Любимец короля
Любимец короля
Рассказ Ш. Бодлера
—————————————————————————
Любимец короля, Бодлер Шарль, Год: 1867
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Фанчиолло был первоклассным комическим актером и почти что другом короля.
Но можно считать установленной истиной, что люди, проходящие свой жизненный путь в качестве шутов, комедиантов и тому подобных весельчаков, питают роковую склонность к серьезным делам. И, как это ни странно, — идеи отечества, свободы могут всецело завладеть и душой скомороха.
То же случилось и с Фанчиолло, в один прекрасный день он оказался крамольником, вступив в заговор, составленный против короля некоторыми дворянами. Ибо таковы уж прихоти человека: даже среди сытых и знатных могут иногда найтись люди, помнящие о том, что есть на свете голод и угнетение.
Однако, повсюду также водятся добродетельные господа, назначение которых своевременно доносить правительству о тех, кто мечтает перестроить общество на новых, хотя бы и лучших, основаниях, не посоветовавшись предварительно с установленными властями.
Во всяком случае, король, считавший Фанчиолло почти что своим другом, не желал никаких преобразований для своего государства, и заговорщики были арестованы.
Во всем подобный прочим монархам земли, государь этот отличался от них лишь тем, что непредусмотрительное Провидение одарило его способностями более обширными, нежели принадлежавшие ему владения.
Страстно влюбленный в красоту, поклонник и покровитель искусств, он и сам был истинным артистом в душе. При том же, ненасытный в наслаждениях, не знал на свете врага более опасного, чем скука, с которой и боролся всеми доступными ему средствами. Он до того ненавидел ее, что не разрешал своим подданным писать ни о чем, кроме как о предметах, которые доставляют удовольствие или же приводят в изумление, а изумление, как известно, есть то же удовольствие, только в наиболее утонченной форме. И тяжкая кара падала на не подчинявшихся этому закону.
Никто поэтому не был особенно удивлен, когда вскоре разнесся слух, будто король изволил помиловать заговорщиков, ибо всякий понимал, что зрелище казни не может доставить удовольствия.
Поводом к такому слуху послужило объявление о постановке на придворной сцене великолепного спектакля, в котором комик Фанчиолло должен был играть свою лучшую роль.
И вот настал этот день.
Немногочисленный двор развернулся во всем великолепии, поражая своей пышностью приглашенных на спектакль иностранных посланников, для многих из них было совершенно непонятно, каким это образом знать столь небольшого и стесненного в средствах государства могла обнаружить столько блеска.
Фанчиолло особенно удавались немые или необильные словами роли, значение которых в драмах-сказках состоит в том, чтобы символически изображать тайну жизни.
В этой области он был неподражаем.
Знаменитого актера прямо из тюрьмы привезли и поставили па сцену, едва дав ему времени загримироваться.
Неизвестно, успел ли кто передать ему весть о высочайшей милости, или, быть может, упоение искусствами обладает таким свойством, что гений в состоянии играть комедию на краю могилы, не видя под собой черной бездны, — только Фанчиолло в этот вечер превзошел все ожидания.
Он ходил, двигался, смеялся, плакал, содрогался, неизменно сохраняя вокруг своей головы немеркнущее сияние, — то сияние, которого нельзя видеть, но для избранных возможно чувствовать: ореол гения.
Все зрители, несмотря на свою пресыщенность и легкомыслие, скоро были покорены всемогущей силой таланта.
Никому не приходила на мысль смерть, казни, траур, и суета на миг покинула сердца. Без докучных дум о повседневном каждый предался во власть тончайших наслаждений, которыми дарил его артист, поднявшийся в своем искусстве на предельную грань совершенства.
Настала минута, когда восторг зрителей достиг наивысшего напряжения, и уже несколько раз своды зала потрясали взрывы аплодисментов, не уступавшие по силе сдержанным раскатам грома.
К этому внешнему выражению всеобщего упоения присоединился п сам король.
Но было странно лицо короля.
Сознавал ли он себя побежденным в своем могуществе властелина? Или вдруг почувствовал, что посрамлен в уменье наводить трепет на сердца и отупение на умы?
Кто знает. Только все плотнее сжимались его губы, ярче и ярче разгорались неведомым (внутренним) огнем глаза, а на бледное обычно лицо ложилась новая бледность, подобно тому, как снег нарастает на снег.
И вот он обернулся к маленькому пажу, стоявшему позади его кресла и сказал ему что-то на ухо.
Подвижное личико прелестного ребенка засветилось улыбкой. Мальчик быстро оставил королевскую ложу, как бы затем, чтобы выполнить какое-то спешное поручение.
Прошло несколько мгновений, как вдруг раздался в зале свисток — резкий, продолжительный.
Как молния, поразил он сердца и уши зрителей, а Фанчиолло прервал на полуслове.
И с того места, откуда раздалось это неожиданное и в присутствии короля невозможное порицание актеру, красивый мальчик, задыхаясь от смеха, бросился бежать коридором.
Артист, только что купавшийся всем своим существом в райском свете, который исключает всякую мысль о могиле и разрушении, сразу был сброшен на землю.
Сперва он закрыл глаза, потом сейчас же раскрыл их: они так были расширены, что казались двумя черными ямами. Затем он открыл рот, силясь вздохнуть, качнулся слегка вперед, назад — и грохнулся во весь рост на пол…
Что же, разве эти подмостки должны были служить ему эшафотом?
А свисток — быстрый и ужасный — ударом топора?..
Замешанные в заговоре дворяне в последний раз наслаждались комедией. В ту же самую ночь они были вычеркнуты из книги живых.
С той поры немало знаменитых актеров, высоко стоявших в своем искусстве, выступало на сцене этого короля. Но ни один из них даже в самой отдаленной степени не мог доставить ему такого удовольствия, какое доставил некогда его любимец и почти что друг Фанчиолло в час своей смерти.
Текст издания: журнал ‘Пробуждение’, 1910, No 11.