М.Н. Катков
М.Н. Катков
Ложное направление деятельности дирекции Императорских театров
Ложное направление деятельности дирекции Императорских театров
Москва, 10 января 1872
Ложное направление деятельности дирекции Императорских театров, Катков Михаил Никифорович, Год: 1872
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Реформы последнего десятилетия не ограничиваются внешними улучшениями в законодательстве или управлении. Они вызывают возрождение народной жизни, они энергически проникают в глубину народного духа. Они наложили свою печать и на такие проявления народной деятельности, которые, по-видимому, находятся вне непосредственного влияния законов или администрации. Они помогут русскому творчеству в науке и искусстве стать твердою ногой на высоком уровне и вступить в состязание с величайшими нациями истории. Такое значение наших реформ может вполне обнаружиться лишь в будущем, но и настоящее не лишено благодетельных признаков этого животворного влияния.
Преобразование России, предпринятое на столь широких основаниях, не может привести к ожидаемому исходу, если в той многообъемлющей работе, к которой она вызвала всех русских граждан, не примут участие все умственные и нравственные силы нации. В числе этих сил не последнее место принадлежит искусству. Сколько бы ни унижал значение искусства фанатизм незрелых голов и нездоровых учений, оно всегда будет могущественным союзником национального прогресса, питая и поддерживая в обществе и те широкие общие взгляды, те высокие и бескорыстные стремления, без которых не может надолго обходиться и вседневная деятельность даже в самых частных своих применениях.
Есть много внешних условий, затрудняющих у нас успехи искусства: суровость климата, редкость населения, громадность расстояний между центрами общественной жизни, слабое развитие общественности даже в этих центрах, слабость образования, дающая преобладание вкусу к материальным наслаждениям, равнодушие публики, легко переходящее в неумеренный и фальшивый восторг и столь же легко возвращающееся к прежней точке замерзания. Но географические препятствия к развитию у нас художественной деятельности не таковы, чтобы энергия и талант не могли их преодолеть, а культурные условия изменяются к лучшему. Тем более следует желать, чтобы прекратились препятствия другого рода, препятствия внешние и случайные, законоположения и административные обычаи, мешающие нашему искусству выступить на широкую дорогу. Искусства давно пользуются у нас поддержкою, главным образом благодаря щедротам Императорского Двора. Основание Академии художеств и дирекции Императорских театров (в связи с Театральным училищем) вызывало развитие русских талантов на всех поприщах искусства. В наши дни основаны две консерватории, Петербургская и Московская, имеющие в виду цель более специальную, но при этом построенные на самом широком фундаменте и обещающие богатые плоды для музыкального развития в нашем отечестве. В прежнее время учреждения эти распространяли свое действие преимущественно лишь на столицы, и провинциальное искусство лишь издалека и в слабой степени заимствовалось из них образцами или персоналом. Но в последние десять лет драматическое и музыкальное искусства сделали и в провинции значительный шаг вперед. Число театральных предприятий возросло чрезвычайно, основываются музыкальные общества, и благодаря новому удобству железных дорог знаменитейшие артисты столиц объезжают провинцию, встречаемые радушием и успехом, на какие едва можно было рассчитывать. Такие явления более чем плод единоличных усилий даровитых артистов или случайной прихоти общества, они возникли естественно как предложение, соответственное спросу данной минуты, и указывают на пробуждение в нашем отечестве потребности в искусстве, какой прежде не было. Если потребность эта возросла в провинции, то легко представить себе, как она должна была усилиться в столицах. И действительно, множество признаков свидетельствуют о таком усилении. Наряду с казенными театрами образовались и в Москве, и в Петербурге частные труппы в довольно значительном числе, исполняющие русские драматические пиесы, иногда с замечательным успехом. Основание Русского музыкального общества и некоторых других, менее обширных концертных учреждений в обеих столицах, с своей стороны, свидетельствует о ежегодно возрастающем интересе к музыкальному искусству. Но при это возникло одно столкновение, весьма оригинальное, которое будущему историку России может дать материал к весьма любопытным выводам и размышлениям. Масса читателей едва ли знает, что все эти препятствия и учреждения официально допускались у нас лишь из милости, что они вели и ведут жизнь сомнительной долговечности, что, строго говоря, самое существование их не было возможно по букве закона. Сценическое искусство во всех его видах, а также и музыкальное, составляет в наших столицах исключительную принадлежность дирекции Императорских театров, которая одна по закону может публично и с платой за вход давать представления и концерты. Исключения недавно составляли только великопостные концерты приезжих виртуозов да балаганы на святках и маслянице, и нет сомнения, что в принципе первые допускались вследствие давно установившегося у нас благоговения пред всем иностранным, а второе — вследствие глубочайшего презрения к той грубой простонародной форме, в которую они облекали искусство. Дозволяя великопостные концерты, закон преклонялся пред блеском приезжей знаменитости, дозволяя масляничные балаганы, он великодушно бросал кроху отечественному невежеству. Справедливость требует сказать, что в течение последних десяти лет, хотя закон театральной монополии оставался в прежней силе, администрация на практике смотрела снисходительно на пробивающиеся неофициальные дички русского искусства и не налагала руки на всякого столичного артиста, который, не будучи чиновником театрального ведомства, дерзал играть или петь на сцене или на концертной эстраде. Многочисленные частные начинания в сценическом и концертном деле, начинания, иногда полные дарования и залогов успеха в публике, давали администрации обильные поводы для запрещений и преследований, и если она лишь умеренно пользовалась этими поводами, то она этим самым доказала, что поняла потребности века и не замкнулась в односторонней исключительности. Нельзя достаточно благодарить ведомство, призванное охранять у нас интересы искусства, за ту услугу, которую оно таким образом оказало нашему прогрессу. Хотя это услуга отрицательная, но тем не менее важная. Благодаря ей развилось немало дарований, благодаря ей значительно возвысился и облагородился художественный вкус столичной публики, и провинция, в свою очередь, испытала влияние успехов столиц. Упомянем для примера об отделениях Русского музыкального общества в Киеве и Харькове, о русской опере в Киеве. Конечно, все эти попытки ни по средствам, ни по размерам не могли идти в сравнение со столичными казенными театрами. Ни в Петербурге, ни в Москве, ни в одном провинциальном городе не могла возникнуть мысль о соперничестве с таким учреждением, денежные средства которого неистощимы и которое сверх денежных средств имеет вековую опытность, давность преданий искусства, которое может с гордостью указать на целый ряд славных имен. Призванная покровительствовать искусству на русской почве, обязанная изыскивать средства для борьбы с препятствиями, тормозящими успехи искусства, дирекция Императорских театров должна была признать своими союзниками всех, кто с талантом и умением, с интересов к делу, с уважением у публике стремились к той же цели. Она должна была оказать покровительство таким начинаниям, как, например, проекты народных театров. ‘Народными театрами’ в этих проектах назывались театры для простонародья, театры с репертуаром, приноровленным к уровню низшего образования и с соответственно дешевыми ценами за места. Здесь не место входить в критику этих проектов: достаточно указать, что они предполагали учреждения, существенно различные от казенных театров, стремящихся на высоты искусства и по ценам доступным лишь публике, более или менее избранной. Несколько лет тому назад в Петербурге, по-видимому, осуществилась мысль ‘народного театра’. Под этим громким знаменем выступило общедоступное увеселительное заведение, главною специальностью которого были живые картины более или менее эротического свойства, рассчитанные на пылкие страсти молодежи или на потухающую чувственность старцев, падкую на острые возбудительные средства. Разрешение подобного ‘храма искусства’ театральною дирекцией может свидетельствовать о том духе терпимости, который начал в ней господствовать, но нельзя не сожалеть, что на этот раз великодушием администрации воспользовалась спекуляция, направленная на самые низкие влечения испорченной натуры. Впрочем, спекуляция не ограничилась одним ‘народным театром’: вскоре в том же Петербурге к нему присоединился другой и посвятил свою деятельность опереткам и водевилям на французском языке, с тем же специальным характером скабрезности. Такое направление в конце шестидесятых годов начало проявляться и в Москве, и замечательно, что наряду с некоторыми частными труппами, которые поддерживали и распространяли его в обеих наших столицах под более или менее скромною и замаскированною формой, само театральное ведомство, по-видимому, начало увлекаться этим направлением и подражать ему. Оно было ввезено к нам иностранцами, и первоначально рынок его ограничивался небольшим кругом любителей-специалистов, но под сенью театральный дирекции на сценах Александрийского театра в Петербурге и Большого в Москве оно перешло на обширную русскую почву, ему раскрылись объятия многочисленных друзей отечественного драматического искусства, канкан получил официальный патент и покровительство, стал русским канканом. Наряду с этим новомодным явлением продолжалось, однако, менее эффектная и менее рассчитанная на успех дня деятельность частных русских трупп в наших столицах, привлекая к себе сочувствие и не прибегая к соблазнительным приманкам. Нельзя было не желать, чтобы театральное ведомство в заботе о чистоте эстетического вкуса, о нравственном элементе в искусстве поощряло эти более серьезные начинания предпочтительно пред канканным родом. Но такое предпочтение, как бы ни было справедливо и желательно с точки зрения нравственности, было невозможно для театральной дирекции уже потому, что она сама открыла двери модному искусству и тем самым подчинилась требованиям его поклонников. Это была уступка господствующему увлечению, нельзя допустить, чтоб эта уступка была следствием расчета на полные сборы и на повышенные ценя: Императорский театр не есть театр спекуляции, и в его атмосферу не должно вторгаться желание наживы от грубой чувственности и неразборчивого вкуса толпы. В одно время с оперетками гривуазного содержания театральная дирекция продолжала оказывать щедрую поддержку серьезному драматическому искусству, италиянской и русской опере, и такая разносторонность доказывает, что ведомство, призванное охранять чистоту искусства, далеко от мысли видеть свое назначение в непристойном искажении сцены, равно чуждом эстетических принципов и свободном от нравственных преград.
Но в нынешнем году случились вещи, способные поколебать такое доверие к театральной дирекции. Частные драматические сцены, существовавшие в некоторых из московских клубов, запрещены, равно запрещено и исполнение цельных драматических пиес на сценах небольших (частных) театров в Петербурге. Этим последним оставлено лишь право на исполнение отрывков, интермедий, дивертисментов и т.п., частным же труппам в Москве воспрещено играть что бы то ни было. Удар, поразивший безвредное и, во всяком случае, серьезное поприще частных драматических трупп в Москве был, таким образом, тяжелее удара, направленного против непристойных заведений, существующих под вывеской частных театров в Петербурге. Эта несоразмерность кары дает нам ключ к оценке побудительных причин, руководивших театральною дирекцией в настоящем случае. Мера против маленьких канканных театров Петербурга, очевидно, не проистекала из нравственного ригоризма. Она не была следствием стремления ограничить то невоздержное распространение цинической пошлости, которое так поражает наблюдателя нравов в нашей северной столице. Театральное ведомство преследует цель художественную, а не нравственно-педагогическую: оно очевидно предоставляет заботу о нравственности тем, кому о ней ведать надлежит, а себе предоставляет широкую область искусства, не примененного ни к какой дидактической цели. Иначе строгость его прежде всего обрушилась бы на маленькие петербургские театры: они пользуются гораздо более обширною сферой действия на публику, нежели частные драматические сцены в Москве, и не нужно большой проницательности для того, чтобы заметить, до какой степени в театры эти стремится недозрелая и дурно воспитанная праздная молодежь, и понять, каких удовольствий, какой пищи уму и воображению она в них ищет. Итак, в запретительной мере нельзя видеть нравственного ригоризма, какого же другого ригоризма искать в ней? Не находит ли театральная дирекция, что драматическое искусство, как серьезное, так и ‘каскадное’, благодаря слишком большой снисходительности с ее стороны в последние годы все более и более переходит в частные руки, что частная инициатива доставляет такие выгоды антрепренерам и такое сочувствие артистам, которые грозят казенному театру опасным соперничеством, и что, следовательно, пора ей, дирекции, прибрать к рукам и материальную прибыль, и нравственное обаяние, которыми начали пользоваться частные сцены?
Мы отнюдь не желали бы ставить в одну категорию любительские театры, исполняющие серьезные драматические произведения, и те специальные школы канкана, которые известны в Петербурге под именем ‘маленьких театров’. Деятельность первых посвящена развитию отечественного искусства и уже по одному этому вполне почтенна, о деятельности вторых мы бы совсем не хотели говорить, если бы не дала к тому повод мера администрации, поразившая интересы тех и других. Любительские театры не имеют ничего общего с этими рассадниками разврата, и нелепо было бы допустить, например, что какой-нибудь театр Буфф или кафешантан есть конкурент частного любительского театра, на подмостках которого играются творения Грибоедова, Пушкина или Гоголя. Точно так же нельзя видеть в каскадном театре соперника дирекции театров. Пусть на сценах ‘маленького’ (частного) театра и одного из казенных, например Михайловского в Петербурге или Большого в Москве, идут совершенно однородные пиесы, французские фарсы в подлиннике или в переводе, полные самых двусмысленных острот и самых недвусмысленных плясок и телодвижений, пусть даже (как это случилось в нынешнем году в Петербурге) на сценах частного и казенного театра идет одна и та же канканная оперетка, — мы продолжаем утверждать, что Императорский русский театр есть учреждение до того возвышенное, что нельзя допустить и мысли о соперничестве его с грязными притонами распутных вакханалий.
Не можем скрыть удивления, что противоположное мнение существует и даже имеет официальную санкцию. Театральная дирекция допускает в принципе все непристойности маленьких частных театров, но, запрещая им давать цельные пиесы, она ограничивает и стесняет их на практике. Мера эта не имеет характера цензуры, она отзывается реакцией в смысле монополии. Но фарсы, исключительно даваемые для возбуждения чувственности, не принадлежат к сценическому искусству, точно так же как питейная торговля или проституция `не предмет эстетики. Казенная монополия театров в последние годы подвергалась частым нападкам. Оставляя в стороне доводы в пользу свободы театральных предприятий, мы не можем не повторить, что театральная дирекция, по нашему мнению, без труда могла бы доказать пользу, которую она приносит отечественному искусству: для этого ей только нужно было бы остаться верною своим лучшим преданиям. Между теми маленькими театрами, которые только тем и держатся, что промышляют канканом, между ими и театром Императорским образовалась бы бездна. Нелепость мысли о соперничестве между ними обозначилась бы с полною отчетливостью А теперь, мы опасаемся, нелепость эта не для всех ясна. Многим кажется, что слушать Оффенбаха в казенном или в частном театре — все равно.
Впервые опубликовано: Московские Ведомости. 1872. 11 января. No 8.