Литературные и студенческие воспоминания сибиряка, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1884 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 15 минут(ы)

ЛИТЕРАТУРНЫЯ И СТУДЕНЧЕСКІЯ ВОСПОМИНАНІЯ СИБИРЯКА.

ПЕРВОЕ ЗЕМЛЯЧЕСТВО.

Когда жизнь звучитъ своими грустными мелодіями, когда чувствуется тяжело, мрачно и какъ-то безнадежно, когда видишь только умирающія даровитыя силы, а на смну нейдетъ молодой титанъ, новая умственная сила, богатое дарованіе, напротивъ, видишь только срую посредственность,— невольно воспоминанія влекутъ васъ къ прежнему времени, когда все было молодо, полно силъ, надежды и мечтаній, когда, можетъ быть, подъ вліяніемъ собственной молодости все залито было яркимъ солнечнымъ свтомъ, всюду царила весна, иначе жило общество, иная была молодежь, историческая пора была иная. Впрочемъ, можетъ быть, все это была иллюзія, сонъ молодости и ничего въ сущности не было, ничего не переживалось? Можетъ быть, но къ этимъ воспоминаніямъ все-таки что-то инстинктивно влечетъ нашего брата, человка другаго поколнія. Вотъ на этомъ основаніи я возстановляю нить своихъ воспоминаній о товарищахъ и первой группировк нашихъ земляковъ въ Петербург. Я прервалъ эти воспоминанія, когда П*. длился со мной мыслью сгруппировать сибиряковъ въ Петербург и направить ихъ занятія на пользу родины.

Въ бесдахъ съ П*. я не только сходился, но увлекался его умомъ, его планами, и онъ былъ для меня первымъ менторомъ, наставникомъ, онъ же опредлилъ мое призваніе. Я фанатически послдовалъ его патріотической иде и мы начали развивать мысль среди товарищей о необходимости группированія. Вс охотно раздляли эту мысль — иные сознательно, иные инстинктивно.

Идея соединиться сибирякамъ въ Петербург и перезнакомиться привлекала своею новизною и оригинальностью. Я замчалъ, что вообще мои земляки чувствуютъ свою близость и родство только на чужбин, но на родин это весьма рдко даетъ себя чувствовать, разв только тогда, когда среди сибиряковъ является назжій ‘человкъ’ и подзадоритъ ихъ, ругая Сибирь. Въ Петербург картина сближенія разныхъ представителей окраины иметъ въ себ нчто особенное. Не мудрено, что томичъ льнетъ къ томичу и иркутянинъ къ иркутянину, если они вдобавокъ воспитывались въ одной гимназіи и купались одинаково въ холодныхъ водахъ Ангары или Оби,— но весьма любопытно было видть, какъ соединялись представитель Камчатки, якутъ, съ тоболякомъ, забайкалецъ съ омскимъ казакомъ, бурятъ съ томичемъ и чувствовали, что у нихъ бьется одно сердце. П* употреблялъ старанія перезнакомить всхъ и наводилъ всегда справки, нтъ ли въ какомъ учебномъ заведеніи еще земляковъ.

Сближеніе началось. Наконецъ, мы устроили сибирское собраніе въ какой то большой студенческой квартир. Я помогалъ П* со всмъ стараніемъ. Мы ждали, какой результатъ будетъ имть это сближеніе. Сходка вышла шумная и оживленная, какъ всегда бываютъ студенческія собранія, въ ней трудно было, однако, уже не замтить земляческихъ симпатій, хотя все это было крайне хаотично, нескладно и за шумомъ и разнообразіемъ знакомствъ трудно было что нибудь разобрать. Собиралось, помнится, человкъ 20. На этой сходк я видлъ бурята Пирожкова, деликатную и уже. интеллигентную личность, джентльмена въ цилиндр, но съ бурятскимъ лицомъ, онъ изучалъ Гегеля и интересовался философіей,— какъ посвятилъ меня П*, здсь я познакомился съ И. В. Федоровымъ-Омулевскимъ, веселымъ, розовымъ юношей, съ золотыми кудрями до плечъ, въ художническомъ бархатномъ сюртучк, здсь присутствовалъ симпатичный юристъ Н. М. П., съ рафаелевской головкой, цлая группа казанскихъ буршей шумла съ сворй необузданной веселостью, привычки воспитаннаго петербургскаго дендизма мшались съ студенческой развязностью и иногда неуклюжестью семинариста. Среди сибиряковъ въ первый разъ были и несибиряки — знакомый II’, товарищъ студентовъ, незабвенный художникъ Джогинъ, артистъ-художникъ въ душ, выступавшій съ талантливыми пейзажами, не помню, былъ ли здсь И. И. Шишкинъ, тоже нашъ знакомый, наконецъ, присутствовалъ какой-то филологъ Смирновъ.

Студенческія сходки въ то время въ Петербург были не рдкость. Университетъ и столица этой эпохи представляли своеобразный, можетъ быть, исключительный видъ. Литераторы и студенты пользовались особою симпатіей: это были герои дня. Къ университету подъзжали блестящіе экипажи аристократовъ, жаждавшихъ послушать знаменитаго профессора. Аристократическая дама и гусаръ не гнушались аудиторіи.

Неподдльный энтузіазмъ юношей выражался на лекціяхъ. Я помню лекціи Н. И. Костомарова и другихъ любимыхъ профессоровъ, почти публичныя. Университетскій залъ потрясался отъ восторга слушателей, юношей охватывалъ трепетъ. Они испытывали то, что испытывали люди подъ первымъ обаяніемъ ораторовъ, мыслителей, проповдниковъ истины и науки. Не знаю, повторялось ли это впослдствіи. Литература была также любимицей публики. Журналы и журнальныя статьи играли огромную роль и расхватывались по выход. Читатель глоталъ ежедневно газеты съ жадностью, какъ чашку кофе посл моціона. Новости дня пробгали электрическими искрами по Петербургу. Въ публик на общественныхъ собраніяхъ искали глазами извстныхъ писателей и талантовъ. Выть литераторомъ было завидно, ни одно пятно еще не безславило литераторскую тогу. Самъ литераторъ высоко держалъ голову. Когда совершались похороны артиста, какъ Мартынова или Возіо, видно было, что это было торжество и время поклоненія интеллигенціи. Диспуты въ пассаж и въ университет по общественнымъ и ученымъ вопросамъ будили и привлекали общественное вниманіе. Все жило въ Россіи въ ожиданіи великой реформы, иначе дышалось, иначе чувствовалось. Когда общественный пульсъ такъ высоко былъ поднятъ, не могла не раздлить той же жизни воспріимчивая молодежь. Студенческая группировка тогда не была рдкостью, какъ и студенческіе кружки.

Но если вс русскіе люди были настроены на общественные вопросы, то не могли не почувствовать этихъ вопросовъ и отдльныя группы, а въ томъ числ и окраинцы. Группировка но землячествамъ отражала тотъ бытовой строй Россіи, т разнообразные интересы, которые лежать въ историческомъ и этнографическомъ стро. Давно уже эту историко-этнографическую связь сознавали малороссы, кавказцы, и т. д., наступило время сознать эту связь и представителямъ восточной окраины. Замчательно, что этотъ ручеекъ мстныхъ стремленій и симпатій пробивался въ то время, когда русская жизнь кипла общими вопросами и была боле космополитична, чмъ когда либо. По это будетъ понятно тому, кто знакомъ съ исторіей общественнаго пробужденія. Въ моментъ жизни вс части организма даютъ себя чувствовать и весной вс ручьи оттаиваютъ.

Наше собраніе было первымъ свиданіемъ сибиряковъ. На этомъ вечер не было ни подготовленныхъ заране искусственно вопросовъ, ни организованныхъ словопреній и рчей, все носило товарищески-семейный характеръ. Въ конц, посл первыхъ знакомствъ и шумныхъ земляческихъ изліяній невольно выступилъ вопросъ о поддержаніи сношеній между земляками, а также о продолженіи собраній, подобная мысль, конечно, была единодушно принята, но затмъ выступилъ и другой вопросъ, длать ли эти вечера доступными и для не — сибиряковъ, допускать ли другихъ лицъ, или собранія сдлать только чисто сибирскими, земляческими? Вопросъ этотъ выплывшій внезапно и неожиданно, какъ всегда у юношей, сейчасъ же получилъ нсколько ршительный и страстный оттнокъ. Присутствующіе, и даже большинство, высказались за то, чтобы собранія были чисто земляческими, а постороннія лица сюда не были бы приглашаемы, этотъ эпизодъ поставилъ въ конфузливое положеніе присутствовавшихъ на первомъ собраніи гостей. Вышло, какъ будто бы, сначала ихъ пригласивъ, потомъ выключили, но эта неловкость была смягчена юношескимъ добродушіемъ и откровенностью. Вылъ и другой эпизодъ — въ собраніи выплылъ между прочимъ и вопросъ хозяйственный. На собраніяхъ предполагался чай, наконецъ нужна была помстительная квартира. Вопросъ о квартир выршился тмъ, что положили длать студенческіе вечера по очереди, что касается вопроса объ угощеніи, то онъ, отъ не соразмрной важности, получилъ внезапно комическое направленіе. Онъ былъ сведенъ къ вопросу, длать ли вечера съ закуской и пивомъ или безъ закуски съ однимъ чаемъ? Зная студенческіе правы и юношескіе темпераменты, нкоторые здсь увидли вопросъ немаловажный для будущности собраній. Лица, стоявшія за интеллигентный характеръ собраній, ршительно протестовали противъ закусокъ, водки и пива, но они оказались въ меньшинств и могли отвоевать, какъ всегда, у радикальной партіи, сохранившей въ данномъ случа наслдственные пиршескіе инстинкты своей родины, нкоторый компромиссъ, а именно, если уже допускать закуски и возліянія, то по крайней мр въ конц собраній посл 11 часовъ. Помню, мы немало потшались надъ простодушнымъ Омулевскимъ, который употребилъ немало діалектики, доказывая, что посл долгихъ патріотическихъ разговоровъ у него можетъ въ глотк пересохнуть.

Этотъ комическій эпизодъ на сибирскомъ собраніи далъ впослдствіи пищу разсказамъ и достигъ литературныхъ сферъ, причемъ, говорятъ, вліятельный журналистъ Ч. много смялся надъ характеромъ выступившаго вопросу.

Въ конц мы все-таки собраніемъ остались довольны, начало было сдлано, оставалось поддержать связи. Дйствительно, вслдъ за тмъ послдовалъ другой и третій вечеръ, причемъ иностранецъ художникъ Джони въ предложилъ патріотической партіи даже свою гостепріимную космополитическую квартиру. Кто то на собраніи непремнно пожелалъ ‘пельменей’ и пельмени были сдланы, а И. В. Федоровъ-Омулевскій написалъ къ нимъ шутливое стихотвореніе. Сходки заканчивались веселымъ пніемъ студенческихъ псенъ, которыя продолжались нердко и на улиц при возвращеніи на квартиры, причемъ Васильевскіе бутари только слегка качали головой и грозили шутливо пальцемъ. Времена были патріархальныя, мировыхъ не было, а сердца бутарей тоже пребывали умягченными, можетъ быть, благодаря весеннему сезону общественной жизни. Сермяжная броня улыбалась юности.

Ршившись собираться, никто не спрашивалъ и не задавалъ вопроса: ‘зачмъ и для чего’? Этотъ вопросъ казался молчаливо заршоннымъ. ‘Земляки’ — стало быть какъ же не видться. Наиболе заинтересованные судьбою этого сближенія, однако, чувствовали потребность мысли, идеи и даже какой нибудь практической задачи, понемногу и они начали являться но не вдругъ, но сразу. Между сибиряками были люди неглупые и начинали думать о судьб своей родины, ея интересахъ и будущей дятельности въ кра. Конечно, трудно было въ молодой студенческой сред явиться опредленнымъ задачамъ и, сидя въ Петербург еще на школьной скамь, изобртать практическое дло. Помню, однако, что на этихъ собраніяхъ впервые раздался вопросъ о значеніи въ кра университета и необходимости его для Сибири. Мысль эта всмъ пришлась но душ. Конечно, въ честь этого слдовали шумные брудершафты. Здсь же въ товарищескихъ разговорахъ развивалась мысль о необходимости подготовки къ будущей дятельности въ Сибири, о необходимости изучать край и читать о немъ сочиненія, явилась мысль составлять библіографію книгъ сибирскихъ, причемъ П* брался руководить этимъ дломъ, и я долго въ своей жизни хранилъ выписки изъ каталоговъ публичной библіотеки, пока эти клочки не разнесъ втеръ моей скитальческой жизни. Тотъ же П* совтовалъ издать календарь или памятную книжку и рекомендовалъ мн быть издателямъ, причемъ я изъявилъ горячую готовность. Говорили о будущемъ журнал, газет,— словомъ вопросы росли. Въ конц все соединялось на убжденіи и вр, что нашей отдаленной окраин предстоитъ блестящая будущность. Эта вра, это горделивое чувство самосознанія и убжденія въ томъ, что и мы члены соціальной группы, дти страны, имющей исторію и будущность, поднимали духъ и нердко исполняли насъ юношескаго восторга, заканчивавшагося горячимъ земляческимъ поцлуемъ.

Эта идея и мысль служить своему краю, любить его, отдать ему жизнь, бывшая источникомъ соединенія, не была вполн новою. Когда то тоболякъ поэтъ Ершовъ, какъ видно изъ его біографіи, написанной Ярославцевымъ, также юношески клялся посвятить себя родин, юношески мечталъ поднять ея величіе, онъ обмнялся съ какимъ то другомъ даже мистическимъ кольцомъ но этому поводу. У насъ таже мысль проснулась только рзче, опредленне и такъ сказать въ цлой групп лицъ. Конечно, многія изъ этихъ мечтаній не могли быть осуществлены, одни ихъ забыли, какъ и свои клятвы, другіе не дожили до осуществленія даже ничтожной части изъ своихъ юношескихъ ожиданій. Такъ всегда бываетъ! По когда то въ жару юности все это казалось такъ осуществимымъ, такъ легко достижимымъ!

Собранія длились года два при мн, временно они были прерваны небольшимъ эпизодомъ разлада, но мысль объ нихъ узко не умирала и группировка воскресла вдолг посл, хотя и подъ покой формой.

Въ тхъ собраніяхъ, о которыхъ вспоминаю я, сближеніе началось между лицами разныхъ учебныхъ заведеній и профессій. Здсь были медицинскіе студенты братья Ч., впослдствіи медики, студенты университета, технологи, появлялись студенты духовной академіи, художники, былъ военный и кадетъ горнаго института, который однако весьма скбро спасовалъ и написалъ намъ весьма трогательную исповдь о своемъ исключительномъ положеніи и о какихъ то аргусахъ своего заведенья, препятствующихъ ему быть врнымъ сибирскому студенческому кружку. Знакомства однако всё боле завязывались. Иниціаторы собраній поддерживали ихъ. Ршились отыскать литераторовъ изъ сибиряковъ, тогда уже пріхалъ въ Петербургъ С. С. Шашковъ и начиналъ пописывать, вспомнили о старомъ студент сибиряк Сидоров, даровитомъ математик.

Сидоровъ этотъ былъ товарищемъ Н. С. Щукина,— личность, выдававшаяся умомъ и характеромъ, очень образованный, но эксцентрическій, обнаружившій впослдствіи подозрительность до болзненности и внесшій нкоторый разладъ. О немъ, однако, нельзя не вспомнить.

Сидоровъ былъ сначала въ педагогическомъ институт, а потомъ въ университет. Кончивъ курсъ, онъ по своему вспыльчивому характеру разбранился въ канцеляріи и ему стоило немало усилій получить дипломъ. Съ товарищемъ Щукинымъ онъ также разошелся. Самъ велъ жизнь одинокую, бдствовалъ въ Петербург, много перенесъ и, какъ говорили, сталъ даже мистикомъ. Ни спеціальное образованіе, ни петербургская отчужденная жизнь однако не помшали ему любить страстно родину и даже мечтать о ней. Его ide fixe былъ сибирскій университетъ, которымъ онъ бредилъ и о которомъ писалъ, конечно, тогдашніе сибиряки по могли его игнорировать и сдлали ему приглашеніе.

Одно лицо только близко знало Сидорова и поддерживало съ нимъ связь-это бурятъ Пирожковъ. Будучи незлобнымъ философомъ, онъ отзывался о немъ, какъ о симпатичной личности, и говорилъ, что Сидоровъ былъ глубоко несчастенъ, иногда онъ видалъ его, обладавшаго терпливой, желзной натурой, рыдавшимъ, подобно ребенку отъ душевныхъ мукъ и неудачъ.

Я также познакомился съ Сидоровымъ, нашелъ его беззавтно любящимъ край, человкомъ очень начитаннымъ, образованнымъ, имвшимъ взгляды и убжденія, но съ перваго раза уже дала себя почувствовать въ немъ черта болзненнаго самолюбія и неуживчивости. Эта то черта еще боле обнаружилась при его сближеніи съ нашимъ кружкомъ и чуть не была причиной его распаденія. Самолюбивый Сидоровъ увидлъ себя старше и выше головою окружающихъ юношей, ему захотлось повелвать, онъ потребовалъ себ чуть не диктатуры и, конечно, провалился. Внеся свою подозрительность и нетерпимость, онъ вытснилъ нкоторыхъ товарищей своею раздражительностью, а затмъ и самъ удалился. Этотъ непріятный эпизодъ, нсколько нарушившій товарищество, однако не былъ причиною распаденія землячества, оно еще продержалось нкоторое время, но отсутствіе практическаго дла и одна теоретичность, выражавшаяся въ надеждахъ и разговорахъ, не могли дать ему пищи и жизни. При томъ и въ столиц въ 1862 г. уже не было такого простора студенческимъ собраніямъ. Первый жаръ и впечатлнія этого сближенія изчезали и выступала прозаическая жизнь кружка, превратившая его въ обыкновенную буршескую корпорацію. Тмъ не мене мы не разъ собирались провожать своихъ товарищей и земляковъ, отправляя ихъ домой, на родину. Помню, что въ намять нашего знакомства мы снялись группой и многіе долго хранили это воспоминаніе студенчества. Какъ бы то ни было, это первое сближеніе оставило свой слдъ на душ многихъ, оно вспоминалось не разъ въ жизни, можетъ быть нкоторые обязаны ему были сознательнымъ отношеніемъ въ своей дятельности на родин.

Знаю, что значительная часть лицъ все-таки воротилась на родину, трудилась тамъ такъ или иначе, причемъ даже лица, отъ которыхъ не ожидали многаго, участвовали въ разныхъ предпріятіяхъ, совершали торговыя экспедиціи, какъ, напр., благодушный казанецъ Лосевъ, служили медиками, учителями и т. д. Изъ этого же кружка вышли нкоторые писатели и патріоты {О нашихъ писателяхъ того времени и ихъ дебютахъ мы поговоримъ особо.}.

Иные изъ земляковъ затерялись и изчезли, волна не успла прибить ихъ къ родному берегу и море жизни унесло куда то. Гд погибли они — Богъ всть!

Тже, кто испыталъ счастье еще разъ увидть родину, тотъ не разъ вспомнитъ это дорогое время юности и земляческій кружокъ, гд, какъ нжный цвтокъ, распустилась любовь къ земл своей и пробудились лучшія человческія стремленія и идеалы.

Н. Я.

‘Восточное Обозрніе’, No 26, 1884

СТУДЕНЧЕСКІЯ И ЛИТЕРАТУРНЫЯ ВОСПОМИНАНІЯ СИБИРЯКА.

(Продолженіе).

По мене выдающимся дарованіемъ, хотя и въ другомъ род, заявилъ себя въ Петербург и еще одинъ нашъ землякъ, съ которымъ мы свели тогда знакомство, а именно С. С. Шашковъ. Мы услышали о немъ чрезъ нкоторыхъ изъ учениковъ духовной академіи. С. С. Шашковъ, когда мы познакомились съ нимъ, оставилъ духовную академію и перешолъ въ университетъ на восточный факультетъ, гд былъ однако недолго. Происходя изъ священническихъ дтей, какъ извстно изъ его біографіи, онъ учился въ иркутской семинаріи, а затмъ въ казанской духовной академіи, гд былъ замшанъ въ исторіи по поводу панихиды надъ бездненскими жертвами. Дарованія С. С. Шашкова сказались въ дтств, въ Иркутск онъ уже писалъ стихи и сатиры, сатирическое направленіе не оставляло его цлую жизнь. Когда мы познакомились съ нимъ въ Петербург, онъ уже усплъ помстить кое-что въ тогдашнемъ журнал ‘Вкъ’, издававшемся артельно, и составлялъ ученыя и историческія статьи. Къ этому времени относится его монографія о шаманств въ Сибири, напечатанная въ запискахъ Императорскаго географическаго общества, мы нашли Серафима Серафимовича, нын также покойнаго, серьезнымъ и весьма трудолюбивымъ юношей. Онъ основательно зналъ уже нмецкій языкъ и читалъ много путешествій, кром того, у него было основательное знаніе исторіи и привычка заниматься научной литературой. Посл П. это былъ самый образованный изъ моихъ земляковъ того времени. Способности у него были блестящія, память изумительная и трудолюбіе замчательное. Застали мы его бднякомъ въ квартир дома Фредерикса, среди книгъ и рукописей. Сюда я часто заходилъ къ нему и всегда встрчалъ его за какой нибудь очередной работой. Онъ говорилъ мало о своихъ планахъ и произведеніяхъ, надъ которыми работалъ, эта привычка къ сдержанности сохранялась за нимъ всю жизнь и разъ повела къ непредвиднному недоразумнію. Я и онъ, нкоторое время живя вмст, написали по однимъ матеріаламъ почти тождественную статью и послали въ разные журналы. Произошло это потому, что я но зналъ, что онъ пишетъ по тмъ же документамъ. Въ это же время петербургской жизни Серафимъ Серафимовичъ набросалъ нсколько очерковъ изъ исторіи Сибири, помщенныхъ въ ‘Библіотек для чтенія’, и сотрудничалъ въ ‘Очеркахъ’, имя знакомство съ Григоріемъ Захарьевичемъ Елисевымъ, котораго глубоко уважалъ и цнилъ цлую жизнь. С. С. Шашковъ велъ необыкновенно скромную жизнь въ Петербург, познакомившись со студентами, онъ не принималъ никакого участія въ весель и кутежахъ. Живой умъ и юморъ его проявлялся однако часто самымъ блестящимъ образомъ. Онъ пробовалъ свое сатирическое перо и въ ‘Искр’. Кстати сказать здсь, что юмористическія и сатирическія наклонности были общею чертою нашихъ сибиряковъ — писателей. Не знаю, иметъ ли это связь вообще съ нашимъ характеромъ, но Щаповъ отмтилъ черту насмшливости у сибирскихъ жителей. Теперь изъ при веденныхъ лицъ я припоминаю, что Щукинъ былъ большой насмшникъ въ частной жизни и обличитель по натур, у него было много ироніи въ разсказахъ. П. не прочь былъ поиронизировать добродушно, насмшливость тонкая сатира всегда проявлялась въ произведеніяхъ Г. З. Елисева, Н. И. Н—въ слылъ зоиломъ даже въ гимназіи, онъ былъ однимъ изъ юмористовъ ‘Искры’. Я началъ свое литературное поприще произведеніями въ юмористическомъ род и впослдствіи любилъ памфлетный родъ, даже едоровъ-Омулевскій пробовалъ себя въ сатир и въ юмористическомъ род, хотя это плохо ему удавалось. Шашковъ былъ положительно съ сатирическимъ направленіемъ, что мшало ему, какъ историку вообще и какъ историку литературы въ частности, Щаповъ имлъ острую обличительную сторону, прибавьте къ этому двухъ сибирскихъ художниковъ — каррикатуристовъ, выступавшихъ въ 60 и 70 годахъ, М. С. Знаменскаго и Калганова, и вы увидите, какая доля сатирическихъ призваній располагалась въ маленькомъ кругу сибирскихъ писателей.

С. С. Шашковъ написалъ въ своей жизни немало сатирическихъ стиховъ, въ большинств, къ сожалнію, неизвстныхъ въ печати. Дарованія его давали себя чувствовать. Петербургъ его направлялъ на серьезную дорогу, и останься онъ здсь, изъ него несомннно вышелъ бы очень видный ученый дятель. Я видлъ нсколько разъ въ жизни, съ какой легкостью онъ усвоивалъ и какъ овладвалъ языками и различными отраслями знанія, изучая постепенно исторію, юридическія науки, экономическую литературу, работая но женскому вопросу, а впослдствіи отдавшись исторіи литературы. С. С. Шашковъ много поработалъ на поприщ русской журналистики, хотя вс обстоятельства жизни съ самаго начала не благопріятствовали ему, уже сама петербургская жизнь давалась ему нелегко. Можно ли было думать о серьезныхъ научныхъ работахъ, которыя требовали времени, когда онъ долженъ былъ въ тоже время обработывать свои произведенія въ мсяцъ, два, среди лишеній, понятно, что онъ перешелъ къ журнальнымъ компиляціямъ. Неблагодарный трудъ, лишенія, наконецъ, явившаяся общая намъ всмъ потребность мстной дятельности заставили его оставить Петербургъ въ 1863 г., подобно другимъ.

Съ Казани уже С. С. Шашковъ былъ знакомъ со Щаповымъ. Щаповъ въ мое время также жилъ въ Петербург., но я раза два всего видлъ его издали и зналъ о немъ черезъ другихъ, среди студентовъ много разсказывали о его ум, огромномъ талант и необыкновенной оригинальности. Мы зцали, что онъ былъ нашъ сибирякъ, привезенъ изъ Казани и пострадалъ. Молодежь къ нему льнула. Шашковъ былъ его ученикомъ, любилъ его, по зналъ вс его слабости и относился къ нему весьма трезво и даже строго. Одно время они жили на одной квартир, и С. С. Шашковъ, помню, жаловался на черезъ-чуръ несдержанную его домашнюю жизнь. Щаповъ часто кутилъ. Я видлъ его въ Павловск, помню его гордую фигуру, отчасти съ инородческимъ лицомъ, густыми волосами, въ циммерман и какомъ то пальмерстон. Въ это время Щаповъ по поводу своихъ журнальныхъ статей получилъ письмо отъ Герцена, письмо это я читалъ, въ немъ выражалось сочувствіе литературной дятельности Щапова и его направленію. Щаповъ въ это время переживалъ кризисъ, онъ переходилъ отъ прежнихъ своихъ самобытныхъ взглядовъ и встртился съ потокомъ петербургскаго западническаго направленія, положившаго печать на вс послдующіе его труды. Съ нашимъ кружкомъ онъ не былъ знакомъ, хотя и послалъ привтъ Сибири и сибирякамъ по прізд въ Петербургъ, въ вид одного стихотворенія, по это, кажется, былъ послдній вздохъ его по Сибири. Съ нею суждено было ему встртиться при иномъ настроеніи.

Что касается моего личнаго литературнаго развитія и знакомства съ литераторами, то я постараюсь неслишкомъ объ этомъ распространяться, потому что не пишу автобіографіи. Произведенія мои были очень юны въ это время, чтобы передавать исторію ихъ зарожденія. Я много писалъ въ гимназіи, велъ дневники, сочинялъ повсти и стихи, но это было ребячество. Петербургская атмосфера не могла, конечно, не возбудить во мн литературной страсти, но я не ршался ничего нести въ редакціи, да и не имлъ нужды, какъ мои товарищи. Надо помнить, что двигаетъ въ этомъ случа все-таки главнымъ образомъ нужда. Только три года спустя посл петербургской жизни, я познакомился съ кружкомъ ‘Искры’ и отдалъ Василію Степановичу Курочкину одинъ изъ своихъ юмористическихъ очерковъ. Напечатанная статейка ободрила меня, и тогда я далъ нсколько очерковъ въ туже ‘Искру’. Мы скромно отпраздновали съ пріятелями первый мой литературный дебютъ. Мой менторъ Г. Н. П—въ былъ весьма доволенъ, что я вступилъ на литературное поприще. Въ В. С. Курочкин, я встртилъ добродушнаго и милаго редактора, никакого генеральства въ немъ не было. Я часто проводилъ у него редакціонныя утра и слушалъ весьма дльные разговоры и пользовался совтами и замчаніями. Иногда встрчалъ я здсь Стопановскаго, Д. Д. Минаева, И. Ф. Горбунова. Дол-г ясенъ сказать, что никогда во время посщеній редакціи я не видалъ ничего въ ней разгульнаго и распущеннаго. То, что разсказывали о кутежахъ B. С. Курочкина, совершалось, можетъ быть, въ домашнемъ кругу, за кулисами, но о публичной его дятельности я вспоминаю съ уваженіемъ. Это былъ знатокъ литературы, замчательно образованный человкъ и дятель съ неуклонно честными убжденіями. Я помню ‘Искру’ и въ хорошія и въ дурныя времена. Не смотря на то, что дла ‘Искры’ подъ конецъ шли плохо, B. С. Курочкинъ длился съ сотрудниками послднимъ. Тмъ тяжеле чрезъ 15 лтъ для меня было встртить этого почтеннаго ветерана литературы въ горькой нужд, измученнаго, изнервованнаго въ тяжеломъ положеніи, питавшимся поденной работой, какъ будто ничего не было за нимъ, какъ будто онъ ничего не заслужилъ, не заработалъ и былъ такимъ же рядовымъ, какъ и выступавшіе на литературное поприще. Жизнь ему улыбнулась на минуту передъ концомъ, когда онъ былъ приглашенъ фельетонистомъ въ ‘Биржевыя Вдомости’, но онъ былъ болзненъ, и скоро смерть покончила съ нимъ. Такова была его участь, какъ и многихъ нашихъ писателей. Посл ‘Искры’ и имлъ нкоторыя сношенія еще съ редакціей ‘Эпохи’, въ лиц М. М. Достоевскаго, я снёсъ ему большую рецензію на одно сочиненіе о Сибири Ипполита Завалишина, помню, что я работалъ надъ ней много, исписалъ десятки листовъ, благодаря неопытности и, незнанію литературныхъ пріемовъ, такъ что М. М. Достоевскій, посмотрвъ на рукопись., изумился прежде всего ея величин и просилъ дать ей боле подходящій размръ. Я свою рукопись взялъ обратно. Это охладило нсколько мой литературный пылъ, и я возобновилъ попытки уже въ Сибири. Охлажденіе писательскаго рвенія заставляло задумываться и работать надъ собою, на другихъ оно не дйствовало, хотя я помню то непріятное ощущеніе для молодаго автора, когда онъ является въ редакцію въ первый разъ.— Какую вы статью оставляли у васъ? спрашивалъ редакторъ, роясь озабоченно въ рукописяхъ Вы, кажется, принесли ‘Кавказскую барышню’?— Краска бросается въ лицо молодому автору. Онъ написалъ критическую серьезную статью, которая, но его мннію, должна была произвести фуроръ, и вдругъ его смшали въ общей куч съ ‘Кавказской барышней’.

Въ высшіе литературные кружки никто изъ насъ по проникалъ пока, по жизнь и настроеніе тогдашней литературы на насъ имли неотразимое вліяніе. Едва ли когда либо Общество стояло въ такой тсной связи съ литературою, какъ въ то время. Позволю себ сказать о нашемъ литературномъ воспитаніи. Развертываясь въ начал 60-хъ годовъ, ліы усвоили любовь къ литератур нашихъ предшественниковъ, людей 40-хъ годовъ. Съ точки зрнія органическаго духовнаго развитія общества это было богатое наслдіе. Мы, когда то рзко разрывавшіе связи со старой литературой, должны сознать въ конц, что все-таки были многимъ ей обязаны. Она проложила дорогу и научила общество интересоваться книгой, повстью, романомъ, критикой, поэзіей. Духъ романтизма вялъ и на насъ при всходахъ вашей жизни, мы усвоили любовь къ искусству, хорошіе стихи, прекрасные образы доставляли намъ наслажденіе. Мы зачитывались съ дтства Пушкинымъ, Гоголемъ и Тургеневымъ. Не смотря на отрицаніе эстетики, мы оставались эстетиками и впослдствіи возвратились къ ней, когда послдующее поколніе уже ничего не имло общаго съ ней и потеряло чутье къ красот и гармоніи. Вторая черта, которую мы унаслдовали, это гуманизмъ романтиковъ 40-хъ годовъ и стремленіе къ идеалу. Этотъ гуманизмъ когда то прежде граничилъ съ сантиментальностью, по у людей развитыхъ онъ имлъ боле высшую форму человколюбія и состраданія. Подъ вліяніемъ этого гуманизма развивалась масса мягкихъ чувствъ. Въ нашемъ Воспитаніи, хотя и барческомъ, эти чувства культивировались, мы были общительны и вжливы. Мягкость и гуманизмъ Сохранялись у нашего поколнія, несмотря на острую моду 60-хъ годовъ съ ея базаровщиной, которой вс молодые люди въ свое время подражали. Базаровщина, однако, была преходящей модой, и люди нашего поколнія скоро обнаружили тже привычки лоска и воспитанія. Не то было съ другимъ поколніемъ.

На пути нашихъ идеальныхъ стремленій насъ встртила свжая литература, охвативъ новую область жизни общественной. Понятно, что она еще живе приковала насъ. Неопредленныя стремленія къ идеалу нашли выходъ, подготовленный гуманизмъ располагалъ къ живому и горячему воспринятію общественныхъ вопросовъ. Мы увидли самую тсную связь литературы съ жизнью.

Литература же въ насъ затронула стремленіе къ знанію и любознательность, когда старая школьная схоластика отвратила насъ отъ книжной науки. Чувствуя свои проблы, мы охотно принимались за азбуку, изучали естествознаніе, исторію, въ вкъ матерьялизма многіе изучали Гегеля. Усвоеніе новыхъ теорій не мшало знать и изучать предшествовавшее. Въ этомъ отношеніи мы отличались отъ поколнія послдующаго, отрицавшаго науку вообще съ метафизическимъ началомъ и судившаго о литератур но одной части ея временнаго проявленія, уваженіе къ литератур и наук проникало нашу душу вообще, мы никогда не кощунствовали надъ ними въ самыя худшія времена. Напротивъ, искали здсь подкрпленія, утшенія и вры въ человческій прогрессъ. Эта вра осталась на цлую жизнь. Литература и наука, являвшіяся во всемъ ореол, покорили навки паши сердца, ибо мы видли ихъ въ самыхъ лучшихъ проявленіяхъ. Мы понимали и чтили литературу, какъ могучее орудіе для духовной дятельности человка, для всего общечеловческаго прогресса, и не разсматривали ея съ одной партіонной точки зрнія, во презирали ея за уродливыя и временныя явленія.

Мы считали человческое слово за лучшее изъ средствъ для побды знанія надъ невжествомъ, для торжества идеи, для завоеванія человческаго права. Что удивительнаго по этому, что мрогіе изъ насъ мечтали сдлаться писателями, и литература взяла многихъ въ свои жрецы. Что мудренаго, что многіе до конца служили ей, полагая въ этомъ главную задачу своего гражданскаго долга.

Время перелома, критики старыхъ началъ мы пережили живо, отдаваясь ему. Наши земляки, какъ я замчалъ, были весьма воспріимчивы къ новымъ теоріямъ, къ новаторству, изъ нихъ выходили самые ревностные прозелиты новыхъ направленій. Я могу объяснить это разв тмъ, что сибиряки вообще не имютъ традицій, предразсудковъ, у нихъ нтъ ничего позади, и взоръ ихъ устремленъ вчно въ будущее. Точно также они не были лишены твердости и мужества въ преслдованіи своихъ убжденій. Я почти не знаю изъ нашихъ товарищей ренегатовъ и отступившихъ впослдстіи отъ лучшихъ традицій своей юности, и несчастный полупомшанный Щукинъ составлялъ исключеніе. Наше поколніе въ общихъ теоріяхъ осталось на грани между 60-мы и 70-мы годами. Не воспринявъ крайностей послднихъ, унаслдовавъ самые свтлыя и лучшія врованія первыхъ, писатели моего времени перенесли эти лучшія надежды на свою родину и взлеляли ихъ. Теоріи 70-хъ и 80-хъ годовъ только отвлекали сибиряковъ отъ ихъ родины и почти не дали замтныхъ дятелей на поприщ литературы, исключая Кущевскаго, который былъ скоре продуктомъ нашего же времени. Изъ общихъ литературныхъ стремленій выродилась у насъ и потребность служить своему краю. Исторія нашихъ мстныхъ симпатій и попытокъ мстной литературы должна составить! предметъ особаго очерка.

Н. Я.

‘Восточное Обозрніе’, No 34, 1884

ЛИТЕРАТУРНЫЯ И СТУДЕНЧЕСКІЯ ВОСПОМИНАНІЯ СИБИРЯКА.

ПЕРВОЕ ЗЕМЛЯЧЕСТВО.

СТУДЕНЧЕСКІЯ И ЛИТЕРАТУРНЫЯ ВОСПОМИНАНІЯ СИБИРЯКА.

Читайте также: