В.В. Розанов
В.В. Розанов
Ломоносовские издания, современные его жизни
Ломоносовские издания, современные его жизни
* * *
Ломоносовские издания, современные его жизни, Розанов Василий Васильевич, Год: 1911
Время на прочтение: 5 минут(ы)
С благоговением я снял с полок несколько книг в кожаных полуразвалившихся переплетах, хранимых ‘через тридцать лет’ (в течение тридцати лет), говоря синтаксисом XVIII века. Книги сии суть:
Российская грамматика Михаила Ломоносова. Печатана в Санкт-Петербурге. При Императорской Академии Наук. 1755.
В малую 8-ю долю листа. Перед заглавием картинка: солнце в лучах, внутри коего инициал имени Елисаветы Петровны, с короною над буквою. Под ним два гения (головки с крылышками) дуют изо всех сил. Еще ниже три символических полунагих фигуры (муз? божеств?) стоят за спинкою кресла. В широком кресле сидит, в лавровом венке и со скипетром, императрица Елизавета. Перед нею на круглом столе, покрытом скатертью, развернутая книга с заглавием ‘Российская грамматика’. Перед столом ‘народ’ или ‘учащиеся’: безбородые фигуры времен Петра и Елизаветы (по костюмам) и с краю бородатая фигура времен Московского царства. На столе: циркуль, наугольник (прямой угол из дерева), древесная листва и плоды, у подножия стола — два мальчика-гения записывают в книги, должно быть, ‘деяния Елизаветы’ или имена славных ее сподвижников.
После титульного листа — лист с посвящением: ‘Пресветлейшему Государю Великому Князю Павлу Петровичу Герцогу Голстейн-Шлезвигскому, Стормапрскому и Дитмарсенскому, Графу Олденбургскому и Делменгорстскому и прочая, Милостивейшему Государю’.
Собрание разных сочинений в стихах и в прозе Господина Коллежского Советника и Профессора Михаила Ломоносова. Книга первая. Второе издание с прибавлениями. Печатано при Императорском Московском Университете 1757 года.
В 4-ю долю листа. Перед титульным листом великолепный портрет Ломоносова: гордое, вдохновенное и пренебрежительное (высокомерное?) лицо повернуто в сторону (придумывает рифму? творит мысль стиха?). Одет в великолепный расшитый кафтан того времени. На листе бумаги, положенном на стол, вывел заглавие стихотворения:
Ода
Ее Имп. Велич-ву
Под портретом подпись:
Московский здесь Парнас изобразил витию,
Что чистой (sic) слог стихов и прозы ввел в Россию,
Что в Риме Цицерон и что Виргинии был,
То он один в своем понятии вместил,
Открыл натуры храм богатым словом россов
Пример их остроты в науках Ломоносов.
На столе, фигурном, без скатерти, стоит глобус и раскиданы циркуль и транспортир. В шкафу, стоящем влево, на полках реторты и вообще принадлежности химии. Сзади, через окно, виден сельский ландшафт.
На титульном листе изображена: гора Парнас, на вершине коей четырехстолбный храм. Около него Пегас, поднявшись на задних ногах и тоже ‘вдохновенно отогнув в сторону голову’, готовится полететь и уже почти летит. Внизу, — полунагой Аполлон, в лавровом венке и сандалиях, играет на лире. По скатам Парнаса — деревья, кусты и травы.
Впереди текста и впереди самого оглавления книги помещено: ‘Предисловие. О пользе книг церковных в российском языке’. Это — знаменитое рассуждение, разучиваемое у нас в гимназиях.
Книга содержит: переложение псалмов 1, 14, 26, 34, 70, 143, 145, ‘Ода, выбранная из Иова’, ‘Утреннее размышление о Божием Величестве’, ‘Вечернее размышление о Божием Величестве при случае великого северного сияния’.
Затем — 12 од ‘торжественных’ и ‘похвальных’.
Далее — 44 ‘надписи’ (к статуе Петра Великого, — 5 отдельных надписей), ‘Надгробная Святому благоверному Князю Александру Невскому’ и современные, на разные случаи.
Еще далее — 6 ‘Слов публичных’, из них: ‘О пользе химии’, ‘О электрических явлениях на воздухе, с изъяснением’, ‘О происхождении света’, ‘О рождении металлов’.
Позволим себе привести выдержку из 3-го ‘Слова’ — о Петре Великом:
‘И по окончании трудов военных, по укреплении со всех сторон безопасности целого отечества, первое имел (Петр Вел.) о том попечение, чтобы основать, утвердить и размножить в нем науки.
Блаженны те очи, которые божественного сего Мужа на земле видели!
Блаженны и треблаженны те, которые пот и кровь свою с Ним, за Него и за Отечество проливали и которых Он за верную службу в главу и в очи целовал помазанными Своими устами…
Но мы, которые на сего Государя при жизни воззреть не сподобились’… И т.д. Какая красота, какая сила слова!!!
И в заключение знаменитое стихотворное рассуждение: ‘Письмо о пользе стекла к Высокопревосходительному господину Генералу Поручику, Действительному Ея Императорского Величества Камергеру, Московского Университета Куратору и орденов Белого Орла, святаго Александра и святыя Анны Кавалеру, Ивану Ивановичу Шувалову, писанное в 1752 году’.
Это поистине великолепное издание следовало бы во всей благородной обстановке тех дней, т.е. с соблюдением формата, цвета и всех качеств бумаги, шрифта и драгоценных портрета и виньетки, — переиздавать стереотипно ad usum scholarum [для школьников (лат.)]. Но наше параличное министерство просвещения (сегодня день стыда его!) ни о чем не догадается, никогда ни о чем не догадывалось.
Краткой (sic) Российской (sic) Летописец с родословием. Сочинение Михаила Ломоносова. В Санкт-Петербурге при Императорской Академии Наук 1760 года.
В малую 8-ю долю листа. Посвящен великому князю Павлу Петровичу.
Эти, самим Ломоносовым изданные, книги нельзя почти читать: их можно только целовать, с пылью, на них насевшею, с пятнышками на страницах, с хлопочками тонкой, износившейся в веках кожи на переплете. Тут — все древность, все — золото, везде — след забот, ума Ломоносова. Следующие книги уже можно читать.
Краткое руководство к красноречию. Книга первая, в которой содержится РИТОРИКА, показующая правила обоего красноречия, то есть ОРАТОРИИ и ПОЭЗИИ, сочиненная в пользу любящих словесные науки трудами Михаила Ломоносова, Императорской Академии Наук и Исторического Собрания Члена, Химии Профессора. Шестым тиснением. В Санкт-Петербурге, при Императорской Академии Наук. 1791.
Это — перепечатывающийся учебник, — обыкновенный школьный. И наконец:
Покойного Статского Советника и Профессора МИХАЙЛЫ (sic) ВАСИЛЬЕВИЧА ЛОМОНОСОВА собрание разных сочинений в стихах и в прозе. В Типографии Императорского Московского Университета 1778 года.
Три книги. С трагедиями ‘Тамира и Селим’, ‘Демофент’, с героическою поэмою ‘ПЕТР ВЕЛИКИЙ’, и т.д. и т.д., всякие прелести…
Так трудился, думал, печатался наш славный ‘Михайла Васильевич’, — около Петра как бы его младший брат по гению или его сын по вдохновениям и неустанности, по оживлению, склонности к пирам и наукам, к дерзости и надеждам, к войне (с академиками), к борьбе и вечному строительству России и для России. Имя — прекрасное, праведное, почти святое по всестороннему одушевлению, в то благодатное время, когда у всех почти русских
Восторг внезапный ум пленил.
Что было за время… Какие они были все счастливые, в буклях, париках, в золоте кафтанов, с мечами, с гусиными перьями, с чернилицами и астролябиями. Поистине:
Ступит на море — море кипит.
Так шли ‘походом’ они на Запад за Русь, ‘брать штурмом’ просвещение, ‘сравниваться’ с Европой и, конечно, ‘завтра превосходить ее’… Бодрое племя: где ты зародилось? Ты родилось в дворцах и в деревнях, в морозах и в зное неизмеримых равнин Родины, от Астрахани и до Архангельска. Тебя родили цари и мужики: и вся ты с ‘ура!’ двинулась вперед, на завоевание наук, искусств, стихотворчества, великолепной гордой прозы, ‘химии’ и ‘похвальных слов’. Да, ‘похвальных слов’: гиганты чувствовали кровь в жилах.
Не то, что нынешнее племя.
И били вдребезги чернильницы, пиша все ‘оды’ и ‘оды’. Стоили ‘од’ и писали ‘оды’. Естественно. Натурально.
Склонимся перед памятью великих. Соберем их книжечки. Эти старенькие, ветхие, священные книги. То ‘начало Руси’, духовной, умственной, волнующейся, огненной… Казалось, она вся ‘подражательна’: о, как в действительности она была оригинальна и самостоятельна, самобытна — и нова в истории. ‘Шире ворота’, — сказала Русь всемирной истории: и с колокольчиками, бубенцами, с лихим ямщиком на облучке, с пушками и самопалами въехала в Германию, Францию, Голландию и Англию. И ‘отворили’ ей ворота…
Прошли ворота… Но, лихо въехав, мы неожиданно встретили какие-то пески. Пески, пески… желтые, однообразные. Тонет тройка в них, храпят лошади. Ямщик чешет затылок: или остановиться, или поворотить даже ‘вспять’?.. И сам ездок — не то дремлет в тарантасе, не то видит какой-то мутный сон, не то отчего-то опьянел и глубоко равнодушен к ‘вперед’, ‘назад’, ‘влево’ и ‘вправо’. ‘Куда-нибудь’…
Так пронеслось два века. Так мы живем и жили, под музыку ‘грустной песни ямщика’…
Впервые опубликовано: Новое время. 1911. 8 ноября. No 12809.