ЛУДВИГЪ ТИКЪ.
ЛУДВИГЪ ТИКЪ.
‘Отечественныя Записки’, No 4, 1846
Лудвиг Тик, Тик Людвиг, Год: 1846
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Отъ обширной литературной семьи, окружавшей Гёте и Шиллера, теперь остаются только старый философъ, да старый поэтъ. Когда-нибудь мы постараемся дать читателямъ понятіе о жизни и сочиненіяхъ философа Шеллинга, теперь же поговоримъ о поэт, Лудвиг Тик.
Многочисленныя произведенія Тика, принадлежащаго къ числу самыхъ плодовитыхъ писателей настоящаго вка, никогда не имли за предлами Германіи той популярности, какою пользовались произведенія Гёте и Шиллера, что надо приписать ихъ чисто-народному характеру. Уже давно, въ самой Германіи, авторъ ‘Женевьевы’, ‘Октавіана’, ‘Фантаза’, не производитъ на массу публики того вліянія, какое имлъ онъ прежде, при другомъ направленіи идей литературныхъ. Не смотря на то, имя Тика всегда будетъ стоять въ ряду самыхъ знаменитыхъ именъ блистательной эпохи литературы германской, въ исторіи этой литературы онъ оставилъ слдъ, который никогда не изгладится, и не смотря на неблагодарность корифеевъ шумной школы, называющейся юною Германіею, потомство не забудетъ, что Тикъ принадлежалъ къ числу тхъ великихъ писателей, которые вывели на новую дорогу литературу германскую, нсколько вковъ рабски слдовавшую по направленію, указанному ей французами.
Собственно говоря, ни Гёте, ни Шиллера нельзя считать поэтами той школы, посредствомъ которой вошли въ моду средніе вка, вошелъ въ моду романтизмъ. Романтизмъ, въ самомъ строгомъ значеніи этого слова, то-есть чувство и вкусъ среднихъ вковъ, составлялъ только одну изъ сторонъ обширнаго и разнообразнаго генія этихъ великихъ поэтовъ. Въ Тик мы видимъ воплощенный романтизмъ, съ его хорошими и дурными качествами. Онъ первый изъ новйшихъ поэтовъ весь погрузился въ средніе вка, протиснулся ихъ грубостью, ихъ врованіями, ихъ простотою, ихъ силою, ихъ невжествомъ, ихъ граціею. Это полное проникновеніе ума Тика идеями, предразсудками, поэтическими химерами, характерами, нравами среднихъ вковъ, составляетъ сильную и въ то же время слабую сторону его таланта.
Преданія и врованія среднихъ вковъ, богатое развитіе индивидуальное, представляемое ими, составляютъ ту основу, на которой съ силою и оригинальностью можетъ развиваться поэзія германская. У ней не было, какъ у другихъ европейскихъ литературъ, древности, у ней не было, какъ сказалъ Шиллеръ, ни вка Августа, пи вка Лудовико XIV, она родилась въ среднихъ вкахъ, опа выросла, свободная и дикая, въ лсахъ, на горахъ, въ хижинахъ и замкахъ старой Германіи, и велика заслуга Тика, что онъ старался возвратить къ этой національной точк исхода геній германскій, блуждавшій по слдамъ генія галлоримскаго, который потомъ, въ свою очередь, вдался въ подражаніе генію германскому. Народы, различные по происхожденію и образованію, много выигрываютъ, длая другъ у друга полезныя заимствованія, но они губятъ себя, рабски копируя другъ друга. Но изъ того, что литература германская, сбившись съ своего естественнаго пути, счастливо освжила свои силы въ живительномъ источник среднихъ вковъ, еще не слдуетъ, что новйшая литература, даже въ Германіи, должна заключиться въ стнахъ среднихъ вковъ и съ усиліемъ вдохновляться впечатлніями минувшей эпохи.
Боле тридцати лтъ Германія, съ тою ревностью, съ какою занимается она вопросами искусства, за недостаткомъ другой пищи, стремилась по дорог, проложенной Тикомъ и другими, и предавалась поэзіи легендной и рыцарской. Каждый молодой поэтъ выступалъ на поприще литературы непремнно съ томомъ балладъ и романсовъ. Средніе вка господствовали даже въ поэзіи политической и патріотической, родившейся во время войны за независимость Германіи. Псни патріотовъ 1813 года вызывали противъ Франціи тни феодальныя. Вс великіе цезари священной имперіи, вс бароны и рыцари Тевтоніи вызывались изъ могилъ, чтобъ вести новйшихъ буршей къ освобожденію отечества отъ ига иноплеменнаго и къ завоеванію свободы.
И посл того, какъ Германія была освобождена, еще нсколько лтъ поэзія германская жила средними вками, Уландъ, швабскій трубадуръ, по таланту, можетъ-быть, первый изъ новйшихъ миннезингеровъ, которыхъ старйшина — Тикъ, поддерживалъ нсколько времени поэтическій тевтонизмъ, соединяя въ своихъ псняхъ хвалу доброму старому времени съ хвалою доброму старому праву, das gute alte Recht. Между-тмъ, такъ-какъ умъ націи не можетъ всегда вращаться въ одномъ и томъ же кругу, Германіи надола наконецъ пища преданій и воспоминаній, и, отвернувшись отъ минувшаго, съ жаромъ кинулась она на настоящее и будущее. Страсть къ среднимъ вкамъ имла свою реакцію. Съ какимъ презрніемъ школа романтическая смотрла на всякое вдохновеніе, почерпнутое въ повседневной жизни, соединяя все это подъ обиднымъ названіемъ Modernitt, бывшимъ для нея синонимомъ пошлости и глупости, съ такимъ же презрніемъ новая школа поэтовъ стала смотрть на школу романтическую. Вс знаменитости этой школы впали въ пренебреженіе, даже Гёте и Шиллеръ подверглись жестокимъ нападкамъ, и только поэтическій пантеизмъ перваго и либерализмъ втораго, давали имъ право на пощаду со стороны шумной новой школы. Что касается до Тика, представителя школы среднихъ вковъ, то его репутація сильно упала, его произведеніямъ, вмст съ произведеніями Музеуса, Арнима, Ламотт-Фуке, назначено было мсто — въ колыбели дтей и въ карманахъ старыхъ дамъ. Поэтъ философски смотрлъ на такой переворотъ мннія, — и видя, что пылкія головы новаго поколнія отвергаютъ, какъ вздоръ, вс воспоминанія старой Германіи, уничтожилъ одну изъ двухъ струнъ своей лиры, струну чувства и наивности, оставивъ только иронію тонкую, кроткую и беззаботную, и наконецъ, утомленный и современностью и средними вками, покинулъ и то и другое, и съ оружіемъ и багажемъ перешелъ въ станъ Грековъ и Римлянъ. Авторъ ‘Женевьевы Брабантской’, посвящаетъ послдніе дни свои драматическимъ произведеніямъ Софоклз, Аристофана, Эврипида и Плавта, и ставитъ ихъ на сцен берлинской въ томъ вид, въ какомъ игрались они на театрахъ Греціи и Рима.
Посл этого общаго взгляда, перейдемъ къ частностямъ жизни и литературной дятельности Тика.
Лудвигъ Тикъ родился въ Берлин, 31 мая 1773 года, отъ фамиліи мщанской. Онъ учился сначала въ Берлинскомъ Университет, потомъ въ Галльскомъ, потомъ въ Гёттининскомъ и наконецъ въ Эрлангенскомъ. Его молодость, равно какъ и вся жизнь, не представляетъ намъ никакихъ романическихъ приключеній, или по-крайней-мр она не была, подобно молодости Бюргера, Гёте и Шиллера, предметомъ ближайшихъ біографическихъ изслдованій.
Когда Тикъ выступилъ на литературное поприще, Германія уже освобождена была Лессингомъ, Клопштокомъ, Виландомъ, Гердеромъ, Гёте и Шиллеромъ отъ той безжизненной литературы, которая пробавлялась займами у древности греческой и римской, чрезъ посредство Франціи, но она по разнымъ направленіямъ искала своего пути, одни вдохновлялись прямо Греціею, другіе жизнію новйшею, третьи Шекспиромъ и средними вками, большая часть Жанъ-Жакомруссо. Вліяніе Руссо на литературу германскую въ послднихъ годахъ восьмнадцатаго столтія было весьма-сильно. Нельзя не видть въ ‘Вертер’ — нмецкаго Сен-Пре. Нельзя не видть въ шиллеровыхъ ‘Разбойникахъ’ драматическаго изложенія знаменитаго разсужденія о неравенств состояній. Правда, разнообразный геній Гёте бросалъ лучи уже во вс стороны. Въ то же время, какъ писалъ ‘Вертера’, поэтъ обращался къ среднимъ вкамъ и извлекалъ оттуда ‘Гёца фон-Берлихингена’, вдохновлялся древностію въ ‘Ифигеніи’, и поэмою своей ‘Германъ и Доротея’ затмвалъ Фосса въ изображеніи жизни повседневной. Какъ бы то ни было, однакожъ направленіе, данное Жанъ-Жакомъ Руссо, было сначала направленіемъ господствующимъ. Всмъ извстно, какой Эффектъ произвели ‘Вертеръ’ и ‘Разбойники’, всмъ извстно, какое множество произведеній написано было по образу и подобію этихъ двухъ твореній, были даже въ Германіи молодые безумцы, которые, желая уподобиться Карлу Моору, длались разбойниками, другіе, чтобъ быть Бергеромъ, убивали себя. Молодой Тикъ не сдлался ни разбойникомъ, ни самоубійцею, а написалъ въ 1793 году ‘Вильяма Ловеля’, романъ въ письмахъ, подражаніе ‘Вертеру’, представляющее въ себ вс недостатки этого послдняго произведенія и нкоторыя изъ его достоинствъ. Но, прощаясь съ своимъ героемъ, Тикъ, въ конц книги, говоритъ ему слдующія рзкія истины, удобопримнимыя ко всмъ характерамъ того же рода, такъ часто появлявшимся въ-послдствіи въ проз и въ стихахъ.
‘Ты считаешь себя’ говоритъ Ловелю одно изъ дйствующихъ лицъ романа, ‘ты считаешь себя существомъ удивительнымъ и рдкимъ, а въ теб ровно ничего нтъ ни удивительнаго, ни рдкаго, ты выказываешь презрніе къ людямъ въ словахъ напыщенныхъ, которыя тмъ неумстне въ устахъ твоихъ, что ты никогда не старался узнать людей, и если бъ даже узналъ ихъ, то не могъ бы оцнить ихъ настоящія къ теб отношенія. Ты много хлопоталъ, чтобъ измниться, и старался уврить себя, что въ теб совершились великія перемны,-опять заблужденіе! Ты все тотъ же, чмъ и былъ, по-прежнему нтъ въ теб силы исправиться, и ты способенъ на то только, чтобъ по малодушію, тщеславію или обезьянству, длать и говорить такія вещи, которыя не исходятъ изъ твоего сердца. Твоя философія всегда была эгоизмомъ, а чувства твои ограничивались безпрерывною борьбою съ-самимъ-собою. Ты могъ бы быть человкомъ порядочнымъ и простымъ, — и сдлался сумасбродом-философомъ.
Молодой романистъ, такъ разоблачающій своего героя, очевидно, не былъ отъ природы вертеріанцемъ, очевидно не имлъ призванія къ подобному роду романовъ. И Тикъ, дйствительно, скоро покинулъ его. Къ той же эпох восторженности философской и сантиментальной принадлежатъ два романа: Абдалла и Петръ Леберехтъ, первый — романъ въ восточномъ вкус, второй — романъ раціоналистскій и сатирическій, посредственнаго достоинства.
Въ 1797 году, Тикъ нашелъ тотъ рудникъ, который долженъ былъ съ успхомъ разработать, въ этомъ году, одинъ книгопродавецъ поручилъ ему продолжать народныя сказки Музеуса, онъ написалъ три тома сказокъ, отличавшихся отъ сказокъ Музеуса только формою мене народною, за то боле-изящною. Но уже и тутъ замчательно искусство, съ какимъ драматизировалъ онъ извстную сказку о Синей-Бород.
Связь съ молодымъ университетскимъ товарищемъ, Ваккенродеромъ, пристрастившимся къ католической живописи и поэзіи среднихъ вковъ, не мало содйствовала тому, что и Тикъ пошелъ по тому же направленію. Въ 1798 году, онъ издалъ въ Берлин Странствованія Штернбальда (Slernbalds Wanderungen), сочиненіе немножко несвязное, какъ и вс сочиненія Тика. Штернбальдъ — молодой, восторженный ученикъ Альбрехта Дюрера, путешествующій по Италіи, его путешествіе служитъ автору предлогомъ, чтобъ изобразить общество шестнадцатаго вка, въ противоположность обществу восьмнадцатаго вка. Въ то же время, Тикъ обогатилъ германскую литературу превосходнымъ переводомъ ‘Донъ-Кихота’.
Въ 1799 году, Тикъ поселился въ ен, тамъ жили братья Шлегели, Новалисъ, Шеллингъ, Зольгеръ, вс эти молодые люди, хотя родившіеся и воспитанные въ протестантизм, чувствовали одинаковую любовь къ католическимъ и рыцарскимъ среднимъ вкамъ, и ршились трудиться общими силами для распространенія своихъ идей посредствомъ критики и поэзіи, ниспровергая одною рукой противныя ученія, а другою строя зданія, согласныя съ принятою программой. Шлегели были критиками, Шеллингъ искалъ философской связи естественныхъ знаній и романтическаго преданія, Тикъ былъ поэтомъ, который взялся раскрыть вс чудеса минувшаго времени и воспроизвести двоякую физіономію среднихъ вковъ: ихъ грандіозную силу и наивную грацію. Друзья Тика, особенно Шлегели, боле его симпатизировали съ космополитизмомъ Гёте, что касается до него, онъ отвергалъ тогда всякую смсь, всякое заимствованіе у древности или у востока, и расположившись въ среднихъ вкахъ, не хотлъ выйдти оттуда. Съ этого времени начинается самый блистательный періодъ литературной жизни Тика, этотъ періодъ представляетъ два отдленія, въ одномъ, онъ занятъ исключительно средними вками, въ другомъ, средніе вка служатъ для него только предлогомъ, чтобъ посмяться надъ странностями и глупостями современными. Къ первому отдлу принадлежатъ: драма
Женевьева Брабантская, которая, вообще, въ Германіи считается образцовымъ произведеніемъ Тика, боле-сложная и многословная драма Октавіанъ, Phantasus, сборникъ сказокъ феодальныхъ временъ, въ проз и стихахъ, какъ то: Четыре сына Эймона, Исторія любовныхъ похожденіи прекрасной Магелоны и графа Истра Провансскаго, Рунненбергъ, Волшебницы, и пр., дале, къ этому отдлу принадлежатъ: сборникъ псень, выбранныхъ изъ швабскихъ миннезингеровъ и переведенныхъ на новйшій нмецкій языкъ, драма Фортунамъ, изданная въ 1815 году, собраніе лирическихъ стихотвореній, и проч.
Ко второму разряду романтическихъ произведеній Тика, къ тому разряду, въ которомъ поэтъ беретъ маску среднихъ вковъ, чтобъ посмяться надъ современниками, принадлежать Котъ въ сапогахъ, Цербино или путешествіе для отъисканія хорошаго вкуса и др.
Не имя возможности разбирать подробно каждое изъ этихъ романтическихъ произведеній, мы возьмемъ изъ каждаго разряда по одному сочиненію и изложимъ планъ и форму ихъ.
Всмъ извстна трогательная исторія Женевьевы брабантской. Тикъ нашелъ въ ней богатую канву, на которой можно было представить во всемъ блеск энергическую, разнообразную, поэтическую жизнь минувшихъ вковъ. Ршившись уважать не только идеи, но и драматическія формы минувшаго времени, а можетъ-быть также не въ силахъ будучи подчинить своего воображенія требованіямъ театральнымъ, авторъ ‘Женевьевы’, написалъ свою драму въ род мистерій двнадцатаго вка: нтъ ни плана, ни связи въ ход дйствія, ни раздленія на акты, дйствующія лица являются и исчезаютъ, мсто дйствія измняется съ каждой сценой. Драма открывается явленіемъ св. Бонифація, который, выступая на сцену съ мечомъ въ одной и съ пальмою въ другой рук, предувдомляетъ публику, подобно древнему хору, что предъ ней представлена будетъ Жизнь и смерть св. Женевьевы, жившей до Карла-Великаго. Посл явленія св. Бонифація и сцены поселянъ, врно представляющей беззаботную жизнь крпостнаго сословія, Тикъ вводитъ васъ въ замокъ Зигфрида, Пфальц-графа трирскаго, который собирается въ походъ противъ Абдерама, подъ знаменами Карла-Мартелла, покидая жену свою, Женевьеву, подъ присмотромъ молодаго оруженосца, голо. Сцена прощанія Зигфрида съ Женевьевою, пылкая, хотя и покорная судьб горесть Женевьевы, и спокойная, простая и нжно-строгая твердость воина, трогательно и врно изображены въ прекрасныхъ стихахъ, именно, такою представляется домашняя жизнь въ девятомъ столтіи. Затмъ поэтъ ведетъ васъ въ лагерь Карла-Мартелла, гд показываетъ дв арміи, стоящія одна противъ другой, и переноситъ сцену поочередно изъ лагеря въ уединенный замокъ, гд Женевьева борется съ страстію Голо.
Эти переносы сцены, невозможные на театр, дйствуютъ на душу, представляя воображенію безпрерывные контрасты. Духъ христіанскій и духъ мусульманскій олицетворены въ характерахъ Карла Мартелла и Абдерама, и вождей, ихъ окружающихъ. Превосходна также мысль автора — противопоставить Женевьев, чистйшему и возвышеннйшему типу западной женщины, женщину восточную, пылкую Зюльму, слдующую за Абдерамомъ на поле битвы и поражающую себя кинжаломъ на его труп.
Изъ Пуатье мы возвращаемся въ Трирскій-Замокъ, гд вечеромъ, съ лютнею въ рукахъ, Голо бродитъ подъ окнами набожной и прекрасной Женевьевы, и въ гармоническихъ строфахъ поетъ про свою любовь. Относительно Голо, поэтъ справедливо отступилъ отъ преданія, сохранившагося въ легендахъ, Голо — не дикое и ужасное чудовище, напротивъ, онъ молодъ и прекрасенъ, происхожденіе его неизвстно, графъ Зигфридъ любитъ его, какъ сына, и въ послдствіи, онъ оказывается сыномъ одного изъ старыхъ его друзей. Голо сначала борется съ своею страстію, и постепенно, искусно, поэтъ доводитъ его до преступленія. Сама Женевьева, хотя чистая и цломудренная, представлена все-таки женщиной молодой, супругой стараго, отсутствующаго воина,— женщиной, не могущей при такихъ обстоятельствахъ избжать легкаго прикосновенія любовныхъ грезъ, но какъ скоро страсть Голо открывается во всей своей сил, честная и благородная жена ифзльцграфа облекается во всю свою суровую гордость. Извстна остальная часть легенды: борьба ненависти и любви въ сердц Голо, побда ненависти надъ любовью, гнусная клевета его на Женевьеву, легковріе Зигфрида, отчаяніе и ярость графа, нжно-спокойнаго въ сцен прощанія и неумолимаго, когда дло идетъ объ оскорбленіи его чести, приказъ умертвитъ Женевьеву и дитя его, обезоруженіе убійцъ видомъ жертвъ, жизнь Женевьевы въ лсу съ сыномъ, открытіе ея невинности, исторія лани, наказаніе Голо и смерть Женевьевы.
Во всемъ этомъ Тикъ строго держался преданія. Описаніе жизни Женевьевы въ дикомъ лсу представляетъ много мстъ истинно поэтическихъ. ‘Германцы’ говоритъ Менцель: ‘суть истинныя дти лсовъ. Вотъ ужь скоро будетъ дв тысячи лтъ, какъ германская поэзія скачетъ на бломъ иноходц по лсамъ, убранномъ лсными цвтами, пробуждая эхо лсовъ и дыша благовоніемъ лсовъ. У Тика лса ослпляютъ насъ сначала живыми красками своей дикой красоты, мы проникаемъ въ ндра ихъ, и скоро чувство ихъ таинственной глубины овладваетъ нами, съ страннымъ шумомъ ударяются древесныя втви одна о другую, блудящіе огоньки блестятъ во мрак, возвщая присутствіе духовъ. Тикъ всегда видитъ природу населенною ея таинственными обитателями, эльфами, духами стихій, столь же древними, какъ исторія вашего народа и неразлучными съ ней.’
Дйствительно, нтъ у Тика ни одной драмы и повсти, которыя не заключали бы въ себ превосходнаго описанія чувствъ, внушаемыхъ уединеніемъ великихъ лсовъ. Въ Женевьев много такихъ описаній, не эльфы, но и ангелы, святые, сама смерть являются въ лсу къ Женевьев, между-тмъ, какъ Голо, терзаемый угрызеніями совсти, бродитъ вечеромъ при свт луны, садится, задумчивый, на гребн горъ, или въ порыв бшенства низвергаетъ въ глубину оврага соумышленниковъ, могущихъ открыть его преступленіе.
Во всей этой драм много длиннотъ, много несвязности, но есть красоты первостепенныя, могущественно дйствующія на душу читателя.
Перейдемъ къ фантастической и сатирической комедіи. Котъ въ сапогахъ. Заглавіе ея: Котъ въ сапогахъ, дтская сказка, въ трехъ дйствіяхъ и въ проз, съ интермедіями, прологомъ и эпилогомъ. Дйствіе происходитъ въ одно и то же время на сцен и въ партер. Въ партер мы видимъ педантовъ, глупцовъ, любителей мщанскихъ драмъ на-манеръ Коцебу, Фанатика Бёттихера, который, какъ сумасшедшій, вызываетъ актёра, желая, какъ онъ говоритъ, дать ему отчетъ въ собственной его высокости,— однимъ словомъ, собраніе разныхъ типовъ. Въ ожиданіи поднятія занавса, каждый изъ находящихся въ партер объясняетъ и толкуетъ по-своему смыслъ страннаго заглавія пьесы. Одинъ видитъ тутъ аллегорію, символическую исторію какого-нибудь нечестиваго злодя, другой ожидаетъ пьесы волшебной, третій — какой-нибудь картины семейной жизни, четвертый убжденъ, что пьеса — мистическая, другіе ждутъ какой-нибудь обиды хорошему вкусу и собираются шумно защищать его, наконецъ Бёттихеръ, представитель фанатическихъ поклонниковъ игры знаменитаго актёра Ифланда, собирается анализировать могучій геній, который будетъ представлять ‘Кота въ сапогахъ’.
Наконецъ подымается занавсъ, и начинается, среди перекрестнаго огня замчаній, которыми перекидываются партеръ, актёры и авторъ, представленіе извстной сказки: Котъ въ сапогахъ, и все это перемшано забавными интермедіями, назначенными для удовлетворенія поочередно каждаго изъ типовъ, собранныхъ въ партер, которые ропщутъ и свистятъ. Нечего и говорить, что ни одинъ изъ нихъ не останется доволенъ, за исключеніемъ, однакожь, бёттихера, который воздалъ должную честь великому актёру, и Шлоссера, любителя символовъ, который вызываетъ автора и кричитъ ему: ‘не правда ли, что ваша высокая пьеса есть мистическая теорія, содержащая въ себ объясненіе природы любви?’ На это авторъ отвчалъ’, ‘не могу вамъ этого сказать, я просто-на-просто хотлъ напомнить вамъ отдаленные дни вашего дтства, напомнить ощущенія, которыя возбуждалъ въ васъ нкогда котъ въ сапогахъ, и вовсе не думалъ придавать своей пьес важности, которой она не иметъ.’ Это объявленіе приводитъ въ волненіе весь партеръ, и занавсъ опускается при свист и ругательствахъ зрителей.
Кром драмъ и комедій, Тикъ написалъ безчисленное множество фантастическихъ повстей. Въ-теченіе сорока лтъ, каждый годъ нмецкіе Taschenbcher обогащались какимъ-нибудь новымъ произведеніемъ неисчерпаемаго разскащика. Разберемъ одну, чтобъ дать о нихъ понятіе. Рыцарь, по имени Эгбертъ Блокурый, мужчина лтъ сорока, сидитъ въ замк у камина съ женою своей, Тертой, такихъ же лтъ, и съ другомъ своимъ, Вальтеромъ. Онъ проситъ жену, чтобъ она разсказала другу его свою странную исторію. Берта родилась въ хижин пастуховъ, еще будучи ребенкомъ, увлекаемая страстью къ приключеніямъ и наскучивъ бдной жизнью пастушеской, она убгаетъ, куда глаза глядятъ, и входитъ въ обширный лсъ. Слдуетъ одно изъ тхъ великолпныхъ описаніи дикихъ лсовъ, которыхъ такъ много у Тика. Наступаетъ ночь, двочка дрожитъ, приходитъ въ отчаяніе, слышится лай собаки, является старуха съ костылемъ въ рук и уводитъ двочку въ свою хижину. Въ этой хижин стоитъ клтка съ чудною птицей, голосъ которой похожъ на человческій, и которая постоянно поетъ одну и ту же мелодическую строфу объ уединеніи лсовъ. Проживъ четыре года въ этомъ убжищ, двушка узнаётъ отъ старухи, полюбившей ее, что чудная птица каждую ночь несетъ по яйцу, и въ каждомъ яйц заключается алмазъ. Старуха уходитъ на нсколько дней, приказавъ Берт смотрть за собакой, птицей и яйцами. Оставшись одна, Берта покидаетъ уединенную хижину, взявъ съ собой птицу и яйца и привязавъ собаку, чтобъ она не слдила за ней. Но боязнь и угрызеніе совсти тревожатъ ее, она боится встртить старуху, ей безпрестанно чудится жалобный вой собаки, птица безпрерывно твердитъ свою мелодическую жалобу, уставивъ на нее глаза, и вотъ Берта убиваетъ ее. Нкоторыя слова въ разсказ внушаютъ мысль, что Берта въпослдствіи также убила служанку, которой не довряла, но мужъ прерываетъ ее, говоря, что тогда-то онъ узналъ ее и женился на ней и на ея алмазахъ. Вальтеръ встаетъ, кланяется Берт и разставаясь съ нею, говоритъ ей на ухо имя собаки, котораго она не сказывала ему. Долго скрывала Берта отъ мужа смущеніе, причиненное ей этимъ неожиданнымъ случаемъ, наконецъ ршилась открыть. Эгбертъ, уже тревожившійся тмъ, что уговорилъ жену поврить Вальтеру общую ихъ тайну, приходитъ теперь еще въ большее безпокойство и наконецъ, въ одинъ вечеръ убиваетъ своего друга въ лсу, воротясь домой, онъ находитъ жену мертвою. Чтобъ разсять грусть и угрызеніе совсти, Эгбертъ ищетъ удовольствій въ свт, ищетъ новаго друга, находитъ, и, чтобъ облегчить свое сердце, разсказываетъ Гуго всю
свою исторію. На другой день, онъ уже раскаявается въ своей откровенности, каждое движеніе друга кажется ему подозрительнымъ, и чтобъ избжать страшнаго искушенія убить его, какъ Вальтера, онъ уходитъ куда глаза глядятъ, заходитъ въ глубь лса, слышитъ лай собаки, и въ-слдъ за тмъ мелодическую пснь объ уединеніи лсовъ, наконецъ, подходитъ къ нему старуха съ костылемъ и говоритъ: ‘гд мои алмазы? гд мои дорогія каменья? Преступленіе наказано. Я — Вальтеръ, я — Гуго, Берта — была твоя сестра. Зачмъ измнила она своей благодтельниц? Время ея испытанія оканчивалось, она была дочь рыцаря, который отдалъ ее на воспитаніе пастуху, она была дочь твоего отца.— ‘Отъ-чего я самъ всегда думалъ это?’ воскликнулъ Эгбертъ: ‘отъ-чего эта страшная мысль никогда не покидала меня?’ — Отъ-Того, что во дни твоего дтства, отвчала старуха: ‘отецъ твой разъ говорилъ при теб о сестр твоей. Мать Берты умерла, другая женщина занимала ея ложе. Для этой-то женщины отецъ твой удалилъ отъ себя дочь.’ Эгбертъ въ безуміи лежалъ на вершин горы, старуха говорила, собака лаяла, птица вторила свою псню, и Эгбертъ умиралъ.
Этотъ безцвтный очеркъ можетъ дать только самое слабое понятіе о томъ очарованіи, какое производятъ эти странныя исторіи. Повсти Тика почти вс вышиты по подобной канв, это фантастическія странствованія въ области волшебства, везд сцпленіе зла со зломъ, везд страшный конецъ.
Составляя романтическія драмы и фантастическія повсти, Тикъ въ то же время занимался изученіемъ Шекспира и англійскихъ драматурговъ до Шекспира, и написалъ превосходное сочиненіе объ англійскомъ театр, а спустя нсколько лтъ издалъ родъ историческаго романа, цлью котораго было — изобразить ту общественную среду, въ которой авторъ ‘Макбета’ и ‘Ромео’ развилъ свой геній, наконецъ, еще позже, Тикъ дополнилъ нмецкій переводъ твореній Шекспира, который оставленъ былъ его другомъ, Шлегелемъ, неконченнымъ.
Между-тмъ, по мр того, какъ любовь къ среднимъ вкамъ ослабвала въ Германіи, истощался и у Тика восторгъ романтическій. Около 1820 г., онъ началъ заниматься романомъ историческимъ и критикой, въ 1821 г., издалъ романъ подъ заглавіемъ: Бунтъ въ Севенскихъ Горахъ, въ 1829 г., поселившись, по приглашенію саксонскаго короля, въ Дрезден, онъ нсколько лтъ занимался театральной критикой, разные опыты его въ этомъ род собраны и изданы въ двухъ томахъ, наконецъ, въ 1840 г., онъ написалъ историческій романъ: Витторія Аккоромбона, который, вроятно, еще не забытъ читателями нашего журнала.
Во время пребыванія въ Дрезден, онъ прославился удивительнымъ даромъ чтеца. По вечерамъ онъ читалъ своимъ пріятелямъ лучшія драматическія произведенія древности и новйшихъ временъ, и эти собранія были въ большой мод. Самъ Гёте, когда Тикъ посщалъ его въ Веймар, считалъ для себя наслажденіемъ слушать чтеніе Тика. Наконецъ, на старости лтъ, Тикъ, по приглашенію короля прусскаго, собирающаго вокругъ себя вс знаменитости Германіи, переселился въ Берлинъ, гд живетъ теперь, окруженный любовію и уваженіемъ двора и города. Тикъ еще въ молодости женился на дочери пастора Альберта, изъ Гамбурга, отъ этого брака онъ имлъ двухъ дочерей, изъ которыхъ старшая, замчательная по учености и поэтическому таланту, умерла въ 1841 г. Какъ частный человкъ, знаменитый писатель, говорятъ, одаренъ самыми любезными качествами, онъ добръ, предупредителенъ, остроуменъ, бесды и характеръ его такъ же привлекательны, какъ талантъ.