ЛОНДОНСКІЕ ВОРЫ.
ЛОНДОНСКІЕ ВОРЫ.
I.
I.
II.
II.
‘Нива’, NoNo 27—28, 1870
Лондонские воры, Английская_литература, Год: 1870
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Происхожденіе воровства — одновременно съ началомъ человчества. По мр скученія людей въ городахъ, воровство естественно должно было возрастать постоянно, нетолько вслдствіе деморализаціи, неизбжно проистекающей отъ такого скученія, но и вслдствіе переполненія рынка рабочими силами и скопленія имущества въ рукахъ немногихъ. Если о лондонскихъ ворахъ говорится боле, чмъ о ворахъ всхъ другихъ городовъ, причина тому, во первыхъ, въ колоссальныхъ размрахъ этой столицы, а во-вторыхъ — въ сознаніи публики и самой полиціи, что многимъ тысячамъ людей необходимо воровать, если они не хотятъ умереть съ голода. Въ годичныхъ полицейскихъ отчетахъ перечисляются только т кражи, виновники которыхъ привлечены къ суду, слдовательно, это только отрывокъ изъ статистики воровства. Изъ двадцати кражъ едва одна открывается, изъ десяти воровъ едва одинъ подвергается наказанію. Офиціально-заявленныя кражи за 1867 г. распредлены на слдующія рубрики: 214 кражъ совершено ночными ворами, 220 со взломомъ, 72 уличными разбойниками, 1329 ворами-карманниками, 5931 простыми ворами, 21 конокрадами, 168 собачниками, 6 поддлывателями подписей, 28 фальшивыми монетчиками, 519 распространителями фальшивыхъ денегъ, 282 шуллерами и мошенниками, 691 укрывателями и 18,971 погибшими женщинами — итого 28,452 кражи, на сумму равняющуюся 171,968 фунт. стерл. (по номинальному курсу). Если поближе разобрать эти разнообразно-распредленные проступки и преступленія, получатся отдльные разряды, почти касты воровъ. Большая часть выше-приведенныхъ кражъ исполнены ворами по профессіи, съ которыми мы и постараемся поближе ознакомить читателей.
Обширный классъ тхъ людей, которые въ Лондон не находятъ работы или пренебрегаютъ трудомъ, извстенъ на воровскомъ язык подъ общимъ названіемъ Prigs или Gadders. По способу промышленія — modus operandi — они длятся на разряды. Rampsman, drummer, mobsman, sneaksman, chofulman — вотъ прозвища придуманныя самими ворами и означающія различныя отрасли благородной профессіи.
‘Рэмпсмэнъ’ (Rampsman) — уличный воръ, ночной воръ, онъ грабитъ силой. Это — человкъ въ лучшей пор жизни, высокаго роста, отлично сложенный, съ крупными костями, большой мускульной силой, молчаливый, обладающій большой самонадянностью. Онъ кое-что смыслитъ въ механик, кое къ чему приглядывается въ мастерскихъ, знакомъ съ употребленіемъ разныхъ орудій, изучаетъ новйшія изобртенія физики и механики, и всегда водитъ знакомство съ рабочимъ людомъ — особенно съ машинными заводами. Съ ворами другихъ разрядовъ онъ не знается. Неустрашимость, съ которою онъ идетъ на опасность, ловкость, съ которою онъ производитъ свои операціи, внушаютъ ему презрніе къ трусливымъ, крадущимся мошенникамъ (по нашему, мазурикамъ), шуллерамъ, карманникамъ и ужь подавно къ хилому, слабосильному собачнику и рыщущему полунагишемъ по улицамъ. Онъ принадлежитъ къ высшей воровской аристократіи и сторонится отъ стоящихъ ниже его, какъ милліонеръ отъ нищаго.
‘Дроммеръ’ (drummer, т. е. буквально — барабанщикъ) грабитъ, предварительно лишивъ жертву сознанія или застращавъ. Онъ обыкновенно ‘работаетъ’ съ помощію женщины, городской доки, хотя они никогда не показываются вмст, до самой катастрофы. Если жертва изъ низшаго класса, ее заманиваютъ въ пивную или кабакъ, примшиваютъ дурмана въ ея питье, и затмъ, сонную, обираютъ. Если жертва изъ боле высокаго круга, способы ограбленія мняются смотря по обстоятельствамъ. Какъ ‘барабанщикъ’ обдлываетъ свои дла — всего видне будетъ изъ слдующаго разсказца, въ свое время надлавшаго порядочнаго шума, такъ какъ пострадавшая личность пользовалась извстностью. Это былъ американецъ. Однажды подъ вечеръ гуляетъ онъ въ парк, видитъ — изъ прозжающей мимо кареты вываливается прелестная комнатная собачка. Сидвшая въ карет дама громко вскрикнула, карета остановилась, американецъ подскочилъ, поднялъ собачку и подалъ ее дам, которая не знала какъ благодарить его. Она была молода, хороша, богато одта, имла обаятельно-пріятный голосъ и манеры указывающія на хорошее воспитаніе. Раскланявшись, она приказала хать дале, но едва лошади успли тронуться, она снова велла остановиться, какъ бы о чемъ-то забывъ, высунулась въ окно кареты и негромко сказала снова подбжавшему американцу: ‘ахъ, извините, не знаю, право…. можетъ-быть не слдовало бы…. но вы будете добры — не истолкуете мой поступокъ въ дурную сторону: вотъ вамъ моя карточка, если бы вы оказали намъ любезность своимъ посщеніемъ, мужу моему наврно было бы очень пріятно лично поблагодарить васъ’. Въ восторг отъ этого милаго и, по всмъ признакамъ, знатнаго знакомства, нашъ американецъ не преминулъ отправиться съ визитомъ. Домъ оказался въ отличной части города — Сентъ-Джонъ-Вуд, прекрасной архитектуры, квартира — великолпно убранной. Хозяйка приняла гостя радушно, выразила искреннее сожалніе, что мужа ея не случилось дома, и снова пригласила. Слдующій разъ гость засталъ ее опять одну, сталъ бывать чаще, знакомство приняло боле серіозный характеръ: кончилось тмъ, что онъ извщалъ красавицу ежедневно. Въ одно прекрасное утро, служанка, докладывавшая о немъ, возвратилась и объявила, съ поклономъ отъ своей госпожи, что у той голова болитъ, и что она завтракаетъ у себя въ спальн,— но что, если ему это не будетъ непріятно, она все-таки приметъ его. Мы забыли, что американецъ нашъ былъ докторъ. Онъ засталъ даму въ прелестнйшемъ неглиже, съ распущенными волосами, нсколько блдною. Она приняла его еще миле обыкновеннаго, любезно выслушивала утшенія своего гостя, предоставила ему свою хорошенькую ручку. Это придало ему нкоторую смлость, онъ обнялъ рукою ея станъ и только хотлъ поцловать ее, какъ вдругъ она начинаетъ кричать и шумть, будто обороняясь отъ непріятной назойливости. Въ это самое мгновеніе въ комнату влетаетъ мужчина, дама бросается въ его объятія, восклицая ‘мужъ мой!’ Легко представить себ положеніе американца. Никакія оправданія не могли помочь, онъ попался въ положеніи явно-предосудительномъ, и радъ былъ убраться отдавъ ‘оскорбленному супругу’ свои золотые часы, брильянтовый перстень, да еще написавъ ему чекъ на лондонскій банкъ, на 200 ф. ст. Онъ обратился къ полиціи, но та могла только разузнать, что дама нанимала квартиру на одинъ мсяцъ и заплатила вс деньги впередъ, боле ничего не удалось вывдать. Такъ-то и на разные подобные лады промышляетъ ‘барабанщикъ’.
‘Мобзмэнъ’ (mobsman) грабитъ буквально ловкостью рукъ своихъ. На пятомъ или шестомъ году жизни, онъ уже начинаетъ карьеру свою уличнымъ мальчишкой. Не легко найти ему ровню въ отношеніи тонкости зрнія и слуха, гибкости членовъ и крадучей, тихой, кошечьей поступи. Играетъ онъ съ дтьми и задумается: воображаешь, что онъ углубился въ какія-нибудь свои соображенія — ничуть не бывало: онъ думаетъ, какъ бы стащить у прохожаго платокъ. Длаетъ видъ, что онъ хочетъ сдлать то-то, а сдлаетъ совсмъ другое — вотъ къ чему направлено его воспитаніе, вотъ идеалъ, къ которому онъ стремится. Большая часть мобзмэновъ начинаютъ свою дятельность трубочистами. Тутъ много представляется отличныхъ случаевъ для упражненія, и конечно у него есть къ кому таскать раздобытое. Онъ начинаетъ съ ножей, вилокъ и ложекъ, а кончаетъ дерзкимъ взломщикомъ, котораго не остановятъ даже толстыя стны. Есть еще разрядъ ‘мобзмэновъ’ — то не мальчики, а взрослые. Эти работаютъ всегда вдвоемъ, втроемъ или шайками, это — карманники, которые тогда только могутъ ‘работать’ съ успхомъ, если подъ рукой есть компаньонъ. Часы или кошелекъ вытащенные изъ кармана, брошку отщипнутую отъ цпочки — нужно немедленно сдать въ другія руки, чтобы не попасться съ краденымъ предметомъ. Карманникъ всегда франтовски одтъ по послдней мод, старается затесаться въ порядочную публику — и на видъ его скоре всего можно принять за закройщика высшаго сорта. Онъ — театралъ, правильно посщаетъ концерты, ораторіи и модную церковь, а также не пропускаетъ ни одного митинга, ни одной проповди съ благотворительной цлью, если присутствуютъ представители аристократіи. На пожар онъ первый, отъ неожиданнаго ливня онъ укрывается вмст съ толпою. Попасть въ собраніе богатыхъ людей, охваченныхъ паническимъ страхомъ — верхъ его желаній. Относительно ‘работы’ и одежды, ‘мобзмэнъ’ причисляется къ третьему разряду преступниковъ и никогда не осмливается присосдиться къ ‘рэмпсмэнамъ’ и ‘дроммерамъ’. Онъ смолоду трусливъ — и остается трусомъ до гроба. Если его поймаютъ и отколотятъ, онъ не сметъ пальцемъ шевельнуть, хотя бы на его сторон было превосходство силы.
Четвертый въ воровской іерархіи — это ‘сниксмэнъ’ (sneaksman), характеръ его опредляется достаточно яснымъ названіемъ: to sneak по англійски значитъ красться, трусить. Онъ грабитъ не силой и наглостью, а хитростью и обманомъ. Начиная отъ маленькаго проныры мальчишки, который старается стянуть булку или колбасу, до сильнаго ловкаго конокрада — это все одна птица. Ужь у кого характеръ человка кладетъ печать на лицо — такъ это у ‘сниксмэна’: у него настоящая висльная физіогномія. Его можно найти не только въ Лондон, но и по окрестностямъ каждаго городка и каждаго деревенскаго полицейскаго зданія. За исключеніемъ однихъ только собакъ (которыя составляютъ спеціальность обнищавшихъ грумовъ), ничто отъ него не безопасно. Онъ воруетъ въ фруктовомъ саду, въ огород, въ большихъ магазинахъ, на корабельныхъ верфяхъ, продаетъ краденое добро, онъ закадычный другъ съ несчастными слугами и рабъ закладчика. Численностью разрядъ его превосходитъ вс прочіе, но никто съ нимъ не знается, и каждый считалъ бы за позоръ даже понести наказаніе вмст съ нимъ. Онъ обокрадетъ своего лучшаго друга съ тою же охотою, какъ всякаго другаго. Онъ въ особенности норовитъ стянуть билеты на заложенныя вещи — и чрезъ это самый опасный воръ для бднаго люда. Къ тому же разряду принадлежатъ мазурики, продающіе фальшивыя кольца (извстные своей необыкновенной хитростью и умніемъ распознавать физіогноміи), шуллера, и мошенники подстрекающіе къ пари, вс эти подраздленія имютъ свои особенныя названія.
‘Чофульмэнъ’ чеканитъ фальшивую монету, поддлываетъ банковые билеты и подписи. О немъ извстно меньше, чмъ о другихъ разрядахъ, не потому чтобы онъ былъ мене интересенъ, но онъ боле удаляется отъ общества — и до него трудне добраться. Онъ дичится людей, даже лучшаго своего друга не посвящаетъ въ свою тайну, это по большей части человкъ среднихъ лтъ, съ созрвшимъ и испытаннымъ умомъ и ловкостью. Онъ день и ночь запирается въ своей мастерской, которая помщается обыкновенно гд нибудь въ отдаленной, глухой части города, въ подвал, въ конц длиннаго корридора, и иметъ секретный выходъ. Онъ молчаливъ, постоянно задумчивъ и изобртаетъ новые химическіе составы,— въ чемъ вроятно и заключается причина, что даже полиціи такъ мало извстно о немъ. Если онъ и попадется, то рдко когда проболтается, онъ сдлаетъ признаніе, но въ объясненія не пустится. Вс открытія и осужденія знаменитыхъ шаекъ фальшивыхъ монетчиковъ, захваты ретортъ, штемпельныхъ машинъ, печатныхъ станковъ — полиціей, вс изобличенія лондонскихъ и парижскихъ тайнъ — Диккенсомъ, Викторомъ Гюго и другими — не могли приподнять завсы, окутывающей фабрикацію звонкой монеты, ассигнацій и векселей, когда она производится въ большихъ размрахъ. Англійскій государственный банкъ держитъ машинку для распознаванія фальшивой монеты, черезъ которую проходятъ ежегодно до девяти милльоновъ гиней и полу гиней. Зачастую случается, что въ одну недлю бракуется двсти золотыхъ: кто длаетъ ихъ? еще не такъ давно банкъ черезъ поддлку потерялъ разъ 320,000 ф. ст., другой разъ — 300,000: кто былъ въ этомъ виноватъ? ‘Чофульмэнъ’ умираетъ на вислиц, но профессія его продолжаетъ процвтать. Вдь все равно — полное признаніе не спасло бы его отъ казни.
Мы упомянули о собачникахъ. Такъ какъ число ихъ не велико, то нельзя сказать, чтобы они составляли особый классъ, однако и у нихъ есть свои особенности, и они занимаются своимъ дломъ безъ большаго риска и съ огромной прибылью. Уже триста лтъ тому назадъ Англія славилась прекрасными породами собакъ, и теперь еще англичанинъ иметъ страсть къ хорошимъ собакамъ. Въ рдкомъ порядочномъ дом нтъ комнатной собачки — даже двухъ, которыя сопровождаютъ леди на прогулк. Во время сезона вс парки полны ими. Тутъ-то раздолье собачникамъ. Только барыня заговорится съ кмъ нибудь изъ знакомыхъ, какъ ужь книгъ-чарльзъ или пудель исчезаетъ подъ плащемъ или пальто вора, который проворно ныряетъ въ толпу и скрывается за деревья. На слдующій день въ ‘Times’ печатается объявленіе, съ общаніемъ награды тому, кто принесетъ потерянную собачку, въ кухню вскор затмъ является обтерханный грумъ и даетъ знать, что ее можно получить въ такомъ-то трактир. Отправляются въ указанную трущобу, и тамъ дйствительно оказывается потерянный баловень. Бывали случаи, что за собаку давали 20 ф. стерл. награды, обыкновенная цна — 2 ф. ст.
Мы привели классификацію придуманную самими преступниками. Тюремное начальство признаетъ совсмъ другую: оно раздляетъ воровъ по различной степени развитія. Въ этой классификаціи первую степень занимаютъ поддлыватели денегъ и подписей, вторую — шуллера и карманники, третью — мелкіе воришки, мазурики и овцекрады. Въ тюрьмахъ больше всего сидитъ членовъ первой категоріи, члены второй, хотя не способны къ искреннему исправленію, умютъ притворно исправляться. Возрастъ отъ 15 до 25 лтъ, т. е. самая пора умственнаго развитія, доставляетъ тюрьмамъ ихъ главный контингентъ. Молодые люди 15 -ти — 25-ти лтъ составляютъ 15% населенія всей Великобританіи, число же осужденныхъ преступниковъ этихъ лтъ — равняется 49% всхъ преступниковъ, другими словами, изъ молодыхъ людей этихъ лтъ состоитъ одна пятая доля населенія и половина преступниковъ.
Остается сказать еще нсколько словъ о различныхъ видахъ четырехъ крупныхъ категорій воровъ, изъ которыхъ каждый иметъ свое особое прозвище. Изъ ‘рэмпсмэновъ’ нкоторые вламываются въ дома, другіе останавливаютъ на улицахъ, третьи грабятъ при помощи погибшихъ женщинъ. Изъ ‘дроммеровъ’ одни примшиваютъ дурманъ въ крпкіе напитки, другіе обираютъ людей почему-либо потерявшихъ сознаніе, третьи выдаютъ себя за людей хорошаго общества, чтобы удобне обкрадывать и надувать. Есть ‘мобсмэны’ спеціалисты на тасканіе вещей изъ кармановъ у мужчинъ, и другіе занимающіеся исключительно тасканіемъ изъ дамскихъ кармановъ, есть и такіе которые крадутъ только часовыя цпочки и брошки, тогда какъ другіе промышляютъ одними часами, а опять другіе стягиваютъ товаръ изъ лавокъ. Разные виды ‘сниксмэновъ’ еще многочисленне, главныхъ видовъ два: одинъ крадетъ товаръ, другой — животныхъ. Къ первому виду принадлежатъ т господа, что таскаютъ товаръ съ фуръ, обозовъ, изъ экипажей, ночуютъ въ отеляхъ и уносятъ съ собою платье, постельное блье и зонты, и пр. и пр. Ко второму виду причисляются господа, которые уводятъ лошадей, таскаютъ птицу съ птичьихъ дворовъ, кошекъ и собакъ. Есть еще одинъ сортъ воровъ, столь же иррегулярный какъ стая хищныхъ птицъ, о немъ другіе не знаютъ, однако онъ весьма не маловаженъ. Это — безчисленныя прачки и швеи, которыя закладываютъ блье или полотно довренныя имъ и оставляютъ себ деньги, домашняя прислуга, которая воруетъ посуду и разную разность, фабричные рабочіе, которые уносятъ съ собою металлы, винты и цлыя части машинъ, и т. п.
Естественно является вопросъ: куда вс эти воры дваютъ добычу? Для этого существуетъ множество трущобъ въ восточныхъ кварталахъ Лондона. Войдемъ въ первую попавшуюся. У входа нагромождены въ безпорядк старые столы и стулья, и образуютъ какъ бы баррикаду, охраняющую пестрый сборъ товаровъ: тутъ и золотыя вещи, и искусственные цвты, и старое платье, и столярные инструменты, и мореходные инструменты, и кашемировыя шали, и спиртовые самовары изъ накладнаго серебра, и блье съ выпоронными мтками, и зеркала, и часы, и серебро,— словомъ сказать, все что угодно, и что иметъ хоть какую нибудь цнность. Тысячи людей въ теченіи многихъ лтъ обогащаютъ себя этимъ барышничествомъ, и оставляютъ своимъ дтямъ состояніе, больше состоянія многихъ крупныхъ фирмъ, въ торговлю которыхъ никогда не попадало краденой иголки.
Изъ безчисленнаго множества миссіонеровъ, которыхъ Англія отправляетъ во вс концы свта, командируемые въ восточные кварталы Лондона получаютъ далеко не самую легкую задачу. Хотя они знаютъ языкъ народа, его нравы и обычаи, однако ихъ старанія увнчиваются весьма малымъ успхомъ. Приводимъ подлинный разсказъ одного изъ такихъ миссіонеровъ, г. Артура Мрзеля:
Черезъ долголтнее пребываніе въ восточной части Лондона, я познакомился со всми слоями тамошняго населенія. Я зналъ всхъ воровъ, покрайней мр также хорошо какъ полиція. Я въ точности зналъ, гд они собираются. Сначала они меня чурались, но потомъ попривыкли, такъ какъ я многимъ изъ нихъ помогъ въ бд,— и кончилось тмъ, что они пригласили меня на митинги, на которыхъ обсуждались интересы общины. Само собою разумется, я, какъ гость, не имлъ права голоса и не зналъ о замышляемыхъ грабежахъ и разбояхъ. Въ полуразвалившемся, убогомъ дом собралось 60—80 человкъ обоего пола — привтствовать молодаго человка, только что возвратившагося съ вчной лстницы (т. е. колесо-мельница, которля двигается руками и ногами каторжниковъ, приговоренныхъ къ тяжелой работ). Нсколько юношей, почти что мальчиковъ, говорили, какимъ-то грубымъ хриплымъ голосомъ, задорнйшія рчи противъ полиціи, карательныхъ учрежденій и противъ меня. Ихъ выслушивали спокойно, но особеннаго вниманія на слова ихъ не было обращено. Женщины, если говорили, должны были очень остерегаться, чтобы не согршить противъ приличій, иначе ихъ безпощадно осмивали. Юноша лтъ 17, съ коротко обстриженными и стоячими какъ жнивье волосами, произнесъ длинную рчь, въ которой онъ съ гордостью сообщилъ что вчера кончилъ полуторагодовой срокъ и пришелъ прямо съ колеса. Въ выраженіяхъ назвалъ онъ себя мучеинкомъ праваго дла, бдной птицей, которой съ двнадцатаго года полиція строила всевозможныя ковы, пока онъ наконецъ не попалъ въ смирительный домъ, и тамъ не былъ принятъ въ качеств новаго члена, въ общество своихъ сострадальцевъ. Онъ горько жаловался на тюрьмы и тюремныя постановленія, проклиналъ строгость тюремщиковъ и тяжелую работу, въ доказательство которой онъ показалъ собранію свои сильно распухшія, во многихъ мстахъ изъязвленныя икры. Видно было однако, что онъ смотрлъ на знаки, оставленные его наказаніемъ, съ такой гордостью и самосознаніемъ, съ какими солдатъ смотритъ на раны, полученныя въ честномъ бою,— и я едва ли ошибусь, если скажу, что онъ считалъ свои коротко остриженные, ножницами тюремнаго цирюльника, волосы, особая стрижка которыхъ была всмъ хорошо извстна, украшеніемъ гораздо боле почетнымъ и драгоцннымъ, нежели какимъ индйскій вождь считаетъ орлиныя перья. Я былъ уже готовъ вскочить, и, не обдумывая какія послдствія такой поступокъ могъ бы имть для меня, перебить его рчь, которая возбуждала во мн смсь отвращенія, негодованія и жалости,— какъ вдругъ нодняіея человкъ лтъ 35, съ умнымъ лицемъ и трагикомическимъ выраженіемъ, одинъ видъ котораго исполнилъ меня надежды. Я зналъ, что онъ членъ воровской общины, и самъ одинъ изъ отважнйшихъ воровъ, однако успокоился — и не ошибся. Уже съ первыхъ его словъ я убдился, что онъ, хотя не сталъ говорить о Бог и религіи, гораздо лучше меня достигалъ моей же цли: указать юнош на несостоятельность и несправедливость его обвиненій. Рчь его, сказанная легкимъ и мткимъ слогомъ безъ всякихъ грамматическихъ ошибокъ и почти безъ тараборскихъ выраженій, былъ приблизительно слдующаго содержанія.
‘Ваше преподобіе, уважаемые леди и джентельмены! (Смхъ) Мы сегодня имемъ высокую честь видть въ числ нашихъ гостей — достопочтенныхъ лицъ, и потому я считаю долгомъ показать имъ, что и мы время отъ времени устроиваемъ митинги, въ род тхъ которые они созываютъ, рчь моего уважаемаго предшественника представляетъ мн случай показать имъ, какъ мы это длаемъ. Я не начну своей рчи распваніемъ псалма, а прямо приступлю къ поученію и увщанію нашего юнаго ‘мельника’, какъ того требуетъ его же польза. Онъ жаловался на труды, съ которыми сопряженъ вчный помолъ, и на послдствія которыя онъ имлъ для его ногъ. Надюсь, что онъ меня поблагодаритъ, если я, посл того какъ онъ научился молоть, выучу его употребленію втряной мельницы, дабы дать ему возможность вывять наконецъ мякину, накопившуюся въ его маленькомъ мозгу, и сдлать его способнымъ правильно мыслить и говорить. Могу его уврить, что ноги его нисколько не пострадаютъ, но за то сердце его расширится, пульсъ шибче забьется, и онъ познаетъ величіе своего призванія. (Смхъ и кричи ‘аминь’.) Наше преподобіе (обращаясь ко мн), нужно вамъ сказать, что эта молодая двушка (указывая на двушку съ привлекательными чертами) принимаетъ огромное участіе въ юномъ мельник, моемъ предшественник, не знаю, находитъ-ли она, что искусство мельничнаго художника много прибавило къ его красот, или нравятся ли ей его ноги (ноги у него были колесомъ), но я вполн увренъ, что онъ не выигралъ въ ея мнніи своей непомрно безсмысленной, неврной рчью. (Громкій смхъ.) Нашъ дорогой молодой другъ (принимая умиленный тонъ) въ такихъ годахъ, что можетъ уже знать, что вступая въ наше общество, онъ заключаетъ договоръ. Договоръ заключаетъ онъ съ публикой, властями и полиціей. Каждый договоръ, какъ извстно, иметъ дв стороны, если каждая сторона исполняетъ свои обязательства, никто не вправ жаловаться, и каждая должна остаться довольна. Разсмотримъ же поближе эти обязательства. Договоръ Тома съ публикой, когда онъ вступилъ въ нашу профессію, былъ слдующій: ‘Моя цлъ: пользоваться всякимъ случаемъ обирать тебя. Я буду опустошать твои карманы, взламывать твои кассы и даже подушка, на которой ты спишь, не будетъ безопасна.’ Вотъ обязательство, которое онъ принялъ на себя. Обязательство публики слдующее: ‘Прекрасно, Томъ. Но если я тебя поймаю на опустошеніи моихъ кармановъ, взламываніи моихъ кассъ или краж моей подушки, я тебя отдамъ на мельницу, чтобы ты выучился гимнастическому искусству, и на будущее время умлъ зарабатывать себ хлбъ на другой ладъ.’ Обязательство очевидно гораздо выгодне для Тома, чмъ его обязательство для публики. Съ судебной властью договоръ, со стороны Тома, такого рода: ‘я буду держаться какъ можно дальше отъ тебя,’ а со стороны власти: ‘берегись, если мн удастся уличить тебя въ преступленіи, ты попадешь на мельницу’, Полиціи Томъ говоритъ: ‘Поймай меня, коли можешь,’ а та отвчаетъ. ‘Очень хорошо, любезный другъ.’
‘Леди и джентлсмены! я убжденъ что вы вполн со мной согласитесь, что никакой договоръ не можетъ быть короче, ясне и справедливе, согласно съ этимъ договоромъ мы вс живемъ, какъ… (иронически) какъ почтенные люди. Я думаю, что если мы поближе вглядимся въ этихъ людей, съ которыми у насъ заключенъ договоръ, то мы убдимся, что они вс почтенные люди,— такіе же какъ и нашъ юный другъ, Томъ. (Громкій смхъ.) Перехожу теперь къ его ошибкамъ. Онъ соблюлъ статьи договора, какъ это можетъ сдлать только джентльменъ (смхъ), онъ пользовался всми возможными случаями, чтобы доказать, какъ серьозно онъ относится къ своимъ обязательствамъ. Но публика, съ своей стороны, поймавъ Тома, тоже въ точности исполнила свои обязательства, судебная власть уличила его, полиція лишила свободы,— вс исполнили статьи договора, какъ вполн почтенные люди. Но разв публика, власть и полиція ругали Тома? разв он ему длали упреки? Нтъ! Какое же право имешь ты, нахальный юноша, наскучать намъ длинными рчами, исполненными несправедливыхъ жалобъ? Или ты имешь претензію мшать людямъ исполнять свои обязательства? Ну что, господа, чмъ же это дурная проповдь! Другъ и достойный ученикъ. Выслушай мой отеческій совтъ: прошлаго не поминай, а думай о будущемъ. (Ораторъ тутъ принимаетъ торжественный, наставническій тонъ.) Передъ тобой два пути: жить твоимъ вновь выученнымъ ремесломъ или вернуться къ старому промыслу. Я знаю, что есть здсь люди,— которые скажутъ теб: выбери новое свое ремесло, ибо это путь къ вчной жизни (онъ взглянулъ въ нашу сторону). Они съ Богомъ въ боле близкихъ сношеніяхъ, и имъ это лучше извстно, чмъ намъ. Я ничего не говорю, не даю теб совта — за совтъ получаешь только неблагодарность. Лучше выйди отсюда, потолкуй съ Сузанной и послушай что она теб скажетъ. Если она скажетъ: ‘останься при мельниц’, такъ и сдлай. Если же она скажетъ: ‘будь осторожне, Томъ, другой разъ лучше поберегись,’ поцлуй ее за прелестный совтъ и снова попытай счастіе. Но чтобы ты ни длалъ, не вздыхай, а носи крестъ свой съ покорностью и терпніемъ. (Громкое одобреніе.)
‘Леди и джентльмены, вы должны извинить меня за то, что я отнялъ у васъ столько времени, но я не могъ иначе поступить. Я настолько филантропъ, что не могу пропустить случая сдлать доброе дло. Проповдь моя кончена, и если которая нибудь изъ леди затянетъ гимнъ, я буду очень радъ.’ (Бурныя рукоплесканія.)
Такова приблизительно была рчь вора. Вся форма ея, правильная конструкція, тонкое остроуміе ея привели меня въ изумленіе. Я впослдствіи узналъ, что онъ получилъ хорошее образованіе и даже учился въ какомъ то высшемъ учебномъ заведеніи, что онъ знаетъ не мало языковъ, длалъ большія путешествія на континент по дламъ своей профессіи, бжалъ изъ берлинской тюрьмы, что теперь во всемъ цех никто ловче и отважне не вламывается въ дома, и что онъ уже нсколько лтъ какъ натягиваетъ полиціи всевозможные носы. Вс эти факты я узналъ только годъ спустя, прощаясь съ нимъ, когда его приговорили къ ссылк на двадцать лтъ.
Дйствительно, далеко не вс воры такіе невжи и безпутные субъекты, какъ обыкновенно воображаютъ. Между ними есть не мало такихъ, которые пользовались хорошимъ воспитаніемъ и образованіемъ — и могли бы вращаться въ хорошемъ обществ, и однако добровольно остаются въ этой гнусной сред. Почему? Тутъ многіе молодые люди, которые любятъ постоянное возбужденіе, ищутъ сильныхъ ощущеній, и находятъ что запретный плодъ слаще дозволеннаго. Они занимаются больше умственнымъ трудомъ, а матеріальный предоставляютъ простякамъ, которыхъ они употребляютъ въ вид орудіевъ. Образованные обыкновенно хопошо знаютъ большую часть европейскихъ языковъ, и потому предпринимаютъ большія путешествія: весной здятъ на континентъ, въ декабр — въ Манчестеръ на ярмарку, лтомъ на воды, и на гладкомъ паркет они чувствуютъ себя также дома какъ въ воровскихъ кварталахъ Лондона. Живутъ они всегда на большую ногу, держатъ экипажи, лошадей, останавливаются въ самыхъ лучшихъ и дорогихъ гостинницахъ. Это-то обстоятельство, т. е. присутствіе между ворами образованныхъ и довольно высоко-развитыхъ личностей, всего боле приводитъ въ отчаяніе миссіонеровъ, убждая ихъ, что вся ихъ дятельность не иметъ никакой цли,— потому что, если ужь воспитаніе и образованность не помогаютъ, то какое же вліяніе можетъ имть миссіонеръ? Единственная личность, которую воръ во что нибудь ставитъ, это — сыщикъ, да и то есть исключенія.
‘Я однажды имлъ разговоръ съ однимъ изъ образованныхъ воровъ,’ разсказываетъ Мрзель: ‘и онъ мн сообщилъ такія полицейскія тайны, что мн понятна стала одна изъ причинъ, по которымъ источникъ воровства неизсякаемъ. Онъ сильно жаловался на жестокость и несправедливости нкоторыхъ изъ должностныхъ лицъ полиціи. Я остановилъ его и напомнилъ о митинг, на которомъ мы оба присутствовали, замчая, что полиція только исполняетъ свою сторону договора. ‘Знаю я этотъ договоръ,’ отвчалъ онъ, ‘но дло въ томъ, что именно полиція обходитъ его и поступаетъ нечестно. Если сыщику нужно представить нсколькихъ преступниковъ на судъ, ему стоитъ пальцемъ кивнуть и будетъ поймано ихъ десять — пятнадцать. На это у него доволыю полицейскихъ, бывшихъ когда-то сильнйшими мошенниками. Этого мало. Деньги играютъ страшную роль. Деньгами можно заставить молчать почти любаго полисмена. За деньги воръ перваго класса узнаетъ все, что ему нужно’. Я былъ крпко удивленъ подобными сообщеніями, которыя должно быть, если и преувеличены, однако не лишены всякой основательности,— такъ какъ, вскор посл этого разговора, одинъ изъ наиболе извстныхъ сыщиковъ былъ смненъ за то, что воры чрезъ него узнали такія вещи, которыя никогда не должны были бы дойти до ихъ свднія.
Постимъ еще въ заключеніе одинъ изъ такъ называемыхъ ‘молитвенныхъ митинговъ’, которые устроиваюгся миссіонерами въ восточныхъ кварталахъ. Пусть читатель послдуетъ за нами въ одну изъ самыхъ мрачныхъ улицъ этой части города. Мы дойдемъ до открытаго пространства, названнаго ‘Ангельскимъ лугомъ’, вроятно въ сатиру на наполняющую ее грязь и окружающія его кривыя улицы, разползшіеся дома. Осмотримъ публику, собравшуюся вокругъ миссіонера. Старики и старухи, юноши и двушки, дти, пестрой толпой, въ рваныхъ, истасканыхъ костюмахъ, съ блыми глиняными трубочками во рту, пускаютъ намъ въ лицо вонючій дымъ своей махорки и нагло выдерживаютъ наши испытующіе взоры. Священникъ очевидно хорошо извстенъ, потому что группа непорядочне одтыхъ людей тснится около него и отговариваетъ его держать проповдь, такъ какъ далеко не безопасно читать мораль этимъ людямъ. Но онъ ихъ не слушается, забирается на полуразвалившуюся, низенькую стну, раздляющую ‘ангельскій лугъ’ отъ стараго кладбища, и затягиваетъ псаломъ. Шумъ мгновенно замолкаетъ и раздается какъ будто бы благочестивое пніе. Наконецъ миссіонеръ хочетъ говорить, ему не даютъ.
Гвалтъ, хохотъ, насмшки, свистъ, угрозы поднимаются дикимъ содомомъ — мы точно попали къ хищнымъ зврямъ. Камни и гнилыя яблоки летятъ въ священника, который не трогается съ мста, пока довольно большой камень ранитъ его въ руку. Чернь повалила къ стн, и знакомымъ проповдника едва удалось удержать ее, столько мгновеній чтобы онъ усплъ соскочить на ту сторону и скрыться въ темныхъ, кривыхъ проулкахъ. ‘Я впослдствіи имлъ случай поговорить съ миссіонеромъ’ прибавляетъ авторъ статей, изъ которыхъ мы заимствуемъ эти подробности, ‘и онъ уврялъ меня что онъ не сошелъ бы и тутъ съ мста, если бы не хотлъ предотвратить кровопролитія, такъ какъ тлохранители его, хотя сами вс воры, однако не позволили бы тронуть на голов его ни одного волоска, такъ какъ онъ уже боле двадцати лтъ живетъ въ ихъ сред. Нужны истинная любовь къ длу и твердая вра, чтобы ршаться на подобные подвиги, и чего же добиваются эти герои своими трудами? Я имю возможность привести примръ ‘обращеннаго’ вора. Въ прошедшемъ году я, вмст съ тмъ же миссіонеромъ, постилъ одну больницу — и мы тамъ, между прочими больными, нашли молодаго вора. Любопытствуя узнать какая у него можетъ быть религія, я просилъ моего пріятеля поговорить съ нимъ на эту тему. Онъ исполнилъ мою просьбу. Онъ заговорилъ съ больнымъ о грховномъ состояніи человка, о необходимости спасенія души, объ искупленіи людей Спасителемъ, и прочелъ ему по этому поводу нсколько мстъ изъ Евангелія. Больной слушалъ его съ набожнымъ видомъ. На каждый вопросъ миссіонера онъ отвчалъ: ‘конечно, сэръ, разумется, сэръ!’ Обрадованный этой податливостью, мой пріятель увлекся и долго говорилъ, пока я наконецъ не перебилъ его и не сказалъ.— ‘Теперь, любезный другъ, я тебя кое о чемъ спрошу. Скажи мн, кто былъ Іисусъ Христосъ?’ — ‘Сэръ’, отвтилъ онъ: ‘это, я думаю, довольно трудно сказать. Я по крайней мр, не знаю’ — ‘Знаешь ли,’ продолжалъ я спрашивать: ‘что разумется подъ Троицей?’ — ‘Нтъ, сэръ’.— ‘Гршникъ ли ты?’ — ‘О конечно, сэръ, мы вс гршники, мы вс жалкіе гршники’.— ‘Сдлалъ ли ты когда что-нибудь дурное?’ — ‘Я? нтъ, сэръ, никогда, насколько мн извстно’.— ‘Гршникъ-ли ты?’ — ‘Разумется, мы вс гршники’.— ‘Что такое гршникъ?’ — ‘Чортъ возьми — этого я не знаю.’ — Мальчикъ не притворялся — хотя онъ впрочемъ былъ грамотный: онъ въ самомъ дл не имлъ ни малйшаго понятія обо всемъ, о чемъ я его спрашивалъ!