Н. А. Лейкинъ.
Н. А. Лейкинъ.
Мученики охоты.
Мученики охоты.
Юмористическіе разсказы.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2
1880.
ЛЮБИТЕЛИ БАНЬ.
ЛЮБИТЕЛИ БАНЬ.
Любители бань, Лейкин Николай Александрович, Год: 1880
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Снжная вьюга такъ и завываетъ на улиц, наметая сугробы. Погода такая, что хорошій хозяинъ собаку на дворъ не выгонитъ. Раннее утро. Зажженная съ вечера въ спальной купца Гораздова лампада нагорла и еле освщаетъ комнату. Часы только что пробили четыре. На двухъ-спальномъ лож съ кучей большихъ и маленькихъ подушекъ, ‘думокъ’ и ‘подскульничковъ’, крпко спитъ жена Гораздова, рыхлая женщина, а самъ онъ, облекшись въ халатъ и съ всклокоченной отъ спанья головой, роется въ комод.
— Вдь говорилъ ей, подлой: собери блье для бани съ вечера — нтъ не собрала таки! шепчетъ онъ.— Ни носковъ, ни полотенецъ не могу найти! Куда это она ихъ засунула! Васса Гурьевна, гд мои носки въ комод лежатъ?
Въ отвтъ жена только сопитъ.
— Васса Гурьевна, въ которомъ ящик у тебя носки? повторяетъ онъ вопросъ.— Ни носковъ, ни полотенца! Куда ни сунусь — юбки да женскія рубахи. Не напяливать-же мн на себя посл бани грязное блье.
Жена съ просонья толкуетъ что-то объ огурц.
— Какой такой тамъ огурецъ, коли мн носки надо, расталкиваетъ ее мужъ.— Очнись, матка, что словно полоумная!
— Нтъ на тебя угомону! поднимается на постели сфинксомъ жена.— Вотъ наказаніе-то! Ни самъ не спишь, ни другимъ не даешь! Ну, кто по ночамъ въ баню ходитъ. Черти еще на кулачки не дрались, а онъ баню.
— Да пойми ты, что я для перваго пару, баню опаривать. Такого пару, какъ я люблю, мало кто выдерживаетъ изъ публики, ну, вотъ мы трое и собираемся пока еще никого въ бан нтъ. Я, дьяконъ, полковникъ и еще татаринъ одинъ. Наподдаемъ на каменку до яко-же можаху и тшимся. Намъ съ привычки, а другимъ бда, такъ какъ-же тутъ въ другое-то время париться. Да ты опять спишь? Скажи, гд лежатъ носки.
— Вотъ надолъ-то! Чтобъ теб ногу сломать по дорог! вскочила съ кровати жена, вытащила изъ комода носки и съ словами: ‘на, подавись!’ кинула ихъ въ лицо мужу.
— Послушай! Я вдь и самъ по свойски поступокъ сдлаю, возвысилъ онъ голосъ и прибавилъ: — Въ самомъ невинномъ удовольствіи и то человку мшаютъ!
Черезъ пять минутъ Гораздовъ накинулъ на халатъ енотовую шубу и съ узломъ въ рукахъ будитъ въ кухн кухарку, требуя, чтобы она заперла за нимъ двери. Произошла та-же исторія.
— Господи Боже мой! И мастеровой-то народъ въ эту пору въ баню не ходитъ, а тутъ обстоятельный купецъ вскочилъ ни свтъ, ни заря! бормотала кухарка, поднимаясь съ постели.
— Не твое дло разсуждать! Потому я и иду теперь въ баню, что объ эту пору никто не ходитъ! огрызнулся хозяинъ, и вышедши на дворъ, сталъ стучаться къ дворнику.
— О, чтобы васъ!.. Вотъ черти носятъ! послышалось изъ дворницкой ругательство и звонъ ключей. Ворота отворены.
— Въ баню? Ну, такъ я и зналъ! И охота вамъ, сударь, ночью и въ эдакую вьюгу! говоритъ дворникъ, пропуская купца на улицу.
— Не лай, не лай, чортова мельница! Вотъ теб двугривенный по положенію.
Холодъ прохватываетъ до костей купца Гораздова, зубы стучатъ, какъ въ лихорадк, снгъ залпляетъ ему глаза, извощика нтъ на улиц, но онъ бжитъ, то и дло поскальзываясь на тротуар и балансируя, чтобъ не упасть.
Вотъ и баня. За ручкой и приказчика еще нтъ, продающаго билеты. Купецъ Гораздовъ проскользаетъ въ сторожку ‘дворянскихъ’ бань. Тамъ уже собралось общество: худой и жилистый дьяконъ, толстенькій полковникъ съ круглыми усами и татаринъ съ бритой головой и въ ермолк,— торговецъ старымъ платьемъ. Дежурный сторожъ чешетъ гребнемъ голову и разсматриваетъ гребень на свтъ лампы.
— Господамъ почтеніе! возглашаетъ купецъ.— Опоздалъ маленько.
— А ужъ мы съ полъ-часа мста здсь, сказалъ дьяконъ.— Совлекайте ризы скорй и идите поддавать на каменку. Сегодня вашъ чередъ баннымъ дломъ заниматься.
— А вамъ, отецъ дьякомъ, вники кипяткомъ шпарить.
— Ошпарилъ ужъ, будьте покойны. Что твой пухъ сдлались. Ваше высокоблагородіе, только вы садитесь отъ меня подале, обратился дьяконъ къ полковнику.— А то вникомъ на отмашь прошлый разъ вы мн струили паръ прямо въ глаза и у меня къ вечеру во какъ вки вздуло! Такъ вдь и до слпоты обварить можно.
— Да вдь вы хвастались, что у васъ шкура дубленая! за хохоталъ полковникъ.
— Шкура — да, а я про глаза… Иванъ, нтъ-ли какого мастера попарить меня? подмигнулъ дьяконъ сторожу.
— Попарить? Нтъ-съ, жизнь у нашихъ парильщиковъ въ цн, отвчалъ тотъ.— Кто-жъ вашъ паръ выдержитъ? Шкура-то у кажинаго своя.
— Да вдь и у меня не чужая.
— Вы заговореные, двухжильные. У людей волосъ на голов отъ жару крутится, а вамъ ничего.
— Ну, то-то! Въ семинаріи, братъ, къ такому жару пріучили, березовой кашей кормивши.
— Давай, бачка попъ, я тебя попарю! Я до пара гораздо лихъ! отозвался татаринъ.
— Вотъ за это, Ахметка, спасибо, хоть ты и Магометовъ сынъ, а дай Богъ теб войти въ Царствіе Небесное! Главное дло, братецъ ты мой, я не вс мста самъ-то могу вникомъ прохватывать. Извиваешься, извиваешься какъ древлій гладіаторъ, а въ сущности все по однимъ и тмъ-же мстамъ хлещешь. Вотъ, напримръ, пояса: предметъ главный, а какъ ты ихъ сзади собственноручно нахлещешь?
— Я, бачка-попъ, нахлещу.
— Знаете, господа, что? Постановимте отнын такъ, чтобъ намъ хлестать неперемнно другъ друга, предложилъ полковникъ.— Униженія тутъ, ей-ей, никакого нтъ. Я стегаю отца дьякона, отецъ дьяконъ меня, господинъ купецъ Ахметку, а Ахметка купца. Потомъ наоборотъ. Надо-же намъ какую-нибудь штуку придумать, коли ни одинъ парильщикъ насъ паритъ не ршается, боясь жара! Согласны?
— Само собой согласны, откликнулись вс.
Купецъ раздлся и направился изъ сторожки въ баню, Вс послдовали за нимъ. Началось поддаваніе на каменку кипяткомъ. Первая шайка. Зашипли накаленые камни, блымъ клубомъ вырвалось изъ каменки облако пара и началось подниматься къ потолку. Поддавшій купецъ, еле усплъ отскочить отъ струи, поскользнулся на полу и упалъ. Его бросились подымать.
— Больно ушиблись? спросилъ полковникъ.
— Больно-то больно, прихрамывалъ тотъ, потирая бокъ.— Но за то хорошо поддалъ. Малъ я ростомъ и не могу прохватить туда на дальніе камни, а тамъ самое-то пекло и есть.
— А вотъ отецъ дьяконъ покрупне ростомъ, такъ онъ ужо послднюю поддастъ.
Вторая шайка, третья, четвертая. Баня наполнилась какъ-бы молокомъ. Еле видятъ другъ друга любители пара въ молочномъ туман.
— Довольно? спрашиваетъ купецъ.
— Какое довольно! Даже и шкуры не щиплетъ, откликается стоящій на полк во весь ростъ дьяконъ.
— Поддай, поддай еще парочку! Что воды-то жалешь! Въ этомъ пару только младенцамъ париться! кричитъ полковникъ, тоже залзшій на полокъ.
Еще дв шайки воды выплеснуты.
— Вотъ теперь бабій паръ, откликнулся татаринъ.— А ты намъ, бачка купецъ, мущинскій паръ длай.
— Неужто еще? недоумваетъ купецъ.
— Еще, еще поддай! Не скупись на воду! кричатъ съ полка любители, поднявъ руки къ верху и развявая паръ въ воздух.
— Довольно?
— Вотъ теперь маленько зажгло! Ухъ, важно! Ну пока довольно! Пусть тло обтерпится, а потомъ Ахметка еще одну шаечку въ самое пекло подмахнетъ.
Вс надли на головы веревочныя шапки. Паръ потерялъ свой молочный цвтъ и отъ возвышенной температуры сдлался прозрачнымъ. Залзъ и купецъ на полокъ. И началось великое хлестаніе вниками и радостное гоготаніе. Татаринъ даже ржалъ по лошадиному.
— Ваше высокоблагородіе! Господинъ дьяконъ! Ну, можетъ-ли что быть лучше здшняго мста? Какіе такіе балы господъ аристократовъ пріятне? Вотъ многія льстились на балъ къ княгин Трубецкой попасть, а здсь, ей-ей, въ сто разъ и лучше и чувствительне! восторгался купецъ Гораздовъ, нахлестывая себя вникомъ.
— А деревенская баня, простая, курная много лучше. Тамъ закупоришься и хоть пекись! кричалъ дьяконъ.— Помнишь, ваше высокоблагородіе, какъ мы въ деревн то? спрашивалъ онъ полковника.— Ваше высокоблагородіе, помнишь, я говорю?
— Ого-го-го-го! Ухъ важно! До самыхъ костей! былъ отвтъ полковника.
Совершался какой-то культъ.