Литература петровской эпохи, Неизвестные Авторы, Год: 1703

Время на прочтение: 25 минут(ы)

Литература петровской эпохи

Западов В. А. Русская литература XVIII века, 1770-1775. Хрестоматия
М., ‘Просвещение’, 1979.

СОДЕРЖАНИЕ

‘Ведомости’
Приклады, како пишутся комплименты разные
Юности честное зерцало
Гистория о российском матросе Василии Кориотском и о прекрасной королевне Ираклии Флоренской земли

‘ВЕДОМОСТИ’

ИЗ No 1 ЗА 1703 г.

На Москве вновь ныне пушек медных, гоубиц и мартиров вылито 400. Те пушки ядром по 24, по 18 и по 12 фунтов. Гоубицы бомбом пудовые и полупудовые. Мартиры бомбом девяти-, трех- и двупудовые и меньше. И еще много форм готовых, великих и средних к литью пушек, гоубиц и мартиров. А меди ныне на пушечном дворе, которая приготовлена к новому литью, больше 40 000 пудов лежит.
Повелением его величества московские школы умножаются, и 45 человек слушают философию и уже диалектику окончили.
В математической штюрманской школе больше 300 человек учатся и добре науку приемлют.
На Москве ноября с 24 числа по 24 декабря родилось мужеска и женска полу 386 человек.
Из Персиды пишут. Индейский царь послал в дарах великому государю нашему слона и иных вещей немало. Из града Шемахи отпущен он в Астрахань сухим путем.
Из Казани пишут. На реке Соку нашли много нефти и медной руды, из той руды медь выплавили изрядну, от чего чают немалую быть прибыль Московскому государству.
Из Сибири пишут. В Китайском государстве иезуитов вельми не стали любить за их лукавство, а иные из них и смертию казнены.
Из Олонца пишут. Города Олонца поп Иван Окулов, собрав охотников пеших с тысячу человек, ходил за рубеж в свейскую границу и разбил свейские Ругозенскую, и Гиппонскую, и Сумерскую, и Керисурскую заставы. А на тех заставах шведов побил многое число и взял рейтарское знамя, барабаны и шпаг, фузей и лошадей довольно, а что взял запасов и пожитков он, поп, и тем удовольствовал солдат своих. А достальные пожитки и хлебные запасы, коих не мог забрать, все пожег. И Соловскую мызу сжег и около Соловской многие мызы и деревни, дворов с тысячу, пожег же. А на вышеписанных заставах, по сказке языков, которых взял, конницы шведской убито 50 человек, пехоты 400 человек, ушло их конницы 50, пехоты 100 человек, а из попова войска только ранено солдат два человека.
На Москве 1703 генваря в 2 день

ИЗ No 22 ЗА 1704 г.

Из Нарвы пишут августа в 21 день. Нынешнего августа в 9 день славный и крепкий город Нарва (Ругодев) с божиею помощию воинством благочестивейшего нашего государя взят в три четверти часа приступом, хотя неприятель подкопом наших некую часть и подорвал, однакож солдатов тем устрашить не мог, потом в другую, старую крепость неприятель вбежал и бил шамад (сдачу), дабы окорд (договор) или хотя бы пардон (милость) получить, но солдаты наши того и слышать не хотели и в тот час и во оную крепость ворвались, а потом и в самый замок, где неприятелю такой трактамент (потчевание) учинили, что и младенцев немного на сей свет пустили. Сей штурм милостию вышнего дивно окончился, потому что наших на всем штурме меньше трехсот человек упало. А чего колько в сем городе завоевано и колько неприятельских людей побито, и о том будет впредь ведомость.
На Москве лета господня 1704 августа в 22 день

ПРИКЛАДЫ, КАКО ПИШУТСЯ КОМПЛИМЕНТЫ РАЗНЫЕ

(Отрывок)

ПОЗДРАВИТЕЛЬНОЕ ПИСАНИЕ К ЖЕНСКОМУ ПОЛУ В ДЕНЬ ИМЕНИН

Моя госпожа! Понеже я не сумневаюся, что вы в сей радостный день, который ваше высокодрагое имя представляет, на многие изустные поздравительные комплименты отвещать имети будете, то я тако бесчастен есмь, что ради отлучения моего поздравления прочим не могу присовокупить, однако же уповаю, что вам не неприятно будет, егда я письменно объявлю, како меня увеселил дорогой день тезоименитства, и притом должнейшее мое поздравление к вам в сих малых строках чрез почту посылаю. Бог да подаст, дабы вы еще многократно такового достопамятного дня при всегда умножающемся счастии дожити сподобились и, егда оный паки случится, чтоб нам тогда вас от некоторого изрядного любезного обязану видети, ныне же я, яко ваш преданный слуга, дерзаю вас, мою госпожу, чрез присланный при сем малый поминок перевезать в той надежде, что вы сицевое {Таковое.} склонным сердцем восприимете и меня впредь приязни своей рекомендованна быть допустите, яко же и я против того при всех данных случаях себя в деле изъявити не оставлю. Ваш моей госпожи послушный.
<1708>

ЮНОСТИ ЧЕСТНОЕ ЗЕРЦАЛО

(Отрывки)

В-первых, наипаче всего должни дети отца и матерь в великой чести содержать. И когда от родителей что им приказано бывает, всегда шляпу в руках держать, а пред ними не вздевать, и возле их не садитися, и прежде оных не заседать {Усаживаться, садиться.}, при них во окно всем телом не выглядывать, но все потаенным образом с великим почтением не с ними в ряд, но немного уступя позади оных в стороне стоять, подобно яко паж некоторый или слуга. В доме ничего своим именем не повелевать, но именем отца или матери, от челядинцев просительным образом требовать, разве что у кого особливые слуги, которые самому ему подвержены бывают, для того, что обычайио служители и челядинцы не двум господам и госпожам, но токмо одному господину охотно служат. А окроме того, часто происходят ссоры и великие между ими бывают от того мятежи в доме: так что сами не опознают, что кому делать надлежит.
Дети не имеют без именного приказу родительского никого бранить или поносительными словами порекать. А ежели то надобно, и оное они должны учинить вежливо и учтиво.
У родителей речей перебивать не надлежит, и ниже прекословить, и других их сверстников в речи не впадать, но ожидать, пока они выговорят. Часто одного дела не повторять, на стол, на скамью или на что иное не опираться и не быть подобным деревенскому мужику, который на солнце валяется, но стоять должни прямо.
Без спросу не говорить, а когда и говорить им случится, то должни они благоприятно, а не криком и ниже с сердца или с задору говорить, не яко бы сумасброды. Но все, что им говорить, имеет быть правда истинная, не прибавляя и не убавляя ничего. Нужду свою благообразно в приятных и учтивых словах предлагать, подобно якобы им с каким иностранным высоким лицом говорить случилось, дабы они в том тако и обыкли.
Неприлично им руками или ногами по столу везде колобродить, но смирно ести. А вилками и ножиком по торелкам, по скатерти или по блюду не чертить, не колоть и не стучать, но должни тихо и смирно, прямо, а не избоченясь сидеть.
Когда родители или кто другий их спросят (позовут), то должни они к ним отозваться и отвещать тотчас, как голос послышат. И потом сказать: ‘что изволите, государь батюшко’ или ‘государоня матушка’, или: ‘что мне прикажете, государь’, а не так: ‘что, чего, што, как ты говоришь, чего хочешь’. И не дерзостно отвещать: ‘да, так’, и ниже вдруг наотказ молвить: ‘нет’, но сказать: ‘так, мой сударь, слышу, государь, я выразумел, государь, учиню так, как вы, государь, приказали’. А не смехом делать, якобы их презирая и не слушая их повеления и слов, но исправно примечать все, что им говорено бывает, а многажды назад не бегать и прежнего паки вдругорядь не спрашивать.
Когда им говорить с людьми, то должно им благочинно, учтиво, вежливо, разумно, а не много говорить, потом слушать и других речи не перебивать, но дать все выговорить и потом мнение свое, что достойно, предъявить. Ежели случится дело и речь печальная, то надлежит при таких быть печальну и иметь сожаление. В радостном случае быть радостну и являть себя весела с веселыми. А в прямом деле и в постоянном быть постоянну, и других людей рассудков отнюдь не презирать и не отметать, но ежели чие мнение достойно и годно, то похвалить и в том соглашаться, ежели же которое сумнительно, в том себя оговорить, что в том ему рассуждать не достойно. А ежели в чем оспорить можно, то учинить с учтивостию и вежливыми словами и дать свое рассуждение на то, для чего. А ежели кто совету пожелает или что поверит, то надлежит советовать сколько можно и поверенное дело содержать тайно…
Всегда время пробавляй в делах благочестных, а празден и без дела отнюдь не бывай, ибо от того случается, что некоторые живут лениво, не бодро, а разум их затмится и иступится, потом из того добра никакого ожидать можно, кроме дряхлого тела и червоточины, которое с лености тучно бывает.
Младый отрок должен быть бодр, трудолюбив, прилежен и беспокоен, подобно как в часах маятник, для того что бодрый господин ободряет и слуг, подобно яко бодрый и резвый конь учиняет седока прилежна и осторожна. Потому можно отчасти, смотря на прилежность и бодрость или радение слуг, признать, како правление которого господина состоит и содержится. Ибо не напрасно пословица говорится: ‘Какав игумен, такова и братия’…
Младый шляхтич, или дворянин, ежели в ексерциции (в обучении) своей совершен, а наипаче в языках, в конной езде, танцовании, в шпажной битве и может добрый разговор учинить, к тому ж красноглаголив и в книгах научен, оный может с такими досуги прямым придворным человеком быть.
Прямый придворный человек имеет быть смел, отважен и не робок, а с государем каким говорить с великим почтением. И возможет о своем деле сам предъявлять и доносить и на других не имеет надеятися. Ибо где можно такого найти, который бы мог кому так верен быть, как сам себе. Кто при дворе стыдлив бывает, оный с порожними руками от двора отходит. Ибо когда кто господину верно служат, то надооно ему верная и надеждная награда. А кто ища милости служит, того токмо милосердием награждают. Понеже никто ради какой милости должен кому служить, кроме бога. А государю какову ради чести и прибыли и для временной милости.
Умный придворный человек намерения своего и воли никому не объявляет, дабы не упредил ето другой, который иногда к тому ж охоту имеет…
Отрок должен быть весьма учтив и вежлив, как в словах, так в в делах: на руку не дерзок и не драчлив, также имеет оный стретившего, на три шага не дошед и шляпу приятным образом сняв, а не мимо прошедши, назад оглядываясь, поздравлять {Здороваться, желать здравия.}. Ибо вежливу быть на словах, а шляпу держать в руках не убыточно, а похвалы достойно. И лучше, когда про кого говорят: ‘он есть вежлив, смиренный кавалер и молодец’, нежели когда скажут про которого: ‘он есть спесивый болван’…
Младые отроки должни всегда между собою говорить иностранными языки, дабы тем навыкнуть могли,— а особливо, когда им что тайное говорить случится, чтоб слуги и служанки дознаться не могли и чтоб можно их от других незнающих болванов распознать: ибо каждый купец товар ‘вой похваляя продает как может…
Молодые отроки не должни новом храпеть, н глазами моргать, н ниже шею и плеча, яко бы аз жовадки, траста, и руками не шалить, не хватать или подобное неистовство не чинить, дабы от издевки не учинилось вправду повадки и обычая, ибо такие принятые повадка младого отрока весьма обезобразят и остыжают так, что потом в домех, их пересмехая, тем дражнят…
Непристойно на свадьбе в сапогах и острогах {Шпорах.} быть и тако танцевать, для того что тем одежду дерут у женского полу и великий звон причиняют острогами, к тому ж муж не так поспешен в сапогах, нежели без сапогов.
Такожде когда в беседе или в компании случится в кругу стоять, или сидя при стояв, или между собою разговаривая, или с кем танцуя, не надлежит никому неприличным образом в круге плевать, но на сторону. А ежели в каморе {Комнате.}, где много людей, то приими харкотины в платок, а так невежливым образом в каморе или в церкви не мечи на пол, чтобы другим от того не сгадить, или отъиди для того к стороне (или за окошко выброси), дабы никто не видал, и подотри ногами так чисто, как можно…
И сия есть немалая гнусность, когда кто часто сморкает, яко бы в трубу трубит, или громко чхает, будто кричит, и тем в прибытии других людей и в церкви детей малых пужает и устрашает.
Еще же зело непристойно, когда кто платком иди перстом в носу чистит, яко бы мазь какую мазал, а особливо при других честных людех.

Како младым отрок должен поступать, когда оный в беседе с другими сидит

Когда прилучится тебе с другими за столом сидеть, то содержи себя в порядке по сему правилу: в-первых, обрежь свои ногти, да не явятся якобы оные бархатом обшиты. Умой руки и сяди благочинно, сиди прямо и не хватай первый в блюдо, не жри, как свиния, и не дуй в ушное {В суп, похлебку.}, чтоб везде брызгало, не сопи, егда яси, первый не пий, будь воздержен и бегай пьянства, пий и яждь, сколько тебе потребно, в блюде будь последний. Когда что тебе предложат, то возьми часть из того, прочее отдай другому и возблагодари ему. Руки твои да не лежат долго на талерке, ногами везде не мотай. Когда тебе пить, не утирай (рта) губ рукою, не полотенцем, и не пий, пока еще пищи не проглотил. Не облизывай перстов и не грызи костей, но обрежь ножом. Зубов ножом не части, но зубочисткою, и одною рукою прикрой рот, когда зубы чистишь, хлеба приложа к грудям не режь, ешь, что лред тобою лежит, а ипде не хватай. Ежели перед кого положить хощешь, не цримай перстами, как некоторые народы {Люди.} ныне обыкли. Над ествою не чавкай, как свиния, и головы не чеши, не проглоти куска, не говори, ибо так делают крестьяне. Часто чихать, сморкать и кашлять непригоже. Когда яси яйцо, отрежь напредь хлеба и смотри, чтоб при том не вытекло, и яждь скоро. Яишной скорлупы не разбивай и, пока яси яйцо, не пий, между тем не замарай скатерти и не облизывай перстов, около своей талерки не делай забора из костей, корок хлеба и прочего. Когда престанешь ясти, возблагодари бога, умой руки и лицо и выполощи рот.
<1717>

ГИСТОРИЯ О РОССИЙСКОМ МАТРОСЕ ВАСИЛИИ КОРИОТСКОМ И О ПРЕКРАСНОЙ КОРОЛЕВНЕ ИРАКЛИИ ФЛОРЕНСКОЙ ЗЕМЛИ

В Российских Европиях некоторый живяше дворянин, имяше имя ему Иоанн, по малой фамилии Кориотской. Имел у себя сына Василия, лицем зело прекрасна. А оной дворянин в великую скудость прииде и не имеяше у себя пищи.
Во едино же время оной же его сын рече отцу своему: ‘Государь мой батюшко! Прошу у тебе родительского благословления, изволь мене отпустить в службу: то мне будет в службе даваться жалованья, от которого и вам буду присылать на нужду и на прокормления’. Выслушав же отец его и даде ему благословление, отпустя от себе. Василий же, взяв от отца своего благословление, нрииде в Санктпетербурх и записался в морской флот в матросы. И отослали его на корабль по определению.
На корабле прибываше по обыкновению матросскому зело нелестно и прочих всех матросов в науках пребываше. И всем персо-пам знатным во услужении полюбился, которого все любили и жаловали без меры. И слава об нем велика прошла за его науку и услугу, понеже он знал в науках матросских вельми остро: по морям, где острова и пучины морские, и мели, и быстрины, и ветры, и небесные планеты, и воздухи. И за ту науку на кораблях старшим пребывал и от всех старших матросов в великой славе прославлялся.
Во едино же время указали маршировать и отбирать младших матросов за моря в Галандию, для наук арихметических и разных языков, токмо оного Василия в старших не командировали с младшими матросами, и оставлен был в Кранштате. Но токмо он по желанию своему просился, чтоб его с командированными матросами послать за моря в Галандию для лучшего познания наук. По его прошению был командирован с прочими матросами, отпущен за моря в Галандию с младшими матросами.
По отбытии из Кранштата, по некоторых днех прошедших, прибыли в Галандию матросы на кораблях и с ними Василий Кориотской. В Галандии учинили им квартеры и поставлены были все младшие матросы по домам купецким. А ему, Василию, за его услуги и за старшинство,— к знатному и богатому гостю в дом поставили равно штатами. И оной матрос Василий у гостя стоял вельми смирно и слушал его во всем. И оной галанской гость усмотрел его в послушании и в науках зело остро и зело возлюбил, и послал его на своих кораблях с товарами в Англию, которому лучше всех своих приказчиков стал верить, и во всем ему приказывал, и деньги и товары ему вручил.
И как в Англию с кораблями пришли, то товары, по обычаю купецкому объявя, все испродав, и принадлежащие в Галандию товары на корабль (взял) и поехал обратно. В которой он, Василий, посылке великой прибыток гостю галанскому присовокупил, тако ж и накупи всякия восприял. И знатен был в Англии и в Галандии от всех знатных персон. И по прибытии в Галандию ко отцу своему в Россию чрез вексель послал четыре тысячи ефимков златых двухрублевых, которые отец его и получил. И писал к нему, чтоб он к нему приехал повидаться, ко отцу своему, и благословление принять.
А как урочной термин пришел, чтоб ученикам-матросам маршировать в Санктпетербурх, в Россию, то все матросы поехали, а Василия Кориотского оной гость нача просити, чтоб в Россию не ездил, понеже он, гость, его, Василия, возлюбил, яко сына родного. Но токмо он, Василий Кориотской, нача от гостя проситися в дом ко отцу для свидания и объявил ему, что отец его в великой находится в древности, то он, гость, его приятно увещевал, дабы от него не отлучился, и обещался во всем, яко родного сына, наследником учинить. И рече оной гость: ‘Любезнейший мой российский матрос, нареченный мой сын, изволь хотя еще чрез вексель послать ко отцу своему от имения моего, токмо ты, мой дражайший, не отлучайся от мене’. Слышав же он, Василий, от него, зело прослезился и любезно просился, чтоб его ко отцу в Россию отпустил взять благословление, и обещался к нему обратно быть. Видев же гость несклонную его просьбу, и просил его, чтоб он во Францию (сходил и когда) возвратится, то обещал его в дом отпустить. По которому прошению он, Василий, не ослушався оного гостя, взяв корабли и убрався с товары, и отыде во Францию. И во Франции был два годы, испродав товары, возвратился в Галандию и учинил оному гостю великой прибыток в хождении своем, что оной гость никогда такого прибытка не видал и сердечно его возлюбил.
Но токмо он, Василий, нача еже с прилежанием в Россию ко отцу своему проситься. И видев гость его несклонную просьбу, и по желанию его уволил ему ехать в Россию. И даде ему оной гость три корабля с разными товарами и суммы своей денежной казны довольно. И просил его, чтоб, быв у отца своего, к нему возвратился, и отпустил его с великою печалию. И оной матрос Василий Кориотской, приняв корабли и работников-матросов и подняв парусы, побежали к Российской Европии’ И по отбытии на кораблях оной Василий, взяв тысячу червонцев, и зашил в кафтан свои в клинья тайно, чтоб никто не знал, для всякой приключающейся нужды.
И минувших семи днех, как корабли из Галандии поплыли, воста велия и некротимая буря, яко всему морю разлиятися, с песком смутитися, и корабли все врознь разбишася. И на котором корабле был Василий, и оной корабль волнами разбит, и люди все утопоша. Токмо божиею помощию единого Василия на, доске корабельной прибило к некоему великому острову. И от великого ужаса пав на землю, яко мертв. А как волны утишилися, два корабля, видевше, что корабль, на котором был Василий, разбит был весь, и чаяли, что и Василий утопоша в волнах морских, возвратишася назад в Галандию и поведоша гостю о приключившемся несчастий. Слышав же, гость вельми нача плакат и тужить не о кораблях и не о товаре, но о Василии Кориотском,
И как он, Василий, от великого ужаса, лежа на острове, очнулся и взыде на остров, и велие благодарение воздав богу, что его бог вынес на сухое место живого: ‘Слава тебе, господи боже, небесный царю и человеколюбче, яко не остави мя грешного, за грехи моя погубити, в водах морских погрузиутися’.
Потом, стоящу ему на острове, много мысляще и осмотряющеся семо и овамо, в которые страны принесло и какой остров. Токмо хотя и много время по морям, ходил, а такого острова не видал понеже на оном острове великой и непроходимой лес, и великие трясины, и болота, что от моря никуды и проходу нет. А уже ему есть зело хотелось, а хотя у него червонцы были зашиты в клиньях в кафтане, токмо негде и не у кого было (купить), и помощи ему в них никакой не было. И ходя по брегу на многие часы, усмотрел, как бы ему куда пройтить к жилищу, и хотя нашел маленькую тропку в лес и истей (?), яко хождение человеческое, а не зверское. И о том размышлял, какая та стежка: ежели пойти, то зайти неведомо куда. И потом размышлял на долг чае, и положась на волю божью, пошел тою стежкой в темной лес тридцать верст к великому буераку. Виде великой, огромной двор, поприща на три, весь кругом стоящим тыном огорожен. И подошел ко двору близко к воротам, и те вороты крепко заперты. И хотел посмотреть на двор, токмо скважины не нашел, и страхом обдерздим и убоялся.. Помышлял о том, что, конечно, зашел к разбойникам, и думал, как сказаться, ежели сказаться добрым человеком, то убьют, ежели сказаться разбойником, то в разбоях не бывал. А в том дворе великой шум и крик, и в разные игры играют. И вздумал сказаться разбойником, и нача у ворот крепко толкаться. То оные услышали, вскорости вороты отворили и спроша его, что за человек и откуда. Видев же Василий, что разбойники и множество их народа стояще, играюще в разные игры и музыки, пьяных, то ответствовал им Василий: ‘Аз есмь сего острова разбойник, един разбивал плавающих по морю’. И оные разбойники взяша и приведоша его ко атаману. Атаман же, видев его, молодца удалого и остра умом, и зрачна, лицеи прекрасна, л осанкою добра зело, нача его вопрошати: ‘Чего ради пришел к вам?’ Василий же рече, яко ‘единому мне жити скушно. И слышав вас, в сем острове живущих и весело играющих, того ради к вам приидох. Я прошу, чтобы вы меня в товарыщи приняли’. И атаман приняв его, и определил к разбойникам в товарыщи.
Минувшу же дни поутру рано прибежал от моря есаул их команды и объявил: ‘Господин атаман, изволь командировать партию молодцов ‘а море, понеже по морю едут галеры купецкие с товары’. Слышав та, атаман закричал: ‘Во фрунт!’ То во едину часа минуту все вооружишася и сташа во фрута. Токмо российский матрос Василий един стоит без ружья особо, понеже не определен. Тогда разбойники реша атаману: ‘Что ваш новоприемный товарищ стоят без ружья и не в нашем фрунте? Извольте приказать оружия выдать’. И атаман вскоре повеле ему оружия выдать и во фрунт встать. И оной матрас, хотя того не желал, но токмо чрез боязнь взяв оружия я стал во фрунт. И при командировании стал Василий просить атамана: ‘Господин атаман и вы все, молодцы-товарыщи, прошу вас, пожалуйте, увольте меня одного на добычу, понеже я извык один разбивать и хочу вам прибыль принесть’. То слышав, атаман и все разбойники реша: ‘Отпустим его одного и посмотрим прибыли от него’. И по командировке разбойники поехали на три партии, а Василия единого отпустили. Тогда матрос Василий дошел на морскую пристань и не желаще разбивать, но токмо смотрел того, как бы ему путь сыскать. И пришел на берег моря, взираше семо и овамо, не идут ли паки суда, чтоб ему уехать. И смотрел, ходя но берегу, весь день, токмо никого не видал. И в великую печаль впаде, нача горько плакати и рыдати, господа бога на помощь призывати, чтоб его тосподь вынес из рук разбойнических. И в том размышлении и великой печали уснул крепким сном на берегу моря. И сном крепким спад, что уже нощь. И нача думати, с чем ему показаться, что добычи никакой не получил. И вспомнил, что у него в кафтане в клиньях зашиты червонцы, и, распоров, вынел сто червонцев и завязал в платок шелковой. И пришел ко атаману, и предложил пред него червонцы, и сказал, что ‘некоторые люди в малом судне плыли и только у них было, которая вам предъявляю’. Видев же атаман и все разбойники, зело тому начата дивитися, и все же его хвалили. И после того еще его отпускали одного на разбой дважды, и он к ним приносил по двести червонцев, который его добычи как атаман, и все разбойники зело дивились, что счастлив.
Во едино же время соидошася все разбойники и начата думать о российском матросе, чтоб его поставить во атаманы, понеже видев же его, молодца удалого и остра умом. И приидоша все ко атаману к старому и начата ему говорить: ‘Господин наш атаман, изволь свое старшинство сдать новоприемному нашему товарищу, понеже твое управление к нам худо. Изволь с нами быть в рядовых, и которая наша казна, извольте с рук сдать’. Тогда атаман им отвещал: ‘Братцы-молодцы, буди по воле вашей’. И все единогласно российскому матросу Василию реша: ‘Буди нам ты атаман, изволь нашу казну всю принять и нами повелевать’. Тогда отвеща им Василий: ‘Братцы-молодцы, пожалуйте, оставьте меня от такого дела, понеже я атаманом не бывал. Рад бы с вами в товарищах быть, а атаманского управления не знаю’. И нача пред ними горько плакати. Разбойники же, его зело видя плачущего, все, яко звери, единогласно российскому матросу Василию реша: ‘Буди ты нам атаман, изволь нашу казну всю принять и нами повелевать’. Отвеща к ним Василий: ‘Братцы-молодцы, пожалуйте, оставьте мене от такого дела, понеже я атаманом не бывал, рад бы с вами в товарищах быть, атаманского управления не знаю’. И нача пред ними горько плакати. Разбойники же, видевше его зело плачуща, все, яко люты звери, единогласно закричали: ‘Ежели ты атаманом быть не желаешь, то сего часу мы тебе изрубим в пирожные части!’ Видев же, Василий зело убояшася, чтоб от них не быть и вправду убиту, глаголя им: ‘Буди по воле вашей, токмо прошу вас: будите во всем меня послушны’. Тогда все единогласно реша: ‘Господин наш атаман! Во всем слушать будем’. И старой атаман ртдаде ему ключи и поведе его по погребам. Видев же Василий казны великое множество, злата и сребра, и драгих камениев, и всяких драгих парчей, яко умом человеческим невозможно описать все суммы, и оную всю сумму принял. И ключи Василию разбойники отдали и стали его поздравлять: ‘Здравствуй, наш господин атаман, на многие лета!’ И начата пити и веселитися про его здравье, и во всякие игры играть. Потом реша ему: ‘Господин атаман! Изволь с нами идти до некоторого чулана’. И как к тому чулану приидоша, то и ключи ему даша от него, точию реша ему: ‘Господин атаман! Изволь ключи принять, а без нас во оной чулан не ходить, а ежели без нас станешь ходить, а мы сведаем, то тебе живу не быть’. Видев же Василий: оной чулан устроен зело изрядными красками и златом украшен, и окны сделаны в верху оного чулана, и рече им: ‘Братцы-молодцы! Извольте верить, что без вас ходить не буду. И в том даю свой пороль’.
И в то время прибежал от моря есаул, и разбойники сказали ему, что у нас атаман новой. И он, подшед к нему, отдал поклон и стал его поздравлять и говорить ему: ‘Господин атаман! Изволь сего часу отправлять всех молодцов на добычу, понеже по морю четыре корабля купецкие из Ландона плывут’. Тогда новый атаман Василий крикнул великим гласом: ‘Молодцы удалые, во фрунт!’ И все разбойники, единым оком мгнуть, все во фрунт стали, и Василий нарошно пред ними, яко бы что знает волшебное, взяв два замка большие, привязал к ногам своим и около всех разбойников три раза обежал, заговаривая им оружия. Нога об ногу замками постукал и, обшед их, поклонился и выставил бочку вина, всем по ковшу поднес. Тогда все разбойники между собою реша: ‘Хорош, братцы, наш атаман новой, лучше старого! Мы сами видам и знаем, что замками крепко заговаривает и для бодрости по чарке вина поднес. ю старой атаман был дурак, как и был в атаманах, заговоров не зная и в отпусках нам никогда вина пить не давая’. И весьма во отпуске им полюбился. И поехали на добычу в смелости, в надежде его заговору замками страсти никакой не возымели.
И как спустя их на добычу, думал сам, что у них в чулане имеется, понеже всю сумму сдали, а в этот: чулан ходить не велели, хотя ключ у него. И недолг час размышлял и осмелился отпереть чулан и дверь отворить. И виде девицу зело прекрасну, в златом одеянии королевском одету, яко той красоты во всем свете сказать невозможно, И как увиде Василий, паде от ее лепоты на землю, яко Лодвик {Герой популярной переводной повести об Александре и Лодвике.}, королевич рахлийский, токмо не так, как Лодвик, себя отягчил любовию склонною и в любовь впаде. Сей Василий, став на коленки, рече: ‘Государыня, прекрасная девица, королевна! Ты роду какова и како сими разбойниками взята?’ И отвеща девица: ‘Изволь, милостивый государь, слушать, я тебе донесу. Аз ешь роду королевского, дочь великого короля Флоренского. А имя мое — Ираклия. Токмо едина была у отца своего дочь. И уже тому два года, пришли морем в наша государства та Европии кораблями российские купцы, и я в то время гуляла с девицами в шлюпках а смотрела российских товаров и всяких диковинок. И как мы на шлюпках от кораблей поплыли, то оные разбойники набежали в буерах, и всех гребцов у нас побили, и девиц в море побросали. Мене едину в сей остров увезоша и держат по сие время, что между имя великая распря: тот хочет взять себе, а другой не дает. И за тем спором хотят мене изрубить. И я пред нима горько плакати’. И стала его вопрошать: ‘Молю тя, мой государь, ваша фамилия како, сюда зайде из которого государства? Понеже я у них, разбойников, до сего часу вас не видала и вижу вас, что не их команды, во признаю вас быть некоторого кавалера’. Тогда Василий нача ей о себе сказывать: ‘Изволь ведать, государыня королевна, что я Российской Европия, послан для наук в Галандню. И так был почтен от галанского купца, от которого ходил с товарами в Англию и во Францию на кораблях, и оттуда возвратился, и велики ему учинил прибытка, почтен был вместо сына родного. Потом просился я у оного гостя в дом ко отцу своему. По некоторому прошению был уволен, в дано мне было три корабля с товарами, и чтоб, быв у отца своего, возвратиться назад, в Галандию. И по отбытии из Галандни семь дней на море быля благополучно, а потом заста великая буря и корабли все разбило, и меня единого в сей остров на доске корабельной принесло. В котором разбойников обрел н доставлен от лих атаманом, чего не желал, доношу вам, изволь верить: ежели меня бог вынесет от них, то а тебе не оставлю. Токмо прошу не промолвиться им, что я у вас был’. Королевна же, слышав от него, паде на коленки и нача его целовать любезной просить, чтоб ее ея не оставил, как сам пойдет. Василий же с клятвою обещался не оставить, и запер чулан, и отыде в великой печали.
Потом разбойники приехавши с добычи, и он их встретил по обычаю атаманскому, и все ему веселым образом отдали поклон и объявили, что его счастием три корабля и семь галер италианских разбили и великую сумму казны получили и товаров. И начата нети и нити в великом веселии, что его жреиким заговором великие получили прибыли. Потом рента ему: ‘Господин наш атаман, изволь приказать на блюды хороших яств положить и ключи возьми от заповедного чулана’. Пришли, и отпер, и видех королевну, и введе к разбойникам, и кушанья велел поставить на уборной стол, а сам плюнул и вон пошел в свой покой. Биде же разбойники, что он на королевну нимало не стал смотреть, и реша к себе: ‘Врите ли, братцы-молодцы, каков наш атаман, что женской пол не хощет смотреть, не как наш прежний атаман,— все глаза растерял. И можно верить во всем господину новому нашему атаману’. И с того времени наипаче стали верить. И как он их на добычу не отпускал, и во отпусках его великие прибытки были. И отпускал их на городки португальские и других земель. А его счастием везде без урону и с великим прибытком приезжали. А как их ни отпустит, то всегда к королевне хаживал, и думали, как бы от них уйти.
Во едино же время нача говорить Василий всем разбойникам, чтоб пошили великие сумы порознь разбирать злато и сребро и драгие каменья сыпать в сумы. И по его приказу нашили множество сум, и начаша разбирать все порознь и в сумы сыпать. И как все разобраша, то атаман рече им: ‘Братцы-молодцы! Приведите мне коня, и я поеду по острову, погуляю’. Они же тотчас приведоша коня к нему и оседлаше драгим убором. Василий же ездил весь день по острову сему, но токмо кругом моря, а сухого пути следу нет. И узрев ша одной стороне — пристают рыболовы. Он же их спрашивает, что из которого государства. Они же ему сказаша, что из Цесарского государства {Из Австрии.}. ‘А приезжаем сюда для продажи в сем острове живущим разбойникам рыбы’. А того они не ведали, что их атаман. Он же рече им: ‘Братцы-молодцы! Пребудьте здесь два дни, и я вам дам великую плату. Вывезите меня до цесарских почтовых буеров’. Они же обещалися подождать.
Потом приехал атаман Василий к разбойникам в великом веселии. Они же тотчас у него коня привяли и с честию его приведоша до горницы, и начата все пити и веселитися. И как ночь прошла, то Василий тотчас велел всем собраться во фрунт. Как скоро все во фрунт собрались, то он нача к ним говорить: ‘Братцы-молодцы! Вчерашнего числа я видел на море корабли плывут, семь кораблей с Португалии. Извольте за ними гнать, а я признаю, те купецкие’. И они тотчас все поехали в буерах.
Матрос же Василий, тотчас взяв двух коней и ‘обрав роспуски {Повозки (или сани).} и наклав сум с златом и сребром и драгими каменнями, елико мощно было двум коня’ везти. И пришел к королевне и ее взял с собою. Тотчас: поехали к морю, где рыбаки цесарские. И убрався в их судно и с королевною, и злато и сребро взята, а коней на берегу оставиша, и на гребках поплыша морем к пристани, от которой пристани к Цесарии постовые буеры бегают.
И в то время разбойники вскоре возвратишася ко двору своему и не обретоши атамана, также и королевны, тотчас бросившася на море к той пристани, где рыбаки пристают. И увидевше коней и роспуски, тотчас в малых суднах в погоню погнаша. А рыболовы уже морем далеко гребут, что насилу можно в трубку человеку видеть. Разбойники же уже начата догонять и великим гласом кричать: ‘Стойте, сдайте наш сих людей, а не отдадите, то мы вас живых не пустим!’ Рыболовы же убояшася и хотели возвратиться к ним). Василий же, выняв свою шпагу, и пихнул одного в море, а другим рече: ‘Аще возврашитеся, то всех вас побью и в море побросаю!’ Они же убояшася и начата елико мочно вдоль морем угребать. И по их счастию воста поносной {Попутный.} ветр, и они подняли маленькие парусы и поплыша, из виду вон ушла. А у разбойников парусов нет. И тако воэвратишася разбойники в великой печали. Потом приплыша рыболовы с российским матросом и с королевною на почтовую пристань. Тогда Василий, вышед из судна и все имения выбран, и тем рыболовам дал едину суму злата. И они, рыболовы, той казне вельми были ради и обещались рыбы по морю не ловить и к тому острову разбойническому не ездить. А Василий нанял почтовое судно до Цесарии, в которое убравшись и с королевною Ираклиею, и поехали морем до Цесарии. И приехали в Цесарию благополучно, и за наем по договору деньги заплатил.
(В Цесарии Василий с великою славою принят цесарем, который назвал его братом. Прибывший на поиски Ираклии адмирал Флоренского государства обманом увозит королевну, Василия же приказывает утопить, однако благодарны’ российскому матросу за щедрость Флоренские офицеры кладут Василия в лодку. Узнав о коварстве адмирала и мнимой смерти Василия, цесарь отправляет во Флоренское государство войска во главе с генералом Флегонтом. Василия в лодке прибило к маленькому острову, откуда старый рыболов переправляет его во Флоренское государство, где Василий нанимается рубить дрова и носить воду в богадельне у некоторой старухи. Адмирал же под угрозой смерти вынудил Ираклию присягнуть, что она скажет отцу и матери, якобы он ее из Цесарии ‘боем взял’.)
По прошествии же трех месяцев, как Василий во Флоренцию приде, прибыл Флоренский адмирал и с прекрасною Ираклиею на пристань. И начата из пушек палить, и в барабаны бить, и во всякие игры играть. Тогда уведал король Флоренской, что адмирал его дочь, прекрасную королевну Ираклию, привез. Тотчас и с королевою своею на пристань поехал, и, увидевше дочь свою, от радости начата горько плакати. А королевна с печали насилу вышла и ни о чем не говорит, лицом помрачена. Видевше отец ее и мать, начата горько плакати и говорить: ‘Государыня наша, любезная дщерь, прекрасная королевна! Или ты недомогаешь, что ты видом очень печальна?’ Она же, вздохнув жалостно, и нача плакати, и рекла: ‘Государь мой батюшко и государыня матушка! Ныне я вижу вас, мало порадовалась сердцем своим от печали своей, которая в сердце мое вселилась’. И поехавши во дворец король и королевна. И адмирал начата веселитися в великой радости, и королевна была весьма печальна и в черном платье.
Потом адмирал объявил королю: ‘Я королевну взял приступом’. И просил адмирал королевского величества, что ему обещана отдать в жену, в чем и пороль свой дан. И скоро приказал ему, чтоб на другой день готовиться. И обещася дочь свою отдать, прекрасную королевну Ираклию, и пороль свой королевской не пременит. И как утро и день наста, и адмирал к законному браку совсем уготовился и, пришед к королю, нача просить. Король же повеле ему ехать к кирке, а прекрасную королевну повеле убирати в драгоценное платье королевское. И адмирал поехал со всем убранством к кирке.
И король прииде к королевне Ираклии и рече: ‘Возлюбленная моя дщерь, прекрасная королевна Ираклия! Изволь убираться, время к законному браку’. Слышав же королевна от отца своего, горько стала плакати и паде на ноги его и рече: ‘Милостивый мой государь батюшко! Прошу вашей государской и родительской милости, пожалуй, не отдавай меня в жену сему адмиралу’. Слышав же отец ее, рече: ‘Не изволь мне о сем больше говорить, ибо я дал свой пороль сему адмиралу, чтоб тебя отдать ему в жену, и не хощу пороль свой оставить, изволь убираться и ехать до кирки!’ И видев королевна, что уже никак у отца не отговорится, залилась слезами и, воздохнувши, рече: ‘На что мне убираться, когда у меня единого нет: ежели б у меня едино было, то бы я веселилась’. Слышав же отец и ее и мать, начата дивитися и ее вопрошати: ‘Повеждь нам, милейшая наша дщерь, прекрасная королевна Ираклия’. Королевна же в великой своей печали не отвеща, и поиде во уготованную палату, и вышла, и пала в карету в черном платье, и поехали к кирке. И как стали подъезжать близ той богадельни, идеже российский матрос Василий, взяв арфу, нача жалобную играть и петь арию:
…Ах, дражайшая, всего света милейшая, как ты пребываешь,
А своего милейшего друга в свете жива зрети не чаешь.
Воспомяни, драгая, како возмог тебе от мерзких разбойнических рук свободити,
А сей злый губитель повеле во глубину морскую меня утопити.
Ах, прекрасный цвет, из очей моих ныне угасаешь,
Меня единого в сей печали во гроб вселяешь,
Или ты прежнюю любовь забываешь,
А сему злому губителю супругою быть желаешь?
Точию сей мой пороль объявляю,
Иже сию арию вам объявляю,
И моей дражайшей воспеваю:
Аще и во отечестве своем у матери пребыти,—
Прошу верныя моя к вам услуги не забывати…
Слышав же королевна играюща на арфе и поюще к ней арию, тотчас повеле карете стати и разумела, что ее верный друг Василий жив, повеле спросити, кто играет. Паж прииде и поведа, яко некий кавалер играет. Королевна же из кареты тотчас сама встала и желала видеть, кто играет. И как увидела, что милой ее друг Василий Иванович, и пришед ухватя его, нача горько плакати и во уста целовати. И взяла его за руку и посадила его в карету, и повеле поворотить и ехать во дворец. Видев же сие все министры и начаша зело дивитися, что такое несчастие, всем превеликое подивление. И как приехали во дворец, тогда королевна Василия взяла за руку, российского матроса Василия (подвела) ко отцу своему и матери и рече: ‘Государь мой батюшко и государыня матушка! Чего не чаяла до смерти своей видеть, сей воочию моею ныне явился’. И нача им подробно все сказывать, како он ее избавил от разбойников, и как в Цесарии был назван от цесаря братом родным, и как ее адмирал увез из Цесарии, и его бил, в море повеле бросити, и цесарских министров и драбантов били: ‘За которое извольте ожидать от цесаря вскоре силы за продерзность оного нашего адмирала’. Слышав же то король и королева и приидоша в великой ужас. И все кавалеры стали говорить, чтоб Флоренции быть не разореной. Тотчас посла каморгера к кирке и велел орестовать адмирала. Каморгер орестовал. Королевна же тогда просия красотою, яко солнце, и одеяние черное сняла, и в драгоценное платье убралась. И бысть в великом веселии.
По прошествии трех дней прибыл из Цесарии генерал цесарской Флегонт с войском цесарским к Флоренскому государству и приказал беспрестанно бить из пушек и в барабаны. А сам генерал Флегонт, взяв присланный лист от цесаря, и поехал к королю Флоренскому. И как приехал, то объявил королю, чтоб приказал адмирала своего, который был в Цесарии и брата цесарева Василия, зазвав к себе на корабли с генералами и с министры цесарскими, великое учинил непотребство, повеле в море побросать, и прекрасную королевну увез, которая была избавлена от разбойников оным цесаревым братом Василием. И за оные его, адмираловы, непотребства чтоб пред войском цесарским учинить тиранственное мучение: с живого кожу снять. Король же Флоренской рече генералу цесарскому Флегонту, что Василий Иванович жив и в его королевстве. И взем его за руку. Видев же Флегонт Василия и королевну, яко своему цесарю поклон отдал и вельми тому порадовался. Василии же повеле адмирала пред войском цесарским вывесть и с живого кожу снять. А генералу цесарскому король Флоренской и Василий даша великие дары и всему войску цесарскому жалованья…
Между 1703 и 1726

ПРИМЕЧАНИЯ

Ведомости. Первая печатная русская газета создана по указу Петра I, подписанному 15 декабря 1702 г. Газета должна была ‘продаваться в мир по надлежащей цене’. Цель издания ‘Ведомостей’ — ‘извещение оными о заграничных и внутренних происшествиях’ русских людей, пропагандирование военных, культурных и хозяйственных начинаний Петра, успехов преобразуемого русского государства. По-видимому, первоначально предполагалось назвать газету ‘Ведомости Московского Государства’, однако подавляющее большинство номеров имеет заглавие ‘Ведомости’, в некоторых случаях газета выходила вообще без названия или с несколько измененным: ‘Ведомости Московские’ (например, No 22 за 1704 г.), ‘Ведомость Московская’. Иногда отдельные номера газеты имели особые заголовки, например: ‘Юрнал, или поденная роспись, что в мимошедшую осаду под крепостью Нотебурхом чинилось сентября с 26 числа в 1702 году’ (номер от 27 декабря 1702 г.).
Первые два номера ‘Ведомостей’ — от 17 и 27 декабря 1702 г.— в печатном виде пока не обнаружены и известны по рукописным копиям, печатные экземпляры газеты сохранились начиная с номера от 2 января 1703 г. До 1715 г. ‘Ведомости’ печатались на Печатном дворе в Москве, с 11 мая этого года до 1719 г.—в Москве и Петербурге (иногда материалы московских и петербургских ‘Ведомостей’ совпадают, иногда отличаются друг от друга), с 1719 г.—в Петербурге (отдельные номера выходили и в Москве). Первым редактором ‘Ведомостей’ был переводчик и стихотворец Федор Поликарпов. В 1727 г. издание газеты перешло в ведение Академии наук, впоследствии она получила название ‘Санктпетербургские ведомости’ и под этим заглавием выходила в течение всего XVIII в.
Приклады, како пишутся комплименты разные. Переведенная с немецкого языка М. П. Шафировым (1681 — после 1725?) книга ‘Приклады, како пишутся комплименты разные, то есть писания от потентатов к потентатам, поздравительные и сожалетельные и иные, такожде между сродников и приятелей’ представляет собой первый письмовник на русском языке, содержащий образцы (‘приклады’) писем разного типа и содержания. Напечатана в 1708 г., переиздана с дополнениями в 1708, 1712, 1718 гг. и с новыми дополнениями в 1725 г.
Юности честное зерцало. Сочиненная по повелению Петра книга ‘Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению, собранное от разных авторов’ — один из наиболее ярких образцов так называемой ‘прикладной’ литературы, в силу особенностей эпохи весьма популярной в первых десятилетиях XVIII в. Пропагандируя новую мораль, новые формы отношений между людьми, такого рода литература способствовала становлению нового быта. Книга ‘Юности честное зерцало’, будучи в основе соединением правил этикета (поведения в обществе и семье) с морально-этическим кодексом, в то же время содержала в себе и элементы публицистики, и своеобразные жанровые беллетристические картинки, и нравоучительные и сатирические абзацы. Впервые напечатана в 1717 г., переиздана в 1717, 1719, 1723, 1737, 1742, 1745, 1767 гг.
Гистория о российском матросе Василии Кориотском и о прекрасной королевне Ираклии Флоренской земли. Точное время создания неизвестно, датировка повести определяется по реалиям, содержащимся в тексте: упоминание Санктпетербурга и Кронштадта свидетельствует о том, что произведение не могло быть написано до 1703 г., в 1726 г. были окончательно изъяты из обращения в России серебряные монеты ‘ефимки’ — заграничные иоахимсталеры, издавна перечеканивавшиеся на русские монеты. Как и все другие повести Петровской эпохи, гистория о Василии Кориотском напечатана не была и распространялась в рукописном виде. Впервые опубликована в 1878 г.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека