Лунный камень, Коллинз Уилки, Год: 1868

Переводы
Время на прочтение: 536 минут(ы)
Скачать в PDF

Приложеніе къ Русскому Встнику.

ЛУННЫЙ КАМЕНЬ
РОМАНЪ

СОЧ. ВИЛЬКИ КОЛЛИНЗА.
ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО.

ПРОЛОГЪ
ШТУРМЪ СЕРИНГАПАТАМА.
(1799 г.)

Извлеченіе изъ фамильныхъ бумагъ.

I.

Строки эти, написанныя мною въ Индіи, обращены къ моимъ роднымъ въ Англіи, которымъ я желаю объяснить причины, побудившія меня отказать въ дружескомъ пожатіи рука двоюродному брату моему, Джону Гернкаслю. Молчаніе, которое я до сихъ поръ хранилъ объ этомъ обстоятельств, вызвало превратныя толкованія со стороны членовъ моего семейства, добрымъ мнніемъ которыхъ я дорожу. И потому прошу ихъ воздержаться отъ окончательнаго приговора до выслушанія моего разказа и врить моему честному слову, что все, о чемъ собираюсь я говорить здсь, есть точная, и строгая истина.
Тайный раздоръ между мною и моимъ двоюроднымъ братомъ возникъ еще во время великой международной борьбы, въ которой участвовали мы оба, во время штурма Серингапатама, предпринятаго 4-го мая 1799 года, подъ предводительствомъ генерала Берда.
Для удобнйшаго разъясненія послдующихъ обстоятельствъ, мн необходимо возвратиться къ тому періоду времени, который предшествовалъ осад, и къ ходившимъ въ нашемъ лагер разказамъ о грудахъ золота и драгоцнныхъ камней, хранившихся въ Серингапатамскомъ дворц.

II.

Самый фантастическій изъ этихъ разказовъ относился къ желтому алмазу, знаменитому въ отечественныхъ лтописяхъ Индіи. По сохранившимся о немъ преданіямъ, онъ украшалъ нкогда чело четверорукаго индйскаго божества, олицетворявшаго собою мсяцъ. Частію вслдствіе своего особеннаго цвта, частію же вслдствіе господствовавшаго предразсудка, будто этотъ камень ощущаетъ на себ вліяніе украшаемаго имъ божества, свтля во время полнолунія и тускня во время ущерба, ему дано было названіе, которымъ и до сихъ поръ еще именуется онъ въ Индіи, названіе Луннаго камня. Подобный же предразсудокъ, говорятъ, существовалъ нкогда въ Греціи и Рим, съ тою только разницей, что онъ относился не къ алмазу, украшавшему какое-либо божество (какъ это было въ Индіи), но къ полупрозрачному камню низшаго разряда, подверженному также вліяніямъ луны и также получившему отъ вся свое названіе, подъ которымъ онъ и до сихъ поръ извстенъ новйшимъ минералогамъ.
Приключенія желтаго алмаза начинаются съ одиннадцатаго столтія христіанской эры.
Въ это время одинъ изъ магометанскихъ завоевателей, Махмудъ Гизни, вторгся въ Индію, овладлъ священнымъ городомъ Сомнаутомъ и разграбилъ сокровища находившагося въ немъ знаменитаго храма, который въ продолженіе нсколькихъ столтій привлекалъ цлыя толпы индйскихъ богомольцевъ и считался чудомъ всего Востока.
Изъ всхъ божествъ, которымъ поклонялась въ этомъ храм, одинъ богъ Луны не подвергся хищничеству магометанскихъ побдителей. Охраняемый тремя браминами, неприкосновенный кумиръ, съ украшавшимъ его желтымъ алмазомъ, былъ перенесенъ ночью во второй священный городъ Индусовъ — Бенаресъ.
Здсь, въ новомъ святилищ, въ зал инкрустованной драгоцнными каменьями, подъ кровлей, опиравшеюся на золотыя колонны, богъ Луны сталъ опять предметомъ ревностныхъ поклоненій своихъ приверженцевъ. Въ ночь, когда святилище было совершенно окончено, Вишну-зиждитель явился во сн тремъ браминамъ.
Онъ дунулъ своимъ божественнымъ дыханіемъ на алмазъ, украшавшій чело бога Луны, а брамины пали ницъ, закрывъ свои лица одеждой. Божество повелло, чтобы впредь до окончанія вковъ Лунный камень былъ поочередно охраняемъ днемъ и ночью тремя жрецами, и брамины преклонились предъ его велніемъ. Божество грозило также всевозможными бдствіями не только тому дерзновенному, который осмлится похитить священную драгоцнность, но и всмъ его потомкамъ,которымъ алмазъ достанется по наслдству. По распоряженію браминовъ, эти пророческія слова были написаны золотыми буквами на вратахъ святилища.
Вка и поколнія смняли другъ друга, а преемники трехъ браминовъ не переставали денно и нощно охранять свою драгоцнность. Вка проходили за вками, и наконецъ, въ начал восьмнадцатаго столтія христіанской эры, на Монгольскомъ престол воцарился Аурунгзебъ. По его повелнію, храмы поклонниковъ Брамы снова преданы были грабежу и раззоренію. Святилище четверорукаго бога осквернено было умерщвленіемъ въ немъ священныхъ животныхъ, изваянія идоловъ были разбиты въ прахъ, а Лунный камень былъ похищенъ однимъ изъ военачальниковъ Аурунгзеба.
Не будучи въ состояніи возвратить свое потерянное сокровище вооруженною силой, три жреца продолжали тайно слдить за нимъ переодтые. Новыя поколнія являлись на смну старымъ, воинъ свершившій святотатство погибъ ужасною смертью, Лунный камень (вмст съ изреченнымъ проклятіемъ) переходилъ отъ одного беззаконнаго магометанина къ другому, но не взирая на вс случайности и перемны, преемники трехъ жрецовъ-блюстителей неусыпно охраняли свое сокровище въ ожиданіи того дня, когда, по вол Вишну-зиждителя, оно должно было снова перейдти въ ихъ руки. Такъ протекло восьмнадцатое столтіе, и въ послдніе годы его алмазъ достался серингапатамскому султану Типпо, который веллъ оправить его въ рукоятку своего кинжала и беречь въ числ избраннйшихъ драгоцнностей своей оружейной палаты. Но и тамъ, въ самомъ дворц султана. Три жреца-блюстителя не переставали тайно охранять алмазъ. Въ числ служащихъ при двор Типпо находились три иностранца, которые пріобрли особенное довріе своего властелина искреннимъ, а можетъ-быть и притворнымъ, сочувствіемъ догматамъ магометанской вры. На нихъ-то молва и указывала, какъ на переодтыхъ жрецовъ.

III.

Такова была фантастическая легенда ходившая въ нашемъ лагер. Ни на кого изъ насъ не произвела она такого впечатлнія какъ на моего двоюроднаго брата, который охотно врилъ всему сверхъестественному. Наканун штурма Серингапатама, онъ повздорилъ со мной и со всми, кто только надлъ въ этомъ разказ одинъ пустой вымыселъ. Поднялся глупйшій споръ, и несчастный характеръ Гернкасля выказался во всей сил. Со свойственною ему хвастливостью, онъ объявилъ, что если англійской арміи удастся взять городъ, то мы увидимъ этотъ брилліантъ на его пальц. Громкій взрывъ смха привтствовалъ эту выходку, но этимъ, какъ мы полагали, она и должна была окончиться.
Теперь не угодно ли вамъ перенестись со мною ко дню осады.
Съ самаго начала штурма мы были разлучены съ моимъ двоюроднымъ братомъ. Я не видалъ его ни во время переправы черезъ бродъ, ни при водруженіи англійскаго знамени въ первомъ пролом, ни при переход чрезъ лежавшій за бастіономъ ровъ, ни при вступленіи въ самый городъ, гд каждый шагъ доставался намъ съ бою. Я встртился съ Гернкаслемъ только въ сумеркахъ, посл того какъ самъ генералъ Бердъ отыскалъ подъ кучей убитыхъ трупъ Типпо.
Насъ обоихъ прикомандировали къ отряду, посланному по приказанію генерала для прекращенія грабежа и безпорядковъ, послдовавшихъ за нашею побдой. Фурштадтскіе солдаты предавались жалкой невоздержности, а что еще хуже, она отыскали ходъ въ дворцовыя кладовыя и стали грабить золото и драгоцнныя каменья. Мы сошлись съ братомъ на двор, окружавшемъ кладовыя, съ цлью водворить между нашими солдатами законную дисциплину, но я не могъ не замтить при этомъ, что пылкій нравъ его, доведенный до высочайшаго раздраженія выдержанною нами рзней, длалъ его неспособнымъ къ выполненію этой обязанности.
Въ кладовыхъ было волненіе и безпорядокъ, но ни малйшаго насилія. Люди (если могу такъ выразиться) позорили себя въ самомъ веселомъ настроеніи духа. Со всхъ сторонъ раздавалась грубыя шутки и поговорки, а исторія объ алмаз неожиданно возникла въ форм злйшей насмшки. ‘У кого Лунный камень? Кто нашелъ Лунный камень?’ кричали грабители, и разгромъ усиливался еще съ большимъ ожесточеніемъ. Напрасно пытаясь водворитъ порядокъ, я вдругъ услыхалъ страшный крикъ на другомъ конц двора и бросался туда, чтобы предупредить какой-нибудь новый взрывъ.
На порог, у самаго входа въ какую-то дверь, лежали два убитые Индйца (которыхъ по одежд можно было принять за дворцовыхъ чиновниковъ).
Раздавшійся вслдъ затмъ крикъ изнутри комнаты, очевидно служившей мстомъ для храненія оружія, заставалъ меня поспшать туда. Въ эту минуту третій Индецъ, смертельно раненый, падалъ къ ногамъ человка, стоявшаго ко мн спиной. Но въ то время какъ я входилъ, онъ повернулся, и я увидалъ предъ собой Джона Гернкасля съ факеломъ въ одной рук и окровавленнымъ кинжаломъ въ другой. Камень, вправленный въ рукоятку кинжала, ярко сверкнулъ мн въ глаза, озаренный пламенемъ. Умирающій Индецъ опустился на колна, и указывая на кинжалъ, находившійся въ рук Гернкасля, проговорилъ на своемъ родномъ язык слдующія слова: ‘Лунный камень будетъ отомщенъ на теб и на твоихъ потомкахъ!’ Сказавъ это, онъ мертвый упалъ на землю.
Прежде нежели я усплъ приступить къ разъясненію этого обстоятельства, въ комнату вбжала толпа людей, послдовавшихъ за мною черезъ дворъ. Двоюродный братъ мой, какъ сумашедшій, бросился на нихъ съ факеломъ и кинжаломъ въ рукахъ. ‘Очистите комнату’, крикнулъ онъ мн, ‘и поставьте караулъ къ дверямъ!’ Солдаты попятились. Я поставилъ у входа караулъ изъ двухъ человкъ моего отряда, на которыхъ я могъ положиться, и во всю остальную ночь уже не встрчался боле съ моимъ двоюроднымъ братомъ.
На другой день, рано поутру, такъ какъ грабежъ все еще не прекращался, генералъ Бердъ публично объявилъ при барабанномъ бо, что всякій воръ, пойманный на мст преступленія, будетъ повшенъ, несмотря на свое званіе. Генералъ-гевальдигеру поручено было при случа подтвердить фактами приказъ Берда. Тутъ, въ толп, собравшейся для выслушанія приказа, мы снова встртились съ Гернкаслемъ.
Онъ, по обыкновенію, протянулъ мн руку и сказалъ: ‘Здравствуйте’.
Я же съ своей стороны медлилъ подавать ему руку.
— Скажите мн сперва, спросилъ я,— что было причиной смерти Индйца въ оружейной палат, и что означали его послднія слова, которыя онъ произнесъ, указывая на кинжалъ въ вашей рук.
— Я полагаю, что причиной его смерти была рана, отвчалъ Гернкасль. — Смыслъ же его послднихъ словъ такъ же мало понятенъ мн, какъ и вамъ.
Я пристально посмотрлъ на него. Бшенство, въ которомъ находился онъ наканун, совершенно утихло. Я ршился еще разъ попытать его.
— Вы ничего боле не имете сказать мн? спросилъ я.
— Ничего, отвчалъ онъ.
Я отвернулся отъ него, и съ тхъ поръ мы боле не говорили.

IV.

Прошу замтить, что все разказанное мною здсь о моемъ двоюродномъ брат назначается единственно для моего семейства, за исключеніемъ какого-либо непредвидннаго случая, могущаго сдлать необходимымъ опубликованіе этихъ фактовъ. Въ разговор со мной Гернкасль не высказалъ ничего такого, о чемъ стоило бы доносить нашему полковому командиру. Т, которые помнили его вспышку за алмазъ наканун штурма, нердко подсмивались надъ нимъ въ послдствіи, но не трудно догадаться, что обстоятельства, при которыхъ я засталъ его въ оружейной палат, вынуждали его хранить молчаніе. Ходятъ слухи, будто онъ намренъ перейдти въ другой полкъ, очевидно для того, чтобъ избавиться отъ меня.
Правда это, или нтъ, я все-таки не могу, по весьма уважительнымъ причинамъ, выступить его обвинителемъ. Какимъ образомъ разглашу я фактъ, для подтвержденія котораго я не имю никакихъ другихъ доказательствъ, кром нравственныхъ. Я не только не могу уличить Гернкасля въ убійств двухъ Индйцевъ, найденныхъ мною у двери, но не могу даже утверждать, что и третій человкъ, убитый въ оружейной палат, палъ его жертвой, такъ какъ самый фактъ преступленія свершился не на моихъ глазахъ. Правда, я слышалъ слова умирающаго Индйца, но еслибы слова эти признаны были за бредъ предсмертной агоніи, могъ ли бы я отрицать это съ полнымъ убжденіемъ? Пусть родные наши съ той и другой стороны, прочтя этотъ разказъ, сами произнесутъ свой приговоръ и ршатъ, основательно ли то отвращеніе, которое я питаю теперь къ этому человку. Несмотря на то что я не придаю ни малйшаго вроятія этой фантастической индйской легенд о драгоцнномъ алмаз, я долженъ однако сознаться, что во мн дйствуетъ особенный, мною самимъ созданный предразсудокъ. Я убжденъ, считайте это какъ вамъ угодно, что преступленіе всегда влечетъ за собой наказаніе. И я врю не только въ виновность Гернкасля, но и въ то, что настанетъ время, когда онъ раскается въ своемъ поступк, если только алмазъ не выйдетъ изъ его рукъ. Врю также, что и т, кому онъ передастъ этотъ камень, будутъ сожалть о томъ, что получили его.

РАЗКАЗЪ.
ПЕРІОДЪ ПЕРВЫЙ. ПОТЕРЯ АЛМАЗА.
(1848 г.)

Происшествія, повствуемыя Габріелемъ Бетереджъ, дворецкимъ леди Юліи Вериндеръ.

I.

Въ первой части Робинзона Крузо, на страниц сто двадцать девятой, вы найдете слдующее изреченіе: ‘Теперь только, хотя слишкомъ поздно, увидалъ я, какъ безразсудно предпринимать какое-либо дло, не высчитавъ напередъ его издержекъ и не соразмривъ съ намъ первоначально силъ своихъ.’
Не дале какъ вчера открылъ я своего Робинзона Крузо на этой самой страниц, а сегодня утромъ (двадцать перваго мая 1850 г.) пришелъ ко мн племянникъ миледи, мистеръ Франклинъ Блекъ, и повелъ со мною такую рчь:
— Бетереджъ, сказалъ мистеръ Франклинъ,— я былъ сейчасъ у нашего адвоката по поводу нкоторыхъ фамильныхъ длъ, между прочимъ мы разговорилась о похищеніи индйскаго алмаза, изъ дома тетки моей, въ Йоркшар, два года тому назадъ. Адвокатъ думаетъ, и я совершенно съ нимъ согласенъ, что въ интересахъ истины необходимо изложить всю эту исторію въ письменномъ разказ, и чмъ скоре, тмъ лучше.
Не подозрвая его намреній и полагая, что въ обезпеченіе мира и спокойствія всегда благоразумне держаться совтовъ адвоката, я отвчалъ ему, что и самъ раздляю его мнніе.
— Вамъ извстно, продолжилъ мистеръ Франклинъ,— что пропажа набросила тнь на многихъ невинныхъ лицъ. Поэтому не трудно предвидть, что и въ послдствіи память ихъ подвергнется незаслуженнымъ нареканіямъ за недостаткомъ письменно изложенныхъ фактовъ, могущихъ возстановить истину. Нечего и говорить, что эта странная фамильная исторія должна быть непремнно описана, и я увренъ, Бетереджъ, что мы съ адвокатомъ придумали наилучшій способъ изложить ее.
Очень могло быть, что такъ, только я никакъ не могъ уразумть, какое отношеніе имло все это ко мн.
— Намъ необходимо разказать извстныя событія, продолжилъ мистеръ Франклинъ,— и между вами найдутся люди, которыя, сами принимавъ участіе въ этихъ происшествіяхъ, способны описать ихъ въ качеств очевидцевъ. Это подало нашему адвокату мысль, что мы вс должны поочередно писать исторію Луннаго камня, насколько допуститъ это ваше личное знакомство съ дломъ, но не боле. Мы начнемъ съ того, что разкажемъ какимъ путемъ камень впервые достался моему дяд Гернкаслю, во время службы его въ Индіи, пятьдесятъ лтъ тому назадъ. Этотъ прологъ я уже отыскалъ между старыми фамильными бумагами, въ форм рукописи, передающей вс необходимыя подробности со словъ очевидца. Затмъ послдуетъ разказъ о томъ, какъ попалъ этотъ камень въ домъ тетки моей, въ Йоркшир, два года тому назадъ, и какъ мене нежели черезъ двнадцать часовъ посл того онъ былъ неизвстно кмъ похищенъ. Никто не знаетъ лучше васъ, Бетереджъ, что происходило тогда въ этомъ дом. Берите же перо въ руки и начинайте.
Такимъ-то образомъ мн было объяснено то личное участіе, которое я долженъ былъ принять въ дл объ алмаз. Если васъ интересуетъ знать какой образъ дйствій избралъ я въ данномъ случа, то позвольте доложить вамъ, что я поступилъ такъ, какъ, вроятно, поступили бы и вы на моемъ мст. Я скромно объявилъ себя неспособнымъ къ возлагаемой на меня обязанности, внутренно сознавая въ то же время, что умнья у меня хватило бы, еслибы только я ршился дать волю моимъ талантамъ. Мистеръ Франклинъ, вроятно, прочиталъ эту мысль на лиц моемъ, онъ не поврилъ моей скромности и настаивалъ на томъ, чтобы я воспользовался случаемъ приложить свои таланты къ длу.
Вотъ уже два часа какъ мистеръ Франклинъ меня оставилъ. Не усплъ онъ повернуть ко мн спину, какъ я подошелъ къ своему бюро, чтобы начать свой разказъ. А между тмъ, несмотря на свои таланты, я до сихъ поръ сижу здсь безпомощный, не зная какъ приступить къ длу, и размышляю вмст съ Робинзономъ Крузо (смотри выше), что безразсудно браться за какое-либо предпріятіе, не высчитавъ напередъ его издержекъ и не соразмривъ съ нимъ первоначально силъ своихъ. Вспомните, что я случайно открылъ книгу на этомъ самомъ мст наканун своего опрометчиваго ршенія, и позвольте спросить васъ, неужто это было не пророчество?
Я не суевръ, перечиталъ въ свое время кучу книгъ и могу назвать себя въ нкоторомъ род ученымъ. Несмотря на свои семьдесятъ лтъ, я имю еще свжую память и бодрыя ноги. Не принимайте же словъ моихъ за мнніе невжды, если я скажу вамъ, что никогда еще не было да и не будетъ книги подобной Робинзону Крузо, я обращался къ ней въ продолженіе многихъ лтъ, обыкновенно покуривая свою трубочку, и Робинзонъ всегда былъ мн истиннымъ другомъ, во всхъ трудностяхъ этой земной жизни. Когда я не въ дух, открываю Робинзона Крузо. Нуженъ ли мн совтъ, беру Робинзона Крузо. Надостъ ли, бывало, жена, случится ли и въ настоящее время хлебнуть лишнее, опять за Робинзона Крузо. Шесть новыхъ экземпляровъ этой книги истрепались въ моихъ рукахъ. А намедни миледи, въ день рожденія, подарила мн седьмой. Я на радостяхъ куликнулъ было немножко, но Робинзонъ Крузо скорехонько отрезвилъ меня. Цна ему четыре шиллинга и шесть пенсовъ, въ голубомъ переплет и съ придачею картинки.
А вдь объ алмаз-то никакъ я еще не сказалъ ни слова, а? Все брожу да ищу, а гд и чего самъ не знаю. Нтъ, ужь видно придется взятъ новый листъ бумаги, и съ вашего позволенія, читатель, начать сызнова.

II.

Немного повыше я упоминалъ о моей госпож… Ну-съ, такъ алмазу никогда бы не попасть въ нашъ домъ, откуда онъ былъ потомъ похищенъ, еслибы дочь миледи не получила его въ подарокъ, а дочь миледи никакъ не могла бы получить его въ подарокъ, еслибы не мать ея, миледи, которая (въ страданіяхъ и мукахъ) произвела ее на свтъ. Слдовательно, начиная говорить о матери, мы начинаемъ нашъ разказъ издалека, а это, позвольте вамъ доложить, большое утшеніе для человка, которому поручено такое мудреное дло, какъ, напримръ, мн. Если вы хоть сколько-нибудь знакомы съ большимъ свтомъ, читатель, то вы, вроятно, слыхали о трехъ прекрасныхъ миссъ Гернкасль: миссъ Аделаид, миссъ Каролин и миссъ Юліи младшей, и, по моему мннію, самой красивой изъ трехъ, а мн, какъ вы сейчасъ увидите, легко было судить объ этомъ. Я поступилъ въ услуженіе къ старому лорду, отцу ихъ (хвала Всевышнему, что онъ не замшанъ въ предстоящей исторіи объ алмаз, ибо ни въ высшемъ, ни въ низшемъ кругу никогда не встрчалъ я человка съ такимъ длиннымъ языкомъ и съ такимъ неуживчивымъ нравомъ), да, такъ я говорю, что пятнадцати лтъ отъ роду поступилъ я въ домъ стараго лорда въ качеств пажа къ тремъ благороднымъ леди, дочерямъ его. Тамъ оставался я до замужества миссъ Юліи съ покойнымъ сэръ-Джономъ Вериндеръ. Славный былъ человкъ, онъ желалъ только одного, чтобъ имъ руководилъ кто-нибудь, и, между нами сказать, руководительница ему нашлась, а что всего лучше, сэръ-Джонъ повеселлъ, успокоился, сталъ толстть и жить себ припваючи съ того самаго дня какъ миледи повезла его подъ внецъ и вплоть до своей кончины, когда она приняла его послдній вздохъ и на вки закрыла ему глаза.
Я забылъ еще упомянуть о томъ, что вмст съ новобрачною и я перехалъ въ домъ и имніе ея супруга. ‘Сэръ-Джонъ,’ сказала она мужу: — ‘я никакъ не могу обойдтись безъ Габріеля Бетереджъ.’ ‘Миледи,’ отвчалъ сэръ-Джонъ,— ‘я и самъ не могу обойдтись безъ него.’ Такъ поступалъ онъ всегда относительно жены, и вотъ какимъ образомъ попалъ я къ нему въ услуженіе. Впрочемъ, мн было ршительно все равно, куда бы ни хать, лишь бы не разлучаться съ моею госпожой.
Замтивъ, что миледи интересовалась полевымъ хозяйствомъ, фермами и пр., я также началъ ими интересоваться, тмъ боле, что я самъ былъ седьмой сынъ одного бднаго фермера. Миледи сдлала меня помощникомъ управляющаго, я исполнялъ свою обязанность какъ нельзя лучше и за свое усердіе былъ, наконецъ, повышенъ. Нсколько лтъ спустя,— это было, если не ошибаюсь, въ понедльникъ, миледи — говоритъ мужу: ‘Сэръ-Джонъ, вашъ управляющій старъ и глупъ. Увольте его съ хорошимъ награжденіемъ, а на его мсто посидите Габріеля Бетереджъ.’ На другой же день, стало-быть, во вторникъ, сэръ-Джонъ говоритъ ей: ‘Миледи, я уволилъ своего управляющаго, давъ ему хорошее награжденіе, а Габріеля Бетереджъ посадилъ на его мсто.’ Читателю, вроятно, не разъ приходилось слышать о несчастныхъ супружествахъ. Вотъ вамъ совершенно противоположный примръ. Да послужитъ онъ нкоторымъ въ назиданіе, другимъ въ поощреніе, а я между тмъ буду продолжатъ свой разказъ.
Теперь-то, вы скажете, что я зажилъ припваючи! Занимая почетный и довренный постъ, обладая собственнымъ маленькимъ коттеджемъ, по утрамъ объзжая поля, посл обда составляя отчеты, по вечерамъ услаждаясь Робинзономъ Крузо и трубочкой, чего могъ я еще желать для полноты своего счастія? А припомните-ка чего недоставало Адаму, когда онъ жилъ въ раю одинокимъ? И если вы оправдываете Адама, такъ не порицайте же меня за одинаковыя съ нимъ желанія.
Женщина, обратившая на себя мое вниманіе, была моя экономка. Ее звали Селина Гоби. Относительно выбора жены, я согласенъ съ мнніемъ покойнаго Вильяма Кобета. Смотрите, говоритъ онъ, чтобы женщина хорошо пережевывала пищу, чтобъ она имла твердую поступь, и вы не ошибетесь. Селина Гоби вполн соотвтствовала этимъ двумъ условіямъ, что и послужило первою побудительною причиной для моей женитьбы на ней. Но у меня была еще, а другая причина, до которой я дошелъ уже собственнымъ умомъ. Оставаясь незамужнею, Селина еженедльно стоила мн денегъ, получая отъ меня содержаніе, и извстную плату за свой трудъ. Между тмъ какъ ставъ моею женой, она не увеличила бы моихъ расходовъ на свое содержаніе и въ добавокъ служила бы мн даромъ. Вотъ каковъ былъ мой взглядъ на женитьбу: экономія съ легкою примсью любви. Объ этомъ я, какъ слдуетъ, счелъ за нужное, съ должнымъ почтеніемъ предупредить свою госпожу.
— Миледи, сказалъ я,— все это время я размышлялъ о Селин Гоби и нашелъ, что мн гораздо выгодне будетъ жениться на ней чмъ держать ее по найму.
Миледи расхохоталась и сказала, что она не знаетъ чему боле удивляться — моимъ правиламъ или моему языку. Тутъ у нея вырвалась шутка, которой вамъ никакъ не понять, читатель, если вы сами не знатная особа. Уразумвъ лишь то, что мн позволяли сдлать предложеніе Селин, я тотчасъ же къ ней отправился. Что же отвчала Селина? Боже праведный! Мало же вы знаете женщинъ, коли еще спрашиваете объ этомъ. Ну, конечно, она отвчала ‘да’.
Не задолго предъ свадьбой, когда начались толки о томъ, что мн необходимо сшить себ новое платье къ предстоявшему торжеству, я немножко ороблъ. Въ послдствіи я справлялся, что испытывали другіе люди, находясь въ одинаковомъ со мною, интересномъ положеніи, и вс въ одинъ голосъ сознались, что за недлю до свадьбы имъ страхъ какъ хотлось освободиться отъ принятаго обязательства. Я, съ своей стороны, пошелъ крошечку дале: я не только пожелалъ, во и попытался выйдти изъ этого положенія. Разумется, не безъ должнаго возмездія невст. Чувство врожденной справедливости никакъ не позволяло мн предполагать, чтобы Селина выпустила меня даромъ. Англійскіе законы вмняютъ мущин въ непремнную обязанность вознаградить женщину, которую онъ оставляетъ. Повинуясь закону и тщательно сообразивъ вс невыгоды этого брака, я предложилъ Селин Гоби перину и пять-десять шиллинговъ вознагражденія. Вдь вотъ вы, пожалуй, не поврите, а между тмъ я говорю вамъ сущую правду — она была такъ глупа, что отказалась. Посл этого, конечно, гибель моя стала неизбжною. Я купилъ себ дешовенькое платье и сыгралъ самую дешевую свадьбу. Насъ нельзя было назвать ни счастливою, ни несчастною четой, потому что мы была и то, а другое. Самъ не понимаю какъ это случалось, только мы безпрестанно наталкивалась другъ на друга, и всегда съ наилучшими побужденіями. Когда мн нужно было идти наверхъ, жена моя спускалась внизъ, а когда жен моей нужно было идти внизъ, я поднимался наверхъ. Такъ вотъ какова жизнь женатаго человка! ужь это я извдалъ собственнымъ горькомъ опытомъ.
Посл подобныхъ пятилтнихъ столкновеній на лстниц, мудрому Провиднію угодно было, взявъ мою жену, освободить васъ другъ отъ друга, а я остался одинъ съ своею маленькою дочерью, Пенелопой, другахъ дтей у меня не было. Вскор посл того умеръ сэръ-Джонъ, а миледи также осталась вдовой съ своею единственною дочерью, миссъ Рахилью. Вроятно, я плохо описалъ вамъ госпожу мою, если вы не можете догадаться, какъ поступала она посл смерти жены моей. Она взяла мою маленькую Пенелопу подъ свое крылышко, помстила её въ шкоду, учила, сдлала изъ вся проворную двочку, а когда она выросла, опредлила ее въ горничныя къ самой миссъ Рахили.
Что же до меня касается, я продолжалъ изъ году въ годъ исполнять свою должность управляющаго вплоть до Рождества 1847 года, когда въ жизни моей послдовала перемна. Въ этотъ день миледи сама назвалась ко мн на чашку чая. Она вспомнила, что съ тхъ поръ, какъ я опредлился пажомъ въ домъ стараго лорда, отца ея, протекло уже пятьдесятъ лтъ моей службы при ея особ, а съ этими словами подала мн прекрасный шерстяной жилетъ своего рукодлья, назначавшійся для того чтобы защищать меня отъ зимней стужи.
Принимая этотъ великолпный подарокъ, я не находилъ словъ благодарить госпожу мою за сдланную мн честь. Однако, къ великому удавленію моему, подарокъ оказался не честью, а подкупомъ. Миледи замтила прежде меня самого, что я начинаю старть, и (если мн позволятъ такъ выразиться) пришла меня умасливать, чтобъ я отказался отъ моихъ трудныхъ занятій вн дома и спокойно провелъ остатокъ дней моихъ въ качеств ея дворецкаго. Я отклонялъ отъ себя, сколько могъ, обидное предложеніе жить на поко. Но миледи, зная мою слабую сторону, стала просить меня объ этомъ, какъ о личномъ для себя одолженіи. Споръ нашъ кончился тмъ, что я, какъ старый дуракъ, утеръ себ глаза своимъ новымъ шерстянымъ жилетомъ и отвчалъ, что подумаю.
По уход миледи душевное безпокойство мое возрасло до такихъ ужасныхъ размровъ, что не будучи въ состояніи ‘думать’, я обратился къ своему обыкновенному средству, всегда выручавшему меня во всхъ сомнительныхъ и непредвиднныхъ случаяхъ моей жизни. Я закурилъ трубочку и принялся за Робинзона Крузо. Но не прошло и пяти минутъ моей бесды съ этою удивительною книгой, какъ вдругъ попадаю на слдующее утшительное мстечко (страница сто пятьдесятъ восьмая): ‘Сегодня мы любимъ то, что завтра будемъ ненавидть’. Не ясный ли это былъ намекъ на мое собственное положеніе? Сегодня мн хотлось во что бы то ни стало оставаться управляющимъ, завтра же, по мннію Робинзона Крузо, желанія мои должны были измниться. Стоило только войдти въ свою завтрашнюю роль, и дло было въ шляп. Успокоившись такимъ образомъ, я легъ спать въ качеств управляющаго леди Вериндеръ, а поутру проснулся уже ея дворецкимъ. Отлично! И все это благодаря Робинзону Крузо!
Дочь моя Пенелопа сейчасъ заглянула мн черезъ плечо, желая посмотрть, сколько усплъ я написать до сихъ поръ. По ея мннію, разказъ мой прекрасенъ и какъ нельзя боле правдивъ, но ей кажется, что я не понялъ свою задачу. Меня просятъ описать исторію алмаза, а я вмсто того разказываю о самомъ себ. Странно, въ толкъ не возьму, отчего это такъ случилось! Неужели же люди, для которыхъ сочиненіе книгъ служитъ промысломъ и средствомъ къ жизни, подобно мн впутываютъ себя въ свои разказы? Если такъ, то я вполн имъ сочувствую. А между тмъ вотъ и опять отступленіе. Что жь теперь остается длать? Да ничего другаго, какъ читателю вооружаться терпніемъ, а мн въ третій разъ начинать сызнова.

III.

Я пробовалъ двумя способами ршить задачу о томъ, какъ приступить къ заданному мн разказу. Вопервыхъ, почесалъ затылокъ, что не повело ршительно ни къ чему, вовторыхъ, посовтовался съ своею дочерью Пенелопой, которая подала мн совершенно новую мысль.
Пенелопа совтуетъ мн начать разказъ подробнымъ описаніемъ всего случившагося съ того самаго дня, какъ мы узнали, что въ дом ожидаютъ прибытія мистера Франклина Блекъ. Стоитъ только остановить свою память на извстномъ числ и год, и она станетъ подбирать вамъ посл этого небольшаго умственнаго напряженія фактъ за фактомъ съ необыкновенною быстротой. Главное затрудненіе состоитъ въ томъ, чтобы найдти точку опоры, но въ этомъ Пенелопа берется помочь мн, предлагая для справокъ свои собственный дневникъ, который заставляли ее вести въ школ и который она не прекращаетъ и до сихъ поръ. Въ отвтъ на мое предложеніе самой разказать эту исторію по своему дневнику, Пенелопа вспыхнула и отвчала съ сердитымъ взглядомъ, что она ведетъ свой дневникъ единственно для себя, и что ни одно живое существо не должно знать его содержанія. Я спросилъ ее, о чемъ же она тамъ пишетъ? ‘Такъ, о пустякахъ,’ отвчала она, а я думаю, что скоре о любовныхъ продлкахъ.
Итакъ, начинаю по плаву Пенелопы и прошу читателя замтить, что въ среду утромъ, 24-го мая 1848 года, я былъ нарочно позвавъ въ кабинетъ миледи.
— Габріель, сказала она,— вотъ новости, которыя должны удивить васъ. Франклинъ Блекъ вернулся изъ чужихъ краевъ. Онъ остался погостить на время у отца своего, въ Лондон, а завтра прідетъ къ вамъ и пробудетъ здсь около мсяца, чтобы провести съ вами день рожденія Рахили.
Имй я тогда шляпу въ рукахъ, я разв только изъ уваженія къ миледи не позволилъ бы себ подбросить ее къ потолку. Я не видалъ мистера Франклина со времени его дтства, проведеннаго въ нашемъ дом. Изо всхъ знакомыхъ мн шалуновъ и буяновъ, это былъ, по моему мннію, самый прелестный мальчикъ. Въ отвтъ на это замчаніе, миссъ Рахиль сказала мн, что ей, по крайней мр, онъ до сихъ поръ представляется лютымъ тираномъ, терзавшимъ куколъ и загонявшимъ изнеможенныхъ двочекъ веревочными возжами.
— Я пылаю негодованіемъ и изнемогаю отъ усталости, когда вспомню о Франклин Блекъ, сказала она въ заключеніе.
Прочитавъ все это, вы, конечно, спросите меня, какъ это случилось, что мистеръ Франклинъ провелъ всю свою юность вн отечества? А вотъ какъ, отвчу я: отецъ его, по несчастію, былъ ближайшимъ наслдникомъ одного герцогства, не имя возможности доказать своихъ правъ на него.
Короче сказать, вотъ какъ это случилось:
Старшая сестра миледи вышла замужъ за знаменитаго мистера Блекъ, одинаково прославившагося своимъ богатствомъ и своимъ нескончаемымъ процессомъ. Сколько лтъ надодалъ онъ судебнымъ мстамъ своего государства, требуя изгнанія герцога, овладвшаго его правами, и требуя своего собственнаго водворенія на его мст, сколькимъ адвокатамъ набилъ онъ кошельки и сколько другихъ безобидныхъ людей затормошилъ онъ, доказывая имъ законность своихъ притязаній,— я теперь ршительно не въ состояніи перечесть. Жена, такъ же какъ и двое изъ троихъ дтей его, умерли прежде чмъ суды ршали запереть ему дверь и не пользоваться больше его деньгами. Когда средства его уже окончательно истощилась, а несокрушимый герцогъ преспокойно продолжалъ пользоваться своею властью, мистеръ Блекъ придумалъ отмстить своему отечеству за несправедливость, лишивъ его чести воспитать его сына.
— Какъ могу я довриться своимъ отечественнымъ учрежденіямъ, говорилъ онъ,— посл ихъ поступка со мной?
Прибавьте къ этому, что мистеръ Блекъ не любилъ вообще мальчиковъ, въ томъ числ и своего собственнаго сына, и вы легко поймете, что это должно было привести къ одному концу. Мистеръ Франклинъ былъ взятъ отъ насъ и пославъ въ страну такихъ учрежденій, которымъ могъ довриться его отецъ, въ пресловутую Германію. Самъ же мистеръ Блекъ, замтьте это, пріютился въ Англіи, съ цлью усовершенствовать своихъ соотечественниковъ засдающихъ въ парламент и издать свой отчетъ по длу о владтельномъ герцог, своемъ соперник,— отчетъ, оставшійся и до сей поры неоконченнымъ. Ну! слава Богу, разказалъ! Ни вамъ, ни мн не нужно боле обременять своей головы мистеромъ Блекомъ старшимъ. Оставимъ же его при его герцогств, а сами примемся за исторію алмаза.
Это вынуждаетъ насъ вернуться къ мистеру Франклину, который послужилъ невиннымъ орудіемъ для передачи въ нашъ домъ этой несчастной драгоцнности.
Нашъ прелестный мальчикъ не забывалъ насъ и во время своего пребыванія за границей. Отъ времени до времени онъ писалъ то къ миледи, то къ миссъ Рахили, иногда и ко мн. Предъ отъздомъ своимъ онъ отнесся ко мн съ маленькимъ дльцемъ: занялъ у меня клубокъ бичевы, и ножичекъ о четырехъ клинкахъ и семь сикспенсовъ деньгами. Съ этой минуты я не видалъ ихъ боле, да и врядъ ли когда-нибудь увижу. Письма его собственно ко мн заключали въ себ только просьбы о новыхъ займахъ, но я все таки зналъ чрезъ миледи о его жить-быть за границей, съ тхъ поръ какъ онъ сталъ взрослымъ человкомъ. Усвоивъ себ все, чему могли научить его германскія учебныя заведенія, онъ познакомился съ французскими, а затмъ съ италіянскими университетами. По моимъ понятіямъ, они образовали изъ него нчто въ род универсальнаго генія. Онъ немножко пописывалъ, крошечку рисовалъ, плъ, игралъ и даже сочинялъ немного, вроятно, не переставая въ то же время занимать направо и налво такъ, какъ онъ занималъ у меня. Достигнувъ совершеннолтія, онъ получилъ наслдство, оставленное ему матерью (семьсотъ фунтовъ въ годъ), и пропустилъ его сквозь пальцы, какъ сквозь ршето. Чмъ больше у него было денегъ, тмъ боле онъ въ нихъ нуждался, въ карман мистера Франклина была прорха, которую никакъ нельзя было зашить. Его веселый и непринужденный нравъ длалъ его пріятнымъ во всякомъ обществ. Онъ умлъ поспвать всюду съ необыкновенной быстротой, адресъ его всегда былъ слдующій: ‘Европа, почтовая контора, удержать до востребованія.’ Уже два раза собирался онъ къ намъ и всякій разъ (извините меня) повертывалась какая-нибудь дрянь, которая удерживала его подл себя. Наконецъ, третья попытка его удалась, какъ извстно изъ приведеннаго выше разговора моего съ миледи. Во вторникъ, 25-го мая, мы должны были въ первый разъ увидать вашего прелестнаго мальчика въ образ мущины. Онъ былъ знатнаго происхожденія, мужественнаго характера, и имлъ, по вашему разчету, двадцать пять лтъ отъ роду. Ну, теперь вы столько же знаете о мистер Франклин Блек, сколько я самъ звалъ до прізда его къ вамъ.
Въ четвергъ была прелестнйшая погода. Не ожидая мистера Франклина ране обда, миледи и миссъ Рахиль отправились завтракать къ сосдямъ. Проводивъ ихъ, и пошелъ взглянуть на спальню, приготовленную вашему гостю, и нашелъ тамъ все въ порядк. Затмъ я спустился въ погребъ (нужно сказать вамъ, что я былъ не только дворецкій, но и ключникъ, по собственному моему желанію, замтьте, потому что мн досадно было видть кого-либо другаго обладателемъ ключей отъ погреба покойнаго сэръ-Джона), досталъ бутылочку вашего превосходнаго кларета и поставилъ ее погрться до обда на тепломъ лтнемъ воздух. Сообразивъ, что если это полезно для стараго бордо, то оно столько же будетъ пригодно и для старыхъ костей, я собрался было и самъ расположиться на солнышк, и взявъ свой плетеный стулъ, направился уже къ заднему двору, какъ вдругъ меня остановилъ тихій барабанный бой, раздавшійся на террас, противъ комнатъ миледи.
Обойдя кругомъ террасы, я увидалъ смотрвшихъ на домъ трехъ краснокожихъ Индйцевъ, въ блыхъ полотняныхъ шароварахъ и балахонахъ.
Вглядвшись пристальне, я замтилъ, что у нихъ привязаны была на груди небольшіе барабаны. Ихъ сопровождалъ маленькій, худенькій, свтло-русый англійскій мальчикъ съ мшкомъ въ рукахъ. Я принялъ этихъ господъ за странствующихъ фокусниковъ, предполагая, что мальчикъ съ мшкомъ носитъ за ними орудія ихъ ремесла. одинъ изъ Индйцевъ, говорившій по-англійски и имвшій, должно сознаться, довольно изящныя манеры, тотчасъ подтвердилъ мое предположеніе и просилъ позволенія показать свое искусство въ присутствіи хозяйки дома.
Я не брюзгливый старикъ, люблю удовольствія, и мене другахъ расположенъ не доврять человку за то только, что онъ темне меня цвтомъ кожи. Но лучшіе изъ насъ имютъ свои слабости, отъ которыхъ несвободенъ и я, напримръ, если мн извстно, что корзина съ хозяйскимъ фамильнымъ сервизомъ стоитъ въ кладовой, то я при первомъ взгляд на ловкаго странствующаго фокусника немедленно вспоминаю объ этой корзин. Вотъ почему я поспшилъ увдомить Индйца, что хозяйка дома ухала, и просилъ его удалиться съ своими товарищами. Въ отвтъ на это онъ низко поклонился мн и ушелъ. Я же вернулся къ своему плетеному стулу, и свъ на солнечной сторон двора, погрузился (коли говорить правду) не то что въ сонъ, но въ-то сладкое состояніе, которое предшествуетъ сну.
Меня разбудила дочь моя Пенелопа, бжавшая ко мн словно съ извстіемъ о пожар. Какъ бы вы думали что ей нужно было? Она требовала, чтобы немедленно арестовали трехъ Индйцевъ-фокусниковъ, единственно за то, что они знали кто долженъ былъ пріхать къ намъ изъ Лондона и будто бы злоумышляли противъ мистера Франклина Блэка.
Услышавъ имя мистера Франклина, я проснулся, открылъ глаза и приказалъ своей дочери объясниться.
Оказалось, что Пенелопа только-что вернулась изъ квартиры нашего привратника, куда она ходила болтать съ его дочерью. Об он видли какъ удалились Индйцы въ сопровожденіи своего мальчика, посл того какъ я просилъ ихъ уйдти. Вообразивъ себ, что иностранцы дурно обращаются съ мальчикомъ (хотя поводомъ къ такому предположенію служилъ только его жалкій видъ и слабое сложеніе), об двушки прокрались по внутренней сторон изгороди, отдляющей насъ отъ дороги, и стали наблюдать за дйствіями иностранцевъ, которые приступили къ слдующимъ удивительнымъ штукамъ.
Бросивъ испытующій взглядъ направо и налво, чтобъ удостовриться, что никого нтъ вблизи, они повернулись потомъ лицомъ къ дому и стали пристально смотрть на него, затмъ потараторивъ и поспоривъ между собой на своемъ родномъ язык, они въ сомнніи посмотрли другъ на друга и наконецъ обратились къ своему маленькому Англичанину, какъ бы ожидая отъ него помощи. Тогда главный магикъ, говорившій по-англійски, сказалъ мальчику. ‘Протяни свою руку’.
‘Эти слова такъ испугали меня, сказала Пенелопа, что я удивляюсь какъ сердце у меня не выскочило.’ А я подумалъ про себя, что этому, вроятно, помшала шнуровка, хотя сказалъ ей только одно: ‘Ужасно! Ты и меня заставляешь дрожать отъ страха.’ (Замтимъ въ скобкахъ, что женщины большія охотницы до подобныхъ комплиментовъ).
‘Услыхавъ приказаніе индйца протянуть руку, мальчикъ отшатнулся назадъ, замоталъ головой и отвчалъ, что ему не хочется. Тогда магикъ спросилъ его (впрочемъ, безъ малйшаго раздраженія), не желаетъ ли онъ, чтобъ его опять отправили въ Лондонъ и оставили на томъ самомъ мст, гд, голодный, оборванный, всми покинутый, онъ былъ найденъ спящимъ на рынк въ пустой корзин. Этого было достаточно, чтобы положить конецъ его колебаніямъ, а мальчишка нехотя протянулъ руку. Затмъ Индецъ вынулъ изъ-за пазухи бутылку, налилъ изъ нея какой-то черной жидкости на ладонь мальчика, и дотронувшись до головы его, помахалъ надъ ней рукой въ воздух, говоря, ‘гляди’.
‘Мальчикъ какъ будто онмлъ и устремилъ неподвижный взоръ на чернила, налитыя у него на ладони.’
(Все это казалось мн просто фокусами, сопровождавшимися пустою тратой чернилъ. Я уже начиналъ было дремать, какъ вдругъ слова Пенелопы опять разогнала мой сонъ.)
‘Индйцы, продолжила она, снова оглянулись по сторонамъ, а затмъ главный магикъ обратился къ мальчику съ слдующими словами:
‘— Смотри на Англичанина, пріхавшаго изъ чужихъ краевъ.
‘— Я смотрю на него, отвчалъ мальчикъ.
‘— Не по другой какой-нибудь дорог, а именно по той, которая ведетъ къ этому дому, подетъ сегодня Англичанинъ? спросилъ Индецъ.
‘— Онъ подетъ не по другой какой-нибудь дорог, а именно по той, которая ведетъ къ этому дому, отвчалъ мальчикъ.
‘Немного погодя Индецъ снова сдлалъ ему вопросъ:
‘— Иметъ ли его Англичанинъ при себ?
‘Опять помолчавъ съ минуту, мальчикъ отвчалъ:
‘— Да.
‘Тогда Индецъ задалъ ему третій вопросъ:
‘— Прідетъ ли сюда Англичанинъ, какъ общался, сегодня вечеромъ?
‘— Не могу отвчать, сказалъ мальчикъ.
‘— Почему же? спросилъ Индецъ.
‘— Я усталъ, отвчалъ мальчикъ.— Въ голов подымается туманъ и мшаетъ мн видть. Не могу ничего боле разглядть сегодня.’
Тмъ кончался допросъ. Главный магикъ заговорилъ на своемъ родномъ язык съ остальными товарищами, указывая имъ на мальчика и на близълежащій городъ, въ которомъ они остановились (какъ мы узнала въ послдствіи). Затмъ, начавъ опять разводить руками по воздуху надъ головой мальчика, онъ дунулъ ему въ лицо и разбудилъ его своимъ прикосновеніемъ. Посл этого они вс направились въ городъ, и двочки уже боле не видали ихъ.
Изъ всякаго обстоятельства, говорятъ, можно сдлать свой выводъ. Что же долженъ я былъ заключать изъ разказа Пенелопы?
Вопервыхъ, то, что главный магикъ подслушалъ у воротъ разговоръ прислуги о прізд мистера Франклина и думалъ воспользоваться этимъ обстоятельствомъ, чтобы заработать нсколько денегъ. Вовторыхъ, что онъ, его товарищи и ихъ маленькій спутникъ (съ цлью получить упомянутыя деньги) думали выждать возвращенія миледи домой, вернуться затмъ назадъ и съ помощью волхвованій предсказать пріздъ мистера Франклина. Втретьихъ, что Пенелопа, вроятно, подслушала какъ повторяли они свои фокусы, подобно актерамъ, репетирующимъ извстную піесу. Вчетвертыхъ, что мн не мшаетъ сегодня вечеромъ хорошенько присмотрть за посудой. Впятыхъ, что Пенелоп слдовало бы лучше успокоиться, и оставить отца своего подремать на солнышк. Это показалось мн самымъ разумнымъ взглядомъ на дло. Но еслибы вы звали образъ мыслей молодыхъ женщинъ, то вы не удивились бы, что Пенелопа не согласилась со мной. По словамъ ея, это дло было весьма серіозное. Она въ особенности обращала мое вниманіе на третій вопросъ Индйца: ‘Иметъ ли его Англичанинъ при себ?’
— О, батюшка, сказала Пенелопа, всплеснувъ руками,— не шутите этимъ! Что подразумваетъ онъ подъ словомъ его?
— Мы спросамъ объ этомъ у мистера Франклина, моя малая, отвчалъ я,— если ты будешь только имть терпніе дождаться его прізда. — Я подмигнулъ ей, желая показать этомъ, что говорю шутя, но Пенелопа не поняла моей шутки. Глядя на ея серіозный видъ, я наконецъ не выдержалъ.— Глупенькая, сказалъ я,— что же можетъ знать объ этомъ мистеръ Франклинъ?
— Спросите его сами, отвчала Пенелопа — и увидите тогда, станетъ ли онъ смяться.
Постращавъ меня этою послднею угрозой, дочь моя ушла. Оставшись одинъ, я поршилъ самъ съ собой разспросить объ этомъ мистера Франклина, единственно для того чтобъ успокоить Пенелопу. Какой въ этотъ же вечеръ произошелъ между нами разговоръ, объ этомъ предмет вы узнаете въ своемъ мст. Но такъ какъ мн не хотлось бы возбудить вашихъ ожиданій съ тмъ, чтобы посл обмануть ихъ, то прежде чмъ идти впередъ, я предупрежу васъ въ заключеніе этой главы, что разговоръ нашъ о фокусникахъ оказался далеко не шутливымъ. Къ великому удивленію моему, мистеръ Франкланъ принялъ это извстіе такъ же серіозно, какъ приняла его и Пенелопа. А насколько серіозно, вы поймете это сами, когда я скажу вамъ, что по мннію мистера Франклина, подъ словомъ его подразумвался Лунный камень.

IV.

Мн право очень жаль, читатель, что я еще на нсколько времени долженъ удержать васъ около себя и своего плетенаго стула. Знаю, что сонливый старикъ, грющійся на солнечной сторон задняго двора, не представляетъ ничего интереснаго. Но для всего есть свой чередъ, и потому вамъ необходимо посидть минутку со мной въ ожиданіи прізда мистера Франклина Блека. Не усплъ я вторично задремать посл ухода дочери моей Пенелопы, какъ меня снова потревожилъ долетавшій изъ людской звонъ тарелокъ и блюдъ, который означалъ время обда. Не имя ничего общаго со столомъ прислуги (мой обдъ мн приносятъ въ мою комнату), я могъ только пожелать имъ всмъ хорошаго аппетита, прежде чмъ снова успокоиться въ своемъ кресл. Едва я усплъ вытянуть ноги, какъ на меня наскочила другая женщина. Но на этотъ разъ то была не дочь моя, а кухарка Нанси. Я загородилъ ей дорогу и замтилъ, когда она просила меня пропустить ее, что у нея сердитое лицо, чего я, какъ глава прислуги, по принципу, никогда не оставляю безъ изслдованія.
— Зачмъ вы бжите отъ обда? спросилъ я.— Что случилось, Нанси?
Нанси хотла было выскользнуть, не отвчая, но я всталъ и взялъ ее за ухо. Она маленькая толстушка, а я имю привычку выражать этою лаской свое личное благоволеніе къ двушк.
— Что же случилось? повторилъ я.
— Розанна опять опоздала къ обду, сказала Нанси.— Меня послали за нею. Вс тяжелыя работы въ этомъ дом падаютъ на мои плечи. Отставьте, мистеръ Бетереджъ!
Розанна, о которой она упоминала, была ваша вторая горничная. Чувствуя къ ней нкотораго рода состраданіе (вы сейчасъ узнаете почему) и видя по лицу Нанси, что она готова была осыпать свою подругу словами боле жесткими чмъ того требовали обстоятельства, я вспомнилъ, что не имя никакого особеннаго занятія, я и самъ могу сходить за Розанной, и кстати посовтовать ей на будущее время быть поисправне, что она, вроятно, терпливе приметъ отъ меня.
— Гд Розанна? спросилъ я.
— Конечно на пескахъ! отвчала Нанси, встряхнувъ головой. — Сегодня утромъ съ ней опять приключился обморокъ, и она просила позволенія пойдти подышать чистымъ воздухомъ. У меня не хватаетъ съ ней терпнія!
— Идите обдать, моя милая, сказалъ я.— У меня достанетъ терпнія, и я самъ схожу за Розанной.
Нанси (имвшая славный аппетитъ) осталась этимъ очень довольна. Когда она довольна, она мила. А когда она мила, я щиплю ее за подбородокъ. Это вовсе не безнравственно, это не боле какъ привычка.
Я взялъ свою палку и отправился на пески.
Нтъ, погодите. Длать нечего, видно придется еще немножко задержать васъ, мн необходимо сперва разказать вамъ исторію песковъ и исторію Розанны, такъ какъ дло объ алмаз близко касается ихъ обоихъ. Сколько вы стараюсь я избгать отступленій въ своемъ разказ, а все безуспшно. Но что же длать! Въ этой жизни лица и вещи такъ перепутываются между собой и такъ навязчиво напрашиваются на наше вниманіе, что иногда нтъ возможности обойдти ихъ молчаніемъ. Будьте же хладнокровне, читатель, и я общаю вамъ, что мы скоро проникнемъ въ самую глубь тайны.
Розанна (простая вжливость заставляетъ меня отдать преимущество лицу предъ вещью) была единственная новая служанка въ нашемъ дом. Четыре мсяца тому назадъ госпожа моя была въ Лондон и посщала одинъ изъ исправительныхъ домовъ, имющихъ цлью не допускать освобожденныхъ изъ тюрьмы преступницъ снова возвратиться къ порочной жизни. Видя, что госпожа моя интересуется этимъ учрежденіемъ, надзирательница указала ей на одну двушку, по имени Розанну Сперманъ, и разказала про нее такую печальную исторію, что у меня не хватаетъ духа повторить ее здсь. Я не люблю сокрушаться безъ нужды, да и вы, вроятно, также, читатель. Дло въ томъ, что Розанна Сперманъ была воровка, но не принадлежа къ числу тхъ воровъ, которые образуютъ цлое общество въ Сити, и не довольствуясь кражей у одного лица, обкрадываютъ цлыя тысячи, она была схвачена и по приговору суда посажена въ тюрьму, а оттуда переведена въ исправительный домъ.
Надзирательница находила, что (несмотря на свое прежнее поведеніе) Розанна была славная двушка, и что ей не доставало только случая заслужить участіе любой христіанки. Госпожа моя (другую подобную ей христіанку трудно было бы сыскать на свт) отвчала надзирательниц, что она доставитъ этотъ случай Розанн Сперманъ, взявъ ее къ себ въ услуженіе.
Недлю спустя Розанна Сперманъ поступила къ намъ въ должность второй горничной. Кром меня, и миссъ Рахили, никто не зналъ ея исторіи. Госпожа моя, длавшая мн честь спрашивать моего совта во многихъ случаяхъ, посовтовалась со мной и относительно Розанны.
Усвоивъ себ въ послднее время привычку покойнаго сэръ Джона — всегда соглашаться съ моею госпожой, я, и въ настоящемъ случа согласился съ нею вполн. Врядъ ли кому пришлось бы найдти такой удобный случай для исправленія, какой представился Розанн въ нашемъ дом. На одинъ слуга не могъ бы упрекнуть ее за прошлое, потому что оно было тайной для всхъ. Она получала свое жалованье, пользовалась нкоторыми привилегіями наравн съ остальною прислугой, и отъ времени до времени была поощряема дружескимъ словомъ моей госпожи. За то и Розанна оказалась, нужно ей отдать справедливость, весьма достойною подобнаго обращенія. Слабаго здоровья, и подверженная частымъ обморокамъ, о которыхъ было упомянуто выше, она исполнила свою обязанность скромно, безропотно, старательно и исправно. Но несмотря на то, она не сумла пріобрсти себ друзей между остальными служанками, за исключеніемъ дочери моей Пенелопы, которая, избгая особенно тснаго сближенія, всегда обращалась съ нею ласково и привтливо. Самъ не понимаю, за что она не взлюбила эту двушку. Конечно, не красота ея могла возбудить ихъ зависть, потому что она была самой непривлекательной наружности, а въ добавокъ еще имла одно плечо выше другаго. Мн кажется, что прислуг въ особенности не нравилась ея молчаливость и любовь къ уединенію. Между тмъ какъ другіе въ свободное время болтали и сплетничали, она занималась работой или чтеніемъ. Когда же наступала ея очередь выходить со двора, то она спокойно надвала свою шляпку и шла прогуливаться одна. Она ни съ кмъ не ссорилась, ничмъ не обижалась, но не нарушая правилъ общежитія и вжливости, она упорно держала своихъ сотоварищей на довольно далекомъ отъ себя разстояніи. Прибавьте къ этому, что при всей простот ея, въ ней было нчто скоре принадлежащее леди чмъ простой горничной. Въ чемъ именно проявлялось это, въ голос или въ выраженіи ея лица — не умю сказать вамъ точно, знаю только, что съ перваго же дня ея поступленія въ домъ это возбудило противъ нея сильныя нападки со стороны другахъ женщинъ, которыя говорили (что было однако совершенно несправедливо), будто Розанна Сперманъ важничаетъ. Разказавъ теперь исторію Розанны, мн остается упомянуть еще объ одной изъ многихъ странностей этой непонятной двушки, чтобы затмъ уже прямо перейдти къ исторіи песковъ.
Домъ нашъ стоитъ въ близкомъ разстояніи отъ моря, на одномъ изъ самыхъ возвышенныхъ пунктовъ Йоркширскаго берега. Идущія отъ него во всхъ направленіяхъ дорожки такъ и манятъ къ прогулк, за исключеніемъ одной, которая ведетъ къ морю. Это, по моему мннію, преотвратительная дорога. Пролегая на четверть мили чрезъ печальныя мста, поросшія сосновымъ лсомъ, она тянется дале между двумя рядами низкихъ утесовъ и приводитъ васъ къ самой уединенной и некрасивой маленькой бухт на всемъ нашемъ берегу. Отсюда спускаются къ морю песчаные холмы и образуютъ наконецъ два остроконечные, насупротивъ другъ друга лежащіе утеса, которые далеко выдаются въ море и теряются въ его волнахъ. Одинъ изъ нихъ носитъ названіе свернаго, другой южнаго утеса. Между ними, колеблясь изъ стороны въ сторону въ извстныя времена года, находятся самые ужаснйшіе зыбучіе пески Йоркширскаго берега. Во время отлива что-то движется подъ вами въ неизвданныхъ безднахъ земли, заставляя всю поверхность дюнъ волноваться самымъ необыкновеннымъ образомъ, вслдствіе чего жители этихъ мстъ дали имъ названіе ‘зыбучихъ песковъ’. Лежащая у входа въ заливъ большая насыпь въ полмили длиной служитъ преградой свирпымъ натискамъ открытаго океана. Зимой и лтомъ, во время отлива, море оставляетъ какъ бы позади насыпи свои яростныя волны и уже плавнымъ, тихимъ потокомъ разливается по песку. Нечего сказать, уединенное и мрачное мсто! Ни одна лодка не отваживается войдти въ этотъ заливъ. Дти сосдней рыбачьей деревни, Коббсъ-Голь, никогда не приходятъ играть сюда, и мн кажется, что самыя птицы летятъ какъ можно дальше отъ зыбучихъ песковъ. Потому я ршительно не могъ понять, какимъ образомъ молодая двушка, имвшая возможность выбирать себ любое мсто для прогулки и всегда найдти достаточно спутниковъ, готовыхъ идти съ ней по ея первому зову, предпочитала уходить сюда одна и проводить здсь время за работой или чтеніемъ. Объясняйте это какъ угодно, но дло въ томъ, что Розанна Сперманъ по преимуществу ходила гулять сюда, за исключеніемъ одного или двухъ разъ, когда она отправлялась въ Коббсъ-Голь провдать свою единственную жившую вблизи подругу, о которой мы поговоримъ въ послдствіи.
Поэтому и я направился прямо къ пескамъ, чтобы звать Розанну обдать. Ну, слава Богу! Кажется, мы опять возвратилась къ тому моменту, откуда я началъ эту главу.
Въ сосновой алле не было и слда Розанны. Пробравшись чрезъ песчаные холмы ко взморью, я увидалъ ея маленькую соломенную шляпку и простой срый плащъ, который она постоянно носила, желая сколь возможно скрыть свое увчье, она стояла на берегу одна, погруженная въ созерцаніе моря, и песковъ. Увидя меня, Розанна вздрогнула и отвернулась. Мои принципы не позволяютъ мн, какъ глав прислуги, оставлять такіе поступки безъ изслдованія, и потому я повернулъ ее къ себ и тутъ только замтилъ, что она плачетъ. Въ карман моемъ лежалъ прекрасный шелковый платокъ, одинъ изъ полудюжины, подаренной мн миледи. Я вынулъ его и сказалъ Розанн:
— Пойдемте, моя милая, и сядемте вмст на берегу. Я сперва осушу ваши слезы, а затмъ осмлюсь спросить васъ, о чемъ вы плакали?
Если вамъ придется дожить до моихъ лтъ, читатель, то вы сами увидите, что уссться на покатомъ берегу вовсе не такъ легко какъ это вамъ кажется. Пока я усаживался, Розанна уже утерла свои глаза не моимъ прекраснымъ фуляромъ, а своимъ дешевенькимъ кембриковымъ платкомъ. Несмотря на свое спокойствіе, она казалась въ высшей степени несчастною, но тотчасъ же повиновалась мн и сла. Когда вамъ придется утшать женщину, прибгните къ врнйшему для этого средству,— возьмите ее къ себ на колна. Мн самому пришло въ голову это золотое правило. Но вдь Розанна была не Нанси, въ этомъ-то вся и штука!
— Ну, моя милая, сказалъ я,— такъ о чемъ же вы плакали?
— О своемъ прошломъ, мистеръ Бетереджъ, спокойно отвчала Розанна,— по временамъ оно снова оживаетъ въ моей памяти.
— Полно, полно, дитя мое, сказалъ я,— отъ вашей прошлой жизни не осталось и слда. Что же вамъ мшаетъ позабыть ее?
Вмсто отвта, она взяла меня за полу сюртука. Нужно вамъ оказать, что я пренеопрятный старикашка и постоянно оставляю слды кушанья на своемъ плать. Женщины поочередно отчищаютъ ихъ, а еще наканун Розанна вывела сальное пятно изъ полы моего сюртука какимъ-то новымъ составомъ, который уничтожаетъ всевозможныя пятна. Жиръ дйствительно вышелъ, но на ворс оставался легкій слдъ въ вид темноватаго пятна. Двушка указала на это мсто и покачала головой.
— Пятна-то нтъ, сказала она,— но слдъ его остался, мистеръ Бетереджъ, слдъ остался!
Согласитесь, что не легко отвчать на замчаніе, сдланное вамъ невзначай, а притомъ по поводу вашего же собственнаго платья. Сверхъ того, печальный видъ двушки какъ-то особенно тронулъ меня въ эту минуту. Ея прекрасные томные глаза, единственное, что могло въ ней нравиться, и то уваженіе, съ которымъ она относилась къ моей счастливой старости и заслуженной репутаціи, какъ къ чему-то недосягаемому для нея самой, переполнили мое сердце глубокою жалостью къ нашей второй горничной. Не чувствуя себя способнымъ утшать ее, я счелъ за лучшее вести ее обдать.
— Помогите-ка мн встать, Розанна, сказалъ я.— Вы опоздали къ обду, и я пришелъ за вами.
— Вы, мистеръ Бетереджъ? отвчала она.
— Да, за вами послана была Нанси, отвчалъ я. — Но я разсудилъ, моя милая, что отъ меня вы скоре снесете одно маленькое замчаньице.
Вмсто того чтобы помочь мн приподняться, бдняжка боязливо взяла меня за руку и пожала ее. Она всячески старалась подавить выступившія на глазахъ ея слезы и наконецъ успла въ этомъ. Съ тхъ поръ я сталъ уважать Розанну.
— Вы очень добры, мистеръ Бетереджъ, отвчала она.— У меня сегодня нтъ аппетиту: позвольте мн посидть здсь еще нсколько времени.
— Какая вамъ охота оставаться здсь, и почему вы постоянно выбираете это унылое мсто для вашихъ прогулокъ? спросилъ я Розанну.
— Что-то влечетъ меня сюда, отвчала двушка, чертя пальцемъ по песку.— Я длаю надъ собой усиліе чтобы не приходить сюда и все-таки прихожу иногда, сказала она тихо, будто пугаясь своей собственной мысли,— иногда, мистеръ Бетереджъ, мн кажется, что тутъ найду я свою могилу.
— Знаю одно, что дома найдете вы жареную баранину и жирный пуддингъ! отвчалъ я.— Ступайте же скоре обдать, Розанна! Вотъ, до чего доводятъ размышленія на тощій желудокъ.
Я говорилъ съ ней строго, мн досадно было (въ мои лта) слышать, что двадцатипятилтняя женщина толкуетъ о смерти! Но, должно-быть, она не слыхала словъ моихъ, потому что положивъ мн руку на плечо, она не трогалась съ мста и такимъ образомъ продолжала удерживать меня подл себя.
— Это мсто очаровало меня, сказала она. — Ночью я вижу его во сн, днемъ я мечтаю о немъ, сидя за своею работой. Вы знаете, мистеръ Бетереджъ, что я признательна за сдланное мн добро, я стараюсь показать себя достойною вашего расположенія и доврія миледи. Но иногда мн кажется, что жизнь въ этомъ дом слишкомъ хороша и безмятежна для такой женщины какъ я, которая столько надла, мистеръ Бетереджъ, столько испытала. Я чувствую себя мене одинокою въ этомъ уединенномъ мст нежели посреди прочихъ слугъ, которые не имютъ ничего общаго со мной. Конечно, ни миледи, ни надзирательниц исправительнаго дома не понять, какимъ ужаснымъ упрекомъ служатъ честные люди такимъ женщинамъ, какъ я. Не браните меня, миленькій мистеръ Бетереджъ. Вдь я все длаю, что мн приказываютъ — не правда ли? Не говорите же миледи, что я чмъ-нибудь недовольна, напротивъ того, я всмъ довольна. Иногда только душа моя смущается — вотъ и все.
Вдругъ она отдернула свою руку отъ моего плеча и указала мн на пески.
— Смотрите, сказала Розанна,— не удивительное ли, не ужасное ли это зрлище?
Мн уже не разъ приходилось его видть и несмотря на то оно всегда кажется мн новымъ. Я взглянулъ по направленію ея руки. Въ это время начинался отливъ, и страшный песчаный берегъ заколыхался. Его обширная бурая поверхность медленно вздулась, потомъ подернулась мелкою рябью и задрожала.
— Знаете ли, на что это похоже? сказала Розанна, схвативъ меня опять за плечо? — Мн кажется, будто подъ этими песками задыхаются сотни людей, они силятся выйдти на поверхность, но все глубже и глубже погружаются въ бездну! Бросьте туда камень, мистеръ Бетереджъ, бросьте и посмотрите, какъ его втянетъ въ песокъ.
Вотъ онъ горячечный бредъ-то! Вотъ онъ тощій-то желудокъ, дйствующій на тревожный умъ! Съ языка моего уже готовъ былъ сорваться рзкій отвтъ — въ интересахъ самой бдняжки, увряю васъ,— какъ вдругъ внезапно раздавшійся между холмами голосъ остановилъ меня. ‘Бетереджъ, взывалъ голосъ, гд вы?’ ‘3дсь’, отвчалъ я, не понимая, кто бы могъ звать меня. Розанна вскочила и стала глядть по тому направленію, откуда слышался голосъ. Я и самъ собирался уже встать, но замтивъ внезапную перемну, происшедшую въ лиц двушки, остался прикованнымъ къ своему мсту. По щекамъ Розанны разлился прелестный румянецъ, какого еще никогда не приходилось мн у нея видть: безмолвное, радостное изумленіе сказалось во всей ея фигур. Кого вы тамъ видите? спросилъ я. Розанна только повторила мой вопросъ: ‘О! кого я вижу?’ прошептала она, какъ бы думая вслухъ. Но вставая съ своего мста, я повернулся, и сталъ смотрть кто бы могъ звать меня. Къ намъ шелъ изъ-за холмовъ молодой джентльменъ, въ свтломъ лтнемъ плать, такой же шляп и перчаткахъ, съ розаномъ въ петлиц и съ столь яснымъ улыбающимся лицомъ, что даже эта мрачная мстность должна была озариться отъ его улыбки. Прежде нежели я усплъ встать, онъ бросился возл меня на песокъ, обнявъ меня по иностранному обычаю и такъ крпко стиснулъ въ своихъ объятіяхъ, что изъ меня чуть-чуть не вылетлъ духъ.
— Милый старый Бетереджъ, говорилъ онъ.— Я долженъ вамъ семь шиллинговъ съ половиной. Теперь, надюсь, вы догадываетесь кто я?
Боже праведный! Это былъ мистеръ Франклинъ Блекъ, пріхавшій четырьмя часами ране чмъ мы его ожидали. Не усплъ я еще вымолвить и слова, какъ мн показалось, что мистеръ Франклинъ перенесъ удивленный взоръ свой на Розанну. Вслдъ за нимъ и я посмотрлъ на нее. Вроятно, смутившись отъ взгляда мистера Франклина, она сдлалась вся пунцовою, и въ замшательств, котораго ничмъ не могу объяснить себ, ушла отъ насъ, не поклонившись ему и не сказавъ ни слова мн. Я не узнавалъ Розанны, потому что, вообще говоря, трудно было найдти боле учтивую и благопристойную горничную.
— Вотъ странная двушка, сказалъ мистеръ Франклинъ.— Не понимаю, что она находитъ во мн такого необыкновеннаго?
— Мн кажется, сэръ, отвчалъ я, подсмиваясь надъ его континентальнымъ воспитаніемъ,— ее уловляетъ вашъ заграничный лоскъ.
Я привелъ здсь пустой вопросъ мистера Франклина, равно какъ и свой дурацкій отвтъ лишь въ утшеніе и ободреніе всмъ ограниченнымъ людямъ, потому что не разъ случалось мн видть, какую отраду приноситъ имъ сознаніе, что и боле одаренные ихъ собратья оказываются въ иныхъ случаяхъ столько же ненаходчивы, какъ и она сама. Ни мистеру Франклину съ его удивительнымъ заграничнымъ воспитаніемъ, ни мн съ моимъ многолтнимъ опытомъ и врожденнымъ остроуміемъ и въ голову не приходило, что было дйствительною причиной необъяснимаго смущенія Розанны Сперманъ. Впрочемъ, мы забыли о бдняжк прежде нежели скрылся за холмами ея маленькій срый плащъ. ‘Ну, что же изъ этого слдуетъ?’ вроятно, спроситъ читатель. Читайте, почтенный другъ, читайте терпливе, и кто знаетъ, не пожалете ли вы Розанну Сперманъ столько же, сколько пожаллъ я, когда узналъ всю истину.

V.

По уход Розанны, я прежде всего приступалъ къ третьей попытк приподняться съ песку. Но мистеръ Франклинъ остановилъ меня.
— Это мрачное убжище иметъ свои преимущества, сказалъ онъ.— Мы можетъ быть уврены, что здсь никто намъ не помшаетъ. Останьтесь на своемъ мст, Бетереджъ, мн нужно поговорить съ вами.
Между тмъ какъ онъ говорилъ, я не опускалъ съ него глазъ, стараясь отыскать въ сидвшемъ подл меня мущин сходство съ тмъ мальчикомъ, котораго я знавалъ когда-то. Но мущина ршительно сбивалъ меня съ толку. Я могъ бы до утра смотрть на мистера Франклина, а все не пришлось бы мн увидать его дтскихъ розовыхъ щечекъ, его нарядной маленькой курточки. Онъ былъ теперь блденъ, а нижняя часть лица его, къ величайшему моему удивленію и разочарованію, покрылась вьющеюся темною бородой и усами. Живая развязность его манеръ была, конечно, весьма привлекательна, но ничто не могло сравниться съ его прежнею граціозною непринужденностью.
Въ добавокъ онъ общалъ быть высокимъ и не сдержалъ своего общанія. Правда, онъ имлъ красивую, тонкую и хорошо сложенную фигуру, но ростъ его ни на одинъ дюймъ не превышалъ того, что обыкновенно зовутъ среднимъ ростомъ. Короче сказать, онъ былъ неузнаваемъ. Время все измнило въ немъ, пощадивъ только его прежній открытый, свтлый взглядъ. По немъ только и узналъ я наконецъ прежняго любимца, и ужь дальше не пошелъ въ своихъ изслдованіяхъ. — Добро пожаловать въ родное гнздышко, мистеръ Франклинъ, сказалъ я.— Тмъ пріятне васъ видть, сэръ, что вы нсколькими часами предупредили ваши ожиданія.
— Мн нужно было поторопиться, отвчалъ мистеръ Франклинъ.— Я подозрваю, Бетереджъ, что въ эти послдніе три или четыре дня за мной присматривали и слдили въ Лондон, и потому, желая ускользнуть отъ бдительности одного подозрительнаго иностранца, я, не дожидаясь послобденнаго позда, пріхалъ съ утреннимъ.
Слова эти поразили меня. Они мигомъ напомнили мн трехъ фокусниковъ и предположеніе Пенелопы, будто они злоумышляютъ противъ мистера Франклина Блека.
— Кто же слдилъ за вами, сэръ, и съ какою цлью? спросилъ я.
— Разкажите-ка мн о трехъ Индйцахъ, которые приходили сюда ныньче, сказалъ мистеръ Франклинъ, не отвчая на мой вопросъ.— Легко можетъ быть, Бетереджъ, что мой незнакомецъ и ваши три фокусника окажутся принадлежащими къ одной и той же шайк.
— Какъ это вы узнали, сэръ, о фокусникахъ? спросилъ я, предлагая ему одинъ вопросъ за другимъ, что, сознаюсь, обличало во мн весьма дурной тонъ, но разв вы ждали чего-нибудь лучшаго отъ жалкой человческой природы, читатель? Такъ будьте же ко мн снисходительне.
— Я сейчасъ видлъ Пенелопу, отвчалъ мистеръ Франклинъ,— она-то и разказала мн о фокусникахъ. Ваша дочь, Бетереджъ, всегда общала быть хорошенькою и сдержала свое общаніе. У нея маленькая ножка и маленькія уши. Неужели покойная мистрисъ Бетереджъ обладала этими драгоцнными прелестями?
— Покойная Бетереджъ имла много недостатковъ, сэръ, отвчалъ я.— Одинъ изъ нихъ (съ вашего позволенія) состоялъ въ томъ, что она никакимъ дломъ не могла заняться серіозно. Она была скоре похожа на муху чмъ на женщину и ни на чемъ не останавливалась.
— Стало-быть, мы могли бы сойдтись съ ней, отвчалъ мистеръ Франклинъ. — Я самъ не останавливаюсь ни на чемъ. Ваше остроуміе, Бетереджъ, не только ничего не утратило, но, напротивъ, выиграло съ лтами. Правду сказала Пенелопа, когда я просилъ ее сообщить мн вс подробности о фокусникахъ: ‘Спросите лучше у батюшки, онъ разкажетъ вамъ лучше меня’, отвчала ваша дочь, ‘онъ еще удивительно свжъ для своихъ лтъ и говоритъ какъ книга.’ Тутъ щеки Пенелопы покрылись божественнымъ румянцемъ, и несмотря на все мое уваженіе къ вамъ, я не могъ удержаться, чтобы…. — догадывайтесь сами. Я зналъ ее еще ребенкомъ, но это не уменьшаетъ въ моихъ глазахъ ея прелестей. Однако, шутки въ сторону. Что длали тутъ фокусники?
Я былъ недоволенъ своею дочерью, не за то что она дала мистеру Франклину поцловать себя,— пусть цлуетъ сколько угодно,— а за то, что она вынуждала меня повторять ему ея глупую исторію о фокусникахъ. Нечего длать, нужно было разказать все обстоятельно. Но веселость мистера Франклина мгновенно исчезла. Онъ слушалъ меня насупивъ брови и подергивая себя за бороду. Когда же я кончилъ, онъ повторилъ вслдъ за мной два вопроса, предложенные мальчику главнымъ магикомъ, и повторилъ, очевидно, для того, чтобы лучше удержать ихъ въ своей памяти.
— Не по другой какой-нибудь дорог, а именно по той, которая ведетъ къ этому дому, подетъ сегодня Англичанинъ? Иметъ ли его Англичанинъ при себ? Я подозрваю, сказалъ мистеръ Франклинъ, вынимая изъ кармана маленькій запечатанный конвертъ,— что его означало вотъ это. А это, Бетереджъ, означаетъ не боле не мене какъ знаменитый желтый алмазъ дяди моего Гернкасля.
— Боже праведный, сэръ! воскликнулъ я:— какъ попалъ въ ваши руки алмазъ нечестиваго полковника?
— Въ завщаніи своемъ нечестивый полковникъ отказалъ его моей двоюродной сестр Рахили, какъ подарокъ ко дню ея рожденія, отвчалъ мистеръ Франклинъ. — А отецъ мой, въ качеств дядина душеприкащика, поручилъ мн доставить его сюда.
Еслибы море, кротко плескавшееся въ ту минуту на дюнахъ, вдругъ высохло передъ моими глазами, явленіе это поразило бы меня никакъ не боле чмъ слова мистера Франклина.
— Алмазъ полковника завщанъ миссъ Рахили! сказалъ я.— И вашъ отецъ, сэръ, былъ его душеприкащикомъ! А вдь я пошелъ бы на какое угодно пари, мистеръ Франклинъ, что отецъ вашъ не ршился бы дотронуться до полковника даже щипцами!
— Сильно сказано, Бетереджъ! Но въ чемъ же виноватъ былъ полковникъ? Впрочемъ, вдь онъ принадлежалъ скоре къ вашему поколнію нежели къ моему. Такъ сообщите же мн о немъ все что вы знаете, а я разкажу вамъ, какимъ образомъ отецъ мой сдлался его душеприкащикомъ и еще кое-что. Въ Лондон мн пришлось сдлать о моемъ дяд Гернкасл и это знаменитомъ алмаз не совсмъ благопріятныя открытія, но я желаю узнать отъ васъ, насколько она достоврны. Вы сейчасъ называли моего дядю ‘нечестивымъ полковникомъ’. Пошарьте-ка въ своей памяти, старый другъ, и скажите, чмъ заслужилъ онъ это названіе.
Видя, что мистеръ Франклинъ говоритъ серіозно, я разказалъ ему все, и вотъ вамъ сущность моего разказа, который я повторяю здсь въ видахъ вашей же собственной пользы, читатели. Прочтите же его со вниманіемъ, иначе вы совсмъ растеряетесь, когда мы доберемся до самой середины этой запутанной исторіи. Выкиньте изъ головы дтей, обдъ, новую шляпку, словомъ, что бы тамъ ни было. Попытайтесь забыть политику, лошадей, биржевые курсы и клубный неудача. Надюсь, что вы не обидитесь моею смлостью, вдь это длается единственно для того, чтобы возбудить ваше благосклонное вниманіе. Боже мой! разв не видалъ я въ вашихъ рукахъ знаменитйшихъ авторовъ, и разв я не знаю какъ легко отвлекается вниманіе читателей, когда его проситъ у нихъ не человкъ, а книга?
Нсколько страницъ назадъ я упоминалъ объ отц моей госпожи, о старомъ лорд съ крутымъ нравомъ и длиннйшимъ языкомъ. У него было пять человкъ дтей. Прежде всего родилась два сына, потомъ, много лтъ спустя, жена его опять стала беременна, и три молодыя леди быстро послдовали одна за другою,— такъ быстро, какъ только допускала то природа вещей, госпожа моя, какъ я уже упоминалъ выше, была самая младшая и самая красивая изъ трехъ. Что касается до двухъ сыновей, старшій, Артуръ, наслдовалъ титулъ и владніе отца своего, а младшій, досточтимый Джонъ, получивъ прекрасное состояніе, отказанное ему какомъ-то родственникомъ, опредлился въ армію.
Пословица говоритъ: дурная та птица, что хулитъ собственное гнздо. Я смотрю на благородную фамилію Гернкаслей какъ на мое родное гнздо и счелъ бы за особенную милость, еслибы мн позволила не слишкомъ распространяться о досточтимомъ Джон. По моему крайнему разумнію, это былъ одинъ изъ величайшихъ негодяевъ, какомъ когда-либо производилъ свтъ. Къ такому эпитету врядъ ли остается что-нибудь прибавить. Службу свою началъ онъ въ гвардіи, откуда вышелъ не имя еще и двадцати двухъ лтъ отъ роду, а почему, объ этомъ не спрашивайте. Въ арміи, видите ли, слишкомъ строга дисциплина, что не совсмъ пришлось по вкусу досточтимому Джону. Тогда онъ отправился въ Индію, посмотрть, не будетъ ли тамъ посвободне, а также и для того, чтобъ узнать походную жизнь. И въ самомъ дл, нужно говорить правду, своею безумною отвагой онъ напоминалъ въ одно и то же время бульдога, птуха-бойца и дикаря. По взятіи Серингапатама, въ которомъ онъ участвовалъ, онъ перешелъ въ другой полкъ и, наконецъ, въ третій. Тутъ онъ былъ произведенъ въ подполковники и вскор посл того, получивъ солнечный ударъ, вернулся на родину. Дурная репутація, которую онъ себ составилъ, затворила ему двери ко всмъ роднымъ, а моя госпожа (тогда только-что вышедшая замужъ) первая объявила (конечно, съ согласія сэръ-Джона), что братъ ея никогда не переступитъ черезъ порогъ ея дома. Много было и другихъ пятенъ на полковник, изъ-за которыхъ вс обгали его, но мн подобаетъ говорить только объ одномъ — о похищеніи алмаза.
Ходили слухи, будто онъ овладлъ этимъ индйскимъ сокровищемъ съ помощью средствъ, въ которыхъ, несмотря на свою дерзость, онъ никакъ не ршался сознаться. Не имя нужды въ деньгахъ и (справедливость требуетъ это замтить) не придавая имъ особеннаго значенія, онъ никогда не пытался продать свое сокровище. Дарить его также не хотлъ и не показывалъ его вы одной живой душ. Одни говорили, что онъ страшился навлечь на себя непріятности со стороны военныхъ властей, другіе (совершенно не понимая натуру этого человка) утверждали, будто онъ боялся лишиться жизни, еслибы вздумалъ показать его.
Въ этомъ послднемъ предположеніи была, быть-можетъ, своя доля правды, хотя несправедливо было бы подозрвать его въ трусости. Одно врно, что въ Индіи жизнь его дважды подвергалась опасности, и причиною этому былъ, по общему убжденію, Лунный камень. Когда полковникъ вернулся въ Англію, вс стали отъ него отвертываться, опять-таки изъ-за Луннаго камня. Тайна жизни его вчно тяготла надъ нимъ, какъ будто изгоняла его изъ среды собственныхъ соотечественниковъ. Мущины не принимали его въ члены клубовъ, женщины, которымъ онъ предлагалъ свою руку — а ихъ было не мало — отказывала ему, знакомые и родственники, встрчаясь съ нимъ на улиц, вдругъ длались близорукими.
Другой на его мст попытался бы оправдаться какъ-нибудь въ глазахъ общества. Но досточтимый Джонъ не умлъ уступать даже и въ томъ случа, когда чувствовалъ себя неправымъ. Въ Индіи онъ не разставался съ алмазомъ, презирая опасность быть убитымъ. Въ Англіи онъ хранилъ его также бережно, посмиваясь надъ общественнымъ мнніемъ. Вотъ вамъ въ двухъ чертахъ портретъ этого человка: безпредльная наглость и красивое лицо съ какимъ-то дьявольскимъ выраженіемъ.
По временамъ до насъ доходили о немъ самые разнорчивые слухи. Одни говорили, что онъ проводитъ свою жизнь въ куреніи опіума и собираніи старыхъ книгъ, другіе, что онъ занимается какими-то странными химическими опытами, третьи, что онъ бражничаетъ и веселится въ грязнйшихъ закоулкахъ Лондона съ людьми самаго низкаго происхожденія. Во всякомъ случа полковникъ велъ уединенную, порочную, таинственную жизнь. Однажды, и только однажды, я встртился съ нимъ лицомъ къ лицу посл возвращенія его въ Англію.
Около двухъ лтъ до того времени, которое я здсь описывалъ, то-есть за полтора года до своей смерти, полковникъ неожиданно постилъ мою госпожу въ Лондон. Это случилось 21-го іюля, вечеромъ, въ день рожденія миссъ Рахили, когда въ дом, по обыкновенію, собрались гости. Слуга пришелъ сказать мн, что меня спрашиваетъ какой-то джентльменъ. Войдя въ прихожую, я нашелъ тамъ полковника, худаго, изнуреннаго, стараго, оборваннаго, но, попрежнему, неукротимаго и злаго.
— Подите къ сестр моей, сказалъ онъ,— и доложите ей, что я пріхалъ пожелать моей племянниц счастливыхъ и долгихъ дней.
Уже не разъ пытался онъ письменно примириться съ миледи и, по моему мннію, лишь для того, чтобы насолить ей. Но лично онъ являлся къ ней въ первый разъ. У меня такъ и вертлось на язык сказать ему, что госпожа моя занята съ гостями. Но дьявольское выраженіе лица его меня испугало. Я отправился на верхъ съ его порученіемъ, а онъ пожелалъ остаться въ прихожей и ожидать тамъ моего возвращенія. Прочіе слуги, выпуча на него глаза, стояли немного поодаль, какъ будто онъ былъ ходячая адская машина, начиненная порохомъ и картечью, которая могла неожиданно произвести между ними взрывъ. Госпожа моя также заражена отчасти фамильнымъ душкомъ.
— Доложите полковнику Гернкаслю, сказала она, когда я передалъ ей порученіе ея брата,— что миссъ Вериндеръ занята, а я не желаю его видть. — Я попытался бы.ю склонить ее на боле вжливый отвтъ, зная презрніе полковника къ свтскимъ приличіямъ. Все было напрасно! Фамильный душокъ сразу заставилъ меня молчать.— Когда мн бываетъ нуженъ вашъ совтъ, я сама прошу его у васъ, сказала миледи, — а теперь я въ немъ не нуждаюсь.
Съ этимъ отвтомъ я спустился въ прихожую, но прежде чмъ передать его полковнику, возымлъ дерзость перефразировать его такъ:
— Миледи и миссъ Рахиль, съ прискорбіемъ извщая васъ, что они заняты съ гостями, просятъ извиненія въ томъ, что не могутъ имть чести принять полковника.
Я ожидалъ взрыва, несмотря на всю вжливость, съ которою переданъ былъ мною отвтъ миледи. Но къ моему величайшему удивленію, не случилось ничего подобнаго: полковникъ встревожилъ меня своимъ неестественнымъ спокойствіемъ. Посмотрвъ на меня съ минуту своими блестящими срыми глазами, онъ засмялся, но не изнутри себя, какъ обыкновенно смются люди, а какъ-то внутрь себя, какимъ-то тихимъ, подавленнымъ, отвратительно-злобнымъ смхомъ.
— Благодарю васъ, Бетереджъ, сказалъ онъ: — я не позабуду дня рожденія моей племянницы.
Съ этими словами онъ повернулся на каблукахъ и вышелъ изъ дому.
На слдующій годъ, когда снова наступилъ день рожденія миссъ Рахили, мы узнали, что полковникъ боленъ и лежитъ въ постели. Шесть мсяцевъ спустя, то-есть за шесть мсяцевъ до того времени, которое я теперь описываю, госпожа моя получила письмо отъ одного весьма уважаемаго священника. Оно заключало въ себ два необыкновенныя извстія по части фамильныхъ новостей: первое, что полковникъ, умирая, простилъ свою сестру. Второе, что онъ примирился съ цлымъ обществомъ, и что конецъ его былъ самый назидательный. Я самъ питаю (при всемъ моемъ несочувствіи къ епископамъ и духовенству) далеко нелицемрное уваженіе къ церкви, однако я твердо убжденъ, что душа досточтимаго Джона осталась въ безраздльномъ владніи нечистаго, и что послдній отвратительный поступокъ на земл этого гнуснаго человка былъ обманъ, въ который онъ вовлекъ священника!
Вотъ сущность того, что мн нужно было разказать мистеру Франклину. Я видлъ, что по мр того какъ я подвигался впередъ, нетерпніе его возрастало, и что разказъ о томъ, какимъ образомъ миледи выгнала отъ себя полковника въ день рожденія своей дочери, поразилъ мистера Франклина какъ выстрлъ, попавшій въ цль. Хоть онъ и ничего не сказалъ мн, но по лицу его было видно, что слова мои встревожили его.
— Вашъ разказъ конченъ, Бетереджъ, замтилъ онъ. — Теперь моя очередь говорить. Но прежде нежели я сообщу вамъ объ открытіяхъ, сдланныхъ мною въ Лондон, и о томъ, какъ пришелъ я въ соприкосновеніе съ алмазомъ, мн нужно узнать одну вещь. По вашему лицу, старина, можно заключить, что вы не понимаете къ чему клонится наше настоящее совщаніе. Обманываетъ меня ваше лицо, или нтъ?
— Нтъ, сэръ, отвчалъ,— лицо мое говоритъ совершенную правду.
— Въ такомъ случа, сказалъ мистеръ Франклинъ,— я попытаюсь прежде поставить васъ на одну точку зрнія со мною. Мн кажется, что подарокъ полковника кузин моей Рахили тсно связанъ съ тремя слдующими и весьма важными вопросами. Слушайте внимательно, Бетереджъ, и пожалуй отмчайте каждый вопросъ по пальцамъ, если это для васъ удобне, сказалъ мистеръ Франклинъ, видимо щеголяя своею дальновидностью, что живо напомнило мн то время, когда онъ былъ еще мальчикомъ.— Вопервыхъ: былъ ли алмазъ полковника предметомъ заговора въ Индіи? Вовторыхъ: послдовали ли заговорщики за алмазомъ въ Англію? Втретьихъ: зналъ ли полковникъ, что заговорщика слдятъ за алмазомъ? и не съ намреніемъ ли завщалъ онъ своей сестр это опасное сокровище чрезъ посредство ея невинной дочери? Вотъ къ чему я велъ, Бетереджъ. Только вы, пожалуста, не пугайтесь.
Хорошо ему говорить ‘не пугайтесь’, когда онъ уже напугалъ меня.
Если предположеніе его было справедливо, мы должны была навки проститься съ нашимъ спокойствіемъ! Нежданно, негаданно вторгался въ нашъ мирный домъ какой-то дьявольскій алмазъ, а за нимъ врывалась цлая шайка негодяевъ, спущенныхъ на насъ злобой мертвеца. Вотъ въ какомъ положеніи находились мы по словамъ мистера Франклина Блека! Кто слыхалъ, чтобы въ ХІХ столтіи, въ вкъ прогресса, и притомъ въ стран, пользующейся всми благами британской конституціи, могло случиться что-либо подобное? Конечно, никто никогда не слыхалъ этого, а потому никто, вроятно, и не повритъ. Однако, я все-таки буду продолжить свой разказъ.
Когда васъ постигаетъ какой-нибудь внезапный испугъ, читатель, въ род того, который я испытывалъ въ ту минуту, не замчали ли вы, что прежде всего онъ отзывается въ желудк? А разъ вы почувствовали его въ желудк, вниманіе ваше развлечено, и вы начинаете вертться. Вотъ я, и началъ молча вертться, сидя на песк. Мистеръ Франклинъ замтилъ мою борьбу съ встревоженнымъ желудкомъ, или духомъ (назовите, какъ знаете, а по мн, такъ это ршительно все равно), и остановившись въ ту самую минуту,) какъ уже готовился приступить къ своимъ собственнымъ открытіямъ, рзко спросилъ меня: ‘да чего вамъ нужно?’
Чего мн было нужно? ему-то я не сказалъ, а вамъ, пожалуй, открою по секрету. Мн нужно было затянуться трубочкой и пройдтись по Робинзону.

VI.

Храня про себя собственное мнніе, я почтительно просилъ мистера Франклина продолжить.
— Не егозите, Бетереджъ, отвтилъ онъ и продолжилъ разказъ.
Съ первыхъ словъ, молодой джентльменъ увдомилъ меня, что его открытія касательно негоднаго полковника съ алмазомъ начались посщеніемъ (до прізда къ вамъ) адвоката его отца въ Гампстид. Однажды, оставшись наедин съ нимъ посл обда, мистеръ Франклинъ случайно проговорился, что отецъ поручилъ ему передать подарокъ миссъ Рахили, въ день ея рожденія. Слово-за-слово, кончилось тмъ, что адвокатъ сказалъ, въ чемъ именно заключался этотъ подарокъ и какъ возникли дружескія отношенія между полковникомъ и мистеромъ Блекомъ старшимъ. Попробую, не лучше ли будетъ изложить открытія мистера Франклина, придерживаясь, какъ можно ближе, собственныхъ его словъ.
— Помните ли вы, Бетереджъ, то время, сказалъ онъ,— когда отецъ мой пытался доказать свои права на это несчастное герцогство? Ну, такъ въ это самое время и дядя Гернкасль вернулся изъ Индіи. Отецъ узналъ, что шуринъ его владетъ нкоторыми документами, которые, по всему вроятію, весьма пригодились бы ему въ его процесс. Онъ постилъ полковника подъ предлогомъ поздравленія съ возвратомъ въ Англію. Но полковника нельзя было провести такимъ образомъ. ‘Вамъ что-то нужно, сказалъ онъ: иначе вы не стала бы расковать своею репутаціей, длая мн визитъ.’ Отецъ понялъ, что остается вести дло на чистоту, и сразу признался, что ему надобны документы. Полковникъ попросилъ денька два на размышленіе объ отвт. Отвтъ его пришелъ въ форм самаго необычайнаго письма, которое пріятель-законовдъ показалъ мн. полковникъ начиналъ съ того, что иметъ нкоторую надобность до моего отца, и почтительнйше предлагалъ обмнъ дружескихъ услугъ между собой. Случайность войны (таково было его собственное выраженіе) ввела его во владніе одномъ изъ величайшихъ алмазовъ въ свт, и онъ небезосновательно полагаетъ, что на самъ онъ, на его драгоцнный камень, въ случа храненія его при себ, небезопасны въ какой бы то на было часта свта. Въ такихъ тревожныхъ обстоятельствахъ онъ ршался сдать алмазъ подъ сохраненіе постороннему лицу. Лицо это ничмъ не рискуетъ. Оно можетъ помстить драгоцнный камень въ любое учрежденіе, съ надлежащею стражей и отдльнымъ помщеніемъ,— какъ, напримръ, кладовая банка, или ювелира, для безопаснаго храненія движимостей высокой цны. Личная отвтственность его въ этомъ дл будетъ совершенно пассивнаго свойства. Онъ обязуется, собственноручно или чрезъ повреннаго, получать по условленному адресу ежегодно, въ извстный, условленный день, отъ полковника письмо, заключающее въ себ простое извстіе о томъ, что онъ, полковникъ, по сіе число еще находится въ живыхъ. Если же число это пройдетъ безъ полученія письма, то молчаніе полковника будетъ врнйшимъ знакомъ его смерти отъ руки убійцъ. Въ такомъ только случа и не иначе, нкоторыя предписанія, касающіяся дальнйшаго распоряженія алмазомъ. напечатанныя и хранящіяся вмст съ нимъ, должны быть вскрыты и безпрекословно исполнены. если отецъ мой пожелаетъ принять на себя это странное порученіе, то документы полковника въ свою очередь будутъ къ его услугамъ. Вотъ что было въ этомъ письм.
— Что же сдлалъ вашъ батюшка, сэръ, спросилъ я.
— Что сдлалъ-то? сказалъ мистеръ Франклинъ,— а вотъ что онъ сдлалъ. Онъ приложилъ къ письму полковника безцнную способность, называемую здравымъ смысломъ. Все дло, по его мннію, было просто нелпо. Блуждая по Индіи, полковникъ гд-нибудь подцпилъ дрянненькій хрустальчикъ, принятый имъ за алмазъ. Что же касается до опасенія убійцъ и до предосторожностей въ защиту своей жизни вмст съ кусочкомъ этого хрусталя, такъ нын девятнадцатое столтіе, и человку въ здравомъ ум стоитъ только обратиться къ полиціи. Полковникъ съ давнихъ поръ завдомо употреблялъ опіумъ, и если единственнымъ средствомъ достать т цнные документы, которыми онъ владлъ, было признаніе опіатнаго призрака за дйствительный фактъ, то отецъ мой охотно готовъ былъ принять возложенную на него смшную отвтственность,— тмъ боле охотно, что она не влекла за собой никакихъ личныхъ хлопотъ. Итакъ алмазъ, вмст съ запечатанными предписаніями, очутился въ кладовой его банкира, а письма полковника, періодически увдомлявшія о бытности его въ живыхъ, получались и вскрывалась адвокатомъ, повреннымъ моего отца. На одинъ разсудительный человкъ, въ такомъ положеніи, не смотрлъ бы на дло съ иной точки зрнія. На свт, Бетереджъ, намъ только то и кажется вроятнымъ, что согласно съ вашею ветошною опытностью, и мы вримъ въ романъ, лишь прочтя его въ газетахъ.
Мн стало ясно, что мистеръ Франклинъ считалъ отцовское мнніе о полковник поспшнымъ и ошибочнымъ.
— А сами вы, сэръ, какого мннія объ этомъ дл? спросилъ я.
— Дайте сперва кончить исторію полковника, сказалъ мистеръ Франклинъ, — въ ум Англичанина, Бетереджъ, забавно отсутствіе системы, и вопросъ вашъ, старый дружище, можетъ служитъ этому примромъ. Какъ только мы перестаемъ длать машины, мы (по уму, разумется) величайшіе неряхи въ мір.
‘Вонъ оно, подумалъ я,— заморское-то воспитаніе! Это онъ во Франціи, надо быть, выучился зубоскальству надъ вами.’
Мистеръ Франклинъ отыскалъ прерванную нить разказа и продолжалъ.
— Отецъ мой получалъ бумаги, въ которыхъ нуждался, и съ той поры боле не видалъ шурина. Годъ за годъ, въ условленные дни получалось отъ полковника условленное письмо и распечатывалось адвокатомъ. Я видлъ цлую кучу этихъ писемъ, написанныхъ въ одной и той же краткой, дловой форм выраженій: ‘Сэръ, это удостовритъ васъ, что я все еще нахожусь въ живыхъ. Пусть алмазъ остается попрежнему. Джонъ Гернкасль.’ Вотъ все, что онъ писалъ, и получалось это аккуратно къ назначенному дню, а мсяцевъ шесть или восемь тому назадъ въ первый разъ измнилась форма письма. Теперь вышло: ‘Сэръ, говорятъ, я умираю. Прізжайте и помогите мн сдлать завщаніе.’ Адвокатъ похалъ и нашелъ его въ маленькой, подгородной вилл, окруженной принадлежащею къ ней землей, гд полковникъ проживалъ въ уединеніи, съ тхъ поръ какъ покинулъ Индію. Для компаніи онъ держалъ котовъ, собакъ и птицъ, но ни единой души человческой, кром одной фигуры, ежедневно являвшейся для присмотра за домохозяйствомъ, и доктора у постели. Завщаніе было весьма просто. Полковникъ растратилъ большую часть состоянія на химическія изслдованія. Завщаніе начиналось и оканчивалось тремя пунктами, которые онъ продиктовалъ съ постели, вполн владя умственными способностями. Первый пунктъ обезпечивалъ содержаніе и уходъ его животнымъ. Вторымъ основывалась каедра опытной химіи въ одномъ изъ сверныхъ университетовъ. Третьимъ завщался Лунный камень въ подарокъ племянниц, ко дню ея рожденія, съ тмъ условіемъ, что отецъ мой будетъ душеприкащикомъ. Сначала отецъ отказался. Однако, пораздумавъ еще разокъ, уступилъ, частію будучи увренъ, что эта обязанность не вовлечетъ его ни въ какія хлопоты, частію по намеку, сдланному адвокатомъ въ интерес Рахили, что алмазъ все-таки можетъ имть нкоторую цнность.
— Не говорилъ ли полковникъ, сэръ, спросилъ я,— почему онъ завщалъ алмазъ именно миссъ Рахили?
— Не только сказалъ, а даже это было написано въ завщаніи, отвтилъ мистеръ Франклинъ:— я досталъ себ изъ него выписку и сейчасъ покажу вамъ. Не будьте умственнымъ неряхой, Бетереджъ. Все въ свое время. Вы слышали завщаніе полковника, теперь надо выслушать, что случилось по смерти его. Прежде чмъ засвидтельствовать завщаніе, необходимо было оцнить алмазъ формальнымъ путемъ. Вс брилліантщики, къ которымъ обращались, сразу подтвердили показаніе полковника, что онъ обладаетъ однимъ изъ величайшихъ въ свт алмазовъ. Вопросъ же о точной оцнк его представлялъ довольно серіозныя затрудненія. По величин онъ былъ феноменомъ между рыночными брилліантами, цвтъ ставилъ его въ совершенно отдльную категорію, а въ добавокъ къ этимъ сбивчивымъ элементамъ присоединялся изъянъ въ вид плевы въ самомъ центр камня. Но даже при этомъ важномъ недостатк, самая низшая изъ различныхъ оцнокъ равнялась двадцати тысячамъ фунтовъ. Поймите удивленіе моего отца, онъ чуть не отказался быть душеприкащикомъ, чуть не выпустилъ этой великолпной драгоцнности изъ нашего рода. Интересъ, возбужденный въ немъ этимъ дломъ, заставилъ его вскрыть запечатанныя предписанія, хранившіяся вмст съ алмазомъ. Адвокатъ показывалъ мн этотъ документъ вмст съ прочими, и въ немъ (по моему мннію) содержится ключъ къ разумнію того заговора, что грозилъ жизни полковника.
— Такъ вы думаете, сэръ, сказалъ я,— что заговоръ-то дйствительно былъ?
— Не владя превосходнымъ здравымъ смысломъ отца моего, отвчалъ мистеръ Франклинъ,— я думаю, что жизни полковника дйствительно угрожали именно такъ, какъ онъ самъ говорилъ. Запечатанныя предписанія, мн кажется, объясняютъ, какъ это случилось, что онъ все-таки преспокойно умеръ въ постели. Въ случа насильственной смерти его (то-есть при неполученіи обычнаго письма въ назначенный день) отецъ мой долженъ былъ тайно переслать Лунный камень въ Амстердамъ, въ этомъ город отдать его извстнйшему брилліантщику и сдлать изъ него отъ четырехъ до шести отдльныхъ камней. Тогда камни продать за то, что дадутъ, а выручку употребить на основаніе той каедры опытной химіи, которую полковникъ въ послдствіи отдлилъ въ своемъ завщаніи. Ну, Бетереджъ, теперь пустите въ ходъ свое остроуміе, догадайтесь-ка, къ чему клонились эти распоряженія полковника.
Я тотчасъ пустилъ остроуміе въ ходъ. Оно было англійское, самаго неряшливаго свойства и вслдствіе того все перепутало, пока мистеръ Франклинъ не забралъ его въ руки и не указалъ, куда направить.
— Замтьте, сказалъ мистеръ Франклинъ,— что неприкосновенность алмаза, въ вид цльнаго камня, весьма ловко поставлена въ зависимость отъ сохраненія жизни полковника. Ему мало сказать врагамъ, которыхъ онъ опасается: убейте меня, и вамъ будетъ такъ же далеко до алмаза, какъ и теперь, онъ тамъ, гд вамъ до него не добраться, подъ охраной, въ кладовой банка. Вмсто этого онъ говоритъ: убейте меня, и алмазъ не будетъ уже прежнимъ алмазомъ, тождество его разрушится. Это что значитъ?
Тутъ (какъ мн показалось) умъ мой освтился дивною, заморскою новостью.
— Знаю! сказалъ я:— значитъ цна-то камня понизится, а такимъ образомъ плуты останутся въ дуракахъ.
— И похожаго ничего нтъ! сказалъ мистеръ Франклинъ:— я справлялся объ этомъ. Надтреснутый алмазъ въ отдльныхъ камняхъ будетъ стоить дороже теперешняго, по той простой причин, что изъ него выйдетъ пять-шесть превосходныхъ брилліантовъ, которые въ итог выручатъ больше нежели одинъ крупный камень, но съ изъяномъ. Еслибы цлью заговора была кража въ видахъ обогащенія, то распоряженія полковника длали алмазъ еще дороже ворамъ. Выручка была бы значительне, а сбытъ на рынк несравненно легче, еслибъ алмазъ вышелъ изъ рукъ амстердамскихъ мистеровъ.
— Господи Боже мой, сэръ! воскликнулъ я: — въ чемъ же наконецъ состоялъ заговоръ?
— Это заговоръ Индйцевъ, которые первоначально владли сокровищемъ, сказалъ мистеръ Франклинъ,— заговоръ, въ основаніе котораго легло какое-нибудь древне-индйское суевріе. Вотъ мое мнніе, подтверждаемое семейнымъ документомъ, который въ настоящее время находится при мн.
Теперь я понялъ, почему появленіе трехъ индйскихъ фокусниковъ въ нашемъ дом представилось мистеру Франклину такимъ важнымъ обстоятельствомъ.
— Нтъ нужды навязывать вамъ мое мнніе, продолжалъ мистеръ Франклинъ,— мысль о нсколькихъ избранныхъ служителяхъ древне-индйскаго суеврія, посвятившихъ себя, несмотря на всю трудность и опасности, выжиданію удобнаго случая для возвращенія себ священнаго камня, кажется мн вполн согласною со всмъ тмъ, что намъ извстно о терпніи восточныхъ племенъ и вліяніи восточныхъ религій. Впрочемъ, во мн сильно развито воображеніе, мясникъ, хлбникъ и сборщикъ податей не представляются моему уму единственно-правдоподобными, дйствительными существованіями. Цните же мою догадку относительно истиннаго смысла этого дла во что угодно, и перейдемъ къ единственно касающемуся насъ, практическому вопросу: Не пережилъ ли полковника этотъ заговоръ насчетъ Луннаго камня? И не зналъ ли объ этомъ самъ полковникъ, даря его ко дню рожденія своей племянниц?
Теперь и начинилъ понимать, что вся суть была въ миледи и миссъ Рахили. Я не проронилъ ни словечка изъ всего имъ говореннаго.
— Узнавъ исторію Луннаго камня, сказалъ мистеръ Франклинъ,— я не такъ-то охотно брался за доставку его сюда. Но пріятель мой, адвокатъ, напомнилъ мн, что кто-нибудь обязанъ же вручить кузин ея наслдство, и слдовательно я могу сдлать это не хуже всякаго другаго. Посл того какъ я взялъ алмазъ изъ банка, мн чудилось, что на улиц за мной слдитъ какой-то темнокожій оборванецъ. Я похалъ къ отцу, чтобы захватить свой багажъ, и нашелъ тамъ письмо, сверхъ ожиданія задержавшее меня въ Лондон. Я вернулся въ банкъ съ алмазомъ и кажется опять видлъ этого оборванца. Сегодня поутру, взявъ опять алмазъ изъ банка, я въ третій разъ увидалъ этого человка, ускользнулъ отъ него, и прежде чмъ онъ снова напалъ на мой слдъ, ухалъ съ утреннимъ поздомъ вмсто вечерняго. Вотъ я здсь съ алмазомъ, въ цлости и сохранности,— и что же я узнаю на первыхъ порахъ? Слышу, что въ домъ заходило трое бродягъ Индйцевъ и что пріздъ мой изъ Лондона и нчто, везомое мною, главная цль ихъ розысковъ. Не стану тратить словъ и времени на то, какъ они лили мальчику въ горсть чернила и заставляли его смотрть въ нихъ, не увидитъ ли онъ вдали человка, который что-то везетъ въ своемъ карман. Эта штука (часто виданная мною на Восток), по нашему съ вами понятію, просто фокусъ-покусъ. Вопросъ, который намъ предстоитъ теперь ршить въ томъ: не ошибочно ли я приписываю значеніе простому случаю? И точно ли есть у насъ доказательства, что Индйцы слдятъ за Луннымъ камнемъ, съ той минуты какъ онъ взятъ изъ банка?
Ни я, ни онъ, казалось, и не думали заниматься этою частью изслдованій. Мы глядли другъ на друга, потомъ на приливъ, тихо набгавшій, выше, а выше, на зыбучіе пески.
— О чемъ это вы задумались? вдругъ сказалъ мистеръ Франклинъ.
— Я думалъ, сэръ, отвтилъ я,— что хорошо бы зарыть алмазъ въ песчаную зыбь и поршитъ вопросъ такимъ образомъ.
— Если вы ужь залучили стоимость его къ себ въ карманъ, отвтилъ мистеръ Франклинъ,— такъ объявите, Бетереджъ, и по рукамъ!
Любопытно замтить, какъ сильно облегчаетъ легкая шутка самое тревожное состояніе ума. Мы въ то время открыли неисчерпаемый родникъ веселости въ мысли о побг съ законною собственностью миссъ Рахили и о томъ, въ какія страшныя хлопоты мы впутаемъ мистера Блека, какъ душеприкащика, хотя нын я ршительно отказываюсь понятъ, что въ этомъ было смшнаго. Мистеръ Франклинъ первый свернулъ разговоръ къ настоящей его цли. Онъ вынулъ изъ кармана пакетъ, вскрылъ его и подалъ мн заключавшуюся въ немъ бумагу.
— Бетереджъ, сказалъ онъ,— ради тетушки, надо разсмотрть вопросъ о томъ, съ какою цлію полковникъ оставилъ племянниц это наслдство. Вспомните, какъ леди Вериндеръ обращалась съ братомъ съ самаго возвращенія его въ Англію и до той поры, когда онъ сказалъ вамъ, что попомнитъ день рожденія своей племянницы. Прочтите-ка вотъ это. Мистеръ Франклинъ далъ мн выписку изъ завщанія полковника. Она при мн и теперь, когда я пишу эти отроки, вотъ съ нея копія на пользу вашу:
‘Втретьихъ и въ послднихъ: дарю и завщаю племянниц моей, Рахили Вериндеръ, единственной дочери сеотры моей Юліи, вдовы Вериндеръ,— если ея мать, упомянутая Юлія Вериндеръ, будетъ въ живыхъ къ первому посл моей смерти дню рожденія вышеписанной Рахили Вериндеръ,— принадлежащій мн желтый алмазъ, извстный на Восток подъ названіемъ Луннаго камня, единственно при томъ условіи, если ея мать, реченная Юлія Вериндеръ, будетъ въ то время находиться въ живыхъ. Притомъ желаю, чтобы душеприкащикъ мой передалъ алмазъ или собственноручно, или чрезъ назначенное имъ довренное лицо, въ личное владніе означенной племянницы моей Рахили въ первый посл смерти моей день ея рожденія и, буде возможно, въ присутствіи сестры моей, вышеписанной Юліи Вериндеръ. Еще желаю, чтобы реченная сестра моя была поставлена въ извстность посредствомъ точной копіи съ этого третьяго и послдняго пункта моего завщанія, что я дарю алмазъ дочери ея, Рахили, въ знакъ охотнаго прощенія зла, причиненнаго моей репутаціи въ теченіе жизни поведеніемъ ея со мною, особенно же въ доказательство того, что я, какъ подобаетъ умирающему, прощаю обиду, нанесенную въ лиц моемъ офицеру и джентльмену въ то время, когда слуга ея, по ея приказу, затворилъ мн дверь ея дома въ день рожденія ея дочери.’ Дальше слдовала распоряженія на случай смерти миледи или миссъ Рахили до кончины завщателя, въ такомъ случа алмазъ долженъ быть отправленъ въ Голландію, согласно съ запечатанными предписаніями, первоначально хранившимися вмст съ нимъ, а выручка отъ продажи должна быть прибавлена къ сумм, уже оставленной по завщанію на каедру химіи при одномъ изъ сверныхъ университетовъ.
Я въ прискорбномъ смущеніи возвратилъ бумагу мистеру Франклину, не зная что ему сказать. До сихъ поръ (какъ вамъ извстно) я держался того мннія, что полковникъ умеръ такъ же нераскаянно, какъ и жилъ. Не скажу, чтобъ эта копія съ завщанія заставила меня отступить отъ своего мннія, но она все-таки поразила меня.
— Ну, сказалъ мистеръ Франклинъ,— теперь, прочтя собственное показаніе полковника, что вы на это скажете? Внося Лунный камень въ домъ тетушки, служу ли я слпымъ орудіемъ его мести, или возстановляю его въ истинномъ свт кающагося христіанина?
— Едва ли можно оказать, сэръ, отвтилъ я,— чтобъ онъ умеръ съ отвратительною жаждой мщенія въ сердц и гнусною ложью на устахъ. Одному Богу открыта истина. Не спрашивайте же меня.
Мистеръ Франклинъ сидлъ, вертя и комкая въ рукахъ выписку изъ завщанія, будто надясь этомъ пріемомъ выжать изъ нея правду. Въ то же время самъ онъ явно измнился. Изъ веселаго, живаго молодаго человка, онъ теперь почти безпричинно сталъ сдержаннымъ, важнымъ и задумчивымъ.
— Въ этомъ вопрос дв стороны, сказалъ онъ:,— объективная и субъективная. Съ которой начать?
Онъ получилъ нмецкое воспитаніе пополамъ съ французскимъ. Одно изъ двухъ до сихъ поръ владло имъ (какъ мн кажется) на прав полной собственности. Теперь же (насколько я могъ догадаться) выступало другое. У меня въ жизни есть правило: никогда не обращать вниманія на то, чего я не понимаю. Я пошелъ по пути, среднему между объективною и субъективною сторонами. Попросту, по-англійски, я вытаращилъ глаза и на слова не вымолвилъ.
— Постараемся извлечь внутренній смыслъ этого, сказалъ мистеръ Франклинъ.— Зачмъ дядя мой завщалъ алмазъ Рахили? Почему бы не завщать его тетушк?
— Ну, вотъ объ этомъ, сэръ, по крайней мр не трудно догадаться, оказалъ я.— Полковникъ Гернкасль достаточно зналъ миледи, чтобы не сомнваться въ томъ, что она откажется отъ всякаго наслдства, которое перешло бы къ ней отъ него.
— Почему жь онъ зналъ, что Рахиль не откажется точно такъ же?
— Да разв есть на свт, сэръ, такая молодая особа, что устоитъ противъ искушенія принять въ день рожденія подарокъ, подобный Лунному камню?
— Вотъ она субъективная точка зрнія, сказалъ мистеръ Франклинъ. — Это длаетъ вамъ честь, Бетереджъ, что вы способны къ субъективнымъ взглядамъ. Но въ завщаніи полковника есть еще одна таинственность, до сихъ поръ не разъясненная. Какъ объяснить, что онъ даритъ Рахиль въ день ея рожденія съ тмъ условіемъ, чтобъ ея мать была въ живыхъ?
— Не желаю чернить покойника, сэръ, отвтилъ я: — но если онъ точно съ намреніемъ оставилъ наслдство, грозящее горемъ и бдами сестр чрезъ посредство ея дочери, то это наслдство должно обусловливаться ея нахожденіемъ въ живыхъ, для того чтобъ она испытала эти муки.
— О! такъ вотъ ваше объясненіе его цли: это самое? Опять субъективное объясненіе! Вы ни разу не бывали въ Германіи, Бетереджъ?
— Нтъ, сэръ. А ваше объясненіе, если позволите узнать?
— Я допускаю, сказалъ мистеръ Франклинъ,— что полковникъ,— и это весьма вроятно,— могъ имть цлью не благодяніе племянниц, которой сроду не видалъ, а доказательство сестр своей, что онъ умеръ, простивъ ей, и весьма изящное доказательство посредствомъ подарка ея дитяти. Вотъ объясненіе, совершенно противоположное вашему, Бетереджъ, возникшее изъ субъективно-объективной точка зрнія. Судя по всему, то и другое могутъ быть равно справедливы.
Давъ этому длу такой пріятный и успокоительный исходъ, мистеръ Франклинъ, повидимому, счелъ поконченнымъ все что отъ него требовалось. Легъ себ на спину на песокъ и спросилъ, что теперь остается длать. Онъ отличался такимъ остроуміемъ и новымъ разумніемъ (по крайней мр до коверканья словъ на заморскій ладъ), и до сихъ поръ съ такимъ совершенствомъ держалъ путеводную нить всего дла, что я вовсе не былъ приготовленъ къ внезапной перемн, которую онъ выказалъ, безсильно полагаясь на меня. Лишь гораздо поздне узналъ я,— и то благодаря миссъ Рахили, первой сдлавшей это открытіе,— что этими загадочными скачками и превращеніями мистеръ Франклинъ обязавъ вліянію своего воспитанія за границей. Въ томъ возраст, когда вс мы наиболе склонны окрашиваться въ чужіе цвта, какъ бы отражая ихъ на себ, онъ былъ посланъ за границу и перезжалъ изъ края въ край, не давая ни одной краск пристать къ себ крпче другой. Вслдствіе того онъ вернулся на родину съ такимъ множествомъ разнообразныхъ сторонъ въ характер, боле или мене плохо прилаженныхъ другъ къ дружк, что жизнь его, повидимому, проходила въ вчномъ противорчіи съ самимъ собой. Онъ могъ быть разомъ дльцомъ и лнтяемъ, самыхъ сбивчивыхъ и самыхъ ясныхъ понятій о вещахъ, образцомъ ршимости и олицетвореніемъ безсилія. Въ немъ было немножко Француза, немножко Нмца, немножко Италіянца, причемъ кое-гд просвчивали и врожденная англійская основа, какъ бы говоря: ‘вотъ и я, къ величайшему прискорбію, засоренная, но все жь и отъ меня осталось кое-что въ самомъ фундамент’. Миссъ Рахиль обыкновенно говаривала, что Италіянецъ въ немъ бралъ верхъ въ тхъ случаяхъ, когда онъ неожиданно подавался и такъ мило, добродушно просилъ васъ взвалить себ на плеча лежащую на немъ отвтственность. Соблюдая полную справедливость, кажется, можно заключить, что и теперь въ немъ Италіянецъ взялъ верхъ.
— Разв не вамъ, сэръ, спросилъ я, надлежитъ знать, что теперь остается длать? Ужь разумется, не мн.
Мистеръ Франклинъ, повидимому, не замтилъ всей силы моего вопроса: такъ въ это время самая поза его не позволяла замчать ничего, кром неба надъ головой.
— Я не хочу безпричинно тревожить тетушку, оказалъ онъ,— и не желаю оставить ее безъ того, что можетъ быть полезнымъ предостереженіемъ. Еслибы вы были на моемъ мст, Бетереджъ,— скажите мн въ двухъ словахъ, что бы вы сдлали?
Я сказалъ ему въ двухъ словахъ:
— Подождалъ бы.
— Отъ всего сердца, сказалъ мистеръ Франклинъ:— долго ли?
Я сталъ объяснять свою мысль.
— На сколько я понялъ, сэръ, сказалъ я,— кто-нибудь обязанъ же вручать этотъ проклятый алмазъ миссъ Рахили въ день ея рожденія,— а вы можете исполнитъ это не хуже кого иного. Очень хорошо. Сегодня двадцать пятое мая, а рожденіе ея двадцать перваго іюня. У насъ почти четыре недли впереди. Подождемте, и посмотримъ, не случится ли чего въ это время, а тамъ предостерегайте миледи или нтъ, какъ укажутъ обстоятельства.
— До сихъ поръ превосходно, Бетереджъ! сказалъ мистеръ Франклинъ:— но отнын и до дня рожденія что же вамъ длать съ алмазомъ?
— Разумется, то же, что и вашъ батюшка, сэръ, отвтилъ я:— батюшка вашъ сдалъ его въ банкъ подъ сохраненіе въ Лондон, а вы сдайте его подъ сохраненіе Фризингальскому банку (Фризингаллъ былъ отъ насъ ближайшимъ городомъ, а банкъ его не уступалъ въ состоятельности англійскому). Будь я на вашемъ мст, сэръ, прибавилъ я:— тотчасъ послалъ бы съ нимъ верхомъ въ Фризингаллъ, прежде чмъ леди вернутся домой.
Возможность нчто сдлать, и сверхъ того сдлать это на лошади, мигомъ подняла лежавшаго навзничь мистера Франклина. Онъ вскочилъ на ноги, безцеремонно таща и меня за собой.
— Бетереджъ, васъ надо цнить на всъ золота, сказалъ онъ:— идемъ, а сейчасъ же сдлайте мн лучшую лошадь изо всей конюшни!
Наконецъ-то (благодаря Бога) сквозь всю заморскую политуру пробилась у него врожденная основа Англичанина! Вотъ онъ памятный мн мистеръ Франклинъ, вошедшій въ прежнюю колею при мысли о скачк верхомъ и напомнившій мн доброе, старое время! Осдлать ему лошадь? Да я бы осдлалъ ему цлый десятокъ, еслибъ онъ только могъ похать на всхъ разомъ.
Мы поспшно вернулись домой, поспшно засдлали самаго быстраго коня, и мистеръ Франклинъ по всхъ ногъ поскакалъ съ проклятымъ алмазомъ еще разъ въ кладовую банка. Когда затихъ послдній топотъ копытъ его лошади, и я, оставшись одинъ, пошелъ назадъ ко двору, мн, кажется, хотлось спросить себя, не пробудился ли я отъ сна.

VII.

Пока я обртался въ такомъ растерянномъ состояніи ума, сильно нуждаясь хотя бы въ минутк спокойнаго уединенія, для того чтобы снова оправиться, тутъ-то мн и подвернулась дочь моя, Пенелопа (точь-въ-точь, какъ ея покойная мать сталкивалась со мной на лстниц), и мигомъ потребовала, чтобъ я разказалъ ей все происходившее на совщаніи между мной и мистеромъ Франклиномъ. Въ такихъ обстоятельствахъ оставалось тутъ же на мст прихлопнуть гасильникомъ любопытство Пенелопы. Поэтому я отвтилъ ей, что мы съ мистеромъ Франклиномъ толковали объ иностранныхъ длахъ, пока не договорились до-нельзя и не заснули оба на солнечномъ припек. Попытайтесь отвтить что-нибудь въ этомъ род въ первый разъ, какъ жена или дочь досадятъ вамъ неумстнымъ и несвоевременнымъ вопросомъ, и будьте уврены, что по врожденной женской кротости, он при первомъ удобномъ случа зацлуютъ васъ и возобновятъ разспросы.
Послполуденное время кое-какъ дотянулось, миледи съ миссъ Рахилью пріхали.
Нечего и говорить, какъ удивились он, узнавъ о прибытіи мистера Франклина Блека и вторичномъ отъзд его верхомъ. Нечего также говоритъ, что он тотчасъ же засыпали меня неумстными вопросами, а ‘иностранныя дла’ и ‘сонъ на солнечномъ припек’ для нихъ-то ужъ не годились. Изобртательность моя истощилась, и я могъ только сказать, что прибытіе мистера Франклина съ утреннимъ поздомъ надо приписать единственно одной изъ его причудъ. Будучи вслдъ за тмъ спрошенъ, неужели отъздъ его верхомъ былъ также причудой, я сказалъ: ‘точно такъ’ и, кажется, чистенько отдлался этимъ отвтомъ.
Преодолвъ затрудненія съ дамами, я встртилъ еще больше затрудненій, воротясь въ свою комнату. Пришла Пенелопа, съ свойственною женщинамъ кротостью и врожденнымъ женскомъ любопытствомъ, за поцлуями и разспросами. На этотъ разъ она только желала услыхать отъ меня, что такое сдлалось съ нашею младшею горничной, Розанной Сперманъ.
Оставивъ мистера Франклина со мной на зыбучихъ пескахъ, Розанна, повидимому, вернулась домой въ самомъ непонятномъ расположеніи духа. Она (если врить Пенелоп) мнялась, какъ цвта радуги. Была весела безъ всякой причины и безпричинно грустна. Не переводя духу, засыпала сотней вопросовъ о мистер Франклин Блек и тутъ же разсердилась на Пенелопу, какъ та смла подумать, чтобы зазжій джентльменъ могъ ее сколько-нибудь интересовать. Ее застали улыбающеюся, и чертящею вензель мистера Франклина на крышк рабочаго столика. Въ другой разъ ее застали въ слезахъ, смотрвшею въ зеркало на свое уродливое плечо. Не знавали ли она съ мистеромъ Франклиномъ другъ друга до ныншняго дня? Невозможно! Не слыхали ли чего другъ о друг? Опятъ невозможно! Я готовъ бы засвидтельствовать неподдльность удивленія мистера Франклина въ то время, какъ двушка уставилась на него глазами. Пенелопа готова была засвидтельствовать неподдльное любопытство, съ какимъ двушка разспрашивала о мистер Франклин. Наши переговоры, при такомъ способ веденія ихъ, тянулись довольно скучно, пока дочь моя не кончила ихъ, внезапно разразясь такимъ чудовищнымъ предположеніемъ, что я, кажется, отъ роду не слыхивалъ подобнаго.
— Батюшка, совершенно серіозно проговорила Пенелопа:— тутъ одна разгадка. Розанна съ перваго взгляда влюбилась въ мистера Франклина Блека!
Вы, конечно, слыхали о прелестныхъ молодыхъ леди, влюблявшихся съ перваго взгляда, и находили это довольно естественнымъ. Но горничная изъ исправительнаго дома, съ простымъ лицомъ и уродливымъ плечомъ, влюбляющаяся съ перваго взгляда въ джентльмена, пріхавшаго постить ея госпожу,— найдите мн, если можете, что-нибудь подъ пару этой нелпости въ любомъ изъ романовъ христіанскаго міра!
Я такъ хохоталъ, что у меня слезы текла по щекамъ. Пенелопа какъ-то странно огорчалась моимъ смхомъ.
— Никогда я не видывала васъ, батюшка, такимъ злымъ, кротко проговорила она и ушла.
Слова моей двочка точно обдала меня холодною водой. Я взбсился на себя за то неловкое ощущеніе, съ которымъ выслушалъ ее, но ощущеніе все-таки было. Но перемнимъ матерію съ вашего позволенія. Мн прискорбно, что я увлекся разказомъ, и не безъ причины, какъ вы увидите, прочитавъ немного дале.
Насталъ вечеръ, и вскор посл звонка, извщавшаго о предъобденномъ туалет, мистеръ Франклинъ вернулся изъ Фризингалла. Я самъ понесъ горячую воду въ его комнату, надясь, посл такой продолжительной отлучки, услышать что-нибудь новое. Но къ величайшему разочарованію моему (вроятно, такъ же и вашему), ничего не случилось. Онъ не встрчалъ Индйцевъ на пути своемъ — ни туда, ни обратно. Онъ сдалъ Лунный камень въ банкъ, обозначивъ его просто драгоцнностью высокой стоимости, и благополучно привезъ расписку въ его полученіи. Я пошелъ внизъ, находя, что все это какъ-то прозаично кончилось посл нашихъ утреннихъ тревогъ объ алмаз.
Какъ происходило свиданіе мистера Франклина съ его тетушкой и кузиной, этого я не знаю.
Я готовъ былъ бы заплатить за право служитъ въ тотъ день за столомъ. Но при моемъ положеніи въ дом, служить за столомъ (кром торжественныхъ семейныхъ празднествъ) значило бы ронять свое достоинство въ глазахъ прочей прислуги, а миледи и такъ уже считала меня весьма склоннымъ къ этому. Въ этотъ вечеръ всти съ верхнихъ этажей дошли до меня отъ Пенелопы и вызднаго лакея. Пенелопа сообщила, что никогда не знавала еще за миссъ Рахилью такой заботливости о своей прическ и никогда не видывала ее такою веселою и прелестною, какъ въ то время, когда она пошла встрчать мистера Франклина въ гостиной. Лакей отрапортовалъ, что сохраненіе почтительной степенности въ присутствіи высшихъ и прислуживаніе мистеру Франклину Блеку за столомъ — дв вещи, до того трудно согласуемыя между собой, что въ его служебномъ поприщ не встрчалось еще ничего подобнаго. Вечеркомъ попоздне мы слышали ихъ игру и пніе дуэтовъ, причемъ мистеръ Франклинъ забиралъ высоко, а миссъ Рахиль еще выше, и миледи, едва поспвая за ними на фортепіано, словно въ скачк чрезъ рвы и заборы, все-таки благополучно достигала цли. Дивно было и пріятно слушать эту музыку въ ночной тиши сквозь отворенныя окна на террасу. Еще поздне я принесъ мистеру Франклину вина и содовой воды въ курильную комнату и нашелъ, что миссъ Рахиль совершенно вытснила изъ его головы алмазъ. ‘Очаровательнйшая двушка изъ всхъ виднныхъ мной по прізд въ Англію’, вотъ все чего я могъ отъ него добиться, пытаясь навести разговоръ на боле серіозную тему.
Около полуночи я, по обычаю, пошелъ въ обходъ вокругъ дома, чтобы запереть вс двери, въ сопровожденіи своего помощника (лакея Самуила). Когда вс двери, кром боковой на террасу, были заперты, я отпустилъ Самуила на покой и вышедъ подышать свжимъ воздухомъ на сонъ грядущій.
Ночь была тихая, облачная, а мсяцъ во всей полнот сіялъ на неб. На двор до того все пріумолкло, что ко мн, хотя очень слабо и глухо, по временамъ доносился ропотъ моря, когда прибой вздымался на песчаную отмель въ усть вашей губы. Домъ стоялъ такъ, что терраса была въ тни его, но блый свтъ луны ярко обдавалъ гравельную дорожку, огибавшую террасу сбоку. Поглядвъ сперва на небо, а потомъ и въ направленіи дорожки, я замтилъ человческую тнь, отбрасываемую мсяцемъ далеко впередъ изъ-за угла дома.
Будучи старъ и хитеръ, я удержался отъ оклика. Но такъ какъ я, вмст съ тмъ, къ несчастію, старъ и тяжеловатъ, то ноги измнили мн на песк. Прежде чмъ я усплъ внезапно прокрасться за уголъ дома, я услыхалъ торопливый бгъ боле легкихъ ногъ и, кажется, не одной пары. Пока я достигъ угла, бглецы исчезли въ кустарник по ту сторону дорожки и скрылись изъ виду въ чащ деревьевъ и куртинъ той части сада. Изъ кустарниковъ они легко могли пробраться чрезъ ршетку на большую дорогу. Будь я лтъ на сорокъ помоложе, быть-можетъ, мн удалось бы перехватить ихъ, прежде чмъ они выбрались бы изъ нашего обиталища. Но теперь я воротился за парою ногъ помоложе моихъ. Никого не безпокоя, мы съ Самуиломъ взяли по ружью и пошли въ обходъ около дома и по кустарникамъ. Удостоврясь, что въ нашихъ владніяхъ нтъ ни одного бродяги, мы вернулись назадъ. Переходя дорожку, на которой видлъ тнь, я въ первый разъ еще замтилъ свтленькую вещицу, лежащую въ свт мсяца на песк. Поднявъ ее, я увидалъ, что это сткляночка съ какою-то густою, пріятно-пахучею жидкостью, черною, какъ чернила.
Я ничего не сказалъ Самуилу. Но вспомнивъ разказъ Пенелопы о фокусникахъ и чернильной лужиц въ горсти мальчика, и тотчасъ заподозрилъ, что потревожилъ трехъ Индйцевъ, шатавшихся вокругъ дома и занятыхъ развдками объ алмаз.

VIII.

Здсь я нахожу нужнымъ пріостановиться.
Вызывая собственныя воспоминанія, и въ помощь имъ справляясь съ дневникомъ Пенелопы, я считаю возможнымъ окинуть лишь бглымъ взглядомъ промежутокъ времени между пріздомъ мистера Франклина Блека и днемъ рожденія миссъ Рахили. Большею частію дни проходили безъ всякихъ событій, о которыхъ стоило бы упомянутъ. Итакъ, съ вашего позволенія и при помощи Пенелопы, я отмчу здсь только нкоторыя числа, предоставляя себ возобновить разказъ изо дня въ день, лишь только дойдемъ до той поры, когда Лунный камень сталъ главнйшею заботой всхъ домашнихъ.
Оговорясь такимъ образомъ, можно продолжать, начавъ, разумется, со сткляночки пріятно-пахучихъ чернилъ, найденной мною ночью на дорожк. На слдующее утро (26-го числа) я показалъ мистеру Франклину эту шарлатанскую штуку и передалъ уже извстное вамъ. Онъ заключилъ, что Индйцы не только бродятъ около дома ради алмаза, но и въ самомъ дл имютъ глупость врить въ свое колдовство: онъ разумлъ подъ этимъ знаки на голов мальчика, наливанье чернилъ въ его горсть и надежду, что онъ увидитъ лица и вещи, недоступныя человческому глазу. Мистеръ Франклинъ сказалъ мн, что и въ нашихъ странахъ, такъ же какъ на Восток, есть люди, которые занимаются этимъ забавнымъ фокусъ-покусомъ (хотя и безъ чернилъ) и называютъ его французскимъ словомъ, значащимъ что-то въ род яснаго зрнія.
— Поврьте,— сказалъ мистеръ Франклинъ,— Индйцы убждены, что алмазъ хранится у насъ здсь, вотъ они и привели этого clairvoyant, чтобъ онъ показалъ имъ дорогу, еслибъ имъ удалось вчера пробраться въ домъ.
— Вы полагаете, что они возобновятъ попытку, сэръ? спросилъ я.
— Это будетъ зависть отъ того, что мальчикъ въ состояніи исполнить на самомъ дл, сказалъ мистеръ Франклинъ.— Если онъ прозритъ алмазъ въ цлости за желзными запорами Фризингальскаго банка, то посщенія Индйцевъ не будутъ боле тревожить васъ до извстнаго времени, если же нтъ, не пройдетъ нсколькихъ ночей, какъ намъ представится еще случай подстеречь ихъ въ кустарникахъ.
Я съ полнйшимъ довріемъ сталъ выжидать этого случая, но, странная вещь, онъ не повторился. Сами ли фокусники развдали въ город, что мистеръ Франклинъ былъ въ банк, и вывели изъ этого свое заключеніе, или мальчикъ дйствительно видлъ гд нын хранится алмазъ (чему, впрочемъ, туго врится), или, наконецъ, было это простою случайностію, но дло въ томъ, что въ теченіе нсколькихъ недль до дня рожденія миссъ Рахили, ни тни Индйца не появлялось вблизи вашего дома. Фокусники пробавлялись себ по городу и въ окрестностяхъ своимъ ремесломъ, а мы съ мистеромъ Франклиномъ выжидали дальнйшихъ событій, остерегаясь потревожить мошенниковъ преждевременнымъ заявленіемъ нашихъ подозрній. Этимъ поведеніемъ обихъ сторонъ ограничивается все, что пока слдовало сказать объ Индйцахъ.
Съ двадцать девятаго числа миссъ Рахиль съ мистеромъ Франклиномъ изобрли новый способъ убивать время, которое имъ иначе некуда было сбыть съ рукъ. По нкоторымъ причинамъ надо обратить особенное вниманіе на занятіе ихъ забавлявшее. Вы увидите, что оно иметъ нкоторую связь съ тмъ, что еще впереди.
Господамъ въ житейскомъ мор постоянно грозитъ подводный камень,— собственная ихъ праздность. Жизнь ихъ большею частію проходитъ въ поискахъ за какимъ-нибудь дломъ, и любопытно замтить при этомъ,— въ особенности если вкусъ ихъ направленъ на такъ-называемыя умственныя наслажденія,— какъ они слпо бросаются на самыя неопрятныя занятія. Изъ десяти разъ девять они ужь врно что-нибудь или мучатъ, или портятъ, и при этомъ твердо уврены, что обогащаютъ свой умъ, тогда какъ въ сущности просто кутерьму подымаютъ во всемъ дом. Я видалъ, какъ они (леди, къ величайшему прискорбію, не хуже джентльменовъ) слоняются, напримръ, изо дня въ день съ пустыми коробочками отъ пилюль, ловятъ ящерицъ, таракановъ, пауковъ и лягушекъ, приносятъ ихъ домой и прокалываютъ несчастныхъ булавками или, безъ всякаго зазрнія совсти, кромсаютъ ихъ на кусочки. Вы застаете молодаго господина или молодую госпожу, разсматривающихъ въ увеличительное стекло вывороченнаго наизнанку паука, или встрчаете на лстниц лягушку, которая возвращается восвояси безъ головы, и когда вы дивитесь, что бы такое могла значить эта жестокая пачкотня, вамъ отвчаютъ, что молодой господинъ или молодая госпожа вошли во вкусъ естественныхъ наукъ. Или опять, иногда вы видите, какъ они оба вмст по цлымъ часамъ портятъ превосходный цвтокъ остроконечнымъ инструментомъ, изъ-за тупаго желанія знать какъ онъ устроенъ. Что жъ, если вы узнаете, цвтъ что ли будетъ лучше, или запахъ пріятнй станетъ? Да вотъ, подите! Бдняжкамъ надо скоротать время, понимаете, просто время скоротать. Въ дтств вы себ копались да пачкались въ грязи и длали изъ нея пироги, а выросши, копаетесь да пачкаетесь въ наук, разскаете пауковъ, портите цвты. Въ обоихъ случаяхъ вся штука въ томъ, что пустой головушк нечмъ заняться, а праздныхъ рученокъ не къ чему приложить. И кончается оно тмъ, что вы мажетесь красками, а по всему дому вонь стоитъ, или держите головастиковъ въ стеклянномъ ящик, полнехонькомъ грязной воды, отчего у всхъ домашнихъ нутро воротитъ, или откалываете, и тамъ, и сямъ, повсюду, обращики камней и засыпаете всю домашнюю провизію, или пачкаете себ пальцы при фотографическихъ опытахъ, съ безпощаднымъ нелицепріятіемъ снимая всхъ и каждаго въ дом. Оно, конечно, зачастую и тяжеленько достается тмъ, кто дйствительно долженъ доставать себ пропитаніе, кому необходимо зарабатывать себ носильное платье, теплый кровъ и хлбъ насущный. Но сравните же самый тяжкій поденный трудъ, когда-либо выпадавшій вамъ, съ тою праздностію, что портитъ цвты да сверлитъ желудки пауковъ, и благодарите свою счастливую звзду за то, что въ голов вашей есть нчто, о чемъ ей надо подумать, а на рукахъ то, что надо исполнить.
Что касается мистера Франклина и миссъ Рахили, то я съ удовольствіемъ долженъ сказать, что они какого не истязали. Они просто посвятили себя произведенію кутерьмы и, надо отдать имъ справедливость, испортили только одну дверь.
Всеобъемлющій геній мистера Франклина, носившійся всюду, докопался до такъ-называемой имъ ‘декоративной живописи’. Онъ сообщилъ намъ о своемъ изобртеніи новаго состава для разведенія краски. Изъ чего составъ длался, не знаю, но могу сказать въ двухъ словахъ, что онъ самъ длалъ: онъ вонялъ. Видя, что миссъ Рахили неймется, чтобы не набить руку въ новомъ процесс, мистеръ Франклинъ послалъ въ Лондонъ за матеріалами, смшалъ ихъ, отчего произошелъ такой запахъ, что даже случайно забредшія въ комнату собаки чихали, подвязалъ миссъ Рахили фартукъ съ передничкомъ и задалъ ей декоративную работу въ собственной ея маленькой гостиной, названной, по бдности англійскаго языка, ‘будуаромъ’. Начала она со внутренней стороны двери. Мистеръ Франклинъ содралъ пемзой прекрасную лакировку дочиста и приготовилъ, по его словамъ, поверхность производства. Затмъ миссъ Рахиль, по его указаніямъ и при его помощи, покрыла эту поверхность арабесками и разными изображеніями: графовъ, цвтовъ, птицъ, купидоновъ и тому подобнаго, снятыхъ съ рисунковъ знаменитаго италіянскаго живописца, имени котораго ужь не припомню,— кажется, того самаго, что наполнилъ міръ своею Двой Маріей и завелъ себ милаго дружка въ булочной. Работа эта была прекопотливая, и пачкотня страшная. Но молодежь наша, повидимому, никогда не уставала за нею. Если не было прогулки верхомъ или пріема гостей, или стола, или пнія, то они ужъ тутъ-какъ-тутъ, голова съ головой, хлопочутъ словно пчелы, надъ порчей двери. Какой это поэтъ сказалъ, что у сатаны всегда найдется каверза для занятія праздныхъ рукъ? Еслибъ онъ былъ на моемъ мст при этой семь и видлъ бы миссъ Рахиль съ помазкомъ, а мистера Франклина съ составомъ, онъ не написалъ бы о нихъ ничего правдиве.
Слдующее число, стоящее отмтки, пришлось въ воскресенье 4-го іюня. Вечеромъ этого дня мы въ первый разъ еще обсуждали въ людской домашнее дльце, которое, подобно декораціи двери, иметъ связь съ тмъ что еще впереди. Видя съ какимъ удовольствіемъ мистеръ Франклинъ и миссъ Рахиль бывали вмст и что это за славная парочка во всхъ отношеніяхъ, мы весьма естественно разчитывали, что они сойдутся въ своихъ воззрніяхъ и на другіе предметы, кром украшеній для дверей. Нкоторые поговаривали, что лто еще не пройдетъ, какъ въ дом будетъ свадьба. Другіе (со мной во глав) допускали вроятность замужества миссъ Рахили, но мы сомнвались (по причинамъ, которыя сейчасъ будутъ изложены), чтобы женихомъ ея сдлался мистеръ Франклинъ Блекъ. Никто видвшій и слышавшій мистера Франклина не усомнился бы въ томъ, что онъ, съ своей стороны, положительно влюбленъ. Трудне было разгадать миссъ Рахиль. Позвольте мн имть честь познакомитъ васъ съ нею, затмъ я предоставлю вамъ разгадать ее самимъ, если сумете.
Двадцать перваго іюня наступалъ восемнадцатый день рожденія нашей молодой леди. Если вамъ нравятся брюнетки (которыя въ большомъ свт, какъ я слышу, въ послднее время вышли изъ моды) и если вы не питаете особенныхъ предразсудковъ въ пользу роста, я отвчаю за миссъ Рахиль, что она одна изъ самыхъ хорошенькихъ двушекъ, вами виданныхъ. Маленькая, тоненькая, но вполн стройная отъ головы до ногъ. Умному человку довольно бы взглянуть на все, когда она сидитъ или встаетъ, и въ особенности когда идетъ, для убжденія себя въ томъ, что грація всей ея фигуры (если смю такъ выразиться) въ ней самой, а не въ туалет. Я не видывалъ волосъ черне какъ у ней. Глаза имъ не уступали. Носъ, пожалуй, маловатъ. Ротъ и подбородокъ (по словамъ мистера Франклина) лакомые кусочки боговъ, а цвтъ ея лица (согласно съ тмъ же неопровержимымъ авторитетомъ) словно красное солнышко, только съ тмъ преимуществомъ, что всегда былъ въ лучшей исправности для желающихъ полюбоваться. Прибавьте къ предыдущему, что голову она держала пряме стрлы, съ поразительно-горделивымъ видомъ, что голосъ ея былъ звонкій, съ серебристымъ оттнкомъ, а улыбка такъ мило зачиналась въ глазахъ, еще не переходя на губы,— и вотъ вамъ портретъ ея, насколько я гораздъ рисовать, въ натуральной величин!
Что же сказать о ея наклонностяхъ? Ужели въ этомъ очаровательномъ лиц не было ни одного недостатка? Въ ней было ровно столько же недостатковъ, какъ и въ васъ самихъ, сударыня,— на больше, на меньше.
Говоря серіозно, милая, дорогая моя миссъ Рахиль, обладая бездною прелестей и очарованій, имла одинъ недостатокъ, строгое безпристрастіе заставляетъ меня въ этомъ сознаться. Отъ большинства своихъ сверстницъ она отличалась тмъ, что имла собственное мнніе и была такъ своенравна, что пренебрегала даже модами, если он не соотвтствовали ея вкусамъ. Въ мелочахъ эта независимость была еще туда-сюда, но въ длахъ важныхъ она (по мннію миледи и моему собственному) далеконько заходила. Немногія женщины, даже и вдвое постарше ея, отличались такимъ сужденіемъ, какъ она, она никогда не просила совта, никогда не говорила заране, что хочетъ сдлать, ни къ кому не лзла съ тайнами и секретами, начиная съ матери. Въ важныхъ длахъ и въ мелочахъ, съ людьми, которыхъ любила или ненавидла (и то и другое у ней выходило одинаково чистосердечно) миссъ Рахиль веда себя по-своему, довольствуясь собой во всхъ радостяхъ и печаляхъ своей жизни. Не разъ и не два слыхивалъ я, какъ миледи говорила, что ‘лучшій другъ Рахили и злйшій врагъ ея — сама Рахиль’. Еще одно слово, и я кончу. При всей ея замкнутости, при всемъ своенравіи, въ ней не было ни тни какой-нибудь фальши. Я не помню, чтобъ она когда-нибудь не сдержала слова, не помню, чтобъ она когда-нибудь сказала: нтъ, думая: да. Мн припоминается изъ ея дтства множество случаевъ, при которыхъ добренькое сердечко ея принимало на себя выговоры и переносило наказаніе за какую-нибудь вину любимой подруги. Никто не запомнитъ, чтобъ она созналась въ этомъ, когда дло разъяснялось, а ее снова тянули къ отвту, но никто не запомнитъ и того, чтобъ она когда-нибудь лгала. Она глядла вамъ прямо въ лицо, качала упрямою головкой и просто говорила: ‘не скажу!’ если ее опять наказывали за это, она сознавалась, что сожалетъ объ этихъ словахъ, но, несмотря на хлбъ и на воду, все-таки не говорила. Своенравна, чертовски своенравна подъ часъ, признаюсь въ этомъ, но все-таки прелестнйшее созданіе, когда-либо встрчавшееся мн на жизненномъ пути въ сей юдоли. Быть-можетъ, вы полагаете, что здсь есть противорчіе? Въ такомъ случа позвольте вамъ сказать на ушко. Въ слдующіе двадцать четыре часа изучите повнимательне вашу супругу. Если въ теченіе этого времени добрая леди не выкажетъ чего-нибудь въ род противорчія, Боже упаси васъ! Вы женились на чудовищ.
Теперь, когда я познакомилъ васъ съ миссъ Рахилью, мы какъ разъ на пути къ вопросу о супружескихъ видахъ этой молодой леди.
12-го іюня госпожа моя послала въ Лондонъ одному джентльмену приглашеніе пріхать провести здсь день рожденія миссъ Рахили. Вотъ этому-то счастливому смертному, какъ я полагалъ, а было отдано ея сердце. Подобно мистеру Франклину, онъ доводился ей двоюроднымъ. Звали его мистеръ Годфрей Абльвайтъ.
Вторая сестра миледи (не бойтесь, на этотъ разъ мы не слишкомъ погрузимся въ семейныя дла),— вторая сестра миледи, говорю я, обманулась въ любви, а въ послдствіи, выйдя замужъ очертя голову, сдлала такъ-называемый msalliance. Страшная суматоха поднялась въ семь, когда высокородная Каролина стала на своемъ, чтобы выйдти просто за мистера Абльвайта, фразингальскаго банкира. Онъ былъ очень богатъ, весьма добродушенъ и произвелъ на свтъ поразительно большое семейство,— все это пока въ его пользу. Но онъ пожелалъ возвыситься изъ скромнаго положенія въ свт,— и это обратилось противъ него. Впрочемъ, время и успхи современнаго просвщенія поправили дло, и къ этому msalliance понемножку присмотрлись. Мы теперь поголовно либеральничаемъ, и (лишь бы могъ я васъ царапнуть, когда вы меня царапаете) какое мн дло, въ парламент вы или нтъ, мусорщикъ вы или герцогъ? Вотъ современная точка зрнія, а я придерживаюсь современности. Абльвайты жили въ прекрасномъ дом съ большою землей, на нкоторомъ разстояніи отъ Фризингалла. Предостойные люди, весьма уважаемые во всемъ околотк. Они не слишкомъ обезпокоятъ васъ на этихъ страницахъ, за исключеніемъ мистера Годфрея, втораго сына мистера Абльвайта, который, съ вашего позволенія, займетъ здсь надлежащее мсто ради миссъ Рахили. При всемъ блеск, ум и прочихъ качествахъ мистера Франклина, шансы его относительно первенствованія надъ мистеромъ Годфреемъ во мнніи молодой леди, по-моему, были весьма плохи.
Вопервыхъ, мистеръ Годфрей превосходилъ его ростомъ. Онъ былъ свыше шеста футовъ, цвтъ кожи блый, румяный, гладкое, круглое лицо всегда выбрито, словно ладонь, цлая масса чудныхъ, длинныхъ волосъ льнянаго цвта небрежно закинутыхъ на затылокъ. Но зачмъ я стараюсь описать эту личность? Если вы когда-нибудь подписывались въ обществ дамскаго милосердія въ Лондон, такъ вы не хуже меня знаете мистера Годфрея Абльвайта. Онъ былъ законовдъ по профессіи, дамскій угодникъ по темпераменту, и добрый Самарянинъ по собственному избранію. Женская благотворительность и женская нищета ничего бы не подлали безъ него. Материнскія общества заключенія бдныхъ женщинъ, Магдалинины общества спасенія бдныхъ женщинъ, хитроумныя общества помщенія бдныхъ женщинъ на должности бдныхъ мущинъ и предоставленія послднимъ самимъ о себ заботиться,— вс считали его вице-президентомъ, экономомъ, докладчикомъ. Гд только столъ съ женскимъ комитетомъ, держащимъ совтъ, тамъ и мистеръ Абльвайтъ со шляпой въ рук сдерживаетъ пылъ собранія и ведетъ бдняжекъ по терніямъ дловой тропинки. Мн кажется, что это былъ совершеннйшій изъ филантроповъ (съ небольшимъ состояніемъ), какихъ когда-либо производила Англія. Изъ спикеровъ на митингахъ милосердія не легко было найдти ему ровню по умнью выжать слезы и деньги. Онъ былъ вполн общественный дятель. Въ послднюю побывку мою въ Лондон, миледи дала мн два билета. Она отпустила меня въ театръ посмотрть на танцовщицу, производившую фуроръ, и въ Экстеръ-Галлъ послушать мистера Годфрея. Артистка исполняла свое съ оркестромъ музыки. Джентльменъ исполнялъ свое съ носовымъ платкомъ и стаканомъ воды. Давка на представленіи ногами. То же самое на представленіи языкомъ. И при всемъ томъ добродушнйшее существо (я разумю мистера Годфрея), простйшій и милйшій человкъ изъ всхъ вами виданныхъ. Онъ всхъ любилъ и вс его любила. Какіе же могъ имть шансы мистеръ Франклинъ,— да и вообще кто бы то ни было, при самой лучшей репутаціи и способностяхъ,— противъ такого человка?
Четырнадцатаго числа отъ мистера Годфрея полученъ отвтъ.
Онъ принималъ приглашеніе миледи съ середы (дня рожденія) и до вечера пятницы, когда обязанности по женскому милосердію заставятъ его вернуться въ городъ. Въ письм были и стихи на торжество, которое онъ такъ изысканно назвалъ днемъ ‘происхожденія на свтъ’ своей кузины. Мн передавали, что миссъ Рахиль, присоединясь къ мистеру Франклину, смялась надъ этими стихами за обдомъ, а Пенелопа, будучи на сторон мистера Франклина, съ торжествомъ задала мн вопросъ, что я объ этомъ думаю.
— Миссъ Рахиль такъ провела васъ, что ты, душечка, можетъ-быть, а не разберешь чмъ тутъ пахнетъ, отвтилъ я. Но мой носъ не такъ податливъ. Подожди, что будетъ, когда, вслдъ за стихами мистера Абльвайта, явится самъ мистеръ Абльвайтъ.
Дочь моя возразила, что мистеръ Франклинъ можетъ еще пріударить и попытать счастья прежде чмъ за стихами прибудетъ самъ поэтъ. Въ пользу этого воззрнія, надо сознаться, говорило то, что не было такого средства, котораго бы мистеръ Франклинъ не попробовалъ, чтобы добиться благосклонности миссъ Рахили. Будучи однимъ изъ самыхъ закоснлыхъ курильщиковъ, которые мн попадались, онъ отказался отъ сигары, потому что она сказала разъ, что терпть не можетъ ея запаха, которымъ продушено его платье. Посл такой самоотверженной попытки онъ такъ дурно спалъ, за лишеніемъ привычнаго, успокоительнаго дйствія табаку, и каждой утро являлся такимъ растерянно-измученнымъ, что миссъ Рахиль сама просила его приняться за сигары. Такъ нтъ! Онъ ужь не примется боле за то, что доставляетъ ей хоть минутное неудовольствіе, онъ ршился побороть привычку и рано или поздно возвратить себ сонъ одной силою терпливаго выжиданья. Подобная преданность, скажете вы (какъ внизу нкоторые и говорила), не могла не произвесть надлежащаго дйствія на миссъ Рахиль, преданность, подогрваемая къ тому же ежедневными декоративными работами надъ дверью. Все такъ, но у нея въ спальн былъ фотографическій портретъ мистера Годфрея, представленнаго говорящимъ рчь на публичномъ митинг, причемъ вся фигура его являлась погашенною дыханіемъ собственнаго краснорчія, а глаза самымъ восхитительнымъ образомъ такъ и выколдовывала деньги изъ вашего кармана. Что вы на это скажете? Каждое утро, какъ говорила мн Пенелопа, нарисованный мущина, столь замтный для прекраснаго пола, смотрлъ какъ Рахиль чесала свои волосы. Мое мнніе таково, что онъ гораздо лучше пожелалъ бы смотрть на это не картиной, а живымъ человкомъ.
Шестнадцатаго іюня случалось, нчто повернувшее шансы мистера Франклина, на мой взглядъ, еще хуже прежняго.
Въ это утро пріхалъ какой-то джентльменъ, иностранецъ, говорящій по-англійски съ чуждымъ акцентомъ, и желалъ видть мистера Франклина Блека по длу. Дло это никоимъ образомъ не могло касаться алмаза, по тмъ двумъ причинамъ, что, вопервыхъ, мистеръ Франклинъ мн ничего не сказалъ, а вовторыхъ, онъ (по отъзд чужестранца) сообщилъ что-то миледи. Она, вроятно, кое-что намекнула объ этомъ дочери. Какъ бы то ни было, разказывали, что миссъ Рахиль въ тотъ вечеръ, сидя за фортепіано, строго выговаривала мистеру Франклину насчетъ людей, среди которыхъ жилъ, и принциповъ, усвоенныхъ имъ въ чужихъ краяхъ. На другой день, въ первый разъ еще, декорація двери ни на шагъ не подвинулась. Я подозрваю, что какая-нибудь неосторожность мистера Франклина на континент,— касательно женщины или долговъ,— преслдовала его и въ Англіи. Но все это лишь догадки. Въ этомъ случа не только мистеръ Франклинъ, но, къ удивленію моему, и миледи оставила меня въ невдніи.
Семнадцатаго числа тучи, повидимому, снова разсялись. Мистеръ Франклинъ и миссъ Рахиль вернулись къ декоративнымъ работамъ и казались попрежнему друзьями. Если врить Пенелоп, то мистеръ Франклинъ воспользовался примиреніемъ, чтобы сдлать миссъ Рахили предложеніе, а не получалъ на согласія, на отказа. Дочь моя была убждена (по нкоторымъ признакамъ, которые передавать нахожу излишнимъ), что молодая госпожа отклоняла предложеніе мистера Франклина, отказываясь врить серіозности этого предложенія, а потомъ сама втайн сожалла, что обошлась съ намъ такимъ образомъ. Хотя Пенелопа пользовалась большею фамиліарностію у своей молодой госпожи нежели горничныя вообще, такъ какъ об съ дтства почти вмст воспитывались,— все же я слишкомъ хорошо зналъ сдержанный характеръ миссъ Рахили, чтобы поврить, будто она выказала кому-нибудь свой образъ мыслей. Сказанное мн дочерью въ настоящемъ случа было, сдается мн, скоре тмъ, чего ей желалось, нежели дйствительно извстнымъ ей фактомъ.
Девятнадцатаго числа случалось новое происшествіе. Прізжалъ докторъ. Его требовали для прописанія рецепта одной особ, которую я имлъ случай представить вамъ на этихъ страницахъ,— именно второй горничной, Розанн Сперманъ.
Бдняжка, озадачивъ меня, какъ вамъ извстно уже, на зыбучихъ пескахъ, не разъ озадачивала меня въ теченіе описываемаго мною времени. Пенелопино мнніе, будто бы ея подруга влюбилась въ мистера Франклина (мнніе это дочь моя, по моему приказу, держала въ строжайшей тайн), казалось мн попрежнему нелпымъ. Но должно сознаться, что кое-что, замченное мной и дочерью въ поведеніи второй горничной, становилось по крайней мр загадочнымъ. Напримръ, эта двушка постоянно искала встрчи съ мистеромъ Франклиномъ, тихо и спокойно, но тмъ не мене постоянно. Онъ не боле обращалъ на нее вниманія, чмъ на кошку: казалось, онъ не затратилъ ни одного взгляда на простодушное лицо Розанны. А у бдняжки все-таки пропалъ аппетитъ, а по утрамъ въ глазахъ ея выступали явные признаки безсонницы и слезъ. Разъ Пенелопа сдлала пренеловкое открытіе, которое мы тутъ же и замяли. Она застала Розанну у туалетнаго стола мистера Франклина въ то время, какъ та украдкой вынимала розу, подаренную ему миссъ Рахилью для ношенія въ петличк, и замняла ее другою, совершенно схожею, но сорванною собственноручно. Посл того она раза два отвчала дерзостями на мой благонамренный и весьма общій намекъ, чтобъ она была заботливе относительно своего поведенія, а что еще хуже, она была не слишкомъ почтительна и въ тхъ рдкихъ случаяхъ, когда съ ней заговаривала сама миссъ Рахиль. Миледи замтила эту перемну и спросила меня, что я объ этомъ думаю. Я старался покрыть бдняжку, отвтивъ, что она, по моему мннію, просто нездорова, кончилось тмъ, что девятнадцатаго, какъ я уже сказалъ, послали за докторомъ. Онъ сказалъ, что это нервы и сомнвался въ ея годности къ служб. Миледи предложила ей попробовать перемну воздуха на одной изъ нашихъ дальнихъ фермъ. Та со слезами на глазахъ упрашивала, чтобъ ей позволили остаться, а я, въ недобрый часъ, посовтовалъ миледи испытать ее еще нсколько времени. Какъ показали дальнйшія происшествія, и какъ вы сами скоро увидите, это былъ худшій изъ всхъ возможныхъ совтовъ. Еслибъ я могъ хоть крошечку заглянуть въ будущее, я тутъ же собственноручно вывелъ бы Розанну Сперманъ изъ дому.
Двадцатаго получена записка отъ мистера Годфрея. Онъ располагалъ сегодня ночевать въ Фризангалл, имя надобность посовтоваться съ отцомъ объ одномъ дл. А завтра посл полудня онъ съ двумя старшими сестрами прідетъ верхомъ къ обду. При записк былъ изящный фарфоровый ларчикъ, презентованный миссъ Рахили отъ любящаго кузена съ пожеланіемъ всего лучшаго. Мистеръ Франклинъ подарилъ ей просто браслетъ, не стоившій и половины того, что стоилъ ларчикъ. А Пенелопа тмъ не мене,— таково женское упрямство,— все пророчила ему успхъ.
Слава Богу, наконецъ-то мы дошли до кануна дня рожденія! Надюсь, вы признаете, что я на этотъ разъ не слишкомъ уклонялся отъ прямаго пути. Радуйтесь! Я облегчу васъ въ слдующей глав, и, что еще важне, глава эта введетъ васъ въ самую глубь исторіи.

IX.

21-го іюня, въ день рожденія миссъ Рахили, погода, съ утра пасмурная, и перемнчивая, къ полудню разгулялась, а солнце выглянуло во всей крас.
Этотъ торжественный праздникъ начинался у насъ обыкновенно тмъ, что вс слуги подносили свои маленькіе подарки миссъ Рахили, причемъ я, какъ глава ихъ, каждый годъ произносилъ приличный торжеству спичъ. Я ршился разъ навсегда держаться методы нашей королевы при открытіи парламента, а именно, изъ году въ годъ аккуратно повторять одно и то же. Спичъ мой (подобно королевскому) обыкновенно возбуждалъ самыя нетерпливыя ожиданія, какъ нчто новое и досел неслыханное. Но какъ скоро я его произносилъ, обманутые слушатели, хоть и ворчали немножко, но затмъ снова начинали питать надежду, что въ будущемъ году имъ придется услыхать что-нибудь понове и поинтересне. Не слдуетъ ли изъ этого, что и въ парламент, и на кухн англійскій народъ не взыскателенъ, и что управлять имъ вовсе не трудно?
Посл завтрака я имлъ съ мистеромъ Франклиномъ тайное совщаніе по поводу Луннаго камня, такъ какъ наступало, наконецъ, время вынуть его изъ Фризингальскаго банка и вручить самой миссъ Рахили.
Пробовалъ ли мистеръ Франклинъ еще разъ приволокнуться за своею двоюродною сестрицей, но потерплъ при этомъ пораженіе, или виновата была его безсонница, которая съ каждымъ днемъ увеличивала странныя противорчія и нершительность его характера,— не знаю, только онъ показалъ себя въ это утро въ самомъ невыгодномъ свт. Онъ ежеминутно измнялъ свои намренія насчетъ алмаза. Что же до меня касается, то я держался простыхъ фактовъ, не давая воли своему воображенію. За все это время не случилось ни малйшаго обстоятельства, которое дало бы намъ поводъ тревожить миледи открытіями объ алмаз, слдовательно и мистеръ Франклинъ не имлъ никакого права уклоняться отъ принятаго имъ на себя обязательства передать завщанный подарокъ въ руки своей двоюродной сестры. Таковъ былъ мой взглядъ на дло, и какъ ни переиначивалъ его мистеръ Франклинъ, а подъ конецъ онъ все-таки вынужденъ былъ со мной согласиться. Мы поршили, что посл полдника онъ подетъ въ Фризингаллъ и вернется оттуда съ алмазомъ, вроятно, въ обществ мистера Годфрея и двухъ его сестеръ.
Уговорившись со мной на этотъ счетъ, нашъ молодой джентльменъ отправился къ миссъ Рахили.
Цлое утро и нкоторую часть дня провозились они за разрисовкой двери, при участіи Пенелопы, которая, стоя тутъ же по ихъ приказанію, терла и мшала краски, между тмъ какъ миледи, по мр приближенія полдника, то входила къ нимъ, то уходила вонъ, зажимая носъ платкомъ, (отъ нестерпимаго запаха, распространяемаго составомъ мистера Франклина) и тщетно пытаясь оторвать артистовъ отъ ихъ работы. Наконецъ, въ три часа она сняла свои передники, отпустила Пенелопу (которой больше всхъ досталось отъ состава) и смыла съ себя всю эту пачкотню. Цль была достигнута, дверь готова, а молодые люди гордились своимъ произведеніемъ. И въ самомъ дл, прелестное зрлище представляли эта грифы, купидоны и прочія изображенныя на двери существа, но ихъ было такъ много, она была такъ перепутаны цвтами и девизами, имли такія ненатуральныя позы, что даже часъ спустя посл созерцанія всхъ этихъ прелестей, не было никакой возможности выбросать ихъ изъ головы. Если я прибавлю сверхъ того, что по окончаніи этой утренней возни Пенелопу стошнило въ задней кухн, то вы не подумайте, пожалуста, что я хочу компрометтировать составъ. Ей-ей, насколько! Вопервыхъ, высохши, онъ пересталъ распростравять зловоніе, а вовторыхъ, ужь если искусство немыслимо безъ подобныхъ жертвъ, то воздадимъ ему должное, хотя бы отъ этого пострадала и моя родная дочь.
Закусивъ на скорую руку, мистеръ Франклинъ ухалъ въ Фризингаллъ, чтобы привезти оттуда своихъ кузинъ, какъ объявилъ онъ миледи, въ сущности же для того чтобы вынуть изъ банка Лунный камень.
Въ виду предстоявшаго торжественнаго обда, на которомъ, въ качеств главнаго буфетчика, я долженъ былъ наблюдать за сервировкой стола, мн еще о многомъ предстояло подумать и позаботиться до возвращенія мистера Франклина. Сначала я приготовилъ вино, потомъ, сдлавъ смотръ своей мужской и женской команд, которая должна была служить за обдомъ, я удалился къ себ, чтобы собраться съ мыслями и запастись бодростью духа для пріема гостей. Для этого мн стоило только затянуться разокъ-другой,— сама знаете: чмъ? — да заглянуть въ извстную книгу, о которой я уже имлъ случай упоминать выше, и я почувствовалъ полное душевное и тлесное спокойствіе. Раздавшійся на двор топотъ лошадиныхъ копытъ внезапно пробудилъ меня, не то чтобъ отъ сна, но скоре отъ раздумья, и я выбжалъ встрчать кавалькаду, состоявшую онъ мистера Франклина, его двоюроднаго брата мистера Годфрея, и двухъ сестеръ послдняго, сопровождаемыхъ одномъ изъ грумовъ стараго мистера Абльвайта. Я былъ чрезвычайно пораженъ, увидавъ, что мистеръ Годфрей, подобно мистеру Франклину, не въ своей тарелк. Правда, онъ, по обыкновенію, дружески пожалъ мн руку и даже выразилъ удовольствіе видть своего стараго пріятеля Бетереджа въ добромъ здоровьи. Однако его озабоченный видъ оставался для меня загадкой, а на вопросъ мой о здоровьи его батюшки онъ отрывисто отвчалъ: ‘Попрежнему, Бетереджъ, попрежнему’. За то об миссъ Абльвайтъ были веселы за десятерыхъ и вполн возстановляли нарушенное равновсіе. Почти одного роста съ своимъ братомъ, эти дюжія, желтоволосыя, краснощекія двицы поражали избыткомъ мяса и крови, здоровья и чрезмрной веселости. Когда бдныя лошади, шатаясь отъ усталости, подтащили ихъ къ крыльцу, барышни (безъ чужой помощи) сами соскочили съ сделъ, и подпрыгнули на земл словно пара резиновыхъ мячиковъ. Каждому ихъ слову предшествовало протяжное ‘о-о!’ каждое движеніе ихъ непремнно сопровождалось шумомъ, и он кстати и не кстати хихикали, ахали и тараторили. Я прозвалъ ихъ трещотками.
Пользуясь шумомъ, производимымъ молодыми двицами, я имлъ возможность незамтно перешепнуться въ прихожей съ мистеромъ Франклиномъ.
— Съ вами ли алмазъ, сэръ? спросилъ я.
Онъ кивнулъ мн головой и ударилъ себя по боковому карману сюртука.
— А Индйцы? Не попадались ли гд?
— Какъ въ воду канули.
Затмъ онъ спросилъ гд миледи, и узнавъ, что она въ маленькой гостиной, тотчасъ же отправился къ ней. Но не прошло и минуты, какъ изъ гостиной раздался звонокъ, и Пенелопу послали доложить миссъ Рахили, что мистеръ Франклинъ Блекъ желаетъ о чемъ-то говорить съ ней. Проходя чрезъ столовую полчаса спустя, я остановился какъ вкопанный, услыхавъ внезапный взрывъ восклицаній несшихся изъ маленькой гостиной. Не могу сказать, чтобъ это обстоятельство встревожило меня, потому что посреди шума я тотчасъ же различилъ неизмнное протяжное ‘о-о’ обихъ миссъ Абльвайтъ. Однако (подъ предлогомъ полученія необходимыхъ инструкцій насчетъ обда) я взошелъ въ комнату, чтобъ удостовриться, не произошло ли и въ самомъ дл чего-нибудь серіознаго.
Массъ Рахиль стояла у стола какъ очарованная, держа въ рукахъ злосчастный алмазъ полковника. Трещотки помщались подл нея на колняхъ, пожирая глазами драгоцнный камень и восторженно ахая, всякій разъ какъ онъ сверкалъ онъ въ глаза новыми разноцвтными огнями. На противоположномъ конц стола мистеръ Годфрей, какъ взрослый ребенокъ, восторженно всплескивалъ руками, тихо повторяя своимъ пвучимъ голосомъ: ‘Какъ хорошъ! Какъ очарователенъ!’ А мистеръ Франклинъ, сидя около книжнаго шкафа, пощипывалъ свою бороду и тревожно посматривалъ на окно, у котораго стоялъ предметъ его наблюденій — сама миледи, спиной ко всему обществу, и съ завщаніемъ полковника въ рукахъ. Когда я подошелъ къ ней за приказаніями, она обернулась, лобъ ея былъ наморщенъ, ротъ судорожно подергивался, и я тотчасъ же узналъ фамильныя черты.
— Зайдите чрезъ полчаса въ мою комнату, отвчала она.— Мн нужно сказать вамъ кое-что, и съ этими словами она вышла изъ гостиной. Очевидно было, что миледи находилась въ томъ же затрудненіи, въ какомъ находились и мы съ мистеромъ Франклиномъ во время бесды вашей на пескахъ. Она сама не умла опредлить, слдовало ли ей упрекать себя за несправедливость и жестокость относительно брата, или наоборотъ видть въ немъ злйшаго и мстительнйшаго изъ людей? Между тмъ какъ она пыталась разршить эта два серіозные вопроса, дочь ея, непосвященная въ тайну семейныхъ раздоровъ, уже держала въ своихъ рукахъ подарокъ дяди.
Только что хотлъ я въ свою очередь выйдти изъ комнаты, какъ меня остановила миссъ Рахиль, всегда столь внимательная къ своему старому слуг, который зналъ ее съ самаго дня ея рожденія.
— Взгляните-ка сюда, Габріель, сказала она, сверкнувъ предо мной на солнц своимъ драгоцннымъ алмазомъ.
Господи помилуй! Ужь это и впрямь былъ алмазъ! почти съ яйцо ржанки! Блескъ его уподоблялся свту луны во время ущерба. Всматриваясь въ глубину камня, вы чувствовали, что его желтоватая пучина неотразимо притягивала вашъ взоръ и затмевала собой все окружающее. Этотъ алмазъ, который легко можно было держать двумя пальцами, казался неизмримымъ, безконечнымъ какъ само небо. Мы положили его на солнц, притворили ставни, и онъ странно заблисталъ въ темнот своимъ луннымъ сіяніемъ. Не удивительно, что миссъ Рахиль была имъ очарована, и что кузины ея ахали. Алмазъ околдовалъ даже меня, такъ что и я, подобно трещоткамъ, разинулъ ротъ и испустилъ громкое ‘о-о!’ Изъ всхъ васъ одинъ только мистеръ Годфрей сохранилъ свое спокойствіе. Держа своихъ сестеръ за таліи и сострадательно посматривая то на мевя, то на алмазъ, онъ произнесъ наконецъ:
— А вдь это простой уголь, Бетереджъ, не боле какъ простой уголь, дружище!
Цль его, вроятно, была научить меня, но онъ только напомнилъ мн о забытомъ обд, и я заковылялъ поскоре внизъ къ своей команд. Я слышалъ какъ мистеръ Годфрей сказалъ мн вслдъ: ‘Милый, старый Бетереджъ, я искренно его уважаю!’ Удостоивая меня подобнымъ изъявленіемъ дружбы, онъ въ то же время обнималъ сестеръ своихъ и строилъ глазки миссъ Рахили. По истин неисчерпаемый источникъ любви! Мистеръ Франклинъ въ сравненіи съ нимъ былъ настоящій дикарь.
По прошествіи получаса, я, по приказанію миледи, явился въ ея комнату.
Нашъ разговоръ на этотъ разъ былъ почти повтореніемъ моей бесды съ мистеромъ Франклиномъ на пескахъ, съ тою только разницей, что я ничего не сказалъ ей о фокусникахъ, не имя покамстъ ни малйшаго повода тревожить ее на этотъ счетъ. Когда аудіенція кончилась, и миледи дала мн позволеніе удалиться, я могъ замтить, по ея лицу, что она истолковала побужденія полковника въ самую дурную сторону и втайн поршила воспользоваться первымъ удобнымъ случаемъ, чтобъ отнять у дочери Лунный камень.
Возвращаясь на свою половину, я повстрчалъ мистера Франклина, который освдомился у меня, не видалъ ли я кузины его, Рахили. И на мой отвтъ, что я не видалъ ея, онъ пожелалъ узнать, не извстно ли мн, по крайней мр, куда двался его двоюродный братъ Годфрей? Но я и на это не сумлъ отвчать ему удовлетворительно, хотя, по правд сказать, мн начинало сдаваться, что двоюродный братецъ Годфрей былъ, по всей вроятности, не далеко отъ своей двоюродной сестрицы Рахили. Должно-быть, т же подозрнія промелькнули и въ голов мистера Франклина, потому что онъ сильно щипнулъ себя за бороду, ушелъ въ библіотеку и громко хлопнулъ дверью, предоставляя мн выводить изъ этого какія угодно заключенія.
Затмъ уже никто не отрывалъ меня отъ приготовленіи къ обду, пока не наступило наконецъ время мн самому принарядиться для пріема гостей. Не усплъ я надть свой блый жилетъ, какъ въ комнату вбжала Пенелопа съ предложеніемъ причесать мои жиденькіе волосенки и завязать бантъ моего благо галстуха. Дочь моя была въ большомъ воодушевленіи, а я сейчасъ замтилъ, что она собирается что-то сообщать мн. Поцловавъ меня въ лысину, она шепнула мн:
— Новости, батюшка! миссъ Рахиль ему отказала.
— Кому ему? спросилъ я.
— Да члену женскаго комитета, отвчала Пенелопа.— Прегадкое, а прелукавое существо! Я ненавижу его за то, что онъ старается оттснить мистера Франклина!
Еслибъ я могъ свободно дохнуть въ эту минуту, то, вроятно, не допустилъ бы Пенелопу выражаться такъ непристойно о знаменитомъ филантроп, но дочь моя, какъ нарочно, повязывала мн въ это время галстухъ, и вся сила ея ненависти къ мистеру Годфрею перешла въ ея пальцы. Въ жизнь мою еще никто не душилъ меня такимъ образомъ, и никогда не былъ я такъ близокъ къ опасности задохнуться.
— Я сама видла, какъ онъ повелъ ее въ цвтникъ, продолжила Пенелопа,— и притаившись за остролиственникомъ, стала ждать ихъ возвращенія. Отправились-то они подъ ручку и смючись, а возвратились уже врознь, нахмуренные, почти не глядя другъ на друга, такъ что не мудрено было догадаться, отчего она поссорились. Ужь никогда я такъ не торжествовала, батюшка, увряю васъ! Нашлась же наконецъ хоть одна женщина, которая можетъ устоять протонъ мистера Годфрея Абльвайта, и будь я леди, то нашлась бы и другая!
Напрасно хотлъ я открыть ротъ, чтобы защитить филантропа. Дочь моя вооружилась теперь головною щеткой, а вся сила чувствъ ея устремилась на этотъ предметъ. Если вы сами плшивы, читатель, то вы, конечно, поймете, какъ жестоко она меня исцарапала, если нтъ, то пропустите эти строки и возблагодарите Бога, что голова ваша еще защищена чмъ-нибудь отъ колючей щетины.
— Мистеръ Годфрей остановился какъ разъ на противоположной сторон остролиственника, продолжила Пенелопа.— ‘Вы желаете, чтобъ я остался здсь, сказалъ онъ,— какъ будто между нами не произошло ничего особеннаго.’ Миссъ Рахиль повернулась къ нему съ быстротой молніи.— ‘Вы пріхали сюда по приглашенію мамаши, отвчала она,— и если не хотите чтобы вышелъ скандалъ, то, конечно, должны остаться.’ Однако, сдлавъ нсколько шаговъ впередъ, она, повидимому, смягчилась.— ‘Забудемъ это, Годфрей, сказала она, подавая ему руку,— и сохранимъ ваши прежнія родственныя отношенія.’ Онъ поцловалъ протянутую ему руку, что я сочла за величайшую съ его стороны вольность, и затмъ миссъ Рахиль удалилась. Оставшись одинъ, мистеръ Годфрей понурилъ голову и съ минуту задумчиво выдавливалъ на песк ямку, концомъ своего коблука. Нтъ, батюшка, вамъ наврное не приходилось никогда видть человка боле сконфуженнаго. ‘Неловко!’ проговорилъ онъ наконецъ сквозь зубы, поднимая голову и направляясь къ дому,— ‘весьма неловко!’* Если этими словами онъ выражалъ свое мнніе о себ, то я была съ нимъ совершенно согласна. А въ конц концовъ, вдь я-таки угадала, батюшка, воскликнула Пенелопа, въ послдній разъ изъ всхъ силъ царапнувъ меня щеткой по голов,— что побдителемъ-то вышедъ мистеръ Франклинъ.
Завладвъ наконецъ щеткой, я уже открылъ было ротъ, чтобы дать дочери хорошенькій нагоняй, который, вы согласитесь, читатель, она вполн заслужила своими непристойными словами и поступками. Но не усплъ я вымолвить слова, какъ у подъзда раздался стукъ колесъ. Гости начинали съзжаться. Пенелопа тотчасъ же улизнула, а я надлъ свой фракъ и посмотрлся въ зеркало. Правда, голова моя была красна какъ у печенаго рака, но за то во всхъ другихъ отношеніяхъ туалетъ мой вполн соотвтствовалъ предстоявшему пиршеству. Я во-время посплъ въ прихожую, чтобы доложитъ о прізд двухъ первыхъ гостей. То были, впрочемъ, неинтересныя личности — отецъ и мать знаменитаго филантропа, мистеръ и мистрисъ Абльвайтъ.

X.

Вслдъ за Абльвайтами стали съзжаться, и остальные гости, пока не собралось наконецъ все общество, состоявшее, со включеніемъ самихъ хозяевъ, изъ 24 человкъ. Глазамъ представилось великолпное зрлище, когда вс услись за обденнымъ столомъ, и приходскій священникъ изъ Фризингалла, вставъ съ своего мста, звучнымъ, внятнымъ голосомъ прочиталъ предобденную молитву. Нтъ никакой надобности утомлять васъ перечнемъ гостей. Ручаюсь вамъ, читатель, что вы не встртите ихъ боле, по крайней мр въ моей часта разказа, за исключеніемъ двухъ лицъ.
Эти два лица сидли по правую и по лвую сторону отъ миссъ Рахили, которая, какъ царица праздника, была предметомъ всеобщаго вниманія. Но на этотъ разъ она исключительно обращала на себя вс взоры, потому что (къ тайному неудовольствію миледи) на ней сіялъ великолпный подарокъ дяди, затмившій собой вс остальные подарки. Лунный камень врученъ ей былъ безъ всякой оправы, но нашъ универсальный геній, мистеръ Франклинъ, ухитрился, съ помощью своихъ искусныхъ пальцевъ и небольшаго кусочка серебряной проволоки, приколоть его въ вид брошки на корсаж ея благо платья. Вс, конечно, удивлялись необыкновенной величин и красот алмаза. Но лишь два упомянутые гостя, сидвшіе по правую и по лвую руку отъ миссъ Рахили, говоря о немъ, не ограничились одними общими мстами. Гость, сидвшій слва, былъ мистеръ Канди, нашъ докторъ изъ Фризингалла.
Это былъ веселый, общительный человчекъ, имвшій, впрочемъ одинъ недостатокъ — восхищаться кстати и не кстати своими шуточками, и не ощупавъ напередъ почвы, опрометчиво пускаться въ разговоръ съ незнакомыми ему людьми.
Въ обществ онъ постоянно попадалъ въ просакъ и неумышленно стравливалъ между собой собесдниковъ. Но за то въ своей медицинской практик онъ былъ гораздо искусне, благодаря извстнаго рода инстинкту, который (по увренію его враговъ) всегда нашептывалъ ему безошибочное средство тамъ, гд даже боле разсудительные медики оказывались несостоятельными. Все, сказанное имъ миссъ Рахили по поводу алмаза, имло, по обыкновенію, оттнокъ шутки или мистификаціи. Онъ пресеріозно убждалъ ее (въ интересахъ науки) пожертвовать алмазомъ и позволить сжечь его.
— Сначала, миссъ Рахиль, говорилъ онъ,— мы подогремъ его до извстнаго градуса теплоты, потомъ подвергнемъ его дйствію воздуха, и мало-по-малу,— пуфъ! — алмазъ нашъ испарится, и освободитъ васъ такимъ образомъ отъ непрестанныхъ заботъ о сохраненіи этой драгоцнности.
По встревоженному лицу миледи видно было, что ей и въ самомъ дл хотлось принять слова доктора не за шутку, и что она была бы очень рада, еслибъ ему удалось выманитъ у миссъ Рахили ея великолпный подарокъ.
Другой гость, сидвшій по правую руку отъ новорожденной, былъ не кто иной какъ знаменитый индйскій путешественникъ, мистеръ Мартветъ, который, съ опасностью собственной жизни, проникалъ переодтый въ такія трущобы, куда не заглядывалъ до тхъ поръ ни одинъ Европеецъ. Это былъ смуглый, длинный, сухощавый и молчаливый джентльменъ, онъ отличался усталымъ видомъ и твердымъ, проницательнымъ взглядомъ. Говорили, что скучая однообразнымъ строемъ нашей общественной жизни, онъ жаждалъ новыхъ странствій по дикимъ пустынямъ Востока.
За исключеніемъ замчаній, сдланныхъ имъ миссъ Рахили по поводу алмаза, онъ въ продолженіе всего обда врядъ ли проронилъ шесть словъ и едва ли выпилъ стаканъ вина. Единственный интересъ на этомъ обд представлялъ для него Лунный камень, о которомъ онъ, вроятно, слыхалъ во время своихъ странствій по Индіи. Посл долгихъ наблюденіе надъ алмазомъ, наблюденій, до такой степени упорныхъ и пристальныхъ, что миссъ Рахиль начала наконецъ смущаться подъ его неотвязчивымъ взглядомъ, онъ сказалъ ей своимъ невозмутимо-спокойнымъ тономъ:
— Если вамъ когда-нибудь случится похать въ Индію, миссъ Вериндеръ, то не берите съ собой подарка вашего дядюшки. Индйскій алмазъ считается въ иныхъ мстахъ религіозною святыней. Еслибы вы явились въ этомъ наряд въ одинъ извстный мн городъ и въ находящійся въ немъ храмъ, то, безъ сомннія, вамъ не дали бы прожить и пяти минутъ.
Миссъ Рахиль, сознавая себя безопасною въ Англіи, была въ восхищеніи отъ грозившей ей опасности въ Индіи. Трещотки были еще въ большемъ восторг, и съ шумомъ побросавъ ножи и вилка, неистово воскликнули въ одинъ голосъ: ‘Ахъ, какъ интересно!’ миледи завертлась на своемъ стул и перемнила разговоръ.
Между тмъ какъ обдъ подвигался впередъ, я начиналъ замчать, что праздникъ нашъ въ этомъ году былъ далеко не такъ удаченъ какъ въ прежніе годы.
Вспоминая теперь объ этомъ дв подъ впечатлніемъ дальнйшихъ событій, я почта готовъ врить, что проклятый алмазъ набросалъ какое-то мрачное уныніе на все общество. Напрасно подчивалъ я всхъ виномъ и въ качеств привилегированнаго лица ходилъ вслдъ за самими кушаньями, конфиденціально нашептывая гостямъ: ‘Сдлайте малость, поприневольтесь немного и отвдайте этого блюда, я увренъ, что оно вамъ понравится.’ Правда, что девять разъ изъ десяти гости соглашались на мою просьбу, изъ снисхожденія къ старому оригиналу Бетереджу, какъ они говорили, но все было тщетно. Разговоръ не клеился, и иногда наступало такое продолжительное молчаніе, что мн самому становилось неловко. Когда же прекращалась эта томительная тишина, то присутствовавшіе, въ простот сердечной, заводили, будто нарочно, самые несообразные и нелпые разговоры. Напримръ, вашъ докторъ мистеръ Канди боле обыкновеннаго говорилъ невпопадъ. Вотъ вамъ обращикъ его разговора, изъ котораго вамъ легко будетъ понять, каково мн было выносить все это, стоя за буфетомъ и прислуживая въ качеств человка, дорожившаго успхомъ праздника.
Въ числ присутствовавшихъ дамъ была одна достопочтенная мистрисъ Тредгаль, вдова профессора того же имени. Постоянно говоря о своемъ покойномъ супруг, эта достойная леди никогда не предупреждала незнакомыхъ ей лицъ, что мужъ ея уже умеръ, вроятно, въ той мысли, что всякій взрослый Англичанинъ долженъ былъ и самъ знать это. Случилось, что во время одной изъ наступившихъ паузъ кто-то завелъ сухой и неприличный разговоръ объ анатоміи человческаго тла, этого достаточно было, чтобы мистрисъ Тредгаль тотчасъ же впутала въ разговоръ своего покойнаго супруга, по обыкновенію не упомянувъ о томъ, что онъ умеръ. По ея словамъ, анатомія была любимымъ занятіемъ профессора въ его досужіе часы. Тутъ мистеръ Канди, какъ будто на зло сидвшій насупротивъ почтенной леди и не имвшій никакого понятія о покойномъ профессор, поймалъ ее на слов, и какъ человкъ изысканной вжливости, поспшилъ предложить профессору свои услуга, по части анатомическихъ увеселеній.
— Въ хирургической академіи получено въ послднее время нсколько замчательныхъ скелетовъ, говорилъ чрезъ столъ мистеръ Канди громкимъ и веселымъ голосомъ.— Совтую вашему супругу, сударыня, придти туда въ первый свободный часъ, чтобы полюбоваться ими.
Въ комнат было такъ тихо, что можно бы услыхать паденіе булавки. Все общество (изъ уваженія къ памяти профессора) безмолвствовало. Я въ это время находился позади мистрисъ Тредгаль, конфиденціально подчуя ее рейнвейномъ. А она, поникнувъ головой, чуть слышно проговорила:
— Моего возлюбленнаго супруга уже нтъ боле на свт.
Несчастный мистеръ Канди не слыхалъ ничего, и не подозрвая истины, продолжилъ говорить чрезъ столъ громче и любезне чмъ когда-либо.
— Профессору, быть-можетъ, неизвстно, сказалъ онъ,— что карточка члена академіи способна доставить ему свободный входъ туда во вс дни недли, кром воскресенья, отъ девяти часовъ утра и до четырехъ часовъ пополудни.
Мистрисъ Тредгаль уныло уткнулась въ свое жабо, и еще глуше повторила торжественныя слова:
— Мой возлюбленный супругъ уже боле не существуетъ.
Я изъ всхъ силъ подмигивалъ чрезъ столъ мистеру Канди, миссъ Рахиль толкала его подъ руку, а миледи бросала ему невыразимые взгляды. Но все было напрасно! Онъ продолжилъ говорить съ такимъ добродушіемъ, что не было никакой возможности остановить его.
— Мн будетъ очень пріятно, сударыня, продолжалъ онъ,— послать свою карточку профессору, если только вы соблаговолите сообщить мн его настоящій адресъ.
— Его настоящій адресъ, сэръ, въ могил, отвчала мистрисъ Тредгаль, внезапно теряя терпніе и приходя въ такую ярость, что рюмки и стаканы неистово зазвенли отъ ея громоваго возгласа.— Уже десять лтъ, какъ профессоръ въ могил! повторила она.
— О, Боже праведный! воскликнулъ мистеръ Канди.
Исключая ‘трещотокъ’, разразившихся громкимъ смхомъ, остальное общество до того пріуныло, что казалось, вс готовилась убраться вслдъ за профессоромъ и вмст съ намъ взывать изъ глубины своихъ могилъ.
Но довольно о мистер Канди, прочіе гости были, каждый по-своему, столько же невыносимы, какъ и самъ докторъ. Когда слдовало говорить, они молчали, а если и говорили, то совершенно невпопадъ. Мистеръ Годфрей, обыкновенно столь краснорчивый въ публик, теперь ршительно не хотлъ поддерживать разговоръ. Былъ ли онъ сердитъ или сконфуженъ, вслдствіе испытаннаго имъ пораженія въ цвтник, не знаю наврное, только онъ ограничивался тихою бесдой съ сидвшею возл него леди. Особа эта была членомъ его благотворительнаго комитета, отличалась высокими нравственными убжденіями, красивою обнаженною шеей и необыкновеннымъ пристрастіемъ къ шампанскому,— разумется, крпкому и въ большомъ количеств.
Такъ какъ я стоялъ за буфетомъ позади ихъ, то могу сказать, что общество много потеряло, не слыхавъ этого назидательнаго разговора, отрывки котораго я ловилъ на лету, откупоривая пробки, разрзывая баранину, и прочее, и прочее. Все сообщенное ими другъ другу по поводу ихъ общей благотворительности пропало для меня даромъ. Когда же я улучилъ удобную минутку, чтобъ опять прислушаться къ ихъ разговору, она уже давнымъ-давно разсуждала о женщинахъ заслуживающихъ, а о женщинахъ не заслуживающихъ освобожденія изъ тюрьмы, и вообще распространялась о самыхъ возвышенныхъ предметахъ. Религія (долетало до меня, межь тмъ какъ я откупоривалъ пробка и разрзывалъ мясо) есть любовь, а любовь — религіи. Земля — это рай, утратившій свою первобытную свжесть, а рай — та же земля только въ обновленномъ вид. На земл, говорила они, много порочныхъ людей, но для исправленія человчества вс женщины, имющія переселиться въ вчныя обители, составятъ на неб одинъ обширный и небывалый комитетъ, члены котораго никогда не будутъ ссориться между собой, а мущины, въ вид безтлесныхъ ангеловъ, будутъ слетать на землю, чтобъ исполнять ихъ велнія. Отлично! восхитительно! И на кой чортъ мистеръ Годфрей вздумалъ утаить такія занимательныя вещи отъ остальнаго общества!
Вы, пожалуй, подумаете, читатель, что мистеръ Франклинъ могъ бы оживить праздникъ и сдлать вечеръ пріятнымъ для всхъ? Ни чуть не бывало! Хотя онъ и усплъ уже поуспокоиться немного, узнавъ, вроятно чрезъ Пенелопу, о пріем сдланномъ мистеру Годфрею въ цвтник, и вслдствіе этого былъ въ большомъ удар, однако остроуміе его на этотъ разъ оказывалось безсильнымъ. Въ разговорахъ своихъ онъ или нападалъ на неудачные предметы, или обращался не къ тому, къ кому бы слдовало, кончилось тмъ, что иныхъ онъ задлъ за живое, и всхъ безъ исключенія озадачилъ. Это заморское воспитаніе его, о которомъ я упоминалъ выше, эти усвоенныя имъ своеобразныя черты французской, нмецкой, италіянской національностей, проявились въ самомъ яркомъ и поразительномъ вид за гостепріимнымъ столомъ миледи.
Что вы скажете напримръ объ его блестящемъ, игривомъ, чисто-французскомъ остроуміи, съ которымъ онъ старался доказать двствующей тетк фризингальскаго викарія насколько позволительно замужней женщин увлекаться достоинствами посторонняго мущины, или какъ понравится вамъ его глубокомыслевнно, чисто-нмецкій отвтъ одному изъ значительныхъ землевладльцевъ Англіи, когда этотъ великій авторитетъ по части скотоводства вздумалъ было щегольнуть предъ нимъ своею опытностію въ дл разведенія быковъ? Опытность тутъ ровно ничего не значитъ, замтилъ мистеръ Франклинъ, уступая на этотъ разъ нмецкимъ вліяніямъ:— ‘врвйшее же средство для успшнаго разведенія быковъ — это углубиться въ самого себя, развить въ голов идею образцоваго быка и затмъ произвести его’. Но этимъ еще не кончилось. Когда на стол появился сыръ и салатъ, присутствовавшій за обдомъ членъ нашего графства, съ жаромъ ораторствуя о чрезмрномъ развитіи демократіи въ Англіи, разразился слдующими словами:
— Если мы пожертвуемъ древнійшими и самыми прочными основами нашего общественнаго быта, мистеръ Блекъ, что же у насъ останется, я васъ спрашиваю, что у насъ останется?
И какъ бы вы думали, что отвчалъ на это мистеръ Франклинъ?
— У насъ останутся еще три вещи, сэръ, сказалъ онъ, быстро переходя на сторону своихъ италіянскихъ воззрній:— любовь, музыка и салатъ.
Казалось, этихъ выходокъ было достаточно, чтобы привести въ ужасъ всю публику, но мистеръ Франклинъ не пронялся ими. Когда въ немъ, въ свою очередь, заговорилъ наконецъ истый Англичанинъ, куда исчезъ его заграничный лоскъ, куда двалась его свтская мягкость обращенія?
Случайно коснувшись медицинской профессіи, онъ такъ безпощадно осмялъ всхъ докторовъ, что привелъ въ совершенную ярость маленькаго, добродушнаго мистера Канди.
Споръ между вами начался съ того, что мистеръ Франклинъ,— не помню по какому поводу,— сталъ жаловаться на безсонницу. Мистеръ Канди отнесъ это къ разстроеннымъ нервамъ и посовтовалъ ему немедленно приступить къ лченію, на что мистеръ Франклинъ возразилъ, что лчиться и бродить ощупью въ потьмахъ по его мннію одно и то же. Мистеръ Канди, быстро отражая нападеніе, отвчалъ, что съ медицинской точки зрнія мистеръ Франклинъ дйствительно бродитъ въ потьмахъ, отыскивая свой утраченный сонъ, но что помочь ему въ этихъ поискахъ можетъ только медицина. Въ свою очередь парируя новый ударъ, мистеръ Франклинъ замтилъ, что хотя ему и часто приходилось слышать о слпц, ведущемъ другаго слпца, однако истинное значеніе этихъ словъ становится ему ясно только въ настоящую минуту. Такъ продолжали они свои препиранія до тхъ поръ, пока оба не разгорячились, а особенно мистеръ Канди, который, отстаивая свою профессію, до того позабылся, что миледи вынуждена была вступиться и положить конецъ дальнйшему спору. Это необходимое вмшательство власти окончательно сковало общее веселье. Разговоръ возникалъ еще по временамъ то тамъ, то сямъ, но безъ всякаго одушевленія, безъ малйшей искры огня. Надъ обществомъ положительно тяготло вліяніе злаго духа, или, если хотите, алмаза, такъ что вс почувствовали облегченіе, когда хозяйка дома встала и тмъ подала знакъ всмъ дамамъ оставить мущинъ за виномъ.
Едва усплъ я разставить графины предъ старымъ мистеромъ Абльвайтомъ (представлявшимъ хозяина дома), какъ на террас раздались звуки, которые до того меня поразили, что я мгновенно утратилъ свои ловкія свтскія манеры. Мы переглянулись съ мистеромъ Франклиномъ, это были звуки индйскаго барабана. Не сойдти мн съ мста, если къ намъ не возвращались фокусники, по слдамъ Луннаго камня!
Когда они показались изъ-за угла террасы, я заковылялъ къ нимъ навстрчу, чтобъ удалить ихъ. Но по несчастью, ‘трещотки’ опередили меня. Какъ дв ракеты съ шумомъ и трескомъ вылетли он на террасу, сгарая отъ нетерпнія поскоре насладиться фокусами Индйцевъ. За ними послдовали и остальныя леди, а наконецъ и джентльмены. Еще не усплъ я и глазомъ мигнуть, какъ плуты уже начали свое представленіе, а ‘трещотки’ принялись цловать ихъ хорошенькаго спутника.
Мистеръ Франклинъ подошелъ къ миссъ Рахили, я помстился позади ея. Ну что, если опасенія наши были основательны, а она, бдняжка, стояла тутъ, не подозрвая истины и поддразнивая Индйцевъ драгоцннымъ алмазомъ, блиставшимъ на ея груди!
Не умю вамъ сказать въ чемъ именно заключалось представленіе, и хорошо ли исполнили его фокусники. Огорченный неудачнымъ обдомъ и раздосадованный неожиданнымъ возвращеніемъ плутовъ, какъ разъ подоспвшихъ къ тому времени, когда они могли собственными глазами увидать драгоцнный камень, я, признаюсь, совсмъ потерялъ голову. Первый кто бросился мн въ глаза былъ, внезапно выступившій на сцену дйствія, индйскій путешественникъ мистеръ Мортветъ. Обойдя полукругъ зрителей, онъ преспокойно подошелъ къ фокусникамъ сзади и неожиданно заговорилъ съ ними на ихъ родномъ язык.
Уколъ штыкомъ не произвелъ бы на Индйцевъ боле потрясающаго дйствія и не заставилъ бы ихъ поспшне обернуться назадъ чмъ звукъ его первыхъ словъ. Но въ ту же минуту они стали низко изгибаться предъ нимъ со всми знаками величайшаго почтенія. Поговоривъ немного съ Индйцами на незнакомомъ намъ язык, мистеръ Мортветъ удалился такъ же спокойно, какъ и пришелъ. Тогда главный магикъ, игравшій роль переводчика, снова направился къ зрителямъ. Я замтилъ, что посл разговора съ мистеромъ Мортветомъ лицо его изъ кофейнаго сдлалось срымъ. Онъ поклонился миледи и объявилъ ей, что представленіе кончено. Обманутыя въ своихъ ожиданіяхъ, ‘трещотки’ разразились громкими упреками противъ мистера Мортвета за то, что онъ прекратилъ представленіе. Главный Индецъ, смиренно приложивъ руку къ груди, вторично возвстилъ публик, что фокусы кончены. Маленькій мальчикъ обошелъ зрителей со шляпой въ рукахъ, посл чего леди отправились въ гостиную, а джентльмены (за исключеніемъ мистера Франклина и мистера Мортвета) возвратились въ столовую къ своему вину. Я же съ однимъ изъ слугъ отправился выпроваживать Индйцевъ подальше съ нашего дома.
Когда я возвращался назадъ чрезъ кусты, носъ мой ощутилъ запахъ табаку, и я увидалъ мистера Франклина и мистера Мортвета (послдняго съ сигарой въ рукахъ), медленно ходившихъ взадъ и впередъ между деревьями. Мистеръ Франклинъ сдлалъ мн знакъ, чтобъ я подошелъ къ нему.
— Вотъ, сказалъ онъ, представляя меня знаменитому путешественнику,— рекомендую вамъ Габріеля Бетереджа, стараго слугу и друга нашего семейства, о которомъ я сейчасъ вамъ разказывалъ. Повторите ему, пожалуста, все, что вы сообщили мн сію минуту.
Мистеръ Мортветъ вынулъ изо рта свою сигару и съ утомленнымъ видомъ прислонился спиной къ дереву.
— Мистеръ Бетереджъ, началъ онъ,— эти три Индйца такіе же фокусники, какъ и мы съ вами.
Вотъ огорошилъ-то! Я, разумется, спросилъ его, не встрчалъ ли онъ ихъ прежде.
— Никогда, отвчалъ мистеръ Мортветъ,— но вдь я слишкомъ присмотрлся къ индйскимъ фокусникамъ, чтобы не угадать въ этихъ людяхъ плохихъ и неискусныхъ подражателей. Если мой опытный глазъ меня не обманываетъ, они принадлежатъ скоре къ высокой каст браминовъ. Замтили ли вы, когда я объявилъ имъ, что узнаю ихъ даже переодтыми, какъ сильно они смутились, несмотря на все искусство, съ которымъ Индйцы умютъ скрывать свои ощущенія. Не могу только объяснить себ, какая тайна заставляетъ ихъ дйствовать такимъ образомъ. Она дважды преступили законы своей касты,— вопервыхъ, переплывъ чрезъ океанъ, вовторыхъ, переодвшись фокусниками. Въ Индіи это почитается ужаснымъ преступленіемъ. Но, вроятно, тутъ кроется какая-нибудь важная причина, съ помощью которой они сумютъ оправдать свой поступокъ въ глазахъ соотечественниковъ, вернувшись на родину, и возвратить свои утраченныя права.
Я онмлъ отъ удивленія. Мистеръ Мортветъ снова привился за свою сигару, а мистеръ Франклинъ казалось недоумвалъ про себя, на какомъ бы изъ трехъ иностранныхъ коньковъ своихъ подъхать къ знаменитому путешественнику. Наконецъ онъ ршился пустить въ ходъ свою италіянскую тонкость съ примсью здравой англійской положительности.
— Мн весьма не хотлось бы, мистеръ Мортветъ, началъ онъ,— безпокоить васъ нашими семейными длами, въ которыхъ вы, конечно, не можете принимать ни малйшаго участія, и о которыхъ я самъ говорю неохотно вн своего домашняго кружка. Но посл всего, что мн пришлось сейчасъ слышать отъ васъ, я считаю своимъ долгомъ, въ интересахъ леди Вериндеръ и ея дочери, сообщить вамъ нкоторые факты, могущіе послужить ключомъ къ разгадк таинственныхъ происшествій ныншняго дня. Я говорю вамъ конфиденціально, и надюсь, что вы этого не забудете.
Посл такого предисловія, онъ сталъ передавать индйскому путешественнику (употребляя на этотъ разъ свой ясный, отчетливый французскій способъ изложенія) все разказанное мн раньше на Пескахъ. И самъ невозмутимый мистеръ Мортветъ до такой степени заинтересовался разказомъ, что даже выпустилъ изо рта свою сигару.
— Теперь, спросилъ мистеръ Франклинъ, окончивъ свой разказъ,— что скажетъ на это ваша опытность?
— Моя опытность, отвчалъ путешественникъ,— говоритъ мн, что вы, мистеръ Франклинъ Блекъ, гораздо ближе бывали къ смерти чмъ я, и это сравненіе весьма сильное.
Теперь наступилъ чередъ мистеру Франклину ахать и удивляться.
— Неужели это такъ серіозно? спросилъ онъ.
— По моему мннію: да, отвчалъ мистеръ Мортветъ.— Посл всего разказаннаго вами я не сомнваюсь боле, что тайная причина, побудившая Индйцевъ преступить законы своей касты и могущая въ послдствіи послужить имъ оправданіемъ, заключается именно въ томъ, чтобы возвратить во что бы то ни стало похищенный алмазъ и снова украсить имъ чело своего четверорукаго идола. Эти люди будутъ съ терпніемъ кошки выжидать удобнаго случая и воспользуются имъ съ жестокостью тигра. Не могу понять какъ вы ускользнули отъ нихъ, сказалъ знаменитый путешественникъ, снова зажигая сигару и устремляя пристальный взглядъ на мистера Франклина. Вы разъзжали съ алмазомъ по Лондону, вы пріхали съ нимъ сюда, и вы еще живы! удивительно! Попробуемъ однако разъяснить это. Вдь вы, если не ошибаюсь, оба раза вынимали его изъ Лондонскаго банка среди дня?
— Среда благо дня, отвчалъ мистеръ Франклинъ.
— И на улицахъ было тогда людно?
— Конечно.
— Вы, безъ сомннія, заране предупредили леди Вериндеръ о времени своего прибытія къ ней? Вдь отсюда до станціи желзной дороги мстность довольно глухая. Поспли ли вы къ назначенному сроку?
— Я пріхалъ четырьмя часами ране.
— Съ чмъ васъ и поздравляю! сказалъ мистеръ Мортветъ.— А какъ скоро успли вы сдать алмазъ въ здшній городской банкъ?
— Я сдалъ его чрезъ часъ посл моего прізда съ нимъ сюда, и тремя часами прежде чмъ меня кто-либо ожидалъ здсь.
— Еще разъ примите мое поздравленіе! Ну, а возвращаясь съ намъ сюда изъ города, вы были одни, или нтъ?
— Мн пришлось хать въ сопровожденіи моего двоюроднаго брата, кузинъ и грума.
— Въ третій разъ позвольте васъ поздравить! Если когда-нибудь, мистеръ Блекъ, вамъ вздумается путешествовать за предлами цивилизованнаго міра, предупредите меня, я непремнно съ вами поду. Вы пресчастливый человкъ.
Тутъ я не выдержалъ. Въ моей англійской голов не вмщались подобныя вещи.
— Да неужели вы въ самомъ дл полагаете, сэръ, спросилъ я,— что Индйцы не задумалась бы при случа пожертвовать жизнью мистера Франклина, лишь бы выручать свой драгоцнный алмазъ?
— Вы курите, мистеръ Бетереджъ? спросилъ меня путешественникъ.
— Какъ же, сэръ, курю.
— А дорожите ли вы тою золой, что остается на дн вашей трубки?
— Нисколько, сэръ.
— Ну, такъ я вамъ скажу, что въ той стран, откуда пріхали эта люди, также мало дорожатъ жизнью человка, какъ вы дорожите золой вашей трубки. Еслибы тысяча людей преграждали имъ путь къ алмазу, и они были уврены, что могутъ убить ихъ безнаказанно, то, конечно, они ршились бы на это не задумавшись. Преступить законы касты почитается въ Индіи дломъ величайшей важности, а пожертвовать жизнью человка — на это смотрятъ какъ на пустяки.
Я высказалъ свое мнніе насчетъ Индйцевъ, назвавъ ихъ просто разбойниками. Мистеръ Мортветъ, наоборотъ, замтилъ, что это удивительный народъ, а мистеръ Франклинъ, не высказывая никакихъ мнній, вернулъ насъ къ прерванному разговору.
— Индйцы видли Лунный камень на плать миссъ Вериндеръ, сказалъ онъ.— Что нужно намъ длать теперь?
— Сдлайте то, чмъ угрожалъ имъ вашъ дядя, отвчалъ мистеръ Мортветъ. — Полковникъ Гернкасль хорошо понималъ людей, съ которыми имлъ дло. Пошлите завтра же алмазъ (подъ конвоемъ нсколькихъ человкъ) въ Амстердамъ и прикажите его распилить. Изъ одного алмаза выйдетъ цлыхъ шесть, и тогда конецъ священному значенію Луннаго камня, а съ нимъ и конецъ заговору.
Мистеръ Франклинъ повернулся ко мн.
— Нечего длать, сказалъ онъ,— придется завтра же поговорить объ этомъ съ леди Вериндеръ.
— Отчего же не сегодня, сэръ? спросилъ я. — Представьте себ, что Индйцы вернутся сюда ночью?
Мистеръ Мортветъ поспшилъ отвчать за него.
— Сегодня Индйцы не рискнутъ вернуться сюда. Они никогда не идутъ къ своей цли прямымъ путемъ, а тмъ боле будутъ они осторожны въ такомъ дл, гд малйшій промахъ можетъ погубить все предпріятіе.
— Но представьте себ, сэръ, настаивалъ я,— что плуты отважне чмъ вы предполагаете?
— Въ такомъ случа, отвчалъ мистеръ Мортветъ,— спустите на ночь собакъ. Есть ли у васъ на двор большія собаки?
— Есть, сэръ, дв: бульдогъ и ищейка.
— Этого достаточно. Въ виду ожидаемыхъ событіи, мистеръ Бетереджъ, бульдогъ и ищейка являются неоцненными помощниками: они не задумаются, подобно намъ, надъ неприкосновенностью человческой жизни.
Въ то самое время какъ онъ пустилъ въ меня этимъ зарядомъ, изъ гостиной раздалась звуки фортепіано. Знаменитый путешественникъ бросилъ свою сигару, и взявъ мистера Франклина подъ руку, собрался идти къ дамамъ. Идя вслдъ за ними, я замтилъ, что небо быстро покрывается тучами. Мистеръ Мортветъ тоже обратилъ на это вниманіе, и окинувъ меня своимъ холоднымъ, насмшливымъ взглядомъ, сказалъ:
— А вдь Индйцамъ понадобятся, пожалуй, ихъ зонтики ныншнею ночью, мистеръ Бетереджъ.
Да, хорошо ему было шутить. Но вдь я-то не былъ знаменитымъ путешественникомъ, а благодаря своей скромной дол, не имлъ никакой нужды гоняться за опасностями въ неизвданныхъ странахъ земнаго шара, посреди воровъ и разбойниковъ. Я отправился въ свою маленькую комнатку и въ изнеможеніи упалъ на стулъ, обливаясь потомъ и напрасно ломая голову, чтобы придумать какія-либо мры для отвращенія опасности.
При такомъ тревожномъ настроеніи духа съ другимъ сдлалась бы, пожалуй, горячка. А со мной не случилось ничего подобнаго. Я только закурилъ трубочку и правился за Робинзона Крузо.
Не просидлъ я за нимъ и пяти минутъ, какъ вдругъ нападаю на слдующее поразительное мсто — страница сто шестьдесятъ первая: ‘Ожидаемая опасность въ тысячу разъ грозне наступившей, и мы часто убждаемся, что бремя опасеній несравненно тягостне самого зла.’
Неужели найдется человкъ, который и посл этихъ чудесныхъ предреканій не увруетъ въ Робинзона Крузо? Въ такомъ случа у него или развинтилась гайка въ мозгу, или онъ погрязъ въ пучин самомннія! Вразумлять его не стоитъ, это значило бы тратить слова по-пустому, а состраданіе лучше приберечь для человка съ боле живою врой. Я уже давно курилъ свою вторую трубку, не переставая въ то же время восхищаться пророческою книгой, когда изъ гостиной прибжала ко мн Пенелопа, разносившая чай присутствовавшимъ. Она разказала мн, что предъ ея уходомъ, ‘трещотки’ затянули дуэтъ, который начинался протяжнымъ ‘о!’ съ соотвтствующею словамъ музыкой, что миледи безпрестанно ошибалась въ вист, чего прежде мы никогда за ней не замчали, что знаменитый путешественникъ заснулъ себ подъ шумокъ въ уголк, что мистеръ Франклин острилъ надъ мистеромъ Годфреемъ по поводу женской благотворительности вообще, а мистеръ Годфрей, въ свою очередь, возражалъ ему рзче нежели подобало бы джентльмену съ столь гуманнымъ направленіемъ. Дочь моя подмтила также, что миссъ Рахиль, притворно погруженная въ разсматриваніе фотографическихъ снимковъ вмст съ мистрисъ Тредгаль, которую она желала какъ-нибудь умаслить, на самомъ дл бросала мистеру Франклину такіе взгляды, что ни одна сметливая горничная не могла бы ошибиться въ ихъ значеніи, и наконецъ, что мистеръ Канди, сначала таинственно пропавшій изъ гостиной, потомъ такъ же таинственно въ нее вернувшійся, вступилъ въ конфиденціальный разговоръ съ мистеромъ Годфреемъ. Однимъ словомъ, дла шли лучше нежели можно было ожидать, судя по неудачно начавшемуся обду.
Но въ этомъ мір нтъ ничего прочнаго, даже благотворное вліяніе Робинзона Крузо изгладилось изъ души моей съ уходомъ Пенелопы. Я опять загомозился и положилъ во что бы то ни стало предпринять рекогносцировку дома до наступленія дождя. Но вмсто того чтобы взять съ собой слугу, который съ своимъ человчьимъ носомъ оказался бы совершенно безполезенъ въ данномъ случа, я взялъ ищейку: ужь отъ ея чутья не укрылся бы ни одинъ чужой человкъ.
Мы обошли вокругъ всей усадьбы, заглянули на большую дорогу и все-таки вернулись ни съ чмъ, нигд не подмтивъ даже тни притаившагося живаго существа. До наступленія ночи я привязалъ собаку на цпь, и возвращаясь къ дому чрезъ кустарники, повстрчалъ двухъ джентльменовъ, шедшихъ мн навстрчу изъ гостиной. Это были мистеръ Канди и мистеръ Годфрей. Они все еще продолжили свой разговоръ, о которомъ донесла мн Пенелопа, и потихоньку смялись надъ какою-то забавною выдумкой своего собственнаго изобртенія. Внезапная дружба этихъ двухъ господъ показалась мн чрезвычайно подозрительною, но я прошелъ мимо, будто не замчая ихъ.
Пріздъ экипажей былъ сигналомъ къ дождю. Онъ полилъ какъ изъ ведра и, повидимому, общалъ не прекращаться во всю ночь. За исключеніемъ доктора, котораго ожидала открытая одноколка, все общество преспокойно отправилось домой въ каретахъ. Я высказалъ мистеру Канди свое опасеніе, чтобы дождь не промочилъ его до костей, но онъ возразилъ мн на это, что удивляется лишь одному, какъ могъ я дожить до такихъ лтъ и не знать, что докторская кожа непромокаема.
Такимъ образомъ, орошаемый жестокимъ ливнемъ, мистеръ Канди отправился въ своей одноколк, подсмиваясь надъ собственною остротой, а съ нимъ мы избавились, наконецъ, и отъ нашего послдняго гостя. Теперь послдуетъ разказъ о происшествіяхъ ночи.

XI.

Проводивъ нашего послдняго гостя, я возвратился въ столовую, гд засталъ Самуила, хлопотавшаго за буфетомъ около водка и сельтерской воды. Вскор вошла къ вамъ изъ гостиной миледи и миссъ Рахиль въ сопровожденіи двухъ джентльменовъ. Мистеръ Годфрей спросилъ себ водка и сельтерской воды, а мистеръ Франклинъ отказался отъ того и другаго. Онъ слъ на стулъ съ видомъ полнаго изнеможенія, думаю, что эта праздничная суетня была ему не подъ силу.
Повернувшись къ своимъ гостямъ, чтобы пожелать имъ доброй ночи, миледи сурово взглянула на подарокъ нечестиваго полковника, блествшій на плать ея дочери.
— Рахиль, спросила она,— куда намрена ты положить свой алмазъ на ныншнюю ночь?
Возбужденная впечатлніями ими, миссъ Рахиль находилась въ томъ лихорадочно-веселомъ настроеніи, когда молодыя двушки охотно болтаютъ всякій вздоръ, упорно отстаивая его какъ нчто разумное. Вроятно, вамъ самимъ приходилось замчать это, читатель.
Объявивъ сначала, что она сама не знаетъ куда ей спрятать свой алмазъ, миссъ Рахиль прибавила вслдъ за тмъ, что положитъ его на свой туалетный столъ, вмст съ прочими вещами. Потомъ ей вдругъ пришло въ голову, что алмазъ можетъ заблестть своимъ страшнымъ луннымъ свтомъ и испугать ее до смерти посреди ночной темноты. Наконецъ, внезапно вспомнивъ объ индйскомъ шкапчик, стоявшемъ въ ея будуар, она тотчасъ же ршила спрятать свой алмазъ туда, чтобы датъ этимъ двумъ прекраснымъ произведеніямъ Индіи возможность вдоволь налюбоваться другъ на друга. Миледи долго и терпливо слушала эту пустую болтовню, но наконецъ ршилась остановить ее.
— Ты забываешь, моя милая, сказала она,— что твой индйскій шкапъ не запирается.
— Боже праведный, мамаша! воскликнула миссъ Рахиль:— да разв мы въ гостиниц? Разв въ дом есть воры?
Не обративъ вниманія на эти вздорныя слова, миледи пожелала джентльменамъ доброй ночи и потомъ поцловала миссъ Рахиль.
— Поручи лучше свой алмазъ мн, сказала она дочери.
Миссъ Рахиль встртила это предложеніе такъ, какъ десять лтъ тому назадъ встртила бы она предложеніе разстаться съ новою куклой. Миледи поняла, что убжденія будутъ безполезны.
— Завтра поутру, какъ только ты встанешь, Рахиль, приди въ мою комнату, сказала она.— Мн нужно поговорить съ тобой.
Съ этими словами она медленно удалилась, погруженная въ глубокое раздумье и, повидимому, не совсмъ довольная оборотомъ, который принимали ея мысли.
Посл нее стала прощаться и миссъ Рахиль. Сначала она пожала руку мистеру Годфрею, который разсматривалъ какую-то картину на противоположномъ конц залы, а затмъ вернулась къ мистеру Франклину, который продолжалъ сидть въ углу, усталый и молчаливый. Что они говорили между собой, этого я не слыхалъ, только стоя около вашего большаго зеркала, оправленнаго въ старинную дубовую раму, я хорошо различалъ отражавшуюся въ немъ фигуру миссъ Рахили. Я видлъ, какъ она достала украдкой изъ-за корсажа своего платья медальйонъ, подаренный ей мистеромъ Франклиномъ, и блестнувъ имъ на мгновеніе предъ его глазами, многозначительно улыбнулась и вышла.
Это обстоятельство поколебало мое прежнее довріе къ собственной догадливости. Я начиналъ убждаться, что мнніе Пенелопы относительно чувствъ ея молодой госпожи было гораздо безошибочне.
Какъ только миссъ Рахиль перестала поглощать вниманіе своего кузена, мистеръ Франклинъ увидалъ меня. Непостоянство его характера, проявлявшееся всегда и во всемъ, уже успло измнить его мнніе и насчетъ Индйцевъ.
— Бетереджъ, сказалъ онъ,— я почти готовъ думать, что мы преувеличили значеніе нашего разговора съ мистеромъ Мортветомъ въ кустахъ. Право, онъ хотлъ только попугать насъ своими разказками. А вы не шутя, намревы спустить собакъ?
— Я намренъ освободить ихъ отъ ошейниковъ, сэръ, отвчалъ я,— дабы они могли въ случа надобности побродить на свобод и нанюхать чужой слдъ.
— Прекрасно, отвчалъ мистеръ Франклинъ. — А завтра мы подумаемъ что вамъ длать. Мн не хотлось бы тревожить тетушку во-пустому. Доброй ночи, Бетереджъ.
Онъ былъ такъ измученъ и блденъ, кивая мн на прощанье годовой и отправляясь на верхъ со свчей въ рукахъ, что я осмлился предложить ему на сонъ грядущій вина съ водой. Въ этомъ поддержалъ меня, и мистеръ Годфрей, подошедшій къ намъ съ другаго конца комнаты.
Онъ сталъ дружески настаивать, чтобы мистеръ Франклинъ подкрпилъ себя чмъ-нибудь, ложась въ постель.
Я упоминаю объ этихъ мелочныхъ обстоятельствахъ единственно потому, что посл всего видннаго и слышаннаго мною въ этотъ день, мн пріятно было замтить возстановленіе прежнихъ добрыхъ отношеній между обоими джентльменами. Ихъ крупный разговоръ въ гостиной (подслушанный Пенелопой) и соперничество за благосклонность миссъ Рахили, казалось, не произвели между ними серіозной размолвки. Впрочемъ, что же тутъ было удивительнаго? оба были благовоспитанные свтскіе джентльмены. А извстно, что люди съ высокимъ положеніемъ въ обществ никогда не бываютъ такъ сварливы и вздорны, какъ люди ничего не значущіе.
Еще разъ отказавшись отъ вина, мистеръ Франклинъ отправился на верхъ въ сопровожденіи мистера Годфрея, такъ какъ комнаты ихъ была смежныя. Но взойдя на площадку, онъ или склонился на убжденія своего двоюроднаго брата, или, по свойственной ему втренности характера, самъ перемнилъ свое намреніе относительно вина.
— Бетереджъ, крикнулъ онъ мн сверху: — пожалуй, пришлите мн вина съ водой, быть-можетъ, оно и понадобится мн ночью.
Я послалъ водку съ Самуиломъ, а самъ вышелъ на дворъ и разстегнулъ ошейники собакъ. Почувствовавъ себя на свобод въ такую необычную для нихъ пору, он потеряли голову а бросились на меня какъ щенки! Однако дождь скоро умрилъ ихъ восторги. Полокавъ немного струившуюся съ нихъ воду, он снова вползли въ свои конуры. Я возвратился домой и по нкоторымъ признакамъ на неб заключилъ, что погода скоро должна перемниться къ лучшему. Однако дождь все еще не переставалъ лить съ ужасною силой, и земля была какъ мокрая губка.
Мы съ Самуиломъ обошли кругомъ всего дома и по обыкновенію заперли вс двери и окна. Я самъ обшарилъ каждый уголокъ, не довряя на этотъ разъ своему помощнику, и убдившись, что все заперто и безопасно, я наконецъ и самъ отправился на покой уже въ первомъ часу ночи.
Но, должно-бытъ, хлопоты этого дня были выше силъ моихъ. Дло въ томъ, что я, и самъ заразился болзнію мистера Франклина и заснулъ уже посл восхода солнца. Зато лежа въ продолженіе всей ночи съ открытыми глазами, я могъ удостовриться, что въ дом царствовала могильная тишина и что не слышно было другаго звука, кром плеска дождя да поднявшагося передъ утромъ втра, который съ легкимъ шумомъ пробгалъ по деревьямъ.
Около половины восьмаго я проснулся, и раскрывъ окно, увидалъ, что на двор прелестный солнечный день. Ровно въ восемь я собрался было идти привязывать собакъ, какъ вдругъ слышу позади себя на лстниц шелестъ женскихъ юпокъ. Я обернулся и увидалъ Пенелопу, летвшую ко мн сломя голову.
— Батюшка, кричала она,— Бога ради, идите скоре на верхъ! Алмазъ пропалъ.
— Съ ума ты сошла что ли? спросилъ я ее.
— Пропалъ, отвчала Пенелопа. — Пропалъ, и никто не знаетъ когда и какимъ образомъ! Идите скоре, и сами увидите!
Она потащила меня въ кабинетъ барышни, находившійся рядомъ съ ея спальней, и тутъ-то, на порог между двумя комнатами, я увидалъ миссъ Рахиль, блдную какъ ея блый пеньюаръ. Об половинки индйскаго шкафа были отворены настежь, а одинъ изъ ящиковъ выдвинутъ до основанія.
— Смотрите! сказала Пенелопа. — Я своими глазами видла, какъ миссъ Рахиль спрятала свой алмазъ въ этотъ ящикъ, вчера вечеромъ.
Я подошелъ къ шкафу. Дйствительно, ящикъ былъ пустъ.
— Такъ ли она говоритъ, миссъ? спросилъ я. Но миссъ Рахиль была не узнаваема.
— Алмазъ пропалъ, повторила она будто не своимъ голосомъ, и сказавъ это, удалилась въ свою спальню и заперла на собой дверь.
Еще мы стояли какъ ошаллые, не зная что намъ длать, когда въ комнат появилась миледи. Она услыхала мой голосъ въ кабинет своей дочери и пришла узнать что случалось. Извстіе о пропаж алмаза, повидимому, сразило ее. Она прямо подошла къ спальн своей дочери и потребовала чтобъ ей отворили. Миссъ Рахиль впустила ее.
Затмъ тревога съ быстротой пожара распространилась по всему дому и достигли, наконецъ, до обоихъ джентльменовъ.
Мистеръ Годфрей первый вышелъ изъ своей комнаты. Услыхавъ о происшедшемъ, онъ только въ изумленіи развелъ руками, что не слишкомъ говорило въ пользу его природной находчивости. Зато я сильно разчитывалъ на свтлый умъ мистера Франклина, надясь, что онъ-то и поможетъ намъ выйдти изъ затрудненія, но и онъ въ свою очередь оказался столько же ненаходчивымъ, какъ и его двоюродный братецъ. Противъ всякаго ожиданія, онъ хорошо проспалъ ночь, а сонъ, по его словамъ, какъ непривычная роскошь, подйствовалъ на него одуряющимъ образомъ. Однако посл чашки кофе, которую онъ, по иностранному обычаю, выпивалъ обыкновенно за нсколько часовъ до завтрака, ясность ума его опять возвратилась. Французская сообразительность выступила на первый планъ, и онъ съ большею ловкостью и ршительностью принялъ слдующія мры:
Прежде коего онъ недль, позвать слугъ и приказалъ онъ оставить вс двери и окна нижняго этажа запертыми, такъ, какъ она была оставлены наканун, за исключеніемъ главнаго входа, который я уже отперъ. Затмъ, не предпринимая никакихъ дальнйшихъ мръ, онъ предложилъ мн и мистеру Годфрею лично удостовриться, не завалился ли какъ-нибудь алмазъ за шкафъ или за столъ, на которомъ помщалась эта индйская вещица. Посл безуспшныхъ поисковъ и толковъ съ Пенелопой, которая въ отвтъ на вс вопросы не прибавила ничего новаго къ сообщеннымъ у же ею свдніямъ, мистеръ Франклинъ ршился допросить самое миссъ Рахиль и послалъ Пенелопу постучаться въ дверь ея спальни.
На стукъ вышла только одна миледи и тотчасъ же притворила за собой дверь, но минуту спустя мы услыхали, что миссъ Рахиль сама запираетъ дверь изнутри. Госпожа моя вышла къ вамъ сконфуженная и опечаленная.
— Пропажа алмаза до такой степени сокрушаетъ бдную Рахиль, сказала она мистеру Франклину,— что она упорно отказывается говорить о немъ даже со мной, и вамъ никакъ нельзя увидать ее теперь.
Удвоивъ ваше смущеніе разказомъ объ отчаяніи своей дочери, миледи, посл небольшаго внутренняго усилія, вполн овладла собой и начала дйствовать со свойственною ей ршимостью.
— Мн кажется, спокойно сказала она,— что вамъ не остается ничего боле длать какъ послать за полиціей.
— Которая прежде всего, подхватилъ мистеръ Франклинъ,— должна задержать индйскихъ фокусниковъ, приходившихъ сюда вчера вечеромъ.
Миледи и мистеръ Годфрей (не посвященные въ тайны ваши съ мистеромъ Франклиномъ) пришли въ величайшее изумленіе.
— Мн некогда теперь объясняться, продолжилъ мистеръ Франклинъ. — Одно могу сказать вамъ, что алмазъ, по всей вроятности, похищенъ Индйцами. Напишите мн поскоре рекомендательное письмо къ одному изъ фризингальскихъ судей, сказалъ онъ, обращаясь къ миледи,— и упомяните въ немъ, что я уполномоченъ вами дйствовать въ вашихъ интересахъ. Я сейчасъ же отправлюсь въ городъ, потому что каждая потерянная минута можетъ дать похитителямъ время скрыться отъ вашихъ преслдованій. (Nota bene: На какой сторон его характера былъ теперь перевсъ, на французской или на англійской? не знаю, только очевидно было, что разумная сторона одержала верхъ. Оставалось ршить еще одинъ вопросъ: долго ли продлится это счастливое настроеніе?)
Мистеръ Франклинъ придвинулъ къ тетк перо, чернила и бумагу, но миледи (какъ мн показалось) не совсмъ-то охотно написала требуемое письмо. Еслибы можно было пренебречь такимъ обстоятельствомъ, какъ пропажа алмаза въ двадцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ, то судя по невыгодному мннію моей госпожи объ ея покойномъ брат и по ея недоврію къ сдланному имъ подарку, она, мн кажется, порадовалась бы, еслибы ворамъ удалось скрыться съ Луннымъ камнемъ.
Я отправился въ конюшню съ мистеромъ Франклиномъ и не упустилъ при этомъ случая спросить его, какимъ образомъ могли Индйцы (которыхъ я, конечно, и самъ подозрвалъ не мене его) забраться къ вамъ въ домъ?
— Вроятно, во время суматохи, причиненной разъздомъ гостей, отвчалъ мистеръ Франклинъ,— одинъ изъ негодяевъ пробрался незамтно въ столовую, и забившись подъ диванъ, подслушалъ разговоръ тетушки съ Рахилью насчетъ того, куда лучше припрятать алмазъ на ночь. Затмъ, выждавъ пока въ дом все угомонилось, онъ преспокойно взошелъ въ кабинетъ и укралъ Лунный камень изъ шкапчика.
Съ этими словами мистеръ Франклинъ, крикнулъ груму чтобъ отворили ворота и ускакалъ въ городъ. Это было, повидимому, самое разумное объясненіе. Однако какимъ же образомъ ухитрился воръ выйдти изъ дому? Отправляясь поутру отпирать главный входъ, я нашелъ его точь-въ-точь въ томъ же вид какъ наканун, крпко запертымъ на засовъ. Что же касается до другахъ дверей и окошекъ, то она сами говорили за себя, потому что до сихъ поръ еще оставалась неотворенными. А собаки? Предположимъ, что воръ ушелъ чрезъ окно верхняго этажа, какъ могъ онъ во всякомъ случа миновать собакъ? Ужь не запасся ли онъ для нихъ отравленнымъ мясомъ? Въ ту самую минуту какъ подозрніе это промелькнуло въ моей голов, собаки выбжали ко мн изъ-за угла, стали валяться по мокрой трав и были такъ здоровы и веселы, что я не безъ труда образумилъ ихъ и снова посадилъ на цпь. Чмъ боле размышлялъ я надъ объясненіемъ мистера Франклина, тмъ несостоятельне оно мн казалось. Наконецъ, когда наступило время, мы, по обыкновенію, позавтракали: никакое происшествіе въ дом, даже самое необычайное, какъ напримръ грабежъ или убійство, не должны мшать завтраку. По окончаніи его миледи потребовала меня къ себ, и я принужденъ былъ разказать ей все, что такъ тщательно таилось отъ нея до сихъ поръ относительно Индйцевъ и ихъ заговора. Какъ женщина съ твердымъ характеромъ, она скоро оправилась отъ потрясающаго впечатлнія, произведеннаго на нее моимъ разказомъ. Ее не столько смущали поганые Индйцы, сколько печаль дочери.
— Вы сами знаете, Бетереджъ, какой странный характеръ у Рахили, и какъ не похожи бываютъ ея дйствія на поступки ея сверстницъ, сказала мн миледи.— Но никогда не казалась она мн столь загадочною и скрытною какъ въ настоящую минуту. Пропажа камня словно лишила ее разсудка. Кто бы подумалъ, что этотъ ужасный алмазъ околдуетъ ее въ такое короткое время?
Дйствительно, все это было очень странно. Миссъ Рахиль никогда не выказывала свойственнаго всмъ молодымъ двушкамъ пристрастья къ драгоцннымъ вещамъ и украшеніямъ. Однако она была неутшна и до сихъ поръ сидла запершись въ своей спальн. Правда, пропажа алмаза отразилась и на прочихъ обитателяхъ дома. Даже мистеръ Годфрей, напримръ, по профессіи общій утшитель и совтчикъ, и тотъ не звалъ куда ему двать себя. За недостаткомъ общества, и не имя возможности примнить къ миссъ Рахили свое умнье утшать огорченныхъ женщинъ, онъ тревожно и безцльно сновалъ взадъ и впередъ по дому и по саду, раздумывая, какъ бы лучше поступить ему въ приключившейся бд. Ужь не ухать ли и не избавить ли семью отъ тяжелой обязанности занимать его какъ гостя, а то не остаться ли лучше въ ожиданіи того времени, когда и его ничтожныя услуги могутъ оказаться полезными? наконецъ онъ остановился на послднемъ ршеніи какъ на самомъ благоразумномъ и наиболе приличномъ при настоящемъ грустномъ положеніи семьи. Только время и обстоятельства могутъ быть пробнымъ камнемъ для человка. Когда наступилъ чередъ мистеру Годфрею быть испробованнымъ, цнность его оказалась гораздо боле низкаго достоинства нежели я воображалъ. Что же касается до женской прислуги, то женщины вс, за исключеніемъ Розанны Сперманъ, державшейся поодаль отъ другихъ, принялись шушукать во всхъ углахъ дома и перекидываться подозрительными взглядами, какъ обыкновенно поступаетъ слабйшая половина человческаго рода при всхъ сколько-нибудь замчательныхъ происшествіяхъ. Сознаюсь, что я самъ былъ встревоженъ и не въ дух. Проклятый алмазъ всхъ васъ перевернулъ вверхъ дномъ. Около одиннадцати часовъ мистеръ Франклинъ вернулся назадъ. Его ршимость очевидно исчезла во время поздка въ городъ подъ гнетомъ свалившихся на него заботъ.
Отправляясь изъ дому, онъ скакалъ въ галопъ, а домой возвращался шагомъ. Узжая, онъ былъ твердъ какъ сталь, а вернулся словно наваченный, тряпка — тряпкой.
— Ну, что жь, спросила миледи,— когда будетъ полиція?
— Сейчасъ, отвчалъ мистеръ Франклинъ,— она сказали, что мигомъ послдуютъ за мною. Сюда прибудетъ надзиратель сыщиковъ, Сигревъ, съ двумя полицейскими помощниками. Но это только для формы. Дло наше проиграно!
— Какъ, сэръ, спросилъ я.— Неужто Индйцы скрылись?
— Бдные оклеветанные Индйцы посажены въ тюрьму безъ малйшаго основанія, отвчалъ мистеръ Франклинъ.— Она такъ же невинны какъ неродившійся младенецъ. Мое предположеніе, будто одинъ изъ нихъ притаился у насъ въ дом, разсялось какъ дымъ, подобно прочимъ моимъ фантазіямъ, и мн доказали фактами, продолжилъ мистеръ Франклинъ, съ наслажденіемъ налегая на сдланный имъ промахъ,— что это вещь положительно невозможная.
Озадачивъ насъ этимъ новымъ и неожиданнымъ оборотомъ дла относительно пропажи Луннаго камня, нашъ молодой джентльменъ, по просьб своей тетки, слъ и объяснился.
Энергія, повидимому, не покидала его вплоть до самаго Фризингалла, гд онъ обстоятельно передалъ обо всемъ происшедшемъ судь, который тотчасъ же послалъ за полиціей. Изъ заведенныхъ справокъ оказалось, что Индйцы и не пытались бжать изъ города, мало того, полиція видла, какъ наканун въ одиннадцатомъ часу вечера она возвращались въ Фризингаллъ въ сопровожденіи своего маленькаго спутника, изъ чего можно было заключить (принимая въ разчетъ время, и разстояніе), что Индйцы вернулись домой тотчасъ же по окончаніи своихъ фокусовъ на террас. Еще поздне въ полночь, длая обыскъ въ зазжемъ дом, гд проживали фокусники, полиція опять видла трехъ Индейцевъ вмст съ ихъ маленькимъ спутникомъ. А за тмъ, вскор посл полуночи, я самъ собственноручно заперъ въ дом вс двери и окна. Боле очевидныхъ доказательствъ въ пользу невинности Индйцевъ, повидимому, не могло и быть. Судья объявилъ, что покамстъ нтъ на малйшаго повода подозрвать ихъ. Но такъ какъ при дальнйшемъ слдствіи полиція легко могла сдлать насчетъ ихъ нкоторыя открытія, то онъ ршалъ засадить ихъ въ тюрьму, въ качеств бродягъ плутовъ, и выдержать тамъ съ недлю для нашихъ интересовъ. Прямымъ же поводомъ къ аресту послужило нарушенное ими по незнанію какое-то постановленіе городскаго начальства, но какое именно, не помню. Вс людскія учрежденія (не исключая, и правосудія) имютъ своего рода пластичность: нужно только надавить надлежащую пружину. Почтенный судья былъ стариннымъ пріятелемъ миледи, и какъ только засданіе открылось, онъ отдалъ приказъ арестовать фокусниковъ на недлю.
Вотъ что разказалъ вамъ мистеръ Франклинъ о своихъ похожденіяхъ въ Фризангалл. очевидно было, что индйскій ключъ, съ помощью котораго мы надялись розыскать похищенный алмазъ, сломался въ нашихъ рукахъ и сталъ никуда негоднымъ. Но если фокусники были невинны, кто же, спрашивается, похитилъ Лунный камень изъ ящика миссъ Рахили?
Десять минутъ спустя пріхалъ, наконецъ, ко всеобщему успокоенію, надзиратель Сигревъ. Онъ сообщилъ намъ, что, проходя по террас, видлъ мистера Франклина, грвшагося на солнц (должно-быть, италіянскою стороной къ верху), и что онъ поспшилъ будто бы предупредать его, мистера Сигрева, что розыски полиціи будутъ совершенно напрасны.
Въ данныхъ затруднительныхъ обстоятельствахъ всей семьи, врядъ ли кто могъ быть столь пріятнымъ для насъ постителемъ, какъ надзиратель фризингальскихъ сыщиковъ. Онъ былъ высокъ и дороденъ, имлъ часто военные пріемы, громкій повелительный голосъ, твердый взглядъ и длинный широкій сюртукъ, застегнутый на вс пуговицы до самаго воротника. На лиц его, казалось, было написано: ‘Я и есть тотъ человкъ, котораго вамъ нужно!’ А строгость, съ которою онъ отдавалъ приказанія своимъ помощникамъ, убждала васъ всхъ, что съ нимъ шутить нельзя.
Онъ приступилъ сначала ко внутреннему и наружному осмотру всхъ надворныхъ строеній, посл чего объявилъ, что воры не имли возможности проникнуть къ намъ извн, и что слдовательно воровство учинено было кмъ-нибудь изъ живущихъ въ дом. Вообразите себ переполохъ прислуги посл этого офиціальнаго объявленія! Надзиратель положилъ сначала осмотрть будуаръ, а затмъ допросить прислугу. Въ то же время онъ поставилъ одного изъ своихъ подчиненныхъ у лстницы, примыкавшей къ спальнямъ слугъ, и приказалъ ему не впускать туда никого изъ живущихъ въ дом впредь до новыхъ распоряженіи.
Это окончательно ошеломило слабйшую половину человческаго рода. Он повыскакала изъ своихъ угловъ, разомъ взлетла наверхъ въ комнату миссъ Рахили (въ томъ числ и Розанна Сперманъ), столпилась около надзирателя Сигрева, и вс съ одинаково преступнымъ видомъ просила его назвать виновную.
Надзиратель не потерялся: онъ окинулъ ихъ своимъ ршительнымъ взглядомъ и скомандовалъ по-военному:
— Васъ здсь не спрашиваютъ! Маршъ вс внизъ. Смотрите, прибавилъ онъ, внезапно указывая имъ на маленькое пятнышко, образовавшееся на разрисованной двери въ комнат миссъ Рахили, какъ разъ подъ замочною скважиной,— смотрите, что надлали ваши юпки. Ступайте, ступайте отсюда!
Розанна Сперманъ, стоявшая ближе всхъ къ нему и къ запачканой двери, первая показала примръ послушанія, и немедленно отправилась къ своимъ занятіямъ. За ней послдовали и вс остальныя. Окончивъ обыскъ комнаты, что не привело его ни къ какому положительному результату, надзиратель спросилъ меня, кто первый открылъ воровство. Открыла его Пенелопа, и потому за ней немедленно послали.
Сказать правду, надзиратель немножко круто приступилъ къ допросу моей дочери.
— Слушайте меня внимательно, молодая женщина, сказалъ онъ ей,— и не забывайте, что вы должны говорить правду.
Пенелопа мгновенно вспыхнула.
— Меня никогда не учили лгать, господинъ надзиратель, а если отецъ мой, стоя здсь, можетъ равнодушно выслушивать, какъ меня обвиняютъ во лжи и въ воровств, выгоняютъ изъ моей комнаты и отнимаютъ у меня доброе имя, единственное достояніе бдной двушки, такъ онъ значитъ не тотъ добрый отецъ, какомъ я привыкла считать его!
Во-время вставленное мною словечко принимало нсколько Пенелопу съ правосудіемъ. Вопросы и отвты потекла плавно и безостановочно, но не провела на къ какимъ особеннымъ открытіямъ. Дочь моя видла, какъ, отправляясь ко сну, миссъ Рахиль спрятала свой алмазъ въ одномъ изъ ящиковъ индйскаго шкафа. На другой день, въ восемь часовъ утра, относя ей на верхъ чашку чая, Пенелопа увидала ящикъ открытымъ и пустымъ, вслдствіе чего и произвела въ дом тревогу. Дале этого не шли ея показанія.
Тогда надзиратель попросилъ позволенія видть самое миссъ Рахиль. Пенелопа передала ей эту просьбу черезъ дверь, и тмъ же путемъ получила отвтъ:
— Мн нечего сообщать г. надзирателю, оказала миссъ Рахиль,— и я никого не въ состояніи принять теперь.
Нашъ опытный служака былъ чрезвычайно удивленъ и даже оскорбленъ подобнымъ отвтомъ, но я поспшилъ уврить его, что барышня нездорова, и просилъ повременить немного свиданіемъ съ нею. Посл того мы сошли внизъ, гд намъ попалась навстрчу мистеръ Годфрей и мистеръ Франклинъ, проходившіе чрезъ заду.
Оба джентльмена, въ качеств временныхъ обитателей дома, приглашены были разказать съ своей стороны все могущее продать свтъ на разбираемое дло. Но и тотъ, а другой объявила, что имъ ровно ничего неизвстно. Не слыхала ли она въ прошлую ночь какого подозрительнаго шума? спрашивалъ надзиратель. Ничего не слыхала, кром шума дождя.
— А вы, обратился онъ ко мн, также ничего не слыхали лежа безъ сна доле другихъ?
— Ршительно ничего!
Освобожденный отъ дальнйшихъ разспросовъ, мистеръ Франклинъ, все еще отчаиваясь въ успх предпріятія, шепнулъ мн на ухо: ‘Этотъ господинъ не окажетъ намъ ни малйшей помощи. Надзиратель Сигревъ настоящій оселъ.’ Между тмъ какъ мистеръ Годфрей, окончивъ свои показанія, шепталъ мн съ другой стороны: ‘Сейчасъ видно, что это знатокъ своего дла! Я сильно на него надюсь, Бетереджъ!’
Сколько людей, столько же и различныхъ мнній,— такъ сказалъ еще до меня одинъ изъ древнихъ философовъ. Чтобы продолжить свои изслдованія, надзиратель снова вернулся въ будуаръ, неотступно сопровождаемый мною и Пепелопой. Онъ хотлъ удостовриться, не переставлена ли была ночью какая-нибудь мебель, такъ какъ поверхностный осмотръ комнаты не далъ ему возможности убдиться въ этомъ.
Между тмъ какъ мы шарили около столовъ и стульевъ, дверь спальни внезапно отворилась, а миссъ Рахиль, какого къ себ не допускавшая, ко всеобщему удивленію вышла къ намъ безъ всякаго вызова. Взявъ со стула свою круглую садовую шляпку, она прямо подошла къ Пенелоп съ слдующимъ вопросомъ:
— Мистеръ Франклинъ Блекъ посылалъ васъ сегодня утромъ ко мн?
— Да, миссъ, посылалъ.
— Онъ желалъ говорить со мною, не такъ ли?
— Точно такъ, миссъ.
— Гд же онъ теперь?
Слыша голоса на террас, я выглянулъ изъ окошка и увидалъ ходившихъ по ней джентльменовъ.
— Мистеръ Франклинъ на террас, миссъ, отвчалъ я за свою дочь.
Не сказавъ боле на слова, не обративъ ни малйшаго вниманія на надзирателя, хотвшаго было заговорить съ ней, блдная какъ смерть и погруженная въ свои собственныя мысли, миссъ Рахиль вышла изъ комнаты и спустилась на террасу къ своимъ двоюроднымъ братьямъ.
Сознаюсь, что я нарушилъ въ этомъ случа должное къ моимъ господамъ уваженіе, что я оскорбилъ приличіе и выказалъ недостатокъ хорошихъ манеръ, но хоть заржьте меня, а я не въ силахъ былъ удержаться отъ покушенія посмотрть изъ окошка, какъ встртится миссъ Рахиль съ джентльменами. Она прямо подошла къ мистеру Франклину, словно не замчая присутствія мистера Годфрея, который изъ скромности отошелъ въ сторон и оставилъ ихъ вдвоемъ. Миссъ Рахиль говорила не долго, но съ большою запальчивостію, а судя по лицу мистера Франклина, которое я наблюдалъ изъ окна, слова ея привели его въ неописанное изумленіе.
Между тмъ какъ они еще разговаривали, на террас появилась миледи. Увидавъ ее, миссъ Рахиль сказала еще нсколько словъ мистеру Франклину, и не дождавшись приближенія матери, внезапно возвратилась домой. Замтивъ изумленіе, написанное на лиц мистера Франклина, удивленная миледи обратилась къ нему съ разспросами, въ которыхъ принялъ участіе и мистеръ Годфрей. Вс трое стали ходить по террас, но когда мистеръ Франклинъ сообщалъ имъ о словахъ миссъ Рахили, миледи и мистеръ Годфрей остановились какъ вкопанные. Въ ту минуту какъ я слдилъ за ними изъ окошка, дверь кабинета растворилась съ шумомъ, а гнвная миссъ Рахиль, съ сверкающимъ взоромъ и воспламененнымъ лицомъ, быстро прошла мимо васъ къ своей спальн. Надзиратель опять было обратился къ ней съ вопросами, но она, стоя у двери своей комнаты, обернулась только для того, чтобы запальчиво проговорить ему въ отвтъ:
— Я не посылала за вами, и вы мн ненужны! Мой алмазъ пропалъ, но ни вамъ, да и никому на свт не удастся отыскать его!
Съ этими словами она скрылась, и хлопнувъ дверью, заперла ее у насъ подъ носомъ. Пенелопа, стоявшая къ ней ближе всхъ, слышала, какъ, оставшись одна, миссъ Рахиль громко зарыдала.
Чудное дло! То въ сердцахъ, то въ слезахъ! Что бы это могло значить?
Я старался объяснить эту вспышку надзирателю чрезмрнымъ огорченіемъ миссъ Рахили по случаю пропажи ея алмаза. Дорожа фамильною честью, я былъ весьма опечаленъ тмъ, что наша молодая госпожа компрометтировала себя такимъ образомъ въ глазахъ полицейскаго чиновника, и потому я всячески старался оправдать ее, не переставая въ то же время удивляться про себя страннымъ рчамъ и поступкамъ миссъ Рахили. Изъ словъ, сказанныхъ ею у дверей спальни, я могъ только заключать, что она была жестоко оскорблена появленіемъ въ дом полицейскихъ сыщиковъ, а что удивленіе мистера Франклина на террас вызвано было, вроятно, ея упреками на этотъ счетъ, обращенными къ нему, какъ къ главному виновнику предпринятыхъ розысковъ. Но если предположеніе мое было основательно, то какъ могла миссъ Рахиль, разъ утративъ свой алмазъ, столь недружелюбно относиться къ лицу пріхавшему его разыскивать? И почему, ради самого Бога, могла она знать, что Лунный камень никогда не отыщется?
При настоящемъ положеніи длъ мн не отъ кого было ждать разъясненія этихъ вопросовъ. Честь, повидимому, воспрещала мистеру Франклину посвятить даже такого стараго слугу какъ я въ тайну миссъ Рахили. Съ своей стороны и мистеръ Годфрей, хотя, и пользовавшійся, въ качеств джентльмена и родственника, довріемъ мистера Франклина, вроятно, считалъ своею обязанностію ненарушимо хранить ввренную ему тайну. Что же касается до миледи, которая, конечно, знала о разговор на террас и сверхъ того одна только имла доступъ къ миссъ Рахили, миледи прямо сознавала себя безсильною добиться отъ дочери какого-либо путнаго объясненія насчетъ алмаза. ‘Вы бсите меня своими разспросами о немъ!’ говорила миссъ Рахиль, и даже вліяніе матери не могло вырвать у нея другахъ словъ.
Такимъ образомъ мы были какъ въ потемкахъ и насчетъ миссъ Рахили, и насчетъ Луннаго камня. Относительно первой даже сама миледи не могла разсять нашихъ недоумній. А относительно втораго (какъ вы сейчасъ увидите) мистеръ Сигревъ быстро приближался къ тому моменту, когда умъ полицейскаго сыщика окончательно становится въ тупикъ.
Обшаривъ весь будуаръ и не сдлавъ никакихъ новыхъ открытій, нашъ опытный длецъ обратился ко мн съ слдующимъ вопросомъ: извстно ли было прислуг, куда спрятали на ночь алмазъ?
— Начиная съ меня, вроятно, это было извстно всмъ, сэръ, отвчалъ я.— Слуга Самуилъ находился вмст со мною въ столовой въ то время, какъ зашла рчь о выбор мста для храненія алмаза въ эту ночь. Дочери моей Пенелоп, какъ она уже докладывала вамъ, это также было извстно. А остальные слуги могли или узнать объ этомъ чрезъ мою дочь и Самуила, или сами услыхать этотъ разговоръ чрезъ боковую дверь столовой, которая, быть-можетъ, была отворена въ эту минуту около задней лстницы. Во всякомъ случа я никакъ не могъ поручиться, чтобы въ дом не было извстно всмъ и каждому куда миссъ Рахиль собиралась спрятать свой алмазъ.
Такъ какъ надзиратель нашелъ, что отвтъ мой представлялъ слишкомъ обширное поле для его догадокъ, то чтобы не затеряться на немъ, онъ попытался нсколько сжать его разспросами о личности вашихъ слугъ.
Мн тотчасъ же пришла въ голову Розанна Сперманъ, но было бы неумстно и жестоко съ моей стороны возбуждать подозрнія надзирателя противъ бдной двушки, въ честности которой я не имлъ ни малйшаго повода усомниться съ тхъ поръ, какъ она поступила къ намъ въ услуженіе. Рекомендуя ее миледи, надзирательница исправительнаго дома прибавляла, что Розанна искренно раскаялась и заслуживаетъ теперь полнаго доврія. Вотъ еслибы мистеръ Сигревъ самъ возымлъ противъ вся подозрнія, тогда, и только тогда, обязанъ бы я былъ разказать ему, какимъ образомъ попала она въ вашъ домъ.
— Вс наши слуги имютъ отличные аттестаты, сказалъ я,— и вс они достойны доврія своей госпожи.
Посл такого отвта мистеру Сигреву ничего боле не оставалось длать, какъ самому ознакомиться съ репутаціей нашей прислуги.
Вс они были поочередно подвергнуты допросу, и вс отвчали, что ничего не могутъ сообщить ему, при чемъ женщины не ограничились одними прямыми отвтами, но наговорили иного лишняго и непріятнаго по поводу секвестра, наложеннаго на ихъ комнаты. Когда вс были снова отпущены внизъ, надзиратель опять позвалъ Пенелопу и вторично допросилъ ее.
Маленькая вспышка моей дочери въ будуар и поспшность, съ которою она вообразила себя заподозрнною въ покраж, казалось, произвела невыгодное впечатлніе на надзирателя Сигрева. Сверхъ того, ему очевидно запало на умъ и то обстоятельство, что она послдняя видла въ этотъ вечеръ алмазъ. По окончаніи втораго допроса, дочь моя вернулась ко мн разогорченною до нельзя. Сомнваться доле было невозможно. Надзиратель только что не назвалъ ее въ глаза воровкой. Мн не врилось (глядя на него съ точки зрнія мистера Франклина), чтобъ онъ былъ дйствительно такой оселъ. Однако, не взводя на дочь мою прямыхъ обвиненій, онъ все-таки посматривалъ на нее не совсмъ-то благопріятнымъ окомъ. Я старался успокоить бдную Пенелопу и уврить ее, что подозрнія эти были слишкомъ забавны, чтобы придавать имъ серіозное значеніе. Да и въ самомъ дл это было такъ. А между тмъ въ душ я, и самъ былъ настолько глупъ, что обижался, кажется, не мене Пенелопы. Да коли хотите, оно и было чмъ обидться. Двка моя забилась въ уголокъ и сидла тамъ какъ убитая, закрывъ лицо передникомъ. Вы скажете, пожалуй, читатель, что это было весьма глупо съ ея стороны, и что ей слдовало бы подождать офиціальнаго обвиненія. Какъ человкъ прямаго и ровнаго характера, я готовъ согласиться съ вами. Однако все-таки надзирателю не мшало бы вспомнить…. ну, да не скажу, что именно не мшало бы ему вспомнить. Чортъ бы его побралъ совсмъ!
Слдующій и окончательный шагъ въ предпринятыхъ розыскахъ довелъ дла, какъ говорится, до кризиса. Надзиратель имлъ съ моею госпожой свиданіе (при которомъ присутствовалъ и я), объявилъ ей, что алмазъ, по всей вроятности, похищенъ кмъ-нибудь изъ домашнихъ, и просилъ для себя и для своихъ помощниковъ позволенія немедленно обыскать комнаты и сундуки прислуги. Наша добрая госпожа, какъ женщина великодушная и благовоспитанная, отвчала, что не позволитъ обходиться съ своими служителями какъ съ ворами.
— Никогда не ршусь я, оказала она,— отплатить неблагодарностію за усердіе моихъ преданныхъ слугъ.
Посл такого отвта надзиратель сталъ откланиваться, бросивъ въ мою сторону взглядъ, который ясно говорилъ: ‘Зачмъ было звать меня, коли вы связываете мн руки?’ Какъ глава прислуги, я тотчасъ же почувствовалъ, что справедливость обязываетъ васъ всхъ не злоупотреблять великодушіемъ вашей госпожи.
— Мы весьма признательны миледи, сказалъ я,— но просимъ позволенія исполнить все по закону и сами отдаемъ ваши ключи. Если Габріель Бетереджъ первый покажетъ примръ, сказалъ я, останавливая у двери мистера Сигрева,— то вся прислуга поступитъ также. За это я ручаюсь. Вотъ вамъ прежде всего мои собственные ключи!
Миледи взяла меня за руку и со слезами на глазахъ благодарила за этотъ поступокъ. Боже! чего бы не далъ я въ эту минуту за позволеніе поколотить надзирателя Сигрева!
Остальные слуги, какъ я и ожидалъ, послдовали моему примру, и хотя не совсмъ охотно, однако ршились дйствовать заодно со мной. Нужно было видть женщинъ въ то время, когда полицейскіе рылись въ ихъ сундукахъ. Кухарка такъ смотрла на надзирателя, какъ будто ей хотлось посадить, его въ печь живаго, а остальныя женщины словно готовились проглотить его, какъ только онъ поджарится.
Когда обыскъ кончился, и нигд не нашлось даже и слда алмаза, надзиратель Сигревъ удалился въ мою маленькую комнату, чтобы составить себ дальнйшій планъ дйствій. Уже нсколько часовъ провелъ онъ въ вашемъ дом съ своими помощниками, а между тмъ мы ни на волосъ не подвинулись въ розысканіи Луннаго камня, и его таинственнаго похитителя. Пока мистеръ Сигревъ сидлъ одинъ, погруженный въ свои размышленія, меня позвали къ мистеру Франклину въ библіотеку. Но едва усплъ я дотронуться до ручки двери, какъ она внезапно отворилась изнутри, и къ моему величайшему удивленію, изъ комнаты выскочила Розанна Сперманъ!
Библіотеку обыкновенно подметали и убирали поутру, посл чего въ продолженіе цлаго дня ни первой, ни второй горничной не зачмъ было являться въ эту комнату, а потому я тутъ же остановилъ Розанну Сперманъ, уличая ее въ нарушеніи домашней дисциплины.
— Что вамъ понадобилось въ библіотек въ такую необыкновенную пору? опросилъ я.
— Мистеръ Франклинъ Блекъ обронилъ одно изъ своихъ колецъ на верху, отвчала Розанна,— и я сошла въ библіотеку, чтобъ отдать ему это кольцо.
Съ этими словами двушка вспыхнула и удалилась, самодовольно тряхнувъ головой и предоставивъ мн ломать голову надъ ея страннымъ поведеніемъ. Правда, постигшая насъ бда произвела переполохъ между всею женскою прислугой, но ни одна изъ женщинъ не была до такой степени выбита изъ своей колеи, какъ Розанна Сперманъ.
Я засталъ мистера Франклина за письменнымъ столомъ въ библіотек. Лишь только я взошелъ, онъ потребовалъ себ экипажъ, чтобъ хать на станцію желзной дороги, а одинъ звукъ его голоса убдилъ меня, что энергическая сторона его характера снова одержала верхъ. Куда двались его вялость и нершительность? Предо мной снова сидлъ человкъ съ желзною волей и непоколебимою твердостью.
— Не собираетесь ли въ Лондонъ, сэръ? спросилъ я.
— Нтъ, хочу только отправить туда депешу, отвчалъ мистеръ Франклинъ. — Я убдилъ тетушку, что для нашего дла необходимъ человкъ боле искусный чмъ надзиратель Сигревъ, а она уполномочила меня телеграфировать къ моему отцу. Онъ знакомъ съ шефомъ лондонской полиціи, который, вроятно, суметъ указать вамъ человка, способнаго открыть таинственнаго похитителя алмаза. Кстати, о тайнахъ, продолжилъ мистеръ Франклинъ, понижая голосъ:— я намревъ, Бетереджъ, сказать вамъ еще нсколько словъ прежде чмъ вы отправитесь на конюшню. Пусть это останется пока между нами, но знайте, что мое мнніе таково: или Розанна Сперманъ не въ своемъ ум, или она знаетъ о Лунномъ камн боле чмъ бы ей слдовало звать. Слова эти поразили, и смутила меня. Будь я помоложе, я, пожалуй, сознался бы въ этомъ мистеру Франклину, но съ лтами мы пріобртаемъ одну неоцненную привычку — умніе во-время попридержать свой языкъ, на основаніи пословицы: ‘не суйся въ воду, не спросясь броду’.
— Она принесла сюда кольцо, которое я обронилъ въ своей спальн, продолжалъ мистеръ Франклинъ.— Я поблагодарилъ ее, а ожидалъ, что она тотчасъ же уйдетъ, но вмсто того она стала насупротивъ стола, за которымъ я сидлъ, и устремила на меня странный, полуробкій, полубезцеремонный взглядъ. ‘Мудреное дло приключилось у насъ съ алмазомъ, сэръ’, сказала она неожиданно и опрометчиво, приступая къ разговору. Я отвчалъ ей, что все это, дйствительно, было чрезвычайно мудрено, и ждалъ, что будетъ дальше. Клянусь честью, Бетереджъ, она помшалась. ‘А вдь имъ не найдти алмаза, сэръ, неправда ли? Нтъ! Да не только имъ, но даже и тому, кто похитилъ его, за это я вамъ ручаюсь’, сказала она, подмигивая мн съ улыбкой. Я только что собирался просить у нея объясненія, какъ вдругъ за дверью послышались ваши шаги. Должно-быть, она испугалась, что вы ее застанете тутъ, потому что покраснла и сейчасъ же вышла изъ комнаты. Что бы это могло значить, Бетереджъ?
Даже посл такого разказа я не ршался открыть мистеру Франклину исторію Розанны. Это равнялось бы прямому обвиненію ея въ воровств. Наконецъ, еслибы даже я и ршился открыть ему всю истину и указать на нее, какъ на похитительницу алмаза, то все-таки мн было бы непонятно, почему она выбрала именно мистера Франклина повреннымъ своей тайны.
— Конечно, я не ршусь погубить бдную двушку единственно за ея втренность и безразсудную болтовню, продолжилъ мистеръ Франклинъ.— А между тмъ, узнай только надзиратель о томъ что она мн оказала, и я не ручаюсь, что, несмотря на всю его глупость…. тутъ онъ остановился, не договоривъ своей мысли.
— Не лучше ли будетъ, сэръ, оказалъ я,— при первомъ удобномъ случа доложить объ этомъ миледи? миледи принимаетъ дружеское участіе въ Розанн, и легко можетъ статься, что эта двушка дйствительно была только опрометчива и безразсудна въ своихъ сужденіяхъ. Замтьте, сэръ, что когда въ дом заваривается какая-нибудь каша, то вся женская прислуга обыкновенно смотритъ на исходъ дла съ самой мрачной стороны, это придаетъ бдняжкамъ нкоторое значеніе въ ихъ собственныхъ глазахъ. Заболитъ ли кто въ дом, послушайте только женщинъ, и он напророчатъ вамъ, что больной умретъ. Пропадетъ ли драгоцнная вещь, спросите только у нихъ, и он непремнно предскажутъ вамъ, что она никогда не отыщется.
Такой взглядъ на дло (который и мн самому показался посл нкотораго размышленія правдоподобнымъ), повидимому, успокоилъ мистера Франклина: онъ сложилъ свою телеграмму и покончилъ свои разговоръ со мной. Отправляясь на конюшню, чтобы распорядиться насчетъ шарабана, я заглянулъ въ людскую, гд въ это время обдала прислуга. Розанны Сперманъ не было за столомъ. Спросивъ о ней, я узналъ, что она внезапно занемогла и лежитъ наверху въ своей комнат.
— Странно! сказалъ я, уходя. — Я видлъ ее недавно совершенно здоровою.
Пенелопа вышла за мной изъ людской.
— Не говорите этого при всхъ, батюшка, оказала она.— Вы этимъ еще боле вооружите прислугу противъ Розанны. Бдняжка изнываетъ отъ любви къ мистеру Франклину Блеку.
Посл такого открытія, поведеніе двушки представлялось уже совсмъ въ иномъ свт. Если Пенелопа не ошибалась, то можно было слдующимъ образомъ растолковать странныя слова и поступки Розанны: сама не думая о своихъ словахъ, она старалась только вовлечь какъ-нибудь въ разговоръ мистера Франклина. Если подобное истолкованіе было справедливо, то съ помощью его можно было, пожалуй, объяснить и ея самодовольный видъ при встрч по мной въ прихожей. Хотя мистеръ Франклинъ сказалъ съ ней не боле трехъ словъ, однако, во всякомъ случа, цль ея была достигнута: онъ говорилъ съ ней. Затмъ я отправился самолично наблюдать какъ запрягали пони.
Для человка, подобно мн опутаннаго дьявольскою стью всевозможныхъ тайнъ и сомнній, право, утшительно было видть какъ пряжи и ремни упряжи понимали другъ друга. Глядя на пока, стоявшаго въ оглобляхъ шарабана, можно было, по крайней мр, оказать себ: это фактъ, не подлежащій на малйшему сомннію. А такія отрадныя явленія, доложу вамъ, становилась рдкою и непривычною роскошью въ вашемъ дом.
Подъзжая въ шарабан къ главному подъзду, я увидлъ не только мистера Франклина, но и мистера Годфрея, и надзирателя Сигрева, ожидавшихъ меня на крыльц.
Размышленія господина надзирателя (посл неудачной попытки его найдти алмазъ въ комнатахъ или сундукахъ прислуги) привели его къ совершенно новому заключенію. Оставаясь при прежнемъ убжденіи, что алмазъ похищенъ кмъ-нибудь изъ домашнихъ, нашъ опытный служака пришелъ теперь къ той мысли, что воръ (надзиратель имлъ осторожность не назвать бдной Пенелопы по имени) дйствовалъ сообща съ Индйцами, вслдствіе чего онъ и предложилъ перевести слдствіе въ фразингальскую тюрьму, куда посажены были фокусники. Узнавъ объ этомъ новомъ намревіи, мистеръ Франклинъ вызвался свезти надзирателя въ городъ, ршивъ, что оттуда можно такъ же легко отправить телеграмму въ Лондонъ, какъ и со станціи желзной дорога. Мистеръ Годфрей, не терявшій своей благоговйной вры въ мистера Сигрева и въ высшей степени заинтересованный слдствіемъ надъ Индйцами, просилъ позволенія сопровождать надзирателя въ Фризингаллъ. Одинъ изъ полицейскихъ помощниковъ оставленъ былъ въ дом, для какого-либо непредвидннаго случая, а другой взятъ былъ надзирателемъ въ городъ. Такимъ образомъ вс четыре мста шарабана была заняты.
Предъ тмъ какъ садиться въ экипажъ, мистеръ Франклинъ отвелъ меня на нсколько шаговъ въ сторону, чтобы никто не могъ васъ слышать.
— Я подожду телеграфировать въ Лондонъ, сказалъ онъ,— пока не увижу, что выйдетъ изъ допроса Индйцевъ. Мое внутреннее убжденіе говоритъ мн, что этотъ пустоголовый надзиратель ни на шагъ не подвинулъ дла и просто старается только выиграть время. Предположеніе его, будто кто-нибудь изъ слугъ находится въ заговор съ Индйцами, по моему мннію, сущій вздоръ. Стерегите-ка получше домъ до моего возвращенія, Бетереджъ, и попробуйте попытать Розанну Сперманъ. Я не требую, чтобы вы прибгали къ средствамъ унизительнымъ для вашего достоинства или жестокимъ относительно самой двушки, но только орошу васъ усилить вашу обычную бдительность. Мы найдемъ чмъ объяснить это въ глазахъ тетушки, только не забывайте, что это дло боле важное чмъ вы, можетъ-быть, предполагаете.
— Еще бы не важное, сэръ, когда дло идетъ о двадцати тысячахъ фунтовъ стерлинговъ, сказалъ я, думая о стоимости алмаза.
— Дло идетъ о томъ, чтобъ успокоить Рахиль, серіозно отвчалъ Франклинъ. — Я очень тревожусь за нее.
Сказавъ это, онъ внезапно отошелъ отъ меня, чтобы разомъ положить конецъ нашему разговору. Я, казалось, понялъ его мысль, дальнйшія разглагольствованія могла бы выдать мн тайну, сообщенную ему миссъ Рахилью на террас.
Затмъ она отправилась въ Фризингаллъ. Я былъ готовъ, въ интересахъ самой Розанны, поговорить съ ней наедин, но удобный случай какъ нарочно не представлялся. Она только къ чаю сошла внизъ и была въ такомъ ненормальномъ, возбужденномъ состояніи духа, что съ ней сдлался истерическій припадокъ, ей дали, по приказанію миледи, понюхать эиру и послали снова на верхъ.
Нечего сказать, скучно и грустно оканчивался этотъ день. Миссъ Рахиль не выходила изъ своей комнаты, объявивъ, что нездоровье помшаетъ ей сойдти къ обду. А миледи до того сокрушалась о дочери, что я не ршился увеличивать ея безпокойство разказомъ о томъ, что говорила Розанна Сперманъ мистеру Франклину. Пенелопа была неутшна, воображая, что ее немедленно отдадутъ подъ судъ и приговорятъ къ ссылк за воровство. Что же касается до остальныхъ женщинъ, то он принялись за свои библіи и молитвенники, и занимаясь этимъ душеполезнымъ чтеніемъ, корчили самыя кислыя мины, что обыкновенно случается, когда люди исполняютъ свои благочестивыя обязанности не въ положенное время. А я съ своей стороны не имлъ даже духу открыть своего Робинзона Крузо. Я вышедъ на дворъ, и чувствуя потребность развлечь себя пріятною компаніей, поставилъ стулъ у конуры и началъ бесдовать съ собаками.
За полчаса до обда, оба джентльмена вернулись изъ Фризингалла, уговорившись съ надзирателемъ Сигревомъ, что онъ прідетъ къ вамъ на слдующій день. Они зазжали къ мистеру Мортвету, индйскому путешественнику, проживавшему въ то время вблизи отъ города. По просьб мистера Франклина, онъ очень любезно согласился служить переводчикомъ при допросахъ двухъ Индйцевъ, не знавшихъ англійскаго языка. Однако, долгій и тщательный допросъ кончился ничмъ, такъ какъ не оказалось ни малйшаго повода подозрвать фокусниковъ въ стачк съ кмъ-либо изъ нашихъ слугъ. Узнавъ о такомъ заключеніи надзирателя, мистеръ Франклинъ послалъ въ Лондонъ свою телеграфическую депешу, и на этомъ дло пока остановилось до слдующаго дня.
Объ истекшемъ дн говорить боле нечего, до сихъ поръ все еще оставалось покрыто глубокимъ мракомъ, который лишь чрезъ нсколько дней сталъ понемногу разсиваться. Какимъ образомъ это случилось и что изъ этого воспослдовало, вы сейчасъ увидите сами.

XII.

Вечеръ четверга прошелъ безъ всякихъ приключеній. Но въ пятницу утромъ мы узнали дв новости. Первая изъ нихъ шла отъ булочника, который объявилъ, что въ четвергъ посл полудня онъ встртилъ Розанну Сперманъ, пробиравшуюся подъ густымъ вуалемъ чрезъ болота въ направленіи къ Фризингаллу. Повидимому, странно было бы обознаться въ Розанн, плечо которой длало ее, бдняжку, черезчуръ замтною, но что булочникъ ошибся, это не подлежало ни малйшему сомннію, потому что Розанна, какъ вамъ извстно, пролежала весь этотъ день больная у себя на верху съ самаго полудня. Второе извстіе принесъ почталіонъ. Узжая отъ насъ подъ проливнымъ дождемъ въ день рожденія миссъ Рахили и замтивъ мн тогда, что докторская кожа непромокаема, достойный мистеръ Канди сказалъ одну изъ своихъ самыхъ неудачныхъ остротъ, потому что, несмотря на плотность своей кожи, онъ все-таки промокъ до костей, простудился и схватилъ сильную горячку. Въ письм, которое доставилъ вамъ почталіонъ, насъ извщали, что бдняга лежитъ въ бреду и продолжаетъ врать всякій вздоръ такъ же бгло и безостановочно, какъ вралъ его въ здравомъ вид. Мы вс сожалли о бдномъ маленькомъ доктор, но мистеръ Франклинъ, казалось, сожаллъ о его болзни преимущественно изъ опасенія за миссъ Рахиль. Изъ разговора его съ миледи во время завтрака можно было заключить, что если миссъ Рахиль не будетъ въ самомъ скоромъ времена успокоена насчетъ Луннаго камня, то здоровье ея потребуетъ серіозной и немедленной помощи со стороны лучшихъ медиковъ въ околотк.
Немного спустя посл завтрака пришла телеграмма отъ мистера Блека старшаго въ отвтъ на депешу сына. Онъ извщалъ насъ, что чрезъ своего пріятеля, шефа лондонской полиціи, онъ напалъ, наконецъ, на настоящаго полицейскаго сыщика, по имени приставъ Коффъ, который долженъ былъ на другой же день прибыть къ намъ изъ Лондона съ утреннимъ поздомъ.
Имя новаго полицейскаго сыщика, казалось, поразило мистера Франклина: въ бытность свою въ Лондон онъ слыхалъ отъ отцовскаго адвоката много любопытныхъ разказовъ о пристав.
— Я начинаю надяться, что скоро наступитъ конецъ нашимъ тревогамъ, сказалъ онъ, прочитавъ депешу.— Если половина того, что мн разказывали объ этомъ человк, справедливо, то въ цлой Англіи не найдти такого мистера, какъ приставъ Коффъ, для дознанія тайны!
По мр того какъ приближалось время, назначенное для прізда этого знаменитаго сыщика, мы съ каждою минутой становились все нетерпливе, и тревожне. Въ урочный часъ явился надзиратель Сигревъ, но узнавъ, что мы ждемъ пристава, немедленно заперся въ отдльную комнату, а запасшись необходимыми письменными принадлежностями, принялся составлять черновой отчетъ, котораго, по всей вроятности, отъ него должны были потребовать. Я охотно отправился бы и самъ на станцію желзной дороги, чтобы привести пристава. Но на карету и лошадей миледи не могъ разчитывать даже и знаменитый Коффъ, а кабріолетъ потребовался вечеромъ для мистера Годфрея. Мистеръ Годфрей глубоко сожаллъ о необходимости оставить свою тетушку въ такихъ непріятныхъ для нея обстоятельствахъ, и раздляя ея безпокойство, благосклонно откладывалъ свой отъздъ до послдняго позда желзной дороги, чтобъ узнать мнніе знаменитаго лондонскаго сыщика о похищеніи алмаза.
Но въ пятницу вечеромъ ему необходимо было вернуться въ городъ, чтобы въ субботу утромъ присутствовать на засданіи женскаго благотворительнаго комитета, нуждавшагося въ его совтахъ по поводу какого-то серіознаго затрудненія.
Когда наступило время для прізда пристава, я пошелъ дожидаться его у воротъ.
Въ ту минуту какъ я подходилъ къ квартир привратника, къ воротамъ подъхалъ извощичій кабріолетъ, изъ котораго вышедъ пожилой сдоватый человкъ, до такой степени худой и изможденный, что на всемъ тл его, казалось, не было на одного унца мяса. Это были кости, обтянутыя кожей и одтыя въ приличное черное платье съ блымъ галстухомъ. Лицо его было остро какъ топоръ, а кожа суха и желта какъ поблекшій осенній листъ. Его свтло-срые стальнаго цвта глаза производили странное, а вмст съ тмъ непріятное впечатлніе. Вы какъ будто читали въ нихъ, что онъ предполагалъ найдти въ васъ гораздо боле нежели нашелъ. Походка его была медленная, голосъ меланхолическій, а длинные сухощавые пальцы была загнуты крючкомъ на подобіе когтей. Его можно было принять за пастора или подрядчика погребальныхъ процессій, словомъ, за кого хотите, только не за полицейскаго чиновника. Лица, боле противоположнаго надзирателю Сигреву и мене утшительнаго для людей огорченныхъ, трудно было бы отыскать, за это я могъ поручиться.
— Не здсь ли живетъ леди Вериндеръ? спросилъ онъ.
— Точно такъ, сэръ.
— Я приставъ Коффъ.
— Не угодно ли вамъ за мной пожаловать, сэръ?
Провожая его къ дому, я сообщилъ ему о своемъ имени и положеніи въ семейств, чтобы развязать ему языкъ насчетъ дла, по которому вызывала его моя госпожа. Однако о дл-то онъ и не заикнулся. Онъ похвалилъ мстность, замтилъ, что морской воздухъ отличался весьма пріятною свжестью. А я въ это время ломалъ голову, спрашивая себя, чмъ могъ знаменитый Коффъ заслужить такую громкую репутацію. Такимъ образомъ мы дошли до дому въ настроеніи двухъ незнакомыхъ особъ, въ первый разъ въ жизни посаженныхъ на одну цпь. Спросивъ о миледи и узнавъ, что она прогуливается по оранжереямъ, мы отправилась въ нижній садъ и послали слугу предупредить ее о прізд пристава.
Покамстъ мы ждали возвращенія слуги, приставъ Коффъ бросалъ взглядъ налво, за зеленую арку, обвитую вчнозелеными растеніями, увидалъ сквозь нее нашу розовую плантацію и прямо направилъ къ ней свои шаги, между тмъ какъ на лиц его впервые отразилось нчто похожее на интересъ. Къ удивленію садовника и къ моему полному отвращенію, этотъ знаменитый полисменъ оказался настоящимъ мудрецомъ въ безполезномъ искусств разведенія розъ.
— Славное выбрали вы для нихъ мстечко, на югъ и на юго-западъ, сказалъ приставъ, качая своею сдоватою годовой, и меланхолическій голосъ его зазвучалъ удовольствіемъ.— Вотъ настоящая планировка для розовыхъ кустовъ — клумбы, расположенныя кругами, обнесенныя квадратами. Такъ, такъ, а между вами дорожки. Но для чего он изъ гравеля? Засйте ихъ лучше газовомъ, господинъ садовникъ, гравель не годится для вашихъ розъ. О, какая очаровательная группа блыхъ и красныхъ розъ! Неправда ли, какое милое сочетаніе цвтовъ? А вотъ блая мускатная роза, мистеръ Бетереджъ, наша старинная англійская роза, которою можно любоваться на-ряду съ лучшими и новйшими сортами. Охъ, ты моя миленькая! сказалъ приставъ, нжно лаская мускатную розу своими изсохшими пальцами и разговаривая съ нею какъ съ ребенкомъ.
Боле деликатнаго человка для разысканія алмаза миссъ Рахили и для открытія вора поистин нельзя было придумать!
— Вы, кажется, очень любите розы, приставъ? спросилъ я.
— У меня слишкомъ мало времени, чтобы тратить его на какія бы то ни было забавы, отвчалъ приставъ Коффъ.— Но когда случается, и у меня свободная минутка, мистеръ Бетереджъ, то я почти всегда посвящаю ее моимъ любимицамъ. Я взросъ между ними въ питомник отца моего, и если удастся, то съ ними же проведу и остатокъ дней моихъ. Да, коли угодно будетъ Богу, я думаю не нынче — завтра совсмъ отказаться отъ поимки воровъ и начать ухаживать за розами. Но дорожки въ моемъ садик будутъ непремнно зеленыя, господинъ садовникъ, сказалъ приставъ, на котораго нашъ гравель, очевидно, произвелъ самое невыгодное впечатлніе.
— А вдь, смю сказать, для человка вашей профессіи это довольно странные вкусы, сэръ, ршился я замтить.
— Если вы оглянетесь кругомъ себя (чего однако многіе не длаютъ), сказалъ приставъ Коффъ,— то вы замтите, что въ большинств случаевъ врожденныя наклонности человка бываютъ діаметрально противоположны его офиціальнымъ занятіямъ. Найдите мн дв вещи боле неподходящія другъ къ другу чмъ роза и воръ, и я постараюсь измнить свои вкусы, если только не ушло время. Я вижу, что вы употребляете дамасскую розу, господинъ садовникъ, какъ красивую подставку для боле нжныхъ и мелкихъ сортовъ. Я и самъ того же мннія. А кто эта леди, которая идетъ сюда? Вроятно, леди Вериндеръ.
Приставъ увидалъ ее прежде чмъ я или садовникъ успли замтить, несмотря на то что онъ не зналъ, а мы оба знали съ какой стороны должна была придти она, изъ чего я вывелъ заключеніе, что приставъ былъ гораздо шустре нежели это казалось съ перваго взгляда.
Появленіе новаго сыщика или дло, по которому онъ былъ вызванъ, а быть-можетъ, и то и другое вмст, повидимому, сильно смутили мою госпожу. Въ первый разъ въ жизни пришлось мн видть, что она не знала какъ начать разговоръ съ постороннимъ человкомъ. Но мистеръ Коффъ сейчасъ же вывелъ ее изъ затрудненія. Онъ спросилъ, не призывали ли до него другаго сыщика, и узнавъ, что надзиратель Сигревъ уже ведъ слдствіе и находился теперь у насъ, выразилъ желаніе прежде всего переговорить съ нимъ. Миледи направилась къ дому. Предъ тмъ чтобы послдовать за ней, приставъ обратился къ садовнику и облегчилъ свою душу послднимъ прощальнымъ замчаніемъ насчетъ гравельныхъ дорожекъ.
— Уговорите-ка миледи засять ихъ лучше газономъ, оказалъ онъ, бросая кислый взглядъ на дорожки.— Только не гравель, господинъ садовникъ, отнюдь не гравель!
Отчего надзиратель Сигревъ, будучи представленъ приставу Коффу, показался мн несравненно ниже своего дйствительнаго роста, этого я никакъ не берусь объяснить, мое дло только заявить фактъ, который бросился мн въ глаза. Оба сослуживца удалились въ отдльную комнату и долго оставались тамъ наедин, не впуская къ себ ни единаго новаго существа. Когда они вышли, г. надзиратель казался взволнованнымъ, а г. приставъ звалъ.
— Приставъ желаетъ осмотрть будуаръ миссъ Вериндеръ, сказалъ мистеръ Сигревъ, обращаясь ко мн съ величайшею торжественностью и большимъ воодушевленіемъ.— Приставу могутъ понадобиться нкоторыя указанія. Не угодно ли вамъ проводить пристава.
Слушая все это, я смотрлъ на знаменитаго Коффа, а знаменитый Коффъ въ свою очередь смотрлъ на надзирателя Сигрева своимъ спокойнымъ испытующимъ взглядомъ, который давно уже былъ мною подмченъ. Конечно, я не могъ утверждать, чтобъ онъ выжидалъ той минуты, когда его сотоварищъ явится предъ нимъ въ роли осла, но скажу, что я сильно подозрвалъ это.
Я шелъ впереди, показывая дорогу на верхъ. Приставъ осторожно обшарилъ индйскій шкафикъ, осторожно осмотрлъ будуаръ, и обращаясь частію къ надзирателю, а большею частію ко мн, предлагалъ намъ вопросы, тайная цль которыхъ казалась непонятною для насъ обоихъ. Продолжая осмотръ комнаты, онъ дошелъ наконецъ до двери спальни и остановившись предъ извстною вамъ декораціей, вопросительно ткнулъ своимъ сухощавымъ пальцемъ въ небольшое пятно подъ самою замочною скважиной, которое уже замчено было надзирателемъ Сигревомъ, въ то время какъ онъ выгонялъ изъ будуара женщинъ, столпившихся туда для показаній.
— Какая жалость! сказалъ приставъ Коффъ. — Кто сдлалъ это пятно? прибавилъ онъ, обращаясь ко мн.
Я отвчалъ, что, вроятно, въ этомъ виноваты были юпки женщинъ, которыя приходили сюда наканун для допроса.— Но надзиратель Сигревъ тотчасъ же выпроводилъ ихъ вонъ, сэръ, чтобъ он не надлали еще большаго вреда, поспшилъ я прибавить.
— Дйствительно такъ, подтвердилъ надзиратель своимъ воинственнымъ голосомъ.— Я тотчасъ же скомандовалъ имъ внизъ. Всему виной ихъ юпки, приставъ, непремнно ихъ юпки.
— А не замтили ли вы какая именно юпка надлала это? спросилъ приставъ Коффъ, продолжая разспрашивать меня, а не своего сослуживца.
— Не замтилъ, сэръ.
— Ну, такъ, вроятно, вы замтили? сказалъ онъ, обращаясь на этотъ разъ къ надзирателю.
Г. надзиратель былъ видимо застигнутъ врасплохъ, но постарался вывернуться.
— Такимъ вздоромъ не стоило обременять свою память, приставъ, сказалъ онъ,— пустяки, сущіе пустяки.
Приставъ Коффъ посмотрлъ на мистера Сигрева тмъ же самымъ взглядомъ, какомъ онъ смотрлъ на гравельныя дорожка въ нашемъ цвтник, и не покидая своего меланхолическаго тона, далъ намъ впервые почувствовать свои способности.
— На прошедшей недл, господинъ надзиратель, я производилъ одно тайное слдствіе, сказалъ онъ.— Съ одной стороны было убійство, съ другой — чернильное пятно на скатерти, появленіе котораго никто не могъ объяснить. Скажу вамъ, что съ тхъ поръ какъ я странствую по грязнйшимъ закоулкамъ этого грязнаго маленькаго міра, я еще на разу не нападалъ на то, что называютъ пустяками, а потому прежде чмъ приступить къ какимъ-либо дальнйшимъ мрамъ, намъ слдуетъ отыскать ту юпку, которая сдлала это пятно, и удостовриться, когда именно могла высохнуть эта краска.
Съ неудовольствіемъ проглотивъ эту первую пилюлю, г. надзиратель надулся и спросилъ пристава, не прикажетъ ли онъ созвать женщинъ. Приставъ Коффъ подумалъ немного, вздохнулъ и покачалъ годовой.
— Нтъ, сказалъ онъ,— мы сначала займемся краской. вопросъ о краск можно ршить въ двухъ словахъ, между тмъ какъ вопросъ о женской юпк потребуетъ гораздо боле времени. Въ которомъ часу приходили сюда вчера утромъ женщины? Въ одиннадцать часовъ, не такъ ли? Нтъ ли въ дом человка, который могъ бы ршить вамъ, суха была въ это время краска или нтъ?
— Никто не можетъ ршить этого, кром мистера Франклина Блекъ, племянника миледи, сказалъ я.
— Дома ли теперь этотъ джентльменъ?
Мистеръ Франклинъ сидлъ въ сосдней комнат, выжидая случая быть представленнымъ великому Коффу. Чрезъ минуту онъ явился въ будуар и сдлалъ слдующее показаніе:
— Эта дверь, приставъ, сказалъ онъ,— была разрисована самою миссъ Вериндеръ, подъ моимъ личнымъ наблюденіемъ и руководствомъ и съ помощью изобртеннаго мною состава, который совершенно высыхаетъ чрезъ двнадцать часовъ времени, съ какими бы красками его на смшивали.
— Не помните ли вы, сэръ, когда оконченъ былъ этотъ попорченный кусочекъ? спросилъ приставъ.
— Конечно помню, отвчалъ мистеръ Франклинъ. — Это было послднее недорисованное мсто. Намъ нужно было кончить его въ прошедшую середу и я собственноручно дорисовалъ его въ тотъ же день около трехъ часовъ пополудни.
— Сегодня пятница, сказалъ приставъ Коффъ, обращаясь къ надзирателю Сигреву.— Вернемтесь назадъ и будемъ считать съ самаго начала, сэръ. Въ три часа поподудни, въ среду, это мсто было дорисовано. Составъ долженъ былъ высохнуть чрезъ двнадцать часовъ, слдовательно къ тремъ часамъ утра въ четвергъ краска была совершенно суха. Въ одиннадцать часовъ вы призвала сюда женщинъ для снятія показаній. Вычтите изъ одиннадцати три, останется восемь. Слдовательно, господинъ надзиратель, краска высохла за восемь часовъ до того времена, когда вы обвинила женскія юпки въ причиненіи этого пятна.
Это былъ второй жестокій ударъ для мистера Сигрева! Не заподозри онъ бдную Пенелопу, мн кажется, я пожаллъ бы его.
Когда вопросъ о краск былъ поршенъ, приставъ Коффъ потерялъ послднее уваженіе къ своему сотоварищу и сталъ преимущественно обращаться къ мистеру Франклину, какъ къ боле дльному и смышленому изъ своихъ помощниковъ.
— Вы превосходно подыскали намъ ключъ къ разгадк этой тайны, сэръ, оказалъ приставъ.
Но въ ту самую минуту какъ онъ произносилъ эти слова, дверь спальни отворилась, и миссъ Рахиль внезапно вошла въ будуаръ.
Она прямо обратилась къ приставу, какъ будто не считая его за незнакомаго человка.
— Не вы ли сказали сейчасъ, спросила она, указывая на мистера Франклина,— что онъ подыскалъ вамъ ключъ къ разгадк тайны?
— Это миссъ Вериндеръ, прошепталъ я на ухо приставу.
— Очень можетъ быть, миссъ, отвчалъ приставъ, пытливо устремляя свои стальные глаза на лицо моей молодой госпожи,— очень можетъ быть, что этотъ джентльменъ дйствительно навелъ насъ на ‘настоящій слдъ’.
Она повернула голову и попыталась взглянутъ на мистера Франклина. Я говорю: попыталась, потому что прежде чмъ глаза ихъ встртились, она уже смотрла въ другую сторону. Въ ум ея, казалось, происходила какая-то странная борьба. Она сначала покраснла, потомъ поблднла, и вмст съ блдностію на лиц ея появилось выраженіе, которое заставало меня вздрогнуть.
— Отвтивъ на вашъ вопросъ, миссъ, оказалъ приставъ Коффъ,— я беру на себя смлость, въ свою очередь, просить у васъ нкоторыхъ объясненій. На этой разрисованной двери есть пятно. Не можете ли вы сказать мн, когда или кмъ оно было сдлано?
Не обративъ ниы малйшаго вниманія на его слова, какъ будто бы онъ и не говорилъ ихъ, миссъ Рахиль возобновила свои вопросы.
— Вы новый сыщикъ? спросила она.
— Я приставъ Коффъ, миссъ, изъ слдственной полиціи.
— Примете ли вы совтъ молодой двушка?
— Очень радъ буду его выслушать, миссъ.
— Итакъ, исполняйте вашу обязанность сами и не позволяйте мистеру Франклину Блеку помогать вамъ.
Она сказала это съ такимъ дикимъ озлобленіемъ, съ такимъ необъяснимымъ взрывомъ негодованія противъ мистера Франклина, что мн въ первый разъ въ жизни сдлалось стыдно за миссъ Рахиль, несмотря на то что я любилъ и уважалъ ее не мене самой миледи.
Приставъ Коффъ не опускалъ съ вся своихъ неподвижныхъ срыхъ глазъ.
— Благодарю васъ, миссъ, отвчалъ онъ. — Но не знаете ли вы чего-нибудь о пятн? Быть-можетъ, вы сами сдлали его какъ-нибудь случайно?
— О пятн мн ровно ничего не извстно, отвчала миссъ Рахиль, а съ этими словами опять ушла въ свою спальню и заперлась на ключъ. На этотъ разъ и я услыхалъ, подобно Певелоп, какъ она начала плакать, оставшись одна. Не смя взглянуть на пристава, я взглянулъ на мистера Франклина, который стоялъ ко мн поближе. Онъ казался еще боле огорченнымъ нежели я.
— Теперь вы видите, оказалъ онъ мн,— что я имлъ причину о ней безпокоиться.
— Миссъ Вериндеръ немножко взволнована вслдствіе потери своего алмаза, замтилъ приставъ,— да и весьма естественно, весьма естественно! Лишиться такой драгоцнности!
Т же самыя слова, въ которыхъ я старался наканун извинить ее предъ надзирателемъ Сигревомъ, повторялъ теперь совершенно посторонній намъ человкъ, который не могъ принимать въ миссъ Рахили такое живое участіе, какое принималъ въ ней я! Холодная дрожь пробжала по моему тлу, хотя я и не могъ дать себ отчета въ этомъ чувств. Но теперь я сознаю совершенно ясно, что въ ум моемъ впервые промелькнуло тогда подозрніе о томъ новомъ и ужасномъ свт, въ какомъ должно было представиться это дло приставу Коффъ, единственно вслдствіе словъ и поведенія миссъ Рахили во время ихъ перваго свиданія.
— Языкъ молодой двушки пользуется самыми обширными привилегіями, сэръ, замтилъ приставъ мистеру Франклину. — Забудемъ это и перейдемъ прямо къ длу. Благодаря вамъ, мы узнали теперь, когда высохла краска. Затмъ намъ остается еще узнать, кто и когда видлъ въ послдній разъ эту дверь безъ пятна. У васъ, по крайней мр, есть голова на плечахъ, сэръ, и вы, конечно, меня понимаете.
Мистеръ Франклинъ съ усиліемъ отвлекъ свои мысли отъ миссъ Рахили, чтобы сосредоточить ихъ на предлагаемомъ ему вопрос.
— Мн кажется, я понимаю васъ, сказалъ онъ приставу.— Ограничивая время, мы ограничиваемъ рамку для нашихъ изслдованій и тмъ облегчаемъ ихъ.
— Именно такъ, сэръ, отвчалъ приставъ. — Теперь позвольте васъ спросить, обратили ли вы вниманіе на вашу работу въ среду вечеромъ, когда дверь была уже дорисована?
Мистеръ Франклинъ отрицательно покачалъ головой.
— Наврное не упомню, сказалъ онъ.
— А вы? обратился ко мн приставъ.
— И я также не могу отвчать положительно, сэръ.
— Кто же послдній входилъ въ эту комнату въ среду вечеромъ?
— Вроятно, миссъ Рахиль, сэръ.
— А можетъ-быть и ваша дочь, Бетереджъ, перебилъ меня мистеръ Франклинъ, и обратившись къ приставу, онъ объяснилъ ему, что дочь моя была горничною миссъ Вериндеръ.
— Попросите сюда вашу дочь, мистеръ Бетереджъ. Впрочемъ, нтъ, постойте! сказалъ приставъ, отводя меня къ окну, чтобы насъ не могли слышать. — Вотъ этотъ господинъ, продолжилъ онъ шепотомъ, указывая на надзирателя,— представалъ мн сейчасъ довольно подробный отчетъ о произведенномъ имъ въ вашемъ дом слдствіи. Между прочимъ онъ самъ сознался, что возстановилъ противъ себя всю прислугу, ну, а я считаю необходимымъ помириться съ ней. Кланяйтесь имъ отъ меня, и скажите вашей дочери, равно какъ и остальнымъ женщинамъ, что, вопервыхъ, я не имю еще на малйшаго повода думать, чтобъ алмазъ былъ кмъ-либо похищенъ, мн извстно только, что онъ исчезъ, а вовторыхъ, что если я желаю говорить съ ними, то это единственно въ надежд получать нкоторые совты и указанія для достиженія вполн успшныхъ результатовъ въ нашихъ поискахъ.
Зная, какое ужасное впечатлніе произвелъ на нашихъ женщинъ секвестръ, наложенный надзирателемъ Сигревомъ на ихъ комнаты и имущества, я ловко подслужился приставу, подавъ ему слдующую мысль:
— Не разршите ли вы мн вмст съ поклономъ передать нашимъ женщинамъ еще одну вещь, приставъ? спросилъ я: — а именно, что вы позволяете имъ сновать внизъ и вверхъ по лстницамъ и свободно заглядывать въ ихъ спальни, когда бы имъ ни вздумалось.
— Разршаю и позволяю, отвчалъ приставъ.
— Это непремнно смягчитъ ихъ, сэръ, замтилъ я,— начиная съ кухарки и до судомойки.
— Такъ ступайте же, мистеръ Бетереджъ, и длайте ваше дло.
Порученіе пристава было исполнено въ пять минутъ. Но когда я объявилъ женщинамъ о снятіи секвестра съ ихъ имущества и спаленъ, то мн пришлось употребить весь свой начальническій авторитетъ, чтобъ удержать эту ватагу отъ попытки взлетть на верхъ вслдъ за Пенелопой и явиться предъ приставомъ Коффомъ въ роли добровольныхъ свидтельницъ.
Пенелопа, повидимому, понравилась приставу. Онъ оживился немного, увидавъ ее, а на лиц его появилось то же самое выраженіе, какъ въ цвтник, когда онъ любовался блою мускатною розой. Вотъ вамъ показанія моей дочери на допросъ сержанта. Мн кажется, что она отвчала весьма разумно и мило, вдь недаромъ же она мое дтище! Въ меня, вся въ меня,— материнскаго, благодаря Бога, ничего нтъ!
По словамъ Пенелопы, она съ большомъ интересомъ сдлала за разрисовкой двери, помогая своей госпож и мистеру Франклину мшать краски. Мсто подъ замочною скважиной какъ нельзя лучше врзалось у нея въ памяти, потому что оно было дорисовано послднее, нсколько часовъ спустя она видла его не запачканнымъ и въ полночь также оставила его безъ малйшей порчи. Уходя изъ спальни своей молодой госпожи, и желая ей спокойной ночи, она слышала какъ часы въ будуар пробили двнадцать, въ это время рука ея опиралась на ручку двери, но зная, что краска была еще не совсмъ суха, такъ какъ сама же она помогала составлять ее, Пенелопа приняла всевозможныя предосторожности, чтобы не задть платьемъ двери, она готова была побожиться, что подобрала вокругъ себя юпку, и что въ то время никакого пятна на двери не было, однако не ручалась, что выходя, не задла ее какъ-нибудь случайно, она хорошо помнила какое платье было на ней въ этотъ день, потому что это былъ подарокъ миссъ Рахили, да и отецъ ея, вроятно, помнитъ его и можетъ подтвердить ея слова. Отецъ дйствительно помнилъ, и подтвердилъ, и принесъ платье, платье было имъ признано, и юпка изслдована со всхъ сторонъ, что доставило не мало хлопотъ слдователямъ по обширности ея размровъ, но пятна отъ краски не оказалось нигд. Конецъ допросу Пенелопы — показанія ея найдены разумными и убдительными. Подписалъ Габріель Бетереджъ. Затмъ сержантъ обратился ко мн съ вопросомъ, нтъ ли у васъ въ дом большихъ собакъ, которыя могли какъ-нибудь пробраться въ будуаръ и размазать краску концомъ хвоста. Услыхавъ отъ меня, что ничего подобнаго не могло случиться, онъ потребовалъ увеличительное стекло и завелъ его на испорченное мсто. Но краска не сохранила вы малйшаго отпечатка человческой кожи, какъ это обыкновенно бываетъ отъ прикосновенія руки. Напротивъ, все доказывало, что пятно произошло отъ легкаго и случайнаго прикосновенія чьей-либо одежды. Судя по показаніямъ Пенелопы и мистера Франклина, въ комнату, вроятно, входила какая-нибудь таинственная личность, которая, и учинила вышеупомянутое поврежденіе въ четвергъ между двнадцатью часами ночи и тремя часами утра. Дошедъ до такого результата, приставъ Коффъ вспомнилъ наконецъ о существованіи надзирателя Сигрева, а въ назиданіе своему сослуживцу сдлалъ слдующій краткій выводъ изъ наведеннаго имъ слдствія:
— Эта пустяки, господинъ надзиратель, сказалъ приставъ, указывая на запачканное мсто,— пріобрли весьма большое значеніе съ тхъ поръ, какъ вы обошли ихъ вашимъ вниманіемъ. При настоящей постановк дла, это пятно возбуждаетъ три вопроса, требующіе немедленнаго разршенія. Вопервыхъ, нтъ ли въ дом одежды, носящей слды краски, вовторыхъ, если таковая окажется, то кому принадлежатъ они. Втретьихъ, какъ объяснитъ это лицо свое появленіе въ будуар и причиненное имъ на двери пятно между двнадцатью часами ночи и тремя часами утра. Если лицо это не дастъ удовлетворительнаго отвта, то похититель алмаза почти найденъ. дальнйшія розысканія по этому длу я, съ вашего позволенія, принимаю на себя, а васъ не стану доле отвлекать отъ вашихъ городскихъ занятіи. Но вы привезли, какъ я вижу, одного изъ вашихъ помощниковъ. Оставьте его мн на всякій случай и затмъ позвольте пожелать вамъ добраго утра.
Надзиратель Сигревъ питалъ глубокое уваженіе къ приставу, но самого себя онъ уважалъ еще боле. Уходя изъ комнаты, онъ напрягъ вс свои умственныя способности, чтобъ отразить ударъ Коффа столь же ловкимъ и мткимъ ударомъ.
— До сей минуты я не высказывалъ никакого мннія, началъ господинъ надзиратель своимъ воинственнымъ голосомъ, не обличавшимъ ни смущенія, ни колебанія.— Но теперь, передавая это дло въ ваши руки, я ршаюсь замтить вамъ, приставъ, что изъ мухи весьма легко сдлать слона. Прощайте.
— А я окажу вамъ на это, отвчалъ Коффъ,— что есть люди, которые и вовсе не замтятъ мухи, потому что слишкомъ высоко задираютъ голову.
Отплативъ своему сотоварищу этимъ комплиментомъ, приставъ повернулся на каблукахъ и отошелъ къ окну.
Мы стояли съ мистеромъ Франклиномъ и ждали, что будетъ дальше. Приставъ смотрлъ въ окно, засунувъ руки въ карманы, и тихо насвистывая мотивъ ‘послдняя лтняя роза’. Въ послдствіи, при боле короткомъ знакомств, я замтилъ, что всякій разъ какъ мозгъ его удвоивалъ свою дятельность, отыскивая путь къ какой-нибудь тайной цли, приставъ измнялъ себ только этимъ легкимъ свистомъ, при чемъ ‘послдняя лтняя роза’ всегда оказывала на него самое ободрительное и возбуждающее дйствіе. Вроятно, мотивъ этотъ гармонировалъ съ его душой, напоминая ему о любимыхъ цвтахъ, но такъ какъ онъ его насвистывалъ, трудно было вообразить себ что-нибудь печальне и заунывне.
Чрезъ минуту приставъ отвернулся отъ окна, дошелъ до середины комнаты и остановившись въ глубокомъ раздумьи, устремилъ глаза на дверь спальни миссъ Рахили. Немного погодя онъ опомнился, кивнулъ головой, какъ бы говоря себ: ‘этого будетъ достаточно!’ Потомъ обратился ко мн съ просьбой передать миледя, что онъ былъ бы весьма признателенъ миледи, еслибъ она удлила ему десять минутъ времени для переговоровъ.
Въ ту минуту какъ я выходилъ изъ комнаты съ этимъ порученіемъ, мистеръ Франклинъ предложилъ приставу одинъ вопросъ, и любопытство заставило меня пріостановиться немного на порог, чтобъ услышать отвтъ послдняго.
— Не догадываетесь ли вы наконецъ, кто похитилъ алмазъ? спросилъ мистеръ Франклинъ.
— Алмаза никто не похитилъ, отвчалъ приставъ Коффъ.
Такой странный взглядъ на дло до того поразилъ васъ обоихъ, что мы оба просили его объясниться.
— Погодите немного, сказалъ приставъ,— еще не вс кусочки этой путаницы подобраны.

XIII.

Я нашелъ миледи въ ея кабинет. Она показалась мн испуганною и недовольною, услыхавъ, что приставъ Коффъ желаетъ говорить съ ней.
— Дйствительно ли это нужно? спросила она.— Не можете ли вы замнить меня, Габріель?
Я до такой степени пораженъ былъ ея словами, что на лиц моемъ, вроятно, отразилось полное недоумніе, но миледи тотчасъ же соблаговолила объясниться.
— Боюсь, не разстроены ли у меня нервы? сказала она.— Сама не знаю, почему этотъ лондонскій сыщикъ внушаетъ мн такое отвращеніе. Я предчувствую, что онъ внесетъ въ вашъ домъ одни огорченія, и тревога. Конечно, это очень глупо съ моей стороны и вовсе на меня не похоже, а между тмъ это такъ.
Я ршительно не зналъ что отвчать ей. Чмъ ближе я знакомился съ приставомъ Коффомъ, тмъ боле онъ мн нравился. Впрочемъ, благодаря этому призванію и своему твердому характеру, о которомъ вамъ уже извстно, читатель, миледи скоро овладла собою.
— Ужь если мн необходимо его видть, сказала она,— то я ршаюсь на это, только не требуйте отъ меня, чтобъ я приняла его наедин. Пусть онъ придетъ сюда, Габріель, но и вы оставайтесь здсь до тхъ поръ пока онъ не уйдетъ.
Съ самаго двичества моей госпожи это былъ, сколько я могъ припомнить, ея первый припадокъ мигрени. Я вернулся въ ‘будуаръ’. Мистера Франклина тамъ уже не было. Онъ ушелъ въ садъ, чтобы пройдтись немного съ мистеромъ Годфреемъ, передъ его отъздомъ въ Лондонъ. А мы съ приставомъ Коффомъ тотчасъ же отправилась въ комнату моей госпожи.
Увряю васъ, что миледи поблднла, увидавъ его! Однако она превозмогла себя, и спросила пристава, не будетъ ли онъ противиться моему присутствію въ комнат. По доброт своей она не забыла даже прибавить, что смотрла на меня не только какъ на стараго слугу своего дома, но и какъ на довренное лицо, съ которымъ считала полезнымъ совтоваться во всхъ длахъ, касавшихся дома. Приставъ вжливо отвчалъ ей, что собираясь говорить о прислуг вообще, и уже имя доказательство той пользы, которую можетъ принести ему въ этомъ отношеніи моя опытность, онъ будетъ смотрть на мое присутствіе въ комнат какъ на личное для себя одолженіе. миледи знакомъ предложила намъ два стула, и мы немедленно приступили къ совщанію.
— Мое личное мнніе о дл уже составлено, сказалъ приставъ Коффъ,— но съ позволенія миледи, я намренъ умолчать о немъ до поры до времена. Въ настоящую же минуту на мн лежитъ обязанность передать вамъ, къ какому результату провелъ меня осмотръ будуара миссъ Вериндеръ, и къ какимъ мрамъ считаю я необходимымъ приступить теперь съ вашего разршенія.
Затмъ онъ разказалъ ей объ изслдованіи пятна на разрисованной двери, о выведенныхъ имъ изъ этого заключеніяхъ, и повторилъ почти то же, что онъ говорилъ надзирателю Сигревъ, только въ боле почтительныхъ выраженіяхъ. ‘Первый фактъ, не подлежащій сомннію, это пропажа алмаза изъ шкафика’, въ заключеніе сказалъ приставъ: ‘почти столько же вроятенъ и другой фактъ, что слды пятна, сдланнаго на двери, должны были остаться на одежд кого-либо изъ живущихъ въ дом. Прежде нежели идти впередъ мы должны разыскать эту одежду.’
— Отъ этого открытія, замтила моя госпожа,— вроятно, будетъ зависть и открытіе вора?
— Извините, миледи, я не говорю, что алмазъ украденъ. Я утверждаю только, что алмазъ пропалъ. Открытіе испачканнаго платья можетъ только указать вамъ путь къ разысканію его.
Миледи взглянула на меня.
— Понимаете ли вы это? спросила она.
— Вроятно, приставъ Коффъ понимаетъ это, миледи, отвчалъ я.
— Какимъ же путемъ предполагаете вы разыскивать испачканное платье? спросила моя госпожа, еще разъ обращаясь къ приставу.— Мн совстно сказать, что комнаты и сундуки моихъ добрыхъ старыхъ слугъ уже были обысканы первымъ слдователемъ, и потому я не могу и не хочу вторично подвергать ихъ подобному оскорбленію!
Вотъ это была госпожа, вотъ это была женщина, единственная, быть-можетъ, изъ десяти тысячъ!
— Объ этомъ я, и хотлъ поговорить съ вами, сударыня, сказалъ приставъ.— Прежній слдователь тмъ и испортилъ все дло, что не сумлъ скрыть отъ слугъ своего подозрнія противъ нихъ. Еслибъ я вздумалъ поступитъ по его примру, то нтъ сомннія, что вс они, и преимущественно женщины, старались бы всячески препятствовать слдствію. А между тмъ, ихъ сундуки непремнно должны быть обысканы, по той простой причин, что первый обыскъ имлъ цлію найдти алмазъ, тогда какъ второй будетъ клониться къ тому, чтобъ отыскать испачканное платье. Я совершенно согласенъ съ вами, миледи, что слдуетъ пощадить самолюбіе слугъ, но вмст съ тмъ я убжденъ и въ томъ, что необходимо осмотрть ихъ платья.
Признаюсь, было отъ чего стать въ тупикъ! Даже и миледи высказала это, только, разумется, въ боле изящныхъ выраженіяхъ.
— Я уже составилъ планъ, который долженъ устранить это затрудненіе, сказалъ приставъ Коффъ.— Если вамъ угодно будетъ на него согласиться. Я предлагаю прямо и откровенно объясниться съ слугами.
— Но женщины тотчасъ же сочтутъ себя заподозрнными, перебилъ я.
— Женщины этого не сдлаютъ, мистеръ Бетереджъ, отвчалъ сержантъ,— если только я предупрежу ихъ, что намренъ осмотрть, начиная съ гардероба миледи, вещи всхъ лицъ, ночевавшихъ здсь въ прошлый вторникъ. Это, конечно, пустая формальность, прибавилъ онъ, искоса поглядывая на мою госпожу,— но слуги подчинятся ей охотно, если ихъ уравняютъ съ господами, а вмсто того чтобы препятствовать обыску, они сочтутъ за честь ему содйствовать.
Я тотчасъ же уразумлъ истину его словъ, даже и миледи, оправившись отъ изумленія, поняла, что онъ былъ правъ.
— Такъ вы убждены, что осмотръ необходимъ? оказала она.
— Я не вижу, миледи, кратчайшаго пути для достиженія нашихъ цлей.
Госпожа моя встала, чтобы позвонить свою горничную.
— Прежде чмъ говорить съ прислугой, вы получите ключи отъ моего собственнаго гардероба, оказала она.
— Не лучше ли намъ прежде удостовриться, что остальные леди и джентльмены, живущіе въ дом, согласны на мое предложеніе? неожиданно перебилъ ее приставъ.
— Но, кром меня, единственная леди въ этомъ дом миссъ Вериндеръ, отвчала моя госпожа съ видомъ величайшаго удивленія,— а единственные джентльмены племянники мои: мистеръ Блекъ и мистеръ Абльвайтъ. Ни отъ кого изъ трехъ нельзя ожидать отказа.
Тутъ я напомнилъ миледи, что мистеръ Годфрей узжаетъ. Но не усплъ и промолвить это, какъ самъ онъ постучался въ дверь и вошелъ проститься съ моею госпожой вмст съ мистеромъ Франклиномъ, которыя халъ проводить его до станціи желзной дороги. Миледи объяснила ему возникшее затрудненіе, и мистеръ Годфрей мигомъ удалилъ его. Онъ крикнулъ въ окно Самуилу, чтобы внесли на верхъ его чемоданъ, и собственноручно передалъ свои ключа приставу.
— Багажъ мой можно переслать въ Лондонъ по окончаніи розыска, сказалъ онъ.
Принимая ключи отъ мистера Годфрея, приставъ счелъ за нужное извиниться предъ нимъ.
— Весьма сожалю, сэръ, сказалъ онъ,— что я принужденъ безпокоить васъ изъ-за пустой формальности, но примръ господъ благотворно подйствуетъ на прислугу, примиривъ ее съ обыскомъ.
Трогательно простившись съ миледи, мистеръ Годфрей просилъ ее передать его прощальное привтствіе миссъ Рахили. Судя по его словамъ, онъ какъ будто не врилъ въ возможность положительнаго отказа со стороны своей кузины и, повидимому, готовъ былъ возобновить ей свое предложеніе при первомъ удобномъ случа. Выходя изъ комнаты, вслдъ за своимъ двоюроднымъ братомъ, мистеръ Франклинъ объявилъ приставу, что вс его вещи готовы для обыска, такъ какъ онъ не иметъ обыкновенія держать ихъ подъ замкомъ, за что приставъ поспшилъ принести ему свою глубочайшую признательность. Стало-быть, миледи, мистеръ Годфрей и мистеръ Франклинъ съ полною готовностію отозвалась на предложеніе слдователя. Теперь оставалось только получить согласіе миссъ Рахили, а затмъ, созвавъ прислугу, приступить къ розыску испачканной одежды.
Необъяснимое отвращеніе миледи къ приставу сдлало это совщаніе почти невыносимымъ для нея, когда я и приставъ опять остались съ ней наедин.
— Если я пришлю вамъ сейчасъ ключи миссъ Вериндеръ, сказала миледи,— то вы, надюсь, не потребуете отъ меня ничего боле въ настоящую минуту.
— Извините, миледи, отвчалъ приставъ Коффъ,— прежде чмъ приступить къ обыску, я желалъ бы, съ вашего позволенія, просмотрть книгу для записки блья. Легко можетъ статься, что пятно осталось на какой-нибудь полотняной вещи. Въ случа, если осмотръ гардеробовъ не приведетъ насъ къ желаемому результату, то необходимо будетъ приступить къ переборк не только блья, оставшагося въ дом, но и отданнаго въ стирку. Если по счету окажется, что недостаетъ какой-нибудь штуки блья, то можно будетъ смло предположить, что на ней-то и сдлано было пятно, вслдствіе чего владлецъ означенной вещи, вроятно, съ умысломъ уничтожилъ ее вчера или нынче. Когда женщины приходили сюда въ четвергъ утромъ для допроса, надзиратель Сигревъ обратилъ ихъ вниманіе на попорченную дверь, ‘и я боюсь, мистеръ Бетереджъ’, прибавилъ приставъ, обращаясь ко мн,— ‘чтобъ это не оказалось въ послдствіи одною изъ грубйшихъ ошибокъ надзирателя Сигрева’.
Миледи приказала мн позвонить и распорядиться насчетъ бльевой книги. Она медлила уходить изъ комнаты, въ ожиданіи новыхъ требованій со стороны пристава посл просмотра книги.
Бльевую книгу внесла Розанна Сперманъ. Она явилась въ это утро къ завтраку, блдная и печальная, хотя уже на столько оправившаяся отъ нездоровья, что могла исполнять свои обязанности. При вход ея въ комнату приставъ Коффъ пристально посмотрлъ ей въ лицо, а когда она повернулась спиной, чтобы выйдти вонъ, глаза его пытливо устремились на ея искривленное плечо.
— Вы ничего боле не имете сказать мн? спросила миледи, желая какъ можно скоре отдлаться отъ пристава.
Великій Коффъ открылъ бльевую книгу, въ полминуты ознакомился съ ея содержаніемъ и снова закрылъ ее.
— Осмлюсь обезпокоить миледи еще однимъ послднимъ вопросомъ, сказалъ онъ. — Столько ли времени находится у васъ эта молодая женщина, приносившая сейчасъ книгу, сколько и остальные ваши слуги, или мене?
— Къ чему этотъ вопросъ? сказала миледи.
— Въ послдній разъ какъ я ее видлъ, она содержалась въ тюрьм за воровство, отвчалъ приставъ.
Что оставалось намъ длать посл этого, какъ не открыть ему всю правду. При этомъ госпожа ваша постаралась обратить особенное вниманіе пристава на похвальное поведеніе Розанны въ ея дом и за хорошее мнніе, высказанное о ней надзирательницей исправительной тюрьмы.
— Надюсь, вы не подозрваете ея въ похищеніи алмаза? съ участіемъ спросила миледи въ заключеніе.
— Я уже имлъ честь вамъ докладывать, что до сей минуты еще не заподозрилъ въ воровств никого изъ живущихъ въ дом.
Посл такого отвта миледи встала и отправилась наверхъ за ключами миссъ Рахили. Приставъ, опередивъ меня, поспшилъ отворить ей дверь съ низкимъ поклономъ. Но она вздрогнула, проходя мимо его.
Оставшись вдвоемъ, мы долго и напрасно ожидала ключей. Приставъ Коффъ не высказалъ мн по этому поводу никакого замчанія, а повернувъ свое задумчивое лицо къ окну и засунувъ свои сухощавыя руки въ карманы, печально насвистывалъ себ подъ носъ ‘Послднюю лтнюю розу’.
Наконецъ взошелъ Самуилъ, но вмсто ключей онъ подалъ мн записку. Чувствуя на себ пристальный, угрюмый взглядъ пристава, я долго и неловко надвалъ свои очки. На бумажк написано было карандашомъ не боле двухъ-трехъ строчекъ, въ которыхъ госпожа моя увдомляла меня, что миссъ Рахиль положительно не согласилась на обыскъ своего гардероба, когда же ее спросила о причин такого отказа, то она сначала разрыдалась, а потомъ отвчала: ‘не хочу, оттого что не хочу. Если употребятъ силу, я вынуждена буду уступить ей, а кром этого ничто не заставитъ меня повиноваться.’
Я понималъ вполн, какъ непріятно было бы миледи лично передать приставу Коффу подобный отвтъ своей дочери. Будь мн еще къ лицу милая юношеская застнчивость, я, по всей вроятности, и самъ покраснлъ бы отъ одной мысли, что долженъ посмотрть ему въ лицо.
— Какія новости о ключахъ миссъ Вериндеръ? спросилъ приставъ.
— Барышня не соглашается на обыскъ своего гардероба, отвчалъ я.
— А! воскликнулъ приставъ.
Голосъ его не былъ у него въ такомъ безусловномъ повиновеніи какъ лицо, и восклицаніе его сдлано было тономъ человка, услыхавшаго то, чего онъ вполн ожидалъ.
Самъ не умю сказать почему, но только онъ и напугалъ, и разбсилъ меня этимъ восклицаніемъ.
— Придется, кажется, отмнить обыскъ гардеробовъ? спросилъ я.
— Конечно придется, отвчалъ приставъ,— если ваша барышня не хочетъ подчиниться ему наравн съ прочими. Слдуетъ осмотрть или вс гардеробы, или ни одного. Отправьте-ка съ первымъ же поздомъ чемоданъ мистера Абльвайта въ Лондонъ, и вмст съ моею благодарностью, возвратите бльевую книгу той молодой женщин, которая приносила ее сюда.
Затмъ, положивъ книгу на столъ, онъ вынулъ свой перочинный ножичекъ и принялся подчищать себ ногти.
— Вы, кажется, не обманулись въ вашихъ ожиданіяхъ? спросилъ я.
— Нтъ, я не совсмъ обманулся въ моихъ ожиданіяхъ, отвчалъ приставъ Коффъ.
Я попытался вызвать его на объясненіе.
— Почему бы это миссъ Рахили препятствовать вашимъ розыскамъ? спросилъ я. — Не лучше ли бы ей, ради своихъ собственныхъ интересовъ, дйствовать заодно съ вами?
— Обождите маленько, мистеръ Бетереджъ, обождите маленько, отвчалъ онъ.
Человкъ боле дальновидный нежели я, или мене преданный миссъ Рахили, пожалуй, отгадалъ бы его тайную мысль. Я готовъ теперь думать, что и миледи чувствовала къ нему такое отвращеніе единственно потому, что она провидла его тайныя цли ‘яко зерцаломъ въ гаданіи’, какъ говоритъ Библія. Одно знаю, что я съ своей стороны не понималъ ровно ничего.
— Что же мы будемъ длать теперь? спросилъ я.
Приставъ Коффъ дочистилъ свой ноготь, осмотрлъ его съ грустнымъ участіемъ и наконецъ закрылъ ножичекъ.
— Пойдемте-ка въ садъ, сказалъ онъ,— и полюбуемся розами.

XIV.

Кратчайшій путь въ садъ изъ кабинета миледи былъ чрезъ извстные уже читателю кусты. Для боле удобнаго разъясненія послдующихъ обстоятельствъ нужно прибавить, что дорожка, пролегавшая черезъ эти кусты, была любимымъ мстомъ прогулки мистера Франклина. Когда случалось ему уходить изъ дому и его нигд нельзя было найдти, мы обыкновенно начинали искать его въ кустахъ. Нечего длать, приходится сознаться предъ вами, читатель, что я преупрямый старикашка. Чмъ упорне старался приставъ Коффъ скрыть отъ меня свои мысли, тмъ боле я настаивалъ, чтобъ ихъ вывдать. Когда мы повернули въ кусты, я попробовалъ попытать его еще однимъ способомъ.
— Будь я на вашемъ мст, приставъ, оказалъ я,— то при настоящихъ обстоятельствахъ я совершенно сталъ бы въ тупикъ.
— Будь вы на моемъ мст, отвчалъ приставъ,— вы составили бы себ извстное мнніе, и именно вслдствіе настоящихъ обстоятельствъ совершенно убдились бы въ точности и безошибочности нашихъ первоначальныхъ предположеніи. До моихъ мыслей, мистеръ Бетереджъ, вамъ покамстъ нтъ никакого дла. Я привелъ васъ не затмъ, чтобы вы подкапывались подъ меня, какъ барсукъ, а затмъ чтобъ отъ васъ же получить кое-какія свднія. Конечно, вы могли бы сообщить мн ихъ и въ комнат, но двери и уши обладаютъ необъяснимою силой взаимнаго притяженія, а потому людямъ моей профессіи не мшаетъ почаще пользоваться свжимъ воздухомъ.
Ну, была ли какая-нибудь возможность провести этого человка? Длать нечего, я уступилъ и съ величайшимъ терпніемъ сталъ ожидать что будетъ дальше.
— Не стану вникать въ побужденія вашей барышни, продолжилъ приставъ,— хотя не могу не пожалть о томъ, что она отказывается содйствовать мн и затрудняетъ такимъ образомъ производство слдствія. Что жь, мы и безъ нея постараемся разршать какъ-нибудь тайну пятна, отъ которой,— даю какъ слово — одинъ шагъ до открытія вора. Гардеробовъ я обыскивать не буду, но за то я намренъ порыться въ мысляхъ и поступкахъ вашихъ слугъ, поговоривъ съ ними наедин. Однако прежде чмъ приступить къ этому разговору, мн необходимо предложить вамъ еще нсколько вопросовъ. Вы человкъ наблюдательный, мистеръ Бетереджъ, скажите же мн, не замтили ли вы какихъ-нибудь рзкихъ странностей въ комъ-либо изъ слугъ (кром естественнаго въ этомъ случа переполоха и тревоги), когда оказалось, что алмазъ похищенъ? Не поссорились ли они между собой? Не вспылилъ ли кто-нибудь изъ нихъ случайно, или не заболлъ ли кто невзначай?
Мн тотчасъ же пришла въ голову вчерашняя болзнь Розанны Сперманъ, но едва хотлъ я отвчать приставу, какъ взоръ его быстро устремился въ бокъ по направленію кустовъ, а изъ груди вылетло тихое восклицаніе: ‘вотъ теб на!’
— Что съ вами? спросилъ я.
— Да опять ревматизмъ въ спин,— громко отвчалъ приставъ, какъ бы съ намреніемъ возвысивъ голосъ для какого-то третьяго, невидимаго слушателя.— Врно погода скоро перемнится.
Чрезъ нсколько шаговъ мы достигли до угла дома, и круто повернувъ направо, вошли на террасу, а оттуда по главнымъ ступенямъ спустились въ садъ. Тутъ приставъ Коффъ остановился на открытокъ мст, со всхъ сторонъ доступномъ зрнію.
— Да! такъ я опять возвращаюсь къ этой молодой женщин, Розанн Сперманъ. Съ такою непривлекательною наружностью, какъ у нея, врядъ ли можно имть любовника, не такъ ли? Однако, въ интересахъ самой бдняжки, я желалъ бы удостовриться, не запаслась ли и она вздыхателемъ, по примру своихъ подругъ?
Къ чему, я васъ спрашиваю, клонились вс эти вопросы въ данныхъ обстоятельствахъ? Но вмсто отвта, я только пристально смотрлъ ему въ лицо.
— Проходя сейчасъ мимо кустовъ, сказалъ приставъ,— я замтилъ въ нихъ Розанну Сперманъ.
— Не въ то ли время вы ее замтила, сэръ, когда сказали: ‘вотъ теб на’?
— Именно тогда. Если тутъ замшавъ любовникъ, то нтъ ничего удивительнаго, что она пряталась, если же любовника нтъ, то при настоящемъ положеніи длъ подобное укрывательство становится въ высшей степени подозрительнымъ, а я, съ прискорбіемъ, долженъ буду дйствовать въ силу этихъ подозрній.
Скажите мн ради самаго Бога, что могъ я отвчать ему на это? Мн извстно было, что кустарниковая дорожка была любимымъ мстомъ прогулки мистера Франклина, что вернувшись со станціи желзной дороги, онъ долженъ былъ непремнно пройдти чрезъ все домой, а что Пенелопа не разъ заставала тутъ Розанну, цлъ которой, по словамъ моей дочери, состояла въ томъ, чтобъ обратить на себя какъ-нибудь вниманіе мистера Франклина. Если дочь моя была права, Розанна дйствительно могла поджидать тутъ мистера Франклина, въ то время какъ замтилъ ее приставъ. Стоя между двухъ огней, я положительно не зналъ, на что ршиться: выдать ли вздорное предположеніе Пенелопы за свою собственную мысль, или возбудить подозрнія пристава противъ Розанны и чрезъ это подвергнуть ее весьма важнымъ послдствіямъ. Изъ состраданія къ бдной двушк — клянусь и честью и совстью, что изъ одного только состраданія — я предпочелъ посвятить пристава въ ея тайну, и разказалъ ему, что Розанна имла глупость влюбиться въ мистера Франклина Блека.
Приставъ Коффъ никогда не смялся. Но въ тхъ рдкихъ случаяхъ, когда что-нибудь казалось ему забавнымъ, углы рта его слегка искривлялись, но дале этого улыбка не шла. Такъ случилось и теперь.
— Ужь не скажете ли вы, что глупо съ ея стороны имть такое некрасивое лицо и быть простою горничной? спросилъ онъ.— Во всякомъ случа любовь ея къ джентльмену съ наружностію и манерами мистера Франклина Блека еще не кажется мн наибольшею глупостію въ ея образ дйствій. Тмъ не мене я весьма радъ, что дло это разъяснилось, на душ стало какъ-то легче. Да, мистеръ Бетереджъ, будьте уврены, что я сохраню вашу тайну. Я по природ снисходителенъ къ человческимъ слабостямъ, хотя должность моя и не всегда позволяетъ мн прилагать эту добродтель къ практик. Вы думаете, что мистеръ Франклинъ Блекъ и не подозрваетъ о тайной склонности къ нему этой двушки? Небось, будь она посмазливе, онъ тотчасъ бы догадался. Да, некрасивымъ женщинамъ плохо жить на бломъ свт, нужно надяться, что хоть въ будущей жизни он получатъ за это свое вознагражденіе. А вдь у васъ премиленькій садикъ, а какъ прекрасно содержатся газонъ! Ну, посмотрите сами, какъ выигрываютъ цвты, когда она окружены зеленью, а не пескомъ. Нтъ, благодарю васъ, я не возьму этой розы. Я не могу равнодушно видть, когда подламываютъ ихъ стебли, это волнуетъ меня столько же, сколько васъ самихъ волнуютъ дрязги и неурядицы въ людской. Ну, такъ какъ же, не подмтили ли вы въ вашихъ слугахъ чего-нибудь особеннаго, непонятнаго, когда распространилось извстіе о пропаж алмаза?
До сихъ поръ я былъ довольно откровененъ съ приставомъ Коффомъ, но вкрадчивость, съ которою онъ подъхалъ ко мн съ этимъ послднимъ вопросомъ, заставила меня быть поосторожне. Другими словами, я не чувствовалъ на малйшей склонности помогать его розыскамъ, когда (подобно зм, искусно пробирающейся подъ травкой) онъ коварно подползъ къ моимъ сотоварищамъ.
— Ничего не пришлось мн замтить, отвчалъ я,— знаю только, что вс мы потеряли головы, не исключая, и меня самого.
— О! сказалъ приставъ: — а неужели вы ничего боле не имете сообщать мн?
— Ршительно ничего, отвчалъ я, и мн казалось, что лицо мое въ эту минуту было совершенно ясно и невозмутимо.
Унылые глаза пристава Коффа пристально смотрли мн въ лицо.
— Надюсь, мистеръ Бетереджъ, что вы позволите мн пожать вашу руку? сказалъ онъ. — Я чувствую къ вамъ какое-то особенное расположеніе.
(Въ толкъ не возьму, почему выбралъ онъ для заявленія своей пріязни именно ту самую минуту, когда я его обманывалъ. Это польстило моему самолюбію, и я не на шутку возгордился тмъ, что усплъ-таки наконецъ надуть знаменитаго Коффа!)
Мы вернулись домой, такъ какъ приставъ просилъ меня отвести ему особую комнату и затмъ препровождать туда для совщанія съ нимъ, по-одиночк и по разряду занимаемыхъ ими должностей, всхъ слугъ, жившихъ собственно въ дом.
Я ввелъ пристава въ мою комнату, а потомъ собралъ прислугу въ прихожей. Розанна Сперманъ явилась въ числ прочихъ безъ малйшаго смущенія. Но въ лукавств и хитрости она не уступала самому приставу, а я подозрваю, что прежде чмъ онъ усплъ замтить ее въ кустахъ, она уже подслушала нашъ разговоръ о слугахъ. Какъ бы то на было, лицо ея имло такое выраженіе, словно ей никогда не приводилось даже и слышать о существованіи въ нашемъ саду кустарниковой дорожки. По требованію пристава я сталъ по-одиночк посылать къ нему слугъ. Первое лицо, представшее на судилище — другими словами въ мою комнату — была кухарка. Она оставалась тамъ не долго и возвратилась съ слдующимъ замчаніемъ: ‘Приставъ Коффъ хоть и угрюмъ, но за то настоящій джентльменъ.’ За ней послдовала горничная миледи. Она оставалась на допрос подоле, а вышедши оттуда, проворчала: ‘Если приставъ Коффъ не вритъ словамъ почтенной женщины, то онъ могъ бы по крайности помолчать объ этомъ!’ Вслдъ за горничной миледи отправилась Пенелопа, но она скорешенько выбжала оттуда съ слдующимъ замчаніемъ: ‘Какъ мн жаль пристава Коффа, батюшка. Въ молодости онъ врно испыталъ какую-нибудь сердечную неудачу.’ Посл Пенелопы наступилъ чередъ старшей служанки. Подобно горничной миледи, она оставалась на допрос довольно долго, и вернувшись, отрапортовала слдующее: ‘Я не затмъ поступала въ услуженіе къ нашей госпож, мистеръ Бетереджъ, чтобы какой-нибудь полицейскій чиновникъ смлъ почти въ глаза называть меня лгуньей!’ наконецъ очередь дошла до Розанны Сперманъ, которая, пробывъ у пристава доле всхъ прочихъ, вернулась безъ малйшаго замчанія — безмолвная какъ могила и съ поблднвшими какъ полотно губами. Вслдъ за Розанной отправился слуга Самуилъ. Онъ оставался на допрос не боле двухъ минутъ, и вернувшись, замтилъ только, что стыдно тому человку, который чиститъ сапоги пристава Коффа. Послдняя отправилась Нанси — судомойка. Побывъ тамъ минуты дн, она вышла къ намъ съ слдующимъ заявленіемъ: ‘Приставъ Коффъ не безсердечный человкъ, мистеръ Бетереджъ, онъ не отпускаетъ шуточекъ надъ бдною работящею двушкой.’
Войдя къ мистеру Коффу по окончаніи допроса, чтобъ узнать, не будетъ ли какихъ дальнйшихъ распоряженій, я засталъ пристава за его любимымъ занятіемъ — онъ смотрлъ въ окно и насвистывалъ себ подъ носъ ‘Послднюю лтнюю розу’.
— Не сдлали ли какихъ открытій, сэръ? спросилъ я.
— Если Розанна Сперманъ попросится со двора, отвчалъ приставъ,— то отпустите ее, бдняжку, только не забудьте тогда предупредить меня, что она уходитъ.
И зачмъ я говорилъ ему объ ея чувствахъ къ мистеру Франклину! очевидно было, что несчастная двушка не избжала подозрній пристава, вопреки всмъ усиліямъ моимъ отвратить отъ нея эту бду.
— Надюсь, вы не подозрваете Розанну въ пропаж алмаза? отважился я спросить у него.
Углы меланхолическаго рта снова искривились, и приставъ посмотрлъ на меня такъ-же пристально, какъ и въ саду.
— Позвольте мн лучше помолчать объ этомъ, мистеръ Бетереджъ, отвчалъ онъ.— А то, пожалуй, вы и во второй разъ потеряете голову.
Тутъ меня взяло сомнніе, ужь дйствительно ли удалось мн надуть знаменитаго Коффа. Я положительно обрадовался, когда кухарка прервала нашъ разговоръ, постучавшись въ дверь и объявивъ, что Розанна Сперманъ просится со двора, причины по обыкновенію были т же: дурнота и желаніе подышать свжимъ воздухомъ. По данному приставомъ знаку, я отвчалъ, что Розанна можетъ идти.
— Гд у васъ задній выходъ для слугъ? спросилъ онъ, когда посланная удалилась.
Я указалъ ему.
— Заприте дверь вашей комнаты, оказалъ приставъ, — а если меня будутъ спрашивать, скажите, что я заперся, чтобы поразмыслить о слдствіи. Углы рта его опять искривились, и съ этими словами онъ исчезъ.
Будучи оставленъ одинъ при такихъ странныхъ обстоятельствахъ, я почувствовалъ всепожирающее любопытство и съ своей стороны пустился на розыски.
Ново было, что приставъ Коффъ заподозрилъ Розанну во время допроса слугъ въ моей комнат. Единственныя женщины, остававшіяся съ нимъ доле другахъ, за исключеніемъ самой Розанны, были: горничная миледи и наша старшая служанка, которыя не взлюбили бдную двушку съ перваго дня ея поступленія въ вашъ домъ. Сообразивъ все это, я какъ будто случайно заглянулъ въ людскую, увидалъ обихъ женщинъ за чайнымъ столомъ и немедленно къ нимъ присоединился. (Замтьте, что капля чаю для женскаго язычка то же, что капля масла для угасающей лампы.)
Надежды мои на содйствіе чайника не обманули меня. Онъ послужилъ мн какъ врный союзникъ, и мене нежели чрезъ полчаса я узналъ столько же, сколько самъ приставъ Коффъ. Оказалось, что ни горничная миледи, на старшая служанка ни поврили болзни Розанны, случившейся въ четвергъ. Въ тотъ день об чертовки (извините меня за выраженіе, но какимъ другимъ именемъ охарактеризовать двухъ злыхъ женщинъ?) частенько заглядывали на верхъ, пробовали отворить дверь Розанны, но нашли ее запертою, стучались, но не получили отвта, прислушивались, но не слыхали въ ея комнат ни малйшаго шороха. Вечеромъ, когда Розанна сошла къ чаю, и миледи снова отослала ее въ постель, дв упомянутыя чертовки еще разъ стучались въ ея комнату, но опять нашли ее запертою, он пытались было заглянуть въ замочную скважину, но она была заткнута изнутри, въ полночь увидали он изъ-подъ двери свтъ, а въ четыре часа утра услыхали трескъ огня (огонь въ комнат служанки въ іюн мсяц!) Все это донесено было приставу Коффу, который въ благодарность за ихъ усердіе скорчилъ кислую физіономію, и далъ имъ ясно почувствовать, что показанія ихъ не внушаютъ ему на малйшаго доврія. Отсюда неблагопріятные отзывы о немъ женщинъ по выход ихъ съ допроса. Отсюда и та готовность (если не считать вліянія чайника), съ которою он принялись злословить пристава за его будто бы невжливое съ ними обращеніе.
Зная уловки великаго Коффа и убдившись въ его намреніи тайно выслдить Розанну, я понялъ, что онъ нашелъ нужнымъ скрыть отъ донощицъ, какую существенную пользу принесли он ему своими открытіями. Это были такого рода женщины, которыя, разъ смекнувъ, что имъ поврили, не преминули бы прихвастнуть своимъ значеніемъ, и, конечно, заставили бы Розанну Сперманъ стать еще осторожне въ своихъ поступкахъ.
Былъ великолпный лтній вечеръ, сокрушаясь о судьб этой несчастной двушки и крайне встревоженный общимъ положеніемъ нашихъ длъ, я вышедъ погулять немного, и, конечно, направился въ кусты. Тамъ я встртилъ мистера Франклина, ходившаго по своей любимой дорожк. Онъ уже давно вернулся со станціи и все время просидлъ у миледи. Своимъ разказомъ о непостижимомъ сопротивленіи миссъ Рахили допустить осмотръ своего гардероба госпожа моя привела его въ такое уныніе, что онъ видимо уклонялся даже со мной отъ разговора объ этомъ предмет. Въ первый разъ съ тхъ поръ какъ я зналъ мистера Франклина, пришлось мн подмтить на его лиц фамильныя складки, характеризовавшія всхъ членовъ этой благородной семьи.
— Ну, Бетереджъ, сказалъ онъ,— какъ вамъ нравится эта таинственная, полная подозрній атмосфера, въ которой мы живемъ все это время? Помните ли вы то утро, когда я впервые пріхалъ сюда съ Луннымъ камнемъ? Боже мой! и для чего мы тогда же не бросили его въ пески!
Посл этого приступа мистеръ Франклинъ замолчалъ, желая пересилить свое волненіе. минуты дв мы шли рядомъ, не говоря на слова, наконецъ онъ спросилъ меня, что сталось съ приставомъ. Мистера Франклина нельзя было удовлетворить отвтомъ, будто приставъ сидитъ въ моей комнат, обдумывая слдствіе, а потому я безъ всякой утайки передалъ ему о случавшемся, въ особенности налегая на доносы двухъ горничныхъ относительно Розанны Сперманъ.
Съ свойственною ему сообразительностью, мистеръ Франклинъ понялъ во мгновеніе ока, на кого должны были устремиться подозрнія пристава.
— Не говорили ли вы мн сегодня утромъ, спросилъ онъ,— что одинъ изъ городскихъ лавочниковъ встртилъ вчера Розанну Сперманъ, пробиравшуюся чрезъ болота въ Фризингаллъ, между тмъ какъ вс считали ее больною и даже въ постели?
— Точно такъ, сэръ.
— Если горничная тетушки и старшая служанка не солгали, стало-быть, лавочникъ не могъ ошибиться. Двушка прикинулась больною, чтобъ обмануть насъ. Ей просто нужно было тайкомъ отлучаться въ городъ для какой-нибудь преступной цли. Я убжденъ, что платье, испачканное краской, принадлежало ей, а огонь, трещавшій въ ея комнат въ четыре часа утра, зажженъ былъ съ намреніемъ истребить это платье. Алмазъ похищенъ Розанной, въ этомъ нтъ боле сомннія, а я тотчасъ же иду къ тетушк, чтобъ объявить ей объ этомъ обстоятельств.
— Нтъ, ужь пожалуста повремените немного, сэръ, раздался позади насъ меланхолическій голосъ.
Мы оба обернулись и очутились лицомъ къ лицу съ приставомъ Коффомъ.
— Но почему хотите вы, чтобы я медлилъ? спросилъ мистеръ Франклинъ.
— Потому что слова ваши миледи тотчасъ же передастъ миссъ Вериндеръ, отвчалъ приставъ.
— Прекрасно, но что же можетъ выйдти изъ этого? спросилъ мистеръ Франклинъ, внезапно разгорячаясь, какъ будто приставъ смертельно оскорбилъ его.
— А какъ вы думаете, сэръ, спокойно возразилъ приставъ Коффъ,— благоразумно ли съ вашей стороны длать мн подобные вопросы, да еще въ такое время?
Наступила пауза, мистеръ Франклинъ близко подошелъ къ приставу, и оба пристально посмотрли другъ другу въ лицо. Мистеръ Франклинъ заговорилъ первый, но уже цлымъ тономъ ниже.
— Вамъ, вроятно, извстно, мистеръ Коффъ, сказалъ онъ,— что почва, по которой вы теперь ступаете, требуетъ съ вашей стороны величайшей осторожности и деликатности.
— Не въ первый, а можетъ-быть, въ сотый разъ приходится мн имть дло съ подобною почвой, сэръ, отвчалъ приставъ съ своею обычною невозмутимостью.
— Итакъ, я долженъ понять изъ этого, что вы запрещаете мн разказывать тетушк обо всемъ случавшемся?
— Я прошу васъ понять только одно, сэръ, что если вы безъ моего разршенія разкажете объ этомъ леди Вериндеръ или кому бы то ни было, то я откажусь отъ слдствія!
Посл такого ршительнаго отвта мистеру Франклину ничего боле не оставалось длать какъ подчиниться. Онъ съ сердцемъ отвернулся отъ насъ и ушелъ.
Стоя поодаль и съ трепетомъ прислушиваясь къ ихъ разговору, я ршительно недоумвалъ, кого слдовало мн подозрвать теперь и на чемъ остановить свои догадки. Впрочемъ, несмотря на сильное смущеніе, я уразумлъ дв вещи. Вопервыхъ, что поводомъ къ крупному разговору между приставомъ и мистеромъ Франклиномъ, была, по непостижимой для меня причин, сама миссъ Рахилъ. Вовторыхъ, что оба собесдника вполн поняли другъ друга, безъ всякихъ околичностей и предварительныхъ объясненій.
— А вы-таки поглупиди въ мое отсутствіе, мистеръ Бетереджъ, пустившись на розыски безъ моего вдома, сказалъ приставъ,— пожалуста будьте впередъ полюбезне и не забывайте приглашать меня съ собой, когда вамъ вздумается кое-что поразвдать.
Онъ взялъ меня подъ руку, и повернувъ назадъ, пошелъ опять въ томъ же направленіи, откуда только-что вернулся. Положимъ, что упрекъ его былъ дйствительно мною заслуженъ, но изъ этого еще не слдовало, чтобъ я сталъ ловить вмст съ нимъ Розанну Сперманъ. Я не разсуждалъ въ то время, воровка она была, или нтъ, законно ли было мое сочувствіе къ ней, или преступно, я просто жаллъ ее — вотъ и все.
— Чего вы хотите отъ меня? спросилъ я, останавливаясь и освобождая свою руку изъ руки пристава.
— Небольшихъ топографическихъ указаній, отвчалъ онъ.
Я не имлъ причины не дать ему маленькаго урока въ мстной географіи.
— Нтъ ли въ этомъ направленіи дорожки отъ взморья къ дому? спросилъ приставъ, указывая на сосновую аллею, ведшую къ пескамъ.
— Да, отвчалъ я,— тутъ есть дорожка.
— Ну, такъ проведите меня къ ней.
Лтніе сумерки начинали уже сгущаться, когда мы съ приставомъ Коффомъ отправились на пески.

XV.

Погруженный въ глубокое раздумье, приставъ молчалъ до тхъ поръ, пока мы не вошли въ сосновую аллею. Тутъ онъ очнулся, какъ человкъ принявшій извстное ршеніе, и снова заговорилъ по мной.
— Мистеръ Бетереджъ, сказалъ онъ,— такъ какъ вы сдлали мн честь быть моимъ сотрудникомъ въ нашемъ общемъ дл и можете, если не ошибаюсь, оказать мн нкоторыя услуги до истеченія ныншняго вечера, то я нахожу дальнйшую мистификацію между нами излишнею и первый подаю вамъ примръ откровенности. Вы ршились, кажется, утаивать отъ меня все могущее повредить Розанн Сперминъ, по той причин, что относительно васъ она всегда вела себя хорошо, и вы о ней искренно сожалете. Такія гуманныя побужденія длаютъ вамъ, конечно, величайшую честь, но въ данномъ случа вы расточаете ихъ напрасно. Розанн Сперманъ не грозитъ ни малйшая опасность, даже если я обличу ее въ похищеніи алмаза, и при томъ на основаніи доказательствъ, столько же для меня очевидныхъ, какъ вашъ носъ, на который я смотрю въ настоящую минуту.
— Вы хотите сказать, что миледи не станетъ ее преслдовать? спросилъ я.
— Я хочу сказать, что миледи не можетъ ее преслдовать, отвчалъ приставъ.— Розанна Сперманъ не боле какъ орудіе въ рукахъ другаго лица, и ради этого лица необходимо будетъ пощадить ее.
Онъ говорилъ искренно и серіозно, въ этомъ не могло быть аи малйшаго сомннія, однако въ душ моей шевельнулось какое-то недоброе чувство противъ пристава Коффа.
— Кто же эта другая особа? спросилъ я.
— Не можете ли вы сами назвать ее, мистеръ Бетереджъ?
— Нтъ, не могу, отвчалъ я.
Приставъ Коффъ остановился какъ вкопаный и устремилъ на меня взоръ, полный грустнаго участія.
— Мн всегда пріятно сострадать человческимъ слабостямъ, сказалъ онъ,— и въ настоящую минуту, напримръ, я особенно сочувствую вамъ, мистеръ Бетереджъ, и вы по той же самой причин сочувствуете Розанн Сперманъ, не правда ли? Но не привелось ли вамъ узнать какъ-нибудь случайно, что она шила себ новое блье въ послднее время?
Я ршительно не могъ постичь, съ какою цлью ввернулъ онъ мн такъ неожиданно этотъ послдній вопросъ. Сознавая, что откровенность моя не могла въ этомъ случа повредить Розанн, я отвчалъ, что двушка поступила въ нашъ домъ съ самымъ скуднымъ запасомъ блья, и что въ награду за ея хорошее поведеніе (я особенно налегъ на послднемъ слов) миледи снабдила ее цлымъ приданымъ не боле двухъ недль тому назадъ.
— Грустно жить въ этомъ мір, мистеръ Бетереджъ, сказалъ приставъ.— Человческую жизнь можно уподобить мишени, въ которую постоянно мтитъ несчастіе и безъ промаха попадаетъ въ цль. Да, кабы не этотъ новый запасъ блья, мы, вроятно, отыскали бы между вещами Розанны какую-нибудь новую кофточку, или юпку и, пожалуй, накрыли бы ее на мст. Вы, конечно, понипмаете о чемъ говорю я, не такъ ли? изъ лично наведенныхъ вами между прислугой справокъ, вы, вроятно, узнали, что подмчено было обими горничными у дверей комнаты Розанны. Вроятно, извстно вамъ и то, куда ходила она вчера вечеромъ, сказавшись больною? Неужто не догадываетесь? О, Боже мой, а вдь это такъ же ясно, какъ та полоса свта, что видна въ конц аллеи. Въ четвергъ, въ одиннадцать часовъ утра, надзиратель Сигревъ (эта двигающаяся масса всевозможныхъ человческихъ слабостей) обратилъ вниманіе всей женской прислуги на попорченную дверь. Имя причину подозрвать, что слды этого пятна остались на ея одежд, Розанна, при первомъ удобномъ случа, отправилась въ свою комнату, нашла пятно на своей юпк, кофточк или на чемъ бы тамъ ни было, прикинулась больною, пошла въ городъ, купила нужные матеріалы, чтобы сдлать себ новую вещь взамнъ испачканной, проработала надъ нею, запершись въ своей комнат, всю ночь подъ четвергъ, право по утру развела огонь не съ тою цлью, чтобы сжечь что-нибудь: она знала, что дв изъ ея подругъ подсматриваютъ за ней у двери, и потому, сознавая, что можно было отдлаться отъ платья безъ запаха гари и кучи пепла, съ которымъ опять таки пришлось бы повозиться, она развела вышеупомянутый огонь, съ цлію высушить и выгладить новую штуку блья, сшитую взамнъ испачканной. Испачканную же она, по всей вроятности, скрыла на себ и въ настоящее время хлопочетъ о томъ, чтобы закинуть ее въ какое-нибудь глухое мстечко на томъ уединенномъ берегу, который виденъ отсюда. Сегодня вечеромъ я слдилъ за Розанной и видлъ, какъ она вошла въ одну изъ хижинъ сосдней рыбачьей деревни, куда, быть-можетъ, мы и сами зайдемъ до возвращенія домой. Побывъ немного въ хижин, она вышла оттуда, держа что-то подъ мантильей, какъ мн показалось. Мантилья на плечахъ женщины есть эмблема милосердія, она прикрываетъ собой множество гршковъ. Я видлъ, какъ, вышедши изъ хижины, Розанна пошла вдоль берега, по направленію къ сверу. Неужели вашъ берегъ, мистеръ Бетереджъ, считается однимъ изъ самыхъ красивыхъ по части морскихъ видовъ? спросилъ приставъ.
Я отвчалъ ему самымъ короткимъ ‘да’. — У всякаго свой вкусъ, замтилъ приставъ Коффъ.— На мой взглядъ онъ ни куда не годится. Попробуйте-ка вы тутъ послдить за кмъ-нибудь, ну, и негд будетъ спрятаться, если лицо вами преслдуемое вздумаетъ оглянуться назадъ. Но возвратимся къ Розанн, я долженъ былъ или арестовать ее по одному подозрнію, или предоставить ей на время полную свободу дйствій, какъ бы не замчая ея маневровъ. Вслдствіе причинъ, о которыхъ я умолчу, чтобы не тревожитъ васъ понапрасну, я ршался идти лучше на всевозможныя жертвы, нежели преждевременно обезпокоить одну особу, которую мы покамстъ не станемъ называть по имени. Я вернулся домой съ цлью просить васъ, чтобы вы указали мн другой путь къ сверному концу берега. Песокъ, обладающій свойствомъ сохранять слды человческихъ шаговъ, есть самый лучшій сыщикъ. Если мы не встртимъ самое Розанну Сперманъ, перерзавъ ей путь съ этой стороны, то слды ея шаговъ на песк укажутъ намъ по крайней мр куда она ходила, лишь бы не помшали сумерки. А! вотъ ужь и пески. Не обижайтесь, мистеръ Бетереджъ, если я попрошу васъ теперь помолчать немного и пропустить меня впередъ.
Если находится въ докторскомъ каталог болзнь, именуемая слдственною горячкой, то я увренъ, что она-то и овладла въ эту минуту вашимъ покорнйшимъ слугой. Приставъ Коффъ пробирался между холмами къ берегу, а я шелъ за нимъ едва сдерживая порывистое біеніе своего сердца и ожидая что будетъ дальше.
Такимъ образомъ я очутился почти на томъ же самомъ мст, гд бесдовалъ нкогда съ Розанной, въ минуту неожиданнаго появленія предъ нами мистера Франклина, по прізд его изъ Лондона. Между тмъ какъ я смотрлъ на пристава, въ голов моей невольно оживали воспоминанія о томъ, что произошло тогда между мной и Розанной. Все это представилось мн такъ живо, что я почти чувствовалъ, какъ рука ея скользнула въ мою руку и слабо пожала ее въ благодарность за мое участіе. Я какъ будто слышалъ ея голосъ, говорившій мн, что зыбучіе пески неудержимо влекутъ ее къ себ всякій разъ, какъ она выходитъ гулять, мн казалось даже, что я вижу ея лицо, снова озаренное такою же радостною улыбкой, какою засіяло оно въ ту минуту, когда она замтила мистера Франклина, быстро шедшаго къ намъ изъ-за холмовъ. Думая обо всемъ этомъ, я становился все печальнй и угрюмй, а видъ уединенной маленькой бухты, которую я окинулъ взоромъ, чтобы поразвлечься немного отъ своихъ мыслей, только усилилъ грустное настроеніе моего духа. День угасалъ, и надо всею этою безотрадною мстностью царила глубокая и ужасающая тишина. Плескъ волнъ о большую песчаную отмель, выдвигавшуюся въ открытое море, былъ почти беззвученъ, а воды залива, одтыя мглой, лежали невозмутимо спокойно, и ни малйшее дуновеніе втерка не возмущало ихъ поверхности. Пласты грязноватой, желтой тины плавали по безжизненной глади залива. При свт послднихъ догаравшихъ лучей слабо мерцали клоки пны и ила, приставшіе тамъ и сямъ къ двумъ большимъ утесамъ, которые съ свера и съ юга выдавались въ море. Наступало время отлива, и покамстъ я стоялъ тутъ въ раздумьи, широкая бурая поверхность зыбучихъ песковъ стала дрожать и колыхаться — другаго движенія не замтно было во всемъ этомъ ужасномъ мст.
Я замтилъ, что приставъ вздрогнулъ, увидавъ какъ заколебались пески. Посмотрвъ на нихъ съ минуту, онъ отвернулся отъ этого зрлища и подошелъ ко мн.
— Эхидное мстечко, мистеръ Бетереджъ, сказалъ онъ,— сколько не ищи, а слдовъ Розанны не отыщешь по цлому взморью.
Мы спустились съ нимъ еще ниже по берегу и я самъ удостоврился, что на песк видны были только слды его и моихъ ногъ
— Въ какомъ направленіи лежитъ отсюда вотъ эта рыбачья деревня? спросилъ приставъ Коффъ.
— Это Коббсъ-Голъ, отвтилъ я (такъ какъ о ней шла теперь рчь),— она лежитъ прямо на югъ.
— Я видлъ какъ Розанна возвращалась сегодня берегомъ Коббсъ-Голя и въ направленіи къ сверу, сказалъ приставъ.— Слдовательно, должно предполагать, то она шла именно къ этому мсту. Не лежитъ ли Коббсъ-Голъ по другую сторону того мыса? и нельзя ли намъ, пользуясь отливомъ пробраться до нея по взморью?
На оба эти вопроса я отвчалъ утвердительно.
— Извините, что я тороплю васъ, сказалъ приставъ,— но мы должны немедленно пуститься въ путъ, такъ какъ мн необходимо засвтло отыскать то мсто на берегу, у котораго оканчиваются слды ея ногъ.
Мы сдлали шаговъ двсти по направленію къ Коббсъ-Голю, какъ вдругъ приставъ Коффъ внезапно бросился на колна, какъ будто желая молиться.
— А, наконецъ-то нашелъ нчто говорящее и въ пользу вашихъ морскихъ видовъ, замтилъ приставъ. — Вотъ они женскіе-то слды. Мистеръ Бетереджъ! Предположимъ, что это слды Розанны, пока не найдемъ явно противорчащихъ тому доказательствъ. Посмотрите-ка, пожалуста, какіе спутанные слды, можно сказать, умышленно спутанные слды. А, бдняжка! видно она не хуже моего понимаетъ обличительныя свойства песка! Но врно она слишкомъ торопилась и не успла окончательно изгладить своихъ шаговъ. Должно-бытъ, что такъ. Вотъ одни слды, возвращающіеся изъ Коббсъ-Голля, а вотъ другіе, идущіе опять туда же. Не ея ли этотъ носокъ, обращенный прямо къ окраин берега? А вотъ еще подале, почти у самой воды, слды двухъ пятокъ. Нисколько не желая оскорблять вашихъ чувствъ, мистеръ Бетереджъ, я все-таки долженъ замтить, что Розанна большая плутовка. Очевидно, что она хотла достигнуть до того мста, которое мы сейчасъ только покинули, не оставляя позади себя слдовъ, могущихъ послужитъ намъ путеводною нитью. Предположимъ, что отсюда она прошла по вод до тхъ утесовъ, которые остались позади насъ, потомъ, вернувшись тою же дорогой, опятъ вышла на берегъ въ томъ самомъ мст, гд до сихъ поръ еще видны слды ея пятокъ. Это будетъ самое безошибочное предположеніе. Оно утверждаетъ меня еще и въ той мысли, что Розанна дйствительно вынесла съ собой нчто изъ хижины подъ плащомъ. Только не съ цлью истребитъ эту вещь,— нтъ, иначе она не стала бы такъ тщательно скрывать отъ меня направленіе своихъ шаговъ, а скоре съ цлью спрятать эту вещь въ безопасное убжище. Если мы пойдемъ дале до самой хижины, то, бытъ-можетъ, откроемъ и самую вещь, вынесенную оттуда Розанной.
Посл такого предложенія слдственная горячка моя мгновенно остыла.
— Теперь ужъ, мн кажется, я боле не нуженъ вамъ, приставъ. Какой пользы можете вы ожидать отъ меня? спросилъ я.
— Чмъ боле узнаю васъ, мистеръ Бетереджъ, отвчалъ приставъ,— тмъ боле открываю въ васъ добродтелей. Боже мой! Какъ рдко встрчаешь въ этомъ мір скромность! И какъ щедро одарены вы этимъ неоцненнымъ качествомъ! Подумайте только, что если я войду въ хижину одинъ, уста замкнутся, не давъ отвта на мои вопросы, если же меня будетъ сопровождать человкъ, пользующійся, подобно вамъ, уваженіемъ цлаго околотка, то я никому не внушу подозрній и услышу откровенныя рчи. Вотъ въ какомъ свт представляется мн это дло, а вы какъ на него смотрите, мистеръ Бетереджъ?
Не имя подъ рукой готоваго и мткаго отвта, я, чтобы выиграть время, спросилъ у него, о какой именно хижин говоритъ онъ. Приставъ описалъ мстность, и я догадался, что рчь шла о хижин рыбака Іолланда, въ которой жилъ онъ съ своею женой и двумя взрослыми дтьми — сыномъ и дочерью. Если вы оглянетесь назадъ, читатель, то вроятно вспомните, какъ въ самомъ начал этого разказа я упоминалъ вамъ, что Розанна Сперманъ мняла иногда мсто своей прогулки и въ вид рдкихъ исключеній отправлялась не на пески, а къ своимъ друзьямъ въ Коббсъ-Голь. Друзья эти и были Іолланды, весьма почтенные люди, длавшіе честь своему околотку. Знакомство ихъ съ Розанной завязалось чрезъ дочь, которая, благодаря своей кривой ног, слыла въ вашихъ мстахъ подъ именемъ хромой Люси. Об увчныя двушки, вроятно, чувствовали другъ къ другу взаимное влеченіе, и потому всякій разъ какъ Розанна приходила къ Іолландамъ, ее встрчали привтливо и ласково. Убдившись, что приставъ Коффъ подкараулилъ двушку, вошедшую именно въ эту хижину, я сталъ иначе разсуждать о своемъ участіи въ розыскахъ. Розанна, говорилъ я себ, уже не въ первый разъ посщаетъ семейство рыбака, стало-быть, доказать фактъ ея присутствія у Іолландовъ значило доказать отчасти ея невинность. Такимъ образомъ, вмсто вреда, я могъ принести ей существенную пользу, склонившимъ на доводы пристава, вслдствіе чего я, и ршился принять его предложеніе.
Мы отправились въ Коббсъ-Голъ, и слды шаговъ на песк были намъ ясно видны до тхъ поръ, пока не угасли послдніе дневные лучи.
Въ хижин мы узнали, что рыбакъ съ сыномъ выхалъ въ море на ловлю, и что хромая Люси, вчно больная, и слабая, лежитъ у себя наверху. Добрая мистрисъ Іолландъ одна приняла насъ въ своей кухн. Узнавъ о громкой репутаціи пристава Коффа въ Лондон, она поставила предъ нимъ бутылку голландскаго джина, выложила пару чистыхъ трубокъ и вытаращила на него глаза, какъ на какую-нибудь заморскую диковинку.
Я помстился въ уголк, выжидая какимъ образомъ доберется мистеръ Коффъ до разговора о Розанн Сперминъ. Окольные пути, которыми онъ любилъ приступать къ длу, оказались на этотъ разъ извилисте чмъ когда-либо. Какимъ образомъ добрался онъ до своего предмета, я ршительно не сумлъ бы передать этого ни тогда, ни теперь. Знаю только, что начавъ съ королевской фамиліи, первыхъ методистовъ и цны на рыбу, онъ постепенно перешелъ (въ самомъ заунывномъ, минорномъ тон) къ пропаж алмаза, къ злоб нашей старшей служанки, и вообще къ жестокимъ интригамъ всей женской прислуги противъ Розанны Сперманъ. Вслдъ затмъ онъ упомянулъ, что предпринятое имъ въ настоящее время слдствіе клонится не только къ тому, чтобъ отыскать алмазъ, но также, а къ тому, чтобъ оправдать Розанну отъ несправедливыхъ подозрній ея недоброжелателей. Словомъ, не-прошло и четверти часа со времени нашего появленія въ хижин, какъ добрая мистрисъ Іолландъ успла уже убдить себя, что говоритъ съ лучшимъ другомъ Розанны, и усердно приглашала пристава Коффа, для подкрпленія желудка и бодрости своего духа, отвдать ея голландскаго джина.
Твердо убжденный, что приставъ попусту тратитъ свои слова съ мистрисъ Іолландъ, я не мене того наслаждался ихъ бесдой, какъ драматическимъ представленіемъ.
Великій Коффъ выказалъ при этомъ случа необыкновенное терпніе, онъ всячески пыталъ свое счастіе, пуская зарядъ за зарядомъ, въ надежд, не попадетъ ли хоть одинъ изъ нихъ въ цль. Однако, какъ онъ на ухитрялся, дло Розанны отъ этого не пострадало, а выиграло, даромъ что мистрисъ Іолландъ болтала безъ малйшей осторожности. Наконецъ, когда, взглянувъ на часы, мы встали, чтобы проститься съ доброю хозяйкой, мистеръ Коффъ нанесъ послдній, ршительный ударъ.
— Теперь пора пожелать вамъ спокойной ночи, сударыня, сказалъ приставъ.— Но мн хотлось бы уврить васъ на прощаньи, что въ вашемъ покорномъ слуг вы видите искренняго доброжелателя Розанны Сперманъ. Къ сожалнію, должно сознаться, что ей никогда не повезетъ въ этомъ дом, и потому лучше было бы, еслибъ они вовсе его оставила.
— Благослови васъ Богъ! воскликнула мистрисъ Іолландъ:— вдь она и впрямь собирается его оставить. (Замтьте, что я перевожу слова мистрисъ Iолландъ съ йоркширскаго нарчія на чистый англійскій языкъ. Ужь если самъ велемудрый Коффъ въ разговор съ ней прибгалъ иногда къ моимъ объясненіямъ, то посудите, какую работу задалъ бы я вамъ, читатель, еслибы привелъ ея слова на мстномъ нарчіи!)
Розанна Сперманъ собирается уходить отъ насъ, Услышавъ это, я навострилъ уши. Что ни говорите, а мн казалось весьма страннымъ, что ршаясь за подобный поступокъ, она не предупредила о немъ ни меня, ни миледи. Вотъ окказія, подумалъ я, видно и въ самомъ дл послдній выстрлъ пристава мтко попалъ въ цль! Я снова началъ размышлять о томъ, дйствительно ли мое участіе въ розыскахъ было такъ безвредно, какъ мн казалось. Должность пристава, бытъ-можетъ, обязывала его мистифировать честную женщину, опутывая ее непроницаемою стью лжи, что же до меня касается, то я, какъ добрый протестантъ, долженъ былъ понимать, что дьяволъ есть отецъ лжи, и что предаваясь лжи, мы предаемъ себя въ руки дьявола. Почуявъ въ воздух что-то недоброе, я попробовалъ было увести какъ-нибудь пристава Коффа. Но онъ тотчасъ же услся и попросилъ еще рюмочку изъ голландской бутылки, а мистрисъ Іолландъ, занявъ мсто насупротивъ его, опять принялась потчивать гостя. Чувствуя величайшую неловкость, я объявилъ имъ, что ухожу домой, и уже направился было къ дверямъ, однако уйдти все-таки не имлъ духу.
— Такъ она собирается оставить это мсто? сказалъ приставъ. — Но куда же она себя днетъ? Жалко мн ее, бдняжку, жалко! Вдь у нея въ цломъ мір нтъ друзей, кром васъ, да меня.
— Ну, этого нельзя сказать! отвчала мистрисъ Іолландъ.— Сегодня вечеромъ, какъ я уже вамъ докладывала, она приходила посидть съ нами, а поговоривъ немного со мной и Люси, просила позволенія пойдти на верхъ въ комнату моей дочери. Это единственная комната, гд у насъ водятся чернила и перья. ‘Мн нужно написать письмо къ другу, сказала она, а дома не удастся этого сдлать, потому что наши любопытныя горничныя то и дло заглядываютъ въ комнату.’ Ужь кому писала она это письмо, сказать вамъ точно не умю, а судя по употребленному ею на то времени, должно полагать, что письмо было смертельно длинно. Когда она сошла внизъ, я предложила ей почтовую марку, но письма въ ея рукахъ не оказалось, и марки она не приняла. Вдь вамъ, я думаю, извстно, какъ скрытна, бдняжка, насчетъ себя и своихъ дйствій. Тмъ не мене я положительно знаю, что у нея есть другъ и къ нему-то, какъ я полагаю, она и отправится.
— И скоро? спросилъ приставъ.
— При первой возможности, отвчала мистрисъ Іолландъ.
Я ршительно воротился. Въ качеств главнаго дворецкаго и распорядителя въ дом госпожа моей, я никакъ не могъ допустить, чтобы въ моемъ присутствіи позволяла себ такъ свободно разсуждать, оставитъ ли насъ ваша, вторая горничная или нтъ.
— Не ошибаетесь ли вы насчетъ Розанны Сперманъ? спросилъ я.— Еслибъ она дйствительно собиралась отойдти отъ насъ, то прежде всего, вроятно, заявила бы объ этомъ мн.
— Я ошибаюсь? воскликнула мистрисъ Іолландъ.— Въ такомъ случа для чего же купила она у меня часъ тому назадъ, вотъ въ этой самой комнат, нкоторыя необходимыя дли дороги принадлежности? Кстати, хорошо что вспомнила, продолжала несносная женщина, внезапно принимаясь шарить въ своемъ карман,— я еще хотла сказать вамъ кое-что о Розаяв и ея деньгахъ. Не увидитъ ли ее кто-нибудь изъ васъ по возвращеніи домой?
— Я охотно передамъ ваше порученіе бдняжк, отвчалъ приставъ Коффъ, прежде чмъ я усплъ ввернутъ словцо.
Мистрисъ Іолландъ вытащила изъ кармана нсколько шиллинговъ и сикспенсовъ и принялась отсчитывать ихъ на ладонь съ какою-то раздражающею осторожностью. Видно было, что подавая деньги приставу, она разсталась съ ними весьма неохотно.
— Не возьметесь ли вы передать эти деньги Розанн съ моимъ сердечнымъ привтомъ и уваженіемъ? спросила мистрисъ Іолландъ.— Она почта навязала мн ихъ насильно за купленныя у меня сегодня вещи. Конечно, скрывать нечего — денежки у насъ рдкіе, и желанные гости, однако меня мучаетъ, что я взяла у бдняжки ея скудныя сбереженія, да и мужъ-то не похвалитъ меня за это, вернувшись завтра съ работы…. Такъ скажите же пожалуста Розанн, что я отъ всего сердца прошу ее принять эти вещи въ подарокъ. Только денегъ-то не оставляйте на стол, прибавила мистрисъ Іолландъ, быстро пододвигая ихъ къ приставу, словно он жгли ей руки.— Ой, не оставляйте ихъ тутъ, голубчикъ! Времена тяжкія, а плоть немощна, чего добраго, пожалуй и опять возьметъ покушеніе положить ихъ въ карманъ!
— Уйдемте, сказалъ я.— Мн невозможно оставаться доле, пора домой.
— Идите, я не заставлю ждать себя, отвчалъ приставъ.
Я вторично направился къ дверямъ, но несмотря на вс мои усилія, никакъ не могъ перешагнуть за порогъ.
— Возвращать деньги, сказалъ приставь,— дло весьма щекотливое. Вдь вы врно дешево взяли съ нея за проданный вами товаръ?
— Дешево! отвчала мистрисъ Іолландъ. — Судите лучше сами!
И взявъ со стола свчу, она повела пристава въ уголъ кухни. Ну, хоть заржьте меня, а я никакъ не могъ удержаться, чтобы не послдовать за ними. Въ углу свалена была куча разнаго хлама, состоявшаго преимущественно изъ обломковъ стараго металла. Всякій разъ какъ случалось кораблекрушеніе, рыбакъ прибавлялъ къ своему хламу новые обломки, но выгоднаго сбыта этому товару еще не находилъ. Мистрисъ Іолландъ нырнула въ кучу и вытащила оттуда старый лакированный жестяной ящикъ съ крышкой и кольцомъ для вшанья, такого рода ящики употребляются обыкновенно на корабляхъ для предохраненія географическихъ и морскихъ картъ и другихъ подобныхъ бумагъ отъ вліянія сырости.
— Смотрите! оказала она.— Сегодня вечеромъ Розанна купила у меня точь-въ-точь такой же ящикъ. ‘Вотъ это какъ разъ годится для моихъ воротничковъ и рукавчиковъ,’ сказала она, ‘они не будутъ такъ мяться въ немъ какъ въ сундук’. И стоитъ-то всего одинъ шиллингъ девять пенсовъ, мистеръ Коффъ, продолжила рыбачка,— не сойдти мн съ этого мста, если я взяла съ нея хоть полпенни боле!
— Дешево продано, сказалъ приставъ, глубоко вздохнувъ. Онъ взвсилъ ящикъ на рук, и въ то время какъ глаза его разсматривали этотъ предметъ, мн послышалась дв-три нотки ‘Послдней лтней розы’. Сомнваться доле было невозможно. Приставъ сдлалъ новое открытіе ко вреду Розанны, да еще въ такомъ мст, гд я считалъ ее наиболе безопасною. И все чрезъ меня! Судите сами, что почувствовалъ я въ эту минуту и какъ сильно упрекнулъ себя за свое неумстное посредничество между вамъ и мистрисъ Іолландъ.
— Да ужь будетъ вамъ, пора домой, оказалъ я.
Но не обращая на меня никакого вниманія, мистрисъ Іолландъ предприняла вторую экскурсію въ кучу хлама, и на этотъ разъ вытащила оттуда собачью цпъ.
— Взвсьте-ка ее на рук, сэръ, сказала она приставу.— У насъ было три такія цпи, а дв изъ нихъ взяла Розанна! ‘Ну, на что вамъ эти цпи, моя милая?’ спросила я ее. ‘Если ихъ связать вмст, отвчала она, то он какъ разъ обойдутся вокругъ моего сундука.’ — ‘Да веревка-то вдь дешевле,’ говорю я. ‘А цпи надежне,’ отвчала она. ‘Ну, слыханное ли это дло, чтобы сундукъ обвязывали цпями?’ сказала я. ‘О, мистрисъ Іолландъ, не противорчьте мн,’ отвчала она, ‘отдайте мн эта цпи.’ Странная двушка, мистеръ Коффъ, сердце у нея золотое, а съ дочерью моею обходится какъ родная сестра, а все-таки чудна до крайности. Нечего длать, отдала я ей эта цпи, и всего-то за три шиллинга шесть пенсовъ. Какъ честная женщина, мистеръ Коффъ, за три шиллинга шесть пенсовъ!
— За каждую? спросилъ приставъ.
— Какое за каждую! За об! отвчала мистрисъ Іолландъ.
— Даромъ отдали, сударыня, оказалъ приставъ, покачавъ годовой.— Просто даромъ!
— Вотъ и деньги, сказала мистрисъ Іолландъ, опять подвигаясь бочкомъ къ маленькой кучк серебра, лежавшаго на стол, словно тянула ее къ ней какая-то непреодолимая сила. Жестяной ящикъ да собачьи цпи, вотъ все что она купила и унесла съ собой сегодня. Одинъ шиллингъ девять пенсовъ и три шиллинга шесть пенсовъ составляютъ пять шиллинговъ три пенса, которые, я прошу васъ передать бдняжк съ моимъ сердечнымъ привтомъ. Право, мн совстно лишать ее этихъ маленькихъ сбереженій, самой пригодятся со временемъ.
— А мн, сударыня, совстно будетъ возвращать ей эти деньги, отвчалъ приставъ Коффъ.— Вы и безъ того продешевили вашъ товаръ, право, такъ.
— И вы дйствительно такъ думаете, сэръ? спросила мистрисъ Іолландъ, съ неожиданно просіявшимъ лицомъ. …
— Къ чему же мн васъ обманывать, сударыня? отвчалъ приставъ.— Да вотъ спросите хоть у мистера Бетереджа.
Что было пользы спрашивать у меня? Чтобы какъ-нибудь отдлаться отъ нихъ, я только пожелалъ имъ спокойной ночи и сдлалъ видъ, что собираюсь уходить.
— Провалъ ихъ возьми, эти деньги! внезапно воскликнула мистрисъ Іолландъ, теряя всякую власть надъ собой, и накинувшись на серебро, она поспшно сунула его въ свой карманъ.— Право, зло разбираетъ, глядя, какъ тутъ же у тебя, подъ бокомъ лежатъ деньги и никто не хочетъ ими пользоваться, продолжила безразсудная женщина, съ шумомъ, кидаясь на свое мсто и бросая на пристава взглядъ, ясно говорившій: теперь, когда они опять попали въ мой карманъ, попробуй-ка ихъ достать оттуда, коли сумешь!
На этотъ разъ я не только направился къ дверямъ, но и въ самомъ дл вышелъ за порогъ. Объясняйте это какъ умете, только я испытывалъ ощущеніе смертельной обиды со стороны пристава и мистрисъ Іолландъ. Не усплъ я пройдти по деревн и трехъ шаговъ, какъ уже приставъ нагналъ меня.
— Спасибо вамъ за знакомство, мистеръ Бетереджъ, сказалъ онъ.— Я обязанъ жен рыбака совершенно новымъ, еще неизвстнымъ мн досел ощущеніемъ: мистрисъ Іолландъ сбила меня съ толку.
На язык моемъ уже вертлся рзкій отвтъ, по той причин, что будучи золъ на самого себя, я былъ озлобленъ и противъ пристава. Но услышавъ такое признаніе, я внутренно возрадовался, въ надежд, что вредъ, причиненный мной Розанн еще, быть можетъ, не слишкомъ важенъ. Однако благоразумное молчаніе сковало мои уста, и я ждалъ что скажетъ онъ дальше.
— Да, продолжалъ приставъ, какъ бы насквозь читая мои мысли.— При вашемъ сочувствіи къ судьб Розанны, мистеръ Бетереджъ, васъ должно радовать одно обстоятельство: что вы не только не навели меня на слдъ, но напротивъ содйствовали тому, чтобъ я потерялъ его. Ныншніе маневры двушки ясны какъ день. Сдлавъ изъ двухъ цпей одну, она привязала одинъ конецъ къ крышк жестянаго ящика, спустила ящикъ въ воду или въ песчаную зыбь, а другой конецъ цпи прикрпила подъ скалой, въ какомъ-нибудь потаенномъ, только ей одной извстномъ мст. На этомъ якор ящикъ провиситъ до окончанія настоящаго слдствія, когда же оно кончатся, Розанна улучатъ удобную минуту и придетъ украдкой вытащить его изъ этого потаеннаго хранилища. До сихъ поръ планъ дйствій ея совершенно ясенъ. Но вотъ въ чемъ тайна, продолжилъ приставъ, а голосъ его впервые зазвучалъ нетерпніемъ — какую чертовщину упрятала она въ жестяной ящикъ?
Въ ум моемъ тотчасъ-же промелькнуло: да врно Лунный камень! но я ограничился только вопросомъ:
— Неужто не догадываетесь?
— Нтъ, это не алмазъ, отвчалъ приставъ.— Коли Розанна Сперманъ спрятала туда алмазъ, то наплюйте тогда на мою опытность.
При этихъ словахъ проклятая слдственная горячка воспылала во мн съ новою силой. Увлеченный желаніемъ разъяснить эту мудреную загадку, я позабылся, и опрометчиво спросилъ у пристава:
— Ужъ не запачканное ли платье?
Приставъ Коффъ остановился какъ вкопанный и положилъ въ темнот свою руку на мое плечо.
— Можетъ ли снова вынырнуть когда-нибудь на поверхность то, что попало однажды въ вашу песчаную зыбь? спросилъ онъ.
— Никогда, отвчалъ я. — Зыбучіе пески всасываютъ въ себя безъ различія и легкіе предметы, и тяжелые, но ничего не возвращаютъ назадъ.
— О это извстно Розанн Спермань?
— Столько же, сколько и мн.
— Въ такомъ случа, сказалъ приставъ,— отчего бы ей не привязать къ испачканному платью камни и не бросить его прямо въ пески? Прятать его, повидимому, не было ни малйшей причины, а между тмъ она его спрятала, это несомннно. Еще одинъ вопросъ, продолжилъ приставъ, снова пускаясь въ путь,— какого рода эта одежда: кофта ли, юпка ли, или другая какая-нибудь вещь, которую ей необходимо оберечь во что бы то ни стало? Если ничто не помшаетъ мн до тхъ поръ, мистеръ Бетереджъ, то я завтра же отправлюсь въ Фризингаллъ, чтобы развдать какіе матеріалы покупала она въ город для этой новой одежды. Конечно, при настоящемъ положеніи ддъ покидать домъ не совсмъ безопасно, однако еще опасне идти впередъ съ завязанными глазами. Не стуйте на меня за мою раздражительность, мистеръ Бетереджъ, признаюсь, я упалъ въ моихъ собственныхъ глазахъ, съ тхъ поръ какъ позволилъ Розанн Сперманъ провести меня!
Прислуга ужинала, когда мы возвратились домой. Первое лицо, попавшееся намъ на переднемъ двор, былъ тотъ самый полисменъ, котораго надзиратель Сигревъ оставилъ въ распоряженіе пристава Коффа. Приставъ спросилъ у него, возвратилась ли Розанна? — Да, отвчалъ полисменъ.— Давно ли? — Съ часъ тому назадъ.— Что она длала это время? — она входила на верхъ, чтобы снять свою шляпку и плащъ, а теперь преспокойно ужинаетъ съ остальною прислугой.
Не сдлавъ ни малйшаго замчанія и продолжая все ниже и ниже падать въ своемъ собственномъ мнніи, приставъ Коффъ направился къ задней части дома. Но темнота помшала ему увидать входъ, и онъ все шелъ впередъ, не останавливаясь, до тхъ поръ, пока не наткнулся на садовую калитку. Я поспшилъ къ нему на выручку, и тутъ только замтилъ, что глаза его внимательно изучаютъ одно изъ оконъ задняго фасада въ томъ этаж, гд помщались спальни.
Взглянувъ туда въ свою очередь, я увидалъ, что предметомъ его наблюденій было окно миссъ Рахили, гд взадъ и впередъ мелькали огни, обличавшіе необычайную суетню въ дом.
— Не это ли комната миссъ Вериндеръ? спросилъ приставъ Коффъ.
Я отвчалъ утвердительно и пригласилъ его войдти въ домъ чтобы поужинать, но приставъ не трогался съ мста и только пробормоталъ себ что-то подъ носъ о наслажденіи упиваться вечернимъ благоуханіемъ цвтовъ. Я ушелъ, предоставивъ его этимъ наслажденіямъ, но въ то самое время какъ я подходилъ къ дверямъ дома, у калитки раздался знакомый мн мотивъ ‘Послдней лтней розы’. Приставъ Коффъ сдлалъ новое открытіе, поводомъ къ которому было на этотъ разъ окно моей молодой госпожи. Эта мысль заставала меня снова вернуться къ приставу, подъ тмъ любезнымъ предлогомъ, будто я не имлъ духу оставить его одного.
— Не находите ли вы тутъ чего-нибудь загадочнаго? спросилъ я, указывая ему на окно миссъ Рахили.
Судя по интонаціи голоса пристава, я заключилъ, что онъ опять поднялся въ своемъ мнніи.
— Вдь у васъ въ Йоркшир, если не ошибаюсь, сильно развита страсть къ пари, не такъ ли? спросилъ онъ.
— Положимъ, что и такъ, отвчалъ я,— ну, что жь изъ этого слдуетъ?
— Будь я Йоркширецъ, продолжилъ приставъ, взявъ меня подъ руку,— я бы прозакладывалъ вамъ цлый суверенъ, мистеръ Бетереджъ, утверждая, что ваша барышня приняла внезапное ршеніе покинуть свой домъ. А выигравъ его, побился бы и на другой суверенъ, что мысль эта пришла ей не дале какъ часъ тому назадъ.
Первое изъ предположеній пристава поразило меня, а второе какъ-то странно перепуталось въ моей голов съ донесеніемъ полицейскаго о томъ, что часъ тому назадъ Розанна Сперманъ вернулась домой съ песковъ. Об эти догадки произвела на меня такое странное впечатлніе, между тмъ какъ мы шли ужинать рука объ руку съ приставомъ Коффомъ, что позабывъ всякую учтивость, я высвободилъ свою руку и юркнулъ мимо его въ дверь, чтобы самому навести справки.
Первый попавшійся мн навстрчу человкъ былъ лакей вашъ Самуилъ.
— Миледи ожидаетъ васъ и пристава Коффа, сказалъ онъ, прежде нежели я усплъ приступить къ своимъ разспросамъ.
— Давно ли она ожидаетъ насъ? послышался позади меня голосъ пристава.
— Около часу, сэръ.
Странная игра случая! Розанна вернулась домой, миссъ Рахиль правила какое-то необыкновенное ршеніе, а миледи ожидала къ себ пристава Коффа. И все это произошло въ теченіе одного часа! Непріятно было сознавать подобное сцпленіе между лицами и обстоятельствами столь противоположными другъ другу. Я отправился на верхъ, не взглянувъ на пристава Коффа и даже не сказавъ ему ни слова. Въ то время какъ я собирался постучаться въ дверь госпожа моей, рука моя сильно задрожала.
— Меня не удивило бы, шепнулъ мн чрезъ плечо приставъ,— еслибы въ дом разразился ныншнею ночью скандалъ. Но не тревожьтесь! На своемъ вку я улаживалъ семейныя дла и потрудне этихъ.
Въ эту минуту я услышалъ голосъ миледи, звавшей насъ къ себ въ комнату.

XVI.

Мы застали миледи въ ея комнат, освщенной лишь одною настольною лампочкой, съ опущеннымъ абажуромъ, такъ что все лицо ея было въ тни. Противъ своего обыкновенія смотрть прямо въ лицо входящимъ, она сидла наклонясь къ столу и упорно глядя въ развернутую книгу.
— Господинъ приставъ, оказала она,— въ виду производимаго слдствія, важно ли вамъ заране знать, если кто-нибудь изъ находящихся теперь въ дом пожелаетъ выхать?
— Весьма важно, миледи.
— Ну, такъ надо оказать вамъ, что миссъ Вериндеръ хочетъ отправиться къ своей тетушк миссъ Абльвайтъ, въ Фризингалл. Она располагаетъ выхать завтра рано утромъ.
Приставъ Коффъ поглядлъ на меня. Я ступилъ шагъ впередъ, хотлъ заговорить съ госпожой, но чувствуя, что сердце во мн такъ и упало (если ужь надо признаться въ этомъ), отступилъ снова, ничего не сказавъ.
— Смю ли спросить, миледи, когда именно миссъ Вериндеръ задумала эту поздку къ тетушк? спросилъ приставъ.
— Съ часъ тому назадъ, отвтила моя госпожа.
Приставъ Коффъ еще разъ поглядлъ на меня. Говорятъ, что старческое сердце не такъ-то легко расшевелить. Что до меня, то мое сердце не могло бы забиться сильне теперешняго, еслибы даже мн сызнова стало двадцать пятъ лтъ отъ роду!
— Я не въ прав, миледи, контролировать поступки миссъ Вериндеръ, сказалъ приставъ,— могу только просить васъ, если можно, отложить поздку ея на нсколько часовъ. Мн самому надо быть завтра поутру въ Фризингалл, я вернусь часамъ къ двумъ, если не раньше. Если миссъ Вериндеръ можно удержать здсь до этого времени, мн бы хотлось перемолвить съ ней словечка два, эдакъ невзначай, предъ отъздомъ.
Миледи поручила мн передать кучеру приказаніе, чтобы карету миссъ Рахили не подавали ране двухъ часовъ.
— Не имете ли еще что сказать? спросила она пристава, покончивъ съ этимъ.
— Только одно. Если миссъ Вериндеръ удивится этой отмн ея распоряженій, благоволите не упоминать при ней, что именно я задерживаю поздку.
Моя госпожа внезапно подняла голову надъ книгой, какъ бы собираясь что-то сказать, съ величайшимъ усиліемъ удержалась, и снова уставясь въ развернутыя страницы, отпустила насъ движеніемъ руки.
— Вотъ удивительная женщина! оказалъ приставъ, когда мы вышли.— Не владй она собой, тайна, которая мучатъ васъ, мистеръ Бетереджъ, нынче же разршилась бы.
При послднихъ словахъ истина озарила, наконецъ, мою старую башку. На мигъ я, кажется, начисто лишался разсудка, схватилъ пристава за воротъ сюртука и пригвоздилъ его къ стн.
— Проклятіе! вскрикнулъ я: — тутъ что-то не ладно насчетъ миссъ Рахили, а вы все время скрывали это отъ меня!
Приставъ Коффъ взглянулъ на меня, все еще приплюснутый къ стн,— не шевельнувъ пальцемъ, не трогаясь ни однимъ мускуломъ грустнаго лица.
— А! сказалъ онъ: — угадали, наконецъ!
Рука моя выпустила его воротъ, голова склонилась на грудь.
— Вспомните, ради нкотораго извиненія моей вспышки, что вдь я пятьдесятъ лтъ служилъ этому семейству. Сколько разъ, бывало, миссъ Рахиль еще ребенкомъ лазила ко мн на колна и дергала меня за бакенбарды. Миссъ Рахиль, со всми ея недостатками была, на мой взглядъ, миле, краше и лучше всхъ молодыхъ госпожъ, располагавшихъ услугами и любовью стараго слуги.
Я просилъ прощенія у пристава Коффа, чуть ли не по слезами на глазахъ и не совсмъ-то прилично.
— Не огорчайтесь, мистеръ Бетереджъ, сказалъ приставъ гораздо мягче нежели я могъ ожидать,— при нашемъ дл, да если быть скорымъ за обидчивость, такъ мы бы не стоили щепоти соли къ похлебк. Если это васъ утшаетъ, схватите меня за воротъ еще разъ. Вы вовсе не умете сдлать этого какъ слдуетъ, но ужь я, такъ и быть, прощу неумлость въ уваженіе вашихъ чувствъ.
Онъ скривилъ губы съ обычнымъ уныніемъ въ лиц, повидимому, думалъ, что отпустилъ славную шутку.
Я провелъ его въ мою небольшую пріемную и затворилъ дверь.
— Скажите мн по правд, приставъ, сказалъ я,— что вы такое подозрваете? Теперь ужь не хорошо скрывать отъ меня.
— Я не подозрваю, оказалъ приставъ Коффъ,— а знаю. Несчастный характеръ мой снова началъ одолвать меня.
— То-есть, по-просту, по-англійски, сказалъ я,— вы хотите сказать, что миссъ Рахиль сама у себя украла собственный алмазъ?
— Да, сказалъ приставъ,— это именно то, что я хочу сказать, и ни слова боле. Сначала и до конца миссъ Вериндеръ владла алмазомъ въ тайн и взяла себ въ повренныя Розанну Сперманъ, по разчету, что мы заподозримъ ее въ краж. Вотъ вамъ все дло въ орховой скорлупк. Хватайте меня за воротъ, мистеръ Бетереджъ. Если это выходъ вашимъ чувствамъ, хватайте меня за воротъ.
Боже, помоги мн! Чувства мои не облегчились бы этомъ путемъ.
— Ваши доказательства! Вотъ все что я могъ сказать ему.
— Доказательства мои вы завтра услышите, сказалъ приставъ:— если миссъ Вериндеръ откажется отсрочить свою поздку къ тетушк (а вотъ посмотрите, она откажется непремнно), тогда я долженъ буду изложить завтра всю суть вашей госпож. А такъ какъ я не знаю что изъ этого выйдетъ, то и попрошу васъ присутствовать и выслушать все, что произойдетъ съ обихъ сторонъ. А пока, на ночь глядя, оставимъ это дло. Нтъ, мистеръ Бетереджъ, больше отъ меня слова не добьетесь насчетъ Луннаго камня. Вотъ и столъ накрытъ къ ужину. Это одна изъ человческихъ слабостей, къ которой я отношусь наинжнйше. Звоните, а я прочту молитву.
— Желаю вамъ хорошаго аппетита, приставъ, сказалъ я,— а у меня онъ пропалъ. Я подожду, пока вамъ подадутъ, а потомъ попрошу позволенія уйдти и постараюсь осилить это горе наедин съ самимъ собой.
Я присмотрлъ, чтобъ ему подали всякой всячины изъ отборныхъ запасовъ, и право, не жаллъ бы, еслибъ онъ всмъ этимъ подавился. Въ то же время зашелъ и главный садовникъ (мистеръ Бегби) съ недльнымъ отчетомъ. Приставъ немедленно заговорилъ о розахъ и относительномъ достоинств дерновыхъ и песчаныхъ тропинокъ. Я оставилъ ихъ обоихъ и вышелъ съ камнемъ на сердц. Въ теченіе многихъ и долгихъ лтъ, помнится мн, то было еще первое горе, котораго я не могъ разсять въ табачномъ дыму и которое не поддавалось даже Робинзону Крузо. Въ тревог, въ скорби, не находя себ мста за недостаткомъ отдльной комнаты, я прошелся по террас, раздумывая про себя на досуг и въ тишин. Не велика важность въ томъ, каковы именно были мои думы. Я чувствовалъ себя изъ рукъ вонъ старымъ, умаявшимся, негоднымъ для своей должности, и въ первый разъ еще во всю свою жизнь, началъ загадывать, когда же Богу угодно будетъ отозвать меня. Несмотря на все это, я твердо держался вры въ миссъ Рахиль. Будь приставъ Коффъ самимъ Соломономъ, во всей его слав, и скажи онъ мн, что моя молодая леди впуталась въ низкую, преступную интригу, я могъ бы одно лишь отвтить Соломону, при всей его премудрости: ‘Вы ея не знаете, а я знаю.’
Размышленія мои прервалъ Самуилъ, принесшій мн записку отъ моей госпожи.
Уходя съ террасы за свчой, чтобъ я могъ при свт ея прочесть записку, Самуилъ замтилъ, что погода, повидимому, перемняется. До сихъ поръ я въ смущеніи ума не обратилъ на это вниманія, но теперь, когда оно пробудилось, услыхалъ тревожное ворчанье собакъ и тихій вой втра. Взглянувъ на небо, я видлъ, какъ скученныя облака, темня, шибче и шибче неслись надъ мутнымъ мсяцемъ. Наступаетъ гроза, Самуилъ правъ, наступаетъ гроза.
Записка миледи извщала меня, что фризингальскій судья писалъ ей, напоминая о трехъ Индйцахъ. Въ начал будущей недли мошенниковъ поневол выпустятъ на свободу. Если вамъ нужно предложить имъ еще какіе-нибудь вопросы, то времени терять боле нельзя. Забывъ объ этомъ при послднемъ свиданіи съ приставомъ Коффомъ, миледи поручала мн исправить ея упущеніе. Индйцы совершенно вышли у меня изъ головы (вроятно, изъ вашей также). Я не видлъ большаго проку въ томъ, чтобы снова ворошить это дло. Но, разумется, тотчасъ же исполнилъ приказаніе.
Я нашелъ пристава Коффа съ садовникомъ, за бутылкой шотландскаго виски, по горло въ обсуживаніи различныхъ способовъ выращиванія розъ. Приставъ до того заинтересовался, что при вход моемъ поднялъ руку и знакомъ просилъ меня не перебивать пренія. Насколько я могъ понять, вопросъ заключался въ томъ, слдуетъ или не слдуетъ блую махровую розу для лучшаго произрастанія прививать къ шиповнику. Мистеръ Бегби говорилъ: да, а приставь: нтъ. Они сослались на меня, горячась какъ мальчишки. Ровно ничего не разумя въ уход за розами, я выбралъ средній путь,— точь-въ-точь какъ судьи ея величества, когда всы правосудія затрудняютъ ихъ, на волосъ не уклоняясь отъ равновсія.
— Джентльмены, замтилъ я,— тутъ многое можно сказать за об стороны.
Пользуясь временнымъ затишьемъ посл этого безпристрастнаго приговора, я положилъ записку миледи на столъ предъ глазами пристава Коффа.
Въ это время я уже былъ какъ нельзя боле близокъ къ тому, чтобы возненавидть пристава. Но, сознаться по правд, въ отношеніи быстроты соображенія онъ былъ дивный человкъ.
Полминуты не прошло еще по прочтеніи имъ записки, онъ уже справился на память съ рапортомъ смотрителя Сигрева, извлекъ изъ него касающееся Индйцевъ и уже приготовилъ отвтъ. Въ рапорт мистера Сигрева упоминалось вдь о нкоторомъ знатномъ путешественник, понимавшемъ нарчіе индйцевъ, не такъ ли? Очень хорошо. Не извстны ли мн имя и адресъ этого джентльмена? Очень хорошо. Не напишу ли я ихъ на оборот записки отъ миледи? Весьма благодаренъ. Приставъ Коффъ разыщетъ этого джентльмена завтра утромъ по прізд въ Фризингаллъ.
Разв вы надетесь, что изъ этого что-нибудь выйдетъ? — Вдь смотритель Сигревъ находилъ индйцевъ невинными, какъ младенцы въ утроб матери.
— Доказано, что смотритель Сигревъ до сихъ поръ ошибался во всхъ своихъ выводахъ, отвтилъ приставъ.— Быть можетъ, стоитъ позаняться изслдованіемъ, не ошибся ли онъ точно также, а относительно Индйцевъ. Затмъ онъ обратился къ мистеру Бегби, возобновивъ споръ именно съ того пункта, на которомъ остановился.— Вопросъ вашъ, господинъ садовникъ, сводится на вопросъ о почв и времена года, о труд и терпніи. Теперь позвольте мн поставить его съ другой точки зрнія. Возьмите вы блую махровую розу….
Въ это время я уже затворилъ за собой дверь и не слышалъ конца ихъ диспута.
Въ корридор встртилъ я Пенелопу, которая тамъ расхаживала, и спросилъ, чего она дожидается.
Она дожидалась звонка молодой леди, когда ей угодно будетъ позвать ее, чтобы снова приняться за укладываніе вещей на завтрашнюю поздку. Изъ дальнйшихъ разспросовъ я узналъ, что миссъ Рахиль выставила причиной своего желанія хать къ тетушк то обстоятельство, будто ей стало нестерпимо дома, и она боле не можетъ выносить ненавистнаго присутствія полицейскаго подъ одною съ ней кровлей. Съ полчаса тому назадъ узнавъ, что отъздъ ея долженъ быть отложенъ до двухъ часовъ пополудни, она сильно разгнвалась. Миледи, будучи при этомъ, строго выговаривала ей, а затмъ (повидимому для того чтобы сказать ей нчто съ глазу на глазъ) выслала Пенелопу. Дочь моя сильно пріуныла по случаю перемны въ домашнемъ быту.
— Все какъ-то не ладно, батюшка, все какъ-то не попрежнему. Мн чудится, будто надъ всми вами виситъ какое-то страшное бдствіе.
Таково было и мое ощущеніе. Но при дочери я придалъ этому лучшій надъ. Пока мы толковала, раздался звонокъ миссъ Рахили. Пенелопа убжала по червой лстниц продолжать укладку. Я пошелъ въ залу взглянуть, что показываетъ барометръ насчетъ погоды. Только что я подошелъ къ боковой двери изъ людской въ залу, какъ ее сильно распахнули съ той стороны, а мимо меня пробжала Розанна Сперманъ съ такомъ жалкимъ видомъ страданія въ лиц, прижавъ руку къ сердцу, словно тамъ и была вся боль.
— Что это, что случилось? спросилъ я, остановивъ ее: — вамъ дурно?
— Ради Бога, не говорите со мной, отвтила она, вывернулась у меня изъ рукъ и побжала на черную лстницу. Я крикнулъ кухарк (мой голосъ былъ ей слышенъ отсюда) присмотрть за бдняжкой. Но кром кухарки, меня услыхала еще двое. Изъ моей комнаты осторожно выскочилъ приставъ Коффъ и спросилъ, что случалось. ‘Ничего,’ отвтилъ я. А мистеръ Франклинъ отворилъ боковую дверь съ той стороны, и поманя меня въ залу, спросилъ, не видалъ ли я Розанны Сперманъ.
— Сейчасъ только попалась мн, сэръ, такая разстроенная и странная.
— Боюсь, не я ли невинная причина ея разстройства, Бетереджъ.
— Вы, сэръ!
— Не умю объяснить, оказалъ мистеръ Франклинъ: — но если двушка точно замшана въ утрат алмаза, я право думаю, что она готова была сознаться мн во всемъ, именно мн одному изъ всхъ на свт,— и не дале двухъ минутъ тому назадъ.
При этихъ словахъ я взглянулъ на боковую дверь, и мн почудилось, что она понемножку отворяется съ той стороны. Не подслушиваетъ ли кто? Дверь прихлопнулась прежде чмъ я усплъ подойдти. Минуту спустя, когда я выглянулъ въ нее, мн показалось, будто я видлъ фалды почтеннаго чернаго сюртука пристава Коффа, мелькнувшія за уголъ корридора. Онъ зналъ, не хуже меня, что теперь ужь нечего надяться на мою помощь, когда я догадался, къ чему именно клонится его слдствіе. При такихъ обстоятельствахъ было бы совершенно въ его характер положиться на собственныя силы и повести подкопъ.
Не будучи увренъ въ томъ, что я точно видлъ пристава, и не желая прибавлять ненужной каверзы къ тмъ, которыхъ и безъ того Богъ всть сколько накоплялось, я сказалъ мистеру Франклину, что это врно взошла собака, и затмъ просилъ его разказать, что у него такое произошло съ Розанной Сперминъ.
— Вы шли чрезъ залу, сэръ? спросилъ я: — вы случайно ее встртили, когда она съ вами заговорила.
Мистеръ Франклинъ указалъ на бильярдъ.
— Я гонялъ шары, оказалъ онъ:— и старался выгнать изъ головы это проклятое дло съ алмазомъ. Случайно подвидъ голову, и вдругъ вижу около себя Розанну Сперманъ, точно привидніе! Подкрадываться такимъ образомъ до того странно съ ея стороны, что я сначала совсмъ растерялся. Но видя въ лиц ея страшное безпокойство, спросилъ, не нужно ли ей что-нибудь сказать мн. Она отвтила: ‘да, если осмлюсь’. Зная, какое на ней подозрніе, я только одинъ смыслъ и могъ дать подобнымъ рчамъ. Сознаюсь, что мн стало неловко. Я вовсе не желалъ вызывать ее на сознаніе. Въ то же время, при теперешнихъ затрудненіяхъ вашихъ было бы непростительно отказаться ее выслушать, если она точно желала высказаться. Пренеловкое было это положеніе, и, могу сказать, вышелъ я изъ него еще хуже. ‘Я,— говорю,— не совсмъ понялъ васъ. Не могу ли я чмъ-нибудь служить вамъ?’ Замтьте, Бетереджъ, я не грубо вдь это сказалъ! Бдняжка не можетъ помириться съ тмъ, что дурна собой, я тутъ же это почувствовалъ. Я все еще держалъ въ рукахъ кій и продолжилъ гонять шары, чтобы скрыть неловкость положенія. Но оказалось, что отъ этого дло вышло еще хуже. Кажется, я вовсе безъ намренія огорчилъ ее. Она вдругъ повернулась и пошла отъ меня. ‘На шары глядитъ, послышалось мн:— на что угодно, лишь бы не на меня!’ Не усплъ я остановить ее, какъ она уже вышла изъ залы. Меня это тревожатъ, Бетереджъ. Не потрудитесь ли передать Розанн, что я вовсе не хотлъ оскорбить ее? Въ мысляхъ, конечно, я былъ жестокъ къ ней, я почти надялся, что ее можно уличить въ пропаж алмаза. Не то чтобы я зла желалъ бдняжк, но….
Тутъ онъ умолкъ, и снова подойдя къ бильярду, опять принялся гонять шары.
Посл всего происшедшаго между мной и приставомъ, я не хуже самого мистера Франклина зналъ, что именно онъ не договаривалъ.
Теперь ужь ничто не могло отклонить отъ миссъ Рахили позорнаго подозрнія, тяготвшаго надъ ней въ ум пристава Коффа. Вопросъ былъ ужь не въ томъ, чтобъ успокоить нервное раздраженіе молодой леди, а въ томъ, чтобы доказать ея невинность. Еслибы Розанна ничмъ не компрометтировала себя, то надежда, въ которой сознался мистеръ Франклинъ, по совсти была бы довольно жестока по отношенію къ ней. Но дло было не такъ. Она притворялась больною и тайно была въ Фризингалл, не спала всю ночь, что-то работая или портя. А въ тотъ вечеръ ходила на зыбкіе пески при обстоятельствахъ въ высшей степени подозрительныхъ. По всмъ этимъ причинамъ (какъ ни жаль было мн Розанны) я не могъ не полагать, что во взгляд мистера Франклина на это дло не было ничего неестественнаго или безразсуднаго, особенно въ положеніи мистера Франклина. Я закинулъ ему словечко на этотъ счетъ.
— Да, да! отвтилъ онъ: — но есть еще одинъ шансъ,— слабый конечно,— что поведеніе Розанны допускаетъ объясненіе, какого мы пока не видимъ. Я ненавижу оскорблять женскую чувствительность, Бетереджъ! Скажите бдняжк то, что я просилъ васъ передать. И если она хочетъ переговорить со мной, нужды нтъ, попадусь ли я въ просакъ или нтъ, пришлите ее ко мн въ библіотеку. Съ этимъ добрымъ словомъ онъ положилъ кій и ушелъ.
Изъ разспросовъ въ людской я узналъ, что Розанна удалилась въ свою комнату. Она съ благодарностью отклонила вс предложенія услугъ и только просила, чтобъ ей дали успокоиться. Тмъ оканчивались на сегодня ея призванія (если только ей дйствительно предстояло сознаться), я передалъ результатъ мистеру Франклину, который затмъ вышелъ изъ библіотеки и отправился въ постель.
Я гасилъ свчи и затворялъ окна, когда Самуилъ пришелъ съ всточкой про двухъ гостей, оставленныхъ мною въ своей комнат. Споръ о бдой махровой роз, повидимому, кончался наконецъ. Садовникъ ушелъ домой, а пристава Коффа нигд не найдутъ во всемъ нижнемъ этаж.
Я взглянулъ въ свою комнату. Дйствительно, никого не видать, стоитъ лишь пара пустыхъ стакановъ и чувствуется сильный запахъ грога. Не попалъ ли приставъ въ приготовленную для него спальню? Я зашелъ на верхъ посмотрть. По всход на второй этажъ, мн почудилось влво отъ меня чье-то тихое и ровное дыханіе. Влво отъ меня былъ корридоръ, ведшій въ комнату миссъ Рахили, я заглянулъ въ него, а тамъ-то, свернувшись на трехъ стульяхъ, поставленныхъ какъ разъ поперегъ корридора, обвязавъ свою просдь краснымъ фуляромъ, и сложивъ подушкой почтенный черный сертукъ, лежалъ и спалъ себ приставъ Коффъ.
Лишь только я подошелъ къ нему, онъ мигомъ и не двигаясь проснулся, точно песъ, когда къ нему подходятъ.
— Доброй ночи, мистеръ Беттереджъ, сказалъ онъ: — попомните же, если вамъ когда-нибудь вздумается выращивать розы, бдую махровую лучше не прививать къ шиповнику, что бы тамъ садовникъ ни говорилъ противъ этого.
— Что вы здсь длаете? спросилъ я: — почему вы не въ своей постели?
— Потому я не въ своей постели, отвтилъ приставъ: — что я одинъ изъ многихъ въ сей юдоли, которымъ не дано честно и въ то же время легко добывать деньгу. Нынче произошло нкоторое совпаденіе времена возвращенія Розанны Сперманъ съ песковъ и времени, когда миссъ Вериндеръ поршила выхать изъ дому. Что бы тамъ Розанна ни прятала, моей голов совершенно ново, что ваша молодая леди не могла ршиться ухать, пока не узнала, что уже спрятано. Об он сегодня, должно-быть, ужь переговорили разокъ между собой. Если же он попытаются снова переговорить, когда въ дом все успокоится, то мн слдуетъ быть по близости, чтобы помшать этому. Не браните меня за разстройство приготовленнаго вами спанья, мистеръ Бетереджъ, браните алмазъ.
— Какъ бы я желалъ, чтобъ алмаза и не бывало никогда въ этомъ дом! вырвалось у меня.
Приставъ Коффъ окинулъ унылымъ взглядомъ т три стула, на которыхъ осудилъ себя провести ночь.
— И я также, серіозно проговорилъ онъ.

XVII.

За-ночь особеннаго ничего не случалось, и (я счастливъ, что могу это прибавить) ни малйшей попытка къ переговорамъ между миссъ Рахилью и Розанной не было: бдительность пристава Коффа не была вознаграждена ничмъ.
Я ожидалъ, что поутру первымъ ддомъ пристава будетъ отправиться въ Фризингалъ. Онъ, однако медлилъ, словно ему сперва предстояло нчто иное. Я оставилъ его на собственный произволъ, и вскор посл того, ходя по саду, встртилъ мистера Франклина въ любимой его алле у кустарниковъ.
Не успли мы обмняться двумя словами, откуда на возьмись, присоединился къ намъ и приставъ. Онъ подошелъ къ мистеру Франклину, который принялъ его, надо сознаться, немножко свысока: ‘что скажете?’ — вотъ и весь отвтъ, полученный имъ на вжливое пожеланіе добраго утра мистеру Франклину.
— Имю нчто сказать вамъ, сэръ, отвтилъ приставъ,— по поводу производимаго мной слдствія. Вчера вы догадались, какой именно оборотъ оно принимаетъ. Весьма естественно, что въ вашемъ положеніи это вамъ непріятно и прискорбно. Весьма естественно также, что вы свое гнвное чувство противъ скандала въ вашемъ семейств обращаете на меня.
— Что же вамъ угодно? довольно рзко перебилъ мистеръ Франклинъ.
— Мн угодно, сэръ, напомнить вамъ, что по крайней мр до сихъ поръ я не уличенъ въ ошибк. Имя это въ виду, благоволите помнить въ то же время, что я здсь исполнитель закона, дйствующій съ соизволенія хозяйки дома. При такихъ обстоятельствахъ, должны ли вы или не должны, какъ честный гражданинъ, помочь мн всми тми свдніями, какими вы располагаете?
— Я не располагаю никакими особенными свдніями, сказалъ мистеръ Франклинъ.
Приставъ пропустилъ этотъ отвтъ мимо ушей, словно его и не было.
— Вы могли бы, сэръ, избавить меня отъ потери времена на слдствіе въ нсколькихъ миляхъ отсюда, продолжалъ онъ,— еслибы вамъ угодно было понять меня и высказаться.
— Я васъ не понимаю, отвтилъ мистеръ Франклинъ,— и нечего мн сказать.
— Одна изъ служанокъ (не хочу называть по имени) говорила съ вами наедин, сэръ, въ прошлый вечеръ.
Мистеръ Франклинъ опять оборвалъ его, а еще разъ отвтилъ:
— Нечего мн сказать.
Стоя возл, я молча думалъ о томъ, какъ вчера слегка отворялась боковая дверь въ залу, и о фалдахъ сюртука, мелькнувшихъ по корридору. Приставъ Коффъ, безъ сомннія, усплъ кое-что подслушать, прежде чмъ я помшалъ ему, и это заставило его подозрвать, что Розанна облегчила свою душу, сознавшись въ чемъ-то мистеру Франклину Блеку.
Только что это соображеніе поразило меня, какъ вдругъ на конц кустарной аллеи появилась Розанна собственною своею персоной! За ней слдовала Пенелопа, явно старавшаяся вернуть ее назадъ къ дому. Видя, что мистеръ Франклинъ не одинъ, Розанна стала какъ вкопаная, очевидно, въ крайнемъ затрудненіи, не зная что ей длать. Пенелопа ждала позади. Мистеръ Франклинъ увидалъ двушекъ въ одно время со мной. Приставъ же съ бсовскою хитростью притворился, что вовсе не замчаетъ ихъ. Все это произошло въ одинъ мигъ. Ни я, ни мистеръ Франклинъ слова еще не молвила, а приставъ уже плавно заговорилъ, какъ бы продолжая предыдущій разговоръ.
— Напрасно вы боитесь повредить этой двушк, обратился онъ къ мистеру Франклину, говоря громкимъ голосомъ, чтобы Розанн было слышно. — Напротивъ, я рекомендую вамъ почтить меня откровенностью, если вы принимаете какое-нибудь участіе въ Розанн Сперманъ.
Мистеръ Франклинъ мигомъ притворился, будто и онъ тоже не замтилъ двушекъ. Онъ также громко отвтилъ:
— Я въ Розанн Сперманъ ровно никакого участія не принимаю.
Я посмотрлъ на тотъ конецъ аллеи. Но могъ только разглядть, что Розанна, съ послднимъ словомъ мистера Франклина, быстро повернула назадъ. Вмсто того чтобы противиться Пенелоп, какъ за минуту тому назадъ, она позволила моей дочери взять себя подъ руку и увести домой.
Пока об двушки скрывалась изъ глазъ, прозвонили къ завтраку, и самъ приставъ Коффъ долженъ былъ сознаться, что его дло дрянь. Онъ просто сказалъ мн: ‘Я поду въ Фризингалъ, мистеръ Бетереджъ, и вернусь къ двумъ часамъ,’ и пошелъ своею дорогой, не прибавивъ ни слова боле, а мы хоть на нсколько часовъ отдлалась отъ него совершенно.
— Оправдайте меня предъ Розанной, сказалъ мистеръ Франклинъ, оставшись наедин со мной.— Я точно осужденъ говорить или длать одни неловкости при этой несчастной двушк. Вы сами должны были замтить, что приставъ Коффъ поставилъ западню намъ обоимъ. Удайся ему сконфузить меня или раздражить ее до взрыва, тогда или ей, или мн пришлось бы проговориться соотвтственно его цли. Подъ вліяніемъ минуты, я не видлъ лучшаго выхода. Двушка ни въ чемъ не проболталась, а приставу показано, что я вижу его насквозь. Очевидно, онъ подслушивалъ вчера, когда мы съ вами говорили, Бетереджъ.
‘Мало того что подслушивалъ, подумалъ я про себя. Онъ припомнилъ мой разказъ о томъ, что Розанна влюблена въ мистера Франклина, и на это именно и разчитывалъ, взывая къ участію мистера Франклина въ Розанн,— при самой Розанн.’
— Что до подслушиванья, сэръ, замтилъ я (оставя тотъ пунктъ про себя),— то вс мы скорехонько будемъ заодно съ нимъ въ одной шайк, если дла такого рода позатянутся. Шарить, высматривать, подслушивать, это весьма естественныя занятія людей въ нашемъ положеніи. Денька черезъ два, мистеръ Франклинъ, мы вс онмемъ другъ для друга, по той причин, что всякій станетъ подслушивать, не проболтается ли другой, и вс узнаютъ взаимныя тайны. Извините мою вспышку, сэръ. Ужасная тайна, что гнететъ насъ въ этомъ дом, ударила мн въ голову, точно вино, а доводитъ меня до безумія. Я не забуду о томъ, что вы приказывали. Воспользуюсь первымъ же случаемъ, чтобъ оправдать васъ предъ Розанной Сперманъ.
— Вы ей ничего не говорили про вчерашнее, или сказали? опросилъ мистеръ Франклинъ.
— Нтъ, сэръ.
— Такъ и не говорите пока ничего. Лучше не вызывать ея на откровенность, пока приставъ выжидаетъ, какъ бы подстеречь насъ обоихъ. Мое поведеніе непослдовательно, Бетереджъ, не правда ли? Я не вижу другаго исхода этого дла, кром улики Розанны, и все-таки я не могу, не хочу помогать приставу изловить эту двушку.
Да, таки безразсудно, конечно. Но таковъ былъ и мой взглядъ. Я вполн его понялъ. Если вы, хоть разъ въ жизни, припомните, что вы сами смертны, быть-можетъ, и вы поймете его.
Въ краткихъ словахъ, вотъ каково было положеніе длъ въ дом и вн его, пока приставъ Коффъ здилъ въ Фризингаллъ.
Массъ Рахиль, упорно сидя въ своей комнат, дожидалась времени, когда ей можно будетъ ссть въ коляску и похать къ тетк. Миледи завтракала съ мистеромъ Франклиномъ. Посл завтрака мистеръ Франклинъ принялъ одно изъ своихъ обычно-внезапныхъ ршеніе, и торопливо ушелъ облегчать волненіе ума на прогулк. Я одинъ видлъ его уходъ, а онъ сказалъ мн, что вернется прежде пристава. Перемна погоды, обозначась еще свечера, теперь наступила. Вскор посл разсвта, за крупнымъ дождемъ, подулъ сильный втеръ и все свжлъ въ теченіе дня. Но хотя тучи грозили не разъ, дождя больше не было. Недурной денекъ для прогулки, если вы молоды и крпки, можете дышать сильными порывами втра, налетающаго съ моря. Я прислуживалъ миледи посл завтрака и помогалъ ей въ сведеніи хозяйственныхъ счетовъ. Она всего разъ намекнула на Лунный камень, и то чтобъ отклонить пока всякій разговоръ о немъ.
— Подождите возвращенія этого господина, сказала она, разумя пристава,— тогда надо будетъ говорить объ этомъ, а теперь ничто насъ не обязываетъ.
Остановъ госпожу, я засталъ въ своей комнат поджидавшую меня Пенелопу.
— Что бы вамъ, батюшка, сходить поговорить съ Розанной, сказала она,— мн за нее что-то страшно.
Я живехонько догадался въ чемъ дло. Но одно изъ моихъ правилъ состоитъ въ томъ, что мущины (будучи существами высшаго разряда) обязаны исправлять женщинъ, по возможности. Когда женщина хочетъ заставать меня что-нибудь сдлать (дочь она мн, или нтъ, все равно), я всегда настаиваю, чтобъ она сообщила мн побудительную причину. Чмъ чаще заставлять ихъ разыскивать собственнымъ умомъ причины, тмъ податливй становятся он во всхъ житейскихъ отношеніяхъ. Не ихъ вина, что он (бдняжки!) сначала дйствуютъ, а потомъ уже обдумываютъ, вина тхъ дурней, что потакаютъ онъ. Пенелопину причину въ настоящемъ случа можно передать собственными ея словами.
— Мн кажется, батюшка, сказала она,— мистеръ Франклинъ жестоко оскорбилъ Розанну, хотя и безъ умысла.
— Зачмъ попала Розанна въ кустарную аллею? спросилъ я.
— По своему сумамбродству, сказала Пенелопа,— иначе этого нельзя и назвать. Она хотла переговорить съ мистеромъ Франклиномъ нынче утромъ, во что бы то ни стало. Я употребила вс усилія, чтобъ удержать ее, вы это видли. Еслибы мн только удалось увести ее до этихъ ужасныхъ словъ….
— Ну, ну! проговорилъ я:— войди въ разсудокъ. Кажется, ничего не было такого, что бы могло встревожить Розанну.
— Ничего такого и не было, батюшка. Но мистеръ Франклинъ сказалъ, что не принимаетъ въ ней ровно никакого участія, и…. ихъ, съ какимъ жестокимъ выраженіемъ онъ сказалъ это!
— Онъ сказалъ это, чтобы зажать ротъ приставу, отвтилъ я.
— И я то же говорила ей, сказала Пенелопа,— но видите ли, батюшка (хотя мистера Франклина и нечмъ попрекнуть), все же онъ изсушилъ ее, обманывалъ ея надежды за все это время, вотъ уже сколько недль, а теперь ужь это выходитъ на покрышку всего! Она, разумется, не въ прав ждать отъ него участія. Конечно, это изъ рукъ вонъ, что она до такой степени забылась въ ея положеніи. Но она, кажется, потеряла и стыдъ, и всякую мру, и все. Она испугала меня, батюшка, когда мистеръ Франклинъ сказалъ эти слова. Она точно окаменла отъ нихъ. Вдругъ на нее нашло такое спокойствіе, пошла, взялась за свое дло, и вотъ съ тхъ самыхъ поръ словно во сн.
Я начиналъ понемногу безпокоиться. Въ манерахъ Пенелопы было что-то заглушавшее мое высшее разумніе. Теперь, когда мысли мои обратились на этотъ предметъ, я припомнилъ, что произошло съ вечера между мистеромъ Франклиномъ и Розанной. При этой оказіи она казалась пораженною въ самое сердце, а нынче, на ея несчастіе, бдняжк неизбжно разбередила рану. Жаль, жаль! Тмъ боле, что ея ничто не оправдывало, и даже обижаться она была не въ прав.
Я общалъ мистеру Франклину поговорить съ Розанной, и вотъ, повидимому, наступила пора сдержать слово.
Мы застали двушку, которая мела корридоръ по ту сторону спаленъ, блдною, но спокойною и, какъ всегда, чистенько одтою въ свое пестрое платье. Я замтилъ у нея въ глазахъ странную мутность и отупніе, но не отъ слезъ, а какъ бы отъ слишкомъ долгаго и неподвижнаго взгляда на что-то такое. Бытъ-можетъ, это что-то такое было туманнымъ созданіемъ собственныхъ ея думъ. Вокругъ нея, ужь конечно, не было ни одного предмета, котораго бы она не видала сотни разъ.
— Развеселитесь, Розанна, сказалъ я,— нечего мучить себя своими фантазіями. Мн поручено кое-что передать вамъ отъ мистера Франклина.
За тмъ я изложилъ ей дло съ настоящей точки зрнія въ самыхъ дружескихъ и успокоительныхъ выраженіяхъ, какія могъ подобрать. Мои правила въ отношеніи прекраснаго пола, какъ вы могла замтить, весьма отрога. Но такъ ли, сякъ ли, а дашь только сойдусь я съ женщиной ладомъ къ лицу, теорія-то и не согласуется съ практикой.
— Мистеръ Франклинъ очень добръ и внимателенъ. Поблагодарите его, пожалуста.
Вотъ и все, что она мн отвтила. Дочь моя уже замтила, что Розанна взялась за работу словно во он. Я дополнялъ теперь наблюденіе тмъ, что она и слушала, и говорила словно во сн. Я усомнился, полно ужь, способенъ ли умъ ея принять сказанное мной какъ слдуетъ.
— Вы вполн уврены, Розанна, что поняли меня? спросилъ я.
— Вполн уврена.
Она отозвалась на мое слово не живою женщиной, но словно автоматъ, приводимый въ движеніе машиной. И все время продолжала мести. Я какъ можно осторожне, а нжне взялъ у нея изъ рукъ щетку.
— Полноте, Розанна, сказалъ я,— вы вдь на себя не похожи. У васъ что-то на душ. Я вамъ другъ и останусь другомъ, еслибы вы даже провинились въ чемъ. Очистите свою совсть, Розанна,— очистите ее отъ этого.
Было время, когда подобная рчь вызвала бы слезы на глазахъ ея. Теперь я не видлъ въ нихъ никакой перемны.
— Да, сказала она,— я очищу свою совсть.
— Предъ миледи? спросилъ я.
— Нтъ.
— Предъ мистеромъ Франклиномъ?
— Да, предъ мистеромъ Франклиномъ.
Я почти не зналъ что и сказать на кто. Она не въ состояніи была понять предостереженія относительно разговора съ нимъ наедин, которое приказалъ передать ей мистеръ Франклинъ. Понемногу собравшись съ мыслями, я только оказалъ ей, что мистеръ Франклинь ушелъ гулять.
— Нужды нтъ, отвтила она,— я нынче не стану безпокоить мистера Франклина.
— Отчего бы не поговорить съ миледи? сказалъ я.— Лучшій способъ облегчить себ душу, это именно высказаться милосердой госпож, проникнутой истиннымъ христіанствомъ, которая всегда была такъ добра къ вамъ.
Она съ минуту глядла на меня съ серіознымъ и твердымъ вниманіемъ, какъ бы удерживая въ памяти все сказанное мной. Потомъ взяла у меня изъ рукъ щетку и тихонько отошла съ ней немного дальше вдоль по корридору.
— Нтъ, проговорила она почти про себя, и продолжая мести,— я получше этого сумю облегчать свою душу.
— Какъ же это?
— Не мшайте мн только работать.
Пенелопа пошла за ней и предложила ей помочь.
— Нтъ, отвтила она,— мн самой нужно дло. Благодарю васъ, Пенелопа. — Она оглянулась на меня. — Благодарю васъ, мистеръ Бетереджъ.
Тутъ уже ничмъ ея не возьмешь, нечего и говорить больше. Я сдлалъ знакъ Пенелоп идти за мной. Мы оставили ее такъ точно, какъ и застали, метущею корридоръ словно во сн.
— Разбирать это — дло доктора, сказалъ я,— а мн ужь не подъ силу.
Дочь напомнила мн о болзни мистера Канди, происшедшей (какъ помните) отъ простуды посл званаго обда. Ассистентъ его, нкто мистеръ Ездра Дженнингсъ, конечно, былъ къ нашимъ услугамъ. Но его мало знали въ нашей сторон. Онъ былъ приглашаемъ мистеромъ Канди только въ рдкихъ случаяхъ. И хорошо ли, худо ли это, но никто изъ насъ не любилъ его и не доврялъ ему. Во Фризингалл были и другіе доктора, но были чужды нашему дому, а Пенелопа сомнвалась, не принесутъ ли незнакомыя лица больше вреда чмъ пользы Розанн въ теперешнемъ ея состояніи.
Я думалъ поговорить съ миледи, но вспомнивъ о тяжкомъ и тревожномъ гнет на душ ея, не ршался прибавить ко всмъ ея мученіямъ еще новое безпокойство. Все же необходимо было что-нибудь сдлать. Положеніе двушки было, по моему мннію, крайне опасно, и миледи надо бы извстить объ этомъ. Я нехотя пошелъ въ ея комнату. Тамъ никого не было. миледи затворилась съ миссъ Рахилью. Невозможно увидать ее, пока не выйдетъ. Я прождалъ напрасно, пока часы на главной лстниц не пробили трехъ четвертей втораго. Спустя минутъ пять, я услыхалъ, что меня зовутъ на подъзд и тотчасъ узналъ голосъ: приставъ Коффъ вернулся изъ Фризингалла.

XVIII.

Спускаясь къ главному выходу, я повстрчался на лстниц съ приставомъ. Посл всего происшедшаго между вами, мн, признаться, не хотлось выказывать на малйшаго участія къ его дйствіямъ, но я никакъ не могъ побдить свое любопытство, а потому, заглушавъ чувство собственнаго достоинства, спросилъ у мистера Коффа:
— Что новенькаго въ Фризингалл?
— Видлъ индйцевъ, отвчалъ приставъ,— а сверхъ того узналъ, что именно покупала въ прошедшій четвергъ Розанна Сперманъ въ город. Индйцевъ освободятъ въ среду на будущей недл. И я, а мистеръ Мортветъ вполн убждены, что она приходила сюда для похищенія Луннаго камня. Но событіе, случившееся здсь въ ночь подъ четвергъ, совершенно разрушало ихъ разчеты, и они столько же виноваты въ пропаж алмаза, сколько и мы съ вами. Впрочемъ, за одно могу вамъ поручаться, мистеръ Бетереджъ, что если мы не отыщемъ Луннаго камня, то ужь они непремнно найдутъ его. Погодите немного, мы еще не въ послдній разъ видлись съ фокусниками.
Между тмъ какъ приставъ произносилъ эта загадочныя слова, мистеръ Франклинъ вернулся съ своей прогулки, но боле искусный въ умніи обуздывать свое любопытство, онъ прошелъ мимо васъ въ домъ, не сказавъ ни слова. Что же до меня касается, то разъ пожертвовавъ своимъ достоинствомъ, я уже хотлъ извлечь изъ этой жертвы всевозможныя выгоды.
— Такъ вотъ что вы узнали объ Индйцахъ, сказалъ я.— Ну, а какъ же насчетъ Розанны, сэръ, не сдлали ли вы и о ней какихъ открытій?
Приставъ Коффъ покачалъ головой.
— Тайна въ этомъ отношеніи остается боле чмъ когда-либо непроницаемою, отвчалъ онъ.— Я напалъ на ея слдъ въ одной изъ фризингальскихъ лавокъ, принадлежащей холщевнику Мальтби. У прочихъ торговцевъ, суконщиковъ, модистокъ, портныхъ, она ничего не купала, да и у Мальтби взяла только нсколько аршинъ полотна. Долго провозившись надъ выборомъ качества, она наконецъ остановилась на одномъ куск, и велла отрзать отъ него столько, сколько нужно для ночной кофты.
— Для чьей же кофты? спросилъ я.
— Да врно для своей собственной. Въ четвергъ рано поутру, между тмъ какъ вс вы покоились въ своихъ постеляхъ, она, вроятно, прокралась въ комнату вашей барышни, чтобы похитить Лунный камень, а выходя оттуда, должно-быть, мазнула какъ-нибудь неосторожно кофтой по невысохшей краск. Пятно на кофт не отмылось, а между тмъ она не посмла уничтожить испорченную вещь, не замнивъ ее прежде новою.
— Что же заставляетъ васъ предполагать, будто это была кофта самой Розанны? возразилъ я.
— Т матеріалы, которые она для себя покупала, отвчалъ приставъ. — Будь это кофта миссъ Вериндеръ, то для нея потребовались бы кружева, оборка, и не всть какія украшенія, да къ тому же Розанна и не успла бы сшить ее въ одну ночь. Кусокъ ровнаго полотна годится только дня незатйливой кофты простой служанки. Поврьте мн, мистеръ Бетереджъ, это ново какъ день. Загадка состоитъ лишь въ томъ, съ какою цлью (разъ запасшись новою одеждой) прячетъ она испачканную, вмсто того чтобъ ее уничтожить? Если двушка не сдлаетъ добровольныхъ показаній, то намъ останется лишь одно средство разршить этотъ мудреный вопросъ: разыскать то потаенное мстечко на зыбучихъ пескахъ, куда она упрятала ящикъ, и тогда дло объяснится само собой.
— Но какъ же вы отыщете это мсто? спросилъ я.
— Весьма сожалю, что на этотъ разъ не могу удовлетворить ваше любопытство, отвчалъ приставъ,— во это секретъ, котораго я никому не выдамъ.
(Чтобы не раздразнить вашего любопытства, читатель, подобно тому какъ онъ раздразнилъ мое, я открою вамъ, что приставъ вернулся изъ Фризингалла снабженный обыскнымъ листомъ. Опытвость его въ подобныхъ длахъ навела его на мысль, что Розанна Сперманъ, вроятно, носила при себ описаніе мстности, выбранной ею для храненія ящика, чтобы въ послдствіи можно было легче отыскать это потаенное убжище, еслибъ ей вздумалось вернуться сюда при другихъ обстоятельствахъ. Приставу захотлось, во что бы вы стало, овладть этою памятною запиской, и разъ добывъ ее, онъ счелъ бы себя совершенно удовлетвореннымъ.)
— Оставимъ покамстъ пустыя предположенія, мистеръ Бетереджъ, сказалъ онъ,— и приступимъ-ка лучше къ длу. Я приказывалъ Джойсу присматривать безъ меня за Розанной. И о гд Джойсъ?
Джойсъ былъ тотъ самый фризингальскій полисменъ, котораго надзиратель Сигревъ отдалъ въ распоряженіе пристава. Межъ тмъ какъ послдній длалъ этотъ вопросъ, пробило два часа, и въ ту же минуту подъхала карета, которая должна была увезти миссъ Рахиль къ ея тетк въ Фризингаллъ.
— Двухъ длъ разомъ не длаютъ, сказалъ приставъ, останавливая меня въ ту минуту, какъ я уже собирался послать за Джойсомъ. — Дайте мн сперва проводить миссъ Вериндеръ.
Въ воздух все еще пахло дождемъ, и потому для миссъ Рахили запрягли крытую карету. Приставъ Коффъ сдлалъ знакъ Самуилу, чтобы тотъ сошелъ къ нему съ своего мста за каретой.
— По сю сторону калитки привратника вы увидите одного моего пріятеля, который будетъ ждать васъ между деревьями, сказалъ онъ Самуилу. — Не останавливая кареты, пріятель мой вскочитъ къ вамъ, а вы постарайтесь только не обращать на него вниманія и прикусить вашъ язычокъ: не то бда вамъ будетъ.
Сдлавъ это наставленіе слуг, приставъ позволилъ ему возвратиться на свое мсто. Что подумалъ объ этомъ Самуилъ,— не знаю, но я хорошо понималъ, что за миссъ Рахилью положено было учредить строгій надзоръ съ той самой минуты, какъ она выдетъ изъ родительскаго дома. Барышня ваша подъ присмотромъ! Позади ея, на запяткахъ родительской кареты, будетъ сидть шпіонъ! Мн хотлось вырвать свой мерзкій языкъ за то, что онъ осмлился унизиться до разговора съ приставомъ Коффомъ.
Миледи первая вышла изъ дому, и остановившись на верхней ступеньк лстницы, стала ждать, что будетъ дале. Ни мн, ни приставу она не сказала на слова. Закутавшись въ легкую лтнюю мантилью, которая служила ей для прогулки по саду, она стояла какъ статуя, съ строго сжатыми устами, ожидая появленія дочери.
Чрезъ минуту на лстниц показалась и сама миссъ Рахиль. На ней было хорошенькое платье изъ какой-то нжной желтой ткани, которая служила прелестнымъ фономъ для ея смуглаго лица и (въ форм кофточки) плотно обхватывала ее талію. На голов у нея была щегольская соломенная шляпка съ блымъ обвивавшимся вокругъ вуалемъ, палеваго цвта перчатки гладко обтягивали ея руку. Ея прекрасные черные волосы лоснились изъ-подъ шляпки какъ атласъ, а маленькія ушки, похожія на дв розовыя раковины, украшены были жемчужными подвсками. Она быстро появилась на лстниц, стройная какъ лилія и столь же гибкая и граціозная въ своихъ движеніяхъ, какъ молодая кошечка. Ничто, сколько я могъ замтить, не измнилось въ ея прекрасномъ лиц, кром глазъ и губъ. Глаза ея получили какой-то сверкающій дикій взглядъ, который вовсе мн не нравился, а губы до такой степени утратила свой прежній цвтъ и улыбку, что я едва могъ узнать ихъ. Наскоро и внезапно поцловавъ свою мать въ щеку, она проговорила ей: ‘Постарайтесь простить меня, мамаша’, затмъ она такъ порывисто опустила свой вуаль, что даже разорвала его. Чрезъ минуту она уже сбжала съ лстницы и бросилась въ карету, какъ въ убжище.
Приставъ Коффъ во мгновеніе ока очутился подл нея. Онъ отстранилъ Самуила, и держась за раскрытую дверку кареты, предсталъ предъ миссъ Рахилью въ-то время, когда она усаживалась на своемъ мст.
— Что вамъ нужно? спросила она изъ-подъ вуали.
— Прежде чмъ вы удете, миссъ, отвчалъ приставъ,— мн необходимо сказать вамъ два слова. Препятствовать вашей поздк къ тетушк я не имю никакого права, одно только осмлюсь вамъ замтить, что узжая отсюда при настоящемъ положеніи слдствія, вы тмъ самымъ воздвигаете мн препятствіе къ розысканію вашего алмаза. Прошу васъ хорошенько вникнуть въ мои слова, миссъ, и окончательно ршать: дете вы или нтъ.
Миссъ Рахиль не удостиала его даже отвтомъ.
— Пошелъ, Джемсъ! закричала она кучеру.
Не оказавъ боле ни слова, приставъ молча захлопнулъ дверку. Но въ эту самую минуту съ лстницы сбжалъ мистеръ Франклинъ.
— Прощайте, Рахиль, сказалъ онъ, протягивая ей руку.
— Пошелъ! еще громче крикнула моя молодая госпожа, столько же невнимательная къ мистеру Франклину, какъ и къ мистеру Коффу.
Мистеръ Франклинъ отшатнулся, будто пораженный громомъ. Кучеръ, не зная что длать, въ недоумніи смотрлъ на миледи, еще стоявшую на крыльц. Гнвъ, печаль и стыдъ одновременно отразились на ея лиц, она знакомъ велла кучеру хать и затмъ поспшно вошла въ комнаты. Когда карета тронулась, мистеръ Франклинъ очнулся, и обращаясь къ миледи, сказалъ ей:
— Тетушка, вы были совершенно правы, примите же мою благодарность за ваше гостепріимство и позвольте мн ухать.
Миледи обернулась, будто собираясь отвчать ему, но потомъ одумалась и, какъ бы не довряя себ, только ласково махнула ему рукой.
— Не узжайте отсюда не повидавшись со мной, Франклинъ, сказала она прерывающимся голосомъ, а затмъ удалилась въ свою комнату.
— Послдняго одолженія жду отъ васъ, Бетереджъ, обратился тогда ко мн мистеръ Франклинъ, со слезами на глазахъ. — Выпроводите меня отсюда поскоре на желзную дорогу!
И съ этими словами онъ также вошелъ въ домъ. Вотъ до какой степени могла обезкуражить его миссъ Рахиль, судите же посл того, какъ сильно онъ любилъ ее!
Мы остались одна съ приставомъ внизу лстницы. Обернувшись лицомъ къ деревьямъ, между которыми извивалась дорога, онъ заложилъ рука въ карманы и сталъ тихо насвистывать ‘Послднюю лтнюю розу’.
— На все есть свое время, сказалъ я довольно рзко. — Теперь не время свистать, сэръ.
Въ эту минуту изъ-за деревьевъ показалась карета, направлявшаяся къ калитк привратника, а позади ея на лакейскомъ мст можно было ясно различать подл Самуила еще какую-то незнакомую фигуру. ‘Ладно!’ сказалъ про себя приставъ, потомъ, обращаясь ко мн, прибавилъ:
— Правду говорите вы, мистеръ Бетереджъ, что свистать теперь не время. Теперь нужно приниматься за дло, не щадя никого. Начнемъ-ка съ Розанны. Гд Джойсъ?
Мы оба стали его кликать, но не получили отвта. Тогда я послалъ за нимъ одного изъ конюховъ. — Слышали ли вы, что я говорилъ съ миссъ Вериндеръ? спросилъ меня приставъ, пока мы ожидали возвращенія конюха.— И замтили ли вы какъ она приняла мои слова? Я напрямки объявилъ ей, что отъздъ ея воспрепятствуетъ розыску алмаза, а она все-таки ухала! Такъ знайте же, мистеръ Бетереджъ, что ваша барышня ухала въ материнской карет не одна, а съ товарищемъ, и товарищъ этотъ никто другой какъ самъ Лунный камень.
Я промолчалъ. Вра моя въ миссъ Рахиль была непоколебима какъ и вра въ смерть. Конюхъ вернулся въ сопровожденіи Джойса, который, какъ мн показалось, шелъ весьма неохотно.
— Гд Розанна Сперманъ? спросилъ приставъ Коффъ.
— Самъ не понимаю какъ это случилось, сэръ, началъ Джойсъ,— и крайне сожалю о томъ, но такъ или иначе….
— Узжая въ Фризингаллъ, перебилъ его приставъ,— я приказалъ вамъ стеречь Розанну Сперманъ, не подавая ей виду, что за ней присматриваютъ, а вы хотите, кажется, сказать мн, что она ускользнула отъ вашей бдительности?
— Боюсь, сэръ, началъ Джойсъ съ внезапною дрожью,— не слишкомъ ли ужь я постарался о томъ, чтобъ она меня не заподозрила. Здсь столько корридоровъ въ нижнемъ этаж, что….
— А давно ли вы потеряли ее изъ виду?
— Около часу, сэръ.
— Можете возвратиться въ Фризнигаллъ къ вашему постоянному посту, сказалъ приставъ своимъ спокойнымъ, меланхолическимъ тономъ.— Мн сдается, мистеръ Джойсъ, что ваше ремесло не по плечу вамъ, а должность сыщика слишкомъ ничтожна для вашихъ способностей. Прощайте.
Полисменъ удалился. Не могу разказать вамъ, какъ огорчало меня извстіе о Розанн Сперманъ. Тысячи различныхъ предположеній пробгали въ голов моей, но не умя остановиться ни за одномъ изъ нихъ, я стоялъ какъ вкопаный, молча уставясь на пристава.
— Успокойтесь, мистеръ Бетереджъ, сказалъ приставъ, словно угадывая мои главнйшія опасенія и стараясь прежде всего устранить ихъ.— Вашей молодой пріятельниц Розанн не удастся проскользнуть сквозь мои пальцы. Знайте, что пока мн будетъ извстно мстопребываніе миссъ Вериндеръ, я не потеряю слдовъ и ея сообщницы. Въ прошедшую ночь я помшалъ ихъ свиданію. Ну, что жъ, они вмсто того сойдутся нынче же въ Фризангалл. Стало быть, намъ нужно перенести наши розыски (а, пожалуй, гораздо ране нежели я предполагалъ) изъ дома леди Вериндеръ въ тотъ домъ, куда похала теперь ея дочь. А покамстъ придется снова обезпокоить васъ просьбой: еще разъ созвать всю прислугу.
Мы отправилась въ людскую. Стыдно мн сознаваться въ такомъ низкомъ любопытств, тмъ не мене, я долженъ объявить вамъ, читатель, что при послднихъ словахъ пристава мною овладлъ новый припадокъ слдственной горячки. Позабывъ свою ненависть къ приставу Коффу, я дружески ухватилъ его за руку.
— Рада самого Бога, сэръ, сказалъ я,— откройте мн: съ какою цлью намрены вы созвать прислугу.
Великій Коффъ остановился, и въ грустномъ экстаз проговорилъ, обращаясь къ пустому пространству:
— Что еслибъ этотъ человкъ, сказалъ приставъ (очевидно намекая на меня),— да зналъ толкъ въ розахъ, вдь онъ былъ бы совершеннйшимъ созданіемъ въ мір!
Вслдъ за такимъ сильнымъ изліяніемъ чувствъ, приставъ вздохнулъ и взялъ меня подъ руку.
— Одно изъ двухъ, сказалъ онъ, снова возвращаясь къ прерванному разговору:— или Розанна Сперманъ отправилась прямо въ Фризингаллъ (чтобы поспть туда прежде меня), или она пошла сперва провдать свое потаенное мстечко на пескахъ. Прежде всего нужно удостовриться, кто изъ слугъ видлъ ее послдній предъ тмъ какъ она ушла изъ дому.
Изъ допроса оказалось, что послдняя видла ее судомойка Нанси. Она хорошо замтила, какъ Розанна выскочила чрезъ заднюю дверь съ письмомъ въ рукахъ и остановила работника мясника, выгружавшаго въ это время привезенное мясо. Нанси слышала, какъ она просила работника, по возвращеніи въ Фризингаллъ, отдать это письмо на почту. Работникъ, взглянувъ на адресъ, отвчалъ ей, что письмо, адресованное въ Коббсъ-Голь, не разчетъ сдавать на фризингальскую почту, что суббота не почтовый день, а потому письмо достигнетъ своего назначенія не ране понедльника утромъ. Розанна отвчала ему, что это не бда, если письмо дойдетъ въ понедльникъ утромъ, но что ей важне всего врная доставка. Тогда работникъ ухалъ, общавъ ей исполнить ея просьбу. Въ эту минуту Нанси позвали въ кухню, и посл нея уже никто не видалъ Розанны Сперманъ.
— Ну, что же предполагаете вы длать теперь? опросилъ я, когда мы снова остались наедин.
— Что? отвчалъ приставъ: — нужно отправляться въ Фризингаллъ.
— Чтобы разыскать письмо, сэръ?
— Да, въ этомъ письм находится памятная записка о потаенномъ хранилищ ящика. Въ почтовой контор я разузнаю на чье имя адресовано письмо, и если предположенія мои окажутся справедливыми, то я въ слдующій же понедльникъ сдлаю визитъ вашей пріятельниц, мистрисъ Іолландъ.
Я вышедъ съ приставомъ, чтобы распорядиться насчетъ кабріолета. На конномъ двор мы получили новыя извстія о скрывшейся двушк.

XIX.

Слухи о побг Розанны уже распространились между дворовою прислугой. Каждый съ своей стороны навелъ справки, и такимъ образомъ добрались до одного проворнаго маленькаго чертенка, по прозвищу ‘Доффи’, который, будучи употребляемъ иногда для очистки сада отъ сорныхъ травъ, видлъ Розанну не дале какъ полчаса тому назадъ. Доффи былъ убжденъ, что проходя чрезъ сосновую аллею, онъ встртилъ именно Розанну, которая не шла, а бгомъ бжала по направленію къ берегу.
— Знаетъ ли мальчикъ береговыя окрестности? спросилъ приставъ Коффъ.
— Онъ родился и выросъ на этомъ берегу, отвчалъ я.
— Доффи, сказалъ тогда приставъ,— хочешь ли заработать шиллингъ? Въ такомъ случа отправляйся за мной, а вы, мистеръ Бетереджъ, приготовьте къ моему возвращенію кабріолетъ.
И съ этими словами онъ такимъ быстрымъ шагомъ пустился на зыбучіе пески, что (несмотря на мои еще хорошо сохранившіяся ноги) я не въ состояніи былъ бы съ нимъ соперничать, а маленькій Доффи, подобно всмъ нашимъ молодымъ дикарямъ, когда они бываютъ въ веселомъ настроеніи духа, гикнулъ и побжалъ рысью по пятамъ пристава. Здсь опять я нахожу невозможнымъ изобразить то состояніе духа, которое овладло мной по уход мистера Коффа: то была какая-то странная, безтолковая гомозливость. Я длалъ тысячу безполезныхъ вещей внутри и вн дома, которыхъ ршительно не въ состояніи теперь припомнить. Я даже не могъ дать себ отчета, сколько времени прошло съ тхъ поръ какъ приставъ отправился на пески, когда Доффи примчалъ мн отъ него записку. Это былъ небольшой клочокъ бумажки, вырванный приставомъ изъ его портфеля и заключавшій въ себ слдующія строки карандашомъ: ‘Пришлите мн поскоре ботинокъ Розанны Сперманъ, да не мшкайте, пожалуста.’
Я послалъ первую попавшуюся мн женщину въ комнату Розанны, потомъ, отправляя мальчика къ приставу, веллъ передать ему, что самъ немедленно послдую съ ботинкомъ.
Очень хорошо понимаю, что путь, избранный мною для выполненія полученныхъ инструкціи, былъ далеко не кратчайшій, но я ршился до тхъ поръ не отдавать ботинка Розанны въ руки пристава, пока не удостоврюсь, не затялъ ли онъ какой-нибудь новой мистификаціи. Мое первоначальное желаніе, оправдать какъ-нибудь двушку, если это окажется возможнымъ, снова заговорило во мн въ послднюю минуту. Столь возбужденное состояніе чувствъ моихъ, помимо слдственной горячки, заставило меня поторопиться, и потому, вооружась ботинкомъ, я отправился на пески такимъ форсированнымъ маршемъ, какимъ только способенъ ходить семидесятилтній старикъ, не слишкомъ полагающійся на свои силы.
Между тмъ какъ я приближался къ берегу, собрались черныя туча, дождь, отбиваемый втромъ, хлынулъ широкими струями, а вдали, на песчаной отмели у входа въ заливъ, слышенъ былъ грозный ревъ набгавшихъ морскихъ волнъ. Сдлавъ нсколько шаговъ впередъ, я увидалъ Доффи, пріютившагося на подвтренной сторон песчаныхъ холмовъ. Но скоро глазамъ моимъ предстала картина еще боле мрачная: расвирпвшее море, валы разбивавшіеся о песчаную отмель, гонимый втромъ дождь, который, подобно легкой дымк, вился надъ поверхностью водъ, и бурый пустынный берегъ, на которомъ одиноко выдлялась черная фигура пристава Коффа. Завидвъ меня, онъ указалъ рукой на сверъ.
— Держитесь этой стороны и спускайтесь ко мн отсюда, громко крикнулъ онъ.
Я сталъ спускаться съ холмовъ, едва переводя дыханіе, между тмъ какъ сердце мое такъ и хотло выскочить. Говорить я положительно не могъ: сотни вопросовъ роились въ моей голов, но ни одинъ изъ нихъ не выходилъ изъ моихъ устъ. Лицо пристава испугало меня, взоръ его былъ ужасенъ. Онъ выхватилъ у меня ботинокъ и вложилъ его въ слдъ ноги, глядвшій прямо на югъ отъ того мста, гд мы стояли, въ направленіи къ утесу, извстному подъ названіемъ южной скалы. Слдъ еще не размыло дождемъ, и ботинокъ двушки пришелся по немъ точь-въ-точь. Приставъ молча указалъ мн на ботинокъ, стоявшій въ слду.
Я схватилъ его за руку, снова пытаясь заговорить съ нимъ, но какъ и прежде ничего не въ силахъ былъ вымолвить. А онъ между тмъ продолжилъ спускаться все ниже, и ниже, до того самаго мста, гд утесы упирались въ песокъ. Въ это время около южной скалы только-что начинался приливъ, и набгавшая вода вздувалась надъ песчаною зыбью. Въ глубокомъ молчаніи, которое свинцомъ падало мн на сердце, съ упорною, наводящею страхъ настойчивостью, приставъ Коффъ то здсь, то тамъ вкладывалъ ботинокъ въ слды, постоянно указывавшіе, что двушка шла въ направленіи къ скаламъ, а не отъ скалъ. Въ противоположномъ направленіи никакихъ слдовъ не было.
Наконецъ приставъ бросилъ эти безплодные поиски. Онъ снова взглянулъ на меня, а затмъ на воды, все выше и выше вздымавшіяся надъ таинственною поверхностью зыбучихъ песковъ. Я въ свою очередь посмотрлъ туда же и угадалъ его тайную мысль. Ужасная, нмая дрожь внезапно пробжала по моему тлу, я упалъ на колни.
— Она, должно-быть, приходила сюда, послышался голосъ пристава, говорившаго съ самимъ собой,— и эти скалы были, вроятно, свидтелями какой-нибудь ужасной катастрофы.
Тогда только пришли мн на память странные взгляды, слова и поступки двушки, то отупніе и безжизненность, съ которыми она слушала меня и отвчала на мои вопросы нсколько часовъ тому назадъ, когда я засталъ ее въ корридор со щеткой въ рукахъ. Все это промелькнуло въ моей голов, пока говорилъ приставъ, и я разомъ убдился, что онъ былъ далекъ отъ страшной истины. Я хотлъ повдать ему объ оледенившемъ меня ужас, я пытался было оказать ему: ‘Приставъ, она сама искала этой смерти’, напрасно! слова не выходили изъ моихъ устъ. Нмая дрожь не покидала меня. Я не чувствовалъ дождя, не замчалъ прибывавшей воды. Предо мной стоялъ какъ бы призракъ бднаго погибшаго созданія, мн живо представилось то утро, когда я приходилъ за ней на пески, чтобы звать ее обдать. Въ ушахъ моихъ еще раздавались эти слова, что песчаная зыбь неудержимо влечетъ ее къ себ, и что въ ней-то, быть-можетъ, она и найдетъ свою могилу. Я почувствовалъ какой-то безотчетный ужасъ, примнивъ несчастную судьбу этой двушки къ моему родному дтищу. Розанна была ей ровесница. Кто знаетъ, быть-можетъ, и дочь моя не перенесла бы тхъ испытаній, которыя выпали на долю Розанны, быть-можетъ, и она, подобно ей, наложила бы на себя руки. Приставъ съ участіемъ помогъ мн встать и заставилъ меня отвернуться отъ того мста, гд погибла несчастная. Я вздохнулъ свободне и сталъ понемногу отдавать себ отчетъ въ окружающихъ меня предметахъ. Съ холмовъ бжали къ намъ наши дворовые люди, вмст съ рыбакомъ Іолландомъ, которые, узнавъ о случившемся, еще издали спрашивали у насъ, нашлась ли двушка. Убдивъ ихъ въ короткихъ словахъ, что слды сохранившіеся на песк принадлежали именно Розанн, приставъ высказалъ предположеніе, что она, вроятно, сдлалась жертвой какого-нибудь несчастнаго случая. Потомъ, отозвавъ въ сторону рыбака, онъ повернулся съ нимъ къ морю, и сталъ его разспрашивать:
— Скажите-ка мн, мой любезный, началъ приставъ,— есть ли какое-нибудь вроятіе, чтобы къ этому утесу, у котораго оканчиваются ея слды, могла подъхать лодка и увезти ее отсюда цлою и невредимою.
Рыбакъ указалъ ему на валы, яростно стремившіеся къ песчаной отмели, и на большія сердитыя волны, съ пной и брызгами разбивавшіяся объ изгибы берега.
— Еще не существовало такой лодки, которой удалось бы совладать съ этимъ, отвчалъ онъ.
Приставъ Коффъ въ послдній разъ взглянулъ на слды, оставшіеся на песк и почти уже размытые дождемъ.
— Вотъ, оказалъ онъ, указывая на нихъ,— очевидное доказательство того, что она не могла возвратиться отсюда берегомъ.— А здсь, какъ вы мн сейчасъ объяснили, продолжалъ онъ, глядя на рыбака,— другое доказательство того, что она не могла вернуться, и водой. — Онъ замолчалъ и задумался.— За полчаса до моего прихода сюда, продолжалъ онъ, снова обращаясь къ Іолланду,— видла ее бжавшею къ этому мсту. Съ тхъ поръ прошло еще нсколько времена, стало-быть, сложивъ все вмст, выйдетъ, пожалуй, добрый часъ…. Высока ли была въ то время вода около этихъ скалъ? спросилъ онъ, указывая на южный выступъ, то-есть на мсто, незанимаемое зыбучими песками.
— Судя по ныншнему приливу, отвчалъ рыбакъ,— должно предполагать, что часъ тому назадъ, вода въ этомъ мст была настолько возка, что въ вся не могла бы утонутъ и кошка.
Приставъ Коффъ повернулся тогда на сверъ, въ направленіи къ Зыбучамъ Пескамъ.
— А же эту сторону? спросилъ онъ.
— А здсь и того меньше, отвчалъ Іолландъ. — Зыбучіе пески разв чуть-чуть была прикрыты водой.
Тогда приставъ обратился ко мн съ замчаніемъ, что несчастный случай съ Розанной произошелъ, вроятно, на пескахъ. Тутъ, наконецъ, языкъ мой развязался.
— Какой тамъ случай! сказалъ я:— жизнь была ей въ тягость, и она просто пришла сюда на добровольную смерть.
Приставъ отшатнулся отъ меня.
— Почему вы это знаете? спросилъ онъ.
Вс столпились вокругъ насъ, но мистеръ Коффъ не растерялся. Онъ отстранилъ отъ меня всхъ присутствующихъ, оказавъ, что въ мои лта такое странное происшествіе не могло не отозваться на мн самымъ потрясающимъ образомъ.
— Не приставайте къ нему, сказалъ онъ. Потомъ, обратившись къ Іолланду, онъ спросилъ его: — нельзя ли будетъ найдти Розанну посл отлива?
— Никакими судьбами, отвчалъ Іолландъ. — Что разъ попало въ пески, то ужь не возвратится оттуда никогда. — Сказавъ это, рыбакъ обратился ко мн: — Мистеръ Бетереджъ, сказалъ онъ,— я долженъ вамъ передать кое-что насчетъ смерти этой молодой женщины. Во всю длину скалы, на полсажени подъ пескомъ, находится каменный выступъ въ четыре фута шириной. Я спрашиваю себя, почему Розанна не наткнулась на него. Если она случайно соскользнула съ утеса, то она могла бы удержаться на этомъ выступ, гд песокъ не закрылъ бы ея выше таліи. Стало-быть, нужно предположить, что она или перебралась съ рифа по вод въ песчаную глубь, или она прямо спрыгнула туда съ утеса,— иначе куда бы ей дваться. Нтъ, сэръ, я, и самъ думаю, что это не случай! Ее поглотили зыбучіе пески, и она отдалась имъ по своей доброй вол.
Приставъ ничего не могъ возразить противъ показаніи человка, столь опытнаго въ морскомъ дл какъ рыбакъ Іолландъ. Вс мы, подобно ему, хранили глубокое молчаніе, и наконецъ, какъ бы сговорившись, стала разомъ взбираться на крутой берегъ.
Поровнявшись съ песчаными холмами, мы были встрчены грумомъ, бжавшимъ къ намъ изъ дому. Это былъ добрый малый, всегда относившійся ко мн съ почтеніемъ. Онъ подалъ мн маленькую записочку, между тмъ какъ на лиц его написано было искреннее горе.
— Пенелопа велла передать вамъ кто, мистеръ Бетереджъ, оказалъ онъ. — Она нашла эту записочку въ комнат Розанны.
Такъ вотъ оно ея послднее прощальное слово старику, который старался — да, благодаря Бога,— всегда старался приголубить бдняжку.
‘Въ былое время’, писала она, ‘вы многое прощали мн, мистеръ Бетереджъ, когда снова увидите зыбучіе пески, постарайтесь простить меня въ послдній разъ. Я нашла свою могилу тамъ, гд она меня ожидала. Я жила и умираю признательною за ваши ласки.’
Тмъ и оканчивалось это письмо. Какъ ни было оно коротко, я не имлъ достаточно мужества, чтобы не заплакать. Человкъ легко плачетъ въ юности, когда вступаетъ только въ жизнь, человкъ легко плачетъ и въ старости, когда покидаетъ ее. И я залился слезами.
Не сомнваюсь, что приставъ Коффъ съ участіемъ подошелъ ко мн, но я отшатнулся отъ него.
— Оставьте меня, сказалъ я. — Вдь это все надлалъ страхъ, который вы ей внушили.
— Вы не правы, мистеръ Бетереджъ, спокойно отвчалъ онъ.— Но мы еще успемъ поговорить объ этомъ когда вернемся домой.
Опираясь на руку грума, я послдовалъ за моими спутниками, и мы по проливному дождю вернулась домой, гд нашли всеобщее смятеніе и ужасъ.

XX.

Т изъ нашихъ спутниковъ, которые опередили насъ, еще до нашего прибытія домой уже распространили извстіе о случившемся, и мы застали прислугу въ паническомъ страх. Въ то время какъ мы проходили около милединой двери, она порывисто отворилась изнутри. Госпожа моя, вн себя отъ ужаса, вышла къ намъ въ сопровожденіи мистера Франклина, который тщетно старался ее успокоить.
— Вы всему виной, воскликнула она, дико угрожая приставу рукой.— Габріэль! разчитайте этого несчастнаго и избавьте меня отъ его присутствія.
Изъ всхъ насъ одинъ приставъ въ состояніи былъ возражать ей, такъ какъ только онъ одинъ владлъ собою.
— Я столько же виноватъ въ этомъ несчастіи, миледи, какъ и вы сами, сказалъ онъ.— Если по прошествіи получасу вы будете настаивать на моемъ удаленіи изъ дома, то я подчинюсь вашимъ требованіямъ, но ни въ какомъ случа не возьму вашихъ денегъ.
Слова эта, сказанныя съ большимъ достоинствомъ, хотя весьма почтительно, равно подйствовали и на меня, и на миледи, которая, уступивъ, наконецъ, просьбамъ мистера Франклина, ушла въ свою комнату. Когда дверь на ними затворилась, приставъ окинулъ своимъ наблюдательнымъ окомъ всю женскую прислугу и замтилъ, что Пенелопа была въ слезахъ, между тмъ какъ на лицахъ всхъ прочихъ выражался только ужасъ.
— Когда вашъ батюшка перемнитъ свое измокшее платье, сказалъ онъ ей,— то взойдите въ его комнату и побесдуйте съ нами.
Я скорешенько переодлся и снабдилъ пристава Коффа необходимою для него одеждой, посл чего Пенелопа взошла къ вамъ, чтобъ узнать, чего желалъ отъ нея приставъ. Казалось, я впервые сознавалъ теперь, какая у меня добрая и почтительная дочь. Я посадилъ ее къ себ на колна и внутренно просилъ Бога, чтобъ онъ благословилъ ее. Приникнувъ головой къ моей груди, она обвила мою шею руками, и мы съ минуту безмолвно просидла въ этомъ положеніи, погруженные въ думу о погибшей двушк.
Приставъ отошелъ къ окну и сталъ смотрть въ него. Справедливость обязывала меня поблагодарить его за такое вниманіе къ вашимъ чувствамъ, что я, и не преминулъ потомъ исполнять. Люда высшаго круга пользуются всякаго рода преимуществами и, между прочимъ, преимуществомъ свободно выражать свои чувства. Мы же, люди низменные, не имемъ этихъ правъ. Нужда, минующая сильныхъ міра сего, обходится съ вашею мелкою братіей безъ всякой пощады, и мы должны, затаивъ чувства, вести свою обязанность съ терпніемъ. Впрочемъ, не думайте чтобъ я жаловался на свою судьбу, я только такъ мимоходомъ упомянулъ объ этомъ.
Мы съ Пенелопой не заставили долго ждать пристава. На вопросъ о томъ, не извстна ли ей причина, побудившая Розанну лишить себя жизни, дочь моя отвчала (какъ вы, вроятно, и предвидите), что подруга ея сдлала это отъ любви къ мистеру Франклину Блеку. Затмъ онъ спросилъ ее, не высказывала ли она этихъ предположеній кому-либо другому?
— Я никому не упоминала объ этомъ, ради самой Розанны, отвчала моя дочь.
— Да, наконецъ, и ради мистера Франклина, моя милая, прибавилъ я, находя нужнымъ дополнить ея отвтъ.— Если Розанна умерла отъ любви къ нему, то нтъ сомннія, что это случалось безъ его вдома и воли. Дадимъ же ему спокойно ухать отсюда, если только онъ дйствительно намренъ насъ сегодня оставить, не причиняя ему безполезнаго горя открытіемъ такой печальной истины.
— Совершенно справедливо, сказалъ приставъ Коффъ, снова впадая въ раздумье и, вроятно, сравнивая въ своемъ ум предположеніе Пенелопы съ какимъ-нибудь другимъ изъ своихъ тайныхъ предположеній.
По истеченіи получаса въ комнат госпожи моей раздался звонокъ. Я поспшилъ на ея зовъ, и у дверей встртилъ мистера Франклина, выходившаго изъ кабинета своей тетки. Онъ оказалъ мн, что миледи готова принять пристава Коффа, попрежнему, въ моемъ присутствіи, но что сперва ему самому хотлось бы переговорить съ приставомъ. На возвратномъ пути въ мою комнату, мистеръ Франклинъ остановился въ передней, чтобы взглянутъ на расписаніе поздовъ желзной дороги.
— Неужто вы вправду оставляете насъ, сэръ? спросилъ я.— Миссъ Рахиль, вроятно, одумается, если вы только дадите ей время.
— Да, отвчалъ мистеръ Франклинь,— она, конечно, одумается, услыхавъ, что я ухалъ отсюда съ тмъ, чтобы никогда боле не возвращаться.
Я-было подумалъ, что въ немъ говоритъ одна досада на дурное обхожденіе нашей барышни, но оказалось не то. Наша госпожа сама замтила, что съ того времени какъ въ дом нашемъ появилась полиція, достаточно было упомянуть имя мистера Франклина, чтобы миссъ Рахиль мгновенно пришла въ негодованіе. Онъ же съ своей стороны такъ любилъ свою кузину, что самъ не хотлъ врить такой перемн до тхъ поръ, пока отъздъ ея къ тетк не сдлалъ истину слишкомъ очевидною. Какъ скоро эта жестокая выходка открыла глаза мистеру Франклину, онъ тотчасъ же принялъ ршеніе,— единственно возможное для человка съ характеромъ,— ршеніе ухать изъ дому.
Онъ говорилъ съ приставомъ въ моемъ присутствіи. Объявивъ, что миледи искренно раскаивается въ своей горячности, онъ спросилъ пристава, не согласится ли тотъ, получивъ свою плату, оставить дло алмаза въ настоящемъ его положеніи.
— Нтъ, сэръ, отвчалъ приставь, — я принимаю плату только за выполненную обязанность, но такъ какъ дло еще не кончено, то я отказываюсь отъ нея.
— Я васъ не понимаю, сказалъ мистеръ Франклинъ.
— Въ такомъ случа я объяснюсь, сэръ, отвчалъ приставъ. — Пріхавъ сюда, я взялся разыскать пропавшій алмазъ и теперь ожидаю только позволенія выполнить свою обязанность. Откровенно изложивъ леди Вериндеръ вс обстоятельства дла въ его настоящемъ вид и тотъ планъ дйствій, котораго необходимо держаться для разысканія Луннаго камня, я тмъ самымъ сниму съ себя всякую дальнйшую отвтственность по этому длу. Пусть же миледи ршитъ тогда, продолжить ли мн начатое слдствіе или бросить его. Тогда обязанность моя будетъ исполнена, и я приму назначенную мн плату.
Такими словами приставъ Коффъ напомнилъ вамъ, что и между сыщиками есть люди, которые дорожатъ своею репутаціей.
Взглядъ его на дло былъ до того правиленъ, что трудно было бы возражать противъ него. Между тмъ какъ я вставалъ, чтобы вести его въ комнату миледи, онъ спросилъ мистера Франклина, не желаетъ ли и онъ присутствовать при этомъ разговор.
— Нтъ, отвчалъ мистеръ Франклинъ,— разв если того потребуетъ тетушка.
Но въ то время какъ я выходилъ изъ комнаты вслдъ за приставомъ, онъ шепнулъ мн на ухо:
— Вдь я напередъ знаю, что онъ будетъ говорить о Рахили, а я слишкомъ люблю ее, чтобы равнодушно выслушать это и сдержать свое негодованіе. Лучше идите безъ меня.
Мы ушли, оставивъ его въ самомъ грустномъ настроеніи духа. Опершись на подоконникъ, онъ закрылъ свое лицо руками, между тмъ какъ Пенелопа выглядывала изъ-за двери, желая какъ-нибудь утшить его. Будь я на мст мистера Франклина, я непремнно веллъ бы ей войдти. Когда васъ оскорбитъ какая-нибудь женщина, то вамъ всегда пріятно высказаться другой, потому что изъ десяти разъ девять эта послдняя наврно приметъ вашу сторону. А можетъ-быть, онъ и позвалъ ее, лишь только я вышелъ вонъ. Въ такомъ случа, отдавая полную справедливость моей дочери, я долженъ замтить, что она, не задумавшись, ршилась бы на все, лишь бы утшить мистера Франклина Блекъ. А мы тмъ временемъ вошли съ приставомъ Коффомъ въ комнату миледи.
Во время вашего послдняго съ нею совщанія она на разу не соблаговолила оторвать глазъ отъ книги, лежавшей предъ всю на стол. На этотъ не разъ произошла перемна къ лучшему. Взоръ ея, устремленный на пристава, былъ такъ же непоколебимъ, какъ и его собственный. Фамильный нравъ выражался въ каждой черт ея лица, и я былъ увренъ, что если женщина, подобная моей госпож, разъ приготовится къ непріятному разговору, то она, конечно, выдержитъ характеръ и поспоритъ въ стойкости съ самимъ мистеромъ Коффомъ.
Когда мы услись на свои мста, миледи заговорила первая.
— Приставъ Коффъ, сказала она,— я, можетъ-быть, нашла бы оправданіе для моихъ необдуманныхъ словъ, сказанныхъ вамъ полчаса тому назадъ. Но я вовсе не желаю искать оправданій и чистосердечно каюсь въ своей горячности.
Прелесть голоса и манеръ миледи неотразимо подйствовала на пристава. Чтобы доказать свое уваженіе къ моей госпож, онъ попросилъ позволенія сказать нсколько словъ въ свою защиту. Онъ объявилъ, что его никакъ нельзя было упрекать за случившееся въ вашемъ дом несчастіе, по той простой причин, что успшное окончаніе слдствія зависло именно отъ того, чтобы ни словами, на поступками не возбудить подозрнія Розанны Сперманъ. Онъ ссылался на мои показанія, спрашивая меня, дйствительно ли выполнилъ онъ эту цль. И я по совсти засвидтельствовалъ, что въ этомъ отношеніи онъ на на минуту не уклонился отъ принятаго имъ образа дйствій. На томъ, какъ мн казалось, разговоръ вашъ, право, могъ бы и остановиться.
Однако приставъ Коффъ пошелъ нсколько дале, очевидно съ тою цлью (какъ вы и сама легко можете заключать теперь), чтобы разъ завсегда покончить съ самымъ затруднительнымъ объясненіемъ, которое предстояло ему имть съ миледи.
— Мн извстна одна изъ причинъ, которою объясняютъ самоубійство молодой женщины, сказалъ приставъ.— Причина эта, можетъ-быть, и основательна, но она не иметъ никакого отношенія къ производимому мною слдствію, и я обязавъ къ тому же прибавить, что мои собственныя догадки указываютъ въ совершенно противоположную сторону. По моему мннію, тяжкое душевное безпокойство, находящееся въ связи съ пропажей алмаза, побудило несчастную наложить на себя руки. Я не берусь разгадать, что именно мучало ее, но думаю, что (съ вашего позволенія, миледи) я въ состояніи буду указать на одно лицо, могущее ршить правъ я или нтъ.
— Особа эта здсь? спросила моя госпожа, посл минутнаго молчанія.
— Нтъ, миледи, она ухала отсюда.
Это былъ явный намекъ на миссъ Рахиль. Наступило молчаніе, которое мн казалось безконечнымъ. Боже мой! Какъ ужасно завывалъ втеръ, какъ сильно хлесталъ дождь въ окно, въ то время какъ я выжидалъ, чтобы кто-либо изъ нихъ прервалъ это молчаніе!
— Будьте такъ добры, говорите ясне, сказала наконецъ миледи. — Не намекаете ли вы на мою дочь?
— Точно такъ, коротко отвчалъ приставъ.
Когда мы входили въ комнату, предъ госпожой моей лежалъ за стол портфель съ денежными бланками, приготовленный, безъ сомннія, для разчета съ приставомъ. Но теперь она взяла его со стола и опять спрятала въ ящикъ. Мн больно было видть, какъ дрожала при этомъ ея бдная рука, излившая столько милостей на своего стараго слугу, рука, которую мн отрадно было бы пожать въ своихъ рукахъ предъ наступленіемъ вчной разлуки.
— Я надялась, тихо и спокойно сказала миледи,— что принявъ вознагражденіе за свои труды, вы разстанетесь со мной безъ всякихъ намековъ на миссъ Вериндеръ. Однако этого не случалось. Но разв племянникъ мой не предупреждалъ васъ объ этомъ до прихода вашего сюда?
— Мистеръ Блекъ исполнилъ ваше порученіе, миледи. Но я замтилъ ему на это, что….
— Не трудитесь договаривать, возразила миледи.— Вы, вроятно, понимаете не хуже меня, что вы сказали слишкомъ много, чтобы возвращаться назадъ, а потому я считаю себя обязанною предъ собой, и предъ своею дочерью настоятельно требовать, чтобы вы остались здсь и высказалась вполн.
Приставъ посмотрлъ на свои часы.
— Еслибъ я имлъ достаточно времени, миледи, отвчалъ онъ,— то я предпочелъ бы письменное объясненіе словесному. Но если слдствіе должно продолжиться, то время для насъ слишкомъ дорого, чтобы тратить его на письмо. Я, пожалуй, готовъ сразу приступить къ длу, хотя не скрою, что мн будетъ въ высшей степени затруднительно говорить объ этомъ предмет, а вамъ будетъ крайне тяжело меня слушать.
Тутъ госпожа мои еще разъ перебила его.
— Я, можетъ-быть, облегчу нсколько и наше положеніе, и положеніе этого добраго стараго слуги и друга, оказала она,— если съ своей стороны покажу примръ ршительности, смло приступивъ къ этому разговору. Вы предполагаете, что миссъ Вериндеръ всхъ насъ обманываетъ, скрывая алмазъ для какой-нибудь собственной тайной цли? Не правда ли?
— Совершенно справедливо, миледи, отвчалъ приставъ .
— Прекрасно. Но прежде чмъ вы начнете говорить, я, какъ мать миссъ Вериндеръ, должна предупредить васъ, что она положительно не способна на подобный поступокъ. Ваше знакомство съ ней началось неболе двухъ, трехъ дней назадъ, я же знаю ее съ колыбели. Какъ бы на сильны были направленныя противъ нея подозрнія, они не могутъ оскорбить меня. Прежде всего я уврена, что (при всей вашей опытности) вы впали относительно этого дла въ величайшее заблужденіе. Не забывайте, что я не владю никакими тайными свдніями и не хуже васъ исключена изъ довренности моей дочери. Но еще разъ повторяю вамъ единственную причину, заставляющую меня такъ твердо отстаивать мою дочь: я слишкомъ хорошо знаю ея характеръ!
Она обернулась въ мою сторону и подала мн руку, которую я молча поцловалъ.
— Вы можете продолжатъ теперь, сказала она, устремивъ на пристава свои обычный, твердый взглядъ.
Приставъ Коффъ поклонился. Замтно было, что миледи произвела на него нкоторое впечатлніе: ему какъ будто стало жаль ея, а его угловатое лицо на минуту умилилось. Что же касается до его внутренняго убжденія, то ясно было, что оно осталось непоколебимымъ. Принявъ въ своемъ креол боле удобное положеніе, онъ въ слдующихъ словахъ повелъ свою низкую атаку противъ репутаціи миссъ Рахили.
— Я долженъ просить васъ, миледи, взглянуть на дло не только съ вашей, но и съ моей точки зрнія, сказалъ онъ.— Не угодно ли вамъ будетъ представать себ, что вы пріхали сюда вмсто меня, но съ тми же практическими свдніями, которыя вынесъ я изъ своей жизни, и которыя, если позволите, я изложу вамъ сейчасъ вкратц.
Госпожа моя кивнула ему головой въ доказательство того, что она его слушаетъ, и приставъ продолжалъ такъ:
— За послднія двадцать лтъ, сказалъ онъ,— я, какъ довренное лицо, часто бывалъ употребляемъ на разбирательства тайныхъ семейныхъ длъ. Вотъ въ двухъ словахъ результатъ, пріобртенный мною на этомъ поприщ, и имющій нкоторое примненіе къ настоящему длу. Я знаю по опыту, что молодыя леди, занимающія блестящее положеніе въ свт, имютъ иногда тайные долги, въ которыхъ он не смютъ сознаться своимъ ближайшимъ родственникамъ и друзьямъ. Иногда он должаютъ модистк и ювелиру, иногда же деньги бываютъ имъ нужны для другихъ цлей, которыхъ я не предполагаю въ настоящемъ случа, и о которыхъ умолчу, изъ уваженія къ вамъ. Постарайтесь не забыть того, что я сейчасъ оказалъ вамъ, миледи, а теперь прослдимъ, какомъ путемъ событія этой недли почти вынудили меня искать объясненій въ моей долговременной опытности.
Онъ собрался съ мыслями и продолжилъ свои разказъ съ ужасающею ясностью, заставлявшею насъ понимать смыслъ каждаго его слова и съ жестокою справедливостью, не щадившею никого.
— Первыя свднія относительно пропажи Луннаго камня получены мною отъ надзирателя Сигрева, и я тутъ же убдился, что онъ былъ совершенно неспособенъ къ производству этого слдствія. Изъ коего что онъ разказалъ мн, я обратилъ вниманіе лишь на одно обстоятельство, а именно, что миссъ Вериндеръ уклонилась отъ его допросовъ и говорила съ нимъ съ совершенно необъяснимою суровостью и презрніемъ. Какъ ни удивительно казалось мн подобное обращеніе, но я приписывалъ его какой-нибудь неловкости надзирателя, который могъ неумышленно оскорбить молодую миссъ. Затаивъ про себя это предположеніе, я сталъ одинъ производить обыскъ комнаты, который, какъ вамъ извстно, кончался открытіемъ пятна на двери и показаніями мистера Франклина, убдившаго меня, что это самое пятно имло прямое отношеніе къ пропаж алмаза. Я могъ до сихъ поръ подозрвать только одно, что Лунный камень украденъ, и что похитителемъ его, вроятно, окажется кто-нибудь изъ слугъ. Прекрасно. Что же дале? Миссъ Вериндеръ внезапно выходитъ изъ своей комнаты, начинаетъ говорить со мной, а мн немедленно бросаются въ глаза три обстоятельства весьма подозрительнаго свойства. Первое, что она сильно взволнована, несмотря на то что со времени пропажи алмаза прошло уже боле сутокъ. Второе, что она обращается со мной точь-въ-точь какъ съ надзирателемъ Сигревомъ. Третье, что она считаетъ себя смертельно оскорбленною мистеромъ Франклиномъ. Хорошо. Вотъ (думаю я про себя) молодая миссъ, которая потеряла драгоцнный алмазъ, я которая, какъ я самъ имлъ случай убдиться, обладаетъ весьма пылкимъ нравомъ. Но что же она, длаетъ въ настоящемъ случа подъ вліяніемъ этого пылкаго нрава? Она обнаруживаетъ непонятную злобу противъ мистера Блека, господина надзирателя и меня, иначе сказать, противъ тхъ самыхъ лицъ, которые, каждый по-своему, старались помочь ей въ разысканіи ея потеряннаго алмаза. Тогда, миледи, и только тогда началъ я искать указаній въ своей опытности, которая и объяснила мн загадочное поведеніе миссъ Вериндеръ. Руководимый ею, и сопоставилъ личность вашей дочери съ личностью другахъ извстныхъ мн молодыхъ леди и пришелъ къ тому убжденію, что у ней, вроятно, есть также долги, въ которыхъ она не хочетъ сознаться и которые между тмъ необходимо заплатить. Я спрашиваю себя, ужь не потому ли и изчезъ алмазъ, что нужно было заложить его тайкомъ для уплаты этихъ долговъ? Вотъ т заключенія, которыя, я вывожу изъ простыхъ фактовъ. Что возразитъ на это ваша собственная опытность, миледи?
— То же, что и прежде, отвчала моя госпожа,— а именно, что обстоятельства ввели васъ въ заблужденіе.
Я съ своей стороны молчалъ. Богъ всть почему забрелъ въ эту минуту въ мою сумашедшую голову Робинзонъ Крузо. ‘Еслибы, думалъ я, приставъ Коффъ мгновенно очутился на необитаемомъ остров, лишенный общества господина Пятницы, и не имя корабля, на которомъ онъ могъ бы ухать съ острова, то онъ былъ бы, по моему мннію, въ самомъ приличномъ для него мст! (Nota bene: говоря вообще, я остаюсь хорошимъ христіаниномъ до тхъ поръ, пока не слишкомъ насилуютъ мои христіанскія чувства, и утшаюсь тою мыслію, что и вы вс, господа, не лучше меня въ этомъ отношеніи.)
— Правъ я былъ или нтъ, миледи, продолжалъ приставъ Коффъ,— но разъ поставивъ себ такія убжденія, мн необходимо было проврить ихъ на дл. Я просилъ тогда вашего позволенія произвести осмотръ всхъ находящихся въ дом гардеробовъ. Это послужило бы средствомъ къ разысканію той одежды, которая, по коей вроятности, размазали краску на двери, и къ проврк моихъ догадокъ. Что же изъ этого вышло? Вы изволили согласиться на мое предложеніе, мистеръ Блекъ и мистеръ Абльвайтъ сдлали то же самое. Одна миссъ Вериндеръ отвчала мн положительнымъ отказомъ, что и убдило меня въ безошибочности моихъ предположеній. Если вы и теперь не согласитесь со мной, миледи, то я готовъ буду думать, что и вы, и мистеръ Бетереджъ не вникали въ событія ныншняго дня. Не при васъ ли говорилъ я вашей дочери, что ея отъздъ изъ дому (при настоящихъ обстоятельствахъ) затруднитъ успшное окончаніе слдствія, а между тмъ она ухала, несмотря на такое предостереженіе. Вы видли, что она не только не простила мистеру Блеку его усиленныхъ стараній облегчить мн раскрытіе этой тайны, но напротивъ публично оскорбила его у порога родительскаго дома. Что все кто значитъ? Если миссъ Вериндеръ не иметъ никакой прикосновенности къ пропаж алмаза, то скажите же мн, что все это можетъ значить?
На этотъ разъ онъ посмотрлъ въ мою сторону. Право, страшно было слушать, какъ онъ подбиралъ противъ миссъ Рахили одно доказательство за другимъ, тмъ боле, что при всемъ желаніи оправдать ее, не было никакой возможности оспаривать истину его словъ. Имя (благодаря Бога) врожденную склонность къ резонерству, я тотчасъ же примкнулъ къ сторон миледи, чтобъ отстаивать наши общія съ ней убжденія. Это подняло мой упавшій духъ и придало мн смлости въ разговор съ приставомъ Коффомъ.
Усердно прошу васъ, друзья мои, воспользоваться моимъ примромъ, это избавитъ васъ отъ множества непріятностей. Развивайте въ себ діалектику, и вы увидите какъ славно подржете вы ноготки всмъ этимъ умникамъ, еслибъ они вздумала когда-нибудь поцарапать васъ ради вашей же собственной пользы!
Видя, что мы не возражаемъ, приставъ Коффъ какъ ни въ чемъ не бывало опять возвратился къ своему разказу. Господи! какъ же я злился на него, замчая, что наше молчаніе не сконфузило его ни на волосъ!
— Вотъ, миледи, мой взглядъ на дло по отношенію его къ одной миссъ Вериндеръ, сказалъ онъ.— Теперь постараюсь изложить вамъ то же самое дло по отношенію его къ миссъ Вериндеръ и умершей Розанн Сперманъ, взятымъ вмст. Съ вашего позволенія мы вернемся для этого назадъ, къ тому самому времени, когда дочь ваша отказалась допустить осмотръ своего гардероба. Сдлавъ свое заключеніе объ, этомъ обстоятельств, я старался разъяснить себ два вопроса: вопервыхъ, какой методы приличне будетъ держаться въ производств слдствія, вовторыхъ, не имла ли миссъ Вериндеръ соучастницы между домашнею женскою прислугой. Посл тщательнаго размышленія я ршился вести слдствіе, что называется на язык служащихъ, самымъ неправильнымъ образомъ, по той простой причин, что мн вврили семейную тайну, которую я обязанъ былъ удерживать въ предлахъ тснаго домашняго кружка. Чмъ мене шуму, чмъ мене огласки, и посторонняго вмшательства, тмъ лучше. Что же касается до обыкновенной процедуры слдствія, какъ-то: поимка людей по подозрнію, явки ихъ на судъ и тому подобное, объ этомъ нечего было и думать, такъ какъ, по моему крайнему убжденію, дочь ваша, миледи, была явно замшана въ этомъ дл. Мн было ясно, что человкъ, съ характеромъ и положеніемъ мистера Бетереджа, былъ бы для меня въ этомъ случа гораздо боле надежнымъ помощникомъ нежели всякій другой человкъ, взятый на сторон. Я, конечно, могъ бы вполн довриться, и мистеру Блеку, еслибы не предвидлъ тутъ одного маленькаго затрудненія. Онъ слишкомъ скоро угадалъ въ какую сторону устремились мои догадки и разысканія. И дружба его къ миссъ Вериндеръ помшала бы ему дйствовать заодно со мной. Я безпокою васъ, миледи, такими подробностями съ цлью показать вамъ, что я не вынесъ семейной тайны за предлы домашняго кружка. Я единый посторонній человкъ, которому она извстна, а моя профессія обязываетъ меня придерживать свой языкъ.
Тутъ я почувствовалъ, что моя профессія, наоборотъ, обязывала меня дать ему волю. Признаюсь, что выполнять въ мои года, и предъ моею госпожой, роль какого-то полицейскаго помощника превосходило мру моего христіанскаго терпнія.
— Прошу позволенія заявить вамъ, миледи, сказалъ я,— что отъ начала и до конца этого гнуснаго слдствія я никогда не помогалъ ему сознательно, и я прошу пристава Коффа опровергнуть меня, если у него достанетъ смлости. Когда я высказался такимъ образомъ, у меня отлегло отъ сердца. Госпожа моя дружески потрепала меня по плечу, а я въ справедливомъ негодованіи взглянулъ на пристава Коффа, какъ бы говоря ему: ‘А! что вы на это скажете?* Но приставъ отвчалъ мн кроткимъ взглядомъ ягненка, въ которомъ выразилось, кажется, еще большее ко мн расположеніе.
— Я уврена, сказала миледи, обращаясь къ приставу,— что вы, какъ честный человкъ, дйствовали въ моихъ интересахъ, и готова выслушать что вы скажете намъ дале.
— Мн остается еще прибавить нсколько словъ, относящихся къ Розанн Сперманъ, сказалъ онъ.— Вы, вроятно, помните, миледи, что когда эта молодая женщина внесла въ комнату книгу для записки блья, я тотчасъ же узналъ ее. До того времени я еще склоненъ былъ сомнваться въ томъ, что миссъ Вериндеръ доврила кому-либо свою тайну. Но увидавъ Розанну, я перемнилъ свое мнніе и немедленно заподозрилъ ея участіе въ пропаж алмаза. Бдняжку постигла ужасная смерть, но хотя ея и нтъ уже боле въ живыхъ, я все-таки желалъ бы снять съ себя обвиненіе въ моей будто бы несправедливой къ ней жестокости. Будь это обыкновенный случай воровства, я заподозрилъ бы Розанну ни боле ни мене какъ и всхъ остальныхъ слугъ въ дом. Мы знаемъ по опыту, что женщины, поступающія изъ исправительныхъ тюремъ въ услуженіе къ господамъ, которые обходятся съ нами благосклонно и справедливо, въ большинств случаевъ мняютъ свое поведеніе и длаются достойными оказаннаго имъ благодянія. Но это было, по моему мннію, не простое воровство, а хитро-задуманное похищеніе, при содйствіи самой владлицы алмаза. Глядя на дло съ этой точки зрнія, мн прежде всего пришло въ голову слдующее соображеніе, касавшееся Розанны Сперманъ. Удовольствуется ли миссъ Вериндеръ (не взыщите, миледи) тмъ, что вселитъ въ насъ убжденіе, будто Лунный камень просто потерянъ? Или она пойдетъ дальше и постарается насъ уврить, что онъ украденъ? На этотъ случай у нея уже готова была Розанна Сперманъ, которая скоре всхъ сумла бы отвлечь и меня, и васъ, миледи, отъ настоящаго слда.
Казалось, ужь нельзя было хуже очернить миссъ Рахиль и Розанну, какъ очернилъ ихъ приставъ Коффъ. А между тмъ вы сами сейчасъ убдитесь, что это было возможно.
— Я имлъ еще одинъ поводъ подозрвать умершую, продолжилъ приставъ,— и этотъ поводъ казался мн наиболе основательнымъ. Кому же легче было достать подъ залогъ денегъ для миссъ Вериндеръ, какъ не Розанн Сперманъ? Ни одна молодая леди въ положеніи миссъ Вериндеръ не взяла бы на себя такого рискованнаго дла. Ей необходимо было имть соучастницу, и я опятъ васъ спрашиваю, кто же годился боле для этой роли, какъ не Розанна Сперманъ? Ваша покойная горничная, миледи, занимаясь воровствомъ, изучила свою профессію во всхъ ея тонкостяхъ. Она имла сношенія, я знаю это достоврно, съ однимъ изъ тхъ немногихъ людей въ Лондон (изъ разряда закладчиковъ), которые готовы дать значительную сумму денегъ подъ залогъ столъ цннаго алмаза, какъ Лунный камень, не затрудняя своихъ кліентовъ ни неловкими вопросами, ни обременительными условіями. Потрудитесь не забыть этого, миледи, и теперь позвольте мн доказать вамъ, на сколько мои подозрнія противъ Розанны Сперманъ подтвердились ея собственными поступками, и къ какимъ заключеніямъ могли они привести меня.
Затмъ онъ сталъ разбирать все поведеніе Розанны въ этомъ дл съ начала и до конца. Оно столько же знакомо вамъ, читатель, сколько и мн, и потому вы легко поймете, что въ этой части своего разказа приставъ Коффъ безаппелляціонно заклеймилъ память бдной умершей двушки подозрніемъ въ покраж алмаза. Даже сама миледи приведена была въ ужасъ его словами. Когда онъ кончилъ, она ничего ему не отвчала, но приставъ, казалось, и не безпокоился о томъ, отвчаютъ ему или нтъ. Онъ продолжалъ (чтобъ ему пусто было!) съ прежнею невозмутимостью.
— Теперь, когда я изложилъ вамъ вс обстоятельства этого дла такъ, какъ и ихъ понимаю, сказалъ онъ,— мн остается только сообщить вамъ, миледи, какія мры имю я въ виду на будущее время. Я вижу два способа привести слдствіе къ успшному окончанію. На одинъ изъ нихъ я смотрю какъ на врнйшее средство достичь цли, другой же, сознаюсь, есть не боле какъ смлый опытъ. Ршайте сами, миледи, не должны ли мы начать съ врнйшаго способа?
Госпожа моя выразила ему знакомъ, что она совершенно предоставляетъ это на его усмотрніе:
— Благодарю васъ, сказалъ приставь.— Пользуясь вашимъ позволеніемъ, миледи, я, конечно, испытаю первый способъ. Останется ли миссъ Вериндеръ въ Фризингалл, или вернется сюда, я во всякомъ случа предлагаю учредить неотступный надзоръ за всми ея поступками, за людьми, съ которыми она будетъ имть сношенія, за ея прогулками верхомъ или пшкомъ, и за ея корреспонденціей.
— Дале что? спросила моя госпожа.
— Дале, отвчалъ приставъ,— я буду просить вашего позволенія помстить къ вамъ на мсто Розанны Сперманъ женщину, привыкшую къ тайнымъ слдствіямъ и за скромность которой я ручаюсь.
— Дале что? спросила моя госпожа.
— Послднее мое предложеніе, продолжалъ приставъ,— состоитъ въ томъ, чтобы послать одного онъ моихъ сослуживцевъ въ Лондонъ для сдлки съ тмъ закладчикомъ, который, какъ я упоминалъ выше, былъ знакомъ съ Розанной Сперманъ, и котораго имя, и адресъ, будьте въ этомъ уврены, миледи, были сообщены ею миссъ Вериндеръ. Не отрицаю, что подобная мра потребуетъ и времени, и денегъ, но результатъ ея вренъ. Мы со всхъ сторонъ оцпимъ Лунный камень и будемъ постепенно стягивать эту цпь до тхъ поръ, пока не найдемъ алмаза въ рукахъ миссъ Вериндеръ, предполагая, что она съ нимъ не разстанется. Если же долги ея потребуютъ немедленной уплаты, и она ршатся пожертвовать имъ, тогда товарищъ мой встртитъ Лунный камень немедленно по прибытіи его въ Лондонъ.
Подобное предложеніе, касавшееся ея дочери, задло мою госпожу за живое, и она въ первый разъ сердито заговорила съ приставомъ.
— Считайте ваше предложеніе отвергнутымъ по всмъ его пунктамъ, сказала она,— и переходите къ другому способу.
— Другой способъ, продолжалъ приставъ, нимало не смущаясь,— заключается въ томъ смломъ опыт, о которомъ я уже упоминалъ выше. Мн кажется, я хорошо оцнилъ характеръ миссъ Вериндеръ. По моему мннію, она способна на смлый обманъ, но вмст съ тмъ она слишкомъ горяча и вспыльчива, слишкомъ непривычна къ фальши, чтобъ быть лицемркой въ мелочахъ и умть себя сдерживать при всякомъ возбужденіи. Чувства ея въ продолженіе этого слдствія неоднократно брали верхъ надъ ей волей, даже въ то время, когда ея собственный интересъ требовалъ, чтобъ она ихъ скрывала. Имя въ виду дйствовать на эту особенность ея характера, я готовлю ей внезапное потрясеніе, и при такихъ обстоятельствахъ, которыя заднутъ ее за живое. Иначе говоря, я хочу безъ всякаго приготовленія объявитъ миссъ Вериндеръ о смерти Розанны Сперманъ — въ надежд, что ея лучшія чувства понудятъ ее къ призванію. Не согласитесь ли вы, миледи, на эту мру?.
Не умю разказать вамъ, какъ удивила меня моя госпожа. Она безъ запинки отвчала ему: ‘Пожалуй, я согласна.’
— Кабріолетъ готовъ, сказалъ приставъ.— Итакъ, позвольте пожелать вамъ добраго, утра, миледи.
Но въ эту минуту госпожа моя подняла руку и знакомъ остановила его у двери.
— Вы предполагаете затронуть благородныя чувства моей дочери, сказала она.— Но я, какъ мать, требую права сама подвергнуть ее этому испытанію. Не хотите ли остаться здсь, пока я съзжу въ Фризингаллъ?
Въ первый разъ въ жизни великій Коффъ растерялся и, какъ самый обыкновенный смертный, онмлъ отъ удивленія. Госпожа моя позвонила и велла приготовить себ непромокаемое платье. Дождь все еще продолжилъ лить, а закрытая карета, какъ вамъ извстно, увезла миссъ Рахиль въ Фризингаллъ. Я попробовалъ было убдить миледи, чтобъ она не подвергала себя такой ненастной погод, но это оказалось совершенно безполезно! Тогда я попросилъ позволенія сопровождать ее, чтобы держать по крайнеи мр надъ ея головой зонтикъ, но она и слушать ничего не хотла. Кабріолетъ былъ поданъ грумомъ.
— Можете быть уврены въ двухъ вещахъ, сказала миледи приставу Коффъ, выходя въ переднюю. — Вопервыхъ, что я буду дйствовать на чувства миссъ Вериндеръ такъ же ршительно, какъ бы вы сдлали это сами, вовторыхъ, что сегодня же, до отхода послдняго вечерняго позда въ Лондонъ, я лично или письменно увдомлю васъ о результат этого опыта.
Съ этими словами она сла въ кабріолетъ, и взявъ вожжи въ руки, отправилась въ Фризингаллъ.

XXI.

Когда ухала моя госпожа, я вспомнилъ на досуг о пристав Кофф, который, сидя въ уютномъ уголк передней, рылся въ своей записной книг и саркастически подергивалъ губами.
— Что, или длаете свои замтки? спросилъ я.
— Нтъ, отвчалъ приставь Коффь,— смотрю, какое слдственное дло стоить теперь на очереди.
— О! воскликнулъ я.— Неужто вы думаете, что здсь все уже кончено?
— Я думаю, вопервыхъ, отвчалъ приставъ,— что леди Вериндерь одна изъ умнйшихъ женщинъ въ Англіи, а вовторыхъ, что розами пріятне заниматься нежели алмазомъ. Гд садовникъ, мистеръ Бетереджь?
Я видлъ, что отъ него не добьешься боле ни слова насчетъ Луннаго камня. Онъ утратилъ всякій интересъ къ слдствію и пошелъ искать садовника. Часъ спустя изъ оранжереи уже послышалась ихъ нескончаемые споры о шиповник.
Между тмъ мн предстояло освдомиться, не измнилъ ли мистеръ Франклинъ своего ршенія ухать съ послобденнымъ поздомъ. Узнавъ о совщаніи, происходившемъ въ комнат миледи, и объ его исход, онъ немедленно ршился ждать новостей изъ Фризингалла. На всякаго другаго человка подобная перемна въ планахъ не произвела бы никакого впечатлнія, но мистера Франклина она совершенно перевернула.
При такомъ излишк свободнаго времени, какой оставался у него впереди, онъ сдлался неугомоненъ, и вс его заграничные коньки повыскакали одинъ за другомъ, какъ крысы изъ мшка.
Представляя собой нчто въ род хамелеона, у котораго къ существеннымъ чертамъ англійскаго характера примшивалась нмецкіе, англійскіе, французскіе оттнки, онъ безъ устали сновалъ по всему дому, не имя на другой темы для разговора, кром жестокаго обращенія съ нимъ миссъ Рахили, ни другаго слушателя, кром меня. Я, напримръ, нашелъ его въ библіотек, сидящаго подъ картой современной Италіи. Не находя другаго выхода изъ постигшаго его горя, онъ старался по крайней мр излить его въ словахъ.
— Я чувствую въ себ много прекрасныхъ стремленій, Бетереджъ, сказалъ онъ,— но на что я обращу ихъ теперь? Во мн есть зародыши многихъ превосходныхъ качествъ, которыя могли бы развиться лишь при содйствіи Рахили! Но что я буду длать съ ними теперь?
Затмъ онъ такъ краснорчиво описалъ мн свои отвергнутыя достоинства и потомъ сталъ такъ трогательно сокрушаться надъ своею судьбой, что я изъ всхъ силъ придумывалъ что бы мн сказать ему въ утшеніе. Вдругъ прошло мн въ голову, что въ настоящемъ случа всего удобне было бы пустить въ ходъ Робинзона Крузо. Я поспшно заковылялъ въ свою комнату и немедленно вернулся съ этою безсмертною книгой. Глядь, а библіотека уже пуста. Только карта современной Италіи уставилась на меня со стны, а я въ свою очередь уставился на карту современной Италіи. Заглянулъ въ гостиную. Вижу, что на полу лежитъ платокъ мистера Франклина, ясное доказательство, что онъ недавно только промчался тутъ, но и пустая комната съ своей стороны говорила также, что онъ уже направилъ свои шага въ другое мсто. Сунулся въ столовую, и вижу, стоитъ Самуилъ съ бисквитомъ и рюмкой хереса въ рукахъ, безмолвно вопрошая пустое пространство.
Только минуту тому назадъ мистеръ Франклинъ порывисто дернулъ за звонокъ, чтобы спросить себ прохладительнаго питья. Но въ то время какъ Самуилъ со всхъ ногъ кинулся исполнять его приказаніе, а звонокъ продолжалъ еще звенть и колебаться, мистеръ Блекъ былъ уже далеко. Нечего длать, я толкнулся въ чайную, и тутъ-то наконецъ нашелъ мистера Франклина. Онъ стоялъ у окна, чертя гіероглифы по отпотвшему стеклу.
— Васъ ждетъ хересъ, сэръ, сказалъ я. Но разговаривать съ нимъ было, кажется, такъ же безполезно, какъ и обращаться къ одной изъ четырехъ стнъ, онъ погрузился въ неизмримую бездну своихъ размышленій, откуда не было никакой возможности извлечь его. ‘Какъ вы объясняете себ поведеніе Рахили, Бетереджъ?’ былъ полученный мною отвтъ. Не зная, что сказать на это, я подалъ ему Робинзона Крузо, въ которомъ, по моему твердому убжденію, нашлось бы нужное объясненіе, еслибы только онъ далъ себ трудъ поискать его. Мистеръ Франклинъ закрылъ Робинзона Крузо и тутъ же пустился въ свою англо-германскую тарабарщину.
— Отчего же не вникнуть въ это дло поглужбе? сказалъ онъ, точно какъ будто и противной необходимости такого анализа.— На кой чортъ теряете вы терпніе, Батереджъ, когда только съ помощью его мы можемъ добраться до истины. Не прерывайте меня. Поведеніе Рахили станетъ намъ совершенно понятнымъ, если, руководясь справедливостью, мы взглянемъ на дло сперва съ объективной точка зрніи, потомъ съ субъективной, и наконецъ, въ заключеніе, съ объективно-субъективной. Что узнаемъ мы въ такомъ случа? Что пропажа Луннаго камня, случившаяся въ прошлыя четвергъ утромъ, повергла Рахиль въ состояніе нервнаго раздраженія, отъ котораго она и до сихъ поръ еще не оправилась. Надюсь, что пока вамъ нечего возражать противъ моего объективнаго взгляда. Прекрасно, такъ не прерывайте же меня. Разъ убдившись въ состояніи нервнаго раздраженія Рахили, могла ли мы ждать, чтобы поведеніе ея съ окружающими осталось такимъ, какимъ оно было при другихъ обстоятельствахъ? Объясняя такомъ образомъ ея поступки на основаніи ея внутреннихъ ощущеній, до чего доходимъ мы? Мы доходимъ до субъективной точки зрнія. Да лучше, и не пытайтесь оспаривать меня, Бетереджъ. Хорошо, что же дальше? Боже праведный! Само собою разумется, что отсюда проистекаетъ объективно-субъективный взглядъ на дло. Рахиль, собственно говоря, не Рахиль, а отвлеченная личность. Но могу ли я оскорбиться несправедливымъ со мною обращеніемъ отвлеченной личности? Само собою разумется, что нтъ. При всемъ вашемъ неблагоразуміи, Бетереджъ, врядъ ли и вы обвините меня въ подобной щепетильности. Ну, и что же можно изъ всего этого вывесть? То, что на зло нашимъ проклятымъ узкимъ англійскимъ воззрніямъ и предразсудкамъ, я чувствую себя совершенно спокойнымъ и счастливымъ. Гд же мой хересъ?
Голова моя между тмъ до того отупла, что я самъ не могъ различатъ: моя ли это голова, или голова мистера Франклина. Въ этомъ жалкомъ положеніи я приступилъ къ исполненію трехъ, какъ мн казалось, чисто-объективныхъ вещей. Вопервыхъ, я принесъ мистеру Франклину его хересъ, потомъ удалился въ свою комнату и, наконецъ, усладилъ свою душу наипріятнйшею и наиуспокоительнйшею трубочкой, какую я когда-либо выкуривалъ въ своей жизни. Не думайте однако, чтобъ я такъ дешево отдлался отъ мистера Франклина. Изъ чайной заглянувъ въ переднюю, онъ, наконецъ, пустился въ людскую, и ощутивъ запахъ моей трубки, вдругъ вспомнилъ, что онъ пересталъ курить изъ глупой уступчивости желаніямъ миссъ Рахили. Въ одно мгновеніе ока онъ влетлъ ко мн съ сигарочницей въ рукахъ и, съ свойственнымъ ему французскимъ легкомысліемъ, и остроуміемъ, снова принялся развивать свою неисчерпаемую тему.
— Дайте-ка мн огня, Бетереджъ, сказалъ онъ.— Можно ли допустить, чтобы человкъ, столько лтъ занимающійся куреніемъ табаку, какъ я, не открылъ до сихъ поръ на дн сигарочницы цлой системы обращенія мущинъ съ женщинами? Слдите за мной неуклонно, и я докажу вамъ это въ двухъ словахъ. Представьте себ, что вы выбираете сигару, закуриваете ее, а она обманываетъ ваши ожиданія. Что вы длаете въ такомъ случа? Вы бросаете ее и берете другую. Теперь замтьте примненіе этого правила къ женщинамъ! Вы выбираете женщину, стараетесь сблизиться съ ней, а она разбиваетъ ваше сердце. Безумецъ! воспользуйтесь наставленіями вашей сигарочницы. Бросьте ее, и возьмите другую!
Услыхавъ это, я покачалъ головой. Ловко было придумано, нечего сказать, но мой собственный опытъ противорчилъ этой систем.
— При жизни покойной мистрисъ Бетереджъ, оказалъ я,— мн часто хотлось примнить къ длу вашу философію, мистеръ Франклинъ. Но, къ сожалнію, законъ настаиваетъ на томъ, чтобы разъ выбравъ себ сигару, вы докуривали ее до конца, и говоря это, я подмигнулъ ему глазомъ.
Мистеръ Франклинъ расхохотался, и мы оба остались въ игривомъ настроеніи двухъ веселыхъ сверчковъ, до тхъ поръ, пока не заговорила въ немъ новая сторона его характера. Въ такой-то бесд проводили мы время съ моимъ молодымъ господиномъ въ ожиданіи новостей изъ Фризингалла (между тмъ какъ приставъ Коффъ ведъ съ садовникомъ нескончаемые споры о розахъ).
Кабріолетъ вернулся домой цлымъ получасомъ ране нежели я ожидалъ. Ршившись на время остаться въ дом своей сестры, миледи прислала съ грумомъ два письма, изъ которыхъ одно было адресовано къ мистеру Франклину, а другое ко мн.
Я отослалъ письмо мистера Франклина въ библіотеку, куда онъ вторично забрелъ, безцльно снуя по дому, свое же прочиталъ у себя въ комнат. При вскрытіи пакета, я выронилъ оттуда банковый билетъ, которыя извстилъ меня (прежде нежели я узналъ содержаніе письма), что увольненіе пристава Коффа отъ производства слдствія о Лунномъ камн было уже теперь дломъ ршеннымъ.
Я послалъ сказать приставу, что желаю немедленно переговорить съ нимъ. Онъ явился на мой зовъ изъ оранжереи подъ впечатлніемъ своихъ споровъ съ садовникомъ и объявилъ, что мистеръ Бегби не иметъ, да никогда и не будетъ имть себ соперника въ упрямств. Я просилъ его позабыть на время эти пустяки и обратить свое вниманіе на дло поистин серіозное. Тогда только онъ замтилъ письмо, которое я держалъ въ рукахъ.
— А! сказалъ онъ скучающимъ голосомъ: — вы, вроятно, получили извстіе отъ миледи. Иметъ ли оно какое-либо отношеніе ко мн, мистеръ Бетереджъ?
— А вотъ судите сами, мистеръ Коффъ.
Сказавъ это, я принялся (съ возможною выразительностью и скромностью) читать письмо госпожи моей.
‘Добрый мой Габріель, прошу васъ передать приставу Коффу, что я исполнила данное ему общаніе по поводу Розанны Сперманъ. Миссъ Вериндеръ торжественно объявила мн, что съ тхъ поръ какъ эта несчастная двушка поступила въ домъ нашъ, она ни разу не имла съ ней никакихъ тайныхъ разговоривъ. Он даже случайно не встрчались въ ту ночь, когда произошла пропажа алмаза, и между ними не было никакихъ сношеній съ четверга утромъ, когда поднялась въ дом тревога, и до ныншней субботы, когда миссъ Вериндеръ ухала посл полудня изъ дому. Вотъ что узнала я отъ дочери въ отвтъ на мое внезапное и краткое объявленіе ей о самоубійств Розанны Сперманъ.’
Тутъ я остановился, и взглянувъ на пристава Коффа, спросилъ его, что думаетъ онъ объ этой части письма?
— Я только оскорбилъ бы васъ, еслибы высказалъ вамъ мое мнніе, отвчалъ приставъ.— Продолжайте, мистеръ Бетереджъ, прибавилъ онъ съ самымъ убійственнымъ хладнокровіемъ,— продолжайте.
Когда я вспомнилъ, что этотъ человкъ только что имлъ дерзость упрекнуть нашего садовника въ упрямств, то мн, признаюсь, захотлось, вмсто того чтобы продолжать письмо, хорошенько отдлать его по-своему. Но наконецъ христіанское смиреніе мое одержало верхъ, и я неуклонно продолжалъ чтеніе письма миледи.
‘Обратившись къ чувствамъ миссъ Вериндеръ, такъ, какъ желалъ этого господинъ приставъ, я потомъ заговорила съ ней по внушенію моего собственнаго сердца, что должно было подйствовать на нее гораздо сильне. Еще въ то время когда дочь моя не покидала родительскаго крова, я при двухъ различныхъ обстоятельствахъ предостерегала ее, что она подвергнетъ себя самымъ унизительнымъ подозрніямъ. Теперь же, я откровенно разказала ей насколько сбылись мои опасенія.
Торжественно увривъ меня въ искренности своихъ словъ, дочь мои заявила, вопервыхъ, что у нея нтъ никакихъ тайныхъ долговъ, а вовторыхъ, что алмазъ не былъ въ ея рукахъ съ тхъ самыхъ поръ, когда, ложась спать во вторникъ ночью, она положила его въ свои индйскій шкапикъ, на этомъ и остановилось признаніе моей дочери. Она хранитъ упорное молчаніе, когда я спрашиваю ее, не можетъ ли она разъяснить тайну пропажи алмаза, и плачетъ, когда я прошу ее хоть ради меня оставить свою скрытность.— ‘Настанетъ время, говоритъ она, когда вы узнаете, почему я остаюсь равнодушна къ обращеннымъ противъ меня подозрніямъ, и почему я отказываюсь довриться даже вамъ ‘Поступки мои могутъ только вызвать состраданіе моей матери, но я никогда не заставлю ее краснть за меня.’ — Вотъ подлинныя слова моей дочери.
‘Посл всего происшедшаго между мной и приставомъ, я считаю необходимымъ, несмотря на то что онъ человкъ совершенно намъ посторонній, сдлать ему извстнымъ, равно какъ и вамъ, мой добрый Бетереджъ, отвтъ миссъ Вериндеръ. Прочтите ему это письмо и передайте ему прилагаемый банковый билетъ. Отказываясь отъ его услугъ, я должна прибавить, что отдаю полную справедливость его уму и честности, хотя я боле чмъ когда-либо убждена, что обстоятельства ввели его въ глубокое заблужденіе относительно этого дла’.
Тмъ и оканчивалось письмо миледи. Прежде нежели передать приставу банковый билетъ, я спросилъ его, не сдлаетъ ли онъ какихъ-нибудь замчаній по поводу высказанныхъ моею госпожой мнній.
— Длать замчанія о дл, которое мною оставлено, мистеръ Бетереджъ,— не входитъ въ мои обязанности, отвчалъ онъ.
— Такъ врите ли вы по крайней мр хоть въ эту часть письма миледи? спросилъ я, съ негодованіемъ перебрасывая ему черезъ столъ банковый билетъ.
Приставъ взглянулъ на него и приподнялъ свои мрачныя брови, въ знакъ удивленія къ великодушію моей госпожи.
— Это такая щедрая плата за потраченное мною время, сказалъ онъ,— что и считаю себя въ долгу у миледи. Я запомню стоимость этого билета, мистеръ Бетереджъ, и при случа постараюсь расквитаться.
— Что вы хотите сказать этимъ? спросилъ я.
— То, что миледи очень ловко устроила дла на время, сказалъ приставъ,— но что эта семейная тайна принадлежитъ къ числу такихъ неурядицъ, которыя снова могутъ возникнуть, когда коего мене ожидаютъ этого. Посмотрите, сэръ, что не пройдетъ двухъ-трехъ мсяцевъ, какъ Лунный камень опять задастъ вамъ дла.
Смыслъ и тонъ этихъ словъ можно было объяснить слдующимъ образомъ. Изъ письма госпожа моей мистеръ Коффъ усмотрлъ, что миссъ Рахиль оказалась настолько упорною, что не уступила самымъ настойчивымъ просьбамъ своей матери и даже ршилась обмануть ее (и при какихъ обстоятельствахъ, какъ подумаешь) цлымъ рядомъ гнуснейшихъ выдумокъ. Не знаю какъ бы другіе на моемъ мст возражали приставу, я же безъ церемоніи отвчалъ ему такъ:
— Я смотрю на ваше послднее замчаніе, приставъ Коффъ, какъ на прямое оскорбленіе для миледи и ея дочери!
— Смотрите на него лучше, мистеръ Бетереджъ, какъ на сдланное вамъ предостереженіе, и вы будете гораздо ближе къ истин.
Уже, и безъ того раздраженный его замчаніями, я окончательно замолчалъ посл этой дьявольски-откровенной выходки.
Я подошелъ къ окну, чтобы нсколько поуспокоиться. Дождь пересталъ, и какъ бы вы думала, кого я увидалъ на двор? Самого мистера Бегби, садовника, который ожидалъ случая снова вступать съ приставомъ Коффомъ въ состязанія о шиповник.
— Передайте мое нижайшее почтеніе господину приставу, сказалъ мистеръ Бегби, увидавъ меня въ окн,— и скажите ему, что если онъ согласенъ прогуляться до станціи желзной дороги, то мн было бы весьма пріятно сопутствовать ему.
— Какъ! воскликнулъ приставъ, изъ-за моего плеча:— неужто вы еще не убдилась моими доводами?
— Чорта съ два, очень я убдился! отвчалъ мистеръ Бегби.
— Въ такомъ случа я пройдусь съ вами до станціи! сказалъ приставъ.
— Такъ мы встртимся у воротъ! заключилъ мистеръ Бегби.
Я былъ очень разсерженъ, какъ вамъ извстно, читатель, но спрашиваю васъ: чей гнвъ устоялъ бы противъ подобной смшной выходки? Перемна, происшедшая внутри меня, не ускользнула отъ наблюдательности пристава Коффа, и онъ постарался поддержать это благотворное настроеніе кстати вставленнымъ словцомъ.
— Полно! полно! сказалъ онъ:— отчего вы, по примру миледи, не считаете моего взгляда на дло ошибочнымъ? Почему бы вамъ не утверждать, что я впалъ въ величайшее заблужденіе?
Несмотря на явную насмшку, которая проглядывала въ этомъ предложеніи пристава Коффа, мысль слдовать во всемъ примру миледи такъ льстила мн, что волненіе мое постепенно утихло: я снова пришелъ въ нормальное состояніе, а съ величайшимъ презрніемъ готовъ былъ встртить всякое постороннее мнніе о миссъ Рахили, еслибы только оно противорчило мннію миледи или моему собственному.
Одного не въ силахъ я былъ сдлать: это воздержаться отъ разговора о Лунномъ камн! Конечно, благоразумне было бы вовсе не затрогивать этого предмета, но что же вы хотите! Добродтели, которыя украшаютъ современное поколніе, не были въ ходу въ мое время. Приставъ Коффъ задлъ меня за живое, и хотя я и смотрлъ на него съ презрніемъ, однако чувствительное мсто все-таки болло. Кончилось тмъ, что я умышленно навелъ его на разговоръ о письм миледи.
— Хотя въ ум моемъ нтъ и тни сомннія, оказалъ я,— но вы не смущайтесь этимъ! продолжайте такъ, какъ бы говорили съ человкомъ совершенно доступнымъ вашимъ доводамъ. Вы думаете, что не слдуетъ врить миссъ Рахили на слово и утверждаете, будто мы снова услышимъ о Лунномъ камн. Поддержите же ваше мнніе, приставъ, заключилъ я веселымъ голосомъ,— поддержите же ваше мнніе фактами.
Вмсто того чтобъ обидться моими словами, приставъ Коффъ схватилъ мою руку и такъ усердно пожималъ ее, что у меня пальцы захрустла.
— Клянусь небомъ, торжественно сказалъ этотъ чудакъ,— что я завтра же поступилъ бы на должность лакея, еслибы только мн привелось служить вмст съ вами, мистеръ Бетереджъ. Если я скажу, что вы чисты какъ ребенокъ, то этимъ самымъ польщу дтямъ, изъ которыхъ большая часть наврное не заслуживаютъ подобнаго комплимента. Полно, полно, не будемъ боле спорить. Любопытство ваше будетъ удовлетворено безъ всякихъ пожертвованіи съ вашей стороны. Я не упомяну ни о миледи, ни о миссъ Вериндеръ и, такъ и быть, ради васъ, попробую сдлаться оракуломъ. Я уже говорилъ вамъ, что дло съ Луннымъ камнемъ еще не совсмъ покончено. Хорошо. Теперь же на прощанье я предскажу вамъ три вещи, которыя непремнно должны случаться, и поневол обратятъ на себя ваше вниманіе.
— Продолжайте! сказалъ я, не конфузясь и такъ же весело, какъ и прежде.
— Вопервыхъ, началъ приставъ,— вы получите извстіе объ Іолландахъ, какъ только въ будущій понедльникъ почталіонъ доставитъ письмо Розанны въ Коббсъ-Голль.
Еслибъ онъ обдалъ меня цлымъ ушатомъ холодной воды и то, признаюсь, онъ и тогда поразилъ бы меня не столько, какъ въ настоящую минуту. Показаніе миссъ Рахили, подтверждавшее ея неприкосновенность къ этому длу, не разъяснило ни одного изъ поступковъ Розанны Сперманъ, какъ напримръ: шитья новой кофточка, ея старанія отдлаться отъ испачканнаго платья, и т. п., и обстоятельство это никакъ не приходило мн въ голову до тхъ поръ, пока приставъ Коффъ сразу не навелъ меня на мысль о немъ.
— Вовторыхъ, продолжалъ приставъ,— вы опять услышите кое-что объ Индйцахъ: или въ здшнемъ околотк, если миссъ Рахиль не удетъ отсюда, или въ Лондон, если она переселится въ этотъ городъ.
Утративъ всякій интересъ къ тремъ фокусникамъ и совершенно убдившись въ невинности моей молодой госпожи, я довольно спокойно выслушалъ это второе предсказаніе.
— Ну, вотъ и два обстоятельства, которыхъ мы должны ожидать въ будущемъ, сказалъ я.— Теперь очередь за третьимъ.
— Третье и послднее, сказалъ приставъ Коффъ,— заключается въ томъ, что рано или поздно вы получите извстіе объ этомъ лондонскомъ закладчик, ими котораго я уже дважды упоминалъ въ разговор съ вами. Дайте мн вашъ портфель, мистеръ Бетереджъ, и я для памяти запишу вамъ его имя и адресъ, такъ чтобы вы не могли ошибиться, въ случа еслибы мое предсказаніе дйствительно сбылось.
Сказавъ это, онъ написалъ на частомъ листк слдующія отроки: ‘мистеръ Септемій Локеръ, Мидльсекская площадь, Ламбетъ, Лондонъ.’
— Этими словами, сказалъ онъ, указывая на адресъ,— должны кончиться вс ваши толки о Лунномъ камн. Я боле не стану докучать вамъ, а время само укажетъ, правъ ли я былъ или виноватъ. Покамстъ же, сиръ, я уношу съ собой искреннее къ вамъ сочувствіе, которое, какъ мн кажется, длаетъ честь намъ обоимъ. Если нимъ не придется боле встртиться до моего выхода въ отставку, то я надюсь, что вы постите меня въ моемъ маленькомъ домик, который я уже высмотрлъ для себя въ окрестностяхъ Лондона. Общаю вамъ, мистеръ Бетереджъ, что въ моемъ садик будетъ много газону. Что же касается до бдой мускатной розы..
— Чорта съ два! не выростите вы блой мускатной розы, пока не привьете ее къ шиповнику, послышался голосъ у окна.
Мы оба обернулись и опять увидали мистера Бегби, который, въ виду предстоявшихъ состязаній, не имлъ терпнія боле ожидать у воротъ. Приставъ пожалъ мн руку, и съ своей стороны сгорая нетерпніемъ сразиться съ садовникомъ, опрометью бросился вонъ изъ комнаты.
— Когда онъ возвратится съ прогулки, поразспросите-ка его хорошенько о мускатной роз и вы убдитесь тогда, что я разбилъ его на всхъ пунктахъ! крикнулъ великій Коффъ, въ свою очередь окликнувъ меня изъ окна.
— Господа! отвчалъ я, стараясь умрить ихъ пылъ, какъ кто уже удалось мн однажды. — Блая мускатная роза представляетъ обимъ сторонамъ обширное поле для разглагольствій.
Но видно отвчать имъ было точно такъ же безполезно, какъ и насвистывать жигу вредъ поверстнымъ столбомъ (какъ говорятъ Ирландцы). Они оба ушли, продолжая свою распрю о розахъ и безпощадно нанося другъ другу удары. Предъ тмъ какъ обоимъ скрыться изъ глазъ моихъ, я увидалъ, что мистеръ Бегби качалъ своею упрямою головой, между тмъ какъ приставъ Коффъ схватилъ его за руку, какъ арестанта. Ну вотъ, подите же! Какъ ни насолилъ мн за это время приставъ, а онъ все-таки мн нравился. Пусть читатель самъ объяснитъ себ это странное состояніе моего духа. Еще немножко, и онъ совсмъ отдлается и отъ меня, и отъ моихъ противорчій. Разказавъ отъздъ мистера Франклина, я закончу дневникъ субботнихъ происшествій, описавъ же нкоторые странные факты, случившіеся въ теченіе слдующей недли, я тмъ окончательно завершу мой разказъ и передамъ перо той особ, которая должна продолжать его посл меня. Если вы, читатель, такъ же утомлены чтеніемъ моего повствованія, какъ я утомленъ его изложеніемъ,— то, Боже! какая общая радость ожидаетъ насъ чрезъ нсколько страницъ!

XXIX

Я веллъ приготовить кабріолетъ, на случай еслибы мистеръ Франклинъ захотлъ, во что бы то ни стало, ухать отъ насъ съ вечернимъ поздомъ. Появленіе на лстниц багажа, за которымъ слдовалъ и самъ мистеръ Франклинъ, убдило меня, что на этотъ разъ ршеніе его осталось непоколебимымъ.
— Да вы и вправду узжаете, сэръ? сказалъ я, встртясь съ нимъ въ сняхъ.— Что бы вамъ подождать еще денекъ-другой и дать миссъ Рахили время одуматься?
Куда двался весь заграничный лоскъ мистера Франклина, когда наступила минута прощанья! Вмсто отвта, онъ сунулъ мн въ руку письмо, полученное имъ отъ миледи. Большая часть его заключала въ себ повтореніе того, что было уже сообщено въ письм, адресованномъ на мое имя. Но въ конц его было прибавлено нсколько строкъ, относящихся до миссъ Рахили, которыя если и не могли служить объясненіемъ чему-либо другому, то по крайней мр длали понятнымъ непоколебимость ршенія мистера Франклина.
‘Вы врно удивитесь, узнавъ, какъ терпливо переношу я скрытность моей дочери по поводу всего происшедшаго (писала миледи). Въ дом пропалъ алмазъ, стоящій 20.000 фунтовъ стерлинговъ, и все заставляетъ меня предполагать, что пропажа его, составляющая для насъ тайну, во всхъ подробностяхъ извстна Рахили, хотя нкоторыя неизвстныя мн лица, въ виду непонятной для меня цли, наложили на нее странное обязательство хранить молчаніе. Вамъ, можетъ-быть, странно, что я позволяю своей дочери издваться надо мной? А между тмъ это весьма просто. Вникните только хорошенько въ положеніе Рахили. Нервы ея до такой степени разстроены, что жалко смотрть на нее. Я не ршусь поднимать разговоръ о Лунномъ камн до тхъ поръ, пока время не принесетъ ей должнаго успокоенія. Съ этою цлью я даже не задумалась удалитъ полисмена. Смущающая насъ тайна и его самого приводитъ въ замшательство, какъ человкъ посторонній, онъ не въ силахъ помочь намъ, а только увеличиваетъ мои мученія и однимъ своимъ именемъ доводитъ Рахиль до бшенства.
‘Я по возможности хорошо устроила свои планы на будущее. Въ настоящее время я намрена увезти Рахиль въ Лондонъ, отчасти для того, чтобы разсять ея мысли перемной обстановки, а съ другой стороны для того, чтобы посовтоваться о ней съ лучшими медиками. Какъ мн звать васъ къ себ въ Лондонъ? Берите съ меня примръ терпнія, мой дорогой Франклинъ, и подождите вмст со мной боле счастливаго времени. При томъ ужасномъ настроеніи духа, въ которомъ находится теперь Рахиль, она никакъ не можетъ простить вамъ вашего полезнаго содйствія къ розыску алмаза и не перестаетъ видть въ этомъ личную для себя обиду. Дйствуя ощупью въ этомъ дл, вы, тмъ не мене, грозили ей раскрыть ея тайну и тмъ увеличивали и безъ того уже терзавшее ее безпокойство. Я не въ состояніи извинить то упорство, съ которымъ она старается сдлать васъ отвтственнымъ въ послдствіяхъ, которыхъ ни вы, ни я не могли не только предвидть, но и вообразитъ себ. Вразумитъ ее нтъ возможности, о ней можно только сожалть. Съ величайшимъ прискорбіемъ должна предупредить васъ, что вамъ лучше пока вовсе не встрчаться съ Рахилію. Предоставьте все времени — вотъ единственный совтъ, который я могу предложить вамъ.’
Я возвратилъ письмо мистеру Франклину, сердечно сокрушаясь за него, потому что мн извстно было какъ искренно любилъ онъ мою молодую госпожу и какъ сильно должны были уколоть его слова миледи.
— Знаете ли, сэръ, пословицу, ршился я только сказать ему. — Когда обстоятельства достигли наихудшаго состоянія, то нужно скоро ожидать перемны ихъ къ лучшему. А сами посудите, мистеръ Франклинъ, что же можетъ бытъ хуже настоящаго положенія длъ?
Мистеръ Франклинъ сложилъ письмо своей тетки и, казалось, мало успокоился замчаніемъ, которое я ршился ему сдлать.
— Увренъ, сказалъ онъ,— что въ пору моего прибытія сюда съ этимъ проклятымъ алмазомъ изъ Лондона, въ цлой Англіи не было семейства боле счастливаго чмъ это. Взгляните же на него теперь! Какое разъединеніе въ его сред и какая подозрительная таинственность во всей окружающей атмосфер! Припоминаете ли вы, Бетереджъ, то утро, когда мы разговаривали съ вами на зыбучихъ пескахъ о дяд моемъ Гернкасл и о подарк его ко дню рожденіи Рахили. Самъ полковникъ не подозрвалъ въ чьихъ рукахъ Лунный камень сдлается орудіемъ его мщенія!
Съ этими словами онъ пожалъ мою руку и направился къ кабріолету.
Я послдовалъ за нимъ по лстниц. Мн было очень грустно видть, при какой обстановк покидаетъ онъ старое гнздышко, гд протекли самые счастливые годы его жизни. Певелопа (крайне встревоженная всмъ происшедшимъ въ дом), обливаясь слезами, пришла проститься съ нимъ. Мистеръ Франклинъ поцловалъ ее, на что я махнулъ рукой, какъ бы желая этимъ сказать: ‘На здоровье, сэръ, на здоровье.’ Кое-кто изъ остальной женской прислуги очутился тутъ же, выглядывая на него изъ-за угла. Онъ принадлежалъ къ числу тхъ мущинъ, которые нравятся всмъ женщинамъ. Въ послднюю минуту прощанья я подошелъ къ кабріолету и какъ милости просилъ у мистера Франклина, чтобы онъ далъ намъ о себ всточку. Но онъ не обратилъ вниманія на мои слова, а перенося свой взглядъ отъ одного предмета на другой, какъ будто прощался со старымъ домомъ и со всею усадьбой.
— Смю ли опросить, сэръ, куда вы дете? сказалъ я, продолжая держаться за кабріолетъ и пытаясь проникнуть въ его будущіе планы. Мистеръ Франклинъ внезапно надвинулъ себ на глаза шляпу.
— Куда я ду? повторилъ онъ за мной:— Къ чорту!
Вмст съ этимъ словомъ пока рванулся съ мста, какъ бы испуганный такимъ нечестивымъ отвтомъ.
— Да благословитъ васъ Богъ на всхъ путяхъ вашихъ, сэръ! усплъ я промолвить, прежде нежели онъ скрылся отъ вашихъ глазъ.
Нечего сказать, пріятный и милый джентльменъ былъ мистеръ Франклинъ! Несмотря на свои недостатки и дурачества, это былъ весьма пріятный и милый джентльменъ! По отъзд его изъ дома миледи, везд чувствовалась ужасная пустота.
Печаленъ и скученъ былъ наступившій затмъ субботній вечеръ. Для поддержанія крпости своего духа я усердно принялся за свою трубочку и Робинзона Крузо. Женщины (исключая Пенелопу) проводили время въ толкахъ о самоубійств Розанны. Он вс упорно держались того мннія будто бдняжка украла Лунный камень и лишила себя жизни изъ боязни быть уличенною въ воровств. Дочь моя, конечно, твердо держалась первоначально высказаннаго ею мннія. Странно, что ни мнніе Пенелопы о причин побудившей Розанну къ самоубійству, ни показанія моей молодой госпожи насчетъ ея неприкосновенности къ длу, ничуть не объясняли поведенія несчастной двушки. И тайная отлучка ея въ Фризингаллъ, и вс похожденія ей съ кофточкой оставались попрежнему загадочными. Конечно, безполезно было обращать на это обстоятельство вниманіе Пенелопы: всякое раздраженіе дйствовало на нее также мало, какъ проливной дождь на непромокаемую одежду. По правд оказать, дочь моя наслдовала отъ меня стойкость взгляда и мысли и въ этомъ отношеніи даже за поясъ заткнула своего отца,
На слдующій день (въ воскресенье) карета, остававшаяся до сихъ поръ въ дом мистера Абльвайта, возвратилась къ намъ пустая. Кучеръ привезъ мн письмо и нкоторыя приказанія для горничной миледи и для Пенелопы.
Письмо увдомляло меня, что моя госпожа ршилась въ понедльникъ увезти миссъ Рахиль въ свой домъ, находящійся въ Лондон. Въ письменномъ же распоряженіи обимъ горничнымъ отдавались нкоторыя приказанія насчетъ необходимаго туалета, и назначалось время, когда он должны были встртить свою госпожу въ город. Съ ними же приказано было отправиться и большей части слугъ. Уступая желанію миссъ Рахили не возвращаться боле домой, посл всего происшедшаго въ немъ, миледи ршилась отправиться въ Лондонъ прямо изъ Фризингалла. Я же, впредь до новыхъ распоряженій, долженъ былъ остаться въ деревн для присмотра надъ домашнимъ и полевымъ хозяйствомъ. Слугамъ, оставшимся со мной, назначалось полное содержаніе.
Вспомнивъ по этому поводу все, что говорилъ мистеръ Франклинъ о разъединеніи, водворившемся въ нашей сред, я естественно напалъ на мысль и о самомъ мистер Франклин. Чмъ боле я думалъ о немъ, тмъ боле и безпокоился объ его будущемъ, и наконецъ ршился съ воскресною почтой написать слуг его батюшки, мистеру Джефко (котораго я знавалъ въ былое время), прося его увдомить меня, что предприметъ мистеръ Франклинъ по прибытіи своемъ въ Лондонъ.
Воскресный вечеръ былъ, кажется, еще печальне субботняго. Мы кончили праздничный день такъ, какъ большая часть жителей нашего острова кончаютъ его аккуратно одинъ разъ въ недлю, то-есть, предупредивъ время отхода ко сну, мы вс задремали на своихъ стульяхъ.
Не знаю, что принесъ съ собой понедльникъ для остальныхъ нашихъ домашнихъ, я же въ этотъ день испыталъ сильное потрясеніе. Именно въ понедльникъ и сбылось первое предсказаніе пристава Коффа, насчетъ Іолландовъ.
Отправивъ Пенелопу и горничную миледи со всмъ багажемъ по желзной дорог въ Лондонъ, я бродилъ по усадьб, присматривая за хозяйствомъ, какъ вдругъ слышу, что кто-то зоветъ меня. Я оглянулся назадъ и очутился лицомъ къ лицу съ дочерью рыбака, хромою Люси. За исключеніемъ хромой ноги двушки и ея чрезмрной худобы (что въ моихъ глазахъ составляетъ страшный недостатокъ въ женщин), въ ней можно было бы отыскать и нкоторыя пріятныя для каждаго мущины качества. Смуглое, выразительное, умное лицо ея, звучный, пріятный голосъ и прекрасные, густые, темнорусые волосы были въ числ ея достоинствъ. Костыль былъ грустнымъ придаткомъ къ другимъ ея бдствіямъ, а бшеный нравъ довершалъ собою ея недостатки.
— А, это вы, моя милая, оказалъ я,— что вамъ нужно?
— Гд тотъ человкъ, котораго вы зовете Франклиномъ Блекомъ? спросила двушка, опершись на костыль и бросивъ мн свирпый взглядъ.
— Такъ неучтиво выражаться о джентльмен, сказалъ я.— Если вы желаете освдомиться о племянник миледи, то должны называть его мистеромъ Франклиномь Блекомъ.
Она, прихрамывая, сдлала шагъ впередъ и такъ дико взглянула на меня, точно заживо хотла меня състь.
— Мистеръ Франклинъ Блекъ! повторила она. — Убійца Франклинъ Блекь было бы для него боле приличное названіе.
Опытность, пріобртенная мною въ супружеской жизни, оказалась на этотъ разъ сподручною. Если женщина хочетъ досадитъ вамъ, то перемнитесь съ ней ролями и постарайтесь сами вывести ея изъ терпнія. Женщины всегда заране предвидятъ всякій маневръ, который вы предпримете въ свою защиту, кром этого, и одно олово въ подобномъ случа стоитъ цлой сотни. Вотъ почему и теперь достаточно было одного слова, чтобы разбсить хромую Люси. Насмшливо глядя ей въ лицо, я проговорилъ:
— Тьфу ты пропасть!
Двушка мгновенно вспыхнула. Ставъ на здоровую ногу, она схватила свой костыль и неистово ударила имъ три раза по земл.
— Онъ убійца, убійца, убійца! Онъ былъ виновникомъ смерти Розанны Сперманъ!
Она проговорила эти слова такимъ громкимъ голосомъ, что стоявшіе неподалеку человка два работниковъ оглянулись на насъ, но увидавъ хромую Люси, и зная чего можно отъ нея ожидать, они опятъ отвернулась.
— Онъ былъ виновникомъ смерти Розанны Сперманъ? повторилъ я. — Что же заставляетъ васъ предполагать это, Люси?
— А вамъ что за дло? Да и есть ли кому-нибудь надобность до этого? сказала она.— О! еслибъ она смотрла на мущинъ такъ, какъ я смотрю на нихъ, то наврное она была бы еще въ живыхъ!
— Она, бдняжка, всегда была хорошаго мннія обо мн, замтилъ я,— а я съ своей стороны ласково обращался съ нею.
Я произнесъ эти слова самымъ успокоительнымъ тономъ. Дло въ томъ, что у меня духу не достало снова раздражить ее какимъ-нибудь колкамъ отвтомъ. Сперва я имлъ въ виду только ея бшеный нравъ, теперь же я вспомнилъ объ ея гор, которое, какъ извстно, часто доводитъ бдняковъ до дерзости! Отвтъ мой смягчилъ хромую Люси. Она склонила голову и оперлась ею на костыль.
— Я любила ее, нжно сказала двушка. — Она была несчастлива въ жизни, мистеръ Бетереджъ, низкіе люди дурно обходились съ ней, веди ее къ злу, но это не ожесточило ея кроткаго нрава. Она была ангелъ. Она могла бы быть счастлива со мной. Мы вмст строили планы, чтобъ ухать въ Лондонъ и жить тамъ, какъ сестры, трудами рукъ нашихъ. Но этотъ человкъ явился здсь и разрушилъ мой планъ. Онъ околдовалъ ее. Не говорите мн, будто онъ не желалъ сдлать это и даже не зналъ ничего объ ея любви къ нему. Онъ долженъ былъ знать это и долженъ былъ пожалть ее. ‘Жить безъ него не могу, Люси, а онъ никогда даже и не взглянетъ на меня’, часто говаривала она. Ужасно, ужасно, ужасно! ‘Ни одинъ мужчина, отвчала я, не стоитъ, чтобъ объ немъ такъ сокрушались.’ — ‘Есть мущины, за которыхъ можно жизнь свою отдать, Люси, и онъ одинъ изъ числа ихъ!’ возражала она. Я сдлала небольшія денежныя сбереженія, поршила дло съ батюшкой и матушкой и намрена была увезти ее отъ униженія, которому она здсь подвергалась. Мы наняли бы маленькую квартирку въ Лондон и жили бы вмст какъ сестры. Вамъ извстно, сэръ, что она была хорошо воспитана, имла прекрасный почеркъ и работа у нея кипла въ рукахъ. Я тоже получила воспитаніе и хорошо пишу, хотя и не такъ скоро работаю, какъ она, но все же я поспвала бы съ своимъ дломъ, и мы зажили бы припваючи. Но что же вдругъ случилось сегодня утромъ? что случилось? Получаю отъ нея письмо и узнаю, что она поршила съ своею жизнію. Получаю ея письмо, въ которомъ она прощается со мной навки…. Гд онъ? воскликнула двушка, приподнимая голову съ костыля, между тмъ какъ глаза ея, сквозь слезы, снова заблистали гнвомъ… Гд этотъ джентльменъ, о которомъ я не должна иначе говорить, какъ съ уваженіемъ? А недалекъ тотъ день, мистеръ Бетереджъ, когда бдные возстанутъ противъ богатыхъ. Молю Бога, чтобъ они начали съ него, Молю Бога объ этомъ!
Вотъ они, соединенныя въ одномъ и томъ же лиц, и христіанское чувство любви, и чувство ненависти, обыкновенное слдствіе той же самой любви, доведенной до крайности! Самъ священникъ (сознаюсь, что это уже слишкомъ сильно сказано) едва ли бы въ состояніи былъ вразумитъ двушку въ настоящемъ ея положеніи. Я же ршился только не давать ей удаляться отъ главнаго предмета, въ надежд, что услышу нчто заслуживающее вниманія.
— Что вамъ нужно отъ мистера Франклина Блека? спросилъ я.
— Мн нужно его видть.
— По какому-нибудь особенному длу?
— Я- имю къ нему письмо.
— Отъ Розанны Сперминъ?
— Да.
— Оно было прислано къ вамъ въ вашемъ письм? спросилъ я.
— Да.
Неужели мракъ долженъ былъ разсяться? Неужели т открытія, которыхъ я такъ жаждалъ, сами собой напрашивались на мое вниманіе. Необходимо было, однако, подождать съ минутку. приставъ Коффъ заразилъ нашу атмосферу и, судя по нкоторымъ симптомамъ, я догадался, что слдственная горячка начинаетъ снова овладвать мною.
— Вы не можете видться съ мистеромъ Франклиномь, сказалъ я.
— Я должна и хочу его видть, былъ ея отвтъ.
— Онъ въ прошлую ночь отправился въ Лондонъ.
Хромая Люси пристально посмотрла мн въ лицо, и убдившась, что я не обманулъ ея, не говоря на слова, немедленно повернула назадъ въ Коббсъ-Голль.
— Стойте! сказалъ я.— Къ завтрашнему дню я ожидаю извстій отъ мистера Франклина Блека. Дайте мн ваше письмо, и я перешлю его къ нему по почт.
Хромая Люси пріостановилась и посмотрла на меня черезъ плечо.
— Я должна передать ему это письмо изъ рукъ въ руки, сказала она,— а иначе не отдамъ его.
— Не написать ли ему о томъ, что я узналъ отъ васъ?
— Напишите ему, что я ненавижу его, и вы скажете ему правду.
— Хорошо, хорошо. Но какъ же насчетъ письма?
— Если ему понадобится письмо, то пусть онъ вернется сюда и получитъ его отъ меня.
Сказавъ это, она заковыляла по дорог въ Коббсъ-Голлъ. Достоинство мое, подъ вліяніемъ жара слдственной горячки, мгновенно испарилось. Я послдовалъ за ней и попытался было заставить ее говорить, но все было напрасно. Къ несчастью, я былъ мущина, а хромая Люси пользовалась случаемъ помучить меня. Въ тотъ же день, только немного попозже, я ршился попытать счастья у ея матери, но добрая мистрисъ Іолландъ въ состояніи была только плакать, да подчивать меня усладительною влагой голландскаго джина. На берегу я засталъ рыбака. ‘Сквервое дло’, сказалъ онъ въ отвтъ на мои разспросы и снова принялся чинить свою сть. Ни отецъ Люси, ни ея мать не могли сообщить мн боле того что я уже зналъ. Оставалось испробовать послднее средство: завтра утромъ написать къ мистеру Франклину Блеку.
Можете себ вообразить, съ какимъ нетерпніемъ ожидалъ я во вторникъ утромъ прізда почталіона. Онъ привезъ мн два письма. Изъ перваго (которое я едва имлъ терпніе прочитать) я узналъ отъ Пенелопы, что миледи и миссъ Рахиль благополучно водворились въ Лондон. Второе, отъ мистера Джефко, увдомляло меня, что сынъ его господина уже ухалъ изъ Англіи.
Прибывъ въ столицу, мистеръ Франклинъ, кажется, прямо отправился на квартиру своего батюшки. Онъ пріхалъ невпопадъ. Мистеръ Блекъ старшій, по горло занятый длами палаты общинъ, забавлялся въ этотъ день любимою парламентскою игрушкой, называемою ими ‘проектировкой билля’. Самъ мистеръ Джефко провелъ мистера Франклина въ кабинетъ его отца.
— Какъ ты изумляешь меня своимъ неожиданнымъ появленіемъ, милый Франклинъ? Иди что-нибудь случилось?
— Рахиль нездорова, и это меня ужасно безпокоитъ.
— Весьма сожалю о ней, но слушать теперь не могу.
— Ну, а когда же вамъ можно будетъ это сдлать?
— Мой дорогой сынъ! не хочу тебя обманывать. Я весь къ твоимъ услугамъ по окончаніи сессіи, но никакъ не ране. Прощай.
— Благодарю васъ, сэръ. Прощайте.
Таковъ былъ, по донесенію мистера Джефко, разговоръ, происходившій въ кабинет. Разговоръ же за дверями его былъ еще мене продолжителенъ.
— Справьтесь, Джефко, когда отходитъ завтра первый поздъ, отправляющійся въ Дувръ?
— Безъ двадцати минутъ въ шесть, мистеръ Франклинъ.
— Такъ разбудите же меня въ пять.
— Вы узжаете въ чужіе края, сэръ?
— ду куда глаза глядятъ, Джефко.
— Прикажете доложить объ этомъ батюшк?
— Да, доложите ему объ этомъ по окончаніи сессіи.
На слдующее утро мистеръ Франклинъ ухалъ за границу. Куда именно халъ онъ, этого никто не зналъ (въ томъ числ и онъ самъ). Мы могли ожидать отъ него писемъ изъ Европы, Азіи, Африки или Америки. Вс четыре части свта, по мннію мистера Джефко, имли одинакіи права на мистера Франклина. Такое неблагопріятное извстіе, разрушивъ всякую надежду устроить свиданіе между мистеромъ Франклиномъ и хромою Люои, сразу положило конецъ моимъ дальнйшимъ открытіямъ. Убжденіе Пенелопы, будто ея подруга лишила себя жизни вслдствіе безнадежной любви своей къ мистеру Франклину Блеку, подтвердилось словами Люси, но затмъ мы ничего боле не узнали.
Трудно было положительно сказать, заключало ли въ себ предсмертное письмо Розанны то открытіе, которое, по мннію мистера Франклина, она пыталась сдлать ему еще при жизни, или это было не боле какъ ея послднее прощальное слово и призваніе въ неудавшейся любви къ человку, который по своему общественному положенію стоялъ такъ неизмримо выше ея. А можетъ-быть, письмо заключало въ себ только объясненіе тхъ странныхъ поступковъ ея, за которыми слдилъ приставъ Коффъ, съ той самой минуты, какъ пропалъ Лунный камень, и до того времени, когда она ршилась искать смерти въ зыбучихъ пескахъ. Запечатанное письмо отдано было хромой Люси и такимъ же неприкосновеннымъ осталось оно какъ для меня, такъ и для всхъ окружающихъ ее, не исключая даже мистера и мистрисъ Іолландъ. Мы вс подозрвали, что ей извстна была тайна Розанны, и длали попытки разузнать отъ нея хоть что-нибудь,— но все было напрасно. Вс слуги, убжденные, что Розанна украла и спрятала алмазъ, по очередно осмотрли и обшарили утесы, къ которымъ вели слды оставленные ею на песк, но и кто оказались безуспшнымъ. Приливъ смнялся отливомъ, прошло лто, наступила осень, а зыбучіе пески, сокрывшіе въ себ тло Розанны, схоронили вмст съ ней и ея тайну.
Извстіе объ отъзд мистера Франклина изъ Англіи въ воскресенье утромъ, равно какъ и извстіе о прибытіи миледи съ миссъ Рахилью въ Лондонъ въ понедльникъ посл полудня, дошли до меня, какъ вамъ извстно, во вторникъ. Среда окончилась, не принеся съ собой ничего, въ четвергъ же пришелъ новый запасъ новостей отъ Пенелопы.
Дочь моя писала мн, что одинъ знаменитый лондонскій докторъ былъ приглашенъ къ нашей молодой госпож, получилъ гинею и объявилъ, что развлеченія будутъ лучшимъ для нея лкарствомъ. Цвточныя выставки, оперы, балы, словомъ, цлый рядъ увеселеніи представлялся въ перспектив, и миссъ Рахиль, къ удивленію своей матери, совершенно отдалась этой шумной жизни. Мистеръ Годфрей навщалъ ихъ и, какъ видно, попрежнему ухаживалъ за своею кузиной, не взирая на пріемъ, которыя онъ встртилъ съ ея стороны, пробуя свое счастье въ день ея рожденіи. Къ величайшему сожалнію Пенелопы, онъ былъ очень радушно принятъ и тутъ же записалъ миссъ Рахиль членомъ своего благотворительнаго комитета. Госпожа моя, какъ говорятъ, была не въ дух и два раза имла долгія совщанія съ своимъ адвокатомъ. Затмъ начинались въ письм нкоторыя разсужденія касательно одной бдной родственницы миледи, миссъ Клакъ, которую, въ моемъ отчет о нашемъ праздничномъ обд, я отмтилъ именемъ сосдки мистера Годфрея и большой охотницы до шампанскаго. Пенелопа удивлялась, что миссъ Клакъ не сдлала до сихъ поръ визита своей тетушк, но впрочемъ не сомнвалась, что она не замедлитъ привязаться къ миледи и т. д., и т. д., тутъ сыпались насмшки, которыми женщины обыкновенно такъ щедро награждаютъ другъ друга въ письмахъ и на словахъ. Обо всемъ этомъ, пожалуй, и не стоило бы упоминать, еслибы не одно обстоятельство. Кажется, что распростившись со мной, читатель, вы перейдете въ руки миссъ Клакъ. Въ такомъ случа сдлайте мн одолженіе: не врьте ни единому слову изъ того, что она будетъ разказывать вамъ про вашего покорнйшаго слугу.
Въ пятницу не произошло ничего особеннаго, за исключеніемъ того только, что у одной изъ собакъ сдлались за ушами болячки. Я далъ ей пріемъ настоя поддорожника, и впредь до новыхъ распоряженій посадилъ ее на діету, состоящую изъ помоевъ и растительной пищи. Прошу извинить меня, читатель, за то, что я упомянулъ объ этомъ обстоятельств, но самъ не знаю какъ оно вкралось въ мой разказъ. Пропустите его, если угодно. Я уже прихожу къ концу и скоро перестану оскорблять вашъ облагороженный современный вкусъ. Но собака была славное животное и заслуживала хорошаго ухода, право такъ.
Суббота, послдній день недли, есть вмст съ тмъ и послдній день моего повствованія.
Утренняя почта привезла мн сюрпризъ въ форм лондонской газеты. Пораженный почеркомъ адреса, выставленнымъ на конверт, я сравнилъ его съ написаннымъ въ моей карманной книжк именемъ и адресомъ лондонскаго закладчика, и сразу узналъ въ немъ руку пристава Коффа.
Сдлавъ это открытіе, я съ жадностью пробжалъ листокъ и напалъ на одно изъ объявленій полиціи, кругомъ обведенное чернилами. Вотъ оно, къ вашимъ услугамъ. Прочтите его вмст со мной, читатель, и вы вполн оцните вжливое вниманіе пристава Коффа, приславшаго мн газету.
‘Ламбеть. Незадолго до закрытія суда, мистеръ Септимій Локеръ, извстный продавецъ старинныхъ драгоцнностей, скульптурныхъ и рзныхъ вещей и пр. и пр., обратился къ засдавшему судь за совтомъ. Проситель заявилъ, что въ продолженіе дня ему неоднократно докучали какіе-то бродячіе Индійы, которыми въ настоящее время переполнены наши улицы. Ихъ было трое. Несмотря на то что полиція велла имъ удалиться, она снова и снова возвращались, и даже длали попытки войдти въ домъ, подъ тмъ будто бы предлогомъ, чтобы попросить милостыни. Хотя ихъ и прогнали отъ главной двери, но они снова очутились у задняго входа. Жалуясь на безпокойство, доставляемое ими, мистеръ Локеръ изъявилъ и нкоторое опасеніе насчетъ того, не злоумышляютъ ли они противъ его собственности. Въ коллекціи его находилось множество единственныхъ, въ своемъ род, неоцненныхъ драгоцнностей классическаго и восточнаго міра. Наканун еще онъ вынужденъ былъ разчитать одного искуснаго рщика (какъ кажется, уроженца Индіи), котораго подозрвалъ въ покушеніи на воровство, и мистеръ Локеръ предполагалъ, будто человкъ этотъ и уличные фокусники, на которыхъ онъ жаловался, дйствуютъ теперь заодно. Цль ихъ, можетъ быть, состоитъ именно въ томъ, чтобы собрать толпу, произвести тревогу на улиц, и пользуясь общею суматохой, забраться въ домъ. Отвчая на вопросы судьи, проситель заявилъ, что не иметъ очевидныхъ доказательствъ противъ замышляемой попытки на воровство, и можетъ только положительно жаловаться на докучливость и безпокойство, доставляемое ему Индйцами. Судья предупредилъ просителя, что если и впредь Индйцы не перестанутъ безпокоить его, то онъ въ прав будетъ призвать ихъ къ суду, гд съ ними немедленно поступлено будетъ по закону. Что же касается до драгоцнностей, находящихся во владніи мистера Локера, то онъ совтовалъ ему принять всевозможные мры для надежнйшаго охраненія ихъ, прибавивъ, что, пожалуй, не лишнее будетъ объявить объ этомъ полиціи и послдовать ея указаніямъ, основаннымъ на опытности ея въ подобныхъ длахъ. Затмъ проситель поблагодарилъ судью и удалился.’
Разказываютъ, что одинъ изъ древнихъ философовъ (не помню по какому случаю) совтовалъ своимъ близкимъ ‘всегда имть въ виду конецъ дла’. Размышляя нсколько дней тому назадъ о томъ, какой будетъ конецъ этихъ страницъ и какъ удастся мн сладить съ нимъ, я нашелъ, что простое изложеніе заключительныхъ фактовъ выйдетъ само собой какъ нельзя боле складно. Описывая исторію Луннаго камня, мы не выходили изъ области чудеснаго и кончаемъ ее теперь самымъ удивительнымъ чудомъ, а именно: разказомъ о трехъ предсказаніяхъ пристава Коффа, которыя вс сбылась въ продолженіе одной недли.
Получивъ извстіе объ Іолландахъ въ понедльникъ, я вслдъ затмъ узналъ объ Индйцахъ и о закладчик изъ присланныхъ мн лондонскихъ газетъ, такъ какъ въ то время, если помните, читатель, сама миссъ Рахиль была уже въ Лондон. Сами видите, что я представляю вещи въ наихудшемъ свт, не взирая на то что это противорчатъ моему собственному взгляду. Если же, руководствуясь очевидностію, вы заключите, что миссъ Рахиль заложила мистеру Локеру Лунный камень, и покинувъ меня, примкнете къ сторон пристава, то я, признаться сказать, не въ состояніи буду слишкомъ порицать васъ за сдланное вами заключеніе. Во мрак добрели мы съ вами до этого мста разказа и во мрак же я вынужденъ буду покинуть насъ, почтеннйшій читатель.
‘Почему же такъ?’ спросятъ меня, пожалуй. Почему я отказываюсь ввести читателя, который такъ долго странствовалъ вмст по мной, въ область высшаго знанія, въ которой я самъ нахожусь теперь?
Въ оправданіе свое я могу отвтить только одно, что дйствую не произвольно, а по приказанію другихъ, а что такія распоряженія сдланы были въ интересахъ истины. Мн воспрещено разказывать здсь боле того, что было мн извстно въ то время, проще сказать, придерживаясь только указаніи собственнаго опыта, я не долженъ говорить того, что узналъ въ послдствіи отъ другахъ лицъ, по той достаточной причин, что вы услышите все это изъ первыхъ рукъ отъ самихъ очевидцевъ. Главная же цль разказа о Лунномъ камн заключается не въ простомъ сгруппированіи фактовъ, а въ свидтельств очевидцевъ. Мое воображеніе рисуетъ мн почтеннаго члена семейства, занятаго 50 лтъ спустя чтеніемъ этихъ страницъ. Боже! какъ будетъ онъ считать себя польщеннымъ, когда его попросятъ ничего не принимать на вру и отнесутся къ нему какъ къ судь, отъ котораго ждутъ приговора!
Итакъ, посл долгаго путешествія, совершеннаго вмст, мы теперь разстаемся съ вами, читатель, унося съ собой, надюсь, чувство взаимнаго уваженія другъ къ другу.
Чертовская пляска индйскаго алмаза довела его до Лондона, куда и вы, читатель, должны будете послдовать за нимъ, оставивъ меня въ деревенскомъ дом. Прошу извиненія за недостатки этого сочиненія, за мои безконечные толки о самомъ себ и за то, что я быть, можетъ-быть, черезчуръ фамиліаренъ съ вами. Но право я не имлъ дурнаго умысла и на прощанье почтительно выпиваю за ваше здоровье и благоденствіе (я только что пообдалъ) кружку эля изъ погреба миледи. Желаю, чтобы вы вынесли изъ моего повствованія то, что Робинзонъ Крузо вынесъ изъ жизни своей за необитаемомъ остров, а именно то утшительное сознаніе, что между дурнымъ и хорошимъ, встрчаемымъ какъ въ жизни, такъ и въ этомъ разказ, перенсъ все-таки остается на сторон послдняго.

ПЕРІОДЪ ВТОРОЙ. РАСКРЫТІЕ ИСТИНЫ.
(1848-1849.)

Событія, описанныя въ нсколькихъ отдльныхъ разказахъ.

Разказъ 1-й, сообщаемый миссъ Клакъ, племянницей покойнаго сэръ-Джона Вериндеръ.

I.

Я благодарна своимъ дорогимъ родителямъ (царство имъ небесное), за то что они пріучили меня съ самаго юнаго возраста къ точности и порядку.
Въ это блаженное былое время меня обязывали быть гладко причесанною во всякое время дня и ночи и каждый день передъ отходомъ ко сну заставляли меня, тщательно свернувъ свое платье, класть его въ томъ же порядк, на тотъ же самый стулъ, въ одномъ и томъ же мст, у изголовья моей постели. Уборк моего платья неизмнно предшествовало вписываніе каждодневныхъ событій въ мой маленькій дневникъ, а за ней также неизмнно слдовала (произносимая въ постели) вечерняя молитва, посл которой, въ свою очередь, наступалъ сладкій дтскій сонъ.
Въ послдствіи (увы!) молитву смнили печальныя и горькія думы, а сладкій сонъ перешелъ въ неспокойную дремоту, которая всегда посщаетъ изголовье озабоченнаго бдняка. Что же касается до остальныхъ моихъ привычекъ, то я попрежнему продолжила складывать свое платье и вести свой маленькій дневникъ. Первая изъ этихъ привычекъ составляетъ собой звено, соединяющее меня съ тою порой моего счастливаго дтства, когда благосостояніе моего отца, еще не было разрушено. Вторая же (съ помощью которой я стараюсь обуздывать свою грховную природу, наслдованную нами отъ Адама) неожиданно оказалась пригодною совершенно въ иномъ смысл, для моихъ скромныхъ матеріальныхъ нуждъ. Это дало возможность мн, бдной родственниц, исполнить прихоть богатаго члена нашей фамиліи. Я почитаю себя весьма счастливою, что могу оказать пользу (разумется, въ мірскомъ значеніи этого слова) мистеру Франклину Блеку.
За послднее время я лишена была всякихъ извстій о благоденствующей отрасли нашей фамиліи. Когда человкъ бденъ и живетъ въ уединеніи, то онъ почти всегда забывается всми. Въ настоящее время я живу изъ экономіи въ маленькомъ городк Бретани, гд, посреди избраннаго кружка моихъ степенныхъ соотечественниковъ, я пользуюсь преимуществомъ имть всегда подъ рукой протестантскаго священника и дешевый рынокъ.
Въ это-то уединенное мстечко, своего рода Патмосъ, окруженный бурнымъ океаномъ папизма, до меня дошло наконецъ письмо изъ Англіи, которое извстило меня, что мистеръ Франклинъ Блекъ внезапно вспомнилъ о моемъ ничтожномъ существованіи. Мой богатый родственникъ,— желала бы я имть право добавить: мой нравственно-богатый родственникъ,— не длая ни малйшей попытки замаскировать отъ меня настоящую цль своего письма, не стсняясь, объявляетъ, что иметъ во мн нужду. Ему пришла въ голову фантазія воспроизвести въ разказ печальную исторію Луннаго камня. Онъ проситъ меня содйствовать этому длу письменнымъ изложеніемъ тхъ обстоятельствъ, которыхъ я была свидтельницей въ дом тетушки Вериндеръ въ Лондон, и съ безцеремонностью, свойственной исключительно богачамъ, предлагаетъ мн за это денежное вознагражденіе. Я должна буду раскрыть раны, которыя едва уврачевало время, должна буду воскресить въ своей памяти самыя тягостныя воспоминанія, а въ награду за все это мистеръ Блекъ общаетъ мн новое униженіе въ вид его банковаго билета. Я, по природ своей несовершенна, а потому я вынуждена была вынести тяжкую внутреннюю борьбу, прежде чмъ христіанское смиреніе побдило мою грховную гордость и заставило меня съ самоотверженіемъ принять предлагаемый мн банковый билетъ. Не будь у меня дневника подъ рукой, я сомнваюсь, были ли бы я въ состояніи (скажу не обинуясь) честно заслужить свою плату. Съ помощью же его бдная труженица (которая прощаетъ мистеру Блеку нанесенное ей оскорбленіе) сдлается достойною своей награды. На одно изъ происшествій того времени не ускользнуло отъ моей наблюдательности. Каждое обстоятельство (благодаря привычкамъ, пріобртеннымъ мною съ дтства) день за день вписывалось въ надлежащемъ порядк въ мой дневникъ, и потому все до малйшихъ подробностей должно имть свое мсто въ этомъ разказ. Мое священное благоговніе передъ истиной (благодаря Бога) стоитъ недосягаемо выше моего уваженія къ лицамъ. Мистеръ Блекъ можетъ вычеркнуть изъ этихъ страницъ то, что покажется ему говорящимъ не въ пользу главнаго дйствующаго лица этого разказа. Онъ купилъ мое время, но при всемъ своемъ богатств, онъ не въ силахъ былъ бы купить вмст съ тмъ и мою совсть. {Примчаніе, прибавленное рукою Франклина Блека: Миссъ Клакъ можетъ быть совершенно спокойна на этотъ счетъ. Въ рукописи ея, такъ же, какъ и во всхъ остальныхъ рукописяхъ, которыя я собираю, не будетъ сдлано никакихъ прибавокъ, измненій или изъятій. Какія бы мннія ни высказывали авторы, какъ бы ни относились они къ лицамъ и событіямъ, какъ бы на искажали разказъ свой въ литературномъ отношеніи, они все-таки могутъ быть уврены, что каждая строчка съ начала до конца этого повствованія останется неприкосновенною. Я сохраню эти рукописи въ томъ вид, въ какомъ получилъ ихъ: это подлинныя документы, значеніе которыхъ возвышается чрезъ свидтельство очевидцевъ, могущихъ подтвердить истину приводимыхъ ими фактовъ. Въ заключеніе прибавлю только одно: что особа, которая есть ‘главное дйствующее лицо разказа’ миссъ Клакъ, такъ счастлива въ настоящую минуту, что не только не страшится упражненій ядовитаго пера ея, но даже признаетъ за нимъ одну весьма важную заслугу, а именно: посредствомъ его обрисовалась личность самой миссъ Клакъ.}
Справившись съ своимъ дневникомъ, я узнала, что въ понедльникъ, 3-го іюля 1848 г., я случайно проходила мимо дома тетушки Вериндеръ, находящемся въ Монтегю Сквер.
Увидавъ, что ставни отперты, а гардинки спущены, я почувствовала себя обязанною изъ вжливости позвонить и освдомиться о тетушк. Особа, отворившая мн дверь, объявила мн, что тетушка и дочь ея (право не могу называть ее кузиной!) съ недлю уже какъ пріхали изъ деревни и намрены пробыть нкоторое время въ Лондон. Отказываясь безпокоить ихъ своимъ визитомъ, я послала только доложить имъ о себ и узнать, не могу ли быть имъ чмъ-нибудь полезною.
Особа, отворившая мн дверь, въ презрительномъ молчаніи выслушала мое порученіе и ушла, оставивъ меня въ передней. Она дочь этого отверженнаго старикашки, Бетереджа,— долго, слишкомъ долго терпимаго въ семейств тетушки. Въ ожиданіи отвта я сла въ передней, и постоянно имя въ своемъ ридикюл маленькій запасъ душеспасительнаго чтенія, я выбрала одну изъ книжекъ, которая точно нарочно написана была для особы, отворявшей мн дверь. Передняя была грязная, а стулъ жесткій, но утшительное сознаніе, что я плачу за зло добромъ, ставило меня недосягаемо выше подобныхъ мелочныхъ обстоятельствъ. Брошюрка эта принадлежала къ разряду тхъ сочиненій, которыя бесдуютъ съ молодыми женщинами во поводу ихъ предосудительныхъ туалетовъ. Оно написано было въ самомъ популярномъ дух, имло нравственно-религіозный характеръ и носило слдующее заглавіе: ‘Бесда съ читательницей о ленточкахъ ея чепца.’
— Миледи благодаритъ васъ за вниманіе и приглашаетъ васъ на завтрашній полдникъ къ двумъ часамъ, сказала особа, отворявшая мн дверь.
Не обративъ вниманія ни на манеру, съ которою она передала мн возложенное на нее порученіе, ни на дерзкую смлость ея взгляда, я поблагодарила эту молодую отверженницу и сказала ей тономъ христіанскаго участія:
— Сдлайте одолженіе, моя милая, примите отъ меня эту книжечку на память.
Она посмотрла на заглавіе.
— Кто написалъ ее миссъ? Мущина или женщина? Если женщина, то я лучше вовсе не стану читать ея. Если же мущина, то прошу васъ передать ему отъ меня, что онъ ровно ничего не смыслитъ въ этихъ длахъ.
Она возвратила мн книжечку и отворила предо мной двери. Однако подобныя выходки не должны смущать насъ, и мы всми силами обязаны стараться сять доброе смя.
Выждавъ поэтому, чтобы за мною заперли дверь, я опустила одну книжечку въ почтовый письменный ящикъ, а затмъ просунувъ другую сквозь ршетку двора, я наконецъ почувствовала себя хотя въ малой степени облегченною отъ тяжелой отвтственности предъ своими ближними.
Въ тотъ же самый вечеръ, въ избирательномъ комитет ‘Материнскаго Общества Дтской Одежды’, назначенъ былъ митингъ. Цль этого прекраснаго благотворительнаго учрежденія состоитъ въ томъ, какъ извстно всякому дльному человку, чтобы выкупать изъ залога просроченные отцовскіе брюки, а въ отвращеніе тхъ же самыхъ поступковъ со стороны неисправимаго родителя, немедленно перешивать ихъ по росту невиннаго сына. Въ то время я была членомъ избирательнаго комитета и потому лишь упоминаю здсь о нашемъ Обществ, что мой безцнный и прекрасный другъ мистеръ Годфрей Абльвайтъ принималъ участіе въ вашемъ нравственно и вещественно полезномъ дл. Я предполагала встртить его вечеромъ того понедльника, о которомъ я теперь говорю, и собиралась при свиданіи въ мастерской сообщатъ ему о прізд дорогой тетушки Вериндеръ въ Лондонъ. Къ величайшему моему разочарованію онъ вовсе не пріхалъ. Когда я высказала удивленіе по поводу его отсутствія, то сестры-благотворительницы, оторвавъ глаза отъ работы (въ тотъ вечеръ мы вс были заняты передлкой старыхъ брюкъ), въ изумленіи спросила меня, неужто я ничего не знаю о случавшемся. Я призналась имъ въ своемъ полномъ невдніи, а тутъ только въ первый разъ мн разказала о происшествіи, которое, какъ говорится, составляетъ точку отправленія настоящаго разказа.
Въ прошлый понедльникъ два джентльмена, занимавшіе совершенно различныя положенія въ свт, сдлалась жертвами величайшаго злодянія, поразившаго весь Лондонъ.
Одинъ изъ джентльменовъ былъ мистеръ Септемій Локеръ, изъ Ламбета, другой — мистеръ Абльвайтъ.
Живя теперь въ совершенномъ уединеніи, я не имю возможности представить въ своемъ разказ подлинное объявленіе газетъ о томъ, какъ совершалось это злодяніе. Даже и въ то время я лишена была драгоцннаго преимущества слышатъ этотъ разказъ изъ устъ увлекательно-краснорчиваго мистера Годфрея Абльвайта. Все, что я могу сдлать, это изложить вамъ факты въ тхъ же словахъ, въ какихъ они были переданы мн въ понедльникъ вечеромъ, соблюдая при этомъ неизмнный порядокъ, которому еще съ дтства слдовала я при уборк своего платья, а именно: всему свое мсто и время. Не забудьте, что строки эти написаны бдною, слабою женщиной, а разв у кого-либо достанетъ жестокости требовать большаго отъ ея слабыхъ силъ?
Это случилось (благодаря моимъ дорогимъ родителямъ я поспорю въ хронологіи съ любымъ календаремъ) въ пятницу 30-го іюня, 1848 года.
Рано утромъ въ этотъ знаменательный день нашъ даровитый мистеръ Годфрей отправился въ контору банка, въ Ломбардскую улицу, чтобы размнять свой банковый билетъ. Названіе фирмы какъ-то нечаянно стерлось въ моемъ дневник, а благоговйное уваженіе къ истин воспрещаетъ мн въ подобномъ дл говорить что-либо на-обумъ. Къ счастію, нтъ никакой надобности въ названіи фирмы. Главная суть въ томъ, что приключалось посл того какъ мистеръ Годфрей покончилъ свое дло въ банк. Подойдя къ двери, онъ встртилъ совершенно незнакомаго ему джентльмена, которыя случайно выходилъ изъ конторы въ то же самое время какъ и онъ. Между ними возникъ минутный церемонный споръ о томъ, кто первый долженъ пройдти чрезъ двери банка. Незнакомецъ настаивалъ на томъ, чтобы мистеръ Годфрей прошелъ первый, тогда мистеръ Годфрей учтиво поблагодарилъ его, а затмъ они раскланялись и разошлись въ разныя стороны.
Легкомысленные и недальновидные люди, можетъ-статься, будутъ порицать меня на ту излишнюю подробность, съ которою я описываю весьма пустой, повидимому, случай. О, мои молодые друзья, и гршные братья! Остерегайтесь и не дерзайте полагаться на вашъ ограниченный разсудокъ. О, будьте нравственно опрятны! Пусть вра ваша будетъ также чиста какъ ваша чулки, а чулки ваши также чисты какъ ваша вра, а то и другое безъ малйшаго пятна и всегда готовые безбоязненно предстать на общій судъ.
Тысячу разъ прошу извинить меня. Я незамтно перешла къ стилю воскресныхъ школъ. Но онъ не годится для настоящаго разказа. Попробую же заговорить на свтскій ладъ и скажу только, что нердко пустяки ведутъ въ этомъ и въ другихъ подобныхъ случаяхъ къ ужаснымъ результатамъ. Теперь же, упомянувъ, что вжливый незнакомецъ былъ мистеръ Локеръ изъ Ламбета, мы послдуемъ за мистеромъ Годфреемъ въ его квартиру, въ Вильбурнскую улицу.
Придя домой, онъ увиделъ, что въ передней ожидаетъ это бдно одтый, но миловидный, худенькій мальчикъ. Ребенокъ подалъ ему письмо, сказавъ, что оно вручено ему было старою незнакомою леди, которая не предупредила его даже о томъ, долженъ ли онъ ждать отвта или нтъ. Подобные случаи встрчались нердко во время дятельнаго служенія мистера Годфрея на поприщ общественной благотворительности. Онъ отпустилъ мальчика и распечаталъ письмо.
Письмомъ этимъ, написаннымъ совершенно незнакомымъ ему почеркомъ, его приглашали на часъ времени въ Нортумберландскую улицу, близь набережной, въ домъ, гд ему ни разу не приходилось бывать прежде. Свиданіе это назначалось ему какою-то престарлою леди съ тою цлью, чтобы получить отъ уважаемаго директора подробныя свднія насчетъ Материнскаго Общества Дтской Одежды. Леди эта готова была щедрою рукой содйствовать увеличенію средствъ благотворительнаго общества, еслибы только вопросы ея получили желаемое разршеніе. Въ конц письма она назвала себя по имени, прибавивъ, что краткость ея пребыванія въ Лондон лишаетъ ее удовольствія и идти въ боле продолжительныя сношенія съ знаменитымъ филантропомъ.
Обыкновенные люди, можетъ-быть, колебались бы оставить свои собственныя занятія для нуждъ совершенно незнакомаго имъ человка. Истинный же христіанинъ никогда не колеблется предъ возможностью сдлать добро, и потому мистеръ Годфрей немедленно отправился въ назначенный домъ въ Нортумберландскую улицу. Человкъ очень почтенной наружности, но нсколько тучной корпуленціи, отворилъ дверь, и услыхавъ имя мистера Годфрея, немедленно повелъ его въ пустую комнату, находившуюся въ задней части бельэтажа. Войдя въ гостиную, мистеръ Годфрей замтилъ дв необыкновенныя вещи: слабый, смшанный запахъ мускуса и камфары и раскрытую на стол старинную восточную рукопись, разукрашенную индйскими фигурами и девизами. Занявшись разсматриваніемъ рукописи, мистеръ Годфрей сталъ спиной къ запертымъ створчатымъ дверямъ, которыя сообщались съ передними комнатами дома, какъ вдругъ, не слыхавъ на малйшаго шуму, который бы могъ предостеречь его отъ опасности, онъ почувствовалъ, что сзади хватаютъ его за шею. Едва усплъ онъ замтить темнобурый цвтъ схватившей его руки, какъ уже глаза его была завязаны, ротъ зажатъ и, безпомощный, онъ поваленъ былъ (какъ ему показалось) двумя человками на полъ. Третій же между тмъ принялся шарить въ его карманахъ и, — если леди позволительно такъ выразиться, безъ церемоніи раздлъ его и обыскалъ съ ногъ до головы. Желала бы очень оказать нсколько похвальныхъ словъ по поводу той благоговйной надежды на Промыслъ, которая одна лишь поддержала мистера Годфрея въ его тяжеломъ испытаніи. Но видъ и положеніе, въ которомъ находился мой несравненный другъ въ самую критическую минуту злодянія (какъ описано выше), едвали составляютъ предметъ приличный для обсужденія женщины. Пройдемъ же лучше молчаніемъ эти немногія послдующія минуты и станемъ продолжать разказъ о мистер Годфре съ того времени, когда окончился гнусный обыскъ его. Незримые для мистера Годфрея негодяи въ безмолвіи свершали свой злодйскій поступокъ, и только окончивъ его, обмнялась между собой нсколькими словами. Языкъ, которымъ они говорили, былъ непонятенъ для мистера Годфрея, но въ интонаціи ихъ голоса слишкомъ ясно слышались злоба ихъ и негодованіе. Его внезапно приподняли съ полу, посадили на стулъ и связали по рукамъ и по ногамъ. Чрезъ минуту посл того онъ почувствовалъ струю свжаго воздуха, долетавшаго до него чрезъ открытую дверь, прислушался, и убдился, что никого нтъ въ комнат.
Нсколько времени спустя онъ услышалъ внизу шорохъ, похожій на шуршанье женскаго платья, шорохъ этотъ приближался по лстниц, наконецъ смолкъ, и женскіе крики огласили преступную атмосферу.
— Что тамъ случилось? послышался снизу и мужской голосъ, а вслдъ за тмъ мужскіе шаги раздалась на лстниц. Тутъ почувствовалъ мистеръ Годфрей, что милосердые пальцы принялись развязывать его повязку…. Въ изумленіи взглянулъ онъ на стоявшихъ предъ нимъ двухъ незнакомыхъ ему мущину и даму и чуть слышно прошепталъ: ‘что все это значитъ, что со мной сдлали?’ Почтенные незнакомцы въ свою очередь смотрла на него съ удивленіемъ и отвчали: ‘мы то же самое хотли спросить у васъ.’ Тутъ начались неизбжныя объясненія. Нтъ! постараюсь придерживаться боле строгой точности. Сперва принесены были эиръ и вода для успокоенія нервовъ дорогаго мистера Годфрея, а за тмъ уже послдовало объясненіе.
Изъ разказовъ хозяина и хозяйки дома (людей вполн уважаемыхъ въ своемъ сосдств) оказалось, что комнаты перваго и втораго этажа на извстную недлю наняты была наканун одномъ джентльменомъ весьма почтенной наружности, тмъ самымъ, который, какъ сказано выше, отворилъ дверь мистеру Годфрею. Заплативъ впередъ за недлю постоя, и за вс недльныя издержки, джентльменъ объявилъ, что помщеніе это нанято имъ для трехъ знатныхъ друзей его, въ первый разъ пріхавшихъ съ Востока въ Англію. Рано поутру того дня, въ который свершалось злодяніе, двое изъ этихъ чужестранцевъ, сопровождаемые своимъ почтеннымъ англійскимъ другомъ, заняли свою квартиру. Въ самомъ непродолжительномъ времени къ нимъ долженъ былъ присоединиться, и третій квартирантъ, но принадлежащій имъ багажъ (весьма объемистый по ихъ словамъ) долженъ былъ прибыть посл осмотра въ таможн, то-есть не ране какъ вечеромъ. минутъ за десять до прізда мистера Годфрея прибылъ и третій чужестранецъ. До сихъ поръ внизу не произошло ничего достойнаго вниманія хозяина и хозяйки дома, и только пять минутъ тому назадъ она увидала трехъ иностранцевъ, которые, въ сопровожденіи своего почтеннаго англійскаго друга, вышли вс вмст изъ дому и преспокойно направилась къ набережной. Вспомнивъ, что у нихъ былъ поститель, котораго теперь не видно было между ними, хозяйка подивилась, зачмъ джентльмена оставили одного на верху. Посовтовавшись съ своимъ супругомъ, она сочла благоразумнымъ удостовриться своими глазами, не случалось ли чего недобраго. Я уже пробовала передавать читателю о результат ея ршенія идти на верхъ, на чемъ и оканчиваются показанія хозяина и хозяйки дома.
Затмъ послдовалъ обыскъ комнаты, гд найдены были разбросанныя во всхъ углахъ вещи дорогаго мистера Годфрея. Когда он была подобраны, то все оказалось на лицо: часы, цпочка, ключи, кошелекъ, носовой платокъ, памятная книжка и вс находившіяся при немъ бумаги были тщательно пересмотрны и въ цлости оставлены владльцу. Вс хозяйскія вещи осталась также нетронутыми. Знатные чужестранцы унесли съ собой свой разукрашенный манускриптъ, но ничего боле.
Какъ растолковать это обстоятельство?
Разсуждая о немъ съ мірской точки зрнія, можно было заключить, что мистеръ Годфрей сдлался жертвой необъяснимой ошибки какихъ-то неизвстныхъ людей. Посреди насъ состоялся ихъ злодйскій заговоръ, а вашъ дорогой и невинный другъ попался въ его сти. Какихъ поучительныхъ предостереженіемъ должно служить для всхъ насъ зрлище христіанина-подвижника, попадающаго въ ловушку, разставленную ему по ошибк! Какъ часто наши порочныя страсти, такъ же какъ и эти восточные чужестранцы, могутъ неожиданно вовлечь насъ въ погибель!
Я въ состояніи была бы написать на одну эту тему цлыя страницы дружескаго предостереженія, но (увы!) мн не позволено поучать — я осуждена только разказывать. Банковый билетъ, общанный мн моимъ богатымъ родственникомъ — и отнын служащій отравой моего существованія — напоминаетъ мн, что я еще не окончила разказа о злодяніи.
Мы вынуждены, пожелавъ выздоровленія мистеру Годфрею, оставить его пока въ Нортумберландской улиц и прослдить приключенія мистера Локера, случившіяся въ боле поздній періодъ того же самаго дня.
Выйдя изъ банка, мистеръ Локеръ перебывалъ по своимъ длахъ въ разныхъ частяхъ Лондона. Вернувшись домой, онъ нашелъ письмо, которое не за долго предъ тмъ было принесено къ нему мальчикомъ. Оно написано было, какъ и письмо мистера Годфрея, незнакомымъ почеркомъ, но имя, выставленное въ конц письма, принадлежало одному изъ обычныхъ покупателей мистера Локера. Корреспондентъ извщалъ его (письмо было написано въ третьемъ лиц, вроятно, чрезъ посредство секретаря), что онъ неожиданно былъ вызванъ въ Лондонъ. Онъ только что занялъ квартиру на площади Альфреда и желалъ бы немедленно повидаться съ мистеромъ Локерохъ по поводу предстоявшей ему покупки. Джентльменъ этотъ былъ ревностный собиратедь восточныхъ древностей и уже многіе годы состоялъ щедрымъ кліентомъ торговаго дока въ Ламбет. О! когда перестанемъ мы слушать мамон! мистеръ Локеръ взялъ кебъ и немедленно отправился къ своему щедрому покупателю.
Все что случилось съ мистеромъ Годфреемъ въ Нортумберландской улиц, повторилось теперь и съ мистеромъ Локеромъ на площади Адьфреда. Опять человкъ почтенной наружности отворилъ дверь и провелъ постителя на верхъ, въ отдаленную гостиную. Тамъ точно также на стол лежали разукрашенная индйская рукопись: мистеръ Локеръ, какъ и мистеръ Годфрей, съ величайшимъ вниманіемъ сталъ разсматривать это прекрасное произведеніе индйскаго искусства, какъ вдругъ посреди своихъ наблюденій онъ внезапно почувствовалъ, что голая, темно-бурая рука обвала его шею. Ему завязала глаза, заткнули ротъ, повалили на полъ, и обыскавъ до-нога, наконецъ оставили одного. Въ этомъ положеніи оставался онъ доле нежели мистеръ Годфрей, но дло кончилось тою же развязкой: появленіемъ хозяевъ дома, которые, подозрвая что-то недоброе, пошли посмотрть, не случилось ли чего на верху. Показанія ихъ, сдланныя мистеру Локеру, ничмъ не рознились отъ показаній, которыя получилъ мистеръ Годфрей отъ хозяевъ въ Нортумберландской улиц. Какъ т такъ и другіе обмануты было весьма правдоподобною выдумкой и туго набитымъ кошелькомъ почтеннаго незнакомца, который объявилъ, что хлопочетъ для своихъ иностранныхъ друзей. Одно только различіе замчено было между этими двумя происшествіями, посл того какъ вещи выброшенныя изъ кармановъ мистера Локера подобраны были съ полу. Его часы и кошелекъ была цлы, но (мене счастливый нежели мистеръ Годфрей) онъ не досчитался одной изъ находившихся при немъ бумагъ. Это была квитанція на полученіе очень цнной вещи, которую мистеръ Локеръ отдалъ въ этотъ день на сбереженіе своимъ банкирамъ. Документъ этотъ не могъ служить чьимъ-либо воровскимъ цлямъ, такъ какъ въ росписк упомянуто было, что драгоцнность иметъ быть возвращена только по личному востребованію самого владльца. Какъ только мистеръ Локеръ опомнился отъ ужаса, онъ поспшилъ въ банкъ, въ томъ предположеніи, что воры, обокравшіе его, по невднію своему предъявятъ росписку въ контору банка. Однако ни тогда, ни посл они и не появлялись тамъ. Ихъ почтенный англійскій другъ (по мннію банкировъ), вроятно, разсмотрлъ квитанцію прежде чмъ они вздумали воспользоваться ею, и усплъ во-время предостеречь ихъ.
Объ этихъ двухъ злодяніяхъ извстили полицію, и, какъ видно, необходимые розыски приняты были ею съ большою энергіей. Лица, облеченныя властью, придерживались того мннія, что воры приступили къ длу съ весьма недостаточными свдніями. Они не знали даже, доврилъ ли мистеръ Локеръ выдачу своей драгоцнности другому лицу, или нтъ, а бдный, учтивый мистеръ Годфрей поплатился за свой случайный разговоръ съ нимъ. Прибавлю къ этому, что мистеръ Годфрей не былъ на нашемъ вечернемъ митинг по тому случаю, что былъ приглашенъ на совщаніе властей, а затмъ, разъяснивъ вс необходимыя обстоятельства этого дла, я стану продолжать мене интересный разказъ моихъ личныхъ впечатлній въ Монтегю-Сквер.
Во вторникъ я пришла къ тетушк въ назначенный мн часъ. Справка съ дневникомъ показываетъ, что день этотъ былъ наполненъ весьма разнообразными событіями изъ которыхъ одна возбудила мое глубокое сожалніе, а другія сердечную благодарность.
Дорогая тетушка Вериндеръ приняла меня съ свойственнымъ ей радушіемъ и лаской. Но минуту спустя я замтила, что она чмъ-то встревожена и ежеминутно устремляетъ безпокойные взгляды на свою дочь. Я всегда удивлялась сама, что такая съ виду ничтожная личность какъ Рахиль происходить отъ такихъ знаменитыхъ родителей какъ сэръ-Джонъ и леди Вериндеръ. Но на этотъ разъ она не только удивили меня, но окончательно поразила. Грустно мн было замтить въ разговорахъ и манер ея отсутствіе воякой женской сдержанности. Въ поступкахъ ея проглядывала какая-то лихорадочная возбужденность, она особенно громко смялась и во все время завтрака была предосудительно прихотлива и расточительна въ пищ и пить.
Не посвященная еще въ тайны этой печальной исторіи, я уже глубоко сочувствовала ея бдной матери.
По окончаніи завтрака, тетушка обратилась къ своей дочери.
— Не забывай, Рахиль, что докторъ предписалъ теб посл стола нкоторое отдохновеніе за книгой.
— Я пойду въ библіотеку, мамаша, отвчала она.— Но если прідетъ Годфрей, то не забудьте увдомить меня объ этомъ. Я горю нетерпніемъ узнать что-нибудь объ исход его приключеній въ Нортумберландской улиц. Она поцловала свою мать въ лобъ, и повернувшись ко мн, небрежно прибавила:— Прощайте, Клакъ!
Однако наглость ея не пробудила во мн гнвныхъ чувствъ, я только записала о томъ въ свою памятную книжку, чтобы потомъ помолиться за нее. Когда мы остались вдвоемъ, тетушка разказала мн всю эту ужасную исторію объ индйскомъ алмаз, которую, къ величайшему моему удовольствію, мн нтъ надобности повторять здсь. Она не скрыла отъ меня, что предпочла бы вовсе умолчать о ней. Но такъ какъ вс ея слуга звала о пропаж Луннаго Камня, такъ какъ нкоторыя обстоятельства этого дла стала даже предметомъ газетныхъ объявленій и толковъ постороннихъ людей, которые отыскивали связь между происшествіями, случившимися въ деревенскомъ дом леди Вериндерь, въ Нортумберландской улиц и на Альфредовой площади, то скрытность была уже излишнею, и полная откровенность становилась не только необходимостью, но даже добродтелью.
Многіе, услышавъ то, что пришлось мн выслушать въ тотъ день, вроятно, были бы поражены удивленіемъ. Что же до меня касается, то я приготовлена была ко всему, что могла тетушка. Сообщать мн по поводу своей дочери, такъ какъ я знала, что со времени дтства Рахили, во нрав ея не произошло существенной перемны. Еслибы мн сказали, что слдуя по пути преступленія она дошли до убійства, то я насколько не удавалась бы, а только подумала бы про себя: вотъ онъ естественный-то результатъ! этого всегда можно было ожидать отъ нея! Одно поражало меня: это образъ дйствій тетушки въ данныхъ обстоятельствахъ. Въ настоящемъ случа благоразумне былобы прибгнуть къ священнику, а леди Вериндеръ обратилась къ доктору. Впрочемъ, вся молодость моей бдной тетушки протекла въ безбожномъ семейств отца ея, а потому и поступки ея были естественнымъ результатомъ ея прежней жизни! Опять-таки простое слдствіе данныхъ причинъ.
— Доктора предписываютъ Рахили какъ можно больше моціона и развлеченій и въ особенности просятъ меня удалять отъ нея всякое воспоминаніе о прошломъ, сказала леди Вериндеръ.
‘О, какой языческій совть!’ подумала я про себя. ‘Боже, какой языческій совтъ дается въ нашей христіанской стран!’
— Я употребляю вс усилія, чтобы выполнить ихъ предписанія, продолжила тетушка.— Но это странное приключеніе Годфрея случалось въ самое несчастное время. Услышавъ о немъ, Рахиль не переставала тревожиться, и волноваться, и не давала мн покоя до тхъ поръ, пока я не написала племяннику Абльвайту, прося его пріхать къ намъ. Ее интересуетъ даже, а другая личность, сдлавшаяся предметомъ жестокаго насилія — мистеръ Локеръ, или что-то въ этомъ род, хотя она, конечно, вовсе не знаетъ его.
— Ваше знаніе свта, дорогая тетушка, безъ сомннія, больше моего, замтила я недоврчиво.— Однако такое необъяснимое поведеніе со стороны Рахили должно непремнно имть свою причину. Она, вроятно, хранитъ отъ васъ и ото всхъ окружающихъ ее какую-нибудь грховную тайну. Не угрожаютъ ли недавнія событія сдлать эту тайну извстною?
— Извстною? повторила моя тетушка.— Что вы хотите этимъ сказать? Извстною чрезъ мистера Локера! Извстною чрезъ моего племянника?
Между тмъ какъ она произносила эта слова, Провидніе послало намъ свою помощь: дверь отворилась, и слуга возвстилъ пріздъ мистера Годфрея Абльвайта.

II.

Мистеръ Годфрей — безукоризненный во всхъ своихъ поступкахъ — въ самое время появился на порог гостиной. Онъ не такъ поспшно взошелъ за слугой, чтобы смутить насъ своимъ неожиданнымъ появленіемъ, а съ другой стороны не настолько и медлилъ, чтобы поставить насъ въ неловкое положеніе, заставляя ожидать себя у раскрытой двери. Истинный христіанинъ виденъ былъ въ полнот его по повседевной жизни. Да, дорогой мистеръ Годфрей былъ всегда вренъ самому себ.
— Доложите миссъ Вериндеръ, сказала тетушка, обращаясь къ слуг,— что пріхалъ мистеръ Абльвайтъ.
Мы об освдомились о его здоровь и разомъ принялись разспрашивать его, оправился ли онъ посл приключенія прошлой велла. Съ свойственнымъ ему удивительнымъ тактомъ, онъ сумлъ въ одно и то же время отвтить намъ обимъ вмст: леди Вериндеръ получала его словесный отвтъ, мн же досталась на долю его очаровательная улыбка.
— Что сдлалъ я, воскликнулъ онъ съ глубокимъ чувствомъ,— чтобы заслужить ваше участіе? Дорогая тетушка! дорогая миссъ Клакъ! Меня просто приняли за какого-то другаго человка и ничего боле какъ завязали мн глаза, зажали ротъ и плашмя бросили меня на весьма тонкій коврикъ, разостланный на очень жесткомъ полу. Подумайте же однако, насколько положеніе мое могло бы быть хуже! Меня могли бы убить, меня могли бы обокрасть. Въ сущности, что же я потерялъ? Я на время лишенъ былъ силы своихъ мускуловъ, которую законъ не признаетъ за собственность, слдовательно, въ буквальномъ смысл слова, я ничего не потерялъ. Еслибы мн предоставила свободу дйствій, то я, конечно, умолчалъ бы о своемъ приключеніи — такъ какъ я избгаю вообще шума и огласки. Но мистеръ Локеръ опубликовалъ нанесенное ему оскорбленіе, вслдствіе чего и мое приключеніе сдлалось извстнымъ. Я до тхъ поръ не перестану служить темой для газетныхъ статей, пока предметъ этотъ не прискучитъ благосклонной публик. признаться сказать, мн самому ужасно надола эта исторія! Очень бы желалъ, чтобъ она поскоре надола и благосклонной публик! А какъ поживаетъ дорогая Рахиль? Все еще наслаждается лондонскими увеселеніями? Весьма радъ за нее. Взываю теперь къ вашей снисходительности, массъ Клакъ. Мн весьма грустно, что я вынужденъ былъ на такой долгій срокъ покинуть дла комитета и моихъ дорогахъ благотворительныхъ дамъ. Надюсь однако, что не дале какъ на будущей недл я найду возможность постить Общество Дтской Одежды. Успшно ли шли дла на вчерашнемъ митинг? Какія надежды высказалъ совтъ относительно будущаго? Великъ ли сдланный вами запасъ брюкъ?
Божественная прелесть его улыбки длала извиненіе его неотразимымъ. Неподражаемая пріятность его звучнаго густаго баса придавала особенный интересъ занимательному длу, о которомъ онъ разспрашивалъ меня. Дйствительно, мы сдлали слишкомъ большой запасъ брюкъ, мы просто была завалены ими, а я собралась-было разказать ему обо всемъ этомъ, какъ вдругъ дверь снова отворилась, а въ комнату проникъ элементъ пустоты и суетности, изображаемый личностью миссъ Вериндеръ.
Неприличною, размашистою походкой подошла она къ дорогому мистеру Годфрею, между тмъ какъ волосы ея были въ крайнемъ безпорядк, а лицо, какъ я сказала бы, непристойно пылало.
— Весьма рада, что вижу васъ, Годфрей, сказала она, обращаясь къ нему (стыдно и больно прибавить), съ развязностью молодаго человка, говорящаго съ своимъ товарищемъ.— Какъ жаль, что вы не провезли съ собой мистера Локера. Вы и онъ, пока еще длится это возбужденное состояніе общества, самые интересныя личности въ цломъ Лондон. Говорить такъ, можетъ-быть, неприлично, предосудительно, благородная миссъ Клакъ должна содрогнуться отъ моихъ словъ. Но нужды нтъ. Разкажите-ка мн сами исторію вашихъ приключеній въ Нортумберландской улиц. Я знаю, газеты говорятъ о нихъ неполно.
Грустно сказать, что самъ дорогой мистеръ Годфрей не можетъ отршиться отъ грховной природы, наслдованной нами отъ Адама, какъ ни малозначительна степень его грховности, но увы! и онъ также зараженъ ею. Сознаюсь, что мн прискорбно было видть, какъ онъ взялъ руку Рахили и нжно прижалъ ее къ лвой сторон своего жилета. Это было явное поощреніе ея безцеремоннаго разговора и дерзкаго намека на меня.
— Дорогая Рахиль, сказалъ онъ тмъ же нжнымъ голосомъ, который проникалъ мн въ самую душу во время бесды его со мной про наши планы и брюки,— газеты разказали уже все въ подробности и, конечно, сдлали это лучше меня.
— Годфрей думаетъ, что мы придаемъ слишкомъ большое значеніе этому длу, замтила тетушка.— Онъ сейчасъ только уврялъ насъ, что объ этомъ вовсе не стоитъ и говорить.
— Почему такъ? спросила Рахиль.
Съ этими словами глаза ея внезапно заискрилась, и она быстро взглянула въ лицо мистера Годфрея. Онъ съ своей стороны посмотрлъ на нее съ такою безразсудною и незаслуженною снисходительностью, что я почувствовала себя обязанною вмшаться.
— Рахиль, душечка, кротко увщевала я ее,— истинное величіе, а истинное мужество не любятъ выставлять себя на показъ.
— Знаю, что вы въ своемъ род хорошій малый, Годфрей, сказала она, не обращая, замтьте это, ни малйшаго вниманія на меня, и продолжая говорить съ своимъ двоюроднымъ братомъ такъ же безцеремонно, какъ говорятъ между собой мущины. — Однако я совершенно уврена, что въ васъ нтъ величія, не думаю также, чтобы вы отличались особеннымъ мужествомъ, и твердо убждена, что если въ васъ была хоть капля скромности, то ваша обожательницы уже много лтъ тому назадъ освободили васъ отъ этой добродтели. Какая-нибудь тайная причина заставляетъ васъ избгать разговора о приключеніи вашемъ въ Нортумберландской улиц, и мн кажется, что я догадываюсь о ней.
— Причина тому самая обыкновенная, и мн не трудно будетъ открыть ее вамъ, отвчалъ онъ, не теряя терпнія.— Исторія эта ужь надола мн.
— Вамъ наскучила эта исторія? Я позволю себ маленькое замчаніе, малый Годфрей.
— Какое, напримръ?
— Вы слишкомъ много вращаетесь въ обществ женщинъ и вслдствіе этого вы сдлали дв привычки. Вы выучилась серіозно говорить всякій вздоръ и пустословите изъ любви къ искусству. Положимъ, что вы не можете быть искреннимъ съ вашими обожательницами, со мной же я хочу чтобы вы были откровенны. Пойдемте, и сядемъ. Я приготовила вамъ кучу вопросовъ и надюсь, что вы отвтите мн, по возможности, полно и искренно.
Она потащила его чрезъ всю комнату къ окну и посадила лицомъ къ свту. Мн грустно, что я вынуждена передавать здсь подобный разговоръ и описывать подобное поведеніе. Но что же остается мн длать, когда съ одной стороны меня побуждаетъ къ тому банковый билетъ мистера Франклина Блека, а съ другой стороны мое собственное благоговйное уваженіе къ истин? Я взглянула на тетушку, которая неподвижно сидла и, повидимому, насколько не расположена была останавливать свою дочь. Никогда прежде не замчала я въ ней такого оцпеннія. Не была ли то неизбжная реакція посл трудныхъ обстоятельствъ, пережитыхъ ею за послднее время? Во всякомъ случа это былъ зловщій симптомъ въ ея лта и при ея уже почтенной наружности.
Рахиль между тмъ услась у окна съ нашимъ любезнымъ и терпливымъ, съ нашимъ слишкомъ терпливымъ мистеромъ Годфреемъ, и забросала его угрожавшими ему вопросами, такъ же мало обращая вниманія на свою мать и на меня, какъ бы насъ вовсе не было въ комнат.
— Открыла ли что-нибудь полиція, Годфрей?
— Ршительно ничего.
— Мн кажется весьма вроятнымъ, что т же три человка, которые поймали васъ въ ловушку, разставили ее потомъ и мистеру Локеру.
— Если разсуждать по-человчески, моя милая Рахиль, то въ этомъ, конечно, нельзя и сомнваться.
— Неужто и слда ихъ не отыскано?
— Мы малйшаго.
— Ходятъ ли въ публик толки о томъ, будто бы эти три человка т же самые три Индйца, которые приходили къ намъ въ деревню?
— Нкоторые убждены въ томъ.
— А вы-то какъ думаете сами?
— Милая Рахиль, мн завязали глаза, прежде чмъ я усплъ взглянуть имъ въ лицо. Я не судья въ этомъ дл и не въ состояніи высказать о немъ какое-либо мнніе.
Какъ видите сами, даже ангельская кротость мистера Годфрея возмутилась такою неотвязчивостью. Ужь я не стану васъ спрашивать о томъ, что внушило миссъ Вериндеръ подобные вопросы: необузданное ли любопытство, или же неудержимый страхъ. Скажу только, что когда мистеръ Годфрей отвтилъ ей, какъ сказано выше, и попытался-было встать, то она безъ церемоніи взяла его за плечи и толкнула въ стулъ. О, не говорите, что это было не скромно съ ея стороны! Воздержитесь даже отъ мысли, будто этотъ поступокъ былъ невольнымъ проявленіемъ ея преступной совсти! Мы не должны осуждать нашихъ ближнихъ. Воистину, друзья и братья, не судите, да не судимы будете!
Она, не конфузясь, продолжала свои допросы. Всякій ревностный читатель Библіи вспомнитъ при этомъ,— какъ вспомнила и я,— тхъ ослпленныхъ исчадій зла, которыя, заглушивъ въ себ совсть, предавались своимъ буйнымъ оргіямъ предъ наступленіемъ потопа.
— Я желала бы узнать кое-что о мистер Локер, Годфрей.
— Я крайне несчастливъ, Рахиль, что опять-таки не могу отвчать на вашъ вопросъ: я мене всхъ знаю мистера Локера.
— Разв до вашей случайной встрчи въ банк вы никогда не видала его прежде?
— Никогда.
— А видлась ли вы посл этого происшествія?
— Да. Насъ допрашивали вмст и порознь, чтобы помочь розыскамъ полиціи.
— У мистера Локера, говорятъ, украли росписку, полученную имъ отъ своего банкира, правда ли это, Годфрей, и о чемъ упоминалось въ этой росписк?
— О какой-то драгоцнности, отданной имъ на сбереженіе банку.
— Это писали и въ газетахъ. Такого объясненія, можетъ быть, достаточно для обыкновеннаго читателя, я же не могу имъ довольствоваться. Въ банковой росписк, вроятно, было поименовано какого рода эта драгоцнность?
— Въ росписк, какъ говорили мн, Рахиль, ничего подобнаго не значилось. Драгоцнная вещь, принадлежащая мистеру Локеру, заложенная мистеромъ Локеромъ, запечатанная печатью мистера Локера, долженствующая быть возвращенною по личному востребованію мистера Локера. Вотъ форма этой росписки и все, что я знаю о ней.
Съ минуту помолчавъ посл его отвта, она взглянула на свою мать, вздохнула и снова обратилась къ мистеру Годфрею.
— Какъ кажется, продолжила она,— нкоторыя изъ нашихъ семейныхъ тайнъ опубликованы въ газетахъ.
— Съ прискорбіемъ долженъ сознаться, что это правда.
— Говорятъ, будто праздные люди стараются отыскатъ связь между тмъ, что происходило у насъ въ Йоркшир, и тмъ, что случилось здсь въ Лондон.
— Общественное мнніе дйствительно начинаетъ принимать это направленіе.
— Если находятся люди, утверждающіе, что три злодя, наругавшіеся надъ мистеромъ Локеромъ, т же самые три Индйца, которые приходили къ намъ въ деревню, то не думаютъ ли они также, что и драгоцнный камень….
Она вдругъ остановилась на этомъ слов. Въ послдніе минуты ея разговора она замтно становилась блдне и блдне. Черный цвтъ ея волосъ до такой степени возвышалъ эту блдность, что страшно было глядть на нее, и мы вс ожидали, что она сейчасъ упадетъ въ обморокъ. Милый мистеръ Годфрей сдлалъ вторичную попытку встать со стула, а тетушка умоляла свою дочь прекратить этотъ разговоръ. Я присоединилась къ тетушк, предлагая Рахили свое скромное медицинское пособіе въ вид флакончика съ солями. Однако никто изъ насъ не произвелъ на нее ни малйшаго впечатлнія.
— Не уходите, Годфрей, сказала она. Нтъ никакого основанія безпокоиться за меня, мамаша. А вамъ, Клакъ, до смерти хочется услышать окончаніе моихъ словъ, чтобы сдлать вамъ удовольствіе, я постараюсь не падать въ обморокъ.
Вотъ ея подлинные слова, которыя по прибытіи домой я немедленно вписала въ свой дневникъ. О, нтъ! не будемъ осуждать ее! Братья во Христ, не будемъ осуждать своего ближняго! Она снова обратилась къ мистеру Годфрею и съ ужасающимъ упорствомъ вернулась опять къ тому мсту разговора, на которомъ остановилась.
— Минуту тому назадъ, продолжала она,— мы говорили съ вами объ извстнаго рода толкахъ, распространенныхъ въ публик. — Скажите же мн откровенно, Годфрей, говоритъ ли хоть кто-нибудь, что драгоцнность мистера Локера есть не что иное какъ Лунный Камень?
При имени индйскаго алмаза мой прелестный другъ замтно измнился въ лиц. Онъ покраснлъ, мгновенно утративъ свойственную ему пріятность манеръ, эту главную украшающую его прелесть. Въ немъ заговорило благородное негодованіе.
— Они дйствительно предполагаютъ это, отвчалъ онъ.— Нкоторые люди, не колеблясь, обвиняютъ даже мистера Локера во лжи, которою онъ старается будто бы замаскировать свои тайные интересы. Онъ не разъ объявлялъ торжественно, что вовсе не зналъ о существованіи Луннаго Камня, до приключенія своего на площади Альфреда. А низкіе люди эти совершенно бездоказательно утверждаютъ, что у него есть свои причины скрывать истину, и отказываются вритъ его клятвамъ. Постыдно! Безбожно!
‘Во все время его разговора Рахиль не спускала съ него страннаго, непонятнаго для меня взгляда. Но лишь только онъ замолчалъ, какъ она заговорила въ свою очередь.
— Принимая въ разчетъ, Годфрей, что знакомство ваше съ мистеромъ Локеромъ есть не боле какъ случайная встрча, я нахожу, что вы слишкомъ горячо вступаетесь на него.
Даровитый другъ мой отвчалъ ей истинно по-евангельски, въ жизнь мою не слыхала подобнаго отвта.
— Мн кажется, Рахиль, сказалъ онъ,— что я всегда горячо вступаюсь за угнетенныхъ.
Тонъ, которымъ произнесены были эти слова, право, способенъ былъ тронуть самый камень. Но, Боже мой, что такое твердость камня въ сравненіи съ твердостью ожесточеннаго человческаго сердца! Она злобно засмялась. Я красню отъ стыда за нее,— она засмялась ему прямо въ лицо.
— Приберегите свое краснорчіе, Годфрей, для благотворительныхъ дамъ вашего комитета, сказала она. — Я уврена, что толки, осуждавшіе мистера Локера, не пощадили и васъ.
При этихъ словахъ сама тетушка пробудилась отъ своего оцпеннія.
— Милая Рахиль, увщевала она ее,— по какому праву говоришь ты это?
— Слова мои не имютъ дурнаго намренія, мамаша, отвчала она,— я напротивъ желаю ему добра. Потерпите немножко, а вы сами это увидите.
Она посмотрла на мистера Годфрея, и во взгляд ея выразилось нчто похожее на состраданіе. Она дошла даже до такой несвойственной женщин нескромности, что взяла его за руку.
— Я уврена, сказала она,— что я отгадала настоящую причину, почему вы такъ неохотно говорите объ этомъ дл при мн и мамаш. По несчастному совпаденію обстоятельствъ, общественное мнніе связало ваше имя съ именемъ мистера Локера. Вы уже разказали мн, что говоритъ молва про него, разкажите же въ свою очередь то, что говоритъ она про васъ?
Но и въ одиннадцатый часъ дорогой мистеръ Годфрей, вчно готовый добромъ платить за зло, еще разъ попробовалъ пощадить ее.
— Не разспрашивайте меня, Рахиль, оказалъ онъ. — Объ этомъ лучше вовсе забыть, право лучше.
— Я хочу это знать! закричала она неистовымъ, громкимъ голосомъ.
— Говорите, Годфрей! умоляла моя тетушка. — Ничто такъ не вредно для нея, какъ настоящее ваше молчаніе.
Прекрасные глаза мистера Годфрея наполнились слезами. Онъ бросилъ на нее послдній умоляющій взглядъ и затмъ проговорилъ роковыя слова:
— Слушайте же, Рахиль, молва говоритъ, что Лунный камень заложенъ мистеру Локеру, и что заложилъ его я.
Она съ крикомъ вскочила по стула и такъ дико начала озираться, то на тетушку, то на мистера Годфрея, что я, право, сочла ее за сумашедшую.
— Не говорите со мной! Не прикасайтесь ко мн, воскликнула она, убгая отъ насъ въ дальній уголъ комнаты (словно преслдуемый зврь). Это моя вина, и я же сама должна исправить ее. Я пожертвовала собой, я имла право сдлать это, если хотла. Но смотрть равнодушно, какъ гибнетъ невинный человкъ, хранить тайну и тмъ самымъ позорить его доброе имя,— о, Боже правый, это слишкомъ ужасно! это просто невыносимо!
Тетушка приподнялась было наполовину съ своего кресла, но внезапно опять опустилась въ него и потихоньку подозвавъ меня къ себ, указала на маленькую сткляночку, лежавшую въ ея рабочей корзинк.
— Скоре, прошептала они.— Дайте мн шесть капель въ вод, да постарайтесь, чтобы Рахиль этого не видала.
При другихъ обстоятельствахъ я нашла бы это весьма страннымъ, но тогда не время было разсуждать, нужно было скоре давать лкарство. Дорогой мистеръ Годфрей безсознательно помогалъ мн укрываться отъ взоровъ Рахили, утшая ее на другомъ конц комнаты.
— Увряю васъ, что вы преувеличиваете дло, говорилъ онъ. — Моя репутація стоитъ такъ высоко, что подобныя глупыя, скоропреходящія сплетни не могутъ повредить ей. Все забудется чрезъ недлю. Не станемъ же и мы боле возвращаться къ этому предмету.
Но даже подобное великодушіе не тронуло ея, и она продолжала свое, еще съ большимъ противъ прежняго остервененіемъ.
— Я хочу положить этому конецъ, сказала она. — Мамаша! слушайте, что я скажу. Слушайте и вы, миссъ Клакъ! Я знаю чья рука похитила Лунный камень. Я знаю,— она сдлала особенное удареніе на этихъ словахъ и въ бшенств топнула ногой.— Я знаю, что Годфрей Абльвайтъ невиненъ! Ведите меня къ судь, Годфрей! Ведите меня къ судь, и я поклянусь ему въ томъ!
Тетушка схватила меня за руку и прошептала:
— Загородите меня на минутку отъ Рахили.
Синеватый оттнокъ, появившійся на ея лиц, испугалъ меня.
— Капли возстановять меня чрезъ минуту или дв, сказала она, замтя мое смущеніе, и закрывъ глаза, стала ожидать дйствія лкарства.
Между тмъ какъ это происходило на одномъ конц комнаты, на другомъ, въ то же самое время, дорогой мистеръ Годфрей продолжилъ свои кроткія увщанія.
— Вамъ не слдуетъ публично являться въ подобное мсто, сказалъ онъ. — Ваша репутація, дорогая Рахиль, слишкомъ чиста и священна для того чтобы можно было шутить ею.
— Моя репутація! воскликнула она, разразившись смхомъ. — Какъ, Годфрей, разв вы не знаете, что и меня обвиняютъ не мене васъ? Извстный въ цлой Англіи полицейскій чиновникъ утверждаетъ, что я украла свой собственный алмазъ. спросите его съ какою цлью я это сдлала, и онъ отвтитъ вамъ, что я заложила Лунный камень для того, чтобъ уплатить свои тайные долги! Она замолчала, кинулась на другой конецъ комнаты и упала на колни, у ногъ своей матери.— О, мамаша! мамаша! мамаша! Не сумашедшая ли я, что даже и теперь отказываюсь открыть всю истину! Не правда ли?
Слишкомъ взволнованная, чтобы замтить положеніе своей матери, она въ одну минуту опять вскочила на ноги и возвратилась къ мистеру Годфрею.
— Я не допущу, чтобы васъ, или другаго невиннаго человка, обвинили и безчестили чрезъ мою же вину. Если вы отказываетесь вести меня къ судь, то напишите на бумаг заявленіе о своей невинности и я подпишу подъ нимъ свое имя. Сдлайте это, Годфрей, или же я опубликую это въ газетахъ, я прокричу объ этомъ на улицахъ!
Не заговорилъ ли въ ней голосъ пробудившейся совсти? Нтъ, то былъ не боле какъ истерическій припадокъ. Чтобъ успокоить ее, снисходительный мистеръ Годфрей взялъ листъ бумаги и написалъ требуемое заявленіе. Она подписала подъ нимъ свое имя съ лихорадочною торопливостью.
— Показывайте это везд, Годфрей, не смущаясь мыслію обо мн, сказала она, отдавая ему бумагу. — Мн кажется, что я до сихъ поръ не умла цнитъ васъ какъ слдуетъ. Вы великодушне и лучше нежели я думала. Приходите къ намъ, когда вы будете свободны, и я постараюсь исправить то зло, которое я вамъ сдлала.
Она подала ему руку. Увы, вашей грховной природ! Увы, мистеру Годфрею! Онъ до того забылся, что не только поцловалъ ея руку, но даже и голосу своему придалъ необыкновенную мягкость и кротость, что въ данномъ случа развилось общенію съ грхомъ.
— Я приду, моя дорогая, отвчалъ онъ,— только съ тмъ условіемъ, чтобы не было и помину объ этомъ ненавистномъ предмет.
Никогда еще нашъ христіанинъ-подвижникъ не представлялся мн въ мене благопріятномъ свт какъ на этотъ разъ.
Вс еще безмолвствовали посл его отвта, какъ вдругъ сильный ударъ въ парадную дверь заставилъ насъ встрепенуться. Я взглянула въ окно: около дома вашего стоялъ воплощенный грхъ, суетность и соблазнъ, изображаемые каретой съ лошадьми, напудреннымъ лакеемъ и тремя дамами въ самыхъ шикарныхъ, ухарскихъ нарядахъ.
Рахиль встала съ своего мста и старалась оправиться.
— За мной захали, мамаша, чтобы везти меня на цвточную выставку, сказала она, подойдя къ своей матери.— Одно словечко, мамаша, прежде чмъ я уду: не огорчила ли я васъ, окажите, нтъ?
Сама не знаю, сожалть ли намъ или порицать такой отупніе нравственныхъ чувствъ и такой неумстный вопросъ посл всего происшедшаго? Я охотне склоняюсь къ милосердію. Такъ пожалемъ же ее!
Капли между тмъ произвели свое дйствіе, и прежній цвтъ лица моей бдной тетушки совершенно возстановился.
— Нтъ, нисколько, душа моя, отвчала она. — Ступай съ нашими друзьями и веселись какъ можно больше.
Рахиль остановилась и поцловала свою мать. Я же между тмъ отошла отъ окна и стала неподалеку отъ двери, къ которой она направлялась. Новая перемна произошла опять въ Рахили: она была вся въ слезахъ. Я съ участіемъ посмотрла на это минутное смягченіе ея ожесточеннаго сердца и почувствовала сильное желаніе сказать при этомъ случа нсколько торжественныхъ поучительныхъ словъ. Увы! мое сердечное сочувствіе только оскорбило ее.
— Кто васъ проситъ сожалть обо мн? язвительно прошептала она, подходя къ двери.— Разв вы не видите какъ я счастлива, Клакъ? Я ду на цвточную выставку и у меня есть шляпка, лучшая въ цломъ Лондон.
Она дополнила свою глупую выходку, пославъ мн поцлуй по воздуху, и вышла изъ комнаты.
Очень желала бы я выразить словами то состраданіе, которое возбудила во мн эта несчастная, и неблаговоспитанная двушка. Но мой запасъ словъ такъ же бденъ, какъ и запасъ денегъ, а потому я скажу только одно, что сердце мое обливалось за нее кровью.
‘Подойдя снова къ креслу тетушки, я замтила, что дорогой мистеръ Годфрей втихомолку ищетъ чего-то во всхъ углахъ комнаты. Прежде нежели я могла предложить ему свою помощь, онъ нашелъ уже то, чего искалъ, и вернулся къ тетушк и ко мн, держа въ одной рук удостовреніе въ своей невинности, в въ другой коробочку спичекъ.
— Маленькій заговоръ! дорогая тетушка, сказалъ онъ.— Безгршный обманъ, милая миссъ Клакъ,— обманъ, которыя мы, конечно, извините, несмотря на всю вашу высокую нравственную прямоту. Оставьте Рахиль въ той увренности, будто я воспользовался благороднымъ самопожертвованіемъ, внушавшимъ ей мысль оправдать меня предъ лицомъ свта, и будьте свидтельницами того, что въ вашемъ присутствіи, не выходя изъ дому, я уничтожаю эту бумагу, — онъ поджегъ ее спичкой и положилъ на подонникъ, стоявшій на стол.— Всякая непріятность, которую, быть можетъ, мн придется перенести на себ, замтилъ онъ, ничто въ сравненіи съ необходимостію предохранить ея непорочное имя отъ заразительнаго соприкосновенія съ свтомъ. Смотрите же сюда! Мы обратили эту бумагу въ маленькую безвредную кучку пепла, и наша дорогая, восторженная Рахиль никогда и не узнаетъ о томъ, что мы сдлали! Ну, какъ же вы чувствуете себя теперь, мои неоцненные друзья, какъ вы себя чувствуете? Что до меня касается, то у меня на сердц такъ же легко и радостно, какъ и на сердц младенца.
Онъ озарилъ насъ своею прекрасною улыбкой и протянулъ одну руку тетушк, а другую мн. Я была до того растрогана его благороднымъ поступкомъ, что не могла говорить и закрыла глаза, и предавшись духовному самозабвенію, поднесла его руку къ своимъ губамъ. Онъ прошепталъ мн тихій, нжный упрекъ. О, восторгъ! чистый, неземной восторгъ, объявшій мою душу! Сама не помню, гд и на чемъ я сидла, углубившись въ свои собственныя возвышенныя чувства. Когда я открыла глаза, мн показалось, что я снова спустилась съ неба на землю. Въ комнат какого не было кром тетушки, онъ уже ушелъ!
На этомъ мст я желала бы остановиться, я желала бы закончить свое существованіе разказомъ о благородномъ поступк мистера Годфрея. Но, къ несчастію, непреклонный стимулъ, въ вид банковаго билета мистера Блека, осуждаетъ меня на долгое, долгое повствованіе. Печальныя открытія, которыя должны были обнаружиться въ понедльникъ, во время моего пребыванія въ Монтегю-Сквер, еще не пришли къ концу.
Оставшись вдвоемъ съ леди Вериндеръ, я естественно завела разговоръ о ея здоровь, осторожно намекая на необъяснимую заботливость, съ которою она старалась скрывать отъ своей дочери и нездоровье свое, а употребляемое противъ него лкарство.
Отвтъ тетушки чрезвычайно удивилъ меня.
— Друзилла, оказала она (если я забыла упомянуть, что меня зовутъ Друзиллой, то позвольте же исправить эту ошибку),— вы затрогиваете совершенно неумышленно, я уврена въ томъ, весьма грустный вопросъ.
Я немедленно встала со стула. Деликатность внушила мн одинъ исходъ изъ этого положенія: мн оставалось извиниться предъ тетушкой и затмъ уйдти. Но леди Вериндеръ остановила меня, и настояла на томъ, чтобъ я опять заняла свое мсто.
— Вы подстерегли тайну, сказала она,— которую я доврила своей сестр, мистрисъ Абльвайтъ, адвокату своему, мистеру Броффу, и никому боле. Я могу вполн довриться имъ двоимъ и знаю, что могу положиться, и на вашу скромность, разказавъ вамъ вс обстоятельства дла. Свободны ли вы, Друзилла, и можете ли посвятить мн ваше дообденное время?
Лишнее будетъ упоминать здсь, что я предоставила свое время въ полное распоряженіе тетушки.
— Въ такомъ случа, сказала она,— побесдуйте со мной еще часокъ. Я сообщу вамъ нчто весьма печальное для васъ, а потомъ, если только вы не откажетесь содйствовать мн, попрошу васъ объ одномъ одолженія.
Опять лишнее говорить, что я не только не отказалась, но, напротивъ, съ величайшею готовностію вызвалась служить тетушк.
— Слдовательно, продолжила она,— вы подождете мистера Броффа, которыя долженъ пріхать сюда къ пяти часамъ, и будете присутствовать въ качеств свидтеля, когда я стану подписывать свое духовное завщаніе?
Ея духовное завщаніе! Тутъ вспомнила я про капли, лежавшія въ ея рабочей корзинк, вспомнила и про синеватый оттнокъ, замченный мною въ лиц тетушки. Пророческій свтъ,— свтъ, выходящій изъ глубины еще невырытой могилы, торжественно озарилъ мой умъ, и тайна моей тетки перестала быть тайной.

III.

Почтительное участіе къ бдной леди Вериндеръ не дозволило мн даже и намекнуть на то, что я угадала грустную истину, пока она сама не заговоритъ объ этомъ. Я молча выждала ея доброй воли и мысленно, подобравъ на всякій случай нсколько ободрительныхъ словъ, чувствовала себя готовою къ исполненію всякаго долга, которыя могъ призвать меня, какъ бы на былъ онъ тягостенъ.
— Вотъ уже нсколько времени, Друзилла, какъ я не на шутку больна, начала тетушка,— и, странно сказать, сама этого не знала.
Я подумала о томъ, сколько тысячъ погибающихъ ближнихъ въ настоящую минуту не на шутку больны духомъ, сами того не зная, и мн сильно сдавалось, что бдная тетушка, пожалуй, въ томъ же числ.
— Такъ, милая тетушка, грустно проговорила я,— такъ!
— Я привезла Рахиль въ Лондонъ, какъ вамъ извстно, съ тмъ, чтобы посовтоваться съ врачами, продолжала она,— я сочла за лучшее пригласить двухъ докторовъ.
Двухъ докторовъ! И, увы мн! (въ положеніи Рахили) ни одного священника!
— Такъ, милая тетушка, повторила я,— такъ!
— Одинъ изъ медиковъ, продолжила тетушка,— мн вовсе не былъ знакомъ. Другой, старый пріятель моего мужа, ради его памяти, всегда принималъ во мн искреннее участіе. Прописавъ лкарство Рахили, онъ выразилъ желаніе поговорить по мной съ глазу на глазъ въ другой комнат. Я, разумется, ожидала какихъ-нибудь особенныхъ предписаніи относительно ухода за болзнію дочери. Къ удивленію моему, онъ озабоченно взялъ меня за руку а сказалъ: ‘Я все смотрлъ на васъ, леди Вериндеръ, какъ по профессіи, такъ и съ личнымъ участіемъ. Вы сами, кажется, гораздо больше дочери нуждаетесь въ совт медика.’ Онъ поразспросилъ меня, чему я сначала не придавала большой важности, пока не замтила, что отвты мои его встревожили. Кончилось тмъ, что онъ взялся постить меня съ своимъ пріятелемъ, медикомъ, на другой день и въ такой часъ, когда Рахили не будетъ дома. Результатомъ этого визита, сообщеннымъ мн съ величайшею деликатностью и осторожностью, было убжденіе обоихъ докторовъ въ ужасной, невознаградимой запущенности моей болзни, развившейся нын за предлы ихъ искусства. Боле двухъ лтъ страдала я скрытою болзнью сердца, которая, безъ всякихъ тревожныхъ признаковъ, мало-по-малу, безнадежно уходила меня. Быть-можетъ, я проживу еще нсколько мсяцевъ, быть-можетъ, умру, не дождавшись слдующаго утра,— положительне этого доктора не могли и не ршались высказаться. Напрасно было бы уврять, мой другъ, что я обошлась безъ горькихъ минутъ съ тхъ поръ, какъ истинное мое положеніе стало мн извстнымъ. Но теперь я легче прежняго покоряюсь моей судьб и стараюсь по возможности привести въ порядокъ земныя дла. Пуще всего мн хотлось бы, чтобы Рахиль оставалась въ невдніи истины. Узнавъ ее, она тотчасъ припишетъ разстройство моего здоровья этой передряг съ алмазомъ и станетъ горько упрекать себя, бдняжка, въ томъ, что вовсе не ея вина. Оба медика согласны, что недугъ начался года два, если не три, тому назадъ. Я уврена въ томъ, что вы сохраните мою тайну, Друзилла, такъ же какъ и въ томъ, что вижу въ лиц вашемъ искреннюю печаль и участіе ко мн.
Печаль и участіе! Да можно ли ждать этихъ языческихъ чувствъ отъ англійской женщины-христіанки, укрпленной на якор вры!
Бдная тетушка и не воображала, какимъ ливнемъ ревностной благодарности переполнилось мое сердце по мр того, какъ она досказывала свою грустную повсть. Вотъ, наконецъ, открывается предо мной то поприще, на которомъ я могу быть полезною! Вотъ возлюбленная родственница и погибающій ближній, наканун великаго премненія вовсе къ нему неприготовленная, но наставленная,— свыше наставленная,— открыться въ своемъ положеніи предо мной! Какъ описать мн ту радость, съ которою я вспомнила нын, что безцнныхъ духовныхъ друзей моихъ, на которыхъ могу положиться, надо считать не единицами, не парами, а десятками и боле. Я заключала тетушку въ объятія: теперь моя нжность, выступавшая черезъ край, не могла удовлетвориться чмъ-либо мене объятія. ‘О, какимъ неописаннымъ счастіемъ вдохновляете вы меня!’ ревностно проговорила я: ‘сколько добра я вамъ сдлаю, милая тетушка, прежде чмъ мы разстанемся!’ Сказавъ нсколько серіозныхъ словъ въ вид вступительнаго предостереженія, я указала ей троихъ изъ моихъ друзей, равно упражнявшихся въ длахъ милосердія съ утра до ночи по всему околотку, равно неутомимыхъ на увщаніе, равно готовыхъ съ любовью приложить къ длу свои дарованія по одному моему слову. Увы! результатъ вышелъ далеко не ободрителенъ. Бдная леди Вериндеръ казалась озадаченною, испуганною, и на все, что я ни говорила ей, отвчала часто свтскимъ возраженіемъ, будто не въ силахъ еще видться съ чужими людьми. Я уступила, но только на время, разумется. Обширная моя опытность (въ качеств чтеца и постительницы, подъ руководствомъ не мене четырнадцати духовныхъ друзей, считая съ перваго и до послдняго) подсказала мн, что въ этомъ случа требуется подготовка посредствомъ книгъ. У меня была библіотека, составленная изъ сочиненій какъ нельзя боле соотвтствующихъ неожиданно постигшей меня забот и какъ бы разчитанныхъ на то, чтобы пробудить, убдитъ, приготовить, просвтитъ и укрпить мою тетушку. ‘Можетъ-бытъ, вы вздумаете почитать, милая тетушка?’ сказала я какъ можно вкрадчивй. ‘Я бы вамъ принесла своихъ собственныхъ, безцнныхъ книжекъ? Съ загнутыми страницами въ надлежащемъ мст, тетушка, и съ отмтками карандашомъ тамъ, гд вамъ слдуетъ пріостановиться, и спросить себя: не относится ли это ко мн?’ Но даже эта простая просьба,— такъ безусловно язычески вліяетъ свтъ,— повидимому, пугала тетушку. ‘По возможности, Друзилла, я сдлаю все угодное вамъ’, оказала она съ видомъ удивленія, который былъ и поучителенъ, и ужасенъ. Нельзя было терять на минуты. Часы на камин показывали, что я какъ разъ только успю сбгать домой, запасшись первымъ отдленіемъ избранныхъ сочиненій (ну, хоть одною дюжинкой) и вернуться во-время, чтобы принять адвоката и засвидтельствовать завщаніе леди Вериндеръ. Общавъ наврное возвратиться къ пяти часамъ, я вышла изъ дому и отправилась по дламъ милосердія.
Когда дло идетъ о моихъ собственныхъ интересахъ, я при перезд съ мста на мсто смиренно довольствуюсь омнибусомъ. Позвольте дать вамъ понятіе о моей ревности къ интересамъ тетушки, упомянувъ, что въ настоящемъ случа я провинилась въ расточительности и взяла кебъ.
Я похала домой, выбрала и перемтила первое отдленіе книгъ, и вернулась въ Монтегю-скверъ съ дорожнымъ мшкомъ, набитымъ дюжиною сочиненій, которому подобныхъ, по моему твердому убжденію, не найдется ни въ одной литератур изъ всхъ прочихъ странъ Европы. Извощику я заплатила по такс, что слдовало, но онъ принялъ деньги съ побранкой, вслдствіе чего я тотчасъ подала ему печатную проповдь. Но этотъ отверженецъ такъ растерялся, точно я завела ему въ лицо пистолетное дуло. Онъ прыгнулъ на козлы и съ нечестивыми кликами ужаса яростно погналъ прочь. Къ счастію, это было уже безполезно! На зло ему, я посяла доброе смя, бросивъ другую проповдь въ оконце кеба.
Слуга, отворившій мн дверь,— къ величайшему облегченію моему, не та особа, что въ чепц съ лентами, а просто лакей,— увдомилъ меня, что докторъ пожаловалъ и все еще сидитъ взаперти съ леди Вериндеръ. Мистеръ Броффъ, адвокатъ, прибылъ съ минуту тому назадъ и дожидается въ библіотек. Меня также провели въ библіотеку дожидаться. Мистеръ Броффъ, кажется, удивился, увидавъ меня. Онъ ведетъ дла всего семейства, и мы съ вамъ еще прежде встрчалась подъ кровомъ леди Вериндеръ. То былъ человкъ,— прискорбно сказать,— состарвшійся, и посдлый на служб свту, человкъ, бывшій въ часы занятій избраннымъ служителемъ Закона и Маммона, а въ досужное время равно способный читать романы и рвать серіозные трактаты.
— Погостить пріхали, миссъ Клакъ? спросилъ онъ, взглянувъ на мой дорожный мшокъ.
Повдать содержимое безцннаго мшка подобной личности значило бы, просто-на-просто, вызвать нечестивый взрывъ. Я снизошла до его уровня, и упомянула о дл, по которому пріхала.
— Тетушка извстила меня о своемъ намреніи подписать завщаніе, отвтила я,— и была такъ добра, что просила меня присутствовать въ числ свидтелей.
— А! Вотъ какъ! Что жь, миссъ Клакъ, вы на это годитесь. Вамъ боле двадцати одного года, и въ завщаніи леди Вериндеръ вамъ нтъ на малйшей денежной выгоды.
Ни малйшей денежной выгоды въ завщаніи леди Вериндеръ! О, какъ я была благодарна, услыхавъ это! еслибы тетушка, владя тысячами, вспомнила обо мн бдной, для которой и пять фунтовъ сумма немаловажная, еслибъ имя мое появилось въ завщаніи при маленькомъ наслдств, въ вид утшенія,— враги мои заподозрили бы чистоту побужденій, которыя нагрузили меня избраннйшими сокровищами моей библіотеки, а изъ скудныхъ средствъ моихъ извлекли разорительный расходъ на кебъ. Теперь меня не заподозритъ и злйшій насмшникъ. Все къ лучшему! О, конечно, конечно, все къ лучшему!
Голосъ мистера Броффа вызвалъ меня изъ этихъ утшительныхъ размышленій. Мое созерцательное молчаніе, кажется, угнетало духъ этого мірянина и какъ бы заставляло его противъ воли бесдовать со мной.
— Ну, миссъ Клакъ, что же новенькаго въ кружкахъ милосердія? Какъ поживаетъ пріятель вашъ мистеръ Абльвайтъ посл трепки, что задали ему эти мошенники въ Нортумберландъ-стрит? Признаюсь, славную исторію разказываютъ въ моемъ клуб объ этомъ милосердомъ джентльмен!
Я пренебрегла ужимкой, съ которою эта личность замтила, что мн боле двадцати одного года и что въ тетушкиномъ завщаніи не предстоитъ мн денежной выгоды. Но тона, которымъ онъ говорилъ о дорогомъ мистер Годфе, я уже не могла вынести. Посл всего происшедшаго пополудни въ моемъ присутствіи, я чувствовала себя обязанною заявить невинность моего давняго друга, какъ только высказано сомнніе относительно ея,— и, признаюсь, также чувствовала себя обязанною къ исполненію правдиваго намренія прибавить и язвительное наказаніе мистеру Броффу.
— Я живу вдали отъ свта, сэръ, сказала я,— и не пользуюсь выгодами принадлежности къ какому-нибудь клубу. Но исторія, на которую вы намекаете, случайно извстна мн, а также, и то, что еще не бывало клеветы боле подлой чмъ эта исторія.
— Да, конечно, миссъ Клакъ, вы уврены въ своемъ друг. Весьма естественно. Но мистеру Годфрею Абльвайту не такъ легко будетъ убдить весь свтъ, какъ онъ убждаетъ комитеты милосердыхъ леди. Вс вроятности безнадежно противъ него. Онъ былъ въ дом во время пропажи алмаза, и первый изъ всхъ домашнихъ выхалъ посл того въ Лондонъ. Гаденькія обстоятельства, сударыня, если еще поосвтить ихъ позднйшими событіями.
Я знаю, что мн слдовало бы поправить его на этомъ же мст рчи. Мн слдовало бы сказать ему, что онъ говоритъ, не зная о свидтельств невинности мистера Годфрея, представленномъ единственною особой, которая безспорно могла говорить съ положительнымъ знаніемъ дла. Увы! Соблазнъ искусно довести адвоката до пораженія самого себя былъ слишкомъ силенъ. Съ видомъ крайней наивности, я спросила, что онъ разуметъ подъ ‘позднйшими событіями’.
— Подъ позднйшими событіями, миссъ Клакъ, я разумю т, въ которыхъ замшаны Индйцы, продолжалъ мистеръ Броффъ, съ каждымъ словомъ все боле и боле забирая верхъ надо мною бдняжкой:— что длаютъ Индйцы тотчасъ по выпуск ихъ изъ фризингальской тюрьмы? Они дутъ прямо въ Лондонъ и останавливаются у мистера Локера. Что же говоритъ мистеръ Локеръ, впервые обращаясь къ судебной защит? Онъ заявляетъ подозрніе на Индйцевъ въ подговор проживающаго въ его заведеніи иностранца рабочаго. Возможно ли яснйшее нравственное доказательство, по крайней мр, хоть того, что мошенника нашли себ сообщника въ числ наемниковъ мистера Локера и знали о мстонахожденіи Луннаго камня въ его дом? Очень хорошо. Что же дальше? Мистеръ Локеръ встревоженъ (и весьма основательно) насчетъ безопасности драгоцннаго камня, взятаго имъ въ залогъ. Онъ тайно помщаетъ его (описавъ его въ общихъ выраженіяхъ) въ кладовую своего банкира. Чрезвычайно умно съ его стороны, но Индйцы, съ своей стороны, не глупе. Она подозрваютъ, что алмазъ тайкомъ перевезенъ съ одного мста на другое, и нападаютъ на необыкновенно смлое, и удовлетворительнйшее средство выяснить свои подозрнія. За кого жь она хватаются? Кого обыскиваютъ? Не одного мистера Локера, что было бы еще понятно, а также и мистера Годфрея Абльвайта. Почему? Мистеръ Абльвайтъ объясняетъ, что они дйствовала по темному подозрнію, случайно заставъ его въ разговор съ мистеромъ Локеромъ. Нелпость! Въ то утро съ мистеромъ Локеромъ говорило по крайней мр полдюжины людей. Почему же за ними никто не слдилъ до дому и не заманилъ ихъ въ ловушку? Нтъ! Нтъ! Простйшій выводъ тотъ, что мистеръ Абльвайть лично былъ не мене мистера Локера заинтересованъ въ Лунномъ камн, а Индйцы такъ мало знали, у кого онъ двухъ находится алмазъ, что имъ не оставалось ничего иного, какъ обыскать обоихъ. Таково общественное мнніе, миссъ Клакъ. И въ этомъ случа общественное мнніе не такъ-то легко отвергнуть.
Послднія слова онъ проговорилъ съ видомъ такой поражающей мудрости, такъ свтски-самоувренно, что, право, я (къ стыду моему будь сказано) не могла удержаться, чтобы не провести его еще крошечку подальше, прежде чмъ ошеломить истиной.
— Не смю спорить съ такимъ даровитымъ законникомъ, сказала я. — Но вполн ли честно, сэръ, въ отношеніи мистера Абльвайта, пренебрегать мнніемъ знаменитаго въ Лондон полицейскаго чиновника, производившаго слдствіе по этому длу? У пристава Коффа и въ мысляхъ не было подозрнія на кого-либо, кром миссъ Вериндеръ.
— Ужь не хотите ли вы сказать, миссъ Клакъ, что согласны съ приставомъ?
— Я никого не виню, сэръ, и не заявляю никакого мннія.
— А я гршенъ и въ томъ и въ другомъ, сударыня. Я виню пристава въ полнйшемъ заблужденіи и заявляю мнніе, что еслибъ онъ, подобно мн, зналъ характеръ миссъ Рахили, то заподозрилъ бы сначала всхъ домашнихъ, прежде чмъ добраться до нея. Я допускаю въ ней недостатки: она скрытна, своевольна, причудлива, вспыльчива и не похода на другихъ своихъ сверстницъ, но чиста какъ сталь, благородна и великодушна до послдней степени. Еслибъ яснйшія въ свт улика клонила дло въ одну сторону, а на другой сторон не было бы ничего, кром честнаго слова миссъ Рахили, я отдалъ бы преимущество слову ея передъ уликами, даромъ что я законникъ! Сильно сказано, миссъ Клакъ, но таково мое искреннее мнніе.
— Не найдете ли удобнымъ выразить ваше мнніе понагдядне, мистеръ Броффъ, такъ чтобы во мн ужь не оставалось сомннія, что я поняла его? положимъ, вы нашли бы миссъ Вериндеръ неизвстно почему заинтересованною происшествіемъ съ мистеромъ Абльвайтомъ и мистеромъ Локеромъ. Предположимъ, она стала бы самымъ страннымъ образомъ разспрашивать объ этомъ ужасномъ скандал и выказала бы неодолимое волненіе, увидавъ, какой оборотъ принимаетъ дло?
— Предполагайте все, что вамъ угодно, миссъ Клакъ, вы ни на волосъ не пошатнете моей вры въ Рахиль Вериндеръ.
— До такой степени безусловно можно положиться на все?
— До такой степени.
— Такъ позвольте же сообщать вамъ, мистеръ Броффъ, что мистеръ Абльвайтъ не боле двухъ часовъ тому назадъ былъ здсь въ дом, и полнйшая невинность его во всемъ касающемся пропажи Луннаго камня была провозглашена самою миссъ Вериндеръ въ сильнйшихъ выраженіяхъ, какихъ я и не слыхивала отъ молодыхъ леди.
Я наслаждалась торжествомъ,— кажется, надо сознаться, гршнымъ торжествомъ,— видя мистера Броффа въ конецъ уничтоженнымъ и опрокинутымъ моими немногими простыми словами. Онъ вскочилъ на ноги и молча вытаращилъ на меня глаза. Я же, спокойно сидя на своемъ мст, разказала ему всю сцену точь-въ-точь какъ она происходила.
— Что же теперь-то вы скажете о мистер Абльвайт? — спросила я со всею возможною кротостью, какъ только договорила.
— Если миссъ Рахилъ засвидтельствовала его невинность, я не стыжусь сказать, что и я врю въ его невинность не мене васъ, миссъ Клакъ. Я, подобно прочимъ, былъ обманутъ кажущимися обстоятельствами и сдлаю все возможное во искупленіе своей вины, публично опровергая, гд бы я ни услышалъ ее, сплетню, которая вредитъ вашему другу. А между тмъ позвольте мн привтствовать мастерскую ловкость, съ которою вы открыли по мн огонь изъ всхъ вашихъ батарей въ ту самую минуту, когда я мене всего могъ этого ожидать. Вы далеко бы пошли въ моей профессіи, сударыня, еслибы вамъ посчастливилось быть мущиной.
Съ этими словами онъ отвернулся отъ меня и началъ раздражительно ходить изъ угла въ уголъ.
Я могла ясно видть, что новый свтъ, брошенный мною на это дло, сильно удивилъ и смутилъ его. По мр того какъ онъ боле и боле погружался въ свои мысли, съ устъ его срывались нкоторыя выраженія, позволившія мн угадать отвратительную точку зрнія, съ какой онъ до сихъ поръ смотрлъ на тайну пропажи Луннаго камня. Онъ, не стсняясь, подозрвалъ дорогаго мистера Годфрея въ позорномъ захват алмаза и приписывалъ поведеніе Рахили великодушной ршимости скрыть преступленіе. Въ силу же утвержденія самой миссъ Вериндеръ, неопровержимаго, по мннію мистера Броффа, это объясненіе обстоятельствъ оказывается теперь совершенно ложнымъ. Смущеніе, въ которое я погрузила высоко-знаменитаго юриста, до того ошеломило его, что онъ уже не въ силахъ былъ и скрыть его отъ моей наблюдательности.
— Каково дльце! слышалось мн, какъ онъ ворчалъ про себя, остановясь у окна и барабаня пальцами по стеклу: — Ужь не говоря про объясненія, даже и догадкамъ-то недоступно!
Съ моей стороны вовсе не требовалось отвта на эти слова, но все-таки я отвтила! Трудно поврить, что я все еще не могла оставить въ поко мистера Броффа. Пожалуй, покажется верхомъ человческой испорченности, что я нашла въ послднихъ словахъ его новый поводъ наговорить ему непріятностей. Но что жь длать, друзья мои, разв есть мра людской испорченности! все возможно, когда падшая природа осиливаетъ насъ!
— Извините, что я помшаю вашимъ размышленіямъ, сказала я ничего не подозрвавшему мистеру Броффу:— мн кажется, можно сдлать еще предположеніе, до сихъ поръ никому изъ насъ не проходившее въ голову.
— Можетъ-быть, миссъ Клакъ. Признаюсь, даже не знаю какое.
— Предъ тмъ какъ мн посчастливилось, сэръ, убдить васъ въ невинности мистера Абльвайта, вы упомянули въ числ поводовъ къ подозрнію самое присутствіе его въ дом во время пропажи алмаза. Позвольте напомнить вамъ, что мистеръ Франклинъ Блекъ въ то время также находился въ дом.
Старый сребролюбецъ отошедъ отъ окна, слъ въ кресло какъ разъ противъ меня, и пристально поглядлъ на меня съ тяжелою, лукавою усмшкой.
— Нтъ, вы не такъ ловки въ адвокатур, какъ я полагалъ, миссъ Клакъ, задумчиво проговорилъ онъ: — вы не умете въ пору кончить.
— Боюсь, что я не совсмъ понимаю васъ, мистеръ Броффъ, скромно сказала я.
— Неподходящее дло, миссъ Клакъ,— на этотъ разъ, право, не подходящее. Франклинъ Блекъ, какъ вамъ хорошо извстно, первый любимецъ мой. Но не въ томъ дло. Извольте, я въ этомъ случа согласенъ съ вашимъ взглядомъ. Вы совершенно правы, сударыня. Я подозрвалъ мистера Абльвайта въ силу тхъ обстоятельствъ, которыя, отвлеченно говоря, оправдываютъ подозрнія, и относительно мистера Блека. Очень хорошо, заподозримъ и его. Скажемъ, что это въ его характер,— онъ въ состояніи украсть Лунный камень. Я спрашиваю только, выгодно ли это было для него?
— Долги мистера Франклина Блека, замтила я,— дло извстное всему семейству.
— А долги мистера Годфрея Абльвайта не достигли еще такой степени развитія. Совершенно справедливо. Но въ теоріи вашей, миссъ Клакъ, встрчаются два затрудненія. Я завдую длами Франклина Блека и прошу позволенія сообщить вамъ, что огромное большинство его кредиторовъ (зная богатство его отца) очень охотно ждетъ уплаты, причисляя проценты къ сумм. Вотъ первое затрудненіе,— и довольно тяжеловсное. А другое, увидите, еще тяжеле. Мн извстно изъ устъ самой леди Вериндеръ, что предъ самымъ исчезновеніемъ этого адскаго индйскаго алмаза, дочь ея готовилась выйдти замужъ за Франклина Блека. Она завлекла его и оттолкнула потомъ по кокетству молодой двушки. Но все-таки она успла признаться матери, что любитъ кузена Франклина, а мать посвятила кузена Франклина въ эту тайну. И вотъ онъ пребываетъ, миссъ Клакъ, въ увренности, что кредиторы терпливы, и въ надежд жениться на богатой наслдниц. Считайте его мошенникомъ, сколько угодно, только скажите на милость, зачмъ же ему красть-то Лунный камень?
— Сердце человческое неисповдимо, сказала я съ кротостью:— кто въ него проникнетъ?
— То-есть, другими словами, сударыня: хотя не было никакой надобности красть алмазъ, онъ тмъ не мене взялъ его по врожденной испорченности. Очень хорошо. Положимъ такъ. За коимъ же чортомъ….
— Извините меня, мистеръ Броффъ. Когда при мн упоминаютъ о чорт въ такомъ смысл, мн слдуетъ уйдти.
— Меня извините, миссъ Клакъ, я постараюсь впередъ быть поразборчивй въ выраженіяхъ. Я только одно хотлъ спросить. Зачмъ бы Франклину Блеку,— предположивъ даже, что онъ взялъ алмазъ,— становиться во глав всхъ домашнихъ для розысковъ? Вы можете сказать, что онъ употребилъ хитрость для отвлеченія отъ себя подозрній. Но я отвчу, что ему не было нужды отвлекать подозрнія, такъ какъ никто его не подозрвалъ. Итакъ онъ сначала крадетъ Лунный камень (безъ малйшей надобности) по врожденной испорченности, а потомъ вслдствіе пропажи камня играетъ роль, вовсе не нужную и доводящую его до смертельнаго оскорбленія молодой особы, которая иначе вышла бы за него замужъ. Вотъ какой чудовищный тезисъ вы принуждены защищать, если попытаетесь связать пропажу Луннаго камня съ Франклиномъ Блекомь. Нтъ, нтъ, миссъ Клакъ! Посл всего оказаннаго сегодня между нами, узелокъ затянутъ наглухо. Невинность миссъ Рахили (какъ извстно ея матери и мн) вн сомнній. Невинность мистера Абльвайта также безспорна,— иначе миссъ Рахиль не свидтельствовала бы объ ней. А невинность Франклина Блека, какъ видите, неопровержимо говоритъ сама за себя. Съ одной стороны мы нравственно уврены во всемъ этомъ. А съ другой стороны, мы равно уврены въ томъ, что кто-нибудь да привезъ же Лунный камень въ Лондонъ, и что въ настоящее время онъ въ рукахъ мистера Локера или его банкира. Къ чему же ведетъ моя опытность, къ чему привела бы чья бы то ни было опытность, въ подобномъ дл? Она сбиваетъ съ толку и меня, и васъ, и всхъ.
‘Нтъ, не всхъ. Оно не сбило съ толку пристава Коффа’, только что я хотла сказать это,— со всевозможною кротостью и съ необходимою оговоркой, чтобы не заподозрили меня въ желаніи запятнать Рахиль,— какъ лакей пришелъ доложить, что докторъ ухалъ, а тетушка ожидаетъ насъ.
Это прекратило пренія. Мистеръ Броффъ собралъ свои бумаги, видимо утомленный вопросами, которые задалъ ему вашъ разговоръ. Я подняла свой мшокъ, наполненный драгоцнными изданіями, чувствуя себя въ состояніи протолковать еще цлые часы. Мы молча отправились въ комнату леди Вериндеръ.
Позвольте мн, прежде чмъ разказъ мой перейдетъ къ другамъ событіямъ, прибавить, что я описала происходившее между мной и адвокатомъ, имя въ виду опредленную цль. Мн поручено включить въ мою письменную дань прискорбной исторіи Луннаго камня полное изложеніе не только общаго направленія подозрній, но и имена тхъ особъ, которыхъ подозрніе касалось въ то время, когда стало извстно, что индйскій алмазъ находится въ Лондон. Изложеніе моего разговора съ мистеромъ Броффомъ въ библіотек показалось мн какъ разъ соотвтствующимъ этому требованію, вмст съ тмъ, оно обладаетъ и великимъ нравственнымъ преимуществомъ, принося грховное самолюбіе мое въ жертву, которая съ моей стороны была существенно необходима. Я должна была сознаться, что грховная природа пересилила меня. Сдлавъ же это указательное призваніе, я осилила свою грховную природу. Нравственное равновсіе возстановлено, духовная атмосфера снова прочищается. Мы можемъ продолжить, дорогіе друзья мои.

IV.

Завщаніе было подписано гораздо скоре чмъ я ожидала. По моему мннію, спшили до неприличія. Послали за лакеемъ Самуиломъ, который долженъ былъ присутствовать въ качеств втораго свидтеля,— и тотчасъ подали тетушк перо. Я чувствовала сильное побужденіе сказать нсколько словъ, приличныхъ этому торжественному случаю, но заблагоразсудила подавить порывъ, пока мистеръ Броффъ не уйдетъ изъ комнаты. Дло было кончено минуты въ дв, а Самуилъ (не воспользовавшись тмъ, что я могла бы сказать) вернулся внизъ.
Мистеръ Броффъ свернулъ завщаніе, и поглядлъ въ мою сторону, какъ бы желая знать, намрена ли я или нтъ оставить его наедин съ тетушкой. Но я готовилась къ дламъ милосердія, а мшокъ съ драгоцнными изданіями лежалъ у меня на колняхъ. Своимъ взглядомъ онъ скоре сдвинулъ бы съ мста соборъ Св. Павла нежели меня. Впрочемъ, онъ имлъ одно неотрицаемое достоинство, которымъ, безъ сомннія, обязанъ былъ своему свтскому воспитанію. Онъ понималъ съ одного взгляда. Я, кажется, произвела на него то же самое впечатлніе, какъ и на извощика. Онъ тоже разразился нечестивымъ выраженіемъ и въ сердцахъ поспшно вышелъ, уступивъ мн поле.
Какъ только мы осталась наедин съ тетушкой, она расположилась на диван и съ видомъ нкотораго смущенія заговорила о завщаніи.
— Надюсь, вы не считаете себя забытою, Друзилла, сказала она:— я намрена собственноручно подарить вамъ кое-что на память, моя милая.
Вотъ онъ золотой случай! Я тотчасъ же за него ухватилась. Другими словами, я мигомъ открыла свой мшокъ и вынула верхнее сочиненіе. Оно оказалось старымъ изданіемъ, только еще двадцать пятымъ, знаменитаго анонимнаго труда (приписываемаго безподобной миссъ Беддонсъ) подъ заглавіемъ ‘Змій-искуситель въ домашнемъ быту.’ Цль этой книги,— быть-можетъ, незнакомой свтскому читателю,— показать, какъ врагъ подстерегаетъ насъ во всхъ, повидимому самыхъ невинныхъ, занятіяхъ обыденной жизни. Вотъ главы наиболе удобныя для женскаго чтенія: ‘Сатана за зеркаломъ,’ ‘Сатана подъ чайнымъ столомъ,’ ‘Сатана за окнами’ и многія другія.
— Подарите меня, дорогая тетушка, вашимъ вниманіемъ къ этой безцнной книг, — и вы дадите мн все, чего я прошу. Съ этими словами я подала ей книгу, развернутую на отмченномъ мст,— безконечномъ порыв пламеннаго краснорчія! Содержаніе: ‘Сатана въ диванныхъ подушкахъ.’ Бдная леди Вериндеръ (безпечно покоившаяся въ подушкахъ собственнаго дивана) заглянула въ книгу и возвратила ее мн, смущаясь боле прежняго.
— Мн кажется, Друзилла, сказала она:— слдуетъ подождать, пока мн будетъ немного полегче, чтобы читать это. Докторъ…
Какъ только она упомянула объ доктор, я уже знала, что за тмъ послдуетъ. Многое множество разъ въ прошлой моей дятельности посреди гибнущихъ ближнихъ, члены отъявленно богопротивной врачебной профессіи заступали мн дорогу въ длахъ милосердія,— подъ жалкимъ предлогомъ будто бы паціенту необходимъ покой, а изъ всхъ разстроивающихъ вліяній пуще всего надо бояться вліянія миссъ Клакъ съ ея книгами. Вотъ этотъ-то именно слпой матеріализмъ (коварно дйствующій изподтишка) и теперь старался лишать меня единственнаго права собственности, котораго я могла требовать при моей бдности,— права духовной собственности въ лиц погибающей тетушки.
— Докторъ говоритъ, продолжила моя бдная, заблудшая родственница,— что я не такъ здорова сегодня. Онъ запретилъ принимать постороннихъ и предписалъ мн, ужь если читать, то читать легчайшія, и самыя забавныя книги. ‘Не занимайтесь, леди Вериндеръ, ничмъ утомляющимъ умъ или ускоряющимъ пульсъ’,— вотъ, Друзилла, его послднія слова нынче на прощаньи.
Нечего длать, надо было снова уступать — лишь на время, разумется, какъ и прежде. Открытое заявленіе безконечно большей важности моей должности, въ сравненіи съ должностью врача, только заставило бы доктора повліять на человческую слабость паціентки и подорвать все дло. По счастію, на посвъ добраго смени есть много способовъ и мало кто усвоилъ ихъ лучше меня.
— Можетъ-быть, вы часика черезъ два почувствуете себя крпче, милая тетушка, сказала я:— или завтра поутру, можетъ-бытъ, проснетесь, почувствуете, что вамъ чего-то недостаетъ, и этотъ ничтожный томикъ, можетъ-быть, пригодится. Вы позволите мн оставить у васъ книгу, тетушка? Едва ли докторъ запретитъ и это!
Я сунула ее подъ подушку дивана, оставивъ нсколько на виду, какъ разъ подл носоваго платка и флакончика съ солями. Какъ только ей понадобится тотъ или другой, рука ея тотчасъ и тронетъ книгу, а рано или поздно (кто знаетъ?), можетъ-быть, и книга тронетъ ее. Распорядясь такимъ образомъ, я почла благоразумнымъ удалиться. ‘Позвольте мн дать вамъ успокоиться, милая тетушка, завтра я опять побываю.’ Говоря это, я случайно взглянула въ окно, оно было заставлено цвтами въ горшкахъ и ящикахъ. Леди Вериндеръ, до безумія любя эти бренныя сокровища, то и дло вставала и подходила къ нимъ полюбоваться или понюхать. Новая мысль блестнула въ моемъ ум. ‘Ахъ! позвольте мн сорвать одинъ цвтокъ?’ сказала я, и такимъ образомъ, отстранивъ всякое подозрніе, подошла къ окну. Но вмсто того чтобы взять одинъ изъ цвтковъ, я прибавила новый въ форм другой книги изъ моего мшка, которую запрятала, въ вид сюрприза тетушк, между розъ и гераніумовъ. За тмъ послдовала счастливая мысль:— почему бы не сдлать этого для нея, бдняжки, во всхъ комнатахъ, куда она заходитъ? Я тотчасъ простилась, и пройдя залой, проскользнула въ библіотеку. Самуилъ, взошедшій на верхъ чтобы проводить меня, полагая, что я ушла, вернулся внизъ. Въ библіотек на стол я замтила дв ‘забавныя книги’, рекомендованныя богопротивнымъ докторомъ. Я мигомъ скрыла ихъ изъ виду подъ двумя изданіями изъ моего мшка. Въ чайной комнат пла въ клтк любимая тетушкина канарейка. Тетушка всегда сама кормила эту птицу. На стол, какъ разъ подъ клткой, насыпано было канареечное смя. Я положила тутъ же и книгу. Въ гостиной представилось еще боле удобныхъ случаевъ опростать мшокъ. На фортепіано лежали любимыя тетушкины ноты. Я сунула еще дв книги и помстила еще одну во второй гостиной подъ неоконченнымъ вышиваньемъ, надъ которымъ, какъ мн было извстно, трудилась леди Вериндеръ. Изъ второй гостиной былъ выходъ въ маленькую комнатку, отдленную отъ нея портьерой. Тамъ на камин лежалъ тетушкинъ простенькій, старомодный веръ. Я развернула девятую книгу на самомъ существенномъ отрывк и заложила веромъ мсто замтки. Теперь возникалъ вопросъ, идти ли на верхъ попробовать счастья въ спальняхъ, безъ сомннія, рискуя на оскорбленіе, если особа въ чепц съ лентами случатся на ту пору въ верхнемъ отдленіи дома и встртитъ меня. Но что же до этого? Жалокъ тотъ христіанинъ, который боится оскорбленій. Я вошла на верхъ, готовая все вытерпть. Тамъ было тихо и пусто: прислуга, кажется, чайничала въ это время. Тетушкина комната была первою. На стн противъ постели вислъ миніатюрный портретъ покойнаго милаго моего дядюшки, сэръ-Джона. Онъ, казалось, улыбался мн, онъ, казалось, говорилъ: ‘Друзилла! положите книгу.’ По бокамъ тетушкиной постели стояли столики. Она плохо спала, и по ночамъ ей то и дло надобилась,— а можетъ-быть, ей только казалось, что надобится,— разныя разности. Съ одного боку я положила книгу возл спичечницы, а съ другаго подъ коробку съ шоколатными лепешками. Понадобится ли ей свча, или лепешка, ей тотчасъ попадется на глаза или подъ руку драгоцнное изданіе и скажетъ ей съ безмолвнымъ краснорчіемъ: ‘коснись меня! коснись!’ На дв моего мшка оставалась лишь одна книга, и только одна комната оставалась неосмотрнною,— ванная, въ которую ходъ былъ изъ спальни. Я заглянула въ все, и святой, внутренній, никогда не обманывающій голосъ шепнулъ мн:— ты всюду приготовила ей встрчи, Друзилла, приготовь ей встрчу въ ванн, и трудъ твой оконченъ. Я замтила блузу, брошенную на кресл. Она была съ карманомъ, и въ этотъ-то карманъ я положила послднюю книгу. Можно ли выразить словами отмнное чувство исполненнаго долга, съ которымъ я выскользнула изъ дому, никмъ незамченная, и очутилась на улиц съ пустымъ мшкомъ подъ мышкой? О вы, свтскіе друзья, гоняющіеся за призракомъ удовольствія въ грховномъ лабиринт развлеченій, какъ легко и доступно счастье, если Вы только захотите быть добрыми! Въ этотъ вечеръ, укладывая свои вещи, и размышляя объ истинныхъ богатствахъ, разсыпанныхъ столь щедрою рукой по всему дому моей богатой тетушки, я чувствовала себя въ такой дали отъ всякихъ горестей, какъ будто я снова стала ребенкомъ. У меня было такъ легко на душ, что я запла стихъ Вечерняго Гимна. У меня было такъ легко на душ, что я заснула, не допвъ другаго стиха, точно дтство вернулось, полнйшее дтство!
Такъ я провела благодатную ночь. Какою молодою чувствовала я себя, просыпаясь на слдующее утро! Я могла бы прибавить: какою молодою казалась я, еслибъ я была способна остановиться на чемъ-либо, касающемся моего бреннаго тла! Но я не способна къ этому,— и ничего не прибавляю.
Когда пришло время завтрака,— не ради чревоугодія, но для того чтобы врне застать тетушку,— я надла шляпу, собираясь на Монтегю-скверъ. Но въ ту минуту, какъ я была уже готова, служанка при занимаемыхъ мною нумерахъ заглянула въ дверь и доложила: ‘слуга леди Вериндеръ желаетъ видть миссъ Клакъ.’
Въ то время моего пребыванія въ Лондон я занимала нижній этажъ. Входная зала была моею пріемной. Очень маленькая, очень низенькая, весьма бдно меблированная, но зато какая чистенькая! Я выглянула въ корридоръ, желая знать, который изъ лакеевъ леди Вериндеръ спрашивалъ меня. То былъ молодой Самуилъ, вжливый, румяный юноша, съ кроткою наружностью и весьма обязательнымъ обхожденіемъ. Я всегда чувствовала духовное влеченіе къ Самуилу и желаніе попытать надъ нимъ нсколько серіозныхъ словъ. Пользуясь этимъ случаемъ, я пригласила его въ пріемную.
Онъ вошелъ съ огромнымъ сверткомъ подъ мышкой. Кладя его на полъ, онъ, кажется, испугался своей ноши. ‘Поклонъ отъ миледи, миссъ, и приказано сказать, что при этомъ есть письмо.’ Передавъ свое порученіе, румяный юноша удивилъ меня своимъ видомъ: какъ будто ему хотлось убжать.
Я удержала его, предложивъ нсколько ласковыхъ вопросовъ. Можно ли будетъ повидать тетушку, зайдя на Монтегю-скверъ? Нтъ, она похала кататься. Съ ней отправилась миссъ Рахиль, мистеръ Абльвайтъ также занялъ мсто въ экипаж. Зная въ какомъ прискорбномъ запущеніи у милаго мистера Годфрея дла по милосердію, я заходила весьма страннымъ, что онъ подетъ кататься, подобно празднымъ людямъ. Я остановила Самуила у двери и сдлала еще нсколько ласковыхъ вопросовъ. Миссъ Рахиль собирается нынче вечеромъ на балъ, мистеръ Абльвайтъ располагаетъ пріхать къ кофе, а отправиться вмст съ нею. На завтра объявленъ утренній концертъ, а Самуилу приказано взять мста для многочисленнаго общества, въ томъ числ и для мистера Абльвайта. ‘Того и гляди разберутъ вс билеты, миссъ, проговорилъ невинный юноша,— если я не успю сбгать и захватить ихъ поскоре’! Съ этими словами онъ убжалъ, а я снова осталась одна, занятая нкоторыми тревожными мыслями.
Сегодня вечеромъ назначено было чрезвычайное собраніе Материнскаго Общества Дтской Одежды, созванное нарочно въ видахъ полученія совта и помощи отъ мистера Годфрея. Но вмсто того чтобы поддержать наше братство при ошеломляющемъ приток брюкъ, отъ котораго маленькая наша община упала духомъ, онъ собирался пить кофе на Монтегю-сквер и затмъ хать на балъ! Слдующее утро было избрано для празднества въ Обществ Надзора за Воскресными Подругами прислуги Британскихъ Дамъ. Вмсто того чтобы своимъ присутствіемъ вдохнуть жизнь и душу этому ратующему учрежденію, онъ связался съ компаніей мірянъ, отправляющихся на утренній концертъ! Я спрашивала себя, что бы это значило? Увы! Это значило, что нашъ христіанскій герой являлся мн въ новомъ свт и становился въ ум моемъ однимъ изъ ужаснйшихъ отступниковъ новйшаго времени.
Но возвратимся, однако, къ разказу о текущемъ дн. Оставшись одна въ своей комнат, я весьма естественно обратила вниманіе на свертокъ, который такъ пугалъ румянаго молодаго лакея. Не прислала ли тетушка общаннаго подарочка на память? И не облекся ли онъ въ форму заношенныхъ платьевъ, стертыхъ серебряныхъ ложекъ, или драгоцнныхъ камней въ старомодной оправ, словомъ, чего-либо подобнаго? Готовая все принять не оскорбляясь, я развернула свертокъ,— и что же бросалось мн въ глаза? Дюжина безцнныхъ изданій, раскиданныхъ мною наканун по всему дому, вс они возвращались мн по приказу доктора! Какъ же было не трепетать юному Самуилу, когда онъ принесъ этотъ свертокъ въ мою комнату! Какъ же было не бжать ему, исполнивъ это несчастное порученіе! Что касается письма тетушки, то она, бдняжка, просто увдомляла меня, что не сметъ ослушаться своего врача. Что теперь предстояло длать? При моихъ свдніяхъ и правилахъ, я не колебалась ни минуты.
Однажды укрпленный сознаніемъ, однажды ринувшись на поприще очевидной пользы, христіанинъ никогда не уступаетъ. Ни общественныя, ни домашнія вліянія не производятъ на насъ ни малйшаго впечатлнія, какъ скоро мы приступили къ исполненію того къ чему мы призваны. Пусть результатомъ нашей миссіи будутъ налоги, пусть результатомъ ея будетъ мятежъ, пусть результатомъ ея будетъ война, мы продолжаемъ свое дло, не обращая вниманія ни на какія человческія соображенія, которыя двигаютъ вншнимъ міромъ, мы выше разума, мы за предлами смшнаго, мы ничьими глазами не смотримъ, ничьими ушами не слушаемъ, ничьимъ сердцемъ не чувствуемъ, кром собственныхъ. Дивное, славное преимущество! А какъ его добиться? О, друзья мои, вы могли бы избавить себя отъ безполезнаго вопроса! Мы одни только и можемъ добиться его, потому что одни мы всегда правы.
Что же касается заблудшей моей тетушки, то форма, въ которой слдовало теперь проявиться моей благочестивой настойчивости, представилась мн весьма ясно.
Приготовленіе чрезъ посредство моихъ духовныхъ друзей не удалось, благодаря собственному нежеланію леди Вериндеръ. Приготовленіе посредствомъ книгъ не удалось, благодаря богопротивному упорству доктора. Быть по сему! Что же теперь попробовать? Теперь надлежало попробовать приготовленіе посредствомъ записочекъ. Другими словами, такъ какъ самыя книги были присланы назадъ, то слдовало сдлать выписки избранныхъ отрывковъ различнымъ почеркомъ, и адресовавъ ихъ тетушк въ вид писемъ, одн отправить по почт, а другія размститъ въ дом по плану, принятому мною наканун. Письма не возбудятъ никакихъ подозрній, письма будутъ распечатаны, а однажды распечатанныя, быть-можетъ, и прочтутся. Нкоторыя изъ нихъ я сама написала: ‘Милая тетушка, смю ли проситъ вашего вниманія на нсколько строкъ?’ и пр. ‘Милая тетушка, вчера вечеромъ я, читая, случайно напала на слдующій отрывокъ и пр.’ Другія письма были написаны моими доблестными сотрудницами, сестрами по Материнскому Обществу Дтской одежды и пр. ‘Милостивая государыня! Простите участію, принимаемому въ васъ врнымъ, хотя и смиреннымъ другомъ….’ ‘Милостивая государыня! позволите ли серіозной особ удивить васъ нсколькими шутливыми словами?’ Употребляя такіе, и тому подобные образцы вжливыхъ просьбъ, мы воспроизвели вс безцнные отрывки въ такой форм, что ихъ не заподозрилъ бы даже зоркій матеріализмъ доктора. Еще не смерклись вокругъ насъ вечернія тни, какъ я уже запаслась для тетушки дюжиной пробуждающихъ писемъ, вмсто дюжины пробуждающихъ книгъ. Шесть изъ нихъ я тотчасъ распорядилась послать по почт, а шесть оставила у себя въ карман для собственноручнаго распредленія по всему дому на завтра.
Вскор посл двухъ часовъ я снова была уже на пол кроткой битвы, и стоя на крыльц у леди Вериндеръ, предлагала нсколько ласковыхъ вопросовъ Самуилу.
Тетушка дурно провела ночь. Теперь она снова въ той комнат, гд свидтельствовали ея завщаніе, отдыхаетъ на диван и старается немного соснуть.
Я сказала, что подожду въ библіотек, пока можно будетъ ее видть. Въ ревностномъ желаніи поскоре размстить письма, мн и въ голову не пришло освдомиться о Рахили. Въ дом было тихо, концертъ давно уже начался. Я была въ полной увренности, что она съ своею компаніей искателей удовольствія (и мистеромъ Годфреемъ, увы! въ томъ числ) была въ концерт, и ревностно посвятила себя доброму длу, пока время, и обстановка была въ моемъ распоряженіи.
Полученныя поутру письма къ тетушк, въ томъ числ и шесть пробуждающихъ, отправленныхъ мною наканун, лежали нераспечатанными на библіотечномъ стол. Очевидно, она чувствовала себя не въ силахъ заняться такою кучей писемъ. Я положила одно письмо изъ второй полдюжины отдльно на камин, чтобъ оно возбудило ея любопытство своимъ положеніемъ въ сторон отъ прочихъ. Второе письмо я съ умысломъ бросила на полу, въ чайной. Первый слуга, который войдетъ сюда посл меня, подумаетъ, что тетушка обронила его, и тщательно позаботатся возвратить ей. Засявъ такомъ образомъ поле нижняго этажа, я легко вбжала на верхъ, чтобы разсыпать свое милосердіе въ гостиныхъ. Только что я вошла въ первую комнату, какъ на крыльц дважды стукнули въ дверь,— тихо, спшно и осторожно. Прежде чмъ мн пришло въ голову отступать къ библіотек (въ которой я общала дожидаться), проворный молодой лакей поспшилъ въ переднюю и отворилъ дверь. ‘Не важное дло’, подумала я. При тетушкиномъ состояніи здоровья, постителей обыкновенно не принимали. Но къ ужасу и удавленію моему, постучавшійся оказался исключеніемъ изъ общаго правила. Голосъ Самуила подо мною (повидимому, отвтивъ на кое-какіе вопросы, которыхъ я не разслыхала) несомннно проговорилъ: ‘пожалуйте на верхъ, сэръ’. Вслдъ затмъ я услыхала походку — мужскую походку — приближающуюся къ гостиной. Кто бы могъ быть этотъ привилегированный поститель мужскаго пола? Почти вмст съ этимъ вопросомъ мн пришелъ въ голову и отвтъ: ‘Кому же быть, какъ не доктору?’
Будь это иной поститель, я позволила бы застать себя въ гостиной. Что же необыкновеннаго въ томъ, что я соскучилась въ библіотек и взошла на верхъ ради перемны? Но самоуваженіе преграждало мн встрчу съ лицемъ, оскорбившимъ меня отсылкой назадъ моихъ книгъ. Я скользнула въ третью комнату, сообщавшуюся, какъ я выше сказала, со второю гостиной, и опустила портьеру у входа. Переждать минутки дв — и наступитъ обычный исходъ подобныхъ случаевъ, то-есть доктора проводятъ въ комнату больной.
Я переждала минутки дв и боле двухъ минутокъ, мн слышалась безпокойная ходьба постителя изъ угла въ уголъ.
Я слышала какъ онъ разговаривалъ про себя, мн даже голосъ его показался знакомымъ. Не ошиблась ли я? Быть можетъ, это не докторъ, а кто-нибудь другой? Мистеръ Броффъ, напримръ? Нтъ! Неизмнный инстинктъ подсказалъ мн, что это не мистеръ Броффъ. Кто бы онъ ни былъ, но все-таки онъ продолжилъ разговаривать съ самимъ собой. Я крошечку раздвинула портьеру и прислушалась.
Я услыхала слова: ‘сегодня же сдлаю это!’ А голосъ, произнесшій ихъ, принадлежалъ мистеру Годфрею Абльвайту.

V.

Рука моя выпустила портьеру. Но не думайте,— о нтъ, не думайте,— чтобы страшно-затруднительное положеніе мое было главною мыслью въ моемъ ум! Братское участіе, принимаемое мною въ мистер Годфре, было такъ ревностно, что я даже не спросила себя: отчего бы онъ не въ концерт. Нтъ! Я думала лишь о словахъ,— поразительныхъ словахъ,— только что сорвавшихся у него съ устъ. Онъ сегодня же это сдлаетъ! Онъ сказалъ съ выраженіемъ грозной ршимости, что сдлаетъ это сегодня. Что же,— о! что такое онъ сдлаетъ! Нчто боле недостойное его чмъ то, что онъ уже сдлалъ? Не отступится ли онъ отъ самой вры? Не покинетъ ли онъ наше Материнское Общество? Не въ послдній ли разъ мы видли ангельскую улыбку его въ комитет? Не въ послдній ли разъ мы слышали его недоступное соперничеству краснорчіе въ Экстеръ-Галл? Я была до того взволнована при одной мысли о столь ужасныхъ превратностяхъ въ судьб такого человка, что, кажется, бросилась бы изъ своего тайника, именемъ всхъ дамскихъ комитетовъ въ Лондон умоляя его объясниться, какъ вдругъ услыхала въ комнат другой голосъ. Онъ проникъ за портьеру, онъ былъ громокъ, онъ былъ смлъ, онъ былъ лишенъ всякой женственной прелести. Голосъ Рахили Вериндеръ!
— Зачмъ вы сюда зашли, Годфрей? спросила она:— отчего вы не пошли въ библіотеку?
Онъ тихо засмялся и отвтилъ:
— Тамъ миссъ Клакъ.
— Клакъ въ библіотек!
Она тотчасъ же сла на оттоманку во второй гостиной и сказала:
— Вы совершенно правы, Годфрей. Лучше вамъ остаться здсь.
Мигъ тому назадъ я была въ лихорадочномъ жару, не зная на что ршиться. Теперь я стала холодна какъ ледъ и не ощущала ни малйшей нершимости. Посл того что я слышала, мн было невозможно показаться. Объ отступленіи, кром устья камина, и думать нечего. Впереди меня ожидало мученичество. Ради справедливости, не щадя себя, я безъ шороху расположила портьеру такъ, чтобы мн все было видно и слышно. И затмъ встртила мученія въ дух первобытныхъ христіанъ.
— Не садитесь на оттоманку, продолжала молодая леди,— принесите себ кресло, Годфрей. Я люблю, чтобы сидли противъ меня во время разговора.
Онъ взялъ ближайшее кресло, на низенькихъ ножкахъ. Оно было ему вовсе не по росту, довольно высокому. Я до сихъ поръ еще не видывала его ногъ въ такой невыгодной обстановк.
— Ну? продолжила она.— Что же вы имъ сказали?
— То самое, что вы мн говорили, милая Рахиль.
— Что мама не совсмъ здорова сегодня? И что я не хочу хать въ концертъ, оставивъ ее одну?
— Это самое. Вс жалли, что лишатся вашего присутствія въ концерт, но совершенно поняли васъ. Вс шлютъ вамъ поклонъ и выражаютъ утшительную надежду, что нездоровье леди Вериндеръ скоро пройдеть.
— А вы не думаете, что она опасна, Годфрей, нтъ?
— Далеко нтъ! Я вполн увренъ, что она совсмъ поправится въ нсколько дней.
— И мн то же думается. Сначала я немного боялась, но теперь и мн то же думается. Вы оказали мн большую любезность, извиняясь за меня предъ людьми, почти незнакомыми вамъ. Но что же вы сами-то не похали съ ними? Мн очень жаль, что и вы лишили себя удовольствія слушать музыку.
— Не говорите этого, Рахиль. Еслибы вы только знали, на сколько я счастливе — здсь, съ вами!
Онъ сложилъ руки и взглянулъ на нее. Онъ сидлъ въ такомъ положеніи, что ему для этого надо было повернуться въ мою сторону. Можно ли передать словами, какъ мн стало больно, когда я увидла въ лиц его именно то самое страстное выраженіе, которое такъ очаровывало меня, когда онъ ораторствовалъ на платформ Экстеръ-Галла въ пользу легіона неимущихъ собратьевъ.
— Трудно отвыкать отъ дурныхъ привычекъ, Годфрей. Но постарайтесь отвыкнуть отъ привычки говорить комплименты: вы мн доставите большое удовольствіе.
— Вамъ, Рахиль, я въ жизнь мою никогда не говорилъ комплиментовъ. Счастливая любовь еще можетъ иногда употреблять языкъ лести, я согласенъ. Но безнадежная любовь всегда правдива.
Говоря ‘безнадежная любовь’, онъ близехонько придвинулъ кресло и взялъ ея руку. Настало минутное молчаніе. Онъ, волновавшій всхъ, безъ сомннія, взволновалъ и ее. Мн показалось, что я теперь поняла слова, сорвавшіяся у него, когда онъ былъ одинъ въ гостиной: ‘сегодня же сдлаю это’. Увы! чувство строжайшаго прилачія едва ли бы помшало понять, что онъ теперь именно это и длаетъ.
— Вы разв забыли, Годфрей, нашъ уговоръ въ то время, когда мы была въ деревн? Мы уговорилась быть двоюродными — а только.
— Я нарушаю уговоръ всякій разъ, какъ съ вами вижусь, Рахиль.
— Такъ не видайтесь со мной.
— Что пользы! Я нарушаю уговоръ всякій разъ, какъ о васъ думаю. О, Рахиль! Съ какою добротой вы вчера еще говорила мн, что цните меня гораздо выше прежняго? Ужели безумно основать надежду на этихъ дорогахъ словахъ? Ужели безумно грезить, что настанетъ нкогда день, въ который сердце ваше смягчатся ко мн? Если я безумецъ, не разувряйте меня! Оставьте мн это заблужденіе. Надо хоть это лелять, хоть этимьъутшаться, если ужь нтъ ничего боле.
Голосъ его дрожалъ, и онъ закрылъ глаза блымъ платкомъ. Опять Экстеръ-Галлъ! Для дополненія параллели не доставало только слушателей, рукоплесканій и стакана воды. Даже ея ожесточенное сердце было тронуто. Я видла, какъ она склонилась немного поближе къ нему. Въ слдующихъ словахъ ея послышался небывалый тонъ участія.
— Точно ли вы уврены, Годфрей, что до такой степени любите меня?
— Увренъ ли! Вы знаете чмъ я былъ, Рахиль. Позвольте мн сказать вамъ что я теперь. Я потерялъ всякій интересъ въ жизни, кром васъ. Со мной произошло превращеніе, въ которомъ не могу дать себ отчета. Поврите ли? Моя дятельность по милосердію опротивла мн до невозможности, какъ только увижу дамскій комитетъ, радъ бжать на край свта! Если лтописи отступничества и представляютъ что-нибудь подобное этому заявленію, я замчу только, что въ огромномъ запас моей начитанности не встрчается такого случая.
Мн подумалось о Материнскомъ Обществ! Подумалось о надзор за воскресными подругами, подумалось и о другихъ обществахъ, слишкомъ многочисленныхъ для перечисленія, которыя вс до единаго держались этимъ человкомъ, какъ бы выстроенныя на крпкой битв. Мн подумалось о ратующихъ женскихъ комитетахъ, втягивавшихъ, такъ сказать, самое дыханіе жизненной дятельности сквозь ноздри мистера Годфрея,— того самаго мистера Годфрея, который только что обозвалъ ихъ доброе дло ‘противнымъ’ и объявилъ, что радъ бжать на край свта когда находится въ ихъ обществ! Да послужитъ ободреніемъ настойчивости моихъ юныхъ подругъ, если я скажу, что это было сильное испытаніе даже при моей выдержк, но я смогла молча подавить свое правдивое негодованіе. Въ то же время, надо отдать себ справедливость, я не проронила на одного словечка изъ разговора. Первая вслдъ затмъ заговорила Рахиль.
— Вы кончили свою исповдь, сказала она:— не знаю, вылчитъ ли васъ отъ этой несчастной привязанности моя исповдь, если я покаюсь!
Онъ вздрогнулъ. Сознаюсь, я тоже вздрогнула. Онъ думалъ, и я тоже думала, что она собирается открыть ему тайну Луннаго камня.
— Думалось ли вамъ, глядя на меня, продолжала она,— что я несчастнйшая двушка въ свт? Можетъ ли быть большее несчастіе чмъ жить униженною въ собственномъ мнніи? Вотъ какова моя теперешняя жизнь.
— Милая Рахиль! Вамъ нтъ никакого основанія высказываться такимъ образомъ.
— Почему вы знаете, что нтъ основанія?
— Можно ли это спрашивать! знаю,— потому что знаю васъ. Ваше молчаніе на на-волосъ не понизило васъ во мнніи истинныхъ друзей. Пропажа драгоцннаго подарка въ день рожденія можетъ казаться странною, необъяснимая связь ваша съ этимъ проиошествіемъ можетъ казаться еще странне….
— Да вы объ Лунномъ камн говорите, Годфрей?
— Конечно, я думалъ, что вы заговорили….
— Вовсе я объ этомъ не заговаривала. Я могу слышать о пропаж Луннаго камня,— говори, кто хочетъ,— не чувствуя себя униженною въ собственномъ мнніи. Если тайна алмаза когда-нибудь выяснится, тогда станетъ извстно, что я приняла на себя страшную отвтственность, узнаютъ, что я обязалась сохранить несчастную тайну,— но тогда же станетъ ясне солнца въ полдень, что я не сдлала никакой низости! Вы не поняли меня, Годфрей! Моя вина, что я не такъ ясно выразилась. Во что бы то ни стало, я буду ясне. Предположимъ, что вы не любите меня. положимъ, вы любите другую?
— Да?
— Положимъ, вы узнали бы, что эта женщина вовсе не достойна васъ. Вполн убдились бы, что вамъ позорно и подумать о ней лишній разъ. Краснли бы отъ одной мысли жениться на такой особ.
— Да?
— И, положимъ, что наперекоръ всему, вы не могли бы вырвать ее изъ своего сердца. положимъ, что чувство, возбужденное ею (въ то время, когда вы еще врили въ нее), неодолимо. Положимъ, любовь, которую эта несчастная внушила вамъ… О, да никакими словами не выразить всего этого! Какъ заставить понять мущину, что чувство, производящее во мн омерзеніе къ самой себ, въ то же время чаруетъ меня? Это мое дыханіе жизни и вмст ядъ, убивающій меня! Уйдите! Надо съ ума сойдти, чтобы говорить такъ какъ я съ вами. Нтъ! не уходите, зачмъ уносить ложное впечатлніе. Надо сказать, что слдуетъ, въ свою защиту. Замтьте это! Онъ не знаетъ — онъ никогда не узнаетъ того, что я вамъ сказала. Я никогда съ нимъ не увижусь,— будь что будетъ,— никогда, никогда, никогда больше съ нимъ не увижусь! Не спрашивайте его имени! Не спрашивайте больше ничего! Перемнимъ разговоръ. Довольно ли вы сильны въ медицин, Годфрей, чтобы сказать мн, отчего это я точно задыхаюсь? Нтъ ли такого рода истерики, которая разражается словами вмсто слезъ? Ну, вотъ еще! Къ чему кто? Вамъ теперь легко справиться съ огорченіемъ, если только я причинила его вамъ. Неправда ли, вдь я теперь понизилась на свое настоящее мсто въ вашемъ мнніи? Не обращайте вниманія! Не жалйте меня! Уйдите, ради Бога!
Она вдругъ отвернулась, порывисто упада руками на спинку оттоманки, головой въ подушку, и зарыдала. Еще не успла я скандализоваться этимъ, какъ неожиданный поступокъ по стороны мистера Годфрея поразилъ меня ужасомъ. Поврятъ ли, что онъ упалъ на колна къ ея ногамъ? Торжественно объявляю, на оба колна! Дозволитъ ли скромность упомянуть, что онъ обвилъ ея шею руками? И дозволительно ли невольному обожанію сознаться, что онъ наэлектризовалъ ее двумя словами:
— Благородная душа!
Не боле того! Но онъ выговорилъ это однимъ изъ тхъ порывовъ, которые прославили его, какъ публичнаго оратора. Она сидла,— или какъ громомъ пораженная, или совсмъ очарованная,— ужь не знаю что именно,— не длая даже попытки отодвинуть его рукъ туда, гд имъ слдовало быть. Что касается меня, то мое чувство приличія было ошеломлено въ конецъ. Я такъ прискорбно колебалась относительно выбора перваго долга,— закрыть ли мн глаза или зажать уши,— что не сдлала вы того, ни другаго. Даже то обстоятельство, что я еще въ состояніи была поддерживать портьеру въ надлежащемъ положеніи, чтобы видть и слышать, я вполн приписываю подавленной истерик. Во время подавляемой истерики,— даже доктора согласны въ этомъ,— надо что-нибудь держать.
— Да, проговорилъ онъ, со всмъ очарованіемъ евангельскаго голоса и манеры:— вы благородная душа! Женщина, говорящая правду ради самой правды, женщина, готовая скорй пожертвовать своею гордостью нежели любящимъ ее честнымъ человкомъ, есть безцннйшее изъ всхъ сокровищъ. Если мужъ такой женщины добьется только ея уваженія и внимательности, онъ добьется достаточнаго для облагороженія всей его жизни. Вы говорили о вашемъ мст въ моемъ мнніи. Судите же каково это мсто,— если я на колняхъ умоляю васъ позволить мн взять на себя заботу объ излченіи вашего бднаго, истерзаннаго сердца. Рахиль! Почтите ли вы меня, осчастливите ли меня вашею рукой?
Къ этому времени я конечно ршилась бы заткнуть уши, еслибы Рахиль не поощрила меня оставить ихъ отверстыми, въ первый разъ въ жизни отвтовъ ему разумными словами.
— Годфрей! сказала она:— вы съ ума сходите!
— Нтъ, я никогда еще не говорилъ разумне,— въ вашихъ и своихъ интересахъ. Загляните на мигъ въ будущее. Слдуетъ ли жертвовать вашимъ счастіемъ человку, никогда не знавшему вашихъ чувствъ къ нему, съ которымъ вы ршились никогда не видаться? Не обязаны ли вы предъ самой собою забыть эту роковую привязанность? А разв можно найдти забвеніе въ той жизни, которую вы теперь ведете? Вы испытали эту жизнь и уже наскучили ею. Окружите себя интересами боле благородными чмъ свтскіе. Сердце, любящее, и чтящее васъ, домашній очагъ съ его мирными требованіями и веселыми обязанностями, кротко завладвающій вами изо дня въ день,— вотъ въ чемъ надо поискать утшенія, Рахиль! Я не прошу любви,— я довольствуюсь вашимъ уваженіемъ и вниманіемъ. Предоставьте прочее, съ довріемъ предоставьте, преданности вашего мужа и времени, исцляющему вс раны, не исключая и столь глубокихъ какъ ваши.
Она уже начала уступать. Каково же долженствовало быть ея воспитаніе! О, какъ не похоже на это поступила бы я на ея мст!
— Не соблазняйте меня, Годфрей, сказала она.— Я и такъ довольно несчастна, и безъ того довольно легкомысленна. Не соблазняйте меня стать еще несчастнй, еще легкомысленнй!
— Одинъ вопросъ, Рахиль. Можетъ быть, я лично вамъ не нравлюсь?
— Мн! Вы мн всегда нравились, а посл того, что вы сейчасъ говорили мн, я въ самомъ дл была бы безчувственною, еслибы не уважала васъ и не любовалась вами.
— Многихъ ли вы знаете женъ, милая Рахиль, которыя уважаютъ своихъ мужей и любуются ими? А все-таки он съ своими мужьями живутъ очень ладно. Много ли невстъ идетъ къ алтарю съ такимъ чистымъ сердцемъ, что его можно было бы вполн раскрыть предъ тми, которые ведутъ ихъ? А все жь оно не дурно кончается — такъ или иначе, брачная жизнь идетъ себ ни шатко, ни валко. Дло въ томъ, что женщинъ, ищущихъ въ брак убжища, гораздо больше чмъ он добровольно сознаются, а сверхъ того он находятъ, что бракъ оправдалъ ихъ довріе къ нему. Посмотрите же еще разъ на свое положеніе. Въ вашемъ возраст, съ вашими достоинствами, можно ли обречь себя на безбрачіе? Поврьте моему званію свта, нтъ ничего невозможне. Все дло во времени. Вы выйдете за кого-нибудь чрезъ нсколько лтъ. Почему же не выйдти и за того, кто теперь у вашихъ ногъ и цнитъ ваше уваженіе, ваше одобреніе, выше любви всхъ женщинъ земнаго шара.
— Осторожне, Годфрей! Вы возбуждаете во мн мысли, которыя до сихъ поръ не приходили мн въ голову. Вы заманиваете меня новою надеждой въ то время, когда предо мною нтъ боле надеждъ. Повторяю вамъ, я настолько несчастна, настолько безнадежна, что, скажите вы еще слово, я, пожалуй, приму ваши условія. Пользуйтесь предостереженіемъ и уходите!
— Я не встану съ колнъ, пока вы не скажете: да!
— Если я скажу: да, мы оба раскаемся, когда уже будетъ поздно.
— Оба мы благословимъ тотъ день, въ который я настоялъ на своемъ, а вы уступили.
— Чувствуете ли вы то довріе, которое высказываете?
— Судите сами. Я говорю основываясь на томъ, что видлъ въ своей семь. Скажите, что вы думаете о нашемъ фризингальскомъ жить? Разв отецъ и мать несчастливы?
— Далеко нтъ,— по крайней мр на сколько я вижу.
— Моя мать, будучи двушкой, Рахиль (вся семья это знаетъ), любила такъ же, какъ и вы, отдала сердце человку, недостойному ея. Она вышла за отца, уважая его, удивляясь ему — и только. Вы видла своими глазами послдствія. Не должно ли это ободрять и васъ, и меня? {См. разказъ Бетериджа. Глава VIII, стр. 63-64.}
— Вы не будете торопить меня, Годфрей?
— Мое время — ваше время.
— Вы не будете требовать большаго нежели я могу дать вамъ?
— Ангелъ мой! Я прошу только, чтобы вы отдали мн себя.
— Возьмите меня!
Вотъ какъ она правила его предложеніе!
Новый порывъ съ его стороны,— на этотъ разъ порывъ грховнаго восторга. Онъ привлекъ ее къ себ, ближе, ближе, до того, что лицо ея коснулось его лица, и тутъ…. Нтъ! Я право не могу совладть съ собой, чтобы вести этотъ скандалезный разказъ дале. Позвольте мн только оказать, что я старалась закрыть глаза прежде нежели это случилось, и ровно секунду опоздала. Я, видите ли, разчитывала на ея сопротивленіе. Она уступила. Всякой уважающей себя особ моего пола цлые томы не скажутъ боле.
Даже моя неопытность въ подобныхъ длахъ теперь начинала прозирать исходъ этого свиданія. Къ этому времени они такъ согласились между собой, что я вполн надяласъ видть, какъ они возьмутся подъ руку и пойдутъ внчаться. Однако, судя по слдующимъ словамъ мистера Годфрея, еще оказывалась одна пустая формальность, которую необходимо было соблюсти. Онъ слъ — на этотъ разъ невозбранно — возл нея на оттоманку.
— Не мн ли поговорить съ вашею милою матушкой, спросилъ онъ: — или вы сами?
Она отклонила и то, а другое.
— Не будемъ говорить ничего матушк, пока она не поправится. Я желаю, чтобъ это пока оставалось втайн, Годфрей. Теперь идите, а возвращайтесь къ вечеру. Мы и такъ засидлась уже здсь вдвоемъ.
Она встала и, вставая, въ первый разъ еще взглянула на маленькую комнатку, въ которой происходило мое мученичество.
— Кто это опустилъ портьеру? воскликнула она:— комната и безъ того слишкомъ закупорена, къ чему же вовсе лишать ее воздуха!
Она подошла къ портьер. Въ тотъ мигъ какъ она бралась уже за нее рукой,— когда открытіе моего присутствія казалось неизбжнымъ, голосъ румянаго молодаго лакея внезапно остановилъ дальнйшія дйствія съ ея или съ моей стороны. Въ этомъ голос несомннно звучалъ сильнйшій переполохъ.
— Миссъ Рахиль! кликалъ онъ:— гд вы, миссъ Рахиль?
Она отскочила отъ портьеры и побжала къ дверямъ. Лакей вошелъ въ комнату. Румянца его какъ не бывало.
— Пожалуйте туда, миссъ, проговорилъ онъ.— Миледи дурно, мы никакъ не приведемъ ея въ чувство.
Минуту спустя я осталась одна и могла въ свою очередь сойдти внизъ, никмъ не замченною.
Въ зал попался мн мистеръ Годфрей, спшившій за докторомъ. ‘Идите туда, помогите имъ!’ сказалъ онъ, указывая въ комнату. Я застала Рахиль на колняхъ у дивана, она грудью поддерживала голову матери. Одного взгляда въ лицо тетушка (при моихъ свдніяхъ) достаточно было, чтобъ убдиться въ страшной дйствительности. Но я сохранила свои мысли про себя до прибытія доктора. Онъ не долго замшкался, и началъ съ того, что выгналъ Рахиль изъ комнаты, а потомъ сказалъ намъ, что леди Вериндеръ боле не существуетъ. Серіознымъ людямъ, собирающимъ доказательства закоренлаго матеріализма, быть-можетъ, интересно будетъ узнать, что онъ не выказалъ ни малйшаго признака угрызенія совсти при взгляд на меня.
Немного попозже я заглянула въ чайную и въ библіотеку. Тетушка умерла, не распечатавъ ни одного изъ моихъ писемъ. Я была такъ огорчена этимъ, что мн лишь нсколько дней спустя пришло въ голову, что она такъ и не оставила мн общаннаго подарочка на намять.

VI.

1. Миссъ Клакъ свидтельствуетъ свое почтеніе мистеру Франклину Блеку и, посылая ему пятую главу своего скромнаго разказа, проситъ позволенія заявить, что чувствуетъ себя не въ силахъ распространиться, какъ было бы желательно, о такомъ ужасномъ происшествіи (при извстныхъ обстоятельствахъ) какова смерть леди Вериндеръ. Поэтому и присоединяетъ къ собственной рукописи обширныя выписки изъ принадлежащихъ ей безцнныхъ изданій, трактующихъ объ этомъ страшномъ предмет. Миссъ Клакъ желаетъ отъ всего сердца, да звучитъ эта выписка подобно трубному гласу въ ушахъ ея уважаемаго родственника, мистера Франклина! Блека.
2. Мистеръ Франклинъ Блекъ свидтельствуетъ свое почтеніе миссъ Клакъ и проситъ позволенія поблагодарить ее за пятую главу ея разказа. Возвращая вмст съ тмъ посланныя ею выписки, онъ воздерживается отъ выраженій личнаго нерасположенія, которое онъ можетъ питать къ этому роду словесности, и просто заявляетъ, что предложенныя добавленія къ рукописи не нужны для выполненія цли, какую онъ иметъ въ воду.
3. Миссъ Клакъ проситъ позволенія увдомить о полученіи ею обратно выписокъ. Она съ любовію напоминаетъ мистеру Франклину Блеку, что она христіанка, и вслдствіе этого ему никакъ невозможно оскорбить ее. Миссъ Клакъ упорно сохраняетъ чувство глубочайшаго участія къ мистеру Блеку и обязуется, при первомъ случа, когда болзнь низложитъ его, предложитъ ему пользованіе ея выписками вторично. Между тмъ ей было бы пріятно узнать до начала слдующей и послдней главы ея разказа, не будетъ ли ей позволено дополнить свое скромное приношеніе, воспользовавшись свтомъ, который позднйшія открытія могла продать на тайну Луннаго камня.
4. Мистеръ Франклинъ Блекъ сожалетъ, что не можетъ исполнить желаніе миссъ Клакъ. Онъ можетъ лишь повторить наставленія, которыя имлъ честь преподать ей при начал ея разказа. Ее просятъ ограничиться собственно личными свдніями о лицахъ и происшествіяхъ, изложенныхъ въ ея дневник. Она будетъ имть доброту предоставить дальнйшія открытія перу тхъ лицъ, которыя могутъ писать въ качеств очевидцевъ.
5. Миссъ Клакъ чрезвычайно прискорбно безпокоить мистера Франклина Блека вторичнымъ письмомъ. Выписки ея была возвращены ей, а выраженіе боле зрлаго взгляда на дло о Лунномъ камн воспрещено. Миссъ Клакъ съ горечью сознаетъ, что должна (выражаясь по-свтски) чувствовать себя униженною. Но нтъ, миссъ Клакъ училась настойчивости въ школ неудачъ. Цль ея письма — узнать, наложитъ ли запрещеніе мистеръ Франклинъ Блекъ (запрещающій все остальное) на появленіе текущей переписка въ разказ миссъ Клакъ? При томъ положеніи, въ которое вмшательство мистера Франклина поставило ее, какъ автора, ей должны дать право объясненія, на основаніи простой справедливости. А миссъ Клакъ, съ своей стороны, въ высшей степени озабочена появленіемъ ея писемъ, которыя говорятъ сами за себя.
6. Мистеръ Франклинъ Блекъ соглашается на предложеніе миссъ Клакъ съ условіемъ, чтобъ она любезно сочла это заявленіе его согласія окончаніемъ ихъ переписки.
7. Миссъ Клакъ считаетъ христіанскомъ долгомъ (до окончанія переписки) увдомить мистера Франклина Блека, что послднее письмо его,— явно направленное къ оскорбленію ея,— не имло успха въ исполненіи цли писавшаго. Она съ любовью проситъ мистера Блека удалиться въ уединеніе своей комнаты и обдумать про себя, не достойно ли ученіе,— могущее поднять бдную, слабую женщину до высоты, недоступной оскорбленію,— большаго уваженія, чмъ какое онъ расположенъ ощущать нын. Если ее почтятъ извщеніемъ въ такомъ смысл, миссъ Клакъ торжественно обязуется возвратить мистеру Франклину Блеку полное собраніе ея выписокъ.
(На это письмо не получено никакого отвта. Комментаріи излишни. (Подписано) Друзилла Клакъ.)

VII.

Вышеизложенная переписка достаточно объясняетъ, почему мн не остается иного выбора, какъ только упомянуть о смерти леди Вериндеръ, чмъ и заканчивается пятая глава моего разказа.
Дале, строго удерживаясь въ предлахъ личныхъ моихъ свдній, надо начать съ того, что по кончин тетушки я боле мсяца не видала Рахили Вериндеръ. Свиданіе ваше произошло, когда мн довелось провести нсколько дней подъ однимъ кровомъ съ нею. Въ продолженіе моихъ гостинъ случилось нчто, касающееся ея помолвки съ мистеромъ Годфреемъ и на столько важное, что требуетъ особаго отчета на этихъ страницахъ. Разъясненіемъ этого послдняго изъ множества прискорбныхъ домашнихъ обстоятельствъ я завершу свой трудъ, ибо тогда я передамъ все, что мн извстно, въ качеств дйствительнаго (и весьма неохотнаго) свидтеля событій. Тетушкины останки были перевезены изъ Лондона и погребены на маленькомъ кладбищ, прилегающемъ къ церкви, въ собственномъ ея парк. Въ числ прочихъ членовъ семейства и я получила приглашеніе на похороны, но не могла еще въ такое короткое время (при моихъ религіозныхъ понятіяхъ) очнуться отъ удара, нанесеннаго мн этою кончиной. Сверхъ того, меня увдомили, что заупокойную службу будетъ совершать фризингальскій ректоръ. Видавъ нердко въ прошлыя времена, какъ этотъ отверженецъ духовнаго званія составлялъ партію виста у леди Вериндеръ, я сомнваюсь, могло ли быть оправдано мое присутствіе на печальной церемоніи, еслибъ я даже была въ состояніи предпринять поздку.
Леди Вериндеръ оставила дочь на попеченіе своего зятя, мистера Абльвайта старшаго. Онъ назначался въ завщаніи опекуномъ до тхъ поръ, пока племянница его выйдетъ замужъ или достигнетъ совершеннолтія. При такихъ обстоятельствахъ мистеръ Годфрей, вроятно, увдомилъ своего отца о новыхъ отношеніяхъ между намъ и Рахилью. Какъ бы то на было, дней десять спустя по смерти тетушки, помолвка уже не была тайной въ семейномъ кругу, а мистеръ Абльвайтъ старшій, еще одинъ изъ отъявленнйшихъ отверженцевъ, очень заботился, какъ бы ему сдлать и себя, и власть свою наиболе пріятными для молодой леди, которая собиралась замужъ за его сына.
Рахаль заставала его порядочно похлопотать насчетъ выбора мста, гд бы можно было уговорить ее поселиться. Домъ въ Монтегю-Сквер напоминалъ ей о горестной утрат матери. Йоркширскій домъ напоминалъ о скандальной пропаж Луннаго камня. Собственный домъ ея опекуна въ Фризингалл не представлялъ этихъ затрудненій, но присутствіе въ немъ Рахили, посл недавней утраты, мшало бы веселиться ея двоюроднымъ сестрамъ, и она сама просила о томъ, чтобы посщеніе было отложено до боле удобнаго времени. Кончилось тмъ, что старикъ Абльвайтъ предложилъ попробовать нанять домъ въ Брайтон. Жена его, больная дочь и Рахиль поселятся тамъ вмст, поджидая прочихъ къ концу сезона. Он не будутъ принимать никого, кром нсколькихъ старыхъ друзей и Годфрея, который всегда будетъ у нихъ подъ рукой, разъзжая по желзной дорог изъ Лондона къ нимъ и обратно.
Я описываю эти безцльные перелеты съ мста на мсто, эту ненасытную суетню тла и ужасающій застой души, имя въ виду ихъ послдствія. Этотъ наемъ дома въ Брайтон оказался именно тмъ случаемъ, которымъ Провидніе воспользовалось, чтобы снова свести меня съ Рахилью Вериндеръ.
Тетушка Абльвайтъ, высокая, неговорливая, цвтущая на взглядъ женщина. Въ ея характер одна только замчательная черта: она съ роду ничего не длала сама и прожила жизнь, принимая всяческія услуги, усваивая всяческія мннія. Я никогда не встрчала боле безнадежной личности съ духовной точки зрнія: этотъ субъектъ озадачиваетъ полнйшимъ отсутствіемъ элементовъ сопротивленія, надъ которыми стоило бы поработать. Тетушка Абльвайтъ внимала бы и тибетскому далай-лам, точно такъ же какъ внимаетъ мн, а подобно зеркалу отразила бы его воззрнія такъ же охотно, какъ отражаетъ мой. Она отыскала квартиру въ Брайтон, оставаясь въ лондонскомъ отел, покоясь на диван и пославъ за себя сына. Она нашла необходимую прислугу, завтракая однажды утромъ въ постели и отпустивъ со двора свою горничную съ условіемъ, чтобы та ‘начала свои визиты, сходивъ за миссъ Клакъ’. Я застала ее мирно обмахивающуюся веромъ, въ блуз, въ одиннадцать часовъ.
— Милая Друзилла, мн нужна кое-какая прислуга. Вы такая умница, пожалуста, найдите мн.
Я окинула взглядомъ неубранную комнату. Церковные колокола благовстили ко вседневной служб, подсказывая мн слова кроткаго выговора съ моей стороны.
— О тетушка! сказала я съ грустью: — достойно ли это англійской женщины и христіанки? Такъ ли совершается переходъ отъ временнаго къ вчному?
А тетушка отвтила:
— Я надну платье, Друзилла, если вы будете такъ добры, поможете мн.
Что оставалось говорить посл этого? Я производила чудеса надъ женщинами-убійцами, но ни на шагъ не подвинулась въ дл тетушки Абльвайтъ.
— Гд же списокъ потребной намъ прислуги? спросила я.
Тетушка кивнула головой. Въ ней не хватало энергіи даже составить спискокъ.
— У Рахили, душа моя, сказала она: — въ той комнат.
Я пошла въ ту комнату и такимъ образомъ, въ первый разъ посл разлуки въ Монтегю-Сквер, увидала Рахиль. Она казалась такою жалкою, маленькою, худенькою, въ траурномъ плать. Еслибъ я придавала сколько-нибудь серіозное значеніе такой преходящей мелочи, какъ вншній видъ, то, пожалуй, прибавила бы, что цвтъ ея лица былъ изъ тхъ, которые всегда теряютъ, если ихъ не выдлить полоской благо воротничка. Но что такое цвтъ вашего лица и ваша вншность? Это препятствія и западни, разставленныя вамъ съ вами, милыя подруги, на пути къ высшимъ цлямъ! Къ величайшему изумленію, при вход моемъ въ комнату, Рахиль встала и пошла навстрчу мн съ протянутою рукой.
— Очень рада васъ видть, сказала она: — Въ прежнее время, Друзилла, у меня была привычка очень глупо и очень рзко возражать вамъ. Я прошу прощенія. Надюсь, вы простите меня.
Лицо мое, кажется, обличило удивленіе, почувствованное мною при этомъ. Она покраснла на магъ и продолжала свое объясненіе.
— При жизни моей бдной матушки, ея друзья не всегда бывали моими друзьями. Теперь, потерявъ ее, сердце мое ищетъ утшенія въ тхъ, кого она любила. Вы были ею любимы. Попробуйте сблизиться со мной, Друзилла, если можете.
Всякаго человка, съ правильно-устроенною головой, высказанная такимъ образомъ побудительная причина просто поразила бы. Какъ! въ христіанской Англіи молодая женщина, потерпвшая утрату, до такой степени лишена понятія о томъ, гд слдуетъ искать истиннаго утшенія, что надется найдти его въ друзьяхъ своей матери! Въ моей родственниц пробуждается сознаніе своихъ выходокъ противъ другихъ лицъ, но не вслдствіе убжденія и долга, а подъ вліяніемъ чувства и настроенія! Плачевныя думы, но все-таки подающія нкоторую надежду лицамъ, подобно мн искусившимся въ совершеніи добрыхъ длъ. Не худо бы, подумала я, изслдовать, въ какой мр измнился характеръ Рахили вслдствіе утраты матери. Я ршилась, вмсто пробнаго камня, употребить ея помолвку съ мистеромъ Годфреемъ Абльвайтомъ.
Отвтивъ на первый шагъ со всевозможнымъ радушіемъ, я, по ея приглашенію, сла рядомъ съ нею на диванъ. Мы говорили о семейныхъ длахъ и планахъ на будущее время, все еще обходя тотъ планъ, который завершался ея замужествомъ. Какъ я ни старалась направить разговоръ на этотъ пунктъ, она ршительно уклонялась отъ моихъ намековъ. Открытая постановка вопроса съ моей стороны была бы преждевременна на первыхъ порахъ нашего примиренія. Къ тому же, я разузнала все, что мн хотлось знать. Она уже не была тою легкомысленною, дерзкою двушкой, которую я слышала и видла во время моего мученичества въ Монтегю-Сквер. Одного этого достаточно было для поощренія меня взяться за ея обращеніе на путь истинный, начавъ съ нсколькихъ словъ серіознаго предостереженія, направленныхъ противъ поспшнаго заключенія брачныхъ узъ, а затмъ вереходя къ высшимъ цлямъ. Взирая на нее съ новымъ участіемъ, и вспоминая, какъ внезапно, очертя голову, приняла она супружескія воззрнія мистера Годфрея, я считала мое вмшательство священнымъ долгомъ и ощущала въ себ ревность, подававшую надежды на достиженіе необыкновенныхъ результатовъ. Въ такомъ дл, думала я, главнйшее — быстрота дйствія. Я тотчасъ вернулась къ вопросу о прислуг, необходимой для нанятаго дома.
— Гд же списокъ, моя милая?
Рахиль отыскала его.
— Поваръ, черная кухарка, горничная и лакей, читала я.— Милая Рахиль, эта прислуга нужна только на время, на то время, пока домъ будетъ въ найм у вашего опекуна. Намъ затруднительно будетъ найдти людей подходящаго характера и способностей на такой краткій срокъ, если искать ихъ въ Лондон. Есть ли еще и домъ-то въ Брайтон?
— Да. Годфрей нанялъ, и кое-кто изъ тамошнихъ просились въ услуженіе, но онъ не думалъ, чтобъ они годились намъ, и пріхалъ сюда, ничмъ не поршивъ съ нами.
— А сама вы опытны въ этихъ длахъ, Рахиль?
— Нтъ, нисколько.
— А тетушка Абльвайтъ не хлопочетъ?
— Нтъ, бдняжка. Не судите ея, Друзилла. Мн кажется, она единственная истинно счастливая женщина изъ всхъ кого я знаю.
— Счастье счастью рознь, дружокъ мой. Когда-нибудь надо вамъ поговорить объ этомъ предмет. А между тмъ я приму на себя хлопоты о прислуг. Тетушка напишетъ письмо къ тамошнимъ….
— То-есть подпишетъ, если я напишу за нее, что, впрочемъ, одно и то же.
— Совершенно то же самое. Я захвачу письмо и поду завтра въ Брайтонъ.
— Вы чрезвычайно любезны! Мы подоспемъ какъ разъ къ тому времени, когда все будетъ готово. И надюсь, вы останетесь моею гостьей. Въ Брайтон такъ весело, вамъ врно понравится.
Такимъ образомъ я получила приглашеніе, и предо мной открывалась блистательная надежда на вмшательство.
Тотъ день была середа. Въ субботу къ полудню домъ для нихъ приготовили. Въ этотъ краткій промежутокъ времени я изслдовала не только характеры, но и религіозныя воззрнія всей обращавшейся ко мн прислуги безъ мста, и успла сдлать выборъ, одобренный моею совстью. Я узнала также, что въ город проживаютъ двое серіозныхъ друзей моихъ, которымъ я вполн могла поврить благочестивую цль, привлекавшую меня въ Брайтонъ, и постила ихъ. Одинъ изъ нихъ,— церковный другъ,— любезно помогъ мн достать нашему кружку мста для сиднья въ церкви, гд онъ самъ проповдывалъ. Другая, подобно мн, незамужняя леди вс богатства своей библіотеки (составленной исключительно изъ драгоцннйшихъ изданій) передала въ полное мое распоряженіе. Я заимствовала у нея полдюжины изданій, тщательно избранныхъ для Рахили. Обдуманно разложивъ ихъ по всмъ комнатамъ, гд она могла, по всей вроятности, бывать, я нашла, что приготовленія мои кончены. Глубокая назидательность въ нанятой для нея прислуг, глубокая назидательность въ священник, который будетъ ей проповдывать, и глубокая назидательность книгъ, лежащихъ у нея на стол,— вотъ какова была тріединая встрча, приготовленная этой сиротк моимъ рвеніемъ! Умъ мой исполнился небеснаго успокоенія въ тотъ день субботній, когда я сидла у окна, поджидая прізда моихъ родственницъ. Суетныя толпы проходили предъ моими глазами. Увы! многіе ли изъ нихъ, подобно мн, ощущала въ себ несравненное сознаніе исполненнаго долга? Страшный вопросъ! Оставимъ это. Часамъ къ семи путешественницы пріхали. Къ неописанному изумленію моему, ихъ сопровождалъ не мистеръ Годфрей (какъ я ожидала), а законовдъ, мистеръ Броффъ.
— Какъ поживаете, миссъ Клакъ? сказалъ онъ:— на этотъ разъ я останусь.
Этотъ намекъ на тотъ случай, когда я заставала его отложить свое дло и уступать первенство моему, во время нашей встрчи въ Монтегю-Сквер, убдилъ меня, что старый болтунъ пріхалъ въ Брайтонъ, имя въ виду какую-то личную цль. Я было приготовила маленькій рай для возлюбленной Рахили,— а змій-искусатель ужь тутъ какъ тутъ!
— Годфрей очень досадовалъ, Друзилла, что не могъ пріхать съ нами, сказала тетушка Абльвайтъ:— ему что-то помшало и задержало его въ город. Мистеръ Броффъ пожелалъ замнить его и дать себ отдыхъ у насъ до понедльника. Кстати, мистеръ Броффъ, мн предписано движеніе на вольномъ воздух, а я вдь этого не люблю. Вотъ, прибавила тетушка Абльвайтъ, показывая въ окно на какого-то больнаго, котораго человкъ каталъ въ кресл на колесахъ,— вотъ какъ я думаю исполнить предписаніе. Если нуженъ воздухъ, такъ можно имъ пользоваться и въ кресл. Если же нужна усталость, такъ, право, и смотрть на этого человка довольно утомительно.
Рахилъ молча стояла въ сторон, у окна, устремивъ глаза на море.
— Устала, душка? спросила я.
— Нтъ. Немножко не въ дух, отвтила она,— я часто видала море у насъ на Йоркширскомъ берегу, именно при такомъ освщеніи. Вотъ и раздумалась о тхъ дняхъ, Друзилла, которые никогда боле не возвратятся.
Мистеръ Броффъ остался обдать и просидлъ весь вечеръ. Чмъ боле я въ него вглядывадась, тмъ боле удостоврялась въ томъ, что онъ пріхалъ въ Брайтонъ съ какою-то личною цлью. Я зорко слдила за вамъ. Онъ сохранялъ все тотъ же развязный видъ и также безбожно болталъ по цлымъ часамъ, пока пришла пора прощаться. Въ то время какъ онъ пожималъ руку Рахили, я подмтила, какъ его жесткій и хитрый взглядъ остановился на ней съ особеннымъ участіемъ и вниманіемъ. Она явно была въ связи съ тою цлью, которую онъ имлъ въ виду. Прощаясь, онъ не сказалъ ничего, выходящаго изъ ряду, ни ей, ни другимъ. Онъ назвался на завтрашній полдникъ и затмъ ушелъ въ свою гостиницу.
Поутру не было никакой возможности вытащить тетушку Абльвайтъ изъ ея блузы, чтобы поспть въ церковь. Больная дочь ея (по моему мннію, ничмъ не страдавшая, кром неизлчимой лни, унаслдованной отъ матери) объявила, что намрена весь день пролежать въ постели. Мы съ Рахилью одн пошли въ церковь. Мой даровитый другъ произнесъ великолпную проповдь о языческомъ равнодушіи свта къ грховности малыхъ грховъ. Боле часу его краснорчіе (усиленное дивнымъ голосомъ) гремло подъ сводами священнаго зданія. Выходя изъ церкви, я спросила Рахиль:
— Отозвалась ли проповдь въ сердц вашемъ, душа моя?
А та отвтила:
— Нтъ, голова только разболлась.
Нкоторыхъ это, пожалуй, заставило бы упасть духомъ. Но разъ выступивъ на путь очевидной пользы, и уже никогда не падаю духомъ.
Мы застали тетушку Абдьваитъ и мистера Броффа за завтракомъ. Рахиль отказалась отъ завтрака, ссылаясь за головную боль. Хитрый адвокатъ тотчасъ смекнулъ и ухватился за этотъ поводъ, который она подала ему.
— Противъ головной боли одно лкарство, сказалъ этотъ ужасный старикъ:— прогулка, миссъ Рахиль, вотъ что вамъ поможетъ. Я весь къ вашимъ услугамъ, если удостоите принять мою руку.
— Съ величайшимъ удовольствіемъ. Мн именно прогуляться-то и хотлось.
— Третій часъ, кротко намекнула я,— а поздняя обдня начинается ровно въ три, Рахиль.
— Неужели вы думаете, что я пойду опять въ церковь съ такою головною болью? досадливо проговорила она.
Мистеръ Броффъ обязательно отворилъ ей дверь. Минуту спустя ихъ уже не было въ дом. Не помню, сознавала ли я когда священный долгъ вмшательства сильне чмъ въ эту минуту? Но что жь оставалось длать? Ничего боле, какъ отложить его до перваго удобнаго случая въ тотъ же день.
Возвратясь отъ поздней обдни, я застала ихъ только-что пришедшими домой и съ одного взгляда поняла, что адвокатъ уже высказалъ все нужное. Я еще не видывала Рахили такою молчаливою и задумчивою, еще не видывала, чтобы мистеръ Броффъ оказывалъ ей такое вниманіе и глядлъ на нее съ такимъ явнымъ почтеніемъ. Онъ былъ отозванъ (или сказался отозваннымъ) сегодня на обдъ и скоро простился съ вами, намреваясь завтра съ первымъ поздомъ вернуться въ Лондонъ.
— Вы уврены въ своей ршимости? спросилъ онъ у Рахили въ дверяхъ.
— Совершенно, отвтила она, и такимъ образомъ они разстались.
Какъ только онъ повернулся къ двери, Рахиль ушла въ свою комнату. Къ обду она не явилась. Горничная ея (особа въ чепц съ лентами) пришла внизъ объявить, что головная боль возобновилась. Я взбжала къ ней и какъ сестра предлагала ей всяческія услуги черезъ дверь. Но дверь была заперта и осталась запертою. Вотъ наконецъ избытокъ элементовъ сопротивленія, надъ которымъ стоитъ поработать! Я очень обрадовалась и почувствовала себя ободренною тмъ, что она заперлась.
Когда на слдующее утро ей понесла чашку чая, я зашла къ ней, сла у изголовья, и сказала нсколько серіозныхъ словъ. Она выслушала, вжливо скучая. Я замтила драгоцнныя изданія моего серіознаго друга, скученныя на угольномъ столак.
— Что, вы заглядывали въ нихъ? спросилъ я.
— Да, что-то не интересно.
— Позволите ли прочесть нкоторые отрывка, исполненные глубочайшаго интереса, которые, вроятно, ускользнули отъ вашего вниманія?
— Нтъ, не теперь, теперь у меня не то въ голов.
Она отвчала, обращая, повидимому, все вниманіе на кружево своей кофты, которое вертла и складывала въ рукахъ. очевидно, слдовало пробудить ее какимъ-нибудь намекомъ на т мирскіе интересы, которые все еще занимали ее.
— Знаете, душа моя, сказала я,— какая мн вчера пришла странная мысль насчетъ мистера Броффа? Когда я увидала васъ посл прогулки съ нимъ, мн показалось, что онъ сообщилъ вамъ какую-то недобрую всть.
Пальцы ея выпустила кружево кофты, а гнвные, черные глаза такъ и сверкнули на меня.
— Вовсе нтъ! сказала она:— эта всть меня интересовала, а я глубоко обязана мистеру Броффу за ея сообщеніе.
— Да? сказала я тономъ кроткаго любопытства.
Она снова взялась за кружево и вдругъ отвернулась отъ меня. Сотни разъ встрчала я такое обращеніе во время служенія святому дду. Оно лишь подстрекнуло меня на новую попытку. Въ неудержимомъ желаніи ей добра, я ршилась на большой рискъ и прямо намекнула на ея помолвку.
— Васъ интересовала эта всть, повторила я: — врно всть о мистер Годфре Абльвайт, милая Рахиль.
Она вздрогнула и приподнялась съ подушекъ, поблднвъ какъ смерть. Очевидно, у ней на язык вертлся отвтъ съ необузданною дерзостью прошлыхъ временъ. Она удержалась, легла годовой на подушку, подумала минутку, и потомъ отвтила слдующими замчательными словами:
— Я никогда не выйду замужъ за мистера Годфрея Абльвайта.
Я вздрогнула въ свою очередь.
— Возможно ли! Что вы хотите сказать?! воскликнула я:— вся семья считаетъ эту свадьбу дломъ ршенымъ.
— Нын ждутъ сюда мистера Годфрея Абльвайта, угрюмо проговорила она:— подождите его прізда и увидите.
— Но, милая моя Рахиль….
Она дернула сонетку въ изголовьи постели. Явилась особа въ чепц съ лентами.
— Пенелопа! Ванну!
Отдадимъ ей должное. Имя въ виду тогдашнее состояніе моихъ чувствъ, я искренно сознаюсь, что она напала на единственное средство выпроводить меня изъ комнаты. Ванна! признаюсь, это уже слишкомъ!
Чисто свтскому уму мое положеніе относительно Рахили могло показаться представляющимъ необычайныя затрудненія. Я разчитывала привести ее къ высшимъ цлямъ посредствомъ легкаго увщанія касательно ея свадьбы. Теперь же, если врить ей, ничего похожаго на свадьбу вовсе не будетъ. Но, ихъ, друзья мои! Трудящаяся христіанка съ моею опытностью (съ надеждой на евангельскую проповдь) владетъ боле широкимъ взглядомъ. Положимъ, Рахиль и въ самомъ дл разстроитъ свадьбу, которую Абльвайты, отецъ и сынъ, считали ддомъ ршенымъ,— что же изъ этого выйдетъ? При упорств ея, это можетъ кончиться лишь обмномъ жесткихъ рчей и горькихъ обвиненіи съ обихъ сторонъ. А какъ это подйствуетъ на Рахиль, когда бурное свиданіе минетъ? Послдуетъ спасительный упадокъ нравственныхъ силъ. Ея гордость, ея упорство истощатся въ ршительномъ сопротивленіи, которое она непремнно окажетъ, по самому характеру своему, при такихъ обстоятельствахъ. Она станетъ искать участія въ первомъ ближнемъ, у кого оно найдется. Ближній же этотъ — я, черезъ край переполненная утшеніемъ, готовая излить неудержимый потокъ своевременныхъ, оживляющихъ словъ. Ни разу еще надежда на евангельскую проповдь не представлялась глазамъ моимъ блистательне ныншняго.
Она сошла внизъ къ завтраку, но ничего не ла и почти слова не сказала.
Посл завтрака она безпечно бродила по комнатамъ, потомъ вдругъ очнулась и открыла фортепіано. Выбранная ею піеса оказалась самаго скандалезно-нечестиваго свойства изъ тхъ, что даются на сцен, при одной мысли о ней кровь свертывается въ жилахъ. Въ такія минуты вмшаться было бы преждевременно. Я тишкомъ справилась, въ которомъ часу ожидаютъ мистера Годфрея Абльвайта, и затмъ избгла музыки, выйдя изъ дому.
Я воспользовалась одинокою прогулкой, чтобы зайдти къ моимъ здшнимъ друзьямъ. Не могу описать наслажденія, съ какимъ я углубляюсь въ серіозные разговоры съ серіозными людьми. Безконечно ободренная, и освженная, я вернулась домой какъ разъ въ то самое время, когда слдовало ожидать вашего желаннаго гостя. Я вошла въ столовую, гд никого не бывало въ эти часы, и очутилась лицомъ къ лицу съ мистеромъ Годфреемъ Абльвайтомъ!
Онъ не пытался избжать меня. Напротивъ. Онъ подошелъ ко мн съ крайнею поспшностью.
— Милая миссъ Клакъ, васъ-то я, и поджидалъ! Я сегодня освободился отъ лондонскихъ длъ скоре чмъ думалъ и вслдствіе того пріхалъ сюда раньше назначеннаго времени.
Онъ объяснился безъ малйшаго смущенія, хотя это была наша первая встрча посл сцены въ Монтегю-сквер. Онъ, правда, не зналъ, что я была свидтельницей этой сцены. Но съ другой стороны онъ зналъ, что мои послуги Материнскому Обществу и дружескія отношенія къ другимъ обществамъ должны была поставить меня въ извстность относительно его безстыднаго пренебреженія къ своимъ дамамъ и къ неимущимъ. И все же онъ стоялъ предо мной, вполн владя чарующимъ голосомъ и всепобдною улыбкой.
— Видла вы Рахиль? спросила я.
Онъ тихо вздохнулъ и взялъ меня за руку. Я, конечно, вырвала бы свою руку, еслибы выраженіе, съ которымъ онъ мн отвтилъ, не поразило меня изумленіемъ.
— Видлъ, отвтилъ онъ съ полнйшимъ спокойствіемъ:— вы знаете, дорогой другъ, что она дала мн слово? Но теперь она внезапно ршилась нарушать его. Размысливъ, она убдилась, что гораздо согласне какъ съ ея, такъ и съ моимъ благомъ, отказаться отъ поспшнаго обта и предоставить мн иной, боле счастливый выборъ. Вотъ единственная причина, которую она выставляетъ и единственный отвтъ на вс вопросы, какіе я предлагалъ ей.
— Что же вы съ своей стороны? спросила я:— покорились?
— Да, отвтилъ онъ съ непоколебимымъ спокойствіемъ,— покорился.
Его поведеніе, при такихъ обстоятельствахъ, было такъ непонятно, что я, какъ ошеломленная, стояла предъ нимъ, оставивъ мою руку въ его рук. Грубо останавливать взглядъ на комъ бы то вы было и въ особенности неделикатно останавливать его на джентльмен. Я провинилась и въ томъ, и въ другомъ, и какъ бы во сн проговорила:
— Что это значитъ?
— Позвольте мн объяснить вамъ, отвтилъ онъ,— не приссть ли намъ?
Онъ подвелъ меня къ стулу. Мн смутно помнится, что онъ былъ очень нженъ. Едва ли не обнялъ меня за талію, чтобы поддержать меня,— впрочемъ, я не уврена въ этомъ. Я была беззащитна вполн, а его обращеніе съ дамами такъ плнительно. Какъ бы то ни было, мы сли. За это по крайнй мр я могу отвчать, если ужь ни за что боле.
— Я лишился прекрасной двушки, превосходнаго положенія въ свт и славнаго дохода, началъ мистеръ Годфрей:— и покорился этому безъ борьбы: что могло быть побудительною причиной такого страннаго поступка? Безцнный другъ мой, причины нтъ никакой.
— Никакой причины? повторила я.
— Позвольте мн обратиться, малая миссъ Клакъ, къ вашему знанію дтей, продолжалъ онъ: — положимъ, ребенокъ ведетъ себя въ извстномъ направленіи. Вы крайне поражены этимъ и стараетесь добраться до причины. Малый крошка не въ состояніи объяснить вамъ причину. Это все равно, что спрашивать у травки, зачмъ она растетъ, у птичекъ, зачмъ он поютъ. Ну, такъ въ этомъ дл я уподобляюсь малому крошк,— травк,— птичкамъ. Не знаю, для чего я сдлалъ предложеніе миссъ Вериндеръ. Не знаю, зачмъ такъ постыдно пренебрегъ моими милыми дамами. Не знаю, зачмъ отступился отъ материнскаго общества. спросите ребенка, зачмъ онъ напроказилъ? Ангелочекъ положитъ палецъ въ ротъ и самъ не знаетъ что сказать. Точь-въ-точь какъ я, миссъ Клакъ! Я какому не признался бы въ этомъ. Вамъ же меня такъ и тянетъ признаться!
Я стала приходить въ себя. Тутъ замтилась нравственная задача! Я глубоко интересуюсь нравственными задачами и, говорятъ, не лишена нкотораго умнья ршать ихъ.
— Лучшій другъ мой, напрягите умъ и помогите мн, продолжалъ онъ: — скажите мн, почему это настаетъ время, когда вс брачныя хлопоты начинаютъ казаться мн чмъ-то происходившимъ во сн? Почему это мн внезапно приходитъ въ голову, что истинное мое счастіе заключается въ томъ, чтобы содйствовать моимъ малымъ дамамъ, свершать свой скромный круговоротъ полезнаго труда и высказывать нсколько серіозныхъ словъ по вызову моего предсдателя? Что мн въ общественномъ положеніи? У меня есть положеніе. Что мн въ доход? Я въ состояніи платить за кусокъ хлба съ сыромъ, чистенькую квартирку и дв пары платья ежегодно. Что мн въ миссъ Вериндеръ? Я слышалъ изъ собственныхъ устъ ея (но это между нами, дорогая леди), что она любитъ другаго и выходитъ за меня только на пробу, чтобы выкинуть изъ головы этого другаго. Что за страшный союзъ! О, Боже мой, что это за страшный союзъ! Вотъ о чемъ я размышлялъ, миссъ Клакъ, по дорог въ Брайтонъ. Подхожу къ Рахили съ чувствомъ преступника, готоваго выслушать приговоръ. И вдругъ вижу, что она тоже измнила свои намренія, слышу ея предложеніе разстроить свадьбу, и мною овладваетъ несомннное чувство величайшаго облегченія. Мсяцъ тому назадъ я съ восторгомъ прижималъ ее къ своей груди. Часъ тому назадъ радость, съ которою я узналъ, что никогда боле не прижму ея, опьянила меня подобно крпкому напитку. Это кажется невозможностью,— да оно и въ самомъ дл невозможно. И вотъ однако факты, какъ я имлъ честь изложить ихъ вамъ съ тхъ поръ, какъ мы сидимъ на этой пар стульевъ. Я лишился прекрасной двушки, превосходнаго положенія въ свт и славнаго дохода, и покорился этому безъ борьбы. Не можете ли хоть вы, милый другъ, объяснить это? Меня на это не хватаетъ.
Чудная голова его склонилась на грудь, и онъ въ отчаяніи отступился отъ своей нравственной задачи.
Я была глубоко тронута. Болзнь его (если мн позволено будетъ выразиться такъ въ качеств духовнаго врача) теперь становилась мн вполн понятною. Каждому изъ насъ извстно по личному опыту, что весьма нердко случается видть, какъ люди, обладающіе высшими способностями, случайно падаютъ въ уровень съ бездарнйшею толпой, ихъ окружающею. Цль, которую при этомъ иметъ въ виду мудрая распорядительность Провиднія, безъ сомннія, состоитъ въ напоминовеніи величію, что оно смертно, и что власть дающая можетъ и отнять его. Теперь, по моему понятію, легко подмтить одно изъ этихъ спасительныхъ приниженій въ тхъ поступкахъ дорогаго мистера Годфрея, при которыхъ я присутствовала незримою свидтельницей. И также легко было признать желанное возстановленіе лучшихъ свойствъ его въ томъ ужас, съ которымъ онъ отступилъ отъ мысли о брак съ Рахилью, и въ чарующей ревности, съ которою онъ поспшилъ возвратиться къ дамамъ и къ неимущимъ.
Я изложила ему этотъ взглядъ простыми словами, какъ сестра. Можно было залюбоваться его радостью. По мр того какъ я продолжала, онъ сравнивалъ себя съ заблудившимся человкомъ, выходящимъ изъ мглы на свтъ. Когда я поручалась, что его съ любовію примутъ въ Материнскомъ Обществ, сердце героя христіанина переполнилось благодарностью. Онъ поперемнно прижималъ мои руки къ своимъ губамъ. Ошеломленная несравненнымъ торжествомъ возвращенія его къ намъ, я предоставила мои рука въ полное его распоряженіе. Закрыла глаза. Почувствовала, что голова моя, въ восхищеніи духовнаго самозабвенія, склонилась на его плечо. Еще минута и, конечно, я обмерла бы на его рукахъ, еслибы меня не привела въ себя помха со стороны вншняго міра. За дверью раздался ужасающій лязгъ ножей и вилокъ, и лакей вошелъ накрывать столъ къ полднику.
Мистеръ Годфрей вздрогнулъ и взглянулъ на каминные часы.
— Какъ съ вами время-то летитъ! воскликнулъ онъ: — я едва успю захватить поздъ.
Я ршалась спросить, зачмъ онъ такъ спшить въ городъ. Отвтъ его напомнилъ мн о семейныхъ затрудненіяхъ, которыя оставалось еще согласить между собой, и о предстоящихъ семейныхъ непріятностяхъ.
— Батюшка говорилъ мн, сказалъ онъ,— что дла прозываютъ его сегодня изъ Фризингалла въ Лондонъ, и онъ намренъ пріхать или сегодня вечеромъ, или завтра утромъ. Надо разказать ему, что произошло между мной и Рахилью. Онъ сильно желаетъ этой свадьбы, боюсь, что его трудненько будетъ помирить съ разстройствомъ дла. Надо задержать его, ради всхъ насъ, чтобъ онъ не прізжалъ сюда, не помирившись. Лучшій и дражайшій другъ мой, мы еще увидимся!
Съ этими словами онъ поспшно ушелъ. Съ своей стороны, я поспшно взбжала къ себ наверхъ, чтобъ успокоиться до встрчи за полдникомъ съ тетушкой Абльвайтъ и Рахилью.
Остановимся еще нсколько на мистер Годфре, мн очень хорошо извстно, что всеопошляющее мнніе свта обвинило его въ личныхъ разчетахъ, по которымъ онъ освободилъ Рахиль отъ даннаго ему слова при первомъ повод съ ея стороны. До слуха моего дошло также, что стремленіе его возвратить себ прежнее мсто въ моемъ уваженіи нкоторые приписывали корыстному желанію помириться (черезъ мое посредство) съ одною почтенною членшей комитета въ Материнскомъ Обществ, благословленной въ изобиліи земными благами и состоящей со мною въ самой тсной дружб. Я упоминаю объ этихъ отвратительныхъ клеветахъ ради одного заявленія, что на меня он не имли ни малйшаго вліянія. Повинуясь даннымъ мн наставленіямъ, я изложила колебанія моего мннія о нашемъ геро христіанин точь-въ-точь какъ они записаны въ моемъ дневник. Позвольте мн отдать себ справедливость, прибавивъ къ этому, что разъ возстановивъ себя въ моемъ уваженіи, даровитый другъ мой никогда боле не лишался его. Я пишу со слезами на глазахъ, сгорая желаніемъ сказать боле. Но нтъ, меня жестокосердо ограничили моими личными свдніями о лицахъ и событіяхъ. Не прошло и мсяца съ описываемаго мною времени, какъ перемны на денежномъ рывк (уменьшившія даже мой жалкій доходецъ) заставили меня удалиться въ добровольное изгнаніе за границу и не оставили мн ничего, кром сердечнаго воспоминанія о мистер Годфре, осужденномъ свтскою клеветой и осужденномъ ею вотще. Позвольте мн осушить слезы и возвратиться къ разказу.
Я сошла внизъ къ полднику, естественно желая видть, какъ подйствовало на Рахиль освобожденіе отъ даннаго ею слова.
Мн казалось,— впрочемъ, я, правду сказать, плохой знатокъ въ такихъ длахъ,— что возвращеніе свободы снова обратило ея помыслы къ тому другому, котораго она любила, и что она бсилась на себя, не въ силахъ будучи подавить возобновленіе чувства, котораго втайн стыдилась. Кто бы могъ быть этотъ человкъ? Я имла нкоторыя подозрнія, но безполезно было тратить время на праздныя догадки. Когда я обращу ее на путь истинный, она, по самой сил вещей, перестанетъ скрываться отъ меня. Я узнаю все, и объ этомъ человк, и о Лунномъ камн. Даже не будь у меня высшей цли въ пробужденіи ея къ сознанію духовнаго міра, одного желанія облегчить ея душу отъ преступныхъ тайнъ было бы достаточно для поощренія меня къ дальнйшимъ дйствіямъ.
Посл полудня тетушка Абльвайтъ для моціона каталась въ кресл на колесахъ. Ее сопровождала Рахиль.
— Какъ бы я желала повозить это кресло! легкомысленно вырвалось у нея.— Какъ бы мн хотлось устать до упаду.
Расположеніе ея духа не измнилось и къ вечеру. Я нашла въ одной изъ драгоцнныхъ книгъ моего друга — Жизнь, переписка и труды миссъ Дженъ Анны Стемперь, изданіе сорокъ пятое,— отрывки, дивно подходящіе къ настоящему положенію Рахили. На мое предложеніе прочесть ихъ она отвтила тмъ, что сла за фортепіано. Поймите, какъ она мало знала серіозныхъ людей, если надялась этимъ путемъ истощить мое терпніе! Я оставила про себя миссъ Дженъ Анну Стемперъ и ожидала событій съ непоколебимою врой въ грядущее.
Старикъ Абльвайтъ въ этотъ вечеръ не явился. Но я знала, какую важность придаетъ этотъ свтскій скряга женитьб его сына на миссъ Вериндеръ, и положительно была убждена (какъ бы мистеръ Годфрей на старался предотвратить это), что мы увидимъ его на другой день. При вмшательств его въ это дло, конечно, разразится буря, на которую я разчитывала, а за тмъ, разумется, послдуетъ спасительное истощеніе упорства Рахили. Не безызвстно мн, что старикъ Абльвайтъ вообще (а въ особенности между низшими) слыветъ замчательно добродушнымъ человкомъ. Но по моимъ наблюденіямъ, онъ заслуживаетъ эту славу лишь до тхъ поръ, пока все длается по его. На другой день, какъ я предвидла, тетушка Абльвайтъ, на сколько позволялъ ея характеръ, была удивлена внезапнымъ появленіемъ своего мужа. Но не пробылъ онъ еще и минуты въ дом, какъ за нимъ послдовало, на этотъ разъ къ моему изумленію, неожиданное усложненіе обстоятельствъ въ лиц мистера Броффа.
Я не запомню, чтобы присутствіе адвоката казалось мн боле неумстнымъ чмъ въ это время. Онъ видимо готовъ былъ на всякаго рода помху!
— Какая пріятная неожиданность, сэръ, сказалъ мистеръ Абльвайтъ съ свойственнымъ ему обманчивымъ радушіемъ, обращаясь къ мистеру Броффу:— разставаясь вчера съ вами, я не ожидалъ, что буду имть честь видть васъ нынче въ Брайтон.
— Я обсудилъ про себя нашъ разговоръ, посл того какъ вы ушли, отвтилъ мистеръ Броффъ,— и мн пришло въ голову, что я могу пригодиться въ этомъ случа. Я только что посплъ къ отходу позда и не могъ разсмотрть, въ которомъ вагон вы хали.
Давъ это объясненіе, онъ слъ возл Рахили. Я скромно удалилась въ уголокъ, держа миссъ Дженъ Анну Стемперь на колняхъ, про всякій случай. Тетушка сидла у окна, по обыкновенію, мирно отмахиваясь веромъ. Мистеръ Абльвайтъ сталъ посреди комнаты (я еще не видывала, чтобы лысина его была красне теперешняго) и любезнйше обратился къ племянниц.
— Рахиль, дружочикъ мой, сказалъ онъ,— мн Годфрей передалъ необыкновенную новость. Я пріхалъ разспросить объ этомъ. У васъ тутъ есть своя комната. Не окажете ли мн честь провести меня туда?
Рахаль не шевельнулась. Не могу сказать, сама ли она ршилась вести дло на разрывъ, или мистеръ Броффъ подалъ ей какой-нибудь тайный знакъ. Она уклонилась отъ оказанія чести старику Абльвайту и не повела его въ свою комнату.
— Все, что вамъ угодно будетъ сказать мн, отвтила она,— можетъ быть сказано здсь, въ присутствіи моихъ родственницъ и (она взглянула на мистера Броффа) при врномъ, старинномъ друг моей матери.
— Какъ хотите, душа моя, дружелюбно проговорилъ мистеръ Абльвайтъ и взялъ себ стулъ. Остальные смотрли ему въ лицо, точно надясь, посл его семидесятилтняго обращенія въ свт, прочесть на немъ правду. Я же взглянула на маковку его лысины, ибо не разъ уже замчала, что истинное расположеніе его духа всегда отпечатывается тамъ какъ на термометр.
— Нсколько недль тому назадъ, продолжалъ старый джентльменъ,— сынъ увдомилъ меня, что миссъ Вериндеръ почтила его общаніемъ выйдти за него замужъ. Возможно ли это, Рахиль, чтобъ онъ ошибочно перетолковалъ или преувеличилъ сказанное вами?
— Разумется, нтъ, отвтила она.— Я общала выйдти за него.
— Весьма искренно отвчено! проговорилъ Абльвайтъ:— и вполн удовлетворительно до сихъ поръ. Годфрей, значитъ, не ошибся относительно того, что произошло нсколько недль тому назадъ. Ошибка, очевидно, въ томъ, что онъ говорилъ мн вчера. Теперь я начинаю догадываться. У васъ была съ вамъ любовная ссора, а дурачокъ принялъ ее не въ шутку. Ну! Я бы не попался такъ въ его года.
Грховная природа Рахили,— праматери Евы, такъ-сказать,— начала кипятиться.
— Пожалуста, мистеръ Абльвайтъ, поймемте другъ друга, сказала она: — ничего похожаго на ссору не было у меня вчера съ вашимъ сыномъ. Если онъ вамъ сказалъ, что я предложила отказаться отъ даннаго слова, а онъ съ своей стороны согласился, такъ онъ вамъ правду сказалъ.
Термометръ на маковк лысины мистера Абльвайта сталъ показывать возвышеніе температуры. Лицо его было дружелюбне прежняго, но краснота его маковки стала однимъ градусомъ гуще.
— Полно, полно, дружочекъ! сказалъ онъ съ самымъ успокоительнымъ выраженіемъ: — Не сердитесь, не будьте жестоки къ бдному Годфрею! Онъ, очевидно, сказалъ вамъ что-нибудь невпопадъ. Онъ всегда былъ неотесанъ, еще съ дтства, но у него доброе сердце, Рахилъ, доброе сердце!
— Или я дурно выразилась, мистеръ Абльвайтъ, или вы съ умысломъ не хотите понять меня. Разъ навсегда, между мною и сыномъ вашимъ ршено, что мы остаемся на всю жизнь двоюродными и только. Ясно ли это?
Тонъ, которымъ она проговорила эта слова, недозволялъ боле сомнваться даже старику Абльвайту. Термометръ его поднялся еще на одинъ градусъ, а голосъ, когда онъ заговорилъ, не былъ уже голосомъ свойственнымъ завдомо добродушнымъ людямъ.
— Итакъ, я долженъ понять, сказалъ онъ,— что ваше слово нарушено?
— Пожалуста, поймите это, мистеръ Абльвайтъ.
— Вы признаете и тотъ фактъ, что вы первая предложили отказаться отъ этого слова?
— Я первая предложила это. А сынъ вашъ, какъ я уже вамъ сказала, согласился и одобрилъ это.
Термометръ поднялся до самаго верху, то-есть, краснота вдругъ стала пурпуромъ.
— Сынъ мой скотъ! въ бшенств крикнулъ старый ворчунъ. — Ради меня, отца его, не ради его самого, позвольте спросить, миссъ Вериндеръ, въ чемъ вы можете пожаловаться на мистера Годфрея Абльвайта?
Тутъ въ первый разъ вмшался мистеръ Броффъ.
— Вы не обязаны отвчать на этотъ вопросъ, сказалъ онъ Рахили.
Старикъ Абльвайтъ мигомъ накинулся на него.
— Не забывайте, сэръ, сказалъ онъ,— что вы сами назвались сюда въ гости. Ваше вмшательство вышло бы гораздо деликатне, еслибы вы обождали, пока его потребуютъ.
Мистеръ Броффъ не обратилъ на это вниманія. Гладкая штукатурка его злаго старческаго лица нигд не потрескалась. Рахилъ поблагодарила его за поданный совтъ и обратилась къ старику Абльвайту, сохраняя такое хладнокровіе, что (принимая во вниманіе ея лта и полъ) просто было страшно смотрть.
— Сынъ вашъ предлагалъ мн тотъ же самый вопросъ, который вы только что предложили, сказала она: — у меня одинъ отвтъ и ему, и вамъ. Я предложила ему возвратить другъ другу слово, такъ какъ, поразмысливъ, убдилась, что гораздо согласне какъ съ его, такъ и съ моимъ благомъ, отказаться отъ поспшнаго обта и предоставить ему иной, боле счастливый выборъ.
— Что не такое сдлалъ мой сынъ? упорствовалъ мистеръ Абльвайтъ.— Я имю право это знать. Что такое онъ сдлалъ?
Она стояла на своемъ съ такимъ же упрямствомъ.
— Вы получили уже единственное объясненіе, которое я сочла нужнымъ дать ему и вамъ, отвтила она.
— Попросту, по-англійски: на то была ваша верховная власть и воля, миссъ Вериндеръ, чтобы кокетничать съ моимъ сыномъ?
Рахиль съ минуту молчала. Садя за нею, я слышала, какъ она вздохнула. Мистеръ Броффъ взялъ ея руку и слегка подалъ ее. Она очнулась и, по обыкновенію, смло отвтила мистеру Абльвайту.
— Я подвергалась и худшимъ пересудамъ, сказала она,— и выносила ихъ терпливо. Прошла та пора, когда вы могли оскорбить меня, назвавъ меня кокеткой.
Она сказала это съ оттнкомъ горечи, который убдилъ меня, что въ голов у ней мелькнуло воспоминаніе о скандал Луннаго камня.
— Мн больше нечего сказать, устало прибавила она, ни къ кому въ особенности не обращаясь и глядя, мимо всхъ насъ, въ ближайшее къ ней окно.
Мистеръ Абльвайтъ всталъ и такъ бшено двинулъ отъ себя стулъ, что тотъ опрокинулся и упалъ на полъ.
— А мн такъ есть что сказать съ своей стороны, объявилъ онъ, хлопнувъ ладонью по столу,— я скажу, что если сынъ не чувствуетъ этого оскорбленія, то я его чувствую!
Рахиль вздрогнула и взглянула на него, пораженная удивленіемъ.
— Оскорбленіе? отозвалась она:— что вы хотите сказать?
— Оскорбленіе! повторилъ мистеръ Абльвайтъ: — я знаю, миссъ Вериндеръ, что заставило васъ отказаться отъ вашего общанія сыну! Знаю такъ же врно, какъ еслибы вы сами признались въ этомъ. Это проклятая ваша фамильная гордость оскорбляетъ Годфрея, какъ она оскорбила меня, когда я женился на вашей тетушк. Ея семья,— ея нищенская семья, повернулась къ ней спиной за ея бракъ съ честнымъ человкомъ, которыя самъ пробился въ люди и добылъ свое состояніе. У меня предковъ не было. Я не происхожу отъ мошеннической шайки головорзовъ, которые жили разбоемъ и убійствомъ. Я не могу сослаться на т времена, когда Абльвайты рубашки своей не имли и не умли подписать свое имя. Ха! ха! ха! Я былъ недостоинъ Гернкаслей, когда женился! А теперь, надо ужь все договаривать,— сынъ мой недостоинъ васъ. Я давно ужъ подозрвалъ это. Въ васъ вдь тоже Гернкасльская кровь-то! Я давно ужь подозрвалъ это!
— Крайне недостойное подозрніе, замтилъ мистеръ Броффъ:— удивляюсь, какъ у васъ достало духу сознаться въ немъ.
Мистеръ Абльвайтъ еще не находилъ словъ для возраженія, когда Рахиль заговорила съ оттнкомъ самаго раздражающаго презрнія.
— Не стоитъ обращать вниманія, оказала она адвокату:— если онъ способенъ такъ думать, пусть думаетъ что угодно.
Цвтъ лица мистера Абльвайта изъ пурпура переходилъ въ багровый, онъ задыхался, поглядывая то на Рахиль, то на мистера Броффа, въ такомъ изступленномъ бшенств на обоихъ, что не зналъ на кого изъ нихъ прежде накинуться. Жена его, до сихъ поръ невозмутимо обмахивавшаяся веромъ, сидя на мст, начала тревожиться, и тщетно пыталась успокоить его. Я же въ продолженіи этого прискорбнаго свиданія, не разъ ощущала позывъ вмшаться нсколькими серіозными словами, но сдерживалась подъ страхомъ возможныхъ послдствій, вовсе недостойныхъ англійской женщины христіанки, которая заботится не о томъ, чего требуетъ пошлая осторожность, а о нравственной правот.
Теперь же, видя до чего дошло дло, я стала выше всякихъ соображеній относительно вншнихъ приличій. Имя въ виду предложить имъ смиренное увщаніе собственнаго своего изобртенія, я могла бы еще колебаться. Но прискорбное домашнее столкновеніе, возникшее на моихъ глазахъ, чудеснымъ образомъ предугадано было въ переписк миссъ Дженъ Анны Стемперъ,— письмо тысяча первое ‘О мир въ семь’. Я встала изъ своего скромнаго уголка и развернула книгу.
— Дорогой мистеръ Абльвайтъ! сказала я:— одно слово!
Какъ только я, вставъ, обратила на себя общее вниманіе, легко было видть, что онъ собирался отвтить мн какою-то грубостью, но родственный тонъ моего обращенія удержалъ его. Онъ вытаращилъ глаза съ удивленіемъ язычника.
— Въ качеств любящей доброжелательницы, друга, продолжила я,— и лица издавна пріобыкшаго пробуждать, убждать, приготовлять, просвщать и укрплять прочихъ, позвольте мн взять простительнйшую смлость — успокоить васъ.
Онъ сталъ проходить въ себя, онъ готовъ былъ разразиться — и непремнно бы разразился, имй дло съ кмъ-нибудь инымъ. Но мой голосъ (обыкновенно нжный) въ такихъ случаяхъ повышается ноты на дв. И теперь, повинуясь призванію свыше, мн слдовало перекричать его.
Держа предъ нимъ драгоцнную книгу, я внушительно ударила по страниц указательнымъ пальцемъ.
— Не мои слова! воскликнула я въ порыв ревности:— О, не думайте, чтобъ я призывала ваше вниманіе на мои смиренныя слова! Манна въ пустын, мистеръ Абльвайтъ! Роса на спаленную землю! Слова утшенія, слова мудрости, слова любви,— благодатныя, благодатнйшія слова миссъ Дженъ Анны Стемперъ!
Тутъ я пріостановилась перевести духъ. Но прежде чмъ я собралась съ силами, это чудовище въ образ человка неистово проревло:
— Будь она….. ваша миссъ Дженъ Анна Стемперъ!
Я не въ силахъ написать ужаснаго слова, изображеннаго здсь многоточіемъ. Когда оно вырвалось изъ устъ его, я вскрикнула, кинулась къ угольному столику, на которомъ лежалъ мой мшокъ, вытрясла изъ него вс проповди, выбросила одну изъ нихъ ‘о нечестивыхъ клятвахъ’ подъ заглавіемъ: ‘Молчите ради Бога!’ и подала ему съ выраженіемъ скорбной мольбы. Онъ разорвалъ ее пополамъ и бросилъ въ меня черезъ столь. Прочіе поднялись въ испуг, видимо не зная чего ждать посл этого. Я тотчасъ же сла въ свой уголокъ. Однажды, почти при такой же обстановк, миссъ Дженъ Анну Стемперь повернули за плеча и вытолкали изъ комнаты. Одушевленная ея духомь, я готовилась къ повторенію ея мученичества.
Но нтъ,— этому не было суждено свершиться. Вслдъ за тмъ онъ обратился къ жен.
— Кто это, кто, проговорилъ онъ, захлебываясь отъ бшенства:— кто пригласилъ сюда эту безстыжую изуврку? Вы, что ли?
Не успла тетушка Абльвайть слова сказать, какъ Рахиль уже отвтила за все:
— Миссъ Клакъ, оказала она,— моя гостья.
Эти слова странно подйствовали на мистера Абльвайта. Пламенный гнвъ его вдругъ перешелъ въ ледяное презрніе. Всмъ стало ясно, что Рахиль,— какъ на былъ кротокъ и ясенъ отвтъ ея,— сказала нчто, дававшее ему первенство надъ нею.
— А? сказалъ онъ: — миссъ Клакъ ваша гостья въ моемъ дом?
Рахиль въ свою очередь вышла изъ себя, вспыхнула, глаза ея гнвно заблистали. Она обратилась къ адвокату, и показывая на мистера Абльвайта, надменно спросила:
— Что онъ хочетъ этимъ сказать?
Мистеръ Броффъ вступился въ третій разъ.
— Вы, повидимому, забываете, оказалъ онъ, обращаясь къ мистеру Абльвайту,— что вы наняли этотъ домъ для миссъ Вериндеръ въ качеств ея опекуна.
— Не торопитесь, перебилъ мистеръ Абльвайтъ,— мн остается сказать послднее слово, которое давно было бы сказано, еслибъ эта… (Онъ посмотрлъ на меня, пріискивая, какимъ бы мерзкимъ словомъ назвать меня:) еслибъ эта двствующая пролаза не перебила меня. Позвольте вамъ сказать, сэръ, что если сынъ мой не годится въ мужья миссъ Вериндеръ, я не смю считать себя достойнымъ быть опекуномъ миссъ Вериндеръ. Прошу понять, что я отказываюсь отъ положенія, предлагаемаго мн въ завщаніи леди Вериндеръ. Я,— какъ говорится у юристовъ,— отстраняюсь отъ опеки. Домъ этотъ по необходимости нанятъ былъ на мое имя. Я принимаю всю отвтственность на свою шею. Это мой домъ. Я могу оставить его за собой или отдать внаймы, какъ мн будетъ угодно. Я вовсе не желаю торопить миссъ Вериндеръ. Напротивъ, прошу ее вывезти свою гостью и поклажу когда ей заблагоразсудится.
Онъ отдалъ низкій поклонъ и вышелъ изъ комнаты. Такова-то была месть мистера Абльвайта за то, что Рахиль отказалась выйдти за его сына!
Какъ только дверь затворилась за нимъ, мы вс онмли при вид феномена, проявившагося въ тетушк Абльвайтъ. У нея хватило энергіи перейдти комнату.
— Душа моя, оказала она, взявъ Рахиль за руку:— я стыдилась бы за своего мужа, еслибы не знала, что виноватъ его характеръ, а не онъ самъ. Это вы,— продолжала тетушка Абльвайтъ, обращаясь въ мой уголокъ, съ новымъ приливомъ энергіи, на этотъ разъ во взгляд, вмсто оконечностей тла: — вы своими кознями раздражили его. Надюсь никогда боле не видать васъ и вашихъ проповдей. Она обернулась къ Рахили и поцловала ее.
— Прошу прощенія, душа моя, сказала она,— отъ имени моего мужа. Что я могу для васъ сдлать?
Извращенная въ самомъ существ своихъ понятій, капризная, и безразсудная во всхъ своихъ дйствіяхъ, Рахиль залилась слезами въ отвтъ на эти общія мста и молча отдала тетк поцлуи.
— Если мн позволено будетъ отвтить за миссъ Вериндеръ, оказалъ мистеръ Броффъ: — смю ли просить васъ, мистрисъ Абльвайтъ, послать сюда Пенелопу съ шалью и шляпкой ея госпожи. Оставьте насъ минутъ на десять, прибавилъ онъ, понизивъ голосъ,— и положитесь на то, что я поправлю дло къ общему удовольствію, какъ вашему, такъ и Рахили.
Удивительную вру питала вся семья въ этого человка. Не говоря боле ни слова, тетушка Абльвайтъ вышла изъ комнаты.
— Ага! оказалъ мистеръ Броффъ, глядя ей вслдъ:— Гернкасльская кровь не безъ изъяна, согласенъ. А все-таки въ хорошемъ воспитаніи есть нчто!
Отпустивъ эту чисто-свтскую фразу, онъ пристально поглядлъ въ мой уголъ, какъ бы надясь, что я уйду. Но мое участіе къ Рахили, безконечно высшее его участія, пригвоздило меня къ стулу. Мистеръ Броффъ отступился, точь-въ-точь какъ у тетушка Вериндеръ въ Монтегю-сквер. Онъ отвелъ Рахиль въ кресло у окна, и тамъ заговорилъ съ нею.
— Милая молодая леди, сказалъ онъ: — поведеніе мистера Абльвайта естественно оскорбило васъ и захватило врасплохъ. Еслибы стоило терять время на обсужденіе этого вопроса съ такимъ человкомъ, мы бы скоренько доказали ему, что онъ не совсмъ-то въ прав распоряжаться по-своему. Но время терять не стоило. Въ совершенно справедливо сказали сейчасъ: ‘не стоитъ обращать на него вниманіе’.
Онъ пріостановился, и поглядлъ въ мой уголокъ. Я сидла неподвижно, держа проповди подъ рукой, а Миссъ Дженъ Анну Стемперъ на колнахъ.
— Вы знаете, продолжилъ онъ, снова обращаясь къ Рахили:— что нжному сердцу вашей матушки свойственно было видть одну лучшую сторону окружающихъ ее, а вовсе не видть худшей. Она назначала своего зятя вашимъ опекуномъ, будучи въ немъ уврена и думая угодить сестр. Самъ я никогда не любилъ мистера Абльвайта и убдилъ вашу матушку включить въ завщаніе статью, въ силу которой душеприкащики могли бы въ извстныхъ случаяхъ совтоваться со мной о назначеніи новаго опекуна. Одинъ изъ такихъ случаевъ именно и былъ сегодня, и я могу покончить всю эту дловую сушь и мелочь, надюсь, довольно пріятно,— письмомъ отъ моей жены. Угодно ли вамъ почтить мистриссъ Броффъ принятіемъ ея приглашенія? Хотите остаться въ моемъ дом, какъ родная въ моей семь, пока мы, умные люди, сговоримся наконецъ и поршамъ что тутъ слдуетъ предпринять?
При этихъ словахъ я встала съ тмъ чтобы вмшаться. Мистеръ Броффъ именно то и сдлалъ, чего я боялась въ то время какъ онъ спросилъ у мистриссъ Абльвайтъ Рахилины шаль и шляпку. Не успла я слова сказать, какъ Рахиль съ горячею благодарностью приняла его приглашеніе. Если я потерплю, чтобы предположеніе ихъ осуществилось, если она разъ переступитъ порогъ въ дом мистера Броффа, прощай пламенная надежда моей жизни, надежда на возвращеніе къ стаду заблудшей овцы! Одна мысль о такомъ бдствіи совершенно меня ошеломила. Я пустила на втеръ жалкія нити свтскихъ приличій и, переполненная ревностью, заговорила безъ всякаго выбора выраженій.
— Стойте! сказала я:— стойте! Вы должны меня выслушать. Мистеръ Броффъ, вы не родня ей, а я — родня! Я приглашаю ее,— я требую у душеприкащиковъ назначенія опекуншей меня. Рахиль, милая Рахиль, я предлагаю вамъ мое скромное жилище, прізжайте въ Лондонъ съ первымъ поздомъ, и раздлите его со мной!
Мистеръ Броффъ ничего не сказалъ на это. Рахиль поглядла на меня съ обиднымъ удивленіемъ, даже не стараясь хоть сколько-нибудь скрыть его.
— Вы очень добры, Друзилла, сказала она:— я надюсь постить васъ, когда мн случится быть въ Лондон. Но я уже приняла приглашеніе мистера Броффа и считаю за лучшее остаться пока на его попеченіи.
— О, не говорите этого! умоляла я:— не могу я разстаться съ вами, Рахиль,— не могу!
Я хотла заключить ее въ объятья. Но она увернулась. Ревность моя не сообщилась ей, она только испугала ее.
— Право же, оказала она:— это вовсе лишняя тревога. Н не понимаю, къ чему это.
— И я также, сказалъ мистеръ Броффъ.
Жестокость ихъ, отвратительная свтская жестокость, возмутила меня.
— О, Рахиль, Рахиль! вырвалось у меня:— неужели вы до сихъ поръ не видите, что сердце мое жаждетъ сдлать изъ васъ христіанку? Неужели внутренній голосъ не говорить вамъ, что я стараюсь для васъ длать то, что пробовала сдлать для вашей милой матушки, когда смерть вырвала ее изъ моихъ рукъ?
Рахиль подвинулась ко мн на шагъ и весьма странно посмотрла на меня.
— Не понимаю вашего намека на матушку, оказала она,— будьте такъ добры, объяснитесь, миссъ Клакъ.
Прежде чмъ я успла отвтить, (мистеръ Броффъ выступилъ впередъ, и подавъ Рахили руку, хотлъ увести ее.
— Лучше оставить это, мой другъ, сказалъ онъ,— лучше бы, миссъ Клакъ, не объясняться.
Будь я пень или камень, и тогда бы подобное вмшательство заставило высказать правду. Я съ негодованіемъ собственноручно оттолкнула мистера Броффа и въ прилично торжественныхъ выраженіяхъ изложила взглядъ, какимъ истинное благочестіе взираетъ на ужасное бдствіе смерти безъ напутствія. Рахиль отскочила отъ меня,— совстно сказать,— съ крикомъ ужаса.
— Уйдемте! сказала она мистеру Броффу:— уйдемте, Бога ради, пока эта женщина не сказала боле! О, вспомните, какъ безобидна, какъ благодтельна и прекрасна была жизнь бдной матушки! Вы были на похоронахъ, мистеръ Броффъ, вы видли, какъ вс любили ее, вы видли, сколько сирыхъ и бдныхъ надъ могилой ея оплакивали потерю лучшаго друга. А эта несчастная хочетъ заставить меня усомниться въ томъ, что земной ангелъ сталъ нын ангеломъ небеснымъ! Чего мы стоимъ, о чемъ толкуемъ? Уйдемте! Мн душно при ней! Мн страшно съ ней въ одной комнат!
Не слушая никакихъ увщаній, она кинулась къ двери. Въ то же время ея горничная принесла ей шаль и шляпку. Она кое-какъ накинула ихъ.
— Уложите мои вещи, сказала она:— и привезите ихъ къ мистеру Броффу.
Я хотла-было подойдти къ ней. Я была поражена и огорчена, но,— нужно ли говорить это? — вовсе не обижена. Мн хотлось только сказать ей: ‘Да укротится жестокосердіе ваше! Я отъ души прощаю вамъ!’ Она опустила вуаль, вырвала шаль у меня изъ рукъ, и быстро выбжавъ, захлопнула предо мною дверь. Я снесла оскорбленіе съ обычною твердостью. Я и теперь вспоминаю о немъ съ той же свойственной мн высоты, недосягаемой обидамъ.
У мистера Броффа еще нашлась прощальная насмшка на мой счетъ, прежде чмъ онъ спасовалъ въ свою очередь.
— Лучше бы вамъ не объясняться, миссъ Клакъ, сказалъ онъ, поклонился и вышедъ.
Затмъ послдовала особа въ чепц съ лентами.
— На что яснй, кто ихъ всхъ такъ взбудоражилъ, сказала она,— я бдная служанка, но и мн, скажу вамъ, стыдно за васъ.
И эта ушла, хлопнувъ за собой дверью. Я осталась одна въ комнат. Всми униженная, всми покинутая, я осталась одна-одинехонька.
Нужно ли прибавлять что-нибудь къ этому простому изложенію фактовъ, къ этой трогательной картин христіанки, гонимой свтомъ? Нтъ! Мой дневникъ напоминаетъ, что здсь оканчивается еще одна изъ разрозненныхъ страницъ моей жизни. Съ этого дня я уже не видала боле Рахили Вериндеръ. Я простила ей во время самой обиды. Съ тхъ поръ она пользовалась моими молитвенными желаніями ей всякаго блага. И въ довершеніе платы добромъ за зло,— она получитъ въ наслдство, когда я умру, жизнеописаніе, переписку и труды миссъ Джонъ Анны Стемперъ.

Разказъ 2-й, доставленный Матвемъ Броффомъ, адвокатомъ изъ Грейзъ-Иннъ-Сквера.

I.

Посл того какъ доблестный другъ мой, миссъ Клакъ, покинула перо, я беру его, въ свою очередь, во двумъ причинамъ.
Вопервыхъ, я въ состояніи пролить необходимый свтъ на нкоторыя интересныя обстоятельства, до сихъ поръ остававшіяся въ тни. Миссъ Вериндеръ имла тайныя основанія нарушить данное слово, и я зналъ ихъ вполн. Мистеръ Годфрей Абльвайтъ также имлъ тайныя основанія отказаться отъ всякихъ правъ на полученіе руки очаровательной кузины, и я развдалъ въ чемъ дло. Вовторыхъ, ужь не знаю къ счастію или къ несчастію, въ описываемое мною время я былъ лично замшавъ въ тайну индйскаго алмаза. Я имлъ честь принимать въ моей собственной контор восточнаго иноземца, который отличался утонченностію своего обращенія и безспорно былъ никто иной, какъ самъ начальникъ трехъ Индйцевъ. Прибавьте къ этому, что на другой день, встртивъ знаменитаго путешественника, мистера Мортвета, я имлъ съ нимъ разговоръ по предмету Луннаго камня, весьма важный относительно дальнйшихъ событій. Вотъ изложеніе моихъ правъ на то мсто, которое занято мною на этихъ страницахъ. Разъясненіе истиннаго значенія размолвки предшествовало остальному въ хронологическомъ порядк, а потому и въ настоящемъ разказ должно появиться на первомъ мст. Оглядываясь назадъ, вдоль по всей цпи событій изъ конца въ конецъ, я нахожу нужнымъ, какъ бы то ни казалось страннымъ, начать сценой у постели моего превосходнаго доврителя и друга, покойнаго сэръ-Джона Вериндеръ. Въ сэръ-Джон была своя доля, и пожалуй довольно значительная доля, самыхъ невинныхъ и милыхъ слабостей, свойственныхъ человческому роду. Надо упомянуть объ одной изъ нихъ, относящейся къ предмету этого разказа, именно о непобдимомъ отвращеніи его отъ прямаго взгляда на свою обязанность составить завщаніе, пока еще пользовался обычнымъ, добрымъ здоровьемъ. Леди Вериндеръ употребляла все свое вліяніе, чтобы пробудить въ немъ сознаніе долга относительно этого дла, я пускалъ въ ходъ все свое вліяніе. Онъ признавалъ справедливость нашихъ взглядовъ, но не шелъ дале ни шагу, до тхъ поръ пока не овладла имъ болзнь, которая въ послдствіи свела его въ могилу. Тогда-то наконецъ послали за мной, чтобы довритель мой могъ передать мн свои распоряженія относительно завщанія. Оказалось, что проще этихъ распоряженій мн еще не приходилось выслушивать въ теченіи всего моего поприща. Войдя въ комнату, я засталъ сэръ-Джона дремлющимъ. Увидавъ меня, онъ окончательно пробудился.
— Какъ поживаете, мистеръ Броффъ? сказалъ онъ.— Я не долго задержу васъ. А потомъ опять засну.
Онъ смотрлъ съ большимъ любопытствомъ, пока я собиралъ перья, чернила и бумагу.
— Готовы? спросилъ онъ.
Я поклонился, обмакнулъ перо и ждалъ распоряженій.
— Завщаю все моей жен, оказалъ сэръ-Джонь.— Конецъ! онъ повернулся на другой бокъ о готовился заснуть сызнова. Я долженъ былъ обезпокоить его.
— Слдуетъ ли мн понять это такъ, спросилъ я,— что вы оставляете все, чмъ владете до кончины, всю свою собственность, всякаго рода, по всмъ описямъ, безусловно леди Вериндеръ?
— Да, оказалъ сэръ-Джонъ,— только я кратче выражаюсь. Отчего бы вамъ не выразиться также кратко и не дать мн уснуть? Все моей жен. Вотъ мое завщаніе.
Собственность его находилась въ полномъ его распоряженіи и была двухъ родовъ. Собственность въ земляхъ (я намренно воздерживаюсь отъ употребленія юридическихъ выраженій) и собственность въ деньгахъ.
Въ большинств случаевъ я, вроятно, счелъ бы своимъ долгомъ потребовать отъ доврителя пересмотра завщанія. Въ дл же сэрь-Джона, я звалъ, что леди Вериндеръ не только достойна неограниченнаго доврія, возлагаемаго на нее мужемъ (его достойна всякая добрая жена), но и способна какъ слдуетъ воспользоваться этимъ довріемъ (чего не въ силахъ сдлать и одна изъ тысячи, насколько я знаю прекрасный полъ). Десять минутъ спустя завщаніе сэръ-Джона было написано и скрплено его подписью, а самъ добрякъ сэръ-Джонъ принялся за прерванный отдыхъ.
Леди Вериндеръ вполн оправдала довріе, которымъ облекъ ее мужъ. На первыхъ же дняхъ своего вдовства послала за мной и составила свое завщаніе. Она такъ глубоко о разумно понимала свое положеніе, что въ моихъ совтахъ не оказывалось на малйшей надобности. Вся моя обязанность ограничивалась облеченіемъ ея распоряженій въ надлежащую законную форму.
Не прошло двухъ недль съ тхъ поръ какъ сэръ-Джонъ сошелъ въ могилу, будущность его дочери была уже обезпечена съ величайшею мудростію и любовію.
Завщаніе хранилось въ несгараемомъ шкап моей конторы столько лтъ, что мн лнь ихъ пересчитывать. Лишь лтомъ 1848 года представился случай взглянуть въ него, при обстоятельствахъ весьма печальныхъ.
Около вышеупомянутаго времени доктора произнесли бдной леди Вериндеръ буквально смертный приговоръ. Мн первому сообщила она о своемъ положеніи и нетерпливо желала пересмотрть вмст со мной свое завщаніе.
Что касалось ея дочери, то лучшихъ распоряженій невозможно было бы и придумать. Но ея намренія относительно нкоторыхъ мелкихъ наслдствъ, завщаемыхъ разнымъ родственникамъ, въ теченіе времени поизмнились, и возникла надобность прибавить къ подлинному документу три-четыре дополненія. Опасаясь внезапнаго случая, я тотчасъ же исполнилъ это и получилъ позволеніе миледи переписать ея послднія распоряженія въ новое завщаніе. Я имлъ въ виду обойдти нкоторыя неизбжныя неточности и повторенія, которыя теперь обезображивали подлинный документъ и, правду сказать, непріятно коробили свойственное моему званію чувство вншней форменности. Скрпу этого вторичнаго завщанія описала миссъ Клакъ, любезно согласившаяся засвидтельствовать его. Въ отношеніи денежныхъ интересовъ Рахили Вериндеръ, оно было слово въ слово точнымъ спискомъ съ перваго завщанія. Единственныя перемны въ немъ ограничивались назначеніемъ опекуна и нсколькими оговорками относительно этого назначенія, включенными по моему совту. По смерти леди Вериндеръ, завщаніе перешло въ рука моего проктора для обычнаго, какъ говорится, ‘заявленія’. Недли три спустя, насколько могу припомнить, дошли до меня первые слуха о какой-то необычной подземной интриг. Я случайно зашелъ въ контору моего пріятеля проктора и замтилъ, что онъ принимаетъ меня съ видомъ большей внимательности, нежели обыкновенно.
— А я имю сообщить вамъ кое-что новенькое, сказалъ онъ:— какъ бы вы думали, что я слышалъ сегодня утромъ въ Докторсъ-Коммонс? Завщаніе леди Вериндеръ было уже затребовано на просмотръ и наведена справка!
Въ самомъ дл нчто новенькое! Въ завщаніи не было ровно ничего спорнаго, и я не могъ придумать, кому бы это пришла хоть малйшая нужда наводить справки. (Быть можетъ, я поступлю недурно, объяснивъ здсь,— на пользу тхъ немногихъ, кто еще не знаеть этого,— что законъ позволяетъ всмъ, кому угодно, наводить справки по всмъ завщаніямъ въ Докторсъ-Коммовс, съ платой одного шиллинга.)
— Слышали вы, кто именно требовалъ завщаніе? спросилъ я.
— Да, писарь, не колеблясь, передалъ это мн. Требовалъ его мистеръ Смоллей,— фирмы Скаппъ и Смоллей. Завщаніе не успли еще переписать въ главный реестръ, поэтому не оставалось ничего боле, какъ отступать отъ обычныхъ правилъ и дать просителю на просмотръ подлинный документъ. Онъ просмотрлъ его весьма тщательно и сдлалъ изъ него выписку въ свой бумажникъ. Можете вы догадываться, зачмъ бы кто понадобилось ему?
Я отрицательно покачалъ годовой.
— Развдаю, отвтилъ я,— и дня не пройдетъ какъ развдаю.
Затмъ я тотчасъ же вернулся къ себ въ контору.
Еслибы въ этомъ необъяснимомъ просмотр завщанія покойной доврительницы моей была замшана какая-нибудь иная адвокатская фирма, я, пожалуй, встртилъ бы нкоторыя затрудненія относительно необходимыхъ развдокъ. Но у Скаппа и Смолдея я имлъ руку, значительно облегчавшую мн ходы въ этомъ дл. Мои письмоводитель (большой длецъ и превосходный человкъ) былъ родной братъ мистера Смоллея, а благодаря такого рода косвенной связи со мной, Скаппъ и Смоллей въ теченіи нсколькихъ лтъ подбирали крохи, падавшія съ моего стола, въ вид различныхъ длъ, поступавшихъ ко мн въ контору, на которыя я, по разнымъ причинамъ, не считалъ нужнымъ тратить время. Такимъ образомъ мое покровительство имло нкоторое значеніе для этой фирмы. Теперь я намревался, въ случа надобности, напомнить имъ объ этомъ покровительств.
Придя домой, я тотчасъ переговорилъ съ моимъ письмоводителемь, и разказавъ ему о случавшемся, послалъ его въ братнину контору ‘съ поклономъ отъ мистера Броффа’, которому весьма пріятно было бы узнать, почему господа Скаппъ и Смоллей нашли нужнымъ просмотрть завщаніе леди Вериндеръ.
Вслдствіе этого посольства, мистеръ Смоллей вернулся ко мн въ контору въ сопровожденіи своего брата. Тотъ признался, что дйствовалъ по просьб одного изъ своихъ доврителей, а затмъ поставилъ мн на видъ, не будетъ ли съ его стороны нарушеніемъ повренной ему тайны, если онъ скажетъ боле.
Мы поспорили объ этомъ довольно горячо. Безъ сомннія, онъ былъ правъ, а я не правъ. Надо сознаться, я былъ разсерженъ и подозрителенъ и настойчано хотлъ развдать побольше. Мало того: предложенное мн дополнительное свдніе я отказался считать тайной, ввренною мн на храненіе, я требовалъ полной свободы въ распоряженіи своею скромностью. Что еще хуже, я непозволительно воспользовался выгодой своего положенія.
— Выбирайте же, сэръ, оказалъ я мистеру Смоллею:— между рискомъ лишиться практики своего доврителя, или моей.
Неизвинительно, согласенъ,— чистйшая тираннія. Подобно всмъ тиранамъ, я былъ непреклоненъ. Мистеръ Смоллей ршился на выборъ, не колеблясь и минуты. Онъ покорно улыбнулся и выдалъ имя своего доврителя:
— Мистеръ Годфрей Абльвайтъ.
Этого съ меня было довольно,— я боле ничего и знать не желалъ.
Достигнувъ этого пункта моего разказа, я считаю необходимымъ поставить читателя на равную ногу со мной относительно свдній о завщаніи леди Вериндеръ.
Итакъ, позвольте мн въ возможно-краткихъ словахъ изложить, что у Рахили Вериндеръ не было ничего, кром пожизненныхъ процентовъ съ имущества. Необыкновенно здравый смыслъ ея матери, вмст съ моею долговременною опытностью, освободили ее отъ всякой отвтственности и уберегли на будущее время отъ опасности стать жертвой какого-нибудь нуждающагося, и недобросовстнаго человка. Ни она, ни мужъ ея (въ случа ея брака) не могли бы тронуть и шести пенсовъ, какъ изъ поземельной собственности, такъ и изъ капитала. Въ ихъ распоряженіи будутъ дома въ Лондон и Іоркшир, порядочный доходъ,— и только. Пораздумавъ о развданномъ, я прискорбно затруднился, какъ мн поступить вслдъ затмъ.
Не боле недли прошло съ тхъ поръ, какъ я услыхалъ (къ удивленію и прискорбію моему) о предполагаемомъ замужств миссъ Вериндеръ. Я былъ самымъ искреннимъ ея поклонникомъ, питалъ къ ней искреннюю привязанность и невыразимо огорчался, услыхавъ, что она готова, очертя голову, избрать мистера Годфрея Абльвайта. И вотъ этотъ человкъ, котораго я всегда считалъ сладкорчивымъ плутомъ, оправдываетъ самое худшее изъ того, что я думалъ о немъ, а явно обличаетъ корыстную цлъ этого брака съ его стороны! ‘Такъ что же? пожалуй возразите вы:— дло обыденное.’ Согласенъ, дорогой сэръ. Но такъ ли легко отнеслись бы вы къ этому, еслибы дло шло…. ну, хоть о вашей сестр? Первое соображеніе, естественно пришедшее мн въ голову, было слдующее. Сдержитъ ли свое слово мистеръ Годфрей Абльвайтъ посл того что онъ узналъ отъ адвоката?
Это вполн зависло отъ его денежныхъ обстоятельствъ, которыхъ я вовсе не зналъ. Если положеніе его еще не слишкомъ плохо, ему стоило бы жениться на миссъ Вериндеръ ради одного дохода. Если же, наоборотъ, ему крайняя нужда въ значительной сумм къ извстному сроку, то завщаніе леди Вериндеръ придется весьма кстати и спасетъ ея дочь изъ рукъ плута. Въ послднемъ случа мн вовсе не нужно будетъ огорчать миссъ Рахиль, въ первые дни траура по матери, немедленнымъ открытіемъ истины. Въ первомъ же, оставаясь безмолвнымъ, я какъ бы посодйствую браку, который сдлаетъ ее несчастною на всю жизнь.
Колебанія мои разршились посщеніемъ лондонской гостиницы, въ которой жили мистрисъ Абльвайтъ и миссъ Вериндеръ. Она сообщила мн, что на другой день вызжаютъ въ Брайтонъ, а что непредвиднная помха препятствуетъ мистеру Годфрею Абльвайту отправиться съ ними. Я тотчасъ предложилъ замнить его. Пока я только думалъ о Рахили Вериндеръ, можно было еще колебаться. Увидавъ ее, я тотчасъ ршился высказать ей всю правду, будь что будетъ.
Случай представался, когда мы гуляли съ ней вдвоемъ на другой день по прізд.
— Позволите ли мн поговорить съ вами о вашей помолвк? спросилъ я.
— Да, равнодушно отвтила она:— если не о чемъ поинтересне.
— Простите ли вы старому другу и слуг вашего семейства, миссъ Рахиль, если я осмлюсь опросить, по сердцу ли вамъ этотъ бракъ?
— Я выхожу замужъ съ отчаянія, мистеръ Броффъ, пробуя наудачу, не нападу ли на что-нибудь въ род счастія застоя, которое могло бы примирить меня съ жизнью.
Сильныя выраженія, намекающія вы что-то затаенное, въ форм романа. Но я имлъ въ виду свою цль и уклонился (какъ говорится межъ нами, законниками) отъ изслдованія побочныхъ развтвленій вопроса.
— Едва ли мистеръ Годфрей Абльвайтъ раздляетъ вашъ образъ мыслей, оказалъ я: — ему этотъ бракъ во всякомъ случа по сердцу?
— По его словамъ, такъ, и, кажется, я должна ему вритъ. Посл тхъ признаній, которыя я сдлала ему, едва ли бы онъ захотлъ на мн жениться, еслибы не любилъ меня.
Бдняжка! Она не допускала и мысли о человк, женящемся ради собственныхъ корыстныхъ видовъ. Задача, за которую я взялся, становилась трудне чмъ я разчитывалъ.
— Странно слышать, продолжилъ я:— особенно для моихъ старосвтскихъ ушей….
— Что странно слышать? спросила она.
— Слышать, что вы говорите о будущемъ муж такъ, словно вы не уврены въ искренности его привязанности. Не имете ли вы съ своей стороны какихъ-нибудь причинъ сомнваться въ немъ?
Удивительная быстрота ея соображенія помогла ей замтить, не то въ голос моемъ, не то въ обращеніи, перемну, которая тотчасъ дала ей понять, что я все это говорилъ, имя въ виду дальнйшую цль. Она пріостановилась, и освободивъ свою руку, вопросительно посмотрла мн въ лицо.
— Мистеръ Броффъ, сказала она: — вы хотите передать мн что-то о мистер Годфре Абльвайт, скажите.
Я настолько зналъ ее, что поймалъ на слов и разказалъ все.
Она снова взяла меня подъ руку и тихо пошла по мной. Я чувствовалъ, какъ рука ея машинально сжимала мою руку, видлъ, что сама она становилась блдне, и блдне, по мр того какъ я распространялся,— но изъ устъ ея не вырвалось ни одного слова, пока я говорилъ. И когда я кончилъ, она все еще оставалась безмолвною. Слегка склонивъ голову, она шла возл меня, не сознавая моего присутствія, не сознавая ничего окружающаго, потерянная, можно сказать, погребенная въ своихъ мысляхъ.
Я не хотлъ мшать ей. Зная ея характеръ, я въ этомъ случа, какъ и въ прежнихъ, далъ ей время.
Двушки вообще, услыхавъ что-нибудь интересующее ихъ и повинуясь первому побужденію, сначала забрасываютъ разспросами, а потомъ бгутъ обсудить это съ какою-нибудь любимою подругой. Первымъ побужденіемъ Рахили Вериндеръ въ такихъ обстоятельствахъ было замкнуться въ своихъ мысляхъ и обсудить про себя. Въ мущин эта безусловная независимость великое качество. Въ женщин она иметъ ту невыгоду, что нравственно выдляетъ ее изъ общей массы прекраснаго пола и подвергаетъ ее пересудамъ общаго мннія. Я сильно подозрваю себя по этому предмету въ единомысліи съ остальнымъ свтомъ, за исключеніемъ мннія объ одной Рахили Вериндеръ. Независамость ея характера была однимъ изъ качествъ, уважаемыхъ мной, частію, конечно, потому, что я искренно удивлялся ей и любилъ ее, частію потому, что взглядъ мой на ея отношеніе къ пропаж Луннаго камня основывался на тщательномъ изученіи ея характера. Какъ бы плохо ни складывались вншнія обстоятельства въ дл алмаза,— какъ бы ни было прискорбно знать, что она сколько-нибудь замшана въ тайну нераскрытой кражи,— я тмъ не мене былъ убжденъ, что она не сдлала ничего недостойнаго ея, ибо я равно убжденъ былъ и въ томъ, что она въ этомъ дл шага не ступила, не замкнувшись въ своихъ мысляхъ и не обдумавъ его про себя.
Мы прошла около мили, прежде чмъ Рахиль очнулась. Она вдругъ поглядла на меня съ чуть замтнымъ оттнкомъ улыбки прежняго, боле счастливаго времени, самой непреодолимой, какую когда-либо видалъ я на женскомъ лиц.
— Я уже многммъ обязана вашей доброт, сказала она,— а теперь чувствую себя въ большемъ долгу нежели прежде. Если по возвращеніи въ Лондонъ до васъ дойдетъ молва о моемъ замужств, опровергайте ее тотчасъ же отъ моего имени.
— Вы ршались нарушать свое слово? спросилъ я.
— Можно ли въ этомъ сомнваться, гордо возразила она,— посл того, что вы мн передали?
— Милая миссъ Рахиль, вы очень молоды, и вамъ будетъ гораздо трудне выйдти изъ настоящаго положенія нежели вы думаете. Нтъ ли у васъ кого-нибудь, само собой разумется, какой-нибудь леди, съ которою вы могли бы посовтоваться?
— Никого, отвтила она.
Меня огорчили, искренно огорчили ея слова. Такъ молода, такъ одинока, и такъ твердо выносить свое положеніе! Желаніе помочь ей пересилило всякія соображенія о пристойности, которыя могли возникнуть во мн при подобныхъ обстоятельствахъ, пустивъ въ ходъ все свое умнье, я изложилъ ей по этому предмету все, что могло придти мн въ голову подъ вліяніемъ минуты. Я на своемъ вку передавалъ многое множество совтовъ моимъ доврителямъ и не разъ имлъ дло съ величайшими затрудненіями, но въ настоящемъ случа мн еще впервые доводилось поучать молодую особу какъ ей добиться освобожденія отъ помолвки! Предложенный мною планъ, въ короткихъ словахъ, былъ слдующій. Я совтовалъ ей сказать мистеру Годфрею Абльвайту,— съ глазу на глазъ, разумется,— что ей достоврно извстно, какъ онъ обличилъ корыстное свойство своихъ цлей. Потомъ ей слдовало прибавить, что свадьба ихъ, посл такого открытія, стала просто невозможною, спросить его, что онъ считаетъ боле благоразумнымъ: обезпечить ли себ ея молчаніе, согласясь съ ея намреніями, или, противясь имъ, заставить ее разоблачить его цли во всеобщее свдніе? Если же онъ станетъ защищаться или отвергать факты, въ такомъ случа пусть она обратится ко мн. Миссъ Вериндеръ со вниманіемъ выслушала меня до конца. Потомъ очень мило поблагодарила меня за совтъ, но въ то же время объявила мн, что не можетъ ему послдовать.
— Смю ли спросить, сказалъ я,— что вы имете противъ него?
Она не ршалась сказать, потомъ вдругъ отвтила мн встрчнымъ вопросомъ.
— Что еслибъ у васъ потребовали мннія о поступк мистера Годфрея Абльвайта? начала она.
— Я назвалъ бы его поступкомъ низкаго обманщика.
— Мистеръ Броффъ! я врила въ этого человка. Могу ли я посл этого назвать его низкимъ, оказать, что онъ обманулъ меня, опозорить его въ глазахъ свта? Я унижалась, прочивъ его себ въ мужья, если я скажу ему то, что вы совтуете, значитъ, я признаюсь предъ нимъ въ своемъ униженіи. Я не могу сдлать это посл всего происшедшаго между нами, не могу! Стыдъ этотъ для него ничто. Для меня этотъ стыдъ невыносимъ.
Вотъ еще одна изъ замчательнйшихъ особенностей ея характера открывалась предо мной: ея чуткій страхъ самого прикосновенія съ чмъ-нибудь низкимъ, затемнявшій въ ней всякую мысль о самой себ, толкавшій ее въ ложное положеніе, которое могло компрометтировать ее во мнніи всхъ ея друзей! До сихъ поръ я еще крошечку сомнвался въ пригодности даннаго мною совта. Но посл сказаннаго ею я несомннно убдился, что это лучшій изъ всхъ возможныхъ совтовъ и не колебался еще разъ настоять на немъ.
Она только покачала головой и повторила свой отказъ въ другихъ выраженіяхъ.
— Онъ былъ со мной въ такихъ короткихъ отношеніяхъ, что просилъ моей руки. Онъ такъ высоко стоялъ въ моемъ мнніи, что получилъ согласіе. Не могу же я, посл этого, сказать ему, что онъ презрннйшее существо въ мір.
— Но, милая миссъ Рахиль, увщевалъ я,— вамъ равно невозможно сказать ему, что вы отказываетесь отъ своего слова, не поставивъ ему на видъ никакой причины.
— Я скажу, что передумала и убдилась, что намъ обоимъ гораздо лучше будетъ, если мы разстанемся.
— И только?
— Только.
— Подумали ль вы о томъ, что онъ можетъ сказать съ своей стороны?
— Пусть говоритъ что угодно.
Невозможно было не удивляться ея деликатности и ршимости, и также нельзя было не почувствовать, что она впадала въ просакъ. Я умолялъ ее поразмыслить о собственномъ положеніи. Я напоминалъ ей, что она отдаетъ себя въ жертву отвратательнйшимъ истолкованіямъ ея цли.
— Вы не можете бравировать общественнымъ мнніемъ изъ-за личнаго чувства, сказалъ я.
— Могу, отвтила она,— не въ первый разъ это будетъ.
— Что вы хотите сказать?
— Вы забыли о Лунномъ камн, мистеръ Броффъ. Разв я тогда не бравировала общественнымъ мнніемъ ради своихъ собственныхъ причинъ?
Отвтъ ея заставалъ меня умолкнуть на минуту. Онъ подстрекнулъ меня къ попытк объяснить себ ея поведеніе, во время пропажи Луннаго камня, изъ загадочнаго признанія, которое только что сорвалось у ней съ языка. Будь я помоложе, пожалуй, мн и удалось бы это. Теперь оно было не подъ стаду.
Я въ послдній разъ попробовалъ уговорить ее, прежде нежели мы вернулись домой. Она осталась непреклонною. Въ этотъ день, когда я простился съ ней, въ ум моемъ странно боролись возбужденныя ею чувства. Она упрямилась, она ошибалась. Она влекла къ себ, она возбуждала восторгъ, она была достойна глубокаго сожалнія. Я взялъ съ нея общаніе писать ко мн тотчасъ же, какъ только ей нужно будетъ сообщить что-нибудь новое, и вернулся въ Лондонъ въ самомъ тревожномъ расположеніи духа.
Вечеромъ, въ день моего прізда, прежде чмъ я могъ разчитывать на полученіе общаннаго письма, я былъ удивленъ посщеніемъ мистера Абльвайта старшаго и узналъ, что мистеръ Годфрей въ тотъ же день получилъ отставку и принялъ ее.
При усвоенномъ мною взгляд на это дло, уже одинъ фактъ, изложенный въ подчеркнутыхъ словахъ, обличалъ причину покорности мистера Годфрея Абльвайта такъ же ясно, какъ бы онъ самъ въ ней сознался. Онъ нуждался въ значительной сумм, она ему нужна была къ сроку. Рахилины доходы, которые могли быть ему подмогой въ чемъ-нибудь иномъ, тутъ ему были не въ помощь, и такимъ образомъ Рахиль возвратила себ свободу, не встртивъ съ его стороны ни минутнаго сопротивленія. Если мн скажутъ что это одн догадки, я спрошу въ свою очередь: какою иною теоріей можно объяснить, что онъ отступился отъ брака, который доставилъ бы ему роскошную жизнь до конца дней?
Восхищенію, которое могло быть возбуждено во мн счастливымъ оборотомъ дла, помшало то, что произошло во время этого свиданія по старикомъ Абльвайтомъ. Онъ, разумется, зашелъ узнать, не могу ли я разъяснить ему необычайное поведеніе миссъ Вериндеръ. Нтъ нужды упоминать о томъ, что я вовсе не могъ сообщить ему требуемое свдніе. Досада, которую онъ при этомъ почувствовалъ, въ связи съ раздраженіемъ, произведеннымъ въ немъ недавнимъ свиданіемъ съ сыномъ, заставила мистера Абльвайта потерять самообладаніе. И взгляды, и выраженія его убдили меня, что миссъ Вериндеръ будетъ имть дло съ безпощаднымъ врагомъ, когда онъ на другой день прідетъ къ брайтонскимъ дамамъ. Я провелъ тревожную ночь, размышляя о томъ что мн слдовало сдлать. Чмъ кончилась мои размышленія, и насколько мое недовріе къ старику Абльвайту оказалось основательнымъ,— вс это (говорятъ) было уже весьма точно и въ надлежащемъ мст изложено примрною личностью, миссъ Клакъ. Мн остается прибавить, для полноты разказа, что миссъ Вериндеръ нашла наконецъ въ моемъ Гампстедскомъ дом покой и отдыхъ, въ которыхъ она, бдняжка, такъ сильно нуждалась. Она почтила васъ долгою побывкой. Жена и дочери мои была ею очарованы, а я съ искреннею гордостью и удовольствіемъ долженъ сказать, что когда душеприкащики назначали новаго опекуна, наша гостья, и семья моя разставалась какъ старые друзья.

II.

Вслдъ за симъ слдуетъ изложить дополнительныя сведенія, которыми я располагаю относительно Луннаго камня или, говоря правильне, относительно заговора Индйцевъ похитить алмазъ. Хотя мн остается разказать весьма не многое, но это немногое тмъ не мене иметъ (какъ я упоминалъ уже) нкоторую важность по своей замчательной связи съ послдующими событіями.
Спустя недлю и дней десять по отъзд миссъ Вериндеръ изъ нашего дома, одинъ изъ моихъ писцовъ, войдя въ пріемную моей конторы, подалъ мн карточку и объявилъ, что какой-то джентльменъ дожидается внизу, желая поговорить со мной. Я посмотрлъ на карточку. На ней стояло иностранное имя, въ послдствіи изгладившееся изъ моей памяти. Затмъ на нижнемъ краю карточки слдовала строчка, написанная по-англійски, которую я хорошо помню: по рекомендаціи мистера Септима Локера. Дерзость человка съ такимъ положеніемъ, какъ мистеръ Локеръ, осмливающагося рекомендовать мн кого бы то ни было, такъ внезапно озадачила меня, что я съ минуту молчалъ, не вря собственнымъ глазамъ. Писецъ, замтивъ какъ я ошеломленъ, соблаговолилъ передать мн результатъ своихъ наблюденій надъ иностранцемъ, дожидавшимся внизу.
— Человкъ весьма замчательной наружности, сэръ, и такой смуглолицый, что вс конторскіе тотчасъ приняли его за Индйца или что-нибудь въ этомъ род.
Сопоставивъ мысль писца съ обидною строчкой въ карточк, которую держалъ въ рук, я мигомъ заподозрилъ, что подъ этою рекомендаціей мистера Локера и посщеніемъ иностранца кроется Лунный камень. Къ удивленію моего писца, я тотчасъ ршился принять джентльмена, дожидавшагося внизу.
Въ оправданіе этой жертвы простому любопытству, крайне не свойственному моему званію, позвольте мн напомнить читателю этихъ строкъ, что ни одно лицо (по крайней мр въ Англіи) не было въ такой короткой связи съ романомъ индйскаго алмаза, какъ я. Полковникъ Гернкасль доврилъ мн свой тайный планъ избжать руки убійцъ. Я получалъ его письма, періодически увдомлявшія меня, что онъ еще находится въ живыхъ. Я составилъ его завщаніе, по которому онъ дарилъ миссъ Вериндеръ Лунный камень. Я убдилъ его душеприкащика принять эту должность на тотъ случай, если камень окажется дйствительно цннымъ пріобртеніемъ для семейства. Наконецъ я же боролся съ опасеніями мистера Франклина Блека и убдилъ его взяться за передачу алмаза въ домъ леди Вериндеръ. Если кто-нибудь можетъ заявить законныя права на участіе въ дл Луннаго камня и всего сюда относящагося, мн кажется, трудно отвергнуть, что это именно я.
Лишь только ввели моего таинственнаго кліента, я ощутилъ въ себ увренность, что нахожусь въ присутствіи одного изъ трехъ Индйцевъ, вроятно, самого начальника ихъ. Онъ былъ изысканно одтъ въ европейское платье. Но смуглаго цвта лица, высокаго роста съ гибкимъ станомъ и сдержанно-граціозной вжливости обращенія было достаточно, чтобъ обличать опытному глазу его восточное происхожденіе.
Я указалъ ему кресло и просилъ объяснить, какого рода, дло иметъ онъ до меня.
Прежде всего извиняясь превосходно подобранными англійскими выраженіями въ смлости, съ которою онъ обезпокоилъ меня, Индецъ досталъ небольшой сверточекъ, въ парчевомъ футляр. Снявъ его и еще вторую обертку изъ какой-то шелковой матеріи, онъ поставилъ на мой столъ маленькій ящичекъ или шкатулочку, чрезвычайно красиво и богато усыпанную драгоцнными каменьями по черному дереву.
— Я пришелъ, сэръ, проговорилъ онъ,— просить васъ ссудить меня нкоторою суммой. А это я оставлю въ обезпеченіе того, что долгъ будетъ уплаченъ мною.
Я указалъ ему на карточку.
— И вы обращаетесь ко мн по рекомендаціи мистера Локера? сказалъ я.
Индецъ поклонился.
— Смю ли спросить, почему же мистеръ Локеръ самъ не осудилъ васъ требуемою суммой.
— Мистеръ Локеръ сказалъ мн, сэръ, что у него нтъ денегъ въ ссуду.
— И поэтому рекомендовалъ вамъ обратиться ко мн?
Индецъ въ свою очередь указалъ на карточку.
— Тутъ написано, сказалъ онъ.
Отвтъ короткій и какъ нельзя боле идущій къ длу! Будь Лунный камень въ моихъ рукахъ, я увренъ, что этотъ восточный джентльменъ убилъ бы меня, не задумываясь. Въ то же время, обходя этотъ легонькій изъянъ, я долженъ засвидтельствовать, что поститель мой былъ истиннымъ образцомъ кліента. Онъ не пощадилъ бы моей жизни, но онъ сдлалъ то, чего никогда не длала мои соотечественники, на сколько я знаю ихъ лично: онъ щадилъ мое время.
— Мн весьма жаль, сказалъ я,— что вы побезпокоились придти ко мн. Мистеръ Локеръ очень ошибся, пославъ васъ сюда. Мн, подобно всмъ людямъ моей профессіи, довряютъ деньги для раздачи въ ссуду. Но я никогда не ссужаю иностранцевъ и никогда не ссужаю подъ такіе залоги, какъ представленный вами.
Даже не пытаясь убждать меня поослабить свои правила, что другіе непремнно сдлали бы на его мст, Индецъ отвсилъ мн новый поклонъ, и не возражая на слова, завернулъ свой ящичекъ въ оба футляра. Затмъ онъ всталъ. Этотъ безподобный убійца, и собираясь уйдти, спросилъ:
— Изъ снисхожденія къ чужеземцу, извините ли вы, если я на прощаньи предложу вамъ одинъ вопросъ?
Я поклонился въ свою очередь. Одинъ только вопросъ на прощаньи! Въ былое время я насчитывалъ ихъ до пятидесяти.
— Положимъ, сэръ, что вы нашли бы возможнымъ (и въ порядк вещей) ссудить меня этими деньгами, сказалъ онъ:— въ какой срокъ было бы возможно мн (обычнымъ порядкомъ) возвратить ихъ?
— Но обычаю нашей страны, отвтилъ я,— вы могли бы (если угодно) заплатить деньги по истеченіи года отъ того числа, въ которое он вамъ были выданы.
Индецъ отвсилъ мн послдній поклонъ, нижайшій изъ всхъ, и разомъ вышелъ изъ комнаты, въ одинъ мигъ, неслышною, гибкою, кошачьею поступью, отъ которой я, признаюсь, даже слегка вздрогнулъ. Успокоясь на столько, что могъ размышлять, я тотчасъ пришелъ къ опредленному и единственно-понятному заключенію о гост, почтившемъ меня своимъ посщеніемъ.
Находясь въ моемъ присутствій, онъ до такой степени владлъ своимъ лицомъ, голосомъ и манерами, что всякая пытливость была бы напрасна. Но тмъ не мене онъ далъ мн возможность заглянуть разокъ подъ эту гладь вншней оболочки. Онъ не выказывалъ на малйшаго признака попытки удержать въ своей памяти что-либо изъ говореннаго мною, пока я не упомянулъ о времени, по истеченіи котораго обычай разршилъ должнику самую раннюю уплату занятыхъ имъ денегъ. Когда я сообщалъ ему это свдніе, онъ въ первый разъ еще взглянулъ мн прямо въ лицо. Изъ этого я заключилъ, что онъ предлагалъ мн послдній вопросъ съ особенною цлью и особенно желалъ получить мой отвтъ. Чмъ осмотрительне размышлялъ я о всемъ происшедшемъ между ними, тмъ упорне подозрвалъ, что показъ этой шкатулочки и назначеніе ея въ залогъ были простыми формальностями съ цлью проложить дорожку къ прощальному вопросу, заданному мн.
Я уже убдился въ врности моего заключенія и хотлъ шагнуть нсколько дале, проникнуть самыя намренія Индйца, когда мн принесли письма, какъ оказалось, отъ мистера Локера. Онъ просилъ, въ рабскомъ до тошноты выраженіяхъ, извинитъ его и уврялъ, что удовлетворитъ меня полнымъ объясненіемъ дла, если я почту его согласіемъ на личное свиданіе.
Я принесъ еще одну, несвойственною моему званію жертву простому любопытству. Я почтилъ мистера Локера назначеніемъ свиданія въ моей контор на слдующій день
Мистеръ Локеръ былъ на столько ниже Индйца во всхъ отношеніяхъ, такъ вульгаренъ, гадокъ, раболпенъ и сухъ, что о немъ вовсе не стоитъ распространяться на этихъ страницахъ. Сущность того, что онъ имлъ передать мн, главнымъ образомъ состояла въ слдующемъ:
Наканун визита, сдланнаго мн Индйцемъ, этотъ усовершенствованный джентльменъ почтилъ своимъ посщеніемъ самого мистера Локера. Несмотря на то что онъ былъ переодтъ по-европейски, мистеръ Локеръ тотчасъ призналъ въ своемъ гост начальника трехъ Индйцевъ, который нкогда надодалъ ему, бродя вокругъ его дома, и довелъ до обращенія въ судъ. Изъ этого внезапнаго открытія онъ поспшилъ заключить (и, признаться, весьма естественно), что находится въ присутствіи одного изъ трехъ человкъ, которые завязали ему глаза, обыскали его и отняли у него расписку банкира. Вслдствіе этого онъ окаменлъ отъ ужаса и былъ твердо увренъ, что часъ его пробилъ.
Съ своей стороны, Индецъ не выходилъ изъ роли совершенно незнакомаго человка. Онъ показалъ свою шкатулочку и сдлалъ точь-въ-точь такое же предложеніе, какъ въ послдствіи мн. Имя въ виду какъ можно скоре отдлаться отъ него, мистеръ Локеръ сразу объявилъ, что у него нтъ денегъ. Затмъ Индецъ просилъ указать ему наиболе подходящее и врнйшее лицо, къ которому онъ могъ бы обратиться за нужною ему ссудой. Мистеръ Локеръ отвтилъ ему, что въ такихъ случаяхъ наиболе подходящимъ и врнйшимъ обыкновенно бываетъ какой-нибудь почтенный адвокатъ. Когда же его просили назвать имя какой-нибудь личности изъ этого званія, мистеръ Локеръ упомянулъ обо мн, по той простой причин, что въ припадк крайняго ужаса мое имя первое пришло ему въ голову. ‘Потъ съ меня катился градомъ, сэръ, заключалъ этотъ несчастный: Я самъ не зналъ, что такое говорю. Надюсь, вы взглянете на это сквозь пальцы, мистеръ Броффъ, принявъ во вниманіе, что я истинно обезумлъ отъ страха.’
Я довольно милостиво извинилъ собрата. То былъ удобнйшій способъ сбыть его съ глазъ долой. При выход я задержалъ его еще однимъ вопросомъ. Не сказалъ ли Индецъ чего-нибудь особенно замтнаго, разставаясь съ мистеромъ Локеромъ? Да. На прощаньи Инденъ предложилъ мистеру Локеру тотъ же самый вопросъ, что, и мн, а разумется, получилъ отвтъ, одинаковый съ даннымъ ему мною. Что же это значило? Объясненіе мистера Локера ничуть не помогло мн разршать задачу. Собственная моя ловкость, къ которой я обратился вслдъ затмъ, безъ посторонней помощи оказалась недостаточною, чтобы побороть это затрудненіе. Въ этотъ день я былъ отозванъ на обдъ и пошелъ къ себ на верхъ не совсмъ-то въ веселомъ расположеніи духа, вовсе не подозрвая, что путь въ гардеробную и путь къ открытію въ этомъ случа лежали въ одномъ направленіи.

III.

Между приглашенными на обдъ, самое видное мсто занималъ, какъ мн кажется, мистеръ Мортветъ.
По возвращеніи его въ Англію изъ дальнихъ странствій, общество сильно интересовалось путешественникомъ, который подвергался множеству опасностей и до сихъ поръ счастливо избгнулъ разказа о нихъ. Теперь же онъ объявилъ о своемъ намреніи вернуться на поприще своихъ подвиговъ и проникнуть въ мстности, еще не изслдованныя. Это дивное равнодушіе, съ которымъ онъ разчитывалъ на свое счастье, и вторично подвергалъ себя гибельнымъ случайностямъ, оживило флюгерный интересъ поклонниковъ героя. Теорія вроятности явно противорчила тому, чтобъ онъ и на этотъ разъ уцллъ. Не всякій день приходится встрчать человка, выходящаго изъ ряда обыкновенныхъ смертныхъ, и ощущать при этомъ весьма основательную надежду, что ближайшею встью о немъ будетъ извстіе о его насильственной смерти.
Когда въ столовой остались одни джентльмены, я очутился ближайшимъ сосдомъ мистера Мортвета. Такъ какъ вс наличные гости была Англичане, то нтъ надобности упоминать, что по исчезновеніи благодтельнаго удержа въ лиц присутствовавшихъ дамъ, разговоръ неизбжно и тотчасъ же свернулъ на политику.
Что касается этой всепоглащающей національной темы то я весьма не англійскій Англичанинъ въ этомъ отношеніи. Вообще вс политическіе толки я считаю самымъ сухимъ и безполезнйшимъ разговоромъ. Когда бутылки обошли въ первый разъ вокругъ стола, я взглянулъ на мистера Мортвета и нашелъ, что онъ, повидимому, раздляетъ мой образъ мыслей. Онъ держалъ себя весьма ловко, со всевозможнымъ уваженіемъ къ чувствамъ хозяина дома, но тмъ не мене явно собирался вздремнуть. Мн вдругъ блеснула мысль, что стоило бы попробовать въ вид опыта: нельзя ли пробудить его умреннымъ намекомъ на Лунный камень, а если это удастся, то поразвдать, что онъ думаетъ о новыхъ осложненіяхъ индйскаго заговора, на сколько они извстны въ непоэтическомъ вдомств моей конторы.
— Если я не ошибаюсь, мистеръ Мортветъ, началъ я,— вы были знакомы съ покойною леди Вериндеръ и нсколько интересовались тою странною вереницей случайностей, которая кончилась пропажей Луннаго камня?
Славный путешественникъ почтилъ меня мгновеннымъ пробужденіемъ и спросилъ кто я такой. Я разказалъ ему о моихъ дловыхъ отношеніяхъ къ семейству Гернкаслей, не забывъ упомянуть и о забавномъ положеніи, какое занималъ я въ прошлыя времени относительно полковника и его алмазы.
Мистеръ Мортветъ повернулся въ своемъ кресл спиной къ остальному кружку (не разбирая консерваторовъ и либераловъ) а сосредоточилъ все свое вниманіе на нкоемъ мистер Брофф изъ Грейзь-Иннъ-Сквера.
— Не слыхала ли вы чего-нибудь объ Индйцахъ въ послднее время? спросилъ онъ.
— Я имю нкоторое основаніе думать, что одинъ изъ нихъ надлся вчера со мной въ моей контор, отвтилъ я.
Не легко было уповать человка, подобнаго мистеру Мортвету, но отвтъ мои совершенно ошеломилъ его. Я разказалъ ему все случившееся съ мистеромъ Локеромъ и со мной, точь-въ-точь, какъ оно было описано мною на этихъ страницахъ.
— Ново, что Индецъ не безъ цли сдлалъ прощальный вопросъ, прибавилъ я: — для чего бы ему такъ хотлось знать время, по истеченіи котораго обычай дозволяетъ занявшему деньги возвратить ихъ?
— Возможно ли, чтобы вы не постигали его цли, мистеръ Броффъ.
— Я красню за свою тупость, мистеръ Мортветъ,— но, право, не постигаю.
Великій путешественникъ заинтересовался примромъ необъятной бездны моего тупоумія въ самую глубь.
— Позвольте вамъ предложить одинъ вопросъ, сказалъ онъ: — въ какомъ положеніи теперь этотъ заговоръ овладть Луннымъ камнемъ.
— Не знаю, отвтилъ я: — замыселъ Индйцевъ для меня загадка.
— Замыселъ ихъ, мистеръ Броффъ, можетъ быть загадкой лишь въ такомъ случа, если вы никогда серіозно не вникали въ него. Не пробжать ли намъ его вмст, съ тхъ поръ какъ вы составляли завщаніе полковника Гернкасля и до того времени, когда Индецъ навдался къ вамъ въ контору? Ради интересовъ миссъ Вериндеръ, въ вашемъ положеніи весьма важно составить себ ясное понятіе объ этомъ дл на случай надобности. Имя это въ виду, скажите, угодно ли вамъ самому добраться до цли Индйца? Или вы желаете, чтобъ я избавилъ васъ отъ хлопотъ этого изслдованія?
Излишне говорить, что я вполн оцнилъ практичность его намренія, и выбралъ изъ двухъ предложеній первое.
— Очень хорошо, оказалъ мистеръ Мортветъ: — прежде всего займемся возрастомъ трехъ Индйцевъ. Я могу засвидтельствовать, что вс они, повидимому, ровесники,— и вы въ состояніи сама ршить, какихъ лтъ былъ виднный вами человкъ,— въ цвтущей пор или нтъ. Вы полагаете, лтъ сорока? Я то же думаю. Скажемъ, около сорока лтъ. Теперь оглянитесь на то время, когда полковникъ Геракасль вернулся въ Англію и вы принимали участіе въ план сохраненія его жизни. Не требую, чтобы вы пересчитывали года. Я хочу только сказать, что находящіеся здсь Индйцы, по возрасту ихъ, должны быть преемниками тхъ трехъ (вс она высшей касты браминовъ, мистеръ Броффъ, если покидаютъ отечество), которые послдовали за полковникомъ на берегъ Англіи. Очень хорошо. Наша молодцы наслдовали тмъ, которые были здсь до нихъ. Еслибъ они тмъ только и ограничилась, не стоило бы толковать объ этомъ дл. Но они пошли дальше. Они стали преемниками организаціи, учрежденной въ этой стран ихъ предшественниками. Не дивитесь! организація, по вашимъ понятіямъ, конечно, дло вздорное. Я полагаю, что въ ихъ распоряженіи есть деньги, а слдовательно и услуги, когда понадобятся, тхъ темныхъ личностей, изъ Англичанъ, что существуютъ продлками насчетъ иностранцевъ, проживающихъ въ Лондон, наконецъ, тайное сочувствіе немногихъ соотечественниковъ и (въ прежнее время, по крайней мр) единоврцевъ, которымъ удалось найдти себ занятіе по многочисленнымъ потребностямъ этого громаднаго города. Какъ видите, все это не очень значительно! Все же не худо замтить это въ начал изслдованія, ибо въ послдствіи вамъ, пожалуй, придется сослаться на эту скромную индйскую организацію. Разчистивъ такимъ образомъ дорогу, я хочу предложить вамъ одинъ вопросъ, и ожидаю, что ваша опытность разршитъ его. Что подало Индйцамъ первый удобный случай овладть алмазомъ?
Я понялъ намекъ на мою опытность.
— Первый случай, отвтилъ я,— былъ явно поданъ имъ смертью полковника Геракасля. Безъ сомннія, они знали о его смерти?
— Безъ сомннія. И смерть его, какъ вы сказали, подала имъ первый удобный случай. До этого времени Лунный камень не подвергался на малйшей опасности въ кладовой банка. Вы составили завщаніе полковника, по которому онъ оставлялъ драгоцнность племянниц, и завщаніе было заявлено обычнымъ порядкомъ. Будучи адвокатомъ, вамъ не трудно догадаться, что посл этого должны были предпринять Индйцы, пользуясь совтами Англичанъ.
— Имъ слдовало запастись копіей съ завщанія изъ Докторсъ-Коммонса.
— Именно такъ. Какая-нибудь темная личность изъ тхъ Англичанъ, о которыхъ я упоминалъ уже, добыла имъ названную вами копію. Изъ этой копіи они узнали, что Лунный камень завщанъ дочери леди Вериндеръ, и что мистеръ Блекъ старшій или кто-нибудь иной, по его порученію, долженъ вручить алмазъ по принадлежности. Вы согласитесь, что, при общественномъ положеніи леди Вериндеръ и мистера Блека, развдать объ этихъ лицахъ ничего не стоило. Индйцамъ предстояло разршать лишь одинъ вопросъ: не попытаться ли овладть алмазомъ во время перевозки его изъ банка или дождаться, пока его доставятъ въ Йоркширскій домъ леди Вериндеръ. Второй путь былъ явно безопасне,— и вотъ вамъ разгадка появленія Индйцевъ въ Фризигалл, переодтыхъ фокусниками и выжидающихъ удобнаго времечка. Излишне говорить, что въ Лондон къ ихъ услугамъ была организація, увдомлявшая ихъ о событіяхъ. На это хватало двухъ человкъ. Одинъ слдилъ за всми лицами, ходившими изъ дома мистера Блека въ банкъ, а другой угощалъ дворню пивомъ и запасся встями о томъ, что длалось въ дом. Эти обыкновеннйшія мры помогли имъ узнать, что мистеръ Франклинъ Блекъ былъ въ банк, и что онъ же единственное лицо въ дом, собирающееся поститъ леди Вериндеръ. Вы, безъ сомннія, не хуже меня помните все случившееся вслдъ за этою развдкой.
Я вспомнилъ, что Франклинъ Блекъ заподозрилъ одного изъ шпіоновъ на улиц, что вслдствіе того онъ ускорилъ свой пріздъ въ Йоркширъ нсколькими часами, и благодаря превосходному совту старика Бетереджа, помстилъ алмазъ во фризингальскомъ банк, прежде чмъ Индйцы могли ожидать его прибытія въ этотъ околотокъ. До сихъ поръ все ясно. Но если Индйцы не знали объ этой предосторожности, почему она не пыталась пробраться въ домъ леди Вериндеръ (гд, по ихъ предположенію, долженъ былъ находиться алмазъ) въ теченіи всего времени до дня рожденія Рахили?
Поставивъ это противорчіе на видъ мистеру Мортвету, я счелъ нелишнимъ прибавить все слышанное мной о маленькомъ мальчик, о капл чернилъ и прочемъ, оговорясь притомъ, что всякое объясненіе, основанное на теоріи ясновиднія, по моимъ понятіямъ, нисколько не удовлетворитъ меня.
— И меня тоже, оказалъ мистеръ Мортветъ. — Ясновидніе въ этомъ случа только раскрываетъ поэтическую сторону индйскаго характера. Эти люди возбуждали въ себ свжую силу и бодрость, вовсе непонятныя Англичанину, окруживъ утомительное и опасное предпріятіе нкоторымъ ореоломъ чудеснаго и сверхъестественнаго. Ихъ мальчикъ безспорно хорошій проводникъ месмерическаго вліянія, и подъ этимъ вліяніемъ, разумется, отразилъ въ себ то, что было на ум магнетизера. Я опытомъ проврялъ теорію ясновиднія, и убдился, что проявленія ея не идутъ дальше этого. Индйцы не такъ смотрятъ на этотъ вопросъ, Индйцы уврены, что ихъ мальчикъ водитъ вещи, незримыя ихъ очамъ,— и, повторяю, въ этомъ чуд находятъ источникъ новаго рвенія къ цли, соединяющей ихъ. Я остановился на этомъ какъ на любопытной сторон человческаго характера, имющей для насъ всю прелесть новизны. Въ нашемъ теперешнемъ изслдованіи вовсе не нужны ни ясновидніе, ни месмеризмъ и т. п. предметы, въ которые трудно врится практическому человку. Развивая индйскій заговоръ шагъ за шагомъ, я имлъ въ виду разъяснить его послдствія раціональнымъ путемъ и естественными причинами. Удалось ли это мн до сихъ поръ?
— Безъ сомннія, мистеръ Мортветъ! Но я все-таки съ нетерпніемъ жду раціональнаго объясненія того противорчія, которое я только что имлъ честь представить вамъ.
Мистеръ Мортветъ улыбнулся.
— Изъ всхъ противорчій съ этимъ легче всего справиться, проговорилъ онъ.— Позвольте мн прежде всего признаться, что вы совершенно безошибочно изложили это дло. Индйцы, безъ сомннія, не знали о томъ, что сдлалъ съ алмазомъ мистеръ Франклинъ Блекъ,— такъ какъ первая ошибка ихъ произошла въ первую же ночь по прізд мистера Блека къ тетушк.
— Первая ошибка ихъ? повторялъ я.
— Разумется! Ошибка въ томъ, что они позволили Габріелю Бетереджу подстеречь ихъ въ то время, какъ она ночью бродили у террасы. Однако, надо отдать онъ справедливость въ томъ, что они сами же сознали свой ложный шагъ, обо, по вашимъ словамъ, вполн располагая временемъ, они посл того въ теченіи цлыхъ недль не показывались вблизи дома.
— Для чего бы кто, мистеръ Мортветъ? Вотъ что мн хотлось бы знать! Для чего?
— Для того, мистеръ Броффъ, что ни одинъ Индецъ не станетъ подвергаться ненужному риску. Изъ включеннаго вами въ завщаніе полковника Гернкасля параграфа они знали (не правда ли?), что Лунный камень перейдетъ въ полное владніе миссъ Вериндеръ въ день ея рожденія. Очень хорошо. Скажите же, какой образъ дйствія былъ безопасне въ ихъ положеніи? Попытаться овладть алмазомъ, пока онъ въ рукахъ мистера Франклина Блека, доказавшаго уже, что онъ въ состояніи заподозрить и перехитрить ихъ? Или подождать, пока алмазъ будетъ въ распоряженіи молодой двушки, которая станетъ наивно радоваться всякому случаю надть великолпную драгоцнность? Можетъ-быть, вы потребуете доказательства, что теорія моя врна? Доказательство въ самомъ поведеніи Индйцевъ. Прождавъ нсколько недль, они появились около дома въ день рожденія миссъ Вериндеръ и въ награду на терпливую точность ихъ разчетовъ увидали Лунный камень въ корсет ея платья! Поздне въ тотъ же вечеръ, когда мн разказывали исторію полковника и его алмаза, я до такой степени сознавалъ опасность, которой подвергался мистеръ Франклинъ Блекъ (на него непремнно бы напали, еслибъ ему не посчастливилось возвращаться къ леди Вериндеръ въ обществ нсколькихъ человкъ), и такъ твердо убжденъ былъ въ сильнйшей опасности, грозящей самой миссъ Вериндеръ, что совтовалъ послдовать плану полковника и уничтожить тождество драгоцннаго камня, расколовъ его на части. Затмъ, вамъ не мене меня извстно, какъ его странное исчезновеніе въ ту же ночь сдлало мой совтъ безполезнымъ, совершенно разстроивъ заговоръ, и какъ дальнйшія предпріятія Индйцевъ были парализованы на другой же день заключеніемъ ихъ въ тюрьму. Этимъ заканчивается первый актъ заговора. Прежде нежели мы перейдемъ ко второму, позвольте спросить, разъяснилъ ли я ваше противорчіе съ достаточною удовлетворительностью для практическаго ума?
Нельзя отвергать, что онъ прекрасно разъяснилъ это противорчіе, благодаря превосходному знанію индйскаго характера и тому обстоятельству, что умъ его не былъ обремененъ сотнями другихъ завщаній со времени смерти полковника Гернкасля!
— До сихъ поръ, значитъ, все ладно, продолжалъ мистеръ Мортветъ. — Первый удобный случай овладть алмазомъ былъ потерявъ Индйцами въ тотъ день какъ ихъ посадили во фризингальскую тюрьму. Когда же онъ представился онъ вторично? Вторично онъ имъ представился,— на что я имю доказательства,— во время самаго заключенія ихъ.
Пріостановивъ разказъ, онъ вынулъ свою записную книжку и развернулъ ее на извстной страниц.
— Въ то время, продолжалъ онъ:— я гостилъ у знакомыхъ во Фризингалл. За день или за два до освобожденія Индйцевъ (кажется, въ понедльникъ) смотритель тюрьмы принесъ мн письмо. Оно было доставлено на имя Индйцевъ какою-то мистрисъ Маканнъ, у которой она нанимала квартиру, и было получено ею наканун по почт. Тюремныя власти замтили, что на почтовомъ штемпел значилось ‘Ламбетъ’, а форма адреса на куверт, хотя, и правильно написаннаго по-англійски, странно отличалась отъ обычныхъ надписей этого рода. Распечатавъ его, она увидла, что письмо писано на иностранномъ язык, и не ошиблась, признавъ его индостанскимъ. Обращаясь ко мн, они конечно желали, чтобъ я перевелъ имъ письмо. Я снялъ копію съ оригинала, вмст съ переводомъ, въ свою записную книжку,— и вотъ она къ вашимъ услугамъ.
Онъ подалъ мн развернутую книжку. Первою была копія съ адреса письма. Онъ былъ записанъ въ строку, безъ всякихъ знаковъ препинанія: ‘Тремъ индйцамъ живущимъ у леди по имени Маканнъ во Фризингалл въ Йоркшир.’ Затмъ слдовала индйскія буквы, англійскій переводъ былъ въ конц и заключался въ слдующихъ загадочныхъ словахъ:
‘Во имя князя ночи, сдящаго на сайг, объемлющаго руками четыре угла земли. Братія, станьте лицомъ на полдень и ступайте въ многошумную улицу, которая ведетъ на грязную рку. Потому что очи мои видли его.’
Тутъ письмо кончалось, безъ числа и подписи. Я возвратилъ его мистеру Мортвету и признался, что этотъ любопытный обращикъ индйской переписки нсколько озадачилъ меня.
— Я могу объяснить вамъ первую фразу, оказалъ онъ,— а поведеніе Индйцевъ объяснитъ остальныя. Въ индйской миологіи богъ луны изображается въ вид четверорукаго божества, сидящаго на сайг, а князь ночи — это одинъ изъ его титуловъ. Вотъ уже въ самомъ начал нчто возбуждающее подозрніе своимъ сходствомъ съ косвеннымъ намекомъ на Лунный камень. Теперь посмотримъ, что же сдлали индйцы посл того, какъ тюремныя власти дозволили имъ прочесть письмо. Въ тотъ самый день какъ ихъ выпустили на свободу, они тотчасъ пошли на станцію желзной дороги и взяли мста въ первомъ позд отправлявшемся въ Лондонъ. Мы вс во Фризингалл чрезвычайно сожалли, что за ихъ дйствіями не было тайнаго присмотра. Но, посл того какъ леди Вериндеръ отпустила полицейскаго офицера и остановила дальнйшее слдствіе о пропаж Луннаго камня, никто не осмливался ворошить это дло. Индйцы вольны были хать въ Лондонъ и похали. Что же мы вслдъ за тмъ услыхали о нихъ, мистеръ Броффъ?
— Она безпокоили мистера Локера, отвтилъ я,— бродя вокругъ его дома въ Ламбет.
— Читали вы рапортъ о прошеніи мистера Локера въ судъ?
— Да.
— Излагая дло, онъ, между прочимъ, если вы не забыли, упоминаетъ объ иностранц, нанявшемся къ нему въ работники, котораго онъ только что разчелъ по подозрнію въ попытк на воровство и въ стачк съ надодавшими ему Индйцами. Изъ этого, мистеръ Броффъ, довольно просто выводится, кто именно писалъ вотъ это озадачившее васъ письмо, и которое изъ восточныхъ сокровищъ мистера Локера пытался украсть рабочій.
Выводъ (какъ я поспшилъ сознаться) былъ такъ простъ, что подсказывать его нтъ надобности. Я никогда не сомнвался, что въ то время, о которомъ говорилъ мистеръ Мортветъ, Лунный камень попалъ въ руки мистера Локера. Меня занималъ одинъ вопросъ: какъ развдали объ этомъ обстоятельств Индйцы? И этотъ вопросъ (котораго разршеніе, казалось мн, трудне всхъ) теперь, подобно прочимъ, не остался безъ отвта. Несмотря на свое адвокатство, я начиналъ сознавать, что мистеру Мортвету можно позволить вести себя съ завязанными глазами въ послдніе закоулки того лабиринта, въ которомъ онъ служилъ мн проводникомъ до сихъ поръ. Я сдлалъ ему комплиментъ въ такомъ смысл, а онъ весьма милостиво принялъ эту маленькую уступку.
— Прежде чмъ я отаву продолжить, вы въ свою очередь сообщите мн нкоторое свдніе, сказалъ онъ:— кто-нибудь долженъ же былъ перевезти Лунный камень изъ Йоркшира въ Лондонъ. И кто-нибудь получалъ деньги подъ залогъ его, иначе онъ никогда не попалъ бы къ мистеру Локеру. Нтъ ли какого-нибудь свднія относительно этой личности?
— Никакого, сколько мн извстно.
— Кажется, ходилъ слухъ про мистера Годфрея Абльвайта. Говорятъ, онъ извстный филантропъ: начать съ того, что ужь это прямо не въ его пользу….
Я отъ всего сердца согласился съ мистеромъ Мортветомъ, но въ то же время считалъ своимъ долгомъ увдомить его (разумется, не упоминая имени миссъ Вериндеръ), что мистеръ Годфрей Абльвайтъ очистился отъ всякихъ подозрній, представивъ доказательства, за несомннность которыхъ я могу поручиться.
— Очень хорошо, спокойно проговорилъ мистеръ Мортветъ:— предоставимъ времени разъяснить это дло. А пока, мистеръ Броффъ, для вашей пользы, вернемтесь опять къ Индйцамъ. Поздка ихъ въ Лондонъ окончилась тмъ только, что они стали жертвой новаго пораженія. Потерю втораго случая овладть алмазомъ надо приписать, какъ мн кажется, единственно хитрости и предусмотрительности мистера Локера, который не даромъ же стоитъ во глав прибыльнаго и древняго промысла ростовщиковъ! Поспшно отказавъ нанятому имъ человку, онъ лишилъ Индйцевъ помощи, которую сообщникъ непремнно оказалъ бы имъ, однажды попавъ въ домъ. Спшнымъ перемщеніемъ Луннаго камня къ своему банкиру,онъ захватилъ заговорщиковъ врасплохъ, пока у нихъ еще не было на-готов новаго плана ограбить его. какимъ образомъ посл того Индйцы разузнали о его дйствіяхъ, и какъ они постарались овладть распиской его банкира, все это событія, слишкомъ свжія для того чтобы стоило на нихъ останавливаться. Довольно упомянуть, что Лунный камень, сданный (подъ общимъ названіемъ ‘драгоцнности’) въ кладовую банкира, еще разъ выскользнулъ изъ ихъ рукъ. Теперь, мистеръ Броффъ, каковъ будетъ третій случай овладть алмазомъ? И когда онъ имъ представится?
Какъ только вопросъ этотъ сорвался у него съ языка, я наконецъ постигъ цль посщенія Индйцемъ моей конторы!
— Вижу! воскликнулъ я:— Индйцы не мене насъ уврены, что Лунный камень былъ заложенъ, онъ надлежало въ точности узнать самый ранній срокъ, чрезъ который можно выкупить залогъ,— потому что это будетъ самымъ раннимъ срокомъ, по истеченіи котораго алмазъ возьмутъ изъ-подъ охраны въ банк.
— Вдь я говорилъ, что вы сами доберетесь, мистеръ Броффъ, если только я дамъ вамъ хорошую заручку. Какъ только минетъ годъ со времени залога Луннаго камня, индйцы станутъ высматривать третьяго случая. Мистеръ Локеръ самъ онъ сказалъ сколько придется ждать, а вашъ почтенный авторитетъ убдилъ ихъ въ томъ, что мистеръ Локеръ сказалъ правду. Можемъ ли мы хоть приблизительно угадать время, около котораго алмазъ попалъ въ рука ростовщика?
— Около конца прошлаго іюня, отвтилъ я,— насколько я могу сообразить.
— А годъ у васъ теперь сорокъ-восьмой. Очень хорошо. Если неизвстное лицо, заложившее Лунный камень, сможетъ выкупить его черезъ годъ, то драгоцнность вернется въ его рука къ концу іюня сорокъ-девятаго. Къ тому времени я буду за тысяча миль отъ Англіи и здшнихъ встей. Но вамъ не худо бы запасать это на память и устроиться такъ, чтобъ на то время быть въ Лондон.
— Вы думаете, что надо ждать чего-нибудь важнаго? спросилъ я.
— Я думаю, отвтилъ онъ,— что мн безопасне будетъ находиться среди свирпйшихъ фанатиковъ Средней Азіи нежели переступить порогъ банка съ Луннымъ камнемъ въ карман. Замыслы Индйцевъ была дважды разстроены, мистеръ Броффъ. Я твердо увренъ, что въ третій разъ они этого не допустятъ.
То была послднія слова, сказанныя имъ по этому предмету. Подали кофе, гости встала изъ-за стола и разбрелась по комнат, а мы пошли наверхъ, присоединиться къ бывшимъ на обд дамамъ. Я записалъ число на память, и пожалуй не лишнимъ будетъ закончить мой разказъ воспроизведеніемъ этой отмтки.
Іюнь, сорокъ-девятаго. Къ концу мсяца ждать встей объ Индйцахъ.
Сдлавъ это, я не имю боле никакихъ правъ пользоваться перомъ и передаю его непосредственно слдующему за мной разкищаку.

Разсказъ 3-й, доставленный Франклиномъ Блекомъ.

Весною 1849 года я скитался на Восток и только что измнилъ планъ путешествія, составленный мною за нсколько мсяцевъ предъ тмъ и сообщенный моимъ лондонскимъ представителямъ: адвокату и банкиру.
Вслдствіе этой перемны мн надо было послать одного изъ служителей за полученіемъ писемъ и денегъ отъ англійскаго консула въ нкій городокъ, который, по новому маршруту, не входилъ уже въ число моихъ стоянокъ. Слуга долженъ былъ нагнать меня въ назначенномъ мст, въ извстное время. Непредвиднный случай замедлилъ его возвращеніе. Около недлт прождалъ я съ моими людьми, расположась лагеремъ на краю пустыни. Къ концу этого времени пропадавшій слуга явился въ мою палатку съ деньгами и письмами.
— Кажется, я привезъ вамъ дурныя всти, сэръ, сказалъ онъ, указывая на одно изъ писемъ съ траурною каемочкой и почеркомъ мистера Броффа на адрес.
По мн въ подобныхъ случаяхъ отсрочка всего невыносиме. Я прежде всего распечаталъ письмо съ траурною каемочкой.
Оно извщало меня, что отецъ мой померъ, а я сталъ наслдникомъ его значительнаго богатства. Состояніе, переходившее такомъ образомъ въ мои руки, влекло за собой и отвтственность, вслдствіе чего мистеръ Броффъ убждалъ меня возвратиться въ Англію, не теряя времени.
На разсвт слдующаго утра я двинулся въ обратный путь къ родин.
Портретъ мой, нарисованный старымъ дружищемъ Бетереджемъ около времени моего отъзда изъ Англіи, мн кажется, нсколько утрированъ. Чудакъ, по-своему, пресеріозно передалъ одинъ изъ сатирическихъ намековъ молодой госпожи на мое заграничное воспитаніе, и дошелъ до убжденія, что дйствительно видитъ во мн т французскіе, нмецкія, и италіянскія стороны моего характера, которыя моя веселая кузина только въ шутку отыскивала и которыя дйствительно-то существовали лишь въ воображеніи нашего добраго Бетереджа. Но за исключеніемъ этой скидки, я долженъ сознаться, что онъ вполн справедливо изобразилъ меня оскорбленнымъ обращеніемъ Рахили до глубины сердца и покидающимъ Англію въ припадк нестерпимыхъ мукъ, причиненныхъ самымъ горькимъ разочарованіемъ въ жизни.
Я узжалъ за границу, ршась, при помощи перемны мстъ и разлуки,— забыть ее. Я убжденъ въ неправильности взгляда на человческую природу, отрицающаго въ такихъ обстоятельствахъ дйствительную пользу перемны мстъ и отсутствія: она отвлекаютъ вниманіе человка отъ исключительнаго созерцанія собственной скорби. Я никогда не забывалъ ея, во мучительныя воспоминанія теряли свою горечь по мр того, какъ вліяніе времени, разстоянія и новизны возрастало между мной и Рахилью.
Съ другой стороны не мене врно и то, что, какъ только я собрался домой,— лкарство, имвшее несомннный успхъ, стало теперь также несомннно терять свою цлебность. Чмъ ближе становилась страна, въ которой она живетъ, и надежда снова увидать ее, тмъ неодолиме начинало заявлять свою власть надо мной ея вліяніе. По возвращеніи въ Англію, она была первою, о комъ я спросилъ, встртясь съ мистеромъ Броффомъ.
Я, конечно, узналъ о всемъ происходившемъ въ мое отсутствіе: другими словами, о всемъ изложенномъ здсь въ разказ Бетереджа,— за исключеніемъ одного обстоятельства. Въ то время мистеръ Броффъ не считалъ себя въ прав сообщить мн причины, втайн обусловившія размолвку Рахили и Годфрея Абльвайта. Я не докучалъ ему затруднительными вопросами по этому щекотливому предмету. Посл ревнивой досады, возбужденной во мн слухомъ, что она нкогда помышляла о замужеств съ Годфреемъ, я нашелъ достаточное облегченіе въ увренности, что, поразмысливъ, она убдилась въ поспшности своего поступка и сама взяла назадъ свое слово.
Выслушавъ разказъ о прошломъ, я весьма естественно обратился къ текущимъ вопросамъ (и все объ Рахили!). На чье попеченіе перешла она изъ дома мистера Броффа? И гд она живетъ?
Она жила у вдовой сестры покойнаго сэръ-Джона Вериндера,— нкоей мистрисъ Мерридью, которая была приглашена душеприкащиками леди Вериндеръ въ опекунши и приняла это предложеніе. По словамъ мистера Броффа, они отлично поладили между собой и въ настоящее время устроились въ дом мистрисъ Мерридью на Портлендъ-Плес.
Полчаса спустя по полученіи этого извстія я шелъ по дорог къ Портлендъ-Плесу, не имвъ духу даже признаться въ этомъ мистеру Броффу! Человкъ, отворившій мн дверь, не зналъ наврно, дома ли миссъ Вериндеръ. Я послалъ его на верхъ съ моею карточкой, въ вид скорйшаго способа разршать вопросъ. Слуга вернулся ко мн съ непроницаемымъ выраженіемъ въ лиц и объявилъ, что миссъ Вериндеръ нтъ дома.
Другихъ я могъ бы заподозрить въ преднамренномъ отказ принять меня. Но подозрвать Рахиль не было возможности. Я сказалъ, что зайду вечеркомъ часамъ къ шести.
Въ шесть часовъ мн вторично объявили, что миссъ Вериндеръ нтъ дома. Не оставлено ли мн записки? Никакой записки не оставлено. Разв миссъ Вериндеръ не получала моей карточки? Слуга просилъ извинить его: миссъ Вериндеръ получила карточку. Выводъ былъ слишкомъ простъ чтобы сомнваться въ немъ. Рахиль не хотла меня видть.
Съ своей стороны, я не могъ допускать подобнаго обращенія со мной, не сдлавъ по крайней мр попытки разъяснить его причины. Я веллъ доложить о себ мистрисъ Мерридью и просилъ ее почтить меня свиданіемъ, назначивъ для этого удобнйшее время по ея усмотрнію.
Мистрисъ Мерридью безъ всякихъ затрудненій приняла меня тотчасъ же. Меня провели въ уютную гостиную, а я очутился въ присутствіи маленькой, весьма пріятной, пожилой леди. Она имла любезность весьма сожалть обо мн и не мало удивляться. Впрочемъ, въ то же время, не могла вступить со мной въ какое-либо объясненіе или вліять на Рахиль въ дл, касающемся, повидимому, только личныхъ ея чувствъ. Она не разъ повторяла это съ вжливымъ и неистощимымъ терпніемъ,— и вотъ все, чего я добился, обратясь къ мистрисъ Мерридью.
Оставалось писать къ Рахили. На другой день мой слуга понесъ ей письмо со строжайшимъ наказомъ дождаться отвта.
Доставленный мн отвтъ заключался буквально въ одной фраз:
‘Миссъ Вериндеръ проситъ позволенія уклониться отъ всякой переписка съ мистеромъ Франклиномъ Блекомъ.’
Какъ я ни любилъ ея, но вознегодовалъ на обиду, нанесенную мн этимъ отвтомъ. Не усплъ я еще овладть собой, какъ мистеръ Броффъ пришелъ поговорить о моихъ длахъ. Я не хотлъ ничего слышать о длахъ и разказалъ ему все происшедшее. Оказалось, что онъ, подобно самой миссъ Мерридью, не въ состояніи ничего разъяснать мн. Я спросилъ, не дошла ли до Рахили какая-нибудь клевета на меня. Мистеръ Броффъ не зналъ никакой клеветы на мой счетъ. Не упоминала ли она обо мн въ какомъ-нибудь смысл, гостя у мистера Броффа? На разу. Неужели въ теченіе моего долгаго отсутствія она даже не спросила: живъ ли я или умеръ? ничего подобнаго она никогда не спрашивала.
Я досталъ изъ бумажника письмо, которое бдная леди Вериндеръ написала мн изъ Фризингалла въ тотъ день какъ я выхалъ изъ ея Йоркширскаго дома, и обратилъ вниманіе мистера Броффа на слдующія дв фразы:
‘Въ теперешнемъ ужасномъ состояніи ея разсудка, Рахиль все еще не прощаетъ вамъ важной помощи, оказанной вами слдствію о пропаж драгоцннаго камня. Ваше слпое рвеніе въ этомъ дл увеличило гнетъ ея волненій, такъ какъ усилія ваши неумышленно грозили открытіемъ ея тайны.’
— Возможно ли, спросилъ я,— чтобъ это враждебное чувство до сихъ поръ сохранило всю свою горечь?
Мистеръ Броффъ высказалъ непритворное огорченіе,
— Если вы настаиваете на отвт, замтилъ онъ,— я долженъ сказать, что ничмъ инымъ не могу объяснить ея поведенія.
Позвонивъ, я приказалъ слуг уложить мой чемоданъ и послать за указателемъ желзныхъ дорогъ. Мистеръ Броффъ съ удивленіемъ спросилъ что я хочу длать.
— Я ду въ Йоркширъ, отвчалъ я,— съ первымъ поздомъ.
— Смю спросить, съ какою цдію?
— Мистеръ Броффъ, помощь, неумышленно оказанная мной слдствію объ алмаз, около году осталась, во мнніи Рахило, непрощаемою обидой и все еще не прощена мн. Я не помирюсь съ такимъ положеніемъ! Я ршился проникнуть въ тайну ея молчанія предъ матерью и враждебности ко мн. Если время, трудъ и деньги могутъ это сдлать, похититель Луннаго камня будетъ у меня въ рукахъ!
Достойный старый джентльменъ попробовалъ было возражать — заставить меня внять разсудку, короче, исполнить свой долгъ въ отношеніи меня. Я былъ глухъ ко всмъ его доводамъ. Въ эту минуту никакія соображенія не могли поколебать мою ршимость.
— Я возобновлю слдствіе, продолжилъ я,— съ того пункта, на которомъ оно было прервано, и прослжу его, шагъ за шагомъ, до настоящаго времени. Въ цпи уликъ, на сколько она была мн извстна предъ моимъ отъздомъ, недостаетъ нсколькихъ звеньевъ, которыя могутъ быть пополнены Габріелемъ Бетереджемъ. Къ нему-то и поду!
Вечеркомъ, незадолго до захода солнца, я уже снова стоялъ на незабвенной террас и еще разъ увидалъ мирный, старый, сельскій домъ. На безлюдномъ двор первымъ попался мн садовникъ. Часъ тому назадъ онъ оставилъ Бетереджа, грвшагося на солнц въ любимомъ уголочк задняго двора. Я хорошо зналъ это мсто и сказалъ, что самъ отыщу его.
Я обошелъ кругомъ по знакомымъ дорожкамъ и переходамъ и заглянулъ въ отворенную калитку на дворъ. Тамъ сидлъ онъ, добрый, старый товарищъ счастливыхъ, невозвратныхъ дней,— тамъ, на старомъ мст, въ старомъ кресл, съ трубкой во рту и Робинзономъ Крузо на колняхъ, съ двумя друзьями, псами, дремавшими по обимъ сторонамъ его кресла! Я стоялъ такъ, что послдніе, косые лучи солнца отбрасывали тнь мою далеко впередъ. Ее ли увидали собаки, тонкое ли чутье дало онъ знать о моемъ приближеніи, только об вскочили съ ворчаньемъ. Вставъ, въ свою очередь, старикъ успокоилъ ихъ однимъ словомъ, и засловяя рукой слабвшіе глаза, вопросительно глядлъ на появившагося у калитки. А мои глаза переполнились слезами, я долженъ былъ переждать минутку, пока овладю собой, чтобы заговорить съ нимъ.

II.

— Бетереджъ! сказалъ я, указывая на незабвенную книгу, лежавшую у него на колнахъ: — предвщалъ ли вамъ нынче Робинзонъ Крузо, что вы можете ожидать къ себ Франклина Блека?
— Вотъ хоть лордомъ Гарра поклясться сейчасъ, мистеръ Франклинъ! вскрикнулъ старикъ:— это самое, а предсказывалъ Робинзонъ Крузо!
Опираясь на меня, онъ съ усиліемъ всталъ на ноги и постоялъ съ минуту, поглядывая то на меня, то на Робинзона, повидимому, недоумвая, кто изъ насъ боле удивилъ его. Ршеніе послдовало въ пользу книги. Развернувъ ее предъ собой и держа въ обихъ рукахъ, онъ глядлъ на дивный томикъ съ непередаваемымъ выраженіемъ ожиданія въ глазахъ, словно надясь видть, что вотъ-вотъ самъ Робинзонъ-Крузо выступитъ изъ страницъ и почтитъ насъ личнымъ свиданіемъ.
— Вотъ онъ, отрывочекъ-то, мистеръ Франклинъ, сказалъ онъ тотчасъ же, какъ только вернулся къ нему даръ слова:— чтобы мн хлба не сть, сэръ, если это не тотъ самый отрывочекъ, что я читалъ за минуту предъ вашимъ приходомъ! страница сто пятьдесятъ шестая, слушайте: ‘Я стоялъ, какъ громомъ пораженный, или словно увидавъ привидніе.’ Если это не все равно что сказать: ‘Ожидайте, сейчасъ явится мистеръ Франклинъ Блекъ’, значитъ въ англійскомъ язык смысли нтъ!
Бетереджъ, шумно захлопнулъ книгу и освободя наконецъ одну руку, пожалъ поданную мною.
Въ такихъ обстоятельствахъ, я весьма естественно ждалъ, что онъ закидаетъ меня вопросами. Но нтъ, гостепріимство становилось первымъ побужденіемъ стараго слуги, какъ только кто-нибудь изъ членовъ семейства (какимъ бы то вы было путемъ) являлся гостемъ въ этотъ домъ.
— Взойдите, мистеръ Франклинъ, сказалъ онъ, отворяя дверь позади себя и отвшивая своеобразно-милый, старосвтскій поклонъ:— ужь я посл разспрошу, зачмъ пожаловали сюда, сначала надо васъ поудобне устроить. Посл вашего отъзда тутъ все такія грустныя перемны. Домъ запертъ, прислуга вся разошлась. Ну, да что нужды! Я состряпаю вамъ обдъ, а садовница постель оправитъ,— и если въ погреб осталась еще бутылочка вашего пресловутаго Латуронскаго бордо, найдется чмъ и горлышко промочить, мистеръ Франклинъ! Добро пожаловать, сэръ! Отъ всего сердца, добро пожаловать! проговорилъ старый бдняга, мужественно поборая мрачное уныніе пустыннаго дома и принимая меня со всею общительностью и предупредительнымъ вниманіемъ прошлыхъ дней.
Мн было прискорбно его разочаровывать. Но домъ этотъ принадлежалъ теперь Рахили. Могъ ли я въ немъ садиться за столъ или спать посл того, что произошло въ Лондон? Простйшее чувство самоуваженія запрещало мн,— именно запрещало,— переступить порогъ.
Я взялъ Бетереджа за руку и вывелъ его въ садъ. Нечего длать. Я долженъ былъ сказать ему всю правду. Равно привязанный къ Рахили и ко мн, онъ былъ прискорбно озадаченъ и огорченъ оборотомъ дла. Собственное его мнніе, высказанное при этомъ, отличалось обычною прямотой и пріятнымъ букетомъ самой положительной философіи изъ всхъ извстныхъ мн,— философіи Бетереджевой школы.
— Я никогда не отрицалъ, что у миссъ Рахили есть недостатки, началъ онъ: — конекъ у нея бдовый, вотъ вамъ одинъ изъ нихъ. Она хотла взять верхъ надъ вами — а вы и поддались. Э, Господи Боже мой, мистеръ Франклинъ, неужто вы о сю пору не раскусили женщинъ? Говаривалъ я вамъ о покойной мистрисъ Бетереджъ?
Онъ частенько говаривалъ мн о покойной мистрисъ Бетереджъ, неизмнно ставя ее въ примрь врожденной слабости и испорченности прекраснаго пола. Онъ и теперь выставилъ ее съ этой стороны.
— Очень хорошо, мистеръ Франклинъ. Теперь выслушайте же меня. Что ни женщина, то и конекъ свой, особенный. Покойная мистрисъ Бетереджъ, случись мн бывало отказать ей въ чемь-нибудь, что ей по-сердцу, сейчасъ осдлаетъ любимаго конька и похала. Иду, бывало, домой, справивъ свою службу, и ужь знаю впередъ, что жена придетъ ко мн наверхъ по кухонной лстниц и объявитъ: посл такихъ-де моихъ грубостей, у нея духу не хватило состряпать мн обдъ. Сначала я поддавался,— точь-въ-точь какъ вы теперь поддаетесь миссъ Рахили. Наконецъ терпніе мое истощилось. Я пошелъ внизъ, взялъ миссъ Беттереджъ — нжно, разумется,— на руки и отнесъ ее въ лучшую комнату, гд она обыкновенно принимала своихъ гостей. ‘Вотъ, говорю, настоящее ваше мсто, мой другъ’, а самъ вернулся въ кухню. Тамъ я заперся, снялъ сюртукъ, засучилъ рукава и состряпалъ себ обдъ. Когда онъ посплъ, я накрылъ столъ, насколько хватило умнья, и покушалъ власть. Потомъ выкурилъ трубочку, хватилъ капельку грогу, а затмъ опросталъ столъ, перемылъ посуду, вычистилъ ножи и вилки, убралъ все на мсто и вымелъ комнату. Когда все было вымыто и вычищено какъ слдуетъ, я отворилъ дверь и впустилъ миссъ Бетереджъ. ‘Я ужь пообдалъ, дружокъ мои, говорю: и надюсь, что кухонный порядокъ удовлетворитъ самымъ пламеннымъ желаніямъ вашимъ.’ Пока эта женщина была въ живыхъ, мистеръ Франклинъ, я ужь ни разу больше не стряпалъ себ обда! Нравоученіе: въ Лондон вы поддались миссъ Рахили, не поддавайтесь ей въ Йоркшир. Вернемтесь къ дому.
Неопровержимо, что и говорить! Я могъ только уврить моего добраго друга, что даже его сила убжденія, въ этомъ случа, не дйствуетъ на меня.
— Славный вечеръ! сказалъ я:— пройдусь я себ до Фризингалла, остановлюсь въ гостиниц, а вы завтра поутру проходите ко мн завтракать, мн кое-что надо вамъ сказать.
Бетереджъ задумчиво покачалъ годовой.
— Сердечно жаль! проговорилъ онъ:— я надялся услыхать, мистеръ Франклинъ, что у васъ съ миссъ Рахилью все попрежнему гладко да ладно. Если ужь вы хотите поставить на своемъ, сэръ, продолжилъ онъ, съ минутку подумавъ,— такъ изъ-за ночлега не стоитъ ходитъ сегодня въ Фризингаллъ. Можно и поближе найдти. Готтерстонова ферма всего въ двухъ миляхъ отсюда. Тутъ-то ужь миссъ Рахиль ни при чемъ, лукаво прибавилъ старикъ: Готтерстонъ проживаетъ на правахъ вольной аренды, мистеръ Франклинъ.
Я вспомнилъ объ этой мстности тотчасъ, какъ только Бетереджъ назвалъ ее. Ферма была расположена въ закрытой лощин, на берегу одной изъ красивйшихъ рчекъ въ этой части Йоркшира, а у фермера пустовала лишняя спальня съ пріемною, обыкновенно отдаваемыя онъ внаймы художникамъ, рыболовамъ и всякаго рода туристамъ. Пріятнйшаго жилища, на время моего пребыванія въ околотк, я не могъ бы и желать.
— Отдаются ли комнаты-то? спросилъ я.
— Миссъ Готтерстонъ, сэръ, вчера еще сама просила меня порекомендовать кому-нибудь эти комнаты добрымъ словечкомъ.
— Я съ величайшимъ удовольствіемъ возьму ихъ, Бетереджъ.
Мы вернулась на дворъ, гд я оставилъ свой чемоданъ. Продвъ палку сквозь его ручку и закинувъ чемоданъ черезъ плечо, Бетереджъ, повидимому, снова впалъ въ столбнякъ, причиненный ему моимъ внезапнымъ появленіемъ давеча, когда я засталъ его въ кресл. Онъ недоврчиво поглядлъ на домъ, потомъ повернулся на каблукахъ и еще недоврчиве посмотрлъ на меня.
— Даннымъ давно живу я на свт, проговорилъ этотъ лучшій и милйшій изъ всхъ старыхъ слугъ,— но этакой штуки никакъ не думалъ дождаться. Вотъ онъ домъ стоитъ, а вотъ онъ мистеръ Франклинъ Блекъ, и что же, будь я проклятъ, если одинъ изъ нихъ не повернулся спиной къ другому и не идетъ спать на квартиру.
Онъ пошелъ впередъ, покачивая годовой и зловще ворча.
— Теперь ужь только одного чуда не хватаетъ, сказалъ онъ мн, оглядываясь черезъ плечо:— вамъ остается, мистеръ Франклинъ, заплатить мн семь шиллинговъ и шесть пенсовъ, которые заняли у меня мальчикомъ.
Эта острота нсколько возстановила въ немъ хорошее расположеніе духа по отношенію къ себ самому и ко мн. Пройдя дворъ, мы вышли за ворота. Какъ только мы очутились вн ограды, обязанности гостепріимства (по Бетереджеву уставу о нравахъ) прекращались, и любопытство заявило свои права.
Онъ замедлилъ шаги, чтобы дать мн поравняться съ нимъ.
— Славный вечеръ для прогулки, мистеръ Франклинъ, сказалъ онъ, какъ будто мы случайно и только что встртились другъ съ другомъ: — А вдь еслибы вы пошли во фризингалльскую гостиницу, сэръ….
— Ну, что же?
— Я имлъ бы честь поутру завтракать съ вами.
— Вмсто этого, приходите завтракать со мной въ Готтеротонскую ферму.
— Премного обязавъ вашей доброт, мистеръ Франклинъ. Но я собственно не къ завтраку подбирался-то. Кажется, вы упоминали, что хотите кое-что сказать мн? Если это не тайна, сэръ, сказалъ Бетереджъ, внезапно мняя окольный путь на прямой: — то я сгараю желаніемъ знать, что именно такъ внезапно привело васъ въ эту сторону?
— Что привело меня сюда въ прошлый разъ? спросилъ я.
— Лунный камень, мистеръ Франклинъ. Но что же теперьто праводатъ васъ?
— Опять Лунный же камень, Бетереджъ.
Старикъ остановился какъ вкопанный и глядлъ на меня въ сроватомъ сумрак, словно подозрвая свои уши въ обман.
— Если это шутка, сэръ, сказалъ онъ,— такъ я, надо быть, глуповатъ становлюсь на старости лтъ. Никакъ не пойму.
— Вовсе не шутка, отвчалъ я:— я пріхалъ сюда возобновить слдствіе, прерванное предъ моимъ отъздомъ изъ Англіи. Я пріхалъ сюда затмъ, чего никто еще не сдлалъ,— я хочу разузнать кто взялъ алмазъ.
— Бросьте вы алмазъ, мистеръ Франклинъ! Вотъ вамъ мой совтъ, бросьте алмазъ! Эта проклятая индйская драгоцнность сбивала съ-толку всхъ, кто ни подходилъ къ ней. Не тратьте денегъ и здоровья,— въ цвт лтъ, сэръ,— на возню съ Луннымъ камнемъ. Можете ли вы надяться на успхъ (безъ ущерба себ), когда самъ приставъ Коффъ промахнулся? Приставъ Коффъ! повторилъ Бетереджъ, погрозивъ мн указательнымъ пальцемъ:— первый полицейскій чиновникъ во всей Англіи!
— Я ршился, старый дружище. Не отступлю и предъ самимъ приставомъ Коффомъ. кстати, рано или поздно мн, быть-можетъ, понадобится переговорить съ нимъ. Не слыхали-ль вы о немъ чего-нибудь въ послднее время?
— Приставъ не поможетъ вамъ, мистеръ Франклинъ.
— Почему же?
— Со времени вашего отъзда, сэръ, въ полицейскихъ кружкахъ произошло нкоторое событіе. Великій Коффъ удалился отъ длъ, пріобрлъ себ маленькій коттеджъ въ Доркинг и сидитъ по горло въ своихъ розахъ. Онъ собственноручно извстилъ меня объ этомъ, мистеръ Франклинъ. Онъ выростилъ блую махровую розу, не прививая ея къ шиповнику. И мистеръ Бегби, нашъ садовникъ, собирается въ Доркингъ признаваться, что приставъ наконецъ побдилъ его.
— Ну, не велика важность, сказалъ я:— обойдемся и безъ помощи пристава. На первыхъ порахъ я доврюсь вамъ.
Весьма вроятно, что я нсколько небрежно произнесъ это. Какъ бы то ни было, Бетереджа, повидимому, что-то задло за живое въ этомъ отвт.
— Вы могли довриться кому-нибудь и похуже меня, мистеръ Франклинъ, вотъ что я вамъ скажу, проговорилъ онъ съ нкоторою рзкостью.
Тонъ этого возраженія и нкоторое безпокойство, подмченное мной въ немъ посл этихъ словъ, подала мн мысль, что онъ иметъ какія-то свднія, которыхъ не ршается сообщать мн.
— Я ожидаю, что вы поможете мн, сказалъ я,— собрать отрывочныя улики, оставшіяся посл пристава Коффа. Я знаю, что вы можете это сдлать. Не можете ли вы сдлать еще чего-нибудь?
— Чего же еще можете вы ожидать отъ меня, сэръ? спросилъ Бетереджъ съ видомъ крайняго смиренія.
— Я жду большаго, судя по тому что вы сейчасъ сказали.
— Это одно хвастовство мое, мистеръ Франклинъ, упрямо возразилъ старикъ: — нкоторые такъ и родятся хвастунами, до самой смерти не могутъ отвыкнуть. Вотъ и я такой-же.
Оставался еще одинъ способъ взяться за него. Я обратился къ его участію въ Рахили и ко мн.
— Бетереджъ, порадуетесь ли вы, если мы съ Рахилью опять станемъ добрыми друзьями?
— Я служилъ вашему семейству, сэръ, и для боле скромныхъ цлей, если ужь вы сомнваетесь въ этомъ!
— Помните ли вы, какъ со мной обращалась Рахиль предъ моимъ отъздомъ изъ Англіи?
— Такъ хорошо помню, словно это вчера еще было! миледи написала вамъ собственноручное письмо насчетъ этого, а вы были такъ добры, что и мн показали его. Оно извщало васъ, что миссъ Рахиль смертельно оскорбилась участіемъ, которое вы принимали въ стараніяхъ отыскать ея драгоцнный камень, и при этомъ на миледи, ни вы, никто не могъ угадать причины этого гнва.
— Совершенно справедливо, Бетереджъ! И вотъ я вернулся изъ своего путешествія и нахожу ее попрежнему смертельно оскорбленною. Я зналъ, что въ прошломъ году причиной этому былъ алмазъ, и знаю, что алмазъ же причиной этому и теперь. Я хотлъ переговорить съ ней, а она и видть меня не хочетъ. Я попробовалъ написать къ ней, она не отвчаетъ мн. Скажите же, ради Бога, какъ мн разъяснить это дло? Рахиль сама не оставляетъ мн иного способа разыскать пропажу Луннаго камня, какъ путемъ слдствія!
Эта слова явно выказали ему все дло съ совершенно новой точки зрнія. Онъ предложилъ мн вопросъ, убдившій меня въ томъ, что я поколебалъ его.
— Нтъ ли тутъ какого-нибудь недоброжелательства съ вашей стороны, мистеръ Франклинъ,— вдь нтъ?
— Я съ негодованіемъ выхалъ изъ Лондона, отвтилъ я,— но теперь это все прошло. Я хочу добиться отъ Рахили объясненія, а больше мн ничего не надо.
— А не боитесь вы, сэръ,— случись вамъ что-нибудь открыть,— не боитесь вы за т открытія, которыя можете сдлать относительно миссъ Рахили?
Я вполн понималъ ревнивую увренность въ молодой госпож, подсказавшую ему эти слова.
— Я не мене васъ увренъ въ ней, отвтилъ я:— Если мы вполн узнаемъ ея тайны, въ ней не окажется ничего такого, что могло бы поколебать ваше или мое уваженіе къ ней.
Послдніе остатка Бетереджевой сдержанности при этомъ исчезли.
— Одно только могу сказать, воскликнулъ онъ:— Если я дурно длаю, помогая вамъ, мистеръ Франклинъ, то нтъ еще малаго ребенка, который бы меньше моего смыслилъ! Я точно могу навести васъ на путь къ открытіямъ, если только вы сумете пойдти дальше одна. Помните вы одну изъ нашихъ двушекъ, бдняжку Розанну Сперманъ?
— Конечно!
— Вы все думали, что она хотла признаться вамъ въ чемъ-то касательно этого дла о Лунномъ камн?
— Иначе я, право, никакъ не могъ объяснить себ ея странное поведеніе.
— Вы можете разршить свои сомннія, когда угодно, мистеръ Франклинъ.
Я въ свою очередь остановился какъ вкопаный, напрасно пытаясь разглядть его лицо въ наступавшей темнот. Въ первый мигъ изумленія я съ нкоторымъ нетерпніемъ спросилъ, что онъ хочетъ этимъ сказать.
— Больше твердости, сэръ! продолжалъ Бетереджъ: — я именно то и хочу сказать что говорю. Розанна Сперманъ оставила по себ запечатанное письмо,— письмо адресованное къ вамъ.
— Гд оно?
— Въ рукахъ ея подруги, въ Коббсъ-Гол. Будучи здсь въ послдній разъ, сэръ, вы должны были слышать о хромой Люси,— убогой двушк на костыл?
— Дочь рыбака?
— Она самая, мистеръ Франклинъ.
— Почему это письмо не переслала мн?
— Хромая Люси очень упряма, сэръ. Она не хотла отдать его ни въ чьи рука, кром вашихъ. А вы ухали изъ Англіи, прежде чмъ я усплъ написать вамъ.
— Вернемтесь, Бетереджъ, и выручимъ его тотчасъ-же.
— Сегодня поздно, сэръ. У насъ по всему берегу очень скупы на свчи, и въ Коббсъ-Гол рано ложатся.
— Вздоръ! Мы дойдемъ въ полчаса.
— Вы-то можете, сэръ. И то, добравшись, найдете вс двери на запор.
Онъ показалъ мн огонекъ, мерцавшій у насъ подъ ногами, въ тотъ же мигъ я услыхалъ въ тиши вечера журчаніе рчки.
— Вотъ и ферма, мистеръ Франклинъ! Отдохните-ка сегодня, а завтра поутру приходите ко мн, если будете такъ добры.
— Вы пойдете со мной къ рыбаку въ Коттеджъ?
— Да, сэръ.
— Какъ рано?
— Какъ вамъ будетъ угодно, мистеръ Франклинъ.
Мы спустились по тропинк, ведущей къ ферм.

III.

У меня осталось весьма неясное воспоминаніе о происходившемъ на Готтерстонской ферм.
Мн помнится радушный пріемъ, непомрный ужинъ, котораго хватило бы накормить цлое селеніе на Восток, очаровательно чистенькая спальня, гд можно было сожалть лишь объ одномъ ненавистномъ произведеніи глупости нашихъ предковъ — о перин, безсонная ночь, множество перепорченныхъ спичекъ и нсколько разъ зажигаемая свча, наконецъ, ощущеніе безпредльной радости при восход солнца, когда представилась возможность встать.
Мы наканун условились съ Бетереджемъ, что я зайду за нимъ по дорог въ Коббсъ-Голь, когда мн будетъ угодно, что, при моемъ нетерпніи выручать письмо, значило какъ можно раньше. Не дожидаясь завтрака на ферм, я взялъ корку хлба и отправился въ путь, слегка опасаясь, не застать бы мн милаго Бетереджа въ постели. Къ величайшему облегченію моему, оказалось, что онъ былъ не мене меня взволнованъ предстоящимъ событіемъ. Я нашелъ его совершенно готовымъ въ путь, съ тростью въ рук.
— Какъ вы себя чувствуете нынче, Бетереджъ?
— Плохо, сэръ.
— Прискорбно слышать. На что же вы жалуетесь?
— Небывалая болзнь, мистеръ Франклинъ, собственнаго изобртенія. Не хочу васъ пугать, а только и утро не минетъ, какъ вы сами, наврно, заразитесь.
— Чортъ возьми!
— Чувствуете ли вы этакій непріятный жаръ въ желудк, сэръ? И точно васъ что-то постукиваетъ въ темя? А! Нтъ еще? Ну, такъ васъ схватитъ въ Коббсъ-Гол, мистеръ Франклинъ. Я это называю слдственною лихорадкой и впервые заразился ею въ обществ пристава Коффа.
— Эге! А лкарство на этотъ разъ, вроятно, въ письм Розанны Сперманъ? Идемъ же и добудемъ его.
Несмотря на раннюю пору, мы застали жену рыбака за кухонною возней. Какъ только Бетереджъ представилъ меня, добрая миссъ Іолландъ исполнила нкій обрядъ общежитія, исключительно предназначенный (какъ я узналъ въ послдствіе) для почетныхъ постителей. Она принесла на столъ бутылку голландскаго джину, пару чистыхъ трубокъ и начала разговоръ вступительною фразой: ‘Что новаго въ Лондон, сэръ?’
Не усплъ я подыскать отвта на этотъ безгранично-обширный вопросъ, какъ изъ темнаго угла кухни ко мн приблизился призракъ. Блдная двушка, съ дикимъ, растеряннымъ видомъ и замчательно роскошными волосами, съ гнвнымъ и рзкимъ взглядомъ, ковыляя на костыл, подошла къ столу, за которымъ я сидлъ, и стала смотрть на меня съ такимъ выраженіемъ, какъ будто я былъ какою-то вещью, возбуждавшею въ ней любопытство вмст съ отвращеніемъ и волшебно притягивавшею ея взглядъ.
— Мистеръ Бетереджъ, сказала она, не спуская глазъ съ моего лица,— пожалуста, скажите еще разъ какъ его зовутъ.
— Этого джентльмена, отвтилъ Беттереджъ (съ сильнымъ удареніемъ на слов джентльменъ) зовутъ мистеръ Франклинъ Блекъ.
Двушка повернулась ко мн спиной и вдругъ вышла изъ комнаты. Добрая миссъ Іолландъ, кажется, извинялась относительно страннаго поведенія своей дочери, а Бетереджъ (по всей вроятности) переводилъ это на вжливо-англійское нарчіе. Я говорю объ этомъ въ полнйшей неувренности. Все мое вниманіе было обращено на стукотню костыля этой двушки. Тукъ-тукъ,— это вверхъ по деревянной лстниц, тукъ-тукъ,— это въ комнат у насъ надъ головой, тукъ-тукъ,— это съ лстницы внизъ, и вотъ на порог отворенной двери снова явился призракъ, съ письмомъ въ рук, выманивая меня за дверь.
Я ушелъ отъ нескончаемыхъ извиненій и послдовалъ за страннымъ существомъ, которое ковыляло впереди меня, все шибче, и шибче, внизъ по отлогому скату набережья. Она провела меня куда-то за лодки, гд никто изъ немногихъ жителей рыбачьяго селенія не могъ уже ни видть, ни слышатъ насъ, остановилась и въ первый разъ еще поглядла мн прямо въ глаза.
— Стойте такъ, сказала она:— я хочу посмотрть на васъ. Нельзя было ошибиться въ выраженіи ея лица. Я внушалъ ей чувства сильнйшаго ужаса и отвращенія. Я не такъ тщеславенъ, чтобы сказать, что еще ни одна женщина не смотрла на меня такимъ образомъ. Я лишь осмлюсь гораздо скромне заявить, что ни одна еще не выказывала этого такъ явно. Есть предлъ, за которымъ человкъ уже не въ состояніи выдерживать подобнаго смотра при нкоторыхъ обстоятельствахъ. Я попробовалъ отвлечь вниманіе хромой Люои на что-нибудь мене возмутительное нежели моя физіономія.
— Кажется, у васъ есть письмо для передачи мн? началъ я: — не его ли это вы держите въ рук?
— Повторите-ка, было мн единственнымъ отвтомъ.
Я повторилъ мои слова, какъ умное дитя свой урокъ. ‘Нтъ, сказала двушка про себя, но все еще безпощадно уставивъ на меня глаза:— понять не могу, что такое она видла въ его лиц. Не въ домекъ мн, что такое она слышала въ его голос.’ Она вдругъ отвернулась отъ меня и томно склонила голову на верхушку своего костыля ‘Охъ, бдняжка моя, милая!’ проговорила она съ оттнкомъ, нжности, котораго я у нея еще не слыхивалъ. ‘Нтъ у меня моей любушки! Что ты могла видть въ этомъ человк?’ Она гнвно подняла голову и еще разъ поглядла на меня.
— Можете ли вы сть и пить? спросила она.
Я постарался сохранить всю серіозность и отвтилъ:
— Да.
— Можете ли вы спать?
— Да.
— И совсть не грызетъ васъ, когда вы видите бдную двушку въ услуженіи?
— Разумется, нтъ. Съ чего бы это?
Она разомъ бросила мн письмо (какъ говорится) прямо въ лицо.
— Возьмите! бшено воскликнула она: — до сихъ поръ я васъ въ глаза невидывала. Не попусти мн Господи видть васъ еще когда-нибудь.
Съ этими словами на прощанье, она захромала отъ меня во всю свою прыть. Всякій, безъ сомннія, предугадалъ уже единственное объясненіе, которое я могъ дать ея поступкамъ. Я просто счелъ ее сумашедшею.
Достигнувъ этого неизбжнаго вывода, я обратился къ боле интересному предмету изслдованія, заключавшемуся въ письм Разанны Сперманъ, на немъ былъ слдующій адресъ:
‘Франклину Блеку, сквайру. Передать въ собственныя руки (не довряя никому другому) чрезъ посредство Люси Іолландъ.’
Я сломалъ печать. Въ куверт оказалось письмо, а въ немъ, въ свою очередь, клочокъ бумаги. Сначала я прочелъ письмо:
‘Сэръ,— Если вамъ любопытно знать причину моего обхожденія съ вами въ то время, какъ вы гостили въ дом моей госпожи, леди Вериндеръ, исполните, что сказано въ приложенной памятной записк, и сдлайте это такъ, чтобы никто не могъ подсмотрть за вами. Ваша покорнйшая служанка,

‘Розанна Сперманъ.’

вслдъ затмъ я взялся за клочокъ бумаги. Вотъ точная копія съ него слово въ слово:
‘Памятная записка:— Пойдти на зыбучіе пески, въ начал пролива. Пройдти до Южной Иглы, пока вха Южной Иглы и флагштокъ на стоянк береговой стража за Коббсъ-Големъ не сравняются по прямой линіи, положить на утесъ палку или что-нибудь прямое для направленія руки, какъ разъ по линіи вхи и флагштока. При этомъ соблюсти, чтобъ одинъ конецъ палки пришелся на ребр утеса съ той стороны его, которая склоняется къ зыбучимъ пескамъ. Ощупью по палк (начиная съ конца ея, обращеннаго къ вх) искать въ морскомъ порост цпь. Найдя ее, провести рукой вдоль цпи до той части, которая свшивается чрезъ ребро утеса въ зыбучій песокъ. И затмъ тащить цпь.’
Только-что я прочелъ послднія слова, подчеркнутыя въ оригинал, какъ позади меня послышался голосъ Бетереджа. Изобртатель слдственной лихорадки совершенно изнемогъ отъ этого тяжкаго недуга.
— Мн ужь больше не въ терпежъ, мистеръ Франклинъ. Что она тамъ пишетъ, въ письм-то? Помилосердуйте, сэръ, скажите намъ, что такое она пишетъ?
Я подалъ ему письмо и записку. Онъ прочелъ первое, повидимому, безъ особеннаго любопытства. Но вторая, то-есть записка, произвела на него сильное впечатлніе.
— А что говорилъ приставъ! воскликнулъ Бетереджъ: — съ перваго дня, и до послдняго, сэръ, приставъ говорилъ, что у нея должно быть записано для памяти мсто спрятаннаго. И вотъ эта записка! Господи помилуй, мистеръ Франклинъ, тайна, которая ставила въ тупикъ всхъ, начиная съ великаго Коффа и ниже, только того и ждетъ, можно сказать, чтобъ открыться вамъ! Всякій можетъ видть, что теперь отливъ, сэръ. Долго ли ждать начала прилива? — онъ поднялъ голову и увидалъ въ нкоторомъ отдаленіи отъ насъ рабочаго паренька, чинившаго сть.— Темми Брайтъ! кликнулъ онъ во весь голосъ.
— Слы-ышу! откликнулся Темми.
— Скоро ли приливъ?
— Часъ повременить надо.
Каждый изъ насъ посмотрлъ на часы.
— Мы можемъ обойдти берегомъ, мистеръ Франклинъ, сказалъ Бетереджъ:— и добраться до зыбучихъ песковъ, на порядкахъ выгадавъ время. Что вы на это окажете, сэръ?
— Пойдемте.
По дорог къ зыбучимъ пескамъ, я просилъ Бетереджа пооживить мои воспоминанія о событіяхъ (касающихся Розанны Сперманъ) во время слдствія, произведеннаго приставомъ Коффомъ. Съ помощію стараго друга я скоро возобновилъ въ ум ясно и послдовательно вс обстоятельства. Уходъ Розанны въ Фризингаллъ, когда вс домашніе думали, что она больная лежитъ въ своей комнат,— таинственныя занятія по ночамъ, за дверью на замк, при свч, горящей до утра,— подозрительная покупка лакированнаго жестянаго ящика и пары собачьихъ цпей у миссъ Іолландъ,— положительная увренность пристава въ томъ, что Розанна спрятала что-то въ зыбучихъ пескахъ, и совершенное невдніе спрятаннаго,— вс эти странные результаты недоношеннаго слдствія снова ясно представились мн, когда мы достигли зыбучихъ песковъ и пошли по низменному хребту скалъ, называемыхъ Южною Иглой.
Съ помощью Бетереджа я скоро занялъ ту позицію, съ которой вха и флагштокъ на стоянк береговой стражи уравнивалась въ одну линію. Руководясь замткой, мы вслдъ за тмъ положили мою трость въ надлежащемъ направленіи, насколько это было возможно при неровной поверхности утесовъ. Потомъ еще разъ посмотрли на часы.
Приливъ долженъ былъ начаться минутъ черезъ двадцать. Я предложилъ переждать лучше на берегу чмъ на сырой и скользкой поверхности утесовъ. Дойдя до сухаго песка, я собрался было ссть, но Бетереджъ, къ величайшему удивленію моему, собирался уйдти.
— За чмъ же вы уходите? спросилъ я.
— Загляните еще разикъ въ письмо, сэръ,— и увидите.
Съ одного взгляда на письмо я припомнилъ наказъ остаться одному, производя открытіе.
— Трудненько таки мн теперь покидать васъ, сказалъ Бетереджъ,— но бдняжка умерла такою страшною смертію, и меня что-то заставляетъ дать потачку этой ея причуд, мистеръ Франклинъ. Притомъ же, прибавилъ онъ съ увренностью,— въ письм не говорится, чтобы вы и въ послдствіи не выдавали тайны. Я поброжу въ ельник и подожду, пока вы меня захватите по дорог. Не мшкайте боле чмъ нужно, сэръ. Слдственная лихорадка вовсе не такая болзнь, чтобы съ ней легко было ладить при этихъ обстоятельствахъ.
Заявивъ это на прощанье, онъ ушелъ.
Интервалъ ожиданія, весьма короткій относительно времени, принималъ огромные размры по масштабу терпнія. Это былъ одинъ изъ тхъ случаевъ, въ которыхъ несравненная привычка курить становится особенно дороги и утшительна. Я закурилъ сигару и сдъ на склон берега.
Съ безоблачнаго неба солнце разливало свою красу на вс видимые предметы. Несравненная свжесть воздуха придавала характеръ роскоши самому процессу жизни и дыханія. Даже пустынный заливчикъ — и тотъ привтствовалъ утро своимъ веселымъ видомъ, а сырая, обнаженная поверхность зыбучихъ песковъ скрывала ужасающее выраженіе своей коварной, темной физіономіи въ мимолетной улыбк. Съ прізда моего въ Англію еще не бывало такого чуднаго дня.
Не усплъ я докурить сигару, какъ начался приливъ. Я увидалъ предшествующее ему вспучиванье песковъ, а потомъ грозную дрожь, пробгавшую по всей поверхности ихъ,— точно какой-то духъ ужаса жилъ, двигался и трепеталъ подъ ними въ бездонной глубин. Я бросалъ сигару и вернулся къ утесамъ.
Замтка указывала мн пробираться ощупью вдоль по линіи, обозначаемой тростью, начиная съ того конца ея, который былъ обращенъ къ вх.
Я прошелъ такимъ образомъ боле половины трости, не встрчая ничего, кром реберъ утесовъ. за то вершка два подальше терпніе мое вознаградилось. Въ узкой впадинк, куда едва входилъ указательный палецъ, я нащупалъ цпь. Пробуя вести по ней руку въ направленіи къ зыбучимъ пескамъ, я нашелъ преграду въ густот морскаго пороста, сплоченнаго во впадинк несомннно въ теченіи времени, которое прошло съ тхъ поръ какъ Розанна Сперманъ выбрала это мстечко.
Выдергать поростъ или просунуть сквозь него руку не было никакой возможности. Замтивъ мсто, указанное концомъ трости обращеннымъ къ Зыбучимъ Пескамъ, я ршился продолжить поиски за цпью по новому плану собственнаго изобртенія. Мн пришло на мысль ‘пошарить’ на счастье тотчасъ за утесами, не найду ли я потерянный слдъ цпи въ томъ мст, гд она углубляется въ пески. Я взялъ трость и склонился надъ свернымъ краемъ Южной Иглы.
Въ этомъ положеніи лицо мое находилось въ нсколькихъ футахъ надъ поверхностью зыбучихъ песковъ. Въ такой близи видъ этихъ песковъ, охватываемыхъ повременамъ отвратительнымъ припадкомъ дрожи, потрясалъ мои нервы. Ужасныя грезы о томъ, что умершая явится, пожалуй, на мст самоубіиства, чтобы помочь мн въ поискахъ,— невыразимая боязнь увидать, какъ она поднимется изъ пучившейся поверхности песковъ и укажетъ мсто,— овладли мной до озноба на солнечномъ припек. Признаюсь, что я зажмурился, опуская конецъ трости въ зыбучій песокъ.
Мигъ спустя,— не усплъ я погрузить палку на нсколько вершковъ,— какъ уже освободился отъ суеврнаго страха и задрожалъ всмъ тломъ въ сильнйшемъ волненіи. При первой попытк я опустилъ трость наугадъ, зажмурясь,— и сразу попалъ врно. Трость моя звякнула по цпи. Крпко ухватясь лвою рукой за корни порости, я свсился черезъ край утеса, а правою рукой искалъ подъ навсомъ его обрыва. Правая рука ощупала цпь.
Я вытащилъ ее безъ малйшаго затрудненія. На конц ея былъ прикрпленъ лакированный ящикъ.
Цпь до того заржавла въ вод, что я не могъ отстегнуть кольцо прикрплявшее ее къ ящику. Зажавъ ящикъ между колнъ и напрягая вс силы, я сорвалъ съ него крышку. Что-то блое наполнило всю его внутренность. Я опустилъ руку и нашелъ, что это блье.
Вытаскивая блье, я вытащилъ скомканное вмст съ вамъ письмо. Взглянувъ на адресъ и увидавъ свое имя, я положилъ письмо въ карманъ и окончательно вытащилъ блье. Оно вытащилось плотнымъ сверткомъ, разумется, принявшимъ форму ящика, въ которомъ такъ долго лежало, вполн предохраненное отъ морской воды.
Я перенесъ блье на сухой песокъ берега, развернулъ и расправилъ его. Нельзя было ошибиться въ томъ, что это за одежда. То былъ спальный шлафрокъ.
Когда я разостлалъ его на песк, лицевая сторона не представляла ничего, кром безчисленныхъ ошибокъ и складокъ. Потомъ я осмотрлъ изнанку и тотчасъ увидалъ, что она запачкана краской съ двери Рахилина будуара!
Взглядъ мой остановился, словно прикованный къ пятну, а мысли разомъ перескочили изъ настоящаго въ прошлое. Мн вспомнились самыя слова пристава Коффа, точно онъ снова стоялъ возл меня, подтверждая неопровержимое заключеніе, выведенное онъ изъ пятна на двери.
‘Развдайте, нтъ ли въ дом какаго-нибудь платья съ пятномъ отъ этой краски. Развдайте, чье это платье. Развдайте, чмъ объяснить владлецъ его свое присутствіе въ той комнат, гд онъ запачкался, между полночью и тремя часами утра. Если это лицо не дастъ удовлетворительнаго отвта, нечего далеко ходить за похитителемъ алмаза.’
Одно за другомъ припоминались мн эти слова, снова и сызнова повторяясь какъ-то утомительно-машинально. Я очнулся отъ столбняка, длившагося, какъ мн казалось, нсколько часовъ,— въ сущности, безъ сомннія, нсколько минутъ,— услыхавъ, что меня кличутъ. Я поднялъ голову и увидалъ Бетереджа, у котораго наконецъ лопнуло терпніе. Онъ только что показался въ песчаныхъ холмахъ на возвратномъ пути къ берегу.
Появленіе старика, тотчасъ какъ я увидалъ его, возвратило меня къ сознанію окружающихъ предметовъ и напомнило, что изслдованіе, доведенное мною до сихъ поръ, все еще не кончено. Я нашелъ пятно на шлафрок. Чей же это шлафрокъ?
Сначала я хотлъ справиться по письму, которое было у меня въ карман,— по письму, найденному въ ящик.
Опустивъ за нимъ руку, я вспомнилъ, что есть легчайшій способъ узнать это. Самъ шлафрокъ обличитъ истину, такъ какъ, по всей вроятности, на немъ должна быть мтка владльца.
Я подвидъ его съ песку и сталъ искать мтки.
Нашелъ мтку и прочелъ — ‘собственное свое имя’.
Знакомыя мн буквы доказывали, что шлафрокъ мой. Я перевелъ взглядъ повыше: вонъ солнце, вонъ блестятъ воды залива, вонъ старикъ Бетереджъ все ближе да ближе подходитъ ко мн. Я опять взглянулъ на буквы. Мое имя. Явная улика — собственное мое имя.
‘Если время, трудъ и деньги могутъ сдлать, воръ, похитившій Лунный камень, будетъ у меня въ рукахъ’, вотъ слова, съ которыми я выхалъ изъ Лондона: я проникъ въ тайну, которая скрывалась въ зыбучихъ пескахъ отъ всхъ живущихъ, а неопровержимое доказательство, пятно отъ краски, убдило меня, что я-то самъ и есть этотъ воръ.

IV.

О собственныхъ ощущеніяхъ ничего не могу сказать.
Мн помнится, что нанесенный мн ударъ совершенно лишилъ меня способности мыслить и чувствовать. Я, конечно, не сознавалъ что со мной длается, когда ко мн подошелъ Бетереджъ, такъ какъ, по свидтельству его, на вопросъ: въ чемъ дло, я засмялся, и передавъ ему шлафрокъ, сказалъ, чтобъ онъ самъ разобралъ загадку.
У меня не осталось ни малйшаго воспоминанія о томъ, что было говорено между нами на берегу. Первая мстность, въ которой я снова ясно припоминаю себя,— ельникъ. Я вмст съ Бетереджемъ иду назадъ, къ дому, Бетереджъ сообщаетъ мн, что взглядъ мой прояснится, и его взглядъ тоже прояснится, когда мы хватимъ по стаканчику грогу.
Сцена перемняется, вмсто ельника — маленькая комнатка у Бетереджа. Мое ршеніе не входить въ Рахилинъ домъ забыто. Я съ благодарностью ощущаю прохладу, тнь и тишину комнаты: пью грогъ (вовсе невдомая мн роскошь въ такое время дня), а добрый старый другъ мой подливаетъ въ него студеной, какъ ледъ холодной воды. При другой обстановк напитокъ этотъ просто ошеломилъ бы меня. На этотъ разъ онъ возбуждаетъ мои нервы. ‘Взглядъ мой начинаетъ проясняться’, какъ предсказывалъ Бетереджъ, и у самого Бетереджа тоже ‘проясняется взглядъ’.
Картина, въ которой я изображаю себя, пожалуй, покажется весьма странною, чтобы не сказать больше. Къ чему прибгаю я на первыхъ порахъ въ такомъ положеніи, которое, полагаю, можно назвать безпримрнымъ? Удаляюсь ли я отъ всякаго общенія съ людьми? Напрягаю ли умъ свой къ изслдованію отвратительной несообразности, которая тмъ не мене изобличаетъ меня съ силою неопровержимаго факта? Спшу ли я съ первымъ поздомъ въ Лондонъ, чтобы посовтоваться съ высокосвдущими людьми и немедленно поднять на ноги сыскное слдствіе? Нтъ. Я принимаю предложенное мн убжище въ томъ дом, куда войдти считалъ для себя униженіемъ, и сижу, прихлебывая водку съ водой, въ обществ стараго слуги, въ десять часовъ утра. Такого ли поступка слдовало ждать отъ человка, поставленнаго въ мое ужасное положеніе? Я могу дать лишь одинъ отвтъ: мн было неазъяснимо отрадно видть предъ собой родное лицо старика Бетереджа, а приготовленный старикомъ Бетереджемъ грогъ такъ помогъ мн, какъ едва ли помогло бы что-нибудь иное при полномъ упадк силъ тлесныхъ и нравственныхъ, которому я подвергся. Вотъ единственное мое оправданіе, и затмъ мн остается лишь удивляться неизмнному соблюденію собственнаго достоинства и строго-логичной послдовательности поведенія во всхъ случайностяхъ жизни отъ колыбели до могилы, которыми обладаетъ мой читатель или читательница.
— Ну, мистеръ Франклинъ, по крайней мр въ одномъ нельзя сомнваться, оказалъ Бетереджъ, бросая шлафрокъ предъ нами на столъ и указывая на него пальцемъ, точно это было живое существо, которое могло его слышать:— начать съ того, что онъ вретъ.
Я вовсе не съ такой утшительной точки зрнія смотрлъ на это дло.
— Я не мене васъ обртаюсь въ невдніи, точно ли я похитилъ алмазъ, сказалъ я:— но вотъ что свидтельствуетъ противъ меня! Пятно на шлафрок, имя на шлафрок — это факты.
Бетереджъ подвидъ со стола мой стаканъ и убдительно сунулъ его мн въ руку.
— Факты? повторилъ онъ: — хватите еще капельку грогу, мистеръ Франклинъ, а вы отршитесь отъ слабости врить фактамъ! Подтасовка, сэръ! продолжилъ онъ, таинственно понизивъ голосъ:— вотъ какъ я объясняю эту загадку. Гд-нибудь да подтасовано,— и вамъ съ вами слдуетъ разыскать это. Не было ли еще чего въ жестяномъ ящик, когда вы опускали туда руку?
Вопросъ этотъ мигомъ напомнилъ мн о письм, которое лежало у меня въ карман. Я досталъ его и развернулъ. Оно было въ нсколько страницъ убористаго почерка. Я съ нетерпніемъ взглянулъ на подпись въ конц его: ‘Розанна Сперманъ’.
Какъ только я прочелъ это имя, внезапное воспоминаніе освтило мой умъ, а при свт его возникло внезапное подозрніе.
— Постойте! воскликнулъ я:— вдь Розанна Сперманъ поступала къ тетушк изъ исправительнаго пріюта? Розанна Сперманъ была когда-то воровкой?
— Безспорно, мистеръ Франклинъ. Что же изъ этого, съ вашего позволенія?
— Что изъ этого? Почемъ же мы знаемъ, наконецъ, что кто не она украла алмазъ? Почемъ мы знаемъ, что она не могла умышленно выпачкать мой шлафрокъ въ краск…?
Бетереджъ прервалъ мою рчь, положивъ мн руку на плечо:
— Вы оправдаетесь, мистеръ Франклинъ, это не подлежитъ сомннію. Но я надюсь, что вы оправдаетесь не этимъ способомъ. Просмотрите ея письмо. Во имя справедливости къ памяти этой двушки, просмотрите ея письмо.
Искренность, съ которою онъ сказалъ это, подйствовала на меня, и подйствовала почти какъ выговоръ.
— Вы сами составите себ сужденіе о ея письм, сказалъ я:— я прочту его вслухъ.
Я началъ и прочелъ слдующія отрока:
‘Сэръ, я хочу кое-въ-чемъ признаться вамъ. Иное признаніе, несмотря на то что въ немъ заключается бездна горя, можно сдлать въ очень немногихъ словахъ. Мое признаніе можетъ быть сдлано въ трехъ словахъ: я люблю васъ.’
Письмо выпало у меня изъ рукъ. Я взглянулъ на Бетереджа.
— Ради Бога, проговорилъ я:— что это значитъ?
Онъ, казалось, уклонялся отъ отвта на этотъ вопросъ.
— Сегодня утромъ, сэръ, вы были наедин съ хромою Люси, сказалъ онъ: — не говорила ли она чего-нибудь о Розанн Сперманъ?
— Они даже не упомянула имени Розанны Сперманъ.
— Возьмитесь опять за письмо, мистеръ Франклинъ.— Я вамъ прямо скажу, что мн вовсе не по-сердцу огорчить васъ посл того, что вамъ пришлось уже вынести. Пусть она сама за себя говоритъ, сэръ. Да не забывайте своего грогу. Для вашей же пользы, не забывайте грогу.
Я продолжилъ чтеніе письма.
‘Мн было бы очень позорно сознаться, еслибъ я оставалась въ живыхъ въ то время, когда вы будете читать это. Но когда вы найдете это письмо, я буду мертва, и покину землю. Вотъ что придаетъ мн смлости. Даже могилы не останется, чтобы напомнить обо мн. Мн можно говорить правду, когда зыбучіе пески готовы схоронить меня, посл того какъ напишутся эти слова.
‘Кром того, вы найдете въ моемъ тайник вашъ шлафрокъ, запачканный краской, и пожелаете знать, какъ это случалось, что спрятала его именно я? И почему я ничего не говорила вамъ, пока жила на свт? На это у меня только одно объясненіе. Вс эти странности происходили отъ того, что я насъ любила.
‘Я не стану докучать вамъ разказомь о себ или о о моей жизни до того времени какъ вы пріхали въ домъ моей госпожи. Леди Вериндеръ взяла меня въ исправительномъ пріют. Въ пріютъ я перешла изъ тюрьмы. Посадили меня въ тюрьму за то, что я была воровка. Воровала я, потому что мать моя бродила во улицамъ безъ пристанища, когда я была еще маленькою двочкой. Уличною же бродягой мать моя стала вслдствіе того, что джентльменъ, бывшій моимъ отцомъ, бросилъ ее. Нтъ надобности распространяться о такой обыкновенной исторіи. Она и безъ того слишкомъ часто разказывается въ газетахъ.
‘Леди Вериндеръ была очень добра ко мн, и мистеръ Бетереджъ также былъ весьма добръ. Они двое, да еще надзирательница въ исправительномъ пріют, вотъ единственные добрые люди, которыхъ я встрчала во всю свою жизнь.
‘Я могла бы прожить на своемъ мст — не счастливо,— но все-таки прожить, не будь вашего посщенія. Васъ я не упрекаю, сэръ. Это моя вина, вся вина моя. Помните ли то утро какъ вы, отыскивая мистера Бетереджа, вышли къ намъ изъ-за песчаныхъ холмовъ? Вы показались мн сказочнымъ принцемъ. Вы были похожи на суженаго, который является ко мн. Я еще не видывала человка, столь достойнаго обожанія. Что-то похожее на вкушеніе земнаго счастія, котораго я никогда еще не знавала, взыграло во мн въ тотъ же мигъ, какъ я увидла васъ. Не смйтесь надъ этимъ, если въ силахъ. О, еслибъ я могла дать вамъ почувствовать, какъ это нешуточно во мн!
‘Я вернулась домой, написала въ своемъ рабочемъ ящичк ваше имя вмст съ моимъ и начертила подъ ними узелъ врныхъ любовниковъ. Тутъ какой-то демонъ, нтъ, лучше сказать, какой-то добрый ангелъ, шепнулъ мн: ‘поди, поглядись въ зеркало’. Зеркало оказало мн… все равно, что бы то ни было. Я была слишкомъ глупа, чтобы внять предостереженію. Я все больше и больше влюблялась въ васъ, точно леди равнаго съ вами званія, или первая изъ всхъ красавицъ, которыми вы любовались. Я старалась,— Боже мой, какъ старалась! — чтобъ вы взглянули на меня. Еслибы вы знали какъ я плакала по ночамъ съ горя и досады, что вы никогда не замчали меня, вы, быть-можетъ, пожалли бы обо мн и хоть изрдка дарили бы меня взглядомъ, чтобъ я могла жить имъ.
‘Пожалуй, то былъ бы не совсмъ добрый взглядъ, еслибы вы знали какъ я ненавидла миссъ Рахиль. Я, кажется, прежде васъ самихъ догадалась, что вы влюблены въ нее. Она подарила вамъ розы въ петлицу. Ахъ, мистеръ Франклинъ, вы носили мои розы чаще нежели вамъ или ей приходило это въ голову! Въ то время единственное утшеніе мое состояло въ томъ, чтобы тайно замнить въ вашемъ стакан съ водой ея розу моею и потомъ выбросить ея розу.
‘Будь она въ самомъ дл такъ хороша, какъ вамъ казалось, я бы, пожалуй, спокойне перенесла это. Нтъ, я, кажется, еще больше бы злилась на нее. Что, еслибъ одть миссъ Рахиль въ платье служанки, снявъ съ нея вс украшенія?… Не знаю что пользы въ томъ, что я вамъ пишу это. Нельзя отвергать, что она была дурно сложена, она была слишкомъ тонка. Но кто же знаетъ, что нравится инымъ людямъ? Вдь молодымъ леди позволительны такіе поступки, за которые служанка поплатилась бы своимъ мстомъ. Это не мое дло. Я знаю, что вы не станете читать мое письмо, если я буду продолжать такимъ образомъ. Но горько слышать, какъ миссъ Рахиль называютъ хорошенькою, когда знаешь, что вся суть въ ея наряд и самоувренности.
‘Постарайтесь не выходить изъ терпнія, сэръ. Я перейду какъ можно скоре къ тому времени, которое врно заинтересуетъ васъ, ко времени пропажи алмаза. Но прежде у меня на ум сказать вамъ еще одну вещь.
‘Жизнь моя не особенно тяготила меня въ то время какъ я была воровкой. И лишь посл того какъ въ исправительномъ пріют научили меня сознавать свое паденіе и стараться исправиться, настали долгіе, томительные дни. Мной овладла мысль о будущности. Я почувствовала, какомъ страшнымъ упрекомъ были мн эти честные люди, даже добрйшіе изъ честныхъ людей. Куда бы я на шла, что бы я ни длала, съ какими бы лицами не встрчалась, чувство одиночества разрывало мн сердце. Я знаю, что должна была поладить съ прочею прислугой на новомъ мст. Но мн почему-то не удалось подружиться съ ними. У нихъ былъ такой видъ (или это мн казалось только), какъ будто она подозрвала чмъ я была прежде. Я не сожалю, далеко нтъ, что во мн пробудили усилія исправиться, но право же, право, жизнь эта была томительна. Вы сначала промелькнули въ ней лучомъ солнца, но потомъ и вы измнили мн. Я имла безуміе любить васъ и никогда не могла привлечь ваше вниманіе. Въ этомъ была бездна горя, истинно бездна горя.
‘Теперь я перехожу къ тому, что хотла сказать вамъ. Въ т дни скорби, я раза два или три, когда наступала моя очередь идти со двора, ходила на свое любимое мстечко, къ виду надъ зыбучими песками, а говорила про себя: ‘Кажется, здсь будетъ всему конецъ. Когда станетъ невыносимо, здсь будетъ всему конецъ.’ Вы поймете, сэръ, что еще до вашего прізда это мсто въ нкоторомъ род околдовало меня. Мн все казалось, что со мной что-то случится мы зыбучихъ пескахъ. Но я никогда не смотрла на нихъ какъ на средство раздлаться съ собой, пока не настало время, о которомъ я пишу теперь. Тутъ я подумала, что это мсто мигомъ положитъ конецъ всмъ моимъ огорченіямъ и скроетъ меня самое на вки.
‘Вотъ все, что я хотла разказать вамъ о себ съ того утра, какъ я впервые увидала васъ, и до того утра, когда поднялась тревога во всемъ дом по случаю пропажи алмаза.
‘Я была такъ раздражена глупою болтовней служанокъ, доискивавшихся на кого именно должно пасть первое подозрніе, и такъ сердита на васъ (ничего еще не зная въ то время) за ваши заботы о розыск алмаза и за приглашеніе полицейскихъ, что держалась какъ можно дальше отъ всхъ до тхъ поръ, пока не пріхалъ къ вечеру чиновникъ изъ Фризингалла. Мистеръ Сигренъ, какъ вы можете припомнить, началъ съ того, что поставилъ караулъ у спалень служанокъ, и вс женщины въ бшенств пошла за нимъ на верхъ, требуя, чтобъ онъ объяснилъ нанесенное имъ оскорбленіе. Я пошла вмст со всми, потому что, еслибы поведеніе мое отличалось отъ прочихъ, такого сорта человкъ какъ мистеръ Сигревъ тотчасъ бы заподозрилъ меня. Мы нашли его въ комнат миссъ Рахили. Онъ сказалъ намъ, что здсь не мсто куч женщинъ, указалъ пятно на раскрашенной двери, говоря, что это дло нашихъ юбокъ, а отослалъ насъ обратно внизъ.
‘Выйдя изъ комнаты миссъ Рахили, я пріостановилась на одной изъ площадокъ лстницы, чтобы посмотрть, ужь не мое ли платье какъ-нибудь запачкалось этою краской. Пенелопа Бетереджъ (единственная служанка, съ которою я была на дружеской ног) шла мимо и замтила что я длаю.
‘— Не безпокойтесь, Розанна, оказала она,— краска на двери у миссъ Рахили высохла уже нсколько часовъ тому назадъ. Еслибы мистеръ Сигревъ не поставилъ караула у нашихъ спалень, я бы ему то же сказала. Не знаю, какъ вамъ кажется, а меня еще во всю жизнь мою такъ не оскорбляли!
‘Пенелопа была двушка нрава горячаго. Я успокоила ее и обратилась къ сказанному ею насчетъ того, что краска ужъ нсколько часовъ какъ высохла.
‘— Почемъ вы это знаете? спросила я.
‘— Вдь я все вчерашнее утро пробыла съ мистеромъ Франклиномъ и миссъ Рахилью, сказала Пенелопа:— готовила имъ краски, пока они доканчивали дверь. Я слышала какъ миссъ Рахиль спросила: высохнетъ ли дверь къ вечеру во-время, чтобы гости могли взглянуть на нее. А мистеръ Франклинъ покачалъ головой и сказалъ, что она высохнетъ часовъ черезъ двнадцать, не раньше. Дло было посл закуски, пробило три часа, а они еще не кончили. Какъ по вашей ариметик выходитъ, Розанна? По-моему, дверь высохла сегодня въ три часа утра.
‘— Кто-нибудь изъ дамъ не ходилъ ли вчера вечеромъ взглянуть на нее? спросила я. — кажется, я слышала какъ миссъ Рахиль остерегала ихъ держаться подальше отъ двери.
‘— Ни одна изъ дамъ не запачкалась, отвтила Пенелопа.— Я вчера уложила миссъ Рахиль въ постель въ двнадцать часовъ, осмотрла дверь, и никакой порчи на ней еще не было.
‘— Не слдуетъ ли вамъ оказать это мистеру Сигреву, Пенелопа?
‘— Я на за что въ свт и словомъ не помогу мистеру Сигреву!
‘Она взялась за свое дло, а я за свое. Мое дло, сэръ, состояло въ томъ, чтобъ оправить вашу постель и убрать комнату. То были мои счастливйшіе часы во весь день. Я всегда цловала подушку, на которой ночью покоилась ваша голова. Не знаю кто вамъ служилъ въ послдствіи, но платье ваше никогда не было такъ тщательно сложено, какъ я складывала его для васъ. Изъ всхъ мелочей вашего туалета ни на одной пятнышка не бывало. Вы никогда не замчали этого, такъ же какъ незамчали меня самое. Простите меня, я забываюсь. Поспшу продолжить.
‘Ну, такъ я пошла въ то утро убирать вашу комнату. На постели валялся вашъ шлафрокъ, какъ вы его сбросили. Я подняла его, хотла сложить и вдругъ увидла, что онъ запачканъ въ краск съ двери миссъ Рахили!
‘Я такъ испугалась этого открытія, что выбжала вонъ со шлафрокомъ въ рукахъ, пробралась чрезъ заднюю лстницу и заперлась въ своей комнат, чтобъ осмотрть его въ такомъ мст, гд никто не помшалъ бы мн.
‘Какъ только я пришла въ себя, мн тотчасъ вспомнился разговоръ съ Пенелопой, и я оказала себ: ‘вотъ доказательство, что онъ былъ въ комнат миссъ Рахили между прошлою полночью и тремя часами ныншняго утра!’
‘Не стану разъяснять простыми словами, каково было первое подозрніе, промелькнувшее въ моемъ ум при этомъ открытіи. Вы только разсердились бы, а разсердясь, вы можете разорвать мое письмо и не дочитать его.
‘Позвольте мн ограничиться лишь слдующимъ. Обсудивъ, на сколько у меня хватило умнья, я поняла, что это невроятно, а я вамъ скажу почему именно. Еслибы вы были въ комнат миссъ Рахили, въ такое время ночи, съ ея вдома (и еслибы вы неблагоразумно забыли остеречься отъ сырой двери), она бы напомнила вамъ, она бы не дозволила вамъ унести съ собой такую улику противъ нея, какова улика, на которую я смотрю теперь! Въ то же время сознаюсь, что я не была вполн уврена въ ошибочности своихъ подозрній. Не забудьте, что я созналась въ ненависти къ миссъ Рахили. Припишите все это, если можете, небольшой дол той ненависти. Кончилось тмъ, что я ршилась удержать у себя шлафрокъ, выжидать и высматривать не пригодится ли онъ на что-нибудь. Помните, пожалуста, въ это время мн еще и на мысль не приходило, что это вы украли алмазъ.’
Тутъ я вторично прервалъ чтеніе письма.
Лично меня касавшіеся отрывки признанія несчастной женщины я прочелъ съ неподдльнымъ изумленіемъ и, говоря по совсти, съ искреннею скорбію. Я сожаллъ, искренно сожаллъ, что такъ легкомысленно оскорбилъ ея память, не видавъ ни строчка ея письма. Но когда я дошелъ до вышеприведеннаго отрывка, сознаюсь, что въ ум моемъ все боле, и боле накоплялось горечи противъ Розанны Сперманъ, по мр того какъ я продолжалъ чтеніе.
— Прочтите остальное про себя, сказалъ я, передавая письмо черезъ столъ Бетереджу. — если тамъ есть что-нибудь такое, что мн слдуетъ знать, вы можете передавать мн по мр чтенія.
— Понимаю васъ, мистеръ Франклинъ, отвтилъ онъ,— съ вашей стороны это совершенно естественно, сэръ. Но, да проститъ вамъ Богъ! прибавилъ онъ, понизивъ голосъ:— оно не мене естественно и съ ея стороны.
Продолжаю списывать письмо съ оригинала, хранящагося у меня.
‘Ршась удержать у себя шлафрокъ и посмотрть, какую пользу могу я извлечь изъ него въ будущемъ для своей любви или мести (право, не знаю чего именно), я должна была придумать какъ бы мн удержать его, не рискуя тмъ что объ этомъ дознаются.
‘Единственный способъ — сшить другой точно такой же шлафрокъ, прежде чмъ наступитъ суббота, въ которую явятся прачка съ ея счетомъ блья по всему дому.
‘Я не хотла откладывать до слдующаго дня (пятницы), боясь, чтобы не случалось чего-нибудь въ этотъ промежутокъ. Я ршилась сшить новый шлафрокъ въ тотъ же день (въ четвергъ), пока еще могла разчитывать на свободное время, если ловко распоряжусь своею игрой. Первымъ дломъ (посл того какъ я заперла шлафрокъ въ свой коммодъ) надо было вернуться къ вамъ въ спальню, не столько для уборки (это и Пенелопа сдлала бы за меня, еслибъ я попросила ее), сколько для того чтобы развдать, не запачкали ли вы своимъ шлафрокомъ постель или что-нибудь изъ комнатной меблировки.
‘Я внимательно осмотрла все и, наконецъ, нашла нсколько чуть замтныхъ пятнышекъ краски на изнанк вашей блузы,— не полотняной, которую вы обыкновенно носили въ лтнее время, но фланелевой блузы, также привезенной вами съ собою. Вы, должно-быть, озябли, расхаживая въ одномъ шлафрок, и надли первое что нашли потепле. Какъ бы то ни было, эти пятнышки чуть виднлись на изнанк блузы. Я легко уничтожила ихъ, выщипавъ мякоть фланели. Посл этого единственною уликой противъ васъ оставалась та, которую я заперла къ себ въ коммодъ.
‘Только-что я кончила уборку вашей комнаты, меня позвали къ мистеру Сигреву на допросъ, вмст съ остальною прислугой. Затмъ обыскали вс ваши ящики. А затмъ послдовало самое чрезвычайное событіе въ тотъ день,— для меня, — посл того, какъ я нашла пятно на вашемъ шлафрок. Произошло оно по случаю вторичнаго допроса Пенелопы Бетереджъ мистеромъ Сигревомъ.
‘Пенелопа вернулась къ вамъ вн себя отъ бшенства на мистера Сигрева за его обращеніе съ ней. Онъ намекнулъ, какъ нельзя ясне, что подозрваетъ ее въ краж. Вс мы равно удивились, услыхавъ это, и спрашивали: почему?
‘— Потому что алмазъ былъ въ комнат миссъ Рахили, отвтила Пенелопа,— и потому что я послднею вышла изъ этой комнаты прошлую ночь.
‘Чуть ли не прежде чмъ слова эта вышла изъ устъ ея, я вспомнила, что другое лицо было въ этой комнат поздне Пенелопы. Это лицо была вы. Голова у меня закружилась, а мысли страшно спутались. Между-тмъ, нчто шептало мн, что пятно на вашемъ шлафрок можетъ имть совершенно иное значеніе нежели то, какое я придавала ему до сихъ поръ. ‘Если подозрвать послдняго бывшаго въ комнат’, подумала я про себя: — ‘то воръ не Пенелопа, а мистеръ Франклинъ Блекъ!’ Будь это другой джентльменъ, мн кажется, я устыдилась бы подозрвать его въ краж, еслибы такое подозрніе промелькнуло у меня въ ум.
‘Но одна мысль, что вы унизились до одного уровня со мной, а что завладвъ вашимъ шлафрокомъ, я въ то же время завладла и средствами предохранить васъ отъ открытія, и позора на всю жизнь,— я говорю, сэръ, одна эта мысль подавала мн такой поводъ надяться на вашу благосклонность, что я, можно сказать, зажмурясь перешла отъ подозрнія къ увренности. Я тутъ же поршила въ ум, что вы боле всхъ выказывали свои хлопоты о полиціи для того, чтобъ отвести намъ глаза, и что похищеніе алмаза не могло совершаться помимо вашихъ рукъ.
‘Волненіе при этомъ новомъ открытіи, кажется, на время вскружило мн голову, я почувствовала такое жгучее желаніе видть васъ,— попытать васъ словечкомъ или двумя насчетъ алмаза и такимъ образомъ заставить васъ посмотрть на меня, поговорить со мной,— что я убрала себ волосы, прихорошилась, какъ могла, и смло пошла въ библіотеку, гд вы писали, какъ мн было извстно.
‘Вы оставили на верху одинъ изъ своихъ перстней, который послужилъ мн наилучшимъ предлогомъ зайти къ вамъ, но если вы когда-нибудь любили, сэръ, вы поймете, какъ вся моя храбрость остыла, когда я вошла въ комнату и очутилась въ вашемъ присутствіи. И тутъ вы такъ холодно взглянули на меня, такъ равнодушно поблагодарили меня за найденное кольцо, что у меня задрожали колни, и я боялась упасть на полъ къ вашимъ ногамъ. Поблагодаривъ меня, вы снова, если припомните, стали писать. Я была такъ раздосадована подобнымъ обращеніемъ, что собралась съ духомъ, чтобы заговорить. ‘Странное дло этотъ алмазъ, сэръ’, сказала я. А вы опять подняли глаза и сказала: ‘да, странное!’ Вы отвчали вжливо (я не отвергаю этого), но все-таки соблюдала разстояніе,— жестокое разстояніе между нами. Такъ какъ я думала, что пропавшій алмазъ спрятавъ у насъ гд-нибудь при себ, то холодность вашихъ отвтовъ до того раздражила меня, что я осмлилась, въ пылу минуты, намекнуть вамъ. Я сказала: ‘вдь имъ никогда не найдти алмаза, сэръ, не правда ли? Нтъ! Ни того кто его взялъ,— ужь я за это поручусь.’ Я кивнула головой и улыбнулась вамъ, какъ бы говоря: знаю! На этотъ разъ вы взглянула на меня съ чмъ-то въ род любопытства, а я почувствовала, что еще нсколько словъ съ вашей или съ моей стороны могутъ вызвать наружу всю истину. Но именно въ эту минуту все испортилъ мистеръ Бетереджъ, подойдя къ двери. Я узнала его походку и узнала также, что присутствіе мое въ библіотек въ такое время дня противно его правиламъ,— ужь не говоря о присутствіи моемъ наедин съ вами. Я успла выйдти сама, прежде чмъ онъ могъ войдти и сказать мн, чтобъ я шла. Я была сердита и ошиблась въ разчетахъ, но, несмотря на все это, еще не теряла надежды. Ледъ-то, понимаете ли, ужь тронулся между нами, а на слдующій разъ я надялась позаботиться о томъ, чтобы мистеръ Бетереджъ не подвертывался.
‘Когда я вернулась въ людскую, колоколъ звалъ насъ къ обду. Полдень ужь прошелъ! А надо было еще доставить матеріалъ для новаго шлафрока! Достать его можно было лишь однимъ способомъ. За обдомъ я притворилась больною и такимъ образомъ обезпечила въ полное свое распоряженіе все время до вечерняго чаю.
‘Нтъ надобности говорить вамъ чмъ я занималась, пока домашніе думали что я лежу въ постели въ своей комнат, и какъ я провела ночь, посл того какъ опять притворилась больною во время чаю и была отослана въ постель. Приставъ Коффъ открылъ по крайней мр это, если не открылъ ничего боле. И я могу догадываться какомъ образомъ. Меня узнали (хотя, и съ опущеннымъ вуалемъ) въ холщевой лавк въ Фризингалл. Какъ разъ противъ меня, за прилавкомъ, у котораго я покупала полотно, стояло зеркало, а въ этомъ-то зеркал я увидала, какъ одинъ изъ прикащиковъ показалъ другому на мое плечо и шепнулъ что-то. Ночью, тайно работая взаперти въ своей комнат, я слышала за дверью шепотъ служанокъ, которыя подсматривали за мной.
‘Въ этомъ не было важности, нтъ ея, и теперь. Въ пятницу поутру, задолго до прізда пристава Коффа, новый шлафрокъ,— для пополненія вашего гардероба на мсто взятаго мною,— былъ сшитъ, вымытъ, высушенъ, выглаженъ, перемченъ, сложенъ точь-въ-точь какъ прачка складывала блье, а положенъ къ вамъ въ комодъ. Нечего было бояться (въ случа осмотра блья по всему дому), что новизна шлафрока обличитъ меня. Когда вы пріхали въ вашъ домъ, ваше блье было только-что куплено,— вроятно по случаю возвращенія домой изъ-за границы.
‘Вслдъ затмъ прибылъ приставъ Коффъ, и каково же было мое удивленіе, когда я услыхала то, что онъ думалъ о пятн на двери.
‘Я считала васъ виновнымъ (какъ я призналась уже) скоре потому, что мн хотлось этого. И вотъ приставъ совершенно инымъ путемъ пришелъ къ одинаковому со мной выводу! И платье, единственная улика противъ васъ, въ моихъ рукахъ! И ни одна живая душа, даже вы сами, не знаетъ этого! Я боюсь передавать вамъ, что я почувствовала, вспомнивъ эти обстоятельства,— вы посл того возненавидла бы опять обо мн.’
На этомъ мст Бетереджъ взглянулъ на меня чрезъ письмо.
— До сихъ поръ ни малйшаго проблеска, мистеръ Франклинъ! проговорилъ старикъ, снимая тяжелыя очки въ черепаховомъ станк и слегка отодвигая отъ себя признаніе Розанны Сперманъ, — не пришли ли вы къ какому-нибудь заключенію, сэръ, пока я читалъ?
— Сперва докончите письмо, Бетереджъ, можетъ-быть, въ конц найдется нчто бросающее свтъ. Посл того я скажу вамъ словечка два.
— Очень хорошо, сэръ. Я только дамъ отдохнуть глазамъ и потомъ буду продолжить. А пока, мистеръ Франклинъ, я не тороплю васъ, но не потрудитесь ли сказать мн хоть одномъ словечкомъ, видите ли вы, какъ вамъ выбраться изъ этой ужасной каши?
— Вижу только, что мн надо выбраться отсюда опять въ Лондонъ, сказалъ я,— и посовтоваться съ мистеромъ Броффомъ. Если онъ не поможетъ мн…
— Да, сэръ?
— И если приставъ не выйдетъ изъ своего уединенія въ Доркинг….
— Не выйдетъ, мистеръ Франклинъ!
— Въ такомъ случа, Бетереджъ,— на сколько я понимаю теперь,— я истощилъ вс свои средства. Посл мистера Броффа и пристава я не знаю никого, кто бы могъ провести мн хоть малйшую пользу.
Между тмъ какъ я говорилъ, кто-то постучался въ дверь. Бетереджъ, повидимому, былъ столько же удивленъ какъ и раздосадовавъ этою помхой.
— Войдите, раздражительно крикнулъ онъ,— кто тамъ такой!
Дверь отворилась, и къ намъ тихонько вошелъ человкъ такой замчательной наружности, какой мн еще не случалось видать. Судя по его стану и тлодвиженіямъ, онъ былъ еще молодъ. Судя по его лицу, если сравнитъ его съ Бетереджемъ, онъ казался старе послдняго. Цвтъ его лица былъ цыгански смуглъ, исхудалыя щеки вдались глубокими впадинами, надъ которыми скулы выдавались навсомъ. Носъ у него былъ той изящной формы, что такъ часто встрчается у древнихъ народовъ Востока и которую такъ рдко приходится видть у новйшихъ племенъ Запада. Лобъ его поднимался высоко и прямо отъ бровей, съ безчисленнымъ множествомъ морщинъ и складочекъ. Въ этомъ странномъ лиц еще странне были глаза: нжно-каріе, задумчивые и грустные, глубоко впалые глаза эти смотрли на васъ и (по крайней мр такъ было со мной) произвольно завладвали вашимъ вниманіемъ. Прибавьте къ этому массу густыхъ, низко-курчавыхъ волосъ, которые по какой-то прихоти природы посдли удивительно причудливо и только мстами. На маковк они еще сохраняли свой природный цвтъ воронова крыла. Отъ висковъ же вокругъ головы,— безъ малйшаго перехода просди для умаленія противоположности,— она совершенно поблла. Граница двухъ цвтовъ не представляла никакой правильности. Въ одномъ мст блые волосы взбгали въ чернь, въ другомъ черные ниспадали въ сдину. Я смотрлъ на этого человка съ любопытствомъ, котораго, стыдно сознаться, никакъ не могъ преодолть. Нжно-каріе глаза его кротко размнялись со мной взглядомъ, а онъ встртилъ невольную грубость моего взгляда извиненіемъ, котораго я, по совсти, вовсе не заслуживалъ.
— Прошу прощенія, сказалъ онъ,— я никакъ не думалъ, что мистеръ Бетереджъ занятъ.
Онъ вынулъ изъ кармана ластъ бумага и подалъ его Бетереджу.
— Списокъ на будущую недлю, проговорилъ онъ. Глаза его лишь на одинъ мигъ остановилась на мн, а затмъ онъ такъ же тихо вышедъ изъ комнаты, какъ и вошелъ.
— Кто это? спросилъ я.
— Помощникъ мистера Канди, сказалъ Бетереджъ, — кстати, мистеръ Франклинъ, вамъ жаль будетъ слышать, что маленькій докторъ до сихъ поръ еще не оправился отъ болзни, которую охватилъ, возвращаясь домой съ обда въ день рожденія. Здоровье его такъ себ, но памяти онъ вовсе лишился во время горячки, и съ тхъ поръ отъ нея осталась одни обрывки. Вся практика пала на помощника. Да ея теперь и немного, кром бдныхъ. Имъ-то ужь нечего длать. Имъ надо ужь довольствоваться этимъ пгимъ цыганомъ, а то и вовсе некому будетъ лчить ихъ.
— Вы, кажется, не любите его, Бетереджъ?
— Его никто не любитъ, сэръ.
— Отчего жь онъ такъ непопуляренъ?
— Ну, начать съ того, мистеръ Франклинъ, что и наружность не въ пользу его. А потомъ разказываютъ, что мистеръ Канди принялъ къ себ весьма темную личность. Никто не знаетъ кто онъ такой и нтъ у него на одного пріятеля въ околотк. Какъ же ожидать, чтобъ его полюбили посл этого?
— Конечно, это невозможно! Позвольте узнать, что ему нужно было, когда онъ передалъ вамъ этотъ лоскутокъ бумаги?
— Да вотъ принесъ мн еженедльный списокъ больныхъ, которымъ нужно давать немножко вина. Миледи всегда аккуратно раздавала добрый крпкій портвейнъ и хересъ больнымъ бднякамъ, а миссъ Рахиль желала, чтобъ обычай этотъ соблюдался. Не т ужь времена то! Не т! Помню я, какъ мистеръ Канди самъ приносилъ списокъ моей госпож. Теперь помощникъ мистера Канди приноситъ его мн самому. Ужь я буду продолжать письмо, если позволите, сэръ, сказалъ Бетереджъ, потянувъ къ себ признаніе Розанны Сперманъ,— не весело его читать, согласенъ. Да все же лучше: не раскисну, вспоминая о прошломъ. Онъ надлъ очки и уныдл покачалъ годовой.
— Сколько здраваго смысла, мистеръ Франклинъ, въ вашемъ поведеніи относительно матерей, когда он впервые отправляютъ васъ въ жизненный путь. Вс мы боле или мене неохотно являемся на свтъ. И правы мы вс до единаго.
Помощникъ мистера Канди произвелъ на меня слишкомъ сильное впечатлніе, чтобъ я могъ такъ скоро забыть о немъ. Я пропустилъ неопровержимое изреченіе Бетереджевой философіи и возвратился къ пгому человку.
— Какъ его имя? спросилъ я.
— Какъ нельзя быть хуже, проворчалъ Бетереджъ. —Ездра Дженнингсъ.

V.

Сказавъ мн имя помощника мистера Канди, Бетереджъ, повидимому, нашелъ, что уже довольно потрачено времени на пустяки. Онъ принялся за просмотръ письма Розанны Сперманъ. Съ своей стороны, я сидлъ у окна, поджидая пока онъ кончитъ. Мало-по-малу впечатлніе, произведенное на меня Ездрой Дженнингсомъ, изгладилось. Да и то ужь кажется совершенно необъяснимо, что въ моемъ положеніи кто-нибудь могъ произвесть на меня какое бы то ни было впечатлніе. Мысли мои приняли прежнее направленіе. Еще разъ поневолилъ я себя смло взглянуть на свое невроятное положеніе. Еще разъ пробжалъ я въ ум тотъ планъ дйствія, который начерталъ себ на будущее время, кое-какъ собравшись съ духомъ.
Нынче же вернуться въ Лондонъ, изложить все дло мистеру Броффу, и наконецъ главное: добиться (какимъ бы то ни было средствомъ, цной какихъ бы то ни было жертвъ) личнаго свиданія съ Рахилью,— вотъ каковъ былъ мой планъ дйствія, насколько я могъ обдумать его въ то время. До отхода позда оставалось еще боле часа. Кром того, Бетереджъ, пожалуй, могъ найдти въ непрочитанной еще части письма нчто такое, что мн пригодилось бы къ свднію, прежде чмъ я выйду изъ дому, въ которомъ пропалъ алмазъ. Письмо оканчивалось такъ:
‘Вамъ не изъ чего гнваться, мистеръ Франклинъ, еслибъ я даже почувствовала нкоторое торжество, узнавъ, что вся ваша будущность у меня въ рукахъ. Тревога и страхъ скорехонько вернулись ко мн. Вслдствіе принятой имъ точки зрнія на пропажу алмаза, приставъ Коффъ наврно кончилъ бы пересмотромъ вашего блья, и платья. Ни въ моей комнат, ни во всемъ дом не было мста, которое я могла бы счесть безопаснымъ. Какъ же спрятать шлафрокъ такимъ образомъ, чтобы самъ приставъ не могъ найдти его? И какъ это сдлать, не теряя ни минуты драгоцннаго времени? Не легко было отвтить на эта вопросы. Нершительность моя привела къ такому средству, которое можетъ заставать васъ разсмяться. Я раздлась и накинула шлафрокъ на себя. Вы носили его,— а то ужь нкоторое удовольствіе, что я надла его посл васъ. Вслдъ за тмъ всти въ людской показали мн, что я какъ разъ во-время успла спрятать шлафрокъ. Приставъ Коффъ потребовалъ на просмотръ книжку, въ которой велся счетъ прачки.
‘Я нашла ее, и принесла ему въ гостиную миледи. Въ прошлыя времена мы не разъ встрчались съ приставомъ Коффомъ. Я была уврена, что онъ узнаетъ меня,— но не знала что онъ предприметъ, увидавъ меня въ числ служанокъ дома, въ которомъ пропалъ драгоцнный камень. Въ такой неизвстности, я чувствовала, что мн легче будетъ, если я встрчусь съ нимъ какъ можно скоре, а сразу выясню себ, чего я должна ожидать.
‘Когда я подала ему книжку по счетомъ блья, онъ посмотрлъ на меня какъ на незнакомую и съ особенною вжливостью поблагодарилъ за то, что я принесла ее. Я сочла и то, а другое весьма плохимъ предзнаменованіемъ. Какъ знать, что онъ скажетъ обо мн за-глаза, какъ знать, не возьмутъ ли меня подъ стражу, вслдствіе подозрнія, а не произведутъ ли обыска. Въ то время вы должны были вернуться съ проводовъ мистера Годфрея Абльвайта на желзную дорогу. Я пошла на любимую вашу дорожку въ кустарникахъ попытать еще разъ, не удастся ли заговорить съ вами,— я вовсе не думала тогда, что это будетъ послднимъ разомъ, въ который попытка еще возможна.
‘Вы не являлись, и что всего хуже: мистеръ Бетереджъ, съ приставомъ Коффомъ, прошли мимо того мста гд я пряталась,— и приставъ замтилъ меня.
‘Посл этого мн ничего боле не оставалось какъ вернуться, до новыхъ бдъ, на свое мсто, къ своему длу. Въ ту самую минуту какъ я хотла перейдти тропинку, вы прибыли съ желзной дороги. Вы шли прямо на кустарникъ, да вдругъ увидали меня,— я уврена, сэръ, что вы меня надла,— свернула въ сторону, словно отъ зачумленной, и вошла въ домъ. {Примчаніе Франклина Блека. Бдняжка ршительно ошиблась. Я вовсе не видалъ ея. Я дйствительно хотлъ пройдтись по кустарнику. Но въ ту же минуту, вспомнивъ, что тетушка можетъ пожелать видть меня по возвращеніи съ желзной дороги, перемнилъ намреніе и вошелъ въ домъ.} Я кое-какъ вернулась домой чрезъ людской входъ. Въ это время въ прачешной никого не было, и я сда тамъ посидть. Я уже говорила вамъ, какія мысли приходила мн въ голову на зыбучихъ пескахъ. Эти мысли вернулась ко мн теперь. Я размышляла о томъ, что будетъ тяжеле,— если дла пойдутъ все также,— перевести ли равнодушіе мистера Франклина Блека, или кинуться въ песчаную зыбь и такимъ образомъ покончить на-вки вчные?
‘Напрасно было бы требовать отъ меня, чтобъ я объяснила свое тогдашнее поведеніе. Я стараюсь,— но и сама не могу понять его.
‘Зачмъ я не остановила васъ, когда вы такъ жестоко избгала меня? Зачмъ я не крикнула: мистеръ Франклинъ, мн нужно кое-что сказать вамъ, это касается васъ, вы непремнно должны выслушать? Вы были въ моей власти, вы, какъ говорится, попались мн на веревочку. И что всего лучше (еслибы вы только доврились мн), я имла средства быть вамъ полезною въ будущемъ. Разумется, я никакъ не думала, чтобы вы, джентльменъ, украли алмазъ изъ любви къ воровству. Нтъ. Пенелопа слышала отъ миссъ Рахили, а я — отъ мистера Беттереджа, о вашемъ мотовств и вашихъ долгахъ. Мн было ясно, что вы взяли алмазъ, чтобы продать или заложить его и такимъ образомъ достать денегъ, въ которыхъ нуждались. Ну! Я могла бы указать вамъ въ Лондон одного человка, который ссудилъ бы вамъ кругленькую сумму подъ залогъ драгоцнности, не затрудняя васъ лишними разспросами насчетъ ея происхожденія.
‘Зачмъ я не заговорила съ вами?
‘Зачмъ не заговорила!
‘Неужели страхъ и трудность сохраненія у себя шлафрока такъ поглотили вс мои способности, что ихъ не осталось для борьбы съ другими страхами и затрудненіями? Такъ могло быть съ иною женщиной, но не могло быть со мной. Въ прошлыя времена, будучи воровкой, я подвергалась во сто разъ худшимъ опасностямъ и выходила изъ такихъ затрудненій, предъ которыми это было просто ребяческою забавой. Я, можно сказать, обучалась плутнямъ и обманамъ, нкоторые изъ нихъ были ведены въ такихъ огромныхъ размрахъ и такъ ловко, что прославились и являлись въ газетахъ. Могла ли такая мелочь, какъ укрывательство шлафрока, подавить мой разсудокъ и стснить сердце въ то время, когда мн слдовало говорить съ вами? Нелпый вопросъ! Этого не могло быть.
‘Что пользы останавливаться на своей глупости? Вдь правда проста? За глаза я любила васъ всмъ сердцемъ, всею душой. Встрчаясь лицомъ къ лицу,— нечего запираться,— я боялась васъ, боялась, что вы разгнваетесь на меня, боялась того, что вы скажете мн (хотя вы дйствительно взяли алмазъ), если я осмлюсь намекнуть вамъ о своемъ открытіи. Я была близехонько отъ этого, насколько хватило смлости, въ то время, какъ разговаривала съ вами въ библіотек. Тогда вы не отвернулись отъ меня. Тогда вы не кинулась прочь отъ меня, какъ отъ зачумленной. Я старалась раздражить себя до гнва на васъ и такимъ образомъ ободриться. Напрасно! Я ничего не ощущала кром горя и отчаянія. ‘Ты простая двушка, у тебя кривое плечо, ты просто горничная,— какой же смыслъ въ твоихъ попыткахъ разговориться со мной?’ Вы не произносили этихъ словъ, мистеръ Франклинъ, но тмъ не мене вы все это высказали мн! Есть ли возможность объяснить подобное безуміе? Нтъ, можно только сознаться въ немъ и не касаться его боле. Еще разъ орошу простить меня за это отступленіе. Не бойтесь, это не повторится. Теперь я скоро кончу.
‘Пенелопа первая потревожила меня, войдя въ пустую комнату. Она давно провдала мою тайну, всми силами старалась возвратить меня къ разсудку и длала это со всею добротой.
‘— Ахъ, сказала она:— знаю я, чего вы тутъ сидите, да горюете въ одиночку. Самое лучшее, и самое выгодное для васъ, Розанна, изо всего, что можетъ случаться, это отъздъ мистера Франклина. Я думаю, что теперь онъ ужь не долго загостится въ нашемъ дом.
‘Сколько я ни думала о васъ, мн еще никогда не приходило въ голову, что вы удете. Я не могла отвтить Пенелоп и только взглянула на нее.
‘— Я сейчасъ отъ миссъ Рахили, продолжила Пенелопа.— Трудненько таки ладить съ ея характеромъ. Она говорилъ, что ей невыносимо быть въ этомъ дом вмст съ полиціей, и ршалась поговорить нынче вечеромъ съ миледи, и завтра ухать къ своей тетушк Абльвайтъ. Если она это сдлаетъ, то веллъ за тмъ и у мистера Франклина найдется причина отъзда, будьте уврены!
‘При этихъ словахъ я овладла своимъ языкомъ:
‘— Вы думаете, мистеръ Франклинъ подетъ съ нею? спросила я.
‘— Съ величайшею охотой, еслибъ она позволила, только нтъ. Ему ужь дали почувствовать характеръ-то, онъ у нея тоже въ штрафной книг,— и это посл всхъ его хлопотъ чтобы помочь ей, бдненькой! Нтъ, нтъ! Если они до завтра не поладятъ, вы увидите, что миссъ Рахиль подетъ въ одну сторону, а мистеръ Франклинъ въ другую. Не знаю куда онъ направится, Розанна, только ужь не останется здсь по отъзд миссъ Рахили.
‘Я постаралась одолть отчаяніе, которое почувствовала въ виду вашего отъзда. Правду сказать, мн виднлся легкій проблескъ надежды въ томъ случа, если у васъ съ миссъ Рахилью дйствительно произошла серіозная размолвка.
‘— Не знаете ли, спросила я,— что у нихъ за ссора?
‘— Все со стороны миссъ Рахили, оказала Пенелопа,— и, что бы тамъ на говорили, все это ея характеръ и больше ничего. Мн жаль огорчать васъ, Розанна, но не уходите отъ меня съ мыслію, чтобы мистеръ Франклинъ могъ когда-нибудь поссориться съ нею. Онъ слишкомъ сильно любитъ ее!
‘Только что она договорила эти жестокія слова, какъ насъ позвали къ мистеру Бетереджу. Вся домашняя прислуга должна была собраться въ зал. А затмъ всмъ вамъ слдовало идти поодиночк въ комнату мистера Бетереджа, на допросъ приставу Коффу.
‘Посл допроса горничной миледи и служанка верхнихъ покоевъ настала моя очередь:
‘Вопросы пристава Коффа, хотя онъ весьма хитро замаскировалъ ихъ, скоро показала мн, что эти дв женщины (злйшіе враги мои во всемъ дом) подсматривали за мной изъ-за двери въ четвергъ посл полудня, и въ ночь. Он довольно поразказали приставу, чтобъ открыть ему глаза на нкоторую долю истины. Онъ справедливо полагалъ, что я тайно сшила новый шлафрокъ, но ошибался въ принадлежности мн запачканнаго шлафрока. Изо всего сказаннаго имъ я убдилась еще въ одномъ обстоятельств, котораго, впрочемъ, никакъ не могла понять. Онъ, разумется, подозрвалъ, что я замшана въ пропаж алмаза. Но въ то же время далъ мн понять, съ умысломъ, какъ мн казалось тогда, что не считаетъ меня главною виновницей пропажи драгоцннаго камня. Онъ, повидимому, думалъ, что я дйствовала по наущенію кого-нибудь другаго. Кто бы это могъ быть, я тогда не могла догадаться, не могу догадаться и теперь.
‘Въ этой неизвстности ново было только то, что приставъ Коффъ далеко не зналъ всей правды. Вы были безопасны до тхъ поръ, пока шлафрокъ не найденъ, и ни минуты доле.
‘Я теряю надежду объяснить вамъ горе и ужасъ, которыя угнетала меня. Я не могла доле расковать, нося вашъ шлафрокъ. Меня всякую минуту могли взять въ фризингальскую полицейскую управу, заподозрить и обыскать.
‘Пока приставъ Коффъ оставитъ меня на свобод, мн предстояло ршиться, и тотчасъ же, или уничтожитъ шлафрокъ, или спрятать его въ какое-нибудь безопасное мсто въ безопасномъ разстояніи отъ дому.
‘Люби я васъ хоть немного поменьше, мн кажется, я уничтожила бы его. Но, ахъ, могла ли я уничтожить единственную вещь бывшую въ моемъ распоряженіи, которая доказывала, что я спасла васъ? Еслибы мы дошли до объясненія другъ съ другомъ, и еслибы вы заподозрили меня въ какихъ-либо дурныхъ цляхъ и заперлись во всемъ,— чмъ бы могла я выманить ваше довріе, когда шлафрока не будетъ у меня налицо? Разв я оказывала вамъ несправедливость, думая въ то время, какъ и теперь, что вы поколеблетесь принять такую простую двушку въ участницы своей тайны и сообщницы въ краж, на которую соблазнились вслдствіе денежныхъ затрудненій? Если вы вспомните ваше холодное обхожденіе со мной, сэръ, то едва ли удивитесь моей неохот уничтожить единственное право на ваше довріе, и благодарность, которымъ и имла счастіе владть.
‘Я ршилась его спрятать и выбрала наиболе знакомое мн мсто — зыбучіе пески.
‘Только что кончился допросъ, я извинилась подъ первымъ предлогомъ, который мн пришелъ въ голову, и отпросилась подышать частымъ воздухомъ. Я пошла прямо въ Кобсъ-Голь, въ коттеджъ мистера Іолланда. Жена и дочь его были мн лучшими друзьями. Не думайте чтобъ я доврила имъ вашу тайну,— я никому не довряла. Мн хотлось только написать вамъ это письмо и воспользоваться удобнымъ случаемъ снять съ себя шлафрокъ. Находясь подъ подозрніемъ, я не могла безопасно сдлать ни того, ни другаго у себя дома.
‘И вотъ я подхожу почти къ концу своего длиннаго письма, которое пишу одна одинехонька въ спальн Люси Іолландъ. Когда я кончу, то сойду внизъ и пронесу свернутый шлафрокъ подъ накидкой. Необходимыя средства для сохраненія его сухимъ и невредимымъ я найду въ куч старья на кухн миссъ Іолландъ. Потомъ пойду на зыбучіе пески,— не бойтесь, я не оставлю слдовъ, которые могла бы измнить мн,— и спрячу шлафрокъ въ псок, гд его не отыщетъ ни одна живая душа, если я сама не открою тайны.
‘А когда это будетъ сдлано, что за тмъ?
‘Затмъ, мистеръ Франклинъ, я, по двумъ причинамъ, попытаюсь еще разъ сказать вамъ т слова, которыхъ до сихъ поръ еще не сказала. Если вы удете, какъ думаетъ Пенелопа, и если я вамъ не скажу ихъ до этого, то навки потеряю случай. Вотъ первая причина. И кром того, въ случа еслибы вы прогнвались на мои слова,— меня утшаетъ сознаніе, что шлафрокъ у меня готовъ на защиту, лучше которой и быть не можетъ. Вотъ и вторая причина. Если об он вмст вооружатъ мое сердце противъ холодности, которая до сихъ поръ леденила его (я разумю холодность вашего обращенія со мной), то настанетъ конецъ моимъ усиліямъ, и конецъ моей жизни.
‘Да. Если я пропущу ближайшій случай,— если вы будете попрежнему жестоки ко мн, и если я снова почувствую это, какъ чувствовала уже не разъ,— тогда прости блый свтъ, поскупившійся для меня на счастье, которое даетъ другимъ. Прости жизнь, въ которой мн боле нтъ никакой отрады, кром вашей ласки, хотя бы незначительной. Не упрекайте себя, сэръ, если это такъ покончится. Но попробуйте, попытайтесь,— не можете ли вы простить и сколько-нибудь пожалть меня! Я позабочусь, чтобы вы узнали о томъ, что я для васъ сдлала, когда мн самой уже невозможно будетъ сказать вамъ. Помянете ли вы меня добрымъ словомъ, съ тою нжностью, съ которою вы обращаетесь къ миссъ Рахили? Если вы это сдлаете, и если тни умершихъ не выдумка,— мн кажется, моя тнь услышитъ васъ въ трепет восторга.
‘Пора кончить. Я готова заплакать. Какъ же я отыщу куда спрятать шлафрокъ, если позволю слезамъ ослпить меня?
‘Кром того, зачмъ видть во всемъ одну мрачную сторону? Отчего не врить, пока еще возможно, что все можетъ кончаться къ лучшему? Я могу застать васъ нынче въ добромъ расположеніи духа, а если нтъ, можетъ-быть, кто удастся завтра утромъ. Вдь я не скрашу печалью бдное простенькое лицо,— не правда ли? Кто знаетъ, можетъ быть, я напрасно исписала длинныя страницы этого письма? Оно будетъ спрятано вмст съ шлафрокомъ, ради безопасности (есть и другая причина, но не въ томъ дло теперь). Трудно мн было писать это письмо. Ахъ, еслибы мы наконецъ поняли другъ друга, съ какомъ наслажденіемъ я разорвала бы его! Остаюсь, сэръ, истинно любящая и покорная служанка ваша.

‘Розанна Сперманъ.’

Бетереджъ молча дочиталъ письмо, старательно вложилъ его обратно въ кувертъ и задумчиво опустилъ голову, потупивъ глаза въ землю.
— Бетереджъ, сказалъ я,— нтъ ли въ конц письма какого-нибудь намёка, указанія?
Онъ медленно поднялъ голову съ тяжелымъ вздохомъ.
— Тутъ нтъ никакихъ указаній, мистеръ Франклинъ, отвтилъ онъ:— послушайтесь моего совта, не трогайте этого письма пока не кончатся теперешнія ваши заботы. Оно прискорбно опечалитъ васъ, когда бы вы ни прочли его. Не читайте его теперь.
Я положилъ письмо въ свой бумажникъ.
Пересмотръ шестнадцатой и семнадцатой главы Бетереджева разказа покажетъ, что я имлъ основаніе поберечь себя такимъ образомъ въ то время, когда силы мои подвергались жестокимъ испытаніямъ. Несчастная женщина посл того дважды ршалась на послднюю попытку заговоритъ со мной. И оба раза я имлъ несчастіе (видитъ Богъ, какъ неумышленно!) оттолкнуть ея начинанія. Въ пятницу вечеромъ, какъ это весьма врно описываетъ Бетереджъ, она застала меня одного у билліарда. Обхожденіе, и слова ея внушали мн мысль,— а кому же она не внушила бы ея при такихъ обстоятельствахъ,— что она хотла сознаться въ преступномъ участіи относительно пропажи алмаза. Ради ея самой, я нарочно не выказалъ особеннаго любопытства. Я нарочно смотрлъ на билліардные шары, вмсто того чтобы смотрть на нее,— и что же было слдствіемъ этого? Она ушла отъ меня, оскорбленная до глубины сердца! Въ субботу,— когда она, посл сказаннаго ей Пенелопой, должна была предвидть что отъздъ мой близокъ,— насъ преслдовала та же роковая судьба. Она еще разъ попыталась встртить меня на тропинк у кустарниковъ и застала меня съ Бетереджемъ и приставомъ Коффомъ. Приставъ, имя въ виду тайную цль, сослался при ней на мое участіе въ Розанн Сперманъ. А я снова, ради ея самой, бдняжки, отвтилъ полицейскому чиновнику наотрзъ и громкимъ голосомъ, чтобъ она тоже могла меня слышать, а объявилъ, что ‘не принимаю никакого участія въ Розанн Сперманъ’. При этихъ словахъ, которыя должны были предостеречь отъ попытки къ разговору со мной наедин, они повернулась и ушла, сознавъ опасность, какъ мн показалось тогда: на самомъ же дл, какъ мн извстно теперь, осудивъ себя на самоубійство. Дале я уже изложилъ цпь событій, которыя привели меня къ поразительному открытію въ зыбучихъ пескахъ. Взглядъ на прошлое теперь дополненъ. Отъ самоубійства на зыбучихъ пескахъ, съ его страннымъ и страшнымъ вліяніемъ на теперешнее мое положеніе, и планы будущаго, я перехожу къ интересамъ живыхъ людей въ этомъ разказ и къ тмъ событіямъ, которыя начинали уже мостить дорогу къ медленному и трудному пути изъ мрака на свтъ.

VI.

Само собой разумется, что я пошелъ на станцію желзной дороги въ сопровожденіи Бетереджа. Письмо я взялъ въ карманъ, а шлафрокъ бережно упаковалъ въ небольшой чемоданчикъ, съ цлью повергнуть то и другое на изслдованіе мистера Броффа въ тотъ же вечеръ.
Мы молча вышли изъ дома. Въ первый разъ еще старикъ Бетереджъ, будучи со мной, не находилъ словъ. Имя кое-что оказать ему съ своей стороны, я вступилъ въ разговоръ тотчасъ, какъ только мы вышли за ворота.
— Прежде чмъ я уду въ Лондонъ, началъ я,— надо предложить вамъ два вопроса. Они касаются меня и, вроятно, нсколько удивятъ васъ.
— Если только она могутъ выбить у меня изъ головы письмо этой бдняжка, мистеръ Франклинъ, то за остальнымъ я ужь не гонюсь. Пожалуста, сэръ, начинайте удивлять меня какъ можно скоре.
— Вотъ мой первый вопросъ, Бетереджъ. Не былъ ли я пьянъ вечеромъ въ день рожденія Рахили?
— Вы-то пьяны? воскликнулъ старикъ: — да, величайшій недостатокъ вашего характера, мистеръ Франклинъ, именно въ томъ, что вы пьете лишь за обдомъ, а потомъ капли въ ротъ не берете!
— Но вдь это былъ особенный случай, день рожденія. Въ этотъ вечеръ, не въ примръ прочимъ, я могъ бросить свои привычки.
Бетереджъ съ минуту подумалъ.
— Вы дйствительно вышла изъ нормы, сэръ, сказалъ онъ,— и вотъ какимъ образомъ. Вамъ, повидимому, сильно нездоровилось, и мы убдили васъ выпить капельку водки съ водой, чтобы развеселить васъ хоть немного.
— Я не привыкъ пить водку съ водой. Очень можетъ быть….
— Погодите крошечку, мистеръ Франклинъ. Я вдь тоже зналъ, что вы не привыкли. Я налилъ вамъ полрюмки нашего стараго, пятидесятилтняго коньяку и (къ стыду своему) утопилъ этотъ благородный напитокъ почти въ цломъ стакан холодной воды. Ребенку не съ чего опьянть,— что же толковать о взросломъ!
Я зналъ, что въ такомъ дл можно положиться на его память. Ясно, что пьянымъ я не могъ быть. Я перешелъ ко второму вопросу.
— Когда меня еще не отправляли за границу, Бетереджъ, вы часто видали меня ребенкомъ. Скажите откровенно, не замчали ль вы во мн какихъ-нибудь странностей посл того какъ я ложился спать? Не видали ли вы меня когда-нибудь ходящимъ во сн?
Бетереджъ остановился, посмотрлъ на меня съ минуту, кивнулъ годовой я снова вошелъ.
— Вижу теперь, куда вы мтите, мистеръ Франклинъ! сказалъ онъ: — вы стараетесь объяснить, какимъ образомъ запачкали шлафрокъ, сами того не зная. Не подходящее дло, сэръ. Вы за тридевять земель отъ истины. Какъ — ходить во сн? Этого съ вами отъ роду не бывало!
Тутъ я снова почувствовалъ, что Бетереджъ долженъ быть правъ. Ни дома, ни за границей я никогда не велъ уединенной жизни. Будь я лунатикомъ, сотни людей замтили бы это и, въ интересахъ моей безопасности, предупредили бы меня объ этой наклонности и принялъ бы мры къ ея пресченію.
Но допуская это, я все-таки, съ весьма естественнымъ и при такихъ обстоятельствахъ весьма извинительнымъ упорствомъ, придерживался той или другой изъ двухъ теорій, которыя сколько-нибудь разъяснили мое невыносимое положеніе. Замтивъ, что я еще неудовлетворенъ, Бетереджъ лукаво навелъ меня на нкоторыя воздйствія событія въ исторіи Луннаго камня и разомъ навсегда пустилъ по втру об мои теоріи.
— Попытаемъ инымъ путемъ, сэръ, сказалъ онъ:— держите про себя ваше мнніе и посмотримъ, какъ далеко поведетъ оно насъ къ открытію истины. Если врятъ шлафроку,— а я, начать съ того, вовсе не врю ему,— то вы не только запачкали его въ дверной краск, но и взяли алмазъ, сами того не зная. Такъ ли, до сихъ поръ?
— Совершенно такъ. Продолжайте.
— Очень хорошо, сэръ. положимъ, вы были пьяны или бродили во сн, когда взяли драгоцнность. Этимъ объясняется ночь и утро посл дня рожденія. Но какъ объясните вы все случившееся съ тхъ паръ? Вдь съ тхъ поръ алмазъ перевезли въ Лондонъ, съ тхъ поръ его заложили мистеру Локеру. Неужели вы сдлали то и другое, опять-таки сами того не зная? Разв, узжая при мн въ субботу вечеромъ на пар пони, вы была пьяны? И неужто вы во сн пришли къ мистеру Локеру, когда поздъ доставилъ васъ къ цли путешествія? Извините меня, мистеръ Франклинъ, но хлопоты эта васъ такъ перевернуло, что вы сами не въ состояніи судить. Чмъ скоре вы столкуетесь съ мистеромъ Броффомъ, тмъ скоре увидите путь изъ трущобы, въ которую попала.
Мы пришли на станцію минуты за дв до отхода позда.
Я наскоро далъ Бетереджу мои лондонскій адресъ, чтобъ онъ могъ написать ко мн въ случа надобности, общавъ съ своей стороны извстить его о новостяхъ, которыя могутъ представиться. Сдлавъ это и прощаясь съ нимъ, я случайно взглянулъ на прилавокъ, за которымъ продавались книга и газеты. Тамъ опять стоялъ замчательный помощникъ мистера Канди, разговаривая съ продавцомъ. Наша взгляды магомъ встртились. Ездра Дженнингсъ снялъ шляпу. Я отвтилъ ему поклономъ и вошелъ въ вагонъ въ ту минуту, какъ поздъ тронулся. Мн, кажется, легче стало, когда мысли мои перенеслись на новое лицо, повидимому, не имвшее для меня никакого значенія. Во всякомъ случа я началъ знаменательное путешествіе, долженствовавшее доставить меня къ мистеру Броффу, дивясь,— а, правду сказать, довольно глупо дивясь,— тому, что мн пришлось видть пгаго человка дважды въ одинъ день!
Время дня, въ которое я прибылъ въ Лондонъ, лишало меня всякой надежды застать мистера Броффа на мст его дятельности. Я прохалъ съ желзной дороги на квартиру его въ Гампстед и обезпокоилъ стараго законника, одиноко дремавшаго въ столовой, съ любимою собачкой на колняхъ и бутылкой вина возл него.
Я гораздо лучше передамъ впечатлніе, произведенное моимъ разказомъ на мистера Броффа, описавъ его поступки по выслушаніи меня до конца. Онъ приказалъ подать въ кабинетъ свчъ, крпкаго чаю, и послалъ сказать дамамъ своего семейства, чтобъ его не безпокоили ни подъ какимъ предлогомъ. Предварительно распорядясь такимъ образомъ, онъ сначала осмотрлъ шлафрокъ и затмъ посвятилъ себя чтенію письма Розанны Сперманъ.
Прочтя его, мистеръ Броффъ обратился ко мн въ первый разъ еще съ тхъ поръ, какъ мы заперлись съ нимъ въ его комнат.
— Франклинъ Блекъ, проговорилъ старый джентльменъ,— это весьма серіозвое дло, во многихъ отношеніяхъ. По моему мннію, оно такъ же близко касается Рахили, какъ и васъ. Необычайное поведеніе ея боле не тайна. Она думаетъ, что вы украли алмазъ.
Я не ршался путемъ собственнаго размышленіи дойти до этого возмутительнаго вывода. Но тмъ не мене онъ невольно овладвалъ мной. Моя ршимость добиться личнаго свиданія съ Рахилью основывалась именно на взгляд, только что высказанномъ мистеромъ Броффомъ.
— Первое, что надо предпринять въ вашемъ изслдованіи, продолжилъ адвокатъ,— это обратиться къ Рахили. Она все это время молчала по причинамъ, которыя я (зная ея характеръ) легко могу понять. Посл всего происшедшаго, подчиниться этому молчанію боле невозможно. Ее надо убдить, или заставить, чтобъ она сказала вамъ, на какихъ основаніяхъ она полагаетъ, что вы взяли Лунный Камень. Весьма вроятно, что все это дло, какъ бы теперь на казалось оно серіознымъ, разлетится въ прахъ, если мы только сдлаемъ брешь въ закоснлой сдержанности Рахили и заставимъ ее высказаться.
— Для меня это мнніе весьма утшительно, сказалъ и:— но признаюсь, я желалъ бы звать….
— Вы желали бы знать, чмъ я могу подтвердить его, вставилъ мистеръ Вроффъ: — минутку,— и я вамъ скажу. Вопервыхъ, примите во вниманіе, что я смотрю на это дло съ юридической точки зрніи. Для меня это вопросъ объ улик. Очень хорошо. Прежде всего улика несостоятельна относительно весьма важнаго пункта.
— Какого пункта?
— А вотъ послушайте. Именная мтка доказываетъ, что шлафрокъ вашъ,— согласенъ. Красильное пятно доказываетъ, что шлафрокъ запачканъ объ Рахилину дверь. Но,— какъ въ вашихъ, такъ и въ моихъ глазахъ,— гд же улика, что вы именно то лицо, на комъ былъ надтъ этотъ шлафрокъ?
Возраженіе подйствовало на меня электрическомъ толчкомъ. До сихъ поръ оно еще не приходило мн въ голову.
— Что касается этого, продолжилъ адвокатъ, взявъ письмо Розанны Сперманъ,— я понимаю, что письмо разстраиваетъ васъ. Понимаю, что вы не ршаетесь разобрать его съ совершенно безпристрастной точки зрнія. Но я вдь не въ вашемъ положеніи. Я могу приложить мой опытъ по профессіи къ этому документу точно такъ же, какъ и ко всякому другому. Не намекая даже на воровское поприще этой женщины, я замчу только, что письмо это показываетъ ее, по собственному признанію, искусною въ обман. Изъ этого я вывожу, что позволительно подозрвать ее въ недомолвк всей правды. Теперь пока я не стану строить предположенія о томъ, что она могла сдлать или не сдлать. Я хочу только сказать, что если Рахиль подозрваетъ васъ, основываясь лишь на улик шлафрока, то можно держатъ девяносто девять противъ одного, что шлафрокъ былъ показанъ ей Розанною Сперманъ, оно подтверждается, и самымъ письмомъ этой женщины, сознающейся въ своей ревности къ Рахили, сознающейся въ подмн розъ, сознающейся въ томъ, что видла проблескъ надежды по случаю предстоящей ссоры между Рахилью и вами. Я не останавливаюсь на вопрос о томъ, кто укралъ Лунный Камень (для достиженія своей цли, Розанна Сперманъ украла бы полсотни Лунныхъ Камней), я говорю только, что пропажа драгоцнности дала этой исправившейся, и влюбленной въ васъ воровк возможность поссорить васъ на всю жизнь съ Рахилью. Помните, что въ то время вдь она еще не ршилась погубить себя, а я положительно заявляю, что имя возможность, она, и по характеру, и по своему положенію, должна была воспользоваться ею. Что вы на это скажете?
— Подобныя подозрнія, оказалъ я,— приходила мн въ голову тотчасъ по распечатаніи письма.
— Именно такъ! А потомъ, прочтя письмо, вы сжалились надъ бдняжкой, а у васъ не хватило духа подозрвать ее. Это вамъ длаетъ честь, милый сэръ,— длаетъ вамъ честь!
— Ну, а положимъ, окажется, что шлафрокъ былъ на мн? Что тогда?
— Я не вижу чмъ это доказать, сказалъ мистеръ Броффъ:— но допуская возможность доказательства, не легко будетъ возстановить вашу невинность. Не будемъ теперь углубляться въ это. Подождемъ и посмотримъ, не подозрвала ли васъ Рахиль по одной улик шлафрока.
— Боже мой, какъ вы хладнокровно говорите о томъ, что Рахиль подозрваетъ меня! вскликнулъ я:— кто далъ ей право, по какимъ бы то ни было уликамъ, подозрвать меня въ воровств?
— Весьма разумный вопросъ, милый сэръ. Горяченько поставленъ, а подумать о немъ все-таки не мшаетъ. Озабочивая васъ, онъ и меня озадачиваетъ. Припомните-ка и скажите мн вотъ что. Въ то время, какъ вы гостили у нихъ въ дом, не случилось ли чего-нибудь, что могло бы поколебать Рахилину вру,— не то чтобы въ честь вашу,— но положимъ (нтъ нужды, какъ бы на былъ ничтоженъ поводъ), положимъ, ея вру вообще въ ваши правила?
Я задрожалъ въ неодолимомъ волненіи. Вопросъ адвоката, впервые по времени моего отъзда изъ Англіи, напомнилъ мн нчто дйствительно случившееся.
Въ восьмой глав Бетереджева разказа есть описаніе прибытія въ тетушкинъ домъ незнакомаго иностранца, который пріхалъ повидаться со мной по длу слдующаго свойства.
Нкогда, будучи, по обыкновенію, въ стсненныхъ обстоятельствахъ, я имлъ неблагоразуміе принять ссуду отъ содержателя небогатаго ресторана въ Париж, которому я былъ знакомъ какъ постоянный поститель. Мы назначили срокъ уплаты денегъ, а когда срокъ насталъ, и (подобно тысячамъ другихъ честныхъ людей) не могъ исполнить свое общаніе и послалъ этому человку вексель. Къ несчастію, мое имя на подобныхъ документахъ было слишкомъ хорошо извстно: ему не удалось продать вексель. Со времени моего займа дла его поразстроились, ему грозило банкротство, а одинъ изъ его родственниковъ, французскій адвокатъ, пріхалъ въ Англію съ тмъ, чтобъ отыскать меня и настоять на уплат долга. Онъ былъ характера вспыльчиваго и дурно обошелся со мной. Послдовали съ обихъ сторонъ крупныя слова, а тетушка съ Рахилью, къ несчастію, были въ сосдней комнат и слышали намъ. Леди Вериндеръ вошла и потребовала свдній въ чемъ дло. Французъ предъявилъ свою довренность и обвинивъ меня въ разореніи бднаго человка, который врилъ моей чести. Тетушка тотчасъ же заплатила и отпустила его. Она, разумется, слишкомъ хорошо меня знала, чтобы раздлять взгляды Француза на это дло, но была поражена моею безпечностію и справедливо сердилась на меня за то, что я поставилъ себя въ такое положеніе, которое, безъ ея вмшательства, могло сдлаться весьма позорнымъ. Ужь не знаю, отъ матери ли узнала Рахиль или сама слышала вс происшедшее. Она взглянула на это дло по-своему, съ выспренне-романтической точки зрнія. У меня ‘сердца нтъ’, у меня ‘чести нтъ’, у меня ‘правилъ нтъ’: нельзя ‘ручаться за будущіе моя поступки’,— короче, наговорила мн такихъ строгостей, какихъ я сроду еще не слыхивалъ изъ устъ молодой леди. Размолвка наша длилась весь слдующій день. Черезъ день я усплъ помириться, и все забылъ. Неужели Рахиль вспомнила объ этомъ злосчастномъ случа въ ту критическую минуту, когда ея уваженіе ко мн подверглось новымъ и гораздо боле серіознымъ испытаніямъ? Мистеръ Броффъ отвтилъ утвердительно, тотчасъ какъ я разказалъ ему объ этомъ обстоятельств.
— Оно должно было произвесть впечатлніе на ея умъ, серіозно проговорилъ онъ:— я желалъ бы, ради вашей пользы, чтобъ этого вовсе не было. Во всякомъ случа, вотъ мы нашли предрасполагающее вліяніе противъ васъ и отдлались по крайней мр отъ одного изъ сомнній. Мн кажется, пока намъ нечего длать. Остается обратиться къ Рахили.
Онъ всталъ и началъ задумчиво ходить изъ угла въ уголъ. Раза два я хотлъ сказать ему, что ршился лично повидать Рахиль, и оба раза, изъ уваженія къ его лтамъ и характеру, боялся застигнуть его врасплохъ въ неблагопріятную минуту..
— Главная трудность въ томъ, началъ онъ: — какомъ образомъ заставить ее не стсняясь высказать все что у нея на ум. Не имете ли вы въ виду какого-нибудь средства?
— Мистеръ Броффъ, я ршилъ, что мн слдуетъ лично переговорить съ Рахилью.
— Вамъ! — онъ вдругъ остановился и посмотрлъ на меня, словно думая, что я съ ума сошелъ: — Любому, кому угодно, только не вамъ! — онъ вдругъ оскся, и прошелъ еще разъ по комнат:— Погодите-ка, сказалъ онъ:— въ такихъ необыкновенныхъ случаяхъ кратчайшій путь иногда лучше коего.— Онъ подумалъ минуты съ дв объ этомъ вопрос съ новой точки зрнія и храбро заключалъ ршеніемъ въ мою пользу. — Ничмъ не рискнешь, ничего и не возьмешь, продолжилъ старый джентльменъ: — въ вашу пользу есть вроятность, которой у меня нтъ: вамъ первому и слдуетъ попытаться.
— Вроятность въ мою пользу? повторилъ и съ величайшимъ удивленіемъ лицо мистера Броффа въ первый разъ еще смягчилось улыбкой.
— Вотъ какъ обстоитъ дло, сказалъ онъ:— я вамъ откровенно скажу, что не полагаюсь на на вашу одержанность, на на вашъ характеръ. Но разчитываю на то, что Рахиль все еще хранитъ въ какомъ-то дальнемъ уголочк своего сердца нкоторую безнравственную слабость къ вамъ. Сумйте ее затронуть, и поврьте, что слдствіемъ этого будетъ полнйшее объясненіе, на какое только способны уста женщины! Вопросъ вотъ въ чемъ, какъ вы съ ней увидитесь?
— Она гостила у васъ въ дом, отвтилъ а: — смю ли я предложить…. еслибы не говорить ей обо мн заране… я могъ бы видть ее здсь?
— Холодновато! сказалъ мистеръ Броффъ. Съ этимъ словомъ, въ вид комментарія на мой отвтъ, онъ еще разъ прошелся изъ угла въ уголъ. — По-просту, по-англійски, сказалъ онъ,— надо обратить мой домъ въ западню, чтобъ изловить миссъ Рахиль, на приманку въ вид приглашенія отъ моей жены и дочерей. Будь вы кто иной, а не Франклинъ Блекъ, или будь это дло хоть крошечку помаловажнй, я бы отказалъ наотрзъ. Въ теперешнихъ обстоятельствахъ, я твердо увренъ, что Рахиль, если живы будемъ, поблагодаритъ меня за измну ей на старости лтъ. Считайте меня сообщникомъ. Рахиль будетъ приглашена сюда на цлый день, и вы получите надлежащее увдомленіе.
— Когда же? Завтра?
— Завтра еще не успемъ получить и отвта ея. Ну, посл завтра.
— Какъ вы дадите мн знать?
— Будьте дома все утро и ждите,— я зайду.
Я поблагодарилъ его съ искреннею признательностью за оказываемую мн неоцненную помощь, и отклонивъ гостепріимное приглашеніе переночевать въ Гампстед, вернулся на свою квартиру въ Лондонъ.
О слдующемъ дн я могу сказать лишь то, что продолжительне его не видалъ во всю жизнь. Какъ на сознавалъ я свою невинность, какъ на былъ увренъ въ томъ, что подлый извтъ, тяготвшій надо мной, рано или поздно разсется, тмъ не мене меня угнетало какое-то чувство самоуниженія, инстинктивно не дозволявшее мн видться съ кмъ-нибудь изъ моихъ друзей. Мы часто слышимъ (почти всегда, впрочемъ, отъ поверхностныхъ наблюдателей), что преступленіе можетъ имть видъ невинности. Я считаю безконечно боле справедливою аксіомой, что невинность можетъ казаться преступленіемъ. Я дошелъ до того, что приказалъ отказывать всмъ, кто бы ни зашелъ постить меня, и осмлился выйдти лишь подъ кровомъ ночи. На слдующее утро мистеръ Броффъ засталъ меня за чаемъ. Онъ подалъ мн большой ключъ и объявилъ, что въ первый разъ отъ роду стыдится самого себя.
— Прідетъ?
— Прідетъ сегодня полдничать и провести время съ моею женой и дочерьми.
— А мистрисъ Броффъ и ваши дочери тоже въ секрет?
— Неизбжно. Но у женщинъ, какъ вы могли замтить, нтъ никакихъ правилъ. Моя семья не чувствуетъ моихъ утрызеній совсти. Такъ какъ цль этого — помирить васъ, то жена и дочери совершенно спокойно смотрятъ сквозь пальцы на употребляемыя средства, точно іезуиты.
— Безконечно обязавъ имъ. А что это за ключъ?
— Отъ калитки въ стн моего садика. Будьте тамъ въ три часа пополудни. Проберитесь садомъ и войдите въ домъ черезъ теплицу. Минуйте маленькую гостиную и отворите дверь, которая ведетъ въ комнату съ фортепіано. Тамъ вы найдете Рахиль,— и одну!
— Какъ мн благодарить васъ!
— А вотъ какъ. Не вините меня въ томъ, что будетъ посл.
Съ этими словами онъ ушелъ.
Мн еще слдовало ждать нсколько томительныхъ часовъ. Чтобъ убить время, я просмотрлъ письма ко мн. Въ числ ихъ было одно отъ Бетереджа.
Я торопливо распечаталъ его. Къ удивленію и разочарованію моему, оно начиналось извиненіемъ, увдомлявшимъ меня, чтобъ я не ждалъ важныхъ встей. На слдующей строчк появился вчный Ездра Дженнингсъ! Онъ остановилъ Бетереджа по дорог по станціи и спросилъ кто я. Узнавъ мое имя, онъ разказалъ своему хозяину, мистеру Канди, о нашемъ свиданіи. Мистеръ Канди, услыхавъ это, самъ похалъ къ Бетереджу выразить ему сожалніе о томъ, что мы съ вамъ не встртились. Онъ, по нкоторымъ причинамъ, особенно желалъ бы переговорить со мной и просилъ, чтобъ я увдомилъ его, въ слдующій разъ, какъ буду по близости Фризингалла. Вотъ въ чемъ заключались вся суть письма моего корреспондента, если не считать кое-какихъ характеристичныхъ изреченій Бетереджевой философіи. Любящій, врный старикъ сознавался, что написалъ письмо ‘просто изъ удовольствія писать ко мн’.
Я скомкалъ письмо къ себ въ карманъ и минуту спустя забылъ о немъ при всепоглощающемъ интерес предстоящаго свиданія съ Рахилью. Какъ только на Гампстедской церкви пробило три, я вложилъ данный мн мистеромъ Броффомъ ключъ въ замокъ калитки у садовой стны. Едва вступя въ садъ и снова запирая калитку извнутри, я, надо сознаться, ощутилъ какую-то робость преступника относительно грядущаго. Я осторожно оглядлся на вс стороны, подозрвая присутствіе какихъ-то неожиданныхъ свидтелей въ одномъ изъ невдомыхъ закоулковъ сада. Но страхъ мой ничмъ не оправдывался. Тропинки, вс до одной, пустынны, птицы и пчелы — единственные свидтели.
Я пробрался садомъ, вошелъ черезъ теплицу и миновалъ маленькую гостиную. Взявшись за ручку противоположной двери, я услышалъ нсколько жалобныхъ аккордовъ, взятыхъ на фортепіано въ той комнат. Она часто коротала свой досугъ сидя за инструментомъ, въ то время какъ я гостилъ въ дом ея матери. Я долженъ былъ немного переждать и собраться съ духомъ. Въ этотъ торжественный мигъ прошлое и настоящее возникли предо мной рядомъ, и противоположность ихъ потрясала меня.
Прошло нсколько минутъ, мужество мое пробудилось, я отворилъ дверь.

VII.

Какъ только я показался на порог, Рахиль встала изъ-за фортепіано. Я затворилъ за собой дверь. Мы молча глядли другъ на друга чрезъ всю комнату. Вставъ съ мста, она, казалось, уже не могла пошевельнуться. Вс прочія способности ея, какъ тлесныя, такъ и душевныя, повидимому, сосредоточились въ ея взгляд.
Мн пришло въ голову опасеніе, что я слишкомъ внезапно вошелъ. Я ступилъ нсколько шаговъ къ ней на встрчу. ‘Рахиль’, тихо проговорилъ я.
Звукъ моего голоса возвратилъ ей способность двигаться и краску на лицо. Она съ своей стороны, тоже приблизилась, все еще молча. Медленно, словно подчиняясь независящему отъ нея вліянію, ближе и ближе подходила она ко мн, а живой, темный румянецъ разливался у нея по щекамъ, и въ глазахъ, съ каждымъ мигомъ все ярче просвчивая, возстановлялось разумное выраженіе. Я забылъ ту цль, которая привела меня къ ней, забылъ про низкое подозрніе, тяготвшее надъ моимъ добрымъ именемъ, утратилъ всякое сознаніе прошлаго, настоящаго и будущаго. Я ничего не видалъ, кром приближенія любимой женщины. Она дрожала, остановилась въ нершительности. Я не могъ боле сдерживать себя, принялъ ее въ объятія, и покрылъ поцлуями ея лицо. Была минута, когда мн показалось, что поцлуи мои не остаются безъ отвта, словно и для нея также настала минута забвенія. Но не успла еще эта мысль образоваться въ ум моемъ, какъ первый сознательный поступокъ ея далъ мн почувствовать, что она помнитъ. Съ крикомъ, похожимъ на крикъ ужаса, съ силой, которой едвали я могъ бы противиться, еслибъ и хотлъ, она толкнула меня прочь отъ себя. Я прочелъ въ глазахъ ея безпощадный гнвъ, безпощадное презрніе въ усмшк. Она смрила меня взглядомъ съ головы до ногъ, какъ бы оскорбившаго ее незнакомаго человка.
— Трусъ! проговорила она:— низкій, негодный, бездушный трусъ!
То была первыя слова ея. Обращаясь ко мн, она выбрала невыносимйшій укоръ, какой только можетъ услыхать мущина изъ устъ женщины.
— Мн помнится время, Рахиль, сказалъ я,— когда вы умли боле достойнымъ образомъ выразить мн, что я оскорбилъ насъ. Прошу прощенія.
Нкоторая доля ощущаемой мною горечи, повидимому, сообщалась моему голосу. При первыхъ словахъ моего отвта, глаза ея, мигъ тому назадъ отвращенные отъ меня, невольно снова остановились на мн. Она отвчала, понизивъ голосъ и съ какою-то упрямою сдержанностью, до сихъ поръ мн совершенно неизвстною въ ней.
— Мн, быть-можетъ, извинительно, сказала она.— Посл того что вы сдлали, мн кажется, низко съ вашей стороны искать во мн доступа по-сегодняшнему, только трусъ, кажется, ршился бы произвести опытъ надъ моею слабостью, только трусъ, кажется, и могъ воспользоваться нечаянностью, когда я допустила разцловать себя врасплохъ. Впрочемъ, это женскій взглядъ. Я должна была знать, что онъ не могъ быть вашимъ взглядомъ. Лучше бы мн удержаться и ничего не говорить.
Извиненіе было невыносиме обиды. Оно унизило бы падшаго изъ падшихъ.
— Еслибы честь моя не была въ вашихъ рукахъ, сказалъ я,— то я сейчасъ-же ушелъ бы съ тмъ,чтобы никогда боле не видать васъ. Вы говорили о чемъ-то мною сдланномъ. Что же я сдлалъ?
— Что вы сдлали! Вы это спрашиваете у меня?
— Спрашиваю.
— Я сохранила втайн вашъ позоръ, отвтила она,— и претерпла вс послдствія утайки. Ужели я не въ прав требовать, чтобы меня избавила отъ оскорбленія подобнымъ вопросомъ? Разв въ васъ умерло всякое чувство благородства? Вы когда-то была джентльменомъ. Вы когда-то была дорога моей матери и еще дороже мн…
Голосъ измнилъ ей. Она упала въ кресло, отвернулась отъ меня, и закрыла лицо руками.
Я переждалъ немного, пока могъ заговорить съ увренностью. Не знаю, что я сильне ощущалъ въ этотъ, могъ безмолвія — колкое ли ея презрніе или гордую ршимость, удерживавшую меня отъ всякаго сочувствія ея скорби.
— Если вы не заговорите первая, сказалъ я,— и я долженъ это сдлать. Я пришелъ сюда поговорить съ вами объ одномъ важномъ дл. Угодно ли вамъ оказать мн простую справедливость, выслушавъ то, что я скажу?
Она не шевельнулась, ничего не отвтила. Я не повторилъ своей просьбы, я ни шагу не приблизился къ ея креслу. Съ гордостью, не уступавшею въ упорств ея гордости, я разказалъ ей о своемъ открытіи на зыбучихъ пескахъ и обо всемъ, что повело къ нему. Разказъ необходимо занялъ нсколько времени. Съ начала до конца, она ни разу не оглянулась на меня, и не произнесла ни слова.
Я сдерживалъ свой гнвъ. Цлая будущность моя зависла, по всему вроятію, отъ того, чтобы не потерять самообладанія въ эту минуту. Настало время проврить опытомъ теорію мистера Броффа. Въ нетерпніи произвесть этотъ опытъ, я обошелъ кресло и сталъ прямо противъ нея.
— Я хочу предложить вамъ одинъ вопросъ, сказалъ я:— это заставляетъ меня снова вернуться къ помянутому предмету. Показывала вамъ Розанна Сперманъ этотъ шлафрокъ? Да,— или нтъ?
Она задрожала всмъ тломъ и подошла близко ко мн. Глаза ея пытливо глядла мн въ лицо, словно стараясь прочесть въ немъ что-то досел неизвстное.
— Не съ ума ли вы сошли? спросила она.
Я все еще удерживался, и спокойно проговорилъ:
— Рахиль, отвтите ли вы на мой вопросъ?
Она продолжала, не обращая вниманія.
— Или у васъ есть какая-нибудь цль, непонятная мн? Какой-нибудь низкій страхъ за будущность, относительно меня? Говорятъ, вы стали богатымъ человкомъ по смерти отца. Не пришли ли вы вознаградить меня за утрату моего алмаза? Можетъ-быть, у васъ еще осталось на столько совсти, чтобы стыдиться этого? Не въ этомъ ли разгадка вашей претензіи на невинность и басни о Розанн Сперманъ? Не стыдъ ли въ основ всей этой лжи, на этотъ разъ?
Тутъ я прервалъ ее. Я боле не владлъ собой.
— Вы нанесли мн позорное оскорбленіе! горячо вырвалось у меня.— Вы подозрваете меня въ краж вашего алмаза. Я имю право и хочу знать, по какой причин?
— Подозрваю васъ! воскликнула она, не уступая мн въ гнв:— безсовстный, я сама, своими глазами видла, какъ вы взяли алмазъ.
Открытіе, блестнувшее мн въ этихъ словахъ, мгновенно ниспровергнувъ точку зрнія, на которую такъ полагался мистеръ Броффъ, поразило меня въ конецъ. При всей моей невинности, я безмолвно стоялъ предъ нею. Въ ея глазахъ, въ глазахъ всякаго, я долженъ былъ казаться человкомъ, ошеломленнымъ изобличеніемъ его вины. Она отступила предъ зрлищемъ моего униженія, и ея торжества. Внезапное безмолвіе, овладвшее мной, повидимому, пугало ее.
— Я щадила васъ въ то время, сказала она,— я пощадила бы васъ и теперь, еслибы вы не заставили меня говорить.
Она пошла прочь, какъ бы собираясь выйдти изъ комнаты, и пріостановилась въ нершимости, не дойдя до двери,
— Зачмъ вы пришли сюда унижаться? спросила она:— зачмъ вы пришли унижать и меня?
Она прошла еще нсколько шаговъ и опять остановилась.
— Бога ради, скажите что-нибудь! воскликнула она въ порыв волненія:— если въ васъ осталось сколько-нибудь жалости, не дайте мн такъ низко упасть въ своихъ глазахъ! Скажите что-нибудь и выгоните меня.
Я подошелъ къ ней, почти не сознавая что длаю. Вроятно, у меня была смутная мысль удержать ее, пока она выскажется. Съ той минуты какъ я узналъ, что уликой, обвинявшею меня въ понятіи Рахили, было свидтельство ея собственныхъ глазъ, все — даже убжденіе въ своей невинности,— все спуталось у меня въ голов. Я взялъ ее за руку, старался говорить съ твердостью и дльно, но только и могъ сказать:
— Рахиль, вы когда-то любили меня.
Она затрепетала и отвернулась отъ меня. Рука ея безсильно дрожала въ моей рук.
— Пустите, слабо проговорила она.
Мое прикосновеніе, повидимому, оказало на нее то же дйствіе, какъ звукъ моего голоса при вход въ комнату. Посл того какъ она назвала меня трусомъ, посл ея признанія, заклеймавшаго меня воромъ, она все еще была въ моей власти, пока рука ея лежала въ моей рук.
Я тихо вернулъ ее на средину комнаты и усадилъ рядомъ съ собой.
— Рахиль, сказалъ я,— я не могу объяснить вамъ противорчіе въ томъ, что хочу сказать. Я могу только высказать правду, какъ вы ее высказали. Вы видла, собственными глазами видли какъ я взялъ алмазъ. А я предъ Богомъ, который слышитъ васъ, объявляю вамъ, что теперь только убждаюсь въ томъ что взялъ его. Вы все еще сомнваетесь?
Она не обратила вниманія на мои слова и не слыхала меня. ‘Пустите мою руку’, слабо повторила она. То былъ единственный отвтъ. Голова ея склонилась ко мн на плечо, а рука безсознательно сжала мою руку въ то самое время, какъ она просила пустить ее.
Я удерживался отъ повторенія вопроса. Но тутъ моя сдержанность кончилась. Возможность когда-нибудь поднять голову среди честныхъ людей зависла отъ возможности заставить ее сдлать полное призваніе. Единственная остававшаяся мн надежда заключалась въ томъ, что Рахиль могла пропустить что-нибудь въ цпи уликъ,— бытъ-можетъ, какую-нибудь мелочь, которая тмъ не мене, при тщательномъ изслдованіи, могла стать средствомъ конечнаго возстановленія моей невинности. Сознаюсь, что я удержалъ ея руку. Сознаюсь, что заговорилъ съ нею, какъ въ былое время, со всмъ сочувствіемъ и довріемъ, насколько могъ ихъ въ себ вызвать.
— Я кое о чемъ попрошу васъ, оказалъ я,— я попрошу васъ разказать мн все случавшееся съ той минуты, какъ мы пожелали другъ другу покойной ночи, и до того времени, когда вы увидали, что я взялъ алмазъ.
Она подняла голову съ моего плеча и попробовала высвободить руку.
— Ахъ, зачмъ возвращаться къ этому? проговорила она: зачмъ вспоминать?
— Вотъ зачмъ, Рахиль. И вы, и я, оба мы жертвы какого-то чудовищнаго заблужденія подъ маской истины. Если мы вмст прослдимъ все происшедшее въ день вашего рожденія, мы можемъ разсять наши недоразумнія.
Она снова склонила голову на мое плечо. Слезы переполняли ея глаза и тихо катались по щекамъ.
— Ахъ, сказала она,— разв у меня-то не было этой надежды? Разв я не пробовала взглянуть на это такъ же, какъ вы теперь смотрите?
— Вы пробовала одн, отвтилъ я,— вы не пробовали при моей помощи.
Эти слова, казалось, пробудили въ ней нкоторую долю надежды, какую я ощущалъ, когда произносилъ ихъ. Она отвчала на мои вопросы боле нежели съ покорностью, напрягала свой умъ, охотно открывала мн всю свою душу.
— Начнемъ съ происшедшаго посл того, какъ мы пожелали другъ другу покойвой ночи, сказалъ я.— Вы легли въ постель? Или сидли еще?
— Легла въ постель.
— Замтили вы время? Поздно было?
— Не очень. Кажется, около двнадцати часовъ.
— Что же, вы заснули?
— Нтъ. Я не могла спать въ эту ночь.
— У васъ была безсонница?
— Я все думала о васъ.
Этотъ отвтъ почти обезсилилъ меня. Въ голос, боле чмъ въ самыхъ словахъ, было что-то хватавшее за сердце. Лишь помедливъ немного, могъ я продолжить:
— У васъ былъ какой-нибудь свтъ въ комнат? спросилъ я.
— Никакого, пока я не встала и не зажгла свчи.
— Много ли спустя посл того, какъ вы легли спать?
— Кажется, съ часъ. Около часу ночи.
— Вы вышли изъ спальни?
— Собиралась. Надла блузу и шла къ себ въ гостиную за книгой…
— Вы отворила дверь изъ спальни?
— Только что отворила.
— Но не пошли въ гостиную?
— Нтъ, мн помшали.
— Что же вамъ помшало?
— Я увидала свтъ за дверью и услыхала приблажающіеся шаги.
— Вы испугались?
— Не тотчасъ. Я знала, что бдной матушк плохо спалось, и вспомнила, какъ она въ тотъ вечеръ старалась убдить меня, чтобъ я отдала ей алмазъ на сохраненіе. Мн показалось тогда, что она безъ всякой причины безпокоится о немъ, и тутъ я вообразила, что это она идетъ посмотртъ легли ли я, и еще разъ поговорить по мной объ алмаз, если я не сплю.
— Что же вы сдлали?
— Я задула свчу, чтобъ она подумала будто я сплю. Съ своей стороны, я была тоже безразсудна и ршилась хранить алмазъ въ избранномъ мною мст.
— Задувъ свчу, вы вернулась въ постель?
— Не успла. Въ тотъ мигъ какъ я задула свчу, дверь изъ гостиной отворилась, и я увидала….
— Вы увидали?
— Васъ.
— Въ обыкновенномъ плать?
— Нтъ.
— Въ шлафрок?
— Въ шлафрок, со свчой въ рук.
— Одною?
— Одною.
— Могла ли вы разглядть лицо?
— Да.
— Ясно?
— Совершенно ясно. Оно было освщено свчой, которую вы держали въ рук.
— А глаза у меня открыты были?
— Да.
— Не замтили ли вы въ нихъ чего-нибудь страннаго? Въ род неподвижнаго, блуждающаго выраженія?
— Ничего подобнаго. Ваши глаза блистали даже больше обыкновеннаго. Вы осматривались въ комнат, какъ бы сознавая, что находитесь тамъ, гд вамъ не слдовало быть, и точно боялись, чтобы васъ не увидали.
— Не замтили ли вы еще одного обстоятельства при вход моемъ въ комнату,— не замтили ли вы какъ я ступалъ?
— Какъ всегда. Вы дошла до средины комнаты, потомъ остановилась и осмотрлась.
— Что вы длали, увидавъ меня?
— Ничего не могла сдлать. Я окаменла. Не могла ни говорить, ни крикнуть, ни даже двери своей притворить.
— Могъ ли я видть васъ тамъ, гд вы стояли?
— Конечно, могла бы. Но вы ни разу не взглянули въ мою сторону. Напрасно вы это спрашиваете. Я уврена, что вы не видали меня.
— Почему же вы уврены?
— Иначе разв вы взяли бы алмазъ? Разв вы поступали бы такъ, какъ поступали посл того? пришли ли бы вы сегодня, еслибы видли, что я не спала и смотрла на васъ? Не заставляйте меня говорить объ этомъ! Я хочу отвчать вамъ спокойно. Помогите мн сохранить возможное спокойствіе. Перейдите къ чему-нибудь иному.
Она была права, во всхъ отношеніяхъ права. Я перешелъ къ другамъ обстоятельствамъ.
— Что же я длалъ, дойдя до средины комнаты и остановясь тамъ?
— Вы повернули и пошли прямо въ уголъ къ окну, гд стоялъ мой коммодъ съ индйскими рдкостями.
— Когда я сталъ у коммода, я долженъ былъ повернуться къ вамъ спиной. Какъ же вы могли видть, что я длаю?
— Когда вы пошли, я также подвинулась.
— И могла видть, что у меня было въ рукахъ?
— У меня въ гостиной три зеркала. Пока вы стояли тамъ, въ одномъ изъ нихъ я видла все что вы длали.
— Что же вы видли?
— Вы поставила свчу на коммодъ, отворяли я затворяли ящикъ за ящикомъ, пока не дошли до того, въ который я положила мой алмазъ. Вы съ минуту глядли въ открытый ящикъ. Потомъ опустили руку и вынули алмазъ.
— Почему вы знаете, что я вынулъ алмазъ?
— Я видла какъ рука ваша опустилась въ ящикъ, и замтила блескъ алмаза между большимъ и указательнымъ пальцемъ, когда вы опять вынули руку изъ ящика.
— Рука моя больше не касалась ящика, напримръ, хоть для того чтобы затворить его?
— Нтъ. Въ правой рук у васъ былъ алмазъ, а лвой вы взяли съ коммода свчу.
— Оглядывался ли я посл этого?
— Нтъ.
— Тотчасъ ли я вышелъ изъ комнаты?
— Нтъ. Вы стояли на мст и, какъ мн казалось, довольно долго. Я видла ваше лицо сбоку въ зеркал. Вы была похожи на человка, размышлявшаго и недовольнаго своими мыслями.
— Что же затмъ послдовало?
— Вы вдругъ очнулись и пошла прямо изъ комнаты.
— Затворилъ ли я за собой дверь?
— Нтъ. Вы проворно вышла въ корридоръ и оставили дверь отворенною.
— А потомъ?
— Потомъ свча изчезла вдали, звукъ шаговъ замолкъ, и я осталась одна въ потьмахъ.
— Не произошло ли чего-нибудь съ этого времени до того, когда вс домашніе узнали о пропаж алмаза?
— Ничего.
— Уврены ли вы въ этомъ? Разв вы не могли временно заснуть?
— Я вовсе не спала. Я вовсе не ложилась въ постель. Ничего не было до прихода Пенелопы въ обычный часъ по-утру.
Я выпустилъ ея руку, всталъ и прошелся по комнат. Всевозможные вопросы были разршены. Вс подробности, какихъ только я могъ пожелать, была сообщены мн. Я даже не возвращался къ мысли о лунатизм и опьяненіи, безполезность того и другаго предположенія доказывалась на этотъ разъ свидтельствомъ очевидца. Что еще сказать? Что оставалось длать? Предо мной возникалъ ужасный фактъ воровства,— единственный видимый, осязаемый фактъ посреди непроницаемаго мрака, заволакивавшаго все остальное. Ни проблеска путеводнаго свта въ то время какъ я овладлъ тайной Розанны Сперманъ на зыбучихъ пескахъ, и ни проблеска этого свта теперь, когда, обратясь къ самой Рахили, я выслушалъ изъ устъ ея ненавистный разказъ о той ночи.
На этотъ разъ она первая нарушила молчаніе.
— Ну? сказала она:— вы спрашивали, я отвчала. Вы заставили меня надяться на что-то, потому что сами надялись. Что же сы окажете на это?
Тонъ ея предупредилъ меня, что мое вліяніе надъ нею снова потеряно.
— Мы должны были вмст прослдить все происшедшее въ день моего рожденія, продолжила она,— и разсять ваши недоразумнія. Удалось ли намъ?
Она безпощадно ждала отвта. Отвчая ей, я сдлалъ роковую ошибку: раздражающая безвыходность моего положенія пересилила во мн самообладаніе. Я сталъ поспшно и совершенно безполезно укорять ее въ молчаніи, которое до сихъ поръ держало меня въ невдніи истины.
— Еслибы вы это высказали, когда слдовало, началъ я:— еслибы вы оказали мн простую справедливость, объяснясь….
Она перебила меня гнвнымъ крикомъ. Немногія слова, сказанныя мной, повидимому, вызвала въ ней мгновенный порывъ бшенства.
— Объяснясь! повторила она:— О, да есть ли на свт еще хоть одинъ человкъ подобный этому? Я щажу его, когда у меня сердце разрывается, я заслоняю его, когда дло идетъ о моей собственной репутаціи, онъ же, именно онъ, идетъ противъ меня, и говоритъ, что я должна была объясниться! Посл моей вры въ него, посл моей любви къ нему, посл моихъ думъ о немъ въ теченіи цлаго дня, и грезъ по ночамъ, онъ дивится еще, зачмъ я не обвинила его въ позор при первой встрч: милый мой, вы воръ, я любила, и уважала въ васъ моего героя, а вы пробрались въ мою комнату подъ кровомъ ночи и украли мой алмазъ! Не это ли должна я была сказать вамъ? негодяй вы, низкій негодяй! Да я отдала бы полсотни алмазовъ, чтобы не видть такой лжи на вашемъ лиц, какую вижу сегодня!
Я взялся за шляпу.
Щадя ее,— да! по чести могу оказать: щадя ее, я молча пошелъ и отворилъ дверь, чрезъ которую входилъ давеча въ комнату.
Она послдовала за мной, вырвала у меня ручку двери, затворила ее, и указала мн на оставленное мсто.
— Нтъ, проговорила она: — погодите! Выходитъ, что я должна оправдать свое поведеніе предъ вами. Извольте же остаться, и выслушать. Или вы унизитесь до подлйшей низости и силой вырветесь отсюда?
Сердце мое разрывалось при вид ея, сердце мое разрывалось отъ ея словъ, я только знакомъ и могъ отвтить ей, что подчиняюсь ея вод. Яркій румянецъ гнва сталъ отливать съ лица ея, когда я вернулся, и молча слъ на стулъ. Она помедлила, собираясь съ силами. Когда же заговорила, въ ней замтенъ былъ дашь одинъ признакъ волненія: она говорила, не глядя на меня, руки ея была крпко сжаты на колняхъ, а глаза потуплены въ землю.
— Такъ я должна была оказать вамъ простую справедливость, объяснясь, сказала она, повторяя мои слова.— Вы увидите, пробовала ли я оказать вамъ справедливость, или нтъ. Я вамъ сейчасъ говорила, что не спала, и не ложилась въ постель, посл того какъ вы вышли изъ гостиной. Нтъ надобности докучать вамъ, останавливаясь на томъ что я думала, вы не поймете моихъ мыслей,— я только скажу, что я сдлала по прошествіи нкотораго времени, когда опомнилась. Я не хотла будить весь дом и разказывать всмъ о случившемся, какъ бы слдовало сдлать. несмотря на все виднное мной, я еще довольно любила васъ для того, чтобы скоре поврить — чему бы то на было! любой небылиц,— нежели допустить мысль, что вы были сознательнымъ воромъ. Думала я, думала и ршалась наконецъ писать къ вамъ.
— Я не получалъ письма.
— Знаю, что не получали. Погодите, я вамъ скажу почему именно. Мое письмо ничего не высказывало прямо. Оно погубило бы васъ на всю жизнь, попавъ въ чужія руки. Въ немъ говорилось только,— хотя вы, вроятно, поняли бы меня, что я имю основаніе считать васъ несостоятельнымъ должникомъ, и знаю по собственному опыту и по опыту моей матери, какъ вы неосторожны и не слишкомъ разборчивы въ средствахъ доставать необходимыя деньги. Вы вспомнили бы о посщеніи васъ французскимъ адвокатомъ и поняли бы, на что я намекаю. Дале, читая съ нкоторымъ вниманіемъ, вы дошли бы до предложенія, которое я хотла вамъ сдлать,— тайнаго (на слова, замтьте, не было бы сказано въявь даже между нами!) предложенія займа такой значительной суммы, какую только можно достать. И я достала бы! воскликнула она, снова вспыхивая румянцемъ и снова взглянувъ на меня:— я сама заложила бы алмазъ, еслибы не могла достать денегъ инымъ путемъ! Въ такихъ выраженіяхъ я, и написала къ вамъ. Погоиате, мало того. Я устроила такъ, чтобы Пенелопа отдала вамъ письмо, когда возл васъ никого не будетъ. Я намревалась запереться въ своей спальн и отворить гостиную на все утро. Я надялась, отъ всего сердце, отъ всей души надялась, что вы воспользуетесь случаемъ и тайно положите алмазъ обратно въ ящикъ.
Я попробовалъ заговорить. Она остановила меня нетерпливымъ движеніемъ руки. Ощущенія ея такъ быстро мнялись, что гнвъ уже снова закипалъ въ ней. Она встала съ кресла и подошла ко мн.
— Знаю, что вы хотите сказать, продолжала она,— вы хотите опять напомнить мн, что не получали моего письма. Это вотъ почему: я изорвала его.
— По какой причин? спросилъ я.
— По самой уважительной. Я предпочла скоре разорвать его чмъ бросить такому человку какъ вы! Какова была первая всть, дошедшая до меня поутру? Что я услыхала именно въ то самое время, когда мои замыселъ созрлъ? Я узнала, что вы — вы!!! — первый обратились къ полиціи. Вы были дятелемъ, начинателемъ, вы боле всхъ хлопотали о розыск драгоцнности! Вы простирали свою смлость до того, что желали переговорить со мной о пропаж алмаза, того алмаза, который сами украли, того алмаза, что все это время былъ въ вашихъ рукахъ! Посл этого доказательства вашего отвратительнаго лукавства и хитрости, я разорвала письмо. Но и тогда,— въ то время какъ меня до бшенства доводили пытливые разспросы полицейскаго, присланнаго вами, и тогда въ ум моемъ тяготло что-то роковое, не дозволявшее мн выдать васъ. Я оказала себ: ‘онъ игралъ низкую комедію предъ всми домашними. Посмотримъ, сыграетъ ли онъ ее предо мной.’ Кто-то сказалъ мн, что вы на террас. Я заставила себя глядть на васъ и говорить съ вами. Вы забыли что я вамъ говорила тогда?
Я могъ бы отвтить, что помню все до единаго слова. Но къ чему бы послужилъ этотъ отвтъ въ такую минуту? Могъ ли я сказать ей, что слова ея удивили меня, огорчили, выказали мн ее въ состояніи опаснаго нервнаго раздраженія, и даже возбудили во мн минутное сомнніе, точно ли пропажа алмаза составляетъ для нея такую же тайну какъ и для всхъ насъ, но что я не видалъ въ нихъ ни проблеска дйствительной правды? Не имя ни малйшаго доказательства для возстановленія своей невинности, могъ ли я уврить ее, что я мене всякаго посторонняго человка догадывался объ истинномъ смысл ея словъ, сказанныхъ мн на террас?
— Можетъ-быть, вамъ удобне забыть это, мн — приличне вспомнить, продолжала она:— я знаю что я говорила, потому что обдумала это про себя прежде чмъ сказать. Я давала вамъ возможность за возможностью сознаться въ правд. Я ничего не пропустила изъ того, что могла сказать, и разв только прямо не сказала вамъ, что знаю какъ вы совершили кражу. А вы, вмсто всякаго отвта, поглядла на меня съ видомъ удивленія, и невинности въ лукавомъ лиц, точь-въ-точь какъ смотрли на меня сегодня, какъ и теперь смотрите! Въ то утро я разсталась съ вами, узнавъ наконецъ, что вы такое была и есть,— самый низкій изъ всхъ негодяевъ.
— Еслибы вы въ то время высказалась, Рахиль, вы могли бы разстаться со мной, зная, что жестоко оскорбили невиннаго.
— Еслибъ я высказалась предъ другими, возразила она съ новымъ взрывомъ негодованія:— вы были бы опозорены на всю жизнь! Еслибъ я высказалась наедин съ вами, вы бы отвергли это, какъ и теперь отвергаете! Не думаете ли вы, что я бы вамъ поврила? Разв задумается солгать человкъ, сдлавшій то, что вы сдлали на моихъ глазахъ, а потомъ поступившій такъ, какъ вы поступили при мн? Повторяю вамъ, я ужаснулась вашей лжи посл ужаса при вид вашего воровства. Вы говорите объ этомъ какъ о недоразумніи, которое можно разсять нсколькими словами! Ну, вотъ конецъ недоразумнію. Что же, дло поправлено? Дло остается совершенно попрежнему. Теперь я вамъ не врю! Не врю тому что вы нашли шлафрокъ, не врю въ письмо Розанны Сперманъ, не врю ни слову изъ того что вы говорили. Вы украли его,— я это видла! Вы притворялись, будто помогаете полиціи,— я это видла! Вы заложили алмазъ лондонскому ростовщику,— я въ этомъ уврена! Вы набросили подозрніе въ вашемъ позорномъ дл (благодаря моему молчанію) на человка невиннаго! Вы на другое утро бжали съ своею покражей на континентъ! Посл всхъ этихъ низостей оставалось лишь одно что вы могли еще сдлать: это придти сюда съ послднею ложью на устахъ,— придти сюда и сказать мн, что я была несправедлива къ вамъ!
Останься я еще хоть на минуту, какъ знать, не вырвались ли бы у меня такія слова, о которыхъ въ послдствіи я сталъ бы вспоминать съ тщетнымъ раскаяніемъ и сожалніемъ. Я прошелъ мимо нея и вторично отворилъ дверь. И она вторично, съ бшеною назойливостью раздраженной женщины, схватила меня за руку и преградила мн дорогу.
— Пустите меня, Рахиль! сказалъ я:— право лучше будетъ для насъ обоихъ. Пустите.
Истерическое волненіе колыхало ея грудь, ускоренное, судорожное дыханіе почти касалось моего лица, въ то время какъ она удерживала меня возл двери.
— Зачмъ вы пришли сюда? упорствовала она въ отчаяніи.— Повторяю вамъ, зачмъ вы сюда пришли? Не боитесь ли вы что я васъ выдамъ? Теперь, когда вы стали богатымъ человкомъ, когда у васъ есть положеніе въ свт, когда вы можете жениться на лучшей изъ всхъ здшнихъ женщинъ,— не боитесь ли вы, что я скажу то, чего не говорила до сихъ поръ никому кром васъ? . Я не могу это сказать! Не могу выдать васъ! Если можно быть хуже васъ, то я хуже васъ самихъ!
Она разразилась рыданіемъ и слезами. Она гнвно старалась подавить ихъ и все крпче держала меня.
— Я не могу вырвать васъ изъ своего сердца, сказала она:— даже теперь можете расчитыватъ на постыдную, безсильную слабость!
Она внезапно выпустила меня, покинула рука и безумно заломила ихъ въ воздух.
— Ни одна женщина въ мір не ршилась бы позорить себя прикосновеніемъ къ нему! воскликнула она:— Боже мой! я презираю себя боле чмъ его самого!
Слезы невольно рвались у меня изъ глазъ, ужасъ этого положеніи становился невыносимымъ.
— Вы однако узнаете какъ несправедливо оскорбила меня, оказалъ я:— или мы никогда боле не увидимся!
Съ этими словами я оставилъ ее. Она вскочила съ кресла, на которое бросилась за минуту предъ тмъ, она встала, благородная душа, и послдовала за мной въ другую комнату, провожая словомъ милосердія на прощанье.
— Франклинъ! сказала она:— я прощаю васъ! О, Франклинъ, Франклинъ! Мы никогда больше не увидимся. Скажите, что вы меня прощаете!
Я обернулся, и она могла видть въ лиц моемъ это и уже не въ состояніи говорить, обернулся, махнулъ рукой и едва разглядлъ ее въ туман, какъ призракъ, сквозь одолвшія меня слезы. Мигъ спустя невыносимая горечь миновала. Я опять очутился въ саду и уже не видлъ, не слыхалъ ея.

VIII.

Поздно вечеромъ ко мн на квартиру неожиданно зашелъ мистеръ Броффъ.
Обращеніе адвоката замтно перемнилось. Оно утратило обычную развязность и живость. Онъ первый разъ въ жизни молча пожалъ мн руку.
— Вы дете обратно въ Гампстедъ? сказалъ я первое, что пришло въ голову.
— Я только что изъ Гампетеда, отвтилъ онъ: — мн извстно, мистеръ Франклинъ, что вы наконецъ добились правды. Но, говоря откровенно, еслибъ я могъ предвидть, чего это будетъ стоить, а предпочелъ бы оставить васъ въ невдніи.
— Вы видли Рахиль?
— Я зашелъ къ вамъ, проводивъ ее назадъ въ Портлендъ-Плесъ, отпустить ее одну въ экипаж не было возможности. Принимая во вниманіе, что вы видлись съ нею въ моемъ дом и съ моего позволенія, я почти не могу считать васъ виновнымъ въ томъ потрясеніи, которое произвело въ ней это несчастное свиданіе. Въ моей власти лишь позаботиться о томъ, чтобъ эта бда не повторялась. Она молода, въ ней много ршимости, время и покой помогутъ ей оправиться. Я хочу быть увреннымъ, что вы ничмъ не помшаете ей выздоровленію. Могу ли разчитывать на то, что вы не станете добиваться вторичнаго свиданія съ ней,— по крайней мр безъ моего согласія и одобренія?
— Посл того что она выстрадала, и посл того что я самъ выстрадалъ, сказалъ я,— можете положиться на меня.
— Вы общаете?
— Общаю.
Это, повидимому, облегчило мистера Броффа. Онъ отложилъ шляпу и придвинулъ свое кресло поближе къ моему.
— Ну, это ршено! сказалъ онъ:— теперь о будущемъ,— я разумю ваше будущее. По-моему, результатъ необычайнаго оборота, который приняло теперь это дло, въ краткихъ словахъ вотъ каковъ: прежде всего, мы уврены, что Рахиль сказала вамъ всю правду и какъ нельзя боле откровенно. Вовторыхъ,— хотя мы и знаемъ, что тутъ должна быть какая-то ужасная ошибка,— едва ли можно осуждать ее за то, что она считаетъ васъ виновнымъ, основываясь на свидтельств собственныхъ глазъ, подкрпляемомъ обстоятельствами, которыя, повидимому, неопровержимо говорятъ противъ васъ.
Тутъ я прервалъ его.
— Я не осуждаю Рахили, оказалъ я,— я только сожалю, что она не могла заставить себя высказаться ясне въ то время.
— Это все равно что жалть, зачмъ она — Рахиль, а не другая, возразилъ мистеръ Броффъ.— Но даже, и въ такомъ случа я сомнваюсь, чтобы двушка, нсколько деликатная, и желавшая выйдти за васъ замужъ, смогла сказать вамъ въ лицо что вы воръ. Какъ бы то ни было, это не въ характер Рахили. Въ дл вовсе не похожемъ на ваше, которое, впрочемъ, поставило ее въ положеніе нсколько сходное съ теперешнимъ относительно васъ, она, какъ мн извстно, руководствовалась тми же побужденіями, который обусловила ея поступокъ съ вами. Кром того, какъ она говорила мн сегодня по дорог въ городъ, еслибъ она въ то время и ясно высказалась, то все-таки не поврили бы вашему отрицанію, точно такъ же какъ не врить ему теперь. Что вы на это отвтите? Тутъ нечего отвчать. Ну! Полно! Мой взглядъ на это дло, мистеръ Франклинъ, оказался совершенно ложнымъ, согласенъ,— но въ теперешнихъ обстоятельствахъ совтъ мой все-таки можетъ пригодиться. Я вамъ откровенно скажу, что мы будемъ напрасно тратить время и безъ всякой пользы ломать себ голову, если захотимъ возвращаться къ прошлому и разматывать эту страшную путаницу съ самаго начала. Закроемъ же глаза ршительно на все случившееся прошлый годъ въ деревенскомъ дом леди Вериндеръ, и отъ того, чего нельзя развдать въ прошломъ, обратимся къ тому, что можно открыть въ будущемъ.
— Вы врно забываете, сказалъ я: — что все дло существеннйшемъ образомъ заключается въ прошломъ, по крайней мр насколько и въ немъ замшавъ?
— Вотъ что вы мн скажите, возразилъ мистеръ Броффъ:— въ чемъ вс бда-то, въ Лунномъ камн или нтъ?
— Конечно, въ Лунномъ камн.
— Очень хорошо. Что же, по вашему мннію, сдлали съ Луннымъ камнемъ, провезя его въ Лондонъ?
— Заложили его мистеру Локеру.
— Мы знаемъ, что не вы его заложили. Знаемъ ли мы кто именно?
— Нтъ.
— А гд теперь Лунный камень, по вашему мннію?
— Сданъ подъ сохраненіе банкирамъ мистера Локера.
— Точно такъ. Ну, слушайте же. У насъ теперь іюнь мсяцъ. Къ концу его (я не могу въ точности опредлить дня), будетъ годъ съ тхъ поръ какъ, по нашему мннію, алмазъ заложенъ. По меньшей мр вроятно, что заложившее это лицо можетъ приготовиться къ выкупу его по прошествіи года. Если оно выкупитъ его, то мистеръ Локеръ, по условію, долженъ будетъ лично принять его изъ рукъ банкира. Въ такомъ случа я предлагаю въ конц настоящаго мсяца поставить у банка встовыхъ и развдать, кому именно мистеръ Локеръ передастъ Лунный камень. Понимаете ли теперь?
Я согласился (нсколько неохотно), что мысль эта во всякомъ случа нова.
— Мысль эта на половину принадлежитъ мистеру Мортвету, оказалъ мистеръ Броффъ:— она, пожалуй, никогда бы не пришла мн въ голову, не будь у насъ въ то время извстнаго разговора. Если мистеръ Мортветъ не ошибается, Индйцы, вроятно, тоже будутъ высматривать у банка къ концу мсяца,— и очень можетъ быть, что изъ этого выйдетъ кое-что серіозное. Что именно выйдетъ, до этого намъ съ вами дла нтъ,— если только оно не поможетъ намъ захватить таинственнаго незнакомца, заложившаго алмазъ. Это лицо, поврьте мн, виновно (хотя я не беру на себя ршать какъ именно) въ теперешнемъ нашемъ положеніи, и только это лицо можетъ возстановить васъ въ Рахилиномъ уваженіи.
— Не смю отвергать, сказалъ я,— что предлагаемый вами планъ разршаетъ затрудненіе весьма смлымъ, остроумнымъ и новымъ способомъ. Но….
— Но вы хотите что-то возразить?
— Да. Мое возраженіе состоитъ въ томъ, что онъ заставляетъ васъ ждать.
— Согласенъ. По моему разчету, вамъ слдуетъ подождать недли дв или около того. Разв это такъ долго?
— Это цлый вкъ, мистеръ Броффъ, въ моемъ положеніи. Мн просто невыносимо станетъ самое существованіе, если я тотчасъ не предприму чего-нибудь для оправданія своей личности.
— Ладно, ладно, я понимаю это. А вы ужь обдумали что можете сдлать?
— Я хотлъ посовтоваться съ приставомъ Коффомъ.
— Онъ вышелъ изъ полиціи. Вы напрасно надетесь на его помощь.
— Я знаю гд онъ живетъ, отчего не попытаться?
— Попробуйте, сказалъ мистеръ Броффъ, съ минуту подумавъ:— дло приняло такой необычайный надъ посл пристава Коффа, что вы можете оживить въ немъ интересъ къ слдствію. Попробуйте, и увдомьте меня о результат. А между тмъ, продолжалъ онъ, вставая,— если вы ничего не развдаете къ концу мсяца, могу ли я попробовать, съ своей стороны, нельзя ли чего сдлать, поставивъ встовыхъ у банки?
— Разумется, отвтилъ я: — если только я до того времени не освобожу васъ отъ необходимости производитъ опытъ?
Мистеръ Броффъ улыбнулся, и взялъ свою шляпу.
— Скажите приставу Коффу, возразилъ онъ:— что, по-моему, открытіе истины зависитъ отъ открытія того лица, которое заложило алмазъ, и сообщите мн что на это скажетъ опытность пристава.
Такъ мы разсталась въ тотъ вечеръ. На другой день, рано поутру, я отправился въ миленькій городокъ Доркингъ, мсто отдохновенія пристава Коффа, указанное мн Бетереджемъ.
Разспросивъ въ гостиниц, я получалъ надлежащія свднія о томъ какъ найдти коттеджъ пристава. Онъ стоялъ на проселочной дорог, невдалек отъ города, пріютясь посреди облегающаго его садика, защищеннаго сзади и сбоковъ арочною, кирпичною стной, и спереди высокою живою изгородью. Ярко-раскрашенныя ршетчатыя ворота была заперты. Позвонивъ въ колокольчикъ, я заглянулъ сквозь ршетку и увидалъ повсюду любимый цвтокъ великаго Коффа, въ саду, на крыльц, подъ окнами. Вдали отъ преступленій и тайнъ большаго города, знаменитый ловецъ воровъ доживалъ сибаратомъ послдніе годы жизни, покоясь вы розахъ!
Прилично одтая пожилая женщина отворила мн ворота и сразу разрушила вс надежды, какія я питалъ на помощь пристава Коффа. Онъ только вчера выхалъ въ Ирландію.
— Что же, онъ по длу туда похалъ? спросилъ я.
Женщина улыбнулась.
— У него теперь одно дло, сэръ, сказала она — это розы. Садовникъ какого-то ирландскаго вельможи нашелъ новый способъ выращивать розы,— вотъ мистеръ Коффъ и похалъ разузнать.
— Извстно вамъ когда онъ вернется?
— Наврно нельзя ожидать, сэръ. Мистеръ Коффъ говорилъ, что можетъ вернуться тотчасъ же, или пробыть нсколько времени, смотря по тому, покажется ли ему новое открытіе стоящимъ того чтобы имъ позаняться. Если вамъ угодно оставить ему записку, я поберегу ее до его прізда.
Я подалъ ей свою карточку, предварительно написавъ на ней карандашомъ. ‘Имю кое-что сообщить о Лунномъ камн. Увдомьте меня тотчасъ по прізд.’ Посл этого ничего не оставалось боле, какъ покориться сил обстоятельствъ и вернуться въ Лондонъ.
При раздраженномъ состояніи моего ума въ описываемое время, неудачная поздка въ коттеджъ пристава только усилила во мн тревожное побужденіе дйствовать какъ бы то ни было. Въ день моего возвращенія изъ Доркинга я ршился на слдующее утро снова попытаться проложить себ дорогу, сквозь вс препятствія, изъ мрака на свтъ.
Въ какой форм должна была проявиться слдующая попытка? Будь со мной безцнный Бетереджъ, въ то время какъ я обсуждалъ этотъ вопросъ, и знай онъ мои тайныя мысли, онъ объявилъ бы, что на этотъ разъ во мн преобладаетъ нмецкая сторона моего характера. Безъ шутокъ, очень можетъ быть, что нмецкое воспитаніе обусловило тотъ лабиринтъ безполезныхъ размышленій, въ которомъ я плуталъ. Почти всю ночь просидлъ я, куря, и создавая теоріи, одна другой невроятне. Когда же заснулъ, то мечты, въ которыя погружался на яву, преслдовала меня, и въ грезахъ. Къ утру я проснулся, ощущая въ мозгу нераздльную путаницу объективной субъективности съ субъективною объективностью. Этотъ день,— долженствовавшій быть свидтелемъ новой попытки моей къ практическимъ предпріятіямъ,— я началъ тмъ, что усомнился, имю ли право (на основаніи частой философіи) считать какой бы то ни было предметъ (въ томъ числ и алмазъ) дйствительно существующимъ.
Не могу сказать, долго ли провиталъ бы я въ туман своей метафизики, еслибы мн пришлось выбираться оттуда одному. Но оказалось, что на помощь мн явился случай и благополучно выручилъ меня. Въ это утро я случайно видлъ тотъ самый сюртукъ, который былъ на мн въ день моего свиданія съ Рахилью. Отыскивая что-то въ карманахъ, я нашелъ какую-то скомканную бумагу, и вытащивъ ее, увидлъ забытое мной письмо Бетереджа.
Было бы грубо оставить безъ отвта письмо добраго стараго друга. Я слъ къ письменному столу и перечелъ письмо.
Не всегда легко отвчать на письма, не заключающія въ себ ничего важнаго. Настоящая попытка Бетереджа вступить въ переписку принадлежала именно къ этой категоріи. Помощникъ мистера Канди, онъ же Ездра Дженнингсъ, сказалъ своему хозяину что видлъ меня, а мистеръ Канди въ свою очередь желалъ меня видть и кое-что передать мн въ слдующій разъ, какъ я буду во фризингальскомъ околотк. Въ отвтъ на это не стоило тратить бумага. Я сидлъ, отъ нечего длать рисуя на память портреты замчательнаго помощника мистера Канди на листк бумаги, который хотлъ посвятить Бетереджу, какъ вдругъ мн пришло въ голову, что неизбжный Ездра Дженнингсъ опять подвертывается мн на пути! Я перебросилъ въ корзину съ ненужными бумагами по крайней мр дюжину портретовъ пгаго человка (во всякомъ случа, волосы выходили замчательно похожи), и время отъ времени дописывалъ отвть Бетереджу. Письмо цликомъ состояло изъ однихъ общихъ мстъ, но имло на меня превосходное вліяніе. Трудъ изложенія нсколькихъ мыслей простымъ англійскимъ языкомъ совершенно разчистилъ мой умъ отъ туманной чепухи, наполнявшей его со вчерашняго дня.
Посвятивъ себя снова разбору непроницаемой безвыходности моего положенія, я старался разршать всю трудность, изслдовавъ ее съ часто-практической точка зрнія. Такъ какъ событія незабвенной ночи оставались все еще непонятными, то я старался оглянуться подальше назадъ, припоминая первые часы дня рожденія, отыскивалъ тамъ какого-нибудь обстоятельства, которое помогло бы мн найдти ключъ къ разршенію загадки.
Не было ли чего-нибудь въ то время, какъ мы съ Рахилью докрашивали дверь? Или позже, когда я похалъ верхомъ во Фризингаллъ, или посл того, когда я возвращался съ Годфреемъ Абльвайтомъ и его сестрами? Или еще поздне, когда я вручилъ Рахили Лунный камень? Или еще позже, когда гости уже собрались, и мы сда за столъ? Память моя, довольно свободно располагала отвтами на эту вереницу вопросовъ, пока я не дошелъ до послдняго. Оглядываясь на обденныя происшествія въ день рождены, я сталъ въ тупикъ при самомъ начал. Я не могъ даже въ точности припомнить число гостей, съ которыми сидлъ за однимъ и тмъ же столомъ.
Почувствовать свою несостоятельность относительно этого пункта и тотчасъ заключить, что событія за обдомъ могутъ щедро вознаградить за трудъ изслдованія ихъ — было дломъ одного и того же умственнаго процесса. Мн кажется и другіе, находясь въ подобномъ положеніи, разсудили бы точно такъ же, какъ я. Когда преслдованіе нашихъ цлей заставляетъ насъ разбирать самихъ себя, мы естественно подозрительны относительно того, что намъ неизвстно. Я ршился, какъ только мн удастся припомнить имена всхъ присутствовавшихъ на обд,— для пополненія дефицита въ собственной памяти,— прибгнуть къ воспоминаніямъ прочихъ гостей: записать все, что они припомнятъ изъ происшествій во время обда, и полученный такимъ образомъ результатъ проврить при помощи случившагося посл того какъ гости разъхались по домамъ.
Это послдній и новйшій изъ замышляемыхъ мною опытовъ въ искусств изслдованія,— который Бетереджъ, вроятно, приписалъ бы преобладанію во мн на этотъ разъ свтлаго взгляда или французской стороны моего характера,— въ прав занять мсто на этихъ страницахъ въ силу своихъ качествъ. Какъ бы вы казалось это неправдоподобнымъ, но я дйствительно дорылся наконецъ до самаго корня этого дла. Я нуждался лишь въ намек, который указалъ бы мн въ какомъ направленіи сдлать первый шагъ. И не прошло дня, какъ этотъ намекъ былъ подавъ мн однимъ изъ гостей, присутствовавшихъ на обд въ день рожденія. Имя въ виду этотъ планъ дйствія, мн прежде всего необходимо было достать полный списокъ гостей. Я легко могъ добыть его у Габріеля Бетереджа. Я ршился въ тотъ же день вернуться въ Йоркширъ и на другое утро начать предполагаемыя изслдованія.
Поздъ, отходящій изъ Лондона въ полдень, только что отправился. Ничего не оставалось какъ переждать часа три до отхода слдующаго позда. Не было ли возможности заняться пока въ самомъ Лондон чмъ-нибудь полезнымъ?
Мысли мои упорно возвращались къ обду въ день рожденія.
Хотя я забылъ число и многія имени гостей, а все же довольно ясно помнилъ, что большая часть ихъ прізжала изъ Фризингалла и окрестностей. Но большая часть еще не вс. Нкоторые изъ насъ не были постоянными жителями графства. Я самъ былъ одинъ изъ этихъ нкоторыхъ. Другимъ былъ мистеръ Мортветъ. Годфрей Абльвайтъ — третьимъ Мистеръ Броффъ. Нтъ: я вспомнилъ, что дла не позволяли мистеру Броффу пріхать. Не было ли между ними постоянныхъ жительницъ Лондона? Изъ этой категоріи я могъ припомнить одну миссъ Клакъ. Во всякомъ случа, здсь были трое онъ числа гостей, которыхъ мн явно слдовало повидать до отъзда изъ города. Я тотчасъ похалъ въ контору къ мистеру Броффу, такъ какъ не зналъ адреса разыскиваемыхъ мною лицъ и думалъ, что онъ можетъ навести меня на слдъ ихъ.
Мистеръ Броффъ оказался слишкомъ занятымъ для того, чтобъ удлить мн боле минуты своего драгоцннаго времени. Впрочемъ, въ эту минуту онъ усплъ разршить вс мои вопросы самымъ обезнадеживающимъ образомъ.
Вопервыхъ, онъ считалъ новоизобртенный мною способъ наидти ключъ къ разгадк слишкомъ фантастичнымъ, чтобы серіозно обсуждать его. Вовторыхъ, втретьихъ и вчетвертыхъ, мистеръ Мортветъ возвращался въ это время на поприще своихъ прошлыхъ приключеній. Миссъ Клакъ понесла убытки и поселилась, изъ экономическихъ разчетовъ, во Франціи, мистера Годфрей Абльвайта еще можно найдти гд-нибудь въ Лондон, а пожалуй и нельзя, не справлюсь ли я въ клуб? И не извиню ли я мистера Броффа, если онъ вернется къ своему длу, пожелавъ мн добраго утра?
Такъ какъ поле изслдованій въ Лондон сузилось до того, что ограничилось одною потребностью достать адресъ Годфрей, то и воспользовался совтомъ адвоката и поохалъ въ клубъ.
Въ зал я встртилъ одного изъ членовъ, стараго пріятеля моего кузена и вмст моего знакомаго. Этотъ джентльменъ, давъ мн адресъ Годфрея, сообщилъ о двухъ послднихъ событіяхъ въ его жизни, имвшихъ нкоторое значеніе и до сихъ поръ еще не дошедшихъ до моего слуха.
Оказалось, что Годфрей, далеко не падая духомъ вслдствіе отказа Рахили отъ своего слова, вскор посл того сталъ ухаживать съ брачными цлями за другою молодою леди, славившеюся богатою наслдницей. Онъ имлъ успхъ, и женитьба его считалась уже дломъ ршеннымъ и врнымъ. Но и здсь внезапно и неожиданно произошла размолвка,— на этотъ разъ, какъ разказывали, благодаря серіозной разниц во мнніяхъ жениха и отца невсты по вопросу о приданомъ.
Вскор посл того нкоторымъ утшеніемъ въ этомъ вторичномъ крушеніи брачныхъ надеждъ Годфрея послужило нжное и выгодное въ денежномъ отношеніи воспоминаніе, какое обнаружила относительно его одна изъ многочисленныхъ его поклонницъ. Богатая старушка,— пользовавшаяся большимъ почетомъ въ материнскомъ обществ обращенія на путь истинный и большая пріятельница миссъ Клакъ,— завщала достойному удивленія по заслугамъ Годфрею пять тысячъ фунтовъ. Получивъ эту кругленькую прибавку къ своимъ скромнымъ денежнымъ средствамъ, онъ во всеуслышаніе объявилъ, что ощущаетъ потребность въ небольшомъ отдых посл подвиговъ милосердія, и что докторъ предписалъ ему ‘пошляться на континент, что, по всей вроятности, принесетъ въ будущемъ большую пользу его здоровью’. Если мн надо его видть, то не слдуетъ терять времени, откладывая посщеніе его.
Я тотчасъ же похалъ къ нему. Что-то роковое, заставившее меня опоздать однимъ днемъ при посщеніи пристава Коффа, и теперь преслдовало меня въ поздк къ Годфрею. Утромъ наканун онъ выхалъ изъ Лондона съ пароходомъ въ Дувръ. Дале онъ долженъ былъ слдовать на Остенде, слуга его полагалъ, что онъ отправился въ Брюссель. Время возвращенія его наврно не извстно, но по всей вроятности, отсутствіе его продлится не мене трехъ мсяцевъ.
Я вернулся къ себ на квартиру, нсколько упавъ духомъ. Трехъ приглашенныхъ на обд въ день рожденія,— и трехъ умнйшихъ,— недоставало въ то самое время, когда мн всего нужне было бы войдти съ ними въ сношенія. Оставалась послдняя надежда на Бетереджа и на друзей покойной леди Вериндеръ, которыхъ я могъ еще найдти въ живыхъ по сосдству съ деревенскимъ домомъ Рахили.
На этотъ разъ я отправился прямо въ Фризингаллъ,— такъ какъ городъ этотъ былъ центральнымъ пунктомъ моихъ изслдованій. Я пріхалъ слишкомъ поздно вечеромъ чтобъ извстить Бетереджа. На слдующее утро я отправилъ къ ему разсыльнаго съ запиской, въ которой просолъ его прибыть ко мн въ гостиницу при первой возможности. Частію для сбереженія времени, частію рада удобства стараго слуга позаботясь отправить разсыльнаго въ одноколк, я могъ благоразумно разчитывать, если не будетъ задержки, увидать старика часа черезъ два посл того какъ послалъ за намъ. Въ теченіе этого времени я располагалъ начать задуманныя изслдованія съ тхъ изъ присутствовавшихъ на обд въ день рожденія, которые были мн знакомы и находилась у меня подъ рукой. Таковы были родственники мои Абльвайты и мистеръ Канди. Докторъ особенно желалъ видть меня и жилъ въ сосдней улиц. Я и пошелъ прежде всего къ мистеру Канди.
Посл оказаннаго мн Бетереджемъ, я весьма естественно думалъ найдти въ лиц доктора слды вынесенной нмъ тяжелой болзни. Но я вовсе не былъ приготовленъ къ той перемн, которую замтилъ въ немъ, когда онъ вошелъ въ комнату и пожалъ мн руку. Глаза у него потускли, волосы совсмъ посдли, весь онъ опустился. Я глядлъ на маленькаго доктора, нкогда живаго, втренаго, веселаго,— неразлучнаго въ моей памяти съ безчисленными проступками по часта неизлчимой нескромности и ребяческихъ шалостей,— и ничего не надлъ въ немъ изъ прежняго, кром старой склонноста къ мщанской пестрот одежды. Самъ онъ сталъ развалиной, но платье и дорогія бездлушка,— какъ бы въ жестокую насмшку надъ происшедшею въ немъ перемной,— была пестры и роскошны по-прежнему.
— Я часто вспоминалъ о васъ,— мистеръ Блекъ,— сказалъ онъ:— и сердечно радъ видть васъ наконецъ. Если у васъ есть ко мн какая-нибудь надобность, располагайте, пожалуста, моими услугами, сэръ, пожалуста располагайте моими услугами!
Онъ проговорилъ эти обычныя фразы съ излишнею поспшностью, съ жаромъ и съ видимымъ желаніемъ знать, что привело меня въ Йоркширъ,— желаніемъ, котораго онъ, можно сказать, совершенно по-дтски не умлъ скрыть.
Задавшись моею цлью, я, конечно, предвидлъ, что долженъ войдти въ нкоторыя объясненія, прежде чмъ успю заинтересовать въ моемъ дл людей, большею частію постороннихъ. По дорог въ Фразингаллъ я подготовилъ эти объясненія,— и воспользовался представлявшимся теперь случаемъ испытать ихъ дйствіе на мистер Канди.
— Я на дняхъ былъ въ Йоркшир, и вотъ сегодня опять пріхалъ съ цлью нсколько романическаго свойства, сказалъ я. — Это дло, мистеръ Канди, въ которомъ вс друзья покойной леди Вериндеръ принимали нкоторое участіе. Вы помните таинственную пропажу индйскаго алмаза около года тому назадъ? Въ послднее время возникли нкоторыя обстоятельства, подающія надежду отыскать его,— и я самъ, какъ членъ семейства, заинтересованъ въ этихъ розыскахъ. Въ числ прочихъ затрудненій является надобность снова собрать вс показанія, добытыя въ то время и, если можно, боле того. Въ этомъ дл есть нкоторыя особенности, вслдствіе которыхъ мн было бы желательно возобновить въ своей памяти все происходившее въ дом въ день рожденія миссъ Вериндеръ. И я ршаюсь обратиться къ друзьямъ ея покойной матери, бывшимъ на этомъ праздник, чтобъ они помогли мн своими воспоминаніями…
Прорепетировавъ свое объясненіе до этихъ словъ, я вдругъ остановился, явно читая въ лиц мистера Канди, что мой опытъ надъ нимъ совершенно не удался.
Все время пока я говорилъ, маленькій докторъ сидлъ, тревожно пощипывая кончики пальцевъ. Мутные, влажные глаза его были устремлены прямо въ лицо мн, съ выраженіемъ какого-то безпредметнаго, разсяннаго любопытства, на которое больно было смотрть. Кто его знаетъ, о чемъ онъ думалъ. Одно было ясно — то, что съ первыхъ же словъ мн вовсе не удалось сосредоточить его вниманіе. Единственная возможность привести его въ себя, повидимому, заключалась въ перемн разговора. Я тотчасъ попробовалъ дать ему другое направленіе.
— Такъ вотъ зачмъ я пріхалъ въ Фризингаллъ! весело проговорилъ я: — теперь ваша очередь, мистеръ Канди. Вы прислали мн всточку чрезъ Габріеля Бетереджа….
Онъ пересталъ щипать пальцы и вдругъ просіялъ.
— Да! да! да! съ жаромъ воскликнулъ онъ: — это такъ! Я послалъ вамъ всточку!
— А Бетереджъ не преминулъ сообщатъ мн ее въ письм, продолжалъ я:— вы хотли что-то передать въ слдующій разъ, какъ я буду въ вашемъ околотк. Ну, мистеръ Канди, вотъ я здсь налицо!
— Здсь налицо! повторилъ докторъ: — а Бетереджъ-то вдь правъ былъ. Я хотлъ кое-что сказать вамъ. Вотъ въ этомъ и всточка заключалась. Удивительный человкъ этотъ Бетереджъ. Какая память! Въ его лта и какая память!
Онъ опять замолкъ и снова сталъ пощипывать пальцы. Вспомнивъ слышанное мною отъ Бетереджа о вліяніи горячки на его память, я продолжилъ разговоръ въ надежд на то, что могу навести его на точку отправленія.
— Давненько мы съ вами не видались, оказалъ я:— послдній разъ это было на обд въ день рожденія, который бдная тетушка давала въ послдній разъ въ жизни.
— Вотъ, вотъ! воскликнулъ мистеръ Канди:— именно обдъ въ день рожденія!
Онъ нервно задрожалъ всмъ тломъ и поглядлъ на меня. Яркій румянецъ внезапно разлился у него на блдномъ лиц, онъ проворно слъ на свое мсто, словно сознавая, что обличилъ свою слабость, которую ему хотлось скрыть. Ясно,— къ величайшему прискорбію,— ясно было, что онъ чувствовалъ недостатокъ памяти и стремился утаить его отъ наблюденія своихъ друзей.
До сихъ поръ онъ возбуждалъ во мн лишь одно состраданіе. Но слова, произнесенныя имъ теперь,— при всей ихъ немногочисленности,— въ высшей степени затронули мое любопытство. Обдъ въ день рожденія уже и прежде былъ для меня единственнымъ событіемъ прошлыхъ дней, на которое я взиралъ, ощущая въ себ странную смсь чувства надежы и вмст недоврія. И вотъ теперь этотъ обдъ несомннно являлся тмъ самымъ, по поводу чего мистеръ Канди хотлъ мн сообщить нчто важное!
Я попробовалъ снова помочь ему. Но на этотъ разъ основнымъ побужденіемъ къ состраданію были мои собственные интересы, и они-то заставили меня слишкомъ круто и поспшно повернуть къ цли, которую я имлъ въ виду.
— Вдь ужь скоро годъ, сказалъ я,— какъ мы съ вами такъ весело пировали. Не написали ли вы на память,— въ своемъ дневник, или какъ-нибудь иначе,— то, что хотли сообщить мн?
Мистеръ Кандт понялъ намекъ и далъ мн почувствовать, что принялъ его за обиду.
— Я не нуждаюсь въ запискахъ для памяти, мистеръ Блекъ, проговорилъ онъ довольно гордо:— я еще не такъ старъ, и слава Богу, могу еще вполн полагаться на свою память!
Нтъ надобности упоминать о томъ, что я сдлалъ видъ, будто не замтилъ его обидчивости.
— Хорошо, еслибъ я могъ сказать то же о своей памяти, отвтилъ я: — когда я стараюсь припомнить прошлогоднія дла, мои воспомананія рдко бываютъ такъ живы, какъ бы мн хотлось. Возьмемъ, напримръ, обдъ у леди Вериндеръ….
Мистеръ Канди опять просіялъ, какъ только этотъ намекъ вышедъ изъ устъ моихъ.
— Ихъ, да! Обдъ, обдъ у леди Вериндеръ! воскликнулъ онъ горяче прежняго. — Я хотлъ вамъ кое-что сказать о немъ.
Глаза его снова остановилась на мн съ выраженіемъ разсяннаго, безпредметнаго любопытства, безпомощно жалкаго на надъ. Онъ, очевидно, изо всхъ силъ и все-таки напрасно старался припомнить забытое.
— Весело попаровили, вдругъ вырвалось у него, словно онъ это самое и хотлъ сообщить мн,— вдь очень весело попировали, мистеръ Блекъ, неправда ли?
Онъ кивнулъ годовой, улыбнулся и, кажется, думалъ, бдняга, что ему удалось-таки скрыть полнйшую несостоятельность памяти, своевременно пустивъ въ ходъ свою находчивость. Это подйствовало на меня такъ тяжело, что я тотчасъ,— какъ ни былъ глубоко заинтересовавъ въ томъ чтобъ онъ припомнилъ забытое,— перевелъ разговоръ на мстные интересы. Тутъ у него пошло какъ по маслу. Сплетни о городскихъ скандальчикахъ и ссорахъ, случившихся даже за мсяцъ тому назадъ, приходили ему на память. Онъ защебеталъ съ нкоторою долей гладкой, свободно текучей болтовни прежняго времени. Но и тутъ бывали минуты, когда онъ въ самомъ разгар своей говорливости вдругъ запинался,— опять взглядывалъ на меня съ выраженіемъ безпредметнаго любопытства,— потомъ овладвалъ собою и продолжалъ. Я терпливо сносилъ свое мученіе (разв не мука, сочувствуя лишь всемірнымъ интересамъ, погружаться съ молчаливою покорностью въ новости провинціальнаго городка?), пока не увидалъ на каминныхъ часахъ, что визитъ мой продолжился уже боле получаса. Имя нкоторое право считать жертву принесенною, я сталъ прощаться. Пожимая мн руку, мистеръ Канди еще разъ добровольно возвратился къ торжеству дня рожденія.
— Я такъ радъ, что мы съ вами встртилась, сказалъ онъ,— у меня все на ум было, право, мистеръ Блекъ, у меня было на ум поговорить съ вами. Насчетъ обда-то у леди Вериндеръ, знаете? Весело попировали, очень весело попировали, не правда ли?
Повторяя эту фразу, онъ, кажется, мене чмъ въ первый разъ былъ увренъ въ томъ, что предотвратилъ мои подозрнія относительно утраты его памяти. Облако задумчивости омрачило его лицо, намреваясь, повидимому, проводить меня до крыльца, онъ вдругъ перемнилъ намреніе, позвонилъ слугу и остался въ гостиной.
Я тихо сошелъ съ лстницы, обезсиленный сознаніемъ, что онъ точно хотлъ сообщить мн нчто существенно важное для меня, и оказался нравственно несостоятельнымъ. Ослабвшая память его, очевидно, была способна лишь на усиліе, съ которымъ онъ припоминалъ что хотлъ поговоритъ со мной. Только что я сошелъ съ лстницы и поворачивалъ за уголъ въ переднюю, гд-то въ нижнемъ этаж отворилась дверь и тихій голосъ проговорилъ за мной:
— Вроятно, сэръ, вы нашли прискорбную перемну въ мистер Канди?
Я обернулся, и сталъ лицомъ къ лицу съ Ездрой Дженнингсомъ.

IX.

Хорошенькая служанка доктора поджидала меня, держа наготов отворенную дверь на крыльцо. Утренній свтъ, ослпательно врываясь въ переднюю, озарилъ все лицо помощника мистера Канди въ тотъ мигъ, какъ я обернулся и поглядлъ на него. Не было возможности оспаривать заявленіе Бетереджа, что наружность Ездры Дженнингса вообще говорила не въ его пользу. Смуглый цвтъ лица, впалыя щеки, выдающіяся скулы, задумчивый взглядъ, выходящіе изъ ряду пгіе волосы, загадочное противорчіе между его лицомъ и станомъ, придававшее ему какъ-то разомъ видъ старика и молодаго человка,— все было въ немъ разчитано на произведеніе боле или мене неблагопріятнаго впечатлнія на постороннихъ. И однакоже, сознавая все это, я долженъ сказать, что Ездра Дженнингсъ возбуждалъ во мн какое-то непонятное сочувствіе, котораго я никакъ не могъ подавить. Въ то время какъ свтскость заставляла меня отвтить на его вопросъ, что я дйствительно нашелъ прискорбную перемну въ мистер Канди, и затмъ выйдти изъ дому, участіе къ Ездр Дженнингсу приковало меня къ мсту и дало ему возможность поговорить по мной о своемъ хозяин, котораго онъ очевидно поджидалъ.
— Не по дорог ли намъ, мистеръ Дженннигсъ? оказалъ я, видя, что онъ держатъ въ рук шляпу,— я хочу зайдти къ моей тетушк, мистрисъ Абльвайтъ.
Ездра Дженнингсъ отвчалъ, что ему надо повидать больнаго, и это будетъ по дорог.
Мы вмст вышли изъ дому. Я замтилъ, что хорошенькая служанка,— олицетворенная улыбка и любезность въ то время какъ я на прощаньи пожелалъ ей добраго утра,— выслушивая скромное заявленіе Ездры Дженннигса о томъ, когда онъ вернется домой, поджимала губки и явно старалась избгать его взгляда. Очевидно, бдняга не былъ домашнимъ любимцемъ. А вн дома, по увренію Бетереджа, его нигд не любили. ‘Какова жизнь!’ подумалъ я, сходя съ докторскаго крыльца.
Упомянувъ о болзни мистера Канди, Ездра Дженннигсъ, повидимому, ршился предоставить мн возобновленіе разговора. Молчаніе его какъ бы говорило: ‘теперь ваша очередь’. Я также имлъ причину коснуться болзни доктора и охотно принялъ на себя обязанность заговорить первымъ.
— Судя по той перемн, которую я замчаю въ немъ, началъ я,— болзнь мистера Канди была гораздо серіозне нежели я думалъ.
— Ужь и то чудо, что онъ ее пережилъ, сказалъ Ездра Дженннигсъ.
— Что, у него всегда такая память какъ сегодня? Онъ все старался заговорить со мной….
— О чемъ-нибудь случавшемся до его болзни? спросилъ помощникъ, видя, что я не ршался договорить.
— Да.
— Что касается происшествій того времени, память его безнадежно плоха, оказалъ Ездра Дженннигсъ: — чуть ли не приходится сожалть и о томъ, что у него, бдняги, сохранились еще кое-какіе остатки ея. Когда онъ смутно припоминаетъ задуманные планы,— то или другое, что собирался сказать или сдлать до болзни,— онъ вовсе не въ состояніи вспомнить, въ чемъ заключалась эти планы и что именно хотлъ онъ сказать или сдлать. Онъ съ грустью сознаетъ свой недостатокъ и старается скрыть его, какъ вы могли замтить, отъ постороннихъ. Еслибъ онъ только могъ выздоровть, совершенно забывъ прошлое, онъ былъ бы счастливе. Мы вс, пожалуй, были бы счастливе, прибавилъ онъ съ грустною улыбкой,— еслибы могли вполн забывать!
— Но вдь у всхъ людей есть и такія событія въ жизни, которыя весьма неохотно забываются? возразилъ я.
— Это, надюсь, можно сказать о большей часта людей, мистеръ Блекъ. Но едвали это справедливо относительно всхъ. Имете вы нкоторое основаніе думать, что утраченное воспоминаніе, которое мистеръ Канди, говоря съ вами, старался возобновить въ себ, было бы важно для васъ?
Сказавъ эта слова, онъ самъ первый затронулъ именно тотъ пунктъ, о которомъ я хотлъ разспросить его. Участіе, питаемое мной къ этому странному человку, побудило меня прежде всего дать ему возможность высказаться, при этомъ я откладывалъ то, что могъ съ своей стороны сказать объ его хозяин, пока не уврюсь, что имю дло съ человкомъ, на деликатность и скромность котораго можно вполн положиться. Немногое оказанное имъ до сихъ поръ достаточно убдило меня, что я говорю съ джентльменомъ. Въ немъ было, такъ-сказать, непринужденное самообладаніе составляющее врнйшій признакъ хорошаго воспитанія не только въ Англіи, но и всюду въ цивилизованномъ мір. Съ какою бы цлью онъ ни предложилъ мн послдній вопросъ, я не сомнвался въ томъ, что могу,— до сихъ поръ по крайней мр,— отвчать ему не стсняясь.
— Мн сдается, что я долженъ быть сильно заинтересованъ въ утраченномъ воспоминаніи, котораго мистеръ Канди не могъ припомнить, оказалъ я.— Смю ли я спросить, не можете ли вы указать мн какое-нибудь средство помочь его памяти?
Ездра Дженнингсъ взглянулъ на меня со внезапнымъ проблескомъ участія въ задумчивыхъ темныхъ глазахъ.
— Память мистера Канди недоступна помощи, сказалъ онъ. — Со времени его выздоровленія я такъ часто пытался помочь ему, что въ этомъ отношеніи могу высказаться положительно.
Я спшилъ и откровенно сознался въ этомъ. Ездра Дженнингсъ улыбнулся.
— Можетъ-быть, это и не окончательный отвтъ, мистеръ Блекъ. Можно, пожалуй, возстановить утраченное воспоминаніе мистера Канди, вовсе не прибгая къ самому мистеру Канди.
— Право? Можетъ-бытъ, это нескромно съ моей стороны, если я спрошу: какъ именно?
— Вовсе нтъ. Единственное затрудненіе для меня въ отвт на вашъ вопросъ заключается въ томъ, чтобы вы поняли меня. Могу ли я разчитывать на ваше терпніе, если вновь коснусь болзни мистера Канди, и на этотъ разъ не обходя нкоторыхъ научныхъ подробностей?
— Пожалуста, продолжайте! Вы уже заинтересовала меня въ этихъ подробностяхъ.
Горячность моя, кажется, забавляла его или, врне, нравилась ему. Онъ опять улыбнулся. Тмъ временемъ послдніе городскіе дома остались позади насъ. Ездра Дженнингсъ пріостановился на минуту и сорвалъ нсколько дикихъ цвтовъ на придорожной изгороди.
— Что это за прелесть! проговорилъ онъ, показывая мн маленькій букетъ: — и какъ мало ихъ цнятъ въ Англіи!
— Вы не постоянно жили въ Англіи? сказалъ я.
— Нтъ. Я родился и частію воспитанъ въ одной изъ нашихъ колоній. Отецъ мой былъ Англичанинъ, а мать…. Но мы удалились отъ нашего предмета, мистеръ Блекъ, и это моя вина. Дло въ томъ, что эти скромные придорожные цвточки напоминаютъ мн…. Впрочемъ, это все равно, мы говорили о мистер Канди, возвратимся же къ мистеру Канди.
Связавъ нсколько словъ, неохотно вырвавшихся у него о самомъ себ, съ тмъ грустнымъ взглядомъ на жизнь, который привелъ его къ тому чтобы полагать условіе человческаго счастія въ полномъ забвеніи прошлаго, я убдился, что лицо его не обмануло меня, по крайней мр въ двухъ отношеніяхъ: онъ страдалъ, какъ немногіе страдаютъ, и въ англійской крови его была примсь чужеземной расы.
— Вы слышали, если я не ошибаюсь, о настоящей причин болзни мистера Канди? началъ онъ. — Въ тотъ вечеръ какъ леди Вериндеръ давала обдъ, шелъ проливной дождь. Хозяинъ мой возвращался назадъ въ одноколк и пріхалъ домой насквозь мокрый. Тамъ онъ нашелъ записку отъ больнаго, дожидавшагося его и, къ несчастію, тотчасъ отправился навстить заболвшаго, даже не перемнивъ платья. Меня въ тотъ вечеръ тоже задержалъ одинъ больной въ нкоторомъ разстояніи отъ Фризингалла. Вернувшись на слдующее утро, я засталъ грума мистера Канди, ожидавшаго меня въ большой тревог, онъ тотчасъ провелъ меня въ комнату своего господина. Къ этому времени бда уже разыгралась: болзнь засла въ немъ.
— Мн эту болзнь описывали подъ общимъ названіемъ горячки, сказалъ я.
— Да и я не могу описать ее точне, отвтилъ Ездра Дженнингсъ:— съ самаго начала и до конца горячка эта не опредлялась специфически. Я тотчасъ послалъ за двумя городскими медиками, пріятелями мистера Канди, чтобъ они навстили его и сказала мн свое мнніе о болзни. Они соглашались со мной, что это дло серіозное, но оба сильно противилась моему взгляду на способъ лченія. Мы совершенно расходилась въ заключеніяхъ, выведенныхъ нами по пульсу больнаго. Оба доктора, имя въ виду быстроту біенія, объявила единственно возможнымъ ослабляющій путь лченія. Съ своей стороны, я признавалъ быстроту пульсаціи, но кром того обратилъ ихъ вниманіе на ея опасную слабость,— признакъ истощенія организма, явно требовавшаго возбудительныхъ лкарствъ. Оба доктора стояли за отваръ изъ гречневой муки, лимонадъ, ячменную воду и тому подобное. Я хотлъ давать ему шампанскаго или водки, амміаку и хинину. Какъ видите, серіозное разногласіе во мнніяхъ! Разногласіе между двумя докторами, пользовавшимися упроченною мстною репутаціей, и какимъ-то иностранцемъ, принятымъ въ помощники. Въ первые два мн ничего не оставалось боле, какъ уступить старшимъ и мудрйшимъ, а между тмъ больному становилось хуже да хуже. Я вторично попробовалъ обратиться къ ясному, неопровержимо ясному доказательству пульсаціи. Быстрота ея не угомонилась, а слабость возросла. Оба доктора обидлись моихъ упрямствомъ. ‘Вотъ что, мистеръ Дженнингсъ’, говорятъ:— ‘что-нибудь одно: или мы будемъ лчить его, или ужь вы лчите.’ Я говорю: ‘господа, позвольте мн подумать минутъ пять, а я вамъ отвчу такъ же просто, какъ вы спрашиваете.’ Прошло пять минутъ, а отвтъ мой былъ готовъ. Спрашиваю ихъ: ‘Вы положительно отказываетесь испытать возбудительныя средства?’ Они отказались. ‘А я, господа, намренъ тотчасъ же испытать ихъ.’ — ‘Попробуйте, мистеръ Дженнингсъ,— и мы тотчасъ отказываемся лчить.’ Я послалъ въ погребъ за бутылкой шампанскаго, и собственноручно поднесъ больному полстакана. Оба доктора взялись за шляпы и вышли вонъ.
— Вы приняли на себя большую отвтственность, оказалъ я:— на вашемъ мст я, кажется, побоялся бы.
— На моемъ мст, мистеръ Блекъ, вы вспомнили бы, что мистеръ Канди взялъ васъ къ себ помощникомъ въ такихъ обстоятельствахъ, вслдствіе которыхъ вы стали должникомъ его на всю жизнь. На моемъ мст, вы видли бы, что ему становится часъ отъ часу хуже, и скоре рискнули бы всмъ на свт, чмъ допустили, чтобъ единственный на земл другъ умеръ на вашихъ глазахъ. Не думайте, что я вовсе не сознавалъ своего страшнаго положенія! Бывали минуты, когда я чувствовалъ все горе моего одиночества, всю опасность ужасной отвтственности. Будь я счастливый, зажиточный человкъ, мн кажется, я палъ бы подъ бременемъ взятой на себя обязанности. Но у меня никогда не бывало счастливой поры, на которую я могъ бы оглянуться, никогда у меня не было спокойствія духа, которое я могъ бы поставить въ противоположность тогдашней тревог ожиданія,— и я остался непоколебимо вренъ своей ршимости до конца. Въ то время дня, когда моему паціенту становилось лучше, я пользовался необходимымъ отдыхомъ. Въ остальныя же сутки, пока жизнь его была въ опасности, я не отходилъ отъ его постели. На закат солнца, какъ всегда бываетъ, начинался свойственный горячк бредъ. Онъ боле или мене длился всю ночь и вдругъ прекращался въ то страшное время ранняго утра,— отъ двухъ до пяти часовъ,— когда жизненныя силы самыхъ здоровыхъ людей наиболе ослаблены. Тогда-то смерть коситъ обильнйшую жатву жизни. Тогда-то я вступалъ въ бой со смертью у постели, споря за то, кому изъ насъ достанется лежащій на ней. Я ни разу не поколебался продолжить лченіе, на которое поставилъ все, какъ на карту. Когда вино оказалось недйствительнымъ, я испыталъ водку. Когда прочія возбудительныя утрачивали свое вліяніе, я удваивалъ пріемъ. Посл долгаго ожиданія,— подобнаго, надюсь, Богъ не допуститъ мн пережить еще разъ,— насталъ день, когда быстрота пульсаціи слегка, но все-таки замтно, уменьшилась, и что еще лучше, въ самомъ біеніи пульса произошла перемена: оно стало несомннно тверже и сильне. Тогда я понялъ, что спасъ его, и тутъ, признаюсь, я не выдержалъ. Я положилъ исхудалую руку бдняги обратно на постель и всплакнулъ навзрыдъ. Истерическое облегченіе, мистеръ Блекъ, больше ничего! Физіологія учатъ,— и весьма справедливо,— что нкоторые мущины родятся съ женскимъ темпераментомъ,— и я одинъ изъ нихъ!
Онъ изложилъ это сухое, научное оправданіе своихъ слезъ совершенно спокойно и безыскусственно, какъ и все что говорилъ до сихъ поръ. Тонъ и манера его съ начала и до конца обличала въ немъ особенное, почти болзненное желаніе не навязываться на мое участіе.
— Вы, можетъ-быть, спросите, зачмъ я докучалъ вамъ этими подробностями? продолжилъ онъ:— по-моему, это было единственное средство, мистеръ Блекъ, подготовить васъ какъ слдуетъ къ тому, что я хочу вамъ сказать. Теперь, когда вамъ извстно въ точности, каково было мое положеніе во время болзни мистера Канди, вы легко поймете, какъ сильно я нуждался по временамъ въ противодйствіи нравственному гнету какимъ-нибудь развлеченіемъ. Нсколько лтъ тому назадъ я возымлъ претензію написать, въ часы досуга, книгу, посвященную собратьямъ по профессіи,— книгу по чрезвычайно запутанному и мудреному вопросу о мозг и нервной систем. Трудъ мой, по всей вроятности, никогда не будетъ конченъ, а конечно, ужь никогда не напечатается. Тмъ не мене я часто короталъ за нимъ часы одиночества, и онъ-то помогалъ мн проводить тревожное время, исполненное ожиданій, у постели мистера Канди. Я, кажется, говорилъ вамъ, что онъ бредилъ? и указалъ время, въ которое бредъ начинался?
— Да.
— Я довелъ тогда мое сочиненіе до того отдла, который касался именно вопроса о бред. Я не стану боле докучать вамъ моею теоріей по этому предмету, ограничусь лишь тмъ, что вамъ теперь интересно будетъ узнать. Въ теченіи моей медицинской практики, мн часто приходило въ голову сомнніе, имемъ ли мы право,— въ случаяхъ болзни съ бредомъ,— заключать, что утрата способности связно говорить необходимо влечетъ за собой утрату способности связно мыслить. болзнь бднаго мистера Канди подала мн возможность проврить это сомнніе на опыт. Я владю искусствомъ скорописанія и могъ записывать вс ‘бредни’ больнаго, по мр того какъ он вырывалась изъ устъ его. Понимаете ли, мистеръ Блекъ, къ чему я привелъ васъ наконецъ?
Я понималъ это весьма ясно и съ нетерпніемъ ждалъ продолженія.
— Въ разное время, продолжилъ Ездра Дженнингсъ:— я воспроизводилъ скорописныя замтки обыкновеннымъ почеркомъ,— оставляя большіе проблы между прерванными фразами и даже отдльными словами въ томъ порядк, какъ ихъ произносилъ мистеръ Канди. Полученный результатъ я обработалъ на томъ же основаніи, какое прилагается къ складыванію дтскихъ ‘разрзныхъ картинокъ’. Сначала все перемшано, но потомъ можно привести въ порядокъ и надлежащую форму, если только вы возьметесь какъ слдуетъ. Поступая по этому плану, я заполнялъ проблы на бумаг тмъ, что, судя по смыслу словъ и фразъ съ обихъ сторонъ пробла, желалъ сказать больной, перемнялъ снова и сызнова до тхъ поръ, пока мои прибавленія начинали естественно вытекать изъ предыдущихъ словъ и свободно примыкать къ послдующимъ. Вслдствіе этого я не только заполнилъ долгіе часы досуга и тревоги, но и достигъ (какъ мн казалось) нкотораго подтвержденіи своей теоріи. Говоря проще, когда я сложилъ прерванныя фразы, то нашелъ, что высшая способность мышленія продолжала дйствовать въ ум больнаго боле или мене послдовательно, между тмъ какъ низшая способность выраженія оказывалась крайне несостоятельною и разстроенною.
— Одно слово! горячо перебилъ я: — встрчается ли мое имя въ этихъ бредняхъ?
— А вотъ послушайте, мистеръ Блекъ. Въ числ письменныхъ доказательствъ поставленнаго мной тезиса,— или, лучше оказать, въ числ письменныхъ опытовъ, направленныхъ къ подтвержденію моего тезиса,— вотъ одно, въ которомъ встрчается ваше имя. Однажды голова мистера Канди цлую ночь была занята чмъ-то происшедшимъ между имъ и вами. Я записалъ на одномъ листк бумаги его слова, по мр того какъ онъ произносилъ ихъ, а на другомъ листочк связалъ ихъ промежуточными фразами собственнаго изобртенія. Въ результат (какъ говорятъ математики, получилось совершенно понятное изложеніе,— вопервыхъ нкоего дйствительнаго происшествія въ прошломъ, а вовторыхъ, нкоего намренія мистера Канди въ будущемъ которое онъ исполнилъ бы, еслибы не подвернулась болзнь и не помшала ему. Теперь вопросъ, то ли это, или не то воспоминаніе, которое онъ напрасно пытался возобновить въ себ, когда вы постили его нынче утромъ.
— Безъ всякаго сомннія! отвтилъ я: — Вернемтесь поскоре а просмотримъ эти бумаги.
— Невозможно, мистеръ Блекъ.
— Почему?
— Поставьте себя на минуту въ мое положеніе, сказалъ Ездра Дженнингсъ: — открыли ль бы вы постороннему то, что безсознательно вырывалось изъ устъ больнаго страдальца и друга, не узнавъ сначала, точно ли въ этомъ есть необходимость, которая могла бы оправдать васъ?
Я сознавалъ, что онъ безспорно правъ въ этомъ отношеніи, но тмъ не мене попробовалъ обсудить вопросъ.
— Въ дл столь щекотливомъ, какъ вы его описываете, возразилъ я:— мое поведеніе главнйшимъ образомъ зависло бы отъ самаго свойства этого открытія, смотря по тому, компрометтируетъ ли оно моего друга или нтъ.
— Я давно устранилъ всякую необходимость обсуждать вопросъ съ этой стороны, оказалъ Ездра Дженнингсъ: — и тхъ случаяхъ, когда мои замтки заключали въ себ нчто такое, что мистеръ Канди желалъ бы сохранить втайн, я уничтожалъ самыя замтки. Теперь мои письменные опыты у постели друга не заключаютъ въ себ ничего такого, что онъ поколебался бы сообщать другомъ, еслибы память его возвратилась. Въ настоящемъ же случа, какъ я не безъ основанія полагаю, замтки мои содержатъ въ себ именно то, что онъ хотлъ оказать вамъ….
— И все-таки не ршаетесь?
— И все-таки не ршаюсь. Вспомните, какимъ путемъ я добылъ эта свднія! Какъ ни безвредны они, я все-таки не могу превозмочь себя и выдать ихъ вамъ, если вы сначала не убдите меня, что въ этомъ есть настоятельная надобность. Вдь онъ былъ такъ отчаянно боленъ, мистеръ Блекъ, такъ безсильно завислъ отъ меня! Неужели я слишкомъ требователенъ, прося васъ только намекнуть мн, чмъ вы заинтересованы въ утраченномъ воспоминаніи, или въ чемъ оно заключается, по вашему мннію?
Отвтить ему по всею откровенностью, на которую вызывала его рчь и самое обращеніе со мной, значило бы открыто сознаться, что меня подозрваютъ въ покраж алмаза. Но хотя Ездра Дженннигсъ и значительно усилилъ во мн участіе, которое я почувствовалъ къ нему съ самаго начала, все жь онъ еще не одоллъ во мн непобдимаго отвращенія отъ признанія въ своемъ позорномъ положеніи. Я снова прибгнулъ къ тмъ объяснительнымъ фразамъ, которыя подготовилъ въ отвтъ на любопытные разспросы постороннихъ.
На этотъ разъ я не могъ пожаловаться на недостатокъ вниманія со стороны того лица, къ которому я обращался. Ездра Дженнингсъ слушалъ меня терпливо и даже охотно до самаго конца.
— Мн весьма прискорбно, мистеръ Блекъ, что я возбудилъ ваши ожиданія для того только чтобъ обмануть ихъ, сказалъ онъ:— въ теченіе всей болзни мистера Канди, отъ начала и до конца, у него не проскользнуло ни одного слова объ алмаз. Дло, въ связи съ которымъ онъ произносилъ ваше имя, увряю васъ, не иметъ никакого явнаго отношенія къ пропаж или розыску драгоцнности миссъ Вериндеръ.
Пока онъ договаривалъ, мы достигли того мста, гд большая дорога, по которой мы шли, развтвляется на дв. Одна вела къ дому мистера Абльвайта, другая пролегала въ болотистой мстности и направлялась къ селенію миляхъ въ двухъ или трехъ. Ездра Дженнингсъ остановился у дороги, ведшей къ селенію.
— Мн въ ту сторону, сказалъ онъ: — искренно сожалю, мистеръ Блекъ, что не могу быть вамъ полезнымъ.
Въ голос его слышалась искренность. Кроткіе, темные глаза его остановилась на мн съ выраженіемъ грустнаго участія. Онъ поклонился и не говоря боле ни слова, пошелъ по дорог къ селенію. Минуты дв я стоялъ, глядя, какъ онъ все дальше и дальше уходилъ отъ меня, все дальше и дальше унося съ собой то, что, по твердому убжденію моему, составляло отыскиваемый мною ключъ къ разршенію загадки. Пройдя еще немного, онъ оглянулся. Видя меня все на томъ же мст гд мы разстались, онъ остановился, какъ бы раздумывая, не хочу ли я еще поговорить съ нимъ. Некогда было мн обсуждать свое положеніе,— я терялъ удобный случай, быть-можетъ на самой точк перелома въ моей жизни, и все это изъ потворства пустому самолюбію! Я позвалъ мистера Дженнингса сказавъ самому себ: ‘теперь нечего длать. Надо открыть ему всю правду.’
Онъ тотчасъ вернулся. Я пошелъ по дорог навстрчу къ нему.
— Мистеръ Дженнингсъ, сказалъ я:— я не совсмъ искренно отнесся къ вамъ. Я заинтересованъ въ утраченномъ воспоминаніи мистера Канди вовсе не Луннымъ камнемъ. Я пріхалъ въ Йоркширъ по серіозному личному длу. У меня лишь одно извиненіе въ томъ, что я не велъ дло на чистую. Мн невыразимо тяжело передавать кому бы то ни было каково мое настоящее положеніе.
Ездра Дженнингсъ поглядлъ на меня съ видомъ замшательства, которое я замчалъ въ немъ и прежде.
— Я не имю ни права, ни желанія вмшиваться въ ваши личныя дла, мистеръ Блекъ, сказалъ онъ: — позвольте мн съ своей стороны извиниться въ томъ, что я (совершенно нечаянно) подвергнулъ васъ тягостному испытанію.
— Вы имете полное право, возразилъ я,— назначать условія, на которыхъ почтете возможнымъ передать мн слышанное вами у постели мистера Канди. Я понимаю и цню деликатность, руководящую васъ въ этомъ дл. Какъ же я могу разчитывать на ваше довріе, если откажу вамъ въ своемъ? Вы должны знать и узнаете, почему я заинтересованъ тмъ, что мистеръ Канди желалъ сказать мн. Если я ошибусь въ своихъ ожиданіяхъ, и если окажется, что вы не будете въ состояніи помочь мн, узнавъ въ чемъ я дйствительно нуждаюсь,— то я ввряю свою тайну вашей чести,— и что-то говоритъ мн, что я не напрасно ввряю ее.
— Постойте, мистеръ Блекъ. Прежде того, мн надо вамъ оказать пару словъ.
Я взглянулъ на него съ удивленіемъ. Имъ, казалось, овладло какое-то ужасное волненіе, а потрясло его до глубины душа. Смуглый цвтъ его лица перешелъ въ зеленоватую, смертную блдность, глаза внезапно и дико заискрились, голосъ вдругъ упалъ и сталъ глуше, строже, смле нежели до сихъ поръ. Тайныя свойства этого человка, добрыя или злыя,— трудно было ршать въ эту минуту,— выступили наружу и промелькнула предо мной внезапно, какъ вспышка молніи.
— Прежде нежели вы что-нибудь вврите мн, продолжилъ онъ:— вамъ слдуетъ знать и вы узнаете, при какихъ обстоятельствахъ я былъ принятъ въ домъ мистера Канди. Я не утомлю васъ длиннотами. Я не имю обыкновенія, сэръ, (какъ говорится) разказывать свою исторію кому бы то на было. Моя исторія умретъ по мной. Я прошу позволенія оказать вамъ только то, что я говорилъ мистеру Канди. Если, выслушавъ меня, вы все-таки ршитесь передать мн то, что хотли, тогда располагайте моимъ вниманіемъ и услугами. Не пройдтись-ли вамъ?
Подчинившись вліянію подавленной скорби въ его лиц, я молча, знакомъ, отвтилъ на вопросъ. Мы пошли.
Пройдя нсколько сотъ шаговъ, Ездра Дженнингсъ остановился у пролома въ грубо-сложенной каменной стн, которая разгораживала здсь болото отъ дороги.
— Не хотите ли отдохнуть, мистеръ Блекъ? спросилъ онъ:— теперь я не то что прежде, и нкоторыя вещи волнуютъ меня.
Я, конечно, согласился. Онъ вывелъ меня сквозь проломъ къ торфяной куч въ кустарник, защищенной по стороны дороги низенькими деревцами, а по ту сторону ея открывался унылый видъ на обширную, темную пустыню болота. Въ послдніе полчаса собралась туча. Дневной свтъ померкъ, даль скрывалась въ туман, природа глядла кротко, тихо, безцвтно,— безъ улыбки.
Мы сли молча. Ездра Дженнингсъ поставилъ возл себя шляпу, устало провелъ рукой по лбу, устало поправилъ свои диковинные волосы. Онъ бросилъ прочь маленькій букетецъ дикихъ цвтовъ, словно возбуждаемыя имъ воспоминанія теперь язвили его.
— Мистеръ Блекъ! вдругъ заговорилъ онъ:— вы попали въ дурное общество. На мн тяготло въ теченіе нсколькихъ лтъ ужасное обвиненіе. Жизнь моя разбита, доброе имя утрачено.
Я хотлъ заговорить. Онъ остановилъ меня.
— Нтъ, сказалъ онъ:— извините меня, еще не время. Не спшите выражать участіе, о которомъ въ послдствіи можете пожалть. Я упомянулъ о тяготвшемъ надо мной обвиненіи. Въ связи съ нимъ есть обстоятельства, которыя говорятъ противъ меня. Я не въ силахъ сознаться, въ чемъ заключается обвиненіе, и не въ состояніи, совершенно не въ состояніи, доказать свою невинность. Я могу лишь заявить ее. И я заявляю вамъ ее, сэръ, подтверждая клятвой, какъ христіанинъ. Я могъ бы дать вамъ честное слово, но мое честное слово теперь не иметъ значенія.
Онъ опять замолчалъ. Я оглянулся на него, но онъ не отвтилъ мн своимъ взглядомъ. Все бытіе его, повидимому, было поглощено мукою воспоминаній и усиліями высказаться.
— Я могъ бы многое поразказать вамъ, продолжалъ онъ:— о безпощадномъ обращеніи со мною собственной моей семьи, и безпощадной вражд, которой я достался въ жертву. Но зло сдлано, и теперь его не поправишь. Я по возможности не желаю докучать вамъ, сэръ, и огорчать васъ. При начал моего поприща въ этой стран, подлая клевета, о которой я упоминалъ, поразила меня разъ и навсегда. Я отказался отъ видовъ на свою профессію, темная неизвстность осталась мн единственною надеждой. Я разстался съ любимою женщиной: могъ ли я осудить ее на длежъ моего позора? Въ одномъ онъ дальнихъ уголковъ Англіи открылось мсто помощника врача. Я взялъ это мсто. Оно сулило мн спокойствіе, оно, повидимому, общало мн и неизвстность. Я ошибся. Злые толки, пользуясь временемъ и удобнымъ случаемъ, пробираются не спша и далеко доходятъ. Обвиненіе, отъ котораго я бжалъ, преслдовало меня. Я былъ предупрежденъ о его приближеніи и могъ добровольно покинуть свое мсто съ выслуженнымъ аттестатомъ, который доставилъ мн другое въ другомъ отдаленномъ округ. Снова прошло нсколько времени, и снова клевета, губившая мое доброе имя, отыскала меня. Ни этотъ разъ я не получилъ предувдомленія. Хозяинъ сказалъ мн: ‘мистеръ Дженнингсъ, я ни въ чемъ не могу на васъ пожаловаться, но вы должны оправдаться или оставить меня’. Мн предстоялъ только одинъ выборъ,— я оставилъ его. Безполезно останавливаться на томъ, что я вытерплъ посл этого. Мн всего сорокъ. Взгляните мн въ лицо, и пусть оно разкажетъ вамъ исторію нсколькихъ бдственныхъ лтъ. Кончилось тмъ, что я забрелъ сюда и встртилъ мистера Канди. Ему нуженъ былъ помощникъ. Относительно моей способности я сослался на прежняго хозяина. Оставался вопросъ о моемъ добромъ имени. Я сказалъ ему то же, что и вамъ теперь, и нсколько боле. Я предупредилъ его, что встртятся затрудненія, хотя бы онъ и поврилъ мн. ‘Здсь какъ и всюду, говорилъ я,— я презираю преступное укрывательство подъ вымышленнымъ именемъ: во Фризингалл я не безопасне чмъ въ иныхъ мстахъ отъ грозной тучи, которая несется за мной, куда бы я ни пошелъ.’ Онъ отвчалъ: ‘я ничего не длаю вполовину, врю вамъ и жалю васъ. Если вы рискнете на то что можетъ случаться, и также рискну.’ Благослови его Всемогущій Богъ! Онъ далъ мн убжище, далъ занятія, далъ спокойствіе духа, а теперь вотъ уже нсколько мсяцевъ какъ я твердо увренъ въ невозможности ничего такого, что заставило бы его пожалть объ этомъ. — Клевета заглохла? спросилъ я.
— Нтъ. Клевета длаетъ свое дло попрежнему. Но когда она выслдитъ меня здсь, будетъ поздно.
— Вы оставите это мсто?
— Нтъ, мистеръ Блекъ, я умру. Ботъ уже десять лтъ какъ я страдаю неизлчимымъ, затаеннымъ недугомъ. Я не скрываю отъ васъ, что давно бы позволилъ этимъ страданіямъ убить меня, не будь у меня единственнаго и послдняго интереса въ жизни, который все еще придаетъ нкоторое значеніе моему существованію. Мн надо обезпечить одну весьма дорогую особу, которой я никогда не увижу. Маленькаго моего наслдства едва достаточно для ея независимаго положенія на свт. Надежда увеличить его нкоторою суммой, если только я проживу достаточное время, побуждала меня противиться болзни тми палліативными средствами, какія только я могъ придумать. Одинъ изъ дйствительнйшихъ палліативовъ въ моей болзни — опіумъ. Этому-то всемогущему и всеоблегчающему лкарству я одолженъ нсколькими годами отсрочки моего смертнаго приговора. Но даже его цлительная сила иметъ предлъ. Усиленіе болзни постепенно заставило меня перейдти отъ употребленія опіума къ злоупотребленію имъ. Я наконецъ ощущаю послдствія. Моя нервная система потрясена, мои ночи ужасны. Конецъ не далеко. Пусть его приходитъ, я не даромъ жилъ и трудился. Маленькая сумма почти сколочена, и у меня есть средства пополнить ее, въ случа если послдніе остатки жизни измнятъ мн скоре нежели я надюсь. Ужь право не знаю, какъ это я увлекся до того, что разказалъ вамъ все это. Я не считаю себя столь низкимъ, чтобы возбуждать ваше сожалніе. Но, быть-можетъ, вы охотне поврите мн, узнавъ, что я сказалъ вамъ это при полной увренности въ близкой смерти. Нечего скрывать, мистеръ Блекъ, что вы меня интересуете. Я хотлъ воспользоваться утратой памяти моего друга для того, чтобы поближе познакомиться съ вами. Я разчитывалъ на мимолетное любопытство съ вашей стороны относительно того, что онъ хотлъ вамъ сказать и на возможность удовлетворить это любопытство съ моей стороны. Извинительна ли сколько-нибудь моя навязчивость? Пожалуй, отчасти. У человка, жившаго моею жизнью, бываютъ горькія минуты когда онъ размышляетъ о человческой судьб. Вы пользуетесь молодостью, здоровьемъ, богатствомъ, положеніемъ и свт, надеждами впереди, вы и подобные вамъ показываютъ мн свтлую сторону человческой жизни и предъ кончиной примиряютъ меня съ міромъ, который я покидаю. Чмъ бы на кончился этотъ разговоръ между нами, я не забуду какое добро вы мн сдлали этимъ. Теперь отъ васъ зависитъ, сэръ, сказать мн то что вы предполагали, или пожелать мн добраго утра.
На это у меня былъ лишь одинъ отвтъ. Ни минуты не колеблясь, я разказалъ ему всю правду также откровенно, какъ она разказана мной на этихъ страницахъ. Онъ дрожалъ всмъ тломъ и глядлъ на меня, затая дыханіе, когда я дошелъ до главнаго событія въ моихъ приключеніяхъ.
— Несомннно, что я входилъ въ комнату, сказалъ я,— несомннно, что я взялъ алмазъ. На эта два факта я могу заявить лишь одно: что бы я ни длалъ, но это было сдлано мною безсознательно….
Ездра Дженнингсъ въ волненіи схватилъ меня за руку.
— Стойте! сказалъ онъ: — вы навели меня на большее чмъ вы думаете. Вы никогда не имли привычки употреблять опіумъ?
— Съ роду не пробовалъ.
— Не были ли ваши нервы разстроены въ то время прошлаго года? Не были ли вы сами безпокойны и раздражительны противъ обыкновенія?
— Да.
— И плохо спали?
— Ужасно. Многія ночи я вовсе не засыпалъ.
— Не былъ ли день рожденія исключеніемъ? Постарайтесь припомнить. Хорошо ли вы спали въ тотъ день?
— Помню! Я спалъ крпко.
Онъ выпустилъ мою руку такъ же внезапно какъ и взялъ ее, и поглядлъ на меня подобно человку, освободившемуся отъ послдняго сомннія.
— Это замчательный день и въ вашей, и въ моей жизни, важно проговорилъ онъ: — я совершенно увренъ, мистеръ Блекъ, вопервыхъ, что въ моихъ замткахъ, собранныхъ у постели больнаго, находится то, что мистеръ Канди хотлъ сказать вамъ сегодня поутру. Погодите! Это еще не все. Я твердо убжденъ въ возможности представать доказательство, что вы безсознательно вошли въ комнату и взяли алмазъ. Дайте мн время подумать и поразспросать васъ. Я думаю, что возстановленіе вашей невиновности въ моихъ рукахъ!
— Объяснитесь, ради Бога! Что вы хотите сказать?
Въ жару вашего разговора, мы прошли нсколько шаговъ за купу молодой поросли, до сихъ поръ скрывавшую насъ изъ виду. Не усплъ Ездра Дженнингсъ отвтить мн, какъ его окликнулъ съ большой дороги какой-то человкъ, сильно встревоженный и очевидно искавшій его.
— Иду! крикнулъ онъ въ ту сторону: — скореховько иду! — Онъ обернулся ко мн: — Вонъ въ томъ селеніи ждетъ меня трудно-больной, я долженъ былъ быть у него полчаса тому назадъ, надо сейчасъ же отправиться. Дайте мн два часа сроку и заходите опять къ мистеру Канди, я обязуюсь быть къ вашимъ услугамъ.
— Могу ли я ждать? воскликнулъ я съ нетерпніемъ. — Нельзя ли вамъ успокоить меня хоть однимъ словомъ, прежде чмъ мы разстанемся?
— Это слишкомъ серіозное дло чтобы такъ поспшно объяснить его, мистеръ Блекъ. Я не по своей вол испытываю ваше терпніе, я только продлилъ бы ожиданіе, еслибы захотлъ облегчить его теперь же. Чрезъ два часа во Фризингалл, сэръ!
Человкъ на большой дорог опять окликнулъ его. Онъ поспшилъ къ нему и оставилъ меня.

X.

Не берусь ршать, какъ подйствовала бы на другихъ людей та отсрочка, на которую былъ осужденъ я. Двухчасовая проба моего терпнія такъ повліяла на меня, что физически я мста себ не находилъ, а въ нравственномъ отношеніи ни съ кмъ и говорить не могъ, до тхъ поръ пока не узнаю всего, что хотлъ мн сообщить Ездра Дженнингсъ. Въ такомъ настроеніи я не только отказался отъ посщенія мистрисъ Абльвайтъ, но даже уклонился отъ встрчи съ самимъ Габріелемъ Бетереджемъ.
Возвратясь во Фризингаллъ, я оставилъ Бетереджу записку, извщавшую его, что дла внезапно отозвала меня на нкоторое время, но что онъ наврно можетъ ожидать моего возвращенія къ тремъ часамъ пополудни. Я просилъ, чтобъ онъ, въ ожиданіи меня, потребовалъ себ обдъ въ обычный часъ и затмъ развлекся бы чмъ угодно. Я зналъ, что у него во Фризингалл куча пріятелей, а безъ всякаго сомннія, найдется чмъ наполнить время до моего возвращенія въ гостиницу.
Сдлавъ это, я какъ можно скоре выбрался изъ города и прослонялся въ пустынныхъ, болотистыхъ окрестностяхъ Фризингалла, пока не настала пора вернуться къ мистеру Канди.
Ездра Дженнингсъ уже освободился, и ждалъ меня.
Онъ одиноко сидлъ въ бдненькой комнатк, отдленной стеклянною дверью отъ операціонной. Раскрашенные рисунки, изображавшіе отвратительныя послдствія отвратительныхъ болзней украшали ея голыя, темныя стны. Полка, уставленная пыльными, медицинскими книгами, увнчанная черепомъ, вмсто обычнаго бюста, огромный столъ сосноваго дерева, весь залитый чернилами, деревянныя стулья того сорта, что попадаются въ кухняхъ и коттеджахъ, протертый шерстяной половикъ посреди комнаты, тазъ со стокомъ воды и краномъ, грубо вдланнымъ въ стну, непріятно намекавшій на свою связь съ хирургическими операціями,— таково было все убранство комнаты. Пчелы жужжали по цвтамъ, выставленнымъ въ горшкахъ за окномъ, птицы пли въ саду, гд-то въ сосднемъ дом чуть слышно, съ перерывами, бренчало разстроенное фортепіано, то затихая, то снова звуча. Во всякомъ другомъ мст эта будничные звуки сладко напоминала бы о повседневной жизни окружающаго мірка. Сюда же она врывалась какъ бы помхой тишин, которую имли право нарушать только людскія страданія. Я поглядлъ на ящикъ краснаго дерева съ инструментами, на большой свертокъ корпіи, помщавшіеся отдльно на каминныхъ полкахъ, и внутренно содрогнулся, подумавъ о звукахъ, свойственныхъ повседневному быту Ездры Дженнингса.
— Я не извиняюсь въ томъ, что принимаю васъ въ этой комнат, мистеръ Блекъ, сказалъ онъ: — она единственная во всемъ дом, гд въ эти часы мы можемъ быть уврены, что намъ не помшаютъ. Вотъ я приготовилъ для васъ мои бумаги, а вотъ это дв книги, на которыя намъ, вроятно, придется ссылаться во время занятій. Подвигайтесь къ столу, тогда вамъ ловче будетъ вмст просматривать.
Я подвинулся къ столу, а Ездра Дженнингсъ подалъ мн рукописныя замтки. Он заключалась въ двухъ большихъ листахъ бумаги. Поверхность одного изъ нихъ была покрыта четкимъ письмомъ съ проблами. Другой же сверху до визу былъ исписанъ красными и черными чернилами. Въ эту минуту любопытство мое было такъ раздражено, что я, взглянувъ на второй листъ бумаги, въ отчаяніи сунулъ его прочь отъ себя.
— Сжальтесь надо мной хоть немного, сказалъ я,— прежде нежели я стану читать это, скажите, на что я могу надяться?
— Охотно, мистеръ Блекъ! позволите ли вы предложить вамъ вопроса два?
— Сколько угодно.
Онъ поглядлъ на меня съ грустною улыбкой и добрымъ, полнымъ участія выраженіемъ въ кроткихъ, темныхъ глазахъ.
— Вы уже говорили мн, сказалъ онъ,— что съ роду, завдомо вамъ, не пробовала опіума.
— Завдомо мн? повторилъ я.
— Вы сейчасъ увидите, зачмъ я длаю эту оговорку. Будемъ продолжать. Вы не вспомните, чтобы когда-нибудь принимали опіумъ. Прошлаго года въ это самое время вы страдали нервнымъ раздраженіемъ и плохо спали по ночамъ.
Однакоже ночь въ день рожденія оказалась исключеніемъ изъ общаго правила: вы спали крпко. Такъ ли я говорю до сихъ поръ?
— Совершенно такъ.
— Не извстно ли вамъ какой-нибудь причины, которой вы могли бы приписать это нервное страданіе и безсонницу.
— Нтъ, никакой. Старикъ Бетереджъ, помнится, угадывалъ причину. Но объ этомъ едва ли стоитъ упоминать.
— Извините. Въ подобномъ дл все стоитъ упомнить. Бетереджъ объяснялъ же чмъ-нибудь вашу безсонницу. Чмъ же?
— Тмъ, что я бросилъ курить.
— А у васъ была постоянная привычка?
— Да.
— И вы ее оставили разомъ?
— Да.
— Бетереджъ былъ совершенно правъ, мистеръ Блекъ. Когда куреніе обратилось въ привычку, надо обладать необыкновеннымъ здоровьемъ, чтобы разомъ бросить ее безъ нкотораго, временнаго вреда для нервной системы. Теперь мн понятна ваша безсонница. Слдующій вопросъ касается мистера Канди. Припомните-ка, не вступали ли вы съ нимъ въ какой-нибудь споръ,— за обдомъ или посл,— по предмету его профессіи?
Вопросъ этотъ мигомъ пробудилъ во мн одно изъ дремлющихъ воспоминаній въ связи съ празднествомъ дня рожденія. Глупое состязаніе, происшедшее при этомъ случа между мной и мистеромъ Канди, читатель найдетъ въ X глав Бетереджева разказа, гд оно изложено гораздо пространне чмъ заслуживаетъ. Я такъ мало думалъ о немъ въ послдствіи, что подробности этого спора совершенно изгладились въ моей памяти. Я могъ только вспомнить и передать Ездр Дженнингсу, какъ я нападалъ за обдомъ на искусство врачеванія съ такою рзкостью и упорствомъ, что даже мистера Канди на минуту вывелъ изъ терпнія. Я вспомнилъ также, что сама леди Вериндеръ прекратила споръ своимъ вмшательствомъ, а мы съ маленькимъ докторомъ, какъ говорятъ дти ‘опять помирились’ и разсталась къ ночи, попрежнему, добрыми пріятелями.
— Еще одно, сказалъ Ездра Дженнингсъ,— что мн весьма важно знать, не было ли у васъ въ то время какой-нибудь особенной причины безпокоиться объ алмаз?
— У меня были самыя уважительныя причины безпокоиться о немъ, я зналъ, что насчетъ его составленъ заговоръ, а меня предупредила, чтобъ я правилъ мры относительно безопасности миссъ Вериндеръ, какъ владлицы камня.
— Вечеромъ въ день рожденія, предъ тмъ какъ ложиться спать, не говорили ли вы съ кмъ-нибудь объ обезпеченіи сохранности алмаза.
— Леди Вериндеръ говорила объ этомъ съ дочерью…
— При васъ?
— Да.
Ездра Дженнингсъ взялъ со стола замтки и подалъ ихъ мн.
— Мистеръ Блекъ, сказалъ онъ: — если вы прочтете эти замтки теперь, когда мои вопросы и ваши отвты пролила новый свтъ на нихъ, то вы сдлаете два удивительныя открытія касательно васъ самихъ. Вы увидите: вопервыхъ, что вы вошли въ гостиную миссъ Вериндеръ и взяли алмазъ, находясь въ возбужденномъ состояніи, происшедшемъ отъ пріема опіума, вовторыхъ, что опіумъ былъ данъ вамъ мистеромъ Канди,— безъ вашего вдома,— въ вид практическаго опроверженія мнніи, высказанныхъ вами за обдомъ.
Я остался съ бумагами въ рук, совершенно ошеломленный.
— Читайте и простите бднаго мистера Канди, кротко проговорилъ помощникъ, — согласенъ, что онъ страшныхъ бдъ надлалъ, но вдь это было неумышленно. Просмотрвъ эта замтки, вы увидите, что онъ, еслибы не заболлъ, на другой же день вернулся бы къ леди Вериндеръ и сознался бы въ сыгранной надъ вами шутк. миссъ Вериндеръ услыхала бы объ этомъ, разспросила бы его, и правда, скрывавшаяся въ теченіи цлаго года, вышла бы наружу въ тотъ же день.
Я сталъ приходить въ себя.
— Мистеръ Канди вн всякаго гнва съ моей стороны, сердито проговорилъ я. — Но сыгранная надо мной шутка тмъ не мене коварный поступокъ. Я могу простить, но никогда не забуду его.
— Всякій врачъ совершаетъ подобныя коварства, мистеръ Блекъ, въ теченіи своей практики. Невжественная боязнь опіума (у насъ въ Англіи) не ограничивается низшими и мене образованными классами. Всякій докторъ при большой практик по временамъ бываетъ вынужденъ обманывать своихъ паціентовъ, какъ мистеръ Канди обманулъ васъ. Я не защищаю его шутки, безразсудно сыгранной надъ вами. Я только прошу васъ точне и снисходительне взглянутъ на ея цль.
— Какъ это сдлано? спросилъ я: — кто же далъ мн опіуму безъ моего вдома.
— Ужь этого я не знаю. Мистеръ Канди словечка не проронилъ объ этомъ во всю свою болзнь. Можетъ бытъ, собственная ваша память укажетъ вамъ, кого слдуетъ подозрвать?
— Нтъ.
— Да оно и безполезно въ настоящемъ случа. Опіумъ вамъ дали какъ-нибудь тайно. Оставимъ это и перейдемъ къ тому, что для насъ именно теперь важно. Прочтите мои замтки, если разберете. Освойтесь со всми прошлыми событіями. Я хочу предложить вамъ, касательно будущаго, нчто весьма смлое и поразительное.
Эта слова заставили меня очнуться.
Я просмотрлъ бумаги въ томъ самомъ порядк, какъ мн ихъ передалъ Ездра Дженнингсъ. Мене исписанный листъ лежалъ сверху. Въ немъ заключались слдующіе разрозненныя слова и отрывки фразъ, вырвавшіяся у мистера Канди въ бреду:
‘Мистеръ Франклинъ Блекъ…. и любезенъ… заткнуть ротъ……. медицин….. признался….. по ночамъ безсонница… говорю ему….. разстроены…. лкарство…. онъ говоритъ мн…. и отыскивать дорогу въ потьмахъ одно и то же…. всею компаніей за столомъ…. я говорю… ищете сна… зачмъ, кром лкарства…. Онъ говоритъ…. велъ слпаго… понимаю, что это значитъ…. Остроумно… проспать всю ночь, несмотря на то…. надо уснуть… аптечка леди Вериндеръ….. двадцать пять капель… безъ его вдома…. завтра поутру…. Ну, мистеръ Блекъ… лкарства сегодня…. никогда…. безъ того…. Напротивъ, мистеръ Канди…. Отлично… безъ того…. прихлопнуть его… правдой…. Кром того…. отлично…. дозу опіуму, сэръ…. въ постель….. Что же теперь…. медицин-то….
Этимъ оканчивался первый изъ двухъ листовъ бумаги. Я возвратилъ его Ездр Дженнингсу.
— Это не то ли, что вы слышали у постели его? спросилъ я.
— Буквально то самое, что я слышалъ, отвтилъ онъ,— за исключеніемъ повтореній, которыхъ я не воспроизводилъ изъ моихъ скорописныхъ замтокъ. Онъ повторялъ нкоторыя слова и фразы разъ двнадцать кряду, даже разъ по пятидесяти, смотря по большей или меньшей важности, которую придавалъ выражаемой ими мысли. Такимъ образомъ эти повторенія нсколько помогли мн связать отрывочныя фразы. Не думайте, прибавилъ онъ, показывая на второй листъ бумаги,— чтобъ я претендовалъ на воспроизведеніе тхъ самыхъ выраженій, которыя употребилъ бы самъ мистеръ Канди, еслибы могъ связно говорить. Я говорю только, что проникъ сквозь вс препятствія безсвязнаго выраженія до мысли, которая въ это время таилась въ немъ со всею своею послдовательностью. Судите сами.
Я взялся за второй листъ, служившій ключомъ къ первому, какъ мн теперь стало извстно.
Бредни мистера Канди были вновь переписаны черными чернилами, а проблы между фразами Ездра Дженнингсъ дополнилъ красными чернилами. Я воспроизвожу ихъ одинаковымъ почеркомъ, такъ какъ подлинникъ и дополненіе его на этихъ страницахъ довольно близко слдуютъ одно за другимъ, чтобъ ихъ легко можно было сравнить между собой.
‘…..Мистеръ Франклинъ Блекъ уменъ и любезенъ, но ему надо заткнуть ротъ, когда онъ говоритъ о медицин. Онъ признался, что у него по ночамъ безсонница. Я говорю ему, что нервы его разстроены и надо принять лкарство. А онъ говоритъ мн, что лчиться, и отыскивать дорогу въ потьмахъ — одно и то же. И это предъ всею компаніей, за столомъ. Я говорю: ‘это вы ищете сна и ничмъ кром лкарства не добудете его.’ А онъ говорятъ мн: ‘слыхалъ я, какъ слпой ведъ слпаго, и теперь понимаю, что это значитъ’. Остроумно, а все-таки онъ у меня проспитъ цлую ночь, несмотря на то. Ему непремнно надо уснуть, у меня подъ рукой аптечка леди Вериндеръ. Дать ему двадцать пять капель опіума на ночь, безъ его вдома, и зайдти завтра поутру. ‘Ну, мистеръ Блекъ, не принять ли вамъ немножко лкарства сегодня? Вы никакъ не уснете безъ того.’ — ‘А вотъ, напротивъ, мистеръ Канди, я отлично спалъ эту ночь и безъ того.’ Тутъ и прихлопнуть его всею правдой! Кром того, что вы отлично спали, вы еще приняли дозу опіуму, сэръ, предъ тмъ какъ лечь въ постель. Что же теперь вы скажете о медицин-то?’
Возвративъ рукопись Ездр Дженнингсу, я прежде всего весьма естественно пришедъ въ восторгъ отъ той ловкости, съ которою онъ выработалъ эту гладкую и законченную ткань изъ перепутанной пасьмы. Я хотлъ-было выразить свое удивленіе въ нсколькихъ словахъ, но онъ скромно перебилъ ихъ, спросивъ, согласенъ ли его выводъ изъ этихъ записокъ съ моимъ.
— Уврены ли вы подобно мн, оказалъ онъ,— что во всхъ вашихъ поступкахъ вечеромъ, въ день рожденія миссъ Вериндеръ, вы дйствовали подъ вліяніемъ опіума?
— Я слишкомъ мало знаю о вліяніи опіума, чтобъ имть свое мнніе, отвтилъ я.— Я могу только слдить за вашимъ и убждаюсь, что вы правы.
— Очень хорошо. Слдующій вопросъ вотъ въ чемъ. Вы теперь убждены, я также убжденъ, но какъ вамъ убдитъ другихъ?
Я показалъ ему на дв рукописи, лежавшіе предъ нами на стол. Ездра Дженнингсъ покачалъ головой.
— Безполезно, мистеръ Блекъ! Совершенно безполезно въ силу трехъ неопровержимыхъ доводовъ. Вопервыхъ, эти замтки была сдланы при условіяхъ, совершенно чуждыхъ большинству людей. Вотъ вамъ одно уже не въ пользу ихъ! Вовторыхъ, эти замтки представляютъ собой медицинскую метафизическую теорію. Опять не въ пользу ихъ! Втретьихъ, эти замтки сдланы мною, ничто, кром моего заявленія, не удостовряетъ, что это не поддлка. Припомните что я вамъ говорилъ на болот и подумайте, много ли стоитъ мое заявленіе. Нтъ! относительно свтскаго приговора замтки мои имютъ лишь слдующую цну. Надо возстановить вашу невинность, ну, вотъ он и показываютъ какъ это сдлать. Мы должны подтвердить ваше убжденіе опытомъ, и подтвердите его вы.
— Какимъ образомъ? спросилъ я.
Онъ быстро наклонился ко мн черезъ столъ, раздлявшій васъ.
— Ршитесь ли вы на смлый опытъ?
— Я готовъ на все чтобы разсять подозрніе, которое тяготетъ надо мной.
— Готовы ли вы подвергнуться на время нкоторому разстройству?
— Какому угодно, безъ разбора.
— Послдуете ли вы неуклонно моему совту? Онъ можетъ выставить васъ на посмшище глупцамъ, онъ можетъ вызвать увщанія по стороны друзей, которыхъ мннія вы обязаны уважать….
— Скажите что длать? нетерпливо воскликнулъ я.— Я сдлаю это, будь что будетъ.
— Вотъ что вы сдлаете, мистеръ Блекъ, отвтилъ онъ,— вы украдете алмазъ вторично, безсознательно, въ присутствіи свидтелей, которыхъ показанія будутъ неоспоримы.
Я задрожалъ всмъ тломъ. Пробовалъ заговорить и только глядлъ на него.
— Я думаю, что это можно сдлать, продолжилъ онъ,— и это будетъ сдлано, если только вы поможете мн. Постарайтесь успокоиться, сядьте, и выслушайте, что я вамъ скажу. Вы опять начали курить, я это видлъ самъ. Давно ли вы начали?
— Скоро годъ.
— Какъ же вы курите, больше или меньше прежняго?
— Больше.
— Можете ли вы снова бросить эту привычку? только разомъ, какъ прежде бросили.
Я начиналъ смутно догадываться куда онъ мтитъ.
— Брошу съ этой же минуты, отвтилъ я.
— Если послдствія будутъ т же, что въ іюн прошлаго года, сказалъ Ездра Дженнингсъ,— если вы опять станете страдать безсонницей, какъ страдали тогда, мы выиграемъ первый шагъ. Состояніе вашихъ нервовъ будетъ нсколько сходно съ тмъ, въ которомъ они находилась въ день рожденія миссъ Вериндеръ. Если намъ удастся хоть приблизительно возобновить домашнюю обстановку, окружавшую васъ въ то время, и если вамъ удастся занять вашъ умъ различными вопросами относительно алмаза, волновавшими васъ въ прежнее время, то вы придете приблизительно въ то же самое тлесное и душевное состояніе, въ которомъ опіумъ захватилъ васъ прошлаго года. Въ такомъ случа мы можемъ питать весьма основательную надежду на то, что вторичный пріемъ его повлечетъ за собой въ большей или меньшей степени повтореніе тхъ же самыхъ послдствій. Вотъ мое предложеніе въ нсколькихъ словахъ, на скорую руку. Теперь вы увидите чмъ оно оправдывается.
Онъ взялъ одну изъ лежавшихъ возл него книгъ и развернулъ ее на страниц, заложенной полоской бумаги.
— Не думайте, что я стану докучать вамъ лекціей физіологіи, оказалъ онъ:— я считаю своею обязанностью ради насъ обоихъ доказать, что прошу васъ подвергнуться этому опыту не въ силу какой-нибудь теоріи собственнаго изобртенія. Взглядъ мой оправдывается общепринятыми основаніями и признанными авторитетами. Подарите мн пять минутъ вниманія, а я покажу вамъ, что мое предложеніе, при всей кажущейся фантастичности его, освящается наукой. Вотъ, вопервыхъ, физіологическій принципъ, на основаніи котораго я дйствую, изложенный самимъ докторомъ Карпентеромъ. Прочтите про себя.
Онъ подалъ мн полоску бумаги, заложенную въ книгу. На ней была написаны слдующія строки:
‘По многомъ основаніямъ можно думать, что всякое чувственное впечатлніе, однажды воспринятое познавательною способностью, отмчается, такъ сказать, въ мозгу, и можетъ воспроизводиться въ послдствіи, хотя бы умъ и не сознавалъ его присутствія въ теченіи всего промежуточнаго времени.
— Ясно ли до сихъ поръ? спросилъ Ездра Дженнингсъ.
— Совершенно ясно.
Онъ подвинулъ ко мн развернутую книгу и указалъ параграфъ, подчеркнутый карандашомъ.
— Теперь, сказалъ онъ,— прочтите вотъ этотъ отчетъ объ одномъ случа, по-моему, прямо относящемся къ нашему положенію и къ опыту, на который я васъ подбиваю. Прежде всего замтьте, мистеръ Блекъ, что я ссылаюсь на величайшаго изъ англійскихъ физіологовъ. У васъ въ рукахъ физіологія человка, сочиненіе доктора Элліотсона, а случай, приводимый докторомъ, подтверждается извстнымъ авторитетомъ мистера Комба.
Указанный мн параграфъ содержалъ въ себ слдующее:
‘Докторъ Абель сообщалъ мн’, пишетъ мистеръ Комбъ,— ‘объ одномъ Ирландц, который состоялъ носильщикомъ при магазин и въ трезвомъ состояніи забывалъ что онъ длалъ пьяный, но выпивъ снова, припоминалъ поступки совершенные имъ во время прежняго опьяненія. Однажды, будучи пьянъ, онъ потерялъ довольно цнный свертокъ, а протрезвясь, не могъ дать о немъ никакого отчета. Въ слдующій же разъ, какъ только напился, тотчасъ вспомнилъ, что оставилъ свертокъ въ одномъ дом, гд тотъ, на неимніемъ на немъ адреса, и хранился въ цлости, пока за нимъ не зашли.’
— И это ясно? спросилъ Ездра Дженнингсъ.
— Какъ нельзя боле.
Онъ заложилъ полоску бумаги обратно и закрылъ книгу.
— Теперь вы убждены, что я говорилъ не безъ авторитета для своей поддержки? спросилъ онъ:— если же нтъ еще, то мн стоитъ только пойдти къ этимъ полкамъ, а вамъ останется лишь прочесть параграфы, какія я вамъ указку.
— Я совершенно увренъ, сказалъ я:— безъ всякаго дальнйшаго чтенія.
— Въ такомъ случа, мы можемъ вернуться къ тому, что васъ лично интересуетъ въ этомъ дл. Я считаю своимъ долгомъ заявить вамъ все, что можно сказать противъ вашего опыта, равно какъ и въ пользу его. Еслибы въ ныншнемъ году мы могли воспроизвести условія вашей болзни точь-въ-точь, какъ они были прошлаго года, то физіологія порукой, что мы достигли бы того же самаго результата. Но это, надо сознаться, просто невозможно. Мы можемъ надяться лишь на приблизительное воспроизведеніе условій, и если намъ не удастся возвратить васъ въ прежнее состояніе, то попытка наша пропала. Если же вамъ это удастся,— а я надюсь на успхъ,— тогда вы повторите свои поступки въ ночь посл дня рожденія по крайней мр на столько, что убдите всхъ разсудительныхъ людей въ своей невинности, нравственной разумется, относительно покражи алмаза. Кажется, теперь, мистеръ Блекъ, я поставилъ вопросъ по всхъ сторонъ его возможно ясно. Если же осталось еще нчто неразъясненное, укажите мн, и я разъясню вамъ, если это возможно.
— Я совершенно понимаю все, что вы объяснили мн, сказалъ я:— но, признаюсь, меня озадачиваетъ одинъ пунктъ, котораго вы мн еще не разъяснили.
— Какой же это?
— Я не понимаю самого дйствія опіума. Я не понимаю, какъ я могъ ходить внизъ по лстниц и вдоль по корридорамъ, отворять и задвигать ящики коммода и снова вернуться въ свою комнату. Все это проявленіе дятельныхъ силъ. Я думалъ, что опіумъ сначала одуряетъ, а потомъ клонитъ ко сну.
— Это общее заблужденіе насчетъ опіума, мистеръ Блекъ! Въ настоящую минуту я служу вамъ своимъ умомъ (какой есть) подъ вліяніемъ дозы опіума вдесятеро сильнйшей нежели данная вамъ мистеромъ Канди. Но не полагайтесь на мой авторитетъ даже въ личномъ моемъ опыт. Я предвидлъ ваше возраженіе, а опять таки запасся безпристрастнымъ свидтельствомъ, которое будетъ имть надлежащій всъ въ вашихъ глазахъ и въ глазахъ вашихъ друзей.
Онъ подалъ мн вторую изъ двухъ лежавшихъ на стол книгъ.
— Вотъ, сказалъ онъ:— пресловутыя Признанія англійскаго изтребителя опіума! Возьмите книгу съ собой и прочтите. На отмченной мною страниц вы увидите, что де-Квинсей, когда ему случалось, какъ онъ выражается, ‘не въ мру хватать опіуму’, или шелъ въ раекъ опернаго театра наслаждаться музыкой, или въ субботніе вечера шлялся по лондонскимъ рынкамъ и съ любопытствомъ сдлалъ за всми плутнями и продлками бдняковъ, промышлявшихъ себ воскресный обдъ. Этого довольно для доказательства способности къ дятельнымъ занятіямъ и передвиженію съ мста на мсто подъ вліяніемъ опіума.
— Въ этомъ отношеніи я удовлетворенъ вашимъ отвтомъ, сказалъ я,— но я не вижу въ немъ, какъ именно дйствовалъ опіумъ на меня самого.
— Постараюсь отвтить на это въ нсколькихъ словахъ, сказалъ Ездра Дженнингсъ,— дйствіе опіума, въ большинств случаевъ, заключается въ двухъ вліяніяхъ: сначала возбудительномъ, а потомъ усыпляющемъ. Подъ вліяніемъ возбужденія, послдніе и самыя живыя впечатлнія, оставшіяся въ ум вашемъ,— именно впечатлнія, касавшіяся алмаза,— при болзненно раздраженномъ состояніи вашихъ нервовъ, весьма вроятно, должны были преобладать въ мозгу и подчинить себ вашъ разсудокъ вмст съ волей, точь-въ-точь какъ ихъ подчиняетъ себ обыкновенное сновидніе. Мало-по-малу, подъ этимъ вліяніемъ, опасенія за цлость алмаза, ощущаемыя вами въ теченіе дня, стали весьма способны развиться изъ сомнній въ положительную увренность, побудить васъ къ дятельной попытк предохранить драгоцнность, направить васъ съ этою цлью въ ту комнату, куда вы входили, и руководить васъ по ящикамъ коммода, пока вы не нашли того, въ которомъ лежалъ камень. Въ опьяненіи опіумомъ вы все это могли сдлать. Позже, когда усыпляющее вліяніе его стало брать верхъ надъ возбудительнымъ, вы понемногу начали приходить въ оцпненіе и столбнякъ. Еще поздне вы впали въ глубокій сонъ. Когда же настало утро, и вы проспались отъ опіума, то проснулись въ совершенномъ невдніи своихъ поступковъ за-ночь, словно вы прожили это время у антиподовъ. Достаточно ли я разъяснилъ вамъ, до сихъ поръ?
— Вы настолько разъяснили мн, сказалъ я,— что я попрошу васъ продолжать. Вы показали мн, какъ я вошелъ въ комнату и взялъ алмазъ. Но миссъ Вериндеръ видла, какъ я вышедъ изъ комнаты съ алмазомъ въ рук. Можете ли вы прослдить мои дйствія съ этой минуты? Можете ли вы угадать, что я сдлалъ вслдъ затмъ?
— Вотъ къ этому-то я, и веду теперь, возразилъ онъ:— это еще вопросъ, не пригодится ли опытъ,— предлагаемый мной въ вид средства возстановить вашу невинность,— въ то же время какъ средство для розыска пропавшаго алмаза. Выйдя изъ гостиной миссъ Вериндеръ, съ алмазомъ въ рук, вы, по всей вроятности, вернулась въ свою комнату….
— Да? И что же затмъ?
— Очень возможно, мистеръ Блекъ,— я не смю высказаться утвердительне,— что мысль о сохраненіи алмаза весьма естественно и послдовательно привела васъ къ мысли спрятать алмазъ, и вы спрятали его гд-нибудь въ вашей спальн. Въ такомъ случа происшествіе съ ирландскимъ носильщикомъ можетъ повториться и съ вами. Подъ вліяніемъ вторичнаго пріема опіума, вы, пожалуй, вспомните мсто, въ которомъ спрятали алмазъ подъ вліяніемъ перваго пріема.
Теперь настала моя очередь просвщать Ездру Дженнингса. Я прервалъ его на этихъ словахъ.
— Вы разчитываете, сказалъ я,— на результатъ, котораго быть не можетъ. Алмазъ въ настоящее время находится въ Лондон.
Онъ вздрогнулъ и поглядлъ на меня съ величайшимъ удивленіемъ.
— Въ Лондон? повторилъ онъ:— какъ же онъ попалъ въ Лондонъ изъ дома леди Вериндеръ?
— Этого никто не знаетъ.
— Вы собственноручно вынесли его изъ комнаты миссъ Вериндеръ. Какъ же его взяли у васъ?
— Я понятія не имю, какъ его у меня взяли.
— Видли вы его, проснувшись поутру?
— Нтъ.
— Мистеръ Блекъ! Тутъ, кажется, надо кое-что разъяснить. Смю ли я спросить, почему вы знаете, что алмазъ въ настоящее время находится въ Лондон?
Этотъ самый вопросъ я предлагалъ мистеру Броффу, производя первыя изслдованія о Лунномъ камн, по возвращеніи моемъ въ Англію. Поэтому, отвчая Ездр Дженнингсу, я повторилъ только слышанное мною изъ собственныхъ устъ адвоката и уже извстное читателю.
Онъ явно высказалъ, что не удовлетворенъ моимъ отвтомъ.
— Со всмъ должнымъ уваженіемъ къ вамъ, оказанъ онъ,— и къ мистеру Боффу, я все-таки держусь того мннія, которое сейчасъ выразилъ. Я очень хорошо знаю, что оно основывается на одномъ предположеніи. Простите, если я напомню вамъ, что и ваше мнніе также на одномъ предположеніи основано.
Этотъ взглядъ на дло былъ для меня совершенно вонъ. Я съ нетерпніемъ ждалъ чмъ онъ оправдаетъ его.
— Я предполагаю, продолжилъ Ездра Дженнингсъ,— что вліяніе опіума, побудивъ васъ овладть алмазомъ съ цлію обезпеченія его цлости, могло точно также побудить насъ спрятать его, съ тою же цлью, гд-нибудь въ своей комнат. А вы предполагаете, что индйскіе заговорщики никоимъ образомъ не могла ошибаться. Индйцы пошли за алмазомъ въ домъ мистера Локера, а поэтому алмазъ непремнно долженъ быть у мистера Локера въ рукахъ! Есть ли у васъ какое-нибудь доказательство хоть бы того, что алмазъ дйствительно увезли въ Лондонъ? Вы даже не можете догадаться какъ или кмъ онъ былъ взятъ имъ дома леди Вериндеръ! А чмъ вы докажете, что онъ точно заложенъ мистеру Локеру? Онъ заявляетъ, что никогда и не слыхивалъ о Лунномъ камн, и въ расписк его банкира ничего не видно, кром пріема драгоцнности высокой стоимости. Индйцы полагаютъ, что мистеръ Локеръ лжетъ,— и вы опять таки полагаете, что Индйцы правы. Въ защиту своего взгляда я говорю только, что онъ возможенъ. Можете ли вы, основываясь на логик или на закон, оказать нчто большее въ защиту вашего взгляда, мистеръ Блекъ?
Вопросъ былъ поставленъ твердо и,— нечего спорить — вполн справедливо.
— Сознаюсь, что вы озадачили меня, отвтилъ я.— Вы ничего не имете противъ того, чтобъ я написалъ къ мистеру Броффу и сообщалъ ему сказанное вами?
— Напротивъ, я буду весьма радъ, если вы напишете мистеру Броффу. Посовтовавшись съ его опытностью, мы, пожалуй, увидимъ все дло въ иномъ свт. Теперь же возвратимся къ нашему опыту съ опіумомъ. Итакъ, ршено, что вы съ этой минуты бросаете привычку курить?
— Бросаю съ этой минуты.
— Это первый шагъ. Второе — надо воспроизвести, какъ можно приблизительне, домашнюю обстановку, окружавшую васъ въ прошломъ году.
Какъ же это сдлать? Леди Вериндеръ умерла. Мы съ Рахилью безвозвратно разошлись до тхъ поръ, пока на мн будетъ лежать подозрніе въ краж. Годфрей Абдьвайтъ находился въ отсутствіи, путешествуя на континент. Просто невозможно было собрать бывшихъ въ дом въ то время, когда я провелъ въ немъ послднюю ночь. Заявленіе этого препятствія, повидимому, не смутило Ездру Дженнингса. Онъ оказалъ, что придаетъ весьма мало значенія сбору этихъ людей, имя въ виду всю тщету надежды сызнова поставить ихъ въ разнообразныя положенія, какія занимали они относительно меня въ прошлое время. Но съ другой стороны, онъ считалъ существеннымъ залогомъ успха опыта, чтобъ я былъ окруженъ тми же самыми предметами, которые окружали меня въ послднюю мою побывку въ томъ дом.
— Важне всего, сказалъ онъ,— чтобы вы спали въ той же комнат, гд ночевали въ день рожденія, и чтобъ она была точно такъ же меблирована. Лстница, корридоры и гостиная миссъ Вериндеръ должны быть возобновлены въ томъ же вид, какъ были при васъ. Въ этомъ отдленіи дома безусловно необходимо, мистеръ Блекъ, поставить на прежнее мсто всю мебель, которую теперь когда оттуда вынесли. Вы напрасно пожертвуете своими сигарами, если мы не получимъ на это позволенія миссъ Вериндеръ.
— Кто же долженъ обратиться къ ней за позволеніемъ спросилъ я.
— А вамъ разв нельзя?
— И думать нечего. Посл того что произошло между ними относительно пропажи алмаза, я не могу ни видть ее, ни писать къ ней, пока дла обстоятъ попрежнему.
Ездра Дженнингсъ помолчалъ и подумалъ съ минуту.
— Смю ли я предложить вамъ одинъ щекотливый вопросъ? проговорилъ онъ.
Я сдлалъ ему знакъ продолжать.
— Справедливо ли я предполагаю, мистеръ Блекъ (судя по двумъ-тремъ словамъ, которыя вы проронили), что вы питали не совсмъ обыкновенное участіе къ миссъ Вериндеръ въ прежнее время?
— Совершенно справедливо.
— Отвчали ль вамъ на это чувство?
— Отвчали.
— Какъ вы думаете, не будетъ ли миссъ Вериндеръ сильно заинтересована въ попытк возстановить вашу невинность?
— Я въ этомъ увренъ.
— Въ такомъ случа и напишу къ миссъ Вериндеръ, если вы мн позволите.
— Сообщивъ ей о предложеніи, которое вы мн сдлали?
— Сообщивъ ей о всемъ происшедшемъ сегодня между нами.
Нтъ нужды говорить, что я съ жаромъ принялъ предложенную мн услугу.
— Я еще успю написать съ ныншнею почтой, сказалъ онъ, взглянувъ на часы:— не забудьте запереть сигары, когда вернетесь въ свою гостинницу! Завтра поутру я зайду освдомиться, каково проведете вы ночь.
Я сталъ прощаться съ нимъ и попробовалъ выразиться искреннюю благодарность за его доброту. Онъ тихо пожалъ мн руку.
— Припомните что я говорилъ вамъ на болот, сказалъ онъ: — если мн удастся оказать вамъ услугу, мистеръ Блекъ, для меня это будетъ какъ бы послдній проблескъ солнца на вечерней зар долгаго и пасмурнаго дня.
Мы разстались. То было пятнадцатое іюня. Событія слдующихъ десяти дней,— вс до одного боле или мене касающіяся опыта, пассивнымъ предметомъ котораго былъ я,— записаны, по мр того какъ происходили, въ дневник помощника мистера Канди. На страницахъ, писанныхъ Ездрою Джениннгсомъ, ничто не утаено, ничто не забыто. Пусть же Ездра Дженнингсъ и разкажетъ теперь, какъ произведенъ былъ опытъ съ опіумомъ и чмъ онъ кончился.

Разказъ 4-ый. Извлечево изъ дневника Ездры Дженнингса.

1849 го, іюня 15-го….. Несмотря на то что меня отвлекали и больные, и собственное страданіе, я все-таки во-время кончилъ письмо къ миссъ Вериндеръ, чтобы сегодня же отправить его на почту. Мн хотлось бы, чтобъ оно было кратко, но это не удалось, за то, кажется, вышло ясно. Оно предоставляетъ ей полную свободу выбора. Если она согласится присутствовать при опыт, то это будетъ по собственной ея вол, а не изъ милости къ мистеру Блеку, или ко мн.
Іюня 16-го. Поздно всталъ, проведя ужасную ночь, вчерашній пріемъ опіума далъ себя знать, наказавъ меня цлою вереницей страшныхъ сновидній. То кружился я вихремъ въ пустомъ пространств, съ призраками умершихъ,— друзей и враговъ. То милое лицо, котораго я никогда боле не увижу, возникало у моего изголовья, фосфорично и непріятно свтясь въ червой мгл, уставлялось на меня страшнымъ взглядомъ и смялось, оскаливъ зубы. Легкій припадокъ давнишней боли, въ обычное время ранняго утра, порадовалъ меня какъ перемна. Онъ разогналъ виднія, и вслдствіе того былъ сносенъ.
По случаю дурно проведенной ночи, и нсколько опоздалъ поутру къ мистеру Франклину Блеку, я засталъ его лежащимъ въ растяжку на диван за завтракомъ, который состоялъ изъ водки съ содовою водой и сухаго бисквита.
— Я такъ славно началъ, что вамъ и желать ничего не остается, сказалъ онъ:— ночью несносная безсонница, поутру полнйшее отсутствіе аппетита. Точь-въ-точь что было въ прошломъ году, когда я отказался отъ сигаръ. Чмъ скоре я подготовлюсь ко вторичному пріему опіума, тмъ это для меня будетъ пріятне.
— Вы примете его въ тотъ же день, какъ только это станетъ возможно, отвтилъ я:— а между тмъ надо какъ можно боле позаботиться о вашемъ здоровьи. Если допустить васъ до истощенія, то легко потерпть неудачу. Какъ надо промыслить себ аппетитъ къ обду. Иначе сказать, вы должны предпринять поздку верхомъ, или прогулку на чистомъ воздух.
— Я поду верхомъ, если мн достанутъ здсь лошадь. Кстати, я вчера писалъ къ мистеру Броффу. А вы написали мистрисъ Вериндеръ?
— Да, со вчерашнею почтой.
— Очень хорошо. Значить, завтра мы сообщимъ другъ другу кой-какія интересныя всти. Постойте, не уходите еще! Я хочу вамъ сказать одно словечко. Вы, кажется, полагали вчера, что нкоторые изъ моихъ друзей не совсмъ благосклонно отнесутся къ нашему опыту съ опіумомъ. Вы были совершенно правы. Я считаю старика Бетереджа въ числ своихъ друзей, и васъ позабавитъ, если я вамъ скажу, какъ сильно протестовалъ онъ при вчерашнемъ свиданіи со мной. ‘Въ теченіи вашей жизни, мистеръ Франклинъ, вы надлали столько глупостей, что удивляться надо, но ужъ эта — верхъ всего!’ Вотъ какого мннія Бетереджъ. Но я увренъ, что вы извините его предразсудки, если встртитесь съ нимъ.
Я разстался съ мистеромъ Блекомъ и пошелъ въ обходъ по больнымъ, чувствуя себя здорове, и счастливе посл свиданія съ нимъ, хотя, и короткаго. Въ чемъ же заключается тайна моего влеченія къ этому человку? Неужели на одномъ чувств противоположности между его чистосердечною добротой, съ которою онъ допустилъ меня въ число своихъ знакомыхъ, и жестокосердымъ отвращеніемъ и недовріемъ, встрчаемыми мной въ другахъ людяхъ? Или въ немъ дйствительно есть нчто, удовлетворяющее ту жажду хоть капли людскаго участія, которая пережила во мн одиночество и преслдованія въ теченіи многихъ лтъ и становится все томительнй, по мр того какъ подходитъ время, когда я перестану страдать и чувствовать? Что пользы задавать себ эти вопросы? Мистеръ Блекь доставалъ мн новый интересъ въ жизни. Удовольствуемся же тмъ, не доискиваясь въ чемъ состоитъ этотъ новый интересъ.
Іюня 17-го. Поутру, предъ завтракомъ, мистеръ Канди сообщилъ мн, что узжаетъ недли на дв погостить къ одному пріятелю, на югъ Англіи. Бдняга надавалъ мн такое множество разныхъ порученій относительно больныхъ, какъ будто у него все та же обширная практика, что была до болзни. Практика наша теперь почти что ничего не стоитъ! Его замнили другіе доктора, меня же вс, по возможности, обходятъ. Оно, пожалуй, и лучше, что онъ именно теперь узжаетъ. Онъ былъ бы огорченъ, еслибъ я не сообщилъ ему объ опыт, который собираюсь произвесть надъ мистеромъ Блекомъ. А если сообщить ему тайну, то нельзя ручаться, чтобъ изъ того не вышло какихъ-либо весьма нежелательныхъ послдствій. Такъ оно и лучше. Безспорно лучше.
По отъзд мистера Канди мн доставали съ почты отвтъ мистрисъ Вериндеръ.
Очаровательное письмо! Я сталъ весьма высокаго мннія о ней. Ни малйшей попытки скрыть, насколько она заинтересована въ нашемъ предпріятіи. Она, въ самыхъ прелестныхъ выраженіяхъ, сообщаетъ мн, что письмо мое убдило ее въ невинности мистера Блека и (по крайней мр въ ея глазахъ) вовсе не нуждается въ подтвержденіи опытомъ. Она даже укоряетъ себя,— вовсе незаслуженно, бдняжка,— что не догадалась тогда же объ истинномъ смысл загадки. Скрытая цль всего этого очевидно состоитъ кое-въ-чемъ посильне великодушнаго желанія вознаградить за зло, невинно причиненное ею другому. Ясно, что она любила его, несмотря на все отчужденіе ихъ другъ отъ друга. Во многихъ мстахъ восторгъ отъ сознанія, что онъ достоинъ любви, наивно проглядываетъ въ строжайшихъ формальностяхъ выраженій и даже преодолваетъ еще боле строгую сдержанность письма къ незнакомому человку. Возможно ли (спрашиваю я себя, читая это очаровательное письмо), чтобъ изъ всхъ людей на свт именно я былъ выбравъ средствомъ примиренія этой молодой парочки? Собственное мое счастье попирали ногами, любовь мою отняли у меня. Доживу ли я до того, чтобъ увидть хоть чужое счастіе, мною созданное возобновленіе любви, мною возвращенной? О, милосердая смерть, дай мн увидать это прежде чмъ примешь меня въ объятья, и голосъ твой шепнетъ мн: вотъ наконецъ успокоеніе!
Письмо заключаетъ въ себ дв просьбы. Первая: не показывать его мистеру Франклину Блеку. Мн разршается сказать ему, что мистрисъ Вериндеръ охотно предоставляетъ свой домъ въ его распоряженіе, за тмъ просятъ ни чего не прибавлять.
До сихъ поръ ея желанія легко исполнимы. Но вторая просьба серіозно затрудняетъ меня.
Не довольствуясь письменнымъ порученіемъ мистеру Бетереджу выполнять вс распоряженія, какія бы я ни сдлалъ, мистрисъ Вериндеръ проситъ позволенія помочь мн личнымъ своимъ надзоромъ за работами въ собственной ея гостиной. Мн стоитъ только черкнуть ей словечко въ отвтъ, для того чтобъ она пріхала въ Йоркширъ и присутствовала въ числ свидтелей вторичнаго пріема опіума.
Въ этомъ опять кроется тайная цль, и мн снова сдается, что я могу разгадать ее.
То, что запрещено мн говорить мистеру Франклину Блеку, она (какъ мн кажется) страстно желаетъ сказать ему сама, прежде чмъ онъ подвергнется опыту, долженствующему возстановить его добрую славу въ глазахъ другихъ. Я понимаю и цню великодушное нетерпніе, съ которымъ она спшитъ оправдать его, не дожидаясь, будетъ ли или не будетъ доказана его невинность. Этимъ самымъ она, бдняжка, жаждетъ вознаградить его за неумышленную и неизбжную ея несправедливость къ нему. Но это невозможно. Я положительно увренъ, что обоюдное волненіе при этой встрч,— прежнія чувства и новыя надежды, которыя она пробудитъ,— почти наврное подйствуютъ на мистера Блека самымъ гибельнымъ образомъ въ отношеніи успха нашего опыта. И безъ того трудно воспроизвести условія, хоть приблизительно сходныя съ прошлогодними. При новыхъ интересахъ, при новыхъ волненіяхъ, попытка была бы просто безполезна.
И однакоже, несмотря на полное сознаніе этого, у меня не хватаетъ духу отказать ей. Надо попытаться до отхода почты, нельзя ли какъ-нибудь иначе уладить это, чтобы можно было дать утвердительный отвтъ миссъ Вериндеръ не вредя той услуг, которую я обязался оказать мистеру Франклину Блеку.
Два часа пополудни. Я только что вернулся съ обхода своихъ больныхъ, начавъ, разумется, съ гостиницы.
Отчетъ мистера Блека объ этой ночи тотъ же, что въ прошлый разъ. Повременамъ ему удавалось задремать не надолго, и только. Но сегодня онъ меньше тяготится этимъ, выспавшись вчера посл обда. Этотъ послобденный сонъ, безъ сомннія, слдствіе прогулки верхомъ, которую я ему посовтовалъ. Боюсь, не пришлось бы мн прекратить эта цлебныя упражненія на чистомъ воздух. Надо чтобъ онъ былъ не слишкомъ здоровъ и не очень боленъ. Тутъ слдуетъ весьма ловко держать руль, какъ говорятъ матросы.
Онъ еще не иметъ встей отъ мистера Броффа и съ нетерпніемъ освдомлялся, получалъ ли я отвтъ миссъ Вериндеръ. Я сказалъ ему только то, что мн было разршено, излишне было бы придумывать извиненія въ томъ, что я не показываю ему самого письма ея. Онъ, бдняга, не безъ горечи сказалъ мн, что вполн понимаетъ деликатность, не дозволяющую мн представить письмо: ‘Она, конечно, соглашается изъ простой вжливости и справедливости, сказалъ онъ:— но остается при своемъ мнніи обо мн и ждетъ результата.’ Мн до страсти хотлось намекнуть ему, что въ этомъ отношеніи онъ такъ же несправедливъ къ ней, какъ она была несправедлива къ нему. Но поразсудивъ, я не захотлъ предвосхищать у нея двойнаго наслажденія: сначала удивить, а потомъ простить его.
Посщеніе мое не долго длилось. Посл вчерашней ночи я долженъ былъ вновь отказаться отъ обычнаго пріема опіума. Неизбжнымъ слдствіемъ того было что болзнь моя опять стала превозмогать. Я почувствовалъ приближеніе припадка и на-скоро простился, чтобы не тревожить и не огорчать мистера Блека. На этотъ разъ припадокъ продолжился не боле четверти часа, такъ что я былъ еще въ силахъ продолжать свое дло.
Пять часовъ. Я написалъ отвтъ миссъ Вериндеръ.
Я предлагаю такъ уладить это дло, что если она будетъ согласна, то интересы обихъ сторонъ вполн примирятся. Изложивъ ей сначала вс невыгоды встрча ея съ мистеромъ Блекомъ до произведенія опыта, я совтовалъ ей такъ распорядиться своею поздкой, чтобы тайно прибыть въ домъ къ ночи предъ самымъ опытомъ. Выхавъ изъ Лондона съ полуденнымъ поздомъ, она поспетъ не ране девяти часовъ. А въ это время я беру на себя задержать мистера Блека въ его спальн, и такимъ образомъ миссъ Вериндеръ безпрепятственно займетъ свои комнаты, до тхъ поръ пока не настанетъ время принимать опіумъ. Когда же, и это будетъ сдлано, ничто не помшаетъ ей наблюдать послдствіи вмст съ нами. На другое же утро, если ей будетъ угодно, она можетъ показать мистеру Блеку переписку со мной и убдить его въ томъ, что онъ былъ оправданъ въ ее мнніи еще до подтвержденіи его невинности опытомъ.
Въ такомъ смысл я и написалъ ей. Вотъ все, что я могъ сдлать сегодня. Завтра надо повидать мистера Бетереджа и сообщитъ ему необходимыя распоряженія по уборк дома.
Іюня 18-го. Опять опоздалъ къ мистеру Блеку. Предъ разсвтомъ у меня была ужаснйшая боль, сопровождавшаяся на этотъ разъ полнйшимъ изнеможеніемъ въ теченіи нсколькихъ часовъ. Я предвижу, что мн придется въ сотый разъ прибгнуть къ опіуму, хотя въ послдствіи я опять стану раскаиваться въ этомъ. Еслибъ и заботился лишь объ одномъ себ, то предпочелъ бы жестокую боль страшнымъ грезамъ. Но тлесное страданіе истощаетъ меня. Если я допущу себя до изнеможенія, пожалуй, кончатся тмъ, что я стану безполезенъ мистеру Блеку въ то время, когда онъ будетъ наиболе нуждаться во мн.
Я не могъ ране часа пополудни отправиться въ гостиницу. Это посщеніе, даже при всемъ нездоровьи, чрезвычайно позабавило меня, единственно благодаря присутствію Габріеля Бетереджа.
Я засталъ его въ комнат мистера Блека. Онъ отошедъ къ окну и сталъ смотрть на улицу, пока я, по обыкновенію, разспрашивалъ своего паціента. Мистеръ Блекъ опятъ весьма дурно спалъ и сегодня сильне прежняго чувствовалъ потерю сна.
Затмъ я спросилъ, не получилъ ли онъ встей отъ мистера Броффа. Письмо пришло сегодня поутру. Мистеръ Броффъ выражалъ сильнйшее неодобреніе образу дйствіи, принятому его доврителемъ и другомъ по моему совту. Этотъ образъ дйствій обманчивъ,— потому что возбуждаетъ надежды, которыя могутъ вовсе не осуществиться,— и вовсе непонятенъ ему, за исключеніемъ нкотораго сходства съ шарлатанствомъ, подобнымъ месмеризму, ясновиднію и пр. Разстроивъ все въ дом миссъ Вериндеръ, онъ кончится тмъ, что разстроитъ самое миссъ Вериндеръ. Мистеръ Броффъ излагалъ это дло (не зазывая именъ) извстному доктору, знаменитый врачъ улыбнулся, покачалъ головой и ничего не отвтилъ. Въ силу этого мистеръ Броффъ оканчивалъ свое письмо протестомъ. Слдующій вопросъ мой касался Луннаго камня. Представалъ ли адвокатъ какое-нибудь доказательство, что алмазъ точно въ Лондон? Нтъ, адвокатъ просто отказался обсуждать этотъ вопросъ. Онъ былъ убжденъ, что Лунный камень заложенъ мистеру Локеру. Отсутствующій другъ его, знаменитый мистеръ Мортветъ (а его глубокія познанія о характер Индйцевъ не подлежатъ никакому сомннію), также убжденъ въ этомъ. Въ силу этихъ доводовъ и при множеств длъ, съ которыми къ нему обращаются, онъ долженъ отказаться отъ преній по предмету, очевидно доказанному. Современемъ видне будетъ, а мистеръ Броффъ не прочь подождать.
Ясно было,— еслибы даже мистеръ Блекъ не разъяснилъ этого еще боле, ршившись передать мн только содержаніе письма, вмсто того чтобы прочесть его цликомъ,— что въ основ всего этого лежало недовріе ко мн. Давно предвидвъ это, я ничуть не обидлся, и даже не удивился. Только спросилъ мистера Блека, не поколебалъ ли его дружескій протестъ. Онъ съ жаромъ отвчалъ, что это не произвело на него за малйшаго впечатлнія. Посл этого я въ прав былъ выключить мистера Броффа изъ своихъ соображеній, и выключилъ. Разговоръ нашъ прекратился на этомъ, а Габріель Бетереджъ выступилъ изъ своего убжища подъ окномъ.
— Не удостоите ли выслушать меня, сэръ? спросилъ онъ обращаясь ко мн.
— Я весь къ вашимъ услугамъ, отвтилъ я. Бетереджъ взялъ кресло, слъ къ столу, а досталъ огромный, старомодный кожаный бумажникъ съ карандашомъ такихъ же размровъ какъ очки, надвъ очки, онъ развернулъ бумажникъ на блой страниц и еще разъ обратился ко ив.
— Я прожилъ, сказалъ Бетереджъ, строго поглядывая за меня,— лтъ пятьдесятъ на служб у покойной госпожи. До этого служилъ въ пажахъ у стараго лорда, отца ея. Отъ роду мн теперь что-то промежь семидесяти и восьмидесяти,— нужды нтъ сколько именно! Говорятъ, что я не хуже другахъ узналъ свтъ — а вдоль, а поперекъ. И чмъ же все это кончается? Кончается это, мистеръ Ездра Дженнингсъ, тмъ, что помощникъ доктора выкидываетъ надъ мистеромъ Франклиномъ Блекомъ колдовскую штуку съ бутылкой опіуму, а меня, прости Господи, приставили на старости лтъ къ колдуну въ мальчишка!
Мистеръ Блекъ разразился взрывомъ хохота. Я хотлъ заговорить, но Бетереджъ поднялъ руку въ знакъ того, что еще не кончилъ.
— На слова, мистеръ Дженнингсъ! сказалъ онъ:— мн больше ни слова не нужно, сэръ. Я, слава Богу, не без правилъ. Если мн даютъ приказъ, который доводится роднымъ братцемъ приказамъ изъ Бедлама,— нужды нтъ! Пока я получаю его отъ своего господина или отъ своей, госпожи,— повинуюсь. У меня можетъ быть собственное мнніе, которое, буде вамъ угодно припомнить, раздляетъ и мистеръ Броффъ — великій мистеръ Броффъ! сказалъ Бетереджъ, возвышая голосъ и торжественно какая мн головой:— нужды нтъ, я беру назадъ свое мнніе. Молодая госпожа говоритъ: ‘исполнить’. И я тотчасъ отвчаю: ‘миссъ, будетъ исполнено’. Вотъ я здсь на лицо съ бумажникомъ и карандашомъ,— послдній не такъ остеръ, какъ бы мн хотлось,— но когда сами христіане сходятъ съ ума, гд жь тутъ надяться, чтобы карандаши не притуплялись? Давайте ваши приказанія, мистеръ Дженнингсъ. Я ихъ запишу, сэръ. Я ужь такъ положилъ себ, чтобы ни на волосъ не отставать отъ нихъ и не превышать ихъ. Я слпое орудіе, вотъ что я такое. Слпое орудіе! повторилъ Бетереджъ, безконечно-довольный собственнымъ опредленіемъ.
— Мн очень жаль, началъ я,— что вы несогласны со мной….
— Не путайте вы меня-то сюда! перебилъ Бетереджъ:— тутъ вовсе не въ согласіи дло, дло въ повиновеніи. Извольте распоряжаться, сэръ, распоряжаться извольте!
Мистеръ Блекъ подалъ мн знакъ чтобъ я поймалъ его на слов. Я ‘изволилъ распорядиться’ какъ можно яснй и серіознй.
— Надо отпереть нкоторыя отдленія дома, сказалъ я, — и обставить ихъ точь-въ-точь, какъ они были обставлены въ прошломъ году.
Бетереджъ предварительно лизнулъ кончикъ не совсмъ хорошо очиненнаго карандаша:
— Укажите какія именно отдленія, мистеръ Дженнингсъ! величественно проговорилъ онъ.
— Вопервыхъ, внутреннія сни, ведущія на главную лстницу.
— ‘Вопервыхъ, внутреннія сни’, записалъ Бетереджъ,— начать съ того, что ихъ невозможно обставить такъ, какъ они была обставлены въ прошломъ году.
— Почему?
— Потому что въ прошломъ году въ сняхъ стояла ястребиная чучела, мистеръ Дженнингсъ. Когда семейство выхало, чучелу вынесли вмст съ прочими вещами. Когда ее выносили, она разлетлась въ прахъ.
— Ну, такъ выключимъ чучелу.
Бетереджъ записалъ это исключеніе.
— ‘Внутреннія сни обставить какъ въ прошломъ году. За исключеніемъ въ прахъ разлетвшагося ястреба.’ Извольте продолжать, мистеръ Дженнингсъ.
— На лстниц попрежнему послать коверъ.
— ‘На лстниц попрежнему послать коверъ.’ Жаль огорчать васъ, сэръ. Но и этого нельзя сдлать.
— Почему же?
— Потому что человкъ, настилавшій коверъ, умеръ, мистеръ Дженнингсъ, а подобнаго ему относительно пригонки ковра къ поворотамъ не найдешь во всей Англіи, ищите гд угодно.
— Очень хорошо. Попробуемъ, не найдется ли въ Англіи другаго мистера.
Бетереджъ сдлалъ другую замтку, и я продолжилъ ‘распоряжаться’.
— Гостиную миссъ Вериндеръ возобновить въ томъ же вид, какъ она была въ прошломъ году. Также корридоръ ведущій изъ гостиной въ первый этажъ. Также второй корридоръ, ведущій изъ втораго этажа въ лучшія спальни. Также спальню, занятую въ іюн прошлаго года мистеромъ Франклиномъ Блекомъ.
Тупой карандашъ Бетереджа добросовстно поспвалъ за мной слово-въ-слово.
— Продолжайте, сэръ, проговорилъ Бетереджъ съ саркастическою важностію,— карандаша еще хватитъ на цлую кучу письма.
Я сказалъ ему, что у меня больше нтъ никакихъ распоряженій.
— Въ такомъ случа, сэръ, оказалъ Бетереджъ, я коснусь одного или двухъ пунктовъ относительно самого себя. Онъ развернулъ бумажникъ на другой страниц и снова предварительно лизнулъ неистощимый карандашъ.
— Я желаю знать, началъ онъ,— могу ли я, или нтъ, умыть себ руки….
— Положительно можете, оказалъ мистеръ Блекъ,— я сейчасъ позвоню слугу.
— …..относительно нкоторой отвтственности, продолжалъ Бетереджъ, упорно отказываясь признать чье-либо присутствіе въ комнат, кром его собственнаго и моего: начать съ гостиной миссъ Вериндеръ. Когда мы въ прошломъ году снимали коверъ, мистеръ Дженнингсъ, то нашли ни съ чмъ несообразное количество булавокъ. Обязанъ ли я раскидать булавки попрежнему?
— Разумется, нтъ.
Беттереджъ тотчасъ же запасалъ уступку.
— Затмъ, касательно перваго корридора, продолжилъ онъ,— когда мы выносили оттуда разные орнаменты, то вынесли вмст съ нами статую жирнаго, голаго ребенка, кощунственно названнаго въ домашнемъ каталог Купидономъ, богомъ любви. Прошлаго года на мясистыхъ частяхъ плечъ у него было два крыла. Я какъ-то не досмотрлъ, одного крыла какъ не бывало. Отвтственъ ли я за Купидоново крыло?
Я сдлалъ другую уступку, а Бетереджъ вторую замтку — Что касается до втораго корридора, продолжилъ онъ, — то въ немъ прошлаго года ничего не было, кром дверей (въ цлости ихъ я готовъ принять присягу, если понадобится), и я долженъ сознаться, что совершенно покоенъ относительно этого отдленія дома. Но вотъ насчетъ спальни мистера Франклина (если ее тоже возстановлять попрежнему) я желалъ бы знать, кто возьмется постоянно обращать ее въ хлвъ, какъ бы часто ее ни убирали: тамъ панталоны, тутъ полотенце, а французскіе романы повсюду… такъ я говорю, кто изъ насъ обязанъ разбрасывать все посл уборки, онъ или я?
Мистеръ Блекъ объявилъ, что съ величайшимъ удовольствіемъ приметъ на себя полную отвтственность. Бетереджъ упорно отказывался принять какое-либо ршеніе, вопроса безъ моего согласія, и одобренія. Я принялъ предложеніе мистера Блека, а Бетереджъ внесъ эту послднюю уступку въ свой бумажникъ.
— Заходите, когда угодно, мистеръ Дженнингсъ, начиная съ завтрашняго дня, сказалъ онъ, вставая: — вы застанете меня за работой, съ необходимыми помощниками. Почтительнйше прошу позволенія поблагодарить васъ за то, что посмотрли сквозь пальцы на ястребиную чучелу и Купидоново крыло, а также, и за разршеніе мн умыть себ руки относительно булавокъ на ковр и хлва въ комнат мистера Франклина. Какъ слуга, я глубоко обязанъ вамъ. Какъ человкъ, я думаю, что ваша голова биткомъ набата чортиками, и свидтельствую противъ вашего опыта, ибо это обманъ и ловушка. Но не бойтесь насчетъ того, чтобы человческія чувства помшали мн исполнить долгъ слуги! Я буду повиноваться вамъ, несмотря на чортиковъ, сэръ, буду повиноваться, хоть бы вы наконецъ подожгли домъ,— будь я проклятъ, если пошлю за пожарными трубами, прежде чмъ вы позвоните, и прикажете это сдлать!
Съ этомъ заключительнымъ увреніемъ онъ поклонился мн и вышедъ изъ комнаты.
— Какъ вы думаете, можно ли на него положиться? спросилъ я.
— Безусловно, отвтилъ мистеръ Блекъ.— Вотъ посмотрите, когда мы зайдемъ туда, вы увидите, что онъ ничмъ не пренебрегъ и ничего не забылъ.
Іюня 19-го. Новый протестъ противъ замышляемыхъ нами предпріятій! На этотъ разъ отъ дамы.
Утренняя почта доставала мн два письма. Одно отъ миссъ Вериндеръ, въ которомъ она самымъ любезнымъ образомъ соглашается на мое предложеніе. Другое — отъ опекунши ея, нкоей мистрисъ Мерридью.
Мистрисъ Мерридью свидтельствуетъ мн свое почтеніе и заявляетъ, что она не беретъ на себя входить въ научное значеніе предмета, по которому я вступилъ въ переписку съ миссъ Вериндеръ. Но съ общественной точки зрнія она въ прав высказать свое мнніе. Мн, вроятно, неизвстно, полагаетъ мистрисъ Мерридью,— что миссъ Вериндеръ всего 19 лтъ отъ роду. Позволить молодой леди, въ такомъ возраст, присутствовать (безъ ‘дуэньи’) въ дом, наполненномъ мущинами производящими медицинскіи опытъ, было бы оскорбленіемъ приличій, котораго мистрисъ Мерридью никакъ не можетъ допустить. Если дло это непремнно должно состояться, она сочтетъ своимъ долгомъ, жертвуя своимъ личнымъ спокойствіемъ, сопровождать миссъ Вериндеръ въ Йоркширъ. Въ такихъ обстоятельствахъ она осмливается просить меня о пересмотр дла, имя въ виду, что миссъ Вериндеръ не желаетъ руководствоваться ничьимъ мнніемъ кром моего. Едва ли присутствіе ея такъ необходимо, одного слова съ моей стороны въ такомъ смысл было бы достаточно для избавленія и мистрисъ Мерридью и меня самого отъ весьма непріятной отвтственности.
Въ перевод на простую англійскую рчь, эти вжливо-общія мста значили, по моему разумнію, что мистриссъ Мерридью смертельно боится мннія свта. По несчастію, она обратилась къ послднему изъ людей, имющихъ какое-нибудь основаніе уважать это мнніе. Я не хочу отказать миссъ Вериндеръ и не стану откладывать примиренія двухъ молодыхъ людей, которые любятъ другъ друга и ужь давненько разлучены. Въ перевод съ простой англійской рчи на вжливый языкъ общихъ мстъ, это значило, что мистеръ Дженнингсъ свидтельствуетъ свое почтеніе миссъ Мерридью и сожалетъ, что не можетъ счесть себя въ прав на дальнйшее вмшательство въ это дло.
Отчетъ о здоровь мистера Блека въ это утро тотъ же, что и прежде. Мы ршили не безпокоитъ и сегодня Бетереджа своимъ наблюденіемъ за работами въ дом. Завтра еще будетъ время для перваго соощенія, и осмотра.
Іюня 20-го. Мистеръ Блекъ начинаетъ тяготиться постоянною безсонницей по ночамъ. Теперь чмъ скоре приготовятъ комнаты, тмъ лучше.
Сегодня утромъ, когда мы шли къ дому, онъ съ нервной нетерпливостью и нершительностью спрашивалъ моего мннія о письм пристава Коффа, пересланномъ ему изъ Лондона. Приставъ пишетъ изъ Ирландіи. Увдомляетъ что онъ получилъ (отъ своей служанки) записку на карточк, оставленную мистеромъ Блекомъ въ его дом, близь Доркинга, и объявляетъ, что возвращеніе его въ Англію послдуетъ, вроятно, чрезъ недльку. А между тмъ проситъ почтить его сообщеніемъ повода, по которому мистеръ Блекъ желаетъ переговорить съ нимъ (какъ изложено въ записк) насчетъ Луннаго камня. Если мистеръ Блекъ въ состояніи доказать ему, что онъ сдлалъ важную ошибку въ производств прошлогодняго слдствія объ алмаз, то онъ (посл всхъ щедротъ покойной леди Вериндеръ) сочтетъ своимъ долгомъ отдать себя въ распоряженіе этого джентльмена. Если же нтъ, то проситъ позволенія остаться въ своемъ уединеніи, гд его окружаютъ мирныя прелести цвтоводства и сельской жизни.
Прочтя это письмо, я, не колеблясь, посовтовалъ мистеру Блеку извстить пристава Коффа о всемъ происшедшемъ съ того времени, какъ слдствіе было пріостановлено въ прошломъ году, и предоставить ему выводъ собственнаго заключенія, на основаніи голыхъ фактовъ.
Подумавъ еще разъ, я также подалъ ему мысль пригласить пристава къ опыту, въ случа если онъ во-время вернется въ Англію. Такимъ свидтелемъ во всякомъ случа слдуетъ дорожить, а если окажется что я ошибаюсь, считая алмазъ спрятаннымъ въ комнат мистера Блека, то совтъ его весьма можетъ пригодиться въ дальнйшихъ предпріятіяхъ, которыя будутъ уже не въ моей власти. Это послднее соображеніе, повидимому, преодолло нершительность мистера Блека. Онъ общалъ послдовать моему совту.
Когда мы вступили на подъздъ, стукъ молотка увдомилъ васъ, что работа по возобновленію дома кипитъ въ самомъ разгар. Въ сняхъ насъ встртилъ Бетереджъ, принаряженный по этому случаю въ красную рабочую шапочку и фартукъ изъ зеленой саржи. Чуть завидвъ меня, онъ тотчасъ досталъ свой бумажникъ съ карандашомъ и упорно записывалъ все, что я ни говорилъ ему. Куда мы ни заглядывали, работа, по предсказанію мистера Блека, всюду велась какъ нельзя боле умно и проворно. Но ея еще на порядкахъ оставалось во внутреннихъ сняхъ и въ комнат миссъ Вериндеръ. Сомнительно, будетъ ли домъ готовъ ране конца недли.
Поздравивъ Бетереджа съ успхомъ (онъ упорно длалъ свои замтки всякій разъ, какъ я развалъ ротъ, и въ то же время пропускалъ безъ малйшаго вниманія все говоренное мистеромъ Блекомъ) и общавъ чрезъ день или два снова постить его,— мы собиралась выйдти изъ дому и отправиться въ обратный путь, но не успли еще выбраться изъ корридора подъ лстницей, какъ Бетереджъ остановилъ меня въ то время, когда я проходилъ мимо двери, ведущей въ его комнату.
— Нельзя ли мн сказать вамъ словечка два наедин? спросилъ онъ таинственнымъ шепотомъ.
Я, конечно, согласился. Мистеръ Блекъ пошелъ подождать меня въ саду, а я послдовалъ за Бетереджемъ въ его комнату. Я такъ и ждалъ, что онъ потребуетъ какихъ-нибудь новыхъ уступокъ, въ род предшествовавшихъ и улаженныхъ уже насчетъ ястребиной чучелы и Купидонова крыла. Къ величайшему изумленію моему, Бетереджъ дружески положилъ мн руку на плечо и предложилъ слдующій странный вопросъ:
— Мистеръ Дженнингсъ, знакомы ли вы съ Робинзономъ Крузо!
Я отвтилъ, что въ дтств читалъ Робинзона Крузо.
— А съ тхъ поръ не перечитывали?
— Нтъ, не перечитывалъ.
Онъ отступилъ на нсколько шаговъ и поглядлъ на меня съ выраженіемъ сострадательнаго любопытства, сдержаннаго суеврнымъ страхомъ.
— Съ дтства не читалъ Робинзона Крузо, проговорилъ Бетереджъ боле про себя чмъ обращаясь ко мн:— попробовать, каково-то теперь подйствуетъ на него Робинзонъ Крузо!
Онъ отперъ въ углу шкафъ и досталъ испачканную, истрепанную книгу, распространявшую запахъ махорки, когда онъ перевертывалъ страницы. Найдя одинъ отрывокъ, который, повидимому, отыскивалъ, онъ, все также таинственно и шепотомъ, попросилъ меня отойдти съ нимъ къ сторонк.
— Что касается вашего фокусъ-покуса съ опіумомъ и мистеромъ Франклиномь Блекомъ, сэръ, началъ онъ, — то пока рабочіе въ дом, долгъ слуги одолваетъ во мн человческія чувства. Какъ только рабочіе расходятся, человческія чувства одолваютъ во мн долгъ слуги. Очень хорошо. Въ прошедшую ночь, мистеръ Дженнингсъ, мн безотвязно лзло въ голову, что ваше новое медицинское предпріятіе дурно кончится. Еслибъ я уступилъ этому тайному внушенію, то собственноручно вынесъ бы сызнова всю мебель и на утро выгналъ бы изъ дому всхъ работниковъ.
— Судя по виднному мною на верху, сказалъ я,— и радуюсь, что вы противилась тайному внушенію.
— Какое ужь тутъ противился, отвтилъ Бетереджъ: — просто состязался, вотъ какъ надо сказать. Я состязался, и съ тмъ, что безмолвно приказывало сердце, толкая меня въ одну сторону, и съ письменнымъ приказомъ въ бумажник, толкавшемъ совершенно въ другую сторону, пока меня (съ позволенія сказать) холодный потъ прошибъ. Къ какому же средству прибгъ я въ такомъ ужасномъ коловорот ума и безсиліи тла? Къ средству, которое никогда не измняло мн въ теченіи послднихъ тридцати лтъ и даже раньше, сэръ,— вотъ къ этой книг!
И звучно хлопнувъ ладонью по книг, онъ вышибъ изъ нея сильнйшій запахъ махорки, крпче прежняго.
— Что же я нашелъ здсь, продолжалъ Бетереджъ,— на первой же страниц, которую развернулъ? Вотъ это страшное мсто, сэръ, страница сто семьдесятъ восьмая:
‘Посл этихъ и многихъ подобныхъ размышленій, я поставилъ себ за правило: когда бы я на ощутилъ въ себ тайные намеки или побужденія сдлать то-то или не длать того-то, пойдти въ ту сторону или въ другую,— всегда неуклонно повиноваться тайному внушенію.’
— Чтобы мн хлба не сть, мистеръ Дженнингсъ, если не эта самыя слова попали мн на глаза именно въ то время, когда я боролся съ тайнымъ внушеніемъ! Неужели вы не видите вовсе ничего сверхъестественнаго въ этомъ, сэръ?
— Вижу случайное совпаденіе,— и только.
— Васъ это ничуть не смущаетъ, мистеръ Дженнингсъ, относительно медицинскаго-то предпріятія?
— На крошечки.
Бетереджъ вытаращилъ на меня глаза посреди мертвой тишины, въ глубокомъ раздумьи закрылъ книгу, необыкновенно заботливо заперъ ее снова въ шкафъ, повернулся на каблукахъ и еще разъ вытаращилъ на меня глаза. Потомъ заговорилъ.
— Сэръ, сказалъ онъ съ важностью,— многое можно простить тому, кто съ дтства не перечитывалъ Робинзона Крузо. Желаю вамъ добраго утра.
Онъ отворилъ мн дверь съ низкимъ поклономъ и предоставилъ мн свободу, какъ знаю, выбираться жъ садъ. Я встртилъ мистера Блека, возвращавшагося къ дому.
— Не разказывайте мн что тамъ у васъ произошло, сказалъ онъ, — Бетереджъ вышелъ съ послдней карты: откопалъ новое пророчество въ Робинзон Крузо. Поддакнули ли вы его любимому заблужденію? Нтъ? Вы дали ему замтить, что не врите въ Робинзона Крузо? Ну, мистеръ Дженнингсъ! Вы до послдней степени упали во мнніи Бетереджа. Что бы вы ни говорила теперь, что бы вы на длали впредь, вы увидите, что онъ васъ и словечкомъ больше не подаритъ.
Іюня 21-го. Сегодня мн придется ввести въ свои дневникъ весьма немногое.
Мистеръ Блекъ провелъ ночь хуже всхъ предшествовавшихъ. Я долженъ былъ, весьма неохотно, прописать ему рецептъ. Къ счастію, люди съ такою чуткою организаціей очень воспріимчивы къ дйствію лкарственныхъ средствъ. Иначе я сталъ бы бояться, что онъ будетъ вовсе не годенъ къ опыту, когда настанетъ время произвести его. Что касается меня самого, то посл нкотораго облегченія моихъ страданій въ послдніе два дня, нынче утромъ опять былъ припадокъ, о которомъ я скажу лишь одно, что онъ побудилъ меня возвратиться къ опіуму. Закрывъ эту тетрадь, я приму полную свою дозу — пятьсотъ капель.
Іюня 22-го. Сегодня надежда намъ улыбается. Нервное страданіе мистера Блека значительно легче. Онъ немного уснулъ въ прошлую ночь. Я, благодаря опіуму, спалъ эту ночь какъ убитый. Нельзя даже сказать, что я проснулся поутру, врне, что я ожилъ.
Мы похали въ домъ посмотрть, не окончена ли обстановка. Ее завершаютъ завтра, въ субботу. Какъ предсказывалъ мистеръ Блекъ, Бетереджъ уже не возбуждалъ дальнйшихъ препятствій. Съ начала и до конца онъ былъ зловще вжливъ и зловще молчаливъ.
Теперь мое медицинское предпріятіе (какъ его называетъ Бетереджъ) неизбжно должно быть отложено до понедльника. Завтра вечеромъ рабочіе опозднятся въ дом. На слдующій день обычная тираннія воскресенья,— одного изъ учрежденій этой свободной страны,— такъ распредляетъ позды, что нтъ возможности приглашать кого-нибудь пріхать къ вамъ изъ Лондона. До понедльника остается только тщательно слдить за мистеромъ Блекомъ и, по возможности, поддерживать его въ-томъ-же положеніи, въ которомъ я нашелъ его сегодня. Между тмъ я убдилъ его написать къ мистеру Броффу и попросить его присутствія въ числ свидтелей. Я въ особенности выбралъ адвоката, потому что онъ сильно предубжденъ противъ насъ. Если мы убдимъ его, то побда наша — безспорна.
Мистеръ Блекъ писалъ также къ приставу Коффу, а я послалъ строчки дв миссъ Вериндеръ. Ихъ да старика Бетереджа (который не шутя играетъ важную роль въ семейств) довольно будетъ въ свидтели,— не считая миссъ Мерридью, если она упорно пожелаетъ принести себя въ жертву мннію свта.
Іюня 23-го. Послдствія опіума опять сказались во мн прошлою ночью. Нужды нтъ, надо продолжать его до понедльника включительно.
Мистеру Блеку сегодня опять нездороватся. Онъ признался, что нынче въ два часа пополуночи открылъ было ящикъ, въ которомъ спрятаны его сигары, а ему стоило величайшихъ усилій снова запереть ихъ. Вслдъ за тмъ онъ на всякій случай выбросилъ ключъ за окно. Слуга принесъ его сегодня поутру, найдя на дв пустаго колодца,— такова судьба! Я завладлъ ключомъ до вторника.
Іюня 24-го. Мы съ мистеромъ Блекомъ долго катались въ коляск. Оба мы наслаждались благодатнымъ вяніемъ теплаго лтняго воздуха. Я обдалъ съ нимъ въ гостиниц. Къ величайшему облегченію моему, ибо поутру я нашелъ его не въ мру истомленнымъ и раздраженнымъ, онъ посл обда крпко уснулъ на диван часика два. Теперь, хотя бы онъ и дурно провелъ эту ночь, я не боюсь послдствій.
Іюня 25-го. Понедльникъ. Сегодня опытъ! Теперь пять часовъ пополудни. Мы только что прибыли въ домъ.
Первый и главнйшій вопросъ: каково состояніе здоровья мистера Блека.
Насколько я могу судить, есть надежда, что онъ (по крайней мр физически) будетъ столь же воспріимчивъ къ дйствію опіума сегодня, какъ и въ прошломъ году. Нынче съ самаго полудня нервы его такъ чувствительны, что имъ недалеко до полнаго раздраженія. Цвтъ лица его то и дло мняется, рука не совсмъ тверда, самъ онъ вздрагиваетъ при малйшемъ шум и внезапномъ появленіи новыхъ лицъ или предметовъ.
Это все результатъ безсонницы, которая, въ свою очередь, зависитъ отъ привычки курить, внезапно прерванной въ то время, какъ она доведена была до крайности. Прошлогоднія причины вступаютъ въ дйствіе и, кажется, производятъ т же самыя послдствія. Поддержится ли эта параллель во время послдняго опыта? Ныншняя ночь ршитъ это на дл.
Пока я пишу эти строка, мистеръ Блекъ забавляется въ зал на билліард, упражняясь въ различныхъ ударахъ, какъ онъ имлъ обыкновеніе упражняться, гостя здсь въ іюн прошлаго года, я захватилъ съ собой дневникъ, частію для того чтобы наполнить праздное время,— котораго у меня, вроятно, вдоволь будетъ отнын и до завтрашняго утра,— частію въ надежд на возможность такого случая, который нелишне будетъ тутъ же и записать.
Не пропустилъ я чего-нибудь о сю пору? Просмотрвши вчерашнія замтки, я вижу, что забылъ внести въ дневникъ приходъ утренней почты. Исправимъ эту оплошность прежде чмъ закрыть тетрадь и пойдти къ мистеру Блеку.
Итакъ я получилъ вчера нсколько строкъ отъ миссъ Вериндеръ. Она располагаетъ отправиться съ полуденнымъ поздомъ, какъ я совтовалъ. Миссъ Мерридью настояла на томъ, чтобы сопутствовать ей. Въ письм есть намеки, что старушка, противъ обыкновенія, немножко не въ дух и требуетъ всевозможной снисходительности изъ уваженія къ ея лтамъ и привычкамъ. Я постараюсь, въ своихъ отношеніяхъ къ миссъ Мерридью, подражать умренности, которую Бетереджъ выказываетъ въ сношеніяхъ со мной. Сегодня онъ принялъ насъ, зловще облачась въ лучшую черную пару и высочайшій блый галстухъ. Когда ему случается взглянуть въ мою сторону, онъ тотчасъ вспоминаетъ, что я съ дтства не перечитывалъ Робинзона и почтительно сожалетъ о мн.
Кром того, вчера мистеръ Блекъ получалъ отвтъ адвоката. Мистеръ Броффъ принимаетъ приглашеніе, но съ оговоркой. Онъ считаетъ очевидно необходимымъ, чтобы какой нибудь джентльменъ, обладающій извстною долей здраваго смысла, сопровождалъ миссъ Вериндеръ на предстоящую сцену, которую онъ назвалъ бы выставкой. За неимніемъ лучшаго, этимъ спутникомъ будетъ самъ мистеръ Броффъ. Такимъ образомъ у бдной миссъ Вериндеръ теперь въ запас дв ‘дуэньи’. По крайней мр утшительно думать, что мнніе свта наврно удовлетворится этимъ!
О пристав Кофф ничего не слышно, безъ сомннія, онъ все еще въ Ирландіи. Сегодня его нечего ждать.
Бетереджъ пришелъ сказать, что меня ожидаетъ мистеръ Блекъ.
Надо пока отложить перо.
Семъ часовъ. Мы опять осмотрли вс комнаты, вс лстницы и весьма пріятно прогулялись въ кустарникахъ, любимомъ мст прогулокъ мистера Блека въ то время, когда онъ гостилъ здсь въ послдній разъ. Такомъ образомъ я надюсь возможно живе воскресить въ ум его прежнія впечатлнія мстъ и окружающихъ предметовъ.
Теперь мы собираемся обдать, въ тотъ самый часъ, когда прошлаго года давался обдъ въ день рожденія. Въ этомъ случа у меня, разумется, часто медицинскія соображенія. Опіумъ долженъ захватить процессъ пищеваренія по возможности черезъ столько же часовъ, какъ и въ прошломъ году.
Спустя приличное время посл обда, я намреваюсь, какъ можно безыскусственне, навести разговоръ на алмазъ и заговоръ Индйцевъ насчетъ его похищенія. Занявъ умъ его этими темами, я исполню все, что отъ меня зависитъ, до тхъ поръ пока настанетъ время дать ему вторичный пріемъ.
Половина девятаго. Я только теперь нашелъ возможность сдлать самое главное: отыскать въ семейной аптечк опіумъ, который употреблялъ мистеръ Канди въ прошломъ году.
Десять минутъ тому назадъ я поймалъ Бетереджа въ мигъ досуга и сказалъ ему что мн надо. Не возразивъ ни слова, даже не хватаясь за бумажникъ, онъ повелъ меня (уступая дорогу на каждомъ шагу) въ кладовую, гд хранилась аптечка.
Я нашелъ бутылку, тщательно закупоренную стеклянною пробкой, обтянутою сверху кожей. Содержимый въ ней препаратъ опіума, какъ я предугадывалъ, оказался простымъ настоемъ. Видя что бутылка полна, я ршался употребитъ этотъ опіумъ, предпочтя его двумъ препаратамъ, которыми запасся на всякій случай.
Меня нсколько затруднялъ вопросъ о количеств, которое надлежало дать. Я подумалъ и ршался увеличить пріемъ.
Изъ моихъ замтокъ видно, что мистеръ Канди давалъ только двадцать пять капель. Этого пріема было бы слишкомъ мало для произведенія тогдашнихъ послдствій, даже при всей воспріимчивости мистера Блека. Я считаю въ высшей степени вроятнымъ, что мистеръ Канди далъ гораздо боле нежели думалъ,— такъ какъ я знаю, что онъ весьма любитъ попировать и отмривалъ опіумъ посл обда. Во всякомъ случа, я рискну увеличить пріемъ капель до сорока. На этотъ разъ мистеръ Блекъ заране знаетъ что онъ будетъ принимать опіумъ,— а кто, по физіологіи, равняется нкоторой (безсознательной) способности противостоять его дйствію. Если я не ошибаюсь, то теперь требуется гораздо большее количество для произведенія тхъ послдствій, которыя въ прошломъ году была достигнуты меньшимъ количествомъ.
Десять часовъ. Свидтели или гости (какъ ихъ назвать?) прибыли сюда часъ тому назадъ.
Около девяти часовъ я заставилъ мистера Блека пойдти со мной въ его спальню, подъ тмъ предлогомъ, чтобъ онъ осмотрлъ ее въ послдній разъ и уврился, не забыто ли чего-нибудь въ обстановк комнаты. Я еще прежде условился съ Бетереджемъ, чтобы рядомъ съ комнатой мистера Блека помстить мистера Броффа и дать мн знать о прізд адвоката,— постучавъ въ дверь. Минутъ пять спустя посл того какъ зальные часы пробили девять, я услыхалъ стукъ, и тотчасъ же выйдя въ корридоръ, встртилъ мистера Броффа.
Моя наружность (по обыкновенію) оказалась не въ мою пользу. Недовріе ко мн явно проглядывало въ глазахъ мистера Броффа. Давно привыкнувъ къ производимому мной впечатлнію на незнакомыхъ, я ни минуты не задумался сказать ему то что хотлъ, прежде чмъ онъ войдетъ въ комнату мистера Блека.
— Я полагаю, что вы пріхали сюда вмст съ миссъ Мерридью и миссъ Вериндеръ? спросилъ я.
— Да, отвтилъ мистеръ Броффъ какъ нельзя суше.
— Миссъ Вериндеръ, вроятно, сообщала вамъ о моемъ желаніи, чтобы присутствіе ея здсь (а также, а миссъ Мерридью, разумется) было сохранено втайн отъ мистера Блека, пока мой опытъ не кончится?
— Знаю, что надо держать языкъ на привязи, сэръ! нетерпливо проговорилъ мистеръ Броффъ.— Не имя обыкновенія разбалтывать людскія глупости, я тмъ охотне зажму ротъ въ этомъ случа. Довольны ли вы?
Я поклонился, и предоставилъ Бетереджу проводить его въ назначенную ему комнату.
Посл этого надо было представиться двумъ дамамъ. Я спустился по лстниц,— сознаюсь, не безъ нервнаго волненія,— направляясь въ гостиную миссъ Вериндеръ.
Въ корридор перваго этажа меня встртила жена садовника (которой было поручено прислуживать дамамъ). Добрая женщина относится ко мн съ чрезвычайною вжливостью, явно происходящею отъ подавленнаго ужаса. Она таращитъ глаза, дрожитъ и присдаетъ, какъ только я заговорю съ ней. На вопросъ мой о миссъ Вериндеръ, она вытаращила глаза, задрожала и, безъ сомннія, присла бы, еслибы сама миссъ Вериндеръ не прервала этой церемоніи, внезапно отворивъ дверь гостиной.
— Это мистеръ Дженнингсъ? спросила она.
Не усплъ я отвтить, какъ она уже торопливо вышла ко мн въ корридоръ. Мы встртились при свт стнной дампы. Съ перваго взгляда на меня, миссъ Вериндеръ остановилась въ нершительности, но тотчасъ пришла въ себя, вспыхнула на мигъ и затмъ съ очаровательною смлостью протянула мн руку.
— Я не могу обращаться съ вами какъ съ незнакомымъ мистеръ Дженнингсъ, сказала она:— о, еслибы вы знали, какъ осчастливили меня ваши письма!
Она поглядла на мое невзрачное, морщинистое лицо съ выраженіемъ благодарности, до того новой для меня со стороны моихъ ближнихъ, что я не нашелся какъ ей отвтить. Я вовсе не былъ приготовленъ къ ея любезности и красот. Горе многихъ лтъ, благодаря Бога, не ожесточало моего сердца. Я былъ неловокъ и застнчивъ при ней, какъ мальчишка.
— Гд онъ теперь? спросила она, уступая преобладающему въ ней интересу,— интересу относительно мистера Блека:— Что онъ длаетъ? Говорилъ онъ обо мн? Въ хорошемъ расположеніи духа? Какъ ему показался домъ посл всего случившагося прошлаго года? Когда вы хотите давать ему опіумъ? Можно мн посмотрть, какъ вы станете наливать? Я такъ интересуюсь, я въ такомъ волненіи — мн надо сказать вамъ тысячу разныхъ разностей, и все это разомъ вертится у меня въ голов, такъ что я, и не знаю съ чего начать. Васъ удивляетъ, что я такъ интересуюсь этимъ?
— Нтъ, сказалъ я:— я осмливаюсь думать, что вполн понимаю васъ.
Она была выше жалкаго притворства въ смущеніи. Она отвтила мн какъ бы отцу или брату.
— Вы какъ рукой сняли съ меня невыразимое горе, вы мн жизнь возвратили. Буду ли я такъ неблагодарна, чтобы скрывать что-нибудь отъ васъ? Я люблю его, просто проговорила она:— я любила его съ начала и до конца, даже въ то время, когда была такъ несправедлива къ нему въ помыслахъ, такъ безпощадно жестоки на словахъ. Найдется ли мн извиненіе? Надюсь, найдется и, кажется, одно только и есть. Завтра, когда онъ узнаетъ что я здсь, какъ вы думаете….?
Она снова замолчала и жадно глядла на меня.
— Завтра, сказалъ я:— мн кажется, вамъ стоить только сказать ему то, что вы мн сейчасъ сказали.
Лицо ея просіяло, она подвинулась ко мн, рука ея нервно перебирала цвтокъ, сорванный мной въ саду и заложенный въ петличку сюртука.
— Вы часто видали его въ послднее время, сказала она,— скажите по сущей правд, точно ли вы въ этомъ уврены?
— По сущей правд, отвчалъ я:— я совершенно увренъ въ томъ, что произойдетъ завтра. Желалъ бы я такой увренности въ томъ, что произойдеть нынче.
На этихъ словахъ разговоръ нашъ былъ прерванъ появленіемъ Бетереджа съ чайнымъ приборомъ на поднос. Мы пошли за нимъ въ гостиную. Маленькая старушка, очень мило одтая, сидвшая въ уголк и углубившаяся въ вышиванье какого-то пестраго узора, уронила работу на колна, слабо вскрикнувъ при первомъ взгляд на мою цыганскую наружность и пгіе волосы.
— Миссъ Мерридью,— сказала миссъ Вериндеръ:— вотъ мистеръ Дженнингсъ.
— Прошу мистера Дженнпигса извинить меня, сказала старушка, говоря со мной, а глядя на миссъ Вериндеръ:— поздки по желзной дорог всегда разстраиваютъ мои нервы. Я стараюсь успокоиться, занимаясь всегдашнею работой. Но, можетъ-быть, мое вышиванье неумстно при такомъ необыкновенномъ случа. Если оно несогласно съ медицинскими воззрніями мистера Дженнингса, я, разумется, съ удовольствіемъ отложу его.
Я поспшилъ разршать присутствіе вышиванья, точь-въ-точь какъ разршилъ отсутствіе впрахъ разлетвшагося ястреба и Купидонова крыла. Миссъ Мерридью попробовала, изъ благодарности, взглянуть на мои волосы. Нтъ! Этому не суждено было свершиться. Миссъ Мерридью опять перевела взглядъ на миссъ Вериндеръ.
— Если мистеръ Дженнигсъ позволитъ мн, продолжила старушка: — я попрошу у него одной милости. Мистеръ Дженингсъ собирается производить сегодня научный опытъ. Когда я была въ школ маленькою двочкой, то постоянно присутствовала при научныхъ опытахъ. Они вс безъ изъятія оканчивались взрывомъ. Если мистеръ Дженнингсъ будетъ такъ добръ, я желала бы, чтобы меня предупредили на этотъ разъ, когда произойдетъ взрывъ. Я намрена, если можно, до тхъ поръ не ложиться въ постель, пока не переживу его.
Я попробовалъ было уврить миссъ Мерридью, что на этотъ разъ въ мою программу вовсе не входитъ взрыва.
— Нтъ, оказала старушка:— я весьма благодарна мистеру Дженнингсу, я знаю, что онъ для моей же пользы меня обманываетъ. Но, по-моему, лучше вести дло на чистоту. Я совершенно мирюсь со взрывомъ, только хочу, если можно, до тхъ поръ не ложиться въ постель, пока не переживу его.
При этихъ словахъ дверь отворилась, и миссъ Мерридью опять слабо вскрикнула. Что это — явленіе взрыва? Нтъ: пока только явленіе Бетереджа.
— Извините, мистеръ Дженнингсъ, оказалъ Бетереджъ съ самою изысканною таинственностью:— мистеръ Франклинъ освдомляется о васъ. Вы приказали мн обманывать его насчетъ присутствія моей молодой госпожи въ этомъ дом, я, и сказалъ ему, что не знаю. Не угодно ли вамъ замтить, что это ложь. Такъ какъ я уже стою одною ногой въ могил, сэръ, то чмъ меньше вы потребуете отъ меня лжи, тмъ боле я вамъ буду признателенъ, когда пробьетъ мой часъ, а совсть заговоритъ во мн.
На минуты нельзя было терять на-чисто философскій вопросъ о Бетереджевой совсти. Мистеръ Блекъ, отыскивая меня, могъ явиться сюда, если я тотчасъ же не приду въ его комнату. Миссъ Вериндеръ послдовала за мной въ корридоръ.
— Они, кажется, въ заговор не давать вамъ покою, сказала она:— что бы это значило?
— Единственно протестъ общества, миссъ Вериндеръ, въ самыхъ маленькихъ размрахъ, противъ всякой новизны.
— Что намъ длать съ миссъ Мерридью?
— Скажите ей, что взрывъ послдуетъ завтра въ девять часовъ утра.
— Чтобъ она улеглась?
— Да,— чтобъ она улеглась.
Миссъ Вериндеръ вернулась въ гостиную, а я пошелъ наверхъ къ мистеру Блеку.
Къ удивленію моему, я засталъ его одного, тревожно расхаживающаго по комнат и нсколько раздраженнаго тмъ, что его вс оставили.
— Гд же мистеръ Броффъ? спросилъ я.
Онъ указалъ на запертую дверь между двумя комнатами. Мистеръ Броффъ заходилъ къ нему на минутку, попробовалъ было возобновить свой протестъ противъ нашего предпріятія, но ему снова не удалось произвести на малйшаго впечатлнія на мистера Блека. Посл этого законникъ нашелъ себ прибжище въ черномъ кожаномъ портфел, который только что не ломился отъ набитыхъ въ него дловыхъ бумагъ. ‘Серіозныя житейскія заботы, съ прискорбіемъ соглашался онъ,— весьма не умстны въ подобномъ случа, но тмъ не мене серіозныя житейскія заботы должны идти своимъ чередомъ. Быть можетъ, мистеръ Блекъ любезно проститъ старосвтскимъ привычкамъ занятаго человка. Время — деньги…. А что касается мистера Дженнингса, то онъ положительно можетъ разчитывать на появленіе мистера Броффа, когда его вызовутъ.’ Съ этимъ извиненіемъ адвокатъ вернулся въ свою комнату и упрямо погрузился въ свой черный портфель.
Я подумалъ о миссъ Мерридью съ ея вышиваньемъ и о Бетередж съ его совстью. Удивительно тождество солидныхъ сторонъ англійскаго характера, точно такъ же, какъ удивительно тождество солидныхъ выраженій въ англійскихъ лицахъ.
— Когда же вы думаете дать мн опіуму? нетерпливо спросилъ мистеръ Блекъ.
— Надо еще немножко подождать, сказалъ я,— я посижу съ вами, пока настанетъ время.
Не было еще и десяти часовъ. А разспросы, которые я въ разное время предлагалъ Бетереджу и мистеру Блеку привели меня къ заключенію, что мистеръ Канди никакъ не могъ дать мистеру Блеку опіумъ ране одиннадцати. Поэтому я ршился не испытывать вторичнаго пріема до этого времени.
Мы немного поговорили, но оба мы была слишкомъ озабочены предстоящимъ испытаніемъ. Разговоръ не клеился, потомъ и вовсе заглохъ. Мистеръ Блекъ разсянно перелистывалъ книги на стол. Я имлъ предосторожность просмотрть ихъ еще въ первый приходъ нашъ. То были: Стражъ, Собсдникъ, Ричардсонова Памела, Маккензіевъ Чувствительный, Росціевъ Лоренцо де-Медичи и Робертсоновъ Карлъ V,— все классическія сочиненія, вс они были (разумется) безконечно выше какихъ бы то на было произведеніи позднйшаго времени, и вс до единаго (на мой взглядъ) имли то великое достоинство, что никого не могли заинтересовать и никому не вскружили бы головы. Я предоставилъ мистера Блека успокоительному вліянію литературы и занялся внесеніемъ этихъ строкъ въ свой дневникъ.
На моихъ часахъ скорехонько одиннадцать. Снова закрываю эти страницы.

* * *

Два часа пополуночи. Опытъ произведенъ. Я сейчасъ разкажу, каковъ былъ его результатъ.
Въ одиннадцать часовъ я позвонилъ Бетереджа и сказалъ мистеру Блеку, что онъ можетъ, наконецъ, ложиться въ постель.
Я посмотрлъ въ окно какова ночь. Она была тиха, дождлива и весьма похожа въ этомъ отношеніи на ту, что наступила посл дня рожденія,— 21-го іюня прошлаго года.
Хотя я вовсе не врю въ предзнаменованія, но все-таки меня ободряло отсутствіе въ атмосфер явленій, прямо вліяющихъ на нервы,— какова буря или скопленіе электричества. Подошелъ Бетереджъ и таинственно сунулъ мн въ руку небольшой клочокъ бумаги. На немъ было написано:
‘Миссъ Мерридью легла въ постель съ уговоромъ, чтобы взрывъ послдовалъ завтра въ девять часовъ утра, и чтобы я не ступала ни шагу изъ этого отдленія дома, пока она не придетъ сама и не выпуститъ меня. Ей и въ голову не приходитъ, чтобы моя гостиная была главнымъ мстомъ дйствія при произведеніи опыта,— иначе она осталась бы въ ней на всю ночь! Я одна и въ большой тревог. Пожалуста, позвольте мн посмотрть, какъ вы будете отмривать опіумъ, мн хотлось бы присутствовать при этомъ хотя въ незначащей роли зрительницы. Р. В.’
Я вышелъ изъ комнаты за Бетереджемъ и веллъ ему перевести аптечку въ гостиную миссъ Вериндеръ. Это приказаніе, повидимому, захватило его совершенно врасплохъ. Онъ, кажется, заподозрилъ меня въ какихъ-то тайныхъ медицинскихъ умыслахъ противъ миссъ Вериндеръ!
— Осмлюсь ли спросить, сказалъ онъ,— что за дло моей молодой госпож до аптечки?
— Оставайтесь въ гостиной и увидите.
Бетереджъ, повидимому, усомнился въ собственной способности усмотрть за мной безъ посторонней помощи съ тхъ поръ, какъ въ число операцій вошла аптечка.
— Можетъ-быть, вы не желаете, сэръ, принять въ долю мистера Броффа? спросилъ онъ.
— Напротивъ! Я иду пригласить мистера Броффа слдовать за нами внизъ.
Не говоря боле на слова, Бетереджъ ушелъ за аптечкой. Я вернулся въ комнату мистера Блека и постучавъ въ дверь, которая сообщала ее съ другою.
Мистеръ Броффъ отворилъ ее, держа въ рукахъ свои бумаги,— весь погруженный въ законъ и недоступный медицин.
— Мн весьма прискорбно безпокоить васъ, сказалъ я,— но я собираюсь приготовлять опіумъ для мистера Блека и долженъ просить вашего присутствія, чтобы вы видли что я длаю.
— Да? сказалъ мистеръ Броффъ, неохотно удляя мн одну десятую своего вниманія, между тмъ какъ девять десятыхъ была пригвождены къ его бумагамъ,— а еще что?
— Я долженъ побезпокоить васъ, чтобы вы вернулась со мной сюда и посмотрли, какъ я дамъ ему пріемъ.
— А еще что?
— Еще одно только. Я долженъ подвергнуть васъ неудобству остаться въ комнат мистера Блека и ожидать послдствій.
— Ахъ, очень хорошо! сказалъ мистеръ Броффъ:— что моя комната, что мистера Блека,— мн все равно, я везд могу заняться своими бумагами, если только вы не противъ того, чтобъ я внесъ вотъ это количество здраваго смысла въ ваши дйствія, мистеръ Дженнингсъ?
Не усплъ я отвтить, какъ мистеръ Блекъ обратился къ адвокату, лежа въ постели.
— Неужто вы въ правду хотите сказать, что насколько не заинтересованы въ нашихъ дйствіяхъ? спросилъ онъ.— Мистеръ Броффъ, у васъ просто коровье воображеніе!
— Корова полезное животное, мистеръ Блекъ, сказалъ адвокатъ. Съ этими словами онъ пошелъ за мной, все еще не разставаясь съ своими бумагами.
Когда мы вошли въ гостиную, миссъ Вериндеръ, блдная, и взволнованная, тревожно ходила изъ угла въ уголъ. Бетереджъ стоялъ на караул у аптечки, возл угольнаго столика. Мистеръ Броффъ слъ въ первое попавшееся кресло и (соревнуя въ полезности коров) тотчасъ погрузился въ свои бумаги. Миссъ Вериндеръ отвела меня къ сторонк и мигомъ обратилась къ единственному, всепоглощающему интересу ея,— насчетъ мистера Блека.
— Каковъ онъ теперь? спросила она: — что его нервы? Не выходитъ ли онъ изъ терпнія? Какъ вы думаете, удастся это? Вы уврены, что это безвредно?
— Совершенно увренъ. Пожалуйте сюда, посмотрите какъ я отмряю.
— Минуточку! теперь слишкомъ одиннадцать часовъ. Долго ли придется ждать какихъ-нибудь послдствій?
— Трудно сказать. Пожалуй, часъ.
— Я думаю въ комнат должны быть потемки, какъ прошлаго года?
— Конечно.
— Я подожду въ своей спальн,— точь-въ-точь какъ тогда. Дверь я крошечку притворю. Въ прошломъ году она была крошечку отворена. Я стану смотрть на дверь гостиной, какъ только она двинется, я задую свчу. Все это было такъ въ день моего рожденія. Такъ вдь оно и теперь должно быть, не правда ли?
— Уврены ли вы, что можете владть собой, миссъ Вериндеръ?
— Въ его интересахъ я все могу! страстно воскликнула она. Съ одного взгляда въ ея лицо, я убдился, что ей можно врить, и снова обратился къ мистеру Броффу:
— Я долженъ просить васъ, чтобы вы отложили на минуту свои занятія, сказалъ я.
— О, извольте!
Онъ вскочилъ съ мста, вздрогнувъ, какъ будто я помшалъ ему на самомъ интересномъ мст, и послдовалъ за мной къ аптечк. Тутъ, лишенный этого несравненнаго интереса, сопряженнаго съ отправленіемъ его должности, онъ взглянулъ на Бетереджа и устало звнулъ.
Миссъ Вериндеръ подошла ко мн со стекляннымъ кувшиномъ холодной воды, который взяли со стола.
— Позвольте мн влить воду, шепнула она, — я должна раздлать вашъ трудъ!
Я отмрилъ сорокъ капель изъ бутылки и вылилъ опіумъ въ лкарственную рюмку. ‘Наполните ее до трехъ четвертей’, сказалъ я, подавая рюмку миссъ Вериндеръ. Потомъ приказалъ Бетереджу запереть аптечку, сообщивъ ему, что ея больше не надо. Въ лиц стараго слуги проступило невыразимое облегченіе. Онъ явно подозрвалъ меня въ медицинскихъ умыслахъ противъ молодой госпожа!
Поддавая воду по моему указанію, миссъ Вериндеръ воспользовалась минутой, пока Бетереджъ запиралъ аптечку, а мистеръ Броффъ снова взялся за бумаги,— и украдкой поцловала край лкарственной рюмки.
— Когда станете подавать ему, шепнула очаровательница,— подайте ему съ этой стороны!
Я вынулъ изъ кармана кусокъ хрусталю, который долженъ былъ изображать алмазъ, и вручилъ ей.
— Вотъ вамъ еще доля въ этомъ дл, оказалъ я:— положите его туда, куда клали въ прошломъ году Лунный камень.
Она привела насъ къ индйскому коммоду и положила поддльный алмазъ въ тотъ ящикъ, гд въ день рожденія лежалъ настоящій. Мистеръ Броффъ присутствовалъ при этомъ, протестуя, какъ и при всемъ прочемъ. Но Бетереджъ (къ немалой забав моей) оказался не въ силахъ противодйствовать способностью самообладанія драматическому интересу, который начиналъ принимать нашъ опытъ. Когда онъ свтилъ вамъ, рука его задрожала, и онъ тревожно прошепталъ: ‘тотъ ли это ящикъ-то, миссъ?’
Я пошелъ впередъ, неся разбавленный опіумъ, и пріостановился въ дверяхъ, чтобы сказать послднее слово миссъ Вериндеръ.
— Тушите свчи, не мшкая, проговорилъ я.
— Потушу сейчасъ же, отвтила она,— и стану ждать въ своей спальн съ одною свчой.
Она затворила за нами дверь гостиной. Я же, въ сопровожденіи мистера Броффа и Бетереджа, вернулся въ комнату мистера Блека. Онъ безпокойно ворочался въ постели съ боку на бокъ и раздражительно спрашивалъ, дадутъ ли ему сегодня опіуму. Въ присутствіи двухъ свидтелей я далъ ему пріемъ, взбилъ подушки и сказалъ, чтобъ онъ снова легъ и терпливо ожидалъ послдствій. Кровать его, снабженная легкими ситцевыми занавсками, стояла изголовьемъ къ стн, оставляя большіе свободные проходы по обоимъ бокамъ. Съ одной стороны я совершенно задернулъ занавски, и такимъ образомъ скрывъ отъ него часть комнаты, помстилъ въ ней мистера Броффа и Бетереджа, чтобъ они могла видть результатъ. Въ ногахъ у постели я задернулъ занавски вполовину и поставилъ свой стулъ въ нкоторомъ отдаленіи, такъ чтобы можно было показываться ему или не показываться, говорить съ нимъ или не говорить, смотря по обстоятельствамъ. Зная уже, по разказамъ, что во время сна у него въ комнат всегда горитъ свча, я поставилъ одну изъ двухъ свчей на маленькомъ столик у изголовья постели, такъ чтобы свтъ ея не рзалъ ему глаза. Другую же свчу я отдалъ мистеру Броффу, свтъ съ той стороны умрялся ситцевыми занавсками. Окно было открыто вверху, для освженія комнаты. Тихо кропилъ дождь, и въ дом все было тихо. Когда я кончилъ эти приготовленія и занялъ свое мсто у постели, по моимъ часамъ было двадцать минутъ двнадцатаго.
Мистеръ Броффъ принялся за свои бумаги съ видомъ всегдашняго, глубокаго интереса. Но теперь, глядя въ его сторону, я замчалъ по нкоторымъ признакамъ, что законъ уже начиналъ терять свою власть надъ нимъ. Предстоящій интересъ положенія, въ которомъ мы находились, мало-по-малу оказывалъ свое вліяніе даже на его бдный воображеніемъ складъ ума. Что касается Бетереджа, то его твердость правилъ и достоинство поведенія стали пустыми словами. Онъ забылъ, что я выкидываю колдовскую штуку надъ мистеромъ Блекомъ, забылъ, что я перевернулъ весь домъ вверхъ дномъ, забылъ, что я съ дтства не перечитывалъ Робинзона Крузо.
— Ради Господа Бога, сэръ, шепнулъ онъ мн:— скажите, когда же это начнется.
— Не раньше полуночи, шепнулъ я въ отвтъ:— молчите и сидите смирно.
Бетереджъ снизошелъ въ самую глубь фамиліарности со мной, даже не стараясь оградитъ себя. Онъ отвтилъ мн просто кивкомъ! Затмъ, взглянувъ на мистера Блека, я нашелъ его въ прежнемъ безпокойномъ состояніи, онъ съ досадой спрашивалъ, почему опіумъ не начинаетъ дйствовать на него. Безполезно было говорить ему, въ теперешнемъ расположеніи его духа, что чмъ боле будетъ онъ досадовать и волноваться, тмъ боле оторочитъ ожидаемый результатъ. Гораздо умне было бы выгнать изъ его головы мысль объ опіум, незамтно занявъ его какимъ-нибудь инымъ предметомъ.
Съ этою цлью, я сталъ вызывать его на разговоръ, стараясь съ своей стороны направить его такъ, чтобы снова вернуться къ предмету, занимавшему насъ въ начал вечера, то-есть къ алмазу. Я старался возвратиться къ той части исторіи Луннаго камня, что касалась перевоза его изъ Лондона въ Йоркширъ, опасности, которой подвергался мистеръ Блекъ, взявъ его изъ фризингальскаго банка, и неожиданнаго появленія индйцевъ возл дома вечеромъ въ день рожденія. Упоминая объ этихъ событіяхъ, я умышленно притворялся, будто не понялъ многаго изъ того, что разсказывалъ мн мистеръ Блекъ за нсколько часовъ предъ тмъ. Такимъ образомъ я заставилъ его разговориться о томъ предмет, которымъ существенно необходимо было наполнить умъ его, не давая ему подозрвать, что я съ намреніемъ заставляю его разговориться. Мало-по-малу онъ такъ заинтересовался поправкой моихъ упущеній, что пересталъ ворочаться въ постели. Мысли его совершенно удалились отъ вопроса объ опіум въ тотъ важнйшій мигъ, когда я прочелъ у него въ глазахъ, что опіумъ начинаетъ овладвать имъ.
Я поглядлъ на часы. Было безъ пяти минутъ двнадцать, когда показалась первые признаки дйствія опіума.
Въ это время неопытный глазъ еще не примтилъ бы въ немъ никакой перемны. Но по мр того какъ минуты новаго дня шли одна за другой, все ясне обозначалось вкрадчиво-быстрое развитіе этого вліянія. Дивное опьяненіе опіумомъ засверкало въ глазахъ его, легкая испарина росой залоснилась на лиц его. Минутъ пять спустя, разговоръ, который онъ все еще велъ со мной, сталъ безсвязенъ. Онъ крпко держался алмаза, но уже не доканчивалъ своихъ фразъ. Еще немного, и фразы перешли въ отрывочныя слова. Затмъ наступила минута молчанія, потомъ онъ слъ въ постели, и все еще занятый алмазомъ, снова заговорилъ, но уже не со мной, а про себя. Изъ этой перемны я увидлъ, что настала первая фаза опыта. Возбудительное вліяніе опіума овладло имъ.
Въ то время было двадцать три минуты перваго. Самое большее чрезъ полчаса долженъ былъ ршаться вопросъ: встанетъ ли онъ съ постели и выйдетъ ли изъ комнаты, или нтъ.
Увлеченный наблюденіями за нимъ, видя съ невыразимымъ торжествомъ, что первое послдствіе опыта проявляется точно такъ и почти въ то самое время какъ я предсказывалъ,— я совершенно забылъ о двухъ товарищахъ, бодрствовавшихъ со мной въ эту ночь. Теперь же, оглянувшись на нихъ, я увидалъ, что законъ (представляемый бумагами мистера Броффа) въ небреженіи валялся на полу. Самъ же мистеръ Броффъ жадно смотрлъ въ отверстіе, оставленное немъ неплотно задернутыхъ занавсокъ постели. А Бетереджъ, забывая всякое уваженіе къ общественному неравенству, заглядывалъ чрезъ плечо мистера Броффа.
Видя что я гляжу на нихъ, она оба отскочили, какъ школьники, пойманные учителемъ въ шалости. Я сдлалъ имъ знакъ потихоньку снять сапоги, какъ я свои. Еслибы мистеръ Блекъ подалъ намъ случай слдить за намъ, надо было идти безо всякаго шума.
Прошло десять минутъ,— и ничего еще не было. Потомъ онъ внезапно сбросилъ съ себя одяло. Спустилъ одну ногу съ кровати. Помедлилъ.
— Лучше бы мн вовсе не брать его изъ банка, тихо проговорилъ онъ:— въ банк онъ былъ сохранне.
Сердце во мн часто затрепетало, височныя артеріи бшено забились. Сомнніе относительно цлости алмаза опять преобладало въ мозгу его! На этой шпильк вертлся весь успхъ опыта. Нервы мои не вынесли внезапно улыбнувшейся надежды. Я долженъ былъ отвернуться отъ него,— иначе потерялъ бы самообладаніе.
Наступилъ снова мигъ тишины.
Когда я укрпился настолько, чтобъ опять взглянуть на него, онъ уже всталъ съ постели и держался на ногахъ возл нея. Зрачка его сузились, глаза искрились отблесками свчи, когда онъ медленно поворачивалъ голову по сторонамъ. Онъ видимо думалъ о чемъ-то, недоумвалъ и снова заговорилъ.
— Почемъ знать? сказалъ онъ:— Индйцы могли спрятаться въ дом!
Онъ замолчалъ и медленно прошелъ на тотъ конецъ комнаты. Оборотился, состоялъ,— и вернулся къ постели.
— Даже не запертъ, продолжалъ онъ,— тамъ въ ящик ея комода. А ящикъ-то не запирается.
Онъ сдъ на край постели.
— Всякій можетъ взять, проговорилъ онъ.
Онъ снова тревожно всталъ и повторилъ свои первыя слова.
— Почемъ знать? Индйцы могли спрятаться въ дом.
И снова медлилъ. Я скрылся за половинку занавсокъ у постели. Онъ осматривалъ комнату, странно сверкая глазами. То былъ мигъ невыразимаго ожиданія. Насталъ какой-то перерывъ. Прекращалось ли это дйствіе опіума? или дятельность мозга? Кто могъ сказать? Все зависло теперь отъ того, что онъ сдлаетъ вслдъ за этимъ.
Онъ опять улегся въ постель!
Ужасное сомнніе мелькнуло у меня въ голов. Возможно ли, чтобъ усыпительное вліяніе опіума дало уже себя почувствовать? До сихъ поръ этого не встрчалось въ моей практик. Но къ чему служитъ практика, когда дло идетъ объ опіум? По всему вроятію, не найдется и двухъ людей, на которыхъ бы это питье дйствовало совершенно одинаковымъ образомъ. Не было ли въ его организм какой-нибудь особенности, на которой это вліяніе отразилось еще неизвстнымъ путемъ? Неужели намъ предстояла неудача на самой границ успха?
Нтъ! Онъ снова порывисто поднялся.
— Куда же къ чорту заснуть, когда это нейдетъ изъ головы, проговорилъ онъ.
Онъ посмотрлъ на свчу, горвшую на стол у изголовья постели. Минуту спустя, онъ держалъ свчу въ рук. Я задулъ другую свчу, горвшую позади задернутыхъ занавсокъ. Я отошелъ съ мистеромъ Броффомъ и Бетереджемъ въ самый уголъ за кроватью и подалъ имъ знакъ притаиться такъ, будто самая жизнь ихъ отъ этого зависла. Мы ждали,— ничего не видя, и не слыша. Мы ждали, спрятавшись отъ него за занавсками.
Свча, которую онъ держалъ по ту сторону отъ насъ вдругъ задвигалась. Мигъ спустя, онъ быстро и беззвучно прошелъ мимо насъ со свчой въ рук. Онъ отворилъ дверь спальни и вышелъ. Мы пошли за нимъ по корридору, внизъ по лстниц и вдоль втораго корридора. Онъ ни разу не оглянулся, на разу не пріостанавливался.
Онъ отворилъ дверь гостиной и вошелъ, оставивъ ее настежь. Дверь эта была навшена (подобно всмъ прочимъ въ дом) на большихъ, старинныхъ петляхъ. Когда она отворилась, между половинкой и притолкой образовалась щель. Я сдлалъ знакъ моимъ спутникамъ, чтобъ они смотрли въ нее, не показываясь. Самъ я сталъ тоже по ею сторону двери, но съ другаго бока. Влв отъ меня была ниша въ стн, въ которую я мигомъ бы спрятался, еслибъ онъ выказалъ намреніе вернуться въ корридоръ.
Онъ дошелъ до средины комнаты, держа свчу въ рук: онъ осматривался,— но ни разу не оглянулся.
Я видлъ, что дверь спальни миссъ Вериндеръ полуотворена. Она погасила свою свчу. Она доблестно владла собой. Я ничего не могъ разглядть, кром туманно-благо очерка лтняго платья. Не зная заране, никто бы не догадался, что въ комнат есть живое существо. Она держалась вдали, въ потемкахъ, не измняя себ ни однимъ словомъ, ни однимъ движеніемъ.
Было десять минутъ втораго. Въ мертвой тишин мн слышалось тихое накрапыванье дождя, и трепетный шумъ втра, пролетавшаго въ деревьяхъ.
Переждавъ минутку или боле посреди комнаты, какъ бы въ нершительности, онъ пошелъ въ уголъ къ окну, гд стоялъ индйскій коммодъ. Поставилъ свчу на коммодъ. Сталъ отворять и задвигать ящики, пока не дошелъ до того, въ которомъ лежалъ фальшивый алмазъ. Съ минуту глядлъ въ ящикъ. Потомъ правою рукой взялъ фальшивый алмазъ, а другою снялъ съ коммода свчу.
Повернулся, прошелъ нсколько шаговъ на средину комнаты и вновь остановился.
До сихъ поръ онъ повторялъ точь-въ-точь то, что длалъ въ день рожденія. Я ждалъ, не окажутся ли слдующія поступка его тми же, какъ и въ прошломъ году. Я ждалъ, не выйдетъ ли онъ изъ комнаты, не вернется ли въ свою спальню, какъ долженъ былъ, по моему предположенію, вернуться въ то время, не покажетъ ли намъ куда онъ двалъ алмазъ, вернувшись въ свою комнату.
Оказалось, что перваго онъ не сдлалъ, онъ поставилъ свчу на столъ и прошелъ немного на дальній конецъ комнаты. Тамъ стоялъ диванъ, онъ тяжело оперся двою рукой на спинку его,— потомъ очнулся, и возвратился на средину комнаты. Теперь я могъ разсмотрть его глаза. Они тускли, смыкались, блескъ ихъ быстро исчезалъ.
Массъ Вериндеръ не вынесла мучительнаго ожиданія. Она подалась нсколько шаговъ впередъ,— потомъ остановилась. Мистеръ Броффъ и Бетереджъ появились на порог и въ первый разъ взглянули на меня. Они, подобно мн, предвидли наступающую неудачу. Но пока онъ стоялъ тамъ, все еще оставалась надежда. Мы ждали, въ невыразимомъ нетерпніи, что будетъ дальше.
Слдующее мгновенье ршило все: онъ выронилъ изъ рука фальшивый алмазъ.
Бездлушка упала какъ разъ у порога, на самомъ виду и для него, и для каждаго изъ насъ. Онъ не старался поднять ее. Только посмотрлъ на нее мутнымъ взглядомъ, и голова его склонилась на грудь. Онъ вздрогнулъ, очнулся на минуту, нетвердою походкой вернулся къ дивану и слъ. Тутъ онъ сдлалъ послднее усиліе,— попробовалъ приподняться и упалъ назадъ. Голова его опустилась на диванныя подушки. Было двадцать пять минуть втораго. Не усплъ я положить часы обратно въ карманъ, онъ уже заснулъ.
Теперь все миновало. Усыпительное вліяніе опіума овладло имъ. Опытъ кончился.
Я вошелъ въ комнату, сказавъ мистеру Броффу и Бетереджу, что они могутъ слдовать за мной. Нечего было опасаться разбудить его. Мы могли свободно ходить и говорить.
— Прежде всего, сказалъ я,— надо ршать вопросъ, что намъ длать съ нимъ. Теперь онъ, по коей вроятности, проспитъ часовъ шесть или семь, вести его въ его комнату далеко. Будь я помоложе, я сдлалъ бы это одинъ. Но теперь у меня ужь не то здоровье, не та и сила,— я долженъ просить васъ помочь мн.
Не успли они отвтить, какъ меня тихонько кликнула миссъ Вериндеръ. Она встртила меня въ дверяхъ своей комнаты, неся легкую шаль и одяло съ своей постели.
— Вы намрены сидть около него, пока онъ спитъ? спросила она.
— Да. Я не совсмъ увренъ въ томъ какъ подйствуетъ на него опіумъ и неохотно оставилъ бы его одного.
Она подала мн шаль и одяло.
— Зачмъ его безпокоить? шепнула она:— приготовьте ему постель на диван. Я могу затвориться и побыть въ своей комнат.
Этотъ способъ устроить его на ночь былъ безконечно проще и безопасне. Я передалъ это предложеніе мистеру Броффу и Бетереджу, оба его одобрили. Въ пять минуть я уложилъ его на диван, слегка прикрывъ одяломъ и шалью. Миссъ Вериндеръ пожелала намъ покойной ночи и затворила свою дверь. По моей просьб, мы вс трое собрались вокругъ стола, на которомъ остались свчи и были разложены письменныя принадлежности.
— Прежде чмъ разойдемся, началъ я,— надо вамъ сказать кое-что насчетъ ныншняго опыта. Я хотлъ достигнуть имъ двухъ различныхъ цлей. Первою было доказательство, что мистеръ Блекъ въ прошломъ году входилъ сюда и взялъ алмазъ совершенно безсознательно и безотвтственно, подъ вліяніемъ опіума. Убждены ли вы въ этомъ посл всего видннаго вами?
Они, не колеблясь, дали мн утвердительный отвтъ.
— Второю цлью, продолжилъ я, было развдать, куда онъ двалъ алмазъ посл того, какъ миссъ Вериндеръ видла, что онъ вынесъ его изъ гостиной ночью, посл дня рожденія. Достиженіе этой цди, конечно, зависло отъ точнаго повторенія его прошлогоднихъ дйствій. Это не удалось и, слдовательно, цль не достигнута. Не скажу, чтобъ это вовсе не было досадно мн, но по чести могу сказать, что это насколько не удивляетъ меня. Я съ самаго начала говорилъ мистеру Блеку, что полный успхъ зависитъ отъ полнйшаго воспроизведенія въ немъ прошлогоднихъ условій, какъ физическихъ такъ и нравственныхъ, и предупредилъ его, что это почти невозможно. Мы лишь отчасти воспроизвели условія, и вслдствіе того опытъ удался только частію. Весьма возможно также, что я далъ ему слишкомъ сильный пріемъ опіума. Но лично я считаю первую причину истинною виновницей того, что намъ пришлось пожаловаться на неудачу и въ то же время торжествовать успхъ
Сказавъ это, я подвинулъ мистеру Броффу письменный приборъ и спросилъ, не угодно ли ему, прежде нежели мы разойдемся на ночь, составить и подписать полное изложеніе всего видннаго онъ. Онъ тотчасъ взялъ перо и составилъ изложеніе съ безостановочнымъ проворствомъ опытной руки.
— Я обязанъ сдлать это для васъ, проговорилъ онъ, подписывая документъ,— въ вид нкотораго вознагражденія за то, что произошло между нами давеча. Прошу извинить меня, мистеръ Дженнингсъ, что я не доврялъ вамъ. Вы оказали Франклину Блеку безцнную услугу. Вы, что говорится у насъ, у законниковъ, защитили дло.
Извиненіе Бетереджа было весьма характеристично.
— Мистеръ Дженнингсъ, проговорилъ онъ:— когда вы станете перечитывать Робинзона Крузо (а я непремнно совтую вамъ заняться этимъ), вы увидите, что онъ никогда не стыдится признанія, если ему случается быть неправымъ. Пожалуста, сэръ, считайте, что я въ этомъ случа исполняю тоже, что и Робинзонъ Крузо.
Съ этими словами, онъ въ свою очередь подписалъ документъ. Когда мы встали изъ-за стола, мистеръ Броффъ отвелъ меня въ сторону.
— Одно слово насчетъ алмаза. По вашему предположенію, Франклинъ Блекъ спряталъ Лунный камень въ своей комнат. По моему предположенію, Лунный камень въ Лондон, у банкира мистера Локера. Не будемъ спорить кто изъ насъ правъ. Спрашивается только, кто изъ насъ въ состояніи подтвердить свое предположеніе опытомъ.
— Мой опытъ производился нынче, отвтилъ я:— и не удался.
— А мой опытъ, возразилъ мистеръ Броффъ,— и теперь еще производится. Дня два тому назадъ я приказалъ сторожить мистера Локера у банка и не распущу этого караула до послдняго дня ныншняго мсяца. Я знаю, что онъ долженъ лично принять алмазъ изъ рукъ банкира, и поступаю такъ на случай, если лицо, заложившее алмазъ, заставитъ его сдлать это, выкупивъ залогъ. Въ такомъ случа я могу захватить въ свои руки это лицо. И въ этомъ есть надежда разъяснить загадку, какъ разъ съ того пункта, который теперь затрудняетъ васъ! Согласны ли вы съ этимъ?
Я охотно согласился.
— Я вернусь въ столицу съ десяти-часовымъ поздомъ, продолжалъ адвокатъ:— вернувшись, я могу узнать о какихъ-нибудь открытіяхъ, и мн, пожалуй, весьма важно будетъ имть подъ рукой Франклина Блека, чтобъ обратиться къ нему, буде понадобится. Посл всего происшедшаго, могу ли я разчитывать, что вы поддержите меня своимъ вліяніемъ?
— Конечно! сказалъ я.
Мистеръ Броффъ пожалъ мн руку и вышелъ. За нимъ послдовалъ и Бетереджъ.
Я пошелъ къ дивану взглянуть на мистера Блека. Онъ не шевельнулся съ тхъ поръ, какъ я положилъ его и приготовилъ ему постель, онъ спитъ глубокимъ и спокойнымъ сномъ.
Я все еще смотрлъ на него, когда дверь спальни тихонько отворилась. На порог снова показалась миссъ Вериндеръ, въ своемъ прелестномъ лтнемъ плать.
— Окажите мн послднюю милость, шепнула она:— позвольте мн остаться съ вами возл него.
Я колебался, не въ интересахъ приличія, а только въ интересахъ ея отдыха. Она подошла ко мн и взяла меня за руку.
— Я не могу спать, не могу даже сидть въ своей комнат, сказала она:— О! мистеръ Дженнингсъ, еслибы вы были на моемъ мст, какъ бы вамъ хотлось остаться здсь и смотрть на него. Ну, скажите: да! Пожалуста!
Надо ли говорить, что я уступилъ? Разумется, не надо.
Она подвинула кресло къ ногамъ его. Она смотрла на него въ безмолвномъ восторг блаженства, пока слезы не проступили на глазахъ ее. Осушивъ ихъ, она сказала, что принесетъ свою работу. Принесла и ни разу не тронула ее иглой. Работа лежала у нея на колнахъ, она глазъ не могла отвести отъ него, чтобы вдть нитку въ иглу. Я вспомнилъ свою молодость, я вспомнилъ кроткіе глаза, нкогда мн свтившіе любовью. Сердце мое стснилось, я взялся за свой дневникъ и внесъ въ него то, что здсь написано.
Итакъ мы оба молча сидли около него. Одинъ, погрузясь въ свой дневникъ, другая — въ свою любовь. Шелъ часъ за часомъ, а онъ покоился глубокимъ сномъ. Лучи новой денницы разливалась по комнат, а онъ на разу не шевельнулся.
Часамъ къ шести я ощутилъ въ себ признаки вновь наступающихъ страданій. Я долженъ былъ на время оставить ее съ нимъ одну. Я сказалъ, что пойду наверхъ и принесу ему другую подушку изъ его спальни. На этотъ разъ припадокъ мой не долго длился. Немного погодя, я могъ вернуться, и показаться ей.
Вернувшись, я засталъ ее у изголовья дивана. Она только что коснулась губами его чела. Я покачалъ годовой, какъ могъ серіозне, и указалъ ей на кресло. Она отвтила мн свтлою улыбкой и очаровательно покраснла.
— Вы сами сдлали бы то же на моемъ мст, прошептала она.
Только что пробило восемь часовъ. Онъ впервые начинаетъ шевелиться.
Миссъ Вериндеръ склонилась на колна у дивана. Она помстилась такъ, что пробуждаясь, онъ откроетъ глаза прямо въ лицо ей.
Оставить ихъ вдвоемъ?
Да!
Одиннадцать часовъ. Они уладили все между собой и вс ухали въ Лондонъ съ десяти-часовымъ поздомъ. Прошла моя греза кратковременнаго счастія. Снова пробуждаетъ меня дйствительность всми забытой, одинокой жизни.
Не берусь передать т добрыя слова, которыми осыпали меня, особенно миссъ Вериндеръ и мистеръ Блекъ. Эта слова будутъ припоминаться мн въ часы одиночества и облегчатъ остатокъ жизненнаго пути. Мистеръ Блекъ напишетъ мн и разкажетъ, что произойдетъ въ Лондон. Миссъ Вериндеръ осенью вернется въ Йоркширъ (безъ сомннія, къ своей свадьб), а я возьму отпускъ и буду гостемъ въ ея дом. О, что я чувствовалъ, когда глаза ея сіяли благодарнымъ счастіемъ, а теплое пожатіе руки словно говорило: ‘Это вашихъ рукъ дло!’
Бдные больные ждутъ меня. Опять надо возвращаться по утрамъ къ старой рутин, вечерокъ — къ ужасному выбору между опіумомъ и страданіями!
Но благословенъ Богъ за его милосердіе! И мн крошечку посвтило солнце, и у меня была минута счастія.

Разказъ 5-ый, снова излагаемый Франклиномъ Блекомъ.

I.

Съ моей стороны довольно будетъ нсколькихъ словъ для дополненія разказа, взятаго изъ дневника Ездры Дженнингса.
О самомъ себ я могу лишь одно сказать: проснулся я утромъ двадцать шестаго числа, вовсе не помня того, что я говорилъ и длалъ подъ вліяніемъ опіума,— съ той минуты, какъ питье впервые подйствовало на меня, и до того времени, когда я открылъ глаза, лежа на диван въ Рахилиной гостиной. Я не чувствую себя призваннымъ отдавать подробный отчетъ въ томъ, что произошло посл моего пробужденія. Ограничиваясь одними послдствіями, могу сказать, что мы съ Рахилью совершенно поладили между собой, прежде нежели съ той или съ другой стороны послдовало хоть одно слово въ объясненіе. И я, и Рахиль, оба мы отказываемся разъяснять необычайное проворство нашего примиренія. Милостивый государь и милостивая государыня, оглянитесь на то время, когда вы были страстно привязаны другъ къ другу, и вамъ не мене меня самого станетъ извстно все происшедшее посл того, какъ Ездра Дженнингсъ затворилъ дверь гостиной.
Впрочемъ, я могу прибавить, что миссъ Мерридью непремнно застала бы насъ, не будь Рахилиной находчивости. Она услыхала шелестъ платья старушки въ корридор и тотчасъ выбжала къ ней навстрчу. Я слышалъ, какъ миссъ Мерридью спросила: ‘что такое?’ и какъ Рахиль отвтила: ‘взрывъ!’ миссъ Мерридью тотчасъ позволила взять себя подъ руку и увести въ садъ, подальше отъ грозившаго потрясенія. Возвратясь же въ домъ, она встртила меня въ зал и заявила, что сильно поражена огромныя успхами въ наук съ тхъ поръ, какъ она была двочкой въ школ. ‘Взрывы, мистеръ Блекъ, стали гораздо легче прежнихъ. Увряю васъ, что я едва разслышала въ саду взрывъ мистера Дженнингса. И вотъ мы теперь вошли въ домъ, а я не чувствую никакого запаху! Я непремнно должна извиниться предъ нашимъ ученымъ пріятелемъ. Надо отдать ому справедливость, онъ прекрасно распорядился!’
Такимъ образомъ, побдивъ Бетереджа и мистера Броффа, Ездра Дженнингсъ побдилъ и миссъ Мерридью. Въ свт все-таки много таится великодушія!
Во время завтрака мистеръ Броффъ не скрывалъ причинъ, по которымъ ему хотлось, чтобъ я отправился съ нимъ въ Лондонъ съ утреннимъ поздомъ. Караулъ, поставленный у банка, и возможныя послдствія его такъ затронули любопытство Рахили, что она тотчасъ ршилась (если миссъ Мерридью не противъ этого) вернуться съ нами въ столицу, чтобы какъ можно скоре получать извстія о нашихъ предпріятіяхъ.
Посл примрно-почтительнаго поведенія взрыва, миссъ Мерридью оказалась исполненною уступокъ и снисходительности, вслдствіе чего Бетереджу сообщено было, что мы вс четверо отправимся съ утреннимъ поздомъ. Я такъ и ждалъ, что онъ попросится съ нами. Но Рахиль весьма умно припасла врному, старому слуг интересное для него занятіе. Ему поручали окончательно возобновить весь домъ, и онъ былъ слишкомъ поглощенъ домашними обязанностями, чтобы страдать ‘слдственною лихорадкой’, какъ это могло съ нимъ случиться при другихъ обстоятельствахъ.
Итакъ, узжая въ Лондонъ, мы жалли только о необходимости разстаться съ Ездрой Дженнингсомъ гораздо скоре нежели мы желала. Не было возможности уговорить его похать съ нами. Я общалъ писать ему, а Рахиль настояла на томъ, чтобъ онъ постилъ ее, когда она вернется въ Йоркширъ. По всей вроятности, мы должны были встртиться чрезъ нсколько мсяцевъ, но все же очень грустно было смотрть на лучшаго и дражайшаго нашего друга, когда поздъ тронулся со станціи, оставивъ его одиноко стоящаго на платформ.
По прибытіи нашемъ въ Лондонъ, къ мистеру Броффу еще на станціи подошелъ маленькій мальчикъ, одтый въ курточку и штаны ветхаго чернаго сукна и особенно замтный по необыкновенной выпуклости глазъ. Она у него такъ выкатывались и разбгались до такой степени безъ удержу, что становилось неловко при мысли, какъ бы они не выскочили изъ впадинъ. Выслушавъ мальчика, мистеръ Броффъ просилъ дамъ извинить насъ въ томъ, что мы не проводимъ ихъ до Портлендъ-Плеса. Едва усплъ я общать Рахили вернуться, и разказать обо всемъ, какъ мистеръ Броффъ схватилъ меня за руку и потащилъ въ кебъ.
Мальчикъ, у котораго такъ плохо держались глаза, взобрался на козлы съ кучеромъ, а кучеру приказано было хать въ Ломбардъ-Стритъ.
— Всть изъ банка? спросилъ я, когда мы тронулись.
— Всть о мистер Локер, сказалъ мистеръ Броффъ:— часъ тому назадъ его видли въ Ламбет, какъ онъ выхалъ изъ дому въ кеб съ двумя людьми, которыхъ мои люда признали за переодтыхъ полицейскихъ чиновниковъ. Если въ основ этой предосторожности мистера Локера лежитъ боязнь Индйцевъ, то выводъ отсюда весьма простъ. Онъ детъ въ банкъ за алмазомъ.
— А мы демъ въ банкъ поглядть что изъ этого выйдетъ?
— Да,— или узнать что изъ этого вышло, если къ тому времени все кончится. Замтили ль вы моего мальчишку — на козлахъ-то?
— Я глаза его замтилъ.
Мистеръ Броффъ засмялся.
— У меня въ контор прозвали плутишку ‘Крыжовникомъ’, оказалъ онъ:— онъ у меня на посылкахъ,— и желалъ бы я, чтобы на моихъ писцовъ, которые дали ему это прозвище, можно было такъ смло полагаться какъ на него. Крыжовникъ одинъ изъ самыхъ острыхъ мальчугановъ во всемъ Лондон, мистеръ Блекъ, даромъ что у него такіе глаза.
Мы подъхали къ Ломбардъ-Стритскому банку безъ двадцати минутъ въ пять часовъ. Крыжовникъ жалобно посмотрлъ на своего хозяина, когда тотъ вылзъ изъ кэба.
— Что, теб тоже хочется взойдти? ласково спросилъ мистеръ Броффъ:— ну, войдемъ и слдуй за мной во пятамъ до перваго приказа. Онъ проворенъ какъ молнія, шепнулъ мн мистеръ Броффъ:— Крыжовнику довольно двухъ словъ, гд иному и двадцати мало.
Мы вошли въ банкъ. Пріемная контора съ длиннымъ прилавкомъ, за которымъ сидли кассиры, была полна народу, вс ждали своей очереди получить или внести деньги до пяти часовъ, когда банкъ закроется. Какъ только мистеръ Броффъ показался, къ нему тотчасъ подошли двое изъ толпы.
— Ну, спросилъ адвокатъ:— видли вы его?
— Онъ прошелъ мимо насъ полчаса тому назадъ вонъ въ ту контору, подальше-то.
— Онъ еще не выходилъ оттуда?
— Нтъ, сэръ.
Мистеръ Броффъ повернулся ко мн.
— Подождемте, сказалъ онъ.
Я сталъ осматривать окружавшую меня толпу, отыскивая въ ней трехъ индйцевъ. Нигд нтъ на малйшаго признака ихъ. Единственною личностью замтно-смуглаго цвта былъ человкъ высокаго роста, одтый лоцманомъ, въ круглой шляп, съ виду морякъ. Не переодлся ли это кто-нибудь изъ нихъ? Невозможно! Человкъ этотъ былъ выше каждаго изъ Индйцевъ, и лицо его, гд его не скрывала густая, черная борода, было по крайней мр вдвое шире ихъ лицъ.
— У нихъ долженъ быть гд-нибудь тутъ свой шпіонъ, оказалъ мистеръ Броффъ, глядя въ свою очередь на смуглаго моряка.— Пожалуй, это онъ самый и есть.
Не усплъ онъ договорить, какъ его почтительно дернулъ за фалду служащій ему бсенокъ съ кружовнико-образными глазами.
Мистеръ Броффъ взглянулъ въ ту сторону, куда глядлъ мальчикъ.
— Тише! сказалъ онъ:— вотъ мистеръ Локеръ!
Мистеръ Локеръ вышелъ изъ внутреннихъ покоевъ банка въ сопровожденіи двухъ переодтыхъ полицейскихъ, которые оберегали его.
— Не спускайте съ него глазъ, шепнулъ мистеръ Броффъ:— если онъ передастъ алмазъ кому-нибудь, то передастъ его не выходя отсюда.
Не замчая никого изъ насъ, мистеръ Локеръ медленно пробиралия къ двери, то въ самой тснот, то въ боле рдкой толп. Я весьма ясно замтилъ движеніе его руки въ то время, какъ онъ проходилъ мимо низенькаго, плотнаго человка, прилично одтаго въ скромное срое платье. Человчекъ слегка вздрогнулъ и поглядлъ ему вслдъ. Мистеръ Локеръ медленно подвигался въ толп. У двери полицейскіе примкнули къ нему. За всми тремя послдовалъ одинъ изъ людей мистера Броффа, и я боле не видалъ ихъ.
Я оглянулся на адвоката и значительно показалъ ему глазами на человка въ скромномъ сромъ плать.— ‘Да! шепнулъ мистеръ Броффъ: — я самъ видлъ!’ Онъ посмотрлъ кругомъ, отыскивая втораго изъ своихъ людей. Его нигд не было видно. Онъ обернулся назадъ къ служившему ему бсенку. Крыжовникъ исчезъ.
— Что за чертовщина! сердито проговорилъ мистеръ Броффъ:— оба пропали въ самое горячее время.
Человку въ сромъ, настала очередь покончить свое дло у прилавка, онъ внесъ чекъ, получилъ расписку и пошелъ къ выходу.
— Что намъ длать? спросилъ мистеръ Броффъ: — Намъ нельзя срамиться, слдя за нимъ.
— Мн можно! сказалъ я: — давайте мн десять тысячъ фунтовъ, я все-таки не выпущу изъ виду этого человка!
— Въ такомъ случа, возразилъ мистеръ Броффъ:— я ужь васъ не выпущу изъ виду, хотя бы мн давали вдвое больше. Славное занятіе при моемъ положеніи, ворчалъ онъ про себя во дорог за незнакомцемъ изъ банка.— Ради Бога, не разказывайте этого! Я погибъ, если это разнесется.
Человкъ въ сромъ слъ въ омнибусъ, отходившій въ западную часть города. Мы вошли за нимъ.
Въ мистер Брофф сохранились еще остатки юности. Положительно заявляю: усаживаясь въ омнибус, онъ покраснлъ!
Въ Оксфордъ-Стрит человкъ въ сромъ остановилъ омнибусъ и вышелъ. Мы снова послдовали за нимъ. Онъ вошелъ въ москательную лавку.
Мистеръ Броффъ вздрогнулъ.
— Я всегда покупаю въ этой давк! воскликнулъ онъ.кажется, мы ошиблись.
Мы вошли въ лавку. Мистеръ Броффъ обмнялся съ хозяиномъ нсколькими словами по секрету. Потомъ адвокатъ съ унылымъ лицомъ подошелъ ко мн.
— Большую честь намъ длаетъ, проговорилъ онъ, взявъ меня подъ руку и выходя изъ лавки:— нечего сказать, утшительно!
— Что же длаетъ намъ честь? спросилъ я.
— Мистеръ Блекъ! Изъ всхъ сыщиковъ-любителей, когда-либо набивавшахъ руку въ этомъ ремесл, хуже насъ съ вами не найдти. Человкъ въ сромъ тридцать лтъ прослужилъ у москательщика. Онъ ходилъ въ банкъ заплатить деньги по порученію хозяина, ребенокъ во чрев матери, и тотъ больше его знаетъ о Лунномъ камн.
Я спросилъ, что намъ предстояло длать.
— Вернемтесь въ мою контору, сказалъ мистеръ Броффъ. —Крыжовникъ и еще одинъ изъ моихъ людей очевидно за кмъ-то слдили. Будемъ надяться, что они по крайней мр не потеряли глазъ.
Придя въ Грейзъ-Иннъ-Скверъ, мы застали тамъ втораго изъ людей мистера Брсффа. Онъ ожидалъ насъ боле четверти часа.
— Ну, спросилъ мистеръ Броффъ:— что скажете?
— Прискорбно сказать, сэръ, отвтилъ тотъ: — ошибся! Я готовъ былъ присягнуть, что видлъ, какъ мистеръ Локеръ передалъ что-то пожилому джентльмену въ свтленькомъ пальто. Оказывается, сэръ, что этотъ пожилой джентльменъ весьма почтенный торговецъ желзомъ въ Остчип.
— Гд Крыжовникъ? спросилъ мистеръ Броффъ, покоряясь неудач.
Тотъ вытаращилъ глаза.
— Я не знаю, сэръ. Я его не видалъ съ тхъ поръ какъ ушелъ изъ банка.
Мистеръ Броффъ отпустилъ этого человка.
— Одно изъ двухъ, сказалъ онъ мн: — или Крыжовникъ совсмъ убжалъ, или онъ охотится самъ по себ. Какъ вы думаете, не пообдать ли намъ здсь, на случай если малый вернется часика черезъ два? У меня тутъ въ погреб порядочное вино, а закусить — пошлемъ въ трактиръ.
Мы отобдали въ контор мистера Броффа. Не успли собрать со стола, какъ адвокату было доложено, что ‘нкто’ желаетъ переговорить съ нимъ. Не Крыжовникъ ли? Нтъ: это былъ тотъ, что слдилъ за мистеромъ Локеромъ по выход его изъ банка.
Ни этотъ разъ отчетъ не представлялъ на малйшаго интереса. Мистеръ Локеръ вернулся къ себ домой и отпустилъ свою стражу. Посл этого онъ не выходилъ изъ дому. Въ сумерки въ дом закрыли ставни и заперлись на-глухо. На улиц предъ домомъ и въ проход позади зорко сторожили. Ни малйшаго признака Индйцевъ не оказалось. На одна душа не бродила вокругъ дома. Сообщивъ эти факты, посланный ожидалъ дальнйшихъ приказаній. Мистеръ Броффъ отпустилъ его на сегодня.
— Вы думаете, что мистеръ Локеръ взялъ домой Лунный камень? спросилъ я.
— Онъ-то? сказалъ мистеръ Броффъ:— онъ на за что бы не отпустилъ двухъ полицейскихъ, еслибы снова подвергся риску хранить алмазъ у себя въ дом.
Мы еще прождали мальчика съ полчаса и прождали напрасно. Мистеру Броффу пора было хать въ Гампстедъ, а мн въ Портлендъ-Плесъ. Я оставилъ конторскому дворнику свою карточку, на которой написалъ, что буду сегодня у себя дома въ половин одиннадцатаго. Карточку эту приказано было отдать мальчику, еслибъ онъ вернулся
Нкоторые имютъ способность аккуратно являться въ назначенное время, другіе имютъ способность пропускать его. Я изъ числа послднихъ. Прибавьте къ этому, что я провелъ вечеръ въ Портлендъ-Плес, сидя рядомъ съ Рахилью, а миссъ Мерридью была съ нами на томъ конц комнаты, имвшей сорокъ футовъ длины. Неужели кого-нибудь удивитъ, что я, вмсто половины одиннадцатаго, вернулся домой въ половин перваго? Какъ безсердечна должна быть эта особа! И какъ я искренно надюсь, что никогда не буду знакомъ съ нею!
Впуская меня, слуга подалъ мн лоскутокъ бумаги.
Я прочелъ слдующія слова, написанныя красивымъ судейскимъ почеркомъ: ‘Не во гнвъ вамъ, сэръ, мн спать хочется. Я зайду завтра поутру отъ девяти до десяти.’ По разспросамъ оказалось, что заходилъ мальчикъ, необыкновенно глазастый, показалъ мою карточку съ запиской, ждалъ около часу, только и длалъ что дремалъ да снова просыпался, написалъ мн строчки дв и ушелъ домой, преважно заявивъ слуг, будто бы онъ ‘ни на что не годенъ, если не выспится за ночь’.
Мы слдующее утро я съ девяти часовъ поджидалъ своего гостя. Въ половин десятаго я услыхалъ шаги за дверью и крикнулъ: — ‘Войдите, Крыжовникъ!’ — ‘Покорно благодарю, сэръ,’ отвтилъ сдержанный и грустный голосъ. Дверь отворилась. Я вскочилъ съ мста и встртилъ лицомъ къ лицу пристава Коффа.
— Прежде чмъ писать въ Йоркширъ, мистеръ Блекъ, я подумалъ: дай-ка зайду сюда, не въ город ли вы?
Онъ былъ все также страшенъ и худъ. Глаза его не утратили прежняго выраженія (весьма ловко подмченнаго въ разказ Бетереджа), ‘какъ будто хотла прочесть въ васъ больше того, что вамъ самимъ извстно’. Насколько же платье можетъ измнить человка, великій Коффъ былъ неузнаваемъ. Онъ носилъ бдую шляпу съ широкими полями, легкую охотничью жакетку, блые штаны и драповые штиблеты. Съ нимъ были толстая дубовая палка. Вся цль его, повидимому, состояла въ томъ, чтобы показаться человкомъ, всю жизнь свою прожившимъ въ деревн. Когда я поздравилъ его съ метаморфозой, онъ отказался принять это въ шутку. Онъ совершенно серіозно жаловался на шумъ и вонь Лондона. Право, я не вполн увренъ, чуть ли онъ даже не говорилъ съ легкимъ оттнкомъ деревенскаго говора! Я предложилъ ему позавтракать. Невинный поселянинъ даже оскорбился. Онъ завтракаетъ въ половин седьмаго, а спать ложится вмст съ курами.
— Я вчера вечеромъ только что пріхалъ изъ Ирландіи,— сказалъ приставъ, съ обычною недоступностью переходя къ прямой цли своего посщенія.— Ложась въ постель, я прочелъ ваше письмо, въ которомъ вы сообщаете мн о всемъ происшедшемъ съ того времени, какъ мое слдствіе о пропаж алмаза было пріостановлено въ прошломъ году. Съ своей стороны, я только одно замчу объ этомъ дл. Я чисто промахнулся. Не знаю, могъ ли бы иной кто видть вещи въ настоящемъ свт, будучи на моемъ мст. Но это не измняетъ фактовъ. Сознаюсь, что я далъ промахъ. Не первый промахъ, мистеръ Блекъ, въ теченіи моего поприща! Вдь сыщики только въ романахъ стоятъ выше всякой возможности сдлать ошибку.
— Вы подоспли какъ разъ кстати, чтобы возстановить свою репутацію, сказалъ я.
— Извините меня, мистеръ Блекъ, возразилъ приставъ,— теперь, какъ я удалился отъ длъ, я ни крошечки не забочусь о своей репутаціи. Я покончилъ съ нею, благодаря Бога! Я пріхалъ сюда, сэръ, изъ признательности и въ память щедрости ко мн покойной леди Вериндеръ. Я возьмусь за прежнее дло,— если я вамъ нуженъ и вы довряете мн,— единственно по этой причин, а не по какой иной. Я не приму отъ васъ на одного фартинга. Это дло чести. Теперь же, мистеръ Блекъ, сообщите мн, какъ обстоитъ дло съ тхъ поръ, какъ вы мн писали.
Я разказалъ ему опытъ съ опіумомъ и то, что въ послдствіи произошло въ Ломбардъ-Стритскомъ банк. Онъ былъ сильно пораженъ опытомъ — для него это было нчто новое. Онъ въ особенности заинтересовался предположеніемъ Ездры Дженнивгса о томъ, куда я двалъ алмазъ, выйдя изъ гостиной Рахили въ день рожденія.
— Я не раздляю мннія мистера Дженнингса, будто вы спрятали Лунный камень, сказалъ приставъ Коффъ: — но согласенъ съ нимъ въ томъ, что вы, безъ сомннія, принесли его къ себ въ комнату.
— Ну? спросилъ я:— что же было посл?
— А сами-то вы не подозрваете, что было посл, сэръ?
— Нтъ, нисколько.
— Мистеръ Броффъ тоже не подозрваетъ.
— Не боле меня.
Приставъ Коффъ всталъ и подошелъ къ моему письменному столу.
Онъ вернулся съ запечатаннымъ пакетомъ, на немъ было написано: ‘по секрету’, онъ былъ адресованъ ко мн, а на уголк стояла подпись пристава.
— Въ прошломъ году я ошибся, подозрвая одну особу, сказалъ онъ:— могу ошибиться и теперь. Погодите распечатывать этотъ пакетъ, мистеръ Блекъ, пока не узнаете всей правды. Тогда сравните имя виновной особы съ именемъ, которое я написалъ въ этомъ запечатанномъ письм.
Я положилъ письмо въ карманъ и затмъ спросилъ пристава, какого онъ мннія о мрахъ, которыя мы принимали въ банк.
— Очень хорошо задумано, сэръ, отвтилъ онъ: — самое настоящее дло. Только надо было слдить еще на одной особой, кром мистера Локера.
— За тою особой, что поименована въ письм, которое вы мн сейчасъ дали?
— Да, мистеръ Блекъ, за тою особой, что поименована въ письм. Теперь этому не поможешь. Когда настанетъ время, сэръ, я кое-что предложу вамъ и мистеру Броффу. Сначала подождемъ и посмотримъ, не скажетъ ли намъ мальчикъ чего-нибудь, стоящаго вниманія.
Было уже около десяти часовъ, а мальчикъ еще не являлся. Приставъ Коффъ заговорилъ о другомъ. Онъ освдомлялся о своемъ старомъ пріятел Бетередж и о бывшемъ враги-садовник. Минуту спустя, онъ, безъ сомнніи, перешелъ бы отъ этого предмета къ любимымъ розамъ, еслибы мой слуга не прервалъ васъ, доложивъ что мальчикъ вживу.
Войдя въ комнату, Крыжовникъ остановился на порог и недоврчиво поглядлъ на сидвшаго по мной незнакомца. Я позвалъ мальчика къ себ.
— Можете говорить при этомъ джентльмен, сказалъ я:— онъ пріхалъ помогать мн и знаетъ уже обо всемъ. Приставъ Коффъ, прибавилъ я,— вотъ мальчикъ изъ конторы мистера Броффа.
Въ современной систем цивилизаціи знаменитость (какого бы то ни было рода) есть рычагъ, который можетъ поколебать что угодно. Слава великаго Коффа уже дошла до слуха маленькаго Крыжовника. Плохо державшіеся глаза мальчугана до того выкатились, когда я произнесъ кто знаменитое имя, что я не шутя побоялся, какъ бы они не выпали на коверъ.
— Подите сюда, парень, сказалъ приставъ:— послушаемъ, что вы вамъ скажете.
Видъ великаго человка,— героя многихъ пресловутыхъ разказовъ по всмъ адвокатскимъ конторамъ Лондона,— повидимому, околдовалъ мальчика. Онъ сталъ противъ пристава Коффа, заложивъ руки назадъ, подобно новичку, котораго спрашиваютъ изъ катехизиса.
— Какъ ваше имя? спросилъ приставъ, начиная экзаменъ.
— Октавій Гай, отвтилъ мальчикъ:— въ контор-то меня зовутъ Крыжовникомъ, оттого что у меня такіе глаза.
— Октавій Гай, Крыжовникъ тожь, продолжилъ приставъ съ крайнею важностью:— вчера васъ хватились въ банк. Куда вы двались?
— Не во гнвъ вамъ, сэръ, я слдилъ за однимъ человкомъ.
— За какимъ?
— Высокій такой, съ черною бородищей, одтъ морякомъ.
— Я помню этого человка! вступился я:— мы съ мистеромъ Броффомъ думали, что это шпіонъ Индйцевъ.
Пристава Коффа, повидимому, не слишкомъ поразило то, что мы думали съ мистеромъ Броффомъ. Онъ продолжалъ экзаменовать Крыжовника.
— Ну? сказалъ онъ:— для чего же вы слдила за морякомъ?
— Не во гнвъ вамъ, сэръ, мистеръ Броффъ желалъ узнать, не передалъ ли мистеръ Локеръ чего-нибудь кому-нибудь, выходя изъ банка. Я видлъ, какъ мистеръ Локеръ передалъ что-то чернобородому моряку.
— Почему жь вы не сказали этого мистеру Броффу?
— Не хватило времени, сэръ, потому что морякъ поспшно вышедъ вонъ.
— А вы и выбжала за нимъ,— а?
— Да, сэръ.
— Крыжовникъ, оказалъ приставъ, гладя его по голов:— у васъ головенка таки набита кое-чмъ, да и не хлопкомъ. Я, пока, весьма доволенъ вами.
Мальчикъ покраснлъ отъ удовольствія. Приставъ продолжалъ.
— Ну? Что же сдлалъ морякъ, выйдя на улицу?
— Онъ кликнулъ кэбъ, сэръ.
— А вы?
— Не отставая, побжалъ за нимъ.
Не усплъ приставъ предложить слдующаго вопроса, какъ доложили о другомъ постител,— то былъ главный письмоводитель конторы мистера Броффа.
Сознавая, какъ важно было не мшать приставу Коффу разспросить мальчика, я принялъ письмоводителя въ другой комнат. Онъ принесъ дурную всть о своемъ хозяин. Волненія и тревоги за послдніе два дня одолли мистера Броффа. Сегодня поутру онъ проснулся, чувствуя припадокъ подагры, и не могъ выйдти изъ своей комнаты въ Гампотед, въ настоящемъ критическомъ положеніи нашихъ длъ, онъ сильно безпокоился о томъ, что долженъ оставить меня одного, безъ совтовъ и помощи опытнаго человка. Письмоводитель получилъ приказъ отдать себя въ мое распоряженіе и охотно готовъ былъ замнить мистера Броффа. Я тотчасъ написалъ письмо, чтобъ успокоить стараго джентльмена, сообщивъ ему о прізд пристава Коффа, прибавивъ, что Крыжовникъ въ настоящую минуту на экзамен, и общая лично или письменно извстить мистера Броффа обо всемъ, что произойдетъ въ теченіе дня. Отправивъ письмоводителя съ запиской въ Гампстедъ, я вернулся въ первую комнату и засталъ пристава Коффа у камина въ ту самую минуту, какъ онъ звонилъ въ колокольчикъ.
— Извините, мистеръ Блекъ, сказалъ приставъ:— я уже хотлъ послать сказать, что мн нужно поговорить съ вами. Я ничуть не сомнваюсь, что этотъ мальчикъ предостойный малый, прибавилъ приставъ, гладя Крыжовника по голов:— слдилъ именно за кмъ надлежало. Гибель времени потеряно, сэръ, оттого что вы, къ несчастью, не поспли вчера домой къ половин одиннадцатаго. Все что намъ остается длать — это немедленно послать за кэбомъ.
Пять минутъ спустя приставъ Коффъ и я (съ Крыжовникомъ на козлахъ, для того чтобъ указывать дорогу кучеру) хали на восточную часть города, къ Сити.
— Недалеко время, сказалъ приставъ, указывая въ переднее окошечко кэба:— когда этотъ мальчикъ будетъ ворочать большими длами въ бывшей моей профессіи. Я еще не видывалъ такого смышленаго и даровитаго плутишки. Я вамъ сообщу, мистеръ Блекъ, всю сутъ того, что онъ разказывалъ мн, пока васъ не было. Вдь это еще при васъ, кажется, онъ говорилъ, что не отставая побжалъ за кэбомъ.
— Да.
— Ну вотъ, сэръ, кэбъ отправился изъ Ломбардъ-Стритъ къ Товерской пристани. Чернобородый морякъ вышелъ изъ кэба и переговорилъ съ капитаномъ парохода отправляющагося на слдующее утро въ Роттердамъ. Онъ спросилъ, нельзя ли ему тотчасъ же взойдти на бортъ и переночевать на койк. Капитанъ отвтилъ что нельзя. Въ этотъ вечеръ происходила чистка и уборка каютъ, коекъ, палубы, и вы одинъ пассажиръ не могъ быть допущенъ на бортъ ране утра. Морякъ повернулся и ушелъ съ пристани. Когда онъ опять вышелъ на улицу, мальчикъ въ первый разъ еще замтилъ человка, степенно-одтаго рабочимъ, шедшаго по другой сторон улицы, явно не теряя изъ воду моряка. Морякъ остановился у ближней харчевни и зашелъ въ нее. Мальчикъ примкнулъ къ другамъ мальчишкамъ, глазвшимъ на выставленныя въ окн харчевни лакомства. Онъ замтилъ, что рабочій, подобно ему, остановился, и ждетъ,— но все еще на противоположной сторон улицы. Минуту спустя, медленно подъхалъ кэбъ и остановился возл рабочаго. Мальчикъ могъ ясно разглядть только одного изъ сидвшихъ въ кэб, который высунулся изъ окна, разговаривая съ рабочимъ. Онъ, безъ всякаго поощренія съ моей стороны, описалъ эту особу очень смуглою и похожею на Индйца.
Теперь ясно было, что мы съ мистеромъ Броффомъ сдлали еще одну ошибку. Чернобородый морякъ, очевидно, вовсе не былъ шпіономъ Индйцевъ. Возможно да, чтобъ онъ былъ тмъ, кто завладлъ алмазомъ?
— Немного погодя, продолжалъ приставъ,— кэбъ медленно похалъ вдоль по улиц. Рабочій перешелъ чрезъ дорогу и вошелъ въ харчевню. Мальчикъ ждалъ на улиц, пока не почувствовалъ голода и усталости,— а тогда онъ въ свою очередь вошелъ въ харчевню. У него былъ въ карман одинъ шиллингъ, и онъ, какъ самъ разказываетъ, роскошно пообдалъ колбасой и пирогомъ съ угрями, съ бутылкой имбирнаго пива. Чего не переваритъ мальчуганъ? До сихъ поръ такого вещества еще не найдено.
— Что же онъ видлъ въ харчевн? спросилъ я.
— Въ харчевн, мистеръ Блекъ, онъ увидалъ моряка, читавшаго газету за одномъ столомъ, и рабочаго, читавшаго газету за другимъ столомъ. Уже смерклось, когда морякъ всталъ и ушелъ изъ харчевни. Выйдя на улицу, онъ подозрительно осматривался по сторонамъ. На мальчика,— что же такое мальчикъ? — онъ не обратилъ вниманія. Рабочій не выходилъ еще. Морякъ пошелъ, оглядываясь, и, повидимому, не совсмъ-то зналъ куда идти. Рабочій опять появился на противоположной сторон улицы. Морякъ все шелъ до самаго Шоръ-Лева, ведущаго въ Ловеръ-Темзъ-Стритъ. Тутъ онъ остановился предъ гостиницей подъ вывской: Колесо Фортуны, и осмотрвъ домъ снаружи, вошелъ въ него. Крыжовникъ вошелъ за нимъ. У стойки толпилось много народу, большею частію чистаго народу. Колесо Фортуны — самое почтенное заведеніе, мистеръ Блекъ, славится портеромъ и пирогами со свининой.
Отступленія пристава раздражили меня. Онъ замтилъ это и, продолжая, сталъ построже придерживаться показаній Крыжовника.
— Морякъ спросилъ, можетъ ли онъ получить ночлегъ, продолжалъ приставъ:— хозяинъ отвчалъ: нтъ, все занято. Буфетчица поправила его, сказавъ, что ‘десятый номеръ свободенъ’. Послали за слугой чтобы проводить моряка въ десятый номеръ. Какъ разъ передъ тмъ Крыжовникъ замтилъ рабочаго въ толп у стойки. Не усплъ слуга явиться на зовъ, рабочій исчезъ. Моряка поведя въ номеръ. Не зная, что длать, Крыжовникъ мудро поршилъ выжидать что будетъ. И дйствительно, что-то случилось. Позвали хозяина. На верху послышался гнвный говоръ. Вдругъ снова появился хозяинъ, таща за воротъ рабочаго, казавшагося пьянымъ, къ величайшему удивленію Крыжовника. Хозяинъ вытолкнулъ его за дверь и погрозилъ полиціей, если онъ вернется. Пока это происходило, изъ пререканій между ними оказалось, что этого человка застали въ десятомъ номер, гд онъ, съ упрямствомъ пьянаго, объявилъ, что комната занята ихъ. Крыжовникъ былъ такъ пораженъ этимъ внезапнымъ опьянніемъ недавно еще трезваго человка, что не могъ удержаться и не выбжать за рабочимъ на улицу. Тотъ шатался позорнйшимъ образомъ, пока былъ въ виду гостиницы. Но какъ только повернулъ за уголъ улицы, равновсіе его внезапно возстановилось, и онъ сталъ какъ нельзя боле трезвымъ членомъ общества. Крайне озадаченный Крыжовникъ вернулся въ Колесо Фортуны. Онъ еще подождалъ, не будетъ ли чего. Ничего не было, морякъ не показывался, о немъ ничего не говорили. Крыжовникъ ршился вернуться въ контору. Только что онъ пришелъ къ этому заключенію, откуда ни возьмись, вновь появился рабочій, по обыкновенію, на противоположной сторон улицы. Онъ глядлъ наверхъ въ одно изъ оконъ на крыш дома, единственное, въ которомъ еще свтился огонь. Этотъ огонь, повидимому, успокоилъ его. Онъ тотчасъ ушелъ. Мальчикъ вернулся въ Грейзъ-Иннъ, получилъ карточку съ запиской, пошелъ къ вамъ и не засталъ васъ. Вотъ вамъ изложеніе дла, мистеръ Блекъ, какъ оно обстоитъ въ настоящее время.
— Что вы думаете объ этихъ, приставъ?
— Я думаю, что это дло серіозное, сэръ. Вопервыхъ, судя по тому, что видлъ мальчикъ, въ этомъ замшаны индйны.
— Да. И морякъ очевидно тотъ самый, кому мистеръ Локеръ передалъ алмазъ. Странно однакожь, что и мистеръ Броффъ, и я, и подчиненный мистера Броффа, вс мы ошиблись.
— Новое не странно, мистеръ Блекъ. Принимая во вниманіе опасность, которой подвергалось это лицо, весьма вроятно, что мистеръ Локеръ умышленно провелъ васъ, предварительно уговорясь съ нимъ.
— Понятны ли вамъ поступки въ гостиниц? Тотъ, что разыгрывалъ рабочаго, конечно былъ подкупленъ Индйцами. Но я не мене самого Крыжовника становлюсь въ тупикъ предъ объясненіемъ, зачмъ онъ внезапно прикинулся пьянымъ.
— Кажется, я догадываюсь, что это значитъ, сэръ, сказалъ приставъ:— подумавъ нсколько, вы поймете, что этотъ человкъ имлъ строжайшій наказъ отъ Индйцевъ. Сами они были слишкомъ замтны, чтобы рисковать показаться въ банк или въ гостиниц, и должны были многое поврить своему посланцу. Очень хорошо. При этомъ посланц вдругъ называютъ номеръ гостиницы, въ которомъ морякъ долженъ провести ночь, въ томъ же номер (если мы не ошибаемся) будетъ лежать и алмазъ. Въ такомъ случа можете быть уврены, что Индйцы непремнно потребовали бы описанія этой комнаты, ея мстоположенія въ дом, возможности проникнуть въ все извн, и такъ дале. Что же оставалось длать тому человку съ такимъ приказомъ? Именно то, что онъ сдлалъ! Онъ побжалъ наверхъ заглянуть въ эту комнату, прежде чмъ введутъ моряка. Его застали тамъ во время осмотра, и онъ притворился пьянымъ, чтобы легчайшимъ способомъ выйдти изъ затруднительнаго положенія. Вотъ какъ я объясняю эту загадку. Когда его вытолкали изъ гостиницы, онъ, вроятно, пошелъ съ отчетомъ туда, гд его поджидали хозяева. А хозяева, безъ сомннія, послали его опять назадъ убдиться въ томъ, что морякъ точно остается въ гостиниц до утра. Что же касается происходившаго въ Колес Фортуны посл того какъ мальчикъ ушелъ оттуда,— мы должны были развдать это вчера. Теперь одиннадцать часовъ утра. Намъ остается надяться на самое лучшее и развдать что можемъ.
Черезъ четверть часа кэбъ остановился въ Шоръ-Лен, и Крыжовникъ отворилъ намъ дверцу.
— Тутъ? спросилъ приставъ.
— Тутъ, отвтилъ мальчикъ.
Какъ только мы вошли въ Колесо Фортуны, даже моему неопытному глазу стало примтно, что въ дом что-то не ладно.
За стойкой, гд продавались напитки, стояла одна-одинехонька растерянная служанка, совершенно непривычная къ этому занятію. Человка два обычныхъ постителей дожидались утренняго глоточка, нетерпливо стуча деньгами по стойк. Буфетчица показалась изъ внутреннихъ залъ, взволнованная, и озабоченная. На вопросъ пристава Коффа къ хозяйк, она рзко отвтила, что хозяинъ пошелъ наверхъ и теперь ему не до помхъ.
— Идите за мной, сэръ, сказалъ приставъ Коффъ, хладнокровно отправляясь наверхъ и кивнувъ мальчику идти за нами.
Буфетчица крикнула хозяину и предупредила его, что чужіе ломятся въ домъ. Во второмъ этаж насъ встртилъ раздраженный хозяинъ, бжавшій внизъ чтобъ узнать въ чемъ дло.
— Кто вы такой, чортъ побери? И что вамъ тутъ надо? спросилъ онъ.
— Потише, спокойно сказалъ приставъ:— начать съ того, кто я такой. Я приставъ Коффъ.
Славное имя мигомъ подйствовало. Разгнванный хозяинъ распахнулъ дверь одной изъ пріемныхъ и попросилъ у пристава извиненія.
— Я раздосадованъ и не въ дух, сэръ, вотъ въ чмъ дло, сказалъ онъ:— сегодня поутру у насъ въ дом непріятность. Въ нашемъ дл безпрестанно выходишь изъ себя, приставъ Коффъ.
— Врю, сказалъ приставъ: — если позволите, я тотчасъ перейду къ тому, что привело насъ. Этотъ джентльменъ и я хотимъ побезпокоить васъ нсколькими вопросами объ одномъ дл, интересующемъ насъ обоихъ.
— Насчетъ чего, сэръ? спросилъ хозяинъ.
— Насчетъ черноватаго господина, одтаго морякомъ, который вчера заночевалъ у васъ.
— Боже милоставый! Вдь этотъ самый человкъ теперь и взбудоражилъ весь домъ! воскликнулъ хозяинъ:— можетъ быть, вы, или этотъ джентльменъ, знаете его?
— Мы не можемъ сказать наврное, пока не увидимъ его, отвтилъ приставъ.
— Пока не увидите? отозвался хозяинъ:— вотъ этого-то никто и не могъ добиться нынче съ семи часовъ утра. Онъ вчера веллъ разбудить себя въ это самое время. Его будили — но отвта не было, и дверь не отпиралась, и никто не зналъ что тамъ длается. Попытались еще въ восемь часовъ, и еще разъ — въ девять. Напрасно! дверь оставалась на заперти,— въ комнат ни звука! Я поутру выходилъ со двора и вернулся лишь четверть часъ тому назадъ. Я самъ колотилъ въ дверь — и безъ воякой пользы. Послано на столяромъ. Если вамъ можно подождать нсколько минутъ, джентльмены, мы отворимъ дверь и посмотримъ что это значитъ.
— Не былъ ли онъ пьянъ вчера? спросилъ приставъ Коффъ.
— Совершенно трезвъ, сэръ, иначе я ни за что не пустилъ бы его ночевать.
— Онъ впередъ заплатилъ за ночлегъ?
— Нтъ.
— А не могъ ли онъ какъ-нибудь выбраться изъ комнаты, помимо двери?
— Эта комната на чердачк, оказалъ хозяинъ,— но въ потолк точно есть опускная дверь, которая ведетъ на крышу, а рядомъ на улиц перестраивается пустой домъ. Какъ вы думаете, приставъ, не удралъ ли мошенникъ этихъ путемъ, чтобы не платить?
— Морякъ, сказалъ приставъ Коффъ:— пожалуй, могъ бы это сдлать рано поутру, когда на улиц не было еще народу. Онъ привыкъ лазить, у него голова не закружится на крыш.
При этихъ словахъ доложили о приход столяра. Мы вс тотчасъ пошли въ самый верхній этажъ. Я замтилъ, что приставъ былъ необыкновенно серіозенъ, даже для него. Меня поразило также, что онъ веллъ мальчику остаться внизу до нашего возвращенія, тогда какъ прежде самъ поощрялъ его слдовать за нами.
Столяръ въ нсколько минутъ молотомъ и долотомъ преодоллъ сопротивленіе двери. Но изнутри она была заставлена мебелью, въ вид баррикады. Налегая на дверь, мы отодвинули эту преграду и получили доступъ въ комнату. Хозяинъ вошелъ первый, за нимъ приставъ, за нимъ я, остальные послдовали за нами.
Мы вс поглядли на кровать и вс вздрогнули. Морякъ былъ тутъ. Онъ лежалъ, одтый, въ постели,— съ блою подушкой на лиц, совершенно его закрывавшею.
— Что это значитъ? сказалъ хозяинъ, показывая на подушку.
Приставъ Коффъ, не отвчая, подошелъ къ постели и поднялъ подушку.
Смуглое лицо лежавшаго было кротко и спокойно, черные волосы и борода слегка, чуть-чуть, растрепаны, широко раскрытые глаза, какъ бы стеклянные, безсмысленно уставились въ потолокъ, мутный взглядъ и неподвижное выраженіе ихъ ужаснули меня. Я отвернулся, и отошелъ къ открытому окну. Прочіе оставались съ приставомъ Коффомъ у постели.
— Онъ въ обморок! сказалъ хозяинъ.
— Онъ мертвъ, отвтилъ приставъ.— Пошлите за ближайшимъ докторомъ и за полиціей.
Послали слугу за тмъ и за другамъ.
Что-то странно-чарующее, повидимому, удерживало пристава у постели. Какое-то странное любопытство удерживало прочихъ, желавшихъ видть что предприметъ приставъ.
Я опятъ отвернулся къ окну. Минуту спустя, я почувствовалъ, что меня слегка дергаютъ за фалды, и дтскій голосъ шепнулъ:
— Посмотрите-ка, сэръ!
Крыжовникъ послдовалъ за нами. Глаза его страшно выкатывались,— не отъ ужаса, но отъ восторга. Онъ самъ по себ сдлалъ находку.
— Посмотрите-ка, сэръ, повторилъ онъ, подводя меня къ столу въ углу комнаты.
На стол лежала деревянная коробочка, раскрытая и пустая. Возл нея валялся клочокъ ваты, употребляемой ювелирами. Съ другаго боку лежалъ оторванный лоскутокъ бумаги съ полуиспорченною печатью и вполн уцлвшею надписью. Она заключалась въ слдующихъ словахъ: ‘Гг. Ботъ, Лайзафтъ и Бошъ приняли на сохраненіе отъ мистера Септима Локера изъ Мидльесксъ-Плеса деревянную коробочку, запечатанную въ этомъ пакет и содержащую драгоцнность высокой стоимости. Коробочку эту гг. Бошъ и Ко должны отдать, по востребованію, лично въ рука мистера Локера.
Эти строки разсяли всякое сомнніе по крайней мр касательно одного пункта. Морякъ, выходя вчера изъ банка, имлъ при себ Лунный камень.
Я снова почувствовалъ, что меня дергаютъ за фалды. Крыжовникъ еще не покончилъ со мной.
— Грабежъ! прошепталъ мальчикъ, съ высокомъ наслажденіемъ показывая на пустую коробочку.
— Вамъ велно ждать внизу, сказалъ я:— подите отсюда.
— И убійство! прибавилъ Крыжовникъ, еще съ большимъ наслажденіемъ указывая на лежавшаго въ постели.
Это наслажденіе ребенка ужаснымъ зрлищемъ было такъ отвратительно, что я взялъ его за плечи и вывелъ вонъ.
Переступая порогъ, я услыхалъ голосъ пристава Коффа, который звалъ меня. Когда я вернулся, приставъ пошелъ ко мн навстрчу и заставилъ меня вернуться къ постели.
— Мистеръ Блекъ, сказалъ онъ: — взгляните-ка въ лицо этому человку. Это поддльное лицо,— а вотъ вамъ доказательство!
Онъ провелъ пальцемъ по тонкой черт смертно-блднаго цвта на лбу мертвеца, отдлявшей смуглый цвтъ его кожи отъ слегка растрепанныхъ черныхъ волосъ.
— Посмотримъ что подъ этимъ, сказалъ приставъ, внезапно хватая черные волосы твердою рукой.
Мой нервы не выносили этого. Я снова отошелъ отъ постели.
Первымъ попавшимся мн на глаза въ той сторон комнаты былъ неукротимый Крыжовникъ, который взмостился на стулъ и глядлъ, затаивъ дыханіе, черезъ головы старшихъ на дйствія пристава.
— Вонъ онъ парикъ съ него тащатъ, шепталъ Крыжовникъ, сочувствуя моему положенію, откуда я,— одинъ изъ всхъ присутствовавшихъ,— ничего не видалъ.
Настала тишина, потомъ крикъ удивленія въ сред стоявшихъ у постели.
— Бороду тащатъ! вскрикнулъ Крыжовникъ.
Опять настала тишина. Приставъ Коффъ чего-то потребовалъ. Хозяинъ пошелъ къ умывальнику и возвратился съ тазомъ воды и полотенцемъ.
Крыжовникъ въ восторг заплясалъ на стул.
— Пожалуйте сюда ко мн, сэръ! Цвтъ лица ему омываютъ! Вдругъ приставъ проложилъ себ дорогу въ тснившемся вокругъ него народ и съ ужасомъ въ лиц пошелъ прямо на меня.
— Пожалуйте къ постели, сэръ! началъ было онъ, да поглядлъ на меня попристальнй и остановился:— Нтъ, продолжилъ онъ,— сначала вскройте запечатннвое письмо, то, что я далъ вамъ сегодня утромъ.
Я распечаталъ письмо.
— Прочтите имя, которое я написалъ тамъ, мистеръ Блекъ.
Я прочелъ имя. То было: Годфрей Абльвайтъ.
— Теперь, сказалъ приставъ:— пойдемте со мной, взгляните, кто лежитъ на постели.
Я пошелъ за нимъ, взглянулъ….

ГОДФРЕЙ АБЛЬВАЙТЬ

Разказъ 6-ой, доставленный приставомъ Коффомъ.

I.

Доркингъ, Соррей, іюля 30-го 1849 г. Франклину Блэку, сквайру:— Сэръ! Позвольте мн оправдаться относительно задержки, происшедшей въ составленіи рапорта, которымъ я обязался снабдить васъ. Я хотлъ сообщить ему возможную полноту, но встрчалъ тамъ-и-сямъ затрудненія, которыя могли быть устранены только съ извстною тратой терпнія и времени.
Цль моя теперь, надюсь, достигнута. Вы найдете на этихъ страницахъ отвты на многіе (если не за вс) вопросы касательно покойнаго мистера Годфрея Абльвайта, которые приходили вамъ въ голову, когда я имлъ честь въ послдній разъ видться съ вами.
Я хочу передать вамъ, вопервыхъ, то, что извстно о род смерти вашего кузена, съ присовокупленіемъ тхъ выводовъ и заключеній, которые мы (по моему мннію) имемъ право сдлать изъ фактовъ. Вовторыхъ, я съ вами подлюсь тмъ, что мн удалось развдать о поступкахъ мистера Годфрея Абльвайта до тхъ поръ, во время и посл того, какъ вы встртились съ нимъ, гостя въ деревенскомъ дом покоийой леди Вериндеръ.

II.

Итакъ, вопервыхъ, о смерти вашего кузена.
Мн кажется, нтъ повода сомнваться въ томъ, что его убили (соннаго или тотчасъ по пробужденіи), задушивъ подушкой въ постели, что лица, виновныя въ убійств, суть три Индйца, а предполагаемою (и достигнутою) цлью этого преступленія было завладніе алмазомъ, называемымъ Луннымъ камнемъ.
Фактами изъ которыхъ выводится это заключеніе, добыты частію осмотромъ комнаты въ гостиниц, частію изъ показаній при слдствіи коронера.
По взлом двери въ комнату, покойный джентльменъ былъ найденъ мертвымъ, съ подушкой на лиц. Врачъ, производившій осмотръ тла, будучи увдомленъ объ этомъ обстоятельств, находилъ посмертные признака вполн совмстимыя съ убійствомъ посредствомъ задушенія, то-есть съ убійствомъ, совершеннымъ однимъ или нсколькими лицами, которые зажимали подушкой носъ и ротъ покойнаго до тхъ поръ, пока отъ прилива крова къ легкимъ послдовала смерть. Затмъ о цли преступленія.
Въ комнат на стол найдена была открытая, и пустая коробочка съ оторваннымъ отъ нея, припечатаннымъ лоскуткомъ бумаги, на которомъ была надпись. Мистеръ Покеръ самолично призналъ коробочку, печать и надпись. Онъ объявилъ, что въ коробочк дйствительно заключался алмазъ, называемый Луннымъ камнемъ, а сознался въ томъ, что двадцать шестаго іюня, посл полудня, онъ передалъ эту коробочку (запечатанную такимъ образомъ) мистеру Годфрею Абльвайту (въ то время переодтому). Отсюда весьма справедливо заключать, что цлью преступленія было похищеніе Луннаго камня.
Затмъ о способ совершенія преступленія.
По осмотр комнаты (имющей только семь футовъ вышины) опускная дверь въ потолк, ведущая на крышу, найдена открытою. Коротенькая лсенка, употреблявшаяся для входа въ эту дверь (и хранившаяся подъ кроватью) найдена приставленною къ отверстію, такъ чтобы лицо или лица, находившіяся въ комнат, имли возможность легко изъ нея выбраться. На поверхности опускной двери найдено четвероугольное отверстіе, прорзанное въ дерев необыкновенно острымъ инструментомъ, какъ разъ позади задвижки, запиравшей дверь изнутри. Такимъ образомъ всякій могъ снаружи отпереть задвижку, поднять дверь и спрыгнуть (или быть спущеннымъ безъ шума сообщникомъ) въ комнату, высота которой, какъ уже замчено, не превышала семи футовъ. Что это лицо, или эта лица вошли именно такимъ образомъ, подтверждается найденнымъ отверстіемъ. Относительно способа, которымъ они (или оно) пробрались на крышу гостиницы, надо замтить, что третій домъ отъ ней внизъ по улиц былъ пустъ и перестраивался, что рабочіе оставили на немъ длинную лстницу съ мостовой и крышу,— и что утромъ 27-го числа, возвратясь на работу, они нашли доску, которую они привязали поперекъ лстницы, чтобъ никто ею не пользовался въ отсутствіе ихъ,— отвязанною и лежащею на земл. Что же касается возможности не будучи замченнымъ, лазать по этой лстниц на верхъ переходить по крыш, возвращаться, и слзать внизъ,— то изъ показаній ночнаго сторожа оказывается, что онъ только дважды въ часъ проходитъ Шоръ-Левъ дозоромъ. Свидтельство обывателей также подтверждаетъ, что Шоръ-Левъ за-полночь одна изъ самыхъ тихихъ и безлюдныхъ улицъ Лондона. Отсюда опять можно вывести, что,— при самой простой осторожности и присутствіи духа,— одинъ или нсколько человкъ могли влзть на лстницу и спуститься съ нея незамченными. Затмъ было доказано опытомъ, что человкъ, однажды взобравшись на крышу, могъ, лежа на ней, прорзать отверстіе въ опускной двери, а парапетъ съ лицеваго фасада скрывалъ бы его отъ глазъ проходящихъ по улиц.
Наконецъ о лиц, или о лицахъ, которыми совершено преступленіе.
Извстно, 1) что Индйцы была заинтересованы въ завладніи алмазомъ, 2) по крайней мр вроятно, что человкъ похожій съ виду на Индйца, котораго Октавій Гай видлъ въ оконц кэба разговаривающимъ съ человкомъ одтымъ рабочимъ, былъ одинъ изъ трехъ индйскихъ заговорщиковъ, 3) несомннно, что человка, одтаго рабочимъ, видли слдящимъ за мистеромъ Годфреемъ Абдьвайтомъ въ теченіе всего вечери 26-го числа и застали его спальн (прежде чмъ провели въ нее мистера Абльвайта) при обстоятельствахъ, которыя повели къ подозрнію, что онъ осматривалъ комнату, 4) въ спальн былъ поднятъ обрывокъ золотой парчи, который свдущими въ этомъ людьми признавъ за индйское издліе, неизвстное въ Англіи, 5) утромъ 27-го трехъ человкъ, по описанію сходныхъ съ тремя Индйцами, надли въ Ловеръ-Темзъ-Стрит и выслдили до Товерской пристани, откуда они выхали на пароход изъ Лондона въ Роттердамъ.
Вотъ вамъ нравственное, если не юридическое, доказательство того, что убійство совершено Индйцами.
Невозможно ршить, былъ или не былъ сообщникомъ въ преступленіи человкъ, разыгрывавшій рабочаго. Чтобъ онъ могъ совершить убійство одинъ,— это выходитъ изъ границъ всякаго вроятія. Дйствуя одинъ, едва ли онъ могъ задушить мистера Абльвайта,— который былъ выше и сильне его,— безъ борьбы и такъ, чтобы не было слышно крику. Служанка, спавшая въ сосдней комнат, ничего не слыхала. Хозяинъ, спавшій подъ этою комнатой, тоже ничего не слыхалъ. Вс показанія ведутъ къ тому заключенію, что въ преступленіи замшано боле одного человка, а обстоятельства, повторяю, нравственно подкрпляютъ выводъ, что оно совершено Индйцами.
Мн остается прибавить, что при слдствіи коронера постановленъ приговоръ о преднамренномъ убійств одномъ или нсколькими неизвстными лицами. Семейство мистера Абльвайта предложило награду за открытіе виновныхъ и не щадило усилій. Человкъ, одтый рабочимъ, избгнулъ розысковъ. Но слдъ Индйцевъ найденъ. Что касается надежды захватить ихъ въ послдствіи, то я скажу о ней нсколько словъ въ конц этого рапорта.
А теперь, изложивъ все существенное о смерти мистера Годфрея Абльвайта, я могу перейдти къ разказу о его дйствіяхъ до той поры, во время, и посл того, какъ вы встртились съ нимъ въ дом покойной леди Вериндеръ.

III.

Касательно этого предмета я прежде всего долженъ замтить, что въ жизни мистера Годфрея Абльвайта были дв стороны.
Сторона, обращенная публик на видъ, представляла зрлище джентльмена, пользовавшагося значительною репутаціей оратора въ человколюбивыхъ сборищахъ и надленнаго административными способностями, которыя онъ отдалъ въ распоряженіе разнообразныхъ обществъ милосердія, большею частію составленныхъ женщинами. Сторона же, скрываемая отъ глазъ общества, выставляла того джентльмена въ совершенно противоположномъ свт,— какъ человка, живущаго въ свое удовольствіе, имющаго въ предмстье виллу, не на свое имя, и въ этой вилл даму, также не на свое имя. По моимъ справкамъ, въ вилл оказалось нсколько превосходныхъ картавъ и статуй, мебель изящнаго выбора и дивной работы, теплица съ рдкими цвтами, которымъ подобныхъ нелегко найдти во всемъ Лондон. По моимъ же справкамъ, у дамы оказались брилліанты, достойные цвтовъ, экипажа и лошади, которые (по достоинству) производили впечатлніе въ парк на лицъ, весьма способныхъ судить о работ первыхъ и пород послднихъ.
Все это пока довольно обыкновенно. Вилла и дама до того въ порядк лондонской жизни, что я долженъ извиниться по поводу отмтки ихъ здсь. Но вотъ что не совсмъ обыкновенно (говорю по опыту): вс эта цнныя вещи не только заказывалась, но и оплачивались. Слдствіе, къ неописанному изумленію моему, показало, что за вс эти картины, статуи, цвты, брилліанты, экипажи и лошади — не было ни сикспенса долгу. Что же касается виллы, она также куплена была на чистыя деньги и переведена на имя дамы. Я, можетъ-быть, напрасно пытался бы разъяснить себ смыслъ этой загадки, еслибы не смерть мистера Годфрея Абльвайта, повлекшая за собой поврку его длъ.
Поврка обнаружила тотъ фактъ, что мистеру Годфрею Абльвайту была поручена опека на сумму двадцати тысячъ фунтовъ, въ качеств одного изъ опекуновъ молодаго джентльмена, который въ 1848 году былъ еще несовершеннолтнимъ, что опека прекращалась, а молодой джентльменъ долженъ былъ получить эти двадцать тысячъ фунтовъ по достиженіи имъ совершеннолтія, то-есть въ феврал 1850 года, что до наступленія этого срока оба опекуна должны были выплачивать ему 600 фунтовъ ежегоднаго дохода по полугодіямъ, предъ Рождествомъ и въ Ивановъ день, что доходъ этотъ былъ аккуратно выплачиваемъ ему дйствительнымъ опекуномъ, мистеромъ Годфреемъ Абльвайтомь, что капиталъ двадцать тысячъ фунтовъ (съ которыхъ, по мннію всхъ, получался этотъ доходъ) до послдняго фартинга былъ спущенъ въ разное время до 1848 года, что довренности атторнея, уполномочивавшіе банкировъ продавать капиталъ, и различныя письменныя требованія, указывавшіе какую именно сумму продать, была подписаны обоими опекунами, что подпись втораго опекуна (отставнаго армейскаго офицера, живущаго въ деревн) была непремнно поддлана дйствительнымъ опекуномъ,— иначе мистеромъ Годфреемъ Абльвайтомъ.
Вотъ чмъ объясняется благородное поведеніе мистера Годфрея при уплат долговъ за виллу съ дамой и, какъ вы увидите, еще многое другое.
Теперь можемъ перейдти къ 21-му іюня, то-есть ко дню рожденія миссъ Вериндеръ (въ 1848 году). Наканун мистеръ Годфрей Абльвайтъ пріхалъ къ отцу и (какъ я слышалъ отъ самого мистера Абльвайта старшаго) просилъ у него взаймы триста фунтовъ. Замтьте сумму и вспомните, что срокъ полугодичной уплаты молодому джентльмену наступалъ 24-го числа того же мсяца. Вспомните также что все состояніе молодаго джентльмена было промотано опекуномъ къ концу 48 года: Мистеръ Абльвайтъ старшій не далъ сыну и фартинга. На другой день мистеръ Годфрей Абльвайтъ пріхалъ съ нами верхомъ къ леди Вериндеръ. Нсколько часовъ спустя (какъ вы сама разказывали мн) мистер Годфрей сдлалъ предложеніе миссъ Вериндеръ. Въ этомъ предложеніи, еслибъ оно было принято, онъ, разумется, видлъ конецъ всмъ своимъ денежнымъ затрудненіямъ, настоящимъ и будущимъ. Но что же изъ этого вышло въ дйствительности? Миссъ Вериндеръ отказала ему. Поэтому вечеромъ въ день рожденія денежныя обстоятельства мистера Годфрея Абльвайта были таковы: ему предстояло достать триста фунтовъ къ двадцать четвертому числу этого мсяца и двадцать тысячъ фунтовъ — къ февралю тысяча восемьсотъ пятидесятаго года. Если же ему не удастся добыть эти суммы въ означенное время,— онъ погибъ. Что же оказывается?
Вы раздражаете доктора, мистера Канди, задвъ его за живое по предмету его профессіи, а онъ, въ отместку, разыгрываетъ надъ вами медицинскую шутку, при помощи дозы опіума. Онъ поручаетъ поднести вамъ эту дозу (приготовленную въ маленькой стклянчик) мистеру Годфрею Абльвайту, который самъ признался въ своемъ участіи, а по какому случаю онъ признался, это намъ вскор будетъ разказано. Мистеръ Годфрей вступаетъ въ заговоръ тмъ охотне, что и самъ, въ теченіи вечера, потерплъ отъ вашего язычка, присоединяется къ Бетереджу, убждая васъ выпить на сонъ грядущій немного водки съ водой, и тайно вливаетъ въ холодный грогъ дозу опіума, а вы ее выпиваете.
Теперь перенесемте мсто дйствія въ Ламбетъ, къ мистеру Локерку. И позвольте мн замтить, въ вид предисловія, что мы съ мистеромъ Броффомъ нашли средство заставить ростовщика высказать всю правду. Мы тщательно просяли данное вамъ показаніе, и вотъ оно къ вашимъ услугамъ.

IV.

Въ пятницу, двадцать третьяго іюня (сорокъ восьмаго года), поздно вечеромъ, мистеръ Локеръ былъ удивленъ посщеніемъ мистера Годфрея Абльвайта и боле чмъ удивленъ, когда мистеръ Годфрей предъявилъ ему Лунный камень. Такимъ алмазомъ (по мннію мистера Локера) не владло ни одно частное лицо въ Европ.
У мистера Годфрея Абльвайта были два скромные предложенія относительно этой великолпной драгоцнности. Вопервыхъ, не будетъ ли мистеръ Локеръ такъ добръ, чтобъ купить ее? Вовторыхъ, не пожелаетъ ли мистеръ Локеръ (въ случа невозможности купить ее) принять ее на комиссію для продажи и заплатить нкоторую сумму впередъ?
Мистеръ Локеръ испробовалъ алмазъ, взвсилъ и оцнилъ его, не отвчая еще на слова. По его оцнк (принимая въ разчетъ плеву на камн), алмазъ стоилъ тридцать тысячъ фунтовъ.
Убдясь въ этомъ, мистеръ Локерь отверзъ уста и приложилъ вопросъ: ‘какимъ же образомъ это вамъ досталось?’ Всего шесть словъ! Но въ нихъ цлые томы значеній!
Мистеръ Годфрей началъ что-то разказывать. Мистеръ Локеръ снова отверзъ уста, и на этотъ разъ произнесъ только три слова: ‘Никуда не годится!’
Мистеръ Годфрей Абльвайть началъ еще что-то разказывать. Мистеръ Локерь не сталъ и словъ тратить. Онъ всталъ и позвонилъ слугу проводить этого джентльмена.
При такомъ поощреніи, мистеръ Годфрей сдлалъ надъ собой усиліе, и сызнова изложилъ все дло по правд, какъ дале слдуетъ.
Украдкой подливъ опіуму въ холодный грогъ, онъ пожелалъ вамъ покойной ночи и пошелъ въ свою комнату. Она была рядомъ съ вашею и сообщалась дверью. Войдя къ себ въ комнату, мистеръ Годфрей (какъ ему показалось тогда) затворилъ дверь. Денежныя затрудненія не давали ему спать. Онъ около часу просидлъ въ шлафрок и въ туфляхъ, обдумывая свое положеніе. Только что онъ хотлъ лечь въ постель, какъ услыхалъ, что вы разговариваете сами съ собой въ своей комнат, и подойдя къ двери, увидлъ, что вовсе не затворилъ ее, какъ ему показалось давеча. Онъ заглянулъ въ вашу комнату, желая знать въ чемъ дло, увидалъ васъ выходящимъ изъ спальни по свчой въ рук, и слышалъ, какъ вы проговорили не своимъ голосомъ: ‘Почемъ знать? Индйцы могли спрятаться въ дом.’
До сихъ поръ онъ полагалъ, что давая вамъ опіумъ, длаетъ васъ жертвой безвредной шутки. Теперь ему пришло въ голову, что опіумъ оказалъ на васъ какое-то вліяніе, котораго они съ докторомъ не предвидли. Опасаясь бды, онъ тихо пошелъ за вами посмотрть, что вы станете длать.
Онъ послдовалъ за вами до гостиной миссъ Вериндеръ и видлъ, какъ вы вошли въ нее. Вы оставили дверь незатворенною. Онъ посмотрлъ въ щель, образовавшуюся между половинкой и притолкой, не ршаясь еще войдти въ комнату. Оттуда онъ не только видлъ, какъ вы взяли алмазъ изъ ящика, но разглядлъ и миссъ Вериндеръ, молча слдившую за вами изъ спальни въ отворенную дверь. Онъ видлъ, что она тоже видла какъ вы взяли алмазъ.
Выходя изъ гостиной, вы немного пріостановились. Мистерь Годфрей воспользовался этою медленностью, чтобы вернуться въ свою спальню прежде чмъ вы выйдете и найдете его. Онъ опередилъ васъ однимъ мигомъ и полагалъ, что вы видли его въ то время, какъ онъ переступалъ чрезъ порогъ двери между вашими комнатами. Какъ бы то ни было, но вы кликнули его страннымъ, соннымъ голосомъ.
Онъ вернулся къ вамъ. Вы поглядли на него мутнымъ, соннымъ взглядомъ, подали ему алмазъ, и сказали: ‘отвезите его назадъ, Годфрей, къ банкиру вашего батюшки. Тамъ онъ сохранне, а здсь ему не уцлть.’ Вы отошли нетвердою поступью и надли блузу, сли въ длинное кресло, стоявшее у васъ въ комнат, и проговорили: ‘самъ-то я не могу отвезти его въ банкъ. Голова точно свинецъ,— ногъ подъ собой не слышу.’ Голова у васъ откинулась на спинку кресла, вы вздохнули тяжко, тяжко такъ, и заснули.
Мистеръ Годфрей Абльвайтъ вернулся съ алмазомъ въ свою комнату. Онъ утверждалъ, что въ то время еще ни на что не ршился и хотлъ выждать что будетъ поутру.
Когда же настало утро, изъ вашихъ словъ и поступковъ оказалось, что вы вовсе не помните того, что говорили и длали ночью. Въ то же время слова и поступки миссъ Вериндеръ показывали, что она ршилась, щадя васъ, ничего не говорить съ своей стороны. Если бы мистеру Годфрею Абльвайту угодно было удержать у себя алмазъ, онъ могъ бы это сдлать совершенно безнаказанно. Лунный камень спасалъ его отъ гибели. Онъ спряталъ Лунный камень въ карманъ.

V.

Вотъ что вашъ кузенъ (по необходимости) разказалъ мистеру Локеру. Мистеръ Локеръ счелъ эту исторію правдивою во всхъ главныхъ статьяхъ,— на томъ основаніи мистеръ Годфрей Абльвайтъ былъ слишкомъ глупъ для такой выдумки. Мистеръ Вроффъ и я оба согласны съ мистеромъ Локеромъ и считаемъ это подтвержденіе правдивости разсказа вполн достоврнымъ.
Затмъ мистеру Локеру предстоялъ вопросъ какъ поступить въ дл Луннаго камня. Онъ предложилъ слдующіе и единственныя условія, на которыхъ онъ соглашался впутаться въ сомнительное и опасное дло (даже при его род занятій).
Мистеръ Локеръ соглашался датъ мистеру Годфрею Абльвайту взаймы дв тысячи фунтовъ съ тмъ,чтобы Лунный камень былъ оставленъ ему въ залогъ. Если по истеченіи года съ этого числа мистеръ Годфрей Абльвайтъ заплатитъ мистеру Локеру три тысячи фунтовъ, то можетъ получить алмазъ обратно, какъ выкупленный залогъ. Если же онъ не внесетъ этихъ денегъ по прошествіи года, залогъ (иначе Лунный камень) перейдетъ въ собственность мистера Локера, который въ такомъ случа великодушно подаритъ мистеру Годфрею нкоторыя заемныя обязательства (по прежнимъ ихъ сдлкамъ), находящихся въ рукахъ у ростовщика.
Нтъ надобности говорить, что мистеръ Годфрей съ негодованіемъ отвергъ эти чудовищныя условія. А мистеръ Локеръ возвратилъ ему алмазъ и пожелалъ покойной ночи.
Вашъ кузенъ пошелъ было къ двери, но вернулся, и спросилъ: кто ему поручатся, что ныншній разговоръ останется въ строжайшей тайн между нимъ и его пріятелемъ?
Мистеръ Локеръ оказался немогузнайкой. Еслибы мистеръ Голфрей согласился на его условія, то сдлалъ бы его своимъ сообщникомъ и наврное могъ бы разчитывать на его скромность. Но при настоящемъ положеніи длъ, мистеръ Локеръ долженъ руководиться собственными выгодами. Въ случа непріятнаго допроса, можно ли ожидать, что онъ скомпрометируетъ себя ради того, кто отказался имть съ нимъ дло?
Получивъ этотъ отвтъ, мистеръ Годфрей Абльвайтъ поступилъ такъ, какъ поступаютъ вс животныя (человкъ и прочія), видя себя пойманными въ западню. Онъ сталъ оглядываться въ безнадежномъ отчаяніи. Взглядъ его случайно упалъ на число мсяца, выставленное на чистенькой карточк въ картоннаж на камин ростовщика. То было двадцать третье іюня. Двадцать четвертаго онъ долженъ былъ уплатить триста фунтовъ молодому джентльмену, при которомъ состоялъ опекуномъ,— и ни малйшей надежды добыть эти деньги, кром возможности, предлагаемой мистеромъ Локеромъ. Не будь этого несчастнаго затрудненія, онъ могъ бы отвезти алмазъ въ Амстердамъ, сдлать его удобнымъ для продажа, расколовъ на отдльные камни. Въ настоящемъ положеніи длъ ему только и оставалось принять условія мистера Локера. Наконецъ, онъ имлъ въ своемъ распоряженіи цлый годъ, въ теченіи котораго онъ могъ добыть эти три тысячи фунтовъ, — а въ году времени много.
Мистеръ Локеръ тотчасъ же составилъ потребные документы. Когда же они были подписаны, далъ мистеру Годфрею Абльвайту два чека. Одинъ, помченный 23-мъ іюня, на триста фунтовъ. Другой, помченный недлей позже, на остальную сумму,— тысячу семьсотъ фунтовъ. Вы уже знаете какъ Лунный камень былъ отданъ на сохраненіе банкирамъ мистера Локера и какъ (пол того) поступили Индйцы съ мистеромъ Локеромъ и мистеромъ Годфреемъ.
Слдующее событіе въ жизни вашего кузена снова касается миссъ Вериндеръ. Онъ вторично сдлалъ ей предложеніе, а (посл того какъ оно было принято) согласился считать свадьбу несостоявшеюся. Мистеръ Броффъ проникъ въ одну изъ причинъ этой уступчивости, миссъ Вериндеръ пользовалась только пожизненными процентами съ имнія ея матери,— тутъ нельзя было добыть недостающихъ двадцати тысячъ фунтовъ.
Но вы скажете, что женясь, онъ могъ бы накопить три тысячи фунтовъ для выкупа заложеннаго алмаза. Конечно, онъ могъ бы это сдлать, если предположить, что ни жена его, ни опекуны ея, не препятствовали бы ему въ первый же день посл свадьбы взять впередъ боле половины дохода въ свое распоряженіе для неизвстной цли. Но еслибъ онъ и перешагнулъ эту преграду, его ждала другая съ тылу. Дама проживавшая въ вилл, слышала о томъ, что онъ замышляетъ жениться. Дивная женщина, мистеръ Блекъ, того сорта, съ которымъ не шутятъ: свтлокожая съ римскимъ носомъ. Она питала величайшее презрніе къ мистеру Годфри Абльвайту. Презрніе это было бы безмолвно, еслибъ онъ хорошо обезпечилъ ее. Иначе у этого презрнія развязался бы языкъ. Пожизненные проценты миссъ Вериндеръ не подали ему надежды на это ‘обезпеченіе’, такъ же какъ и двадцать тысячъ фунтовъ. Онъ не могъ жениться,— никоимъ образомъ не могъ жениться въ такихъ обстоятельствахъ
Вы уже знаете, какъ онъ попыталъ счастья съ другою особой, и какъ та свадьба тоже разстроилась изъ-за денегъ. Вамъ извстно также о наслдств въ пять тысячъ фунтовъ, завщанномъ ему вскор посл того одною изъ многихъ его поклонницъ, которыхъ милости умлъ заслужить этотъ очарователь. Наслдство-то (какъ оказалось) и привело его къ погибели.
По моимъ оправкамъ оказалось, что отправясь за границу по полученіи пяти тысячъ фунтовъ, онъ здилъ въ Амстердамъ. Тамъ онъ уладилъ вс необходимыя подготовленія, чтобы расколоть алмазъ на отдльные камни. Онъ вернулся (переодтый) и выкупилъ Лунный камень въ назначенный срокъ. Затмъ пропустили нсколько дней (въ вид предосторожности, условленной между обими сторонами) прежде чмъ взять алмазъ изъ банка. Еслибъ онъ благополучно прибылъ съ нимъ въ Амстердамъ, то съ іюля сорокъ девятаго года во февраль пятидесятаго (когда молодой джентльменъ становился совершеннолтнимъ) какъ разъ только что успли бы расколоть алмазъ и сдлать отдльные камни (граненые или нтъ) удобными для продажа. Судите поэтому, что побуждало его подвергаться опасности, которой онъ дйствительно подвергся. Если кому-нибудь приходилось рисковать ‘годовой или всмъ’, то именно ему.
Мн остается напомнить вамъ, предъ заключеніемъ этого рапорта, что есть надежда захватить Индйцевь и выручить Лунный камень. Она теперь (по всей вроятности) плыветъ въ Бомбей на ость-индскомъ купеческомъ судн. Корабль (за исключеніемъ непредвиднныхъ случаевъ) нигд по дорог не останавливается, а бомбейскія власти (которымъ сообщено письменно съ сухопутною почтой) будутъ готовы оцпить судно, какъ только оно войдетъ въ гавань.
Имю честь остаться вашимъ, дорогой сэръ, покорнымъ слугой, Ричардъ Коффъ (бывшій приставъ сыскной полиціи). Скотлендъ Ярдъ, Лондонъ.’ {Примчаніе. Въ тхъ частяхъ, гд этотъ рапортъ касается происшествій въ день рожденія или послдующихъ трехъ дней, сравните его съ Бетереджевымъ разказомъ, главы VIII—XIII.}

Разказъ 7-ой. Въ письм мистера Канди.

Фризингалль, среда, 26-го сентября 1849 г.— Дорогой мистеръ Франклинъ Блекъ, вы угадаете грустную всть, сообщаемую мною, найдя ваше письмо къ Ездр Дженнингсу возвращеннымъ въ этомъ пакет и нераспечатаннымъ. Онъ умеръ на моихъ рукахъ при восход солнца въ прошлую среду.
Не упрекайте меня въ томъ, что я не извстилъ васъ о близости его кончины. Онъ нарочито запретилъ мн писать къ вамъ. ‘Я обязанъ мистеру Франклину Блеку нсколькими днями счастія, говорилъ онъ:— не огорчайте же его, мистеръ Канди,— не огорчайте его.’
Страшно было смотрть на его страданія до послднихъ шести часовъ его жизни. Въ промежуткахъ между припадками, когда онъ приходилъ въ память, я умолялъ его назвать мн своихъ родственниковъ, которымъ я могъ бы написать. Онъ просилъ простить его за отказъ мн въ чемъ бы то на было. И затмъ сказалъ,— безъ горечи,— что умретъ, какъ жилъ, забытый и неизвстный. Онъ до конца остался вренъ этому ршенію. Теперь нтъ надежды что-нибудь развдать о немъ. Его исторія — блая страница.
За день до смерти онъ оказалъ мн гд лежатъ его бумаги. Я принесъ ихъ къ нему на постель. Въ числ ихъ была небольшая связка старыхъ писемъ, которую онъ отложилъ. Тутъ же находилось его неоконченное сочиненіе и Дневникъ во многихъ томахъ съ застежками на замочк. Онъ развернулъ томъ за ныншній годъ и вырвалъ одну за другою страницы, относящіяся къ той пор, когда вы встрчалась съ намъ. ‘Эти отдайте мистеру Франклину Блеку, сказалъ онъ:— пройдутъ года, онъ, можетъ-быть, пожелаетъ оглянуться на то, что здсь написано.’ Тутъ онъ сложилъ руки, усердно моля Бога благословить и васъ, и тхъ, кто вамъ дорогъ. Онъ говорилъ, что ему хотлось бы еще разъ повидаться съ вами. Но минуту спустя перемнилъ намреніе. ‘Нтъ, сказалъ онъ въ отвтъ на мое предложеніе написать къ вамъ:— не хочу огорчать его! Не хочу его огорчать.’
Затмъ, по просьб его, я собралъ остальные бумаги, то есть связку писемъ, неоконченное сочиненіе и томъ Дневника,— и завернувъ ихъ въ одну обертку, запечаталъ своею печатью. ‘Общайте мн, сказалъ онъ:— положить это своими руками со мною въ гробъ и позаботиться о томъ, чтобы ничья рука уже не касались этого.’
Я далъ ему общаніе. Оно исполнено.
Онъ просилъ меня еще объ одномъ, и мн стоило тяжелой борьбы согласиться. Онъ сказалъ: ‘пусть могила моя будетъ забыта. Дайте мн честное слово, что вы не допустите ни малйшаго памятника,— даже самаго простаго камня,— для указанія мста моего погребенія. Пусть я почію безъ имени, пусть я упокоюсь въ неизвстности.’ Когда я сталъ убждать его перемнить свое ршеніе, онъ въ первый и единственный разъ пришелъ въ сильный гнвъ. Я не могъ этого выносить и уступилъ. На мст его успокоенія нтъ ничего кром дерновой насыпи. Со временемъ вокругъ нея возникнутъ памятники, слдующее за нами поколніе будетъ глядть и дивиться на безыменную могилу,
Какъ я уже сообщилъ вамъ, часовъ за шесть до кончины страданія его прекратились. Онъ немного задремалъ. Мн казалось, что онъ грезитъ. Разъ или два онъ улыбнулся. Уста его часто повторяли одно имя, вроятно женское,— имя ‘Эллы’. За нсколько мгновеній до смерти онъ просилъ меня приподнять его на подушкахъ, чтобъ онъ могъ видть въ окно восходъ солнца. Онъ былъ очень слабъ. Голова его склонилась на мое плечо. Онъ шепнулъ: ‘настаетъ!’ Потомъ сказалъ: ‘поцлуйте меня!’ Я поцловалъ его въ лобъ. Вдругъ онъ поднялъ голову. Солнечный свтъ озарилъ его лицо. Чудное выраженіе, ангельское выраженіе проступило въ немъ. Онъ трижды воскликнулъ: ‘миръ! миръ! миръ!’ Голова его снова упала ко мн на плечо, и горе многихъ лтъ его жизни миновало.
Онъ покинулъ насъ. Это былъ, сдается мн, великій человкъ,— хотя міръ его не позналъ. Онъ мужественно вынесъ тяжкую жизнь. Я еще не встрчалъ такого кроткаго характера. Утративъ его, я сильне чувствую свое одиночество. Я, пожалуй, ни разу вполн-то не приходилъ въ себя съ самой моей болзни. Иногда мн думается бросить практику, ухать и попытать, не помогутъ ли мн какія-нибудь заграничныя воды и купанья.
Здсь говорятъ, что въ будущемъ мсяц вы женитесь на миссъ Вериндеръ. Удостойте принять моя сердечныя поздравленія.
Страницы изъ дневника моего бднаго друга ожидаютъ васъ у меня въ дом, запечатанныя въ пакет на ваше имя. Я боялся доврить ихъ почт.
Свидтельствую свое почтеніе съ пожеланіемъ всего лучшаго миссъ Вериндеръ! Остаюсь, дорогой мистеръ Франклинъ Блекъ, преданный вамъ Томасъ Канди.

Разказъ 8-ой, доставленный Габріелемъ Бетереджемъ.

Я (какъ вы, безъ сомннія, помните) первый началъ разказъ и ввелъ васъ въ эти страницы. Я же какъ бы остался позади, чтобы замкнуть его.
Да не подумаетъ кто-нибудь, что я хочу сказать послднее слово объ индйскомъ алмаз. Я питаю отвращеніе къ этой злополучной драгоцнности и отсылаю васъ къ инымъ авторитетамъ за тми встями о Лунномъ камн, которыхъ вы можете ожидать въ настоящее время. Я намренъ изложить здсь одинъ фактъ изъ семейной хроники, всми пропущенный, но который я не позволю такъ непочтительно сгладить. Фактъ, на который я намекаю,— свадьба миссъ Рахили и мистера Франклина Блека. Это интересное событіе свершилось въ нашемъ Йоркширскомъ дом во вторникъ, 9-го октября 1849 года. На тотъ случай я сшилъ себ новую пару платья. А брачная чета отправилась проводить медовый мсяцъ въ Шотландію.
Такъ какъ семейныя празднества была довольно рдки въ нашемъ дом со времени смерти бдной госпожи моей, то признаюсь, что, по случаю свадьбы, я къ вечеру-то хваталъ для куражу капельку лишняго.
Если вы длывали то же самое, то поймете меня, и посочувствуете, если же нтъ, вы, вроятно, скажете: ‘противный старикъ! Къ чему онъ это разказываетъ намъ?’ причина тому слдующая.
Хвативъ стало-быть капельку (Богъ съ вами! Вдь меня тоже есть любимый гршокъ, только у васъ свой, а у меня свой), и прибгнувъ къ неизмнному лкарству, а это лекарство, какъ вамъ извстно, Робинзонъ Крузо. Ужь не помню, право, на чемъ я раскрылъ эту несравненную книгу, на чемъ же у меня печатныя строки перепутались подъ конецъ, это и отлично помню, то была триста восемнадцатая страница, слдующій отрывочекъ домашняго характера, относящійся до женитьбы Робинзона Крузо:
‘Съ такими-то мыслями я вникалъ въ свои новыя обязанности, имя жену (замтьте! точь-въ-точь какъ мистеръ Франклинъ!), новорожденнаго ребенка. (Замтьте опять. Вдь это можетъ быть и съ мистеромъ Франклиномъ!) При этомъ жена моя,’ — что ужь ‘при этомъ’ сдлала или чего не длала жена Робнизона Крузо — и не желалъ знать. Я подчеркнулъ карандашомъ насчетъ ребенка-то и заложилъ полоску бумаги, чтобъ отмтить этотъ отрывокъ. ‘Лежи себ тутъ, сказалъ я,— пока свадьб мистера Франклина и миссъ Рахили исполнится нсколько мсяцевъ, тогда и увидимъ.’
Мсяцы шли (превышая числомъ мои разчеты), но все еще не представлялось случая потревожить замтку въ книг, только въ текущемъ ноябр 1850 года вошелъ однажды ко мн въ комнату мистеръ Франклинъ превеселый-веселый, и сказалъ:
— Бетереджъ! Я принесъ вамъ славную всточку! не пройдетъ нсколькихъ мсяцевъ, у насъ въ дом кое-что случится.
— А что, оно касается до семейства, сэръ? спросилъ я.
— Ршительно касается, отвтилъ мистеръ Франклинъ.
— А вашей женушк есть до этого какое-нибудь дло, сэръ?
— Ей тутъ пропасть дла, сказалъ мистеръ Франклинъ, начиная нсколько удивляться.
— Не говорите мн больше ни слова, сэръ! отвтилъ: — Богъ въ помочь вамъ обоимъ! Сердечно радъ слышатъ.
Мистеръ Франклинъ вытаращилъ глаза, какъ громомъ пораженный.
— Смю ли спросить, откуда вы получили это извстіе? спросилъ онъ:— я самъ получилъ его (подъ строжайшимъ секретомъ) всего пять минутъ тому назадъ.
Вотъ когда насталъ случай предъявить Робинзона Крузо. Вотъ онъ случай прочесть тотъ отрывочекъ домашняго содержанія насчетъ ребенка-то, что я отмтилъ въ день свадьбы мистера Франклина! Я прочелъ эти дивныя слова съ должинымъ удареніемъ и потомъ строго посмотрлъ ему въ лицо.
— Ну, теперь, сэръ, врите ли вы Робинзону Крузо? спросилъ я съ приличною этому случаю торжественностію.
— Бетереджь! оказалъ мистеръ Франклинъ съ такою же торжественностію:— наконецъ и я убжденъ.
Онъ пожалъ мн руку, и я понялъ, что обратилъ его.
Вмст съ разказомъ объ этомъ необычайномъ обстоятельств приходитъ конецъ и моему появленію на этихъ страницахъ. Не смйтесь надъ этомъ единственнымъ анекдотомъ. Забавляйтесь сколько угодно надъ всмъ прочимъ что я писалъ. Но когда я пишу о Робинзон Крузо, клянусь Богомъ,— это не шутка, прошу васъ такъ и понимать это!
Когда это сказано,— значитъ все сказано. Леди и джентльмены, кланяюсь вамъ и замыкаю разказъ.

ЭПИЛОГЪ. НАХОДКА АЛМАЗА.

I. Показаніе посланнаго приставомъ Коффомъ. (1849.)

Двадцать седьмаго іюня я получилъ отъ пристава Коффа приказаніе слдить за тремя людьми, подозрваемыми въ убійств, Индйцами по описанію. Въ то утро ихъ видли въ Товерской пристани, гд они сли на пароходъ въ Роттердамъ.
Я выхалъ изъ Лондона на принадлежащемъ другой Компаніи пароход, который отправился утромъ въ четвергъ, двадцать восьмаго числа. По прибытіи въ Роттердамъ, мн удалось найдти капитана парохода, ушедшаго въ среду. Онъ сообщиль мн, что Индйцы дйствительно были въ числ пассажировъ его судна, но только до Гравезенда. На этой станціи одинъ изъ трехъ спросилъ, въ которомъ часу они прідутъ въ Кале. Когда ему сказали, что пароходъ идетъ въ Роттердамъ, говорившій отъ лица всхъ высказалъ величайшее удивленіе, и досадовалъ на сдланную имъ съ пріятелями ошибку. Они вс (говорилъ онъ) охотно пожертвуютъ платой за проздъ, если только капитанъ парохода высадитъ ихъ на беретъ. Соболзнуя положенію иностранцевъ въ чужой земл и не имя причинъ задерживать ихъ, капитанъ подалъ сигналъ береговому судну и вс трое покинули пароходъ.
Такъ какъ этотъ поступокъ Индйцевъ явно былъ заране разчитанъ, въ видахъ предохраненія ихъ отъ погони, то я, не теряя времени, вернулся въ Англію. Я сошелъ съ парохода въ Гравезенд и узналъ, что Индйцы оттуда похали въ Лондонъ, отсюда я снова прослдилъ ихъ до Плимута. По справкамъ въ Плимут оказалось, что они двое сутокъ тому назадъ отплыли на остъ-индскомъ купеческомъ судн Бьюлей-Касль, шедшемъ прямо въ Бомбей.
Получивъ объ этомъ свдніе, приставъ Коффъ сообщилъ о томъ сухопутною почтой бомбейскимъ властямъ, чтобъ оцпитъ судно полиціей тотчасъ по приход въ гавань. По принятіи этой мры мое участіе въ этомъ дл кончено. Съ тхъ поръ я больше не слыхалъ о немъ.

II. Показаніе капитана (1849).

По требованію пристава Коффа, излагаю письменно нкоторые факты, касающіеся трехъ человкъ (слывущихъ Индйцами), которые были пассажирами на корабл Бьюлей-Касль, отправлявшимся прошлымъ лтомъ въ Бомбей подъ моимъ начальствомъ.
Индйцы присоединились къ намъ въ Плимут. Во время плаванія, я не слыхалъ жалобъ на ихъ поведеніе. Они спали въ койкахъ на передней части корабли. Мн весьма рдко случалось видть ихъ.
Подъ конецъ путешествія мы имли несчастіе попасть на трое сутокъ въ штиль близь береговъ Индіи. У меня нтъ подъ руками корабельнаго журнала для справокъ, и потому я не припомню теперь широты и долготы. Итакъ, относительно нашего положенія, я могу лишь вообще сказать, что теченіе влекло насъ къ берегу, а когда втеръ снова захватилъ насъ, то: мы чрезъ двадцать четыре часа вошли въ гавань.
Корабельная дисциплина (какъ извстно всмъ мореплавателямъ) ослабляется во время продолжительнаго штиля. Нкоторые джентльмены изъ числа пассажировъ спустили мелкія суда и забавлялись катаньемъ и плаваньемъ по вечерамъ, когда солнечный жаръ, утихая, позволялъ имъ развлекаться такомъ образомъ. По окончаніи забавы слдовало бы втаскивать суда обратно. Вмсто того ихъ оставляли на буксир у корабли. Отъ жары ли, отъ досады ли на погоду, только ни у офицеровъ, ни у матросовъ, повидимому, не лежало сердце къ исполненію долга, пока длился штиль.
На третью ночь сторожъ на палуб не видалъ и не слыхалъ ничего выходящаго изъ порядка вещей. Но когда настало утро, самой маленькой лодки не доставало, а вслдъ затмъ донесли, что не хватаетъ и трехъ Индйцевъ.
Если эти люди украли лодку вскор посл сумерекъ (въ чемъ я и не сомнваюсь), то, судя по близости нашей къ земл, безполезно было бы посылать за ними погоню, когда объ этомъ узнали только поутру. Я не сомнваюсь, что въ такую тихую погоду (принимая въ разчетъ усталость и неумнье грести, они все-таки пристали къ берегу до разсвта. Войдя въ гавань я впервые узналъ причину, по которой трое моихъ пассажировъ воспользовались возможностью бжать съ корабля. Я могъ лишь сообщить властямъ тотъ же отчетъ, который излагаю здсь. Она упрекали меня въ томъ, что я допустилъ на корабл ослабленіе дисциплины!
Я выразилъ на этотъ счетъ мое сожалніе имъ и своимъ хозяевамъ. Съ тхъ поръ я ничего не слыхалъ о трехъ Индйцахъ. Больше мн прибавлять нечего.

III. Показаніе мистера Мортвета (1850 года).
(въ письм къ мистеру Броффу.)

Осталось ли у васъ, дорогой сэръ, какое-нибудь воспоминаніе наше о полудикой личности, которую вы встртили, на обд въ Лондон осенью сорокъ седьмаго года? Дозвольте мн напомнить вамъ, что личность эту зовутъ Мортветомъ, и что мы съ вами имли продолжительный, разговоръ посл обда. Разговоръ этотъ касался индйскаго алмаза, называемаго Луннымъ камнемъ, и существовавшаго въ то время, заговора овладть имъ.
Съ той поры я все шатался до Средней Азіи. Оттуда попалъ на мсто прежнихъ своихъ приключеніи, на сверъ и сверо-западъ Индіи. Недли дв тому назадъ я очутился въ нкоемъ округ или провинціи (мало извстной Европейцамъ) называемой, Каттіаваръ.
Тутъ со мной случилось приключеніе, въ которомъ вы (какъ бы это ни казалось невроятно) лично заинтересованы.
Въ дикихъ мстностяхъ Каттіавара (насколько он дики, можете судить изъ того, что даже земледльцы на пахот вооружены съ головы до ногъ) населеніе фанатически предано прежней индйской религіи,— древнему обожанію Брамы и Вишну. Немногіе магометанскія семейства, изрдка разсянныя по внутреннимъ селеніямъ, боятся вкушать мясо какого бы то ни было рода. Магометанина, при малйшемъ подозрніи въ убійств священнаго животнаго, то-есть коровы, неизбжно и безъ пощады предаютъ смерти окружающіе его благочестивые сосда. Какъ бы въ поддержку религіозной восторженности народа, дв знаменитйшія святыни индйскаго странничества лежатъ въ границахъ Каттіавара. Одно изъ нихъ есть Дварка, мсто рожденія бога Кришны. Другое — священный городъ Сомнаутъ, осажденный и разрушенный въ одиннадцатомъ вк магометанскомъ завоевателемъ Махкудомъ Гизни. Очутясь вторично въ этой поэтической мстности, я ршался не вызжать изъ Каттіавара, не повидавъ еще разъ великолпныхъ развалинъ Сомнаута. Оттуда, гд я замыслилъ это, мн предстояло (по приблизительному разчету) три дня ходьбы до священнаго города.
Не усплъ я немного пройдти по дорог, какъ замтилъ, что и другіе,— по двое, по трое,— идутъ, повидимому, въ одномъ со мной направленіи.
Тмъ изъ нихъ, которые со мной заговаривали, я выдавалъ себя за Индйца-буддиста, странствующаго по обту изъ дальняго округа. Нтъ нужды упоминать, что костюмъ мой вполн соотвтствовалъ этой роли. Прибавьте къ тому, что я знаю языкъ не хуже роднаго, и что я достаточно худъ и смуглъ для того, чтобы во мн было не такъ-то легко признать Европейца, и вы поймете, что я не роблъ на смотру предъ этими людьми, представляясь чужакомъ изъ отдаленнаго округа ихъ же страны.
На слдующій день число Индйцевъ, шедшихъ въ одномъ со мной направленіи, разрослось въ полсотни и цлыя сотни. На третій день въ толп волновалась тысяча, стекаясь къ одному пункту,— городу Сомнаутъ.
Небольшая услуга, которую мн удалось оказать одному изъ товарищей по странствію на третій день путешествія, дала мн средство представиться нсколькимъ Индйцамъ высшей касты. Отъ этихъ людей я узналъ, что толпа идетъ на большое религіозное торжество, которое должно происходить на холм, неподалеку отъ Сомнаута. Торжество это праздновалось въ честь бога Луны и должно было совершиться въ эту ночь.
Толпа задерживала насъ по мр того, какъ мы приближались къ мсту празднества. Въ то время какъ мы достигли холма, луна стояла уже высоко въ неб. Мои пріятели Индйцы пользовались нкоторыми особыми преимуществами, открывавшими имъ доступъ къ самой святын. Они любезно позволили мн сопровождать ихъ. Придя на мсто, мы нашли святыню скрытою отъ глазъ занавсомъ, помщеннымъ межъ двухъ великолпныхъ деревьевъ. Подъ деревьями выдавалась плоская отлогость утеса и образовала родъ естественнаго помоста. Внизу около него и помстился я съ моими пріятелями Индйцами.
При взгляд съ холма внизъ представлялось величественнйшее зрлище природы и человка, какое когда-либо было видано мною. Послдніе склоны возвышенности непримтно таяли въ травянистой равнин, урочищ сліянія трехъ ркъ. По сю сторону тянулась вдаль красивыя извилины ихъ водъ, то скрываясь въ древесныхъ купахъ, то снова появляясь, на сколько хваталъ глазъ. По ту сторону опочилъ въ тиши ночи успокоенный Океанъ. Оживите этотъ восхитительный видъ десятками тысячъ людей, одтыхъ въ бломъ, растянутыхъ нитью по склонамъ холма, переполняющихъ равнину и каймящихъ ближайшіе берега извилистыхъ ркъ. Освтите эту стоянку богомольцевъ ярко-краснымъ пламенемъ огней и факеловъ, прорывающимся то тамъ, то сямъ по всей безчисленной толп. Вообразите себ восточный лунный свтъ, разлитый въ безоблачномъ сіяніи надъ всмъ этимъ,— и вы составите себ понятіе о вид, который представился мн, когда я взглянулъ съ вершины холма.
Жалобные звуки струнныхъ инструментовъ и флейтъ обратили мое вниманіе на скрытую святыню.
Я обернулся и увидалъ на утесистомъ помост фигуры трехъ людей. Въ средней фигур изъ трехъ я узналъ того человка, съ которымъ говорилъ въ Англіи, когда Индйцы появилась на террас въ дом леди Вериндеръ. Остальные двое, сопровождавшіе его теперь были, безъ сомннія, его тогдашніе товарищи.
Одинъ изъ стоявшихъ возл меня Индйцевъ видлъ какъ я вздрогнулъ. Онъ шепотомъ объяснилъ мн появленіе этихъ трехъ фигуръ на утесистомъ помост.
По его словамъ, то были брамины, утратившіе достоинство своей касты на служеніи богу. Богъ повеллъ имъ очиститься странствіемъ. Въ эту ночь они вс трое должны была разстаться и отправиться на богомолье къ святынямъ Индіи въ три разные стороны. Никогда боле не видать ихъ другъ друга въ лицо, никогда не отдыхать отъ отъ своихъ странствій со дня разлуки до дня смерти.
Пока онъ шепталъ мн эти слова, жалобная музыка смолкла. Вс трое поверглись на помостъ предъ завсой, скрывавшею святыню, встали, поглядли другъ на друга, обнялись. Потомъ сошли врознь къ народу. Толпа разступилась въ мертвомъ безмолвіи. Въ одинъ и тотъ же мигъ я видлъ, какъ толпа раздалась въ трехъ различныхъ направленіяхъ. Огромная блая масса народа медленно сомкнулась. Самъ слдъ этихъ трехъ осужденныхъ изгладился въ рядахъ ихъ смертныхъ собратьевъ. Мы ихъ боле не видали.
Въ скрытомъ святилищ снова раздались звуки музыки — громкіе, ликующіе. Толпа вокругъ меня дрогнула и стснилась.
Завса межъ деревьевъ распахнулась, и святилище предстало предъ нами.
Тамъ, на высокомъ трон, сидя на своей типичной сайг, простирая вс четыре длани ко всмъ четыремъ угламъ земли, мрачно и грозно возвышался надъ вами въ мистическомъ свт небесъ богъ Луны. А въ чел божества искрился желтый алмазъ, котораго лучи въ послдній разъ сіяли мн въ Англіи съ корсажа женскаго платья!
Да! По истеченіи восьми вковъ, Лунный камень снова глядитъ чрезъ стны священнаго города, въ которомъ началась его исторія. Какимъ образомъ попалъ онъ въ свою дикую родину,— какимъ случаемъ или какомъ преступленіемъ возвратили себ Индйцы священный клейнодъ свой,— вамъ, бытъ-можетъ, это извстно, мн же — нтъ. Вы потеряли его изъ виду въ Англіи и (если я смыслю что-нибудь въ этомъ народ) потеряли его на вка.
Такъ идутъ года и повторяются одинъ въ другомъ, такъ одни и т же событія круговращаются во времени. Каковы-то будутъ слдующіе приключенія Луннаго камня? Почемъ знать!

КОНЕЦЪ.

Коллинз Уилки
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Лунный камень, Коллинз Уилки, Год: 1868
  2. Муж и жена, Коллинз Уилки, Год: 1870
  3. В сетях аферистки, Уоллес Эдгар, Год: 1924
  4. Тайна желтых нарциссов, Уоллес Эдгар, Год: 1920
  5. Злой гений, Коллинз Уилки, Год: 1866
  6. Таинственный двойник, Уоллес Эдгар, Год: 1924
  7. Цезарь Каскабель, Верн Жюль, Год: 1890
  8. Сент-Ив, Стивенсон Роберт Льюис, Год: 1897
Электронная библиотека