ко мн, Дикъ Кертеръ!.. крикнулъ графъ егерю. Ко мн, Дикъ!.. повторилъ онъ такимъ же тономъ, какъ позвалъ бы одну изъ собакъ своей своры.

Дикъ и его спутники поспшно бросились на зовъ.

Дикъ былъ сильный малый, съ крпкими руками и широкими плечами.

— Привяжи Роберта Трайнора къ этому дереву, сказалъ графъ, и дай ему столько ударовъ кнутомъ, сколько осталось дней въ году.

— А!.. смясь сказалъ Дикъ Кертеръ, теперь, іюнь, когда придетъ ноябрь Трайноръ перемнитъ шкуру.

Трайноръ, отступавшій мало по малу и прислонившійся спиной къ павильону, не боялся быть окруженнымъ.

Онъ молчалъ, только глаза его не оставляли Дика и въ нихъ сверкало выраженіе презрнія и угрозы.

— Ну, Дикъ!.. крикнулъ Гарри.

Лакеи бросились на крестьянина, но палка Роберта съ свинцовымъ наконечникомъ, которую онъ быстро вертлъ въ рукахъ, удерживала ихъ на почтительномъ разстояніи и одинъ изъ нихъ, слишкомъ подвинувшійся впередъ, упалъ, пораженный ударомъ въ грудь, къ ногамъ графа.

Вдругъ Робергъ вздрогнулъ и взглядъ его на мгновеніе оторвался отъ лица Дика.

За графомъ появилась графиня Елена, спрашивавшая, что случилось.

Графъ повернулся и сухо отвчалъ:

— Ничего такого, чтобы до васъ касалось, сударыня.

— Почему этотъ человкъ принужденъ защищаться противъ вашихъ людей?

— Потому, что я хочу, чтобы его наказали крутомъ за его дерзость.

— Наказать кнутомъ!.. Его!..

И на лиц графини выразилось такое сильное волненіе, что даже графъ замтилъ его.

— Какое вамъ дло-до этого человка? сказалъ онъ.

— О! нтъ, вы не будете такъ жестоки!

— Кто же мн помшаетъ?

— Я!..

Графъ насмшливо улыбнулся.

— Идите домой, тихо сказалъ онъ. Мн кажется, вамъ не слдовало бы показывать этимъ людямъ зрлище нашихъ ежедневныхъ ссоръ.

Такъ какъ она колебалась, не спуская глазъ съ Трайнора, то графъ рзко прибавилъ:

— Если вы сейчасъ же не уйдете, то, клянусь вамъ,— я прикажу выпороть этого человка у васъ на глазахъ.

— О! сказала она, бросая на мужа взглядъ ненависти, вы негодяй!.. слышите ли, вы негодяй! негодяй!..

Затмъ она быстро повернулась и ушла, не осмливаясь оглянуться.

Когда она сдлала нсколько шаговъ, громкій крикъ остановилъ ее.

Она оглянулась.

У ногъ графа лежалъ Дикъ Кертеръ съ разбитымъ плечомъ, пораженный ужасной палкой Трайнора, а послдній, размахивая предъ собою лопатою, бросился къ ршетк и исчезъ за нею.

Елена схватилась руками за грудь. Ея сердце громко билось, кровь приливала къ голов и вызвала яркую краску на щеки.

Тмъ не мене она вздохнула съ облегченіемъ.

— Онъ силенъ и смлъ, прошептала она. Онъ скоре умеръ бы, чмъ позволилъ бы наказать себя.

Едва успла она войти къ себ, какъ за нею вслдъ явился ея мужъ.

— Сударыня, сказалъ онъ, безъ всякаго предисловія, вы забыли наши условія и принуждаете меня напомнить ихъ вамъ. Я много разъ просилъ васъ не вмшиваться въ мои личныя дла. Я предоставляю вамъ въ замк полную свободу, но хочу сохранить ее и себ тоже. Вы должны знать, что наши отношенія должны ограничиваться тми случаями, когда мы не можемъ избгнуть встрчи, поэтому я не понимаю вашего вмшательства и еще мене вашего гнва и волненія. Въ теченіе четырехъ лтъ, въ которыя мы съ вами другъ другу чужіе, вы въ первый разъ занялись мною, но и этого слишкомъ много. Надюсь, сударыня, что вы остановитесь на этой первой попытк.

Все это было сказано съ злобной ироніей.

— Да, сказала графиня, мы живемъ съ вами, какъ чужіе, вы можете сказать, даже, какъ враги.

— Я только изъ любезности не употребилъ этого слова, сказалъ Гарри, кланяясь. Но теперь я. признаюсь, что оно вполн справедливо.

— Вы заперли меня въ этотъ замокъ, гд я живу одна, никого не видя. Жизнь, которую я веду, невыносима, такъ какъ меня окружаетъ полнйшее одиночество. И, наконецъ, я дошла до того, что боюсь тхъ часовъ, когда мы съ вами встрчаемся, боюсь ихъ, какъ новыхъ мукъ, боле ужасныхъ, чмъ даже одиночество. Вы терзаете мое сердце постоянными насмшками, низостями и жестокостями…

— Однимъ словомъ, сударыня, вы не желали бы видть меня боле? Это было бы вамъ пріятно?

— О!.. сказала она съ жестомъ отчаянія.

Графъ подошелъ къ ней и съ силою взялъ ее за руки.

— А кто виноватъ во всемъ этомъ? сказалъ онъ. Кого надо упрекать?

Графиня сдлала движеніе, чтобы вырвать свои руки изъ рукъ графа, но послдній крпко держалъ ее.

— Мн больно, сказала она.

Онъ отпустилъ ея руку.

— Вы заставляете меня тяжело искупать проступки, которыхъ я не длала, съ горечью сказала молодая женщина.

— Это неудачный намекъ на прошлое, сударыня, сказалъ Гарри. Неужели мн нужно вамъ напоминать, что я два раза пощадилъ вашу жизнь, когда у меня два раза были въ рукахъ доказательства вашей измны?

— Вы лжете… Прежде я умоляла васъ поврить мн, теперь я знаю, что вс мои мольбы безполезны, тмъ не мене я прошу васъ избавить меня отъ позора вашихъ упрековъ.

Графъ сухо засмялся.

—: Вамъ не идетъ играть оскорбленную гордость, сударыня. Въ особенности къ вамъ не идетъ глядть на себя какъ на мученицу, когда, напротивъ, вы должны были бы быть мн благодарны за то спокойствіе, которымъ я васъ окружилъ. Я васъ избавилъ отъ скандала, который могъ бы разыграться въ Лондон, если бы сдлались извстными дв преступныя любви, которыя послдовали у васъ за уваженіемъ, если не за любовью, которую я долженъ былъ бы внушить вамъ. Благодаря мн, сударыня, вс мои друзья, вс, знающіе васъ, могутъ еще смотрть на васъ, какъ на честную женщину. Одинъ я могу заставить васъ покраснть, взглянувъ вамъ прямо въ лицо. Одинъ я имю право обращаться съ вами, какъ съ презрнной женщиной!.. Когда я взялъ васъ изъ театра, я любилъ васъ и взамнъ той чести, которую я вамъ длалъ, женясь на васъ, я просилъ у васъ только небольшой благодарности — только уваженія къ знатному имени, которое я вамъ давалъ… Вы не имли ни уваженія, ни благодарности. Вы были недостойны того высокаго положенія, въ которое я васъ поставилъ,— васъ, которая была наканун оперной пвицей. Вы пытались покрыть мое имя грязью… Вы чуть не опозорили мое семейство… Я убилъ вашихъ двухъ любовниковъ,— честь спасена. Но, пожалуйста, не разыгрывайте изъ себя несчастной и не ставьте мн въ преступленіе, что я заперъ васъ въ этомъ замк, не смотря на вашу красоту и молодость. Вы окружены здсь глубочайшимъ уваженіемъ. Большое празднество, которое я даю каждый годъ въ сезонъ охоты, приводитъ сюда большинство друзей, которыхъ вы оставили въ Лондон… Что бы вы ни говорили — вы свободны. Мое состояніе — а оно громадно, вы это знаете — къ вашимъ услугамъ. Вамъ очень легко осуществить вс ваши фантазіи. Чего вамъ не достаетъ? Мн кажется, это очень добродушно для обманутаго мужа? Ваша печаль и несчастный видъ не имютъ на меня никакого вліянія. Я не утомляю васъ изліяніями любви, которой я не чувствую. Съ другой стороны вы не скрываете того, что вы ко мн чувствуете. Вотъ почему, сударыня, съ общаго согласія, мы ршились вести ту жизнь, которую ведемъ. Между благовоспитанными людьми такого рода компромиссы возможны, но только въ такомъ случа, когда каждый держитъ свое общаніе. Поэтому я кончаю тмъ, съ чего началъ, прося васъ предоставить мн спокойно управлять моимъ имніемъ и въ особенности не разыгрывать предъ моею прислугою, изъ-за негодяя, который этого не стоитъ, сценъ вашей сострадательности.

Графиня гордо стояла предъ мужемъ. Ея черные глубокіе глаза казались еще больше отъ блдности лица. Она тяжело и нервно дышала. Она дала мужу договорить до конца, не прерывая его, но на каждое его слово ея взглядъ отвчалъ презрніемъ.

Когда онъ кончилъ, она спокойно сказала:

— Когда вы взяли меня изъ театра, я дйствительно позволила ослпить себя перспективою сдлаться вашей женою и носить одно изъ знатнйшихъ въ Англіи именъ. Я не любила васъ любовью, но чистосердечная привязанность, увеличивающаяся каждый день и — что бы вы ни говорили — благодарность могли бы до сихъ поръ наполнять мою душу, и та симпатія, которую я къ вамъ почувствовала, легко могла бы превратиться въ боле нжное и живое чувство, если бы посл нсколькихъ мсяцевъ брака ваши постоянныя напоминанія мн о моемъ происхожденіи и вашемъ, ваша грубость и намеки не показали мн въ истинномъ свт вашъ характеръ. Вы обращались съ вашей женою мене кротко, чмъ съ вашими собаками или лошадьми. Я долго страдала молча, такъ какъ надялась возвратить васъ къ себ покорностью, вниманіемъ. Но эта надежда была безуміемъ. Я разсчитывала на вашу любовь и не замчала, что вы любили меня только изъ гордости, какъ красивую вещь, которой вы были единственнымъ обладателемъ. Такъ вотъ та роль, которую я играла у васъ. Вы хотли, чтобы въ свт говорили, что у графа Гарри Дунсдаля въ его конюшняхъ лучшія лошади, что у него лучшія собаки, что у него самая красивая жена во всей Англіи. Но я не возмутилась противъ такого позора, я старалась скрывать мою печаль и мои слезы и попрежнему была покорна и предана. Но привязанность, родившаяся изъ благодарности, которой я не могла чувствовать, уменьшалась съ каждымъ новымъ оскорбленіями, любовь исчезла и осталось только презрніе съ сознаніемъ, что я пожертвовала такому человку моимъ талантомъ, молодостью, красотой, жизнью. Вы дважды недостойно подозрвали меня, дважды бросали въ лицо упрекъ, что я была любовницею вашихъ друзей. Я сказала вамъ, что вы лгали. Они любили меня,— это правда, но гд же тутъ преступленіе? Тмъ не мене, вы не хотли мн врить. Вря въ обманчивую вншность, вы поссорились съ этими друзьями и убили обоихъ. Каждая изъ этихъ смертей — убійство. Вы должны были бы прибавить третье — убивъ меня, это было бы лучше.

Графъ пожалъ плечами, но Елена не обратила на это вниманія и продолжала.

— Я давно заплатила вамъ за все, чмъ я вамъ обязана. Молча страдая до сегодня, я, наконецъ, возмущаюсь. Не смотря на вашу жестокость, я васъ не боюсь. Я не имю ни малйшаго призванія разыгрывать роль мученицы, на будущее время я буду дйствовать по своему и совтую вамъ хорошенько смотрть за мною.

Одно мгновеніе казалось, что Дунсдаль бросится на жену. Но онъ сдержался.

— О! сказалъ онъ съ ироническимъ смхомъ, я убжденъ, что по крайней мр здсь вы не найдете новаго любовника!.. Не захотите же вы позволить любить себя какому нибудь мужику въ лохмотьяхъ?

Графиня ничего не отвчала, но устремила на мужа странный взглядъ.

ГЛАВА III.

Робертъ Трайноръ, сдлавъ нсколько шаговъ по выход изъ замка, остановился и подождалъ нсколько мгновеній, чтобы убдиться, не преслдуетъ ли его прислуга графа.

Но они не имли ни малйшаго интереса гнаться за нимъ, а единственный ненавидвшій Роберта человкъ — Дикъ Картеръ, былъ въ слишкомъ печальномъ положеніи съ разбитой грудью, чтобы ему могло придти въ голову немедленно отомстить Роберту Трайнору. Слдовательно онъ былъ въ безопасности.

Тщательно навернувъ плащъ на руку, чтобы въ случа надобности отразить ею удары, если на него нападутъ, онъ перекинулъ лопату черезъ плечо и, опираясь на палку, поспшно пошелъ обратно по дорог въ Фарней.

Онъ уже дошелъ до тропинки, какъ вдругъ услышалъ, что его два раза назвали по имени: Робертъ Трайноръ.

Онъ обернулся и нахмурился. Выраженіе досады мелькнуло у него на лиц,— его звала Люси Бринъ.

— Подождите меня, Робертъ, сказала она, хотите пойдемте вмст?

— Съ удовольствіемъ, Люси. Я очень радъ, смущеннымъ тономъ сказалъ Робертъ.

Угадала ли она его смущеніе? Можетъ быть, такъ какъ она пошла рядомъ съ молодымъ человкомъ, не говоря ни слова, смущенная, безъ сомннія, его нелюбезностью.

Люси была хорошенькая двушка лтъ двадцати, высокая, стройная, съ изящными манерами. Вс ея движенія отличались легкостью и граціей, которыя пріобртаются жизнью на свобод и привычкою ходить по горамъ. Ея красота напоминала собою роскошный испанскій типъ. Ея большіе черные глаза сверкали мрачнымъ огнемъ или же выражали кротость, безграничную преданность и глубокую страсть. Ея ротъ съ ярко-красными губами былъ немного великъ, что придавало всему ея лицу выраженіе энергіи и ршимости. Ея черные волосы, раздленные проборомъ по средин, были заплетены въ дв косы, завязанныя красной бархатной лентой, и небрежно спускались на спину.

Она шла съ непокрытой головой. На плечахъ у нея была накинута небольшая красная шаль, еще боле оттнявшая ея смуглыя щеки. Кожаный поясъ съ стальной пряжкой стягивалъ срое фланелевое платье.

Молодые люди молча шли рядомъ въ теченіе нсколькихъ минутъ, затмъ Робертъ заговорилъ первый, стараясь говорить спокойнымъ тономъ:

— Вы ходили зачмъ нибудь въ замокъ, Люси. Я только-что оттуда, но не видлъ васъ тамъ.

— Я не входила въ замокъ, я ждала у ршетки.

— Васъ, вроятно, не пустили?

— Нтъ. Я видла, какъ вы шли чрезъ Фарней, направляясь къ Дунсдалю. Отецъ сказалъ мн: ‘вотъ идетъ Робертъ Трайноръ. Вроятно, онъ отправляется просить графа дать отсрочку фермерамъ, не заплатившимъ аренды. Графъ человкъ злой, дай Богъ, чтобы съ Робертомъ не случилось чего нибудь’. Говоря это, отецъ глядлъ на меня. Я поняла, что вы подвергаетесь опасности и незамтно для всхъ пришла сюда. Я присутствовала при вашемъ разговор съ графомъ и уже хотла бжать въ деревню привести на помощь друзей, если бы вы не освободились безъ посторонней помощи. Разв я могла позволить графу мучить васъ.

Она разсказала все это безъ ложной скромности, пристально глядя на Роберта.

Послдній, по прежнему смущенный, поблагодарилъ ее.

Затмъ снова наступило молчаніе.

Робертъ думалъ о томъ, что произошло въ это утро между его матерью и имъ, объ упрекахъ старухи, о ея мольбахъ, которыя онъ оттолкнулъ. Онъ думалъ также о страстной любви, которую онъ угадалъ, что Люси чувствуетъ къ нему и въ которой она готова была сознаться по его малйшему движенію, при малйшемъ ободрительномъ слов. И какая-то смсь нетерпнія и раздраженія охватила его.

‘Зачмъ все это, когда я не люблю ее?’ думалъ онъ.

Обернувшись, онъ бросилъ послдній взглядъ на замокъ, исчезавшій вдали за деревней.

Наконецъ, молодая двушка ршилась заговорить.

— Какъ вы думаете, Робертъ, возмутятся крестьяне противъ графа?

— Безъ сомннія. Графъ отказался дать отсрочку и поручилъ Варнеру скоре изгнать насъ. Онъ, вроятно, призоветъ полицію и солдатъ, но насъ двсти фермеровъ, и въ тотъ день, когда явятся люди графа, вс фермеры Тайпрери присоединятся къ намъ, тогда насъ будетъ десять тысячъ.

— И вы, Робертъ, безъ сомннія, станете во глав ихъ?

— Я, съ Недомъ Гримсомъ и Джоэ.

— Джоэ любитъ васъ, какъ братъ, но Недъ вашъ смертельный врагъ съ тхъ поръ, какъ фарнейскій судья присудилъ вамъ источникъ, раздляющій ваши поля, который Недъ требовалъ для одного себя.

— Я это знаю.

— Недъ Гримсъ поклялся отомстить вамъ.

— Я это также знаю. Но я не боюсь его, по крайней мр въ настоящее время. Онъ хорошій ирландецъ, онъ любитъ Ирландію, какъ отца и мать, и не въ состояніи въ минуту волненія, когда намъ необходимо собраться всмъ, припоминать личныя неудовольствія.

— Можетъ быть, озабоченно сказала Люси.

— Вы боитесь за меня?

— Вы меня не успокоили.

— Вы очень добры, безпокоясь о тхъ опасностяхъ, которыя могутъ мн угрожать, насмшливо сказалъ Робертъ. Знаете, еслибы это было извстно въ Фарне, я сталъ бы предметомъ всеобщей зависти.

Люси покраснла, но отвчала:

— Вы ошибаетесь. Я полагаю, что молодые люди безъ зависти узнали бы о томъ участіи, которое я къ вамъ питаю.

— Почему это?

— Они хорошо знаютъ, что вашъ отецъ и мой согласны на счетъ нашего брака, но они знаютъ такъ же, что вы не думаете обо мн, такъ какъ изъ всхъ фарнейскихъ жителей вы одни не обращаете на меня вниманія, вы одни не ухаживаете за мною, одни вы не приходите вечеромъ бродить вокругъ фермы моего отца.

— Это правда, Люси. Но это не мшаетъ мн признавать, что вы изящны и прекрасны, какъ знатная дама.

— Какъ графиня Елена?

— Почему вы назвали это имя, Люси?

— Потому что это единственная знатная дама, которую я когда либо видла.

— Ну, да, Люси, вы такъ же хороши. Можетъ быть даже лучше, чмъ графиня Елена.

Глаза молодой двушки засверкали.

— Я это знаю, мн это говорили. Но фарнейская молодежь ищетъ моей руки не потому только, что я хороша, а потому еще, что я богата. У моего отца боле тридцати акровъ земли и триста золотыхъ гиней. Даніэль Каланъ, Патрикъ Микъ, Джоэ Дютронъ, — вс знаютъ это. Вотъ почему они такъ усердно ухаживаютъ за мною. Въ тотъ день, когда я выду замужъ, мой отецъ,— который уже старъ и хочетъ отдохнуть,— отдастъ мн свою ферму и все, что въ ней есть, а такъ же и свою экономію. Мой мужъ будетъ первымъ богачемъ въ деревн,— это всмъ извстно.

— Почему же вы не выходите замужъ, Люси?

— Мн двадцать лтъ и я готова выдти замужъ, но я не хочу выдти ни за одного изъ моихъ претендентовъ,— я не люблю ни одного изъ нихъ.

— Э! если вы никого не любите, Люси, то не спшите выходить замужъ.

— Нтъ, я люблю.

— Въ такомъ случа, тотъ, кого вы любите, не живетъ въ Фарне?

— Нтъ, онъ живетъ недалеко отъ моего отца.

— Почему же вы не выходите за него?

— Онъ не любитъ меня, Робертъ. Онъ едва кланяется мн, когда я прохожу мимо него. Еслибы онъ ухаживалъ за мною, какъ остальная молодежь, очень возможно, что я не замтила бы его. Но его равнодушіе раздражило меня, заставило меня думать о немъ и пренебрегать другими. Я полюбила его, потому что онъ, казалось, игралъ мною. Я полюбила его съ досады. Теперь зло уже сдлано,— я полюбила его и никогда не выду замужъ. Если онъ не захочетъ на мн жениться, я останусь старой двушкой,— вотъ и все. А когда мой отецъ умретъ, я возьму его триста гиней и уду въ Америку, гд я по крайней мр не буду видть того, кто пренебрегъ мною.

— Но, Люси, можетъ быть онъ не подозрваетъ вашей любви? Можетъ быть онъ считаетъ васъ настолько выше его, что не ршается даже думать о васъ? Можетъ быть, наконецъ, онъ былъ бы счастливйшимъ изъ людей, еслибы вы дали ему понять вашу любовь?

— О! онъ уже давно все понялъ!

— Можетъ быть, вы ошибаетесь?

— Если я ошибаюсь и онъ ничего не знаетъ, то почему же онъ избгаетъ моего взгляда, когда я ищу его? Разв мои глаза ничего не говорятъ, Робертъ?

— О! Люси, въ вашихъ глазахъ можно прочесть вашу душу, какъ въ открытой книг.

— Если я ошибаюсь и онъ ничего не знаетъ, то почему же онъ уходитъ, какъ только мы встрчаемся съ нимъ въ одномъ дом?

— Безъ сомннія, дла призываютъ его въ другое мсто… случай… больше ничего.

— Почему же не бываетъ онъ никогда у моего отца, который другъ съ его отцомъ?

— Скромность.

— Почему вечеромъ, когда вс возвращаются домой, онъ длаетъ большой обходъ, чтобы не пройти мимо нашей фермы?

— Это все случай или скромность.

— Почему, когда мы танцуемъ, онъ никогда не приглашаетъ меня и принуждаетъ меня, отъ досады и горя, оставлять балъ раньше другихъ? Почему онъ никогда не говоритъ со мною?.. Почему, завидвъ меня издали, онъ поворачиваетъ назадъ?

— Я не знаю, Люси, но можетъ быть вс доказательства вашей любви не могутъ открыть ему глазъ, потому что онъ дуракъ.

— Дуракъ!.. Онъ!.. Онъ самый ученый изъ всей деревни. Я скоре подозрваю, что онъ гордецъ и презираетъ тхъ, кто былъ его друзьями.

— Сдлайте послднюю попытку, Люси, и онъ, безъ сомннія, ршится.

Люси бросила на Роберта огорченный взглядъ.

— Эта попытка была сдлана сегодня утромъ, сказала она, такъ какъ ваши родители говорили вамъ обо мн. Они сказали мн это. И вы объявили, что никогда не женитесь на мн. Правда ли это, Робертъ?..

Молодая двушка, задыхаясь отъ сдержанныхъ слезъ, остановилась, чтобы перевести дыханіе и немного успокоиться.

Сначала увидавъ Люси, Робертъ думалъ, что ему можно будетъ избгнуть встрчи съ нею, но вскор онъ покорился судьб.

Но, однако, когда Люси выдала такимъ образомъ свою тайну, признавшись въ любви со всею чистотою и невинностью своей души, онъ на мгновеніе былъ пораженъ.

Мужчина въ такихъ случаяхъ рдко играетъ хорошую роль: онъ бываетъ или смшонъ или отвратителенъ.

Робертъ понялъ это и такъ какъ онъ былъ человкъ крайне честный и добрый, то избгъ того и другаго, чистосердечно обратившись къ Люси.

— Благодарю васъ, что вы ждали меня около замка, сказалъ онъ. А такъ же и за то, что вы мн сказали. Вы поняли, такъ же какъ и я, что между нами необходимо объясненіе. Но прежде всего, Люси, я хочу, чтобы оно было дружелюбно и чтобы все, что мы скажемъ, не могло уничтожить чувства уваженія и привязанности, которое мы питаемъ другъ къ другу.

Не имя силъ отвчать, Люси молча наклонила голову.

— Да, Люси, я избгалъ видть васъ, говорить съ вами, даже кланяться вамъ, когда могъ длать это незамтно. Нтъ сомннія, что вы прекрасны и достойны всевозможной любви и уваженія. Я давно замтилъ, что я для васъ не посторонній и понялъ въ то же время, что васъ привлекаетъ ко мн то недостаточное вниманіе, которое я вамъ оказывалъ. Вы можетъ быть думали, что это было разсчитано, что я, желая пріобрсти ваше сердце, ршился дйствовать предварительно на ваше самолюбіе, на вашу женскую гордость. Если вы подумали это, то вы ошиблись.

— Нтъ, я поняла, что съ вашей стороны ея не существуетъ. Но какова бы ни была первая причина моей любви къ вамъ,— я васъ люблю, Робертъ, и заране предупредила отца, что сдлаю то, что сдлала. Онъ не запретилъ мн этого. Онъ увидалъ мою печаль и сказалъ мн: ‘Иди, дочь моя, переговори съ Робертомъ, у него экзальтированная голова, онъ долженъ понять тебя. Поди и скажи ему, что я буду радъ имть его своимъ зятемъ и что его отецъ и мать умерли бы счастливо, еслибы знали, что ты будешь ихъ невсткой. Скажи ему все это’.

— Я глубоко этимъ тронутъ и въ отвтъ на ваше чистосердечіе отвчу вамъ тмъ же. Несмотря на вс преимущества, которыя даетъ мн женитьба на васъ, несмотря на то, что моему самолюбію льститъ, что вы выбрали меня между всми, я не хочу скрывать отъ васъ истину, Люси. Я хочу сохранить мою свободу и не желаю жениться, по крайней мр теперь.

— Я терплива. Я буду ждать васъ, сколько хотите, хотя мой отецъ, начинающій стариться, желалъ бы видть меня скоре замужемъ, чтобы умереть спокойно.

— Не ждите меня, Люси, такъ какъ очень возможно, что мое ршеніе никогда не измнится.

— Вы не можете остаться холостымъ…

— Почему же?

— Потому что одиночество будетъ для васъ тяжело, когда вашего отца и матери не станетъ и васъ не кому будетъ любить, вы почувствуете потребность имть семью.

— Я уже сказалъ вамъ, что предпочитаю свободу.

Они снова пошли впередъ.

Люси была блдна и, когда Робертъ этого не замчалъ, ея черные, сверкающіе глаза, въ которыхъ блестли слезы, старались проникнуть въ глубину души молодого человка. Но выраженіе его лица было спокойно и невозмутимо, только лобъ его нахмурился.

Когда они дошли до деревни, она снова остановилась и вытерла глаза.

— Я не хочу, чтобы меня видли вмст съ вами, сказала она, а не то по моему волненію сейчасъ бы угадали что произошло. Этого не должно быть.

Онъ ничего не отвчалъ.

Они молча стояли, глядя другъ на друга, онъ серьезно и съ пугливой улыбкой на губахъ, которая вызвала у нея на глаза новыя слезы.

Наконецъ она сказала, покачавъ головою:

— У меня есть соперница, не правда ли?

— Нтъ, Люси. Не думайте этого…

— Нтъ, вы любите женщину, я въ этомъ убждена. Слдовательно она красиве меня, богаче, изящне, лучше?.. Возможно ли это?

— Повторяю вамъ, что я никого не люблю.

— Я убждена, что вы лжете.

— Нтъ, нтъ.

— Не защищайтесь. Вы такъ хорошо скрываете вашу любовь, что никто не знаетъ ея предмета. Можетъ быть она не живетъ въ Фарне?

— Люси!.

— Прощайте, Робертъ. Прощайте, я довольна, что сказала вамъ все. Прощайте!..

Она убжала, будучи не въ состояніи сдерживаться боле, и только добжавъ до деревни, немного перевела духъ и говорила съ искаженнымъ ревностью лицомъ:

— Я не хочу, чтобы онъ любилъ другую! Не хочу!..

Когда она вернулась къ отцу, послдній разговаривалъ съ крестьяниномъ однихъ лтъ съ Робертомъ, можетъ быть грубе его, мене изящнымъ, но такимъ же красивымъ и хорошо сложеннымъ.

У него были коротко остриженные волосы и густая черная борода, съ которой представляли странный контрастъ свтло-голубые, ясные глаза.

Это былъ Джоэ, одинъ изъ наиболе опасныхъ и энергическихъ начальниковъ лиги графства Тайпрери.

Когда Бринъ увидлъ вошедшую дочь, онъ сдлалъ жестъ Джоэ.

Войдя Люси сла въ уголъ на табурет, слишкомъ огорченная, чтобы замтить, что мужчины говорили о ней въ ту минуту, когда вошла и что ея присутствіе прекратило ихъ разговоръ.

— Она что-то печальна, оставьте ее, Бринъ, тихо сказалъ Джоэ.

— Нтъ, Джоэ, я долженъ узнать разъ навсегда, чего она хочетъ. Я долженъ также сказать ей о томъ предложеніи, которое вы мн сдлали,— предложеніи, которое длаетъ мн удовольствіе, Джоэ, хотя, не скрою, что вы не должны питать большихъ надеждъ.

— Я сильно боюсь, Бринъ…

— Не стыдитесь этого, Джоэ. Я понимаю это, я тоже былъ молодъ, какъ вы и влюбленъ.

Бринъ подошелъ къ дочери.

— Люси!.. сказалъ онъ, дотрогиваясь до ея плеча.

Она испуганно подняла голову, какъ будто ее вдругъ разбудили.

— Что теб надо, отецъ? спросила она.

Бринъ хотлъ заговорить, но Джоэ дернулъ его за рукавъ и шепнулъ:

— Вы видите, она плачетъ.

— Ну, такъ что же?

— Не говорите ей, зачмъ я приходилъ, это только увеличитъ ея горе.

— Кто знаетъ. Женщины такъ измнчивы.

— Въ такомъ случа, да будетъ воля Божья.

И сказавъ это, Джоэ немного отступилъ и отвернулся.

— Ты плачешь, Люси? сказалъ Бринъ.

Молодая двушка успла вытереть глаза.

— Все кончено! сказала она.

— О чемъ ты плакала?

— Я только-что разсталась съ Робертомъ Трайноромъ… Я все ему сказала… Онъ меня не любитъ.

— Ты должна была ожидать этого.

— Я все еще надялась.

— Нечего думать о Роберт Трайнор. Онъ свободенъ, Люси, и ты не можешь заставить его умъ и сердце заниматься тобою.

— Я отомщу за себя и узнаю, любитъ ли онъ другую.

Старикъ Бринъ засмялся.

— Вотъ каковы двушки, сказалъ онъ. Вы слышали, Джоэ?

— Да, Бринъ, смущенно сказалъ крестьянинъ. Я слышалъ и вижу, что мн здсь нечего длать. Мн остается только уйдти.

— Еще минуту, Джоэ.

Затмъ, обратившись къ дочери, Бринъ продолжалъ:

— Ты не должна огорчаться, что Робертъ не обращаетъ на тебя вниманія, напротивъ, слдуетъ показать свою гордость. У насъ въ Фарне есть молодцы, кототорые стоятъ Роберта Трайнора, но нтъ ни одной двушки, которыя могли бы поспорить съ тобою.

— Это нисколько не уменьшаетъ моего горя, отецъ.

— Я тебя не понимаю. На твоемъ мст я бы быстро ршился…

— Увы!..

— Въ особенности, если бы видлъ, что за мною ухаживаютъ и что такой молодецъ, какъ Джоэ, желаетъ на мн жениться. Вотъ что бы я сдлалъ, если бы я былъ Люси Бринъ.

— Да, я очень польщена тмъ, что Джоэ подумалъ обо мн. Если бы я никого не любила, я предпочла бы его всмъ. Но такъ какъ онъ знаетъ теперь, что я люблю его друга, Роберта Трайнора, то надюсь, что онъ возьметъ обратно свою просьбу и не будетъ настаивать.

— Но ты не можешь вчно любить Роберта Трайнора, если онъ не хочетъ любить тебя?

— Нтъ, отецъ, я всегда буду любить его.

— Видите, Бринъ, я былъ правъ и, не смотря на ваши слова, я всегда думалъ, что привязанность Люси серьезна.

— Что же длать, мой бдный Джоэ?

— Ничего, Бринъ. Я ухожу и прошу прощенья у Люси.

— О! Джоэ! я была очень откровенна. И, безъ сомннія, вы уходите очень печальны, также печальны, какъ была я сама, разставаясь съ Робертомъ. Поэтому не вы, а я должна просить у васъ прощенія.

— О! Люси!.— Въ такомъ случа не отпускай его, не давъ ему награды, сказалъ Бринъ.

Люси покачала своей хорошенькой, заплаканной головкой.

— Разв я могу сдлать это? сказала она.

И снова закрыла лицо руками, чтобы никто не могъ видть ея слезъ.

Джоэ вышелъ.

На порог Джоэ, пожимая руку Брину, сказалъ такъ, чтобы не быть слышаннымъ Люси:

— Это меня очень огорчаетъ. Но я хочу доказать Люси, какъ я ее люблю, сдлавъ все, что могу для ея счастія.

— Что же вы сдлаете, Джоэ?

— Я пойду сейчасъ къ Роберту Трайнору. Онъ долженъ былъ быть утромъ у графа Дунсдаля, чтобы просить у него отсрочки фермерамъ, которымъ грозитъ выселеніе. Мн надо поговорить съ Робертомъ о томъ, что отвтилъ графъ и затмъ организовать энергическое сопротивленіе, которое будетъ безпощадно, если съ нами обойдутся слишкомъ жестоко.

— Я ничего не долженъ Дунсдалю и онъ не можетъ изгнать меня, но мои молитвы будутъ за васъ, а мои ружья, порохъ и пули въ вашемъ распоряженіи. Но что можетъ имть ваше свиданіе съ Робертомъ общаго со счастіемъ Люси?

— Вы не угадываете?

— Нтъ.

— Робертъ и я, мы друзья съ дтства, мы очень любимъ другъ друга и никогда не ссорились. Я разскажу ему все, что сказала Люси, и употреблю все мое вліяніе, чтобы узнать отъ Роберта, дйствительно ли его удаляетъ отъ вашей дочери любовь къ другой. А я сомнваюсь въ этомъ, потому что иначе онъ, вроятно, признался бы мн. Онъ давно зналъ, что я люблю Люси и одобрялъ мою любовь.

— Можетъ быть онъ тайно любитъ мою дочь и ваша любовь къ ней, которую онъ знаетъ помшала ему сказать истину?

— Не думаю этого, Бринъ, такъ какъ едва ли онъ могъ бы скрываться такъ хорошо. Тмъ не мене, я спрошу его.

— Вы достойный человкъ, Джоэ, и я былъ бы счастливъ, если бы вы могли быть мужемъ моей дочери.

— До свиданія, Бринъ. Я сейчасъ же бгу къ Роберту.

— До свиданія, Джоэ. Желаю счастія.

Отъ Брина Джоэ отправился къ Роберту.

Молодой человкъ только-что вернулся къ себ въ хижину.

Когда онъ увидлъ Джоэ на порог, лицо его просіяло и онъ бросился къ нему на встрчу, протянувъ руку.

— Я видлъ графа и ждалъ тебя, сказалъ онъ.

Затмъ, видя, что его другъ печаленъ, онъ съ безпокойствомъ спросилъ:

— Что съ тобою? Ты нездоровъ?

— Нтъ, не могу сказать, чтобы я былъ боленъ, но я весь разбитъ, какъ будто долго былъ между жизнью и смертью и теперь выздоровлъ.

— Что случилось?

— Я давно люблю Люси…

— Да, ты говорилъ мн это.

— Сейчасъ я просилъ ея руки у ея отца. Онъ ничего не иметъ противъ нашей свадьбы, но Люси не хочетъ слышать о ней.

— Бдный Джоэ!

— Она безъ ума любитъ тебя и не хочетъ выдти замужъ ни за кого другого.

— Она ждала меня сейчасъ по дорог въ замокъ и не скрыла ничего изъ того, что ты мн говоришь. Я отвчалъ ей, что горжусь ея выборомъ, но хочу остаться свободнымъ и не имю ни малйшаго желанія жениться.

— Правда это, Робертъ?

— Клянусь теб, Джоэ, я не люблю Люси.

Джоэ вздохнулъ съ облегченіемъ и Робертъ, замтивъ это, не могъ не сказать:

— Что же ты думалъ?

— Ничего, сказалъ онъ. Я былъ сумасшедшій. Но Люси несчастна чрезъ тебя. Если твое сердце свободно, Робертъ, то почему ты не женишься на ней?

— Ты, Джоэ, любя Люси, можешь совтовать мн жениться на ней?..

— Я хочу только ея счастія, даже цною моего счастія и моей ревности. Такъ какъ она тебя любитъ, такъ какъ ты достоинъ ея, то я страдалъ бы мене, видя ее твоей женою, чмъ женою кого нибудь другого. Моя дружба къ теб можетъ быть со временемъ измнитъ мою любовь къ ней въ братскую привязанность.

— То, что ты хочешь сдлать, Джоэ, возвышенно, но невозможно.

— Почему?

— Если бы я любилъ Люси, Джоэ, то моя страсть, безъ сомннія, заставила бы меня принять твою жертву. Но я люблю другую, Джоэ… Люблю всмъ сердцемъ… Я не могу сказать теб ея имени, Джоэ, эта тайна не принадлежитъ мн.

— Что же это за женщина, Робгртъ, которую ты не можешь любить среди благо дня, предъ лицомъ всхъ?

Робертъ ничего не отвчалъ, а Джоэ внимательно и печально глядлъ на него.

Робертъ предвидлъ, что онъ обратится къ нему съ другимъ вопросомъ и потому ршился опередить его.

— Я хочу, сказалъ онъ, чтобы между нами никогда не было вопроса о томъ, что я теб сказалъ сейчасъ.

— Пожалуй, сказалъ Джоэ, посл нкотораго молчанія.

Посл этого они быстро перемнили разговоръ и Робертъ сообщилъ Джоэ планъ графа.

Окончивъ разсказъ, онъ прибавилъ:

— Дунсдаль очень раздраженъ и сопротивленіе, которое онъ встртилъ во мн, когда хотлъ приказать отколотить меня, конечно, неспособно успокоить этого раздраженія. Поэтому на этихъ дняхъ мы должны ожидать самыхъ строгихъ мръ.

— Однако, у насъ есть законные сроки, которыхъ графъ не можетъ нарушить.

— Напрасно ты это думаешь, Джоэ. Онъ сдлаетъ все, что захочетъ. Къ тому же, относительно большинства изъ насъ онъ иметъ полное право дйствовать какъ угодно. У него уже въ теченіе полгода находятся декреты о выселеніи двухъ сотъ фарнейскихъ фермеровъ и онъ приведетъ эти декреты въ исполненіе. Ты и я, Джоэ, получившіе только сегодня первую бумагу отъ Бирна, могли бы въ крайности требовать законной полугодовой отсрочки предъ судомъ и заставить графа заплатить намъ вознагражденіе. Но ни ты, ни я, Джоэ, не сдлаемъ этого, чтобы раздлить общую участь. Поэтому, другъ мой, намъ надо ждать, что сегодня или завтра или дня чрезъ два, безъ сомннія очень скоро, люди графа выбросятъ насъ изъ нашихъ хижинъ. Намъ нельзя терять время.

— Я такъ же думаю и мы должны принять заране мры, если не хотимъ быть застигнутыми врасплохъ.

— Ты видлся съ фарнейскими и окрестными фермерами?

— Да.

— Ну, и что же, вс ршились идти? Никто не будетъ кланяться?

— Вс, ни одинъ не останется сзади.

— Есть ли у насъ оружіе?

— Мы со временемъ позаботимся пріобрсти его. Прежде чмъ прибгать къ насилію, намъ надо сдлать послднюю попытку относительно графа. Посл завтра вс фермеры, которымъ угрожаетъ выселеніе, ихъ друзья, сосдніе фермеры, которыхъ я предупрежу завтра огнями, разложенными на горахъ, наши отцы, матери, жены, дти,— вс мы направимся къ замку Дунсдаль. Мы попросимъ говорить съ графомъ, мы еще разъ опишемъ ему картину нашей нищеты и будемъ умолять его о состраданіи къ старикамъ, которыхъ онъ приготовляется заставить страдать. Можетъ быть зрлище столькихъ несчастныхъ, голосъ такой арміи бдняковъ тронетъ его сердце.

— А если онъ откажетъ, Джоэ?

— Это будетъ сигналомъ войны,— войны самой свирпой и безжалостной.

ГЛАВА IV.

Слдующій день былъ употребленъ на предупрежденіе подвергавшихся опасности фермеровъ и ихъ друзей.

Джоэ разослалъ эмиссаровъ въ сосднія деревни объявить, что противъ Гарри Дунсдаля приготовляется манифестація.

Такъ какъ вс ирландскіе крестьяне солидарны между собою, то новость быстро распространилась по всему графству Тайпрери. Робертъ Трайноръ помогалъ Джоэ въ организаціи это дла.

Онъ и его другъ были очень уважаемы крестьянами и пользовались надъ ними большимъ вліяніемъ. Въ нихъ въ послднее время заключалась вся сила сопротивленія мстной лиги. Къ Джоэ и Роберту являлись жаловаться страдавшіе и голодавшіе. Вс знали, что они благоразумны, храбры и добры и много разъ доказали свою врность ужаснымъ, жестокимъ законамъ ихъ тайнаго общества. Крестьяне давно признали ихъ начальниками, а въ замк не довряли имъ.

Когда крестьяне были предупреждены, Джоэ сталъ терпливо ждать дня, назначеннаго для манифестаціи.

Она должна была произойти четыре или пять дней спустя, съ восходомъ солнца.

Умы были слишкомъ взволнованы, чтобы тайна могла быть сохранена. То, что сдлалось извстнымъ, дошло до ушей Варнера, который поспшилъ отправиться къ графу.

Хотя послдній, отдыхая посл обда, не хотлъ его принять, но Варнеръ настойчиво требовалъ, чтобы его впустили.

— Я пришелъ по очень важному длу, сказалъ онъ.

Наконецъ, онъ былъ принятъ.

— Что такое случилось? спросилъ графъ.

— Я самъ хорошенько не знаю, отвчалъ Варнеръ. Вотъ уже нсколько дней, съ тхъ поръ, какъ Робертъ Трайноръ приходилъ ко мн съ жалобою фермеровъ, вашихъ должниковъ, во всей стран царствуетъ сильное возбужденіе.

— Ну, такъ что же?

— Крестьяне собираются разговаривать, даже по ночамъ въ своихъ ригахъ. Несмотря на вс мои усилія, я не могъ вполн узнать ихъ планы. Но отъ нихъ можно всего ожидать.

— Неужели вы думаете, что они будутъ имть дерзость напасть на замокъ?

— Не знаю, можетъ быть они просто приготовляютъ мирную попытку, съ цлью просить всмъ вмст у васъ того, въ чемъ вы отказали депутату.

— Дйствуя на меня боязнью?

— Нтъ, но желая принудить васъ подумать. Легче отказаться выслушать одного человка, чмъ слышать крики, жалобы и восклицанія цлой арміи изъ пяти-шести тысячъ фермеровъ, даже когда послдніе явятся безоружными и безъ всякихъ враждебныхъ намреній.

— Я такъ же не уступлю этой толп въ лохмотьяхъ, какъ не уступилъ Роберту Трайнору.

— Воля ваша, ваша честь. Мое дло было предупредить васъ.

— Хорошо. Сообщите мн только одно, Варнеръ.

— Что такое, ваша честь?

— Какой день выбрали негодяи?

— Четвергъ.

— А сегодня понедльникъ. Успете ли вы въ теченіе завтрашняго дня принять вс необходимыя мры, чтобы выселить неплатящихъ фермеровъ въ среду?

— Конечно.

— Это раньше, чмъ они ожидаютъ, и это сдлаетъ безполезной ихъ манифестацію.

— Подобная мра можетъ вызвать бунтъ.

— Я жду его.

— Крестьяне — фанатики. Разъ будучи выведены изъ себя, они не отступятъ ни предъ какой крайностью. Они смотрятъ на убійство не какъ на преступленіе, а какъ на возмездіе, какъ на правосудіе, на военную необходимость.

— Я это знаю. Въ замк такія стны, которыя могутъ выдержать осаду, а мои люди умютъ обращаться съ ружьями.

— О! они не объявятъ открытой войны, а будутъ преслдовать изъ-за угла.

— Я охотникъ и привыкъ ко всевозможнымъ хитростямъ. Ваше дло слушаться, Варнеръ.

— Все будетъ сдлано, какъ угодно вашей чести.

Посл этого управляющій вышелъ отъ графа и сейчасъ же послалъ дать знать приставу Бирну и всмъ тмъ, которые должны были помогать выселенію фермеровъ.

Тайна до послдней минуты была такъ хорошо сохранена, что никто не зналъ ничего.

Наканун выселенія, вечеромъ, Робертъ вышелъ изъ своей хижины и направился къ замку.

Такъ какъ было совсмъ темно и онъ шелъ не по дорог, а по горной тропинк, то никто не могъ его встртить.

Дойдя до Дунсдаля, онъ, вмсто того, чтобы прямо направиться къ воротамъ, обошелъ замокъ и затмъ исчезъ въ маленькомъ лску.

Онъ провелъ около получаса, скрестивъ руки, стоя опершись на стволъ дерева и устремивъ пристальный взглядъ на темныя окна замка.

Его неподвижность была такъ велика, что мимо него можно было бы пройдти, не замтивъ его.

Вдругъ въ замк освтилось одно окно.

— Наконецъ-то!.. съ радостью вскричалъ онъ.

На этотъ разъ онъ вышелъ изъ лса, подошелъ къ ршетк замка и остановился у небольшого стоявшаго около самой ограды павильона.

Въ нижнемъ этаж этого маленькаго павильона помщалась контора Варнера, но управляющій бывалъ въ ней только днемъ, ночью же все было пусто.

Что касается втораго этажа, то онъ былъ раздленъ на нсколько комнатъ, предназначавшихся для друзей Дунсдаля, когда они прізжали къ нему охотиться. Первые гости помщались въ замк, а остальные въ павильон.

Но въ эту эпоху года павильонъ былъ совершенно пустъ.

Дойдя до стны, Робертъ снова остановился.

Развернувъ толстую веревку, которая была обмотана у него вокругъ таліи и на конц которой былъ маленькій крючекъ, онъ машинальнымъ жестомъ человка, привыкшаго къ подобнымъ приключеніямъ, ощупалъ дуло двухствольнаго пистолета, засунутаго у него за поясомъ.

Чрезъ нсколько мгновеній наверху въ павильон послышался тихій стукъ рукою по стеклу.

— Это вы? спросилъ Робертъ.

— Идите.

Тогда, развернувъ веревку, Трайноръ раскачалъ ее и бросилъ чрезъ стну, крючекъ зацпился за другую сторону со стороны сада.

Убдившись, что онъ крпко держится, молодой человкъ, не колеблясь, быстро взобрался до верхушки стны. Тамъ онъ осмотрлся вокругъ и, увидвъ, что нтъ никого, отцпилъ веревку.

Одно изъ оконъ павильона было открыто и Робертъ однимъ прыжкомъ очутился въ комнат.

Окно снова закрылось.

Ночь была такъ темна, что сначала онъ ничего не замтилъ, но вдругъ почувствовалъ руки, обвившіяся вокругъ его шеи.

Онъ слабо вскрикнулъ и откинулся назадъ, какъ бы лишаясь чувствъ.

— Робертъ! разв вы меня не видите?

— Елена!..

Это была графиня.

Уже боле года они видлись такимъ образомъ.

Уже боле года они любили другъ друга и ихъ страсть увеличивалась съ каждымъ днемъ отъ тхъ опасностей, которыми они были окружены и всхъ предосторожностей и тайнъ, которыми должны были окружать себя.

Мы въ нсколькихъ словахъ разскажемъ, какимъ образомъ началась эта любовь, для обоихъ неожиданная, но всесильная страсть.

Робертъ уже нсколько мсяцевъ тайно любилъ графиню, ни на что не надясь, когда однажды графиня, возвращаясь верхомъ въ замокъ и прозжая чрезъ лсъ, вдругъ очутилась лицомъ къ лицу съ нимъ.

Онъ былъ убжденъ, что она продетъ, хотя обыкновенно она не здила по этой дорог. Но у сердца есть инстинктъ.

Робертъ часто искалъ ее такимъ образомъ наудачу, прячась въ кустахъ, чтобы видть, какъ она продетъ мимо и насладиться ея видомъ.

Посл этого онъ возвращался къ себ въ хижину съ сердцемъ, полнымъ счастія и все окружающее казалось для него окруженнымъ небеснымъ сіяніемъ.

Въ этотъ день она хала верхомъ и такъ какъ она вдругъ выхала изъ-за поворота дороги, то лошадь, неожиданно увидвъ его, кинулась въ сторону и такъ какъ тропинка была узка, то лошадь однимъ копытомъ ударила Роберта.

Онъ, окровавленный, безъ памяти упалъ на землю.

Сладивъ съ лошадью, графиня сошла на землю и подошла къ молодому человку.

У него была большая рана въ плеч, изъ которой лилась кровь.

Недалеко текъ маленькій ручеекъ, Елена побжала къ нему, набрала воды руками и намочила поблднвшій лобъ Роберта. Затмъ своимъ вышитымъ платкомъ вытерла кровь, которая продолжала течь изъ раны.

Вскор онъ пришелъ въ себя, открылъ глаза, узналъ графиню и прошепталъ:

— Я самъ виноватъ, я испугалъ лошадь. Не безпокойтесь обо мн.

И видя ее такъ близко отъ себя, огорченную нанесенной ею раной, пролитой кровью, которая заставляла ее вздрагивать, онъ испытывалъ сильное волненіе.

— Вы фарнейскій фермеръ? сказала она.

— Да.

— Вы никогда не будете въ состояніи дойти до деревни, я сейчасъ сяду на лошадь и поду въ замокъ, откуда пришлю слугу съ экипажемъ, онъ поможетъ вамъ.

Онъ съ трудомъ поднялся.

— Нтъ, я пойду пшкомъ. Моя хижина недалеко, я самъ перевяжу себя, а завтра скажу, что ночью, проходя чрезъ горы, упалъ въ разщелину.

— Но вы страдаете. Съ вами можетъ на дорог сдлаться обморокъ. Я не хочу оставить васъ такимъ образомъ.

— Прошу васъ… тихо сказалъ онъ.

Между тмъ его взглядъ не оставлялъ ее.

Онъ былъ очень хорошъ собою, а страданіе и потеря крови придавали его мужественному и энергическому лицу интересную блдность.

Онъ сдлалъ нсколько шаговъ, шатаясь и держась за деревья.

— Нтъ, сказала она, вамъ никогда не дойти.

Тогда она подошла къ нему и, какъ бы боясь, что онъ упадетъ, взяла его рукою за плечо.

Но отъ этого прикосновенія Робертъ закрылъ глаза. Въ одно мгновеніе вс деревья завертлись у него въ глазахъ и онъ опустился къ ногамъ Елены.

— Оставьте меня, прошу васъ, оставьте меня! Я слишкомъ страдаю.

— Тмъ боле причинъ, чтобы я васъ не оставляла.

— Вы меня заставляете страдать, а не моя рана. Я даже не чувствую отъ нея боли.

Кровь бросилась ему въ лицо. Онъ самъ испугался своей дерзости.

Что же касается Елены, то пораженная тономъ его словъ, она внимательно взглянула на него и по мр того, какъ она стала понимать, лицо ея сдлалось холоднымъ, глаза потеряли свое сострадательное выраженіе и надменная гордость выразилась на ея лиц.

— Простите… прошепталъ Робертъ.

Онъ улыбался дтски испуганной улыбкой.

Слабость сильнаго человка иметъ способность волновать женщинъ, к-ром того ихъ гордости всегда льститъ считать себя любимыми, хотя бы самыми несчастными существами.

Въ глазахъ Роберта графиня легко прочла страданіе, безконечную любовь и безграничную преданность, готовую пожертвовать собою изъ-за одного слова, изъ-за каприза, но волнуемую стыдомъ такой любви, предметъ которой былъ слишкомъ высокъ, такъ какъ Робертъ признавался въ своей любви и въ то же время просилъ за нее прощенія.

Три года тому назадъ, когда онъ въ первый разъ увидалъ графиню и когда почувствовалъ волненіе въ своемъ сердц, онъ долго противился. Его ирландская гордость возмущалась. Гарри былъ ландъ-лордъ, для котораго работали окружные фермеры, Гарри былъ врагъ, человкъ проклятый, осужденный на убійство тми, которыхъ его непреклонная жестокость посылала умирать отъ голода въ болотахъ или на голыхъ скалахъ. Крестьяне распространяли свою ненависть и на Елену и, любя ее, Робертъ чувствовалъ себя виновнымъ. Онъ былъ несчастливъ и смущенъ.

Но, понявъ, наконецъ, что бороться напрасно, онъ не старался боле защищаться и далъ теченію увлечь себя.

Видніе графини Елены посщало его каждую ночь во сн, и днемъ за работой онъ останавливался, смутно улыбаясь невидимому образу, который, казалось ему, парилъ надъ нимъ въ небесахъ.

Но съ тхъ поръ каждый разъ, когда старый Филиппъ посл ужина съ наивнымъ краснорчіемъ описывалъ борьбу Ирландіи съ ея побдителями, каждый разъ, когда его глаза сверкали отъ ненависти при воспоминаніи о послднихъ короляхъ, каждый разъ, когда его губы произносили имена Фицъ-Джеральда, Роберта Эммета, О’Кеннеля, каждый разъ, когда старикъ припоминалъ тайныя преступленія, заставлявшія дрожать англичанъ, каждый разъ, когда старикъ указывалъ сыну на эти примры, каждый разъ, когда Филиппъ Трайноръ оживлялъ эти воспоминанія, — Робертъ опускалъ голову и чувствовалъ, что краснетъ.

А Филиппъ прибавлялъ всегда:

— Люби Ирландію, сынъ мой! Люби твою страну больше матери, больше меня! Сражайся за нее и отдай ей твою жизнь! Спаси Ирландію отъ убивающей ее нищеты и отъ позорящей ея бдности! Люби Ирландію, посвяти ей вс силы твоего ума. Каковы бы ни были окружающія тебя несчастія и разочарованія, твои руки не должны слабть и не должны опускать оружія!

Конечно, Робертъ страстно любилъ Ирландію, онъ отдалъ бы всю свою кровь по капл, чтобы сдлать свою родину свободной. Онъ только ждалъ случая пожертвовать для нея всмъ. Онъ готовъ былъ сражаться во глав членовъ лиги, но его любовь къ Елен была сильне патріотизма, сильне ненависти къ графу Гарри, къ ландъ-лордамъ и англійскимъ мундирамъ, сильне воодушевленныхъ словъ отца и его собственнаго ршенія.

Эта любовь уничтожала его, отнимала его волю. Предъ ней онъ чувствовалъ себя слабымъ и ничтожнымъ. Онъ уже не жилъ теперь, какъ въ первые годы своего юношества, въ постоянномъ ожиданіи великой борьбы противъ хозяевъ земли. Онъ жилъ только для Елены…

— О, простите! повторялъ онъ.

Когда графиня услышала его ‘прости’, она простила, потому что была женщина и инстинктивно понимала величину этой привязанности.

Хотя она была итальянка, она хорошо знала, что раздляетъ съ мужемъ ненависть ирландцевъ противъ саксовъ, вчную ненависть расъ.

Она угадала, какую борьбу долженъ былъ пережить этотъ юноша съ смлымъ лицомъ, лежавшій у ея ногъ, поняла, сколько отвращенія долженъ онъ былъ побдить, и была растрогана.

Ея доброта уничтожила гордость и въ глубин души Елена была тронута данью, отдаваемой ея красот, счастлива въ особенности тмъ, что въ томъ уединеніи, въ которое поставилъ ее графъ, она могла разсчитывать на сильную руку, смлое сердце и безпредльную преданность.

Какой-то голосъ въ глубин ея души говорилъ ей: ‘теперь ты не одна!’ И хотя выраженіе ее лица было попрежнему серьезно, тмъ не мёне въ глубин взгляда мелькала почти благодарность.

— Встаньте, сказала она Роберту, протягивая ему руку, мн нечего вамъ прощать.

Онъ глядлъ на нее съ такимъ же видомъ, съ какимъ разсматривалъ бы картинки святыхъ, наклеенныя на стнахъ его отцомъ, если бы он вдругъ оживились и спустились къ нему, окруженныя облаками.

— Я пришлю къ вамъ доктора, сказала она, у васъ сломана рука. Это можетъ кончиться серьезно.

— Благодарю, ваша честь, за доброту, прошепталъ онъ.

— Какъ ваше имя? перебила она его.

— Робертъ Трайноръ.

— Гд вы живете?

— У озера, въ конц деревни.

— Чрезъ часъ къ вамъ прідетъ докторъ. Прощайте, Робертъ Трайноръ. Выздоравливайте скоре.

— Да хранитъ Богъ вашу красоту и счастіе!

— Счастіе… съ горечью прошептала графиня, ударивъ хлыстомъ лошадь, которая поскакала въ галопъ.

Счастіе было бы быть можетъ возможно при такой любви, какъ его!

Выздороввъ, Робертъ снова началъ отправляться на свои поиски за Еленой.

Онъ много разъ видлся съ нею. Она съ увлеченіемъ разспрашивала его и каждое ея слово увеличивало безуміе и опьяненіе Роберта.

Мало-по-малу и она стала заниматься имъ. Эта безграничная преданность трогала и привлекала ее. Она задала себ великую задачу воспользоваться этой любовью, какъ могущественнымъ рычагомъ, который поднялъ бы т рдкія качества, которыя она угадывала въ Роберт.

Она хотла сдлать изъ него героя, принудить его вести благородную борьбу среди благо дня, защищать права притсненныхъ противъ подавляющей ихъ силы. Она хотла заставить его отказаться отъ тайныхъ преступленій и начать въ Ирландіи мирную агитацію, враждебную всякимъ насиліямъ, но тмъ боле опасную, что она гораздо боле обезпокоила бы Лондонъ и его парламентъ. Ей хотлось бы поставить этого крестьянина въ лохмотьяхъ, этого полудикаго горнаго жителя наравн съ графомъ Гарри Дунсдалемъ, благородство сердца поставить противъ благородства происхожденія.

Но это желаніе открыло дорогу любви, отчаяніе неудавшейся жизни и ненависть къ мужу сдлали остальное.

Она не была любовницей Роберта. Послдній желалъ обожать ее издали, безконечно счастливый зная себя любимымъ. Дышать однимъ воздухомъ съ этой женщиной, глядть ей въ глаза, цловать ея руки — было для него достаточно.

Онъ позволилъ бы убить себя изъ-за ея малйшаго каприза и никогда ни у одной восточной царицы не было боле внимательнаго и преданнаго раба.

Оба они были молоды и страстны и понимали опасность любить такимъ образомъ.

По ночамъ, въ глубокой темнот, въ которой происходили ихъ свиданія, когда ихъ объятія длались жарче, когда ихъ сердца начинали биться сильне, когда голосъ Роберта начиналъ звучать боле страстно, Елена первая, придя въ себя, отталкивала его и онъ у ея ногъ молилъ прощенія.

— Я люблю васъ, сказала она ему однажды, но не хочу быть сообщницей вашихъ преступленій. Погодите, Робертъ, до тхъ поръ пока вы поймете, насколько отвратительна тиранія, насколько она унижаетъ Ирландію вмсто того, чтобы возвышать ее.

Онъ еще боролся, но съ каждымъ днемъ его безумная любовь усиливалась.

Они видлись въ павильон, когда наступала ночь.

Тутъ имъ нечего было бояться. Она ждала его, тихо стучала въ стекло, когда знала, что онъ подошелъ къ стн, а онъ, въ свою очередь, при помощи веревки перелзалъ чрезъ стну.

Они оставались такимъ образомъ вдвоемъ цлые часы, забывая все. Ночь незамтно проходила, а когда вдали появлялась заря, Робертъ уходилъ и бросался на свою постель изъ сухихъ листьевъ съ сердцемъ полнымъ счастія.

Одно изъ оконъ павильона выходило въ поле. Около этого окна они садились, держась за руки.

Въ этотъ вечеръ Робертъ разсказалъ графин о манифестаціи, которую фермеры приготовляли протовъ замка.

Елена слишкомъ хорошо знала мужа, чтобы надяться на благопріятный результатъ этой попытки.

— Графъ мстителенъ, сказала она. Онъ такъ же храбръ, какъ и жестокъ. Дай Богъ, чтобы съ вашими друзьями не случилось несчастія.

Тогда Робертъ сказалъ ей, что если графъ откажется выслушать ихъ, то вс дунсдальскіе фермеры возмутятся, что жизни графа будетъ угрожать опасность и самый замокъ можетъ сдлаться жертвою пламени.

— Это ужасно, перебила она его. Къ чему можетъ привести подобный замыселъ?

Робертъ печально взялъ ее за руку.

— Не говорите дурно о моихъ друзьяхъ, сказалъ онъ. Они борятся за спасеніе Ирландіи, за свои права, за свою свободу.

— Ихъ дло святое, Робертъ, но они позорятъ его, пользуясь убійствами, грабежами, пожарами, чтобы доставить себ свободу.

На это Робертъ шепотомъ отвчалъ ей, приводя стихи Томаса Мура, которые знаютъ вс дти Ирландіи.

‘Возмущеніе!.. Какое позорящее слово, которымъ такъ часто клеймили самое святое дло, которое когда либо выигрывали или проигрывали человческое слово или шпага. Сколько благородныхъ сердецъ, предназначенныхъ для добра, пали подъ позорнымъ названіемъ бунтовщиковъ, тогда какъ, еслибы хоть одинъ день, хоть одинъ часъ имъ удалось имть успхъ, они завоевали бы себ безсмертную славу’.

Елена покачала головой.

— Ваши преступленія не спасутъ Ирландію, какъ не спасли ее до сихъ поръ. Каждый бунтъ только прибавляетъ новое звно къ цпи рабства вашей несчастной страны. Я уже говорила вамъ, Робертъ, что спасеніе Ирландіи заключается въ революціи, которая, если уже не можетъ охватить всю страну, то по крайней мр охватила бы хотя вс южныя графства. Сверная Ирландія такъ же пришла бы къ вамъ на помощь, тогда вамъ было бы легко вызвать общее возстаніе. Крестьяне вооружены. Очень легко собрать порохъ и патроны, такъ чтобы англичане ничего не подозрвали въ тотъ день, когда вся нація поднялась бы вмст. Всякое пролитіе крови могло бы быть избгнуто, благодаря сил самой революціи. И еслибы вы были даже побждены, ваши притснители не осмлились бы удваивать тяжесть вашего рабства, не боясь привлечь на себя порицаніе Европы.

— Я уже давно слдую вашимъ совтамъ, сказалъ Робертъ, я видлся со всми начальниками и обдумалъ съ ними возмущеніе, которое прежде всего должно было начаться на улицахъ Дублина. Я врю въ Ирландію и самое мое дорогое желаніе видть ее, наконецъ, независимой, но я повсюду встрчаю препятствія.

— Какія?

— Вс члены нашего общества, а такъ же и сверныхъ графствъ предпочитаютъ бороться во мрак, преслдовать ландъ-лордовъ хитростью, чмъ ршиться на открытое возмущеніе. До сихъ поръ я не могъ ихъ убдить. Но я исполню ваше желаніе, Елена, и снова увижусь съ ними. Ихъ патріотизмъ великъ, ихъ ненависть къ Англіи велика, можетъ быть мн удастся имть успхъ.

— Поврьте мн, что только въ этомъ ваше спасеніе, Робертъ. Скажите имъ это. Но вы, другъ мой, неужели вы не выйдете изъ членовъ ужасной ассоціаціи, въ которой вы одинъ изъ начальниковъ? Неужели вы не возьмете обратно свою свободу, чтобы идти пожертвовать собою святому длу вашей родины? Неужели убійство не волнуетъ васъ? Неужели вы не боитесь, что однажды я узнаю, что въ числ убійцъ и поджигателей, ужасныхъ героевъ кровавыхъ ночей, узнали Роберта Трайнора?

Молодой человкъ опустилъ голову и ничего не отвчалъ.

— Вы молчите? сказала Елена.

— Я вмст съ Джоэ Макъ-Долемъ одинъ изъ начальниковъ здшней лиги. Это наша единственная сила и защита противъ враговъ. Мы поддерживаемъ другъ друга и вполн вримъ другъ другу. Я связанъ съ ними торжественными клятвами. Ихъ правосудіе безжалостно, ихъ мщеніе врно. Забыть мои клятвы,— значитъ обезчестить себя… Но еслибы даже я ршился отречься отъ ихъ дла и разстаться съ ними, то мн не удалось бы спастись отъ ихъ ненависти.

— Но вы по уму стоите гораздо выше всхъ этихъ несчастныхъ. Вы можете дать имъ понять ваши виды и ваши стремленія. Ихъ фанатизмъ и преступленія имютъ себ извиненіе въ той страстной любви, которую они питаютъ къ Ирландіи,— вы должны обратиться къ этому чувству.

— Вы правы, Елена, но не глядите на нихъ, какъ на обыкновенныхъ убійцъ, каждый ихъ поступокъ есть результатъ ршенія трибунала. Мои друзья не убійцы, а мстители.

— И такъ, вы меня не понимаете, вы мн отказываете. Вы не станете убждать ихъ?

— Я сдлаю это, рискуя жизнью.

— Я убждена, что вы будете имть успхъ.

— А я сомнваюсь, такъ какъ мн придется бороться съ человкомъ, котораго вс слушаютъ и въ котораго вруютъ почти, какъ въ Бога.

— О комъ вы говорите?

— О Джоэ Макъ-Дол, о Джоэ, котораго вс уважаютъ за его добродтель и мужество, котораго я самъ люблю, какъ брата, и для котораго я готовъ пожертвовать жизнью, зная, что онъ, въ свою очередь, не колеблясь, пожертвуетъ мн своей.

— Онъ соединится съ вами.

— Можетъ быть.

— Почему вы сомнваетесь?

— Джоэ Макь-Доль въ отчаяніи, его энергія мечтаетъ только о мщеніи и ужас, которые распространились бы надъ всмъ графствомъ Тайпрери. Джоэ слышалъ отъ своего отца и дда, какъ Фицъ-Джеральдъ и Робертъ Эммеръ умерли на эшафот, какъ О’Конноръ, Макъ-Невенъ, Томасъ Эммеръ были изгнаны, какъ другихъ мучали за то, что они потерпли неудачу въ ихъ великодушныхъ попыткахъ и Джоэ не вритъ боле въ Ирландію, онъ убжденъ, что общее возстаніе невозможно, что ирландскій народъ впечатлителенъ и капризенъ и что если революція, предводительствуемая имъ, имла бы успхъ въ Тайпрери, она не имла бы никакого успха въ другихъ провинціяхъ за недостаткомъ пониманія или вслдствіе злой воли.

— Дйствуйте безъ него.

— Нтъ, этого нельзя, такъ какъ онъ сталъ бы не доврять мн, а я не хочу возбуждать его недовріе.

— Разв вы боитесь его, Робертъ?

— Я не боюсь его, но, возбудивъ его недовріе, я не буду свободенъ, Елена. Можетъ быть онъ угадаетъ, что у меня есть тайна и захочетъ проникнуть въ эту тайну. Если бы онъ зналъ, что я имю счастіе видть васъ и быть вами любимымъ… если бы онъ зналъ, что я васъ люблю, онъ отказался бы принять участіе въ заговор въ пользу спасенія Ирландіи, узнавъ, что вы ободряете меня на это… Я и онъ, мы оба одинаково ненавидимъ графа, но онъ, Елена, не длаетъ разницы между графомъ и вами!.. Онъ васъ ненавидитъ. Заговоръ, въ которомъ вы приняли бы участіе, показался бы ему подозрительнымъ. Скажу боле, его дружба ко мн не защититъ васъ противъ его ненависти. И видя, что я бросаю для открытаго возмущенія его мрачные планы, въ которыхъ онъ видитъ спасеніе Ирландіи, онъ будетъ смотрть на меня самого, какъ на врага, и выдастъ мщенію тхъ, которые ему повинуются. Этого мщенія я не боюсь, такъ какъ съумлъ бы предупредить его или спастись отъ него. Но у меня есть врагъ, Недъ Гримсь, самый безжалостный изъ всхъ членовъ, и я даже не знаю, удастся ли мн обезпечить васъ, дорогая Елена, отъ ихъ жестокости.

— Такъ какъ я препятствіе, Робертъ, такъ какъ наша любовь можетъ разбить ваши планы и подвергнуть опасности вашу жизнь, то будемъ видться только изрдка, удвоимъ предосторожности, не будемъ даже совсмъ видться, а будемъ только писать другъ другу. Можно условиться куда класть письма.

— Я не могу не видть васъ, Елена.

— Но если это необходимо.

— Нтъ, въ случа надобности я скажу все Джоэ, моя откровенность обезоружитъ его. Это единственный шансъ пріобрсти его на нашу сторону. Его помощь была бы драгоцнна и я постараюсь достичь этого.

— Да вдохновитъ васъ Богъ, другъ мой!

— Но неужели, Елена, вы могли серьезно подумать оставить меня посл цлаго года безконечнаго счастія?..

Она улыбнулась и протянула ему руку, которую онъ страстно поцловалъ.

Они встали и подошли къ окну.

Луна спряталась за тучи и темнота еще боле увеличилась.

Вдругъ Робертъ сдлалъ движеніе и слабо вскрикнулъ.

Испуганная Елена наклонилась въ окно.

На трехъ самыхъ высокихъ отрогахъ горы мелькали три костра, отдлявшіеся красными пятнами въ ночной темнот.

— Это сигналъ, сказалъ Робертъ, поблднвъ.

— Что онъ значитъ?

— Это призывъ для всего графства Тайпрери, это приказаніе явиться на гору, не теряя ни минуты.

— Кто даетъ эти приказаніе?

— Джоэ.

— Опять онъ. А если вы не исполните его приказанія?

— Члены лиги будутъ справляться обо мн, такъ какъ я извстенъ настолько же, насколько и самъ Джоэ, и мн придется потомъ объяснять мое отсутствіе.

— Вы знаете о причин этого собранія?

— Нтъ. Безъ сомннія, Джоэ заходилъ ко мн, но не засталъ меня.

— Вы жалете объ этомъ, Робертъ? съ безпокойствомъ спросила Елена.

— Да, Елена, жалю. Я въ первый разъ оставилъ моихъ братьевъ.

На склонахъ огни продолжали сверкать, какъ маяки, а Робертъ стоялъ у окна и, наклонившись впередъ, глядлъ на нихъ, какъ бы желая угадать причину этихъ таинственныхъ сигналовъ.

Вдругъ огни погасли.

— Теперь поздно, прошепталъ Робертъ.

— Посмотрите, другъ мой, вдругъ сказала Елена, указывая пальцемъ на склонъ горы къ стн замка. Посмотрите, вс эти огни приближаются.

Робертъ ничего не отвчалъ.

Во всхъ углахъ горы, на всхъ склонахъ, во всхъ кустахъ сверкали факелы. Сначала ихъ видно было не боле десяти, затмъ появилась сотня, потомъ тысячи и вдругъ вся долина была охвачена точно пожаромъ. Чувствовалось приближеніе толпы, катившейся какъ громадная волна, которую ничто не можетъ остановить.

Темныя тучи покрывали небо, скрывая луну, втеръ колебалъ огни факеловъ, отъ которыхъ разлетались искры.

Но что было ужасне всего, это молчаніе этой толпы, ни криковъ, ни звуковъ, ни даже легкаго шепота не было слышно.

— Они направляются къ замку, съ ужасомъ прошептала графиня, отходя отъ окна.

— Не бойтесь ничего, сказалъ Робертъ, я не вижу у нихъ оружія.

— А для чего же они идутъ?

— Просить графа уменьшить ихъ платежи и въ особенности просить его не выселять фермеровъ. А про себя Робертъ думалъ:

‘Эта манифестація должна была произойти только въ четвергъ. Почему же Джоэ вдругъ ускорилъ ее’?

Онъ не зналъ, что посл полудня Джоэ предупредили о томъ, что выселеніе произойдетъ завтра, по новому приказанію графа. Тогда Джоэ наскоро собралъ ближайшихъ членовъ лиги и такъ какъ фермеры должны были быть выселены въ девять часовъ утра, то Макъ-Доль принужденъ былъ идти въ замокъ ночью.

Факелы продолжали приближаться.

Теперь уже почти можно было различать лица. Лохмотья разввались отъ втра.

Нсколько секундъ спустя каждое лицо можно было назвать по имени. А между тмъ ночное молчаніе прерывалось только ревомъ втра и шелестомъ деревьевъ. Факелы мрачно освщали длинныя, худыя лица крестьянъ и бросали мрачный отблескъ на ихъ глубокіе глаза.

— Какой ужасный кошмаръ! сказала Елена, опускаясь на стулъ и закрывая лицо руками.

Такъ какъ свтъ факеловъ освщалъ окно, то Робертъ отступилъ и спрятался за занавсями. Онъ глядлъ, нахмуривъ лобъ и стиснувъ зубы.

Толпа все приближалась.

Наконецъ она остановилась предъ ршеткой замка.

Впереди всхъ стоялъ одинъ человкъ, опираясь на желзную палку, съ черной полотняной маской на лиц.

Робертъ узналъ его по атлетической фигур и по надменной, гордой походк.

— Это Джоэ Макъ-Доль, сказалъ онъ. Онъ на своемъ пост, а меня нтъ рядомъ съ нимъ.

Онъ невольно сказалъ это вслухъ и повернувшись увидалъ графиню, которая съ упрекомъ глядла на него.

— Джоэ подвергается опасности, съ моей стороны подлость не быть около него, чтобы защитить его.

Онъ сдлалъ нсколько шаговъ по комнат, какъ бы ища выхода, затмъ съ отчаяніемъ остановился.

— Нтъ, сказалъ онъ, я не могу васъ оставить. Къ тому же, меня могли бы видть выходящимъ и это значило бы добровольно выдать нашу тайну. Затмъ, если графъ позволитъ себ какое нибудь насиліе, если Джоэ не въ состояніи будетъ обуздать своихъ спутниковъ, то вы сами подвергаетесь опасности и я одинъ могу защитить васъ. Не бойтесь, Елена, я остаюсь.

— Вы страдаете, Робертъ?.. Вы несчастны?

— Нтъ, нершительнымъ тономъ сказалъ онъ.

Она покачала головой и шепотомъ прибавила:

— Это первая горечь, которая примшалась къ нашему счастію. Дай Богъ, чтобы она была послдней.

Робертъ ее не слышалъ.

На двор сторожевыя собаки громко лаяли, оскаливъ зубы.

Въ замк начали появляться огни въ окнахъ.

Джоэ подошелъ къ ршетк и громко позвонилъ.

Затмъ, отступивъ на нсколько шаговъ, сталъ ждать.

Вскор прибжалъ слуга.

— Что вамъ нужно?

— Видть Его Честь и говорить съ нимъ.

— Ночью?

— Намъ некогда ждать.

Слуга удалился въ замокъ.

Начались переговоры. Очевидно, никто не ршался доложить Дунсдалю.

Первый былъ предупрежденъ Варнеръ.

Онъ вскочилъ съ постели, одлся и, захвативъ два пистолета, поспшно вышелъ на дворъ.

Начались переговоры.

— Что вамъ нужно?

— Графа.

— Вы не можете его видть.

— Мы сломаемъ ршетку и тогда насъ принуждены будутъ выслушать. Въ его же интересахъ, г. Варнеръ, предупредите его.

— Кто вы такой? почему вы замаскированы?

— Сегодня я правосудіе, которое угрожаетъ, завтра я буду правосудіемъ, которое наказываетъ. Подите повторите мои слова графу Дунсдалю.

— Я зналъ, что все это дурно кончится, прошепталъ Варнеръ.

Прошло четверть часа.

Наконецъ, Варнеръ вернулся.

— Его сіятельство отказывается васъ видть, сказалъ онъ. Что вамъ нужно? чего вы отъ него хотите — говорите, я передамъ вашу просьбу.

— Хорошо, сказалъ Джоэ Макъ-Доль, подождите.

Затмъ, подойдя къ собравшейся толп, онъ сказалъ нсколько словъ.

Глухой ропотъ пробжалъ по молчавшей до сихъ поръ толп. Вс передавали другъ другу извстіе. ‘Графъ не хочетъ насъ слышать’. Факелы заволновались, руки конвульсивно сжимали тяжелыя палки, головы поднимались съ вызывающимъ видомъ. Давленіе заднихъ рядовъ толкало переднихъ почти къ самой ршетк.

Съ другой стороны, Варнеръ отступалъ, держа по пистолету въ каждой рук.

— Мы выломаемъ ршетку, сказалъ Джоэ, и когда будемъ подъ окнами, графъ по невол выслушаетъ насъ.

— Берегитесь, сказалъ Варнеръ.

— За себя я ничего не боюсь, отвчалъ Макъ-Доль, презрительно пожимая плечами.

Затмъ, обращаясь въ толп въ лохмотьяхъ, молча слушавшей, онъ прибавилъ:

— А вы?..

— Смерть графу, если онъ откажетъ! раздались дикіе крики толпы. Мы подожжемъ замокъ!

Факелы сильно заволновались, распространяя вокругъ себя тысячи искръ и долина, казалось, вдругъ была охвачена страшнымъ пожаромъ.

— Г. Варнеръ, сказалъ Макъ-Доль,— подите разскажите графу, что вы видли и прибавьте, что чрезъ полчаса и я не въ состояніи буду повелвать предводительствуемой мною толпой.

Управляющій съ безпокойствомъ обернулся къ замку.

Нсколько времени тому назадъ вс окна были освщены, теперь же все было тихо и спокойно и весь фасадъ былъ погруженъ въ полнйшую темноту.

Но Варнеръ понялъ, что графъ приготовляется къ оборон и что за каждымъ окномъ помщенъ вооруженный слуга.

Джоэ, поймавшій взглядъ агента, не былъ обманутъ этой хитростью.

Онъ приблизился къ Варнеру и тихо сказалъ:

— Горе графу, если будетъ сдланъ хоть одинъ выстрлъ.

Управляющій снова исчезъ.

Между тмъ толпа начала приходить въ нетерпніе, все боле и боле приближаясь къ ршетк.

Робертъ изъ окна въ павильон слдилъ за всми ея движеніями.

Елена же сидла закрывъ лицо руками.

Вдругъ Робертъ наклонился, рискуя быть видннымъ, и всплеснулъ руками, едва удерживаясь отъ крика ужаса.

— Боже мой! сказалъ онъ.

— Что съ вами, Робертъ? спросила Елена.

Она поспшно подошла къ нему, готовясь раздлить опасность, которая ему угрожала.

Тогда, не говоря ни слова, Трайноръ указалъ ей на сгорбленнаго старика съ морщинистымъ лицомъ, глаза котораго ярко сверкали.

— Вы видли этого старика сзади Джоэ Макъ-Доля, Елена?

— Да, ну такъ что же?

— Это мой отецъ.

Дйствительно, это былъ Филиппъ Трайноръ.

Увидя сигналъ на гор, онъ всюду искалъ сына и, не найдя его, взялъ факелъ и присоединился къ толп. По дорог его факелъ погасъ и теперь онъ молча, со сгорбленной спиной, съ качающейся головой, съ нервно дрожащими руками, опираясь на палку, стоялъ, не спуская глазъ съ замка.

Въ эту минуту Варнеръ вернулся.

— Милордъ, сказалъ онъ, не хочетъ, чтобы вс эти люди вошли во дворъ. Вы сами можете понять опасность этого.

— Опасности не существуетъ. Мы пришли просить, а не наказывать.

— Милордъ позволяетъ вамъ одному идти въ замокъ и тамъ изъ сада сообщить ему ваши требованія. Согласны ли вы?

— Пожалуй, сказалъ Джоэ, немного подумавъ.

Затмъ онъ сказалъ нсколько словъ толп, которая отступила.

Ворота пріотворились, чтобы пропустить Макъ-Доля, и сейчасъ же закрылись.

Крестьянинъ остановился у подъзда.

Въ самомъ подъзд стояла тнь и грубый голосъ — голосъ графа, въ которомъ звучалъ сдерживаемый гнвъ, спросилъ:

— Что вамъ нужно?

Тогда Джоэ отвчалъ:

— Ваша честь должны знать это, такъ какъ одинъ изъ насъ, Робертъ Трайноръ, уже объяснялъ вамъ нсколько дней тому назадъ предметъ нашихъ жалобъ.

— Я забылъ.

— У васъ лучше память, ваша честь, когда дло идетъ о полученіи денегъ. Мы пришли просить васъ уменьшить нашу арендную плату. Она такъ высока, что мы не можемъ платить, не смотря на самый усердный трудъ и всевозможныя лишенія. Неужели нсколько шилинговъ меньше для каждаго изъ насъ уменьшитъ состояніе вашей чести? Нтъ, я знаю, вы сметесь надъ бдняками,— и напрасно, такъ какъ нашъ трудъ составляетъ громадныя богатства Дунсдаля. Если бы вашей чести пришло въ голову осмотрть вс имнія, то, безъ сомннія, вы почувствовали бы состраданіе къ той нищет, которую увидли бы. Каждый день умираетъ кто нибудь изъ изгнанныхъ вами фермеровъ, другіе, которые не изгнаны, живутъ не лучше. Выселеніе, которое поразитъ ихъ завтра, отниметъ у нихъ всякую возможность выплатить вамъ, и т стада, которыя вы отъ нихъ отнимите, не заплатятъ того, что они вамъ должны. Поэтому, я безъ всякихъ угрозъ пришелъ просить у васъ только состраданія. Я пришелъ просить, чтобы завтрашнее выселеніе было отложено, чтобы намъ была дана отсрочка, чтобы наша арендная плата была уменьшена. Это будетъ только справедливостью и такимъ образомъ избгнутся большія несчастія.

— Вы кончили вашу болтовню? насмшливо сказалъ графъ.

— Да, я все сказалъ. Берегитесь, ваша честь.

— Я былъ терпливъ, выслушавъ васъ до конца, надюсь, что вы будете мн за это благодарны… Но это все, что я могу для васъ сдлать. Я не отмню отданнаго на завтра приказанія, я не уменьшу вашей арендной платы. Варнеръ много разъ сообщалъ мн ваши жалобы. Высказывая ихъ, вы основывались на низкой цн скота и хлба. Я изучилъ этотъ вопросъ. Цны на скотъ и хлбъ понизились въ графств Ватерфорд, а не въ Тайпрери, и въ особенности не въ моихъ имніяхъ. Слдовательно ваша плата не преувеличена, вы могли бы легко заплатить ее, но лность убиваетъ васъ, и т, которые умираютъ отъ голода, также убиты лностью. Подите, скажите шайк, которую вы привели и вс факелы которой не пугаютъ меня, что я не только не хочу уменьшить вашихъ арендныхъ платъ, но что потому что положеніе имнія вполн цвтущее, я считаю возможнымъ увеличить ее на одну треть.

Наступило молчаніе.

Посл послднихъ словъ графа, Варнеръ инстинктивно отошелъ отъ Джоэ, но послдній, опустивъ голову, стоялъ неподвижно.

— Хорошо, сказалъ онъ, хорошо. Такъ какъ вамъ нравится быть жестокимъ, то намъ безполезно унижаться доле. Мы возьмемъ силою то, въ чемъ вы намъ отказываете.

— Будьте благоразумны, отъ Дублина до Тайпрери недалеко и сотня драгунъ быстро продетъ дв или три мили.

— Когда, до васъ, Норбюри жилъ въ этомъ замк, драгуны также прізжали. Нкоторые изъ нихъ погибли въ болотахъ, другіе преслдовали нашихъ друзей въ горахъ и многіе изъ нихъ не возвратились.

— Довольно!..

— Мн нечего говорить больше вашей чести.

Сказавъ это, Джоэ Макъ-Доль повернулся и возвратился къ толп, которая молча присутствовала при этомъ странномъ разговор, но такъ какъ она была слишкомъ далека, то не могла разобрать всхъ словъ.

Джоэ передалъ въ чемъ дло.

Въ одно мгновеніе новость сдлалась извстной и молчаніе стало еще ужасне.

Факелы мало-по-малу погасли, луна по прежнему была скрыта и все погрузилось въ глубокій мракъ.

Толпа сдлалась невидимой, но она чувствовалась и слышалась въ ночномъ молчаніи.

Однимъ словомъ, Джоэ могъ добиться взрыва этой сдержанной ярости, но, безъ сомннія, у него еще осталась послдняя надежда, такъ какъ это слово не было произнесено и толпа мало-по-малу разсялась.

Между тмъ на восток появился слабый свтъ.

Наконецъ, въ конц Конорскаго дефиле появился яркій дискъ солнца.

Но толпа уже исчезла, все было тихо и пустынно, только вдали въ деревн громко кричали птухи.

Въ Дунсдал не ложились и первые слуги, вышедшіе съ восходомъ солнца, съ испугомъ остановились.

Посреди двора стоялъ высокій шестъ съ прибитой къ нему дощечкой. На ней былъ нарисованъ гробъ, и подъ нимъ надпись:

‘Графу Гарри Дунсдалю’.

Это было первое предупрежденіе и объявленіе войны.

Варнеръ сообщилъ о случившемся графу.

— Хорошо, сказалъ послдній, отвчайте имъ выселеніемъ.

Робертъ принужденъ былъ ждать ухода толпы, чтобы оставить павильонъ.

Елена, взволнованная ночной сценой, не удерживала его боле.

Ночной мракъ еще покровительствовалъ имъ. Графиня могла вернуться къ себ, не будучи виднной.

Робертъ перелзъ чрезъ стну, такъ же какъ и влзъ. Затмъ, снова обмотавъ веревку вокругъ таліи, онъ повернулъ на тропинку, которая вела къ Фарнею.

Едва сдлалъ онъ нсколько шаговъ, какъ изъ-за сосднихъ кустовъ сзади него вышелъ широкоплечій мужчина, громаднаго роста, съ лицомъ, закрытымъ черной маской. Онъ далъ Роберту уйдти, затмъ лихорадочнымъ жестомъ сорвалъ маску и изъ-за нея появилось озабоченное и опечаленное лицо Джоэ Макъ-Доля.

— Я не ошибся!.. несчастный любитъ графиню Елену!

Хижина Роберта, какъ намъ уже извстно, помщалась у подошвы горы, на берегу озера.

Когда онъ вернулся домой, солнце уже поднялось на восток и туманъ сгустился надъ озеромъ.

Войдя къ себ, онъ бросился въ постель, но безпокойство и волненіе прогнали сонъ.

Однако, мало-по-малу ночная сцена изгладилась и онъ помнилъ только о счастіи, которое испытывалъ около Елены.

Когда онъ возвращался съ этихъ свиданій, какое-то безуміе охватывало его, онъ чувствовалъ потребность мечтать. Одна за одной, онъ припоминалъ вс подробности своего свиданія съ молодой женщиной, старался оживить пережитое счастіе, и воспоминаніе врно передавало ему вс пережитыя наслажденія.

Онъ разстрогивался отъ кроткихъ словъ графини, отъ ея взоровъ, улыбки или прикосновенія ея нжной руки. Онъ еще-слышалъ благоуханіе, отдлявшееся отъ нея, какъ будто она все еще была около него.

Но когда онъ осматривался вокругъ и видлъ окружающую его нищету, онъ повторялъ:

— Она любитъ меня, я это знаю. Она сказала мн это.

Но въ то же время ему казалось, что это сонъ и онъ инстинктивно ждалъ ужаснаго пробужденія.

ГЛАВА V.

Въ девять часовъ утра люди графа, съ приставомъ Бирномъ во глав, окружили фермы, арендаторы которыхъ были должниками Гарри Дунсдаля.

Фермеры, предупрежденные заране, приняли свои предосторожности: стада еще ночью были уведены въ горы и были въ безопасности, оставалось только нсколько курицъ, рывшихся въ навоз.

Всюду, куда являлся Бирнъ въ сопровожденіи своихъ спутниковъ, которыхъ въ Ирландіи зовутъ ловцами, которые должны ловить стада неплатящихъ арендаторовъ, когда эти стада угоняются въ горы,— повсюду, куда ни стучался приставъ, ему сейчасъ же отворяли, но какъ только, слдуя приказанію, онъ хотлъ выводить фермеровъ изъ ихъ хижинъ, онъ всюду наталкивался на твердую ршимость не выходить и уступать только сил.

Первымъ въ списк былъ показанъ Робертъ Трайноръ, вторымъ — Джоэ Макъ-Доль, третьимъ — Недъ Гримсъ, послднимъ былъ назначенъ Филиппъ.

Бирнъ его не боялся. Онъ зналъ, что старикъ не опасенъ.

Когда Бирнъ явился къ хижин Роберта, послдній открылъ самъ и всталъ на порог съ палкой въ рук.

— Вы не войдете, Бирнъ, сказалъ онъ.

— Почему это, мой милый?

— Потому что я запрещаю вамъ это и потому что я готовъ разбить голову всякому, кто попробуетъ подойти.

Бирнъ повернулся къ своимъ спутникамъ.

— Ну, сказалъ онъ, вы слышите, что сказалъ Робертъ Трайноръ?

— Да, г. Бирнъ, отвчали они, не спуская глазъ съ палки Трайнора.

— Выгоните его.

— Ну, г. Бирнъ, сдлайте это сами.

— Вы боитесь!.. Вы забыли, что вы здсь исполнители закона.

— Законъ не защититъ насъ отъ палки Трайнора. А его палка также легко разбиваетъ головы, какъ вы разбили бы орхъ.

— Если онъ васъ ударитъ, тюрьма будетъ его наказаніемъ.

— Да. Но это не излечитъ насъ отъ палочныхъ ударовъ.

Приставъ былъ вн себя.

Онъ громко бранился, но его гнвъ былъ безсиленъ. Тогда онъ попробовалъ дйствовать убжденіями и, повернувшись къ Роберту, стоявшему на порог, сказалъ:

— Послушайте, Робертъ, вы не заставите меня посадить васъ въ тюрьму. Не противьтесь,— это будетъ гораздо хуже. Нельзя не повиноваться ршеніямъ закона. Послушайте, Робертъ, уйдите сами. Позвольте мн завладть вашей обстановкой и закрыть вашу хижину. Вы найдете работу гд нибудь въ другомъ мст. Если вы хотите, мы заплатимъ за перездъ вашъ въ Америку, а по прізд вы получите золотой суверенъ. Такой здоровый малый, какъ вы, составитъ себ тамъ состояніе… Послушайте, Робертъ, предупреждаю васъ: не исполняя моихъ приказаній, вы вовлечете себя въ дурную исторію.

— Войдите, г. Бирнъ, войдите, насмшливо сказалъ Робертъ.

Но говоря это, онъ продолжалъ стоять на порог съ ужасной палкой въ рукахъ.

— Вы дорого заплатите за это, Робертъ Трайноръ, поблднвъ отъ гнва, сказалъ Бирнъ.

— Войдите же, г. Бирнъ. Прошу васъ, войдите.

Приставъ сдлалъ знакъ своимъ людямъ.

— Я дамъ дв гинеи тому, кто выброситъ вонъ этого человка!

Произошло легкое движеніе, руки протянулись, глаза засверкали.

— Три гинеи, сказалъ Бирнъ.

Наиболе ршительные и разгоряченные виски, которой они выпили въ замк, сдлали два или три шага къ Трайнору, затмъ остановились.

— Четыре гинеи!.. крикнулъ приставъ, до крови кусавшій губы.

Смльчаки бросились, наклонивъ головы. Палка Роберта въ одно и то же время ударила нападающихъ по голов и по рукамъ.

Раздались три крика, три проклятія и вся испуганная шайка отступила.

У одного изъ нападающихъ была разбита голова, все лицо покрыто кровью, у другого была сломана рука.

— Пять гиней!.. Шесть гиней!.. ревлъ Бирнъ.

Робертъ сдлалъ два шага впередъ и махнулъ палкой, которая свистя разрзала воздухъ, и по прежнему вжливо повторялъ:

— Войдите, г. Бирнъ. Войдите же, прошу васъ.

— Я отказываюсь, сказалъ приставъ прерывающимся отъ ярости голосомъ. Я отказываюсь, говорю вамъ. Но берегитесь тюрьмы.

Продолжая отступать, приставъ прибавилъ:

— Хорошо, я ухожу, но васъ не будетъ сейчасъ у стараго Филиппа Трайнора и, клянусь вамъ!.. вашъ отецъ заплатитъ за васъ.

Онъ удалился вмст со своей шайкой, тогда какъ раненые слдовали за нимъ, крича и жалуясь.

Четверть часа спустя, онъ изъ всхъ силъ стучался у хижины Филиппа Трайнора.

Старикъ открылъ дверь и сказалъ:

— А! это вы, г. Бирнъ?

— Это я, мой милый.

— Я васъ ждалъ.

И онъ отступилъ въ глубину хижины, гд слъ на скамейку рядомъ съ Катериной, переставшей прясть и дрожа глядвшей на пришедшихъ.

— Ну, ступайте отсюда, грубо сказалъ приставъ. Вонъ отсюда, Филиппъ Трайноръ. Именемъ закона.

— Куда же намъ идти, г. Бирнъ, если вы насъ выгоните? Нашъ сынъ, безъ сомннія, могъ бы насъ принять, но увы!.. онъ такъ же какъ и мы должникъ милорда и можетъ быть, прежде чмъ придти сюда, вы уже выгнали его съ его фермы? Гд же намъ преклонить головы, позвольте узнать?

— Это не мое дло. Убирайтесь. Вывести ихъ, прибавилъ онъ обращаясь къ своимъ людямъ.

Въ одно мгновеніе комната наполнилась народомъ, но Филиппъ и Катерина не сопротивлялись. Они только легли на полъ и ихъ должны были вынести.

Старикъ плакалъ и стоналъ.

Когда его переносили чрезъ порогъ онъ возмутился и съ отчаяніемъ уцпился за дверь.

Ударъ палки по рукамъ заставилъ его отпустить дверь.

Но казалось, что боль на мгновеніе заставила его забыть слабость. Онъ вырвался изъ рукъ тхъ, которые тащили его, и схватилъ за горло ударившаго его.

Оба упали на полъ, съ дикой яростью кусая и колотя другъ друга.

— Вытащите ихъ! крикнулъ Бирнъ.

Но Филиппъ, истощенный сдланнымъ усиліемъ, лишился чувствъ.

Онъ ударился головой о камень и кровь полилась изъ глубокой, большой раны.

Катерина, также потерявшая сознаніе, была брошена рядомъ съ нимъ.

Бирнъ заперъ ихъ хижину и оставилъ двухъ сторожей предъ дверями, чтобы старики не могли войти обратно.

Сдлавъ это, приставъ и его остальные люди пошли въ деревню.

Солнце, ярко свтившее утромъ, мало-по-малу закрылось черными тучами, которыя спускались все ниже. Молнія начинала сверкать и-раздались удары грома, повторяемые эхомъ скалъ, замирая вдали.

Начали падать крупныя капли дождя, наконецъ разразилась гроза и дождь полилъ потоками. А Катерина и Филиппъ лежали рядомъ не шевелясь и казались трупами.

Дождь уже промочилъ насквозь ихъ платье.

Оставленные сторожить хижину спрятались, не заботясь объ изгнанныхъ.

Между тмъ отъ сильнаго дождя, съ горы потекли цлые ручьи воды, которые, окружая Филиппа и его жену, все увеличивались.

Кровь изъ раненой головы Трайнора текла въ воду.

Наконецъ потокъ воды, все расширяясь приподнялъ оба тла и повлекъ ихъ впередъ.

Тогда Катерина сдлала движеніе. Свжесть воды привела ее въ себя.

Она открыла глаза, вздрогнула и съ трудомъ приподнялась на колни.

Тогда она увидла Филиппа.

— Боже мой! они убили его!

И бдная старуха, бросилась къ тлу мужа, подняла ему голову и старалась оттащить его отъ потока, противъ котораго — ея слабость была такъ велика, — она не могла бороться. Но Филиппъ былъ слишкомъ тяжелъ, она не могла его удержать.

Тогда она начала громко кричать:

— Филиппъ! Филиппъ! приди въ себя!

Затмъ, забывъ все окружающее, она невольно крикнула:

— Робертъ! гд ты?

Въ эту самую минуту, заглушая грохотъ грозы, голосъ Роберта отвчалъ:

— Матушка! Матушка!

— А! наконецъ-то, это онъ, сказала старуха.

Въ мгновеніе одно Робертъ былъ около нея. Съ ужасомъ поднялъ онъ ее, затмъ отца, изъ лужи, въ которой они уже исчезали на половину, и отнесъ ихъ въ расщелину скалы, въ которой они были въ безопасности отъ дождя.

— Они выгнали васъ безъ состраданія къ вашей старости, сказалъ онъ съ сверкающими глазами. Злоди!..

Усвшись на камень, онъ положилъ отца къ себ на колни, какъ маленькаго ребенка, стараясь отогрть его похолодлое тло, вдохнуть въ него хоть немного своей жизни.

Видя, что Бирнъ направился въ горы, Робертъ сейчасъ же понялъ его намреніе.

Онъ не могъ помшать изгнать отца, но защищаясь самъ противъ Бирна, онъ сказалъ себ:

— Мои родители всегда найдутъ убжище подъ моею кровлею.

Но сильная гроза и потоки дождя, лившіеся съ горъ, возбудили въ немъ опасенія. Онъ зналъ, что его старики слабы и больны и испугался за нихъ.

— Имъ никогда не найти себ убжища, повторялъ онъ.

И, бросивъ свою хижину, онъ, не теряя ни минуты побжалъ къ нимъ.

Бирнъ, увидвъ его издали, засмялся.

— Эге!.. сказалъ онъ, Робертъ Трайноръ идетъ къ отцу и не подозрваетъ, что мы такъ близко отъ него.

Робертъ дйствительно не видлъ ихъ.

Такимъ образомъ въ то время, какъ молодой человкъ подавалъ помощь своимъ родителямъ, приставъ приказалъ выломать дверь въ его хижину, захватилъ все тамъ находившееся и оставилъ достаточное количество сторожей, чтобы не пустить Роберта по возвращеніи.

Затмъ, не обращая вниманія на проливной дождь и громкіе удары грома, повторявшіеся въ горахъ, приставъ продолжалъ свой путь по деревн, кончая свое тяжелое дло.

Джоэ Макъ-Доль, Недъ Гримсъ и большинство фермеровъ противились также какъ и Трайноръ. Бирну удалось выгнать только стариковъ, сыновья которыхъ были далеко, но число этихъ стариковъ было значительно. И длинная процессія этихъ несчастныхъ, мужчинъ и женщинъ молча проходила по деревн, направляясь къ горамъ, чтобы искать въ нихъ убжища.

Они несли на плечахъ все, что могли спасти изъ рукъ приставовъ, все что оставалось у нихъ изъ състныхъ припасовъ: хлбъ, овесъ, картофель и небольшое количество виски.

Робертъ попрежнему сидлъ въ расщелин скалы, держа на колняхъ отца. Катерина въ отчаяніи лежала на земл.

Наконецъ, раненный началъ приходить въ себя. Робертъ перевязалъ емущолову платкомъ и кровь перестала течь.

Филиппъ открылъ, наконецъ, ротъ и произнесъ нсколько непонятныхъ словъ. Робертъ не понялъ его, тогда голова старика снова упала на плечо сына.

— Боже мой! Чего онъ хочетъ? прошепталъ молодой человкъ.

Филиппъ сдлалъ новое усиліе.

— Пить, прошепталъ онъ.

— Боже, у меня нтъ ничего, чтобы помочь ему.

Филиппъ, безъ сомннія, понялъ, такъ такъ, покорившись своей участи, замолчалъ и закрылъ глаза.

— Боже, помоги намъ! прошептала Катерина, дрожа въ сильной лихорадк.

Робертъ посадилъ Филиппа рядомъ съ матерью, прислонивъ его спиной къ камнямъ, затмъ закрылъ обоихъ своимъ плащомъ, чтобы хотя немного отогрть, и вышелъ.

Въ эту минуту гроза разразилась со страшной силой. Все небо было покрыто черными тучами, по которымъ кровавыми зигзагами сверкала молнія, въ горахъ было темно, какъ ночью.

Робертъ пошелъ по тропинк, по которой вода лилась съ горы со страшной быстротой и доходила ему до колнъ. Но пройдя нсколько шаговъ, онъ остановился, увидя идущихъ къ нему навстрчу людей. Это были выгнанные изъ деревни старики и старухи, съ которыми Бирну было не трудно справиться.

Во глав шелъ фермеръ съ блыми волосами. Его окружали внуки, которыхъ онъ взялъ къ себ годъ тому назадъ, потому что ихъ отецъ умеръ отъ лихорадки въ болотахъ Клогана.

— Керри, сказалъ Трайноръ,— дай мн немного виски для отца — онъ умираетъ отъ холода.

— Пусть Богъ возьметъ его душу — онъ можетъ быть будетъ счастливе насъ, сказалъ Керри, подавая молодому человку бутылку, которою потрясъ у себя надъ ухомъ:— Вотъ виски, но его немного, можетъ быть два или три глотка.

— Все-таки это немного разогретъ его.

— Гд же вашъ отецъ, Трайноръ? Я хотлъ бы пожать ему руку передъ смертью, онъ всегда былъ моимъ другомъ.

— Идемте, сказалъ Робертъ.

Новость, сообщенная Трайноромъ, быстро разнеслась по всей толп несчастныхъ, поднимавшихся въ горы. Со всхъ сторонъ слышался шопотъ:

— Они убили стараго Трайнора.

Вмсто того, чтобы продолжать свой путь, вс пошли за Керри и Робертомъ по направленію къ расщелин скалы, въ которой умиралъ Филиппъ.

Они остановились на нкоторомъ разстояніи и, снявъ шапки, стали креститься, дрожа отъ холода подъ насквозь промокшими лохмотьями.

Филиппъ выпилъ глотокъ виски, это немного оживило его. Онъ узналъ Роберта, затмъ Керри, хотлъ протянуть имъ руки, но не могъ.

Робертъ опустился на колни около отца и поцловалъ его въ лобъ. Вдругъ Филиппъ, сдлавъ надъ собою громадное усиліе, прошепталъ:

— Сынъ мой… въ эту ночь… гд ты былъ?

Сердце сжалось у Роберта, но онъ долженъ былъ солгать, такъ какъ иначе отравилъ бы послдніе часы стараго патріота, если бы его сознался, что не принималъ участія въ манифестаціи.

— Гд ты былъ? повторилъ старикъ.

— Въ замк, шепотомъ отвчалъ Робертъ.

— Однако я тебя не видлъ.

— Это я оставилъ на двор Дунсдаля надпись отъ имени лиги. Но въ чемъ ты подозрвалъ меня, отецъ? И что я такое сдлалъ?

— Ничего, сынъ мой, я доволенъ тобою, доволенъ тмъ, что ты сказалъ… очень доволенъ.

Онъ произнесъ послднія слова такимъ слабымъ голосомъ, что Робертъ едва услыхалъ его.

Катерина, понимая, что ея мужъ умираетъ, хотла стать на колни, но ея слабость была слишкомъ велика и она со сгономъ снова упала. Филиппъ пошевелился.

— Это ты, Катерина?

— Филиппъ, не умирай!

— Нтъ, все кончено… пришла моя очередь. Не плачь, я счастливе тебя — мн ничего не нужно, тогда какъ теб, моя бдная старуха… что съ тобою будетъ!

— Я чувствую, что послдую за тобою, Филиппъ, мн не пережить тебя.

— Не длай этого, Катерина, нтъ… дв наши смерти были бы слишкомъ большимъ несчастіемъ для Роберта. Не умирай, Катерина — ты его утшишь.

Онъ съ трудомъ приподнялся и продолжалъ:

— Я сражался за спасеніе Ирландіи… меня убили враги Ирландіи… Умри за твою страну, Робертъ.

Молодой человкъ лихорадочно прижалъ къ губамъ холодную руку умирающаго.

— Прощай, Робертъ… прошепталъ онъ,— прощай, Катерина, прощай, Керри…

Онъ тяжело вздохнулъ, вздрогнулъ и все было кончено.

Керри сдлалъ знакъ остальнымъ, которые поняли, что Трайноръ умеръ. И вся толпа въ лохмотьяхъ, забывая на мгновеніе свое собственное несчастіе и угрожающій голодъ, опустилась на колни на грязную тропинку и стала молиться за умершаго. И многіе изъ тхъ, которые молились за спасеніе души Филиппа, завидовали вчному спокойствію могилы, которая сдлалась его удломъ.

Увидвъ, что мужъ скончался, Катерина зарыдала и упала на землю.

— Вашей матери дурно, Трайноръ, сказалъ Керри.

Робертъ вытеръ слезы и поднялъ мать.

— Нтъ, сказала она, оставьте меня, мн будетъ лучше на земл.

Сказавъ это, она лишилась чувствъ, лицо ея приняло темный цвтъ, глаза казались стеклянными. Она походила на трупъ.

— Матушка! съ испугомъ вскричалъ Робертъ.

— Какое несчастіе для Роберта, прошепталъ старый Керри, качая своей блой головою.

— Они убили также и старую Катерину, раздалось въ толп.

Но она еще была жива. Ея худые пальцы шевелилисъ, какъ будто она хотла что-то сказать и не будучи въ состояніи выговорить ни слова, хотла объяснить это жестами.

— О, о, прошептала она.

— Матушка, матушка, повторялъ Трайноръ, горе котораго было ужасно.— Не умирай, не оставляй меня, скажи еще слово.

Губы несчастной зашевелились и она едва слышно прошептала:

— Благословляю тебя.

Все было кончено: Катерина и Филиппъ Трайноръ стали двумя трупами. Между тмъ Керри подозвалъ нсколькихъ крестьянъ и сказалъ, указывая на молодаго человка:

— Трайноръ не можетъ оставаться здсь — это печальное зрлище убьетъ его, точно такъ же, какъ мы не можемъ оставить здсь этихъ покойниковъ. Подите предупредите Джоэ Макъ-Доля, онъ другъ Трайнора и придетъ помочь ему.

Одинъ изъ крестьянъ отдлился отъ толпы и пошелъ внизъ къ Фарнею.

Прошло боле часа, прежде чмъ явился Джоэ. При вид двухъ труповъ онъ снялъ шапку и перекрестился.

— Царство имъ небесное, сказалъ онъ.

Затмъ, опустившись на колни около своего друга, онъ тихо позвалъ его:

— Робертъ! Робертъ! это я, Джоэ, встань.

— А, Джоэ! Джоэ! съ отчаяніемъ сказалъ Робертъ. Какое несчастье!

— Ихъ убили графскіе слуги?

— Да, убили ихъ тмъ, что выгнали.

— Они будутъ отомщены… Но куда отнести намъ ихъ трупы?

— Ко мн.

— Идя сюда, я видлъ, какъ приставъ запиралъ твою хижину.

— Онъ воспользовался моимъ отсутствіемъ?

— Да, но когда я ушелъ, Бирнъ уже оставилъ деревню, слдовательно моя хижина еще на занята.

— Въ такомъ случа, Джоэ, если ты позволишь, я перенесу моихъ стариковъ къ теб.

Робертъ взялъ на руки трупъ своей матери, тогда какъ Джоэ Макъ Доль несъ трупъ старика Филиппа. Они оба были такъ худы, что казались не тяжеле дтей.

Никто не слдовалъ за ними, но когда они проходили по деревн, вс встрчные крестьяне опускались на колни, и каждый разъ Джоэ, шедшій впереди, говорилъ: ‘Это Филиппъ и Катерина Трайноръ, которыхъ убили, выгнавъ ихъ изъ ихъ хижины’.

Когда молодые люди удалялись съ ихъ печальными ношами, крестьяне вставали и ихъ взгляды казались еще мрачне.

У Джоэ оба покойника были положены рядомъ на постели. Фарнейскій священникъ, за которымъ послали, явился почти сейчасъ же и началъ печальную службу. Робертъ, стоя на колняхъ, не спускалъ глазъ съ труповъ отца и матери, тогда какъ Джоэ просилъ у него, какъ милости, позволить ему позаботиться обо всемъ необходимомъ.

Съ наступленіемъ вечера, хижина Джоэ наполнилась друзьями Филиппа и Роберта, которые провели ночь около труповъ, подкрпляя себя время отъ времени глоткомъ виски.

Около пяти часовъ утра на дорог послышался шумъ, точно топотъ лошадей, и вс бывшіе въ хижин, исключая Роберта, вышли на дорогу.

Солнце уже встало и все озеро и горы были ярко освщены. Хижина Джоэ стояла на самомъ берегу рки. На одной изъ площадокъ горы и надъ озеромъ, недалеко отъ Конорскаго дефиле возвышалась величественная развалина: дв четырехугольныя массивныя башни, соединявшіяся громадными обломками скалъ съ другими развалинами, которыя время или война пощадили гораздо мене. Вьющіяся растенія и мохъ покрывали старыя, полуразрушенныя стны мягкимъ ковромъ. Одна изъ башенъ, наклонившаяся надъ пропастью, казалось, хотла глядться съ вышины въ зеркало и грозила обрушиться при малйшемъ дуновеніи втра. Ея громадная черная масса бросала тнь на яркоосвщенныя воды озера и рки, на дн которыхъ, казалось, были заключены другія развалины. Это былъ замокъ Макъ-Долъ, въ которомъ нкогда жили, управляя всей страною, предки Джоэ. А теперь, подъ горой, почти закрытая тнью отъ башни, помщалась несчастная хижина единственнаго потомка древней фамиліи.

Дорога, которая идетъ изъ Фарнея въ Тайпрери, длала поворотъ у подножія горы.

Галопъ лошадей былъ слышенъ нсколько мгновеній, но ничего не было видно, затмъ вдругъ изъ-за поворота появилось пятьдесятъ красныхъ мундировъ. Это были драгуны изъ Тайпрери.

Графъ Дунсдаль послалъ за ними наканун, узнавъ отъ Бирна о сопротивленіи, къ которому готовятся фермеры.

Дохавъ до первыхъ домовъ деревни, они пустили лошадей рысью. Вс деревенскіе жители слышали приближающійся топотъ лошадей и вышли поглядть на прізжихъ.

Мало-по-малу толпа все увеличивалась и, наконецъ, собралось нсколько сотъ людей, молча и внимательно смотрвшихъ на проздъ войска. Они знали, что эти пятьдесятъ драгунъ — ихъ пятьдесятъ враговъ, въ ирландскихъ семействахъ ненависть къ англійскому мундиру передается отъ отца къ сыну. Саксы — это враги!

Едва успли драгуны удалиться на двадцать шаговъ, какъ изъ толпы поднялись громкіе крики: ‘Смерть имъ’.

Офицеръ сейчасъ же скомандовалъ: ‘Стой!’

Драгуны остановились и, по новой команд, перевернулись лицомъ къ толп. Тогда офицеръ, бывшій сзади, очутился впереди и, пустивъ лошадь въ галопъ, подъхалъ къ крестьянамъ.

— Кто кричалъ?

Крестьяне съ удивленіемъ переглядывались и перешептывались, указывая на офицера. Послдній вынулъ саблю изъ ноженъ.

— Кто кричалъ? повторилъ онъ грубымъ голосомъ.

Тогда одинъ высокій, худой малый, фермеръ Недъ Гримсъ отдлился отъ толпы.

— Никто не кричалъ, сказалъ онъ.— Мы здсь у мертвецовъ, мы пришли поклониться тламъ двухъ нашихъ друзей, мы не думаемъ ни о чемъ, кром нихъ. Ваша честь, вроятно, ошиблись.

Офицеръ подозрительнымъ взглядомъ окинулъ толпу, но вс стояли опустивъ головы, съ боязливымъ видомъ. Онъ произнесъ какое-то ругательство, пришпорилъ лошадь и возвратился къ своему отряду.

Безъ сомннія, ему были даны опредленныя приказанія и, кром того, ему надо было сначала повидаться съ графомъ Дунсдалемъ. Поэтому онъ приказалъ своимъ людямъ продолжать путь къ замку.

Они ускакали, преслдуемые насмшками оставшихся крестьянъ.

Что касается до Роберта, то, стоя на колняхъ у постели, на которой лежали дорогіе мертвецы, онъ ничего не видлъ и не слышалъ.

Утромъ были принесены два гроба, затмъ друзья Роберта отнесли тла въ церковь, гд священникъ совершилъ отпваніе. Джоэ поддерживалъ Роберта, который не могъ идти безъ его помощи.

— Мужайся, говорилъ онъ, мужайся.

При мысли о томъ, что Дунсдаль, мужъ женщины, которую любилъ Робертъ, былъ причиною смерти его старыхъ родителей, при вид отчаянья, выражавшагося на лиц молодого человка, Джоэ невольно говорилъ себ: какъ онъ долженъ страдать!

Въ церкви и на кладбищ было много крестьянъ изъ Фарнея и изъ окрестностей, которые узнали о смерти двухъ изгнанныхъ, тмъ не мене похороны прошли спокойно: не было слышно ни одного протеста, не было произведено ни малйшаго безпорядка. Вс молча слдовали за гробами, не желая ни однимъ словомъ нарушить печальную сосредоточенность Роберта, котораго вс любили.

По окончаніи церемоніи вс разошлись по своимъ хижинамъ, къ своимъ работамъ, ожидая вечера, какъ бы повинуясь какому нибудь таинственному приказанію, данному невидимымъ существомъ.

Вечеромъ, около девяти часовъ, на трехъ самыхъ высокихъ вершинахъ горы были зажжены три костра, сверкавшіе въ темнот, какъ громадные красные глаза. Это Макъ-Доль сзывалъ членовъ лиги и въ темнот, пробираясь между кустарниками, молча двигались тни людей, вооруженныхъ палками со свинцовыми наконечниками, топорами или ружьями, съ лицами, закрытыми черными масками.

ГЛАВА VI.

Развалины замка, или лучше сказать крпости Макъ-Доль, образовывали на площадк горы большой четыреугольникъ, въ каждомъ углу котораго были нкогда устроены бастіоны. На эту площадку надо было подниматься по узкимъ тропинкамъ, по которымъ невозможно было идти двоимъ рядомъ.

Какъ мы уже сказали, башня сохранилась довольно хорошо и представляла еще очень величественное зрлище, но стороны четыреугольника, гд прежде были стны, представляли теперь только кучи камней — убжище ящерицъ.

Въ этотъ-то замокъ, куда даже днемъ никто не ршался проникнуть, въ которомъ жили только совы, въ этотъ-то таинственный замокъ пробирались замаскированные люди.

Посреди развалинъ горлъ костеръ, ярко освщая камни вокругъ себя, но оставляя въ темнот все, что было у стны и у бастіоновъ. Этотъ костеръ не былъ виднъ снизу, благодаря окружавшимъ его громаднымъ кучамъ камней, а столбъ чернаго дыма, поднимавшійся отъ него, сливался съ темнотою ночи.

Члены лиги молча собирались въ большомъ четырехугольник древней крпости, нкоторые садились и пили, другіе ложились на землю, но большинство стояли. Вс были вооружены, у всхъ на лицахъ были черныя полотняныя маски, маски ирландскихъ бунтовщиковъ.

Толпа увеличивалась съ минуты на минуту и такъ какъ мсто сборища находилось на границ графства Тайпрери, то множество жителей Ноклофти, Килагена, бывшихъ на похоронахъ Катерины и Филиппа, также принимали участіе въ сборищ.

Таинственныя тни двигались по тропинкамъ, вдругъ появляясь точно изъ земли и, ни слова не говоря, присоединялись къ прежде пришедшимъ. Вс тропинки, которыя вели въ развалины, соединялись у Конорскаго дефиле и въ этомъ мст стоялъ вооруженный человкъ, спрашивавшій пароль.

— Мы желаемъ земли…

— Какой земли? спрашивалъ сторожъ, поднимая ружье.

— Нашей зеленой земли.

Малйшая нершительность въ отвт стоила бы жизни.

Въ полночь крпость была полна народу. Костры погасли на вершинахъ.

Въ средин развалинъ, на эстрад, образованной кучею каменныхъ обломковъ, сидло двое людей, такъ же замаскированныхъ, какъ и другіе, и закутанныхъ въ длинные каррики.

Свтъ костра ярко освщалъ ихъ, но ихъ нельзя было узнать. Одинъ, казавшійся выше ростомъ, на сколько по крайней мр можно было судить, держалъ ружье между ногъ, другой казался невооруженнымъ, но когда его плащъ на мгновеніе распахнулся, то пламя костра отразилось на тяжеломъ топор.

Черезъ нсколько минутъ высокій, худой малый съ развязными манерами, подошелъ что-то сказать сидвшимъ на эстрад.

— Огни погашены, все спокойно.

— А драгуны?

— Они въ замк.

— Хорошо.

Тогда одинъ изъ двухъ предсдательствующихъ, тотъ, который отвчалъ подошедшему, всталъ и твердымъ тономъ сказалъ:

— Вы знаете, для чего вы здсь собрались?

Пятьсотъ голосовъ отвчали: ‘да’.

Въ эту минуту изъ глубины толпы раздался голосъ:

— Большинство изъ насъ знаютъ преступленія графа Дунсдаля, но можетъ быть не вс знаютъ, что его виновность увеличивается смертью Филиппа и Катерины Трайноръ. Не мшаетъ сказать это, прежде чмъ судить и осудить Дунсдаля.

— Это правда! раздалось нсколько голосовъ.

— Это правда! повторилъ предсдатель.

Тогда въ нсколькихъ словахъ онъ напомнилъ изгнаніе фермеровъ, т событія, которыя были вызваны этимъ изгнаніемъ, и печальную смерть двухъ стариковъ.

По мр того, какъ подвигался его разсказъ, глухой ропотъ толпы все боле увеличивался и, наконецъ, покрылъ его голосъ.

Предсдатель кончилъ такимъ образомъ:

— Мы должны судить графа Гарри Дунсдаля — готовы ли вы?

— Готовы!

Вы должны выбрать присяжныхъ и поклясться вашею жизнью, что будете повиноваться произнесенному ими приговору.

— Клянемся въ этомъ нашею жизнью, жизнью нашихъ дтей и спасеніемъ Ирландіи!

По произнесеніи клятвы, которая возобновлялась каждый разъ, когда судили кого нибудь, началась странная церемонія. Передъ двумя предсдателями поставили большую ивовую корзинку, покрытую холстомъ съ маленькимъ отверстіемъ въ средин. Старики вышли впередъ, затмъ, проходя по одному передъ корзиной, они опускали руку въ отверстіе холста и вынимали по маленькому свернутому кусочку полотна, которые передавали предсдателю. На этихъ кускахъ были написаны номера, чтобы попасть въ число присяжнымъ, которыхъ было двнадцать, нужно было вынуть одинъ изъ четныхъ нумеровъ, между 2-мя и 24-мя. Предсдатель развертывалъ номеръ, вынувшій его ждалъ. Когда номеръ былъ не четный, вынувшій его уходилъ въ толпу, если же номеръ былъ одинъ изъ названныхъ нами, крестьянинъ оставался на эстрад, сзади предсдателя.

Когда присяжные были выбраны, предсдатель повернулся къ нимъ и спросилъ:

— Подсудимый графъ Гарри Дунсдаль изгналъ насъ, противно нашимъ правамъ, и былъ причиною смерти двоихъ изъ насъ, признаете ли вы его виновнымъ?

— Да! отвчали вс въ одинъ голосъ.

— Какое наказаніе онъ заслужилъ?

— Смерть!

Вся толпа была охвачена дикою радостью, какъ будто она хотя одно мгновеніе сомнвалась въ приговор этого страннаго правосудія, касъ будто бы эта развязка не была предвидна. Дикіе крики радости были какъ бы угрозой мужу Елены. Затмъ снова наступило молчаніе и предсдатель заговорилъ:

— Графъ Дунсдаль приговоренъ нами къ смерти, не можете ли вы сказать что нибудь въ его пользу?

— Нтъ! нтъ! нтъ!

— Слдовательно приговоръ будетъ приведенъ въ исполненіе, сейчасъ мы обсудимъ, какимъ образомъ долженъ умереть графъ, а пока повеселитесь, я вамъ позволяю это.

Тогда толпа раздлилась на группы, повсюду были зажжены костры, изъ кармановъ длинныхъ карриковъ были вынуты бутылки виски, которыя обходили всхъ, послышались громкіе разговоры, смхъ и восклицанія. Въ эту минуту не было разговора ни о приговор, произнесенномъ надъ графомъ Дунсдалемъ, ни о прибытіи драгунъ.

У ирландцевъ подвижной умъ и безпокойное воображеніе, они легко переходятъ отъ одного предмета на другой. Закрытые масками, не зная другъ друга, они гордились своимъ могуществомъ и готовы были умереть, чтобы отмстить,— но они легко забывали свои непріятности и нищету и угрожавшій имъ голодъ, чтобы весело отпраздновать будущее убійство графа.

Виски продолжало передаваться изъ рукъ въ руки, бутылки быстро опорожнялись, но, какъ по волшебству, ихъ замняли новыя, появлявшіяся изъ тхъ же кармановъ карриковъ.

Въ нкоторыхъ группахъ слышны были патріотическія псни, разговоры, но вскор весь этотъ шумъ замолкъ.

Когда предсдатель спросилъ: ‘какимъ образомъ умретъ Дунсдаль’, наступило такое торжественное молчаніе, какъ и въ начал засданія. Затмъ одинъ за однимъ начали выражать свои мннія.

— Надо повсить его!

— Надо привести его сюда, плюнуть ему въ лицо, затмъ убить и бросить его тло на жертву воронамъ!

— Надо поджечь замокъ и сжечь тамъ его, его жену, управляющато и всхъ слугъ!

— Графъ одинъ осужденъ, возразилъ предсдатель на это послднее предложеніе,— одинъ графъ долженъ и умереть.

— Бросить его въ озеро или въ рку!

— Бросить его въ Клоганское болото, онъ будетъ погружаться мало-по-малу и будетъ чувствовать, что умираетъ… мы будемъ стоять около, чтобы помшать придти къ нему на помощь!

— Его надо повсить противъ хижины стариковъ Трайноровъ — это будетъ справедливо!

Эта мысль, казалось, понравилась многимъ, такъ какъ со всхъ сторонъ раздались крики:

— Да, пусть его повсятъ! Пусть его повсятъ!

Предсдатель вмшался.

— Надо будетъ слишкомъ много народу, чтобы исполнить этотъ приговоръ, сказалъ онъ,— а это можетъ возбудить подозрніе и представить для насъ опасность.

— Въ такомъ случа пусть его убьютъ, какъ Норбюри!

— Да, какъ Норбюри!

— Хорошо, сказалъ предсдатель,— на этотъ разъ я согласенъ — для этого будетъ достаточно двоихъ, пусть сама судьба укажетъ на нихъ. Присяжные должны занять мсто сзади меня и первый изъ нихъ будетъ вынимать имена, какъ это всегда бываетъ. Два первыя имени будутъ считаться избранными Богомъ для приведенія въ исполненіе нашего приговора. Каждый изъ васъ долженъ поклясться, повиноваться, не боясь ни Дунсдаля, ни драгунъ, ни суда.

— Клянемся!

— Я клянусь такъ же, какъ и вы, такъ какъ мое имя смшано съ вашими и я могу быть тмъ, кого случай изберетъ, чтобы наказать Дунсдаля.

— Одинъ изъ насъ не клялся, раздался чей-то голосъ.

— Кто?

Нсколько рукъ протянулось по направленію къ эстрад и предсдатель повернулся въ сторону того, который сидлъ рядомъ съ нимъ, хотя не говоря ни слова, но, очевидно, раздляя съ нимъ власть.

Онъ сдлалъ жестъ удивленія.

— Робертъ, прошепталъ онъ,— неужели онъ отказывается! Несчастный, тогда онъ погибъ…

Наши читатели, безъ сомннія, уже угадали, что двумя начальниками бунтовщиковъ были Джоэ Макъ-Доль и Робертъ Трайноръ.

Макъ-Доль подошелъ къ своему другу, который опустивъ голову на грудь, казался погруженнымъ въ глубокую задумчивость и не слыхалъ ничего происходившаго вокругъ.

— Робертъ, сказалъ онъ,— разв ты не понялъ?

Молодой человкъ поглядлъ на него и всталъ.

— Нтъ, я все понялъ и слышалъ, но прежде чмъ поклясться, я хочу говорить.

— Что ты хочешь сказать?

— Что новое преступленіе безполезно и можетъ только повредить нашему длу.

— Ты-ли это, Робертъ, говоришь такъ? Или можетъ быть подъ твоей маской скрывается измнникъ?

— Нтъ, это я, Джоэ Макъ-Доль.

— Ты ихъ не убдишь и только погубишь себя, берегись!

— Очень можетъ быть.

Робертъ подошелъ къ краю эстрады и быстрымъ жестомъ сорвалъ маску.

— Я Робертъ Трайноръ, сказалъ онъ,— и хочу, чтобы никто здсь не сомнвался въ этомъ.

Раздались громкіе аплодисменты. Тотъ же самый голосъ, который замтилъ, что Робертъ не клялся сказалъ:

— Я караулилъ васъ въ то время, какъ вс клялись, не потому, чтобы я не доврялъ… но потому, что вс должны повиноваться нашему закону и произносить клятву.

— Назвавъ его именемъ того, который, скрываясь подъ маской, говоритъ со мною, я могъ бы доказать, что онъ повиновался скоре голосу личной злобы, чмъ общественной пользы, сказалъ Робертъ.

— Это неправда.

— Въ такомъ случа я прошу позволенія назвать ваше имя. Если я ошибаюсь, то вамъ легко будетъ доказать это.

— Пожалуй.

— Вы — Недъ Гримсъ.

— Это правда. Но входя сюда я, какъ вамъ извстно, забываю вс личныя ссоры.

— Я хотлъ-бы этому врить.

— Робертъ, сказалъ Джоэ Макъ-Доль, — поклянись вмст съ нами, что если судьба изберетъ тебя исполнителемъ приговора надъ Гарри Дунсдалемъ, ты будешь повиноваться, хотя бы это стоило теб жизни или свободы.

— Друзья мои, сказалъ онъ,— ни одинъ изъ здсь находящихся не любитъ Ирландію боле меня.

— Никто не сомнвается въ вашемъ патріотизм, Трайноръ, сказалъ Недъ.

— И никто не иметъ на это права, Недъ Гримсъ, такъ какъ я нсколько разъ доказалъ его.

— Мы вс доказали это.

— Однако, я вижу такія опасности, которыя ускользаютъ отъ васъ и на которыя уже указывали ране люди, посвятившіе свою жизнь Ирландіи.

— Что ты хочешь сказать, Робертъ? спросилъ Макъ-Доль.

— Я хочу сказать, что та борьба во мрак, къ которой мы приготовляемся, неблагородна и позоритъ Ирландію, что совершаемыя нами преступленія только удаляютъ насъ отъ той цли, къ которой мы стремимся, что мы только раздражаемъ нашихъ притснителей, вмсто того, чтобы пугать ихъ и что вмсто того, чтобы облегчать наши цпи ихъ только усиливаютъ. Смерть Дунсдаля навлечетъ множество бдъ на все графство. Мы отмстимъ за себя — это правда, но для удовольствія мщенія мы пожертвуемъ благомъ нашей родины.

— Кто это говоритъ? вскричалъ Недъ.— Неужели это сынъ Филиппа и Катерины Трайноръ?

— Да, это я, Гримсъ. И потому, что я сынъ несчастныхъ стариковъ, убитыхъ Дунсдалемъ, вы должны врить мн, когда я говорю, что не слдуетъ убивать Дунсдаля.

Въ толп послышался ропотъ удивленія, мгновенно смолкшій по знаку Джоэ.

— Я, такъ же какъ и вы, врагъ рабства, врагъ притснителей, продолжалъ Робертъ,— я, такъ же какъ и вы, хочу благоденствія нашей прекрасной, зеленой Ирландіи. Я хочу, чтобы мы были у себя хозяевами, чтобы мы составляли законы, чтобы насъ освободили, но я чувствую отвращеніе къ проливаемой нами крови. Я хотлъ бы, чтобы мы дйствовали среди благо дня, чтобы вс наши поступки были открыты — такимъ образомъ дйствуетъ настоящая сила, истинное могущество. Но горе Ирландіи, если для спасенія себя, она употребитъ оружіе труса,— убійство!

— Только слухи о нашемъ мщеніи доходятъ до Лондона, возразилъ Недъ.

— Нтъ, наше мщеніе возбуждаетъ только гнвъ саксовъ, а не страхъ. Я хотлъ бы быть на столько краснорчивымъ, чтобы пробудить въ вашихъ душахъ благородныя страсти.

— Говорите, мы васъ слушаемъ!

— Друзья мои, забудемъ наши личныя неудовольствія и будемъ помнить только о несчастной судьб нашей родины. Измнитъ ли чмъ нибудь смерть Дунсдаля наше положеніе? Уменьшатся ли наши налоги? Дадутъ ли намъ боле свободы? Напротивъ того, наказаніе послдуетъ за преступленіемъ, налоги удвоятъ, а реформы отложатъ.

— Что же вы предлагаете, Робертъ Трайноръ?

— Я хотлъ бы, чтобы повсюду поднялось возстаніе, но возстаніе мирное, такое, какое нкогда возбудилъ О’Коннель во всхъ графствахъ Ирландіи. Я хотлъ бы видть ирландцевъ достаточно дисциплинированными, чтобы идти средя благо дня противъ Англіи. Чтобы мы могли заставить исполнять нашу волю, но заставить не дикостью нашихъ преступленій, а величіемъ нашей манифестаціи. Состраданіе Европы уже на нашей сторон, дйствуя такъ, какъ я говорю, мы заслужимъ ея восхищеніе и уваженіе. Каждое изъ совершаемыхъ нами преступленій тмъ презрнне, что только увеличиваетъ наше несчастіе. Слдуйте по великому пути, начертанному О’Коннелемъ. Наши депутаты поддержатъ насъ, ихъ сердце принадлежитъ налъ. Если же наши враги не будутъ слушать наши жалобы, не исполнятъ нашихъ справедливыхъ требованій, тогда мы успемъ вспомнить, что у насъ есть оружіе. Я все сказалъ. Друзья мои, прежде чмъ поклясться, я хотлъ сказать вамъ, что убійство Дунсдаля будетъ новымъ несчастіемъ для нашей страны.

Слова Роберта не произвели впечатлнія на слушавшую его толпу. Чтобы понять имъ необходимо было сосредоточить на этой рчи вс ихъ умственныя способности, но въ это время виски горячила ихъ кровь и опьяненіе уже наполняло вс головы. Гробовое молчаніе встртило рчь молодого человка и Недъ Гримсъ, торжествовавшій этотъ неуспхъ, громко засмялся.

Тогда заговорилъ Джоэ Макъ-Доль:

— Я надюсь, что никто не сомнвается, что слова Роберта Трайнора были внушены ему горячимъ патріотизмомъ, но онъ ошибается, стараясь убдить насъ, что наши тайныя общества безсильны. Робертъ — сторонникъ О’Коннеля, онъ не былъ бы врагомъ всеобщаго возстанія, если бы мирное волненіе не имло успха. Я же полагаю, что наше тайное правосудіе гораздо лучше. Наши отцы разсказывали намъ о возмущеніи 1778 года, затмъ о возмущеніи 1792 и революціи, организованной Робертомъ Эмметомъ 1803 года, которыя вс не имли успха, не смотря на то, что были приняты вс предосторожности, никто, вроятно, не забылъ тхъ несчастій, которыя навлекли на Ирландію эти неудачныя попытки. Неужели кто нибудь захочетъ снова подвергнуть страну ужасной отвтственности за неудачное возмущеніе?

— Нтъ! Нтъ! Нтъ!

— Убдилъ ли васъ Робертъ Трайноръ и отказываетесь ли вы отъ смерти графа?

— Нтъ, онъ долженъ умереть!

— Робертъ, сказалъ Джоэ,— ты знаешь наши законы, они заставляютъ насъ сопротивляться. Когда наши враги заставляютъ насъ выселяться изъ хижинъ — мы противимся, когда судъ приказываетъ намъ это — мы продолжаемъ противиться, когда драгуны желаютъ принудить насъ къ этому — то же самое. Несправедливой сил мы противупоставляемъ самое ужасное наказаніе: т, кто прямо или косвенно способствовали къ нашему выселенію, должны быть наказаны смертью — таковы наши законы. Ландъ-лорды, изгнавшіе насъ, или ихъ управляющіе должны быть наказаны смертью, таковъ опять-таки нашъ законъ. Ихъ друзья, родные также осуждены на смерть, ихъ дочери и жены — на безчестіе. Таковы наши законы, Робертъ. И прежде ты давалъ торжественное общаніе, что если будешь выбранъ исполнителемъ наказанія, заслуженнаго виновнымъ, то будешь съ радостью повиноваться, ты долженъ возобновить эту клятву, долженъ поклясться снова передъ всми.

— Да, да, да, клянитесь!

Робертъ снова надлъ маску и неподвижно стоялъ рядомъ съ Макъ-Долемъ, спокойно вынося насмшливый и злобный взглядъ Неда Гримса. Одно мгновеніе онъ колебался, тогда Макъ-Доль наклонился къ нему и шепнулъ:

— Неужели воспоминаніе объ отц и матери, умершихъ на твоихъ рукахъ, не одержитъ верхъ надъ твоею любовью къ графин?

Робертъ вздрогнулъ и еслибы на немъ не было маски, то видно было бы, какъ онъ поблднлъ, тогда какъ собравшася толпа, увидвъ его колебаніе, начинала роптать и длилась угрожающею. Сверкающіе, подозрительные взгляды не спускались съ Роберта.

Послдній поднялъ руку.

— Клянусь снова повиноваться нашимъ законамъ! сказалъ онъ.

Раздались громкіе крики радости, а Робертъ, садясь, прошепталъ:

— Это единственное средство беречь ее.

Стали вынимать жребій. Первыми были вынуты имена Неда Гримса и Трайнора: судьба избирала ихъ въ исполнители смертнаго приговора, произнесеннаго надъ Дунсдалемъ.

Услыша свое имя, Робертъ слегка вздрогнулъ, но чувствуя, что за нимъ наблюдаетъ Макъ-Доль, онъ постарался не показать своего волненія.

— Согласно съ нашими законами графъ долженъ быть предупрежденъ о приговор.

— Это будетъ сдлано, сказалъ Джоэ.— Заявленіе объ этомъ будетъ расклеено на всхъ церквахъ графства, на фарнейской церкви и на стнахъ замка. Графъ будетъ предупрежденъ, онъ можетъ принять противъ насъ вс предосторожности, которыя только внушитъ ему самосохраненіе.

— Этого будетъ недостаточно, сказалъ Недъ Гримсъ.— Графъ будетъ смяться надъ нашими заявленіями, которыя его люди будутъ срывать, какъ только мы ихъ наклеимъ.

— Чего же вы хотите?

— Немедленной смерти Варнера.

— Да, смерти управляющаго! Смерть! Смерть! заревла толпа въ лохмотьяхъ.

— Но онъ не одинъ виновенъ…

— Онъ англичанинъ, слдовательно врагъ… смерть ему!

— Но теперь въ замк драгуны…

— Варнеръ живетъ въ двухъ стахъ ярдахъ отъ замка, мы успемъ убить его и сжечь домъ, прежде чмъ придутъ драгуны.

— Вы вс желаете этого?

— Да, вс. Смерть Варнеру!

— Пусть будетъ по вашему.

Снова раздался громкій крикъ радости. Бутылки были выпиты до дна, затмъ толпа одинъ за однимъ оставила крпость и разсялась по тропинкамъ.

На верху огни были погашены. Послдними вышли изъ горъ Джоэ и Робертъ. Робертъ былъ задумчивъ, вдругъ онъ взялъ за руку Ma къ-Доля.

— Джоэ, сказалъ онъ,— ты знаешь все…

— Да, я знаю, что ты любишь графиню Елену, знаю, что во время вчерашней манифестаціи ты былъ съ нею, вмсто того, чтобы быть съ нами, что уже было первой измной. Сегодня ты возражалъ противъ приговора нашего суда изъ боязни, чтобы впослдствіи не сказали, что убивая графа, ты хотлъ отдлаться отъ мужа твоей любовницы.

— Джоэ!

— Я твой другъ, Робертъ, я люблю тебя, ты это знаешь. Не я говорю это, твои враги будутъ говорить такъ, а у тебя они есть,— Недъ Гримсъ одинъ изъ самыхъ опасныхъ. Судьба указала на него, какъ на твоего помощника въ убійств графа. Онъ не разстанется съ тобой до тхъ поръ, пока это убійство не будетъ совершено… Если ты будешь колебаться, то берегись — онъ донесетъ на тебя и моя власть не спасетъ тебя отъ смерти.

Робертъ ничего не отвчалъ.

Горы были уже далеко. Толпа молча двигалась въ кустахъ, безъ шума и безъ криковъ, направляясь къ лсу, въ которомъ помщался домъ Варнера не далеко отъ Дунсдаля.

Придя туда, они разсыпались вокругъ дома и стали насторож у всхъ выходовъ, чтобы не дозволить Варнеру уйти. Нкоторые пошли въ лсъ, чтобы собрать сухіе сучья, которые сложили передъ дверью и подъ окнами и затмъ подожгли.

Густой блый дымъ поднялся отъ сухихъ сучьевъ и проникъ въ домъ во вс отверстія.

Одно изъ оконъ второго этажа открылось и Варнеръ съ безпокойствомъ выглянулъ въ него. Въ эту минуту уже показалось пламя. Управляющій отскочилъ, вскрикнувъ съ отчаяніемъ, затмъ вернулся почти сейчасъ же съ ружьемъ въ рукахъ.

— Ко мн! Помогите! кричалъ онъ.

И такъ какъ огонь все боле разгорался, онъ могъ различить неподвижныя фигуры ирландцевъ, ожидавшихъ исполненія своего мщенія. Онъ понялъ въ чемъ дло и прошепталъ:

— Я погибъ!

Но онъ былъ храбръ и не хотлъ умереть не сопротивляясь. Поэтому онъ выбжалъ изъ дома прямо въ разложенный вокругъ костеръ и, сильно обжегшись, направился къ крестьянамъ, которые неподвижно стояли на мстахъ. Но при его появленіи они бросились къ нему, чтобы заставить его вернуться въ домъ.

Онъ два раза выстрлилъ и раздалось два крика. Тогда Варнеръ бросилъ ружье и выхватилъ пистолетъ, но бунтовщики, продолжая подвигаться, заставили его приблизиться къ огню.

Въ ту минуту, когда онъ хотлъ сдлать послднее усиліе, чтобы спастись, неожиданный толчокъ бросилъ его въ огонь. Онъ громко вскрикнулъ:

— Помогите! Я горю!

Домъ обрушился на него. Нсколько мгновеній видли, какъ онъ корчился въ послднихъ мукахъ агоніи. Слышны были громкіе, ужасные крики, но мало-по-малу они стали ослабвать, затмъ раздалось послднее глухое рычаніе и наступила тишина.

Стны дома окончательно обрушились, тогда какъ крестьяне разсялись во вс стороны.

Въ замк увидли пожаръ и сейчасъ же поднялась тревога. Лошади драгуновъ были на скоро осдланы и солдаты помчались на мсто пожара. Но когда они подъхали, они увидли только громадную кучу горящихъ обломковъ.

Солдаты разсялись по всмъ направленіямъ, но все вокругъ было тихо и пустынно. Два трупа бунтовщиковъ, пораженныхъ пулями Варнера, были унесены, чтобы быть таинственно погребенными. Таково было обыкновеніе! Ирландцы никогда не оставляли своихъ мертвыхъ. Что касается до управляющаго, то его трупъ, на половину обуглившійся, былъ найденъ на другой день подъ развалинами. Драгуны изъ замка и слдователь, присланный изъ города, осматривали окрестности, чтобы найти виновниковъ убійства управляющаго и пожара, но вс усилія были напрасны.

Ирландцы снова спокойно принялись за работу.

По указанію графа, вспомнившаго угрозу Роберта Трайнора, молодой крестьянинъ былъ арестованъ, но противъ него не было никакихъ доказательствъ и, продержавъ его два дня въ погребахъ замка, его выпустили на свободу за недостаткомъ доказательствъ.

На этотъ разъ, какъ почти всегда, англійское правосудіе напрасно старалось найти виновныхъ и такъ какъ неуспхъ его стараній распространялся повсюду, то онъ только увеличивалъ смлость членовъ тайнаго союза: ихъ дерзость становилась еще больше, ихъ угрозы ужасне.

Такъ какъ опасались возмущенія въ Фарне и его окрестностяхъ, то драгуны возвратились въ замокъ съ наступленіемъ ночи, а по всей окрестности были разставлены патрули.

Въ Дунсдаль было прислано около пятидесяти человкъ солдатъ. Они были раздлены на три отряда, каждый подъ начальствомъ унтеръ-офицера.

Первому отряду было поручено осмотрть горы, второму — лсъ, третьему — наблюдать за ркой, Клоганскимъ болотомъ и озеромъ.

Первый и второй отрядъ возвратились, не принеся никакихъ извстій, но въ третьемъ недоставало двоихъ людей, пораженныхъ пулями въ ту минуту, какъ они прозжали по узкому шоссе, проходящему по Клоганскому болоту, тла ихъ упали въ болото и были поглощены имъ. Каждое усиліе несчастныхъ приподняться, напротивъ того, погружало ихъ еще глубже. Лошади также исчезли.

Что касается убійцъ, то они были спрятаны метрахъ въ пятидесяти оттуда, среди кустовъ, росшихъ въ болот, но желать ихъ взять тамъ, значило бы подвергнуться врной смерти.

Всадники должны были оставить своихъ раненыхъ товарищей задохнуться въ грязи и обратились въ бгство, не зная числа враговъ, съ которыми имли дло, преслдуемые въ сумеркахъ жестокими насмшками невидимыхъ враговъ.

Утромъ они осмотрли горы, разыскивая изгнанныхъ фермеровъ, которые пріютились въ расщелинахъ скалъ, или же начинали строить себ хижины на скатахъ горъ.

Т изъ крестьянъ, которые въ первый день противились выселенію, должны были уступить на слдующій день Бирну, который явился съ подкрпленіемъ. На этотъ разъ было бы безумно противиться вооруженной сил: вс фермеры забрали свои пожитки и отправились въ горы, но нсколько дней спустя, чтобы помшать графу воспользоваться выгодами этого изгнанія, на всхъ церквахъ округа были наклеены слдующія афиши:

‘Землевладльцамъ, управляющимъ, приставамъ и фермерамъ, которые пожелали бы пріобрсти земли изгнанныхъ арендаторовъ и всмъ тмъ, которые принимали участіе въ притсненіяхъ несчастныхъ фермеровъ и графу Дунсдалю!

‘Предупреждаемъ васъ подъ страхомъ смерти и сожженія вашихъ домовъ, чтобы вы не осмливались изгонять арендаторовъ и приводить въ исполненіе декреты, длать домашнія описи и помогать своимъ землевладльцамъ или ихъ управляющимъ. Не забывайте вы вс, фермеры и землевладльцы, участи Норбюри!’

Этимъ предупрежденіемъ члены тайнаго союза давали себ право наказывать смертью тхъ фермеровъ, которые, воспользовавшись изгнаніемъ ихъ друзей, пріобртали ихъ землю у Дунсдаля. Они разсчитывали на ужасъ, который внушаетъ ихъ союзъ, чтобы оставить поля невоздланными, а слдовательно и не приносящими никакого дохода владльцу. Что касается хлба или картофеля, который должны были караулить драгуны, то фермеры полагали, что Дунсдаль, приговоренный къ смерти, не успетъ ихъ продать.

Четыреста или пятьсотъ человкъ несчастныхъ скрылись въ горахъ со стадами, которыя продали въ графств Коркъ. Но не у всхъ были быки или другой скотъ для продажи, не у всхъ были деньги и большинство стариковъ принуждены были жить милостыней.

Со дня изгнанія они, какъ мы уже сказали, поселились въ горахъ. Многіе изъ нихъ уже построили хижины изъ сучьевъ, покрывъ ихъ землею, гд по крайней мр имли убжище отъ дождя, другіе просто спали на камняхъ.

Съ наступленіемъ утра они сходили съ горъ и разсевались по сосднимъ деревнямъ, по вечерамъ они возвращались въ хижины, неся съ собою куски хлба, полученные изъ милости, и длили ихъ съ дтьми и больными женщинами, которыхъ лихорадка приковывала къ мсту и которыя не имли, какъ другія, силы обращаться къ милосердію ближняго. Многіе умирали и фарнейское кладбище сильно наполнилось въ послднее время.

Дти бродили по горнымъ тропинкамъ, палимые горячимъ солнцемъ, старики лежали въ хижинахъ, какъ живые трупы, не шевелясь. Двое или трое машинально, руководимые инстинктомъ, пытались вернуться къ себ домой въ Фарней, такъ какъ ихъ хижины были закрыты, то они сломали двери.

Они улеглись на постели, гд проспали до утра. Тогда Бирнъ, длая обходъ, увидалъ ихъ и приказалъ драгунамъ отправить въ тюрьму, гд одинъ изъ нихъ умеръ.

Когда вечеромъ Бирнъ вернулся домой, гд его ожидала жена, приготовляя ужинъ, онъ нашелъ прислоненную къ наружной сторон дома палку, на верху которой была доска съ роковымъ знакомъ: гробъ и дв кости, сложенныя на крестъ.

Онъ поблднлъ и, быстро войдя, опустился на стулъ.

— Боже мой, прошепталъ онъ. Негодяи желаютъ моей смерти… Я погибъ!

Его жена, толстая, высокая особа, которая пользовалась во всей деревн репутаціей женщины, которая можетъ со стаканомъ виски побдить двоихъ какихъ угодно пьяницъ, поспшно бросилась къ мужу, говоря:

— Что съ тобой, Бирнъ? Скажи, пожалуйста, что съ тобой?

— Да, я погибъ, продолжалъ онъ, отвчая самъ себ. Какъ будто я виноватъ во всхъ этихъ изгнаніяхъ!

— Бирнъ, объяснись!

— Какъ будто я не самый кроткій изъ всхъ исполнителей закона!

— Ну да, Бирнъ, весь свтъ тебя знаетъ, отъ Лимерика до Килькени нтъ пристава лучше тебя.

— О, еолибы это была правда, моя добрая Дженни!

— Это правда, Бирнъ.

Но онъ съ отчаяніемъ пожалъ плечами.

— Чтобы убдиться въ противномъ, мистриссъ Бирнъ, вамъ стоитъ только выглянуть изъ дома.

Мистрисъ Бирнъ нсколько мгновеній молча глядла на мужа, какъ будто бы думдя, что онъ сошелъ съ ума, затмъ повиновалась его совту, вышла и поспшно вернулась, блдная какъ полотно.

— Ну, что, мистриссъ Бирнъ, вы видли?

— О, негодяи! Подлецы! убійцы!.. Надо донести на нихъ… надо призвать сюда драгуновъ… пусть они не выходятъ отъ насъ, пусть они заботятся о теб день и ночь до тхъ поръ, пока т, кто желаетъ твоей смерти, не будутъ арестованы.

— Драгуны сюда не придутъ — имъ довольно дла съ замкомъ, который они должны спасти отъ пожара.

— Но они сдлаютъ съ тобою то же, что сдлали съ несчастнымъ Варнеромъ. Они сожгутъ тебя живымъ и меня также безъ сомннія.

— Успокойся, они приговорили къ смерти только меня и не подумаютъ о теб.

— Ты въ этомъ увренъ, Бирнъ?

— Совершенно.

— А! сказала она, вздохнувъ съ облегченіемъ и полуутшенная, уже не думая боле о муж.

Затмъ, чтобы успокоить свое волненіе, она налила себ и залпомъ выпила полъ-стакана виски. Бирнъ, закрывъ лицо руками, не шевелился, только шепталъ:

— Что длать?.. Что длать?

Толстая Дженни ударила его кулакомъ по плечу и громко засмялась.

— Что такое веселитъ тебя, когда ты видишь меня въ отчаяніи?

— Послушай, Бирнъ, неужели ты и въ самомъ дл вришь, будто они хотятъ убить тебя?

— Да.

— И тебя такъ пугаетъ ихъ гробъ и дв кости, сложенныя крестомъ?

— Когда они послали такое предупрежденіе врагу, его можно считать мертвымъ и еще счастливы т, которыхъ они предупреждаютъ — по крайней мр они могутъ принять предосторожности, а Варнеръ, напримръ, былъ застигнутъ врасплохъ.,

— Я не раздляю твоего мннія, Бирнъ.

— Что же ты думаешь?

Джени права, подумалъ онъ, это, вроятно угроза. Еслибы они хотли убить меня, то покончили бы со мною вчера.

И онъ отправился въ замокъ за приказаніями къ графу.

Самый несчастный изъ всхъ изгнанныхъ фермеровъ былъ старый Керри. Еслибы у него не было маленькихъ внуковъ, онъ спокойно покорился бы несчастію, но видъ дтей, плакавшихъ отъ голода, выводилъ его изъ себя. Такъ какъ у него не было другихъ средствъ къ жизни, кром прошенія милостыни, то онъ жилъ ею въ теченіе нсколькихъ дней. Затмъ, въ припадк отчаянія, готовый перенести вс жестокости Дунсдаля, онъ оставилъ горы и, съ трудомъ, опираясь на палку, направился къ деревн. Его хижина была очень бдна, но онъ чувствовалъ, что умираетъ и предпочиталъ кончить свою жизнь среди той нищеты, въ которой жилъ, чмъ въ горахъ подъ дождемъ и втромъ.

Онъ не сообщилъ друзьямъ своего плана и, видя его уходящимъ, вс думали, что онъ идетъ просить милостыню. Но старикъ не думалъ объ д. Одиночество тяготило его, онъ хотлъ во что бы то ни стало увидть деревню, въ которой выросъ, несчастную хижину, въ которой родился, въ которой были воспитаны его дти. Онъ чувствовалъ страстное желаніе увидать голыя стны, которыя давали ему убжище съ рожденія. Онъ желалъ вернуться въ свои домъ, хотя бы цною свободы и даже жизни.

Онъ вошелъ въ деревню съ наступленіемъ ночи, въ окрестныхъ поляхъ и на улицахъ никого не было. Крестьяне благоразумно заперлись у себя по домамъ, готовые выйти при первомъ зов, но употребляя всевозможныя предосторожности, чтобы не внушить никакихъ подозрній.

Хижина стараго Керри была заперта, какъ и хижины всхъ изгнанныхъ фермеровъ, но такъ какъ Бирнъ не опасался возвращенія дряхлаго старика, то его хижина была оставлена безъ присмотра, и Керри не трудно было войти. Внутри хижины ничто не измнилось: деревянные стулья, старый шкафъ, столъ и постель стояли на прежнихъ мстахъ.

Старикъ легъ сейчасъ же, заснулъ и проспалъ до утра. Такъ какъ дверь осталась полуоткрытою, то утромъ Бирнъ сейчасъ же замтилъ, что Керри вернулся. Онъ засталъ старика еще спящимъ и грубо разбудилъ его.

— Керри, надо уходить.

Старикъ открылъ глаза и сразу не понялъ чего отъ него хотятъ.

— Нтъ, сказалъ онъ, наконецъ, нтъ, я останусь.

— Уходи сейчасъ же и общай мн не входить боле насильно, а не то берегись тюрьмы!

— Я хочу остаться — я умру въ горахъ, если вернусь туда. Сжальтесь надо мною, мистеръ Бирнъ! Неужели его честь разбогатетъ, если принудитъ меня умереть отъ холода, подумайте, мистеръ Бирнъ, разв это доставитъ какой нибудь доходъ его чести?

— Это не мое дло, Керри, теб надо уходить.

— Нтъ, убейте меня, а я не уйду.

— Никто тебя убивать не станетъ, но ты уйдешь.

— Нтъ.

— Я въ послдній разъ приказываю — уходи!

— Я ужъ сказалъ вамъ, что предпочитаю умереть.

Бирнъ пожалъ плечами и ушелъ.

Часъ спустя онъ вернулся съ отрядомъ драгунъ.

Онъ принялъ эти предосторожности, потому что не надялся побдить упрямство Керри и предвидлъ, что его необходимо будетъ выгнать силою. Такъ какъ деревенскіе жители могли стать на сторону старика, то надо было все предвидть, а окруженный драгунами Бирнъ не боялся сопротивленія.

Когда отрядъ приблизился къ хижин, Керри лежалъ и спалъ. Стукъ лошадиныхъ копытъ разбудилъ его, онъ поднялся, узналъ драгунъ, заперъ дверь и изнутри заставилъ ее всмъ, что только было въ хижин. Затмъ сталъ ждать, ршившись позволить убить себя, но не выгнать.

Бирнъ сначала обратился къ нему дружелюбно.

— Керри, говорилъ онъ, ты самъ портишь себ дло сопротивленіемъ. Какъ ты ни старъ, ты долженъ повиноваться закону, какъ и вс другіе, открой дверь и уходи скорй. Если ты уйдешь, я даю теб слово не составлять акта, никто тебя не будетъ безпокоитъ, но торопись, не то мое терпніе истощится, я буду принужденъ арестовать тебя и отправить въ тюрьму.

— Моя хижина принадлежитъ мн такъ же, какъ мое поле, отвчалъ старикъ. Никто въ свт не иметъ нрава отнять у меня ихъ.

— Ну, сказалъ Бирнъ драгунамъ, это старый упрямецъ, мы никогда не уговоримъ его, сходите съ лошадей и выломайте двери.

Драгуны повиновались. Двухъ хорошихъ ударовъ плечемъ было достаточно, чтобы выломать дверь и разбросать старую мебель, разставленную старикомъ за дверью. Но передъ входомъ стоялъ Керри съ пистолетомъ въ рук.

— Я убью перваго, который переступитъ черезъ порогъ, сказалъ онъ.

Голосъ его дрожалъ отъ отчаянія и гнва.

Драгуны зарядили карабины и прицлились.

Керри не отступалъ и машинально, съ упрямой настойчивостью существа, не сознающаго, что оно длаетъ, повторялъ:

— Я убью перваго… Да, я убью перваго…

Протянутой рукой онъ продолжалъ направлять пистолетъ на драгунъ.

— Берегись, Керри, говорилъ Бирнъ, прячась за лошадь, берегись, тебя повсятъ…

— Брось пистолетъ, сказалъ одинъ драгунъ.

— Нтъ!

— Брось пистолетъ или я выстрлю.

— Что-жъ, убейте меня…

Раздался выстрлъ и старикъ, перевернувшись два раза, не вскрикнувъ, даже не вздохнувъ, упалъ впередъ, съ пробитой грудью.

Бирнъ поблднлъ.

— Плохо, плохо… прошепталъ онъ.

— Онъ самъ виноватъ… царство ему небесное, сказалъ выстрлившій драгунъ.

Выстрлъ заставилъ выйти крестьянъ изъ сосднихъ хижинъ, но, понявъ происшедшую драму, они поспшно снова удалились. Вокругъ солдатъ не было ни одного человка.

Бирнъ вошелъ въ хижину Керри.

— Положите этотъ трупъ на постель, сказалъ онъ драгунамъ, я приду запереть дверь, когда его похоронятъ.

Солдаты повиновались и подняли тло.

Въ эту минуту пистолетъ выпалъ изъ рукъ старика и упалъ на полъ. Бирнъ поднялъ его и вскрикнулъ отъ гнва.

— Несчастный! сказалъ онъ, закрывая лицо руками. Чмъ онъ угрожалъ намъ!

Это былъ старый, заржавленный пистолетъ, въ которомъ не было даже курка. У бднаго Керри не было подъ руками другого оружія!

— Дло плохо, повторялъ приставъ. Эта смерть обрушится на меня.

Онъ вернулся къ себ домой и не выходилъ цлый день, когда же наступилъ вечеръ, то забаррикадировался какъ умлъ. На этотъ разъ Дженни, которой виски придавала храбрости, напрасно старалась успокоить его. Съ приближеніемъ ночи страхъ охватывалъ его все боле и боле. Ноги тряслись, колна подгибались, зубы стучали.

— Увряю тебя, Бирнъ, они не придутъ, говорила жена, они сердиты не на тебя, а на графа. Они хорошо знаютъ, что не ты, а графъ причиной всего зла.

— Варнеръ такъ же не былъ врагомъ фермеровъ, а между тмъ они сожгли его живымъ. Ты знаешь, что они приклеили афиши на всхъ церквахъ, чтобы вс знали, что они объявляютъ войну лордамъ, дающимъ приказанія, и всмъ агентамъ, исполняющимъ ихъ. Я осужденъ ими, нтъ сомннія… мн не миновать смерти… мн не видать завтрашняго дня.

Между тмъ темнота совершенно наступила.

Бирнъ подопіелъ къ окну и съ ужасомъ поглядлъ въ него.

Вдали виднлся рядъ фонарей, медленно двигавшихся по направленію къ озеру, къ тому мсту, гд было кладбище.

— Они хоронятъ стараго Керри, прошепталъ Бирнъ, вздрагивая всмъ тломъ и отходя отъ окна. Мн холодно, Дженни, сказалъ онъ, вечеръ начинаетъ становиться свжимъ, разведи огонь.

Когда каминъ былъ растопленъ, Бирнъ сталъ грться передъ нимъ. Жена сла рядомъ съ нимъ и, такъ какъ, безъ сомннія, то отчаяніе, въ которомъ она его видла, заставляло пересыхать ея горло, она протянула руку къ бутылк съ виски, стоявшей на стол, но мужъ остановилъ ее.

— Ты довольно пила, сказалъ онъ, ты сейчасъ потеряешь голову и не будешь стоять на ногахъ. Оставь бутылку, Дженни, я теб приказываю.

Она съ недоумніемъ поглядла на него, такъ какъ онъ не имлъ обыкновенія мшать ея сладкимъ развлеченіямъ, онъ даже часто присоединялся къ ней и, такимъ образомъ, они забывали то одиночество, въ которомъ оставляли ихъ деревенскіе фермеры.

— Ты мн нужна, продолжалъ Бирнъ.

— Зачмъ я теб нужна?

— Скажи мн, есть ли у тебя храбрость?

— Столько же, сколько и у тебя, Бирнъ.

— Расположена ли ты сдлать все, что будетъ зависть отъ тебя, чтобы спасти меня?

— Клянусь теб, что я сдлаю все.

— Ты добрая и достойная жена, я хорошо сдлалъ, что разсчитывалъ на тебя.

— Только объясни мн, въ чемъ я могу быть теб полезной.

— Сейчасъ. Такъ какъ пока еще не поздно, ты пойдешь…

— Оставить тебя одного!

— Да, фермеры не ршатся исполнить своего приговора раньше полуночи, поэтому у меня впереди цлыхъ два или три часа спокойствія. Ты должна воспользоваться ими, чтобы сходить въ замокъ. Тамъ ты потребуешь говорить съ драгунскимъ офицеромъ, ты разскажешь ему, въ какомъ я положеніи и какая опасность мн угрожаетъ, ты дашь ему понять, что если вокругъ моего дома будутъ поставлены на часы нсколько солдатъ, то они удалятъ убійцъ и поджигателей и спасутъ мн жизнь. Онъ не откажется прислать солдатъ… иначе это было бы не по христіански. Онъ долженъ защитить меня такъ, какъ защищаетъ замокъ, потому что я представитель закона. Я убжденъ, что онъ пришлетъ ко мн солдатъ. Ступай, моя добрая Дженни, и возвращайся скорй. Если они нападутъ на домъ прежде, чмъ ты вернешься, то я буду сопротивляться. У меня есть два ружья, порохъ и пули. Мн удастся, безъ сомннія, убить нсколькихъ, а это заставитъ подумать остальныхъ.

— Я бгу въ замокъ, сказала Дженни, набрасывая на голову шаль.

Дженни, въ то время какъ мужъ отставлялъ мебель, которой забаррикадировалъ дверь, налила себ украдкой стаканъ виски и поспшно выпила его.

Подкрпившись такимъ образомъ, она поцловала Бирна и твердыми шагами пошла по дорог, ведущей къ Дунсдалю, тогда какъ ея мужъ заперъ за нею дверь и снова забаррикадировалъ ее.

Когда толстая Дженни прошла около четверти часа, она начала чувствовать сильное головокруженіе, ея глаза ничего не различали впереди и, странная вещь, деревья, кусты начали вертться, танцовать, подниматься и опускаться, какъ будто оживленные волшебной палочкой. Потъ выступилъ у нея на лбу.

— Это отъ страха, подумала она, останавливаясь, чтобы перевести духъ. Страхъ придти въ замокъ слишкомъ поздно заставляетъ отниматься мои руки и ноги.

Но это былъ не страхъ, а виски: она выпила черезчуръ много, тмъ не мене она инстинктивно понимала еще всю важность порученія, даннаго ей мужемъ. Она шаталась и шла зигзагами, но все-таки шла впередъ, говоря сама съ собою:

— Я должна придти въ замокъ… до полуночи… драгуны должны идти со мною… до полуночи… иначе не найду ни мужа… ни дома.

И она шла какъ могла, но наконецъ, ей пришлось остановиться. Опершись на дерево, она снова перевела духъ.

— Никогда я такъ не боялась, подумала она, вытирая себ лицо.

Достойная особа ошибалась, ей слдовало бы сказать: ‘Никогда виски не казался мн вкусне… никогда я не пила его столько’.

Она сдлала еще нсколько шаговъ. Свжій ночной воздухъ и поднявшійся легкій втеръ вмсто того, чтобы привести ее въ себя, казалось, напротивъ того, заставляли ее ослабвать еще боле. Мысли безпорядочно вертлись у нея въ голов. Воспоминаніе о муж и той опасности, которой онъ подвергался, длалось у нея все неопредленне и замнялось потребностью отдохнуть., страстнымъ желаніемъ ссть. Нсколько времени она еще боролась противъ этого желанія, но наконецъ, побжденная упала на краю дороги.

— Я просижу здсь минуту, не боле… впрочемъ, я еще успю… Черезъ полчаса я буду въ замк, а драгуны на лошадяхъ подутъ скоре, чмъ я… кром того, отдохнувъ немного, я пойду скоре…

Но не успла она ссть, какъ ея глаза закрылись противъ воли, она чувствовала, что сонъ охватываетъ ее, по все еще боролась, стараясь открыть глаза, смясь безъ всякой причины, стараясь заставить себя думать о Бирн, который съ безпокойствомъ ждалъ ее,— но все было напрасно. Она глубоко вздохнула и упала на траву.

— Я просплю четверть часа, пробормотала она въ послднемъ проблеск разсудка. Четверть часа, не боле… Это окажетъ мн пользу…

А секунду спустя мистриссъ Бирнъ уже громко храпла. Что же было въ это время съ ея мужемъ?

Принявъ предосторожности противъ всякой неожиданности, онъ снова слъ передъ ярко горвшимъ каминомъ и, для приданія себ мужества, послдовалъ примру жены и окончательно опорожнилъ бутылку виски. Время отъ времени онъ подходилъ къ окну, чтобы оглядть окрестности. Онъ погасилъ свчку, чтобы не быть видимымъ снаружи и, такъ какъ огонь въ камин былъ слишкомъ ярокъ, то онъ прикрылъ его пепломъ. Тогда его окружила полная темнота. Онъ зарядилъ оба ружья, готовясь употребить ихъ при малйшей тревог. Прошелъ часъ, потомъ другой, приближалась полночь. Бирнъ считалъ минуты.

— Моя жена должна уже придти, говорилъ онъ, она уже видлась съ драгунами, ей нужно было полтора часа, чтобы дойти до Дунсдаля и четверть часа, чтобы переговорить съ офицеромъ… затмъ, чтобы пріхать сюда, для всадниковъ нужно полчаса… Очевидно драгуны теперь уже въ дорог и приближаются сюда… Они знаютъ, что до полуночи опасность не велика и потому не торопятся… Или можетъ быть жена шла не такъ скоро какъ обыкновенно, это также можетъ объяснить небольшое запаздываніе… Но ничто еще не потеряно.

Бирнъ старался такимъ образомъ успокоить себя, но онъ внимательно прислушивался и малйшій шумъ заставлялъ его вздрагивать отъ надежды или страха, такъ какъ всякій шумъ представлялъ для него или прибытіе драгунъ, его спасителей, или приближеніе ирландцевъ, его враговъ.

Пробило полночь и Бирнъ поспшно всталъ.

— Не случилось ли какого нибудь несчастія съ моей женой? подумалъ онъ. Или можетъ быть драгуны отказались слдовать за нею?

Онъ не чувствовалъ себя въ безопасности въ первомъ этаж и поднялся во второй. Тамъ, открывъ маленькое окошко, онъ осмотрлъ окрестность.

Вокругъ не видно было ничего подозрительнаго. На трехъ вершинахъ горъ погасали костры. Приставъ замтилъ ихъ, но онъ не зналъ значенія этого сигнала и приписалъ эти огни изгнанникамъ, которые скрылись въ горахъ.

Свжій вечерній втерокъ, бывшій причиною несчастья мистриссъ Бирнъ, превратился въ сильный втеръ, свиствшій въ трубахъ. Вдругъ Бирнъ застоналъ:

— А! это они… я ихъ видлъ… они бгутъ сюда… Ко мн, Дженни, ко мн!..

Неопредленныя тни, какъ будто плававшія въ ночной темнот, приближались и удалялись. Одна изъ нихъ подошла такъ близко, что еслибы была луна, Бирнъ могъ бы узнать кто это.

Тнь простояла нсколько секундъ противъ двери, обошла вокругъ дома и затмъ исчезла.

Бирнъ, дрожа отъ страха, ни живъ, ни мертвъ, тмъ не мене держалъ ружье. Прошло нсколько минутъ, тни удалились, все снова успокоилось.

— Можетъ быть это мн показалось, подумалъ приставъ, лаская себя послдней надеждой.

Онъ старался что нибудь разглядть во мрак и, высунувшись изъ окна, прислушивался, не слышно ли стука подъзжающихъ драгунъ. Но скоро всякія сомннія сдлались невозможными: тни снова возвратились, но въ гораздо большемъ числ. Он потихоньку приближались. Тогда Бирнъ бросился въ другую сторону дома, открылъ окно и хотлъ выскочить въ него, чтобы бжать въ поле, но таинственныя тни окружали домъ громаднымъ кольцомъ, которое съуживалось каждую минуту.

Несчастный упалъ на колни и сложилъ руки.

— Пришелъ мой послдній часъ, подумалъ онъ. Боже! прости мн мои грхи… А ты, Дженни, что ты длаешь! почему не спшишь ты на помощь къ мужу?..

Въ нсколькихъ шагахъ отъ дома черныя тни остановились. Нкоторыя изъ нихъ вышли впередъ и, наложивъ вокругъ дома сухихъ сучьевъ, удалились, мелькнулъ свтъ зажженнаго факела и одинъ крестьянинъ въ каррик, съ замаскированнымъ лицомъ, поджогъ сучья, которые загорлись въ одно мгновеніе, какъ солома.

— Они хотятъ сжечь меня, какъ Варнера! заревлъ Бирнъ. Нтъ, я предпочитаю, чтобы они убили меня! Помогите! Ко мн! Драгуны!..

Высунувъ ружье изъ окна, онъ выстрлилъ въ того, который зажегъ сучья. Смхъ былъ отвтомъ на его выстрлъ. Бирнъ, руки котораго дрожали отъ страха, плохо прицлился. Тогда онъ снова зарядилъ ружье, взялъ другое, уже заряженное, и вн себя отъ ужаса и ярости бросился въ огонь.

Онъ началъ бгать вокругъ дома, потрясая надъ головой ружьями, какъ будто бы вдругъ охваченный безуміемъ. Онъ искалъ выхода и не находилъ. Мрачное кольцо призраковъ оставалось неподвижнымъ, а сзади него поднимался огонь, раздуваемый сильнымъ втромъ.

Вся окрестность была освщена фантастическимъ свтомъ и Бирнъ, если бы у него только хватило присутствія духа, могъ бы пересчитать одного за другимъ своихъ враговъ. Красное зарево пожара ярко освщало ихъ, но они не боялись быть узнанными, такъ какъ были замаскированы.

Вдругъ Бирну показалось, что кольцо съуживается, онъ отступилъ. Онъ не ошибался, крестьяне хотли бросить его въ огонь.

— Драгуны! драгуны! кричалъ онъ. Драгуны… ко мн! помогите!

Тогда онъ на удачу разрядилъ ружье въ приближавшуюся массу, но пуля, свистя, пролетла надъ головами, никого не задвъ. Тогда онъ кинулся на землю, рыча, какъ дикій зврь. Къ нему подошли двое или трое, завязали ему ротъ и подняли. Странная вещь, онъ замолчалъ и далъ унести себя, почти лишившись чувствъ, до такой степени былъ великъ его страхъ. Онъ почувствовалъ, что его качаютъ, угадывалъ, что его хотятъ бросить въ огонь и не пошевелился, но вдругъ его опустили на землю, и чей-то голосъ сказалъ:

— Его надо повситъ у стараго Керри.

— Да, повсить его въ хижин Керри! раздались голоса со всхъ сторонъ.

Тогда толпа молча оставила горящій домъ, направляясь къ хижин, гд утромъ Керри былъ убитъ драгунами, пытаясь напугать ихъ.

Въ руки Бирна, полумертваго отъ страха былъ данъ факелъ.

Крестьяне окружили его, готовые броситься на него при малйшемъ его движеніи. Кричать было невозможно. Полотно, которымъ былъ завязанъ его ротъ, почти не давало ему дышать. Для него уже не было надежды, онъ почти не сознавалъ отъ страха, что съ нимъ длается, и шелъ машинально, подгоняемый ударами палки по плечамъ, если останавливался.

Въ хижин у него взяли факелъ, сняли полотно, завязывавшее ему ротъ, и связали руки за спиной, чтобы помшать сопротивляться. Тотъ же самый голосъ, который первый сказалъ, чтобы его повсили, раздался снова:

— Бирнъ, вы можете помолиться въ послдній разъ и просить у Бога прощенія въ сдланныхъ вами проступкахъ.

— Вы не имете права судить меня… Вы — убійцы… негодяи… трусы…

— Вы умрете, Бирнъ, молитесь Богу.

— Оставьте мн жизнь, друзья мои… оставьте мн жизнь… Мн кажется, другъ мой, что я узналъ вашъ голосъ… или я сильно ошибаюсь, или же вы… почтенный Джоэ Макъ-Доль… Вы не говорите ни да, ни нтъ, но я убжденъ, что угадалъ… Джоэ Макъ-Доль, я никогда не длалъ вамъ зла… мы всегда были друзьями… еслибы вы аккуратно платили графу, я никогда не вмшивался бы въ ваши дла… Сжальтесь надо мною, Джоэ… то, что вы хотите сдлать — преступленіе. Если васъ откроютъ, вы и ваши товарищи будете приговорены къ смерти… Подумайте… отпустите, меня… Я общаю вамъ хранить тайну… Я уйду отсюда, но прежде чмъ уходить дамъ вамъ т деньги, которыхъ у васъ нтъ, чтобы заплатить вашъ долгъ графу Дунсдалю… Это ршено, не правда ли, вы меня помилуете?.. Не длайте мн зла.

— Можете вы возвратить жизнь старому Керри?

— Не я убилъ его…

— Можете-ли вы возвратить жизнь Филиппу и Катерин Трайноръ, которыхъ вы выбросили на скалы, въ страшную бурю?

— Не я ихъ убилъ, а графъ, приказавъ изгнать ихъ.

Джоэ, такъ какъ Бирнъ не ошибался, сдлалъ знакъ двоимъ. Они бросились на пристава, опрокинули его и въ. то время какъ одинъ, поставивъ ему колно на грудь, не давалъ ему шевелиться, другой обвязалъ ему вокругъ шеи веревку которую прикрпилъ къ потолку.

Бирнъ, понявъ что все кончено, что на этотъ разъ нтъ надежды и что всего нсколько мгновеній отдляютъ его отъ смерти, началъ громко кричать, вырываясь изъ державшихъ его рукъ.

Вдругъ снаружи хижины послышались голоса:

— Драгуны! Драгуны!

На мгновеніе наступило молчаніе. Вс стали прислушиваться и дйствительно, вдали послышался приближавшійся галопъ лошадей.

Бирнъ былъ страшно обрадованъ.

— Помогите! кричалъ онъ изо всхъ силъ.— Помогите!.. Драгуны… ко мн!

— Кончайте, сказалъ Джоэ.

Веревку потянули и Бирнъ былъ приподнятъ съ земли, успвъ вскрикнуть въ послдній разъ: ‘Помогите!’

Конецъ веревки, переброшенный черезъ балку въ потолк, былъ привязанъ къ ножк стола, вдланнаго въ стну, и приставъ, подергиваемый послдними конвульсіями, повисъ въ пространств.

Снова вс бывшіе въ хижин стали прислушиваться. Шумъ становился все ясне, приближался весь отрядъ — около пятидесяти всадниковъ. Они скакали къ дому пристава. Пожаръ увидли въ замк и угадали, что это дло фермеровъ.

По дорог солдаты нашли мистриссъ Бирнъ, спокойно спавшую, положивъ голову на кучу камней. Одинъ изъ драгунъ сошелъ съ лошади и разбудилъ спавшую.

Почувствовавъ, что ее трясутъ, Дженни проснулась. Она съ трудомъ могла понять что такое случилось и какимъ образомъ она очутилась тутъ. Но если ея голова была еще тяжела, то опьяненіе, благодаря сну, исчезло. Она, наконецъ, вспомнила, что съ ней было.

— Бирнъ!.. Ахъ, Боже мой, Бирнъ!.. Что съ нимъ сталось?

Солдатъ посадилъ ее къ себ на лошадь. Она не противилась, только повторяла:

— Они подожгли домъ… они сожгли живымъ моего мужа… онъ умираетъ… мы опоздаемъ и я въ этомъ виновата…

Когда драгуны подъхали, домъ уже обрушился и осталась только куча обломковъ. Стараться подать помощь приставу было безполезно. Если онъ попалъ подъ горящія развалины дома, то долженъ былъ уже давно умереть. Поэтому солдаты думали только о томъ, чтобы захватить поджигателей и убійцъ. Они разсялись по всей деревн, чтобы отрзать отступленіе тмъ, которые не имли времени спрятаться, или бжать. Но весь Фарней былъ пустъ и безмолвствовалъ, можно было подумать, что онъ необитаемъ.

Напрасно драгуны скакали по всмъ направленіямъ, они никого не встртили: ирландцы исчезли какъ тни. Наконецъ, одинъ солдатъ замтилъ, что дверь одной изъ хижинъ открыта и указалъ на нее офицеру. Послдній приказалъ отряду остановиться и сошелъ съ лошади.

Въ ту минуту какъ онъ хотлъ войти въ хижину, одинъ изъ драгунъ, бывшій утромъ съ Бирномъ, тотъ, который убилъ Керри, узналъ хижину.

— Тутъ нтъ никого, сказалъ онъ,— арендаторъ умеръ сегодня, сопротивляясь намъ, домъ оставленъ…

Тмъ не мене офицеръ вошелъ и, сдлавъ въ хижин нсколько шаговъ, наткнулся на ноги пристава.

Отступивъ онъ позвалъ одного драгуна съ факеломъ. Когда послдній вошелъ, то они увидли повшеннаго Бирна съ разинутымъ ртомъ, съ вышедшими изъ орбитъ глазами, съ сильно вытянутой шеей.

— Это приставъ, сказалъ знавшій его солдатъ.

И они окружили домъ, чтобы помшать убійцамъ бжать, еслибы кто нибудь изъ нихъ былъ тутъ спрятанъ. Но вс поиски остались тщетными.

Веревка была перерублена ударомъ сабли и Бирна вынули изъ петли, но вс усилія привести его въ чувство были напрасны: онъ былъ мертвъ. Мистриссъ Бирнъ, сопровождавшая драгунъ въ ихъ розыскахъ, упала на трупъ мужа.

Къ ногамъ пристава была привязана надпись, указызывавшая на убійцъ, вмсто подписи былъ нарисованъ гробъ и дв кости положенныя на-крестъ.

Убійство Бирна, такъ же какъ и убійство Варнера, было только предупрежденіемъ замку, такъ какъ на второмъ дом, какъ и на первомъ, была надпись:

‘Графу Гарри Дунсдалю’.

На другой день, слдователь изъ Тайпрери, увдомленный ночью, поспшно явился въ деревню. Два убійства и два пожара на разстояніи двухъ или трехъ дней возбудили умы во всей стран.

Сильное волненіе было замтно въ фермерахъ сосднихъ графствъ: Корка, Лимерика и Килькени.

Англійское правосудіе желало дйствовать быстро и примрно наказать виновныхъ. Нсколько казней должны были произвести спасительное вліяніе на умы,— но надо было найти виновныхъ, а они были неизвстны.

Вс розыски не привели ни къ чему, не было произнесено ни одного неосторожнаго слова, не смотря на блестящія общанія, распространенныя по всей стран, не нашлось ни одного измнника. Изгнанные фермеры, удалившіеся въ горы, были такъ же непроницаемы какъ и фермеры долины. Не было сдлано даже ни одного ареста, но униженная вжливость крестьянъ, насмшка, звучавшая въ ихъ отвтахъ,— все указывало, что они знаютъ виновниковъ преступленія, можетъ быть сами сообщники, но твердо ршились не уступать ни угрозамъ, ни просьбамъ.

По убійству Бирна, такъ же какъ и по убійству Варнера, слдствіе не привело ни къ какимъ результатамъ, а когда слдователь оставилъ Фарней, на горахъ зажжены были костры, чтобы дать знать всей стран о новой побд тайнаго союза.

ГЛАВА VII.

Присутствіе въ замк драгунъ, часовые, разставленные у ршетки замка и въ саду, сдлали очень трудными свиданія Роберта Трайнора съ Еленой. Въ первые дни они совсмъ не могли видться и графиня, предоставленная самой себ, съ безпокойствомъ узнала объ убійств Варнера и Бирна.

Не смотря на общанія Роберта, она знала что онъ бунтовщикъ, знала какъ ужасенъ законъ, связывавшій его съ членами лиги. Она боялась, что онъ принималъ какое нибудь участіе въ этихъ убійствахъ и такъ какъ онъ признался ей, что принадлежитъ къ числу начальниковъ, то была въ страшномъ испуг при мысли, что можетъ быть розыски правосудія кончатся тмъ, что его обвинятъ. Поэтому, понятно, каково было ея безпокойство и отчаяніе, когда, посл убійства Варнера, Трайнора арестовали по указанію графа.

Она вздохнула съ облегченіемъ только тогда, когда ему возвратили свободу.

Она видла, какъ драгуны привели его въ замокъ со связанными руками, заперли въ погребъ и, глядя изъ окна, она не могла сдлать молодому человку ни малйшаго знака изъ боязни погубить его, возбудивъ подозрніе и ненависть мужа.

Она была также осторожна, когда онъ, выпущенный на свободу, вторично шелъ по большому двору замка.

Однако они не могли не видться доле — Елена угадывала, что Робертъ иметъ сообщить ей много важнаго. Но какимъ образомъ устроить свиданіе?

Она два раза видла его бродившимъ вокругъ Дунсдаля, прятавшимся въ кустахъ и два раза принуждена была дать ему уйти. Теперь, когда она выходила изъ замка, лейтенантъ Ричардъ Торнтонъ давалъ ей проводниковъ, не смотря на вс ея просьбы, такъ какъ можно было бояться, что крестьяне будутъ мстить ей, какъ жен графа. Эти проводники слдовали за ней на нкоторомъ разстояніи, никогда не теряя ея изъ вида, готовые удалить отъ нея всякую опасность, но мшая ей въ то же время говорить съ Трайноромъ.

Однажды, впрочемъ, она встртила на тропинк крестьянина, который увидалъ ее издали и ждалъ. Она пустила лошадь шагомъ и, наклонившись, какъ будто для того, чтобы поправить амазонку, сказала ему:

— Ждите меня сегодня вечеромъ за стною замка, въ сторон сада.

— Я буду, сказалъ Робертъ.

Такъ какъ, драгуны при вид этой встрчи, поспшили приблизиться, то Робертъ вжливо поклонился имъ и удалился.

Отыскивая какого нибудь выхода, графиня замтила въ стн сада, закрытую шпалерами изъ вьющагося растенія, маленькую калитку, давно заброшенную.

Эта калитка до половины сгнила и достаточно было простого толчка, чтобы заставить ее отвориться. Но, открывъ дверь, оставалось еще пройти въ нее, а для этого надо было обрубить втви растеній, закрывавшихъ ее. Въ этомъ была опасность, такъ какъ садовники, обходя каждый день садъ, должны были бы замтить это и предупредить графа, который, безъ сомннія, приказалъ бы принять мры, чтобы наблюдать за этимъ мстомъ.

Посл нсколькихъ попытокъ, Елена убдилась, что ей удастся выйти въ калитку, раздвинувъ немного втви. Вернувшись обратно, ихъ надо было только привести въ прежній видъ, но это уже не трудно было сдлать.

Въ этой сторон сада драгунъ не было и она могла безъ всякой опасности выйти ночью въ калитку, которую она позаботилась открыть днемъ.

Наконецъ, вечеромъ, въ назначенный часъ, она осторожно скользнула въ калитку.

Робертъ, ожидавшій ее, сейчасъ же подошелъ къ ней. Они лихорадочно обнялись и въ первую минуту не могли выговорить ни слова. Наконецъ Елена прошептала:

— Поклянитесь мн, что вы не присутствовали при убійствахъ Варнера и Бирна.

— Я не могу этого сдлать, сказалъ Робертъ, опуская голову.

— Почему?

— Я былъ рядомъ съ Джоэ Макъ-Долемъ.

— Боже мой, это ужасно! со страхомъ выговорила она, всплескивая руками.

— Я счастливъ видть васъ, Елена, такъ какъ долженъ сообщить вамъ нчто.

— Что такое? вы меня пугаете.

— Графъ Дунсдаль приговоренъ нами къ смерти… онъ это знаетъ — мы его предупредили.

— Это ужасно!.. Вы не можете, Робертъ, дать совершиться этому преступленію… вы были бы вдвойн виновны. Я ненавижу моего мужа всею силою моей любви къ вамъ, но я считала бы себя сообщницей этого убійства, еслибы не постаралась помшать ему. Вы также, Робертъ, любя меня, должны покровительствовать этому человку. Если онъ когда нибудь умретъ, то его смерть не должна оставить въ васъ угрызеній… дайте мн слово защищать его… спасать отъ всхъ ловушекъ, которыя поставили бы для него.

— Мы осудили его, онъ долженъ погибнуть…

— Робертъ, именемъ нашей любви заклинаю васъ, выслушайте меня… Не остатокъ привязанности къ графу заставляетъ меня просить васъ, но я не хочу, чтобы онъ былъ убитъ, потому что его кровь загрязнитъ ваши руки… потому что его смерть навки удалитъ васъ отъ меня… Вы имете вліяніе на вашихъ единомышленниковъ, вы ихъ начальникъ, увидайтесь съ ними… убдите ихъ… докажите имъ, на сколько безполезно это преступленіе.

— Я ужь пытался сдлать это, но они мн не поврили.

— Можетъ быть новая попытка будетъ имть успхъ…

— Я не могу сдлать ее, не рискуя быть сочтеннымъ измнникомъ, или трусомъ, не рискуя быть осужденнымъ и казненнымъ самому.

— Почему?

— Потому что судьба указала на меня и на Неда Гримса, какъ на убійцъ графа.

— Васъ, Робертъ!.. васъ… о, вы должны отказаться… иначе это было бы слишкомъ ужасно.

— Я уже сказалъ вамъ, что въ случа колебанія мн угрожаетъ смерть. Мои друзья никогда не простятъ мн…

— Въ такомъ случа бгите, скройтесь отъ ихъ адскаго могущества… Я предпочитаю потерять васъ, чмъ быть принужденной ненавидть васъ и чувствоватъ къ вамъ отвращеніе.

Робертъ Трайноръ ничего не отвчалъ и графиня не нарушала его молчанія, надясь, что онъ позволитъ убдить себя, и что сила любви заставитъ его забыть и ужасные законы его единомышленниковъ и клятву повиноваться имъ хотя бы цною жизни.

— Елена, сказалъ, наконецъ, Робертъ, я не убью вашего мужа, потому что понимаю, какъ и вы, насколько жестоко было бы это преступленіе… но я измню моимъ сообщникамъ… они будутъ имть право считать меня измнникомъ… и мое сердце разрывается при мысли объ отц и матери, смерть которыхъ я оставлю безнаказанной… но тмъ не мене, повторяю вамъ, я пощажу жизнь графа — но не просите у меня ничего боле, Елена… я не могу общать… Такъ какъ графъ Дунсдаль предупрежденъ, онъ можетъ защищаться… ему объявили благородную войну… предоставьте Богу быть судьею между притснителемъ и притсняемыми… предоставьте графа его судьб.

Елена покачала головой.

— Нтъ, Робертъ, этого недостаточно. Если вы хотите, чтобы никакое облако не омрачало нашей любви, если вы хотите, чтобы со временемъ ничто не раздляло насъ, вы должны не только не принимать участія въ преступленіи, но, зная планы убійцъ, вы должны мшать имъ исполняться… Робертъ, не отказывайте мн!..

— Однимъ словомъ, Елена, вы хотите, чтобы, приготовивъ съ Недомъ Гримсонъ западню, я увдомлялъ о ней графа, нашего врага?

— Да, Робертъ.

— Этого нельзя.

— Это вашъ долгъ.

— Мой долгъ повиноваться нашимъ тайнымъ законамъ и убить графа для спасенія Ирландіи.

— Вы позорите вашу страну…

— Я мщу за нее…

Огорченная Елена замолчала. Она старалась въ темнот прочесть во взгляд Роберта, но не могла. Молодой человкъ печально отвернулся.

Вдругъ она протянула ему руку и сказала:

— Прощайте, мы больше не увидимся.

Застигнутый врасплохъ, онъ машинально отвчалъ:

— Прощайте.

Его рука сжала руку графини.

Но какое это было пожатіе! Можно было подумать, что они никогда не разстанутся.

Графиня удалилась первая, не глядя на Роберта, не сказавъ ему ни слова.

Онъ почувствовалъ острую боль въ сердц и слезы выступили у него на глазахъ. Видя, что она исчезла, онъ съ отчаяніемъ вскричалъ:

— Елена! Елена!

Она остановилась и сама готова была лишиться чувствъ. Тогда онъ бросился къ ней и обнялъ ее за талію.

— Неужели вы могли думать, что я въ состояніи жить безъ васъ, вскричалъ онъ. Вы можете длать все, что хотите… Еслибы вы приказали мн сдлать преступленіе, я и то бы повиновался… Вы запрещаете мн помогать убійству графа, могу ли я сопротивляться!

— И такъ, вы согласны?

— Да, я буду заботиться о Дунсдал и помшаю Неду убить его.

— Не компрометируя себя?

— Я постараюсь… Недъ Гримсъ не будетъ дйствовать одинъ, по крайней мр въ первое время, слдовательно я буду знать обо всхъ его попыткахъ. Я не могу прямо предупредить графа, не выдавая себя и своихъ друзей, но мн безъ сомннія удастся разстроить планы Неда… вы ихъ уже знаете… Мы ршились дать пройти нсколько дней между убійствомъ Бирна и первой попыткой противъ графа, чтобы успокоить тхъ, которые насъ боятся… Мы должны были ждать Дунсдаля въ лсу и убить его тамъ…

Графиня вдрогнула, и Робертъ, стоявшій рядомъ съ нею, увидалъ въ ея глазахъ, что-то въ род отвращенія.

— Я общался спасти его, сказалъ онъ тогда, почти боязливо, не смотря на мою ненависть и несчастный конецъ моихъ родителей, требующій мщенія… я сдержу слово, хотя бы это стоило мн жизни.

— Робертъ, сказала Елена съ безконечной нжностью, это величайшее доказательство, которое вы только можете мн дать, вашей любви.

Она нжно обняла его и Робертъ, побжденный, дрожа отъ волненія, заставившаго его забыть и Филиппа и Катерину Трайноровъ, и свои клятвы и мщеніе, прижался губами къ голов молодой женщины, затмъ, какъ будто бы этотъ поцлуй зажегъ его кровь, онъ отступилъ, закрывъ лицо руками.

— Намъ пора разстаться, сказала графиня сильно взволнованная. Оставаться здсь доле было бы опасно.

Въ то время какъ Елена возвращалась въ замокъ, Робертъ скрылся во мрак.

Съ тхъ поръ, какъ графъ Гарри Дунсдаль узналъ о томъ, что его жизнь подвергается опасности, онъ нисколько не измнилъ своего образа жизни. Онъ вызжалъ какъ и прежде, много здилъ верхомъ по лсу, возвращался поздно ночью, не обращая вниманія на предупрежденіе, смыслъ котораго очень хорошо понималъ.

Когда лейтенантъ Торнтонъ просилъ его быть осторожне, онъ отвчалъ:

— Нтъ, сударь, я не желаю принимать никакихъ предосторожностей.

Тогда лейтенантъ сталъ настаивать.

— Мой полковникъ отправилъ меня въ Дунсдаль, не только для того, чтобы защищать замокъ и прекратить всякіе безпорядки въ вашемъ имніи, но также и для того, чтобы защищать вашу особу.

— Повторяю вамъ, я не буду принимать никакихъ предосторожностей, мистеръ Торнтонъ, пусть ваши драгуны стерегутъ замокъ и заботятся, чтобы съ графиней не случилось никакого несчастія,— на это я согласенъ. Что же касается меня, то я не хочу доставить этимъ негодяямъ удовольствіе думать, будто я ихъ боюсь, и, дйствительно, лейтенантъ, эти негодяи имли бы право смяться, встртивъ меня подъ конвоемъ отряда вашихъ солдатъ. Нтъ, нтъ! Не будемъ говорить объ этомъ, я никого не боюсь и къ счастію достаточно ловокъ, чтобы угадать и разстроить вс ихъ хитрости!

— Подумайте, милордъ, что я отвчаю за вашу жизнь и что у меня потребуютъ отчета въ тхъ приключеніяхъ, которыя ваша храбрость не позволяетъ мн предвидть и предупредить.

— Если только въ этомъ дло, мистеръ Торнтонъ, то я напишу вашему полковнику, что я поручилъ вамъ стеречь мой замокъ и всхъ живущихъ въ немъ, но что я всми силами воспротивился вашему желанію сопровождать меня повсюду, что сдлало бы меня смшнымъ.

— Если вы этого желаете, графъ, то я ничего не скажу боле, отвчалъ Торнтонъ съ нкоторымъ неудовольствіемъ.

Тмъ не мене, не предупреждая никого, офицеръ, каждый разъ, какъ только вызжалъ Дунсдаль, посылалъ двухъ или трехъ драгунъ, переодтыхъ крестьянами, осмотрть, все ли въ лсу спокойно, тогда какъ два другіе, также переодтые крестьянами, издали слдовали за графомъ.

— Ну что, мистеръ Торнтонъ, говорилъ Дунсдаль нсколько дней спустя, вы видите, что не слдовало ничего бояться.

— Ирландскіе крестьяне терпливы какъ дикари, возразилъ Торнтонъ, они будутъ ждать годъ, два, если понадобиться, чтобы убить васъ, не подвергая себя опасности.

— Между нами будь сказано, лейтенантъ, я думаю, что они охотне нападаютъ на такихъ бдняковъ какъ Варнеръ и Бирнъ, чмъ на ихъ господъ. Я убжденъ, что вы преувеличиваете опасность, которой я подвергаюсь.

— Вспомните, графъ, убійство Норбюри, который владлъ передъ вами Дунсдалемъ.

Гарри засмялся и пожалъ плечами.

— Норбюри былъ близорукъ, я же вижу лучше черныхъ орловъ.

— Я не раздляю вашего спокойствія, графъ, и отъ всего сердца желаю, чтобы будущее не подтвердило моихъ словъ.

Лейтенантъ Ричардъ Торнтонъ не ошибался. Недъ Гримсъ уже давно караулилъ графа, въ первые дни онъ ждалъ Дунсдаля около замка, бродя вокругъ, подъ видомъ нищаго, пряча пистолетъ подъ лохмотьями.

Но счастье не везло ему, графъ не здилъ въ его сторону. Тогда Недъ сталъ наблюдать за его привычками, онъ убдился, что Гарри почти всегда здилъвъ лсъ на западъ отъ замка, продолжавшійся до самого графства Коркъ. Чтобы дохать до лса Дунсдаль прозжалъ чрезъ поле, огражденное живыми изгородями, за которыми было очень легко спрятаться.

Тутъ-то Недъ Гримсъ и Робертъ ршили ждать графа съ наступленіемъ ночи, когда онъ будетъ возвращаться въ замокъ.

Робертъ, изгнанный вмст съ остальными, жилъ въ горахъ и при помощи Джоэ Макъ-Доля и его друзей построилъ себ хижину. Деньги за скотъ, проданный имъ въ графств Коркъ, дали ему возможность купить себ хлба, Недъ Гримсъ и Джоэ жили точно также.

Посл полудня Недъ явился за Трайноромъ, чтобы сообщить ему составленный имъ отчаянный планъ. Онъ хотлъ ждать графа за изгородями, но такъ какъ у него было только старое кремневое ружье, то онъ просилъ Роберта дать ему карабинъ, которымъ Бирну не удалось завладть, такъ какъ молодому человку удалось спрятать его вн хижины до посщенія пристава.

— У тебя есть пистолетъ, сказалъ Недъ Гримсъ, я выстрлю и такъ какъ я почти увренъ, что не промахнусь, то убью графа. Если же я только раню его, то ты покончишь съ нимъ, затмъ мы бжимъ въ разныя стороны, чтобы не быть замченнымъ обоимъ, въ случа насъ станутъ преслдовать.

— Пожалуй, спокойно сказалъ Трайноръ.

— Карабинъ заряженъ?

— Да, я самъ опустилъ въ дуло пулю.

— Хорошо, сказалъ Недъ, не понимая странной улыбки, которая сопровождала этотъ отвтъ Роберта.

Они стали ждать вечера. Одинъ фарнейскій нищій,

Мильсъ, по прозванію Желтый, пришелъ сказать имъ посл полудня, что Дунсдаль, какъ обыкновенно, выхалъ безъ всякой свиты.

Въ сумерки Недъ взялъ ружье, спряталъ его подъ плащемъ, и, вмст съ Робертомъ, но по различнымъ тропинкамъ, направился къ условленному мсту въ нсколькихъ сотняхъ метровъ отъ замка. Они пришли туда съ наступленіемъ сумерекъ и, чтобы лучше спрятаться, легли на землю, изгороди скрывали ихъ отъ рдкихъ прохожихъ, имъ не было надобности караулить, такъ какъ стукъ лошадиныхъ копытъ долженъ былъ предупредить ихъ заране о приближеніи графа.

Они провели такимъ образомъ около часа.

— Онъ не прідетъ, прошепталъ Недъ, Желтый Мильсъ безъ сомннія ошибся, или же графъ вернулся раньше, намъ не дождаться его сегодня.

— Погоди, сказалъ Робертъ, Дунсдаль очень храбръ и не боится темноты, даже зная, что ему угрожаетъ опасность.

Они замолчали, Трайноръ былъ правъ: не прошло и пяти минутъ какъ вдали послышался стукъ лошадиныхъ копытъ.

Недъ приподнялся, стараясь разглядть тотъ ли это детъ, кого они ждутъ, но темнота была уже довольно сильна, а всадникъ еще слишкомъ далеко.

Мало-по-малу шумъ приближался и, наконецъ, Недъ Гримсъ прошепталъ:

— Это онъ, я его узнаю.

Онъ взвелъ курокъ въ карабин.

Силуэтъ графа, сначала неопредленный, выдлялся все ясне и ясне.

Трайноръ, наклонившись изъ-за изгороди, увидлъ его въ свою очередь.

Недъ Гримсъ сталъ на колни, просунулъ ружейный стволъ сквозь сучья, прицлился и, когда графъ былъ въ нсколькихъ метрахъ, спустилъ курокъ.

— Промахнулся! съ яростью вскричалъ онъ, отбросивъ карабинъ.

Услышавъ выстрлъ, испуганная лошадь бросилась въ сторону, затмъ понесла.

Графъ вынулъ изъ кобуры револьверъ и четыре или пять пуль ударились въ втви изгороди, за которою скрывались два сообщника, но не попали въ нихъ.

— Промахнулся! повторилъ Недъ Гримсъ, сжимая кулаки, а между тмъ я хорошо прицлился и готовъ былъ бы держать пари, что положу его на мст.

Затмъ они удалились по той же дорог, по которой пришли, а такъ какъ графъ халъ одинъ, то они не опасались нападенія съ его стороны и не боялись быть застигнутыми.

Быстрый галопъ лошади замолкъ въ отдаленіи, очевидно, Гарри счелъ боле благоразумнымъ не возвращаться назадъ, не зная со сколькими врагами будетъ имть дло.

Пройдя нсколько шаговъ, Недъ остановился и взглянулъ Роберту прямо въ лицо.

— Вы убждены, что зарядили ружье? спросилъ онъ.

— Убжденъ.

— Это странно, вскричалъ Гримсъ, качая головой, но я не слыхалъ свиста пули.

Робертъ ничего не отвчалъ и Недъ не настаивалъ.

Когда графъ возвратился въ замокъ, первый, кого онъ увидалъ, былъ лейтенантъ Торнтонъ.

— Ну, сударь, весело сказалъ онъ, вы ошибались только вполовину — четверть часа тому назадъ крестьяне сдлали по мн выстрлъ. Въ этомъ отношеніи вы были правы, но не правы въ томъ, что считали ихъ ловче, такъ какъ они промахнулись, стрляя въ меня почти въ упоръ, и, странная вещь — прибавилъ онъ, такъ же какъ и Недъ,— я даже не слышалъ свиста пули.

— Богъ покровительствуетъ вамъ, милордъ, сказалъ лейтенантъ, такъ какъ ваши крестьяне, охотящіеся цлые годы въ болотахъ, обыкновенно не длаютъ промаховъ.

— Вы должны убдиться въ противномъ, мистеръ Торнтонъ.

— Надюсь, по крайней мр, что это измняетъ ваши планы: если бы вы хали не одинъ, то нтъ сомннія, что въ васъ не ршились бы выстрлить, а если бы ршились, то мои люди нашли бы убійцъ. Я солдатъ, милордъ, и не боюсь опасностей, но я полагаю, что храбрость должна соединяться съ осторожностью.

— Подождемъ еще, мистеръ Торнтонъ.

— Какъ вамъ угодно, милордъ.

Нсколько дней спустя, вечеромъ, Недъ Гримсъ и Робертъ Трайноръ лежали въ кустахъ у тропинки въ лсу. Посл полудня они видли бродившихъ вокругъ нихъ крестьянъ, которые были имъ совершенно незнакомы и которые были никто иные, какъ переодтые драгуны Торнтона, но, лежа неподвижно на земл, они не были замчены. Когда наступила ночь, Недъ прошепталъ, наклонясь къ уху Роберта:

— У васъ съ собой ружье, у меня также, ступайте на опушку лса, если я промахнусь и на этотъ разъ, стрляя въ графа, то вы попадете — вы лучшій стрлокъ во всей деревн, я вамъ довряю. Если онъ будетъ только раненъ вами или мною, то крикъ одного изъ насъ подастъ сигналъ и графу Гарри не ночевать сегодня въ замк.

Робертъ Трайноръ всталъ, не сдлавъ никакого возраженія, и осторожно пошелъ, прячась за деревьями.

Дойдя до опушки, онъ со страннымъ вниманіемъ сталъ смотрть въ ту сторону, гд оставилъ Неда Гримса. Черезъ нсколько времени онъ осторожно пошелъ дальше и, сдлавъ большой обходъ, вошелъ въ лсъ.

Когда онъ опять появился у лсной тропинки, онъ былъ на двсти или триста метровъ впереди того мста, гд скрывался Недъ Гримсъ. Послдній, не подозрвая ничего, спокойно оставался на прежнемъ мст.

За два или за три часа, въ то время, какъ графъ, приготовляясь выхать, прогуливался по саду, камень, брошенный черезъ стну, попалъ ему прямо въ грудь.

Дунсдаль отступилъ, думая, что на него нападаютъ, между тмъ камень упалъ къ его ногамъ и взглядъ его инстинктивно остановился на немъ. Камень былъ завернутъ въ кусочекъ бумаги, который графъ съ любопытствомъ развернулъ и прочелъ слдующее:

‘Если графъ Дунсдаль собирается выхать сегодня по обыкновенію, то ему совтуютъ не хать черезъ лсъ.’

Записка была безъ подписи.

— Чортъ возьми! вскричалъ Гарри. Я дамъ клятву, что никогда не сяду боле на лошадь, если буду колебаться хоть одну минуту!

И онъ ухалъ, ничего не сказавъ Ричарду Торнтону о полученной записк, только вызжая изъ замка, онъ убдился, заряженъ ли его револьверъ и потомъ спокойно вскочилъ въ сдло.

Первый его проздъ черезъ лсъ прошелъ безпрепятственно. Ночью, возвращаясь обратно, прежде чмъ выхать въ лсъ, онъ остановился на мгновеніе, осмотрвъ взглядомъ кусты и деревья.

Вечеръ былъ восхитительный, солнце только что зашло, птицы молчали, ни малйшій втерокъ не шелестилъ листьями. Повсюду царствовало спокойствіе и какъ бы усталость посл удушливаго дня.

Забравъ поводья въ лвую руку, графъ взялъ въ правую револьверъ и пустилъ лошадь въ галопъ по тропинк.

Робертъ не шевелился, стоя между деревьями и ждалъ съ палкой въ рукахъ, тогда какъ незаряженное ружье его было приставлено къ дереву.

— Я писалъ графу, чтобы онъ не вызжалъ, прошепталъ онъ, но онъ отваженъ и можетъ быть захочетъ бравировать опасность. Если онъ продетъ черезъ лсъ, если мн не удастся остановить его и онъ продетъ мимо Неда Гримса, то для него все кончено.

И онъ съ безпокойствомъ прислушивался, надясь, что графъ не вызжалъ. Въ эту минуту Дунсдаль въхалъ въ лсъ и Робертъ смутно разслышалъ вдали стукъ лошадиныхъ копытъ.

— Это онъ! прошепталъ онъ.

Стукъ приближался и длался ясне.

Робертъ приподнялся, раздвинулъ втви и крпко сжалъ палку рукою, приготовясь прыгнуть.

Когда лошадь, пущенная въ галопъ, промчалась мимо него съ быстротой молніи, Робертъ протянулъ палку, раздался сухой трескъ, какъ бы сломанной втви и лошадь, съ разбитой ногой, тяжело упала на бокъ, увлекая за собой Дунсдаля.

Графъ громко вскрикнулъ. Онъ не усплъ высвободить ногу изъ стремени и она была прижата. Онъ длалъ тщетныя усилія освободиться, не выпуская изъ руки револьвера.

Вдругъ неожиданный толчокъ вышибъ у него изъ рукъ револьверъ. Передъ графомъ стоялъ незнакомецъ высокаго роста съ лицомъ, покрытымъ маской, вооруженный тяжелой, окованной желзомъ палкой.

— Злодй! вскричалъ графъ, ты думаешь, что я у тебя въ рукахъ…

Онъ протянулъ руку, чтобы вынуть второй револьверъ, но не усплъ. Легкій ударъ палкой по голов оглушилъ его и онъ лишился чувствъ.

— Онъ пролежитъ часа два, прошепталъ Робертъ, снимая маску. Онъ спасенъ.

Онъ снова бросился въ чащу, сдлавъ тотъ же обходъ за Недомъ Гримсомъ и сталъ на опушк лса, на мст, указанномъ ему Недомъ.

Прошелъ часъ, шумъ раздвигаемыхъ втвей заставилъ его поднять голову, но такъ какъ темнота была непроницаемая, то онъ не могъ въ двухъ шагахъ различить, съ кмъ иметъ дло, съ другомъ или съ врагомъ.

— Это я, раздался голосъ Неда, теперь ужъ слишкомъ поздно и графъ, безъ сомннія, не прідетъ. Онъ или не вызжалъ или мы были обмануты неврными свдніями, или же, наконецъ, вернулся въ замокъ по другой дорог. Идемъ, мы только напрасно теряемъ время, сегодня безполезно оставаться здсь доле.

— Я также думаю, Недъ.

Они спокойно вернулись въ деревню.

Прошло около часу. Вс обитатели замка были въ волненіи. Люди говорили шопотомъ, что графъ, имвшій привычку возвращаться гораздо ране, безъ сомннія, убитъ гд нибудь въ лсу.

Лейтенантъ Торнтонъ отправилъ своихъ людей, въ сопровожденіи слугъ, по всмъ направленіямъ. Самъ же, въ сопровожденіи пяти или шести солдатъ съ факелами, отправился по лсной тропинк.

Крикъ одного солдата, хавшаго впереди, предупредилъ, что напали на слдъ. Лейтенантъ поспшилъ на этотъ зовъ. Графъ былъ найденъ лежащимъ на тропинк, съ ногой, придавленной животомъ лошади и окровавленной головой.

— Умеръ? лаконически спросилъ Торнтонъ.

— Нтъ, только раненъ, вроятно, падая, онъ ударился головой о дерево и лишился сознанія отъ потери крови. У лошади сломана передняя нога. Прежде всего надо высвободить его.

Въ одну минуту это было сдлано, тогда лейтенантъ вытеръ кровь съ лица графа и влилъ ему въ ротъ нсколько капель виски, поданнаго однимъ изъ драгунъ.

Дунсдаль началъ приходить въ себя.

Открывъ глаза, онъ сразу вспомнилъ все, что съ нимъ было.

— Это случай? спросилъ Торнтонъ.

— Скажите лучше западня. Вы положительно были правы, эти негодяи хитре, чмъ я думалъ. На будущее время придется принимать предосторожности.

— Что такое случилось? Можетъ быть вы принимаете за покушеніе на убійство простое паденіе,— съ лучшимъ всадникомъ это можетъ случиться. Я полагаю это потому, что если бы вы имли дло съ людьми, желающими вашей смерти, то они не довольствовались бы тмъ, что ранили васъ, а совершенно покончили бы съ вами.

— Они думали, что убили меня, сухо сказалъ графъ. Я видлъ того, который поразилъ меня, другой остался спрятаннымъ, или же можетъ быть онъ былъ одинъ,— я не знаю. Онъ ударомъ палки сломалъ ногу лошади, вторымъ ударомъ выбилъ у меня изъ рукъ револьверъ, который ваши люди могутъ найдти въ трав, если потрудятся поискать. Что же касается до третьяго удара, то онъ былъ направленъ мн въ голову. Затмъ я не помню, что произошло со мной.

— Убійца былъ замаскированъ?

— Да.

— Это странно, сказалъ лейтенантъ. Я осмотрлъ вашу рану — она не серьезна, а вы должны знать, что свинцовая палка ирландца убиваетъ на мст. Право, графъ, можно подумать, что васъ только хотли оглушить.

— Съ какой цлью, мистеръ Торнтонъ?

Лейтенантъ, не имя возможности дать объясненіе, молча пожалъ плечами.

Не смотря на свою слабость, графъ не позволилъ нести себя, а хотлъ идти въ замокъ пшкомъ, опираясь только на лейтенанта и солдата.

Прежде чмъ отправиться въ путь, онъ указалъ одному изъ драгунъ на лежавшую и тяжело дышавшую лошадь.

— Убейте ее, сказалъ онъ, чтобы она боле не страдала.

Солдатъ повиновался. Лошадь вздрогнула и осталась неподвижной.

— Это былъ лучшій конь изъ всей моей конюшни, сказалъ Дунсдаль въ вид надгробнаго слова.

Нсколько дней спустя, графъ, совершенно оправившись, прогуливался вечеромъ по саду, какъ вдругъ, точно такъ же, какъ и въ первый разъ, получилъ ударъ камнемъ въ грудь. Камень былъ завернутъ въ слдующую записку:

‘Не смотря на поданный мною совтъ, графъ вызжалъ, совтую ему быть осторожне на будущее время. Если бы онъ не былъ оглушенъ ударомъ свинцовой палки и не былъ лишенъ возможности продолжать дорогу, онъ былъ бы убитъ тми, которые ожидали его при выход изъ лса’.

— Чортъ возьми! вскричалъ Дунсдаль, они смются надо мной! Кто его бросилъ, этотъ камень?

Графъ былъ слишкомъ далеко отъ забора, чтобы камень могъ быть брошенъ снаружи. Осматриваясь вокругъ, графу показалось, что онъ видитъ скрывающуюся за деревьями тнь. Онъ поспшилъ къ ней, это былъ садовникъ, возвращавшійся въ замокъ и несшій на спин свои орудія. Въ голов графа мелькнуло подозрніе.

Этотъ садовникъ можетъ быть былъ членомъ союза.

— Десять гиней, если ты скажешь истину, сказалъ Дунсдаль.

Глаза садовника засверкали.

— Что могу я сказать, ваша честь, такого, чего бы вы не знали лучше меня?

— Ты бросилъ мн этотъ камень? Признайся, теб не будетъ сдлано никакого зла, ты получишь отставку, но я отдамъ теб въ наемъ ферму и въ первый годъ не возьму никакой платы, говори!

Садовникъ колебался.

Дунсдаль понялъ его.

— Двадцать гиней и два года аренды, если ты отвтишь и тюрьма, если будешь молчать.

Эта угроза заставила крестьянина выпрямиться, такъ какъ только одни общанія могли побдить его.

— Я не знаю, о чемъ спрашиваетъ меня ваша честь, сказалъ онъ.

И онъ удалился, оставивъ графа блднымъ отъ гнва.

Въ Фарне и прислуга замка скоро узнали о приключеніи Дунсдаля. Оно дошло до ушей Неда Гримса. Въ первый же разъ, какъ онъ встртился съ Робертомъ, они заговорили объ этомъ.

— Это происшествіе спасло жизнь проклятому графу, сказалъ Недъ. Что вы объ этомъ думаете, Трайноръ?

— Я полагаю, что Богъ справедливъ и не можетъ доле покровительствовать ему.

— О! Робертъ, ему покровительствуетъ не Богъ. Богъ не могъ сойти въ лсъ, вооруженный палкой, и ударить Дунсдаля достаточно сильно, чтобы оглушить, но не настолько, чтобы убить…

— Я васъ не понимаю, Недъ Гримсъ, совершенно спокойно сказалъ Робертъ.

— Я хочу сказать, что между нами есть измнникъ, что этотъ измнникъ знаетъ наши планы и разстраиваетъ ихъ. Я видлъ лошадь графа, лежавшую на дорог, ея нога была перебита ударомъ свинцовой палки — въ этомъ невозможно ошибаться и я знаю немного молодцовъ, которые были бы способны нанести такой ударъ.

Ничто ни во взгляд, ни въ голос Неда Гримса не указывало Роберту, чтобы эти слова обращались въ частности къ нему и заключали въ себ угрозу. Трайноръ былъ слишкомъ ловокъ и остороженъ, чтобы показать видъ, что они безпокоятъ его. Онъ только сказалъ:

— То, что вы думаете, Недъ Гримсъ, очень невроятно, такъ невроятно, что похоже на сказку.

— Я еще не убжденъ, подозрительнымъ тономъ сказалъ Недъ, но мое убжденіе не замедлитъ составиться и тогда горе измннику!

— Горе измннику! повторилъ Робертъ какъ эхо.

Въ продолженіе двухъ недль Недъ и Робертъ не пытались возобновлять свои попытки.

Дунсдаль вызжалъ не иначе, какъ въ сопровожденіи двухъ драгунъ, избгалъ прозжать по лсу или же мимо живыхъ изгородей, въ которыхъ могли скрываться убійцы. Онъ возвращался до наступленія ночи и всегда здилъ по долин, удаляясь какъ можно боле отъ горъ. Онъ сдлался остороженъ, но его ярость только увеличилась.

Онъ составлялъ въ ум самые ужасные планы мщенія всмъ своимъ фермерамъ безъ различія, такъ какъ онъ зналъ, что если не вс принадлежали къ числу членовъ ужасной и таинственной ассоціаціи, то вс оказывали ей покровительство, одни своимъ молчаніемъ, другіе тмъ, что скрывали виновныхъ въ случа надобности.

Часто, прозжая мимо кустовъ, онъ шепталъ:

— Если я когда нибудь увижу негодяя, желающаго моей смерти, я его не выдамъ суду, а самъ совершу надъ нимъ правосудіе и о немъ будутъ долго говорить во всей стран.

Но, какъ мы уже сказали, въ слдующіе дни его оставили въ поко.

Между городомъ Тайпрери и горами находится громадное и опасное Клоганское болото, черезъ которое идетъ узкое шоссе — единственная дорога между городомъ и горами. Тутъ-то Недъ Гримсъ ршился ждать графа въ одинъ прекрасный день, когда ему понадобилось хать въ Тайпрери.

Планъ Неда состоялъ въ томъ, что если дла задержатъ Дунсдаля въ город до вечера, то спрятаться въ трав около шоссе и, услышавъ стукъ экипажа графа, протянуть черезъ шоссе веревку, привязанную къ заране приготовленнымъ палкамъ, такъ, чтобы экипажъ, лошади, кучеръ, графъ и драгуны упали въ бездонное болото. Такъ какъ съ тхъ поръ, какъ графъ вызжалъ не иначе, какъ съ драгунами, въ него невозможно было выстрлить при прозд, такъ какъ его свита слишкомъ легко овладла бы убійцей, то слдовало въ одно и то же время отдлаться отъ графа и отъ его свиты,— вотъ почему Недъ подумалъ о болот и терпливо ждалъ перваго путешествія Дунсдаля въ городъ.

На этотъ разъ онъ предупредилъ Роберта, что ждетъ его въ этотъ же самый вечеръ и когда Трайноръ упрекнулъ его, что онъ съ нимъ не посовтовался, Недъ насмшливо отвчалъ:

— Теперь, по крайней мр, я убжденъ, что никто не предупредитъ графа.

Робертъ выпрямился и презрительно сказалъ:

— Это угроза, Недъ?

Недъ отступилъ. Хотя онъ былъ такъ же силенъ какъ Трайноръ, но онъ былъ трусливъ.

— Нтъ, Робертъ, сказалъ онъ, смясь, какъ вы могли это подумать! Какимъ образомъ могу я подозрвать васъ, одного изъ нашихъ начальниковъ… что вы покровительствуете человку, жестокость котораго была причиною смерти вашего отца и матери.

Робертъ сдлалъ движеніе. Лицо его омрачилось, глаза сверкнули, а Недъ продолжалъ:

— Если бы я сталъ это говорить, то никто не захотлъ бы мн поврить, меня назвали бы сумасшедшимъ.

Но это измненіе тона и лицемріе Неда не могли обмануть Роберта.

‘Онъ меня подозрваетъ, подумалъ онъ, если я еще разъ спасу графа, то погублю себя’.

Недъ Гримсъ искоса наблюдалъ за нимъ, онъ угадывалъ его колебаніе и съ трудомъ могъ удержаться отъ торжествующей улыбки.

— Идемъ, сказалъ Робертъ.

Они по разнымъ дорогамъ пробрались къ шоссе, идущему черезъ болото.

Трайноръ пришелъ первымъ. Мсто, выбранное Недомъ, было самое опасное изъ всего болота. У самого шоссе пропасть была наполнена черной, жидкой грязью, на которой мстами виднлись кочки, покрытыя высокой травой, скрывавшія подъ собою такую же пропасть.

Недъ, занимавшійся два дня приготовленіемъ этой засады, принесъ съ собою доски, которыя расположилъ такимъ образомъ, чтобы спрятаться подъ ними.

Когда темнота наступила, Недъ вышелъ изъ своего убжища и привязалъ съ каждой стороны шоссе на высот около полутора метра концы толстой и крпкой веревки, которая, благодаря темнот, была невидима.

Посл извстнаго часа въ этой мстности не прозжаетъ никакихъ экипажей, но, чтобы помшать попасть въ ловушку фарнейскимъ крестьянамъ, которые случайно могли бы запоздать въ город, Недъ Гримсъ пошелъ впередъ къ сторон города, съ которой долженъ былъ пріхать Дунсдаль, а Робертъ отошелъ къ сторон деревни.

— На этотъ разъ я ничего не могу сдлать, прошепталъ Трайноръ.

Не желая употреблять силы противъ Неда Гримса, Роберту приходилось покориться и предоставить графа его судьб.

— Очевидно, Недъ Гримсъ чувствовалъ недовріе и принялъ вс предосторожности, думалъ Робертъ. Но вс ли? Не забылъ ли онъ чего нибудь?

И тогда, осторожно пробираясь по трав и въ грязи, рискуя каждую минуту упасть въ болото, Робертъ дотащился до веревки. Она была крпка, опасность была врная и неизбжная.

— Что длать? прошепталъ Трайноръ.

Легкій шумъ за шоссе заставилъ его вздрогнуть. Онъ подумалъ, что Недъ Гримсъ возвратился и, не желая быть застигнутымъ у веревки, бросился въ траву, лихорадочно прислушиваясь, не слдятъ ли за нимъ. Безъ сомннія, ему послышалось, такъ какъ шумъ не возобновлялся, но онъ не видлъ того, что противъ него появились двое людей, головы которыхъ были наравн съ поверхностью земли и которые пристально слдили за всми его движеніями.

Подождавъ немного, Трайноръ приподнялся, снова вернулся къ шоссе, бросилъ послдній взглядъ въ ту сторону, гд долженъ былъ находиться Недъ Гримсъ, и, вынувъ ножъ, перерзалъ веревку, такъ что она держалась только на нсколькихъ волокнахъ. Малйшій толчекъ долженъ былъ окончательно разорвать ее. Сдлавъ это, онъ удалился.

Когда онъ исчезъ, двое, спрятанныхъ возл него людей, мало-по-малу приподнялись и ползкомъ добрались до веревки. Одинъ изъ нихъ былъ Недъ Гримсъ, другой Джоэ Макъ-Доль.

Нсколько мгновеній они молчали.

— Обманулъ ли я васъ, Джоэ, когда говорилъ, что Робертъ Трайноръ измняетъ намъ, сказалъ, наконецъ, Недъ.

— Нтъ, отвчалъ Джоэ глухимъ голосомъ. Робертъ Трайноръ измнникъ!.. О! несчастный, несчастный!..

— Я исполню мой долгъ, сказалъ Недъ Гримсъ, я донесу на Трайнора завтра въ общемъ собраніи. Мн нуженъ былъ свидтель, мн надо было убдить всхъ, что мое обвиненіе основательно… Я надюсь, Макъ-Доль, что вы не сомнваетесь боле?

— Увы!

— Вы поддержите мое обвиненіе? Робертъ вашъ другъ… но вы нашъ начальникъ, вы знаете, что наша безопасность обезпечивается настолько же ненавистью къ притснителямъ, какъ и тмъ мщеніемъ, которое, по нашимъ законамъ, постигаетъ измнниковъ.

— Я исполню мой долгъ такъ же, какъ и вы, Недъ, сказалъ Джоэ такимъ тихимъ голосомъ, что онъ походилъ на вздохъ.

— Но вдь Робертъ вашъ другъ…

— Я забуду нашу дружбу.

— Вы жили до сихъ поръ какъ два брата, будетъ ли имть одинъ изъ васъ силу судить другого, можетъ быть другой по прежнему сохранитъ надъ нимъ братское вліяніе?

— Молчите, Недъ, молчите, а не то вы заставите меня подумать, будто вы радуетесь постигшему насъ несчастью.

Но если бы Джоэ могъ видть лицо Неда, то улыбка ненависти, кривившая его губы и сверкавшій взглядъ доказали бы ему, что онъ не ошибся.

Чтобы не быть застигнутыми они оставили шоссе и спрятались въ трав, которая совершенно скрыла ихъ.

Джоэ молчалъ, а Недъ Гримсъ, угадывавшій его отчаяніе и волненіе, несмотря на все желаніе, не ршался заговорить. Но онъ думалъ про себя:

— Джоэ способенъ предупредить Роберта, что его будутъ судить, Робертъ бжитъ и такимъ образомъ спасется отъ приговора, который мы произнесемъ надъ нимъ завтра. Я буду слдить за Макъ-Долемъ и помшаю ему видться съ Робертомъ.

Вдругъ Джоэ всталъ:

— Намъ безполезно оставаться здсь, сказалъ онъ, экипажъ графа и драгуны продутъ сейчасъ по шоссе, но ни проклятый Дунсдаль, ни солдаты не будутъ даже подозрвать объ опасности, которой подвергались.

— Это правда, намъ некогда успть исправить веревку или сходить за новой въ Фарней.

— Идемте!

— Но Робертъ?

— Робертъ, который считаетъ васъ на вашемъ посту, будетъ терпливо ждать прозда графа, затмъ, когда экипажъ исчезнетъ, онъ вернется въ горы.

— Если онъ не найдетъ меня, если я не подойду къ нему, то въ немъ явится подозрніе и онъ будетъ считать себя открытымъ… Я остаюсь.

— Пожалуй, сказалъ Джоэ, озабоченно нахмуривъ лобъ.

Недъ Гримсъ далъ ему уйдти. Четверть часа спустя, экипажъ Дунсдаля, сопровождаемый двумя драгунами, прохалъ по шоссе.

Лошадь перваго солдата, наткнувшись на веревку, споткнулась, но веревка лопнула и всадникъ при свт экипажныхъ фонарей замтилъ препятствіе и угадалъ западню.

— Эй! крикнулъ онъ кучеру, стой!

Экипажъ былъ остановленъ, фонари сняты, чтобы осмотрть мстность. Одинъ изъ солдатъ сошелъ съ лошади.

— Мы должны были бы быть въ эту минуту вс въ болот, это чудо, что веревка лопнула, сказалъ графъ.

— Извините, ваша честь, сказалъ солдатъ, веревка не лопнула, а была перерзана. Если нкоторые изъ этихъ негодяевъ желаютъ вашей смерти, то другіе, по крайней мр, стараются васъ спасти.

— Это въ третій разъ! прошепталъ Дунсдаль.

Нсколько минутъ было употреблено на осмотръ окрестностей, но такъ какъ все было тихо и спокойно, то экипажъ, предшествуемый драгунами, снова двинулся въ путь.

ГЛАВА IX.

Люси Бринъ очень печально провела дни, послдовавшіе за ея окончательнымъ объясненіемъ съ Робертомъ Трайноромъ. Она нсколько разъ видлась съ нимъ, но ни разу не говорила. Они оба понимали, на сколько ихъ взаимныя отношенія фальшивы и неловки, и избгали всякихъ намековъ.

Но непонятное сопротивленіе Роберта только усилило любовь молодой двушки. Она еще не отчаявалась, хотя въ глубин души была убждена, что сердце Роберта наполнено страстью, которую онъ окружаетъ тайной и предмета которой, не смотря на вс усилія, она не могла открыть.

Такъ какъ она большею частью молчала и не заговаривала о Роберт, то ея отецъ считалъ ее полуутшившейся и былъ недалекъ отъ мысли возобновить вторичную попытку въ пользу Джоэ.

Однако, онъ все еще колебался. Послднія событія, въ которыхъ онъ не принималъ участія, но которыя внутренно одобрялъ, на время всецло заняли его.

Убійство Варнера, повшеніе Бирна, безплодныя попытки на жизнь графа Дунсдаля служили предметомъ разговора всхъ фарнейскихъ крестьянъ, ожидали возмущенія крестьянъ всего имнія, а можетъ быть даже и всего графства и, наконецъ, даже всей Ирландіи.

Возмущенія всегда вызываютъ репрессаліи, но он большею частью обрушиваются на невинныхъ.

Бринъ, уже состарвшійся, боялся за себя, за свою ферму и за золото, которое тщательно пряталъ подъ очагомъ. Онъ хорошо зналъ, что руководителями движенія были Джоэ Макъ-Доль и Робертъ Трайноръ, поэтому не безъ удивленія и даже не безъ страха увидлъ однажды утромъ вошедшаго къ нему Макъ-Доля, нсколько часовъ спустя посл того, какъ графъ, благодаря Трайнору, спасся отъ западни, устроенной ему въ Клоганскомъ болот.

Джоэ не спалъ всю ночь. Измна друга, необходимость пожертвовать имъ посл доноса Неда Гримса, не дали ему сомкнуть глазъ. Онъ былъ очень блденъ, глубокая морщина перерзывала его лобъ.

— Я не съ вами хочу говорить, безъ всякаго предисловія сказалъ онъ фермеру, а съ вашей дочерью. Я хотть бы поговорить съ ней наедин.

— Вотъ какъ! съ удивленіемъ сказалъ Бринъ. Разв какое нибудь несчастіе угрожаетъ Трайнору? прибавилъ онъ, подумавъ немного.

— Можетъ быть, печально отвчалъ Макъ-Доль, качая головой.

Въ эту минуту Люси вошла въ комнату. Бринъ объявилъ ей, чего желаетъ Макъ-Доль, но она обманулась относительно его намренія и нахмурила брови.

— Къ чему? спросила она.

— Я пришелъ не для того, чтобы говорить вамъ о любви, сказалъ Макъ-Доль, понявъ ея нершительность.

Между тмъ Бринъ вышелъ, оставивъ ихъ однихъ.

Джоэ подошелъ къ Люси и взялъ ее за руки.

— Люси, сказалъ онъ ей, то, что я хочу вамъ сообщить, очень важно и растерзаетъ ваше сердце. Если вы любите попрежнему Роберта, то мои слова пробудятъ въ васъ ревность,— тмъ не мене я прошу васъ выслушать меня до конца, быть спокойной и простить мн то горе, которое я принужденъ вамъ причинить.

— Говорите, Джоэ, съ безпокойствомъ сказала она.

— Робертъ измнилъ намъ… Робертъ сегодня вечеромъ будетъ приговоренъ нами къ смерти.

Люси, ломая руки, упала на табуретъ.

— Я не ошибся, сказалъ Джоэ, вы любите его такъ же какъ прежде.

— Люблю ли я его! вскричала она вн себя отъ страха.

— Готовы ли вы сдлать все, что отъ васъ зависитъ, чтобы спасти его?

Я готова, если надо, пожертвовать жизнью.

— Увы! бдная Люси, та жертва, которую я отъ васъ потребую, будетъ для васъ тяжеле.

— Говорите, Джоэ, я на все готова… Я его люблю.

Макъ-Доль собрался съ мыслями. Въ виду опасности, угрожавшей его другу, онъ забылъ свою любовь къ Люси и любовь послдней къ Роберту, но онъ все-таки былъ человкъ и одно мгновеніе его сердце тяжело сжалось при вид страстной привязанности, сверкавшей въ глазахъ молодой двушки. Но это волненіе было непродолжительно.

— Сегодня вечеромъ, сказалъ онъ, мы вс соединимся въ развалинахъ замка, чтобы судить и осудить измнника, и Робертъ, не зная, что его измна извстна, явится безъ малйшаго недоврія. Это будетъ для него смертнымъ приговоромъ.

— Отчего же вы не предупредите его?

— Я не могу этого сдлать, такъ какъ Недъ Гримсъ — одинъ изъ нашихъ — его врагъ и обвинитель, наблюдалъ за мною всю ночь и наблюдаетъ до сихъ поръ. Онъ не дозволилъ бы мн видться съ Робертомъ. Впрочемъ, мало того, что нужно предупредить Трайнора объ опасности, которой онъ подвергается, надо заставить его оставить страну и бжать въ Америку, такъ какъ въ Ирландіи, повсюду, наше мщеніе постигнетъ его. Но вс мои совты и просьбы не убдили бы его, Люси, я знаю, онъ не послушался бы меня… другія просьбы и другіе совты необходимы, чтобы убдить его…

— Я понимаю, вы хотите, чтобы я переговорила съ нимъ… но Робертъ не любитъ меня… и не послушается меня, такъ же, какъ и васъ.

Макъ-Доль поблднлъ и ничего не отвчалъ. Можно было подумать, что онъ снова колеблется, наконецъ, онъ тряхнулъ головой и тихо прошепталъ:

— Нтъ, Люси, я не это хотлъ сказать,— васъ онъ также не послушается какъ и меня…

Она встала, прижавъ руки къ сердцу и стиснувъ зубы.

— Объяснитесь, Джоэ, я не понимаю вашихъ словъ.

— Одно только существо въ свт, Люси, могло бы спасти Роберта… одно только существо иметъ надъ нимъ достаточно власти, чтобы заставить его ухать.

— Кто это, Джоэ? говорите.

— Та, которую онъ любить безумно…

— Ея имя… прошу васъ, Джоэ… вы ее знаете?.. О, скажите мн ея имя!

— Графиня Елена.

— Она!.. Она…

Люси сдлала нсколько шаговъ къ Джоэ, повторяя вн себя:

— Она… Жена Дунсдаля… онъ ее любитъ… изъ-за нея онъ не глядитъ на меня… онъ пренебрегаетъ мною изъ-за нея… Онъ любить графиню Елену!.. Но это безуміе, Джоэ… это безуміе… васъ обманули.

— Нтъ, я самъ открылъ тайну Роберта… впрочемъ, онъ во всемъ мн признался.

— Но она не любитъ его… Она не можетъ его любить!

— Она его любитъ.

Люси вскрикнула съ отчаяніемъ.

— Все кончено!.. До сихъ поръ я еще надялась, что онъ вернется ко мн… теперь я не могу бороться съ такой знатной дамой… онъ погибъ для меня.

Она снова опустилась на табуретъ со сверкающими глазами и раскраснвшимся дицомъ.

— Джоэ, вы безжалостны, шептала она, вы видли, что я его люблю, къ чему же вы отняли у меня послднюю надежду?.. Вы благородны и добры, Джоэ, къ чему же заставляете вы меня такъ страдать?.. Джоэ, вы были очень жестоки…

Онъ слушалъ ее, опустивъ голову.

Нсколько словъ, сказанныхъ имъ очень тихо, заставили ее вздрогнуть и поблднть.

— Я еще не все сказалъ…

— Боже мой, Джоэ, что такое вы еще мн скажете?.. Какое новое горе приготовляете вы мн?

— Я понимаю ваше отчаяніе, Люси, такъ какъ я самъ страдаю вдвойн — въ моей дружб къ Роберту и въ моей любви къ вамъ… Но я еще не сказалъ, какой жертвы я отъ васъ ожидаю.

— Говорите, Джоэ,— теперь уже ничто не можетъ увеличить моей печали.

— Это большая жертва…

— Говорите, Джоэ, мое мужество велико.

— Чтобы спасти Роберта отъ нашего мщенія, графиня Елена должна принудить его оставить Ирландію, или по крайней мр спрятаться и не показываться въ деревн… Я не могу видться съ графиней, такъ какъ Дунсдаль и драгуны не дали бы мн дойти до нея… и кром того, я уже сказалъ вамъ, Недъ Гримсъ ни на минуту не оставляетъ меня. Поэтому я подумалъ о васъ, Люси… и пришелъ сказать вамъ: Люси, забудьте ревность и слушайтесь только вашей любви и вашего сердца… отправьтесь въ замокъ и спросите графиню… вамъ откажутъ въ позволеніи видть ее, но вы должны настаивать… графин сообщать о вашихъ настаоніяхъ… любопытство… можетъ быть предчувствіе… заставитъ ея приказать принять васъ. Если вы будете не одн, то графиня удалитъ сама всхъ свидтелей, когда вы скажете, что пришли спасти Роберта Трайнора,— согласны ли вы?

Молодая двушка рыдала, закрывъ лицо руками. Слезы текли у нея по рукамъ сквозь пальцы. По временамъ она сильно вздрагивала.

— О! Джоэ, чего вы отъ меня требуете!

— Не отказывайте, Люси! Подумайте, что это единственное средство спасти Роберта, а вы отказываете… значитъ вы желаете его смерти.

— Хорошо, сказала Люси, отнимая руки отъ лица, я пойду… пойду сейчасъ же.

Джоэ поспшно ушелъ, разстроенный этой сценой, а Люси вытерла слезы, вымыла лицо свжей водой, чтобы Бринъ, вернувшись, не могъ увидть, что она плакала.

Затмъ, немного успокоившись, сильная принятымъ ршеніемъ, она вышла изъ дому и направилась къ Дунсда.тю. Полдороги она бжала, она боялась подумать, боялась, что начнетъ колебаться.

Дойдя до воротъ замка, онаостановилась, задыхаясь отъ усталости, съ сильно бьющимся сердцемъ. Ей казалось, что она умираетъ.

Увидвшіе ее солдаты приказали ей удалиться, но она объявила, что желаетъ говорить съ графиней. Сначала ее приняли за сумасшедшую и только посл долгихъ просьбъ ршились доложить графин.

Люси уже отчаивалась, когда къ ней вышелъ лакей, говоря, чтобы она слдовала за нимъ.

Войдя въ гостинную, гд ее ожидала графиня, Люси вдругъ почувствовала, что силы оставляютъ ее и полумертвая упала на полъ. Ее подняли и привели въ чувство.

Елена, пораженная ея красотой и изяществомъ всей ея фигуры, которое, впрочемъ, не рдко встрчается въ ирландкахъ даже низшаго класса, взяла ее за руки и старалась ободрить словами.

— Я должна говорить съ вами сейчасъ же наедин, сказала молодая двушка, указывая на слугъ, которые недоврчиво глядли на нее. Графиня колебалась.

— Во имя Роберта Трайнора, котораго вы любите, шепнула Люси, выслушайте меня.

Графиня чуть не вскрикнула отъ испуга. Что могло значить, что ея тайна извстна этой женщин? Какая ужасная опасность угрожала ей?

Она жестомъ приказала слугамъ оставить ее вдвоемъ съ крестьянкой. Вс повиновались.

— Что вы такое сказали?.. Какое имя произнесли?.. Что вы отъ меня хотите? сказала она.

Люси, задыхаясь, отрывистыми фразами разсказала ей свой разговоръ съ Джоэ Макъ-Долемъ и передала опасность, которой подвергался Робертъ.

Она сказала ей, что если Робертъ не будетъ предупрежденъ, если онъ явится въ горы, то она никогда его не увидитъ, сказала, что если онъ не бжитъ, Недъ Гримсъ съуметъ найти его повсюду, гд бы онъ ни спрятался… Наконецъ, его надо было спасти и она одна могла сдлать это.

— Но кто же вы такая? спросила графиня. Почему вы знаете, что я его люблю?.. Почему вы, будучи крестьянкой и, слдовательно, имя возможность пройти всюду незамченной, не стараетесь увидться съ Робертомъ и предупредить его?

— Кто я такая — это ршительно все равно, сказала Люси. Какое вамъ дло до того, какъ я узнала, что вы любите другъ друга. Почему я не предупреждаю его сама?.. Потому что онъ не послушался бы меня и я не могла бы убдить его, что, оставаясь около васъ, онъ рискуетъ жизнью. Я постараюсь предупредить его и приду сказалъ вамъ посл полудня, удалось ли мн это. Но заставить его прятаться… оставить васъ… не видться съ вами… О! этого я даже не попробую сдлать!

Выраженіе глазъ Люси было такъ, печально, что графиня замтила это и угадала волненіе Люси, ея любовь и отчаяніе.

— Вы его также любите? спросила она.

— Да.

Подъ вліяніемъ волненія, вызваннаго этимъ открытіемъ, такъ какъ Елена понимала, чего долженъ былъ стоить молодой двушк ея поступокъ, она протянула ей руки.

Но Люси отвернулась и грубо оттолкнула руки Елены.

— Нтъ, сказала она, не думайте, чтобы между нами была возможна симпатія… Я васъ ненавижу отъ всего сердца… у васъ нтъ и не будетъ боле безжалостнаго врага. Сегодня я забываю мою ненависть, потому что она мене сильна, чмъ моя любовь къ Роберту… потому что Робертъ подвергается опасности и вы одна можете его спасти. Вотъ почему я сюда пришла.

Графиня ничего не отвчала, но черезъ нсколько мгновеній презрительно улыбнулась.

— Я вамъ предлагала мою дружбу, сказала она, но не боюсь вашей ненависти:— любовь Роберта съуметъ защитить меня противъ васъ.

Люси страшно поблднла.

— Можетъ быть, прошептала она.

Ихъ взгляды встртились и въ обоихъ выражался вызовъ. Одно мгновеніе, подъ вліяніемъ соперничества, он забыли Роберта, совершенную имъ измну и смертельную опасность, которой онъ подвергался. Но эта мысль мгновенно пришла имъ въ голову и заставила ихъ покраснть.

— Для васъ, сказала крестьянка, онъ измнилъ своимъ братьямъ… онъ подвергъ опасности свою жизнь для того, чтобы спасти вашего мужа… Когда вамъ пришлось выбирать между мужемъ, котораго вы не любите, такъ какъ забываете его въ объятіяхъ другого, и любовникомъ, котораго вы любите, вы не колебались… вы избрали смерть любовника… Что же вы за женщина! Безъ сомннія, любовь Роберта тяготила васъ… капризъ знатной дамы прошелъ и вамъ наскучила эта забава. Ваше поведеніе было очень ловко, такъ какъ, заставляя любовника спасать мужа, вы мирились съ вашей совстью и вашъ проступокъ казался вамъ мене серьезнымъ.

— Замолчите! сказала Елена, поднимая голову, замолчите, несчастная! Перестаньте оскорблять меня и уходите… я не нуждаюсь въ вашей помощи, чтобы спасти Роберта… я спасу его одна, хотя бы это стоило мн жизни. Вы узнаете также, на сколько были оскорбительны ваши подозрнія… и моя любовь, мене эгоистичная, превзойдетъ вашу самоотверженіемъ.

— Неужели вы думаете, что еслибы моя жизнь могла принести ему пользу, то я не отдала бы ее улыбаясь? Но съ чьей стороны жертва была бы больше, съ вашей ли, когда васъ любитъ Робертъ, или же съ моей, когда я люблю его безнадежно?

— Въ такомъ случа помогите мн, вы можете это сдлать.

— Какимъ образомъ?

— Я уже говорила вамъ сейчасъ, что не могу выйдти днемъ никуда безъ провожатыхъ, поэтому всякая попытка съ моей стороны была бы безполезна… Но вы можете постараться увидть Роберта, предупредить его, что его врагъ донесетъ на него, помшать ему отправиться на сегодняшнее собраніе… можетъ быть сегодня ночью мн удастся переговорить съ нимъ… Тогда, если только онъ меня любитъ, его на завтра уже не будетъ здсь, онъ удетъ и будетъ въ безопасности.

— Позволятъ ли мн снова войдти въ замокъ, такъ какъ мн понадобится сказать вамъ, встртила ли я Роберта и на что онъ ршился?

— Я позабочусь объ этомъ, приходите… не бойтесь.

— А если мн не удастся его увидть?.. Если онъ не вернется цлый день?

— Въ такомъ случа, храни насъ Богъ!..

Люси покинула замокъ, оставивъ графиню въ сильномъ безпокойств, такъ какъ она упрекала себя, что подвергла своего любовника всмъ этимъ опасностямъ и чувствовала, что если съ нимъ случится несчастіе, то она никогда не проститъ себ этого.

— Нтъ, говорила она, я его спасу, я въ этомъ убждена… или же умру вмст съ нимъ… около него… Жизнь была бы для меня слишкомъ тяжела.

Время медленно шло и графин каждую минуту казалось, что она видитъ въ окно молодую двушку. Но только съ наступленіемъ ночи, когда солнце уже исчезло за горизонтомъ, Люси Бринъ прибжала въ замокъ и графиня приказала сейчасъ же ввести ее.

— Ну что? спросила она, не ршаясь произнести ни слова боле, до такой степени лицо молодой двушки было искажено усталостью и страданіемъ.

— Ничего, сказала Люси, съ трудомъ переводя духъ. Я была въ деревн… въ горахъ… повсюду справлялась о Роберт,— но его нигд нтъ… И наконецъ я узнала, что утромъ онъ отправился въ графство Коркъ… Онъ продалъ быка одному изъ тамошнихъ фермеровъ, который не заплатилъ за него, и такъ какъ сегодня у Роберта не было ни гроша денегъ, то онъ, безъ сомннія отправился за деньгами къ этому фермеру.

— Онъ, вроятно, переночуетъ тамъ…

— Увы! на это нельзя разсчитывать.

— Почему?.. Кто ему помшаетъ?

— Графство Коркъ сейчасъ же за горою и оттуда хорошо видны огни, разложенные на вершинахъ въ знакъ сигнала. Робертъ, еслибы онъ даже не собирался вернуться, увидвъ эти сигналы, пустится въ путь.

— Но въ такомъ случа онъ погибъ! Что намъ длать?

— О, я сама не знаю! Мн кажется, что я схожу съ ума… мои мысли путаются… я ничего не понимаю.

— Боже мой! Боже мой!

Об женщины замолчали, погруженныя въ свои мысли.

Графиня провела рукою по лбу. Ея черные глаза сверкнули лихорадочнымъ блескомъ.

— Нтъ, прошептала она, я его не оставлю.

— Что вы хотите длать?

— О, я еще ничего не придумала… у меня, какъ и у васъ, Люси, голова въ огн… я стараюсь собраться съ мыслями, но напрасно.

Люси, почти лежа на стул, не шевелилась, не спуская глазъ съ графини.

— Это ваша вина… повторяла она, не придумавъ ничего кром этихъ трехъ словъ. Это ваша вина…

— Да, отвчала Елена, я это знаю. Не упрекайте меня — я и такъ довольно несчастна.

Наступило продолжительное молчаніе. Елена старалась придумать средство спасенія, но не находя ничего, качала головою и рвала волосы.

Въ минуту крайняго отчаянія мысль ея невольно обратилась къ Богу.

— Сжалься надо мною/Боже! говорила она. Сжалься!

— По какой дорог будетъ возвращаться Робертъ изъ графства Коркъ? вдругъ спросила она Люси. Тамъ нужно ждать его и не дозволить идти дале.

— На гору ведетъ много тропинокъ и неизвстно, по которой онъ пойдетъ.

— Нтъ сомннія, что онъ пойдетъ по кратчайшей дорог.

— Чтобы ждать Роберта на кратчайшей дорог надо было бы знать, въ какую деревню онъ пошелъ… съ какого пункта онъ пойдетъ… но никто не могъ сообщить мн этого, такъ какъ никто не зналъ.

— Хорошо, сказала Елена, такъ какъ нтъ боле надежды, то я ршаюсь…

— Что вы хотите сдлать?

— Безъ сомннія, это безуміе, но въ то же время это единственное, остающееся намъ средство спасенія… Прощайте, Люси, возвращайтесь въ Фарней… молите Бога за Роберта.

— Я раздлю вашу опасность.

— Я не позволю вамъ этого… очень возможно, что я не успю и погибну… достаточно одной смерти Роберта, я не хочу упрекать себя также и въ вашей.

Люси не настаивала, но ея взглядъ, устремленный на соперницу, казалось хотлъ проникнуть въ глубину ея души и угадать ея планы.

Поклонившись графин, она поспшно удалилась.

— Кто изъ насъ двоихъ спасетъ его? прошептала она, убгая.

Ночь наступила и на трехъ горныхъ вершинахъ появились яркіе костры.

ГЛАВА X.

Высокій, худой мужчина съ лицомъ, закрытымъ маской, стоялъ у входа на тропинку, которая вела въ развалины стараго замка Макъ-Долей.

Опираясь на ружье, онъ стоялъ какъ будто на сторож. Было около девяти часовъ вечера. На всхъ трехъ вершинахъ костры продолжали горть, ярко освщая заревомъ сосднія вершины.

Уже нсколько минутъ какая-то тнь молча бродила по Конорскому дефиле, недалеко отъ неподвижнаго часового. Вдругъ, какъ будто бы принявъ неожиданное ршеніе, она двинулась впередъ и подошла къ часовому. Это былъ ирландскій крестьянинъ, въ маленькой касторовой шляп съ приподнятыми полями, съ лицомъ, закрытымъ черной маской, закутанный съ ногъ до головы въ длинный каррикъ.

Когда онъ появился на тропинк, часовой оживился, взялъ ружье на плечо и прицлился въ крестьянина. Послдній дрожащимъ голосомъ произнесъ пароль: ‘Мы желаемъ земли!’

Часовой съ минуту былъ какъ будто въ нершимости, затмъ, продолжая цлиться, прибавилъ: ‘Какой земли?’

— Нашей зеленой земли.

Ружье опустилось, крестьянинъ поспшно бросился на тропинку и исчезъ въ темнот.

Отойдя довольно далеко, онъ остановился, приложивъ руки къ сердцу и прошепталъ:

— Боже! помоги мн!

Какъ мы уже сказали въ одной изъ предъидущихъ главъ, дорога раздлялась на нсколько тропинокъ, проложенныхъ почти въ отвсныхъ скалахъ, которыя внизу соединялись у Конорскаго дефиле, а наверху — у развалинъ крпости. Крестьянинъ, безъ сомннія, зналъ это, такъ какъ шелъ не колеблясь и если нсколько разъ останавливался на пути, то лишь для того, чтобы прислушаться, не слдятъ-ли за нимъ другіе, или же потому, что подъемъ былъ тяжелъ и ему приходилось хвататься за корни деревьевъ, чтобы не упасть.

Черезъ полчаса онъ дошелъ до развалинъ. Яркій огонь горлъ внутри стнъ, но никого еще не было, хотя не было сомннія, что члены лиги не замедлятъ собраться, такъ какъ, замтивъ сигналы на гор, они отправились въ путь.

Пришедшій крестьянинъ не вошелъ въ четыреугольникъ, образованный стнами,— можно было подумать, что онъ боялся быть видимымъ. Онъ остался снаружи, въ нсколькихъ шагахъ отъ входа, ярко освщеннаго огнемъ костра, разложеннаго внутри. Вс входившіе въ это мсто освщались яркимъ свтомъ.

Выбравъ большой обломокъ камня, обросшаго мохомъ, крестьянинъ легъ сзади него и, раздвинувъ втви кустарниковъ, не спускалъ глазъ съ ярко освщеннаго мста дороги. Вдругъ вокругъ него мракъ, казалось, оживился, съ земли начали подниматься тни и ихъ длинные плащи заставляли ихъ казаться выше, чмъ он были въ дйствительности.

Он являлись со всхъ сторонъ, казалось, камни раздвигались, чтобы пропустить ихъ. Вставая на ноги, он молча входили во внутренность развалинъ и собирались вокругъ огня. Приходившіе посл занимали мста сзади первыхъ.

На эстрад сидлъ человкъ, поставивъ ружье между колнъ и опустивъ голову на грудь, погруженный въ глубокую задумчивость.

Съ девяти часовъ до полуночи тни поминутно входили въ развалины, только въ полночь ихъ появленіе сдлалось рже.

На вершинахъ огни погасли и вокругъ крестьянина, лежавшаго за камнями, снова наступила тишина.

— Я убжденъ, что онъ не входилъ, говорилъ онъ себ, я узналъ бы по его походк и еслибы мои глаза ошиблись, то сердце предупредило бы меня… Нтъ, его нтъ съ ними… онъ, вроятно, не видлъ сигнала, или былъ слишкомъ далеко, чтобы придти во-время… Онъ не придетъ… онъ спасенъ! Боже, благодарю тебя!’

Крестьянинъ сталъ прислушиваться. Изъ развалинъ до него доносился шумъ голосовъ, сначала неопредленный, какъ будто бы нсколько человкъ говорили вмст, затмъ боле ясный.

— Нтъ, снова сказалъ крестьянинъ, наклоняясь, чтобы лучше слышать, Роберта тамъ нтъ.

Между тмъ, внутри развалинъ бушевала буря, буря людскихъ голосовъ, раздраженныхъ мщеніемъ, боле опасная чмъ настоящая буря.

Макъ-Доль продолжалъ оставаться на эстрад одинъ, Роберта Трайнора не было. И когда одинъ изъ членовъ явился сказать, что огни погасли и что, безъ сомннія, вс члены собрались, Джоэ вздохнулъ съ облегченіемъ.

— Ну, прошепталъ онъ, Люси Бринъ исполнила свой долгъ и графиня успла предупредить Роберта.

Затмъ онъ далъ слово Неду Гримсу, который всталъ на камень и заявилъ свое обвиненіе.

— Я хочу, сказалъ онъ, сообщить вамъ, что одинъ изъ насъ измняетъ и хочетъ рано или поздно выдать насъ драгунамъ Дунсдаля.

Мертвое молчаніе послдовало за этими словами.

Крестьянинъ у входа слушалъ и ждалъ.

— Кто этотъ измнникъ? спросилъ одинъ голосъ.

— Робертъ Трайноръ.

— Кто его обвиняетъ?— Мы должны знать, не имемъ ли дла съ обманщикомъ. Кто вы такой? Снимите маску.

— Я повинуюсь, сказалъ врагъ Роберта и быстрымъ жестомъ развязалъ завязки, сдерживавшія маску.

— Недъ Гримсъ! Недъ Гримсъ! раздался шопотъ вокругъ него.

Никто его не любилъ, но вс знали, что онъ горячій патріотъ и врили ему.

— Что такое случилось? сказалъ тотъ же голосъ.

Тогда Недъ Гримсъ разсказалъ то, что уже извстно нашимъ читателямъ. Онъ сообщилъ о своихъ первыхъ подозрніяхъ и, наконецъ, о томъ, какъ добился увренности.

— Чтобы никто не сомнвался въ моихъ словахъ, прибавилъ онъ, я взялъ свидтеля и прошу его подтвердить мои слова.

— Кто этотъ свидтель?

Макъ-Доль, всталъ въ свою очередь, и снялъ маску.

— Я — Джоэ Макъ-Доль, вашъ начальникъ, я видлъ все… Робертъ Трайноръ измнилъ намъ… Недъ Гримсъ сказалъ правду. Теперь ваше дло судить и осудить измнника.

— Смерть ему! смерть! раздались крики пятисотъ голосовъ.

Крестьянъ, слушавшій у входа, дрожалъ всмъ тломъ и машинально, сложивъ руки, повторялъ:

— Боже, сжалься надъ нимъ!

Между тмъ внутри развалинъ наступило глубокое молчаніе, такъ какъ приготовлялись выбрать присяжныхъ. Вдругъ крестьянину показалось, что на конц платформы онъ слышитъ шумъ шаговъ человка, поднимающагося по тропинк. Онъ сталъ прислушиваться, сердце его перестало биться.

Да, онъ не ошибся, кто-то бгомъ поднимался вверхъ.

— Я чувствую, что умираю.., что если это онъ! прошепталъ крестьянинъ.

Въ эту минуту на одной изъ тропинокъ появилась тнь и въ то мгновеніе, когда она проходила по освщепному мсту, крестьянинъ вскочилъ и едва слышно прошепталъ:

— О это онъ! это Робертъ!

И онъ бросился впередъ, чтобы помшать Роберту войдти.

Нсколько шаговъ отдляли новопришедшаго отъ бреши въ стн. Онъ шелъ очень скоро… еще секунда и онъ вошелъ бы, но чья-то рука съ отчаяніемъ схватила его и оттолкнула въ темноту.

— Робертъ! Робертъ, это вы?

Тотъ отъ удивленія ничего не отвчалъ, но крестьянинъ узналъ его вполн и не сомнвался боле.

— Робертъ, не входите! Вс знаютъ, что вы измнили вашимъ братьямъ, они собрались судить васъ… они желаютъ вашей смерти. Не входите… или вы погибли

Робертъ хотлъ отвтить, но не усплъ — изъ внутренности развалинъ появились два или три крестьянина, услышавшіе ихъ разговоръ.

— Кто вы такіе?

Робертъ Трайноръ, такъ какъ это былъ онъ, приблизился и тихо сказалъ пропускъ, тогда ружье направилось на молодаго крестьянина.

— Кто вы такой? Что вамъ надо?

Онъ колебался нсколько мгновеній, но колебаться доле значило бы погубить себя. Онъ сказалъ пропускъ и прошелъ, въ свою очередь, слдуя издали за высокимъ силуэтомъ Роберта, потерявшимся въ толп.

Въ эту самую минуту пятьсотъ голосовъ собравшихся снова повторили:

— Смерть измннику! смерть! смерть!

Робертъ и крестьянинъ принуждены были войдти, такъ какъ иначе съ нихъ сорвали бы маски.

Войдя въ развалины, Трайноръ не направился къ эстрад, на которой сидлъ обыкновенно рядомъ съ Джоэ… Идти туда значило бы добровольно выдать себя. Онъ потерялся въ толп, не думая о крестьянин, который предупредилъ его. Отойдя въ неосвщенный уголъ, онъ поднялся на кучу камней, поросшихъ мхомъ, и съ этого возвышеннаго мста, не будучи видимъ, могъ наблюдать за толпой. Онъ сталъ наблюдать и ждать.

Что же стаюсь съ молодымъ крестьяниномъ, преданности котораго Робертъ былъ обязанъ жизнью?

Войдя въ развалины, онъ видлъ, какъ исчезъ въ толп Робертъ Трайноръ и бросился вслдъ за нимъ, такъ какъ ему во что бы то ни стало хотлось подойти къ Трайнору, встать подъ его покровительство. Два или три раза онъ видлъ недалеко передъ собой Трайнора, который на цлую голову былъ выше остальныхъ, и могъ бы почти дотронуться до него, если бы протянулъ руку. Онъ могъ бы его позвать и былъ бы, безъ сомннія, услышанъ, но остановить его или позвать, значило бы указать на него любопытству толпы и можетъ быть, вызвать подозрніе окружающихъ, поэтому крестьянинъ продолжалъ молча слдить за Робертомъ. Два раза онъ терялъ его изъ виду.

По мр того, какъ огонь становился мене ярокъ, слдить за Робертомъ становилось все трудне. Вдругъ онъ совершенно исчезъ.

Въ эту минуту все вниманіе толпы обратилось на эстраду, тамъ выбирали присяжныхъ, которые должны были судить Роберта и Макъ-Доль торжественнымъ голосомъ заставлялъ всхъ повторять клятву.

И вс повторяли ужасную клятву. Старики выходили изъ толпы и вынимали изъ корзины имена, написанныя на обрывкахъ холста. Тогда присяжные по мр выбора занимали мста сзади Джоэ. Когда выборъ былъ конченъ, Макъ-Доль спросилъ:

— Признаете-ли вы Роберта Трайнора виновнымъ въ измн?

Вс двнадцать присяжныхъ отвчали единогласно:

— Да, Робертъ Трайноръ виновенъ!

— Какое наказаніе онъ заслуживаетъ?

— Смерть!

— Какимъ образомъ долженъ онъ умереть?

— Пусть его повсятъ… пусть покончатъ съ нимъ выстрломъ… пусть бросятъ его въ Клоганское болото… пусть его утопятъ въ рк или сожгутъ живымъ въ его хижин — все равно, только въ теченіе двухъ сутокъ онъ долженъ быть мертвъ.

— Кому поручить исполненіе приговора?

— Жребій ршитъ это, пусть каждый подойдетъ вынуть номеръ изъ корзинки. Т, которые вынутъ номера семнадцатый или тринадцатый, будутъ избраны для наказанія измнника.

Это было сказано первымъ избраннымъ въ присяжные, который говорилъ отъ имени остальныхъ. Когда онъ слъ, началось выниманіе жребія.

Крестьяне по очереди проходили передъ Макъ-Долемъ, который развертывалъ куски полотна и читалъ.

Прошло четверть часа: ни тринадцатый, ни семнадцатый номеръ не вынимался. Эта церемонія происходила молча, правильно, безъ малйшаго безпорядка.

Длинный рядъ крестьянъ, опиравшихся на палки или на ружья, проходилъ передъ Макъ-Долемъ. Робертъ Трайноръ принужденъ былъ идти съ толпой, направлявшейся къ эстрад, иначе его замтили бы и начали бы подозрвать. Но такъ какъ онъ былъ одинъ изъ послднихъ, онъ былъ въ тни, которая спасала его, между тмъ каждая минута приближала его къ неизбжной опасности, такъ какъ, очутившись освщеннымъ яркимъ свтомъ, онъ неминуемо былъ бы узнанъ Джоэ, Недомъ Гримсомъ и всми остальными, несмотря на маску… только онъ и Макъ-Доль во всемъ Фарне были такого высокаго роста, только онъ одинъ во всхъ окрестностяхъ одвался такъ хорошо. Джоэ еще можетъ быть пропустилъ бы его, не желая выдать, но Недъ Гримсъ, конечно, не сдлалъ бы этого.

Очевидно, онъ подозрвалъ, что Робертъ находится въ развалинахъ, такъ какъ внимательно смотрлъ на проходившихъ мимо эстрады. Робертъ сжалъ палку.

— Если онъ выдастъ меня, подумалъ онъ, горе ему! Ему не придется насладиться своимъ торжествомъ.

И онъ продолжалъ шагъ за шагомъ подвигаться къ толп.

Вдругъ недалеко отъ него, среди всеобщаго молчанія, раздалось насмшливое восклицаніе:

— Ну, что же, юный другъ, чтожъ вы не двигаетесь? Нужно идти съ нами, мой милый, или же виски, которое вы выпили, разбило вамъ ноги и руки?

Эти слова обращались къ виднному нами маленькому крестьянину. Такъ какъ онъ стоялъ неподвижно, то кто-то взялъ его за плечо и толкнулъ впередъ. Онъ также долженъ былъ вынуть жребій, между тмъ онъ не чувствовалъ въ себ силы держаться на ногахъ.

Къ счастію для него вс толпились и, такъ сказать, поддерживали его.

На нсколько шаговъ сзади него шелъ Трайноръ.

Джоэ сдлалъ движеніе. Заговорщики остановились.

— Нумеръ тринадцатый вынутъ! сказалъ онъ.

Заговорщикъ, на котораго судьба указала, какъ на исполнителя только что произнесеннаго приговора, стоялъ, опираясь на палку. Онъ былъ еще грязне и ободранне, чмъ вс окружающіе. Онъ былъ одтъ въ одну рваную жилетку и стоялъ, опершись руками на палку.

— Идите сюда, сказалъ Джоэ.

Крестьянинъ повиновался и поднялся на эстраду.

— Снимите маску! таковъ нашъ законъ! раздались голоса со всхъ сторонъ.

Онъ повиновался и снятая маска открыла старое, морщинистое лицо, до половины закрытое сдой бородой, красные глаза и отвислыя губы, открывавшія беззубый ротъ.

— Это нищій, Желтый Мильсъ! раздалось въ толп. Его знали во всемъ графств, онъ просилъ милостню всю жизнь, никогда никто изъ стариковъ не видалъ его занимающимся чмъ либо другимъ. Такъ какъ онъ постоянно переходилъ съ мста на мсто, то онъ оказывалъ заговорщикамъ нкоторыя услуги. Громкое ура встртило его избраніе, затмъ шествіе продолжалось.

Трайноръ, не спуская глазъ съ Неда Гримса, все сильне и сильне сжималъ въ рук палку, а маленькій странный крестьянинъ все боле дрожалъ отъ страха.

Вдругъ онъ очутился освщенный яркимъ свтомъ, тогда инстинктивно — хотя всякая попытка была безполезна — онъ хотлъ отступить, но вокругъ него раздались громкіе крики:

— Ну, мой милый! не надо пить въ другой разъ столько виски.

И грубыя руки снова толкнули его впередъ.

Когда онъ проходилъ мимо Неда Гримса, послдній вытянулъ голову. Несмотря на маску и высокій воротникъ каррика, можно было различить блый лобъ, нжную шею, а рука, протянувшаяся изъ-подъ плаща, чтобы опуститься въ корзинку, была маленькая женская рука съ тонкими пальцами.

Свертокъ полотна быль переданъ Макъ-Долю. Послдній развернулъ его и, поднявъ надъ головой, сказалъ:

— Нумеръ семнадцатый!

Вс взгляды устремились на крестьянина. Затмъ, такъ какъ дальнйшее выниманіе жребія сдлалось безполезнымъ, толпа смшалась. На этотъ разъ Трайноръ очутился въ первомъ ряду.

— Встаньте рядомъ съ Мильсомъ, сказалъ Макъ-Доль, и также какъ и онъ, снимите маску, чтобы мы узнали, кто вы такой,— таковъ законъ.

Вс шеи вытянулись. Недъ Гримсъ помшалъ огонь въ костр.

Но крестьянинъ не повиновался. Безграничный ужасъ проковывалъ его къ земл, остальные съ любопытствомъ ждали, желая узнать, кто долженъ вмст съ Мильсомъ убить Роберта Трайнора.

— Нтъ, я не хочу!.. не хочу… Неужели никто не придетъ мн на помощь.

Макъ-Доль повторилъ:

— Братъ, вы должны снять маску, какъ Мильсъ, мы должны узнать васъ.

Тогда какъ крестьянинъ продолжалъ стоять неподвижно, Мильсъ взялъ его одной рукой за плечо, а другой вдругъ сорвалъ маску.

Въ одно мгновеніе наступило такое глубокое молчаніе, что казалось, будто развалины опустли, и вдругъ среди этого молчанія раздался громкій крикъ:

— Графиня Елена!

Да, это дйствительно была она. Чтобы спасти Роберта, чтобы предупредить его во-время, она ршилась проникнуть въ среду бунтовщиковъ. Она знала ихъ привычки отъ Роберта, знала отъ него мсто ихъ тайныхъ сборищъ, ихъ таинственный пропускъ, ей не трудно было найти въ замк костюмъ ирландскаго крестьянина и такимъ образомъ она пустилась одна, ночью, идя на свтъ костровъ.

Когда Мильсъ сорвалъ съ нея маску, она только опустила голову. Вся ея энергія и хладнокровіе вдругъ исчезли. Она приготовилась умереть. Ея ужасъ былъ такъ великъ, что смерть казалась для нея облегченіемъ.

Быстрое движеніе Мильса заставило упасть шляпу съ ея головы и распуститься волосы, которые длинными прядями разсыпались по ея плечамъ. Нсколько мгновеній продолжался неописанный, ужасный шумъ, слышались крики страха и ярости, такъ какъ заговорщики видли свою тайну въ рукахъ графини, и такъ какъ они по могли подозрвать причины, которая привела молодую женщину въ ихъ среду, то думали, что она пришла только для того, чтобы выдать ихъ драгунамъ, и при мысли объ опасности, отъ которой они только случайно избавились, они на мгновеніе онмли отъ ужаса. Въ первое мгновеніе, когда Трайноръ узналъ Елену, его отчаяніе было такъ велико, что парализовало его силы. Онъ стоялъ пораженный, съ широко раскрытыми глазами, тогда какъ вся кровь прилила ему къ сердцу. Къ счастію, эта слабость продолжалась одно мгновеніе.

Онъ подумалъ, что колебаться и придумывать средства спасти Елену, это значило навсегда погубить ее, отдать ее на жертву ужасной смерти,— надо было воспользоваться паникой, охватившей толпу, пробраться сквозь нея и, схвативъ графиню, постараться выбжать изъ развалинъ.

Онъ бросился впередъ и его движеніе было такъ быстро и неожиданно, что онъ въ одну минуту проложилъ себ дорогу. Ударомъ ноги онъ разсыпалъ костерь, изъ котораго головни покатились къ ногамъ первыхъ рядовъ, которые невольно отступили, тогда какъ разсыпавшіеся угли стали гаснуть и развалины погрузились почти въ полную темноту.

Недъ, узнавъ Трайнора, бросился къ нему навстрчу. Ихъ борьба продолжалась нсколько мгновеній, но вскор Недъ, глубоко вздохнувъ, упалъ съ разбитой головой.

Елена упала на эстраду полумертвая отъ ужаса. Желтый Мильсъ держалъ ее за руки, стоя на колняхъ около нея, чтобы не дать ей бжать.

Схвативъ графиню за талію, Трайноръ хотлъ поднятъ ее, но старый нищій былъ сильне и не выпускалъ ее. Понявъ, что иметъ дло съ врагомъ, онъ вскочилъ и началъ защищаться своей палкой. Въ то же самое время заговорщики, вн себя отъ ярости, снова бросились къ эстрад и громкій, безпорядочный шумъ наполнилъ развалины.

— Ко мн, Джоэ, прошепталъ Робертъ.

Мильсъ продолжалъ защищаться. Мене сильный, чмъ Трайноръ, онъ былъ одинаково ловокъ и отражалъ вс удары. Минута была критическія.

Нкоторые изъ заговорщиковъ пытались снова зажечь костеръ, огонь котораго указалъ бы Роберта ихъ мщенію.

Макъ-Доль слдилъ въ темнот за перипетіями борьбы. Онъ узналъ Роберта и колебался между законами своего общества и дружбой къ молодому человку. Онъ съ Робертомъ всегда глядли другъ на друга какъ на братьевъ, ихъ мысли, любовь и нелюбовь были общія.

Джоэ не могъ выдать друга врагамъ и ждалъ, полагаясь на силу Роберта и покровительствуя ему своимъ молчаніемъ, тогда какъ, присутствуя такъ близко при борьб, онъ могъ бы выдать его однимъ словомъ, но увидя, что палка Трайнора разбилась, онъ почувствовалъ, какъ сердце у него сжалось, и онъ безсознательно бросился на Мильса, не для того, чтобы разлучить ихъ, но для того, чтобы занять мсто друга въ борьб и дать Роберту время спастись съ Еленой. Въ то же время онъ шепнулъ своему другу:

— Уходи, уходи скоре, не то вы оба погибли!

Трайноръ понялъ откуда явилась ему эта неожиданная помощь.

— Благодарю, Джоэ, я всю жизнь не забуду твоей услуги, прошепталъ онъ.

Между тмъ Желтый Мильсъ яростно продолжалъ нападеніе, тогда какъ Макъ-Доль, сохраняя полное хладнокровіе, ударомъ палки перебилъ ему об руки.

Мильсъ зашатался и упалъ, страшно вскрикнувъ:

— Ко мн! ко мн!

Въ эту минуту костеръ снова былъ разведенъ. Вс увидли Неда Гримса лежавшимъ на земл и Желтаго Мильса, звавшаго на помощь.

Джоэ Макъ-Доль, сидя на эстрад, казался равнодушнымъ къ происходившей драм, но сердце у него сильно билось. Затмъ вс увидли человка высокаго роста, замаскированнаго, который несъ графиню на плечахъ и, быстро пробравшись сквозь толпу, исчезъ во мрак. Вс бросились вслдъ за ними. Въ темнот сверкнули два огонька, раздались два выстрла, сопровождаемые двумя криками. Два человка упали на землю подъ ноги толп, произошелъ минутный безпорядокъ, которымъ Робертъ воспользовался и исчезъ за большой кучей камней.

Пробираясь по самому берегу обрыва горы надъ ркой, онъ шелъ по узкому пространству, на которомъ едва хватало мста, чтобы поставить ногу. Одной рукой онъ придерживался за стну, а другой держалъ лишившуюся чувствъ графиню. Такимъ образомъ онъ дошелъ до крутаго поворота, дальше котораго невозможно было подвигаться, не подвергаясь опасности упасть съ высоты семисотъ или восьмисотъ метровъ въ рку. Тутъ онъ остановился.

Елена начинала приходить въ себя. Когда, наконецъ, она открыла глаза, Робертъ держалъ ее на рукахъ, но въ темнот она не могла узнать ни его, ни опасной мстности, гд она находилась.

— Гд я? прошептала она. И чувствуя, что ее держатъ сильныя руки, она испугалась, вздрогнула и попробовала вырваться.

— Елена, не бойтесь, это я, Робертъ.

Она, какъ будто не понимая, продолжала отталкивать его.

— Берегитесь, сказалъ Трайноръ, мы стоимъ надъ пропастью, малйшее движеніе можетъ заставить упасть въ нее.

— Это вы, Робертъ… вы… вн опасности… о, какая ужасная ночь!

По мр того, какъ присутствіе духа возвращалось къ ней, она стала оглядываться вокругъ и увидла съ одной стороны стну, прислонившись къ которой они стояли, съ другой черную, бездонную пропасть, надъ ихъ головами ярко сверкали звзды на темно-синемъ неб.

Она поняла опасность и, пораженная ужасомъ, не могла произнести ни слова, только крпко прижалась къ Роберту.

Ихъ положеніе было ужасно. Если бы ихъ открыли, то о сопротивленіи нечего было и думать, да у Роберта не было и оружія, такъ какъ его палка разбилась во время борьбы съ нищимъ, а пару пистолетовъ онъ самъ бросилъ, разрядивъ ихъ въ преслдовавшихъ враговъ. Впрочемъ, оружіе ни къ чему не послужило бы ему: ихъ спасеніе зависло только отъ случая.

Это мсто было такъ опасно, что едва ли кому нибудь могло бы придти въ голову искать ихъ здсь. Скрыться въ этомъ мст, значило идти почти на врную смерть, можно было считать чудомъ, что они оба были еще живы и не обрушились въ пропасть.

Заговорщики, угрожающіе крики которыхъ доносились до нихъ, бгали по развалинамъ, отыскивая слды бглецовъ.

Крики становились то глуше, то ясне, смотря потому, какъ враги удалялись или приближались.

Елена была ни жива, ни мертва. Самъ Робертъ не ршался произнести ни слова, боясь не за себя, а за нее.

Вдругъ онъ сталъ прислушиваться, наклонившись надъ пропастью и рискуя упасть.

Вдали слышенъ былъ стукъ лошадиныхъ копытъ.

Какъ ни слабо достигалъ этотъ шумъ на высоту, Робертъ не ошибся.

— Это драгуны изъ Дунсдаля, сказалъ онъ.

— Мы спасены! вскричала Елена, не думая въ первую минуту о томъ, какимъ образомъ могла бы она, будучи найдена здсь, объяснить свое присутствіе въ горахъ.

Но въ эту минуту факелы появились на вершин стны, у которой они стояли, прислонясь. Надъ нею появились тни и радостные крики доказали, что они открыты., ….

— Мы погибли! прошепталъ Робертъ.

Дйствительно они были открыты: факелы, которыми надъ ними размахивали, длали еще ужасне мракъ пропасти, на краю которой они пріютились.

Трайноръ крпче прижалъ графиню къ своей груди, стараясь защитить ее своимъ тломъ.

Но, чувствуя себя рядомъ съ любимымъ человкомъ, Елена, не смотря на угрожавшую ей смерть, не совершенно потеряла присутствіе духа, опасность перестала пугать ее.

— Я счастлива умереть съ вами, Робертъ, сказала она.

На нихъ уже были направлены дула ружей, два большихъ камня, столкнутые сверху, прокатились около нихъ.

Елена, понявъ, что настала ея послдняя минута, уже закрыла глаза, тогда какъ Робертъ, блдный, стиснувъ зубы, еще придумывалъ средство защищаться, или по крайней мр умереть, отмстивъ за себя, увлекая за собою своихъ преслдователей.

Но вдругъ дула ружей исчезли, факелы погасли, заговорщики исчезли со стны и глубокое молчаніе окружило бглецовъ.

Робертъ старался проникнуть во мракъ, чтобы угадать, что происходитъ, но это не удавалось ему.

Такъ какъ онъ зналъ, что заговорщики не легко оставляютъ свою жертву, то боялся, что они приготовляютъ имъ смерть еще ужасне той, которую они ожидали.

Какъ мы уже сказали, глубокое молчаніе смнило крики, но заговорщики не оставили развалинъ, такъ какъ время отъ времени это молчаніе прерывалось восклицаніями. Можно было подумать, что они слушаютъ кого-то и находятся въ нкоторой нершимости.

— Они увидли драгунъ, сказала графиня.

— Можетъ быть.

— Я говорила вамъ, Робертъ, что мы спасены.

— Нтъ, такъ какъ мы попадаемъ изъ одной опасности въ другую. Разв вы не погибли, если солдаты найдутъ васъ въ горахъ?

— Да, сказала она, вздрогнувъ, да, я во что бы то ни стало должна вернуться въ замокъ. Что длать?

— Успокойтесь, Елена, я не знаю, извстно ли драгунамъ наше убжище. Если только кто нибудь изъ нашихъ не измнилъ, то заговорщикамъ нечего бояться и драгуны могутъ долго бродить по тропинкамъ, прежде чмъ проберутся въ крпость.

— Но если кто нибудь измнилъ?

— Въ такомъ случа драгунамъ нужно полчаса, чтобы, оставивъ своихъ лошадей у подножія горы, окружить развалины… да и то если заговорщики откажутся сдаться. Я сомнваюсь, чтобы солдаты ршились взять ихъ штурмомъ, такъ какъ онъ стоилъ бы имъ слишкомъ многихъ жертвъ.

— По всей вроятности, они пошлютъ за подкрпленіемъ…

— Да, но полученіе подкрпленія не заставитъ ихъ ршиться нести напрасныя потери, тогда какъ имъ будетъ легко заставить заговорщиковъ сдаться.

— Какимъ образомъ?

— Голодомъ.

Елена вскрикнула отъ ужаса.

— О, Робертъ! это ужасная смерть, которая проолжается цлые дни… Нтъ, Робертъ, я не хочу умереть такимъ образомъ… лучше убейте меня сейчасъ же. Умремъ вмст, бросившись въ пропасть… Я слышала, что падая съ такой вышины, человкъ не успваетъ страдать… Но умереть отъ голода — это ужасно!

— Еще не вся надежда потеряна для насъ, Елена.

— Увы! я не вижу ничего кром ужасныхъ опасностей. Если заговорщики ршатся ждать солдатъ, то мы погибли, если Богъ не спасетъ насъ какимъ нибудь чудомъ.

— Но если они оставятъ крпость,— а они могутъ успть сдлать это,— и сдлавъ большой обходъ, вернутся въ свои деревни… Драгунамъ не могутъ быть извстны вс тропинки, а ирландцы, даже самые старые, быстре ходятъ по горамъ чмъ саксонскіе солдаты…

— Услышь васъ Богъ! Но оставятъ ли они насъ такимъ образомъ, не окончивъ свое мщеніе?

Робертъ ничего не отвчалъ. Онъ не надялся на это.

Что же происходило во внутренности развалинъ въ то время, какъ Елена и Робертъ ожидали неизбжной смерти?

Въ то время какъ пять или шесть человкъ, взобравшись на стну, открыли Трайнора и графиню, раздался громкій голосъ Джоэ Макъ-Доля, говорившій:

— Братъ я, ко мн!

Прежде чмъ повиноваться, заговорщики нсколько времени колебались, боясь, что Робертъ, хитрость и ловкость котораго они знали, убжитъ изъ рукъ. Но взглядъ на положеніе бглецовъ успокоилъ ихъ: при малйшемъ движеніи несчастные подвергались врной смерти. Всякая попытка на бгство была невозможна.

Тогда они оставили ихъ и пошли на зовъ Макъ-Доля.

Костеръ снова былъ зажженъ.

Въ одномъ углу лежали Недъ Гримсъ и Желтый Мильсъ, приходившіе въ себя. Оба они корчились, у одного были сломаны об руки, у другого разбитъ черепъ.

Джоэ задумчиво сидлъ на эстрад, внизу, полускрытая тнью отъ большаго обломка скалы, сидла, или лучше сказать, лежала на земл женщина, задыхавшаяся отъ усталости, съ растрепанными волосами, съ искаженнымъ лицомъ.

Заговорщики увидли ее. Двадцать ружей направились на нее, но она, закрывъ глаза, не обращала ни на что вниманія. Вся толпа кричала:

— Намъ измнили! Намъ измнили!

Женщины не принимались въ число членовъ общества и не должны были знать ихъ тайнъ.

Эта женщина была Люси Бринъ.

Она вбжала въ развалины какъ сумасшедшая, съ окровавленными руками, разорваннымъ платьемъ и какъ тнь пронеслась между заговорщиками, отыскивая Роберта. Въ это время костеръ не былъ зажженъ и мракъ покровительствовалъ ей.

Она прибжала, крича:

— Джоэ! Джоэ! ко мн!

И Джоэ, услышавъ ея голосъ, бросился но направленію его.

— Боже мой, это вы, Люси Бринъ! дрожа отъ испуга, вскричалъ онъ.

— Да, это я, Джоэ. Я чувствую, что умираю… Спасите меня.

— Зачмъ пришли вы сюда, несчастная?

— Спасти Трайнора… и вы должны помочь мн сдлать это.

— Вы погубите его и въ то же время погубите себя. Уходите, Люси, уходите скоре… прежде чмъ васъ замтятъ и узнаютъ. Бгите! Заговорщики никогда не простятъ вамъ, что вы проникли въ ихъ тайны. Они безжалостно убьютъ васъ и даже я не въ состояніи буду васъ защитить.

— О! если я умру, то я по крайней мр умру съ Робертомъ.

Джоэ сдлалъ печальный жестъ.

— Съ Робертомъ графиня Елена… Смерть соединитъ васъ троихъ, Люси.

— Графиня здсь?

— Да, ее узнали… Робертъ выдалъ себя, чтобы спасти ее. Въ эту минуту заговорщики ищутъ ихъ и… Слышите, Люси?.. Эти крики, раздающіеся со стны, доказываютъ, что бглецы найдены.

— Это ужасно… Робертъ умретъ… графиня здсь…

— Я не могу сдлать для нихъ боле того что я уже сдлалъ, Люси, но я не хочу, чтобы къ смерти графини и Роберта прибавилась еще третья смерть… бги те, Люси… Заклинаю васъ именемъ вашего отца!

— Нтъ, я остаюсь, я хочу говорить съ заговорщиками.

— Что же вы имъ скажете? Гнвъ ослпляетъ ихъ и они останутся глухи къ вашимъ мольбамъ.

— Я не стану ихъ умолять, я пришла предложить имъ выборъ между ихъ смертью и спасеніемъ жизни Роберта.

— Люси Бринъ, горе помутило вашъ разсудокъ.

— Нтъ, Джоэ, я въ полномъ разсудк.

— Прошу васъ послдній разъ, Люси, бгите!

— Нтъ.

Въ эту минуту Джоэ, угадавъ опасность, которой подвергался Робертъ, позвалъ къ себ заговорщиковъ. Это все-таки было отсрочкой для Трайнора и графини.

Люси упала у подножія эстрады, полумертвая отъ истощенія и заговорщики, замтивъ ее, прицлились въ нее.

Она лежала съ закрытыми глазами, яростные крики окружавшей толпы не пугали ее.

Открывъ глаза, она спокойно встала и сдлала нсколько шаговъ имъ навстрчу.

Крестьяне окрестныхъ деревень не знали ее, но фарнейскіе крестьяне шептали:

— Это Люси, дочь фермера Брина.

Жестъ Джоэ заставилъ опуститься ружья, но толпа близко окружила Люси. Она не обратила на это никакого вниманія.

Нсколько оправившись отъ усталости, она казалась почти спокойной и смло глядла на окружающихъ. Взглядъ ея не выражалъ вызова, но не выражалъ также и боязни.

Опустивъ руки, слегка наклонивъ голову, она оглядывала по очереди всхъ, какъ бы желая назвать по именамъ вс эти лица, скрытыя отъ нея масками.

Тогда Джоэ возвысилъ голосъ:

— Люси Бринъ, сказалъ онъ, вы проникли въ нашу тайну, вы знаете наказаніе, которое васъ ожидаетъ.

— Я знаю, что вы безжалостны.

— Зачмъ пришли вы къ намъ?

— Я буду откровенна, я знаю, что Робертъ Трайноръ измнилъ вамъ и что вы должны судить его въ эту ночь, я знаю, что для него вопросъ идетъ о жизни и смерти…

— Это правда.

— Я уже давно знала о вашихъ сборищахъ въ развалинахъ крпости Макъ-Долей и знала также, что три костра, разложенные на вершинахъ горъ, служатъ сигналомъ къ сборищу. Никто не говорилъ мн этого — не слдуетъ никого обвинять — я просто угадала вашу тайну.

Между заговорщиками послышался глухой ропотъ. Если ихъ тайна была извстна графин и Люси Бринъ, то она могла быть извстна также и многимъ другимъ, слдовательно они были въ опасности.

— Къ длу, Люси, къ длу! Намъ некогда ждать! раздались грубые голоса и толпа еще боле стснилась вокругъ нея.

— Вы осудили Роберта, сказала она, вы желаете его смерти и смерти графини.

— Да, да.

— Графиню я оставляю вамъ, моя ненависть къ ней еще сильне, чмъ ваша. Но что касается Роберта, то я хочу, чтобы вы дали слово… вы вс передъ Джоэ Макъ-Долемъ, что ни одинъ волосъ съ головы его не падетъ и что даже вы будете защищать его, если его жизнь подвергнется опасности.

Смхъ и крики ярости прервали это странное начало.

Люси Бринъ не была испугана и продолжала:

— Я могу спасти вамъ жизнь, но могу также, смотря по моему капризу, дать вамъ всмъ погибнуть… Я знаю какой опасности подвергаюсь, приходя сюда и не ршилась бы придти, не будучи уврена, что вы не ршитесь наказать меня.

Увренность и почти презрніе, съ которымъ говорила молодая двушка, произвели впечатлніе. Нкоторые начали съ безпокойствомъ глядть на нее.

— Объяснитесь, Люси, сказалъ Макъ-Доль, самъ удивленный ея мужествомъ.

— Я не могу объясниться боле.

— Чего же вы хотите?

— Я уже сказала… Кажется я выразилась ясно, я хочу, чтобы вы пощадили жизнь Роберта Трайнора… Посл вы можете съ графиней длать все, что вамъ угодно — я никогда не встану между вами и ею. Трайноръ долженъ быть свободенъ,— слышите ли вы, или же вы рискуете вашей жизнью.

— Вы сами угрожаете намъ. Люси, или же знаете объ опасности, о которой одна вы только можете насъ предупредитъ?

— Да… Вы подвергаетесь страшной опасности.

Заговорщики молчали, смутное безпокойство охватило наиболе храбрыхъ. Они не знали, о какой таинственной опасности говорила Люси.

— Время идетъ! сказала молодая двушка. Вы понимаете это такъ же, какъ и я… я не скажу ничего прежде, чмъ вы не дадите мн слово, не скажу ничего, прежде чмъ Джоэ Макъ-Доль, вашъ начальникъ, не дастъ слова пощадить Роберта.

— Но если опасность, которой вы намъ угрожаете, существуютъ только въ вашемъ воображеніи, Люси?

— Вы сами можете судить о ней.

— Хорошо.

Макъ-Доль поднялся, жестомъ заставилъ молчать толпу и, обратившись къ ней, сказалъ:

— Вы слышали дочь фермера Брина?

— Да.

— Согласны вы дать то общаніе, котораго она требуетъ?

Наступило молчаніе, затмъ раздалось нсколько голосовъ:

— Да, хотимъ, но пусть она говоритъ.

— Вы вс такого мннія?

Начало, сдланное нсколькими, какъ почти всегда бываетъ, увлекло за собою другихъ.

— Могу ли я дать ей слово отъ вашего имени?.. продолжалъ Джоэ. Могу ли я это сдлать, не боясь быть клятвопреступникомъ?

— Можете, Джоэ Макъ-Доль.

Тогда онъ повернулся къ Люси.

— Жизнь Роберта будетъ пощажена, сказалъ онъ, если дйствительно намъ угрожаетъ опасность и ваша преданность спасетъ насъ отъ нея.

Молодая двушка сдлала радостное движеніе.

— Спшите, сказала она, бгите скоре изъ крпости, скройтесь по самымъ тайнымъ тропинкамъ… Ваше убжище извстно. Драгуны изъ Дунсдаля окружаютъ въ настоящую минуту гору.

— Поклянитесь, Люси, что вы говорите правду.

— Клянусь!

Въ одно мгновеніе вся толпа кинулась въ безпорядк къ выходу изъ развалинъ, забывъ Роберта, графиню и Люси.

Костеръ былъ погашенъ, всюду царствовала темнота, развалины почти опустли. Тни молча исчезали за скалы, какъ будто земля разступилась у нихъ подъ ногами.

Джоэ Макъ-Доль остался одинъ.

— А вы, Джоэ? сказала Люси. Чего вы ждете?

— Съ нкотораго времени, сказалъ крестьянинъ, я началъ измнять всмъ моимъ клятвамъ… Я никогда не думалъ, что наступитъ день, когда мн придется выбирать между законами и моей дружбой къ Роберту и глубокой любовью, которую я питаю къ вамъ. Въ настоящее время чаша переполнилась, Люси, я не хочу боле видть Фарнея, не хочу боле видться съ заговорщиками.

Онъ говорилъ тихо, опустивъ голову на грудь.

— Что вы хотите длать, Джоэ?

— Такъ какъ драгуны должны явиться, то я буду ихъ ждать и не стану защищаться.

— Это безуміе, Джоэ, подумайте о той участи, которую вы себ готовите. Если они не убьютъ васъ, то арестуютъ, отвезутъ въ тюрьму и вы будете повшены.

— Я это знаю.

— Кому же будетъ полезна ваша смерть, Джоэ?

— Мн, Люси, такъ какъ оставшись въ живыхъ, я постоянно буду думать о томъ, что не исполнилъ своего долга.

— Подумайте, Джоэ… Если драгуны схватятъ васъ, я умру отъ стыда… потому что я сама привела ихъ.

— Вы?.. Вы, Люси?

— Да, Джоэ, я… Я отправилась къ лейтенанту Торитону и сказала ему, что ирландцы-заговорщики собираются въ горахъ и что онъ, дйствуя осюрожно и ловко, можетъ сразу покончить со всми ими.

— Несчастная!

— А!.. Я хотла спасти Роберта.

— И спасая его, вы осудили меня.

— Нтъ, Джоэ, прошу васъ, измните ваше ршеніе… Я не въ состояніи буду жить съ такимъ тяжелымъ воспоминаніемъ… Я стала бы упрекать себя въ вашей смерти, какъ въ преступленіи… О! Джоэ, не будьте такъ жестоки.

— Вы сами желали этого, Люси… Вы скоро утшитесь, такъ какъ не любите меня.

— Джоэ, вы заставляете меня страдать… Уходите, другъ мой, заклинаю васъ именемъ любви, которую вы ко мн питаете… Уходите, Джоэ, если вы меня любите.

— Можете ли вы въ этомъ сомнваться!

— Бгите, Джоэ, не теряйте ни минуты… каждое мгновеніе можетъ погубить васъ.

— Повторяю вамъ, Люси, я хочу остаться и останусь.

Молодая двушка съ отчаяніемъ бгала по развалинамъ, а Джоэ по прежнему сидлъ на эстрад.

Онъ бросилъ далеко отъ себя палку и ружье, чтобы устоять отъ желанія воспользоваться ими, когда явятся драгуны.

— Хорошо, Джоэ, сказала наконецъ Люси, я спасу васъ противъ воли!

И она спустилась по одной изъ тропинокъ, которыя вс сходились у Копорскаго дефиле.

Она бжала, не обращая вниманія на острые камни, коловшіе ей ноги.

Въ горахъ было пусто, заговорщики исчезли. Когда она спустилась къ подножію горы, драгуны, сойдя съ лошадей, спорили о достоинствахъ разной системы ружей.

Какъ только Люси сдлала первый шагъ изъ дефиле, ее сейчасъ же окружили, но она не испугалась.

— Ведите меня къ вашему лейтенанту, сказала она, мн нужно говорить съ нимъ.

Драгуны колебались, тогда одинъ унтеръ-офицеръ подошедъ къ молодой двушк и, освтивъ ея лицо факеломъ, узналъ ее.

— Это Люси Бринъ, сказалъ онъ, мы се ожидали, исполните ея желаніе.

Драгуны повиновались.

— Я сказала вамъ, что выдамъ вамъ заговорщиковъ сегодня ночью… сказала она, посл полуночи.

— Да, и мои солдаты уже начинаютъ терять терпніе, сказалъ офицеръ, гд заговорщики?

— Вы пришли слишкомъ поздно, въ горахъ нтъ никого. Они, безъ сомннія, узнали отъ своихъ шпіоновъ, что вы оставили Дунсдаль, и испугались.

— Вы лжете, Люси Бринъ, я арестую васъ а завтра отправлю въ судъ, вы можетъ, быть, отвтите судьямъ откровенне, чмъ намъ.

— Вы можете длать, что угодно, но подумайте, что ничто не заставляло меня выдавать вамъ заговорщиковъ и что минуту тому назадъ мн было очень легко вернуться въ Фарней, не попадаясь къ вамъ. Какой интересъ могу я имть обмануть васъ, разв я пришла къ вамъ не добровольно и когда, подозрвая измну, вы спросили о руководящихъ мною причинахъ, то что я вамъ отвтила?

— Что вы дйствуете подъ вліяніемъ ненависти и желанія мести.

— Это правда, и я лишилась этого мщенія, впрочемъ, продолжала Люси, представляясь равнодушной, я общала вамъ свести васъ на мсто сходки заговорщиковъ… я не хочу не исполнить моего общанія. Если вы не врите моимъ словамъ, то отправьте вашихъ людей въ развалины крпости Макъ-Долей,— заговорщики собираются тамъ.

Лейтенантъ подозрительно поглядлъ на нее, стараясь угадать ея мысли. Онъ нахмурился.

— Мои люди до утра будутъ караулить горы и до тхъ поръ вы останетесь нашей плнницей.

Радость Люси была такъ велика, что кровь бросилась ей въ лицо.

— Роберту и Джоэ нечего бояться, думала она.

Но Торнтонъ какъ будто угадалъ ее и прибавилъ:

— Съ небольшимъ отрядомъ я самъ поднимусь въ крпость, вы будете сопровождать меня, вы должны указать мн дорогу и, если вы солгали, Люси, то васъ повсятъ.

Она вздрогнула, но сейчасъ же оправилась.

— О! подумала она, я дамъ имъ время бжать.

Прошелъ часъ посл того, какъ появленіе Люси Бринъ спасло Роберта. Джоэ Макъ-Доль, сидя на эстрад, продолжалъ ждать, ршившись выдать себя, если явятся драгуны. Онъ напрасно ждалъ и, наконецъ, утомившись, сошелъ съ эстрады и крикнулъ на всякій случай, не зная, живъ ли еще Трайноръ.

— Робертъ, вы свободны, спшите уйдти!

Сказавъ это, онъ сталъ прислушиваться.

— Благодарю, Джоэ, благодарю еще разъ, раздался недалеко отъ него взволнованный голосъ.

Трайноръ, неся на рукахъ графиню, возобновилъ опасный переходъ, сдланный нсколько часовъ тому назадъ, рискуя упасть въ пропасть, но молчаніе, въ которое вдругъ погрузились развалины, возвратило ему надежду. Онъ подозрвалъ, что произошло какое нибудь неожиданное событіе, дававшее имъ отсрочку.

— Очевидно, думалъ онъ, заговорщики были предупреждены, что солдаты окружаютъ ихъ и бжали, забывъ о насъ.

Ему удалось благополучно добраться наконецъ до трещины въ стн, чрезъ которую онъ вышелъ. Оттуда-то онъ отвчалъ Макъ-Долю, позвавшему его.

— Вы вн опасности, Робертъ, я очень доволенъ, сказалъ Макъ-Доль, васъ спасла Люси Бринъ.

— Люси! сказала графиня.

— Но, повторяю вамъ, спшите, время дорого, скоро начнетъ разсвтать.

И въ ту минуту, какъ Трайноръ хотлъ броситься въ его объятія, онъ поспшно удалился и исчезъ въ темнот.

Тогда Робертъ, снова взявъ Елену на руки, скрылся между камнями, и было пора, такъ какъ Торитонъ вскор появился со своими драгунами, но развалины были пусты, нсколько догоравшихъ втвей въ костр одн доказывали, что заговорщики дйствительно собирались тутъ ночью.

— Слишкомъ поздно! прошепталъ лейтенантъ, эта двушка была права, птички улетли, но ихъ гнздо открыто.

И онъ снова спустился внизъ, не заботясь боле о Люси.

Молодая двушка бродила цлую ночь по горамъ, наконецъ она спустилась въ деревню и долго стояла передъ хижиной Роберта. Какое-то необъяснимое предчувствіе говорило ей, что Трайноръ спрятался въ этой хижин съ любимой женщиной, въ ожиданіи пока въ горахъ все успокоится и драгуны оставятъ ихъ.

И она не ошиблась. Вдругъ дверь отворилась и на порог появился Робертъ, Елена опиралась на его руку и въ ночномъ молчаніи Люси услышала слова любви, прерываемыя поцлуями.

Дрожащій голосъ молодой женщины достаточно ясно говорилъ, что она не устояла противъ страстныхъ просьбъ Трайнора и что ей не въ чемъ было боле отказывать своему любовнику.

Люси безъ чувствъ тихо опустилась на землю…

Четверть часа спустя, Робертъ, не подвергаясь никакой новой опасности, проводилъ графиню до замка.

ГЛАВА XI.

Въ теченіе послдующихъ мсяцевъ между заговорщиками произошли большіе безпорядки, драгуны, казалось, не желали оставить замокъ. Лейтенантъ Торнтонъ поселился тамъ въ ожиданіи пока, не возстановится совершенное спокойствіе. Такъ какъ тайна сходокъ въ развалинахъ сдлалась извстна, то заговорщики не могли рисковать показаться въ горахъ, не подвергаясь опасности, ни явиться боле въ долину и подвергнуться настоящей осад.

Со времени описанныхъ нами драматическихъ событій три красные маяка ни разу не сверкали на вершинахъ горъ, можно было подумать, что вся страна успокоилась и пожаръ окончательно потушенъ. Но огонь скрывался подъ пепломъ. Такъ какъ Недъ Гримсъ, раненый Трайноромъ, и Желтый Мильсъ, раненый Магъ-Долемъ, долго не поправлялись, то графъ Дунсдаль былъ оставленъ въ поко. Онъ склоненъ былъ уже думать, что его безпощадные фермеры оставили свои планы мщенія и мало по малу началъ, не смотря на совты Торнтона, по прежнему кататься безъ конвоя, иногда удаляясь отъ Дунсдаля на нсколько миль. Одинъ Трайноръ понималъ, что это спокойствіе только наружное и хотя Макъ-Доль сказалъ ему, что заговорщики не желаютъ его смерти, такъ какъ торжественно дали общаніе пощадить его, тмъ не мене, возвращаясь ночью въ горы, онъ окружалъ себя всевозможными предосторожностями.

Онъ хорошо зналъ, что не вс простили ему: двое поклялись къ нему смертельною ненавистью. Эти двое были Недъ Гримсъ и Мильсъ.

Уже нсколько дней какъ руки нищаго вылечились и рана Неда наконецъ закрылась. Посл этого они не разставались другъ съ другомъ. Ихъ встрчали повсюду вмст, какъ въ деревн, такъ въ трактирахъ, въ лсу, въ поляхъ, въ горахъ. Много разъ смлость графа могла сдлать его убійство очень легкимъ. Дунсдаль много разъ прозжалъ по лсу, когда они находились тамъ, много разъ его лошадь бросалась въ сторону, проходя мимо двухъ крестьянъ, лежавшихъ въ кустахъ, но или они не были вооружены, или же ихъ удерживалъ страхъ, или наконецъ они ожидали другого случая,— но они спокойно пропускали всадника.

Макъ-Доль угадывалъ ихъ намренія и предупредилъ Трайнора.

— Берегись, сказалъ онъ однажды, Недъ Гримсъ повсюду ищетъ тебя, а Мильсъ приписываетъ теб ударъ палки, нанесенный ему мною, они соединились для общаго мщенія. Будь благоразуменъ, Робертъ, и если я теб понадоблюсь, то не забывай, что я твой другъ.

— Я угадалъ ихъ планы, сказалъ Трайноръ, они ждали меня вчера въ Конорскомъ дефиле, не подозрвая, что спрятавшись сзади нихъ, я наблюдалъ за ними и не терялъ ихъ изъ виду. Когда они сдлаются слишкомъ опасны, я съумю отдлаться отъ нихъ, уложивъ ихъ мсяцевъ на шесть въ постель, время наконецъ измнитъ ихъ намренія.

Не смотря на увренность Роберта, Макъ-Доль казался озабоченнымъ.

— Будь остороженъ, снова повторялъ онъ.

Наступилъ сезонъ охоты и Дунсдаль, какъ обыкно венно, разослалъ приглашенія своимъ друзьямъ.

Хотя въ Лондон и во всей Англіи волненія, происшедшія въ имніи графа, были извстны, хотя знали, что графъ принужденъ былъ прибгнуть къ помощи вооруженной силы, чтобы обезпечить себ безопасность въ своемъ замк, тмъ не мене это не казалось въ глазахъ охотниковъ достаточнымъ предлогомъ, чтобъ отказаться отъ любимаго развлеченія. У графа была великолпная охота и возможность подвергнуться опасности была только новой прелестью.

Наступилъ день главной охоты, это было въ конц октября. Небо было ясно, только легкія облака скользили по небу, день общалъ быть великолпнымъ.

Друзья Дунсдаля выходили изъ своихъ комнатъ и приготовлялись садиться на лошадей. Конюхи держали на готов осдланныхъ лошадей, собаки прыгали вокругъ охотниковъ и Дикъ Картеръ, начальникъ егерей, и его подчиненные звали ихъ по именамъ, ласкали, говорили съ ними, тогда какъ собаки отвчали лаемъ, какъ будто вспоминая знаменитые подвиги, которые разсказывалъ имъ Дикъ Картеръ.

Со времени приключенія въ лсу, Дунсдаль здилъ на Айстон, свтло-караковомъ, чистокровномъ жеребц, который не имлъ соперниковъ въ быстрот. Нельзя сказать, чтобы это былъ самый изящный, но, безъ сомннія, это былъ самый неутомимый конь изъ всей конюшни. Къ несчастію у Айстон были плоскія копыта и некрасивый крупъ, но графъ былъ увренъ въ немъ и зналъ, что доброе животное не отступить ни передъ стнами, ни передъ изгородями. Дунсдаль гордился своимъ реноме извстнаго охотника и не былъ бы доволенъ, если бы кто нибудь обогналъ его.

Что касается до графини, которая, не смотря на свое отвращеніе, должна была слдовать за охотой, то она хала на своей любимой лошади Рори О’Моръ.

Охота, начавшаяся съ первыми лучами солнца, должна была продолжаться цлый день, такъ какъ никакое животное не заставляетъ прохать такъ много, какъ лисица. Многимъ изъ англійскихъ охотниковъ случалось гнать лисицу на разстояніи двадцати миль и все-таки не нагнать. Поэтому надо было ожидать продолжительной, интересной охоты, богатой различными событіями, во время которой можетъ быть пришлось бы объхать вс дунсдальскія владнія съ одного конца до другого.

Охотники были готовы, егеря держали собакъ на свор, ожидая только сигнала. Его подалъ графъ.

— Впередъ! вскричалъ онъ.

Охотники направились сначала къ опушк буковаго лса. Довольно долго ничего не находили, какъ вдругъ самая старая собака изъ всей своры, Нильсонъ, вытянула хвостъ и подала голосъ. Тогда вся свора присоединилась къ ней. Поднятая лисица, бросилась въ лсъ, затмъ, промчавшись черезъ него, исчезла въ кустахъ. Собаки сбились со слда, въ свор произошелъ безпорядокъ. Собаки напрасно метались по долин, щараясь снова найти слдъ, наконецъ Нильсонъ опять нашелъ слдъ лисицы, которая сдлала поворотъ и такимъ образомъ исчезла сначала изъ глазъ собакъ. Найдя снова ея слдъ, вся свора съ яростью бросилась за нею. Пять минутъ спустя лисица снова была принуждена выбжать въ долину и направилась къ виднвшемуся на горизонт большому дубовому лсу.

Собаки выказывали такое усердіе, что можно было предвидть, что животное будетъ скоро нагнано. Лисица уже начинала утомляться, охотники два или три раза видли ее въ лсу и наконецъ Нильсонъ первый догналъ ее, затмъ почти въ то же мгновеніе остальная свора была около него. Лисица была предоставлена имъ и секунду спустя отъ нея не осталось ни одной косточки. Такъ какъ былъ уже полдень, то охотники вошли въ лсъ и расположились на трав, чтобы позавтракать привезенной провизіей.

Черезъ часъ завтракъ былъ оконченъ и охотники снова вскочили въ сдла. Графиня издали слдовала за охотой, оставаясь послдней, но не удаляясь на столько, чтобы потерять изъ глазъ общество. Эта шумная веселость утомляла ее и раздражала ей нервы. Ей много разъ хотлось повернуть лошадь и вернуться въ замокъ, но, безъ сомннія, о ней стали бы безпокоиться, думая, что съ ней случилось какое нибудь приключеніе, бросили бы охоту и вернулись въ Дунсдаль, а этого она не желала. И такъ какъ она выхала утромъ вмст съ охотой, то и хотла остаться съ ней до конца и до конца исполнить свои обязанности хозяйки.

Когда охотники были на лошадяхъ, Дунсдаль спросилъ ихъ, желаютъ ли они охотиться за другой лисицей, или же предпочитаютъ возвратиться въ замокъ.

Такъ какъ день былъ великолпный, небо ясно, то вс въ одинъ голосъ отвчали:

— Да, да, впередъ!

Между тмъ, съ вершинъ горъ крестьяне и фермеры, изгнанные приставомъ Бирномъ, нахмуривъ брови, слдили за охотой. Вс подробности охоты были имъ ясно видны.

Нищій Мильсъ и Недъ Гримсъ были въ числ глядящихъ.

— Они направляются къ горамъ, сказалъ нищій, какъ бы говоря самъ съ собою. Лисица, безъ сомннія, бросится въ горы и Дунсдалю съ гостями придется прохать по маленькому Кайбурскому мостику. Да, положительно, лисица бжитъ туда, да… недурная идея… она знаетъ, что вокругъ мостика черезъ трещину ростутъ такіе густые кусты, что сами собаки не въ состояніи будутъ преслдовать ее тамъ.

Въ это время Недъ шепнулъ на ухо Мильсу:

— Можно было бы устроить славную штуку.

— Какую?

— Перепилить балки, поддерживающія мостъ.

Мильсъ подумалъ и покачалъ головой.

— Къ чему? сказалъ онъ. Если мы подпилимъ балки, то въ пропасть упадетъ тотъ, кто первый войдетъ на мостикъ, а первый скачущій за собаками — Дикъ Картеръ, другіе, увидя предъ собою открывшуюся пропасть, остановятся… Я не дамъ ни гроша, чтобы спасти Картера, онъ англичанинъ… но, повторяю теб, Недъ, что умретъ онъ, а не проклятый Дунсдаль.

— Да, это правда, сказалъ Недъ. Не будемъ говорить объ этомъ.

И, оставивъ остальныхъ, двое сообщниковъ спустились съ горы.

Въ конц октября дни уже коротки и въ пять часовъ почти совсмъ темно. Было уже довольно поздно и если лисица не была настигнута, то охот приходилось бросить ее. Что предвидлъ нищій Мильсъ, то и случилось: животное, подбжавъ къ подножію горы, вмсто того, чтобы бжать вдоль ея, храбро бросилось между скалъ. Она была сильно утомлена, бжала высуня языкъ и ея пушистый хвостъ волочился по земл. Это было послднее ея усиліе: еще нсколько секундъ и собаки должны были догнать ее, если только ей не удастся заставить ихъ потерять свой слдъ. Очевидно, она уже давно ршилась, такъ какъ нисколько не колеблясь вбжала въ скалы и исчезла, повернувъ противъ втра.

Когда собаки вбжали въ скалы, он остановились, потерявъ слдъ. Въ это время на мостик чрезъ пропасть стояла женщина и, наклонивъ голову, глядла на охоту. Эта женщина была Люси Бринъ. Она шла изъ графства Коркъ, куда отецъ посылалъ ее утромъ.

Она только что замтила охоту,— такъ какъ гора составляла часть имнія Дунсдаля, то никто кром графа не могъ охотиться на ней. Къ тому же у Люси было острое зрніе и она, не смотря на наступившую темноту, увидла хавшаго впереди охотниковъ самаго графа на Айстон.

Физіономія молодой двушки выразила ненависть.

— Графиня, безъ сомннія, вмст съ ними, прошептала она, однако, я ее не вижу.

И она продолжала смотрть.

— Они дутъ сюда… они будутъ здсь чрезъ нсколько минутъ, подумала она, удаляясь.

Но вмсто того, чтобы перейдти черезъ мостикъ и продолжать свой путь въ Фарней, она вернулась обратно и пошла по тропинк, которая вела въ ту часть горы, гд поселились изгнанные фермеры.

Прежде чмъ удалиться она посмотрла еще разъ въ долину, гд скакала толпа охотниковъ, а вдали въ небольшомъ разстояніи отъ нихъ тихой рысью хала графиня.

Она была слишкомъ далеко, чтобы ее можно было узнать, только втеръ разввалъ ея амазонку.

— Это она, я убждена, что это она, прошептала Люси. Горе ей! горе ей!.. Она будетъ здсь черезъ нсколько минутъ… Охота продетъ черезъ мостикъ, думала Люси. Графиня продетъ посл… много времени спустя посл другихъ… и она будетъ одна… никто не поможетъ ей…

Затмъ, какъ будто бы у нея мелькнула въ голов ужасная мысль, она прибавила почти вслухъ:

— Нтъ, это ужасно… нтъ… нтъ, никогда!

Она сдлала нсколько шаговъ по направленію къ мостику, желая продолжать путь въ Фарней, но остановилась, будучи не въ состояніи идти дале.

— Я безумно люблю его, шептала она, а онъ любимъ ею… довольно страдать… довольно мучиться… я хочу отмстить за себя.

И она убжала.

Нсколько минутъ спустя она была въ долин изгнанныхъ фермеровъ.

Войдя въ хижину, дверь которой была открыта, а внутри никого не было, она чрезъ мгновеніе вышла оттуда съ топоромъ. Крестьянинъ, жившій въ этой хижин, безъ сомннія, отправился въ Коркъ просить милостыню.

Выйдя изъ хижины, Люси пошла по прежней дорог. Дойдя до мостика черезъ пропасть, она спряталась за скалами и стала ждать.

Измученная лисица пробжала мимо нея, высунувъ языкъ и исчезла по другую сторону, въ кустахъ. Черезъ нсколько мгновеній она увидла собакъ, за которыми слдовалъ Дикъ Картеръ, затмъ Дунсдаль на Айстон, затмъ охотники одинъ за однимъ на довольно большомъ разстояніи прохали передъ ней.

Охота была утомительная и не. вс были такъ неутомимы какъ графъ Гарри. Наконецъ прохали вс.

Тогда Люси Бринъ вышла изъ своего убжища.

Вдали графиня Елена медленно подвигалась впередъ. Она была одна.

— Я еще успю, сказала Люси и, поспшно нодбжавъ къ мостику, спустилась внизъ по осколкамъ скалъ, придерживаясь руками.

Пробравшись подъ мостъ, она прислушалась послдній разъ, не детъ ли какой нибудь запоздалый охотникъ, и стиснувъ зубы, съ холоднымъ потомъ на лбу, стала рубить балки, поддерживавшія мостикъ. Въ продолженіи четверти часа ударъ слдовалъ за ударомъ.

— А! сказала она наконецъ, я не въ состояніи работать боле.

Руки у нея затекли, она даже не имла силы поднять топоръ. Тогда движеніемъ ноги она столкнула его въ пропасть, глубина которой была такъ велика, что топоръ на половин дороги отрубилъ толстую втку сосны и, наконецъ, съ громкимъ стукомъ упалъ на дно.

Люси Бринъ вздрогнула.

— Это ужасно! ужасно… говорила она себ, сжимая руками лобъ, покрытый потомъ и молча глядя на свое дло: дв балки были перерублены и съ одной стороны мостъ поддерживался только полусгнившими досками, которыя не должны были устоять подъ малйшей тяжестью.

Люси съ трудомъ поднялась, цпляясь за втви кустовъ, выросшихъ между камней.

Поднявшись на верхъ, она упала полумертвая отъ усталости и, кое-какъ, на колняхъ, доползла за кучу камней, за которыми уже пряталась одинъ разъ.

По другую сторону мостика, напротивъ молодой двушки, двое мужчинъ осторожно раздвинули втви и глядли на нее. Злая радость выражалась на ихъ лицахъ. Это были Недъ Гримсъ и желтый Мильсъ.

— Славная двушка! шепнулъ Недъ на ухо нищему. Кто могъ бы это подозрвать!

— Конечно, никто, отвчалъ Мильсъ.

— Она сдлала наше дло… тмъ лучше…

Мильсъ задумался и наконецъ сказалъ:

— Да, она славная двушка… хорошая ирландка. Мы хорошо сдлали, что тогда не сердились на нее за ея приключеніе… Но на кого она сегодня мтитъ? Это не можетъ быть Дунсдаль — вотъ ужъ полчаса, какъ онъ не подвергается никакой опасности. Можетъ быть Робертъ Трайноръ… въ такомъ случа она должна знать, что Робертъ отправился сегодня въ Коркъ и долженъ возвратиться вечеромъ… Она значніъ знаетъ, что онъ будетъ здсь черезъ нсколько минутъ.

— Да, Мильсъ, если только она не ненавидитъ графиню…

— Можетъ быть, подождемъ.

Они снова наклонились и втви скрыли ихъ.

Между тмъ стало почти совсмъ темно, въ долин поднимался тонкій туманъ и издали слабо доносился собачій лай. Какъ вдругъ, въ ночномъ молчаніи, послышались быстрые шаги по каменистой тропинк.

— Идущій сюда, сказалъ Недъ, не подозрваетъ, что его смерть такъ близка.

— Недурно было бы предупредить его, сказалъ Мильсъ, если этотъ человкъ хорошій ирландецъ.

Люси Бринъ также услышала шаги. Она вдругъ вскочила и при послднемъ свт сумерекъ увидла высокую фигуру Роберта Трайнора.

Только нсколько шаговъ отдляли его отъ моста, онъ спокойно прошелъ ихъ.

Люси увидла его и ея ужасъ былъ такъ великъ, что она стояла на колняхъ, протянувъ къ нему руки, какъ бы желая остановить его и не въ состояніи была произнести ни слова.

Робертъ продолжалъ подвигаться и уже поставилъ ногу на мостъ.

Широко раскрывъ глаза, Люси сдлала послднее усиліе и крикнула:

— Робертъ! Робертъ! Но это былъ не крикъ, а скоре вздохъ и Робертъ не могъ слышать его. Онъ былъ уже на средин моста. Сгнившія доски не обрушились подъ нимъ, тмъ не мене мостъ слегка зашатался. Было очевидно, что онъ не выдержитъ тяжести двоихъ людей поэтому опасность, угрожавшая графин, которая хала верхомъ, была ужасна.

Дойдя до другого конца мостика, Робертъ испыталъ какъ бы смутное предчувствіе опасности, которой онъ подвергался. Поставивъ одну ногу на землю, онъ другой ногой сильно ударилъ по мосту, чтобы испытать его крпость. Но съ той стороны, на которой онъ стоялъ, балки не были перерублены и мостъ устоялъ.

Робертъ пошелъ дальше. Когда онъ проходилъ мимо кустовъ, Недъ Гримсъ осторожно зарядилъ ружье.

— Мильсъ, сказалъ онъ, что если мы покончимъ съ нимъ сейчасъ?

— Это невозможно… Люси Бринъ увидитъ.

— Она не успетъ намъ помшать.

— Да, но это будетъ свидтель, мы незнаемъ, можно ли на нее положиться.

Недъ Гримсъ разрядилъ ружье, къ тому же Робертъ уже отошелъ слишкомъ далеко.

— Съ вашими колебаніями, Мильсъ, проворчалъ онъ, намъ ничего не добиться, я кончу тмъ, что стану дйствовать одинъ.

— Я не колеблюсь, Недъ, я только остороженъ.

Люси Бринъ видла, какъ Робертъ перешелъ черезъ мостъ. Невозможно описать, какія муки испытала она въ теченіе одной минуты, въ которую онъ подвергался смертельной опасности.

— Боже мой! Боже мой! шептала она, я чувствовала, что умираю… еще минута и я была бы мертва.

Между тмъ графиня Елена, видя, что темнота все увеличивается, подняла лошадь въ галопъ и собиралась уже въхать на мостикъ.

Люси ждала ее — да, это она, дйствительно она — а съ другой стороны мостика Недъ Гримсъ говорилъ желтому Мильсу:

— Жен проклятаго графа придется проститься съ жизнью.

Елена подвигалась впередъ, видя себя одну въ горахъ, окруженную темнотою, она испугалась и уже раскаивалась, что не слдовала за охотой ближе.

— Собакъ уже не слышно, прошептала она, охота, вроятно, возвращается въ Дунсдаль и, не видя меня, начнутъ безпокоиться. Къ счастью, думала она, я знаю дорогу и не могу заблудиться.

И воспоминаніе объ ужасной ночи, проведенной ею въ горахъ, заставило ее вздрогнуть.

Вдругъ лошадь бросилась въ сторону, такъ что графиня чуть не упала съ сдла и увидала передъ собою блдную женщину, которую сейчасъ же узнала.

— Люси Бринъ! вскричала она.

— Да, это я, сказала молодая двушка. Я узнала васъ издали и пришла… пришла просить васъ не принимать боле Роберта Трайнора… вы не можете любить его… такая знатная дама, какъ вы, не можете унижаться, любя крестьянина. Безъ сомннія, вы искали въ этой любви только разсянія… васъ забавляло возбуждать сильную страсть и можетъ быть вы предвидли, что настанетъ день, когда вамъ надо будетъ воспользоваться его преданностью, чтобы спасти вашего мужа отъ тхъ ловушекъ, которыя ему разставлены… но, повторяю вамъ,— вы его не любите и не можете любить.

— Оправьтесь, дитя мое! сказала графиня, гнвъ заставляетъ васъ терять голову. Мн васъ жаль и я понимаю, какъ вы должны страдать, но вы жестоки… Посл того, что произошло въ развалинахъ два мсяца тому назадъ, можете ли вы сказать, что моя любовь есть только развлеченіе знатной дамы?

— Да, это правда, вы показали, что любите Роберта, я не права… но у вашей чести такъ много удовольствій… Разв вы не окружены почестями?.. разв вашъ мужъ не любитъ васъ?.. вс вами восхищаются и льстятъ вамъ… вы скоро утшитесь, не видя Роберта. Вы богаты и, благодаря этому богатству, всякое развлеченіе вамъ доступно.

— Придите въ себя, Люси.

— У меня же есть только одно счастье — любовь Роберта… оставьте его мн… не лишайте меня надежды,— такъ какъ я еще надюсь,— что, хотя вы красиве меня, онъ все-таки вернется ко мн, если вы его бросите… Нсколько времени онъ можетъ быть будетъ жить воспоминаніемъ о васъ, но я съумю выказать ему такую преданность и вниманіе, что онъ будетъ ими тронутъ… я убждена… и можетъ быть кончитъ тмъ, что забудетъ васъ… и будетъ глядть какъ на сонъ на ту страсть, которую питалъ къ вамъ… Прошу васъ, оставьте его мн… Но не торжествуйте, видя, какъ я унижаюсь передъ вами, такъ какъ повторяю вамъ, если вы меня не послушаетесь — вы будете наказаны… и можетъ быть скоро…

— Вы мн угрожаете?

— Нтъ, я только предупреждаю васъ.

— Прощайте, Люси.

Испуганная двушка ломала себ руки.

— Нтъ, нтъ, вы не можете мн отказать… неужели вы такъ дорожите любовью крестьянина!.. Я вамъ не угрожала… нтъ, я только умоляла васъ…

И такъ какъ графиня ударила лошадь хлыстомъ, Люси бросилась передъ нею.

— Остановитесь! Я не хочу… не хочу…

— Пропустите меня, Люси. Я васъ сожалю и люблю. Если когда нибудь я вамъ понадоблюсь, обратитесь ко мн не колеблясь, я всегда готова быть вамъ полезной, не забудьте этого, Люси.

— Мн не нужна ваша привязанность… я васъ ненавижу…

— Вы пугаете лошадь. Съ вами можетъ случиться несчастіе. Отойдите.

— Вы отказываетесь… вы меня не слушаете…

— Дайте мн хать, ночь уже совсмъ наступила.

Люси колебалась. Взглядъ ея инстинктивно перенесся на мостикъ, она вздрогнула и закрыла глаза… Затмъ вдругъ, задыхающимся голосомъ, сказала:

— Пожалуй… позжайте, но я буду отомщена.

Она опустилась на краю дороги, тогда какъ Рори О’Моръ поскакала въ галопъ.

Почти въ то же мгновеніе Люси поднялась на колни, вздрагивая отъ ужаса. Вдругъ она вскочила, взмахнула руками, какъ бы желая оттолкнуть ужасное видніе, и безъ чувствъ упала на землю.

Громкій крикъ, заглушившій роковой трескъ обрушивающагося моста, ‘ко мн!’ раздался въ пространств. Затмъ уже немного глуше изъ пропасти раздался другой крикъ: ‘Боже, сжалься надо мной!’ Это было все — изъ глубины Кайбурскаго ущелья никогда не долетало никакого шума, тутъ было какъ бы спокойствіе и вчное молчаніе громадной могилы…

Недъ Гримсъ и Желтый Мильсъ осторожно поднялись изъ кустовъ. Они оба были блдны и дрожали всмъ тломъ.

— Все равно… прошепталъ нищій, но чтобы убить женщину — нужна женщина… я понимаю, что у мужчины не хватаетъ на это мужества.

И они удались по направленію къ Фарнею.

Въ эту минуту охота кончалась. Старый Нильсонъ снова первый нагналъ лисицу и схватилъ ее за заднюю ногу. Растерзанное животное лежало на трав, а собаки лежали вокругъ нея.

Дикъ Картеръ указалъ Дунсдалю на лисицу.

— Она великолпна, сказалъ графъ.

Конецъ 1-й части.

Часть вторая.
Тайна хорошенькой двушки.

ГЛАВА I.

Когда вс охотники собрались, то отсутствіе графини Елены было замчено. Но такъ какъ она цлый день не выражала особеннаго увлеченія охотой и слдила за нею издали, то сначала никто не безпокоился. Прошелъ однако часъ, егеря были посланы къ подножію горы и стали звуками роговъ подавать сигналъ графин на тотъ случай, если бы она заблудилась, но все было напрасно. Съ этой минуты стало очевидно, что какое нибудь приключеніе замедлило возвращеніе молодой женщины, если только ей не пришло въ голову, вмсто того, чтобы хать черезъ горы, повернуть обратно и вернуться въ Дунсдаль по долин. Въ такомъ случа ей приходилось сдлать довольно большой кругъ и ея запозданіе было понятно.

Графъ отправилъ егерей съ приказаніемъ прохать по той дорог обратно, по которой они пріхали, а самъ съ гостями отправился въ замокъ, но егеря возвратились, не принеся никакихъ извстій.

Тогда Дунсдаль отправился къ горамъ, въ сопровожденіи нсколькихъ гостей. Вдругъ они услышали вдали громкій стукъ лошадиныхъ копытъ. Вс остановились, это скакалъ Дикъ Картеръ, онъ былъ сильно испуганъ и прерывающимся голосомъ сказалъ:

— Большое несчастіе случилось съ вашей честью.

— Что такое? спросилъ графъ.

— Кайбурскій мостикъ обрушился… когда я съ егерями подскакалъ къ нему въ галопъ, мы чуть не упали въ пропасть… лошади сами остановились, иначе насъ не было бы теперь въ живыхъ.

— А графиня?..

— Ея сіятельство, увы, должно быть, погибла. Рори О’Моръ очень капризенъ… безъ сомннія, онъ понесъ и ея сіятельство лежитъ теперь на дн пропасти.

— Вмсто того, чтобы жаловаться, вамъ надо было скорй спуститься въ Кайбуръ… Графиня можетъ быть еще жива… можетъ быть мы еще успемъ ее спасти.

— Я приказалъ это сдлать егерямъ, но для этого нужно сдлать большой обходъ…

— Ну, такъ что же!

— Я уже доложилъ вашей свтлости, что егеря отправились, но я не знаю, что произошло съ тхъ поръ. Я поспшилъ предупредить ваше сіятельство.

Всадники сошли съ лошадей и послдовали за Дикомъ Картеромъ, указывавшимъ дорогу. Они обходили гору у подножія и, пройдя нсколько сотъ метровъ, столкнулись лицомъ къ лицу съ егерями, которые несли тло графини на носилкахъ, наскоро сдланныхъ изъ втвей.

Падая въ пропасть, молодая женщина разбилась о камни и ея прелестное лицо было такъ обезображено, до такой степени забрызгано грязью и кровью, что было неузнаваемо.

Графъ невольно вздрогнулъ и на мгновеніе забылъ ненависть, раздлявшую ихъ въ послднее время и помнилъ только о той безграничной любви, которую чувствовалъ къ ней во время ихъ свадьбы.

Мрачное шествіе направилось къ замку.

Въ слдующіе дни вс гости графа разъхались, отдавъ послдній долгъ графин. И Дунсдаль снова остался въ одиночеств, которое посл катастрофы стало еще полне.

Извстіе о смерти графини съ быстротою молніи разнеслось повсюду. Т, которые говорили объ этомъ роковомъ извстіи, таинственно прибавляли:

— Она упала въ Кайбуръ съ высоты боле двухъ сотъ метровъ… мостъ обрушился подъ нею. Одни говорятъ, что это мщеніе фермеровъ, другіе — что это несчастіе, въ которомъ люди невинны.

Робертъ Трайноръ, нашедшій себ работу въ графств Коркъ, былъ въ отсутствіи уже два дня. Фермеръ Бринъ, видя его проходящимъ мимо своей двери, когда онъ возвращался, позвалъ его къ себ и сообщилъ ему о случившемся.

— Эй, Робертъ Трайноръ, подите сюда!

— Что вамъ угодно, Бринъ? съ удивленіемъ спросилъ молодой человкъ, такъ какъ Бринъ сердился на него съ тхъ поръ, какъ онъ отказался отъ руки Люси.

— Я хочу, сообщить вамъ новость.

Робертъ съ удивленіемъ доглядлъ на него.

Бринъ былъ не золъ и, кром того, держась вдали отъ заговорщиковъ, онъ не зналъ, что Робертъ былъ любовникомъ жены Дунсдаля. Поэтому онъ самымъ невиннымъ тономъ сказалъ:

— Вы меня спрашиваете… какую новость! Откуда же вы такое? Повсюду только и говорятъ, что объ этомъ.

— О чемъ это, Бринъ?

— Графиня Елена убилась.

Робертъ или не слышалъ, или не понялъ,

— Извините, Бринъ, повторите, пожалуйста, что вы сказали, прошепталъ онъ.

Тогда фермеръ, довольный, что его разспрашиваютъ, подробно разсказалъ все, что зналъ, сопровождая свой разсказъ комментаріями, въ которыхъ слышалось то состраданіе къ несчастію, случившемуся съ молодой женщиной, которая никогда не была жестока къ своимъ фермерамъ, то ненависть ко всему, что носило англійское имя.

— Да, говорилъ онъ, это ужасная катастрофа…. мщеніе Божіе обрушилось на графиню. Чтожъ посл этого будетъ съ проклятымъ Дунсдалемъ! Какое ужасное наказаніе постигнетъ его? Несчастная покойница была не виновата въ жестокостяхъ своего мужа… Но что съ вами, Трайноръ? какъ вы поблднли… вы дрожите… что съ вами, мой милый?

Молодой человкъ съ трудомъ держался на ногахъ.

Съ первыхъ словъ фермера онъ вообразилъ, будто тотъ ошибается, но по мр того, какъ тотъ продолжалъ свой разсказъ, онъ долженъ былъ убдиться въ ужасной истин.

— Елена! Елена! прошепталъ онъ и безъ чувствъ упалъ на землю.

Испуганный Бринъ, не понимая причины этой неожиданной слабости, бросился къ нему на помощь. Одно мгновеніе онъ считалъ его мертвымъ. Тогда онъ началъ звать изо всхъ силъ:

— Люси, поди сюда, Люси!

Молодая двушка издали замтила разговоръ отца и Трайнора, но не хотла показываться. Она хорошо угадывала, видя спокойствіе Роберта, что онъ еще не знаетъ о смерти графини, она угадала также, что отецъ разсказываетъ ему объ этомъ и съ ужасомъ шептала:

— Нтъ сомннія, Трайноръ сейчасъ же догадается, что это не случайность и можетъ быть станетъ подозрвать, что это я убила его любовницу.

Но увидя, что Робертъ упалъ на землю и услыша зовъ отца, она подбжала къ нимъ.

— Боже мой! сказала она, что вы ему сдлали, отецъ?

— Право не знаю, отвчалъ фермеръ, очень обезпокоенный положеніемъ, въ которомъ видлъ Роберта и страннымъ волненіемъ дочери. Я разсказалъ ему о смерти графини и онъ упалъ въ обморокъ… Странный малый. Я никогда бы не подумалъ, что у него такіе слабые нервы.

Люси, стоя на колняхъ около Роберта, сама казалась близкой къ обмороку.

— А ты, Люси, что съ тобою?.. Впрочемъ, вотъ ужь два или три дня, какъ у тебя странный видъ… Нечего сказать, хорошее занятіе умирать съ горя оттого, что самый бдный изъ всхъ фарнейскихъ фермеровъ не любитъ тебя! Помоги мн перенести его въ хижину, мы созовемъ крестьянъ — его пріятелей и они помогутъ ему дойти въ горы. Бери его подъ руку, Люси, мы не можемъ оставить его провести ночь на дорог.

Люси хотла сдлать, что ей говорилъ отецъ, но силы измнили ей и она два раза чуть не уронила Роберта.

— Да что съ тобою, Люси? повторилъ Бринъ.

Тогда онъ одинъ потащилъ молодаго человка въ домъ, положилъ тамъ на постель и сталъ брызгать ему водою въ лицо, чтобы привести его въ себя. Но вс усилія были напрасны и Бринъ началъ сильно безпокоиться.

Люси, наклонившись надъ молодымъ человкомъ, глядла на него сверкающими отъ лихорадки глазами и съ трудомъ дышала.

— Ну, прошепталъ фермеръ, такъ какъ мы не можемъ вывести его изъ летаргіи, то нужно сходить за докторомъ Джэмсомъ. Бги, Люси, приведи его скорй.

Молодая двушка, шатаясь, вышла. Крупныя капли пота выступили у нея на лбу. Очутившись на чистомъ воздух, она вздохнула свободне и побжала къ деревн.

Къ счастію, старый Джэмсъ Вортъ былъ дома. Онъ только что вернулся посл обхода больныхъ, снялъ штиблеты и, сидя у огня, ждалъ, когда жена подастъ ему пость. Когда Люси объяснила ему въ чемъ дло, добрякъ снова надлъ штиблеты, и, не слушая возраженій жены, кричавшей ему вслдъ, что ужинъ испортится, отправился къ Брину.

Трайноръ по прежнему лежалъ на постели, неподвижный какъ трупъ. Сверкающіе глаза Люси съ безпокойствомъ устремились на доктора. Послдній сдлалъ гримасу и сказалъ:

— Не знаю, поправится ли онъ.

Услыша эти слова, Люси подумала, что смерть Роберта неизбжна и видла себя навсегда разлученной съ тмъ, кого любила… разлученной по своей вин.

— Это я убила его, шептала она, качая головой и плача.

Въ то время какъ докторъ ухаживалъ за больнымъ, Бринъ говорилъ дочери:

— Полно, Люси, не огорчайся, докторъ не говоритъ, чтобы Робертъ умеръ, онъ только еще не можетъ угадать, какая болзнь будетъ послдствіемъ этого страннаго обморока.

Тогда про себя онъ прибавлялъ:

— Если Робертъ умретъ, Люси способна броситься въ озеро, чтобы не пережить его. Нтъ хуже съумасшедшихъ, какъ влюбленныя двушки и хотя бы она была любима взаимно!

Робертъ подалъ первые признаки жизни только на другой день утромъ. Докторъ провелъ всю ночь у его изголовья.

Бринъ спалъ на связк соломы, а Люси совсмъ не ложилась.

Придя въ себя, молодой человкъ поднялся на рукахъ, поглядлъ на окружавшихъ, сказалъ два или три непонятныхъ слова и снова погрузился въ летаргическую неподвижность.

— Воспаленіе въ мозгу, сказалъ докторъ, этого я и боялся. У несчастнаго страшная лихорадка, скоро начнется бредъ.

Затмъ, повернувшись къ Брину, онъ прибавилъ:

— Ему придется пролежать въ постели мсяца два, если только онъ не умретъ черезъ недлю. За нимъ придется ухаживать каждую минуту,— кто возьметъ это на себя?

— Положительно не знаю, сказалъ фермеръ, это не мое дло, господинъ докторъ… я прикажу отнести его къ нему… онъ устроится тамъ, какъ можетъ… это не мое дло.

— Къ нему! сказала Люси, вставая и вытирая глаза, это невозможно, отецъ.

— Почему это?

— Потому что вы очень хорошо знаете, что онъ теперь одинъ.— Его отецъ и мать умерли, за нимъ некому будетъ ухаживать.

— Это не моя вина.

— Нтъ, отецъ, это невозможно. У Трайнора есть враги и враги многочисленные, которые желаютъ его смерти,— Макъ-Доль сказалъ мн это,— Недъ Гримсъ и Желтый Мильсъ поклялись погубить его и имъ легко будетъ сдлать это, если они найдутъ больного Роберта въ его хижин въ горахъ, неспособнаго даже поднять палку. Впрочемъ, ни Мильсу, ни Неду даже не придется убивать его — болзнь возьметъ это на себя, когда холодный зимній втеръ будетъ свободно дуть вокругъ его холоднаго очага.

— Вы добрая двушка, Люси, сказалъ Джэмсъ Вортъ, и говорите правду, оставить этого молодого человка безъ ухода — это все равно, что убить его, — даже послднее было бы гуманне.

— Не онъ первый умретъ отъ лихорадки… испаренія Клоганскаго болота убили многихъ… Я ничего не могу для него сдлать. Неужели вы разсчитывали, что я оставлю его у себя?

— Однако, это необходимо, отецъ, сказала Люси.

— Никогда! Онъ принесъ бы мн несчастіе.

— Если вы прогоните Роберта, я послдую за нимъ всюду, куда бы онъ ни пошелъ.

— Ты дурная дочь, Люси, и даже не имешь гордости, если любишь человка, который не любитъ тебя.

Люси опустила голову и слезы снова полились у нея изъ глазъ.

— Позвольте мн ухаживать за Трайноромъ у васъ, отецъ, сказала она сквозь рыданія. Но если вы его прогоните, то я ршилась сдлать то, что сказала.

Бринъ казалось былъ очень недоволенъ, но онъ зналъ свою дочь, зналъ, что она никогда не измнитъ ршенія. Еще нсколько мгновеній онъ колебался, затмъ пожалъ плечами.

— Пожалуй, сказалъ онъ, но повторяю теб, Люси, съ Робертомъ Трайноромъ войдетъ въ нашъ домъ несчастіе.

Въ слдующіе дни Робертъ только изрдка приходилъ въ себя, остальное время лежалъ неподвижно, какъ трупъ. Лихорадка продолжалась, по временамъ приходили припадки бреда, въ которыхъ больной вскакивалъ съ постели, хотлъ уйти и изъ всхъ силъ выбивался изъ рукъ Люси и Брина.

Только на восьмой день Джэмсъ Вортъ объявилъ наконецъ, что опасный кризисъ прошелъ.

— Выздоровленіе будетъ подвигаться медленно, сказалъ онъ, и Трайноръ долго еще будетъ слабъ. Ему необходимъ тщательный уходъ. Будьте осторожны, Люси, и главное дло удаляйте отъ него малйшее волненіе — это можетъ быть для него роковымъ.

Молодая двушка ухаживала за больнымъ съ материнской нжностью. Она тихо ходила около постели, избгая малйшаго шума, когда онъ отдыхалъ.

Хотя, по словамъ доктора, Трайнору было гораздо лучше, тмъ не мене онъ еще не пришелъ въ себя, онъ не узнавалъ ни доктора, ни Люси, ни фермера.

Тотъ день, когда сознаніе вернулось къ нему, онъ былъ вдвоемъ съ Люси. Широко раскрывъ глаза, онъ глядлъ то на молодую двушку, то на окружавшіе предметы, которые вс для него были незнакомы. Наконецъ взглядъ его встртился со взглядомъ Люси и остановился.

Молодая двушка дрожала при ужасномъ воспоминаніи о Кайбурскомъ мост.

— Онъ угадаетъ, что это сдлала я, думала она. Онъ сейчасъ же пойметъ по моему молчанію, какую ужасную тайну скрываю я отъ него.

— Люси, прошепталъ больной.

Его слабый голосъ заставилъ ее вздрогнуть.

— Онъ узналъ меня!

— Люси, повторилъ Робертъ, стараясь собраться съ мыслями и между тмъ понимая, что въ его существованіи есть проблъ въ нсколько дней, котораго онъ не можетъ ничмъ наполнить, онъ силился связать прерванную нить воспоминаній.

Люси, готовая упасть въ обморокъ, собрала вс силы чтобъ улыбнуться, и тихо сказала:

— Да, это я, будете покойны, я забочусь о васъ, вы ни въ чемъ не будете чувствовать недостатка… вы у моего отца.

— Что же такое случилось?

— Вы были очень больны… докторъ думалъ, что вы умрете, и мы только съ трудомъ могли спасти васъ… лихорадка и бредъ терзали васъ.

— Боленъ… лихорадка… бредъ… прошепталъ молодой человкъ, какъ будто что-то припоминая. Но почему же я здсь?

— Потому что если бы васъ оставили въ горахъ въ такую холодную погоду, вы бы умерли.

Вдругъ память вернулась къ нему.

— О! прошепталъ онъ съ отчаяніемъ, Кайбурскій мостикъ… Елена… Елена…

И онъ снова лишился чувствъ.

Обезумвшая отъ горя Люси упала на колни.

— Боже мой! Боже мой, дай ему жить!.. возьми мою жизнь, такъ какъ я виновна, но помилуй его!

Между тмъ молодой человкъ снова пришелъ въ себя, тихо протянулъ руку Люси и сказалъ:

— Благодарю, благодарю! но увы! лучше бы вы дали мн умереть. Вы добры… ваше сердце не помнитъ зла… благодарю, Люси… благодарю вашего отца, который, зная, что вы страдаете изъ-за меня, тмъ не мене не сердится на меня… За это я буду помнить о васъ всю жизнь… но я не хочу оставаться у васъ доле. Я чувствую себя сильнымъ… я отправлюсь въ горы… Не безпокойтесь, Люси — для меня нтъ никакой опасности… я могу встать…

— Нтъ, Робертъ, вы ошибаетесь, вы еще очень слабы и попрежнему серьезно больны… лежите въ постели. Если бы вы захотли встать, вы не могли бы удержаться на ногахъ, а малйшая усталость, по словамъ доктора, только продолжитъ вашу болзнь.

Онъ ее не слушалъ и хотлъ встать, но только застоналъ и снова упалъ на постель.

— Вы видите,— сказала она — я не солгала.

Нсколько минутъ онъ лежалъ молча и не шевелился, затмъ вдругъ спросилъ Люси:

— Правда-ли, что сказалъ вашъ отецъ, правда-ли что графиня умерла такой ужасной смертью?

— Это правда, Робертъ, едва слышно прошептала она.

— А вы, Люси, не подозрваете-ли вы преступленія? Думаете-ли вы, что дйствительно мостикъ обрушился безъ помощи преступной руки?

Люси была ни жива, ни мертва, сердце у ней перестало биться, тмъ не мене она имла силы сказать:

— Да, Робертъ, я думаю, что это только случай.

И такъ какъ онъ молчалъ, то по его раздраженному взгляду, по нахмуреннымъ бровямъ, она угадала, что въ душу его вкралось подозрніе.

Ей нужна была вся ея энергія, чтобы не выдать себя и спросить спокойнымъ голосомъ:

— Что же такое вы подозрваете, Робертъ?

— Если бы у меня было достаточно силъ, то я пошелъ бы въ Кайбуръ и, осмотрвъ балки, убдился бы обрушились ли он подъ тяжестью лошади или были подпилены до прозда Елены.

Память все боле возвращалась къ нему.

— Теперь я припоминаю, сказалъ онъ, въ этотъ самый вечеръ я прошелъ по мосту и предчувствовалъ опасность, мостъ дрожалъ у меня подъ ногами… можетъ быть одного усилія было бы достаточно, чтобы онъ обрушился и я спасъ бы Елену… но Богъ не хотлъ этого. Однако, утромъ я проходилъ по этому самому мостику и ничего не замтилъ… Что же такое произошло въ этотъ промежутокъ?

Онъ задумался. Люси, не спускавшая съ него глазъ, не ршалась спрашивать его.

— Я хочу видть Джоэ! вдругъ сказалъ Робертъ. Люси, будьте такъ добры, дайте знать Макъ-Долю, что я имю въ немъ надобность.

Молодая двушка отправилась въ горы и полчаса спустя вернулась съ Макъ-Долемъ.

— Что теб надо отъ меня, Робертъ? спросилъ онъ.

— Джоэ, ступай къ Кайбурскому мостику, осмотри балки и скажи мн, былъ ли это случай или преступленіе. Если было преступленіе — я найду убійцу и, да буду я проклятъ, если не отомщу за Елену!

Люси съ волненіемъ глядла на Джоэ. Послдній отвчалъ:

— Теперь ужъ поздно, Робертъ.

— Почему? Что ты хочешь сказать?

— Вчера я былъ у Кайбурскаго ущелья, рабочіе длали новый мостикъ, обрушившіяся балки унесены и сожжены,— ты знаешь, что въ горахъ мало лсу, а первые холода были въ ныншнемъ году очень сильны..

— Хорошо, съ отчаяніемъ сказалъ Робертъ, я только объ этомъ и хотлъ просить тебя, теперь я вижу, что мн никогда не узнать, было ли преступленіе или нтъ.

Съ этого времени Трайноръ не длалъ другихъ попытокъ узнать истину, но въ теченіе нсколькихъ дней былъ погруженъ въ глубокое отчаяніе. Онъ позволялъ Люси ухаживать за нимъ, не обращаясь къ ней ни съ однимъ словомъ, онъ по цлымъ часамъ лежалъ, не открывая глазъ, а между тмъ онъ не спалъ, въ его возбужденномъ мозгу проходили вс обстоятельства смерти графини, онъ не зналъ ихъ, но его воображеніе создавало ихъ и заставляло его постоянно переживать это тяжелое и ужасное зрлище.

Люси понимала это, но немного успокоенная тмъ, что слышала отъ Макъ-Доля, она не боялась боле, что ея тайна сдлается извстной Роберту, она перестала вздрагивать при одной мысли о его гнв и мщеніи, если бы онъ когда нибудь узналъ о ея преступленіи. Теперь она мучилась не отъ страха, но отъ угрызеній совсти, которыя наполняли ея сны страшными кошмарами.

Съ рокового вечера смерти графини, Люси страшно похудла, постоянная лихорадка покрывала ея щеки болзненной краской и заставляла сверкать глаза неестественнымъ блескомъ. Она не отходила отъ постели Роберта, внимательно слдя за малйшими капризами больного.

Чувствуя смерть въ сердц, она всегда была весела и улыбалась. Ей казалось, что своей преданностью къ Роберту она выкупитъ преступленіе, совершенное въ припадк ревности, она разсчитывала посвятить всю свою жизнь Роберту, надясь, что, въ старости, угрызенія совсти сдлаются мене сильны.

Но Робертъ не любилъ ее, однако, со временемъ, горе, которое онъ чувствовалъ, должно было превратиться въ печальное воспоминаніе и тогда, въ своемъ одиночеств онъ можетъ быть вспомнитъ, что Люси по прежнему любитъ его и можетъ быть не откажется вторично отъ ея преданности. Но, что если онъ откажется? Что тогда длать Люси? Неужели, дойдя до преступленія, чтобы обладать любимымъ человкомъ, она. наконецъ, откажется отъ мысли обладать имъ и утшится, выйдя замужъ за одного изъ тхъ жениховъ, которыхъ расхваливалъ ея отецъ! Одна мысль объ этомъ заставляла ее блднть.

— О! нтъ, нтъ! думала она. Я буду жить около него, это необходимо, то, что я сдлала, принуждаетъ меня поступить такимъ образомъ… Но если онъ захочетъ оставаться врнымъ памяти Елены?.. Тогда я умру и можетъ быть Богъ и графиня простятъ меня, когда узнаютъ, сколько я страдала.

Утомительныя ночи, проводимыя безъ сна, казалось, не имли вліянія на Люси, возбужденіе поддерживало ее и давало ей почти сверхъестественную силу.

Старикъ Бринъ, ворча, хотлъ заставить ее отдохнуть, но она упрямо отказывалась. Тогда онъ съ гнвомъ сжималъ кулаки и говорилъ:

— Она убьетъ себя изъ-за этого малаго!

Слыша эти слова отца, такъ гармонировавшія съ ея мыслями, Люси улыбалась.

Тогда Бринъ пожималъ плечами и замолкалъ.

Докторъ Джэмсъ Вортъ не ошибся, говоря, что выздоровленіе будетъ медленно. Только черезъ мсяцъ Робертъ могъ встать съ постели и то еще былъ такъ слабъ, что не могъ стоять на ногахъ безъ посторонней помощи.

— Не я васъ спасъ, другъ мой… говорилъ докторъ, подмигивая на краснвшую Люси. Нтъ, не я, но эта прелестная двушка.

Тогда Робертъ отвчалъ:

— Я не нуждался въ этомъ новомъ доказательств дружбы, чтобы убдиться, на сколько Люси добра и благородна.

Уходя, докторъ отводилъ фермера въ сторону.

— Вотъ свадьба на хорошей дорог! говорилъ онъ. Что вы на это скажете, Бринъ?

— Вы ровно ничего не понимаете! съ яростью возражалъ Бринъ.

Но не одна болзнь подвергала опасности жизнь Трайнора: Недъ Гримсъ и Мильсъ уже нсколько времени бродили вокругъ фермы, ища случая, когда Робертъ останется одинъ, чтобы исполнить свой ужасный планъ, но ихъ стсняло присутствіе Люси. Они знали ея энергію и были убждены, что она съ дикой смлостью будетъ защищать любимаго человка. У Брина были ружье и пистолетъ и Люси не колеблясь пустила бы ихъ въ дло и Мильсъ, не безъ основанія, говорилъ, что надо дйствовать осторожно.

Молодая двушка, не доврявшая имъ, очень скоро поняла ихъ планъ. Уже два раза она находила ихъ, возвращаясь изъ деревни, на порог своей фермы.

— Что вамъ нужно? спросила она въ первый разъ.

Негодяи переглянулись, какъ бы колеблясь, не воспользоваться ли имъ тмъ, что у Люси нтъ оружія и, бросившись на нее, привести ее въ неспособность защищать Трайнора.

Она поняла ихъ намреніе и хотла уже позвать на помощь, какъ вдругъ, услышавъ на дорог шаги приближавшихся крестьянъ, Недъ и Мильсъ удалились и Люси вошла на ферму, но съ этого времени она постоянно была на сторож.

Въ другой разъ, это было вечеромъ. Бринъ отправился утромъ въ Тайпрери, снгъ шелъ уже дня четыре или пять, дороги были въ очень дурномъ состояніи и сильный втеръ задержалъ фермера. Вдругъ въ дверь раздался громкій стукъ, разбудившій Трайнора.

— Кто вы такой? спросила Люси.

— Я несчастный нищій, у котораго нтъ ни куска хлба, я умираю отъ усталости, я не въ состояніи дойдти сегодня въ горы и умру подъ снгомъ, если вы не дадите мн мстечка у огня.

— Какъ васъ зовутъ?

Отвтъ заставилъ себя ждать, стучавшій видимо колебался и Люси принуждена была повторить вопросъ, угрожая не открыть двери.

— Желтый Мильсъ! сказалъ голосъ.

— Откройте, Люси, откройте, сказалъ Робертъ, Мильсъ мой врагъ, но несчастный кажется умираетъ отъ холода.

Люси сняла со стны двуствольное ружье отца и пошла открыть дверь, которую тщательно заперла сейчасъ же какъ только Мильсъ вошелъ.

Нищій, молча, подошелъ къ огню, не сказавъ ни слова Роберту, съ котораго не спускалъ глазъ.

Нсколько минутъ прошло такимъ образомъ.

— Мильсъ, сказала молодая двушка, вотъ бутылка виски, вотъ хлбъ, котораго хватитъ вамъ на два дня, вотъ горячій картофель и кусокъ свинины,— возьмите все это и теперь, когда вы согрлись и получили то, чего хотли, берите вашу палку и уходите.

— Зачмъ вы меня выгоняете, Люси? Отчего вы глядите на меня такъ недоврчиво? Зачмъ вы не выпускаете изъ рукъ ружья? Разв вы можете бояться отъ меня чего нибудь дурного?

— Уходите сейчасъ же, Мильсъ, я знаю, что вы сердиты на Роберта Трайнора, который не можетъ защищаться, и что Недъ Гримсъ, вашъ сообщникъ, наврно недалеко. Выслушайте, что я вамъ скажу, Мильсъ, и повторите Неду, что, при малйшей вашей попытк сдлать дурное Роберту, я, не колеблясь, убью васъ обоихъ.

Нищій всталъ и направился къ двери, бросивъ на молодую двушку и на Роберта взглядъ, полный ненависти и прошепталъ такимъ образомъ, чтобы быть слышаннымъ только Люси:

— А! моя милая, если бы мн пришло въ голову разсказать исторію Кайбурскаго мостика, такъ можетъ быть вы стали бы сговорчиве.

Люси вскрикнула и отступила, точно пораженная въ сердце смертельнымъ ударомъ.

— Боже мой! Что съ вами. Люси? сказалъ Роберт, съ трудомъ приподнимаясь и думая, что негодяй вымстилъ на ней свою злобу.

Но Люси уже успла оправиться и слегка дрожащимъ голосомъ отвчала:

— Ничего, я испугалась за васъ.

Затмъ она опустилась въ углу на табуретъ и неподвижно сидла, положивъ руки на колна. Такимъ образомъ засталъ ее вернувшійся отецъ, но онъ уже началъ привыкать къ странностямъ дочери и не обращалъ на нихъ вниманія.

Ей не пришлось ничего отвчать ему.

Робертъ, сонъ котораго былъ очень безпокоенъ, просыпался каждую минуту. Его взглядъ искалъ Люси и останавливался на ней. Въ его памяти проходили вс подробности ея любви, продолжавшейся нсколько лтъ и не уменьшавшейся, не смотря ни на что.

— Бдняжка! Какъ она прекрасна и трогательна, какая преданность, какая доброта и какое мужество? Она боле, чмъ кто либо заслуживаетъ любви и счастья.

Затмъ, въ окружавшемъ его полумрак, онъ вызывалъ образъ графини и мало-по-малу тни Елены и Люси смшивались, казались для него равны, какъ будто бы об его любви слились въ одну, какъ будто бы душа Елены перешла въ Люси и составила съ ея душой одно цлое, а въ то время, какъ онъ мечталъ такимъ образомъ,— странная вещь,— Люси, задремавшая на своемъ табурет, шептала подъ вліяніемъ кошмара:

— Елена! Елена!

ГЛАВА II.

Два мсяца спустя, Робертъ совершенно оправился. Уходя съ фермы, онъ отвелъ Люси въ сторону и, взявъ ее за. руки, сказалъ:

— Люси, вы много разъ спасали мн жизнь: въ крпости,— когда явились вырвать меня изъ рукъ заговорщиковъ, у себя дома,— когда ухаживали за мной съ такой преданностью, наконецъ, тогда, когда не дали мн пасть подъ ударами Неда Гримса и Мильса, которые, конечно, легко справились бы со мною. Я никогда не въ состояніи буду доказать вамъ мою благодарность, я желалъ бы, чтобы пришелъ день, когда я могъ бы пожертвовать для васъ этой жизнью, которою я вамъ обязанъ, я не неблагодарный и хотлъ бы, чтобы представился случай доказать вамъ это.

Она ничего не отвчала.

Когда онъ ушелъ, она была сильно огорчена. Она привыкла видть его каждый день, тяжелая усталость ночей, проводимыхъ безъ сна у его изголовья, мшала ей думать о Кайбурскомъ ущель, а теперь, когда онъ уходилъ, ей снова грозило одиночество, наполненное призракомъ графини, разбитой о скалы и страшно обезображенной.

Въ теченіе нсколькихъ мсяцевъ посл смерти Елены, спокойствіе въ Дунсдал не было нарушено ничмъ. Казалось, страхъ парализовалъ заговорщиковъ съ тхъ поръ, какъ они узнали, что тайна ихъ сборищъ находится въ рукахъ враговъ. Самъ лейтенантъ Ричардъ Торнтонъ успокоился и въ одинъ прекрасный день драгуны оставили замокъ.

— При малйшемъ волненіи я возвращусь, сказалъ Торнтонъ на прощанье.

Макъ-Доль и Робертъ отправились работать въ графство Коркъ, но Джоэ не оставилъ своихъ кровавыхъ плановъ и отъздъ драгунъ былъ для него сигналомъ новой серіи мщенія. Онъ объявилъ Трайнору, что заговорщики соберутся и направятся въ замокъ.

— Насъ будетъ пятьсотъ человкъ, говорилъ Макъ-Доль, если понадобится, даже тысяча, вс жители графства Коркъ готовы присоединиться къ намъ. Графъ умретъ, а его замокъ превратится въ кучу пепла, прежде чмъ драгуны успютъ пріхать. Я не хочу, чтобы говорили, что преступленія и жестокости проклятаго Дунсдаля остаются безнаказанными.

Робертъ, помнившій на сколько графиня чувствовала отвращеніе къ этой ужасной, подпольной борьб, напрасно старался отговорить Макъ-Доля.

Онъ былъ непоколебимъ и на вс возраженія Роберта, что такое мщеніе только ухудшаетъ участь ихъ страны и позоритъ Ирландію, говорилъ:

— Нтъ, нтъ, твои идеи возвышены, но ты знаешь, такъ же хорошо какъ и я, чіо он непрактичны. Вс подобныя попытки не имли успха по недостатку единодушія.

Когда Макъ-Доль говорилъ это, его глаза сверкали дикой радостью, а лицо казалось преображеннымъ ненавистью.

Робертъ скоро понялъ, что вс его старанія убдить Макъ-Доля будутъ напрасны, онъ пересталъ настаивать, но мало-по-малу, по мр того, какъ шло время и воспоминаніе о графин Елен начинало казаться прекраснымъ, но далекимъ сномъ, Робертъ нечувствительно снова началъ возвращаться къ идеямъ Макъ-Доля и къ организуемому имъ сопротивленію, и, въ тотъ вечеръ, когда на вершинахъ горъ зажглись сигнальные огни, онъ отправился къ Клоганскому болоту, гд Макъ-Доль назначилъ новое мсто сборищъ, такъ какъ развалины замка перестали быть безопаснымъ убжищемъ.

Въ эту ночь было ршено, что на завтра будутъ предупреждены вс окрестные фермеры, чтобы нападеніе на замокъ имло боле шансовъ успха.

Заговорщики узнали Трайнора, явившагося на сборище безъ маски, и большинство пожимало ему руку.

— Мы забываемъ все и рады васъ видть между нами.

Только нкоторые держали себя сдержанно. Что же касается до Неда Гримса и желтаго Мильса, то они не оставили своей вражды, они ршились ждать и по молчаливому соглашенію не говорили еще ни слова о Кайбурской драм, при которой присутствовали, о той тайн, которая жгла имъ губы.

Сигналы на горахъ были замчены въ замк и прислуга сейчасъ же предупредила управляющаго Туссена, замнившаго Варнера. Туссенъ, отлично знавшій ирландскіе нравы, разбудилъ Дунсдаля, который, утомленный десятичасовой охотой, крпко спалъ.

— Фермеры собираются сегодня вечеромъ, сказалъ онъ, ваше сіятельство хорошо бы сдлали, если бы приняли предосторожности, они могутъ задумать нападеніе на замокъ.

— Они никогда не посмютъ.

— Ваше сіятельство знаете противное: ирландцы смлы и терпливы какъ дикіе зври, караулящіе свою жертву.

— Но мсто ихъ сборищъ извстно…

— Поэтому я и убжденъ, что они собираются не въ развалинахъ замка. Чтобы убдиться въ этомъ, я, если вы позволите, пошлю Дика Картера съ приказаніемъ спрятаться въ горахъ и наблюдать за всми тропинками. Какъ прикажете?

— Хорошо, я согласенъ.

Но охотники, посланные Туссеномъ, вернулись одинъ за однимъ, не сообщивъ ничего, тмъ не мене управляющій былъ неспокоенъ и старался заставить графа раздлить свое безпокойство.

Графъ Гарри, сдлавшійся боле осторожнымъ со смерти Бирна, Варнера и катастрофы, жертвою которой была Елена, приказалъ прислуг вооружиться и не спалъ всю ночь.

Но эта ночь прошла спокойно, ничто не оправдало принятыхъ предосторожностей.

На другой день въ деревн и въ окрестностяхъ все было спокойно, крестьяне занимались своими обычными работами, а вечеромъ, на горахъ, не видно было сигналовъ.

— Фальшивая тревога, говорилъ Дунсдаль.

Около десяти часовъ вечера люди, посланные Туссеномъ во вс стороны, объяснили, что почти вс хижины кажутся пустыми, а въ горахъ царствуетъ какое-то оживленіе. Они встрчали крестьянъ, вооруженныхъ ружьями и палками, безъ сомннія, отправлявшихся на заране назначенное свиданіе и вс они шли въ противоположную отъ горъ сторону. Дикъ Картеръ, слдя за нкоторыми, прячась въ кустахъ, замтилъ, чти они направлялись къ болоту, но не могъ идти дальше, желая предупредить графа.

— Они удаляются отъ замка, сказалъ послдній, безъ сомннія они отправляются въ какую нибудь экспедицію вн моего имнія, слдовательно намъ нечего бояться.

Тмъ не мене, по совту Туссена, въ городъ были посланы три гонца съ порученіемъ сказать лейтенанту Торнтону, что происходитъ. Когда они отправились, было одиннадцать часовъ.

Не прошло и получаса, какъ со всхъ сторонъ вокругъ замка появилось множество тней. Это были заговорщики. Во глав ихъ шли Макъ-Доль и Трайноръ.

Въ замк сейчасъ же поднялась тревога и вс слуги съ ружьями, топорами и пистолетами сошли на дворъ, предводительствуемые графомъ.

Туссенъ обратился къ бунтовщикамъ:

— Уходите, сказалъ онъ, или мы будемъ въ васъ стрлять!

Отвта не было. Тни двигались, но не слышно было ни одного слова, ни одного крика.

Дикъ Картеръ съ егерями подошелъ къ ршетк и былъ слышенъ рзкій звукъ взводимыхъ курковъ.

Въ эту минуту, подъ напоромъ двухсотъ человкъ, ршетка затрещала и обрушилась.

— Стрляй! крикнулъ графъ.

Сверкнула молнія, раздались громкіе выстрлы и десять труповъ нападающихъ упали на землю, но въ толп не раздалось ни одного крика, какъ будто она не обратила никакого вниманія на этихъ десять мертвецовъ, и дворъ замка въ одно мгновеніе былъ наполненъ народомъ.

— Стрляйте! стрляйте! кричалъ Дунсдаль.

Ружейные выстрлы поминутно раздавались, множество бунтовщиковъ было поражено, но толпа продолжала подвигаться.

Прислуга замка отступала подъ натискомъ и, скрывшись въ замк, приготовлялась къ ршительной оборон.

Заговорщики до сихъ поръ не сдлали ни одного выстрла, овладвъ дворомъ и садомъ, они стали совщаться, слдовало ли, по ихъ обыкновенію, зажечь замокъ. Пожаръ могъ довести до отчаянія дунсдальскую прислугу и значительныя потери заговорщиковъ еще боле увеличились бы, или же надо было выломать двери и брать комнаты замка одну за одною, убивая всхъ попадавшихся на пути.

Макъ-Доль стоялъ за атаку, такъ какъ осада была невозможна, потому что драгуны могли быть предупреждены и бунтовщики очутились бы между двухъ огней, напротивъ того, атака представляла множество преимуществъ: прислуга графа, какъ ни была она ему предана, не могла долго сопротивляться тысяч нападающихъ, обезумвшихъ отъ ярости.

Ршено было остановиться на послднемъ план.

— Согласенъ ли ты съ этимъ, Робертъ? спросилъ Джоэ.

Трайноръ молча опустилъ голову.

— Впередъ! крикнулъ Макъ-Доль.

Бунтовщики только и ждали этого сигнала. Смерть ихъ двадцати сообщниковъ возбудила ихъ и они ршились не давать никому пощады. По сигналу Макъ-Доля вс бросились къ дверямъ, изъ всхъ оконъ раздались выстрлы и между нападающими снова упало нсколько человкъ, но ихъ ничто не останавливало.

Двери были выломаны, замокъ наполнился народомъ, заговорщики разсыпались повсюду, комнаты были взяты одна за одной. Прислуга, наконецъ, уступила и, бросая пистолеты и карабины, бжала чрезъ т выходы, которыхъ нападающіе еще не могли или не успли занять.

Зрлище этого нападенія имло въ себ что-то фантастическое, можно было вообразить себя въ глубин Сверной Америки въ первое время Европейской колонизаціи, когда молчаливыя толпы дикарей врасплохъ нападали на колонистовъ. Никто не подумалъ бы, что это происходило въ Европ, въ нсколькихъ миляхъ отъ Англіи.

Когда вс защитники замка были разсяны, въ толп поднялись громкіе крики:

— Поджечь замокъ!

Въ одно мгновеніе были зажжены факелы, въ комнаты набросаны втви, вс окна открыты для притока воздуха и четверть часа спустя замокъ былъ объять пламенемъ.

Вдругъ заговорщики разсялись какъ тни, такъ какъ поставленные Макъ-Долемъ сторожа дали знакъ о приближеніи драгунъ.

Что же сталось въ иго время съ графомъ?

При первомъ нападеніи онъ вошелъ въ свои комнаты во второмъ этаж и стрлялъ въ нападающихъ, затмъ, видя, что двери выломаны и фермеры, боле смлые, чмъ онъ ихъ считалъ, проникли въ замокъ, онъ позвалъ наиболе преданныхъ егерей и заперся съ ними въ одну комнату, дверь которой они забаррикадировали. Тамъ они стали ждать.

Графъ Дунсдаль, блдный и мрачный, не скрывалъ отъ себя, что они погибнуть вс до послдняго, если Дикъ Картеръ не успетъ во-время привести драгунъ.

Дрожа отъ ярости, онъ слышалъ раздававшіеся вокругъ него ружейные выстрлы, крики раненыхъ. Кричавшіе были его люди, такъ какъ заговорщики падали молча.

Это была таинственная, ужасная битва дикарей.

Вскор удары, раздававшіеся въ забаррикадированную дверь, показали графу, что насталъ его часъ. Дверь разлетлась, егеря прицлились, раздалось двадцать выстрловъ, которые поразили двадцать человкъ. Нападающіе отступили и между ними произошелъ минутный безпорядокъ.

Когда, черезъ нсколько мгновеній, фермеры снова бросились къ двери, ихъ встртили новые двадцать выстрловъ, вновь положившіе двадцать человкъ. Но нападающіе бросились черезъ трупы товарищей, началась ужасная схватка.

Графъ защищался съ удивительной силой. Держа карабинъ за дуло, онъ размахивалъ имъ, не давая никому подойти къ себ. Тмъ не мене онъ уже былъ раненъ въ голову, кровь текла у него по лбу и залпляла глаза. Другая пуля разбила ему лвое плечо, но онъ защищался, держа оружіе въ правой рук.

Наконецъ, онъ остался одинъ, вс его егеря или были убиты, или выскочили въ окно, въ садъ, разсчитывая, что случай или темнота дадутъ имъ спастись.

Самыми свирпыми изъ нападающихъ были Недъ Гримсъ и Желтый Мильсъ. Нищій наскоро зарядилъ пистолетъ, говоря:

— Пора съ нимъ покончить.

— Увренъ ли ты, что не промахнешься?

Мильсъ прицлился и спустилъ курокъ.

Графъ, раненый въ грудь, пошатнулся и упалъ. Нападающіе, считая его мертвымъ, бросились на него, но онъ, сдлавъ надъ собой послднее усиліе, вскочилъ.

Тогда они съ испугомъ отступили.

Онъ снова хотлъ схватить ружье, но не усплъ, ударъ палки Неда Гримса сломалъ ему руку. Онъ снова упалъ, громко застонавъ.

Въ эту минуту снаружи раздался крикъ:

— Драгуры! Драгуны!

Когда драгуны явились, весь замокъ былъ объятъ пламенемъ. На двор валялись одни трупы.

Нсколько солдатъ ршились броситься въ горящій домъ, но скоро возвратились, говоря, что вс находящіеся въ замк мертвы.

Солдаты Ричарда Торнтона оставили замокъ и разсялись по окрестностямъ, но все было безполезно: зазаговорщики исчезли.

Между тмъ Дикъ Картеръ и егеря, посланные за драгунами, возвратились вмст съ ними и бросились отыскивать Дунсдаля.

— Они, безъ сомннія, убили его, сказалъ Туссенъ, который благоразумно бжалъ при первыхъ же выстрлахъ. Они его убили и въ настоящую минуту онъ въ горящемъ замк!

Дикъ Картеръ любилъ графа также, какъ собаки его своры любили его самого. Онъ принесъ изъ сарая крпкую лстницу, приставилъ ее къ стн къ тому мсту, гд видлъ открытое окно во второмъ этаж, и однимъ прыжкомъ былъ въ комнат.

Это была спальня графа. Дикъ Картеръ сразу наткнулся на трупъ. Въ страшной жар и темнот онъ не могъ-бы узнать графа, но въ эту самую минуту огонь пробрался въ комнату, гд лежалъ Дунсдаль, и освтилъ его, лежавшаго съ ружьемъ въ рукахъ.

Тогда Дикъ взвалилъ графа къ себ на плечи и съ обожженными волосами и бровями добрался до лстницы.

— Онъ мертвъ? спросилъ Туссенъ.

— Не знаю, ваша честь, отвчалъ Дикъ, безъ чувствъ падая на снгъ.

Егеря бросились къ графу и такъ какъ въ эту минуту крыша замка обрушилась со страшнымъ трескомъ, а стны тоже грозили обрушиться, то они поспшно унесли Гарри.

Онъ не шевелился, но Дикъ, пришедшій въ себя, приложивши ухо къ груди графа, вскричалъ:

— Онъ живъ! Живъ!

— Надо послать за докторомъ Джемсомъ Вортомъ, сказалъ Туссенъ.

Двадцать минутъ спустя, егерь привезъ доктора, который осмотрлъ раны Дунсдаля. Онъ долгое время ничего не говорилъ, наконецъ, въ отвтъ на устремленные на него взволнованные взгляды прислуги, сказалъ:

— Я не могу ничего сказать, его сіятельство живъ, но его такъ обработали, что ему немного лучше, чмъ если бы былъ мертвъ.

Таковъ былъ приговоръ Джемса Ворта.

— Отнесите раненаго ко мн, сказалъ онъ.

Изъ втвей сдлали носилки и все шествіе направи лось къ Фарнею.

ГЛАВА III.

Посл пожара замка Робертъ Трайноръ и Джоэ Макъ-Доль, сильно заподозрнные въ участіи въ этомъ дл, оставили графство и прятались у одного фермера графства Вексфордъ.

Ферма была расположена на берегу моря и, въ случа тревоги, молодые люди могли ссть на корабль и искать убжища въ Америк, которая гостепріимно принимаетъ несчастныхъ, которыхъ голодъ гонитъ изъ Ирландіи

По черезъ нсколько времени ихъ друзья изъ графства Тайпрери дали имъ знать, что имъ боле нечего бояться правосудія, что послднее закроетъ глаза на ихъ возвращеніе и не будетъ заниматься ими. Въ Фарне имъ было дано знать, что было бы очень пріятно если бы они окончательно оставили страну. Имъ даже предлагали денегъ, для того, чтобы облегчить ихъ переселеніе въ Америку и первоначальное тамъ устройство, но они отказались: они были слишкомъ преданы Ирландіи и умерли бы съ горя вдали отъ своего Зеленаго острова.

Вскор посл своего возвращенія въ Фарней, Робертъ и Джоэ отправились къ Брину.

Услышавъ на дорог ихъ шаги, Люси вскочила и поблднла. Ужасное воспоминаніе о Кайбурскомъ мостик заставляло ее вздрагивать каждый разъ, какъ она видла Трайнора.

Она жила подъ вліяніемъ постояннаго страха, каждую минуту думая увидть въ любимомъ человк безжалостнаго судью. Одно слово Желтаго Мильса, одно слово Неда Гримса, его сообщника, который также, вроятно, зналъ все,— могло погубить ее.

При одной мысли объ этомъ ей хотлось навсегда покончить съ угрызеніями совсти и навки разстаться съ Робертомъ, бросившись въ рку. Но въ тоже время, подъ вліяніемъ отчаянія, ей приходило въ голову, что если она пожертвовала графиней Еленой, то почему, для обезпеченія будущаго спокойствія, не убить Неда и Мильса и не избавиться такимъ образомъ отъ единственныхъ свидтелей своего преступленія. Неужели она была бы боле преступна, убивъ этихъ двухъ негодяевъ, которые, безъ сомннія, сдлали на своемъ вку много дурного! Съ ихъ исчезновеніемъ она могла разсчитывать на полнйшее спокойствіе.

Но эти припадки были мимолетны и, придя въ себя, она говорила:

— Убить ихъ обоихъ… опять кровъ!.. Нтъ, довольно Елены… Пусть Мильсъ и Недъ скажутъ все Роберту… я предпочитаю умереть отъ его руки… быть проклятой и мучимой имъ, чмъ убить еще разъ.

Между тмъ молодые люди вошли въ хижину и поспшно подошли къ Люси.

Посл первыхъ привтствій, Трайноръ отвелъ въ сторону Люси.

— Я любилъ Елену, Люси, сказалъ онъ, и вы должны понять, что я не могу совершенно забыть ее… Но она любила васъ, Люси… она много разъ говорила мн о васъ съ глубокимъ восхищеніемъ… она знала какъ возвозвышенна ваша душа и въ послдніе дни своей жизни она чистосердечно сожалла, что не можетъ доказать вамъ, что понимаетъ васъ… О, Люси, если бы вы ее знали!.. если бы ваша ревность не удаляла васъ отъ нея, она была бы вашей сестрой…

Люси была взволнована. Каждое слово Трайнора было для нея мученіемъ. Она не могла поднять глазъ отъ смущенія.

Роберіъ продолжалъ:

— Я люблю васъ, Люси…. люблю не той лихорадочной страстью, какой любилъ Елену, но такъ же глубоко, какъ любилъ ее… Вы видите, я чистосердеченъ… я надюсь, что мое признаніе, если и удалитъ васъ отъ меня, то все-таки заслужитъ мн ваше уваженіе. Я не могу ясне объяснитъ, что я чувствую, но вашъ женскій инстинктъ заставитъ валъ понять меня безъ словъ. Я безъ малйшаго угрызенія совсти говорю вамъ, Люси, что люблю васъ… сама Елена, если она насъ слышитъ и видитъ, должна одобрить насъ… Вы любите меня, Люси… согласны ли вы имть меня вашимъ мужемъ… позволите ли мн просить вашей руки у Брина?

Люси поблднла. какъ полотно и опустилась на табуретку.

— О, Робертъ! Робертъ! прошептала она. прижимая руку къ сердцу.

Она не могла сказать ни слова боле.

Безумная радость наполнила ея душу, когда она услышала слова Роберта, но въ то же время ужасъ охватилъ ее.

Что, если теперь, когда она сдлается женою Роберта, онъ узнаетъ о ея преступленіи! Эта ужасная мысль отнимала у нея вс силы, тмъ не мене она прошептала едва слышно:

— Что могу я сказать вамъ, Робертъ,— разв вы не знаете, что мое живйшее желаніе принадлежать вамъ навсегда.

Молодой человкъ хотлъ поймать взглядъ Люси, но она не осмлилась поднять глазъ. Щеки ея были покрытьы яркой краской, а руки холодны какъ ледъ.

— Что съ нами, Люси? сказалъ Робертъ.

Она отняла руки отъ лица и, понявъ, что въ будущемъ ей придется постоянно притворяться, взглянула ему въ Лицо if со слезами на глазахъ прошептала:

— Я такъ много страдала!

А между тмъ Джоэ Макъ-Доль, стоявшій, скрестивъ руки на груди, Джоэ, котораго они забыли, но который не пропустилъ ни слова изъ ихъ разговора, глядлъ на нихъ и также плакалъ.

Онъ оплакивалъ свои потерянныя надежды, свою непризнанную любовь, свои исчезнувшія иллюзіи.

Трайноръ услышалъ рыданія, вырвавшіяся у Джоэ и бросившись къ другу, крпко обнялъ его, говоря:

— Прости меня, другъ мой, братъ мой!

Но Джоэ уже усплъ овладть собой и на губахъ его появилась улыбка.

Вскор посл этого оба пріятеля вышли изъ дома. Макъ-Доль отправился въ горы, а Трайноръ пошелъ черезъ поле отыскивать Брина, который кололъ дрова и такъ былъ погруженъ въ свою работу, что не слыхалъ шаговъ подошедшаго къ нему молодого человка.

— Отдохните на минуту, сказалъ Робертъ, ударивъ его по плечу, мн нужно многое сказать вамъ.

— А, это вы Трайноръ! Я очень радъ васъ видть.

Они оба услись на срубленный стволъ дерева и фермеръ спросилъ:

— Ну что же, мн любопытно знать, что вы пришли мн сказать.

Робертъ помолчалъ немного, потомъ сказалъ Брину:

— Я васъ сейчасъ удивлю.

Крестьянинъ съ безпокойствомъ поглядлъ на него.

— Я пришелъ просить васъ выдать за меня вашу дочь.

Бринъ не сказалъ ни слова, не сдлалъ ни малйшаго жеста, до такой степени былъ онъ изумленъ.

— Хорошо ли я слышалъ, сказалъ онъ наконецъ, вы дйствительно хотите быть мужемъ Люси?

— Это мое живйшее желаніе.

— Э, мой милый! Откуда у васъ явилось это неожиданное ршеніе? Мн кажется, что если бы вы дорожили моей дочерью, то вамъ давно надо было бы обратиться ко мн съ этой просьбой… Люси умирала отъ любви къ вамъ.

— Въ то время я не любилъ ее, Бринъ, а теперь… теперь я не сталъ бы просить ея руки, еслибы не любилъ.

Физіономія Брина омрачилась, въ голов у него мелькнуло подозрніе, но такъ какъ онъ былъ человкъ чистосердечный, то прямо высказалъ его.

— Вы уже давно бдствуете, мой милый, сказалъ онъ, съ тхъ поръ какъ Бирнъ выселилъ васъ, вы продали скотъ, чтобы имть на что жить… Безъ сомннія, у васъ нтъ больше работы, а я знаю вашу гордость, вы предпочли бы умереть съ голоду, чмъ просить милостыню… Тогда, не зная куда обратиться, вы, вроятно, сказали себ: у Брина есть экономія въ триста золотыхъ монетъ, которыя въ день свадьбы онъ дастъ мужу своей дочери… съ этими деньгами я буду однимъ изъ богатйшихъ фермеровъ… Люси любитъ меня… я пойду сказать ея отцу, что ея преданность, наконецъ, побдила меня… онъ не откажетъ мн въ ея рук. Не правда ли, вы такъ думали, другъ мой?

Трайноръ быстро всталъ.

— Прощайте, Бринъ, сказалъ онъ, не будемъ говорить объ этомъ.

И онъ большими шагами пошелъ по дорог въ деревню. Фермеръ покраснлъ до ушей и закричалъ ему вслдъ: — Робертъ! Эй, мой милый!

Но Трайноръ не слушалъ и продолжалъ удаляться.

— Онъ разсердился, прошепталъ Бринъ, и вполн правь… я негодяй… моя дочь безъ ума отъ него… онъ проситъ ея руки, а я отказываю ему, обращаясь съ нимъ какъ съ нищимъ, какъ будто онъ не самый гордый и умный изъ всхъ нашихъ молодцовъ… будто моя дочь не придетъ въ отчаяніе и не будетъ способна сдлать какое угодно безуміе, узнавъ о томъ, что я сдлалъ.

И Бринъ бросился бжать со всхъ ногъ, махая длинными руками и крича:

— Робертъ! Эй Робертъ! Вернись же, мой милый! Вернись, голубчикъ!

Наконецъ онъ, задыхаясь, догналъ Трайнора.

— Не идите же такъ скоро, Робертъ, у меня не двадцатилтнія ноги и я не могу слдовать за вами.

— Мн нтъ никакой надобности ждать васъ, Бринъ, и говорить съ вами. Намъ боле не о чемъ разговаривать.

— Вы разсердились на мое подозрніе… Ну, Робертъ, вы слишкомъ горячи… бывало вы любили посмяться… теперь, я не знаю, что съ вами сталось… но съ вами нельзя пошутить. Вы должны понять, Робертъ, что говоря все это, я шутилъ… Я знаю, чего вы стоите и уже давно оцнилъ васъ… вы честный и порядочный человкъ, хорошій рабочій и я не боюсь отдать вамъ дочь… я убжденъ, что она будетъ счастлива… я даже не буду упрекать васъ за то, что вы такъ долго заставили себя просить… не будемъ говорить объ этомъ… ступайте скажите Люси, что она должна приготовляться къ свадьб.

— Вы дйствительно хотли посмяться, Бринъ, и не врили тому, что говорили? сказалъ Трайноръ.

— Будьте покойны, другъ мой, если бы то, что я сказалъ, была правда, то Люси давно была бы замужемъ за другимъ, хотя бы ей пришлось еще боле похудть и поблднть.

— Благодарю, Бринъ! Насколько вы меня огорчили нсколько мгновеній тому назадъ, на столько же теперь вы меня радуете. Я вернусь въ Фарней и предупрежу Люси.

— Бгите, Трайноръ, бгите… я послдую за вами какъ могу.

Извстіе, принесенное Робертомъ, не было неожиданностью для Люси. Она была убждена, что ея отецъ не откажетъ, такъ какъ онъ обожалъ ее, тмъ не мене, когда Робертъ сказалъ ей, что все кончено, что они скоро будутъ мужемъ и женой, она не могла не заплакать и бросилась на шею отцу, когда послдній, улыбаясь, появился на порог съ пилой и топоромъ на плеч.

Черезъ недлю Робертъ и Люси были обвнчаны.

Какъ только молодые вышли изъ церкви, Люси на ступеняхъ лстницы почувствовала неожиданную дурноту. Она столкнулась съ Недомъ Гримсомъ, который стоялъ, опираясь на палку, и съ нищимъ Мильсомъ, который съ мшкомъ на спин, бормоталъ молитву, будучи грязне и оборванне чмъ когда либо, и оба негодяя глядли на нее, подмигивая съ насмшливой улыбкой.

Робертъ и Бринъ унесли безчувственную Люси, тогда какъ гости спрашивали, что такое случилось, а Мильсъ кричалъ:

— Бдняжка, какъ она любитъ своего мужа! Она любила его такъ давно, что выйдя, наконецъ, за него замужъ, не въ состояніи перенести своего счастья. Хотлъ бы я быть да мст Роберта Трайнора.

Затмъ нищій началъ говорить грубыя шутки, смшившія молодыхъ людей, и кончилъ тмъ, что сказалъ:

— Не забудьте, друзья мои, пригласить на свадьбу и желтаго Мильса. Посадите его въ уголокъ, гд его никто не будетъ видть, только дайте ему виски и картофелю.

Молодежь увела за собою Мильса, говоря, что, конечно, въ день свадьбы никто не долженъ голодать.

Между тмъ Люси пришла въ себя и такъ какъ Трайноръ, боясь не захворала-ли она, безпокоился этимъ обморокомъ, то она успокоила его, говоря:

— Причиной всему видъ Неда Гримса и Мильса. Я знаю, что они ваши враги и испугалась, не задумали-ли они чего нибудь противъ васъ.

— Они не посмютъ ничего мн сдлать, Люси, успокойтесь, съ улыбкой отвчалъ Робертъ.

Для угощенія гостей былъ накрытъ въ сара громадный столъ. Каждый изъ гостей принесъ съ собою свою посуду, такъ какъ хозяйства Брина, какъ ни былъ онъ зажиточенъ, не было бы достаточно.

Пиръ былъ устроенъ на славу и Желтый Мильсъ, садясь за столъ, перекрестившись, прошепталъ:

— Дай мн Богъ силы сть до завтра, не отдыхая.

И во все время угощенія Люси видла передъ собою насмшливое лицо нищаго. По временамъ, видя, что Робертъ безпокоится ея молчаніемъ, она начинала улыбаться, говорила съ сосдями, отвчала на вопросы, съ которыми къ ней обращались, затмъ снова погружалась въ молчаніе.

Когда обдъ былъ конченъ, подали свадебный пирогъ. Онъ былъ громадной величины и заканчивался куполомъ въ три четверти метра вышины. Посл этого вс встали. Священникъ, покраснвшій отъ вина, произнесъ короткую молитву, благословилъ пирогъ и разрзалъ его.

Бринъ взялъ блюдо и подалъ всмъ родственникамъ новобрачныхъ, которые получили по куску.

Затмъ столъ былъ снятъ, стулья и табуреты вынесены и двое музыкантовъ на скрипк и на волынк начали играть танцы, которые окончились очень поздно.

Когда, наконецъ, сарай почти совсмъ опустлъ, нищій вышелъ вмст съ другими и всталъ на порог дома, чтобы пожелать спокойной ночи новобрачнымъ.

Къ нему подошелъ Недъ Гримсъ, который бродилъ вокругъ фермы, такъ какъ его не приглашали за его дурную репутацію.

Когда мимо нихъ проходили Трайноръ и Люси, негодяи встртили ихъ поклонами, говоря:

— Желаемъ счастія и долгой жизни Роберту Траинору и Люси Бринъ! Желаемъ имъ множество дтей, которые были бы такъ же хороши, какъ отецъ и мать.

Дверь фермы, наконецъ, закрылась. Гости удалились, а Люси говорила мужу:

— Вы слышали, Робертъ, пожеланія этихъ людей?

— Да. Они пьяны, къ чему обращать вниманіе на ихъ слова… къ тому же они не сказали ничего дурного.

Люси покачала головой.

— Меня мучитъ роковое предчувствіе.

— Какое, бдная, дорогая Люси?

— Мильсъ и Недъ принесутъ намъ несчастье.

И она, дрожа, положила свою смуглую, хорошенькую головку на груди мужа.

ГЛАВА IV.

Первое время посл свадьбы молодые были очень счастливы и предчувствіе Люси не оправдывалось: Мильсъ, казалось, оставилъ страну, что же касается до Неда Гримса, то онъ рдко выходилъ изъ горъ и изъ хижины, которую построилъ себ тамъ. Работалъ онъ преимущественно въ графств Коркъ, гд фермеры спокойне и зажиточне. Работа давала ему средства къ жизни, правда, небольшія, и онъ бывалъ въ Фарне только по воскресеньямъ, да и то избгалъ Роберта, даже сворачивалъ съ дороги, если видлъ его издали.

Трайноръ, разбогатвъ приданымъ Люси, поселился въ той хижин, изъ которой его выселилъ Бирнъ. Онъ заплатилъ свой долгъ графу и приставъ, замнившій Бирна, далъ ему квитанцію отъ имени наслдниковъ Дунсдаля.

Но Робертъ не оставилъ для одного себя трехъ сотъ золотыхъ монетъ, данныхъ ему фермеромъ, на другой день посл свадьбы онъ сказалъ своей жен:

— Люси, мы богаты, твой отецъ далъ намъ барановъ, коровъ, свиней и дв лошади, я человкъ здоровый, трудолюбивый, деньги, полученныя тобою въ приданое, долго будутъ намъ безполезны, согласна-ли ты, чтобы я употребилъ ихъ на помощь тмъ, которые помогали мн самому, когда я былъ въ несчастіи?

— Эти деньги твои, другъ мой, ты можешь располагать ими, какъ хочешь. Что ты хочешь длать?

— Заплатить арендную плату за изгнанныхъ фермеровъ и позволить имъ такимъ образомъ работать и жить. Со временемъ они заплатятъ мн свой долгъ.

— Твоя мысль благородна и я могу только одобрить ее, Робертъ, ты вырвешь множество несчастныхъ изъ нищеты и голода.

Трайноръ отправился переговорить съ управляющимъ Туссеномъ. Агентъ обратился къ наслдникамъ Дунсдаля, которые удовольствовались частью долга. И такимъ образомъ приданое Люси дало возможность вернуться всмъ изгнаннымъ изъ Фарнея фермерамъ. За Макъ-Доля Робертъ хотлъ внести все, но когда Джоэ узналъ объ этомъ, онъ не захотлъ ничего принять, несмотря на настоянія своего друга.

— Какъ же будешь ты жить, Джоэ? спросилъ мужъ Люси.

— Я буду работать на фермахъ.

— Но вдь это нищета…

— Да, но за то свобода, такъ какъ наслдники графа не могутъ сдлать со мной ничего, потому что у меня ничего нтъ. Да хранитъ Богъ, Робертъ, васъ и другихъ изгнанниковъ, которымъ ваша щедрость возвратила хижины и новое несчастіе которыхъ неизбжно, если случится неурожай.

Съ этого времени Макъ-Доль только изрдка появлялся въ Фарне.

Люси понемногу начинала надяться: исчезновеніе Неда и нищаго Мильса возвратило ей спокойствіе. Но какъ ни была она счастлива, выйдя за Роберта, она не могла прогнать ужаснаго воспоминанія о своемъ преступленіи. Угрызенія совсти разстраивали ея жизнь, глубокая морщина появилась у нея на лбу и часто, когда Роберта не было, когда она чувствовала, что никто за нею не наблюдаетъ, все лицо ее страшно измнялось и она казалась почти старухой.

Не смотря на вс предосторожности молодой женщины, Робертъ, наконецъ, замтилъ ея состояніе. Онъ подумалъ, что она несчастлива и удвоилъ ласки и предупредительность, наконецъ, однажды, онъ заговорилъ съ ней объ этомъ.

Люси не спала уже дв или три ночи въ сильной лихорадк.

— Люси, сказалъ онъ, что съ тобой?

Люси съ удивленіемъ поглядла на мужа, стараясь представиться довольной, но въ глубин души обезпокоенная его проницательностью.

— Ничего, сказала она, я здорова.

Онъ покачалъ головой и обнялъ молодую женщину.

— Къ чему лгать, Люси? сказалъ онъ, я вижу, что ты больна. Что съ тобой, моя дорогая?

— Положительно ничего.

— Ты что-то скрываешь отъ меня… какую-то тайну, я не знаю что… какъ будто ты хочешь мн въ чемъ-то признаться и не смешь.

— Признаться… въ чемъ? съ ужасомъ сказала Люси.

— Почемъ я знаю.

Нсколько мгновеній они молчали. При этомъ слов ‘признаніе’ Люси показалось, что она умираетъ. Она вздрагивала въ глубин души и съ ужасомъ говорила себ, что можетъ быть, со временемъ, ея мужъ, удивленный ея поведеніемъ, наконецъ угадаетъ причину ея волненія и безпокойства.

— Разв я не сдлалъ все, что отъ меня зависитъ, чтобы сдлать тебя счастливой, Люси? продолжалъ Робертъ. Вс мои мысли принадлежатъ теб. Можетъ быть я, самъ того не зная, какъ нибудь оскорбилъ тебя, хоть я этого не думаю… но еслибъ это было такъ, то я прошу прощенья. Или можетъ быть ты работаешь слишкомъ много — въ такомъ случа оставайся нсколько дней дома… или можетъ быть у тебя есть какое нибудь желаніе, въ которомъ ты не смешь мн признаться изъ боязни, что я не удовлетворю его… можетъ быть теб хочется купить новую шаль или золотой крестъ больше того, который у тебя есть…. или можетъ быть пару хорошенькихъ башмачковъ, какъ т, которые мы видли въ город и на которые ты такъ долго любовалась? Угадалъ ли я, Люси? говори, моя дорогая.

— Нтъ, Робертъ, мн ничего не надо, кром твоей любви. Я не такая кокетка, чтобы мн было мало того, что у меня есть.

— Ты не кокетка, но я не сталъ бы упрекать тебя, если бы ты занималась своимъ туалетомъ. Благодаря твоему отцу, мы не чувствуемъ ни въ чемъ недостатка и ты слишкомъ хороша, Люси, чтобы я сталъ удивляться, если бы теб хотлось быть одтой лучше другихъ.

— Успокойся, Робертъ, я не больна, не утомлена и такъ счастлива твоей любовью, что въ настоящее время не желаю ничего боле. Моя любовь къ теб не уменьшилась, а напротивъ,— я думала, что она не можетъ увеличиться и ошибалась…

Немного опечаленный недостаткомъ откровенности въ жен, Робертъ взялъ ее за голову и долго глядлъ въ глаза, а она имла настолько мужества, что улыбаясь выносила этотъ взглядъ.

— Такъ это правда, сказалъ онъ наконецъ, ты ничего не скрываешь отъ меня, Люси?

— Ничего, ничего.

Въ послдующія недли она казалась такой веселой и счастливой, что Трайноръ забылъ свое безпокойство и не разспрашивалъ ее боле.

Однажды, въ день большой ярмарки въ графств Коркъ, Робертъ и Люси отправились туда, чтобы купить необходимыя для фермы орудія. Они возвращались домой ужь поздно вечеромъ и едва вошли въ горы, какъ Люси вдругъ, узнавъ мстность, гд она находилась, остановилась блдная и дрожащая… Они были въ пяти стахъ шагахъ отъ Кайбурскаго мостика и она очень хорошо знала, что тамъ, между двумя скалами, по приказанію графа, быль поставленъ большой, деревянный креста въ намять о графин.

— Зачмъ ты пошелъ по этой тропинк? почти съ гнвомъ спросила она мужа.

Трайноръ съ удивленіемъ поглядлъ на нее.

— Потому что это кратчайшій путь, сказалъ онъ, и потому что пять минутъ тому назадъ ты сама спокойно шла по этой тропинк.

— Вернемся назадъ.

— Почему?

— Разв ты не знаешь, что намъ придется пройти по Кайбурскому мостику?

— Знаю, но не понимаю, въ чемъ дло.

Люси дрожала всмъ тломъ, она чувствовала, что сдлала неосторожность и малйшее подозрніе Роберта могло погубитъ ее. Ея слабость была такъ велика, что ноги подъ ней подгибались, къ счастію, помощь пришла къ ней оттуда, откуда она ожидала опасности: самъ мужъ спасъ ее.

— Ты боишься Кайбурскаго мостика, сказалъ онъ, не безпокойся, онъ уже давно перестроенъ и крпче чмъ когда либо, возьми мою руку и обопрись на нее.

Люси повиновалась, похолодвъ отъ ужаса и они снова пошли впередъ.

Люси казалось, что когда они вступятъ на мостикъ, призракъ Елены поднимется изъ пропасти, бросится на нее, задушитъ и увлечетъ за собой. Когда они вошли на мостикъ, Люси чуть не лишилась чувствъ.

— Что съ тобой? сказалъ Робертъ. Ты столько разъ доказывала свое мужество и теперь вдругъ боишься.

— Это правда,— я безумна, прошептала она и лишилась чувствъ.

Поднявъ на руки безчувственную жену, Робертъ перенесъ ее черезъ мостикъ, въ свою очередь напоминавшій ему много тяжелаго. Черезъ нсколько мгновеній Люси пришла въ себя.

— У тебя врно закружилась голова, Люси, сказалъ онъ, какъ ты себя теперь чувствуешь?

— Лучше.

— Можешь ли ты идти или хочешь, чтобы я понесъ тебя на рукахъ?

— Благодарю, Робертъ, я постараюсь идти.

Съ этого вечера кошмары и галлюцинаціи начали преслдовать Люси такъ же, какъ и въ первое время посл свадьбы. Наконецъ, какъ ни доврчивъ былъ Робертъ, онъ сталъ безпокоиться состояніемъ жены и такъ какъ она по прежнему отказывалась отвчать, то онъ сталъ наблюдать за нею, не спуская съ нея глазъ каждый разъ, какъ она считала себя одной. Очень часто стало случаться, что подъ предлогомъ надобности сходить въ Фарней или въ окрестности, Люси исчезала на. часъ или на два. Когда она возвращалась, то казалась спокойне, какъ будто бы тамъ, куда она ходила, она находила утшеніе или, можетъ быть, минуту забвенія.

Однажды, Трайноръ издали послдовалъ за нею и не безъ удивленія увидалъ, что она пошла къ горамъ, а оттуда въ Конорское дефиле.

Вскор онъ увидлъ, что Люси, выйдя изъ дефиле, направилась къ той части горы, въ которой находилось Кайбурское ущелье.

— Куда она идетъ? подумалъ онъ.

Но чмъ боле онъ старался что нибудь придумать, тмъ боле терялся въ предположеніяхъ: наконецъ, онъ сказалъ себ, что напрасно старается придумывать, что и безъ того скоро узнаетъ въ чемъ дло.

Дойдя до мостика черезъ Кайбурское ущелье, Люси на мгновеніе остановились, какъ будто подъ вліяніемъ страха, устремивъ взглядъ на большой, черный крестъ.

Робертъ, спрятавшись въ кускахъ тамъ, гд въ день смерти Елены прятались Недъ Гримсъ и Мильсъ, не спускалъ съ жены глазъ.

Колебаніе Люси было очень непродолжительно. Она бгомъ перебжала черезъ мостикъ и упала у подножія креста, громко рыдая и закрывъ лицо руками.

Время отъ времени, когда она поднимала голову, Робертъ могъ видть ея взволнованное лицо, залитое слезами. Она громко молилась, но ея слова не доносились до Роберта. Ему хотлось показаться и подойти къ ней, но подумавъ, онъ остался на прежнемъ мст: ужасное подозрніе родилось у него въ душ и заставило его вздрогнуть и поблднть какъ смерть.

Онъ напрасно старался бороться противъ ужасной мысли, пришедшей ему въ голову.

— Нтъ, нтъ, говорилъ онъ, это невозможно… это безуміе… кошмаръ.

Онъ хотлъ встать и бжать, но не могъ пошевельнуться, ноги отказывались ему повиноваться, тогда какъ какая-то волшебная сила притягивала его взглядъ къ кресту и молившейся Люси.

Она провела такимъ образомъ около часа, когда же, наконецъ, встала и прошла мимо кустовъ, то Робертъ замтилъ, что она перестала плакать.

Мужъ былъ такъ близко отъ нея, что могъ бы однимъ жестомъ остановить ее. Онъ сдлалъ этотъ жестъ до половины, но боязнь узнать ужасное преступленіе… убдиться, наконецъ, въ справедливости своихъ подозрній, остановила его. Онъ могъ бы, показавшись неожиданно, узнать истину, но страхъ убдиться въ такомъ ужасномъ несчастіи остановилъ его. Онъ предпочелъ ждать, еще надясь, что его подозрніе окажется несправедливымъ. Онъ чувствовалъ, насколько ужасна сдлалась бы его жизнь, еслибы онъ узналъ о преступленіи. Быть мужемъ Люси, той, которая убила Елену,— одна эта мысль приводила его въ ужасъ, внушала отвращеніе къ самому себ. Его отчаяніе было такъ велико, что онъ даже не думалъ о мщеніи, къ тому же онъ любилъ Люси, любилъ ее серьезной и прочной привязанностью, которая наполняла его жизнь.

Онъ вернулся на ферму только много спустя по возвращеніи Люси. Онъ нашелъ ее занятой приготовленіемъ ужина. Она улыбнулась при вид его, но онъ не имлъ мужества отвтитъ на ея улыбку, она внушала ему страхъ. Но чтобы узнать до чего дойдетъ ея притворство, онъ спросилъ:

— Какъ здоровье дочери фермера Мюрфи? надюсь, что опасность прошла.

— Да, ей лучше, сказала Люси… гораздо лучше, но я буду продолжать навщать ее, пока она совсмъ не поправится.

Онъ упалъ на стулъ, закрывъ лицо руками.

Видя его печаль, Люси подошла къ нему, обняла за шею, поцловала въ лобъ. Этотъ поцлуй заставилъ его вздрогнутъ.

Она съ испугомъ стала спрашивать, что съ нимъ. Дйствительно, онъ былъ блденъ, а глаза его горли. Она никогда не видала его въ такомъ положеніи.

— Что съ тобою, Робертъ?

Вмсто отвта онъ грубо оттолкнулъ ее.

— Боже мой! Боже мой! прошептала она, вн себя отъ страха, сложивъ руки.

Тогда онъ всталъ.

— Въ то время какъ тебя не было, сказалъ онъ, я быль у дочери Мюрфи… ты не была у нея. Кром того ты солгала, говоря, что она больна, мужъ сказалъ мн, что съ тхъ поръ, какъ мы женились, ты ни разу не была у нихъ… Къ чему ты солгала? Гд была ты — отвчай!

— Я была у отца, сказала она наконецъ.

— Ты лжешь, твой отецъ въ город, я встртилъ его сегодня утромъ.

Наступило тяжелое молчаніе.

— Хорошо, сказала она, я не хочу, чтобы ты подозрвалъ меня… я скажу теб правду.

Но и на этотъ разъ она не сказала правды, а постаралась снова обмануть его. Она сказала ему, что проходя вмст съ нимъ по Кайбурскому мостику и лишившись чувствъ, она съ тхъ поръ боялась, что онъ будетъ за что на нее сердиться, и тогда, желая заставить себя привыкнуть проходить черезъ пропасть, она ходила туда нсколько разъ, проходила одна по мостику и у подножія чернаго креста молилась за душу графини.

Какъ ни странно было это объясненіе, оно, однако, успокоило Роберта, не то чтобы оно совершенно уничтожило его подозрнія, но такъ сказать, смягчило ихъ, сдлало ихъ боле неопредленными и давало возможность предполагать ошибку.

Онъ вздохнулъ свободне, но его недовріе было возбуждено и онъ продолжалъ наблюдать за женой. Люси поняла это и хотя ея мученія были велики, тмъ не мене она притворялась какъ могла и не выходила въ послдующіе дни. Но тайна, которую знаютъ трое, не можетъ долго оставаться тайной: катастрофа скоро разразилась надъ головой Люси.

Однажды вечеромъ, когда они только-что поужинали, въ дверь раздалось нсколько ударовъ. Люси пошла открыть и отступила, слегка вскрикнувъ, при вид Неда Гримса и нищаго Мильса, съ котомкой за плечами.

Негодяи начали низко кланяться молодой женщин, тогда какъ Робертъ равнодушнымъ жестомъ снялъ ружье со стны и положилъ рядомъ.

Замтивъ его движеніе, Мильсъ засмялся.

— О! другъ мой, сказалъ онъ, кажется все, что было между нами, давно забыто.

— Могу я глядть на васъ, какъ на друзей?

— Да, Робертъ, какъ на друзей.

А Недъ Гримсъ прибавилъ:

— Мы желаемъ долгой и счастливой жизни Роберту Трайнору и дочери фермера Брина.

По приглашенію Люси они сли, а нищій глядлъ на нее насмшливымъ взглядомъ.

— Что вамъ отъ меня надо? спросилъ Трайноръ. Вы голодны, я могу дать вамъ виски и картофелю.

— Благодарю, Трайноръ, мы ли. Что касается виски, то его можно выпить всегда.

— Люси, сказалъ Робертъ, дай имъ круглую бутылку.

Круглая бутылка такой же величины, какъ и простая, но только донышко у нея круглое, вслдствіе чего она не можетъ стоять и пьющій изъ нея долженъ держать ее въ рукахъ, пока не опорожнитъ всю. Обыкновенную бутылку можно пить цлый часъ, круглая выпивается въ десять минутъ.

— Какая любезность, сказалъ Мильсъ, облизываясь. Неправда-ли, Недъ… Мы не забудемъ этого, Робертъ.

Наступило молчаніе. Люси вернулась съ бутылкой. Робертъ откупорилъ ее и подалъ гостямъ.

— Славный виски! сказалъ Мильсъ, Робертъ Трайноръ вполн счастливъ… не вс его друзья пользуются такимъ счастьемъ,— что вы на это скажете, Недъ?

— Ваши слова дышатъ мудростью, Мильсъ.

— И Робертъ въ своемъ спокойствіи забылъ, что онъ самъ выстрадалъ когда-то. забылъ несчастныхъ, которые умираютъ съ голода.

— Нтъ, я ничего не забылъ, сказалъ онъ.

— Нтъ, другъ мой, нтъ… сказалъ Гримсъ.

— Что вы хотите этимъ сказать?

— Говори, Мильсъ, сказалъ врагъ Трайнора, ты легче объяснишь, въ чемъ дло.

— Хорошо. Женившись, вы Робертъ, началъ Мильсъ, хлебнувъ изъ бутылки, сдлали доброе дло, за которое вчно будутъ вамъ благодарны друзья Ирландіи. Вы раздлили между несчастными, выгнанными проклятымъ Дунсдалемъ, деньги, собранныя фермеромъ Бриномъ… вы могли бы ихъ оставить у себя, но вы предпочли утшить несчастныхъ.

— Чтожъ дальше?

— Но, между несчастными, Недъ Гримсъ и я, мы можетъ быть несчастне всхъ, а между тмъ, вы насъ забыли. Вамъ было бы не трудно намъ дать нсколько золотыхъ сувереновъ… мы немного должны наслдникамъ Дунсдаля… но вы не сдлали этого — почему? Можетъ быть вы забыли насъ потому, что мы были въ отсутствіи, Робертъ?.. иначе, поврьте, мы бы явились изъ первыхъ.

— Это все, что вы хотли мн сказать?

— Все, другъ мой, намъ обоимъ такъ мало надо, что мы убждены въ вашемъ согласіи.

— Ну, вы ошибаетесь.

— Ошибаемся, Робертъ? какъ такъ?

— Вы ничего не получите.

— Почему?

— Я могъ бы вамъ совсмъ не отвчать, такъ какъ я вамъ ничего не долженъ и мои дла васъ не касаются, но я предпочитаю разъ навсегда откровенно съ вами объясниться. Вы не получите отъ меня ни гроша, вы, Недъ Гримсъ — потому что я знаю, какую вы дружбу ко мн чувствуете… потому что я знаю, что если я еще живъ, то не вамъ обязанъ этимъ… я не разъ находилъ васъ подкарауливавшимъ меня на поворот тропинки и если вы меня не убили, то тишь потому, что не имли случая. Я хорошо васъ знаю, Недъ, знаю, что, прося меня оказать вамъ услугу, вы не перестанете меня ненавидть и мое благодяніе не помшаетъ вамъ убить меня… я былъ бы глупцомъ, Недъ Гримсъ, если бы помогъ вамъ. Кажется, я былъ достаточно чистосердеченъ.

— Да, сказалъ негодяй, до крови кусая себ губы… да, вы хорошо сдлали, сказавъ мн, что думали… но Робертъ, подождемъ конца. Что вы отвтите Мильсу? получитъ ли онъ такой же отказъ?

— Желтый Мильсъ долженъ былъ убить меня и не простилъ меня, какъ остальные. Я не сердитъ на него за то, что онъ устраивалъ мн ловушки, такъ какъ въ первое время онъ только повиновался законамъ нашего общества.

— Это правда, сказалъ нищій, повеселвъ, я былъ сердитъ на васъ только одинъ мсяцъ, помня, полученный отъ васъ въ развалинахъ замка, ударъ который сломалъ мн руку, такъ что я долго не могъ заниматься моимъ ремесломъ и вы по всей справедливости должны вознаградить меня.

Сказавъ это, Мильсъ громко расхохотался и ударилъ кулакомъ по колнк Неда, который по прежнему былъ мраченъ и раздраженъ.

Робертъ отвчалъ:

— Вамъ также, Мильсъ, я не дамъ ничего.

Веселость нищаго вдругъ прекратилась и онъ остановился, разинувъ ротъ и вытаращивъ глаза.

— У меня не осталось въ дом ни одной золотой монеты, продолжалъ Трайноръ, но если бы и были, то я полагаю не ршился бы датъ ихъ Мильсу, такъ какъ онъ употребилъ бы ихъ не на то, чтобы заплатить свой долгъ Дунсдалю, но на пьянство.

Нищій опустилъ голову и бросилъ злобный взглядъ по направленію Люси, которая молча присутствовала при этой странной сцен.

— Но, продолжалъ Робертъ, если у меня нтъ денегъ, которыя я могъ бы раздлить съ Мильсомъ, то я могу предложить ему работу, онъ будетъ заработывать у меня средства къ жизни. Если вы согласны, Мильсъ, то скажите и сегодня вечеромъ вы будете ночевать на ферм. Если вы откажетесь, я увижу, что трудъ для васъ тяжелъ, а ваше странствованіе по графству пріятне вамъ малйшей работы.

Мильсъ грубо возразилъ на это:

— Я пришелъ попросить у васъ нсколько золотыхъ монетъ, чтобы вернуть себ мою хижину… вы не согласны… хорошо, я не буду настаивать, но вы напрасно такъ поступаете, Робертъ, потому что старый Мильсъ знаетъ много дурного и хорошаго и вы будете жестоко наказаны за вашъ отказъ.

Взглядъ его снова устремился на Люси, которая, понявъ намекъ нищаго, знала, что погибнетъ, если Робертъ останется непреклоннымъ. Тогда она, въ свою очередь, ршилась попросить его.

— Робертъ, сказала она, Недъ и Мильсъ несчастны, не отказывай имъ въ томъ, что они просятъ.

— Не обращай вниманія на ихъ угрозы, они ничего не могутъ намъ сдлать.

— Мы почти богаты, мы ни въ чемъ не нуждаемся, дадимъ же имъ небольшую часть нашего излишка.

— Повторяю, что Мильсъ найдетъ у насъ сколько угодно работы… Мильсу не нужны деньги, ему нужна обезпеченная жизнь. Я уже сказалъ, что буду радъ оказать ему услугу… Что касается до денегъ, то ты знаешь, Люси, на что я употребилъ твое приданое, у меня не осталось ни гроша.

— А что ты сдлаешь для Неда?

— Ничего.

— Робертъ, забудь ваши старыя неудовольствія, изъ этихъ двухъ несчастныхъ, теб легко сдлать друзей.

— Меня удивляетъ твоя просьба за этихъ людей, Люси. Храни твое состраданіе для тхъ, кто его заслуживаетъ. Ты должна знать, продолжалъ Робертъ, нахмуривая брови, что они оба глубоко ненавидятъ меня и я даже не понимаю, почему они обратились ко мн сегодня, съ какой цлью… ихъ просьба должна скрывать какую нибудь ловушку. Ты можетъ быть забыла, Люси, что спасла меня изъ ихъ рукъ… я былъ бы слишкомъ наивенъ, если бы забылъ объ этомъ. Сколько бы я не далъ денегъ Неду Гримсу, онъ не перестанетъ быть моимъ врагомъ… но сдлавшись лицемромъ и скрывая свою ненависть, онъ будетъ для меня только опасне… я предпочитаю открытую войну. Нтъ, Люси, я ничего не дамъ Гримсу, я не открою для него дверей моей фермы, не открою для него моего кошелька.

Молодая женщина перестала настаивать. Видя, что ей не удастся убдить мужа, она снова отошла въ уголъ и опустилась на табуретъ, ршившись покориться своей судьб.

Мильсъ и Недъ молчали. Наконецъ Недъ, выпивъ залпомъ остававшійся въ бутылк виски, пошелъ возвратить бутылку Роберту и остановился передъ нимъ.

— Я не сержусь на васъ, сказалъ онъ.

Затмъ, повернувшись къ Люси, которая готова была лишиться чувствъ, продолжалъ:

— А вы, Люси, вы, хорошая женщина, я вамъ благодаренъ, что вы защищали насъ… Въ сущности, Трайнорь, вы можетъ быть лучше бы сдлали, если бы исполнили наши просьбы… вы сейчасъ узнаете, на сколько быль хорошъ совтъ, который давала вамъ жена, но, безъ сомннія, вы еще не знаете всхъ ея достоинствъ!.. У васъ, Люси, чудное сердце, вы осторожны и ловки, но боле всего энергичны и мужественны… да, я убжденъ, что Робертъ не знаетъ васъ такъ же хорошо, какъ мы… не правда ли, Мильсъ?

— Совершенно врно.

Робертъ схватилъ за руку Неда.

— Что вы хотите сказать? вскричалъ онъ.

— Потерпите, Робертъ, сказалъ тотъ.

— Я погибла, прошептала испуганная Люси, онъ убьетъ меня.

Прежде чмъ сдлать ужасное открытіе, Недъ остановился. Онъ зналъ, на сколько силенъ Робертъ, и боялся, что въ первомъ порыв гнва молодой человкъ покончитъ съ нимъ. Тогда, ловкимъ движеніемъ, незамтнымъ для Роберта, онъ всталъ передъ ружьемъ, прислоненнымъ къ стн, и такъ какъ у него въ рук была палка, кром того, въ лиц Мильса, онъ имлъ помощника, а Робертъ быль безоруженъ, то онъ успокоился.

— Да, Трайноръ, вы не знаете ее такъ, какъ знаемъ, мы, продолжалъ негодяй, вы знаете ея мужество, потому что она нсколько разъ спасала васъ, но вы не знаете, на сколько она васъ любитъ, потому что не видли такъ, какъ видлъ Мильсъ и я, какимъ образомъ она отдлалась отъ графини Елены.

— Несчастный! вскричалъ Трайноръ, что ты хочешь сказать?

— Да, другъ мой, Люси Бринъ такъ любила васъ, что въ одинъ прекрасный день, когда злодй Дунсдаль охотился на лисицу, она отправилась ждать охоту у Кайбурскаго мостика… она не желала погибели ни графа, ни его гостей, но графини…

Трайноръ бросился къ жен.

— Правду ли они говорятъ? вскричалъ онъ, отвчай, Люси!

— Не слушай ихъ боле, Робертъ, если любишь меня, отвчала Люси полумертвая отъ страха.

— Отвчай! повторилъ онъ.

Люси встала, бросила на мужа безумный взглядъ, потомъ вдругъ, прежде чмъ Недъ угадалъ ея намреніе, бросилась къ ружью Роберта, взвела курокъ и прицлилась въ Гримса.

Негодяй отступилъ. Еще секунда и онъ былъ бы мертвъ, но ружье было вырвано у Люси Робертомъ.

— Я хочу узнать правду, сказалъ онъ.

— Это было бы плохимъ способомъ узнать ее если бы вы отправили насъ на тотъ свтъ, насмшливо сказалъ Гримсъ.

Люси безъ чувствъ упала на полъ, но Робертъ не чувствовалъ къ ней состраданія.

— Продолжайте, сказалъ онъ Неду.

— Эта штука была славно приготовлена… не правда ли, Мильсъ? продолжалъ Недъ. Мильсъ врно говорилъ въ тотъ вечеръ, что убить женщину не достало бы мужества ни у него, ни у меня. Мы были спрятаны въ кустахъ около Каибура и случайно видли все… Люси Бринъ топоромъ надрубила балки, затмъ поднялась на верхъ и, спрятавшись за скалу, стала ждать… и знаете ли, Робертъ, кто первый прошелъ по устроенному такимъ образомъ мостику?

— Нтъ… пробормоталъ Робертъ, нтъ.

— Это были вы и, безъ сомннія, мостъ затрясся, такъ какъ вы колебались нсколько мгновеній и даже ударили каблукомъ по мостику.

— Да, я помню… помню.

— Я очень счастливъ, Робертъ, что вы этого не забыли, по крайней мр вы убждены, что мы не лжемъ.

— Дальше.

— О, остальное прошло отлично: графиня Елена прохала на лошади много спустя посл остальныхъ охотниковъ. Люси бросилась къ ней на встрчу инамъ сначала показалось, что она хочетъ предупредить ее… но мы ошибались, такъ какъ почти въ ту же минуту графиня галопомъ прозжала по мостику, который сломался и она упала въ пропасть. Мы не хотли никому вврятъ этой тайны… Ваши дла, какъ вы уже сказали, касаются только васъ и, можетъ быть, мы навсегда сохранили бы про себя эту исторію, если бы вы были щедре относительно насъ. Впрочемъ, очень возможно, что это доказательство любви заставитъ васъ любить Люси еще боле и въ такомъ случа мы будемъ очень счастливы, что еще боле скрпили соединяющія васъ узы.

— Молчать! крикнулъ Робертъ.

Онъ видимо съ такимъ трудомъ сдерживалъ свою ярость, что негодяи инстинктивно отступили.

У Трайнора въ рукахъ было ружье, которое онъ вырвалъ у Люси. Онъ поднялъ его, поглядлъ на курокъ и бросилъ на негодяя мрачный взглядъ. Послдній смутился. Потомъ онъ поднялъ палку, говоря:

— Если вы сдлаете хотя одно движеніе, чтобы прицлиться въ насъ — я сломаю вамъ руку.

Но Робертъ уже успокоился. Онъ бросилъ ружье на столъ, кинулся къ Неду, схватилъ одной рукой его палку, а другой его самого за горло и, приподнявъ съ земли, выбросилъ въ дверь, а затмъ повернулся къ Мильсу.

Онъ былъ такъ блденъ, глаза его такъ сверкали, что нищій, не думая сопротивляться, отправился вслдъ за своимъ товарищемъ.

Робертъ захлопнулъ за ними дверь. Наконецъ, онъ остался одинъ.

Свча чадила на стол, догорвъ до конца и вспыхивая по временамъ, заставляла фантастическія тни танцовать на стнахъ. Люси по прежнему лежала безъ чувствъ.

ГЛАВА V.

Робертъ долго глядлъ на молодую женщину, лежавшую у его ногъ, блдную какъ смерть. На лиц его выражались то ярость, то потребность мщенія, то отчаяніе. Онъ не старался привести Люси въ себя, первой его мыслью было убить ее, ему казалось, что смерть жены успокоитъ его, сдлаетъ для него мене тяжелою ношу жизни, и его ярость увеличивалась отъ мысли, что Люси, безъ угрызеній совсти, безъ колебаній, вышла за него замужъ. Ему было стыдно того, что онъ сдлалъ, стыдно, что онъ былъ мужемъ Люси и ему хотлось убить ее, чтобы отмстить за Елену и за самого себя.

Машинальнымъ жестомъ онъ взялъ ружье и приставилъ дуло къ груди молодой женщины. Послдняя въ эту минуту начала приходить въ себя и глубоко вздохнула. Малйшее движеніе Роберта и все было бы кончено, но убить эту женщину, вся жизнь которой была любовью къ нему, которая совершила преступленіе подъ вліяніемъ безумной ревности, значило бы совершить новое преступленіе, столь же чудовищное, какъ и преступленіе, совершенное ею.

Робертъ разрядилъ ружье, но Люси, немного оправившись, поняла въ чемъ дло и съ трудомъ поднялась.

— Ты хочешь убить меня, сказала она.

Онъ ничего не отвчалъ, только отступилъ, чтобы она не могла дотронуться до него, взять его за руку.

— Да, ты хотлъ это сдлать, Робертъ, продолжала она, прошу тебя, избавь меня отъ этой жизни, которая для меня ужасна… убей меня… сжалься надо мною…. было бы ужасне оставить мн жизнь… повторяю теб, Робертъ, смерть будетъ для меня облегченіемъ… Убей меня, я буду тебя благословлять… Я умру, любя тебя… моя послдняя мысль будетъ о теб… Прошу тебя, Робертъ, не колеблись… цлься въ сердце… быстрая смерть будетъ для меня благодяніемъ!..

Онъ молчалъ. Тогда, въ темнот, она ощупью подошла къ нему, но почувствовавъ прикосновеніе ея дрожащей руки, онъ грубо оттолкнулъ ее. Она зашаталась и упала.

Ночь прошла такимъ образомъ. Время отъ времени Робертъ слышалъ, какъ Люси, лежа на земл, повторяла:

— Боже, сжалься надо мною!

Робертъ также желалъ умереть, онъ желалъ, чтобы Недъ и нищій Мильсъ вернулись, онъ бросился бы на нихъ, чтобы заставить ихъ драться и убить себя, но Недъ и Мильсъ не возвращались.

Когда, наконецъ, наступило утро, мужъ и жена не ршались взглянуть другъ на друга. Наконецъ, Робертъ всталъ, надлъ шляпу и плащъ: его ршеніе было принято, онъ вышелъ, не поворачиваясь, и сдлалъ это такъ быстро, что даже не слышалъ послдняго крика жены:

— Робертъ! Робертъ!

Она не ршилась слдовать за нимъ, увренная, что онъ прогонитъ ее.

Прошло нсколько часовъ, а Робертъ не возвращался, тогда Люси бросилась въ деревню, разспрашивая всхъ, не видлъ ли кто нибудь ея мужа. Около полудня она встртила одного крестьянина, который сказалъ ей, что видлъ Роберта, бжавшаго по дорог въ Тайпрери.

— Я не усплъ разглядть его лица, но по росту увренъ, что это онъ.

— Зачмъ могъ онъ отправиться въ Тайпрери? съ удивленіемъ спрашивала себя Люси.

Она вернулась домой и ждала до вечера, надясь, что Робертъ вернется, но ночь наступила и прошла, а Люси все была одна. Не въ состояніи будучи ждать доле, она побжала къ отцу, прося дать ей взаймы немного денегъ.

— Къ чему? спросилъ онъ.

— Мн нужно, отвчала она, не желая объяснить своего намренія отправиться въ Тайпрери.

— Но гд т деньги, которыя я далъ теб въ приданое?

— Мужъ мой употребилъ ихъ на дло.

— Мн очень жаль, Люси, но я не могу дать теб ничего.

— Отецъ, прошу тебя.

Ей надо было прибгнуть ко лжи, сказать, что мужъ, ухавъ, забылъ оставить ей деньги, а между тмъ дочь Мюрфи хотла продать свинью очень дешево, но на чистыя деньги, и она, Люси, желала воспользоваться этимъ случаемъ.

Старикъ Бринъ позволилъ убдить себя и далъ дочери денегъ.

— Только помни, я даю теб въ взаймы! сказалъ онъ.

Она поблагодарила, отца и убжала.

Около полудня она была город и у всхъ знакомыхъ начала справляться о Роберт.

Долго вс ея разспросы не имли никакого результата. Она уже начала отчаяваться, какъ вдругъ увидла идущаго по улиц Мильса. Нищій былъ пьянъ и распвалъ во все горло.

Люси испугалась и хотла повернуть обратно, но Мильсъ уже увидлъ ее и былъ около нея.

— Люси, пробормоталъ онъ, какой день встрчъ!.. сейчасъ только я столкнулся съ Трайноромъ…

— Вы его видли? вскричала Люси.

— Да, моя милая.

— Ахъ, Мильсъ, я прощу вамъ все зло, которое вы мн сдлали, если вы мн скажете, гд Робертъ и зачмъ онъ сюда пріхалъ.

— Э, э! моя милая, смясь сказалъ Мисьсъ, я полагаю, вы понимаете, что посл всего происшедшаго, вашъ мужъ не могъ взять меня въ повренные своихъ тайнъ.

— Такъ вы ничего не знаете? съ огорченіемъ сказала Люси.

— Нтъ, я кое-что знаю безъ его разсказовъ, я слдилъ за нимъ издали и видлъ, какъ онъ входилъ къ Туссену и пробылъ тамъ около часа…

— Что же дальше? задыхаясь сказала Люси.

— Затмъ онъ отправился въ бюро эмиграціи въ Австралію и такъ какъ, посл завтра изъ Корка отправляются эмигранты, то очень вроятно, Люси, что Трайноръ хочетъ быть въ числ ихъ.

— Гд это бюро?

— Въ нижнемъ город. Но что же вы хотите длать?

— Слдовать за Трайноромъ.

Люси побжала въ эмигрантское бюро. У дверей стояло человкъ пятьдесятъ несчастныхъ, ожидавшихъ своей очереди войдти. Люси напрасно отыскивала Роберта, его не было, она хотла войдти, ее оттолкнули.

— Ожидайте вашей очереди… или вы очень спшите ухать?

Тогда она ршилась ждать своей очереди въ обществ несчастныхъ, ршившихся бросить свою родину. Прошелъ часъ, затмъ другой, а мужъ Люси не выходилъ изъ бюро. Уже половина ожидавшихъ вошли, скоро Люси должна была остаться одна.

— Очевидно, думала она, если Робертъ и былъ здсь, какъ говорилъ Мильсъ, то давно уже ушелъ. Можетъ быть онъ теперь по дорог въ Коркъ.

Когда пришла ея очередь, она ршительно вошла въ домъ.

— Что вамъ угодно? спросили ее.

— Я хочу оставить Ирландію и хать съ первымъ пароходомъ въ Австралію.

— Отлично… вы по крайней мр не плачете… Какъ ваше имя? гд вы живете?

— Я изъ Фарнея, меня зовутъ Люси, я жена Роберта Трайнора.

Говорившій съ ней маленькій, желтый человчекъ устремилъ на нее взглядъ, въ которомъ сверкала злобная радость.

— Ага! сказалъ онъ, какъ бы говоря самъ съ собою. Вы жена Роберта Трайнора, который былъ здсь сейчасъ, не такъ ли?

— Да, не боле какъ часъ или два тому назадъ, я хочу слдовать за нимъ.

— Что касается до васъ, дитя мое, то это другое дло. То, о чемъ вы просите, невозможно.

— Почему? задыхаясь вскричала она.

— Потому что Трайноръ, отъ котораго мы рады избавиться, вслдствіе его прошедшаго, Трайноръ поставилъ условіемъ своего отъзда, чтобы васъ ни за что не выпустили изъ Ирландіи. Однимъ словомъ Трайноръ не хочетъ, чтобы вы за нимъ слдовали…

— Вы не имете права отказать мн…

— Вы ошибаетесь.

— Прошу васъ, ваша честь, позвольте мн хать, позвольте мн слдовать за мужемъ!

— Между Трайноромъ и вами для насъ нтъ выбора: Трайноръ опасенъ, а вы нтъ.

Люси поняла, что настаивать доле безполезно и ушла, не прибавивъ боле ни слова.

Но что длать? На что ршиться? Она знала, что эмигранты сядутъ на пароходъ въ Корк и, не теряя ни минуты, пошла пшкомъ на мсто отправки и на другой день утромъ была уже въ Корк.

Придя на набережную, она сейчасъ же спросила, отошло ли судно съ эмигрантами.

— Нтъ, отвчалъ одинъ матросъ, но оно не замедлитъ отплыть, поторопитесь!

Люси бросилась въ гавань, гд стояла громадная толпа эмигрантовъ. Въ одно мгновеніе она узнала Трайнора, который на цлую голову возвышался надъ остальными.

— Робертъ! Робертъ! вскричала она.

Онъ услышалъ ее, вздрогнулъ и узналъ жену, которая бжала къ нему, протягивая руки и повторяя:

— Робертъ! Робертъ, возьми меня съ собою!

Въ эту минуту къ пристани подошли лодки, которыя должны были перевозить эмигрантовъ на пароходъ, ожидавшій на рейд.

— Садитесь! крикнулъ офицеръ.

Лодки наполнились эмигрантами, тогда какъ въ воздух стоялъ стонъ отъ рыданія и криковъ прощающихся и узжающихъ. Солдаты остановили Люси, но она кричала:

— Робертъ! Робертъ! Сжалься надо мною… я умру!..

Робертъ стоялъ отвернувшись, тогда какъ эмигранты спрашивали другъ друга:

— Къ кому изъ насъ обращается эта молодая женщина? Съ кмъ хочетъ говорить, кого хочетъ она обнять въ послдній разъ?

— Пустите меня, говорила Люси солдатамъ, я хочу его видть… хочу, чтобы онъ выслушалъ меня!

Между тмъ эмигранты продолжали садиться и на пристани оставалось не боле десяти человкъ, въ числ которыхъ былъ Трайноръ.

— Кого вамъ нужно? сказалъ офицеръ, сострадательно обращаясь къ Люси.

— Моего мужа.

— Гд онъ? Гд вы его видите?

— Тамъ… Вотъ этотъ самый высокій и красивый изъ всхъ!

Офицеръ сдлалъ Роберту знакъ, но послдній съ удивленіемъ поглядвъ на Люси, имлъ мужество отвернуться и тихо сказалъ нсколько словъ. Офицеръ повернулся къ Люси и грубо сказалъ:

— Ступайте прочь, этотъ человкъ васъ не знаетъ!

Люси страшно вскрикнула и безъ чувствъ упала къ ногамъ солдатъ.

Лодки отплыли отъ пристани и никто не обращалъ вниманія на безчувственную Люси, только дв какія-то женщины, изъ состраданія, подняли ее и положили на кучу канатовъ.

Когда она пришла въ себя, пароходъ съ эмигрантами давно уже исчезъ. На пристани не было никого, кром носильщиковъ и матросовъ, которые каждый разъ, проходя мимо нея, бросали нанее насмшливые взгляды, говоря:

— Она слишкомъ напилась виски!

Наконецъ Люси поднялась, она дйствительно шаталась и матросы долго преслдовали ее насмшками.

Она снова отправилась въ Тайпрери и когда, наконецъ, измученная и усталая пришла въ городъ, то обратилась къ первому полицейскому.

— Гд живетъ констебль? спросила она.

— Въ Доноръ-стрит.

— Мн нужно сдлать ему важное сообщеніе, можете вы проводитъ меня къ нему?

— Съ удовольствіемъ, моя красавица.

Минутъ черезъ десять полицейскій остановился передъ хорошенькимъ домикомъ, позвонилъ и, войдя, спросилъ сэра Томаса Викгэма.

Его ввели въ гостинную, гд его, улыбаясь, встртилъ толстякъ сэръ Томасъ.

— Говорите, что вамъ нужно, Фидеръ?

Агентъ посторонился и указалъ на Люси.

— У меня нтъ ничего новаго, сказалъ онъ, но вотъ эта красавица хочетъ говоритъ съ вашей честью.

Сказавъ это, онъ вышелъ.

Констэбль и Дюси остались вдвоемъ.

— Я васъ слушаю, сказалъ сэръ Томасъ Викгэмъ.

Люси, не колеблясь, сказала:

— Я убила графиню Елену Дунсдаль, разрубивъ балки на Кайбурскомъ мосту… Я пришла выдать себя правосудію… Судите меня!..

Конецъ.

‘Библіотека для Чтенія’, NoNo 3—5, 1882

ЖЮЛЬ МАРИ. ЛЮБОВЬ И РЕВНОСТЬ

Часть первая.

ГЛАВА I.Армія несчастныхъ.

ГЛАВА II.

ГЛАВА III.

ГЛАВА IV.

ГЛАВА V.

ГЛАВА VI.

ГЛАВА VII.

ГЛАВА IX.

ГЛАВА X.

ГЛАВА XI.

Часть вторая.Тайна хорошенькой двушки.

ГЛАВА I.

ГЛАВА II.

ГЛАВА III.

ГЛАВА IV.

ГЛАВА V.

Читайте также:

ЖЮЛЬ МАРИ.
ЛЮБОВЬ И РЕВНОСТЬ

ГЛАВА I.
Армія несчастныхъ.

Часть вторая.
Тайна хорошенькой двушки.