Н. А. Лейкинъ.
Н. А. Лейкинъ.
Мученики охоты.
Мученики охоты.
Юмористическіе разсказы.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2
1880.
ЛЮБИТЕЛЬ АКВАРІУМА И ТЕРРАРІУМА.
ЛЮБИТЕЛЬ АКВАРІУМА И ТЕРРАРІУМА.
Любитель аквариума и террариума, Лейкин Николай Александрович, Год: 1880
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Поручикъ Денисъ Давыдычъ Туркачевъ вернулся со службы изъ канцеляріи и позвонился въ колокольчикъ своей квартиры. Ему отворилъ двери денщикъ, рябоватый парень съ глупымъ лицомъ и очень странно расположенными щетинистыми усами: одинъ усъ росъ щетиной книзу, а другой кверху. Деньщикъ былъ въ куртк, сдланной изъ стараго поручицкаго мундира путемъ обрзанія фалдъ, и въ грязномъ передник.
— Здравія желаю, ваше благородіе! проговорилъ онъ, вытянувъ руки по швамъ.
Поручикъ сбросилъ съ себя пальто.
— Ну, что, Амосъ? Все у насъ благополучно?
— Никакъ нтъ-съ, ваше благородіе. Пьявки по всей хватер расползлись, да я ихъ поймалъ.
— Такъ я и зналъ! Ты врно опять, скотина, кормилъ ими змю безъ моего приказанія, не завязалъ банку тряпкой и он расползлись.
— Никакъ нтъ-съ, ваше благородіе. Извольте сосчитать, пьявки вс цлы. Только одна въ самовар сварилась, да и вареная цла.
— Какъ въ самовар? Какъ вареная? Что ты брешешь!
— Такъ точно-съ. Сталъ я сегодня по утру посл васъ изъ самовара уголья вытряхать и воду выливать, глядь — наша пьявка и ужъ сварилась, сердечная.
— И, значитъ, я этотъ пьявочный наваръ сегодня по утру пилъ?
— Такъ точно, ваше благородіе, пили. Вчера вы изволили изъ самовара въ маленькій охварумъ теплой воды прибавлять и оставили самоваръ на окн, рядомъ съ пьявками, а она, подлая, должно быть изъ банки вылзла да въ самоваръ и заползла.
— Дйствительно это такъ. Я вечеромъ забылъ на окн самоваръ, а въ крышк самовара у насъ дырка. Но банку съ пьявками я завязалъ тряпкой, хотя и кормилъ ими змю.
— Он, ваше благородіе, тряпку прогрызли.
— Фу, мерзость какая! плюнулъ поручикъ.— Какъ-же ты, братецъ, ставишь самоваръ и не посмотришь, что въ немъ на дн лежитъ. Ну, ежели-бы туда сова забралась, ты-бы и сову мн сварилъ. То-то я чувствовалъ, что чай иметъ какой-то особенный вкусъ и запахъ! Тьфу! Сов давалъ говядины?
— Давалъ, ваше благородіе. Днемъ не жретъ. Он такая тварь, что привыкши въ потемкахъ…
— Ну, давай обдать. Живо!
Поручикъ вошелъ изъ прихожей въ комнаты. На окнахъ стояли стеклянные терраріумы и акваріумы. Въ нихъ плавали рыбки, головастики, асколоты, прыгали лягушки, бгали ящерицы. Въ кабинет висли клтки съ птицами и на книжномъ шкапу сидла, какъ тумба, сова и пучила круглые желтые глаза.
— Это что такое! воскликнулъ поручикъ.— Амосъ! Кто лампу на письменномъ стол разбилъ?
На письменномъ стол дйствительно была опрокинута на бокъ лампа съ разбитымъ стекломъ и зеленымъ колпакомъ.
— Сова, ваше благородіе, разбила. Больше не кому. Говядину я ей началъ силой въ ротъ пихать, а она, подлая, залетала по комнат, да должно быть, со-слпа, и разбила. Вдь он, ваше благородіе, днемъ что слпые- Ужъ она металась, металась по горниц. Думалъ, что убьется еще, ну, я ее и бросилъ.
— Ахъ, несчастный человкъ! Да кто-же веллъ теб сову насильно кормить? Не жретъ — ну, и не надо. Что-же это такое! Никуда изъ дома отлучиться нельзя! всплескивалъ руками поручикъ.— Вчера морскія свинки и кролики новые походные сапоги прогрызли, а сегодня сова лампу разбила. Отчего ты не смотришь? Берегись у меня! Еще что-нибудь случится — непремнно отошлю тебя въ команду съ жалобой.
— Виноватъ, ваше благородіе. Сегодня у насъ еще грхъ.
— Что такое?
— Блыя мыши изъ клтки разбжались. Этихъ ужъ не могъ словить. Сталъ я клтку чистить, а он — трахъ, выскочили да въ щели подъ полъ. Младенчики остались, а матки вс подъ-поломъ.
— Еще того лучше! Ну, и корми самъ младенчиковъ, какъ знаешь, а околютъ — я съ тобой по свойски!.. Помилуйте, съ этимъ человкомъ я не могу никакой охоты завести! Кто попугая выучилъ ругаться скверными словами? Ты.
— Никакъ нтъ-съ. Когда вы приказали съ нимъ разговаривать, я ему одни божественныя слова говорилъ: аллилуія, аминь и все эдакое.
— Но отчего-же онъ ругается? Вдь хоть я и холостой человкъ, а ко мн иногда и дамы заходятъ. Вонъ вчера Раиса Павловна… Подошла къ клтк и говоритъ ему ‘попочка’, а онъ ей въ отвтъ такое слово, что я даже со стыда сгорлъ. Ну, куда я теперь съ такимъ попугаемъ? Вдь его надо за два двугривенныхъ продать, а онъ тридцать рублей стоитъ. Боже мой, что мн съ тобой, Амосъ, длать! Когда я въ канцеляріи, у меня все время сердце не на мст, все думаю, не набдокурилъ-ли ты что-нибудь дома. Слова въ бумагахъ даже не т выходятъ. Хочу написать ‘пяти-фунтовыя нарзныя’, а пишу ‘змевидныя ящерицы’. Вчера даже былъ такой случай. Хорошо еще, что писарь при переписк замтилъ и спросилъ, не ошибка-ли это? Хорошій писарь-то, осмысленный, а вдь другой, что написано, то и перепишетъ. Вонъ Федосенко. Тому напиши вмсто ‘ваше превосходительство’ ‘ваше крокодильство’ или ‘Маша душка’ — онъ такъ и перепишетъ, несообразя, что это дловая бумага. Просто хоть охоту бросай, а то на гауптвахт насидишься да еще, чего добраго, въ отставку велятъ подать. Ты братецъ, Амосъ, хоть-бы пожаллъ меня.
— Я и то, ваше благородіе, жалю, отвчалъ деньщикъ и заморгалъ глазами.
— Давай обдать. Ахъ, да! Ну что наши тараканы?
— Не разводятся, ваше благородіе, вс вонъ ушли, а я ихъ изъ сосдской квартиры цлый горшокъ притащилъ. Они, ваше благородіе, холостаго дома не любятъ. Вотъ ежели-бы домъ былъ семейный — они отъ одной пары сейчасъ-бы расплодились. Тараканъ бабу любитъ. Какъ баба въ кухн копошится — такъ и тараканъ водиться начинаетъ.
— Однакщ не жениться-же мн на первой встрчной поперечной, чтобъ тараканы водились, сказалъ поручикъ и кряхнулъ съ неудовольствіемъ.— Э-эхъ! Ну, чмъ мы теперь будемъ нашихъ соловьевъ и синицъ кормить!
— Вуду по чужимъ-съ кухнямъ таракановъ ловить, коли въ нашей не заводятся, отвчалъ деньщикъ.
— Въ томъ-то и дло, что ты по чужимъ-то кухнямъ хо- лишь кухарокъ ловить, а не тараконовъ. Изъ-за этого я и хотлъ своихъ завести. Ты уйдешь изъ квартиры, а къ намъ заберутся и раскрадутъ все.
— Не заберутся, ваше благородіе. Насъ вс боятся. Вы то возьмите: у насъ шкилетъ смертный въ дом, сова, змя, дв черепахи. Васъ ужъ и то даже не оберъ-офицеромъ называютъ, сказалъ деньщикъ и запнулся.
— А какъ-же?
— Не смю сказать, ваше благородіе. Стыдно. Слово такое конфузное.
— Говори, я теб приказываю.
— Фармазонъ.
Поручикъ расхохотался.
— Ну, тутъ особенно постыднаго ничего нтъ. А что насъ вс боятся — ты это врешь. Вотъ, напримръ, рыжая кухарка. Я ее нсколько разъ въ кухн у тебя видлъ.
— Въ кухню при мн забгаетъ, а въ горницы — ни-ни. Да и въ кухню безъ меня ни въ жизнь не зайдетъ, хоть я и двери отворивши оставлю.
— Отчего-же?
— Рожонъ супротивъ ее у меня есть, пугало. Какъ уйду изъ кухни, возьму да трехъ лягухъ у дверей за ноги на веревку и привяжу — низачто не подступится.
— Ну, давай обдать. Нечего бобы разводить. Только, Бога ради, не накорми меня чмъ-нибудь въ род утренней ухи изъ піявокъ, сказалъ поручикъ.
— Что вы, ваше благородіе, помилуйте! Живная наша гадость вся цла, окромя мышей и одной пьявки. Извольте хоть перечесть, успокоивалъ офицера деньщикъ.— Пожалуйте за столъ садиться, сейчасъ супъ подамъ.
Поручикъ снялъ сюртукъ и слъ за столъ.